– Ты имеешь к этому отношение? – Максим вышел из комнаты.

Дима с Аней уже полчаса ждали его в просторном коридоре. Молча сидели на диване, поглядывали на запертую дверь. Аню подташнивало. А ведь Дима ей с первого дня предлагал выпить «Сорочи пильс». Теперь сестра согласилась, но боялась тревожить Максима, поэтому пока не заходила за облатками в комнату.

– Ты имеешь к этому отношение? – спокойно, разделяя слова, повторил Максим и показал кусочки разорванной фотографии. Не стоило её рвать. Могла бы пригодиться.

– Ты теперь во всём будешь меня подозревать?

– Просто ответь.

– Нет, не имею.

– Ты знал, что такая фотография вообще существует?

– Нет, не знал.

На этом допрос окончился. Максим опустился на линолеум – сел под окном, в которое просматривались стены сейчас опустевшей комнаты. Аня могла наконец заглянуть за облатками. Вместо этого пересела к Максиму. Положила ему голову на плечо и что-то прошептала.

Дима злился из-за устроенного ему допроса, но даже не представлял, как бы сам повёл себя, если бы увидел на той фотографии свою маму. Хотя нет, знал. Отдал бы всё. Без раздумий. Если потребовалось бы, ночью стащил бы у Максима и статуэтку, и переписку Шустова с Дельгадо. Позвонил бы Егорову и первым же рейсом улетел бы в Мадрид.

Максим, кажется, и на этот раз не хотел сдаваться. Отчасти он был прав – едва ли Скоробогатов согласится забыть о неудобных, слишком долго выказывавших строптивость свидетелях. Однако с каждым днём они только дальше заходили за черту невозврата. На что рассчитывал Максим? Предположим, им удастся пройти по следам Шустова-старшего и в конце концов раскрыть его тайну. Что потом? Шантажировать Скоробогатова? Потребовать от него гарантий безопасности? Но какие тут могут быть гарантии?

По коридору изредка пробегали то ли родственники хозяйки, то ли жильцы из двух других комнат. Здоровались сдержанной улыбкой и шли дальше. К счастью, не пытались завести разговор.

– Что собираешься делать? – спросил Дима, когда молчание стало утомительным.

– Полечу в Икитос.

– Полетим, – поправила его Аня.

Диме было невыносимо смотреть на её побледневшее лицо. Оставив на диване трость, он сам прошёл в комнату, вынес сестре облатку и бутылку воды.

– Думаешь, проводник, как там его…

– Марден, – отозвался Максим. – Марден Рохас Посо.

– Думаешь, он всё ещё там?

– Нужно проверить. Он может знать, где отец и что с ним случилось. Его имя выделено в первом же письме. Следовательно, он был для нас главной, если не решающей зацепкой.

– Прошло три с половиной года. – Дима вернулся на диван. Как они сидят на полу? Он же ледяной! – Ты сам говорил, что дата на карте Урос, март пятнадцатого года, – последний рубеж, после которого Сергей Владимирович должен был окончательно исчезнуть и скорее всего исчез.

– Нужно попробовать.

– Ясно… Возвращаемся в Лиму и оттуда летим в Икитос?

– Не всё так просто. За нами следят. А я не хочу никого привести к Мардену. Ты ведь знаешь, на что они способны. Это было бы нечестно. Он живёт себе, живёт, обо всём забыл, а тут – мы. Хватит того, что случилось с Джерри.

Дима сжал кулаки. Почувствовал в словах Максима очередной укор. Но разве он один был виноват в смерти монаха?

– Значит, за всем стоит наша донья Пепа? – Дима сдержал негодование. Постепенно учился контролировать себя.

– Уверен. Больше некому. И нам нужно от него оторваться. Точнее, от тех, кого Артуро за нами послал.

– Мда… – Дима принялся катать по коленям трость. – Того мужчину в зелёных штанах ты видел, когда доньи Пепы не было рядом, ведь так? Это логично. Зачем рисковать и бежать по следу, когда наша Пепка и сама знает, где ты. Надо этим воспользоваться.

– Как? – Максим, не отнимая затылка от стены, посмотрел на Диму.

– Подожди… Главное – усыпить его бдительность. Нельзя делать резких движений.

Дима чувствовал, как из сумбура мыслей прорастает что-то интересное. В конце концов, его план там, в Коломбо, сработал. Егоров поверил ему и позволил Максу с Аней ускользнуть. Почему бы опять не провернуть что-нибудь подобное? Будет неплохой эпизод для книги. И пусть Максим после этого скажет, что Дима был обузой!

– Нужно вернуться в Трухильо, – выпалил он, не успев толком сформулировать для себя задуманное.

– В Трухильо? – поморщился Максим.

– Да. Пусть Пепка думает, что у него всё под контролем.

– И что дальше?

– Дальше будет весело, поверь. Тебе понравится.

Дима продолжал говорить, с каждым словом убеждаясь в замысловатой красоте плана, который придумывал на ходу, без подготовки. Монах Джерри ещё в Далхуси, когда Диму лихорадило из-за противомалярийных таблеток, сказал ему: «Однажды твои слабости станут твоей силой. Просто изучи их как следует». Ну что ж, за последние месяцы Дима изучил многие из своих слабостей и, кажется, был готов ими воспользоваться. Когда он закончил говорить, Максим закрыл глаза. Услышанный план ему явно не понравился. «Слишком рискованно». «Слишком сложно». «Мы не можем точно предсказать, как поступит Артуро». Наверняка сейчас твердил себе нечто подобное. Но другого плана у него всё равно не было, а разорванная фотография в его руке обжигала. Поэтому в итоге Максим согласился.

– Просто доверься мне, – удовлетворённо сказал Дима. Приятно было осознавать, что теперь всё зависело от него. – Но мне понадобятся твои деньги.

– Это деньги отца.

– Тем лучше. Ань, – Дима посмотрел на молчавшую сестру, – твоя помощь мне тоже понадобится.

– Я всё сделаю.

Ночевать отправились в одну из гостиниц на проспекте Сентенарио. На этом настоял Максим. В гостевом доме было небезопасно, ведь никто не помешал чужакам проникнуть в их комнату и оставить там снимок Екатерины Васильевны. Договорились в дальнейшем действовать по Диминому плану.

Аня с Димой уже легли в кровати, а Максим продолжал с обезумевшим видом ходить по номеру. Доставал из сумки статуэтку Инти-Виракочи, просматривал расшифрованные и переведённые письма, заново листал тетради отца и бормотал его последнюю подсказку: «Вместо крови прольётся вода», – будто надеялся вот так, в отчаянном усилии решить все загадки Сергея Владимировича разом. Даже выскочил из номера, должно быть, надеясь пройтись по ночному городу и успокоиться, но тут же вернулся и заставил всех подняться. Сказал, что нужно перевести ещё хотя бы одно письмо. Аня с Димой не сопротивлялись. Покорно взялись за очередной зашифрованный листок.

С новым отрывком, который, к счастью, оказался не таким большим, втроём управились за полчаса. Получив исходный вариант на испанском, Аня вслух перевела его на русский.

Шустов-старший сообщал Дельгадо, что ему в каком-то захолустном нидерландском музее удалось раздобыть новый памятник, не включённый в список коллекционера, однако, по предположению Сергея Владимировича, созданный кем-то из соляриев. Возможно, своё предположение он как-то объяснял в несохранившихся страницах письма, а тут, по сути, даже не указывал, как этот памятник выглядит. Писал только, что обнаружил на нём карту.

Она составлена скрупулёзно, со всем тщанием в деталях, и всё же я уверен, что практического применения у неё не было. По моей классификации, разделяющей историю Города Солнца на шесть периодов, данный памятник я бы отнёс к Расцвету, то есть к четвёртому периоду, и посчитал бы насмешкой одного из соляриев над теми, кому, по его мнению, были недоступны блага его таинственного убежища. При ближайшем рассмотрении такая насмешка представляется не просто изощрённой, а чудовищной. Мастер, составивший карту, считал, что она ведёт в возрождённый Эдем, однако сделал всё, чтобы ни один из обывателей, заполучивших памятник, возможно, по довольно высокой цене, никогда не распознал на нём карту, а распознав, всё равно не смог бы ею воспользоваться, не зная, к какой местности её применить.

Дальше Шустов-старший писал, что находка могла бы подстегнуть Скоробогатова искать новые артефакты из Города Солнца в надежде, что карты будут обнаружены и на них, однако Аркадию Ивановичу он ничего не сказал – карту Скоробогатов не видел.

И больше ни слова.

Максим наконец сдался. Отпустил всех и сам лёг спать.

– Думаешь, твою маму… Правда, что… – прошептал Дима, но так и не смог закончить начатую фразу. Казалось безумием, что кто-то додумался морить голодом Екатерину Васильевну. Впрочем, стоило ли удивляться после всего, что Дима видел? Достаточно было вспомнить ауровильский подвал с распростёртой на столе Аней.

Утром Дима предложил Максиму сфотографировать письма и сжечь, сохранить только электронные копии в облачном хранилище. Максим отказался. Заявил, что его отец не доверял интернету – переписывался с Дельгадо по обычной почте, – и он не станет.

– Как знаешь…

Весь путь до Трухильо Дима просидел с ноутбуком. Готовился к предстоявшему разговору с Артуро. Если на серпантинах подкатывала тошнота, откидывался на подголовник, но затем упрямо возвращался к скачанным книгам и собственным конспектам. Знал, что времени на подготовку в самом Трухильо не будет. Ему хотелось задержаться в Уарасе, подольше посидеть за материалами, чтобы наверняка продумать нужные ходы, однако Максим, едва проснувшись, сказал: «Второй день». И никто не спросил его, о чём он говорит. Все и так поняли. Выехали из Уараса утренним рейсом.

В автобусе Дима заметил, как Максим достал из сумки разобранную «Моторолу Рейзер». Телефон ему в Ауровиле передала Лиза Скоробогатова. В его контактах был лишь один номер, по которому Максим в итоге ни разу не звонил. Лиза могла знать, где прячут Екатерину Васильевну. Максим держал телефон не меньше десяти минут. Потом со злостью забросил «Моторолу» назад в сумку. Даже не вставил аккумулятор. Они ведь до сих пор не понимали истинных причин, по которым Лиза им тогда помогла сбежать от людей своего отца.

В Трухильо заселились в прежнюю гостиницу с её коллекцией керамических реплик на первом этаже. Дима знал, что Археологический музей уже закрыт, но первым делом поехал именно туда. Попросил Аню сопровождать его. Требовалась помощь экскурсовода Софии. Сам бы он не справился. Тут хоть полгода сиди с книгами. Племянник Дельгадо слишком хорошо подготовлен, чтобы вот так, с наскока, вывести его из себя в разговоре об инках и испанцах; между тем Артуро нужно было непременно раззадорить. Это была часть Диминого плана.

В музее никого, кроме охранника, не оказалось. Анины мольбы его не впечатлили. За ограждение он не пустил. Назвать домашний адрес и телефон Софии не соизволил.

– Обойдёмся, – Дима ударил тростью по зарослям ракитника.

Его тонкие стебли венчались красными бутонами из двух вогнутых лепестков. Со стороны могло показаться, что это и не бутоны вовсе, а стайка бабочек – облепила высокую траву и должна вспорхнуть после удара тростью. Несколько лепестков в самом деле сорвались, однако никуда не улетели – кружась, упали на запылённый тротуар.

Весь вечер готовились к завтрашнему дню.

Максим достал очередное письмо. В полночь к нему присоединилась Аня, а Дима, приняв душ, лёг в кровать и вновь взялся за историю конкисты. Правда, вынужденно отлучился, чтобы выставить в коридор свои ортопедические, чересчур тёплые для южноамериканского побережья и потому пропахшие потом ботинки.

Перед сном Аня с Максимом управились с двумя новыми письмами. Дима им не помогал, однако всякий раз отвлекался от ноутбука, чтобы послушать перевод, который сестра зачитывала вслух.

В первом из двух писем Гаспар рассказывал о предметах роскоши, официально закупленных для самого Карлоса дель Кампо, однако, судя по их объёмам и разнообразию, отправленных прямиком в Город Солнца. Это подтверждали и даты, стоявшие в документах на закупку: от тысяча семьсот семьдесят четвёртого, то есть незадолго до появления там Александра Берга, а возможно, и других мастеров, соблазнённых брошюрами «Эль соль де ля либертад», до тысяча семьсот девяносто третьего, то есть года, когда коллекционер зарегистрировал в приходной книге первые памятники якобы погибших художников и ювелиров. Всё это, по признанию Дельгадо, подтверждало теорию Шустова-старшего об итоговом упадке Города Солнца после почти двадцатилетнего процветания.

В закупках значились бархат из Лилля, лён и сукно из Амстердама, шёлк из Пекина, специи и ароматические масла из других городов Востока и ещё порядка восьмидесяти разнообразных позиций, среди которых отдельным пунктом указывались кружева из Брабанта. Были в этом списке и товары из России, прежде всего художественные, возможно, заказанные по просьбе отправившихся в Город Солнца русских живописцев.

– Теперь понятно, – сказала Аня, – почему совпадает химический состав красок всех четырёх известных картин Берга. Вот и ответ на загадку, которая так мучила Погосяна.

– Сам Андрей Ашотович об этом уже не узнает, – отозвался Дима.

Упоминание о погибшем друге мамы явно не понравилось Максиму. Он не успел до конца расшифровать первое письмо, однако, услышав перевод начальных абзацев, отбросил его. Схватился за следующее. Расшифровал по таблице с алфавитами «Isis» несколько строк и вновь вспылил – сжав кулаки так, что хрустнули пальцы, вернулся к тексту о поставках в Город Солнца. Понимал, что даже в таком письме может обнаружить нечто ценное, вроде упоминания о проводнике из Икитоса или доктора из Чавин-де-Уантара, будь он неладен со своими обвисшими щеками. К сожалению, Дельгадо и дальше рассказывал исключительно о закупках Карлоса дель Кампо, где особенно выделял ртуть из перуанских копий в Уанкавелике. Было непонятно, к чему вдруг соляриям понадобилась ртуть, да ещё в таком объёме:

Разве что они там у себя в возрождённом Эдеме разработали месторождение серебра и втайне от испанской короны добывали его амальгамацией. Предположение почти невероятное, но допустимое. Это объяснило бы выбор места под Город Солнца. Что скажешь?

– Так значит, всё-таки серебряный Эльдорадо? – спросила озадаченная Аня.

– Читай дальше, – попросил Максим, нервно подковыривая облезавшую на шее кожу.

А вообще любопытно получается. Если добавить ко всем этим кружевам продуктовые закупки, от пшеницы до вина с оливковым маслом, получится, что Затрапезный и дель Кампо хотели воссоздать в своём диком уголке вполне европейский уют! Считай, заботились о переселенцах, хотя, ей-богу, это смешно. Кошмарное расточительство. Ясно, почему наши чудо-меценаты быстренько разорились.

Убедившись, что в первом письме нет ничего важного, Максим перешёл к следующему. В нём Дельгадо сообщал Шустову-старшему, что обнаружил документы о чернокожих рабах, предположительно бежавших с хлопковой плантации дель Кампо в шестьдесят восьмом году. Некоторых поймали спустя двадцать пять лет. Собственно, их даже ловить не пришлось – они сами заявились на асьенду, тогда уже не принадлежавшую дель Кампо. Гаспару удалось найти текст их допроса.

Разумеется, Серхио, ты захочешь напомнить мне, как за два года до побега рабов, в шестьдесят шестом году, Затрапезный переправил в Южную Америку полсотни рабочих своей ярославской мануфактуры. Не буду спорить, совпадение кажется неслучайным, а значит, можно предположить, что никакого побега не было – он лишь стал прикрытием для нашего плантатора, переселившего рабов по своей же воле. Не берусь утверждать, будто они отправились на строительство Города Солнца, однако, по твоей гипотезе, оно началось в те годы, всего за три-четыре года до появления севильского «Эль соль де ля либертад». Скорее всего, рабы не знали, что числятся сбежавшими, иначе как объяснить их до нелепости наивное возвращение на плантацию?

Далее Гаспар писал, что с чернокожими рабами на асьенду дель Кампо вернулись и несколько работавших там индейцев. Они оставили наиболее интересные сведения, хотя допрашивавший их человек едва ли придал им значение. Индейцы утверждали, что якобы все двадцать пять лет отлучки провели в свободной стране, где своими глазами видели возрождение уака – великих богов-первопредков.

На допросе они разве что о новом пришествии Виракочи не говорили. Но если разобрать их чудесные суеверия, давно переплетённые с христианскими представлениями, получится захватывающая картина. Во-первых, они упомянули виденные ими жилища уамани, которые, как тебе известно, до конкисты почитались богами гор. А значит, Город Солнца располагался не просто на востоке от Анд, но, если уж на то пошло, в верхних джунглях, которые сами индейцы называют «сельва альта», или на их границе с «сельва баха», нижними джунглями. Иначе о каких богах гор можно говорить?

По словам Дельгадо, в допросе помимо прочего упоминался храм Мамы Окльо с каменными вратами, выполненными в виде размыкающейся змеиной пасти. Упоминались и другие храмы, посвящённые божествам, в своё время включённым в пантеон инков. Всё это, как и невероятный для восемнадцатого века храм-мечеть, обнаруженный на полотне Одинцова, одного из русских соляриев, давало Гаспару повод утверждать, что Сергей Владимирович не ошибся: основатели Города Солнца действительно объявили, а главное, воплотили абсолютное равенство религий. Возможно, для того, чтобы заманить к себе ещё больше рабочих.

Не забывай, что долгие годы мусульманам и евреям, даже обращённым в христианство, было официально запрещено пребывать на испанских землях Южной Америки. А тут – такая вольница.

И ведь ты не станешь отрицать, Серхио, что строительство храмов, подобных храму Мамы Окльо, не могло не вдохновить индейцев, прежде всего горных регионов. Рискну предположить, что это была уступка их суевериям, благодаря которой они с ещё большим рвением служили Городу Солнца, а значит, и целям, которые там преследовали наши Затрапезный и дель Кампо. Более того, в допросе есть и совсем фантастические заявления, вроде тех, что место, в котором жили беглые рабы и сопровождавшие их индейцы, – истинный центр мироздания, от которого остальной мир расходится четырьмя равными частями. Ты ведь понимаешь, что это значит?

– А что это значит? – Аня подковыривала узелки палантина, на котором сейчас лежали остальные, ещё не расшифрованные письма.

– Ну… Вообще, инки называли Куско центром мироздания, – пояснил Дима. – И свою империю они делили на четыре суйю, у которых формально не было предельной границы. Отсюда и название – Тауантинсуйю, то есть «четыре четверти».

– Не было предельной границы… Это как?

– Их суйю простирались, скажем так, в бесконечность от единого начала – царственного Куско. Весь мир принадлежал инкам. Наверное, в Городе Солнца эта уверенность как-то обыгрывалась.

– Да уж…

В конце письма Дельгадо сообщал, что индейцы так и не смогли объяснить причин, по которым вдруг сбежали или были изгнаны из столь прекрасного места.

– В каком году их поймали? – уточнил Дима.

– В шестьдесят восьмом они сбежали, – Аня нашла соответствующую строку в письме. – А через двадцать пять лет вернулись. Это…

– Девяносто третий, – Максим опередил её в подсчётах.

– Год, когда Город Солнца начал торговать своими памятниками, – кивнул Дима. – Всё сходится. Начался период Упадка. Пятый из тех, что выделял твой папа.

– Дальше, – потребовал Максим. Не хотел отвлекаться на эти сейчас неуместные рассуждения.

Собственно, Ане оставалось перевести несколько абзацев. В них Дельгадо писал, что индейцы, помимо прочего, упомянули гнев богов, все предыдущие годы мирно, почти благодушно обращавшихся к своим последователям громоподобным голосом крови.

Допускаю, что «гневом богов» индейцы и охарактеризовали событие, вынудившее их покинуть Город Солнца. Ничего более на этот счёт, даже самой завалящей подробности, они во время допроса не выдали. А если и выдали, в записи их слова не попали, так как, скорее всего, были сочтены малоинтересными – и без того в документе хватало «индейской, чудом уцелевшей ереси». Так что выводы, Серхио, делай сам. Тут я могу лишь развести руками и признать свою беспомощность.

И да, чуть было не запамятовал кое-что любопытное. Индейцы ведь утверждали, что их и чернокожих рабов было в десять раз больше, и погибли они не от тропических болезней или укусов змей, как можно было бы предположить, а по воле разъярённого бога, не пожелавшего их отпустить и пославшего вслед за ними, цитирую, «тени своего гнева». Они якобы много дней преследовали их в образе «гигантов с обезображенными лицами на груди». Вот такая захватывающая история, нелепая, конечно, но отчасти подтверждающая, что картины, о которых я писал тебе ранее, в самом деле принадлежали кисти нашего Вердехо. Возможно, люди с лицами на груди стали частью одного из возрождённых в Городе Солнца культов уари, или тиауанако, или чавин с их богами, говорившими голосом крови.

– Голосом крови, – прошептала Аня. – Значит, они там в самом деле проводили жертвоприношения, как и чавин со своим Ланзоном? А может… Как думаешь, – Аня посмотрела на Максима, – этот голос крови как-то связан с подсказкой твоего папы?

– «Вместо крови прольётся вода»? Предлагаешь вернуться в Чавин и полить Ланзон водой? И что, по-твоему, произойдёт?

– Бог его знает…

– Чавинский бог, – усмехнувшись, поправил Дима.

За очередное письмо, а их ещё оставалось пять, браться не стали. И так просидели до двух часов ночи.

Утром их разбудил администратор. Сказал, что на имя Шустова-младшего пришёл конверт.

В конверте оказалась новая фотография Екатерины Васильевны.

Перед ней не было ни обеденного стола, ни изощрённого разнообразия блюд. Обычная одежда сменилась неким подобием безразмерной тюремной робы. Мама Максима сидела привязанная к громоздкому деревянному стулу с подлокотниками. На сей раз в объектив не смотрела. Опустила голову, позволив волосам упасть ей на лицо. Немножко ссутулилась. На обороте фотографии значилась цифра «3».

– Третий день. – Голос Максима сделался совсем низким, почти сиплым. У него дрожали руки. И Дима угадывал в этой дрожи больше злости – звериной, оскаленной, – чем страха.

Кем бы ни был человек, удерживавший и снимавший Екатерину Васильевну, он теперь не опасался напоминать, что его люди рядом и внимательно следят за каждым новым шагом Максима.

Фотографию Максим порвал. Обсуждать её отказался и потребовал скорее приступить к задуманному, так что Дима с Аней торопливо позавтракали в гостинице и сразу взяли такси до Археологического музея, где и застали ещё не успевшую провести ни одной экскурсии Софию. Нельзя сказать, что она обрадовалась их появлению, однако с уже привычной мягкостью согласилась ответить на Димины вопросы.

Пройдясь по собственным записям, дополнив их замечаниями Софии, Дима рассудил, что готов к противостоянию с Артуро. Едва ли получится одолеть его в споре об испанской конкисте, чего, собственно, и не требовалось, но хорошенько раззадорить белозубого донью – это пожалуйста, теперь Дима верил в свои силы. Впрочем, спор с племянником Дельгадо станет завершающим этапом. Пока что предстояло сосредоточиться на этапе начальном.

Вернувшись в гостиницу, Аня с Димой ещё два часа просидели за ноутбуком, сделали несколько звонков, после чего, подгоняемые Максимом, наконец заключили, что подготовка завершена. Ещё раз кратко проговорили основные этапы плана, так как в ближайшее время такой возможности не предвиделось, затем Аня позвонила Артуро. Сказала ему, что Максим выяснил кое-что интересное, связанное с Дельгадо и Шустовым-старшим, и готов этим поделиться, для чего назначает ему, Артуро, встречу в квартире Гаспара. На вопрос, почему именно там, ответила, что Максу нужно ещё раз взглянуть на обе открытки – со стелой и башней, – которые до сих пор лежали в кабинете.

– Как он отреагировал? – нервничая, спросил Дима.

– Вроде заинтересовался. – Аня повела плечами. – Через час будет на месте.

Прошло только двадцать минут, а донья Пепа уже сам прискакал в отель. Заявил, что всё равно был поблизости и не смог утерпеть.

– Значит, готов заглотить наживку, – прошептал Дима. – Весь трепещет и пребывает в предвкушении.

Максим с Димой не спорил.