С 1419 года в Чехии не прекращалась гражданская война. Одновременно страна вела упорную борьбу с иноземными захватчиками. В военные действия было втянуто подавляющее большинство населения. В страну неоднократно вторгались крестоносные полчища. Они убивали и уводили в плен крестьян и ремесленников, опустошали и грабили страну: захватывали и вывозили ценности, разрушали и жгли чешские сёла и города.

Многолетние войны разрушали производительные силы страны. Чешский народ был отвлечён от мирной трудовой деятельности. Гибли урожаи, уменьшалась площадь обрабатываемой земли, ухудшалась обработка почвы, уничтожались орудия и скот. В городах разрушение производительных сил не принимало таких размеров, но и города переживали серьёзные хозяйственные затруднения, а иные приходили в полный упадок. Это не исключало, конечно, местного и относительного подъёма отдельных городских центров, например Праги, Табора и некоторых других [274] городов, ремесленное производство которых было непосредственно связано с удовлетворением военных нужд страны.

В период гуситских войн была нарушена регулярная торговля, как внутренняя, так и внешняя. Наметившиеся к началу XV века связи между отдельными областями и центрами ослабевали, ещё не успев окрепнуть. Уменьшался товарооборот между городами и сёлами. Экономическая блокада Чехии, установленная в 20-х и 30-х годах, тяжело отражалась на общем хозяйственном положении страны, лежавшей на скрещении важнейших торговых путей Европы. Резко возросли цены на все предметы первой необходимости — хлеб, мясо, одежду и т. п. В связи с этим наблюдалось значительное падение стоимости денег, а также резкое ухудшение качества серебряной монеты. Чеканка пражских грошей приостановилась. Выпускалась главным образом мелкая монета. Обесценение денег сильно ущемляло жизненные интересы городского и сельского люда.

В годы гуситских войн имело место и сознательное вредительство со стороны представителей господствующего класса. Феодалы нередко уничтожали свои запасы и скот, не желая, чтобы они попали в руки восставших крестьян, а городские патриции, намеренно вздувая цены, расстраивали торговлю.

В начале 30-х годов после целого ряда неурожайных лет положение населения особенно ухудшилось. Особенно тяжёлым был 1432 год, когда после небывалых морозов наступил период невиданных дождей, за которыми последовала не обычная для этих мест жара. Рушились последние надежды на урожай. Обычные последствия неурожая — голод, эпидемии, падёж скота ухудшали положение народных масс.

В ходе долголетних войн произошли значительные изменения в положении отдельных классов и слоев чешского общества. Засилье католической церкви было сокрушено по всей стране, но церковные богатства перешли к светским феодалам, панам и отчасти земанам, а также бюргерам. При этом не только сторонники чаши, но и правоверные католики поспешили, используя подъём революционной борьбы народа, захватить владения соседних монастырей и церквей. Паны, оказавшиеся в начале движения в антикатолическом лагере, успев прибрать к [275] рукам огромные имущества католической церкви, уже с момента первых вооружённых выступлений народных масс стали раскаиваться в своих «еретических» заблуждениях. В дальнейшем они стремились лишь сохранить сделанные приобретения ценой измены и предательства.

Страх перед восставшими крестьянами и успехи армий Табора всё же заставляли панов не торопиться с окончательным разрывом с лагерем национально-освободительной борьбы и делали их поведение крайне неустойчивым. Типично в этом отношении поведение Вартенберка. В 1415 году он приложил свою печать под протестом против казни Гуса, а уже в 1419 году, захватив немало монастырских земель, стал орудием реакции и палачом народа. Лишь в моменты, когда ему непосредственно угрожало справедливое возмездие народа, он прибегал к маскировке и, лавируя, называл себя сторонником чаши. И другие паны-чашники проделали, быть может не столь ясно и быстро, тот же самый путь. К началу 30-х годов большинство панов, первоначально объявивших себя чашниками, уже объединилось в одном лагере со своими католическими собратьями. Эти последние, захватив под шумок огромные земли церкви, в защиту которой они лицемерно подняли оружие, с самого начала не скрывали своей ненависти к народу и своего страха перед ним.

Исключением является поведение такого пана, как Богуслав Швамберк, который из душителя народного движения превратился в одного из лучших и вернейших полководцев восставших. Другое исключение представляет потомок обедневшего панского рода, славный таборитский гетман Ян Рогач, прошедший вместе с народом весь его славный боевой путь.

Поведение земанов и паношей целиком определялось их положением в феодальном обществе. Будучи составной частью господствующего класса, мелкая шляхта, на которой отражались все противоречия тогдашнего общества, пошла по разным направлениям и не могла выступить в ходе революционных событий как единое целое. Значительная часть, быть может даже большинство, земанов и деклассированной шляхты стала тем резервом, откуда феодально-католическая реакция черпала свои военные кадры. Они превратились в наёмников, разорвавших с родным народом и продавших свой меч врагам отечества. [276]

Другая часть мелкой шляхты оказалась в народно-освободительном лагере. В соответствии с классовым составом этого лагеря земаны находили здесь место главным образом на правом его фланге, среди чашников, в союзе с бюргерами. Лишь небольшая часть участвовавших в гуситском движении земанов пошла вместе с народом, под знаменем таборитов. Некоторые колебались между теми и другими. В ходе гуситских войн земаны приобрели, конечно, несравненно меньше имущества, чем паны, но всё же многие земаны очень обогатились, захватывая земли и имущество церкви, враждебных панов и немцев-патрициев. Победы народа приводили к увеличению политического веса и авторитета земанства в целом.

Примыкавшие к чашникам земаны рано стали тяготиться своим союзом с народом и явились одной из сил, толкавших всё движение вправо. Земаны-табориты, ряды которых всё время таяли в жестоких боях, либо окончательно теряли свои классовые признаки и сливались с народом, бок о бок с которым сражались, либо всё более проникались соглашательскими настроениями и в таком случае начинали тяготеть к чашникам или прямо переходили на их сторону. Неустойчивость многих мелких шляхтичей особенно ясно обозначилась в момент окончательного разрыва чашников с народом. Она позволила феодально-католической реакции дезорганизовать радикальный лагерь движения, запугивая одних и привлекая других обещаниями и прямым подкупом. Героическая борьба и гибель многих сотен земанов в рядах народных армий не должны заслонять в наших глазах постепенный, но неуклонный переход всей этой социальной группы на правые позиции.

Поведение чешского бюргерства в первой трети XV века напоминает судьбу земанства, несмотря на то, что первое шло к своему будущему, а идеалы второго с каждым годом становились достоянием прошлого.

На первых этапах Великой Крестьянской войны бюргеры значительно окрепли экономически и усилились политически. Освободившееся место изгнанного немецкого патрициата в городах, и прежде всего в Праге, заняло зажиточное чешское бюргерство, представители которого также не остались в стороне при разделе церковного достояния. Верхушка чешскою бюргерства выступала жестоким и корыстолюбивым эксплуататором трудящихся [277] масс. Поэтому она готова была вместе с панами принять минимальные уступки католической церкви и обещания своего «законного» короля — Сигизмунда, лишь бы только те милостиво согласились пощадить её туго набитые кошельки.

Изменения коснулись и широких слоев рядового чешского бюргерства. В особенности показательны сдвиги в Таборе, самом молодом городе тогдашней Чехии, возникшем лишь в 1420 году. В Таборе, где первоначально вообще не признавали частной собственности, к середине 30-х годов XV века уже сложилась зажиточная прослойка бюргеров, владевших домами и ремесленными мастерскими в городе, а также землями в его окрестностях. Многие из зажиточных бюргеров владели целыми сёлами и мало чем отличались от феодалов. В Таборе появились наряду с хижинами бедноты богатые каменные дома, лавки и церкви. Изменился и быт верхов таборского населения.

Большинство бюргерства помышляло лишь о сохранении приобретённой собственности и тяготилось продолжением военных действий. Поэтому основная масса бюргерства тянулась за своей верхушкой и за своими идеологами — пражскими магистрами, которые теперь фактически сомкнулись с феодально-католическим лагерем.

Изменив народу, предав интересы народно-освободительной борьбы, чешское бюргерство тем самым обрекало себя в дальнейшем на экономическое и политическое прозябание и уже вскоре оказалось зависящим от произвола феодальных магнатов.

Главной и решающей движущей силой революционных событий в Чехии были крестьяне. Рядом с ними выступал городской плебс. Но в силу всей совокупности тогдашних экономических и социальных условий крестьянство в целом не могло свергнуть ярмо феодальной эксплуатации, не могло добиться решительного улучшения своего положения. Те крайне немногочисленные его представители, которым удавалось превратиться в собственников, уже в силу этого проникались собственнической идеологией и, присоединяясь к программе бюргерства, разделяли и его дальнейшую судьбу.

В ходе событий изменялось и положение крестьян. В годы войны продолжалась дифференциация [278] крестьянства, интересы зажиточной верхушки и сельской бедноты приходили всё в большее столкновение. Хотя чешское крестьянство в целом и оставалось главной революционной силой и самоотверженно сражалось до конца войны на стороне таборитов, но всё же крестьянское движение неуклонно шло на убыль. Расправа с идеологами бедноты сузила социальную базу движения и лишила крестьян руководителей, последовательно защищавших их классовые интересы. Крестьяне теряли даже те смутные перспективы, которые рисовали им хилиастические проповедники в начале войны. Классовая солидарность и воинская дисциплина удерживали крестьян в рядах таборитских армий. Но крестьяне не имели определённой положительной программы, а защита пражских статей становилась беспредметной, когда бюргеры постарались в угоду реакции выхолостить эти статьи, лишив их всей остроты социального содержания. Измена бюргерства вызвала в среде крестьян неизбежные колебания. Давала себя знать со временем и усталость, связанная с многолетней борьбой.

Табор в 1712 году [279]

Наконец, и материальные трудности ведения войны тяжелей всего ложились на плечи крестьянства.

Ввиду этого крестьяне, сражавшиеся под знамёнами Табора в 1433–1434 годах, не были уже теми восторженными бойцами, которые подняли это знамя в 1419–1420 годах. Сложились боевые традиции, укрепилась дисциплина, но ослаб первоначальный энтузиазм, поблёкли, а во многих сердцах и вовсе развеялись надежды на возможность переустройства всей жизни общества на основах справедливости и братства.

Исключительно сложной была позиция плебса, что было связано с пестротой его состава и острыми внутренними противоречиями. Будучи сравнительно с крестьянами немногочисленной социальной прослойкой, плебс занимал, однако, видное место в рядах левого крыла гуситского революционного движения. Во все переломные моменты истории гуситских войн особенно велика была роль пражского плебса. Плебейские массы Чехии выдвинули из своей среды немало выдающихся руководителей и идеологов движения, не говоря уже о тысячах рядовых его участников. Среди плебса в своё время были широко распространены хилиастические учения.

В начале 30-х годов в положении всех частей и прослоек чешского плебса произошли заметные сдвиги. Немалое число разорённых в прошлом и перешедших в ряды плебса бюргеров сумело в ходе гуситских войн восстановить своё первоначальное положение, а иной раз и пробиться в ряды зажиточной бюргерской верхушки. Сравнительно многие из подмастерьев стали за эти годы самостоятельными мастерами и влились в ряды бюргеров.

Основная масса плебса — городская беднота пополняла наряду с крестьянами ряды полевых армий таборитов. Многие из неё были ещё вчера крестьянами и поэтому чувствовали свою кровную близость к делу крестьянской войны. Другие — безнадёжно разорившиеся бюргеры или вечные подмастерья действовали бок о бок с ними, и все они вместе взятые составляли наиболее активную часть городского населения, боровшуюся за политические права плебса в целом. Они наложили свой отпечаток на все основные этапы социальной борьбы в чешском городе этого периода.

Что касается окончательно разложившихся люмпенских элементов, то многие из них оказались в рядах [280] наёмников пражского патрициата или даже императорских ландскнехтов.

Таким образом, меньшинство плебса успело перехватить кое-какие крохи и превратиться в бюргеров, а большая часть его разделила исключительно тяжёлое положение крестьянства, неуверенность и колебания, зародившиеся в его среде.

Трагедия широких народных масс чешского народа в этот период заключалась в том, что неиссякаемый родник творческих сил, который в них заключался, не мог найти должного применения. Народные массы шли к цели вслепую, ибо в чешской действительности не было класса, который мог бы возглавить их борьбу против социального и национального гнёта, за дальнейшее прогрессивное развитие.

Если победа народных масс была исторически невозможна, то это не означало ещё, что дело реакции было уже выиграно. Народные массы успели за годы войны укрепиться. Восставшие крестьяне создали сильную боевую организацию, выковали кадры отважных воинов и опытных руководителей. Таборитско — «сиротский» союз оставался летом 1433 года большой политической силой в стране. В него входило свыше 30 городов, в том числе такие крупные города, как Табор, Писек, Прахатице, Градец Кралёвый, Яромерж, Колин, Часлав, Чески Брод, Усти, Хомутов, Жатец, Бероун, Рокицани, Стршибро и другие. В Моравии его постоянные гарнизоны стояли в Моравском Крумлове, Тржебиче, Иванчице, Бржецлаве, Венгерском Броде и других. Чешские войска прочно занимали всю западную Словакию с городами Трнавой и Топольчанами и пользовались полной поддержкой и признанием местного населения. Наконец, Немча, Отмухов и некоторые другие пункты в Силезии являлись оплотом таборитов на севере.

Силы реакции, которые опирались на международную организацию католической церкви и возглавлялись [281] императором Сигизмундом, могли противопоставить армии таборитов прежде всего западночешский союз панов — Пльзеньский ландфрид и вооружённые отряды Рожмберков и других панов, чьи владения были разбросаны по всей стране и более всего на крайнем юге. К ним в конце войны примкнули пражские чашники, которым принадлежало несколько городов на севере и в центре страны.

Основную опасность для гуситского дела летом 1433 года представлял Пльзеньский ландфрид. Паны сумели использовать передышку, предоставленную им в результате интриг послов собора. Они успели убрать урожай и сосредоточить в укреплённом городе большие запасы продовольствия и фуража, а также обеспечили себя порохом и всем необходимым на случай длительной осады.

Таборитское командование, возглавляемое Прокопом Великим, решило уничтожить это гнездо реакции. В июле начались военные действия. Так как Пльзень был хорошо укреплён, а засевшие в нём паны-католики предупреждены об опасности, таборитам не удалось взять город сразу. Началась осада города. Готовившие уже чёрную измену, но всё ещё боявшиеся разорвать свои отношения с грозным Прокопом, пражские бюргеры прислали в сентябре подкрепление осаждавшим.

Под Пльзнем стояла теперь одна из самых крупных армий, которые когда-либо были выдвинуты чехами в ходе гуситских войн. Но это уже не была народная армия прежних времён, сильная своим духом, железной дисциплиной и спаянностью. В рядах бойцов были изменники. Некоторые шляхтичи, стоявшие во главе войск, готовы были вступить на путь предательства, ожидая лишь наиболее благоприятных условий для измены. В армии было много шпионов и тайных агентов врага, распространявших панические слухи, вносивших дезорганизацию и стремившихся возбудить в массах рядовых воинов недоверие к лучшим руководителям.

Неудачная осада стала затягиваться. Это способствовало увеличению деморализации и разложения в рядах осаждавших. Ко всем бедствиям вскоре прибавился голод. Продовольствие и фураж, привезённые таборитами с собой, быстро израсходовались, а достать что-либо на месте было невозможно, так как весь урожай в окрестных сёлах забрали паны, засевшие в крепости. Для того чтобы наладить снабжение своих войск, табориты выделили отряд [282] во главе с Пардусом. Этот отряд направился в Баварию, но здесь потерпел поражение от местных феодалов (в конце сентября). Нужно сказать, что баварские герцоги смогли в этом случае использовать помощь своих крестьян. Дело в том, что дисциплина в отрядах таборитов теперь значительно упала и посланные на фуражировку не только нападали на феодалов, но отнимали продукты и скот у крестьян.

Пардус, вернувшийся лишь с остатками своего отряда и притом с пустыми руками, был обвинён возмущёнными воинами в измене. Его даже готовились казнить. Прокоп Великий спас его от расправы, но среди воинов, деморализованных долгой и трудной осадой, возбуждаемых всякого рода провокаторами, нашёлся человек — мясник Тварог, — который поднял руку на Прокопа. Раненый Прокоп был брошен в тюрьму, а Тварог был поставлен на его место. Правда, через несколько дней, когда страсти остыли, Прокоп был выпущен, но он, однако, отказался принять снова командование и уехал в Прагу.

Неудача под Пльзнем не могла быть возмещена последним крупным военным успехом таборитов и «сирот» в этот период. В октябре к войскам, сосредоточенным под Пльзнем, присоединился со своими отрядами Ян Чапек из Сана, вернувшийся из похода на берег Балтийского моря.

Ещё в конце мая 1433 года отряды таборитов и «сирот» двинулись на помощь Польше, ведшей упорную борьбу с Немецким орденом. Этот поход был прямым следствием договора в Пабьяницах. Выполняя договор, Чапек уже в самом начале года побывал у Владислава Ягайло и заключил особое соглашение о снабжении гуситов продуктами питания, одеждой, обувью и оружием во время предстоявшего похода. В составе гуситского войска было 750 всадников, 7 тысяч пехотинцев и 350 боевых возов. Пройдя через Великую Польшу, где к ним присоединился отряд поляков во главе с Петром Шафранцем, гуситские войска вступили в начале июня в пределы Новой Марки. Здесь они заняли в короткий срок свыше десяти городов и местечек. Такие успехи таборитских отрядов были возможны лишь при сочувствии и поддержке местного населения. Действительно, по имеющимся сведениям, городской плебс открывал в ряде случаев ворота перед гуситами. При дальнейшем следовании к ним [283] присоединились отряды познанского гетмана Судивоя из Остророга и других польских феодалов. 6 июля союзные войска подошли к первому городу на захваченной орденом польской земле — Хойнице. Здесь к ним присоединились ещё некоторые польские отряды, но верховное командование оставалось в руках Чапека. Осаждая Хойнице, чехи и поляки испытывали недостаток в продовольствии. Тут мнения разошлись: поляки хотели довести до конца начатую по их инициативе осаду, а гуситы настаивали на продолжении похода. В августе осада была снята, и войска двинулись дальше. Взяв по пути Поплин и хорошо укреплённый Тчев, 1 сентября гуситы, наконец, подошли к Гданьску. Гданьск был сильно укреплён, и гуситы не рискнули осаждать один из крупнейших прибалтийских городов того времени. В тот же день они вышли на берег моря, а через четыре дня двинулись обратно.

Пока одна часть таборитов вместе со своими союзниками безуспешно осаждала Пльзень, а их боевые товарищи сражались в далёком балтийском Поморье совместно с польскими воинами, в Базеле продолжались интриги и переговоры. Борьба под Пльзнем всполошила «благочестивых отцов» церкви, но, когда они убедились, что народные армии не могут взять этот оплот католической реакции на своей собственной территории, собор приободрился и совещания возобновились в неблагоприятной для чехов обстановке. Впрочем, послы чашников заранее готовы были на уступки. Само их пребывание на соборе без представителей восставшего народа, таборитов и «сирот», было лучшим в том ручательством. [284]

Учитывая обстановку, некоторые епископы стали восставать вообще против всяких послаблений «еретикам», но император, чувствуя свою военную слабость, дал понять, что необходимо довести переговоры до конца. После ряда заседаний уполномоченные чашников выторговали, наконец, у собора признание причащения под двумя видами. Остальные переговоры должны были вестись снова в Чехии. Вскоре новые послы собора отправились в Прагу, куда и прибыли в конце октября. Чашники оказали уполномоченным восторженный приём, на который те, помня о своём прошлом приезде в Прагу, не смели и рассчитывать. Достаточно сказать, что в знак уважения к собору чашники распорядились отпустить пленных, содержавшихся в заключении.

Для окончательного завершения переговоров с собором чашники собрали очередной сейм, который обычно называется святомартинским. На сейме тон задавали паны Менгарт из Градца, Гануш и Бенеш из Коловрата и другие. Из таборитских руководителей упоминается Пржибик из Кленова. Об участии Прокопа Великого на сейме нет никаких сведений.

На сейме уполномоченные собора, главная роль среди которых принадлежала, как и во время предшествующих переговоров, Паломару, попытались вначале, используя несогласия среди гуситов, ограничиться признанием только той статьи, где речь шла о чаше, но в конце концов согласились совещаться обо всех четырёх статьях. 26 ноября они предложили сейму свою редакцию этих статей, которую обсуждали ещё несколько дней. Наконец, 30 ноября чашники подписали так называемые «пражские компактаты».

Пражские компактаты представляют собой значительно урезанные четыре статьи гуситов. Было постановлено, что чехи и моравы, подчиняясь во всём остальном католической церкви, получают право принимать причастие под двумя видами. Проповедь будет свободна, но священники должны назначаться епископами и подчиняться им. Преступление и смертные грехи нужно наказывать, но право карать предоставлялось не всем частным лицам, а специальным властям и притом так, чтобы лиц духовного звания судили и наказывали духовные, а [285] мирян — светские судьи. За духовенством признавалось право владеть имениями, управлять которыми должны были духовные же лица. Захват церковных владений объявлялся святотатством.

В такой редакции пражские статьи окончательно утрачивали свой первоначальный смысл. Все статьи, не исключая даже и той, которая разрешала причастие под. двумя видами, были ограничены такими оговорками, которые по существу сводили на нет требования гуситов. Требование чаши, будучи отделено от всех остальных статей, превращалось в пустую обрядовую формальность, разрешённую чехам по особой милости собора, при условии полного подчинения католической церкви. Уже одна эта оговорка означала капитуляцию чашников и делала фактически излишними хитросплетения католических дипломатов в остальных пунктах соглашения. Компактаты настолько сужали требования самих чашников, что даже среди них начались на этой почве столкновения. Наиболее реакционные, главой которых был магистр Ян Пржибрам, стояли за полное признание компактатов. Рокицана, желая увеличить свою популярность среди населения Праги, попытался было возражать, но в скором времени помирился со своим противником и также признал компактаты.

Табориты и Прокоп Великий не признавали компактатов, но их голоса не были приняты во внимание торжествовавшей реакцией.

Окончив переговоры с собором, паны и бюргеры сделали решительный шаг к осуществлению расправы с восставшим народом. 1 декабря 1433 года сейм вручил всю полноту исполнительной власти в руки пана Алеша Бржештёвского из Ризенбурка. Полномочия Алеша были широки: ему (а в сущности не ему, а стоявшим за его спиной Менгарту из Градца и другим панам) давали полный простор в деле подавления народных масс и приведения их к покорности. Установлением власти Ризенбурка была создана организационная основа для ликвидации власти таборитских и «сиротских» гетманов и роспуск народных армий.

Антинародная сущность диктатуры панов не замедлила проявиться. Сейм послал к Пльзню специальную комиссию, члены которой предложили войскам «сирот» и таборитов разойтись по домам. Но воины полевых армий с негодованием отвергли это предложение. [286]

В январе 1434 года делегация Базельского собора покинула Прагу. До своего отъезда Паломар успел развить активную подрывную деятельность. Он приложил все усилия, чтобы примирить чашнических теологов, вступивших было в спор друг с другом по поводу толкования компактатов, а затем заключил тайные соглашения с панами из Градца и группой реакционных пражских магистров, которые превратились в наёмных агентов феодально-католической реакции. Вернувшись в Базель, Паломар недолго оставался там и вскоре по поручению собора снова двинулся в Чехию. По пути он ещё раз встретился с Менгартом из Градца и с таборитским гетманом Пржибиком и заключил также соглашения с баварскими герцогами и Альбрехтом Австрийским. Менгарту были вручены от имени собора значительные средства, собранные католической церковью в пользу пльзеньских панов.

Весной 1434 года реакция начала усиленно готовиться к открытому выступлению. Ольдржих из Рожмберка, долгое время выжидавший развития событий, выступил теперь на передний план. Он был назначен императором Сигизмундом королевским наместником в Чехии и Моравии и стал готовить войска. Менгарт из Градца с наступлением весны начал открытые военные действия против таборитов и «сирот», правда, пока ещё в незначительном масштабе.

В этот момент всё ещё тянувшаяся осада Пльзня была порвана изменой Пржибика из Кленова. Этот таборитский военачальник, получив огромную по тем временам взятку, пропустил в осаждённый город большой обоз с продовольствием. После этого он устранился от участия в осаде и, опасаясь справедливого возмездия за свою измену, заперся в Стршибро, где заранее подготовил всё на случай осады.

В марте 1434 года силы реакции окончательно завершили свои военные приготовления. Моравские паны на сейме в Брно постановили признать Альбрехта Австрийского маркграфом Моравии и приняли драконовские законы против таборитов. Паны постановили, что территория Моравии должна быть очищена от всех таборитских гарнизонов и что каждый дворянин должен ловить и наказывать всех, кто не имеет своих господ на территории Моравии. В то же время чешские паны встретились в Хаме (в Баварии) с представителями собора, вручившими [287] им солидную сумму денег, собранную специально для помощи пльзеньским панам и для организации разгрома народных армий. На этот раз церковники, чуя близость победы, решили раскошелиться. Вскоре после окончания совещания в Хаме чешские паны заключили между собой военный союз. Очевидной целью этой меры был разгром таборитов и «сирот».

В такой обстановке Прокоп Великий, находившийся до этого времени в Праге, снова решился принять командование армиями таборитов и «сирот». Принятие этого решения было ускорено тем обстоятельством, что в начале мая панский союз потребовал от Нового Пражского города, чтобы он разорвал связи с таборитско — «сиротким» союзом и вошёл в Пражский союз. Получив отрицательный ответ от гуситов, паны в ночь с 5 на 6 мая 1434 года напали на Новый город и захватили его, несмотря на сопротивление бедноты, возглавленной Якубом Влком. Прокоп, Влк и ещё несколько их сторонников сумели спастись из захваченного врагом города и стали собирать войска.

Между тем девятимесячная осада Пльзня очень тяжело отразилась на состоянии армии таборитов. Голод и всякого рода заболевания уносили много жертв из лагеря осаждающих. Дисциплина упала. Голодные воины разбредались небольшими группами по соседним сёлам и занимались иной раз открытым грабежом. Этим пользовались паны, которые нападали на такие мелкие отряды и истребляли их.

После бегства из Праги Прокоп обратился к войскам с письмом. Он призывал своих соратников прекратить ставшую бесполезной осаду Пльзня, во время которой они рискуют погубить все свои силы, и идти на соединение с войсками, которые ему удастся собрать в Таборе. Встреча была назначена у Седльчан. В письме Прокоп Великий старался поднять упавший дух своих соратников и призывал их к борьбе за справедливое дело. Указывая, что при взятии Нового города панами было перебито много горожан, Прокоп писал в заключение, что лучше пасть в борьбе, чем оставить без отмщения невинную кровь погибших братьев.

Так народные армии стали в свою очередь готовиться к решительной схватке. Прокоп Великий проявил в Таборе исключительную оперативность и очень быстро [288] собрал значительные силы. Это объясняется тем, что по призыву испытанного полководца всюду поднимались крестьяне и плебс. Но эти войска были уже не те полевые войска, с которыми он одерживал в прошлом свои славные победы. В отрядах Прокопа было много необученных, неопытных бойцов, были здесь и авантюристы, рассчитывавшие только на добычу.

Прокопу стало известно, что войска, осаждавшие Пльзень, сняли осаду города и двинулись на соединение с ним. Встретившись со своими соратниками у Седльчан, Прокоп двинулся дальше на север и у Праги присоединил к своим армиям войска «сирот», которые за это время собрали силы в восточной Чехии. Отсюда соединённые силы народных армий подошли к Праге, но не смогли взять столицы и отошли на восток, к Колину, рассчитывая собрать здесь дополнительные отряды.

В это время панский союз уже располагал значительными боевыми силами. В отличие от крестьянских армий таборитов они были составлены главным образом из наёмников. Паны двигались за отступавшими армиями таборитов и «сирот», выжидая удобного момента для нападения. С юга подходили войска Ольдржиха из Рожмберка, с запада — отряды пльзеньских панов и королевский гарнизон крепости Карлштейн. Паны были очень осторожны. Память о славных победах полевых войск заставляла их держаться на почтительном расстоянии, и, только уверившись в своём большом численном перевесе, войска панов осмелились приблизиться к таборитам и «сиротам».

В армии панов, которую формально возглавлял Алеш из Ризенбурка, находились Менгарт из Градца, Йиндржих из Вартенберка (сын известного Ченека), Йиржи из Подебрад (будущий король Чехии), Вилем Костка из Поступиц, Дивиш Боржек из Милетина, а также изменник Пржибик из Кленова и многие другие.

Отряды таборитов и «сирот» расположились восточнее Чешского Брода, на возвышенности у села Липаны. Их враги разбили свой лагерь у соседнего села Гржибы. Позиция таборитов была очень удачна. Их возовое укрепление стояло на высоком холме, в то время как войска панов находились в низине. Это давало преимущества артиллерии таборитов и затрудняло действия противника. [289]

Но если позиционное превосходство было на стороне таборитов, то численное — на стороне панов. Источники свидетельствуют, что в армии Прокопа было 800 всадников, 10 тысяч пехоты и 360 возов, в то время как у панов насчитывалось несколько тысяч кавалерии, до 25 тысяч пехоты и 660 возов. В таких условиях таборитам предстояло дать бой врагу, вооружённому тем же оружием и хорошо знавшему их сильные и слабые стороны. Ведь у Липан стояли друг против друга армии, ещё недавно сражавшиеся совместно против общих врагов.

Три дня войска панов и таборитов простояли в бездействии. Паны не решались завязать бой. Наконец, 30 мая 1434 года в три часа началось сражение, исход которого имел самые губительные последствия для дальнейшей борьбы чешского народа.

Паны хорошо знали грозную силу возовой обороны и понимали, с каким опасным противником они имеют дело. Поэтому их план был рассчитан на то, чтобы выманить защитников лагеря из-за возовой ограды и подавить их численностью. Этому плану Прокоп смог из-за значительного перевеса вражеских сил противопоставить лишь план упорной обороны лагеря с расчётом перейти в удобный момент в контрнападение. Но враг был не только силен, но и опытен. Паны были хорошо знакомы с приёмами, вооружением и тактикой таборитов. Шпионы и перебежчики сообщали о военных приготовлениях, настроениях и вообще всех слабых местах таборитов. Всего этого Прокоп и таборитско — «сиротское» командование не учли в достаточной степени.

Сражение началось с того, что паны создали видимость решительной атаки. Они построили свои возы в колонну по 11 в ряд и двинулись на штурм лагеря таборитов. Во главе колонны находились пушки. Приблизившись на расстояние выстрела, атакующие обрушили на возовое укрепление таборитов и «сирот» сильный артиллерийский огонь. Осаждённые несли потери, но ответили ещё более сокрушительным обстрелом, перебили многих воинов и вывели из строя несколько вражеских пушек. После того как рассеялся дым и улеглась пыль, табориты увидели, что атакующие обратились в бегство.

Но отступление врага было только манёвром. Таборитские вожди не разгадали его смысла. Слишком много сражений было выиграно ими именно таким образом. [290] Они приняли притворный отход врага за действительное бегство и стремительно бросились преследовать его. Этим была ослаблена и расстроена защита возового укрепления.

В этот момент казалось, что победа и на сей раз останется за героическими народными воинами. Над полем сражения уже раздавался победный клич таборитов: «Вперёд! Враг бежит!». Но в решительный момент панская конница ударила во фланг преследующим, смяла их и напала на почти незащищённый лагерь.

Однако не всё ещё было потеряно. Если бы таборитское командование могло в свою очередь атаковать нападающих конницей, можно было бы отвлечь и остановить их, успев принять меры к обороне лагеря. Но в это время Прокоп Великий, как можно полагать, уже не имел конницы, которой командовал Чапек из Сана. Этот военачальник, по происхождению земан, был известен своей жадностью и больше всего заботился о том, как бы не потерять свои многочисленные имения и накопления. Чапек бесславно бежал к Колину, уводя с собой конницу таборитов. Была ли это преступная трусость или подлая измена — неизвестно. Важно, что в ходе сражения Чапек не принимал участия и что в самый решительный момент табориты остались без конницы.

Благоприятное время было упущено. Вслед за панской конницей на штурм лагеря таборитов двинулась наёмная пехота. Она опрокинула ослабленную линию защитников возовой обороны и прорвалась в середину её. Завязался упорный и кровопролитный бой внутри самого возового укрепления. У таборитов и «сирот» уже не было единого командования. Отдельные отряды мужественных защитников народного дела отчаянно сопротивлялись превосходящим силам врага, но ряды их таяли, подкреплений ждать было неоткуда. Численное превосходство взяло своё. К вечеру битва на Липанском поле закончилась.

В бою под Липанами было убито до двух тысяч верных защитников народного дела. Смертью храбрых пали Прокоп Великий, Прокупек и многие другие вожди таборитов и «сирот».

Победители добивали раненых, подвергали издевательствам и убивали пленных. Менгарт из Градца загнал часть пленных в сараи и там сжёг их. [291]

После битвы Менгарт двинул свои войска к Колину, где скрылся Чапек, но не взял города, заключив перемирие с Чапеком.

Реакция немедленно оценила создавшееся после Липан положение. Войска пльзеньских панов двинулись на север, в Литомержицкий край, и открыли военные действия против находившихся там отрядов «сирот» и их союзников. Возликовала и международная реакция. Когда была снята осада Пльзня, католические церковники и светские феодалы Европы решили, что недалёк час их победы. Пльзеньские паны, эти закоренелые враги чешского народа, превратились в героев дня. Католические священники восхваляли их в проповедях. Сигизмунд всячески старался выказать им свою особую милость. Собор прислал им солидные денежные подарки. Новую волну торжества в лагере реакции вызвала весть о Липанах. Но феодально-католическая реставрация не могла осуществиться сразу и в полной мере. Слишком страшен был ещё чешский народ, понёсший поражение, но не сломленный.

После кровавых событий на Липанском поле панский союз стал господствующей силой в Чехии. Это объяснялось расстановкой классовых сил в стране. С одной стороны, паны-католики и их поповско-монашеская свора были слишком ненавистны народу, и с этим нельзя было не считаться. Сигизмунду и наиболее дальновидным организаторам Базельского собора было ясно, что преждевременный и слишком резкий крен вправо может вызвать новый подъём революционной активности побеждённого, но не покорённого чешского трудового народа. С другой стороны, препятствием для кровавого разгула реакции оставался Таборский союз, куда всё ещё входило до 20 городов Чехии: Табор, Градец Кралёвый, Писек, Прахатице, Водняны, Яромерж, Колин, Нимбурк, Часлав, а также города Лоуни, Слани, Жатец и Литомержице, где находился гетман Якубек из Вржесовице. Кроме того, таборские гарнизоны всё ещё оставались в Тржебиче и Иванчице, в Моравии, в Трнаве и Тополчанах, в Словакии, наконец, в некоторых силезских городах, в том числе в Немчи и Отмухове.

Но армия Табора уже не представляла собою той революционной силы, какой она являлась в первые годы Великой Крестьянской войны. Здесь чётко обозначались те сдвиги, которые произошли за истекшее время внутри [292] всего крестьянско-плебейского лагеря. Фактически ещё задолго до Липан внутри Табора возобладали умеренные бюргерско-земанекие элементы. Первым шагом на этом пути явилась кровавая расправа с крайними хилиастическими сектами в 1421 году. С этих пор каждое событие в Таборе было шагом именно в этом направлении.

К началу 30-х годов Таборский союз состоял из двух разнородных элементов — из объединения бюргеров ряда чешских городов и из полевых армий, где, несмотря на явные симптомы разложения, была сильна и по-прежнему задавала тон крестьянско-плебейская революционная масса, накладывавшая свой отпечаток на союз в целом. После Липан грозные полевые армии перестали фактически существовать, а оставшиеся бюргеры вскоре остро почувствовали свою изоляцию. Это ясно выразил в своём выступлении на съезде таборитских представителей в декабре 1434 года один из бюргеров Табора. Отвечая на призыв гетмана Яна Рогача, который указывал, что не всё ещё потеряно и можно и следует продолжать борьбу, он признал, что от таборского бюргерства отошли и труженики и мелкая шляхта — первые потому, что были обременены податями, а вторые потому, что их надежды добиться богатства и власти оказались эфемерными. «Мы оттолкнули от себя почти всех бойцов, с помощью которых мы вели войны», — констатировало его устами бюргерство Таборского союза. Однако даже и теперь Таборский союз, не говоря уже об остатках полевых армий, оставался серьёзным препятствием для окончательного торжества католической реакции.

Для того чтобы оттеснить панов крайней католической группировки, с которыми они не хотели делить власть, паны-чашники соединились в этот период с земанством и богатым бюргерством Праги, идеологами которых были пражские магистры. Шляхта и бюргерство думали, что настало время пожать плоды предательства. В июне 1434 года ими был собран сейм в Праге.

Сейм показал, что политическое преобладание перешло к панам-чашникам. Хотя на сейме было весьма велико влияние Рокицаны и магистров Пражского университета, бюргерство занимало на нём подчинённое место. Это дало себя знать прежде всего в чётком разделении участников сейма по сословиям. Если в годы крестьянской войны на сейм посылали своих представителей города и [293] политические союзы, то теперь делегаты сейма были посланы от отдельных сословий. При этом не только фактическое господство, но и формальное первенство в органах сейма везде и во всём принадлежало высшей шляхте — панам.

Правительство Ризенбурка, впервые приобретшее действительную власть, было в сущности ширмой, за которой скрывались Менгарт из Градца, Ольдржих из Рожмберка и другие столпы реакции. Паны-чашники поспешили заключить длительное перемирие со своими католическими собратьями. В то же время был провозглашён мир между отдельными группировками внутри гуситов. Затем паны и бюргеры приложили все усилия к восстановлению расшатанного в годы крестьянской войны государственного аппарата. Во все округа были назначены наместники, которые должны были «восстановить порядок». Борьба народных масс не кончилась с поражением у Липан, крестьяне волновались, в стране было ещё много небольших таборитских и «сиротских» отрядов, которые, хотя и действовали разрозненно и без плана, всё ещё наводили трепет на феодалов. Затем сейм принял ряд решений, регулировавших действия феодальной администрации на местах и феодальных судов, которые должны были теперь оформлять расправу с участниками движения.

Во время следующего сейма, заседавшего осенью того же года, распался союз «сирот». Большая часть их городов перешла в состав Пражского союза, а идеологи «сирот» отказались от своих прежних взглядов и присоединились к чашникам. Однако некоторые из них не побоялись в этот момент открыто выражать своё сочувствие таборитам. В их лагерь перешёл Пётр Пэйн, Ян Немец из Жатца и некоторые другие «сиротские» теологи.

К этому времени ослабление Таборского союза позволило правительству Алеша из Ризенбурка удалить таборитские гарнизоны из городов Немчи и Отмухова. Крепости были переданы силезским князьям.

Укрепив своё положение внутри страны, чашники перешли к обсуждению условий восстановления власти Сигизмунда. Это было логическим продолжением всей их антинародной политики. На первых порах чашники предлагали корону Сигизмунду с некоторыми ограничениями. В марте 1435 года сейм сформулировал условия, на которых соглашался признать Сигизмунда королём. Чашники [294] требовали, чтобы для устранения религиозных раздоров причащение под двумя видами было установлено для всех живущих в Чехии; чтобы Сигизмунд подтвердил за панами, земанами и бюргерством все их права, включая право заседать на сейме; чтобы он обязался во время своего пребывания в Чехии принимать причастие по гуситскому обряду и чтобы так же поступала вся его свита. Кроме того, сейм постановил, чтобы в городах разрешалось жить только гуситам, а из изгнанных жителей городов могли вернуться лишь те, кому разрешали его сограждане. Наконец, сейм потребовал, чтобы Моравия была соединена с Чехией, чтобы Сигизмунд не назначал на высшие должности немцев и вообще иностранцев, а из чехов только тех, кто принадлежит к гуситам. Наконец, последним условием было объявление полной амнистии всех гуситов.

Требования чашников Сигизмунд рассматривал как чрезмерные. Он рассчитывал после Липан на полную капитуляцию Чехии и никак не хотел согласиться ни на какие ограничения прав своих сторонников — католических панов. Император стал затягивать переговоры. Между тем чашники занялись вопросом организации церковного управления. В переговорах с Базельским собором чешские уполномоченные требовали, чтобы церковное управление находилось в руках архиепископа и двух епископов, которые будут избираться духовенством и мирянами, чтобы на церковные должности в Чехии не назначались иноземцы и, наконец, чтобы запрещены были апелляции к папе на решения церковных судов в Чехии. Собор расценивал компактаты как крайнюю меру уступок и на речи чешских послов отвечал весьма туманно и уклончиво.

Наконец, Сигизмунд, который к этому времени решил внешне согласиться с требованиями сейма, приложил все усилия, чтобы получить от собора положительный ответ. Вероломный император надеялся, что, захватив власть в стране и укрепив своё положение, он сможет отказаться от всех обещаний, на которые он пока не скупился.

В результате всей этой закулисной борьбы и длительных переговоров феодально-католическая реакция решила стать на путь внешнего признания условий чашников. Правда, при этом были оставлены нужные лазейки для их нарушения. Так, хотя Сигизмунд формально обязался не восстанавливать в Чехии разрушенных церквей и монастырей и не возвращать в страну католических [295] попов и монахов, каждому пану или городу было предоставлено сделать это с разрешения архиепископа. В октябре 1435 года чашники избрали архиепископа и двух епископов. Архиепископом стал Рокицана. Наконец, на сейме в Йиглаве летом 1436 года были официально утверждены и обнародованы компактаты и Сигизмунд был признан королём Чехии.

20 июня император особой грамотой подтвердил компактаты и дал обязательство соблюдать условия, на которых его избрали. Королевская грамота была составлена в намеренно неясных и неопределённых выражениях. Признавая словесно компактаты и требования сейма, Сигизмунд тут же окружал каждую свою уступку такими оговорками, которые в сущности сводили на нет его высокопарные декларации. Особенно важно было то, что император получил право составлять из чешских панов специальный орган, которому предоставлялось право решать вопрос о законности или незаконности земельных владений, приобретённых во время войны. Шляхтича или горожанина, завладевшего монастырской или панской землёй, можно было лишить её.

Таким образом, предательство шляхты и бюргерства, которые на Липанском поле сражались в сущности не столько за свои, сколько за интересы Сигизмунда и феодальной реакции, не было по достоинству оценено королём. Он показал, что интересы крупных феодалов были ему ближе, так как паны и прелаты являлись его основной опорой. Католическая церковь начала подготовлять возвращение утраченных богатств и влияния. Всё это пагубно отразилось на дальнейшем развитии Чехии. Признанный панами и сеймом, Сигизмунд стал готовиться к въезду в страну. 26 августа 1436 года он вступил в Прагу.

Сигизмунд не собирался выполнять условия, на которых была восстановлена его власть. Он сделал наследником всех чешских земель австрийского герцога Альбрехта, кровавого палача чешского народа. Сигизмунд, несмотря на свои обещания, покровительствовал восстановлению католических церквей и монастырей. На улицах Праги снова появились стаи чёрной саранчи — монахов и монахинь; Сигизмунд медлил утвердить Рокицану в сане архиепископа и в конце концов сместил его. Вопреки принятым обязательствам император окружил себя католиками, а панам-гуситам старался не предоставлять важных [296] должностей и назначений. Кроме того, Сигизмунд обещал не наказывать всех выступавших против него и католического духовенства. Но очень многие участники борьбы подвергались под различными предлогами преследованиям. Император, правда, удерживал крайних сторонников реакции от необдуманных выступлений, но это было продиктовано только страхом Сигизмунда, не забывшего о многих годах военных поражений. К тому же в это время социальная атмосфера в стране была ещё очень накалена. Не все очаги крестьянской войны были подавлены феодалами до конца. Во многих местах действовали отдельные отряды таборитов.

После битвы при Липанах команду над уцелевшими отрядами таборитских полевых войск принял на себя гетман Ян Рогач. В декабре 1434 года в Таборе происходил таборитский сейм, на котором Ян Рогач пытался ободрить дезорганизованных поражением представителей городов и вдохновить их на продолжение борьбы. Но бюргерство Табора считало войну проигранной и уже вынашивало планы соглашения с Сигизмундом. Большинство богатых бюргеров хотело только сохранить своё положение и богатство и готово было предать интересы народа. Как и пражане, таборитские бюргеры не понимали, что этим самым они предают свои собственные классовые интересы.

Яну Рогачу не удалось получить эффективную поддержку, и он со своими верными соратниками отошёл к Градцу Кралёвому. В городе власть находилась в руках городского плебса, во главе которого стояли старый сподвижник Жижки — священник Амброж и верный друг Желивского — священник Якуб Влк. Народным вождям, опиравшимся на поддержку городских низов, удалось организовать прочную оборону города. Неоднократные нападения и даже длительные осады, предпринятые войсками панского союза, оканчивались провалом. Император бросил под Градец значительные силы, которыми командовал Дивиш Боржек из Милетина. Но осаждавшие не смогли взять город, были разбиты и обращены в бегство. После неудачных попыток взять Градец силой Сигизмунд направил туда своего посла. Последний был, однако, там заключён в тюрьму (это был один из бывших таборитских военачальников — Бедржих из Стражниц).

Однако и в Градце Кралёвом измена бюргерства скоро сделала невозможным дальнейшее сопротивление. В ночь [297] с 3 на 4 марта 1437 года богатые горожане Градца Кралёвого, ещё ранее завязавшие сношения с Сигизмундом, подняли мятеж. Сторонники Амброжа были вынуждены бежать. Во время бегства Амброж, неудачно прыгнувший с городской стены, сломал руку и ногу и был взят в плен вместе с не желавшими оставить его товарищами, среди которых находился и Якуб Влк. Вскоре Амброж был казнён. Градец признал власть Сигизмунда.

К весне 1437 года были ликвидированы последние остатки таборитов в Жатецком крае. При этом в руки Сигизмунда попали старые участники революционных боёв — Коранда и перешедший к таборитам Пэйн. Обстоятельства вынудили Сигизмунда сохранить им жизнь. Пэйн был выслан из Чехии, а Коранда под страхом смертной казни должен был безвыездно жить в Таборе и прекратить всякие проповеди и выступления. Один из учеников Пэйна был посажен в темницу.

Сам Табор в это время уже признал власть Сигизмунда. Ещё в 1436 году большинство таборского бюргерства вступило в переговоры с императором и вскоре пришло к соглашению с ним. Платой за предательство таборских бюргеров было признание за Табором прав королевского города и новый герб, присвоенный городу императором. Табор примирился со своим злейшим врагом Ольдржихом из Рожмберка. А ведь совсем недавно этот могущественный феодал выпрашивал у Сигизмунда помощь для борьбы против Табора.

В эти дни последним оплотом восставшего чешского народа оставалась крепость Сион, построенная на неприступной горе недалеко от Малешова — места славной победы Жижки. Сион являлся символом решимости лучших сынов родины не складывать оружия в борьбе против феодальной реакции. На Сионе укрепился гетман восставшего народа, славный сподвижник великого Жижки — Ян Рогач.

Ян Рогач из Дубы прошёл с народом его боевой путь. Ему была знакома и радость побед и тяжёлое горе поражений. В Сионе с ним находились лучшие сыны чешского народа, стойкие и мужественные борцы за свободу, предпочитавшие смерть измене тому знамени, под которое они встали в борьбе за счастье народа. Здесь же был небольшой польский отряд во главе с шляхтичем Вышеком Рачицким. [298]

Несмотря на то, что засевшие в Сионе войска были немногочисленны, Сигизмунд придавал взятию этой крепости особое значение. Призрак новой крестьянской войны вставал перед его глазами при одном воспоминании о том, что есть ещё в Чехии уголок, где гордо реет овеянный победами стяг таборитов. Он боялся, что неприступный Сион станет тем очагом, искры которого разожгут новую крестьянскую войну. Поэтому в июне 1437 года большой отряд императорских войск подступил к стенам Сиона. Отрядом командовал пан Гинек Птачек.

В этом последнем сражении Великой Крестьянской войны осаждённые проявили чудеса храбрости, мужества и воинской доблести. Но силы были слишком неравны. После долгой и героической обороны знамя с красной чашей, много лет вдохновлявшее чешский народ на борьбу против феодалов и иноземных захватчиков, рухнуло. Это было 6 сентября 1437 года. Эту дату можно считать концом Великой Крестьянской войны в Чехии.

Защитники последней твердыни таборитов сражались самоотверженно. Израненный гетман и несколько воинов попали в руки врагов. Никакие пытки не могли сломить стойкости и мужества народных героев, отказавшихся признать Сигизмунда королём Чехии. 9 сентября все они были повешены на Староместской площади в Праге. На самом верху огромной виселицы, сооружённой по специальному приказу императора, среди 52 боевых друзей на золотой цепи был повешен последний гетман народного войска.

Сигизмунд видел в казни отважных героев народной войны свою окончательную победу. Но торжествовать ему пришлось недолго. Уже в конце сентября часть панов-чашников выступила против императора, правление которого в Чехии не оправдало их надежд. Наглое нарушение Сигизмундом своих обещаний вызывало всеобщее возмущение.

Вскоре положение Сигизмунда стало настолько тяжёлым, что император, несмотря на болезнь, решил оставить Чехию. Трусливый палач чешского народа умер по дороге в Венгрию в декабре 1437 года.

В Венгрии, где Сигизмунд надеялся укрыться от революционных бурь, к этому времени назрел подъём антифеодального и антицерковного движения, непосредственно связанного с Великой Крестьянской войной в Чехии. Идеи гуситов распространялись по всей территории Венгрии и находили наибольшее количество сторонников на юге [299] страны, в словацких землях на севере и в Трансильвании, входивших тогда в состав Венгерского королевства. Венгерские крестьяне в первой половине XV века страдали помимо непосильного феодального гнёта и от постоянных турецких вторжений. Кое-где в крестьянской среде сохранились традиции прежних еретических учений — богомильства и других. Ещё в 1436 году в Венгрию прибыл особый уполномоченный римского папы для борьбы против гуситов и других «еретиков». Католическое духовенство Венгрии всеми мерами содействовало чёрному делу ищеек инквизиции. Заподозренные в сочувствии к гуситам, а также в тайной приверженности к так называемому восточному православию подвергались допросам, пыткам и казням. Даже мёртвых выкапывали из могил, чтобы надругаться над ними. За короткий период папский уполномоченный со своими палачами объехал многие районы Венгрии. Но никакими мерами террора нельзя было приостановить назревшее народное восстание.

Папские инквизиторы записали показания некоторых «еретиков» — венгров. Подобно чешским гуситам они проповедовали, что папа не должен иметь большего авторитета, чем любой простой священник; они отрицали особые права и привилегии духовенства и считали, что любой человек, даже женщина, может проповедовать и причащать верующих. Венгерские «еретики» считали католическую иерархию строением дьявола, а лживую церковь именовали «источником и породительницей всего злого». Они выступали против десятин и всякого рода церковных поборов, не почитали икон, мощей и прочих «священных» в глазах верующих предметов. Распространение этих учений подготовляло вспышку крестьянского восстания в Венгрии.

Ещё во время крестьянской войны в Чехии на территории Венгерского королевства произошёл целый ряд антифеодальных выступлений. Особенно сложным и напряжённым было положение в Трансильвании, где массы валашского, молдавского и отчасти венгерского крестьянства стонали под игом местных и немецких феодалов. Социальный гнёт тесно переплетался здесь с национальным. В 1437 г. в Трансильвании поднялась волна подлинной крестьянской войны. Восстание началось одновременно в разных местах и вскоре охватило большую часть Трансильвании и часть восточной Венгрии. Среди восставших были и проповедники-гуситы, прибывшие из Чехии. [300] Повстанческий отряд под руководством Кардоша напал на город Сасфелд. Другой отряд, во главе которого стоял крестьянин Мартон, действовал в районе Ньиршего, но вскоре был разбит феодалами, а Мартон и другие вожди казнены.

Одновременно с восстанием Мартона отряды восставших трансильванских крестьян собрались на горе Бабыльна близ села Альпарет. Собравшиеся на горе крестьяне стремились подражать первоначальной организации таборитов. Подобно последним они пытались осуществить общность имущества и организовать общественное потребление и уравнительное распределение. Однако венгерским крестьянам не удалось создать стройную боевую организацию. Неорганизованность крестьян выразилась в том, что они не приступили к решительным действиям в то время, когда феодалы ещё не успели собрать свои силы.

Из лагеря на горе Бабыльна крестьяне отправили послов к трансильванскому воеводе для переговоров. Воевода Чаки обезглавил послов, но не мог сломить мужества восставших. В начале июля 1437 года плохо вооружённые крестьянские отряды при поддержке мелкопоместного дворянства одержали крупную победу при Десе. Феодалы были вынуждены вступить в переговоры с восставшими венгерскими и валашскими крестьянами. В июле в Клуже было заключено соглашение, по условиям которого феодалы вынуждены были подтвердить право свободного перехода крестьян, но лишь при условии выплаты крестьянином всех недоимок. Некоторые феодальные поборы были отменены. Все участники восстания и его руководители получали амнистию. Кроме того, по условию соглашения представители крестьян и дворян должны были ежегодно собираться на горе Бабыльна для проверки обоюдного соблюдения условий соглашения.

Наиболее важным завоеванием крестьян была отмена десятины. Чинш и барщина сохранились, но их размеры были сокращены или строго определены.

Клужское соглашение очень скоро было нарушено феодалами. Заключая его, идя на уступки, феодалы хотели выиграть время, с тем чтобы стянуть силы для подавления восстания. Клужский епископ объявил соглашение недействительным. В сентябре 1437 года венгерские феодалы и немецкие бюргеры заключили союз в Капольне против венгерских и румынских крестьян. В битве при Апати войска феодалов снова потерпели поражение и [301] снова вынуждены были пойти на переговоры. В октябре в Апати было заключено второе соглашение.

Второе соглашение обеспечивало более благоприятные условия для господствующего класса. Это объяснялось тем, что многие крестьяне, поверив первому соглашению, разошлись по домам и, таким образом, силы крестьянского лагеря уменьшились. От крестьян откололись и мелкопоместные дворяне.

Феодалы не стали соблюдать и второго соглашения. Несмотря на то, что на этот раз феодалы собрали ещё более крупные силы, они не смогли воспрепятствовать тому, чтобы крестьяне, соединившись с плебейскими элементами, заняли город Клуж. Решающее сражение произошло недалеко от Клужа в середине декабря 1437 года.

Крестьяне потерпели поражение. Вождь их Антал Надь из Буды погиб в сражении. Его тело было изрублено озверевшими феодалами на куски. После этой битвы крестьяне вынуждены были перейти к обороне. Часть их оттянулась в город Надьэньед, но долго они там продержаться не смогли. Большая часть их укрепилась в Клуже и стойко обороняла город в течение длительного времени. Отдельные разрозненные крестьянские отряды продолжали вести борьбу в Трансильвании ещё в 1439 году.

Прежде чем было подавлено восстание в Трансильвании, многие трансильванские крестьяне бежали от феодального гнёта и террора инквизиции в соседнюю Молдавию. Это православное воеводство, не подчинявшееся Риму, стало пристанищем для многих участников Великой Крестьянской войны в Чехии и антифеодального движения в Венгрии. Так, например, мы находим здесь освобождённого крестьянами из лап инквизиции венгерского гусита — священника Валента, одного из переводчиков библии на венгерский язык. В Молдавии имелся славянский перевод так называемой гуситской библии. Так как в Молдавии крестьянам жилось не легче, чем в соседних странах, то и здесь в 1440 году под непосредственным воздействием антифеодальной борьбы в Чехии и Венгрии поднялось восстание. Восстание началось в северной Молдавии и прилегающих к ней областях так называемого Покутья. В восстании принимали участие крестьяне всех народностей, населявших этот район: молдаване, поляки, украинцы, а также беженцы — чехи и венгры. Отряды восставших под руководством Мухи вскоре [302] достигли нескольких тысяч человек, и их действия распространились на соседние районы польского государства. Вскоре сказалась недостаточная организованность восставших и превосходство сил феодалов. С помощью специально прибывших к валашским боярам и польским панам рыцарей Тевтонского ордена восстание под руководством Мухи в 1442 году было подавлено.

Табор в XVIII веке

В те годы, когда отзвуки крестьянской войны будили и поднимали на борьбу эксплуатируемых в соседних и даже отдалённых странах, в самой Чехии движение неуклонно шло на убыль. После падения Сиона только отдельные, разрозненные и мелкие отряды крестьян продолжали в разных концах Чехии борьбу против феодалов. Во многих местах крестьяне убивали своих господ, поджигали имения, расправлялись с попами и снова появившимися в Чехии монахами. Но пламя крестьянской войны уже угасало, рассыпаясь иной раз сотнями искр, но уже не имея сил озарить всю страну.

Что касается Табора, то он, уже давно изменившийся, окончательно превратился теперь в обычный крупный феодальный город. Богатые купцы вели торговлю, ремесленники трудились в своих мастерских, и только в памяти подмастерьев и городской бедноты жили ещё воспоминания о тех днях, когда крестьяне окрестных сёл собирались на горы, чтобы послушать пламенные речи народных проповедников.

Впрочем, иногда горожане Табора ещё пытались повлиять на ход событий в стране. В 1438 году Табор отказался признать королём Чехии Альбрехта [303] Австрийского, предпочитая ему польского королевича Казимира. Осада города войсками Альбрехта ни к чему не привела. Город отстоял своё существование и в дальнейшем вёл почти беспрерывную десятилетнюю войну со своим старым врагом паном из Рожмберка. В 1452 году богатые бюргеры открыли ворота города перед ставленником панов Йиржи Подебрадом, тогдашним правителем Чехии. Укрепившись в Таборе, паны поспешили расправиться с последними оставшимися в живых активными участниками крестьянской войны. Без всякого суда они были брошены в смрадные тюрьмы. Это были: бывший таборитский епископ Микулаш Бискупец из Пельгржимова, священник Лаврентий Немец из Рейхенбаха и, наконец, Вацлав Коранда. Так человек, имя которого вписано на первой странице истории Великой Крестьянской войны чешского народа, попал и на её последний, скорбный лист.

* * *

Развалины Сиона ещё дымились, когда остатки полевых армий чешского народа собрались под командованием русского князя Фёдора Острожского на границе словацких земель и Польши у Чорштына. Появление таборитов, как и в прежние годы, активизировало борьбу словацкого народа. Начало движения словацких крестьян относится к 40-м годам XV столетия. К сожалению, о нём не сохранилось достаточных сведений. В 1446 году левицкий земан Вацлав Чех вместе с другими мелкими шляхтичами, а также крестьянами, среди которых были и словаки и венгры, напал на монастырь премонстратов и разгромил его. Затем восставшие обрушились на другие монастыри в Спишском и Шаришском комитатах. Одновременно городское население стало отказываться от уплаты десятины духовным феодалам.

Особенно увеличился размах классовой борьбы словацких крестьян, поднявшихся против своих эксплуататоров, когда во главе восставших стал талантливый полководец и организатор Пётр Аксамит, родом из южной Чехии. Под руководством Аксамита собрались значительные крестьянские армии. Число повстанцев доходило до [304] нескольких тысяч человек. Повстанцы называли себя «братчиками». Они усвоили ряд черт таборитской военной организации и действовали весьма успешно. Им удалось занять такие города и крепости, как Илава, Шаришский Поток, Грушов, Орава, Ликава. Движение перебросилось и на собственно венгерскую территорию. Там к нему присоединились венгерские крестьяне. Принимало в нём участие и украинское население Закарпатья. Основную силу «братчиков» составляли крестьяне и мелкая шляхта, но к ним присоединялись и горожане. В Европе с вождём восставших вынуждены были считаться, как с серьёзной политической силой.

Об организации «братчиков» сохранилось мало сведений, но в источниках упоминается о том, что они соединялись в «таборы» по чешскому образцу и распределяли военную добычу между собой поровну. Женщины пользовались у них равными правами с мужчинами.

Особенно большое влияние приобрели «братчики» в первой половине 50-х годов. В 1456 году произошло восстание в Земплинской и в Абоуйской жупах. Однако объединённым силам феодалов удалось организовать наступление против восставших. В 1458 году в битве с врагами погиб Аксамит, а в 1462 году был ликвидирован очаг восставших в Поважье. С конца 60-х годов движение пошло на убыль. Последнее упоминание о «братчиках» относится к 1474 году.

Так словацкий народ, оторванный от своего чешского брата, внёс свою долю в совместную борьбу чехов и словаков против феодально-католической реакции. В жестоких боях с врагами выковывались славные традиции освободительной борьбы братских народов, борьбы, которая завершилась в наши дни созданием Чехословацкой Народно-Демократической Республики.