– Не жалеешь, что приехала сюда?

– В Канди? – Аня с удивлением посмотрела на Максима. – Тут хорошо, спокойно.

– Нет, что вообще полетела в Индию. Могла ведь с родителями отправиться в Грецию.

– Могла, это точно, – Аня с подозрением осмотрела выставленные перед ней блюда.

Они обедали в небольшом ресторане возле парка Торрингтон. Дима шёл на поправку, и впервые за три дня его оставили в гостинице одного. Заказали рис с овощами, масала-яйца, кисловато-острый соус, хлебную лепёшку и варёный картофель с перцем. Максиму нравился такой набор. Он привык к ланкийской пище, которая, в общем-то, не сильно отличалась от индийской, только была чуть менее пряной.

– Нет, не жалею, – наконец ответила Аня. – Ты и сам знаешь, почему мы здесь. Но если бы не Дима, я бы сейчас точно загорала в Греции. Он, считай, уговорил меня лететь в Индию. Прибежал как полоумный, стал кричать, что ты без нас не справишься.

– И сразу сказал про Ауровиль?

– Да.

– И никак не объяснил, почему именно Ауровиль?

– Нет… – Аня растерянно застыла с занесённой вилкой. – Да я, кажется, и не спрашивала.

Максим против воли вспомнил разговор с Лизой в подвале заброшенного дома. Вспомнил и телефон, который она ему передала. Кнопочный «Моторола Рейзер». «Я позвоню. Но если что, звони сам. В контактах только один номер». Едва оказавшись в Коломбо, Максим отключил его. Даже снял аккумулятор. Не понимал, чего добивается Лиза, и не хотел рисковать. В конце концов, по звонку на «Моторолу» их могли отследить. Максим никому не рассказал о телефоне. Понимал, что разговор с Лизой и без того выглядел подозрительным.

– Надо что-нибудь захватить Диме. – Аня, едва притронувшись к обеду, вновь взялась за меню. – Может, просто басмати без специй? Жаль, тут нет куриного бульона.

Димина болезнь отступала довольно быстро. Всё началось в Далхуси, в ночь перед отъездом в Канди. Диму мучали кошмары – до того жестокие, что он, весь взмокший, бледный, принимался бормотать во сне, срывался на крик и просыпался с гримасой болезненного безумия. Аня поначалу заподозрила у брата отравление и принялась пичкать его адсорбентами из местной аптеки. Решила, что всему виной печенье с манговым кремом, которым Дима развлекал себя в их отсутствие. В Канди, когда температура у него поднялась до тридцати девяти, Аня уже говорила о вирусном заболевании, поэтому и запретила брату пить прописанные врачом антибиотики.

С каждым днём болезнь усугублялась. Диму лихорадило. Он не мог спокойно спать. Ночью натягивал купленные в Далхуси свитера. Лежал в шерстяной шапке, укрытый двумя одеялами. Изойдя пóтом, начинал в отчаянии раздеваться и в итоге оставался голый под простынёй. Аня по три раза в день перестилала ему постель, выставляла на солнце мокрые подушки. Влажным прохладным полотенцем обтирала брату шею, грудь, лицо, пробовала расчесать его слипшиеся кудри.

Дима жаловался на нестерпимую ломоту в суставах и прежде всего – в левой ноге. Порывался о чём-то заговорить с Максимом, в бреду путано говорил о тайнах Шустова-старшего, со слезами вспоминал их встречу с людьми Скоробогатова. Начинал ругать себя, вслух называть слабаком. В истеричных припадках выкручивался на кровати и казался одержимым.

В редкие минуты, когда болезнь затихала, Аня заставляла брата пить говяжий бульон без специй. В итоге Диму рвало. Пришлось пообещать хозяйке двойную плату, потому что беспорядок в их номере начинал её пугать. Под конец Аня думала звонить в посольство, а потом вдруг поняла, в чём дело. Достаточно было прочитать инструкцию к противомалярийным таблеткам, которые они с Димой пили уже больше трёх недель.

– Жуть какая-то. – Аня показала Максиму длинный перечень побочных эффектов.

– Тошнота, рвота, головокружение, диарея, боль в животе, недомогание, утомляемость, озноб, лихорадка, – читал вслух Максим. – Наиболее часто – нарушение сна, кошмарные сновидения, реже – тревога, депрессия, панические атаки, спутанность сознания, галлюцинации, агрессивность, параноидальные реакции. Ты это серьёзно?! – Максим с недоумением посмотрел на Аню.

– Читай дальше! – Аню разбирал нервный смех.

Происходящее в самом деле было до абсурдности смешным.

– Сонливость, потеря равновесия, – Максим скользил взглядом по списку, казавшемуся перечнем всех подготовленных в аду наказаний для самых беспутных грешников. Наконец воскликнул: – Описаны случаи суицидальных мыслей! Хорошее лекарство…

К счастью, организм Ани оказался крепче. Накопительный эффект в её случае не сработал. А Дима, пропустив очередной приём противомалярийных таблеток, пошёл на поправку. Утром следующего дня даже выпил два стакана чёрного чая с сахаром и согласился съесть плошку детской рисовой каши «Нестле» – единственное, что удалось подобрать в местных магазинах. Возможно, Диму приободрил сам факт того, что удалось выяснить причину недуга. Он ещё чувствовал слабость и всё же с пугающей одержимостью взялся за бумаги из сумки Шустова-старшего, которую им передал Джерри. Максим к этому времени отчаялся в них разобраться.

Кожаная экспедиционная сумка, с широким потёртым ремнём, множеством оттопыренных кармашков и медными пряжками, пропахла дымным ароматом благовоний, как и её содержимое. В ней лежали три пронумерованные тетради и один отдельный листок, закутанные в синий шёлковый шарф-хадáк. Максим тогда обшарил кармашки, убедился, что в них нет ничего, кроме свалявшейся пыли, и только после этого стал бережно расправлять ткань, будто взялся за древний папирус, готовый рассы́паться от неловкого прикосновения. Первым делом увидел листок. С ним особых затруднений не возникло. Это было стихотворение. Знакомый почерк. Синяя гелевая паста.

Эти строки чем-то напомнили стихотворение, которое Максим обнаружил в коробке с архивом по Скоробогатову.

– Владимир Соловьёв. – Аня нашла автора в интернете.

Если это и была подсказка, то Максим, как и в случае с «покровом карающей богини», не уловил её значения. Отец продолжал играть в запутанную, ему одному понятную игру. Отправившись на поиски мифических сокровищ или не менее мифических артефактов, зачем-то на каждом шагу неизменно заявлял о своей mysterium tremendum.

– Всё видимое нами – только отблеск, только тени от незримого очами, – прошептал Максим.

– Думаешь, твой папа поэтому исчез? Решил, что дневник Затрапезного каким-то образом поможет ему увидеть больше? Увидеть то, что скрыто от других? – Аня с интересом осматривала сумку Шустова. – Познать истину в блаженном созерцанье?

– Не знаю.

– А стихи? Ведь он, получается, оставлял их твоей маме… Зачем?

– Может, хотел ей что-то объяснить. Думал, она поймёт.

Отложив листок, Максим взялся за тетради. Зелёная обложка, листы в клетку. Самый обыкновенный офсетный «Хатбер» с таблицей умножения. На двенадцать листов. Под обложкой первой тетради отец от руки нарисовал символ с картины Берга. Под символом написал: «La Ciudad del Sol».

– Это испанский, – сразу определила Аня. – «Город Солнца».

– Интересно… Почему вдруг испанский?

Тетради были целиком исписаны. Очередной набор бессмысленных букв. И никаких подсказок, вроде глаз смерти. Буквы изредка перемежались цифрами. Судя по всему, это были даты: 1774, 1791, 1793, 1815 и другие. Кроме того, на страницах первых двух тетрадей встречались рисунки. Из них только один показался знакомым.

– Товарный ярлык Большой ярославской мануфактуры! – вспомнила Аня.

– Похоже, – согласился Максим.

– Думаешь, это и есть дневник Затрапезного?!

– Вряд ли.

– Но ведь записи зашифрованы, так? – настаивала Аня. – Может, Сергей Владимирович просто переписал дневник? Переписал и зашифровал, чтобы никто, кроме него и твоей мамы, не добрался до содержимого.

Максим в задумчивости отошёл к панорамному окну. Они жили в просторном трёхместном номере, фасадная стена которого была полностью стеклянной. Из неё открывался вид на озеро. Можно было рассмотреть, как на опрокинутом дереве лежит огромный варан, которого Аня поначалу приняла за крокодила.

– А если это в самом деле дневник Затрапезного? – не успокаивалась Аня.

Кажется, она готова была поверить, что их путешествие подходит к концу. Соблазн действительно большой: отдать тетради Скоробогатову, вернуться домой и постараться забыть обо всём, что с ними происходило в последние месяцы.

– Нет, – твёрдо сказал Максим, больше отвечая на собственный вопрос.

– Что?

– Нужно убедиться. Расшифровать записи. Отец тут мог написать всё что угодно. Хоть целую поэму. А мы должны быть уверены в том, что делаем. Иначе история никогда не закончится и… Слушай, мы уже столько раз об этом говорили…

– Понимаю, – тихо ответила Аня. – Ты прав. Думаешь, здесь какой-то сложный шифр?

– Вряд ли. – Максим посмотрел на лежавшего в кровати Диму. – Текст большой. Три тетради. Семьдесят две страницы. Исписаны целиком. В последней тетради ещё и довольно убористо. Значит, отец использовал что-то одновременно простое и надёжное. Тут не до возни со скиталой.

– «Изида»?

Максим не ответил. Не верил, что всё будет так просто. Отец явно хотел насладиться собственной игрой и, конечно, придумал забаву поинтереснее уже использованного ключа. Впрочем, начал Максим именно с «Изиды». Сделал это нехотя, предчувствуя неудачу и не желая слишком быстро расставаться с единственной надеждой.

Взял широкоформатный блокнот с эмблемой гостиницы. Не спеша выписал первую строку из первой тетради отца. Расставил буквы ключевого слова. Прошёлся по шифралфавитам. Ничего не добился. «Ужкадчлху» – не самый вразумительный результат. Максим даже не расстроился. Чувствовал, что они бесконечно далеки от разгадки, и всё же не хотел впопыхах упустить какое-то элементарное решение, поэтому, не останавливаясь, продолжил эксперимент.

Для начала подвигал ключевое слово по тексту – подставил его на разных участках, надеясь, что отец воспользовался банальной ловушкой, разместив перед настоящей шифровкой действительно бессмысленный набор букв. Потом заменил Изиду другими словами. Попробовал «Шрипаду», «Джерри», «Цейлон», «Далхуси», «Коломбо», «Канди». Перебрал ещё с десяток слов, которые подставлял то к первой строке шифровки, то к произвольным отрывкам из других тетрадей. Наконец использовал в качестве ключа последнюю из подсказок Шустова: «А вместо крови прольётся вода» – и очередное выписанное им стихотворение: «Милый друг, иль ты не видишь». Ничего не добился.

– Гадать можно о-очень долго. – Максим раздражённо отбросил блокнот и вновь отошёл к панорамному окну. – Если тут вообще использован именно шифровальный ключ.

– А ты пробовал маму?

– Что?

– Может, ключ – её имя. Раз уж Сергей Владимирович…

– Какое именно?! – вспылил Максим. – Катя? Катюша, Катенька? Катерина, Екатерина? Екатерина Васильевна? Или вместе с фамилией? И с какой из трёх? Змановская по родителям, Шустова по отцу или Корноухова по отчиму? Понимаешь? Тут тысячи вариантов. Их так много, что ты можешь почти угадать правильный и даже не почувствовать это.

– Понимаю… – Аня разочарованно подняла с пола отброшенный Максимом блокнот.

Помедлив, принялась по очереди подставлять все озвученные имена. Аня была права. Не следовало останавливаться. Однако Максим не торопился ей помогать. Обдумывал другой, куда более сложный способ вскрыть шифровку.

– Частотный анализ… – прошептал он.

Когда Дима окончательно пришёл в себя, ещё ослабленный, первым делом потребовал показать ему все наработки по расшифровке. Изучив их, спросил:

– А твой монах, этот Джерри, он заглядывал в сумку?

– Нет, – Максим неуверенно качнул головой.

– Это он так сказал? Ну да, конечно… А если заглядывал, увидел шифровку и просто не справился с ней, раз уж она такая сложная. Вот и решил подождать, когда появится тот, кто с ней совладает. Ты уже проходил такое с Кристиной, то есть, простите, с Лизой, разве нет?

– Ты чего это вдруг? – удивился Максим, до того неуместными ему показались подобные подозрения. – Или у тебя до сих пор «спутанность сознания, галлюцинации, агрессивность и параноидальные реакции»?

– Как знаешь… – Дима говорил серьёзно, без улыбки. И дело тут было не только в слабости. Он, кажется, вообще ни разу не улыбнулся с тех пор, как Максим и Аня спустились с пика Адама.

Не то чтобы Максим полностью доверял Джерри, однако подозревать его считал полнейшей глупостью. В конце концов, они могли давно сбежать из Канди вместе с тетрадями, и монах не сумел бы их остановить. Если бы не Димина болезнь, они бы так и поступили. Максим считал, что им лучше не задерживаться на одном месте. Впрочем, сюда, в глубь Шри-Ланки, не вело никаких ниточек. Скоробогатов сейчас едва ли мог с точностью определить даже часть света, где они укрылись.

– Что там с частотным анализом? – спросил Дима, поглядывая на стены и неторопливо доедая белоснежный рис басмати.

За последние два дня Аня с Максимом обклеили записями весь номер. Поначалу спускались к хозяйке гостиницы за новыми блокнотами, затем добрались до канцелярского магазина – купили несколько пачек цветных листов, карандашей и скотча. Сверяясь с интернетом, разбирались в тонкостях частотного анализа, заодно экспериментировали с зашифрованным текстом. Сейчас их номер напоминал тайное убежище Джона Нэша из «Игр разума». Дима так и сказал. Он любил этот фильм.

– Всё просто. – Максим нехотя начал объяснение. Сомневался, что Дима ему поможет. – У каждой буквы алфавита – своя, всегда примерно одинаковая частота появления. Ну, по крайней мере, если говорить о действительно больших текстах.

– Ты поэтому не пробовал частотный анализ раньше, с письмом Сергея Владимировича, так?

– Да, письмо совсем короткое. А здесь двадцать три тысячи символов. Этого достаточно. И мы понимаем, что тут, скорее всего, обычный текст, а не… ну, скажем, какой-нибудь научный труд с обилием физических терминов. Хотя бог его знает… Так вот, все буквы повторяются примерно с одинаковой частотой. Самые распространённые в русском языке – О, Е, А, И, Н, С и так далее. Например, буква «А» от общего объёма букв занимает сразу восемь процентов. Точнее…

Максим заглянул в блокнот и выписал для Димы её показатель: «А – 7,9 %». Следом записал ещё несколько показателей: «Е – 8,4 %, И – 7,3 %, О – 10,9 %, Р – 4,7 %, Т – 6,3 %».

– Вон у нас отдельно висит общая частотность, – Максим указал на заполненную от руки таблицу, которую ещё позавчера приклеил прямиком на зеркало.

– То есть нужно посчитать частотность букв из шифровки и потом сопоставить её с частотностью нормального алфавита? – Дима поставил пустую тарелку на прикроватную тумбу и теперь никак не мог устроиться сразу на трёх подушках.

– Нет. Это было бы слишком легко, и мы бы тут не ломали голову. Просто сопоставить частотность букв и понять, что какая-нибудь «Г» из шифра – это, скорее всего, обыкновенная «О», потому что её частотность превышает десять процентов…

– …можно было бы в случае с Цезарем, то есть с одноалфавитным шифрованием, – догадался Дима.

– Верно. У нас же шифрование многоалфавитное. И ключ, длину которого мы не знаем. Тут начинаются танцы с бубном, – Максим неопределённо повёл рукой, показывая на десятки исписанных страниц. – Вначале предполагаем, что длина ключа – две буквы.

– Делим зашифрованный текст пополам и для каждой половины проводим отдельный частотный анализ! – Дима настойчиво всматривался в развешенные по стенам листки. Наконец не удержался и, несмотря на возражения сестры, встал с кровати. Подхватил трость и, прихрамывая, отправился изучать таблицы.

– Не просто пополам.

– В каком смысле?

– Смотри. Предположим, текст зашифрован «Изидой». Значит, по алфавиту буквы «З» зашифрована вторая буква открытого текста, затем седьмая, потом двенадцатая, семнадцатая и так далее. То есть, разбивая текст на фрагменты, нужно не просто разрéзать его на равные куски, нужно вычленить из него буквы в строгой последовательности. Если при «Изиде» мы вычленим каждую пятую букву, то получим бессмысленный текст, но он будет целиком принадлежать одному алфавиту, а значит…

– …будет подчиняться общему закону частотности, и самый повторяемый символ, скорее всего, окажется буквой «О».

– Всё верно.

– Что-то получилось?

– Ничего. Мы дошли до ключа в тридцать букв. То есть разбили общую шифровку на тридцать частей и проанализировали каждую из них по отдельности.

– Постой, а как вы делили текст?

– Я его перепечатал. В «Ворде» делить несложно. Муторно, конечно, но…

– Тут есть компьютер?

– Да, Дима, в гостинице есть общий компьютер, и нет, русская клавиатура к нему не прилагается, но я как-то справился. Ты действительно хочешь это обсудить?

Дима передёрнул плечами. Наконец отыскал на стене соответствующие листы и остановился возле них.

– Вообще, нужно учитывать ещё два момента, – уже спокойнее продолжил Максим. – Во-первых, помимо частотности букв есть частотность биграмм, то есть буквенных последовательностей. В русском чаще всего встречаются сочетания, – Максим заглянул в блокнот, – СТ, ЕН, НО, НИ, РА, ВО и так далее. На это тоже нужно обращать внимание.

– А во-вторых? – спросил Дима.

– Что? Да… Во-вторых, нужно учитывать, что у каждой буквы своя наиболее вероятная связь с другой буквой.

– Это как?

– Это уже дремучий лес, мы туда даже не совались.

– Там точно голову сломаешь, – подтвердила Аня.

– Если коротко, – Максим открыл соответствующую страницу в блокноте, – то в расшифровке помогает предпочтительная связь букв. Смотри, например буква «Н». Слева от неё чаще всего встречаются Д, Ь, Н, О, а справа – О, А, Е, Н. Причём в восьмидесяти двух процентах справа стоит именно гласная. Если взять букву «Э», то справа встречаются исключительно согласные, стопроцентная гарантия. Справа от А в девяноста процентах пишут согласную, слева – в девяносто семи. И так далее.

– Да уж… – Дима вернулся в кровать. – И что дальше?

– Дальше – биться головой об стенку, вот что.

– Вы с Аней остановились на ключе из тридцати букв? Давай теперь я попробую на тридцать одну.

– Ну-ну. Удачи. Хороший материал для твоей статьи. Теоретически ключ может быть хоть из сотни букв.

– А если письмо твоего папы и есть ключ? – с неожиданным воодушевлением спросил Дима. – Ведь Сергей Владимирович частенько использовал свои подсказки по два раза! Может, его «когда мир лишится оков» и так далее – целиком, а не отдельно про кровь и воду, – это как раз ключ для тетрадей?

– Всё может быть, – вздохнул Максим. – Тут на всю жизнь хватит вариантов.

– Я попробую!

Дима в самом деле попробовал. И у него ничего не вышло. Ещё одна пустая попытка. Максим был в отчаянии. У них не осталось зацепок. Тут впору обращаться к настоящим криптоаналитикам, хотя Максим подозревал, что даже они не справились бы с этим шифром. Отец наверняка позаботился о том, чтобы его тетради смогла прочесть только мама. Но как?!

Посоветоваться с мамой Максим не мог. Боялся, что электронное письмо перехватят люди Скоробогатова. Так и не придумав ничего путного, решил сходить к Джерри. Надеялся в разговоре с ним уловить какую-нибудь подсказку. Отец мог оставить монаху ключ, причём такой, что сам монах об этом не догадывался.

Встреча с Джерри оказалась напрасной. Более того, в гостиницу Максим вернулся до того обозлённым, что остаток дня молчал. Никто и не пытался с ним заговорить. Только перед сном Дима спросил:

– Ну что, тупик?

– Похоже на то.

На следующий день Аня предложила съездить в заповедник Удаваттакеле. Сказала, что им всем нужно проветриться:

– Вечером на свежую голову решим, что делать дальше.

Дима почти восстановился – болезнь отступила так же быстро, как и началась, – поэтому поддержал сестру. Максим, в свою очередь, не противился. Уже не мог без отвращения смотреть на расклеенные по стенам листки с нелепыми попытками применить частотный анализ.

До заповедника, расположенного на окраине Канди, добрались на такси. День стоял светлый, мягкий. Вообще неудивительно, что древние правители Шри-Ланки выбрали столицей именно этот город. Они так и не прижились на побережье. Однажды попробовали из торговых соображений переселиться к океану, но вскоре вернулись – сбежали от беспощадного солнца к горной прохладе и тенистой затаённости джунглей.

По заповеднику шли неспешно, приноравливаясь к Диминому шагу. Смотрели, как на деревянных лавочках сидят ланкийские парочки, как, приобнявшись, они ласкают друг друга взглядами и с одной общей газетки пальцами подъедают рис с овощами.

– Романтика, – улыбнулась Аня, настраивая лямки своего горчичного «Дженспорта». Теперь по примеру Максима носила в рюкзаке всё самое ценное.

Чем глубже они заходили в лес, тем меньше встречали людей, хотя настоящими джунглями заповедник так и не стал: здесь почти не было животных, да и пригород чувствовался неотступно – издалека доносился пыльный шум дороги. Аня довольствовалась тем, что увидела перебегавшего по холму оленя и несколько раз вздрагивала, когда над сáмой головой, где-то в кронах, начинала надрывно кричать невидимая птица – её голос напоминал сирену игрушечной пожарной машины.

В заповеднике пахло одновременно прелой осенью и цветением. Откосы холмов по обе стороны грунтовой дороги были плотно усыпаны сухими листьями, и Максима тянуло уйти в непролазную гущу местных растений. Аня оказалась права. Прогулка пошла им на пользу. Беспокоили здесь только москиты, но и те отступили, когда Максим достал из рюкзака купленные ещё в Далхуси репелленты.

– Что будешь делать, когда всё закончится? – Аня поравнялась с Максимом. Дима остался чуть позади.

– О чём ты?

– Ну, когда Скоробогатов получит свой дневник.

– Не знаю… – Максим об этом не задумывался. Пока что не было повода. – Из универа меня, скорее всего, отчислили. Да в любом случае лучше уехать из Москвы. Переждать где-нибудь. Может, в Иркутске, у маминых родителей.

– А как же учёба?

– Ань, – Максим поморщился, – вот честно, это меня сейчас волнует меньше всего. – Потом добавил: – Попробую перевестись. В Иркутске должен быть какой-нибудь журфак.

– Должен быть, – согласилась Аня.

– Главное, чтобы мама сейчас не полезла оформлять мне академическую справку. Ей лучше не появляться в Москве.

– Это точно.

Какое-то время Аня шла рядом, а потом замедлилась – позволила брату нагнать её. Попыталась заговорить с ним. Дима отвечал односложно, без задора.

Опередив Шмелёвых на пятнадцать-двадцать шагов, Максим достал телефон, который ему в Ауровиле передала Лиза. Не мог сейчас с определённостью сказать, зачем включает его. Понимал, что это бессмысленно и к тому же опасно, но, отчаявшись разобраться с отцовскими тетрадями, готов был рискнуть – с жадностью хватался за любую возможную помощь.

«Моторола» почти разрядилась. Максим ни разу её не заряжал. Когда заиграла мелодия загрузки, едва успел пальцем придавить динамик. Шмелёвы не должны были узнать, что здесь происходит. Первым делом посмотрел в контакты. Один-единственный номер. Как и предупреждала Лиза. Никаких эсэмэсок, пустой список вызовов. Нет фотографий, нет заметок в календаре. Ничего. Если телефоном и пользовались раньше, то давно обнулили его до заводских настроек.

Максим уже хотел зажать кнопку выключения, когда телефон завибрировал. Пришла эсэмэска. Оператор по-английски сообщил о шестнадцати попытках дозвониться до Максима. Последний вызов – этим утром. Все звонки – с одного номера. С того самого, что Лиза оставила в контактах.

Максим и не подумал перезванивать. Вновь вытащил из телефона аккумулятор. Спрятал и то и другое в рюкзак.

– Макс!

Он и не заметил, что от возбуждения ускорился.

– Ты куда побежал?

О случившемся Максим никому не сказал. Рассеянно отвечал на Анины вопросы, толком не смотрел, куда они идут. Поглядывал на Диму, будто тот мог объяснить настойчивость Лизы – шестнадцать звонков! – а под конец решил, что нужно убираться из Канди. Ещё вчера смотрел расписание поездов до Коломбо. Последний отправлялся через четыре часа. Времени предостаточно.

Они свернули с основной дороги на тропинку и так вышли к обрыву на северной оконечности заповедника. Здесь стоял богатый дом, на подступах защищённый колючей проволокой и окружённый цветущей верандой. С веранды открывался далёкий вид на соседние горы, лесную низину и разбросанные по ней селения. Аня с восторгом осматривала роскошные владения, говорила, что сама не отказалась бы пожить в таком особняке, хотя колючая проволока выглядела несколько жутковато. Максим её оборвал:

– Возвращаемся.

Шмелёвы в недоумении переглянулись. Дима, несмотря на усталость, готов был продолжить прогулку, но Максим молча развернулся. С ним никто не спорил.

Назад шли быстро. Максиму приходилось то и дело останавливаться и недовольным взглядом подгонять Диму.

– Что-нибудь случилось? – спросила Аня.

– Пора уезжать.

– Уезжать?

– В Коломбо. Поезд в три часа.

– Мы же…

– Так надо.

Больше Максим не добавил ни слова. С каждой минутой его волнение, пусть толком и не обоснованное, усиливалось. А когда они добрались до озера, Максим попросил таксиста остановиться чуть в отдалении от гостиницы.

– Да что происходит-то? – теперь и Дима выглядел взволнованным.

– Ждите здесь!

Максим пожалел, что у него нет ни кепки, ни капюшона, под которыми можно было бы спрятать лицо. Шёл насторожённо. Обогнул квартал, в котором они жили, и, прежде чем приблизиться к гостинице, долго наблюдал за её входом со стороны.

Дважды позвонила Аня. Оба раза Максим сбросил вызов.

Всё самое ценное у них было с собой. Деньги, документы, телефоны – на руках. Тетради отца, листок со стихотворением и экспедиционную сумку, ужатую ремнём, Максим носил в рюкзаке. В номере по большей части оставались вещи Шмелёвых. Ничто не мешало сразу отправиться на вокзал, однако они не успели оплатить проживание, и сейчас Максим терзался – вернуться в гостиницу или не рисковать и скорее уехать.

– Паранойя, – процедил Максим.

В конце концов рванул ко входу. Надеялся быстро решить все вопросы с хозяйкой, забрать вещи и бежать к такси. Чувствовал, как надрывно колотится сердце – оглушает, заставляет дышать открытым ртом. А потом замер. Увидел бордовую лужицу на асфальте у самых дверей.

Это могло быть простым совпадением. Как и настойчивые звонки Лизы. Однако Максим отпрянул. Затравленно огляделся. Вновь посмотрел на знакомую жижу, растёкшуюся и подсохшую. Сразу узнал её. Такие оставлял Баникантха.

Здесь, в гостиничном квартале, да и во всём Канди Максим почти не замечал любителей бетелевой жвачки.

И, кто бы ни оставил этот след, он сплюнул не раз и не два. Значит, стоял долго, чего-то ждал.