Двигаясь по кругу, мы заставляем двигаться по той же траектории и весь окружающий нас мир. А, может, наоборот, что, впрочем, не важно. Важно то, что круг за кругом мы как будто приближаемся к раскрытию самой главной тайны бытия, а на самом деле – лишь отдаляемся.

 В октябре стало понятно, что история тоже движется по кругу, причем круг этот потрясающе предсказуем, а оттого, как это ни парадоксально, еще более запутан, словно лабиринт, в котором все мы погрязли.

 Я окончательно убедился, что работа, которой я посвятил несколько предыдущих лет, совершенно мне неинтересна, жизнь, которую я с вдохновением пытался выстраивать, - бесперспективна, поколение менеджеров и хипстеров – последний гвоздь в гробу истории, а политический тандем, оккупировавший все пространство отечественной политики, никуда из этого пространства волшебным образом не денется, приговорив его к унылому однообразию и вечному движению по кругу.

 Надежды умирали, не имея никакой возможности реализоваться. Их трагическая кончина оставляла в душе смутный осадок, печальную горечь мертвых времен.

 Что характерно, похожие настроения захватили почти всю активную часть общества, насколько я мог судить из краткого обзора новостных лент или общения в социальных сетях.

 Ветер дул с моря, внося холодную резкую свежесть в застоявшийся октябрьский воздух. Запах октября – запах отчаяния, пришедшего вслед за разочарованием. В нем сгустилась атмосфера тоски по ушедшему, кажется, навсегда лету, предчувствие продолжительной однообразной русской зимы.

 Мелкие песчинки под напором ветра сбивались с места и скользили по поверхности, взмывая в воздух, попадая на одежду и кожу. Отмахиваясь от них, мы предавались безмолвному отчуждению.

 Молчание нарушил Стас. Загребая песок в ладонь и высыпая его тонкой струйкой обратно – на землю, он сказал:

 - Надо было назвать этот город Песок и Пепел.

 - Почему? – спросил я.

 Стас пожал плечами.

 - Все такое же хрупкое и невесомое, временное и бессмысленное. Песок и Пепел.

 Это высказывание соответствовало духу этой осени, духу царившего на пляже безмолвия, потерянности мира, движущегося по кругу и уставшего от этого самого круга. Сигареты в наших руках медленно тлели, словно жизнь, лишенная смысла, пепел падал вниз, на песок.

 Сестрорецк, пляж. В выходные мы выбрались сюда, чтобы похоронить лето. Побыть в обезлюдевшем краю, почувствовать дыхание осени, равнодушие волн, накатывающих на берег.

 Пляж осенью – полная противоположность пляжу летом. Лишенный радостной праздности июльского полдня и навеянной отпуском людской беззаботности, он впитывает в себя сырой дух разложения, дух уныния и упадка, и транслирует его тем, кто забрел сюда.

 Я посмотрел на очертания Города вдалеке, теряющиеся в туманной дымке, лежащей над гладью залива. Песок и Пепел.

 - Пожалуй, ты прав, - сказал я Стасу. И засмеялся.

 Засмеялся и Стас. Это был смех отчаяния и силы. Смех осознания и нежелания легко сдаваться. Смех некоторой отстраненной возвышенности.

 Я затянулся сигаретой, а затем потушил ее в песке. Пустота морского простора вибрировала впереди накатывающимися друг на друга волнами, мелкой рябью воды и отразившихся в ней облаков.

 - Ты работу поменял? – спросил я Стаса.

 - Ага, - ответил он.

 - Почему?

 Стас потушил свою сигарету.

 - Надоело.

 - Думаешь, новая работа будет лучше?

 - Вряд ли…

 Дальше он мог не рассказывать. Труднее всего обнаружить какую-нибудь мотивацию там, где ее вовсе нет. Мы ищем новые места, бросаемся из крайности в крайность, а в итоге получаем то же, отчего только что ушли.

 Я подумал о своей работе. У меня тоже возникали мысли бросить ее. Но каждый раз я находил аргументы, чтобы остаться. В конце концов, главным аргументом было то, что ничего изменить невозможно: на любом другом месте ты будешь обречен выполнять точно такую же унылую, однообразную работу, разве что, может, поменяется название твоей должности. Например, менеджер по продажам превратится в менеджера по рекламе, или менеджер по закупкам чудесным образом станет вдруг менеджером по работе с клиентами.

 Единственный выход – бежать. Покинуть этот лабиринт и выбираться на простор. Куда и как – не имеет значения. Любыми средствами, прочь, сбивая ноги и сдирая ногти.

 Так поступила Юля – моя коллега и, по странному стечению обстоятельств, еще и любовница. Месяц назад она внезапно собралась, уволилась по собственному желанию и вернулась домой – в Минск.

 Не знаю точно, что конкретно мотивировало ее больше: осознание тупика и невозможности дальнейшего развития вкупе с крахом девичьей мечты о принце на белом коне или же наши запутанные отношения, так и не нашедшие удобной для нее развязки. В последнем случае я могу сказать только одно: приручить меня у нее не получилось, да и вряд ли такой исход был возможен изначально – слишком уж много противоречий скопилось во мне самом. Для меня все это время она была просто любовницей, еще, возможно, человеком, с которым всегда можно поговорить по душам, но не более того. Наверное, подспудно она это осознавала, но, как любая женщина, все равно хотела быть чьей-то; я же не мог ее взять, потому как тонущему в море не с руки отягощать себя каким бы то ни было дополнительным грузом.

 Так или иначе – ее не стало, и я удивился смелости ее поступка. То, что, наверное, надлежало сделать мне, сделала она – и сделала весьма лихо, оставив меня осмыслять произошедшее, не имея уже никакой возможности исправить...

 - Хорошо, что тут никого нет, - вторгся в мои мысли Стас, - не люблю скопления людей.

 Пляж действительно был пустынен и безмолвен, только ветер и волны наполняли его иллюзией жизни. Я посмотрел в сторону одиноких выцветших навесов от солнца, выполненных в форме шляпок грибов, в сторону пустующих кабинок для переодевания – в ответ на меня глянула Пустота.

 - Да уж… не говори.

 - Прохладно только…

 - Ага.

 Мы почти синхронно достали еще по сигарете, закурили. С моря потянуло сыростью, воздух наполнился запахом дождя. Осень полноправно царствовала на земле, на воде и в небе. У горизонта легли лиловые тучи, как воплощение затаенной угрозы.

 - У тебя есть цель в жизни? – спросил я Стаса.

 - Нет. А она вообще нужна?

 - Не знаю. В школе учили, что нужна.

 - Видимо, я не ходил на этот урок.

 - Видимо, я – тоже.

 Цели всегда призрачны, потому что человек не знает совершенства. Нам не дано заработать всех денег, раскрыть все тайны, получить власть над всей планетой; наши успехи носят локальный и, к сожалению, временный характер, о каких целях тогда может идти речь? И, тем не менее, с детства нам прививают мысль о том, что каждый человек должен иметь хоть какую-то цель в жизни. В итоге мы оказываемся вынуждены придумывать себе красивую иллюзию, лелеять и пестовать ее, бережно хранить от посягательств врагов, идти к ней запутанным лабиринтом, убивать и быть убитыми, а на выходе не получаем ничего. Возникшее из Пустоты – Пустотой по своей сути и остается.

 - Может, тоже работу поменять?

 - Попробуй.

 - А если вообще уехать отсюда?

 - Куда?

 - Да черт его знает…

 - В том-то и дело…

 Размышлять можно бесконечно. Вот Юля взяла – и уехала. А я останусь, почти наверняка. Буду и дальше плутать в своем лабиринте, это неизбежно – как, например, наступление осени.

 Внезапно вспомнился рассказ Стаса о том, как он ездил на кастинг «Дома-2». Стало смешно. Искусственное шоу об искусственных чувствах, жупел для одних и увлекательное зрелище для миллионов других. Суррогат реальности. И тем не менее – кто-то расценивает его как шанс… Наверное, они имеют на это право. Действительно – чем реальность телевизионного шоу искусственнее той иллюзии, которую мы по ошибке именуем реальной жизнью?

 Я загреб ладонью песок, принялся ссыпать его в одну кучку. Стас в это время занимался приблизительно тем же. Веселые выходили выходные.

 - Ты удалил свою страницу «ВКонтакте»? – спросил я Стаса.

 - Заметил? Да, было дело.

 - Чего так?

 - Надоело, слишком много времени отбирает.

 Моя кучка песка становилась все больше и больше, я попытался сделать на ее вершине некое подобие башни.

 - И куда тратишь освободившееся время?

 - Да на других сайтах просто больше сижу.

 Видимо, Стас и сам понял всю абсурдность ситуации, в его голосе сквозила легкая ирония. Интернет стал настолько важной частью нашей жизни, что вытравить его из нее без болезненных последствий не представлялось возможным.

 - Шило на мыло?

 - Вроде того. Ты не переживай – скоро я ее восстановлю.

 Я не переживал. Я знал, что рано или поздно он восстановит свою страницу. Так делает еженедельно кто-нибудь из моих друзей, так что Стас – не исключение. Попавшись один раз на крючок, ты с него уже не слезешь.

 Моя башня была почти достроена, сверху я положил маленькую щепку, выкопанную мной из песка. Сооружение стало похоже на пирамиду или зиккурат. Легким движением руки я снес свое творение. Цикл окончен, все построенное нами – нами же должно быть разрушено.

 Тучи над заливом сменили свои тона на более темные, похоже, что со стороны моря приближался дождь.

 - Может, пройдемся? – предложил я Стасу.

 - Давай. А то я замерзать уже начал.

 Мы встали с насиженных мест и пошли по песку. Впереди были волны и туманная даль, очерченная темным контуром дождевых туч, позади – пустынный пляж, за ним – облетающие деревья прибрежного парка, из-за которых торчали городские многоэтажки. На песке осталось множество следов – от ног, реже – от автомобильных шин. Тысячи людей прошли здесь до нас и исчезли, канули в небытие.

 - Может, на концерт какой-нибудь сходим? – предложил Стас, - а то я давно нигде не был.

 - Я тоже давно. Можно и сходить.

 - Вот «Шиллер» скоро приезжает.

 - «Шиллер» - нормально.

 - Ну, тогда будем считать – договорились.

 - Ага.

 В лицо ударила струя ветра, принесшая мелкие соленые капли морской воды. Я поежился, поднял воротник куртки. Чувствовалось приближение дождя, его вкрадчивый сырой запах.

 Мы шли по самой кромке воды, разбивающиеся о берег волны касались своими белыми пенными языками наших подошв. Над мелкой заводью, заросшей травой, кружили чайки, их тоскливые крики разрезали воздух. Стас поднял с песка кусок гальки и швырнул его в их сторону. Камень описал высокую дугу и, так и не долетев до цели, плюхнулся в воду. Чайки продолжили галдеть, Стас махнул на них рукой:

 - Бессмысленно с ними воевать.

 Вскоре пляж с его золотистым песком закончился, дальше пошел дикий берег, покрытый старыми потрескавшимися железобетонными плитами. Волны разбивались о них с шипением, было видно, как в воде среди камней и кусков бетона полощутся зеленые пряди тины. С другой стороны по-прежнему тянулась полоса прибрежного парка.

 Мы шли по плитам минут десять, пока впереди не показались белые контуры похожих друг на друга зданий, вклинивающиеся в темное месиво парка, – наверное, спальные корпуса одного из множества санаториев, разбросанных по побережью.

 В этот момент из-за деревьев раздался нарастающий гул, еще через минуту оттуда показался вертолет. Описав полукруг над побережьем, он удалился в сторону Города.

 - Наверное, депутат какой-нибудь полетел.

 - Или топ-менеджер.

 - Или поп-менеджер…

 Мы засмеялись. Ветер швырнул нам в лица очередную порцию брызг.

 - Почему осенью все время хочется куда-нибудь свалить?

 - Не знаю. Время года, наверное, такое. Вон – даже птицы улетают.

 - Ага, на юг - к теплу и солнцу.

 Смех натыкается на стену экзистенциальных вопросов. Смех… – когда мы в последний раз смеялись по-настоящему? Просто так, в детском невинном порыве, а не от гнетущей безысходности?..

 - Ты как хочешь, а мне все больше хочется сдернуть отсюда.

 - Так валяй – я ж не против.

 Философский подход Стаса мне нравится. Он отстранен и нейтрален, не лезет с советами.

 - Да и чего терять: ни женщины, ни денег, ни славы.

 - А тебе всего этого подавай?

 - А как же? Помнишь, я про цель спрашивал? Так это, можно сказать, моя цель… была…

 - Понятно.

 На самом деле никакой цели у меня не было – это я сейчас начинал понимать. Хорошая карьера, достаток, стабильность – это не цели, это просто антураж, мишура, которой не имеющие фантазии люди раскрашивают свое бытие. Цели – они выше и дальше, но потому их обычно и не встречается на практике.

 Жаль, что не получилось с философским факультетом. Может, именно там я и нашел бы ответы на большую часть мучавших меня вопросов. Все-таки офис, разбитый на множество секций для клерков, с убивающим зрение мерцанием мониторов и вечно звонящими телефонами, - не лучшее место для осмысления великой тайны бытия.

 Мы уперлись в забор, опоясывающий территорию санатория. Дальше при всем желании было не пройти. Мы в последний раз посмотрели на море и вдоль забора пошли прочь – туда, где шелестели на ветру остатками листвы деревья.

 Позади нас остался морской простор и Пустота, та первозданная Пустота, из которой произошел мир и которая одна только и знает его главную тайну. Впереди вновь ждали люди и дела, поступки и факты, и никакой разгадки. Мы шагнули под деревья, и сухие листья захрустели у нас под ногами.

 Я вновь подумал о Юле. О Юле, которая сбежала. О Юле, с которой я спал, но никогда не любил. Сегодня она была для меня знаком и символом. Символом невозможности, символом того, чему никогда не произойти. С умной женщиной всегда чувствуешь себя особенным, а с глупой – ничтожеством. Интересно, к какой категории можно было бы отнести Юлю?..

 От моих раздумий меня оторвал Стас:

 - Ты в школе хотел умереть молодым?

 - Ага, как и все, наверное.

 - А сейчас?

 - А сейчас я думаю, что и через двадцать и тридцать лет мы будем коптить небо. Если повезет, конечно.

 Многие наши кумиры умерли молодыми. Живи быстро, умри молодым – такой у них был девиз. Вот, например, условный Клуб 27. Двадцать семь - возраст, в котором сбежали с нашего корабля Джимми Хендрикс, Джим Моррисон и Курт Кобейн. В общем-то, серьезный возраст. С той лишь оговоркой, что эти парни ушли, будучи миллионерами. Мы же в свои годы бедны и никому неизвестны, а значит, умирать сейчас нам как-то не с руки.

 - Почему ты спрашиваешь?

 - Да просто так, не бери в голову. Вспомнилось что-то.

 Когда жизнь идет немного не так, как ты ее себе представлял, - далеко не факт, что и смерть будет соответствовать твоим ожиданиям. Больше я не хочу умирать молодым.

 Парк был большой и неухоженный. Извилистые тропинки засыпало палой листвой, разросшиеся кусты царапали нашу одежду сухими ветками. Мы шли, загребая ступнями кучи листвы и с размаху пиная ее вверх. Листья рассыпалась в разные стороны, словно праздничное конфетти, на земле оставались темные проплешины, из которых торчали древесные корни. В голове зазвучали чьи-то полузабытые строки:

а я шел и пинал ногами листья -

золотые флаеры в рай[2].

 Тропинка вывела нас на асфальтированную дорогу, ведшую из санатория в город. Мы пошли по ней. Стас молчал, молчал и я. Где-то в ветвях деревьев каркали вороны.

 Надежды осыпаются, как листва, будущее – крик ворона, застрявший среди древесных суков. Склонность моего поколения к рефлексии удачно компенсируется молчаливой решимостью поколений грядущих. Это для них придуманы стабильность и молодежный форум «Селигер». Мое же существование определяется как лабиринт метафизических размышлений и поиска, на плутание в котором я обречен. Наше недовольство настоящим – плод борьбы творческого разума с убогостью предлагаемых схем.

 Впрочем, каждое поколение склонно считать себя потерянным и у них есть на то все основания. История не дает человечеству передышек и прогоняет его через свою мясорубку ежесекундно, ломая и перемалывая. Миф об искушении – начало всех мытарств.

 Дорога в город была покрыта старым вздыбившимся асфальтом, в трещинах которого росла трава. На пути нам не встретилось ни одного человека или автомобиля, складывалось впечатление, что она вовсе заброшена. Впрочем, мусор, которым была усеяна обочина, свидетельствовал об обратном.

 - Помнишь, - я спросил у Стаса, - мы ходили в гости к твоим подругам Вале и Ане?

 - Было дело. Давно, когда ты с армии пришел.

 - Ага. Как они поживают?

 Стас почесал затылок.

 - Наверное, неплохо. – Он помолчал, как будто подбирая слова. – Наверное, даже лучше, чем мы. Но я, если честно, не знаю – мы не общаемся.

 - Чего так?

 - Да странные они какие-то. Вообще я точно не помню, из-за чего мы поссорились.

 - Вы поссорились?

 - Ну, вроде того… А ты-то чего интересуешься?

 - Просто вспомнил.

 - А-а-а. Ну, мне тебя порадовать нечем.

 - Понятно.

 Парк поредел, деревья расступились, сквозь них проглянули дома. Наверное, осенью здесь тоскливо жить. Сезон кончается, и пляж пустеет, море становится серым, а ветер неизменно приносит дождь. Птицы возвещают своими криками приближение последних дней – года ли, эпохи ли или же всех времен вообще. Люди покидают эти места, как минимум, до следующего лета, и лишь местные жители остаются – и вынужденно смотрят изо дня в день на опустевшие корпуса санаториев, на пустынную полоску пляжа, на ржавеющие под струями ливня кабинки для переодевания.

 Дорога из парка выплеснулась на городскую улицу, мы пошли по ней в сторону железнодорожной станции. Каждый думал о своем, каждый лелеял собственное молчание. Стас достал сигарету.

 Со стороны моря на жилые кварталы наползла огромная лиловая туча, ее рваный край закрыл последние проблески света. В воздухе почувствовалась скопившаяся влага, казалось, между небом и землей натянулась невидимая мембрана, готовая в любую секунду прорваться дождем.

 Немного не дойдя до станции, мы зашли в магазин. Я купил бутылку воды и пачку сигарет. Стас взял упаковку чипсов.

 На станции было немноголюдно: ближайшая электричка до Города шла только через сорок минут. Мы приобрели билеты и, расположившись на платформенной скамейке, принялись ждать свой поезд.

 На асфальт легли первые мелкие капли воды. Смешавшись с пылью, покрывавшей платформу, они превратились в темные пятна, похожие на сыпь.

 - Кажется, дождь начинается, - сказал Стас, усердно пародируя интонации мультипликационного Пятачка из мультфильма про Винни-Пуха.

 - И зонтика у нас нет…

 - Нет, - подтвердил Стас.

 - Это и печально.

 Но дождь как будто передумал. Побрызгав для затравки редкими каплями на платформу, он так и не начался. Тучи, наползая одна на другую, по-прежнему тянулись со стороны моря, но разрешиться своим дождливым бременем не решались.

 - Ребят, не подскажете, сколько сейчас времени? – обратился к нам пенсионер в старомодном костюме.

 - Без четверти пять, - ответил ему я.

 - А «Зенит» сегодня играет?

 - Сегодня. В восемь часов.

 - Значит, успею дома посмотреть…

 - Успеете.

 - Ну, спасибо.

 - На здоровье!

 Он пошел дальше, в другой конец платформы. Я проводил его взглядом. За собой пенсионер волочил тележку с прикрепленной к ней сумкой. Следом за ним на платформе стали появляться еще люди. Дождя все не было.

 - Вроде пронесло, - заметил Стас.

 - Ага. Хорошо бы, чтоб без дождя обошлось.

 - Да…

 Следующие двадцать минут пролетели незаметно. Мы со Стасом молчали и смотрели по сторонам. Платформа медленно заполнялась людьми. Дождь периодически начинался и тут же заканчивался.

 Наконец подошла электричка. Мы загрузились в вагон. Голос по громкой связи объявил название следующей станции. Зашипели пневматические двери вагона. Мы поехали в сторону Города. Или от него. Не знаю. Да и какая разница? Мы вновь начали свое круговое движение, не имея возможности остановиться, не зная конечной цели, мы вновь двинулись в неизвестность.

 В этот момент за окном, словно пытаясь очистить реальность, стереть из нее память о нашем пребывании, - магическим образом хлынула вода: на сей раз окончательно и бесповоротно пошел дождь, холодный осенний ливень.