— Не смотри на меня так, будто мечтаешь убить, — хмыкнул Ковальских.
— Хорошо, — я покладисто отвернулась и направилась к остановке.
— Погоди! — сквозь смех, попросил он, а когда я обернулась, удивленно так поинтересовался: — Я что, угадал твои мысли?
— А что, с учетом вашего поведения это было так тяжело?
— Ну вот, ранишь в сердце и так спокойна! А говорила, что дышала бы на больного, что дула бы на ранку, лишь бы ему не было больно…
— А вы разве больны?
— Не знаю, — взгляд Ковальских стал не просто серьезным, а каким-то… пронзительным. — Не знаю, Ева…
Он шагнул ко мне. Такой задумчивый, с таким затуманенным взглядом… С корзинкой белых цветов в руках, которые трогательно к себе прижимал. Бесцеремонно приподнял пальцем мой подбородок, заставляя взглянуть в глаза, и прошептал:
— Ты мне поможешь разобраться? Может, я правда болен…
Я пожала плечами, но такой ответ Ковальских не устраивал явно. Он чуть склонился, и его губы были так близко, а взгляд завораживал, когда он снова заговорил:
— Может, ты уже знаешь, Ева… Может, заметила? Может, это из-за тебя… Возможно, я чего-то не замечаю…. Скажи мне… Скажи, Ева-Ева…
— Красные пятна на шее? — озвучила я свой вариант, но тут же качнула головой. — Да нет, я вам уже о них говорила, да и не видеть их в зеркале вы не могли…
Ковальских удивленно моргнул. А мне стоило огромного труда не расхохотаться. Собственно, я еле держалась еще с первой фразы его романтической чуши, и теперь, когда питон находился в трансе, поспешила отойти и наконец посмеяться.
— До свидания.
Отойти я успела на пару шагов, а потом меня догнали и смех, и питон, и даже корзинка.
— Держи, — подождав, когда закончится приступ хохота, мужчина вручил мне цветы и взял за руку, заставляя идти за собой.
Так как я немного ослабла от смеха, позволила привести себя к лестнице бизнес-центра. Но ничего, отсюда легко обратно дойду. Вот отсмеюсь, и…
— Рабочий день закончился, — напомнила боссу, когда он достал из кармана ключи и окинул меня строгим взглядом.
— Знаю.
— А цветы я вам подарила!
— Помню.
Он куда-то ушел, а к моменту, когда я успокоилась и вытерла слезы, подъехал на джипе.
— Садись, Ева, — приглашающе распахнул дверь авто.
— Может, подвезете только цветы? Кстати, запоздалый вопрос: у вас нет на них аллергии? А то и правда еще из-за меня заболеете!
— Садись, Ева. Ты же спешила.
— Да!
Взглянув на часы, поняла, что на шуточки потратила достаточно много времени, и села в салон. Ковальских расположил цветы на заднем сиденье, изредка я посматривала на них, но они себя в машине чувствовали вполне комфортно. В отличие от меня.
У меня же смешливость прошла, и теперь ощущалось какое-то напряжение между мной и боссом. А, может, я просто переживала за Прохора. Но минуты тянулись удивительно медленно. К тому же, Ковальских всю дорогу молчал, и только когда подъезжали к больнице, спросил:
— Так и не скажешь, к кому я тебя привез?
— К мальчику.
— Твоему мальчику?
— Да, — улыбнулась я. — Сегодня ему сделали операцию, и я переживаю, как он там…
Наткнувшись на нечитаемый взгляд Ковальских, поняла, что все, что ему говорила можно расценивать так, будто речь идет не о маленьком мальчике, а о моем парне. Но не стала ничего уточнять. Пусть думает, как ему проще. Может, оставит попытки обольстить меня пафосными речами.
— Спасибо, — сказала, выходя из машины.
Следом за мной вышел Ковальских.
Я спешила, и я могла развернуться и уйти от него. Но так и стояла.
Мы находились по разные стороны джипа и просто смотрели друг другу в глаза. Странное ощущение, но мне вдруг показалось, что в эту секунду он настоящий. Такой, каким редко открывается для других.
И я не могла уйти просто так.
Но и что делать не знала. И что говорить. Ничего… Ни делать, ни говорить — ничего не хотелось.
Ветер взъерошивал его черные волосы, солнце делало зеленые глаза более насыщенными и глубокими, превращая их в два колодца, в которых легко утонуть. Проходящие мимо женщины разных возрастов и комплекций ласкали его долгими взглядами. А он смотрел исключительно на меня. И на этот раз его интересовала не глубина выреза на моей юбке и не мое скромное декольте. А глаза…
— Вирус, — услышала я голос Ковальских, не ершистый, не колкий, а с легкими нотками добродушного удивления. — Не знаю, какой. Но тебя он тоже затронул.
— Угу, — хохотнула я, давя разочарование, что он снова скатывается в пафосность и банальность. — А лечение вируса — это, конечно же, — постельный режим? И желательно именно в вашей постели?
— Красивая мысль, очень яркая, — губы Ковальских тронула усмешка, и я даже выдохнула, заметив, что он снова становится прежним. — Вот только еще один факт, который тебе надо знать обо мне — я люблю разнообразие, Ева-Ева.
— А к чему, интересно, мне эти знания? — фыркнула я и покраснела, встретившись с мужчиной глазами.
— К тому, — пояснил он охотно, — чтобы ты привыкала к мысли, что со мной просто так отлежаться не выйдет.
— Да с вами, честно говоря, и отсидеться просто так не выходит! Всю дорогу промолчали, нагнетая обстановку, а стоило вырваться…
— Вырваться? Ты уверена, что у тебя получилось? Ох, Ева-Ева… Такая наивность при такой внешности, как у тебя, просто непозволительна!
— Не настолько я наивна, как вы себе думаете!
— Вот как?
— Именно. И я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь этими намеками, разговорами…
— Ну-ка?
— По-моему, это элементарно — зуд унять у своего вируса!
— Если бы все было так просто, — огорчился Ковальских. — Но зудит-то гораздо выше пупка.
— Хм… — ужасно хотелось посмотреть, взглянуть, прикинуть на глаз, так сказать, но машина мешала. — В таком случае… А, может, это были и не засосы? Может, у вас ветрянка?
Я поспешила в магазинчик, и когда отошла достаточно далеко, позволила себе рассмеяться. У Ковальских был такой взгляд…
Купив из продуктов все, что мне продиктовал по телефону папа, и добавив большую игрушку рыжего кота, которую случайно заметила, я поторопилась в больницу. Впереди меня шли две женщины в медицинских халатах — наверное, медсестры выскочили купить что-нибудь к ужину. Они о чем-то негромко переговаривались и так как были крупных габаритов, закрывали обзор. А вот когда мы уже были почти у самого здания, я увидела, что Ковальских стоит у джипа, лениво облокотившись на него.
— Почему вы не уехали? — поинтересовалась я, поравнявшись с ним.
— Пережидал, пока зуд уймется, — бесцеремонно заглянув мне в пакет, он довольно усмехнулся, заметив игрушку.
— До свидания.
— Очень знаково, не находишь? Прощаешься и прощаешься, а проститься не можешь… Все уходишь и уходишь, а уйти не выходит…
— Первое — элементарная вежливость и чувство такта, — парировала я. — А второе — случайность.
— И это говорит мне девушка, которая в первый же день заявила незнакомому мужчине, что у него на шее засос! Девушка, которая бессердечно передала пинок от его друга детства Карлсона, хотя могла промолчать! Девушка, которой так понравился незнакомец с засосами, что она бросилась ему под машину, лишь бы еще раз на него посмотреть! Девушка, которая даже цветок разбила, чтобы запомниться, врезаться этому чуткому мужчине в память!
Не выдержав, я снова расхохоталась. А Ковальских удовлетворенно хмыкнул, сделал шаг, опять став слишком близко ко мне и продолжил обвинительное разоблачение:
— Девушка, которая прекрасно знает, что я не верю в случайности. Девушка, которая…
— Шлюха!
Я даже дернулась от удивления, не сразу сообразив, что это реплика не Матеуша, да и относится не ко мне. Повернув голову на звук женского голоса, поняла, что это сказала одна из тех медсестер, которые шли передо мной. А вторая кивнула согласно и уставилась на хрупкую девушку, стоящую на больничной лестнице с ребенком на руках.
— Нагуляла невесть от кого! — продолжила лить желчью тетка. — От нее даже отец ее отказался, так и сказал: куда ты мне в коммуналку еще подкидыша своего принесешь? А она вона… Стоит, ждет кого-то. Как будто есть, кого ждать!
И снова я дернулась. И знала, что не обо мне говорят, а стало так обидно за эту девушку. Она ведь потому никуда не шла, что, скорее всего, идти не могла. Видимо, рано выписали — не было денег, нечего и палату занимать. Выписали и смеются. А ее же от дуновения ветра качает!
Я сделала только шаг, когда Матеуш удержал меня и качнул головой, едва наши взгляды пересеклись.
— Я сам, Ева, — процедил холодно. — Иди к мальчику.
Я не успела спросить, что он имеет в виду. Он больше не говорил — действовал. Открыл заднюю дверь машины, достал корзину с цветами, вопросительно взглянул на меня, а увидев кивок, подмигнул. И, нацепив на лицо широченную улыбку счастливого папаши, дождавшегося первенца, рванул к девушке на лестнице.
— Успел! — порывисто, но осторожно обнял ее. — Надо же, успел! Спасибо, что дождалась меня!
Девушка хотела что-то сказать, хотела что-то пояснить мужчине, который очевидно ошибся и принял ее за другую. Но Ковальских сложно убедить в том, чего он слышать не хочет. Он кружил возле девушки, радовался, не знал, как ей вручить цветы и не решался взять сына на руки.
— Неужели за ней приехал? — послышался голос той тетки. — Такой богатый, весь из себя буржуй и за этой?!
— Да ну! Не верю! — возмущенно пискнула напарница тетки. — Щас все развеется, щас он одумается, щас он другую присмотрит!
— Ага, тебя! — буркнула я, не в силах сдержать раздражение.
Но тетки меня не слышали — во все глаза смотрели спектакль, правдоподобно разыгрываемый Матеушем. И удивленно ахнули, когда девушка вроде как буржуя признала и пошла следом за ним, к такой шикарной машине.
— Да не, — хохотнули тетки, заметив меня у авто, — вон та его ждет. Та с ним смотрится, а эту хоть прикрывай цветами, хоть нет…
Но девушка была переполнена эмоциями и реплики либо не слышала, либо не обратила внимания. Она крепко прижимала сына к себе, позволяла Матеушу вести себя под руку и приобнимать, и сквозь слезы любовалась огромной корзиной цветов, которые были для нее… хоть это и странно…
— Вы… — приблизившись ко мне, нерешительно начала девушка. — Если бы я не увидела вас, я бы не решилась… незнакомый мужчина, и… У меня же ребенок, но… Они…А вы — девушка, и не страшно…
— Успокойтесь, пожалуйста, — попросила я, отгоняя прочь свои слезы.
Мне плакать нельзя, мне еще идти к мальчику, и надо быть сильной, потому что он тоже сильный.
— Ева, — обратился ко мне Ковальских, снова пристраивая корзинку в авто, но уже на переднем сиденье. — С твоим мальчиком я познакомлюсь в другой раз, а пока решу вопрос с этим.
— Хорошо, — я кивнула, а потом спохватилась. — А вы что, собирались знакомиться с мальчиком?
— Ну, как руководитель, я должен быть в курсе всего. Так что я просто обязан узнать, ради кого ты опаздываешь каждое утро, рискуя такой зарплатой.
— Что, снова хотите меня уволить?
— Опять провоцируешь, — хмыкнул он. — Так, пока ты работаешь, меня еще сдерживает деловая этика, а так…
Взгляд Ковальских, обжигая, скользнул по моим скулам, задержался на губах, ненадолго нырнул в декольте и вернулся к глазам.
— Добрых снов, — пожелал он таким тоном, словно знал, что я всю ночь не усну, терзаясь мыслями только о нем…
— А куда мы… — заволновалась девушка, когда Ковальских распахнул перед ней дверь машины.
— Садитесь — решим вопрос по пути.
Несмотря на тень улыбки, Матуеш говорил уверенно и в приказном тоне — ему трудно было сопротивляться.
— А вы… — бросив на меня испуганный взгляд, забеспокоилась девушка.
— Не переживайте. Он ничего вам плохого не сделает.
— Он не такой? — доверчиво спросила незнакомка.
— Он не такой, — подтвердила я.
— Поверь в это сама, Ева-Ева, — обходя мимо меня, чтобы сесть в машину, шепнул Ковальских. — И перестань от меня шарахаться.
— С какой стати? — напыжилась я и поспешно отвернулась, чтобы он не заметил румянца.
— Задание на выходные, — хмыкнул он, бережно заправив одну из прядей волос мне за ухо. — От твоего самого главного босса.
— Самый главный босс в «Синергии Лайт» — это ваш папа!
— Я сказал: твой босс, Ева. Не компании, а твой. Чувствуешь разницу?
— Нет, — ляпнула я.
— Это заметно, — мужчина коснулся костяшками пальцев моей заалевшей щеки, и с сожалением убрав руку, сел в машину. — И да, не забывай, пожалуйста, о первом задании, да? Матеуш, Матеуш Леславович… В общем, тренируйся. Надеюсь, когда мы увидимся в понедельник, ты меня сумеешь порадовать.
— Слишком самонадеянно! — проворчала я.
А он…
Он самонадеянно улыбнулся, как бы говоря: все будет именно так, как он говорит, и мы оба знаем об этом… А потом завел машину, и уехал.
— Ты смотри, — проворчала одна из теток, когда я проходила мимо, — игрушка мягкая… Это что же он, одну из роддома забрал, а другую рожать привез? Это ж не бордель, а больница! Здесь люди лечатся!
— Да с вами полечишься! — бросила я на ходу, не став притворяться глухой. — Только обогатишься нервным расстройством и комплексами! А еще люди в белых халатах! Вы же — элита! Оплот здоровья! Опора в самый сложный момент!
Женщины переглянулись. И я видела: они буквально разрываются между тем: нахамить мне в ответ или промолчать, что они не достигли столь высокого статуса, как я им приписываю.
Но тщеславие пересилило говорливость, и они, важно выпятив грудь вперед, обогнав меня, вошли в здание больницы.
Чуть позже, поднимаясь по лестнице, я их видела с ведрами и швабрами, но целая минута триумфа у них была и, возможно, ее хватило, чтобы хотя бы остаток вечера не злословить. А, может, они просто поняли, что поддержкой в сложный момент можно стать не только с дипломом врача. Не знаю.
Но у меня на душе стало немного светлее, когда я увидела, как одна женщина и слова бранного не сказала, когда пробегающий мимо мальчишка опрокинул ее ведро с водой. А вторая помогала беременной дойти до стульчика по влажному полу.
Так, все, хватит отвлекаться на чужих бегающих мальчиков! Меня свой мальчик ждет! Который, если все пройдет хорошо, тоже вскорости сможет бегать…