Самоуверенность Ковальских на удивление не раздражала. То ли я к нему быстро привыкла, то ли просто сильно устала. Мне вообще кажется, если бы Лариса хотя бы день просидела в офисе от и до, она бы перестала так хвалить свою бухгалтерию. И скучно неимоверно, и ломит все.
Откинувшись на сиденье и вытянув ноги, я бездумно посматривала на мелькающую дорогу. Мой спутник правильно оценил мое состояние или вдоволь почесал свое ЧСВ, но больше громкими фразами не раскидывался. Молча и сосредоточенно вел машину. Так же молча высадил меня у больницы и уехал. Даже на мое прощание и благодарность отреагировал одним нечитаемым взглядом.
Да, наверное, все же наговорился…
У больницы был небольшой магазинчик, так что я сначала заглянула в него и быстро затарилась сладостями, фруктами, взяла несколько колбасных и сырных нарезок, хлеб, воду и соки. Пакет оказался довольно тяжелым, но своя ноша не тянет. Было немного жаль, что я сама не приготовила ничего, но ладно, день мальчишка как-нибудь да продержится, а завтра утром обязательно занесу ему что-нибудь из домашнего. Теперь-то можно: если папа разрешил посещения, значит, в деле Прохора есть изменения. Не терпелось узнать какие, но увидеть мальчика не терпелось еще сильнее, и по ступенькам я едва не порхала.
Как представила его веснушчатое лицо… и улыбку… и доверчивый взгляд… Хороший мальчишка, добрый, трогательный в своей наивности и стремлении быть храбрым, несмотря на все обстоятельства. Просто удивительно, что его до сих пор не приняли в новую семью!
Споткнулась от внезапной мысли, но удержалась, схватившись за поручень лестницы. Остановилась, выдохнула, а то что-то сердце бойко забилось. И поняла, что эта мысль отнюдь не внезапная, а мелькала уже. Мелькала…
— Соколова! — окликнул меня мужской радостный голос.
Перестав рассматривал подоконник, осмотрелась — ага, я на последнем лестничном пролете. А вверху стоит Тумачев — улыбчивый, невредимый, и какой-то совершенно счастливый. От аварии уже и следа не осталось.
— Вот это ты выдала! — Он бодро сбежал по ступенькам, взял у меня пакет и стал подниматься на этаж вместе со мной. — Ты, конечно, обещала, что придешь еще. Но я даже подумать не мог, что ты так рано заявишься! Да что там, скажу честно, я был уверен, что ты вообще не придешь!
— И правильно.
— А что тут? — не обратив внимания на мои слова, он пытливо заглянул в пакет и расхохотался. — Ну ты даешь, Соколова! Я же не бомж какой-нибудь. У меня все есть! Зачем ты все это набрала? Такие бездумные траты, я в шоке!
Ужасно хотелось вырвать пакет из рук Тумачева и вообще наговорить ему кучу гадостей, которых он, несомненно, заслуживал. Меня бы даже совесть не мучила за сквернословие, но…
Я пока не знала, как именно продвигается дело Прохора. Папа позволил его навестить, а обсуждать эту тему, затрагивать ее вообще… Могу ли я? Вот в чем вопрос.
Сдержать эмоции было неимоверно трудно. Заметив, как настороженно присматривается ко мне Тумачев, я поняла, что правы были мои педагоги: актриса из меня никакая. И все-таки я постаралась выкрутиться.
— Не тараторь, — сумела даже улыбку выдавить, — я только что после работы, и немного устала от шума. А эти продукты не все для тебя.
— А для кого?!
— Купила домой.
— Ну ты даешь, Соколова! С такими тяжестями еще и ко мне пришла! Как-то ты… — Он покачал головой и присвистнул, осмотрев меня с интересом. — Как-то ты внезапно открываешься для меня с другой стороны!
— Ты тоже.
Попытка отвоевать пакет провалилась. Тумачев вдруг заявил, что он джентльмен и уж до палаты его донесет. А потом еще и проводит меня. Ни первое, ни второе предложение мне не нравились. Во-первых, на нас уже косились медсестры, и среди них была и Светлана. А во-вторых, я хотела все-таки проведать Прохора, а не этого небитого балобола.
Эх, знать бы, можно ли говорить, что я в курсе…
Тумачев проводил меня в свою палату, включил телевизор для фона и стал говорить, говорить — о скучных буднях, о том, что его пока не выписывают, хотя он уже здоров, о том, как его все достало, но он терпит, проявляя изумительную силу воли. И чем дольше я его слушала и наблюдала за ним, тем отчетливей понимала, что правильно сделала, не проболтавшись.
А еще пришло осознание, что если и бывает что-то скучнее и утомительней моей работы — так это самовлюбленный мужчина, который привык, что весь мир крутится исключительно ради него.
— Так, все, мне пора, — продержавшись девятнадцать минут, я под новый приступ веселья выудила из кулька маленький пакетик сока с трубочкой.
Заверив Тумачева, что мне будет спокойней, если я увижу, как он отдыхает, а не бродит по коридорам, вышла из палаты. В отличие от актерского, дар убеждения не подвел, и больной следом не потянулся — так что я спокойно направилась в палату Прохора. Под изумленными взглядами медсестер, но без разницы. Не до них. Пусть думают, что хотят.
До палаты мальчика оставалось всего несколько шагов, когда меня снова окликнули. На этот раз женщина и по имени.
Обернувшись, я увидела спешащую ко мне Светлану и недовольно выдохнула. Ну да, конечно, это именно то, чего я хотела — чтобы мое имя прозвенело на весь коридор! И чтобы Тумачев от скуки проявил любопытство, выглянул из палаты и увидел, что я иду в совершенно противоположную от лестницы сторону!
— Ева, я… — приблизившись, Светлана смущенно потупила глаза, и мне стало неловко за свое возмущение.
Человек пришел с благодарностью за спасение, а я…
И я уже хотела сказать ей что-то ободряющее, чтобы нам обеим не было так неловко, когда услышала:
— Вам не стоит заходить к Прохору. Проведали своего жениха — и хватит!
И тут я поняла, что она не знает… Она понятия не имеет, что это я тогда спугнула насильника.
И… я не могу ей сказать об этом!
А к нам уже подходили другие медсестры — с недовольными лицами, колкими взглядами. Которые очевидно считали так же, как и Светлана, что я не могу, не достойна проведать мальчика.
Выяснять отношения не хотелось. Как не хотелось оправдываться, просить, объяснять. Я понимала, что у них преимущество — их больше, они эмоционально накручены и уже все заранее обсудили. У меня же было меньше минуты, чтобы обдумать возможные варианты.
— Уходите, — повторила Светлана. — Так будет лучше!
— Для Прохора?
— И для вас.
В голосе девушки послышался намек на угрозу, и я сделала так, как она ожидала. Задумалась, покачала в смятении головой и шагнула назад. Я же испугана, а на меня надвигаются…
Надвигались, кстати, продуманно — неспешно, рассматривая меня исподлобья и гаденько улыбаясь. У медицинского персонала, призванного оказывать первую помощь, были такие лица, будто они готовы на руках меня отнести в кабинет патологоанатома. Мне по понятным причинам туда не хотелось, да и в перевязочной, куда они начали меня оттеснять, я экскурсию не заказывала. Так что я продолжала изображать испуг. И делать шаги назад.
Потихонечку.
Совсем незаметно.
А когда до палаты оставалось всего ничего и медсестра, заметив это, захотела схватить меня за руку, я прижала руку ко лбу и вскрикнула. Не очень громко, но достаточно, чтобы это было слышно в палате.
— Что ты… — возмущенно зашипела девушка.
А я снова вскрикнула — очень жалобно и в расчете, что мне повезет. В принципе, за целый день пыток Матеушем, мне кажется, я была достойна удачи. И кто-то сверху определенно посчитал так же, как я.
— Что здесь происходит? — послышался позади меня требовательный мужской голос.
Обернувшись, я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться от облегчения. Это был дядя Саша, коллега папы, с которым мы были знакомы с самого моего детства! Я так и думала, что папа приставит приглядывать за Прохором кого-то из своих, кого-то надежного!
— Что с вами? — продолжая изображать простого больного, мужчина участливо посмотрел на меня, а потом обвел строгим взглядом и персонал.
— Голова у нее закружилась! — возмутилась Светлана, и понимая, что запугивание не удалось, ушла.
Так же, как и ее коллеги.
— Ева? — обеспокоенно спросил дядя Саша и, поддержав меня за предплечье, махнул перевязанной рукой. — Прости, пакет забрать не могу. Ты как?
— Да нормально я, и пакет я уже донесла… — вздохнула, пытаясь унять обиду. — Я к Прохору, а они пускать меня не хотели. Наверное, сейчас побегут к врачу, и тот…
— Врач знает, кто я, — успокоил меня дядя Саша. — Так что и пальцем тебя не тронет.
— Отлично, а то я так давно не дралась…
— И сегодня точно не будешь! Я вызову тебе такси и сам в него усажу. Пойдем, посмотришь на своего протеже.
Протеже…
Я сразу разулыбалась. И отпустила непрошенную обиду.
Пусть… пусть думают, что хотят. Но если дядя Саша делает вид, что мы незнакомы, значит, я поступила правильно. И вообще, я не могла сидеть и злиться рядом с таким рыжим солнышком. Это было попросту невозможно!
— Ты? Привет! — он так активно стал махать рукой, едва я вошла, будто я не в палате вовсе, а где-то на корабле, на который он смотрит с берега. — А я знал, что ты еще раз ко мне зайдешь!
— Правильно, — поставив пакет на тумбочку, улыбнулась в ответ мальчишке. — Я же тебе сама говорила об этом.
— Да. Правда, иногда люди что-то говорят, а потом у них не получается… Но я рад, что у тебя получилось!
— Я тоже.
Я стала выгружать из пакета продукты, а у мальчишки стали округляться глаза.
— Столько… вкусного… — он, не веря, смотрел на фрукты, и еще более невероятным ему казалось не их количество, а то, что я выгружаю все на его тумбочке, а значит, принесла все ему.
— Чтобы все съел, — изобразила я строгость.
— А можно… — мальчик запнулся, порозовел от смущения и все же решился. — А можно я поделюсь с другими? Меня в палате все угощали! А у меня ничего не было, чтобы отблагодарить, а теперь…
— Это все твое, — дядя Саша подставил мне стул, и я села, с улыбкой глядя на мальчика. С улыбкой, потому что хотелось плакать. — Ты можешь делать с продуктами все, что угодно.
— Поделюсь! — загорелся звездочкой мальчик. — Ничего не пропадет, Ев. Ни одна крошечка, правда!
И вот…
Все, я не выдержала!
Встала со стула, сделала вид, будто ищу в сумочке, а потом поняла, что правда ищу, и достала влажные салфетки. Стараясь сделать это незаметно, вытерла слезы, сделала пару вздохов. Вроде бы все, прошло.
— Тебе плохо? — участливо спросил все подмечающий мальчик.
— Нет, это так… — я села обратно. — Немного простыла — вот и выгляжу, словно плакса.
— Не расстраивайся, — он погладил меня по ладони с зажатой салфеткой, — ты все равно очень красивая.
— Мужчина! — похвалил его дядя Саша, и тем самым избавил меня от новой порции слез. — Так, что тут у нас? Что вы тут раздаете?
Подмигнув, он подошел, рассортировал продукты на те, что мальчику можно, а что врач запретил, и раздал по палате. Мужчины благодарили Прохора, а тот смущался и был ужасно доволен, что он тоже сумел, что он тоже хоть как-то смог угостить их. И все это было настолько трогательно, что рвало душу.
— А ты… — на меня с любопытством взглянули большие зеленые глаза мальчика. — Ев, а ты ко мне как к кому пришла?
— В каком смысле? — не поняла я.
— Ну… Это как благотворительность, да? Ты — волонтер, да? Поэтому ты пришла?
— Нет.
— А кто ты же ты для меня? — выдохнул удивленно мальчишка.
— Друг? — предложила я.
И замерла, ожидая его реакции. А он… да у меня салфеток не хватит от тех эмоций, которые бурлили, пока Прохор во все глаза смотрел на меня, проверяя: шучу или нет? Может, просто обманываю… Нет, он, конечно, простит и поймет все, но… Ему так сильно хотелось мне верить…
— У меня уже больше года как не осталось друзей, — тихо признался мальчик и расцвел улыбкой, засиял искрами в зеленых глазах. — Я рад… Спасибо, Ева! Я очень рад, что теперь у меня снова есть друг!
— Я тоже, — тихо шепнула мальчику и все-таки погладила его по рыжим волосам, как и хотела.
А потом взлохматила их, и мы с Прохором рассмеялись.
Вместе.
Под тишину девятерых взрослых мужчин, которые молча радовались за рыжего мальчика.