В эту пятницу мы с Эшли, Мэтом и Крис участвовали в благотворительном ужине – кормили бездомных. Всего собралось двадцать студентов. Первым делом нас отвели в Уилсон-холл и целый час объясняли, как себя вести. Эшли, Мэт и Крис уже бывали на таких выездах, но всё равно слушали внимательно, и мне показалось, что это забавно, потому что говорили нам, в общем-то, банальные вещи. Сказали, что главное на благотворительном ужине – наша безопасность.

– Никаких кошельков. Никто не берёт с собой денег. Это раз, – перечисляла одна из организаторов.

Это была очень бодрая женщина с тяжёлой причёской из африканских косичек. Я всегда боялся таких людей – слишком уверенных в себе и в окружающем мире, если и не горящих, как римские свечи, то уж точно готовых каждый день выжимать в пол свою педаль газа и при первой возможности цеплять к себе сразу несколько гружёных прицепов.

– Я ещё повторю, но уже сейчас слушайте внимательно. Никто не ходит поодиночке. Это два. Что бы ни случилось, кто-то из ваших друзей должен быть рядом. И никто не принимает никаких подарков. Это три. Всё понятно?

Кроме этих трёх правил, было ещё пять или шесть, но я почти не слушал их, а только разглядывал женщину и думал, всегда ли она такая и как ей удаётся говорить так строго, чётко и при этом улыбаться, показывая, что она доброжелательная. Мне захотелось увидеть, какая она дома, когда на неё никто не смотрит. Почему-то я был уверен, что даже наедине с собой она оставалась такой же заряженной, прямолинейной и очень живой. Наверное, таким людям нельзя останавливаться. Они не умеют стоять. А если остановятся, то упадут, как какой-нибудь велосипед без подножки. Собственно, весь час я только об этом и думал и почти ничего не уловил из инструкции. В итоге это сыграло со мной злую шутку.

Вечером, к семи часам, мы на двух угловатых «Ford Transit» спустились под один из чикагских мостов и там, возле мусорных баков, устроили открытую столовую. Растянули по раскладным столикам скатерть, поставили баки с газировкой, вытащили большие изотермические контейнеры и стали раскладывать еду по пластиковым тарелкам. На вывоз бездомным пошло всё, что осталось от ужина в студенческой столовой. Вообще, еды было много, и я думал, что людей тоже будет много, но в первые двадцать минут к нам никто не подошёл.

В одном из фургонов включили Синатру. Когда заиграла «A man alone», мы с Эшли переглянулись, и было приятно, что никто другой этого взгляда не прочитал бы, а мы так ничего и не сказали вслух – одного взгляда было достаточно, чтобы понять друг друга. А когда заиграла «Lonesome cities», тут даже обмениваться взглядами не понадобилось – мы оба знали, о чём сейчас думаем.

«And there’s a few more lonesome cities that I’d like to see… Bridge or two I’d like to cross».

Я уж решил, что мы так и простоим в одиночестве под ночным мостом и что в конце концов сами начнём есть привезённую еду, и это было бы забавно – получилось бы, что мы просто выехали на такой урбанистический пикник. Сказал об этом Эш – предложил ей сделать соответствующий рисунок. Она рассмеялась. Потом сказал Крис, которая отходила о чём-то говорить с той самой женщиной с тяжёлой причёской, но Крис сказала, что ничего весёлого тут нет, что бездомные стесняются приходить, хотя все знают о традиции нашего университета по пятницам устраивать бесплатные столовые. Правда, всякий раз столовые были в разных местах, наверное, это вносило определённую путаницу. Но потом появились первые бездомные, и тут уж было не до Синатры и не до шуток.

Каждый студент должен был выбрать себе подопечного, показать ему, где что лежит, и обязательно ужинать вместе с ним. Женщина с тяжёлой причёской ещё по дороге сказала: для бездомных важно, что мы будем есть одну пищу – так, будто мы друзья. И попросила не задавать слишком личных вопросов и ни с кем не спорить – слушать, что тебе говорят, а в случае чего – отходить в сторону или обращаться к ней. Мэт сказал, что однажды пришлось вызвать полицию, потому что к столовой пришло несколько наркоманов и все тогда испугались, что они сделают что-нибудь плохое. Правда, они ничего такого не сделали, просто набрали еды и ушли, но организаторам это не понравилось, потому что по их правилам бездомные должны были всё съедать на месте и при этом обязательно общаться со студентами.

Я какое-то время стоял один и чувствовал себя глупо, будто уступал всем в каком-то необъявленном соревновании. Эшли, Мэт и Крис чуть ли не первые схватили себе бездомных и сразу нашли, о чём с ними говорить, а я в итоге ел в одиночестве. Но потом подошли другие, и теперь каждый мог выбрать себе подопечного.

Моим бездомным оказался Джим. Мужчина лет пятидесяти. На первый взгляд – здоровый, не сумасшедший. И одет нормально. Даже не верилось, что он бедняк. У него было куда больше опыта во всех этих мероприятиях, чем у меня, поэтому он сам начал разговор. Навалил себе на тарелку побольше сладкой картошки и сосисок, залил всё это кетчупом и первым делом рассказал, как умерли его родители. Сходив за добавкой – ел он довольно быстро, – сказал, что дом пришлось продать за долги, а без образования он не смог подыскать себе работу и вот уж двадцать четыре года живёт под этим самым мостом. У него тут есть своё местечко, за которое три раза пришлось драться.

– Я бы тебе показал, у меня там всё неплохо. Только вам нельзя так далеко ходить.

Джим лучше меня знал все правила, так что я мог расслабиться. Хотя, в общем, не отказался бы посмотреть, как он живёт. Джим сходил за газировкой, а я неспешно доедал тушёные овощи и думал, что у Джима свежее лицо и никаких следов алкоголя или чего-то подобного. Да и вообще, все бездомные тут были какие-то свежие, опрятные. Разве что два чернокожих старика были одеты в явно потрёпанные драповые пальто, но даже они выглядели скорее бутафорскими бездомными из какого-нибудь фильма, чем настоящими бедняками, вынужденными круглый год скитаться по улицам и просить милостыню.

Наевшись, Джим с улыбкой сказал, что хочет однажды уехать поближе к Техасу:

– Там потеплее. Мне в Чикаго нравится, но зимой тут, знаешь, прохладно, когда спишь под мостом.

Потом он рассказал, что в прошлом году его лучший друг так и сделал – уехал в Даллас, и Джим теперь надеялся к нему присоединиться. А я спросил Джима, читал ли он Керуака. Джим сказал, что слышал об этом авторе, но не более того. Я сказал, что ему непременно стоит прочитать «В дороге», и тут же отругал себя за глупый совет. Кому-кому, а Джиму едва ли был смысл читать эту книгу. Теперь я окончательно сник и мог только порадоваться, что Джим лучше меня исполнял свою роль – продолжал со мной общаться, хотя и поглядывал на меня с некоторым разочарованием, будто актёр на сцене, убедившийся, что его партнёр – бездарь, но вынужденный держать марку, чтобы окончательно не испоганить весь спектакль.

Джим сказал, что постарается не забыть имя автора, что он раз в неделю ходит в бесплатную библиотеку и там читает книжки про космос. Я сделал вид, что мне это интересно, хотя в общем-то сам факт, что бездомный ходит в библиотеку и читает что-то там про космос, меня удивил. Джим начал рассказывать мне про сложности перелёта на Марс, про реликтовое излучение и про то, с какими трудностями столкнутся первые переселенцы, когда прилетят на Красную планету. Меня это развеселило, потому что Джим с восторгом просветителя рассказывал самые обычные факты из школьной программы, делиться которыми постеснялся бы даже девятиклассник.

Тут я вспомнил вечер у Дайверов из «Ночь нежна» и решил, что сейчас самое время сыграть любознательного невежду, чтобы подарить Джиму «миг вожделенного превосходства». Я даже представил, что говорю с Макиско – каким он мог бы стать, если б оказался на улице. И всё пошло куда веселее. У нас получился настоящий разговор, каким он был запланирован организаторами благотворительного ужина. К девяти вечера почти все бездомные разошлись, а Джим, давно управившись с едой и влив в себя не меньше пяти стаканов газировки, продолжал увлечённо рассказывать мне про линии на Марсе, которые так похожи на гигантские оросительные каналы. Я заметил, что Эшли и Мэт с улыбкой поглядывают на нас, и надеялся, что они присоединятся к этому спектаклю, но к нам никто не подходил, потому что считалось, что у меня с Джимом получилось «найти контакт» – то, к чему так призывала женщина с тяжёлой причёской из африканских косичек.

Наконец я изобразил удивление, когда услышал, что на Марс нужно лететь в тот период, когда он находится на одной с нами стороне от Солнца, и на этом Джим, очень довольный собой, сказал, что должен идти. Странно, но под конец я понял, что по-своему получаю удовольствие от нашего разговора. И моё притворство уже не казалось чем-то смешным. Я всё сделал правильно.

Мне захотелось что-нибудь подарить Джиму. Несмотря на запрет, у меня был с собой кошелёк, а в нём, в кармашке для мелочи, лежала юбилейная десятка с Гагариным. Остальные монеты я уже раздарил, а эту почему-то оставил и, когда вспомнил о ней, чуть не подпрыгнул на месте – понял, что лучшего повода подарить её уже не будет. Пришлось на ощупь выковыривать десятку из кармашка, так как доставать кошелёк я боялся. И дело даже не в организаторах, а в том, что сам Джим мог бы подумать, что я решил дать ему денег, это было бы неправильно.

И вот я подарил ему монету и сказал, что на ней изображён космонавт Гагарин. Джим признался, что никогда о таком космонавте не слышал, и я расстроился, потому что подарок уже не выглядел таким удачным. Но когда я объяснил Джиму, что Гагарин первым из людей побывал в космосе, Джим обрадовался и пообещал обязательно что-нибудь прочитать об этом космонавте. В ответ подарил мне бронзовую монетку с дыркой – двадцать пять песет. Сказал, что лет шесть назад нашёл её на дороге под Эванстоном и с тех пор носил на удачу.

Когда мы уже сели в фургон, я сказал Эшли, что всё прошло не так уж и плохо, а на следующее утро я узнал, что женщина с тяжёлой причёской из африканских косичек запретила мне ездить с ними на благотворительные ужины. Кто-то из студентов увидел, как я дал Джиму монету, и рассказал ей об этом. Я нарушил едва ли не главное правило, о котором нам твердили целый час в Уилсон-холле: «Не давать бездомным деньги». И никому не было дела до того, что десять рублей – это как два четвертака, что подарок был символическим. Но я не расстроился, так как всё равно не планировал больше участвовать в таких поездках. А на обеде мы с Мэтом смеялись, представляя, как Джим пойдёт искать обменник, чтобы обменять мою десятку и потом с шумом прогулять её в каком-нибудь баре.