Артуро вёл утомительную экскурсию по второму этажу своего дома. То и дело нарочито упоминал о личном знакомстве с Шустовым-старшим, всякий раз говорил о нём до того восторженно, что Максима подмывало ответить грубостью. Впрочем, Аня всё равно отказалась бы переводить его колкости.

Пройдя через весь зал, Артуро показывал коллекцию масок чанкайской культуры: «О нет, что вы, что вы. Конечно, это не подлинники. Но, поверьте, они выполнены с предельной точностью. Вот, посмотрите на эту маску. Оригинал находится в Лиме. Тут воспроизведён даже скол у правой глазницы». Артуро настойчиво рекомендовал Максиму сходить на местную Пласа-де-Армас и там непременно зайти в расположенную по соседству церковь Эль-Кармен, «прекрасный образчик колониальной культуры». Предложил сопроводить его туда и на месте рассказать историю церкви.

– Поверьте, она великолепна! – настаивал Артуро, поправляя полуободковые очки. – И дело не в фасадах. Там стоит алтарь, вырезанный в стиле чурригереско. В прекрасной сохранности.

– Там в самом деле может быть красиво, – робко заметила Аня.

Максим посмотрел на неё с укоризной. В надежде отделаться от навязчивого гостеприимства и в то же время отвечая вполне искренно, сказал:

– Не люблю храмы, крепости, дворцы.

– Почему?! – ужаснулся Артуро и щёлкнул своей серебристой «зиппо».

– Да, в них есть своя красота, не спорю. Все эти фрески, алтари и… колонны. Но мне сложно восхищаться тем, что было построено рабами. А в данном случае, – Максим указал на развешенные по стене маски, – построено рабами на руинах собственной культуры.

– Ну ты даёшь, – прошептал Дима.

Артуро чуть не захлебнулся в потоке вырвавшихся слов. Говорил долго и громко. Аня едва успевала переводить его рассуждения о колонизации Южной Америки. Максим особой заинтересованности не выказал, и как-то само собой получилось, что его место занял Дима; он только обрадовался возможности поговорить с человеком, хорошо знавшим историю Перу.

– Странно заявлять, что испанцы поработили индейцев! – настаивал Артуро. – Здесь, на территории Перу, до прихода конкистадоров проживали миллионы людей. Думаете, они были свободны? Нет! Они всегда оставались рабами собственной знати! Никто из тех, кого мы обобщённо называем инками, не мог самостоятельно выбрать ни род занятий, ни место жительства. Мужа или жену за них выбирало государство. Вы ещё ребёнок, едва научились ходить, а ваше будущее предрешено – будете вы ткать, плотничать, мастерить зернотёрки или добывать золото. И только попробуйте отказаться от того, что вам навязывают! Государство по всей строгости карало бродяг и бездельников. Вот так. А вы говорите, рабство. При испанцах ничего подобного не было.

Максим шаг за шагом отходил от разгорячившегося Артуро. Притворялся, что любуется тяжёлыми овальными кронами авокадо, росших за окном, – улица едва просматривалась через гущу их лавровых листьев, и дом стоял в приятном отъединении; ничто не мешало представить, что ты находишься, например, где-нибудь в уютном уголке Пиренейского полуострова. Затем Максим повернулся к Стене рубежей и поражений, которую с полчаса расхваливал Артуро. Сделал вид, что не успел по-настоящему насладиться её своеобразием.

Артуро на манёвры Максима не обращал внимания. С оживлением, отчасти подтверждавшим его слова о прежней работе преподавателем, отвечал на Димины вопросы:

– Нет. Никаких рынков, никаких денег. Да и торговли как таковой в Тауантинсуйю, в государстве инков, не существовало. Даже свободный обмен был запрещён. Всё необходимое индейцы получали с государственных складов. То есть за вас решали, как и чем вы будете питаться, какую одежду носить и в каком доме проведёте жизнь. Понимаете?

Аня не успевала перевести предыдущую фразу, когда Артуро в запальчивости начинал следующую, так что в зале почти одновременно звучали два голоса, изредка прерываемые голосом Димы.

Максим надеялся, что его отсутствия никто не заметит. Шаг за шагом продвигался к двери. Осматривал выкрашенную в бледно-зелёный цвет и хаотично завешенную деревянными полочками Стену рубежей. Артуро чуть ли не в первую очередь повёл гостей именно сюда. Начал рассказывать о ней ещё на лестнице:

– Знаю, обычно люди хвастают своими победами: дипломы, медали, почётные грамоты или фотографии с известными людьми, не так ли? Но победы – это всегда законченные истории. Стена побед – это кладбище, на котором вы отдаёте дань прошлому. Печальное зрелище. А моя Стена – собрание начал. Череда первых шагов. Когда я смотрю на неё или когда рассказываю о ней кому-то, чувствую себя по-настоящему живым.

На одной из полочек возвышался стеклянный колпак. Под ним на подставке лежала белая сигарета с едва различимой печатью «INKA» у фильтра и расположенным там же индейским профилем.

– Древняя! – сказал Артуро, когда они впервые подошли к Стене рубежей. – Найдена при раскопках. На самом деле нет, конечно. Шучу. Это моя тридцать седьмая последняя сигарета. Да, я много лет не мог бросить курить. Тщетно пробовал ровно тридцать шесть раз. И каждый раз с такой жалостью смотрел, как уголёк доходит до фильтра… Выбрасывал остальные сигареты, а на следующий день или через несколько дней покупал новую пачку. Ничто не помогало. А потом Серхио – да, Максим, ваш отец – сказал мне мудрую вещь. Вроде бы как это слова Ганди. Так вот, Шустов сказал, что «отказ от предмета желания без отказа от самого желания бесплоден, чего бы он ни стоил». И мне это помогло. Я понял, что последняя сигарета должна остаться вовсе не прикуренной. И всегда лежать на виду. Чтобы я помнил об истинной природе своего выбора.

На соседней полочке под таким же стеклянным колпаком лежал зуб. Как оказалось, не менее ценный экспонат Стены рубежей.

– О, это мой пятый верхний зуб, то есть второй премоляр. Его, как видите, вырвали, а зуб-то здоровый, ни пятнышка. Память о моей глупости. У меня на шестом, соседнем, зубе стояла пломба. Она со временем поизносилась, и через неё в корень попали бактерии. Нерв мне удалили, и я не почувствовал, как там растёт киста. То есть поначалу не почувствовал. А потом киста стала поддавливать и пятый, полностью здоровый зуб. Но к врачу я не пошёл. Всё откладывал. А когда решился, было поздно. Пришлось удалять и пятый, и шестой. Киста разрослась до гайморовой пазухи. Теперь я показываюсь дантисту каждые три месяца. Вот так.

Надо полагать, этот экспонат действительно изменил жизнь Артуро: зубы у него были ровные, белые, что он демонстрировал при любом удобном случае. С гордостью предложил всем осмотреть их вплоть до едва проглядывавших зубов мудрости – предельно широко раскрыл рот, чем, правда, напугал Диму. Только Аня согласилась заглянуть, даже похвалила прикус.

– Возраст – лучший учитель анатомии, – заявил довольный Артуро. – С годами не остаётся тела целиком, как это бывает в детстве, когда лишь изредка выделяется и тут же забывается ушибленная коленка или растянутое запястье. Теперь у меня нет зубов вообще, есть конкретный первый моляр-имплант, боковой резец с пломбой, центральный резец с трещинкой и так далее. Я уже знаю, где у меня почки и печень, где сердце. Тело превратилось в конструктор, в орудие. Я им пользуюсь, я поддерживаю его в отличной форме, однако оно перестало быть мною. И это удобно. Начинаешь более деловито к нему относиться и, например, спокойнее воспринимаешь его жидкости, которые раньше вызывали отвращение.

– Чудесно, – прошептал в ответ Максим.

На других полочках Стены лежали смятая десятиевровая купюра с надписями на полях, сломанная ручка, порванный блокнот, какой-то счёт с печатями и цифрами, подчёркнутыми красным маркером. И за каждым экспонатом стояла отдельная история. К счастью, Артуро ограничился рассказом лишь о тех, к которым проявила интерес Аня. Среди прочего она указала и на шестимиллиметровую песчинку, уютно выложенную на белоснежной ткани и похожую на крошку засохшей карамели. Песчинка оказалась конкрементом – камнем из почек Артуро, историю которого он не замедлил тут же рассказать.

Общение с племянником Дельгадо Максим полностью доверил Шмелёвым – сам в его присутствии предпочитал молчать. Вот только Артуро поначалу старался заговорить именно с Максимом и ещё в прихожей вслух подметил, как тот напоминает ему Шустова-старшего.

«А чего ты удивляешься? Ты в самом деле похож на отца». – «Я не удивляюсь. Просто злит, когда все вспоминают о нём с таким восторгом. Будто он святой мудрец, не меньше». – «Им знаком другой участок его поведенческого диапазона». – «Это точно. На моём участке отец бросил дедушку умирать и оставил семью в долгах. Вот и вся святость».

Артуро было лет сорок. Вполне европейская, но своеобразная внешность. Голова то ли неправильно посаженная, то ли просто маленькая, из-за чего глаза и ноздри казались непропорционально большими. Такими же непропорциональными были оттопыренные, отчасти свёрнутые, как это встречается у борцов, уши. Максим не доверял приветливости испанца. Допускал, что Артуро, подобно Сальникову, некогда близкому другу Шустова, последние годы лишь ждал возможности выслужиться перед Скоробогатовым. Если так, Максиму следовало немедленно увезти друзей подальше из Трухильо. «Не сходи с ума от страха». – «Это не страх. Это осмотрительность». – «Ну да, где-то я уже слышал такую отговорку». – «Не забывай, Скоробогатов семь лет назад купил в Лиме несколько компаний». – «Не забываю».

В любом случае, Максим пока не думал о побеге. Для начала требовалось узнать всё возможное об участи отца и Гаспара Дельгадо, а главное, выяснить, что раньше находилось по указанному на карточке адресу и как использовать полученные в музее ключи.

Пройдя Стену рубежей, Максим наконец приблизился к двери. Мельком оглянулся на Артуро и Шмелёвых. Они оказались к нему спиной. Артуро по-прежнему говорил о колонизации Перу, при этом все трое продолжали осматривать тёмные, почти плоские маски чанкай.

– Более того, – настаивал Артуро, хотя никто и не пытался ему перечить, – можно сказать, испанцы принесли инкам свободу. Не прошло и шести лет после того, как Писарро отплыл из Панамы завоёвывать Перу, а папа Павел Третий уже выпустил буллу «Sublimus Deus», запретившую рабство индейцев! Булла официально подтвердила принадлежность индейцев к человеческому роду, их способность приобщиться к истинной вере.

– Это… вполне великодушно, – заключил Дима. Пожалуй, чересчур серьёзно. В его голосе не было и намёка на иронию. Он даже записал название буллы в телефон. Конечно же решил упомянуть её в своей книге.

– Ещё бы! – согласился Артуро, когда Аня перевела ему Димины слова. – Индейцы в Перу всегда обладали теми же правами, что и мы, покорившие их испанцы. Исключительно так и никак иначе.

«Мы, покорившие их испанцы…» Максим окончательно убедился, что Артуро ему неприятен. Теперь, оказавшись на местной Пласа-де-Армас, не то что не согласится зайти полюбоваться злосчастным алтарём Эль-Кармен – даже на её расчудесные фасады смотреть не будет. Нарочно зажмурится и пройдёт мимо.

– Испанская корона всегда признавала индейцев такими же полноправными подданными в королевстве Перу, как и, скажем, кастильцев в Кастилии. Более того, корона сохранила все титулы и привилегии инкской знати. И ещё про так называемое рабство. «Новые законы» тысяча пятьсот сорок второго года чётко установили, что размер новой подати не должен быть ни на один мараведи больше, чем в доколониальный период. Как вам? О каком рабстве тут можно говорить?

Максим испугался, что Артуро обратится с этим вопросом к нему лично, и поторопился выскользнуть в коридор. Его побег отчасти прикрыли стоявшие в центре зала П-образный диван с высокой спинкой и два торшера с громоздкими абажурами.

Пройдя вдоль балюстрады с витыми балясинами, Максим заглянул в спальню Артуро. На первый взгляд ничего примечательного не обнаружил. Кровать, укрытая лёгким фланелевым покрывалом. Два платяных шкафа, плотные занавески на окнах. Всё это – в тёмно-фиолетовых тонах. Даже потолок был покрыт фиолетовыми панелями с вкраплениями золотистых лампочек. Максим осмотрел письменный стол. Наскоро выдвинул ящики – пролистал найденные бумаги. Напоследок заглянул под кровать, посмеиваясь над собой и с удивлением признавая, что страх быть застигнутым ему по-своему нравится.

Уже собрался выйти из спальни, когда заметил на прикроватной тумбочке разбухшую от записей тетрадь. Склонился над ней. Открыл первую страницу.

Числа.

Много чисел, бережно выписанных столбиками и не пояснённых ни одним словом.

Максим долго прислушивался к голосам из зала, прежде чем решился пролистать тетрадь целиком. Она была однообразно заполнена до середины. Максим не был уверен в значимости своей находки, однако решил на всякий случай сфотографировать на телефон все исписанные страницы. Это вполне мог быть какой-нибудь шифр. Только непонятно, зачем его держать на прикроватной тумбочке. Впрочем, если тут и зашифрованы слова, то добраться до них будет непросто, слишком уж странные получались комбинации:

13.06.76,4.

14.06.77,2.

15.06.76,2.

16.06.77,8.

17.06.78,1.

Проверив сделанные снимки, Максим поторопился выйти из спальни и свернул к лестнице на первый этаж. На каменных ступенях лежала ковровая дорожка. Идти можно было не таясь.

Спустившись, Максим мельком осмотрелся в прихожей. Заглянул на кухню, оттуда – во дворик, с трёх сторон обнесённый кирпичной стеной. Заметил на стеклянном столике пустую пепельницу. Кажется, Артуро в самом деле не боялся напоминать себе о побеждённых слабостях.

Ещё три комнаты: гостиная с книжными стеллажами и обеденным столом, пустая гостевая с наглухо заправленной кроватью, просторная гардеробная со множеством полок. Ничего исключительного. И ни единого намёка на то, чем сейчас занимался Артуро. Если верить его собственным словам, в Перу он уже три года возглавлял охранное агентство: «Крохотная фирма. Охраняем склады. Не скажу, что занятие очень уж увлекательное, но мне нравится вовремя оплачивать счета. А преподавать историю в Трухильо – дело не самое прибыльное».

Максим приблизился к последней двери. Она вела прямиком под лестничный марш. Там располагалось нечто вроде чулана. Не надеясь увидеть ничего интересного, Максим всё же дёрнул за ручку и с удивлением понял, что дверь заперта. Под ручкой красовалась замочная скважина. На весь дом – единственная запертая дверь. «Кто будет закрывать чулан на замок?» – «Да, странно…» – «Может, там и не чулан вовсе?» – «А что? Темница с пауками?» – «Очень смешно».

Максим прислонился к двери. Прислушался и вскоре уловил слабый свист. Нет, не свист. Гул. Едва различимый, прерывистый. Возможно, гудели трубы. Но ведь сейчас никто не принимал душ, обе ванные комнаты пустовали. Тогда что? Этого Максим не понимал. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем он убедился, что звук поднимается откуда-то из глубины. Затихает. Потом возвращается с прежним напором. Максим вновь потянул ручку, надеясь, что замок закрыт не до конца и под нажимом позволит деревянной створке отвориться, и тут осознал, что голоса́ на втором этаже стихли.

Из зала сверху не доносилось ни единого слова.

Максим отругал себя за рассеянность. Затем поднял голову и обнаружил, что за ним наблюдают.

– Ищете туалет? – по-английски спросил Артуро. Навалившись на перила балюстрады, сдержанно улыбался.

– Да, – Максим ответил по возможности спокойно.

– Тут кладовая. Вы ошиблись дверью. Нет, конечно, можете воспользоваться ведром, но лучше воспользоваться унитазом, не так ли? – В голосе Артуро звучала дружеская ирония, однако взгляд выдавал неприятную насмешку.

Артуро сносно изъяснялся по-английски, хоть и не пытался смягчить дроблёный, припадающий на «р» и почти лишённый разнообразия в гласных акцент. Странно, что раньше он говорил исключительно по-испански.

С экскурсией по залу было покончено. Артуро позвал всех пить чай в гостиной на первом этаже и наконец согласился на более серьёзный разговор.

Ничуть не заинтересованный сладковатым блюдом из батата с говядиной, Максим сразу перешёл к делу. Спросил, когда и при каких обстоятельствах Артуро в последний раз видел своего дядю. Ответ разочаровал. Артуро заверил, что видел Гаспара ещё в Испании, а в последний год перед его смертью общался с ним исключительно по телефону и делал это непростительно редко, поэтому не представлял, чем тот занимался. О Шустове-старшем он сказал ещё меньше.

– Спроси про открытку, – предложил Дима.

– Пока рано, – отмахнулся Максим. – Ни слова об открытке.

Артуро выжидательно уставился на Аню, и ей пришлось на ходу выдумать что-то незначительное взамен действительно произнесённых слов.

– А вы? – Артуро чиркнул «зиппо». Не стал её гасить. Поставил зажигалку перед собой на скатерть. Заострённый огонёк почти не отклонялся, потом вдруг начинал прерывисто дрожать, изредка выбрасывая одиночные искры, и вновь успокаивался, сохраняя вокруг себя различимое жёлтое гало. – Что привело вас в Трухильо? Путь из России неблизкий.

Ответ Максим продумал ещё вчера, перед сном. Заявил, что ищет пропавшего отца. Надеялся на встречу с Дельгадо – знал, что они вместе работали над последним делом Шустова-старшего, и рассчитывал узнать что-то о его последних днях. Прозвучало убедительно. «Если хочешь обмануть, говори правду. Просто купируй её». – «Это точно».

– Но дядя умер девять лет назад, – заметил Артуро, не отводя взгляда от ровного огонька зажигалки.

– Этого я не знал. Да и, честно говоря, летел сюда почти наугад. Только слышал, что Гаспар сотрудничал с музеем в Лиме.

– Когда, говорите, пропал ваш отец?

– В десятом году.

– И вы только сейчас взялись его искать?

– Мне было одиннадцать.

– Понимаю…

Артуро защёлкнул зажигалку и обратился с вопросами к Ане. Должно быть, интересовался, почему они с Димой последовали за своим другом. Аня отвечала с готовностью, но разговор больше не переводила. Максим терпеливо ждал. Артуро с Аней смеялись, с задором обменивались непонятными восклицаниями. Племянник Дельгадо не терял ни единой возможности как можно шире улыбнуться. Утомительное веселье звонкой болтовни. Под конец даже Дима, отвлёкшись от батата с мясом, удивлённо посмотрел на сестру.

– О чём вы? – коротко спросил Максим.

– Об Испании, – Аня словно очнулась от приятного сна. – Прости, я соскучилась по Мадриду. Артуро жил там почти два года.

– Ясно, – по возможности беспечно кивнул Максим.

В последнее время он многое узнал об Ане. Она не боялась делиться с ним неприятными воспоминаниями о школе, о родителях. Рассказала ему, как Дима на самом деле сломал ногу. Призналась, что до сих пор видит в снах тот день, когда впервые пришла к брату в больницу и обнаружила его лежащим на вытяжке со спицами в колене и бедре. А вот про Испанию всегда говорила скупо. Училась там три года, однако не любила вспоминать то время. Максим порой вообще забывал, что Аня жила в Мадриде. Ну что же, Артуро ему об этом напомнил.

Какое-то время все молча пили чай с ломтиками карамболы – желтоватого фрукта в форме звезды, по вкусу отдалённо напоминавшего крыжовник. Затем Артуро сказал, что готов показать Максиму кабинет, в котором некогда работал Гаспар Дельгадо.

– У дяди тут, в Трухильо, осталась квартира в таунхаусе. Поверьте, не самое приятное местечко, но… Квартиру следовало давно продать, а я вот никак не решусь.

– И в ней сохранился кабинет Дельгадо? – уточнил Максим.

Артуро сразу понял вопрос, поэтому ответил на него ещё до того, как Аня успела озвучить перевод.

– Сохранился. Я ничего не трогал. Всё лежит на местах. Для меня там… что-то вроде музея. Иногда захожу в кабинет, чтобы вспомнить дядю. Он был хорошим человеком и… – Артуро, кажется, говорил искренне. Вздохнув, не стал продолжать начатую фразу. Вместо этого спросил: – Отвезти вас? Вдруг найдёте что-то связанное с Серхио, почему бы и нет.

– Хорошо, – кивнул Максим. – Это далеко?

– На машине минут пятнадцать. В Буэнос-Айресе.

Услышав название района, Максим насторожился.

– На улице Антонио Матея, – пояснил Артуро.

Антонио Матея… Максим только вчера впервые оказался в Трухильо, однако на этой улице уже побывал. Именно там стоял дом, к которому привёл адрес на мелованной карточке из Археологического музея Лимы. Именно там была дверь с новым замком, к которому не подошёл ни один из двух полученных от Лиуса Васкеса ключей. И Максим теперь ни на мгновение не сомневался, что речь идёт об одной и той же квартире. Значит, он был прав: когда-то в ней жил Дельгадо. Это многое объясняло. И смена замка больше не выглядела такой уж подозрительной. В конце концов, старый замок мог проржаветь или сломаться. Артуро хранил память о дяде, не хотел, чтобы кто-нибудь забрался в его до сих пор не тронутый кабинет. Хорошо, если так. Значит, оставался шанс найти там что-то стоящее.

– Хотите сейчас прокатиться? – спросил Артуро.

– Маньяна. – Максим качнул головой.

Это слово он запомнил ещё в Лиме.

– Завтра, – зачем-то перевела Аня.

– Хорошо. – Артуро развёл руками. – Тогда завтра утром.

Максим решил, что нельзя показывать чрезмерную заинтересованность и без промедления мчаться на Антонио Матея.

– Это же та самая улица? – по-русски спросил Дима. – Поехали сейчас! Зачем ждать?

– Потом обсудим, – сухо отозвался Максим. – Ань, скажи нашему испанцу, что нам пора.

О фотографиях, сделанных в спальне, Максим вспомнил, лишь когда они с Аней и Димой вернулись в гостиницу. Спустился в фойе. Попросил администратора распечатать снимки. Затем вернулся в номер и принялся раскладывать их на кровати.

07.08.79,1.

08.08.78,7.

09.08.78,2.

– Что это? – Аня провела пальцем по записям, явно смущённая их однотипностью.

Максим рассказал об исписанной тетради на прикроватной тумбочке Артуро. Заявил, что в числах наверняка зашифровано нечто важное. Успел предложить несколько вариантов дешифровки, а потом увидел, что Аня едва сдерживает смех.

– Кажется, я знаю, в чём тут секрет, – заговорщицки сказала она и рассмеялась в голос.

Максим и Дима растерянно переглянулись.

– Точнее так, – с трудом выговорила Аня, – я видела ключ от этой шифровки. И знаешь что? Тебе удалось проникнуть в самые сокровенные тайны Артуро. Поздравляю!

– О чём ты? – спросил Максим.

– Тебе понравилась Стена рубежей?

– Очень. Ань, говори.

– Не торопись. Дай мне насладиться превосходством! Не всё же вам взламывать шифры.

Дима схватил несколько распечатанных снимков. Не хотел уступать сестре и надеялся вслед за ней увидеть тут хоть какую-то закономерность.

– На одной из полок, – продолжала Аня, – под стеклянным колпаком лежала футболка.

– Какая ещё футболка? – не понял Максим.

– Белая. Белая футболка пятьдесят восьмого размера.

– И?

– Эх ты, шифровальщик. Артуро не всегда был таким стройным.

Стройным…

– И ему это не нравилось. Одышка, протёртые на ляжках джинсы и потливость…

– Ань! – Максим терял терпение.

– Сейчас он следит за весом. Взвешивается по утрам. Ты ещё не понял? Это, – Аня взяла одну из фотографий, – его вес. Вот. Пятнадцатого августа он весил семьдесят шесть килограммов семьсот граммов. На следующий день нагулял аж двести граммов. Потом сбросил триста. И так далее.

Максим, растерявшись, замер над снимками.

– А ты молодец, – с издёвкой сказал Дима. – Ловко пробрался в спальню. Я бы не смог. С таким компроматом он нам всё выложит.

– Очень смешно, – Максим отмахнулся от друга, но теперь и сам не смог сдержать улыбку. Только с грустью подумал, что придётся ещё несколько дней выслушивать насмешки Шмелёвых. Нет, дольше. Дима так просто этого не оставит.