– В Мехико в тысяча пятьсот тридцать первом году перед одним из индейцев предстала Дева Мария в образе прекрасной индианки, которую нарекли Гваделупе. Так вот, епископ не стал этого оспаривать. Со временем Гваделупе признали покровительницей Новой Испании, а потом и официально канонизировали в Европе. Как тебе такая история?

Артуро, широко улыбаясь, наклонился к Диме. Они сидели втроём на одном ряду. Аня возле иллюминатора, Артуро у прохода. Говорить приходилось громко, чтобы слова не терялись в шуме двигателей. Максим тем временем спал сзади. Полностью доверился Диме и не вмешивался. Он бы всё равно не смог ничего добавить. Аня не отказалась бы и сама вздремнуть, однако вынужденно переводила разговор брата с Артуро, от которого сегодня нестерпимо пахло сладкой ванилью – запах его туалетной воды угадывался даже в салоне самолёта, где, как правило, все запахи притупляются и смешиваются в единую прохладную духоту.

– И таких историй много! – Артуро с готовностью ввязался в спор с Димой. Значит, брат неплохо подготовился – знал, как надавить на самолюбие Артуро и его приверженность тому, что сам Дима назвал испаноцентричностью. – Возьми хоть Святую Деву Копакабаны, покровительницу Титикаки! Когда прилетим, нужно обязательно сходить в её храм. Наконец, вспомни креолку Росу Лимскую и мулата Мартина де Порресе. Я повторю. Креолка. И мулат. И оба были причислены к лику святых! Поверь, это далеко не единичные случаи.

К чему я это рассказываю? Всё просто. Можно говорить о разном, и я не оспариваю факты, которые ты перечислил, – да, да и да, всякое бывало, – но по сути испанцы относились к индейцам как к равным братьям по вере. Когда конкиста только началась, когда инки ещё не услышали первых проповедей, уже тогда Церковь официально признала их идолопоклонниками.

Артуро ненадолго замолчал. Посмотрел с улыбкой на Аню, словно не был уверен, что она верно перевела последнее слово, затем спросил:

– Чувствуешь разницу между идолопоклонником и безбожником?

Дима вяло качнул головой. Быть может, в самом деле не чувствовал разницы, а мог и просто отыгрывать роль. Цель он поставил одну – раззадорить Артуро, увлечь его спором, а под конец разозлить своим упрямством и своими аргументами, большую часть которых ему подсказала София из Археологического музея в Трухильо.

Самолёт несколько раз тряхнуло. Не самый удобный «эйрбас» с тесным салоном, где даже Аня чувствовала себя неуютно. Максим, сидевший неподалёку, и вовсе кое-как втиснул колени в проём между рядами. Как он только уснул?

– Ну, в чём разница? – настаивал Артуро.

– Разница в терминах, – обронил Дима и повернул голову к иллюминатору.

– В терминах! – воскликнул Артуро. – Зачем эти… увиливания? Но ничего. Я понимаю. Тебе неприятно осознавать, что ты упустил нечто важное и поэтому столько времени пребывал в печальных заблуждениях. С кем не бывает! Так вот я тебе скажу, в чём разница. Безбожниками Церковь считала тех, кто навсегда потерян для веры. Они не способны услышать Благую Весть. Мусульмане, евреи и другие. А идолопоклонники – это язычники, подобные тем язычникам, которые приняли апостолов в первые годы христианства и прозрели. Вот кем Церковь считала индейцев – заблудшими детьми, просто не знавшими, где их родной дом. Точнее, забывшими к нему дорогу. Церковь тогда объявила, что в Перу за сотни лет до первых кораблей конкисты побывали апостолы Фома и Варфоломей. Как тебе такое, а?

Дима не ответил. По-прежнему смотрел в иллюминатор. Артуро уже несколько раз назвал Диму кабальеро. Несмотря на требование брата переводить всё в точности, это слово Аня игнорировала – опасалась, что оно помешает ему сконцентрироваться на своей роли.

– В годы конкисты, – продолжал Артуро, – Церковь объяснила индейцам, что они, сами того не подозревая, сохранили любовь к святому Варфоломею, просто за прошедшие века позабыли, кем он был, поэтому и стали по собственной наивности называть его богом Виракочей. Поклонялись ему, а в действительности ещё до первых миссионеров из Испании поклонялись доподлинному апостолу Христа. Исключительно так и никак иначе.

Артуро, довольный сказанным, откинулся на спинку кресла. Осторожно поправил новенькие очки. Синяк под левым глазом оставался налитым, синим, а переносица – припухшей. Что бы там ни говорил Максим, Аня не верила, что Артуро способен нарочно подставиться под такой удар. Да, пример Лизы заставил их сомневаться в окружающих, но одно дело пощёчина, а тут удар, от которого могла остаться трещина, если не перелом.

– Ну? – Артуро начал успокаиваться. – Будешь по-прежнему утверждать, что Церковь лишь помогала испанцам поработить и разграбить перуанцев?

– Буду, – кивнул Дима.

Артуро не сдержал снисходительный смех. Так смеются над упрямым ребёнком, доводящим своё упрямство до абсурда.

– Тогда вспомни, что испанская корона с первых лет конкисты учредила институт энкомьенды – земельного владения, которое переходило под власть конкистадоров вместе с жившими на нём индейцами, но! – Артуро поучительно вздёрнул указательный палец. – С обязанностью не просто защищать индейцев, а способствовать их возвращению в лоно Церкви и, главное, их обучению! Даже Писарро мирился с такими обязанностями.

– Даром что сам он, как и почти все конкистадоры, был безграмотным. За всю жизнь не прочитал, не написал ни единой строчки, – усмехнулся Дима.

– Ну… – Артуро с сожалением развёл руками, – они были прежде всего солдатами. Поэтому роль воспитателей на себя со временем взяли иезуиты – самоотверженно согласились нести крест, уж прости за каламбур, миссионерства. И надо сказать, подошли к своим обязанностям основательно. Изучали местные верования и обычаи, старались примирить их с идеями христианства, чтобы возвращение в истинную Церковь не было для индейцев слишком болезненным. Смешно сказать, доходило до того, что порой Церковь не возражала против традиционных индейских танцев на богослужении! Для Старого Света дело невиданное.

– Иезуиты самоотверженно несли слово Христа в языческое Перу, – подытожил Дима. Прежде чем Артуро успел с ним согласиться, добавил: – И в итоге стали самыми крупными землевладельцами в Южной Америке.

Артуро явно не ждал такого выпада. Застыл, приоткрыв рот и задержав дыхание. Ещё не подобрал нужных слов для отповеди, а Дима нанёс новый удар:

– Я уж молчу, что обращение индейцев в христианство официально считалось главным, скажем так, юридическим оправданием колонизации Перу. Для испанской короны это была единственная возможность отстоять своё право на захват южноамериканских земель, которое тогда пытались оспорить другие страны. Вот и объяснение их религиозному рвению. А идти по индейским селениям с огнём инквизиции было бы глупо, потому что испанской короне требовались рабочие руки – работники выносливые и, главное, привычные к местному климату. Зачем убивать? Лучше использовать. Например, в шахтах Потоси, которые фра Доминго де Санто Томас назвал преддверием ада.

Почти в точности повторив слова Софии, Дима, кажется, остался доволен. Аня гордилась братом и не без удовольствия подметила, как в ответ распалился Артуро. Племянник Дельгадо говорил не умолкая. Жестикулировал, барабанил пальцами по откидному столику, пускал в ход названия, имена и термины, в которых Аня просто не могла разобраться – едва поспевала хотя бы в целом передавать значение его тирад. Артуро не охладили даже объявленная посадка, а затем и само приземление в Хульяке. Дима этого и добивался. По его плану требовалось вывести Артуро из себя и поддерживать в нём горячность не меньше двух часов – отсчёт начался в ту минуту, когда они на стойке такси заказали машину до Пуно. Их ожидал сорокаминутный переезд. Дима всё рассчитал. От точности их графика зависело многое.

– Двадцать минут первого, – Максим, сглатывая зевки, сверился с наручными часами. – Пока идём без отставания.

На выходе из аэропорта, ненадолго прервав свою затянувшуюся проповедь, Артуро купил упаковку леденцов с кокой. Стоявшая рядом с ним Аня с интересом осмотрела лежавшие в витрине кислородные баллоны, пластиковые бутылки нашатырного спирта, белые упаковки «Ацетазоламида», «Гравамина» и уже знакомые красно-синие упаковки «Сорочи пильс», которые они с Димой и Максимом начали пить ещё вчера, в Трухильо. Отдельно стоял чан, до краёв наполненный листьями коки. Их тут продавали вразвес.

Артуро протянул Ане несколько леденцов. Она отказалась.

– Напрасно. С высотой шутки плохи. Не забывай, Дульсинея, мы в горах, хотя на первый взгляд и не скажешь.

Когда они проехали полпути до Пуно, Аня убедилась: вокруг не было ни намёка, что самолёт забросил их от океанского побережья на высоту трёх тысяч восьмисот метров над уровнем моря. Вдали виднелись самые обычные, заросшие разнотравьем холмы, разрозненные озёра и цветущие жёлтым поля. Никаких заснеженных пиков или мертвенных каменистых гряд. Обычный пейзаж, в котором не удавалось выделить ничего примечательного. Разве что трава росла на удивление короткая, будто стриженная под парковый газон, и облака, пожалуй, стелились по небу непривычно низко, к тому же были какими-то сухими, будто наметёнными из муки грубого помола.

Бедность городов здесь, как и в низине, оставалась броской, а местами аляповато прикрытой цветастыми заплатами, вроде центральной аллеи в Хульяке с её фонарями и красными скатами черепичных крыш на фоне общей убогости кирпичных недостроенных домов и пасущейся возле супермаркета отары овец. Бережно, без огрехов выложенная плиткой аллея в Хульяке, как и большинство аллей, мимо которых таксист проезжал по дороге в Пуно, обрывалась в грязь битого асфальта. Подобные контрасты уже не удивляли.

По ступенчатому изволоку, спрятанные от птиц под целлофановые пакеты, росли разноцветные метёлки киноа. Рассматривая их, Аня чувствовала колющую лёгкость в груди. Где-то под макушкой назревало головокружение. Аня старалась двигаться как можно более плавно. Знала, что несколько дней, проведённых в Уарасе, и выпитые облатки помогут с акклиматизацией, и всё же опасалась, что сейчас, так невовремя, вернётся испытанная в лабиринте гостевого дома тошнота. Горло сузилось. Приходилось говорить через одышку.

Артуро, напротив, говорил с ещё большим жаром и не переставал щёлкать зажигалкой. Казалось, смена высоты – почти на четыре тысячи метров за каких-то два часа – на него совсем не давила. Аня за ним едва поспевала.

– Ты прав, но отчасти, – вещал он, сидя на заднем сидении между Аней и Димой. – Культура инков, которая на самом деле была культурой тех, кого они завоевали, никогда не принадлежала простым людям. Она была достоянием богатых и властных. Инков по крови. Инков по привилегии. А не простых андских крестьян или прибрежных рыбаков. Ну да я не об этом… Да, о чём же я?

Дима изредка вставлял краткие реплики, а когда Аня сказала ему, что больше не может переводить всё, о чём говорит Артуро, с пониманием кивнул. Этого и не требовалось.

– Ну да, конечно! – вскрикнул Артуро. – Предположим, испанская культура вытеснила инкскую. А ты не задумывался, что их культура всё равно однажды исчезла бы, как исчезали другие индейские культуры до них? И без нашей помощи о ней бы никто-ничего-никогда не узнал, как это случилось с ольмеками или, например, с чавин – мы ведь о них и знать-то толком не знаем. Понимаешь, к чему я клоню? У инков не было письменности! Они были обречены на забвение. Мы же подарили им алфавит. Миссионеры, над которыми ты посмеивался… Между прочим, именно они разработали словари и учебники по основным индейским языкам: кечуа, аймара, мочика… Эти языки стали литературными! У индейцев впервые появились риторика и поэтика, которые не могут существовать без литературного языка! Да что там, в Перу нельзя было рукополагать того, кто не владел хотя бы кечуа. Сам архиепископ владел несколькими индейскими наречиями и всегда поощрял изучение индейской истории. Мы старательно записывали индейские предания, легенды, их историю и всё, что когда-то составляло их культуру, а значит, в конечном счёте обессмертили её!

– «Изучай территорию, чтобы управлять ею», – прошептал Дима.

– Что?

– Слова короля Филиппа Второго.

– Ну хорошо, предположим. И что в этом плохого?

– Церковь изучала местные верования и мифологию с одной целью: найти в них хоть что-то, отчасти напоминавшее христианские образы. Адаптировать проще, чем насадить. Испанцы искали зацепки, уязвимые места – что угодно, только бы ослабить религиозное сопротивление индейцев. Церковь знала, что наименее сложный путь – убедить дикарей, будто те и сами исповедовали христианство, просто забыли, как это делать правильно. Отсюда и глупости, вроде той, что Виракоча – святой Варфоломей. Когда испанцы…

Артуро не дал Диме договорить. Чуть ли не криком перебил его и даже привлёк внимание водителя, до этого времени едва ли проявлявшего интерес к их разговору.

– Без пяти час, – посмотрев в зеркало заднего вида, сказал Максим. – Минут через десять будем в городе. Всё по графику.

– Ты как? – Когда Артуро ненадолго умолк, Аня протянула руку вперёд и коснулась щеки Максима. Щека была холодная, почти ледяная.

– Четвёртый день, – только и ответил Максим.

Аня напомнила себе, что должна быть сильной. Что бы с ними ни происходило, Екатерине Васильевне сейчас было хуже. Ане хватило нескольких часов в плену, чтобы утратить надежду на спасение, а Екатерина Васильевна уже четвёртые сутки сидела привязанная к стулу и к тому же лишённая пищи.

Чтобы привести себя в чувство, Аня несколько раз моргнула. В итоге её замутило ещё больше. Заболели мизинец и безымянный палец левой руки. Аня вдруг поняла, что с силой вдавливает их в ладонь. Постаралась расслабиться и не совершать лишних движений. Смотрела перед собой, в спинку переднего кресла. И надеялась, что Артуро согласится помолчать хотя бы несколько минут. Не согласился. Вернулся к разговору с неизменным пылом. Говорил о строительстве монастырей, университетов, больниц, о веке Просвещения в Европе, благами которого смогли насладиться и дикие жители Перу, а также о том, что образование индейцев шло на местных языках – изучение испанского, по сути, стало распространённым лишь в конце семнадцатого века, то есть почти через сто пятьдесят лет после начала конкисты.

Когда Пуно появился в прибрежной низине – барачно-кирпичный, с редкими вкраплениями синих крыш и белых многоэтажек, с высоты казавшийся частью коричневых холмов, – Артуро продолжал говорить. Не умолк он и в самом Пуно даже в ту минуту, когда машина остановилась возле гостиницы. Дима добился своего. Распалил его по-настоящему.

Аня медленно вышла из такси. Она будто с каждым шагом погружалась на дно синевшего неподалёку горного озера; не задыхалась, окружённая воздушным пузырём, но всё-таки тонула. Неприятное чувство.

– Час десять, – промолвил Максим.

В городе ощутимо пахло скотом – молочный и сейчас отзывавшийся тошнотой запах. А ещё пахло перепревшими травами, будто где-то совсем рядом пряталась гигантская яма компоста. И конечно же, пахло туалетной водой Артуро. Он что, успел опрокинуть на себя ещё полфлакона?

Все вместе направились к дверям гостиницы. Не знали, есть ли там свободные номера, да и не интересовались этим, потому что перед лестницей Аня остановилась. Предложила для начала зайти куда-нибудь перекусить. Сказала, что не успела толком позавтракать. Испугалась, что Артуро откажется. Он приехал с чемоданом. Аня поспешно добавила, что до берега идти не больше десяти минут – на самом деле ровно пятнадцать, они с Димой высчитали ещё позавчера; там непременно найдётся ресторанчик или кафе – на самом деле кафе, расположение которого они выяснили тогда же.

К счастью, Артуро не возражал. Кажется, только обрадовался возможности прогуляться. От нетерпения пританцовывал и с задором катил чемодан, перебрасывал его через выбоины в асфальте. Шагал бодро, то и дело обгонял всех, показывал, с каким наслаждением вдыхает мягкий, едва ощутимый горный воздух. Смеялся над собственными шутками и был доволен, жизнерадостен, словно, едва прибыв в Пуно, успел разом разгадать все загадки Шустова-старшего и заодно выяснить судьбу Дельгадо.

– Монашеские ордены не просто просвещали индейцев! – говорил он на ходу. – Они приобщали перуанцев к европейской культуре, открывали им её богатство во всех проявлениях: чувственных, декоративных, музыкальных. В Перу пришло настоящее искусство! И теперь оно было доступно не только инкам по крови, а всем – даже самый никудышный крестьянин мог насладиться чудесами архитектуры и живописи. Да, мы забрали у индейцев золото и серебро, которые они всё равно не ценили, но взамен!.. Взамен мы привезли сокровищницу зрительных и звуковых символов, способных истинно возвысить человека. Я уж не говорю о науке и возможности познавать окружающий мир без всех этих нелепых суеверий, вроде страха перед духами гор и озёр.

Путь до кафе на улице Вирхен-де-ла-Канделария занял больше времени, чем рассчитывал Дима. Всё из-за Ани. Она не могла быстро идти и одновременно переводить рассуждения Артуро. То и дело замедлялась, с притворным интересом осматривая квартал, через который они шли, а в действительности толком не различая ни его домов, ни уличного убранства и думая лишь о том, чтобы выровнять дыхание.

– Час тридцать пять, – сказал Максим, когда они вошли в затемнённую прихожую кафе.

Расставленные тут по углам метровые керамические боги отдалённо напоминали утерянную, точнее украденную, статуэтку Инти-Виракочи.

– И вот проходят годы, – не успокаивался Артуро. Его пылу позавидовали бы первые из прибывших сюда почти пять веков назад миссионеров. – И Маркос Сапата пишет для собора в Куско прекрасную «Тайную вечерю», где на столе перед Иисусом и его апостолами лежат папайя и другие местные фрукты, а главным блюдом изображена… шиншилла! О да, поджаренная дикая шиншилла, горная вискача. Как тебе такое, а? Я уж молчу, что в том же соборе стоит распятие с чернокожим Иисусом! А ты говоришь о нетерпимости и насильственном насаждении христианства!

Кафе было именно таким, как его описывали пользователи «Трипэдвайзера»: жарким и душным из-за стоявшей в конце зала открытой печи. «То что надо», – заявил Дима, прочитав позавчера несколько отрицательных отзывов от европейских туристов. Аня испугалась, что Максим поведёт их чуть ли не к са́мому дальнему из столиков, расположенному в каких-то пяти метрах от пышущих углей, однако он выбрал уединённое местечко за колонной. И на том спасибо.

– Тебе ещё мало? – продолжал Артуро, когда все сели за столик и без интереса склонились над двухсторонним листком меню. – Тогда вспомни перуанскую пятиоктавную оперную диву, дававшую концерты по всему миру, в лучших залах Старого Света. Не могу сказать, что она пела так уж прекрасно. Но… да, я бы… Просто вдумайся в это. Индейцы начали петь оперным голосом классические партии из Верди и…

– А кто сказал, что им это вообще было нужно? – перебил его Дима. – Кто сказал, что европейские зрительные и звуковые символы – такое великое счастье?

– То есть как? – опешил Артуро.

Подошедшему официанту он вальяжно сказал, что будет суп из киноа с тыквой и картошкой. Рекомендовал его и остальным, чем облегчил напрасные сомнения в выборе блюда, которое они всё равно не собирались есть.

– То есть как? – повторил Артуро.

Теперь он произносил слова не столь быстро и бодро. Словно вдруг усомнился в собственной правоте.

Дима нашёл на телефоне нужный фрагмент конспектов. Помедлив, озвучил его. Это были слова бразильского этнографа Курта Нимуендажу, в начале двадцатого века изучавшего дикие племена Амазонии и тогда же записавшего:

– «Они счастливы в своей бедности. До сегодняшнего дня они не проявили особого интереса к преимуществам цивилизации, и, за исключением ряда инструментов, в их быте нет почти никаких признаков постоянного контакта с цивилизованными людьми».

Аня говорила едва справляясь с дурнотой. Чувствовала под ногами озёрный ил. Окружавший её спасительный пузырь воздуха скукожился. По его стенкам расходилась ощутимая рябь. Сказывалась духота жаркого помещения. Ещё чуть-чуть, и пузырь лопнет. Вода хлынет внутрь, Аня захлебнётся.

– Какая глупость… – пробормотал Артуро.

Прежняя горячность окончательно покинула его. Племянник Дельгадо двигался и говорил всё медленнее. Снимал очки, принимался тереть глаза, моргал. Наконец чиркнул зажигалкой, словно в кафе и без того было мало огней, поставил её перед собой. Уставился на загоревшийся фитиль и продолжил, обращаясь больше к Максиму, сидевшему сбоку, чем к Диме, сидевшему напротив:

– Разве не очевидно, что у всех людей по всему нашему крохотному миру одна общая эволюционная цель? Ведь все мы в конечном счёте развиваемся в одном направлении, будь ты дикарь, набивающий соломой черепа своих врагов, или физик, расщепляющий атомное ядро. Это же очевидно…

Аня не переводила. Сосредоточилась на дыхании. И на том, как холод мягко покалывает кончики пальцев. Покалывает макушку и шею. Жар печных углей не мог его побороть, а только усиливал. Словно внутри, в теле, шёл сквозняк из окошка, за которым стыла настоящая зима. А в зале кафе кто-то разговаривал. Кажется, играла музыка. И официанты ходили. И потолок был тёмный, низкий. И Артуро продолжал говорить, не замечая, что никто не переводит его слов.

– Многое кажется нам совпадением… Все эти одинаковые пирамиды в разных, никак не связанных частях древнего света и схожие ритуалы, заставляющие всяких фантазёров говорить об Атлантиде, об инопланетянах и… Нет, нет… Да, о чём это я? Так вот… Ведь очевидно, что это не совпадения, а лишь естественный ход, логичный и неизбежный для всех людей как для одного вида. Мы все от природы выбираем наиболее оптимальные пути развития. Поэтому везде, с оговорками на топографию, проходим по одним и тем же вехам. А конечная цель одна. Конечная эволюционная цель всего человечества и каждого человека в отдельности – познание. Так говорил Серхио. Да и дядя Гаспар так говорил. Разве они были неправы? Разве это не счастье, когда мы принесли и сюда этим безграмотным полудиким индейцам свет своих знаний? Да, цена оказалась пугающей. Индейцы заплатили кровью и золотом. Но разве нам… разве мы не заплатили ещё больше? Разве наши собственные познания не записаны кровью наших предков, да и отчасти нашей собственной?..

– Два часа пять минут, – отозвался Максим.

Его спокойный голос придал Ане сил. Она постаралась выпрямиться на стуле. Увидела, как вяло улыбался Артуро. Увидела, каким бледным он казался над жёлтым огоньком зажигалки. Да нет, не казался. Был. Ни капли крови в его лице.

– Что-то мне дурно, – протяжно усмехнулся Артуро.

Вжал голову в плечи, напряг шею в подступавшем зевке, но так и не зевнул.

– Пойду, что ли, освежусь.

Посмотрел на Аню мутным, невидящим взором.

– Не знаешь, где тут туалет?

Едва скривил губы в улыбке.

– Надо, что ли, лицо ополоснуть.

Сказав это, прикрыл глаза. Сложил перед собой руки – задел зажигалку, и она упала, не погасла, – а потом медленно опустил на руки голову. Словно хотел шутливо показать, до чего устал. Огонёк «зиппо», лазурный вокруг фитиля и грязно-жёлтый на кончике, стал щекотать верхушку его лба, подпаливать короткие волосы.

Долгое мгновение тишины и неподвижности. Жуткий, выворачивающий запах палёных волос.

Артуро по-прежнему лежал на столе. Просто решил вздремнуть.

Максим перехватил зажигалку. Захлопнул её и отбросил в сторону. Она грохнула обо что-то каменное и твёрдое.

Артуро не пошевелился. Он был в обмороке.

Все, затаившись, ждали.

Аня старалась не дышать.

– Пожалуйста, на улицу. Я сейчас тоже… – прошептала она.

И тут Артуро, так и не очнувшись, взвился на месте – глубокая судорога распрямила его тело: от ступней до головы. Артуро откинуло на спинку стула. Ноги, вытянувшись стрелой, угодили прямиком в ножку стола, отчего тот двинулся на Диму с Аней. Опрокинулись и салфетница, и принесённый официантом графин с водой. Вода полилась по хлопчатобумажной скатерти, заструилась на пол.

Ещё один удар судороги, и Артуро боком повалился на пол. Упав, не согнулся, не размяк, а продолжил лежать неестественно вытянутый, напряжённый во всех мышцах разом.

– Готов, – выдавил Дима.

В следующее мгновение Максим уже помогал Ане встать. Она не заметила, как он оказался у неё за спиной. Не заметила и того, как к лежавшему без чувств Артуро подбежали официант и кто-то из посетителей. Они говорили по-испански, однако Аня не понимала их слов. Кто-то из них задел стол, и опрокинутый кувшин подкатился к краю, а потом сорвался. Разбился. И звон стекла был на удивление долгим, глухим.

Стенки воздушного пузыря, защищавшего Аню, истончились, дали течь. Илистая вода подступала к горлу. Звуки отдалились, глаза застила мутная плёнка, и Аня уже готовилась опуститься в липкое бесчувствие, когда ей в лицо пахнуло уличной свежестью. Она увидела перед собой обеспокоенного брата.

– Где Макс? – спросила Аня по-испански и тут поняла, что он стоит сзади. Подхватив её под мышки, удерживает на ногах.

– Пятнадцать минут третьего. Нужно идти.

Дима, бледный, всем весом опирался на трость. Аня с ужасом подумала, что сама сейчас выглядит такой же. Им тут всем досталось. Не хотелось даже гадать, как бы они себя чувствовали, если бы не таблетки. Хотя чего тут гадать. Ане хорошо запомнилось мгновение, когда огонёк зажигалки заструился по обескровленному лбу Артуро.

– Можешь идти? – мягко и в то же время настойчиво спросил Максим.

Ане потребовалось не меньше минуты, чтобы прийти в себя. Она с жадностью приняла от брата сразу три листика коки. Почувствовав, как крепнут стенки воздушного пузыря, как он вновь расширяется и позволяет дышать полной грудью, Аня по возможности твёрдо сказала:

– Идём.