Больше подгонять рикшу не потребовалось. Увидев деньги, он рванул с места и тут же влился в пёстрый дорожный поток.
Сатунтар и двое других индийцев поспешили назад, к тому месту, где они стояли раньше. Максим с удивлением подумал, что сикх отказался от погони, а потом увидел, как тот распахнул дверцу старого вишнёвого «фольксвагена». От такой машины не уйти даже сáмому расторопному моторикше.
Максим повернулся к присмиревшим Шмелёвым. Аня побледнела. С жадным вниманием смотрела ему в глаза. Страх и отчаянная надежда, что Максим ошибся.
Нет, не ошибся.
– Туда! – Максим просунулся вперёд к рикше и теперь указывал ему, куда ехать. – Быстрее! Пять тысяч, если быстро! – Выбирал самые простые слова, чтобы индиец его наверняка понял. – Пять тысяч!
Можно было не повторять. Рикша рванул наперерез движению. Под гудки десятка машин и окрики пешеходов ворвался в указанную Максимом торговую улочку.
Нужно было затеряться в кварталах. Единственная надежда.
Улочка оказалась узкой, три метра в ширину, и запруженной, однако первое время рикша ехал легко, не сбавляя скорости.
Максим оглянулся. Вишнёвый «фольксваген» застрял на базарной площади, не смог проскочить так же ловко.
Перекрёстки через каждые сорок-пятьдесят метров. Жаркая тысячеголосая сеть. Так тесно, что у всех припаркованных мотоциклов загнуты зеркала заднего вида.
– Туда! – Максим дёрнул рикшу за плечо.
Свернули.
Потом ещё раз.
Петлять, прятаться. Только не останавливаться.
Уличный лабиринт. Мягкая гниль под колёсами. Домá в три-четыре этажа стояли плотно друг к другу и в такой тесноте казались высокими, нависали над дорóгой пёстрыми флагами вывешенного белья. Между домами – узкие проёмы, по колено заполненные помоями. Чёрные черви водосточных труб. Смрад, заглушаемый курением благовоний. В проёмах пошире на отходах паслись коровы и свиньи, мочились одетые в дхоти мужчины, в поисках свежих отбросов бродили нищие.
– Туда!
Максим всматривался в каждый поворот. Искал возможное укрытие. Старался выбрать наименее предсказуемый путь.
Движение замедлилось. Не протолкнуться.
По обе стороны очередной улочки тянулись выцветшие вывески магазинов. Мастерские, пекарни, табачные, скобяные и галантерейные лавки. В таких не спрятаться.
В сером углу открытого помещения на корточках сидел старик. Притулившись под вентилятором, штопал тканое полотно. Над ним, в той же комнатушке, на притолочном навесе в ещё большей тесноте сидел индиец помоложе – что-то записывал в толстую тетрадь с жёлтыми страницами, перебрасывал косточки деревянных счётов. Дальше по улице – торговцы чаем, стряпухи, мастера по чинке велосипедов.
– Туда!
На углу торговец соками раскручивал ржавые колёса давильной машины. Подпихивал под них стебли сахарного тростника, и пенистая белая жидкость стекала в одноразовый стаканчик. Тут же пропаривали рис, чистили фрукты, давили лимонад из крохотных зелёных лимонов и кипятили чай в широких чёрных котлах.
Каждый дом выходил на улицу конторкой, где можно было поесть, починиться, постричься, подновить посуду, одежду. На тротуарах вырезáли из покрышек черные шлёпки, сшивали лубочные книжки, жгли толстые сигары дешёвых благовоний.
Многоцветное мельтешение. Непрекращающийся гул, сотканный из криков, гудков, лязга и музыки, которая выплёскивалась из дребезжавших колонок.
И ни одного намёка на укрытие. Каждая из конторок казалась Максиму слишком очевидным выбором – Сатунтар, конечно же, заподозрит её в первую очередь.
– Туда! Давай! Быстрее!
Они окончательно увязли. Множество пешеходов. Ещё больше мопедов, мотоциклов, мотороллеров и велосипедов. Здесь же плелись коровы и козы. И почти ни одной машины.
Максим высунулся, посмотрел назад. «Фольксваген» давно пропал. И всё же он мог быть поблизости. Нельзя останавливаться.
С грязных балконов свешивались голые ноги – серая кожура стоптанных пяток. В окнах стояли женщины – до глаз закутанные в домашний платок, в сари, в полупрозрачной накидке… Смеялись, переговаривались с соседками на других балконах. Обычная городская жизнь.
Ехали слишком медленно. После очередного поворота угодили в затор.
– Всё! – Максим хлопнул рикшу по спине.
Торопливо выставил на улицу Аню и Диму. Судорожно отсчитал условленные пять тысяч и приказал рикше, особо не рассчитывая на его послушание, ехать до конца улицы.
Затем повёл всех назад, к тёмному проходу в одном из домов.
Проход вывел в замкнутое и задымлённое помещение. В нём пахло гарью и хлебом. Растрескавшиеся стены тонули во мраке. Ни ламп, ни свечей.
Максим шагал насторожённо, оборачивался к Ане и Диме, просил их не отставать. Вскоре увидел красные горнила. В карминовом сумраке появились рабочие. Одни сидели возле печей, другие возились с громоздкими сковородами, на которых кипело масло. По углам тоже сидели индийцы, однако их занятия не удавалось разглядеть. Приходу чужаков никто не воспротивился. Каждый занимался своим делом, лишь изредка бросая на Максима и Шмелёвых усталые, безучастные взгляды.
Несмотря на тяжёлый едкий жар, Максим решил, что лучшего укрытия им не подыскать. Сбросил Димину сумку возле заполненных хлебными лепёшками корзин и сказал, что нужно затаиться.
Обливаясь потом, уселись на липкий пол и приготовились ждать.
Максим представил, как Сатунтар отыщет рикшу и за каких-то сто или двести рупий узнает, где именно тот высадил странных пассажиров. Наведается сюда в сопровождении десятка индийцев. Устроит обыск. Найдёт беглецов – напуганных, взмокших и задыхающихся в печном угаре. Впрочем, Сатунтар мог обойтись без рикши: расспросить местных жителей, узнать о трёх белокожих иностранцах, столь поспешно углубившихся в хлебопекарню. Их появление не могло пройти незамеченным. И чем глубже Максим вдыхал шершавые испарения, тем крепче становились страхи.
Прошло не меньше получаса безмолвного ожидания, когда Аня вдруг прошептала ему на ухо:
– Кажется, Диме дурно. – Помолчав, добавила: – Я тоже тут долго не смогу.
Максим помедлил. Не знал, какое решение принять. Затем встал:
– Уходим.
Оказавшись на улице, они обнаружили, что небо начало пропитываться вечерней серостью. Следовало дождаться полной темноты, прежде чем в открытую расхаживать по городу, однако Максим решил больше не прятаться. Спросил у торговца тростниковым соком, где тут найти такси. Из его ломаного ответа понял, что нужно идти прямиком до большой улицы – минут десять-пятнадцать. Максим бросил торговцу десять рупий и зашагал в указанном им направлении.
На ходу, не торгуясь, купил три лёгких шарфа: два оранжевых с мантрами, стилизованным изображением Шивы и один синий с такими же мантрами и Ганешей. Набросили шарфы на плечи. Надеялись так отчасти смешаться с толпой.
Максиму всюду мерещились вишнёвый «фольксваген» и синий тюрбан сикха. В каждом крике угадывались угроза и призыв схватить беглецов. И только в подступившей ночной темноте страхи наконец ослабли.
Несмотря на заверения торговца, они не меньше получаса брели по однообразно суетливой улочке, прежде чем вышли из тесных кварталов на простор открытого проспекта. И там Максим обнаружил, что движение перекрыто.
Весь проспект, от тротуара до тротуара, был залит оранжевым шествием шиваитов. Местные жители отмечали возвращение паломников, готовились с размахом возвестить окончание долгого праздника. Оставалось ненадолго затеряться в общем веселье, а потом сесть в первое попавшееся такси из тех, что стояли на стекавшихся к проспекту улицах.
Максим уверенно повёл Шмелёвых вперёд.
Погружаться в самую гущу шествия не решились. Старались держаться ближе к тротуару.
Женщин в процессии не было. Только босоногие мужчины и юноши. На ходу, оскалившись в ликующей улыбке, они приветствовали друг друга. На тротуаре местами возвышались чёрные стены динамиков, поставленных один на другой, общей высотой в два или даже три метра. Перед ними неизменно корчились паломники – в конвульсивной, надрывной пляске. Нет лиц. Только красные выпученные глаза. Истерика полоумного счастья. В грохоте не удалось бы расслышать собственный крик. Проходя шагах в пяти от таких стен, Максим чувствовал, как вибрация рвущейся наружу музыки буквально толкает его в бок, словно порывы ураганного ветра. Сердце дрожало в такт неразборчивым песнопениям и басовым ударам. Максиму становилось дурно, а индийцы безостановочно плясали под самыми динамиками, даже руками задевали защитную сетку пульсировавших диффузоров.
Небольшими островками встречались деревянные времянки, с которых всем бесплатно разливали манговый сок и раздавали рис с овощами в одноразовых тарелках из прессованных банановых листьев.
Максима хватали за одежду, звали присоединиться к трапезе, предлагали купить кубик гашиша или пакетик марихуаны. Максим раздражённо отмахивался. Взяв Аню за руку, старался защитить её от назойливого внимания индийцев, крикнул Диме, чтобы он тоже оградил сестру. Однако вскоре осознал, что им всё равно не удастся противостоять всеобщей неистовой любвеобильности. Скользкие пальцы, перепачканные соком и чем-то ещё не менее липким, в равной степени успевали пройтись по телу как самого Максима, так и Шмелёвых. Босоногие юноши настойчиво тянулись к ним, звали не сопротивляться, пригубить их пластиковые бутылки и раствориться в иступлённом веселье. Ярко-оранжевый поток неукротимо продвигался через город в поисках освящённых статуй Шивы, перед взором которого паломники надеялись до конца истощить себя в непрекращающейся агонии счастья.
Максим заметил жёлтую машину такси. Старенький индийский «амбассадор». Заторопился к нему. Не глядя на водителя, запустил Диму на переднее сидение, к панели с пёстрой мозаикой из многоруких божеств и бородатых наставников. Потом захлопнул дверь за Аней и сел возле неё с другой стороны. Праздничное громыхание отдалилось.
– Как рука?
– Терпимо. – Аня, обессилев, положила голову Максиму на плечо.
Таксист предупредил, что придётся объезжать процессию, из-за чего любая дорога будет в два, а то и в три раза дольше обычной. Максим понимающе кивнул. Затем, поразмыслив, сказал:
– Вези в аэропорт Ченнаи.
– Ченнаи? – удивился водитель, однако спорить не стал и явно обрадовался неожиданной возможности подзаработать: им предстояло проехать не меньше ста пятидесяти километров.
– Мы едем в другой город? – тихо спросил Дима.
– В Пудучерри нас ждут. Салли теперь наверняка распорядился ловить нас по всем вокзалам и аэропортам.
– Понятно.
– Езжай! – крикнул Максим замешкавшемуся водителю, и тот, радостно закивав, повёл машину прочь от громогласного веселья.
– Может, наконец скажешь, куда мы полетим? – всё так же тихо спросил Дима.
– Теперь скажу.
Максим чувствовал, что больше нет смысла утаивать то, как ему удалось решить очередную задачку отца. Он сделал это вчера утром, когда ждал открытия банка, – сидел в уличном кафе и рассматривал иссушённые тела запряжённых в телеги рикш. Над ними возвышался рекламный плакат. «Тропический отдых на гребне волны». Максим всматривался в изображённый на плакате остров Шри-Ланка, так похожий своим контуром на каплю воды. Всматривался долго, настойчиво. Угадывал что-то знакомое, однако никак не мог понять, что именно. А когда понял, всё в одно мгновение встало на свои места – щёлкнули шестерёнки прежде застопоренного механизма, который избавился от мешавшего ему заусенца и пришёл в движение.
Подставка под глобус, как и обещал Шустов-старший, оказалась ключом. Причём двойным. Она не только открыла тайник в заброшенном доме отца. Она стала дополнительным указателем. И ведь Дима был близок к решению, часто говорил, что подставка вырезана в необычной форме: «Сергей Владимирович мог сделать её квадратной, или круглой, или треугольной. А он вырезал этакую грушу со всеми выступами и неровностями».
– Нет, Дим, – вслух сказал Максим. Поймал его взгляд в зеркале заднего вида. – Это не груша. И не капля. Это остров.
Подставка в точности воспроизводила береговую линию Шри-Ланки, прежде называвшейся Цейлоном. И, глядя на рекламный плакат с фотографиями счастливых туристов, шезлонгов и синих труб аквапарка, Максим только удивлялся, как не подметил этого раньше.
– Помнишь Тапробану из «Города Солнца» Кампанеллы? – продолжал Максим. – Там ведь в комментариях о ней написано: таинственный остров в Индийском океане. На Тапробане Мореход нашёл своё идеальное государство. И добавил, что оно лежит на экваторе.
– Шри-Ланка выше экватора, – заметил Дима.
– Да. Но на старинных картах его линия проходила как раз через Цейлон. Ошибочно, конечно, но проходила. А Кампанелла видел только эти карты, ориентировался по ним. Так что его Город Солнца стоял именно на Шри-Ланке. А теперь вспомни надпись на подставке из-под глобуса.
– Civitas Solis.
– Да. Отец подстраховался. На случай, если мы решим, что Тапробана – это, например, Суматра. Оставил конкретное указание – силуэт острова. Чтобы уж точно не ошибиться.
Такси выехало за город, и теперь у обочины проплывали сумрачные поселения бедняков. Тут ничто не напоминало о празднике шиваитов. Дима долго всматривался в опустевшие и сейчас беспокойно дремавшие улицы, обдумывал услышанное, а потом спросил:
– Значит, Сергей Владимирович оставил книгу только из-за этого? Из-за одного слова? И странно…
– Что?
– Судя по маске и глобусу, твой папа обычно давал более точные указания. Мы вообще могли не обратить внимания на эту Тапробану.
– Во-первых, что касается книги, я не уверен, что она окончательно сыграла свою роль. Она может быть таким же двойным ключом, как и подставка. Вот только мы этого не узнаем. Потому что книги у нас нет.
Максим подумал о своей трусости. Ему ничто не мешало рискнуть: задержаться в Ауровиле, вновь проникнуть в офис к Салли, воспользоваться помощью Зои и обыскать его комнату – что угодно, только бы найти украденный «Город Солнца». Да, Кампанеллу, скорее всего, забрал Егоров, но ведь сохранялся шанс, что книга временно досталась именно Сальникову, а в ней действительно могла быть скрыта ещё одна не менее важная деталь.
Водитель первое время с любопытством слушал необычную для него русскую речь, а теперь заскучал. Включил музыку. По-индийски сумбурную, но, в общем-то, не идущую ни в какое сравнение с какофонией на праздничном проспекте.
– А во-вторых? – напомнил Дима.
– Во-вторых, отец и с Кампанеллой оставил довольно точное указание. Мы не должны были упустить Тапробану.
– О чём ты?
– «Оковы станут ключом, и ты расскажешь о своём путешествии, чтобы узнать мою тайну». Помнишь?
– Разумеется.
– А первую фразу из «Города Солнца» помнишь?
– Ну так… В общих чертах.
– «Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания», – на память процитировал Максим. – Это слова Гостинника. Следом Мореход рассказывает о путешествии по землям Тапробаны. Понимаешь? Отец, наверное, думал, я сразу пойму его подсказку. А я не понял. Хотя это очевидно. Совпадение в словах явное. Получается, отец просил рассказать ему о поездке на Шри-Ланку, то есть, по сути, просил туда отправиться. Обещал, что там я узнаю его тайну. Как видишь, всё действительно указывает на остров.
– Да уж… – Дима выглядел растерянным. – А что там, на Цейлоне?
– Не знаю. Судя по всему, нужно найти место с фотографии отца.
– А дальше?
– Воспользоваться подсказкой. «Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога». Может, отец своими ногами на плитке намекнул, что он сам будет там. А может, так иносказательно назвал себя богом.
– Серьёзно?
– Не знаю… На месте разберёмся.
Максим устало следил за ночной дорогой, слушал переливчатую мелодию из магнитолы, смотрел, как под зеркалом заднего вида покачиваются длинные сандаловые чётки. Чувствовал, что ему передаётся сонливость Ани, но запрещал себе спать. Знал, что должен быть настороже.
Чуть позже Дима с неожиданным напором выдохнул:
– И ты молчал?
– Что?
– Они… мучили нас. Связали, размахивали ножом и… А ты молчал?
– А что я должен был говорить?
– Всё! – Дима так дёрнулся на сидении, что напугал водителя. – Про эту вонючую Тапребану, про…
– Тапробану, – спокойно поправил его Максим.
– Как скажешь! – огрызнулся Дима.
Прежде он никогда так себя не вёл. Конечно, иногда злился, однако его злость всякий раз оказывалась безвредной. Дима часами проповедовал что-нибудь гневное, но легко поддавался иронии, уступал спокойствию Максима. А сейчас злоба в его голосе была искренней и неукротимой.
– Ты думаешь, они бы нас сразу отпустили? – спросил Максим. – Сказали бы спасибо, устроили бы нам прощальный ужин при свечах, так?
Дима не ответил. Скрестив руки, уставился на дорогу. Даже в зеркало заднего вида не заглядывал.
– И вообще, вам пора домой. На Шри-Ланку я полечу один. Повеселились, и хватит. Тебе ещё летнюю практику проходить.
Дима и тут промолчал.
– Мы летим с тобой, – сквозь дрёму сказала Аня. – Ты знаешь, почему мы здесь.
«Теперь я уже не уверен».
– К тому же мы не оставим тебя. Ты без нас не справишься.
– Справлюсь, – буркнул Максим. Не совладав с собой, добавил: – Лучше, когда всё зависит от тебя. Никто не тормозит, не подставляется. Никто не хнычет.
– Нет, – протяжно зевнула Аня. – Ты неправ. И знаешь это. А если не знаешь, просто поверь мне. Не справишься. Мы теперь в одной связке.
Максим усмехнулся. Аня говорила так тепло, спокойно, что холод раздражения постепенно отступил.
– От меня пахнет? – уже совсем тихо, засыпая, спросила Аня.
– Что? Да. Пахнет. Подземельем и канализацией.
– Жуть. И шляпку оставила… А Цейлон – хорошо. Давно хотела там побывать. Разбуди, когда приедем.