Выйдя из подъезда, Володя остановился. Был обеденный перерыв. Опустела территория стройки, лишь возле конторы строительства да около растворомешалки, где занималась комплексная бригада Шпортько, были рабочие. Но идти к ребятам не хотелось, Володя стороной пошел к выходу со стройдвора.

— Горелов! — услышал он голос Романа Михайловича, но все так же невозмутимо продолжал путь.

Роман Михайлович покачал головой: увиливает что-то парень от занятий. А того не поймет, что для его же пользы все делается.

Но долго раздумывать о Володе было некогда. Сегодня на занятия собрались почти все ребята. В то время, когда они готовили песок и цемент для завалки в растворомешалку, Шпортько уже начал приглядываться к каждому, отмечая про себя, кто быстро схватил его объяснение и сейчас уверенно выполняет задание, а кто оглядывается по сторонам, словно ища поддержки.

Да, разные люди собрались в бригаду. Любо смотреть, как спокойно, неторопливо и точно действует Коля Зарудный, заправляя растворомешалку, регулируя подачу воды, песка и цемента. Внимательно приглядывается к его работе Леня Жучков, и когда настает его очередь, он действует не менее уверенно, и раствор у Лени получается также чистый, полноценный.

Но вот к растворомешалке становится Кирилл Козликов. Он беспокойно прислушивается к репликам столпившихся ребят, сначала дает очень много воды, потом, спохватившись, торопливо нагружает песок и цемент. В результате замес получается бракованный.

«Растерялся парень, — отмечает Роман Михайлович. — Надо почаще давать ему самостоятельные задания, чтобы привыкал работать без оглядки, надеясь только на себя».

Решив, что ребятам еще хватит времени пообедать в институтской столовой, где обслуживали очень быстро, Роман Михайлович распускает их. Но тут подходит парторг и воспитатель, ребята окружают их.

— Ну, Роман Михайлович, — здоровается со Шпортько Степан Ильич, — доволен своими орлятами?

— Пока еще нет, — улыбается в усы Шпортько. — Посмотрим, как дальше дела пойдут. От них все зависит, от орлят.

— Ну, они не подведут, — подхватывает Степан Ильич. — Правда, Жучков?

Леня смущенно пожимает плечами:

— Кто его знает.

— Ну нет, — покачивает головой Астахов. — Такой ответ мне просто не нравится. Надо открыто, решительно заявить: да, уж если мы пошли в комплексную молодежную бригаду, то даем твердое слово — не уроним ее чести! Разве это не так, Жучков?

Леня ловит на себе веселые взгляды ребят и улыбается:

— Конечно, так!

— А где же наш герой, Горелов? — вспоминает Степан Ильич, оглядывая ребят.

— Ушел куда-то, — говорит Роман Михайлович.

— Почему же — ушел? А все другие занимаются, — хмурится Степан Ильич. — Нет уж, Роман Михайлович, давайте так договоримся: один за всех, все — за одного в ответе, требования общие для всех и для каждого в отдельности. По секрету сказать, думка у меня есть одна относительно вашей бригады, и хотя рановато говорить об этом, но утаивать от вас не буду, чтобы вы заранее ориентировались в своих действиях на это. Думаю, что у вас есть все данные, чтобы вступить в соревнование за звание бригады коммунистического труда. Но крепко подумать вам об этом придется. Тут уж никакая мелочь не должна оставаться вне вашего внимания. Коллектив у вас должен быть по-настоящему крепким, честным и чистым во всех отношениях.

Степан Ильич сразу уловил, какой живой огонек интереса вспыхнул в глазах ребят. Да, они уже слышали о коммунистических бригадах. Но эти бригады были где-то, никто на стройке еще не видел рабочих, добившихся такого высокого звания. А вот сейчас парторг говорил о том, что они — и Леня Жучков, и Коля Зарудный, и Василий Вихрецов, и Михаил Чередник и все другие из комплексной бригады — будут вскоре соревноваться за это звание. Необычные чувства волновали ребят, с удивительной ясностью все осознали: коммунистические бригады — это не кто-то, ведь они сами могут быть одной из этих бригад.

Неожиданно прозвучал звонкий удар: обеденный перерыв окончен; но никто из ребят пи слова не сказал о несостоявшемся обеде.

— Роман Михайлович, — сказал Астахов, задерживая Шпортько. — Вот Лобунько настаивает, чтобы всю вашу новую бригаду завтра с обеда направить к соседям, в строительно-монтажное управление. Пришлось нам с начальником стройки бой сейчас выдержать, все-таки сорок человек отрываем от работы. Как ты на это смотришь?

Вскоре договорились, что лучше, конечно, побывать в передовом стройуправлении всей бригаде, но для этого надо продумать весь ход экскурсии, чтобы она принесла больше пользы.

— Да, кстати, неплохо бы ребятам понаведаться в больницу к Киселеву, — сказал парторг Виктору. — Организуй, пожалуйста, это. Адрес я вам дам, — и помолчав, добавил: — Парень-то, оказывается, вел себя с этими ворюгами, как мне сообщили в милиции, просто самоотверженно. Это можете и всем ребятам говорить, чтобы не было кривотолков. Ты что хотел, Вихрецов? — неожиданно спросил он паренька, робко ожидавшего, когда парторг освободится. — Да ты подходи, подходи ближе, если что ко мне есть…

Вихрецов подошел, смущенно глянув на Лобунько и Романа Михайловича:

— Да у меня… Может, вечером я зайду?

— Смотри, конечно, — согласился Степан Ильич: — А если Лобунько и Романа Михайловича стесняешься, то напрасно. Что я не додумаю, они помогут.

— Плохо дома у меня, Степан Ильич, — хмуро сказал Вихрецов. — Хоть беги.

— С женой плохо? — насторожился Астахов, зная, что Василий Вихрецов только весной женился.

— Нет, не с ней, — покачал головой Вихрецов. — С родителями ее никак не могу поладить.

Оказалось, что родители жены Василия, люди зажиточные, очень крутого нрава, никак не могут примириться с тем, что их дочь Настенька вышла замуж за простого плотника.

— С работы придешь и, если Настеньки нет, даже на стол чашки с супом не поставят. Примак, говорят, ты, а примак — это все равно что батрак…

— Так прямо и заявляют? — нахмурился Степан Ильич.

— А что мне на них наговаривать-то, родня как-никак они мне, — вздохнул Василий.

Вихрецов замолчал, а Степан Ильич задумался, как помочь человеку. Сказать ему, что квартир у стройки сейчас нет? А он пришел за помощью, уверенный, что партийная организация не оставит его в беде.

— Н-да, Вихрецов, — качнул головой Степан Ильич. — Квартирный вопрос — это очень больное место во всех организациях. Как же быть нам с тобой? У ее родителей нельзя тебе оставаться. Разве найти частную квартиру? Дороговато, конечно, будет.

— Степан Ильич, — вмешался Лобунько, — а мне кажется, что Вихрецову один выход — строить свой дом. Ссуду ему дадут, а построить ребята наши помогут. После работы устроим несколько воскресников, знаете, какая ему помощь будет?

— Хм… Верно это, конечно, — согласился Степан Ильич. — Мы даже некоторыми стройматериалами поможем. Но… Сможете ли вы договориться, Лобунько, на этот счет с ребятами?

— Сможет, — вступил в разговор Шпортько. — Он ведь, Вихрецов-то, из моей бригады, вот мы своих орлят и организуем на это дело. Еще какой дом отгрохаем. Верно, Василий? — улыбнулся он Вихрецову. Но тот ошеломленно смотрел то на Астахова, то на Романа Михайловича и Лобунько, не в силах что-либо сказать. Разве мог он подумать, что его просьбу примут так близко к сердцу?

— Я… я… не знаю. — Растерянно заговорил он. — Это ведь… Но как же так?

— А это делается просто, Вихрецов, — рассмеялся Степан Ильич. — Пиши заявление начальнику строительства в отношении денежной ссуды и материалов, дальше Роман Михайлович расскажет тебе, как быть. Впрочем, давай-ка пойдем сейчас ко мне, напишем заявление и отдадим его Василию Лукьянычу.

Виктор и Роман Михайлович, продолжая разговор, вошли в центральный подъезд Дворца.

— Начинает что-то Горелов меня беспокоить, — сказал Шпортько перед тем, как им разойтись. — Словно какая муха укусила Володю после того, как он прославился в ночном событии. Даже Миша Чередник, от которого я, грешным делом, ожидал, что он будет выбрыкиваться, и тот ни одного занятия не пропускает, а Горелов почему-то увиливает. Надо сразу же выяснить, в чем дело.

— Да, конечно, — согласился Виктор, шагнув на лестницу. — Я поговорю с ним, Роман Михайлович.

— Давай, давай… А потом уж и я примусь за него.

Володя Горелов настилал пол в одной из комнат.

— Здравствуй, Володя, — окликнул его воспитатель. — Мне поговорить с тобой надо.

Тот молча снял несколько тонких стружек с доски и лишь тогда разогнулся.

— Слушаю вас… — избегая взгляда Лобунько, сказал он.

— Давай-ка присядем вот на этот обрубок да поговорим толком. Вопрос у меня к тебе серьезный.

— А кто же норму за меня выполнять будет? — пожал плечами Володя.

— Но ты же, насколько я знаю, равнодушен к выполнению нормы? Так мне передали. Твои это слова или на тебя наговорили?

— Ах, вон вы о чем! — недовольно протянул Володя. — А я думал, и вправду что-нибудь серьезное.

— А ты думал, мы о твоем геройском подвиге будем говорить? — неожиданно вспылил Виктор. — Нет уж, изволь узнать: случай героев не рождает, они воспитывают свой характер годами и десятилетиями. А ты? Так, как ты, смелые, решительные люди себя не ведут. Чем, например, ты можешь объяснить свой отказ учиться в свободное время каменщицкому делу? Только говори откровенно, вопрос поставлен серьезно.

Володя молчал, сосредоточенно глядя на кучку свежих стружек. Наконец, он отвел пасмурный взгляд к окну.

— Не знаю, — хрипло сказал он. — Просто как-то так получилось… Все ребята молчали, а я один сказал, я же знал, что многим неохота оставаться здесь после работы. И потом, я учусь в техникуме, некоторые ребята в вечерней школе. Когда же нам уроки учить?

— За учебу, Володя, я тебя только хвалю: молодец! Но разве нельзя эти полмесяца, пока вы учитесь в комплексной бригаде, уплотнить свое время, прожить, как говорится, с особым напряжением эти дни?

Володя пожал плечами:

— Что ж, пусть будет по-вашему. Мне не тяжело побывать на этих занятиях.

Но когда собралась вся комплексная бригада, Володи снова не было среди ребят.