Но Киселева в Михеевке не было. Его встретил по дороге со стройки Илья Антонович и, между прочим, словно невзначай, обронил:
— А что тебе делать в Михеевке-то? Давай, Петро, шагай ко мне, соорудим закусочку, лучше нашего все едино не справят они вечерок-то, — радушно пригласил он, заметив, как при упоминании о водке настороженно блеснули глаза Киселева.
— Да мне неудобно как-то, — замялся Петро. — Получку все еще не дали, а…
— А-а, брось-ка об этом, — махнул рукой Илья Антонович. — Когда-нибудь рассчитаемся. Идем!
Позднее, в квартире, когда Киселев уже выпил стопки три водки, Илья Антонович заговорил, масляно улыбаясь:
— Вишь ли, Петро, всем ты парень хорош, а вот только жизнь не с того конца понимаешь. Работаешь, гнешь спину с утра до ночи, а — вижу я — на лишнюю стопочку деньжат все едино не заработаешь.
— А что поделаешь, Илья Антонович? — пожал плечами раскрасневшийся Петро.
— Эхе-хе, — усмехнулся Крапива. — Много можно сделать такому хлопцу, как ты. — И подумав, доверительно склонился к Петру: — Мне вот, к примеру, позарез надо листика четыре-пять фанеры, а где ее взять? Сумел бы ты достать — вот тебе и деньжата.
— Ну, воровать-то я не умею, — равнодушно отмахнулся Петро, не поняв, к чему клонит разговор комендант.
— А это и не воровать, — возразил Илья Антонович. — Ведь как говорится: если от многого взять немножко — это не кража, а просто дележка, хе-хе… Ну-ка, дай я налью тебе.
Петро снова выпил, и пока он закусывал, Илья Антонович, то добродушно посмеиваясь, то вздыхая и хмурясь, говорил все о том же — о пяти листах фанеры. Он намекнул, что и раньше всегда привечал Петра, знать-то, помнит он это, а уж за то, что сделает Петр — отблагодарит хорошо…
Опьяневшему Киселеву и действительно стало неудобно, он махнул рукой:
— Ладно, Илья Антонович, как-нибудь попробую… Только опасно это все…
— Опасно? А как же люди целехонькими машинами стройматериалы воруют, а? Помнишь, шифер-то из-под носа у сторожа стибрили?
— Ну, — протянул Петро. — То опытные люди, да и не в одиночку, конечно.
Илья Антонович пристально, изучающе глянул на него:
— Хм… Хочешь, я тебя с… такими же орлами сведу. Только… там законы суровые, сам понимаешь… Ты пей, не стесняйся.
Петро приподнял голову, долго, долго смотрел на усмехающегося Илью Антоновича, потом выпил подряд две стопки, о чем-то подумал и снова посмотрел на Крапиву.
— Все понятно… — проговорил он, наконец. И неожиданно вскочил с искаженным злобой лицом, выхватив финку: — Ах, ты, сволочь, однако! Да я тебя… А я еще гадал, за что ты меня поишь! Н-ну, стерва, берегись!
— Спокойно, хлопец, — привстал Илья Антонович, и Петро оторопело шагнул к стене: в руке Крапивы блеснул пистолет. — Эта маленькая собачка взлает — и кусаться больше не будешь. В общежитии почти никого нет, концы я сумею спрятать. И учти — просто так я тебя отсюда не выпущу, не на дурака нарвался.
Киселев бросил на стол финку и пьяно расхохотался.
— Крепко, старый сыч, обошел. — И плюхнувшись на стул, мрачно махнул рукой: — Ладно, говори… Давай водки…
Пьянка продолжалась почти до полуночи.