Он любил его. Любил, как никого другого никогда не любил, страстно и самозабвенно. Несомненно, это была порочная связь, он знал, но ему было плевать на мнение окружающих. Что они в этом понимали? Что вообще они могли понимать с их глупыми понятиями и комплексами, которыми были набиты?

 А он… он преклонялся перед ним, своим возлюбленным. Он находил в нем то, что утерял в себе; вместе они создавали целое, порознь – нет. Только с ним он не чувствовал одиночества – того, которое рождает высшую степень отчуждения, зовущуюся смертью. С ним он не мог умереть, без него – умер бы моментально.

 Единственное, что тяготило его – это то, что он не знал, как к нему относится его возлюбленный. Нет, конечно, тот всегда был пылок с ним и всецело отдавался страсти, но было в нем что-то неощутимо холодное, неживое что ли. Словно он был равнодушен к тому, что он делает. Вот и сейчас…

 Хотя нет, сейчас он был возбужден: его губы дрожали, он видел на них капельки слюны, его глаза горели от возбуждения. Он не стал ждать и прильнул к этим губам: они слились, их слюна смешалась, языки сплелись живым узлом.

 Это длилось долго, хотя на время было плевать им обоим; секунды были лишь пылью в сравнении с их чувством, которое громадой вставало над временем и пространством. Когда их губы разомкнулись, и он отстранился, он увидел, что в глазах его любовника стоят слезы. И тотчас же почувствовал слезы в своих.

 Они смотрели друг на друга и плакали, теперь он знал, что они оба любят друг друга: не только он, но и его возлюбленный… Несмотря на всю его холодность. Хотя нет, холод – от стекла, да-да это всего лишь стекло. Потому что сейчас на него смотрели два любящих глаза. С ним целовались любящие его губы. Любовь всей его жизни была перед ним. И он смотрел на него. Это было его отражение.