Пляжа в Трухильо не оказалось. Аня и не рассчитывала искупаться в океане, у неё и купальника не было, но в первый же день попросила Максима при случае проводить её до берега, и вот сегодня он направил такси мимо поворота к таунхаусу Дельгадо, прямиком к океану.

– Прекрасно! Осталось найти прокат шезлонгов, и можно загорать. – Дима ткнул тростью в громадный валун. В щелях показались и тут же скрылись большие, размером с ладонь, крабы.

Вдоль узкой полосы берега лежали сотни таких базальтовых валунов. Они трёхметровой крепостной стеной защищали район Буэнос-Айрес от штурмовавших его волн Тихого океана. Разлагающиеся туши ближайших пятиэтажек были под стать туманному пейзажу – стояли с пустыми глазницами окон, щербинами в разбитых дверях, и жизни в них сохранилось ещё меньше, чем в домах-коробках вроде того, который некогда принадлежал Гаспару Дельгадо. Яркие рисунки на валунах, а главное, заброшенные палатки не то детской ярмарки, не то парка аттракционов вносили разнообразие в общую серость, но смотрелись по-апокалиптичному жутко. Пугала даже задиристая улыбка Капитана Америки, нарисованного на павильоне-горке и бегущего к океану, будто в надежде проломить базальтовую гряду своим вибраниумовым щитом.

– Наверное, раньше тут было хорошо, – Аня с грустью провела рукой по чуть влажной поверхности валуна. Прислушалась к шумевшему за ним и отсюда не видимому прибою.

– Ну да, лет пятьдесят назад, – кивнул Дима.

– Думаешь, тут есть проход к воде? – спросила Аня и, не дождавшись ответа, пошла вдоль валунов.

Брат пошёл рядом с ней, а Максим отстал от них на несколько шагов. Его вчерашнее возбуждение окончательно ослабло, когда перед завтраком в гостиницу заглянул Артуро – сказал, что вновь положил тётю Исабель в больницу, и передал Максиму запасной ключ от квартиры своего дяди.

– Заходите, если будет желание. Осматривайте кабинет, мои карты. Может, что-нибудь и обнаружите. Свежий взгляд всегда полезен.

Максиму такое совпадение не понравилось. Он повсюду искал подвох. Наверное, предпочёл бы воспользоваться Димиными отмычками. Боялся ошибиться, угодить в ловушку. Аня его чувств не разделяла. Как и Дима, считала такие подозрения паранойей, но вслух своих мыслей не высказывала. Знала, что Максиму сейчас не до неё.

– Смотри! – Дима указал вперёд по береговой полосе, зажатой между валунами и окраиной Буэнос-Айреса.

Там, в посветлевшем тумане, показалась высокая, метров пять, не меньше, статуя женщины. Серая, будто сама слепленная из тумана, она сидела на каменной гряде лицом к городу и казалась носовой фигурой некогда праздничного, но давно затонувшего галеона. Сейчас весь район представлялся Ане погибшим кораблём, а местные жители, изредка выглядывавшие из окон полуразрушенных домов, – утопленниками, навсегда привязанными к своим каютам. Под рыхлым небом в самом деле могло показаться, что Аня с Максимом и Димой идут по океаническому дну. Ане сделалось страшно. Когда Максим, очнувшись от размышлений, предложил вернуться к заброшенной ярмарке, а оттуда наконец пойти к квартире Дельгадо, Аня не возражала. Прогулка по берегу выдалась не такой увлекательной, какой представлялась ещё несколько часов назад.

Прохода к воде – разлома или щели между базальтовыми валунами – они не обнаружили, но, едва добравшись до павильона с Капитаном Америкой, Максим сам предложил Ане взобраться на гряду и хотя бы мельком взглянуть на шумевшие за ними волны. Помог ей одолеть трёхметровый отвесный подъём; они увидели, что и по ту сторону гряды нет ни песка, ни какого-либо пляжа. Такие же серые камни, щели между которыми заселили полчища карминовых крабов. Гряда пологими ступенями уходила в грязную пену прибоя, а дальше стелилась необозримая рябь океана. Аня не выпускала руку Максима из своей. Они так и стояли, обдаваемые солёными брызгами, чувствуя, как холод студит их загоревшие лица. Молча всматривались вдаль и предвкушали покой, который должен вернуться к ним, когда история с дневником Затрапезного и Городом Солнца закончится.

Дима тем временем стоял внизу. Гонял тростью крабов. С унынием поглядывал на Аню и сейчас казался ей таким уязвимым и грустным, каким он был разве что в больнице после перелома ноги. Одолевая ветер, Аня крикнула, что поможет брату вскарабкаться к ним, наверх. Дима только махнул тростью и, не опираясь на неё, захромал в сторону бывшей ярмарки.

– Нужно спускаться, – позвал Максим.

Аня, помедлив, согласилась. Оставив океан позади, ещё долго прислушивалась к его затихавшему рокоту.

– Ну как там? – нехотя спросил Дима.

– Просторно…

Они свернули на улицу Антонио Матея. Остаток пути одолели молча и минут через десять вошли в квартиру Гаспара Дельгадо.

– Что мы ищем? – с сомнением спросил Дима. – Кормящую мать или телегу с картошкой?

– Ищем любую зацепку, – без улыбки ответил Максим и, закрыв за собой дверь, направился в спальню, а оттуда – в смежную комнату, такую пустую и тихую без увезённой в больницу Исабель.

Аня и Дима последовали за Максимом. Не представляли, с чего начать. В итоге без толку рассматривали карты Артуро, выдвигали ящики письменного стола. Перетащив пустовавшее кресло, заглянули под ковёр. Наугад простучали полистироловые плитки потолка. Никакого тайника там, разумеется, не обнаружили. Как сказал Дима, это было бы слишком просто для Сергея Владимировича.

Максим попросил Аню вслух переводить приколотые к пробковой доске записи, а сам опять заглянул в сейф в надежде отыскать скрытое отделение или не замеченные при первом осмотре символы. Всё было напрасно. Ни единой зацепки. Под конец Максим даже прощупал висевшие на окнах шторы.

– «Золото – это совершенство. Тот, кто владеет им, может совершить всё, что пожелает, и способен вводить человеческие души в рай», – прочитала Аня одну из выписанных и приколотых к стене цитат.

– Типичные слова для испанца, – усмехнулся Дима. – Мне теперь вообще кажется, что Артуро скорее ищет сам Город Солнца, чем своего дядю. Ну, или совмещает приятное с полезным. И дядю найти, и какое-нибудь сокровище – из тех, что припрятали Затрапезный и дель Кампо. Чем плохо?

– Может быть, – согласился Максим.

– Интересно, – промолвила Аня, когда они вернулись в спальню и продолжили поиски там, – а вот если находят сокровище… Оно большое? Ну, настоящее сокровище. Золото, серебро.

– Большое, – кивнул Дима, заглядывая в ящики комода. – Ломоносов как-то за свою оду о восшествии на престол Елизаветы Петровны получил две тысячи рублей серебром.

– Это много?

– Достаточно. Простой рабочий тогда получал столько за восемьдесят лет.

– Да уж…

– Так вот Михаилу Васильевичу пришлось нанимать грузчика, чтобы унести свой гонорар. Потому что ему разом выдали пятьдесят два килограмма серебряных монет.

– Неплохо…

– А могли выдать и медью. Тогда не обошлось бы без целой телеги, потому что медью две тысячи – это килограммов восемьсот. Так что да, если вдруг найдёшь сокровище, готовься заказывать грузовик. Спрятать его за пазуху и бежать через джунгли от диких индейцев не получится.

Осмотр спальни ничего не дал. Напоследок Максим перевернул старый, слежавшийся матрас с тёмно-жёлтыми пятнами и старательно его прощупал. Затем повёл всех обратно, в коридор.

В следующий час они осмотрели и сам коридор, и кухню, и туалет – там Максим, обыскивая бачок, умудрился сорвать поплавковый клапан, – и гостиную с её диваном без подушек, и крохотную прихожую. Аня везде открывала окна – впускала свежий воздух и приглушённый туманом солнечный свет. Участия в поисках не принимала, только следила, как Максим и Дима сосредоточенно отодвигают и осматривают всё, что можно было отодвинуть и осмотреть. В итоге взялась наводить после них порядок: расставляла по местам посуду из шкафов, задвигала стулья и поправляла ковровые дорожки.

Наконец все собрались в кабинете. Если в квартире Дельгадо и была своя тайна, её предстояло раскрыть именно здесь.

– Мы явно что-то упустили, – сказал Максим, вставая возле книжного шкафа.

– Я думал, что начну свою книгу с торта, – выдавил Дима, тщетно пытаясь стянуть с одного из стоявших тут радиаторов металлический кожух.

– Что? – не поняла Аня. Решила пока разложить на письменном столе рисунки Шустова.

– С торта. Безе с фруктовым ассорти. Манго, бананы и питайя… О, я бы сейчас не отказался от фрукта дракона. Интересно, он в Перу продаётся?

– Мы его ели на твой день рождения в Коломбо, – вспомнила Аня.

– После Канди я вернулся в этот ресторан и заказал точно такой же. Вы уже ехали в аэропорт, а я пил чай с тортом.

– Ты серьёзно? – Аня отвлеклась от рисунков и следила за братом. Он впервые открыто заговорил о том, что с ним происходило после их расставания в Коломбо.

– А когда в ресторан приехал Егоров, предложил ему кусочек. И он согласился.

– Очень мило, – отозвался Максим, теперь не стеснявшийся вываливать книги из шкафа на пол.

– Так вот, я хотел начать свою книгу с того эпизода. Но теперь-то у меня есть эпизод получше. Представь: перуанские трущобы, крики безумной женщины и ты, выламывающий крышку сливного бачка в пахнущем канализацией туалете. Как тебе? – Дима оставил в покое радиатор. Так и не снял с него кожух.

Максим не ответил. Должно быть, как и Аня, рассчитывал, что Дима расскажет о Егорове, ведь они провели вместе несколько дней. Илья Абрамович вполне мог вскользь упомянуть что-нибудь важное или хотя бы намекнуть, как им удалось найти маму Максима. Аня с дрожью вспомнила фотографии Екатерины Васильевны, которые Макс сжёг ещё в Хундере. Сама, получив такие снимки родителей и узнав о грозящей им опасности, Аня бы точно не смогла упорствовать в поисках – давно бы отдала Скоробогатову и статуэтку Инти-Виракочи, и ещё не решённую головоломку. Даже палантин отдала бы в придачу, хотя тот едва ли заинтересовал бы Аркадия Ивановича. Ну что ж, подарил бы Лизе.

– Как считаешь, загадку с рисунками придумал твой папа или Дельгадо? – спросил Дима, когда они втроём подошли к письменному столу.

– Это меня интересует в последнюю очередь, – выдавил Максим, а потом уже мягче добавил: – Наверное, отец. Ему весь мир представлялся подземным храмом Ауровиля. Он из своих подсказок тоже выстроил лабиринт. Надеялся, что маме понравится блуждать по его коридорам и биться о стены тупиков.

– Да уж… – Дима утомлённо посмотрел на разложенные листки. К ним добавилась и маска Ямараджи, которую Аня сняла с крючка.

Четыре рисунка. Четыре ошибки. Деревянная маска. И больше ничего.

– Формально ошибки тут три, – размышлял Дима. – На четвёртом рисунке скорее инородный предмет.

– Инородный для других, а для нас знакомый и понятный, – поправил Максим.

– Да. Но в остальном тут ошибок нет. Снег идти может. Два индейца нести разряженную мумию могут. Но что это, чёрт возьми, значит?

Кажется, они проделали с рисунками Шустова всё, на что хватило фантазии. Вспомнив о страшных лицах на стеле Раймонди, которые смотрелись одинаково законченными как сверху вниз, так и снизу вверх, Максим переворачивал рисунки отца, тщился с разных ракурсов найти что-то необычное. Выкладывал листки в новой последовательности, пробовал их соединить. Разрéзал оригинал на четыре квадрата – когда бумага высохла, тёмно-коричневые линии поблекли, но остались различимыми, – и попытался наложить их один на другой, а потом просветил лампой. Думал, что увидит какой-то особый узор или надпись. Злился на собственную беспомощность. Под конец чуть не смял рисунки в кулаках.

– По-моему, мы всё усложняем, – Дима отстранился от стола. – Сам подумай, у загадок Сергея Владимировича прежде были очевидные разгадки. Он спрятал свои тайны от чужих людей, но в действительности добраться до них было просто. Надень маску Ямараджи – увидишь скиталу. Сними глобус с подставки – он начнёт крутиться. Приложи подставку к углублению в стене – откроется тайник. Опусти карту в воду – проявится изображение.

– И что? – Максим дёрнул плечами.

– Значит, мы смотрим не туда, хотя все карты у нас на руках. Что, если рисунок с Ямараджей и снегопадом – это карта… Нет, не карта – инструкция! И тут указано, что делать. А ошибки на других рисунках показывают, что картошку, мать и амбар нужно игнорировать. Они неправильные. Лишние.

– Звучит логично, – признался Максим. – Только нас это ни к чему не приводит. Хорошо, инструкция. И что? Как её понять?

– А если тут как с глобусом? – Неожиданная догадка испугала, а затем вдохновила Аню.

– О чём ты?

– София сказала, тут четыре разных месяца. Точнее, три. Март, июнь, ноябрь. Ребёнка можно условно считать началом, то есть январём. Это даёт правильный порядок.

– Предположим, – Максим позволил Ане взять со стола листки.

Теперь и Дима заинтересовался её словами.

– Остаётся наложить рисунки на какую-нибудь карту. Например, на карту Перу. И в прорези глаз мы увидим какое-то особое место. Или буквы, из которых сложится новое название, как в случае с Ауровилем… – Едва произнеся последние слова вслух, Аня сразу разуверилась в своей догадке, а ведь в первое мгновение она показалась вполне допустимой.

– О господи, – Дима, разочарованный, отошёл от стола. – Ань, я же сказал: простое решение! Простое! А не вот это вот – положи на какую-то неведомо какую карту, сделай прорези в глазах, потом подсчитай буквы…

– Прости. Думала помочь.

– Помогла. Развеселила.

Все окончательно пали духом. Аня с Димой без толку расхаживали по комнате, и только Максим не сдавался, продолжал одержимо повторять то, что уже много раз делал раньше: осматривать книги, пустые чемоданы и письменный стол.

Спохватившись, Дима достал из рюкзака магнит, который ещё вчера выломал из детской игрушки – пластиковой удочки с набором таких же пластиковых рыбок. Нарочно купил её ради магнита, а теперь принялся водить им по стенам в надежде отыскать очередной геркон. Посмеивался, что и квартира Дельгадо сгорит. Не сгорела. И никакой тайник, как это случилось в Ауровиле, не открылся. Дима, отложив магнит, взялся простукивать стены и уговорил Максима отковырять ножом несколько голубеньких плиток возле двери. Сказал, что его с самого начала интересовала эта стена – единственная во всей квартире покрытая плиткой. Ничего, пусто. Опять тупик.

В конце концов Аня с Димой сели на ковёр возле стола и теперь наблюдали, как Максим ворошит разбросанные книги. Найдя среди них пульт от кондиционера – прежде он лежал на книжной полке, – замер. Стоял так почти минуту, прежде чем сказать:

– Ты говорил, что четвёртая картинка может быть инструкцией.

– Может, – кивнул Дима. – И я понял её значение. На рисунке три человека, и нас трое. Значит, будем тут торчать, пока кого-то из нас не вынесут вперёд ногами. Как тебе такое объяснение?

– Ямараджа на картинке, предположим, указывает на кабинет. То есть сама картинка – это комната, в которой мы находимся, – всё так же медленно произнёс Максим.

– И что?

– И в ней идёт снег.

– Думаешь включить кондиционер? – развеселился Дима.

Когда Максим показал ему пульт от кондиционера, улыбка Димы ослабла. Он, зачарованный, уставился на кнопки. Потом, ухватившись за столешницу рукой, вскочил с ковра. Взял четвёртый листок, словно тот ещё не отпечатался у него в памяти навязчивым образом, готовым являться в самых надоедливых кошмарах.

– Ты чего? – спросила Аня.

– Снежинки. Они…

– …точно такие, как снежинка на кнопке «холод», – кивнул Максим.

Теперь уже Аня встала, чтобы самой убедиться в его словах.

Снежинки в самом деле совпадали.

– Думаешь… – взволнованно начал Дима.

– Ты сам сказал. Инструкция. Значит, нужно воспроизвести картинку. Маска указывает на кабинет, а снежинки – на кондиционер.

– Ну хорошо, – Дима с сомнением проследил за тем, как Максим включает кондиционер. – Давай попробуем.

Максим нажал на кнопку «холод». Старый кондиционер, чья металлическая решётка торчала над книжным шкафом, пискнул, прокашлялся глубинным треском и заработал. В комнату потянуло плесенью и пылью.

– Смотрите по сторонам, – скомандовал Максим. – Ничего не изменилось?

– Пока ничего. – Дима повернулся к стене с плитками.

Через несколько минут напрасного ожидания Максим закрыл ставни и дверь. Включил свет и, подняв пульт над головой, установил на кондиционере нижний предел, восемнадцать градусов.

– Может, подождём в гостиной? – Аня начала зябнуть.

– Идите. Я останусь.

В итоге остались втроём. Сели на пол возле книжного шкафа. Набросили на плечи палантин из сейфа. Замерли в ожидании.

Зажатая между Димой и Максимом, Аня всё же никак не могла унять дрожь. Слишком резким получился переход от жары к холоду. Кондиционер монотонно жужжал, превращая кабинет в холодильную камеру, но видимых результатов это не приносило.

– Может, принесём из морозильника лёд? – покривился Дима.

– Принесём, если понадобится. – Максим то и дело поворачивал голову, стараясь не выпускать из виду ни одного угла комнаты.

– Ну да, конечно. Что ты ещё мог сказать?..

Если холод каким-то образом открывал потайную дверцу, хотя Аня не могла представить, как такое возможно, то становилось понятным присутствие сразу трёх обогревателей. Ведь после кондиционера нужно каждый раз прогревать комнату! Хорошо бы за дверцей лежал дневник Затрапезного. О да! Это было бы весьма кстати. Вот так взять и оборвать затянувшееся безумие с перелётами через весь земной шар. Не хотелось и думать, каково сейчас родителям. Папа уже, наверное, пол-Индии перетряс, постучался в двери всех ашрамов в поисках девушки с татуировкой колибри. Да… Зря они упомянули колибри. Папа и в самом деле может выйти на Зои. Вот она удивится!

Аня представила, как тут лет пять назад сидели Шустов и Дельгадо со своей женой. Как укрывались этим палантином и ждали, когда холод откроет скрытый проход. Куда? В подвал? Аня не любила подвалы. Отвлекала себя сумбуром мыслей, теребила узелки на нитях палантина и старалась потеснее придвинуться к Максиму.

Дима, хохотнув, прервал Анины размышления. Сказал, что им нужно придумать правдоподобную историю и как-то объяснить своё поведение Артуро, если тот вдруг сюда заявится.

– Странная картинка, да? Сидим тут под кондиционером. Мёрзнем.

– Мы же из России, – улыбнулась Аня. – У Максима вот родственники в Иркутске. Скажем, что соскучились по холоду.

– Ещё и полкомнаты разворошили, – продолжал Дима. – И это Максу надо сказать спасибо, что не выломал карнизы.

– Тут нет карнизов, – отозвался Максим.

– Мда, не повезло. Ну тогда спасибо, что стол не разломал.

– Ещё не вечер.

– Понятно. Разломаешь, если понадобится.

– Точно.

Ожидание затягивалось. Кондиционер жужжал не переставая, но холод не приносил результатов. Хорошо хоть запах плесени постепенно развеялся.

Продрогнув, Аня подумывала сбегать в спальню – принести оттуда одеяло Исабель, но боялась невзначай помешать эксперименту. Не хотела подвести Максима. В конце концов, он ей с самого начала предлагал ждать в гостиной.

Дима тоже промёрз. Палантин был слишком короткий, чтобы сполна укрыть трёх человек. Обхватив колени, Дима рассказывал, как однажды вернётся в Трухильо, чтобы сводить Софию в ресторан. Как будет за ней ухаживать, а потом, если получится, останется тут с ней жить. Сопровождал всё это смешками, но Аня знала, что девушка из музея ему действительно понравилась. Кажется, Диме всегда нравились такие – маленькие, хрупкие, но уверенные в себе и непоколебимо отстаивающие свою правоту.

Затем Дима взялся шутить о ревности Максима к Артуро. Пытался как-то расшевелить его. Смеясь, повторял вопросы, с которыми Максим приставал к Ане, и надменно добавлял: «Не вспомните ль какой-нибудь вы грех, который милость Божья не простила?» – однако заметной реакции не добился. Максим молчал. Наверное, даже толком не слушал друга. Повернувшись к нему, Аня спросила:

– А знаешь, как Артуро тебя называет? – Сама же ответила: – Идальго.

– Чудесно, – вздохнул Максим, по-прежнему оглядывая комнату.

– А меня? – поинтересовался Дима.

– Тебя называет кабальеро, – Аня, не сдержавшись, рассмеялась. О том, что её Артуро изредка называл Дульсинеей, она умолчала.

Дима вспылил. «Кабальеро» в буквальном переводе означало всадника, и Диме тут почудилась насмешка над его хромотой. Ещё на днях он с увлечением слушал Артуро, конспектировал его отсылки к истории Перу, а теперь припомнил всё, что можно было в нём высмеять: от Стены рубежей до шаткого стула перед телевизором. Под конец придумал ему собственное прозвище. Донья Пепа. Дело в том, что о прежней полноте Артуро напоминала не только футболка пятьдесят восьмого размера – у него на кухне всюду стояли невскрытые упаковки печенья и конфет: «Чтобы не забывать, от чего я отказался». Артуро каждый месяц обновлял свою съедобную экспозицию. Там были и привычные «Орео», и местные «Касино» с шоколадом, хрустящие «Гласитас», но больше всего он закупал бордовых упаковок с жутковатым рисунком улыбчивой негритянки. Её волосы и грудь были призывно посыпаны цветными сахарными шариками, а над раскрытой ладонью красовалась надпись: «Донья Пепа».

– Теперь так и буду его называть, – заявил Дима.

– Господи, – вырвавшись из-под палантина, вскочил Максим. – Какие же мы дураки!

Аня и Дима с удивлением посмотрели на него. Решили, что он так отреагировал на их болтовню, а потом увидели, как Максим подбежал к одному из радиаторов. Осмотрев его, подключил к розетке и до упора выкрутил регулятор температуры.

– Ты чего? – спросил Дима, когда Максим проделал то же самое с остальными радиаторами и взялся за пульт кондиционера.

– Всё просто, Дим. Проще, чем мы думали. Четыре рисунка. И на каждом ошибка. Мать не должна держать ребёнка на руках. Картошку не должны складывать в телегу. Амбар не должны строить с клинчатым сводом. А в месте, обозначенном маской Ямараджи, не должен идти снег! Понимаешь? Ямараджа – не ошибка. Ты правильно сказал, он – инородный предмет. Ошибка именно в ноябрьском снеге. В Трухильо его не бывает. Тут вообще не бывает снега. И это единственное, что мы можем исправить.

– То есть… – Дима, упираясь руками в стену, поднялся на ноги, – то есть нужно исправить ошибки на рисунках? Сделать всё наоборот, так, что ли?

– Именно!

Кондиционер отчаянно запищал, когда Максим стал переключать его с холода на обогрев.

– На рисунках – ошибки. И в кабинете Дельгадо – ошибка. Батареи. Их тут не должно быть. Тут не бывает настолько холодно, чтобы ставить сразу три обогревателя. Точнее, четыре, – Максим убедился, что повысил температуру на кондиционере до предела. – Вот и вся разгадка.

Аня осталась на полу. Закуталась в палантин и безучастно смотрела на Диму с Максимом. Не верила, что их задумка сработает. Кажется, смысла в ней было не больше, чем в предыдущей. Нагреть комнату… Что это даст? Они запутались и готовы были ухватиться за любое мало-мальски правдоподобное решение головоломки. Хотя Аня признавала, что новая теория Максима впервые охватывала сразу все странности загадки: от исторических ошибок до Ямараджи со снежинками. Оставалось ждать.

На этот раз ждали молча. Больше никаких шуток про Софию и Артуро, никаких разговоров о том, что племянник Дельгадо подумает, застав их посреди разбросанных книг.

Вместо запаха плесени появился едкий запах гари. Радиаторы побулькивали маслом, раскалялись, а кондиционер, распространяя по комнате сухое тепло, утробно, басовито гудел.

Холод отступил. Аня начала потеть под палантином. Сбросила его. Подумала, что сейчас отчасти повторились перепады температуры, с которыми они столкнулись на пути из Манали в Лех. Тогда тоже приходилось то натягивать шерстяные вещи, то раздеваться до футболок.

По-прежнему ничего не происходило.

Дима с Максимом, уверовавшие в правильность своих действий, озабоченно ходили по комнате. В предвкушении опять осматривали чемоданы, стол, книжный шкаф. Как заведённые, в бесчисленный раз проделывали одно и то же.

Дышать становилось всё сложнее. Закрытая комната быстро разогрелась. Они будто лежали в пластиковом контейнере под открытым перуанским солнцем. Одежда липла к влажной коже, и недавняя прохлада вспоминалась с вожделением.

Дима с Максимом остановились посреди комнаты. Взглянули друг на друга и без слов почти одновременно бросились к ковру. Закатали его. Пол они осмотрели ещё в первый день и не обнаружили в нём ни малейших щелей, но теперь подумали, что где-то в глубине бетона сработает скрытый механизм, как и в ауровильском доме Шустова. Ошиблись. В полу не оказалось никакого механизма. Он был в стене. Именно с неё, из-под самого потолка в углу, выскочила голубенькая плитка. Аня от неожиданности вздрогнула. Затаилась. Даже дышать боялась. И только чувствовала, как по телу отдаётся участившаяся дробь сердца. Плитка упала на оголённый пол и разбилась. Несколько крупных осколков отлетели в сторону. На одном из них Аня заметила что-то серебристое.

Дима с Максимом не шевелились. Смотрели под потолок – туда, где обнажилась тёмно-серая поверхность бетона. Ни углубления, ни полости. Только бетон. Аня уже решила, что упавшая плитка – лишь совпадение, когда Дима восторженно заявил:

– А ведь я знал! Сразу догадался, с этой стеной что-то не так. А? Говорил же? Ну, говорил?!

Максим переставил стул к стене. Поднявшись на него, ударил ножом Сальникова по месту, ещё минуту назад скрытому от их глаз. Оказалось, что там пескобетон. Максим пробил его с первого удара и тут же принялся крошить стену лезвием, а Дима тем временем озадаченно подбирал осколки разбившейся плитки.

– Феноменально, – прошептал он, больше интересуясь самим механизмом, а не полостью в стене, которую поспешно расчищал Максим. – Кажется, я догадываюсь, как Сергей Владимирович… Удивительно. Так просто и так… – Дима не подобрал сло́ва.

Подцепил от одного из осколков что-то серебристое и сжал это в кулаке. Когда Аня встала с пола и приблизилась к брату, он вытянул к ней руку, показал на раскрытой ладони небольшое пятно перетекавшего металла – от него на коже оставался сероватый налёт.

– Ртуть? – с ужасом спросила Аня.

– Лучше. Галлий.

Впоследствии, детально обследовав полость, Дима установил, что Сергей Владимирович притянул плитку на пружинах к стене, возможно, по углам подмазал её клеем, чтобы та сидела ровно и не выделялась среди других плиток, и закрепил её внутренним крючком.

– Нам классе в девятом учитель физики принёс ложку из галлия. – Дима любовался тем, как металлическое пятно неспешно, стоило наклонить руку, перетекало в его ладони. – Ложка как ложка. Можно сметану есть. А потом он опустил её в горячий чай. И ложка расплавилась. Температура плавления галлия – около тридцати градусов, понимаешь? Его даже используют для пожарных сигнализаций: они срабатывают и без открытого огня. Вот и получается, что Сергей Владимирович установил в стене галлиевый штырь, а к нему уже прикрепил основание крючка, на котором держалась плитка. И закрепил его, конечно, из смежной комнаты, то есть из гостиной. С той же стороны прикрыл фольгой, чтобы он так просто не расплавился. Обыкновенная теплоизоляция. Солнце в угол всё равно не попадает, но квартира и сама по себе может прогреться в сильную жару. А тут… Включи три обогревателя, кондиционер, подожди, пока они раскочегарят стену, пока тепло доберётся до галлиевого штыря – и он начнёт плавиться. Всего-то нужно градусов тридцать пять, чтобы уж наверняка! Дальше сработают пружины. Вот и получилось, что плитка вылетела из стены вместе с крючком – он, кажется, из алюминия – и куском расплавленного галлия… Удивительно. Как я и говорил, Сергей Владимирович сделал свой тайник надёжным, но открыть его было несложно. А с магнитами я бы тут ничего не добился. Алюминий и галлий не магнитят, а пружины, хоть и стальные, не такие большие. Но… Как мы вообще сразу не догадались? Теоретически, такую загадку – от карты Урос до тайника – можно решить за час или два. Нужно просто сосредоточиться.

В само́м тайнике обнаружилась перевязанная шпагатом стопка старых конвертов. Письма. С марками и штампами. Достаточно было взглянуть на имена адресатов, чтобы понять: в руки Максима попала переписка его отца с Гаспаром Дельгадо. Анина надежда найти здесь дневник Затрапезного не оправдалась.

Убедившись, что в стене больше ничего нет, Максим выключил обогреватели и кондиционер. Распахнул окна и дверь. Аня с Димой помогли ему прибраться в комнате. А вот скрыть тайник они не могли. Во-первых, плитка разбилась. Во-вторых, Максим, проверяя полость, ненароком пробил стену насквозь – теперь дыра виднелась и со стороны гостиной.

– Донья Пепа всё поймёт, – вздохнул Дима.

– Не страшно. – Максим повесил на место маску Ямараджи. Она свою роль сыграла. Правитель мира мёртвых в очередной раз помог им увидеть жизнь Шустова-старшего. – Завтра нас уже не будет в Трухильо. Уедем на утреннем автобусе.

– Куда? – Аня сложила и отдала Максиму палантин.

– Подальше отсюда. – Максим закрыл сумку. Ещё раз осмотрелся в кабинете. – Там будет видно. Слишком уж много людей знают, что мы в Трухильо.