Лариса так быстро шла по коридору больницы, что я практически бежала за ней и видела перед глазами только шлейф ее длинного белого платья.
— Что? — обернувшись и заметив мою улыбку, поинтересовалась она.
— Да вот пытаюсь понять, что тебя окрыляет. Успех или любовь?
Рассмеявшись, она остановилась, дождалась, когда я ее догоню, и вытянула вперед одну ногу, продемонстрировав новые босоножки на удобной платформе.
— Подарили после сегодняшних съемок.
— Значит, все же любовь…
— Простое везение, — не согласилась она. — Корнев сказал, что теперь, когда они так старательно мною разношены, их ни одна модель обувать не захочет. Так что я просто взяла то, что он собирался выбросить.
Чуть склонившись, я присмотрелась к обуви, но тут и с дальнего расстояния было видно, что цена у них слишком высока для обычных урн. К тому же…
— Иногда на показах не хватает обуви, и модели не крутят носом — буду обувать или нет. Обувают и идут в том, что есть, — поделилась я мыслями. — Иногда обувь на пару размеров меньше, иногда больше, иногда из этих же туфель только что вынырнула другая модель. Но это никого не волнует.
— И что ты мне хочешь сказать?
— Что это подарок.
— Ну конечно! — не поверила Лариса, а потом чуть смущенно промямлила, начав крутить кончик косы: — С чего бы это?
И не дожидаясь ответа на свой элементарный вопрос, снова вырвалась далеко вперед. На этот раз я не пыталась ее догнать — номер палаты, где лежит Прохор, она знает, так что не потеряется, зато быстрая ходьба немного ее остудит.
Я же, проходя мимо палаты Тумачева, еще больше замедлилась: почему-то представилось, что он узнает меня по стуку каблуков, и вообще только и ждет, чтобы снова сцепиться. Мне же портить себе настроение не хотелось.
Но нет, повезло!
Я спокойно прошла дальше по коридору; услышав звонкий голос Прохора, улыбнулась и птицей влетела в палату…
Сначала меня удивило, что Лариса стоит практически у двери. Ну да, промелькнули мысли, что с мальчиком они не знакомы, но он быстро располагает к себе, достаточно увидеть его улыбку, чтобы барьеры разрушились… А уже потом я перевела взгляд на кровать Прохора и отметила, что к нему пришли. И что смеется он, разговаривая не с кем-то из соседей по палате, а со своим гостем. А гость его — Тумачев!
Меня буквально пронзило желанием вытолкать одногруппника из палаты, а потом рассказать Прохору, кто это был. Но едва взглянув на мальчика, я поняла, что он знает. Знает, что человек, сидящий на его кровати — это тот самый водитель, который сбил его. Тот самый водитель, по чьей вине он на всю жизнь мог остаться инвалидом.
Он знает… И это не мешает ему с ним общаться, не мешает смеяться над его шутками.
Приложила ладонь к горлу, почувствовав странный спазм, опустила голову, пережидая спонтанный приступ легкой дурноты, машинально взяла протянутую бутылочку минеральной воды, опустошила и…
Встретилась взглядом с Тумачевым, который стоял напротив меня. И молчал. Как и я.
Мы просто рассматривали друг друга. Я его почти ненавидела. А он это почти принимал. Почти… Иначе это был бы не Костик.
— Если хочешь — мы можем поговорить, — предложил он и кивнул в сторону выхода.
— Подожди… — вклинилась Лариса и, встав рядом со мной, перекинула косу с одного плеча на другое. — Это что, тот самый?! Это он?! Кулаков?!
— Кулаков… — усмехнулся Костик, взглянув на мою подругу. — Ваш настрой сразу виден. Но я уже говорил Еве — я с женщинами не воюю. А для вас специально добавлю: и бить себя не позволю.
— Очень самонадеянно! — язвительно хмыкнула Лариса.
— Это так, чтобы вы не тратили энергию зря, — пожал Костик плечами. — И ненароком не порвали новое платье. Оно и так еле держится в районе груди, а если вы пару раз неудачно взмахнете руками…
— Оно не еле держится! — возмутилась Лариса, но на всякий случай опустила взгляд вниз, чтобы убедиться. — Это называется «глубокое декольте»!
— Удобное определение для платьев, которые еле налезли, — хмыкнул Тумачев.
Лариса вновь перекинула косу на другую сторону и предвкушающе потерла ладони. А я поняла, что пора или сводить их в спарринге, или растаскивать по углам.
— Может, ты пока познакомишься с Прохором? — Я перебросила косу Ларисы ей за спину, намекая на мировую. — А мы пока с одногруппником пообщаемся.
— Ты знаешь, мальчик, конечно, чудесен — веселый и рыжий. Но у меня куда больший соблазн познакомиться с твоим одногруппником, — подруга вернула косу на плечо и исподлобья взглянула на ухмыляющуюся жертву.
— Ну… — «Жертва» окинула Ларису насмешливым взглядом и уменьшила свои шансы выжить: — Серьезных отношений не будет, а вот разок замутить… У вас нет аллергии на больничные простыни?
— Только на некоторых больных, — широко улыбнулась Лариса и шагнула к нему, в полной уверенности, что теперь-то можно, теперь все по-честному, она предупредила — он сам напросился…
Я успела только моргнуть, а Тумачев уже обнимал Ларису, блокировав ее руки. Она же ошарашенно смотрела на него и молчала, пытаясь понять: каким образом он не только избежал красивых фингалов, которые она ему заготовила, а практически взял ее в плен?
— Каратэ и дзюдо, — пояснил он свою удачливость. — У вас чувствуются неплохие задатки, но дает о себе знать отсутствие тренировок. Подумайте над этим.
Лариса моргнула, все так же изумленно рассматривая Тумачева. А тот, хмыкнув, поправил выбившийся локон из ее светлой косы и задумчиво прокомментировал:
— Знаете, может, мы даже могли бы замутить не один раз, а парочку…
— Знаешь, — вмешалась я, — если ты и дальше будешь так сильно прижимать мою подругу к себе, вы незаметно можете прийти к браку по обстоятельствам!
Лариса наконец поняла, что одна рука у нее уже свободна и попыталась схватить Тумачева за шею. Тот, смеясь, увернулся и все же освободил ее — то ли устав блокировать, то ли испугавшись заявленных мною последствий. А потом я услышала еще один смех — тихий, чтобы никого не спугнуть, и такой радостный, что обижаться не было смысла.
— Прохор, — я подошла к мальчику и присела рядом, — привет. Ты как тут? Прости, что мы… Не мешают тебе злые дяди?
— Нет, Ев! — поспешно возразил Прохор. — Он не злой! Мне с Костиком интересно! Я рад, что он приходит ко мне. Пожалуйста, не выгоняй его! Я с таким трудом уговорил медсестер, чтобы они не выгоняли его, а потом и ты…
— Но ты ведь знаешь, что у нас есть серьезный повод для этого?
— Да, — подтвердил мальчик мои догадки. — Костик мне все рассказал. Сразу, как только пришел. Но, Ев…
Он взял мою руку и сжал, волнуясь.
— Пожалуйста, пусть он приходит. Мне как-то… легче, когда он рядом, он так хорошо отвлекает…
И в этот момент я вспомнила, что, несмотря на операцию, мальчик все еще испытывает сильные боли. И понятно, что когда он с кем-то общается, то на время забывает об этом, отвлекается. Я прихожу только утром и вечером, да и то ненадолго, а Костик здесь, целыми днями просиживает в больнице. И если его присутствие хоть чуточку уймет боли Прохора… И если сам Прохор этого хочет… Как я могу отказать? Да и какое имею право?
Да, я этого не хочу. Но этого хочет мальчик. И в данный момент для меня важнее его желание.
— Пожалуйста, Ев! — снова попросило рыжее «солнышко», и значит, для него имело значение мое согласие.
Врать мальчику я не хотела, поэтому отвлекла его на знакомство с Ларисой, рассказала, что это моя лучшая подруга, что мы снимаем одну квартиру, и когда у них завязался разговор, взглянула на Костика и вышла в коридор. Дядя Саша, который так же был в палате, посмотрел вопросительно, но я покачала головой: нет, пока вмешиваться не надо. Спустя пару секунд Тумачев вышел в коридор следом за мной, прислонился к стене, скрестил на груди руки и молча уставился на меня.
— Зачем тебе это надо? — спросила я то, что волновало сильнее всего.
— В раскаяние ты не веришь?
— После того, как ты мне рассказывал, что сбил столб?!
— Не веришь, — правильно сделал выводы он. — Значит, не поверишь и в то, что я не преследую цель сделать что-то во вред Прохору.
— Ты уже это сделал!
— Да, — согласился он и, чуть помедлив, добавил: — Но теперь я попытаюсь это исправить. Ты можешь верить — можешь не верить, но мне нравится Прохор. И… Сказать «мне жаль» — это как-то банально. Но мне жаль. Да, мне жаль. И, поверь, Ева, я сделал выводы из того, что случилось.
— И что теперь? — рассмеялась я, чувствуя при этом приступ какого-то волнения и непонятной, необъяснимой злости. — Съешь свои права? Или продашь машину и тайно перечислишь все деньги на благотворительность?
— Нет, Соколова, на великие поступки у нас способна только ты, — на его губах все так же играла усмешка, но он явно ощущал не меньшую злость, чем я. — А я просто перестану водить в пьяном виде и заплачу за лечение Прохора.
— Ч-что? — пришла я в себя спустя какое-то время.
— То. Можешь бросать работу, Соколова, — он небрежно оттолкнулся от стены и развернулся, чтобы вернуться в палату мальчика. — Какой с тебя секретарь? Увольняйся, покатайся по миру в оставшиеся каникулы — можешь теперь себе это позволить. Кое-что ты уже заработала. А сегодня на счет твоего отца вернутся деньги, которые он заплатил за операцию Прохора. Модель из тебя не вышла, а вот путешественник еще вполне может получиться.
— Любопытное досье.
— Как видишь, не только твои родители умеют собирать факты.
— А про меня — это все или есть что-то еще?
— Все, Соколова, расслабься. Кому интересна история о том, как тебя ради карьеры бросил один красавчик?
— Действительно, никому, — улыбнулась я нежно. — Тем более что это я его бросила.
Моя злость вспыхнула и все же нашла оптимальный выход.
Костик успел лишь моргнуть, а уже лежал на полу. А я нажимала туфелькой на его шею, чтобы не рыпался. И он знал, что если я нажму чуть сильнее… В общем, он был удивительно спокоен и тих, и даже в состоянии меня слушать.
— Какой из меня секретарь — решать не тебе, а моему руководству, — холодно, как, собственно, мое руководство, ответила я на все его предложения. — Попытка перекинуть деньги на счет моего отца и выставить это потом как взятку не пройдет, потому что деньги перечислялись анонимно и умными людьми, которые привыкли часто общаться с подонками по долгу службы. На лечение Прохора можешь деньги отправить — лишними они точно не будут. И да, модель из меня, может, и не вышла, да и отсутствие тренировок дает о себе знать, но падение с высоты своего самолюбия таким типам, как ты, я могу обеспечить. Я понятно говорю?
— Соколова… — Тумачев раскинул в стороны руки и улыбнулся словно блаженный. — А у тебя аллергии на больничные простыни нет? Впрочем, ради тебя я могу и шелковые купить. Такая страсть! Такие ножки! А эти шпильки… у меня сразу столько фантазий…
Было достаточно взглянуть в его хитрющие глаза, чтобы понять: на полу он только благодаря эффекту неожиданности. И в любой момент мы легко можем с ним поменяться местами — с учетом, как он легко скрутил мою боевую подругу. Но по каким-то причинам он до сих пор этого не сделал, более того разлегся с удобствами — закинул ногу на ногу, а руки за голову. И все так же рассматривал меня снизу.
— Что здесь происходит? — вышел из палаты дядя Саша, а следом за ним выскочила встревоженная Лариса.
— Ничего, — я убрала туфельку с горла Тумачева и обернулась.
Тут же неведомо откуда к нам подбежал врач, которому, скорее всего, неплохо заплатили родители Костика, и стал расспрашивать, что да как, и почему он лежал на холодном полу.
— В столб врезался, — отмахнулся псевдобольной, а когда врач ушел, внимательно посмотрел на меня, прикинул что-то в уме и выдал: — Я сражен, Соколова. Так и быть! Шелковые, с ручной вышивкой, и все серьезно на целых три дня!
— Балбес! — все же признала его больным и направилась обратно в палату.
— Ты мой самый смелый и отчаянный хлюпик! — перехватив по пути, Лариса меня обняла и поцеловала в макушку.
— Так… — послышалось сзади задумчивое. — Ладно, раз вы так неразлучны… Я согласен на двух. Но придется заказать в палату не только простыни, а еще и дополнительную кровать и… Так, сразу, предупреждаю на старте: три дня я не продержусь.
— Редкое признание для мужчины, — обернувшись, я посмотрела на Тумачева.
— Да и мужчина перед тобой — эксклюзив, — он весело подмигнул, словно прося не злиться, обошел меня и уселся рядом с Прохором.
Я тоже села у кровати, и тоже общалась с мальчиком. А Костик балагурил и иногда нес такую редкую чушь, что невольно улыбались все. Даже дядя Саша. Даже Лариса. И даже я. И как-то, слушая его, забывалось, что у нас конфликт, неприязнь и непонимание.
Зато я понимала, почему Прохору хочется с ним общаться. И видела, что мальчик к нему начинает тянуться. И понятия не имела, что с этим делать. И стоит ли что-то делать, если все искренне?
Ну… вдруг?