Я приехал на Ленинградский вокзал в начале одиннадцатого вечера. Паша, наверное, уже трясся в поезде. Я мысленно пожелал ему счастливого пути. До моего поезда оставалось еще больше двух часов.

 Немного побродив по площади трех вокзалов, среди карманников, торгашей и вонючих бездомных, я решил отправиться в зал ожидания и скоротать время там. На вокзале встретил патруль, но на этот раз все окончилось благополучно. Скользнув глазами по моему военному билету, капитан – начальник патруля – отдал честь и пожелал хорошей дороги. Я поблагодарил его и поспешил скорее с глаз долой. Патруль пошел дальше.

 Зал ожидания находился на втором этаже, я поднялся по лестнице и прошел в просторное помещение, заставленное скамейками, на которых сидели или лежали люди. Кто-то разговаривал, кто-то спал. Проходы были заставлены сумками и тележками.

 Странное место вокзалы – почему-то они напоминают мне всю мою страну: такие же неустроенные, неуютные, словно всем своим существом призванные символизировать дорогу, сидение на сумках, нервы и тягостное ожидание. В России все мы непрерывно находимся в пути – от одной точки до другой, всюду мы чужие, будто провинциалы, заброшенные нелегкой в суматошную столицу.

 Я вспомнил, как за полгода до армии ездил с товарищем в Белгород на электричках. Та дорога мне навсегда запомнилась. Это было похоже на падение в бездну: чем дальше мы удалялись от столицы, тем темнее вокруг становилось. Словно солнце меркло в небе. Или так казалось, не знаю.

 Хотя сам Белгород оказался достаточно чистым и уютным городом с отзывчивыми и добрыми людьми. В мегаполисах таких людей не осталось, там место человечности в людях заменили корысть и себялюбие. Однако Белгород был скорее исключением, потому что на всем остальном нашем пути мы видели лишь провинцию, глухую провинцию: с разрухой, бытовым пьянством и сопутствующей им безысходностью.

 Я сел на скамейку в дальнем конце зала. Справа находилось что-то вроде закусочной, там тянули пиво несколько одиноких пассажиров, ждущих поезда, и играла музыка.

 Я закрыл глаза, от выпитого пива клонило в сон. Но спать было нельзя, потому что тогда я рисковал проспать поезд. Поэтому я просто отключился по армейской привычке, расслабился, бодрствуя, словно компьютер, переведенный в ждущий режим.

 В армии я служил радистом, поэтому мне часто приходилось сидеть на одном месте вот так: отключившись, одев наушники и слушая белый шум эфира, до очередного выхода на связь. Армия вообще хорошо учит правильно расходовать энергию: забирая всю ее без остатка, она заставляет тебя использовать любое время отдыха по максимуму, при этом в любой ситуации оставаясь готовым сорваться и выполнять поставленную задачу.

 Так я просидел с полчаса. В сознании мелькали разноцветные картинки, наполненные несвязными образами – из прошлого и будущего, сумбурно смешавшимися в моей голове; зал вокруг меня переговаривался, гудел десятками голосов, изредка оглашался сообщениями диктора, объявлявшего прибытие или отправление поездов.

 Наконец я открыл глаза. Часы на дальней стене мерцали красными цифрами, показывая без двух минут одиннадцать вечера. Все равно еще много времени до поезда. Я решил спуститься на перрон и перекурить.

 Подходы к перронам были забиты людьми, на путях стояли поезда, глядя грустными глазами в стеклянные витрины вокзала. Мимо гремели тележками и тащили сумки. Кто-то с кем-то прощался, кто-то кого-то приветствовал; все это вихрем кружилось вокруг меня, пока я втягивал клубы сизого сигаретного дыма. Молодые, старики, военные, гражданские… весь мир, сжатый до размеров одного вокзала, словно квинтэссенция бытия, в котором всегда есть точка отправления и точка прибытия… и никаких шансов на возврат.

 Докурив, я вернулся в зал ожидания. Народу прибавилось. Недалеко от скамейки, на которой до этого сидел я, расположилась группа дембелей – в беретах, новых «комках», расшитых аксельбантами, звенящих металлом разноцветных значков, сверкающих золотом эмблем на петлицах. Эти, судя по эмблемам, были инженерами, ну или строителями, потому как легендарный стройбат в нашей армии тоже относится к инженерным войскам. Я сел на свою скамейку – ее за время моего отсутствия так никто и не занял.

 Дембеля пили пиво и о чем-то оживленно переговаривались. Я не стал прислушиваться и снова попытался отключиться. Закрыл глаза и откинулся на спинку скамейки, вслушиваясь в окружающие меня звуки. Монотонно гудел вокзал, сновали и переговаривались люди, шуршали сумками и чемоданами – обычная какофония многолюдных мест. Медленно тянулось время…

 …Заснуть не получилось, я открыл глаза. Ко мне приближался один из дембелей. Чего ему еще?

 - Здорово, брат, - с ходу начал дембель, приблизившись ко мне, - домой?

 Я потянулся и посмотрел на часы: около двенадцати. Потом перевел взгляд на своего нежданного собеседника:

 - Да, домой.

 - Дембель?

 - А как же!

 - Тогда давай к нам! – он показал на свою компанию, - Мы тоже на дембель.

 Общаться особо не хотелось, но тут уже и остальные дембеля потянулись к моей скамейке. Отговориться не получалось.

 - Здорово, - с ходу начали подтянувшиеся бойцы, - на дембель?

 - На дембель, на дембель, - ответил за меня их товарищ, который подошел первым, - наш человек! Он повернулся ко мне, - кстати, меня Вовчиком зовут.

 Я представился и пожал протянутую ладонь.

 Потом процедура повторилась в отношении остальных дембелей. Саня, Киря, Миха, Артем…

 - А мы смотрим – один сидишь, все гадали: дембель – не дембель, потом решили подойти. Ты куда едешь?

 - В Питер.

 - А мы в Мурманск. У нас поезд через сорок минут. Выпьешь с нами?

 От предложенной выпивки я не отказался, да парни мне и не дали бы. Дембель – святое. Я выпил пива. Разговорились.

 - А нас, прикинь, всех в один день призвали и в одну часть отправили, под Нижний, в стройбат. В один день и дембельнулись.

 - Везет вам…

 - А ты чего один? У вас что, питерских не служило?

 - Служили. Но они либо раньше уехали, либо еще в части, ждут своего часа.

 - Ага, понятно. А у нас все – лафа, гуляем!..

 Потом мы ходили курить и взяли еще пива. Время ускорилось, я больше не скучал – мурманские дембеля оказались веселыми и, в общем-то, хорошими ребятами.

 - А ты где служил?

 - Радистом в саперном батальоне танковой дивизии.

 - Чего-то у тебя сложно все…

 - Как уж определили.

 - А нас всех – прямиком в стройбат. Всю службу генералам дачи строили.

 - Бывает…

 - Главное, что проходит.

 - Это точно!

 За разговорами и выпивкой сорок минут пролетели незаметно. Парни начали собираться. Я спустился с ними на перрон, перекурить.

 - Ну, давай, брат, удачно тебе доехать, - прощались со мной новые знакомые.

 - И вам, пацаны. Много не пейте.

 - Много не будем! Мало тоже! Дембель!

 - Ага.

 Мы распрощались. Мурманские сели на поезд, и через пять минут он отошел. Я посмотрел на часы: до моего поезда оставалось чуть больше получаса. Возвращаться в зал ожидания я не стал, остался на перроне. Взял себе еще пива.

 Один за другим от перрона отчаливали поезда, оглашая вокзал прощальными гудками. Мимо по-прежнему сновали люди, тени, их чемоданы и сумки. Я выкурил сигарету. Выпил пива. Купил себе журнал кроссвордов – на тот случай, если в поезде будет не уснуть. Потом выкурил еще сигарету.

 Полчаса пролетели незаметно. Мой поезд подали к перрону. Я купил себе еще одну бутылку пива и пошел искать свой вагон. Позади остался страдающий бессонницей вокзал.

 Вагон нашел достаточно быстро – он был в хвосте поезда, то есть близко к началу перрона. Показал билет проводнику и прошествовал в полутемный плацкарт. Впереди меня шевелились мои невольные попутчики, медленно ползущие по проходу к своим местам; те из них, у кого места оказались ближе к входу, уже раскладывали вещи. Я отыскал свое место – нижняя полка сбоку в середине вагона. Закинул сумку на самый верх и сел. Перевел дух.

 Полумрак вагона, шевеление движущихся людей, свет фонарей, разлившийся по перрону за окном, другой поезд, замерший на путях по ту сторону платформы. Я снял китель и повесил его на вешалку, фуражку убрал на верхнюю полку, к сумке. Поставил на столик бутылку пива. Посмотрел на нее. Вздохнул. И вышел курить на перрон, время еще оставалось.

 Пахло особым вокзальным духом: углем, резиной, еще чем-то. Мимо продолжали сновать люди. Я ронял пепел в небольшую лужицу под ногами. В голове было немного тяжеловато после бурного дня: сказывалась усталость, да и прошлая ночь с проводами в части и, как следствие, коротким сном. Выпью пиво и буду спать – решил я.

 Докурил и вернулся в вагон. До отправления оставалось минут пять. Пока меня не было, соседнее место заняла молодая девушка, лет восемнадцати-девятнадцати. Милая на вид. Сидела и смотрела в окно. Моя бутылка пива роняла блики от фонарного света, заползавшего сквозь стекло, на поверхность стола. Мне стало как-то неловко за нее, за бутылку пива.

 - Здравствуйте, - сказал я девушке, усаживаясь на свое место.

 - Здравствуйте, - тихо ответила она и продолжила смотреть в окно.

 Я поймал себя на мысли, что как-то неестественно напрягся. С чего бы вдруг? Мне стало еще более неловко. Отвык в армии от женского общества, отвык. Я поспешил придвинуть бутылку с середины стола к себе и тут же открыть. Девушка бросила на меня короткий взгляд и сразу отвернулась к окну. Я сделал большой глоток.

 Поезд тронулся. Вагон нервно рванулся с места, качнулся, и перрон в окне пополз прочь. До свиданья, Москва, до свиданья! Я еду домой!

 Минут через пять по вагону пошла проводница – проверять билеты. Я достал свой из кармана кителя и положил на край стола. Проводница подошла, быстро взглянула в мой билет, в билет моей соседки и пошла дальше. Я глотнул пива. За окном неслись заборы, депо, промышленные площадки с угрюмыми зданиями спящих цехов, скрюченными силуэтами башенных кранов и дымящими сигарами труб. Вдалеке мелькали высотки спящих микрорайонов. Где-то в сумраке проплыла подсвеченная снизу прожекторами Останкинская башня.

 Я взглянул на соседку: она убрала свой билет в сумку и достала оттуда книжку, название я не разглядел. Видимо, пока спать не собиралась. Я решил сходить в тамбур перекурить.

 В тамбуре стоял худой мужик и дымил папиросой «Беломора». Молча протянул мне зажигалку, увидев, что я достал сигарету. Я прикурил и кивнул ему в знак благодарности.

 - На побывку? – спросил мужик.

 - Насовсем. Дембель.

 - Ну, поздравляю тогда, молодец!

 - Спасибо.

 Мужик докурил, потушил окурок в пепельнице, прилаженной к стене, и ушел в вагон. Я встал лицом к наружной двери вагона и попытался разглядеть, что творится за маленьким замызганным стеклом. Но, к сожалению, ничего толком не увидел: снаружи царила полная тьма, лишь изредка разрываемая светом фонарей. Поезд выехал из столицы и разрезал пространство спящих пригородов.

 Я выкурил сигарету, постоял минут пять, допивая пиво, потом выкурил еще одну сигарету. За окном промелькнули Химки, Москва-река, отражающая блеклые ночные огни, и мы понеслись дальше к северу. Домой.

 Возвращаясь из тамбура, я выкинул пустую бутылку в мусоросборник и посетил туалет – его, наконец, открыли. Потом вернулся на свое место.

 Моя соседка все так же читала книгу, как и десять минут назад. Увидев меня, она оторвалась от книги и спросила:

 - Вы спать еще не собираетесь ложиться?

 Спать вообще хотелось, но я еще не собрался. Да и просьба девушки мне была понятна: ее место было на верхней полке – если бы я собрался спать, ей бы тоже пришлось ложиться. Поэтому я ответил:

 - Пока нет.

 - Я тогда посижу, почитаю? – спросила она.

 - Да, конечно. Вообще если хотите, я могу уступить вам нижнюю полку, мне все равно, где спать.

 - Вы серьезно?

 - Абсолютно.

 - Ой, спасибо большое! – Она улыбнулась.

 - Пожалуйста.

 Мимо пронеслась какая-то маленькая пустынная станция, освещенная несколькими фонарями. В их смутных отблесках, светомузыкой проскакавших по нашему вагону, я смог разглядеть свою соседку лучше.

 Симпатичное, немного детское лицо. Рыжие волосы и зеленоватые глаза. Небольшой носик и пухлые губки. Она мне понравилась.

 - Интересная книга? – спросил я ее.

 - Да, интересная.

 - А о чем?

 - Ну как вам сказать… - она улыбнулась, - обо всем.

 - Понятно, - улыбнулся и я.

 Свет в вагоне притушили до минимума, большинство уже легло спать. Кругом царил полумрак, лишь изредка прорезаемый сполохами пролетающих мимо окон фонарей. Интересно, в такой темноте действительно можно читать?

 - А вы военный? – спросила меня соседка спустя некоторое время.

 - Теперь уже нет, я домой еду – на дембель.

 - В Петербург?

 - Да. А вы?

 - Я тоже в Петербург. Кстати, давайте на «ты».

 - Давайте. Точнее, давай.

 Она негромко рассмеялась.

 - Меня Женей зовут. – И она протянула через стол ко мне свою небольшую ручку.

 Представившись, я легонько пожал ее влажные теплые пальцы.

 Мимо прошла проводница. Стукнула дверь в конце вагона.

 - А ты тоже домой едешь? – спросил я свою новую знакомую.

 - Нет, в гости. К знакомым. Я в Москве учусь.

 - Понятно. И на кого учишься?

 - На журналиста.

 - Интересная, должно быть, профессия.

 Она легонько улыбнулась.

 - По-разному. Но мне пока нравится.

 На сей раз улыбнулся я:

 - Почему пока?

 - Ну, кто же знает, что будет через год или два, я пока только на втором курсе учусь.

 - Думаешь, что разочаруешься?

 - Не знаю, все может быть. А ты кто по специальности?

 - Свободный художник.

 - В смысле?

 - Ну, как-то так. Учился на юридическом, но понял, что не мое. Разочаровался, как ты говоришь. Зато в армии пригодился. Теперь вот думаю: кем дальше быть. Может, на философский пойду.

 Проводница снова прошествовала мимо нас – на сей раз в обратном направлении, к себе в купе.

 - Чего не спите? – походя, спросила она.

 - Не хочется, - ответил я за нас обоих.

 Она не произнесла больше ни слова и молча удалилась.

 - А почему на философский? – спросила Женя.

 - Не знаю, хочется.

 - И кем будешь?

 - Философом, - улыбнулся я.

 Мы помолчали. Я решил сходить перекурить.

 - Я пойду покурю, хорошо? Если хочешь, можешь ложиться спать.

 - Я не хочу.

 - Ладно, как знаешь.

 Я стоял и курил в тамбуре, сквозь мутное стекло на двери вагона проносились блеклые пятна фонарей, один раз проскочил встречные поезд. Мелькали километровые столбики, ведя свой нескончаемый счет, ползли минуты, часы… я приближался к дому.

 Вышел заспанный мужик и тоже закурил.

 - Не спится? – спросил он.

 - Нет, - ответил я, потушил окурок в пепельнице и вернулся в вагон.

 Женя смотрела в окно. Вокруг сопели и ворочались люди. В вагоне было душно.

 - Странно, - сказала Женя.

 - Что странно?

 - Что ты хочешь быть философом.

 - Почему?

 - Не знаю. В наше практичное время люди хотят быть политиками, экономистами, юристами в конце концов… А ты – философом.

 - Наверное, я странный.

 - Наверное. Странный сосед по вагону, уступивший свое место…

 -… Который вдобавок еще и лишает тебя сна.

 - Скорее уж я тебя тогда лишаю.

 Мы засмеялись.

 - Тише вы, - цыкнула проводница из открытой двери своего купе.

 - Хорошо-хорошо, - поспешил успокоить ее я. – У вас кофе есть?..

 Потом мы пили кофе и болтали. Улыбались друг другу. Придумывали названия безвестным поселкам, внезапно возникавшим из ночной мглы в окне и так же внезапно исчезавшим.

 - Я хочу изучать жизнь, потому что интереснее нее в этом мире ничего нет. Деньги, политика, законы и рынки – это все производные, - говорил я, - в основе же лежат неколебимые глыбы бытия, его первостепенные принципы. Человеческие взаимоотношения, отношения человека с внешним и собственным внутренним миром. Только отсюда все и строится.

 - Но кто-то ведь должен делать обыкновенные практичные вещи, - улыбалась Женя, - не всем же заниматься осмыслением глобальных проблем.

 - Не всем, а только таким странным попутчикам, как я…

 И мы снова болтали, болтали, болтали. Ночь сходила на нет, уступая блеклому чухонскому утру. Мы приближались к Петербургу.

 За окном мелькали поймы рек в утреннем тумане, зеленые перелески, поля, медленно просыпающиеся русские деревеньки. Покосившиеся дома, силосные башни, пустующие фермы. На проносившихся мимо платформах появлялись первые люди, ждущие утреннюю электричку.

 - Скоро будем дома, - сказал я.

 - Кто-то дома, а кто-то в гостях, - поправила меня Женя.

 - Ну да. Ты права. Никогда не думала перебраться в Питер?

 - Не знаю. Вообще мне нравится ваш город: он куда более уютный и душевный, чем Москва. Живой какой-то что ли... Архитектура эта старинная, атмосфера всех этих набережных бесконечных, дворов-колодцев… И люди – совсем другие люди, приветливые и отзывчивые…

 - Ну и?..

 - Для начала надо институт закончить, - она улыбнулась, - а потом можно будет думать и о переезде.

 Я сходил еще раз на перекур. Потом зашел в туалет и умылся, пока не образовалась очередь из начинавших просыпаться пассажиров вагона. Вернулся на свое место. Женя пила кофе.

 - Я сдала белье, - сказала она, - ничего? Ты спать не собираешься?

 - Нет, - я посмотрел на часы, - через два часа уже приедем.

 - Я так и подумала.

 Следуя примеру моей попутчицы, я сходил и взял у проводницы кофе. Наполнил стакан из бачка напротив ее купе.

 - Только закипел, - сказала мне проводница.

 - Ага. Хорошо.

 Проводница пошла по вагону будить пассажиров. Я двинулся следом за ней к своему месту, где оставил Женю.

 - А в армии вообще как было? – спросила меня Женя.

 - По-разному там было, трудно сказать.

 - Не жалеешь, что пошел?

 - Я вообще никогда ни о чем не жалею. Наша жизнь – это захватывающий спектакль, где нам отведено такое количество ролей, которое никогда не сможет сыграть ни один профессиональный актер. Если специально играть, конечно. А так – в процессе взаимодействия с окружающей реальностью – каждый из нас, по сути, - непостижимый артистический талант, так пусть этот спектакль длится и дальше, предлагая нам все новые и новые пути развития сюжета, нам не о чем жалеть, потому что в конце нас ждет непременная овация! Я не жалею о прошлом, я предпочитаю настоящее.

 - Понятно. Ты действительно философ! Но это все-таки время…

 - Никогда не жалей о времени, время ведь нас все равно не пожалеет. И потом – я приобрел колоссальный жизненный опыт. Я ведь не в восемнадцать лет пошел, как большинство, когда вообще ничего не понимаешь, и все кажется таким простым и понятным. Я увидел людей, совсем других людей, не тех, которых знал. Люди в экстремальных условиях выглядят иначе, чем в обычной жизни. Они становятся теми, кто есть на самом деле. Подлецы – подлецами, честные – честными. Вот поэтому все это не зря…

 - Философски.

 - А как же.

 Я глотнул кофе.

 - Мы во сколько прибываем? – спросила Женя.

 - В начале десятого.

 - Знаешь, странно как-то. Я ведь вообще могла в Питер не поехать, билет взяла за час до поезда – и то сомневалась, хочу ли ехать. А вот взяла – и с тобой познакомилась.

 - Видишь, я ж говорю: никогда ни о чем не жалей.

 - Наверное, ты прав.

 - Давай я тебе экспромт прочитаю. Стихотворение.

 - Ты стихи пишешь?

 - Немного. На самом деле это я сочинил, когда в последний раз ходил курить в тамбур. Там, знаешь ли, особая атмосфера, поэтическая.

 - Читай тогда скорее!

 - Итак:

Этой встречи могло не случиться

В пене дней, так похожих на бред:

Я мог бы просто напиться,

Ты могла бы не взять билет.

Мне б тогда не увидеть улыбки,

Озарившей грешный мой путь,

Ведь жестокой судьбы ошибка

Могла разом все перечеркнуть.

Слава богу, все стало, как стало, –

Словно в старой сказке точь-в-точь;

Жаль одного – слишком мало

Длилась эта в поезде ночь…

 - Ты сейчас это сочинил, правда?

 - Правда.

 - Классно!

 - Ну, как умею уж…

 - Нет, правда, замечательно. И так в тему. Даже про билет.

 - Я не волшебник, я только учусь.

 Мы посмеялись. Потом Женя пошла умываться. А я пошел курить. Мы приближались к конечной точке нашего маршрута. Последний бросок до дома…

 …- Действительно, жаль, что так мало длилась эта ночь в поезде, - грустно улыбнулась Женя, когда вернулась, - только познакомились и уже надо расставаться.

 - Что поделаешь. Это спектакль – жизнь, и такие у нас в нем роли. Но, раз случилось так неожиданно познакомиться, можно это знакомство и продолжить. Ты как считаешь?

 - Я только за!

 - Тогда нам необходимо обменяться номерами телефонов и при первой же возможности встретиться!

 - Так и поступим.

 Мы обменялись контактами и договорились обязательно встретиться. Если я буду в Москве – звоню ей, если она в Питере – звонит мне.

 - Ну, вот и замечательно.

 - Да!

 А наш поезд, между тем, въезжал в Петербург. Потянулись угрюмые пакгаузы Ижорских заводов, мрачные заборы Металлостроя, поезд убавил ход. Пассажиры на соседних местах собирали вещи. Кто-то ругался на непослушного ребенка в конце вагона.

 - Тебя будут встречать? – спросил я Женю.

 - Вряд ли. Не люблю, когда меня встречают, сама до места доберусь.

 - А меня, наверное, будут.

 - Друзья?

 - Да.

 - Понятно, - в ее голосе скользнула едва заметная грусть.

 По вагону прошла проводница:

 - Через десять минут прибываем!

 Мы стали собираться. Я достал свою сумку и одел китель, фуражку оставил в руках. Люди потихоньку тянулись к тамбуру.

 - Ну что, пойдем?

 - Пойдем.

 Мы стали двигаться по проходу к выходу из вагона.

 - Не торопитесь, - кричала проводница, - все успеют выйти.

 Поезд въезжал на Московский вокзал, маневрируя по путям. Мимо поплыл перрон, на котором толпились встречающие.

 - Вот и приехали, - сказал я вслух.

 - Да. А ты совсем не поспал.

 - Я-то что… Вот тебе не дал…

 - Я еще успею, - улыбнулась Женя.

 Наконец поезд остановился. Проводница открыла дверь из вагона. Пассажиры потянулись из вагона. Мы следом протолкались к выходу. Я вышел первым и подал Жене руку. Она легонько прыгнула на платформу.

 - Давай теперь прощаться, - улыбнулась она.

 - Давай.

 - Ну пока!

 - Пока. Я тебе позвоню.

 - Хорошо. Обязательно позвони.

 И она пошла прочь. Я остался стоять.

 Сквозь толпу увидел приближающихся друзей: они меня узнали и двигались ко мне, широко улыбаясь и приветственно махая руками. Я же провожал взглядом свою новую знакомую, она лавировала в толпе, постепенно удаляясь. Внезапно остановилась, обернулась и, найдя меня глазами, улыбнулась. Потом пошла прочь, уже не оборачиваясь. Улыбнулся и я.

Помню, мне так хотелось остаться

Где-то рядом с тобой… навсегда…

А мимо мелькали станции,

Мимо неслись города.

Мы знали: пусты обещанья,

Меня ждали дела, тебя – старый друг,

И впереди как синоним прощанья

Из болот выползал Петербург.

Рассекая реальность перроном

На до и после этих коротких часов,

Когда в душной утробе вагона

Мы лишали друг друга снов.

Не забыть улыбки мне девичьей

И твоих глаз двух живых огней,

Но как в песне у Макаревича

Каждый пошел своею дорогой, а поезд – своей.

 Я почти закончил родившееся где-то внутри стихотворение. Строки, запечатлевшие еще один виток сюжета в этом спектакле под названием «Жизнь». В спектакле, где нам уготованы подчас совершенно неожиданные роли. Пусть все так и будет. Эта песнь спета, но сколько их еще впереди?

 Я пошел навстречу друзьям.