Рашмани подготовила им единственную в комнате кровать. Максим заявил, что собирается спать на полу, однако Аня его отговорила. Потом с грустью наблюдала за тем, как он беспокойно ходит возле окна, как с досадой поглядывает на неё, будто именно она была виновата в том, что Сергей Владимирович уехал из Хундера. Аня угадывала его терзания, знала, что бессильна смягчить их, поэтому молча собрала вещи для стирки и ушла в общую ванную принять душ. Вернувшись, по одному только взгляду Максима сразу поняла, что с этого мгновения он действительно открыт перед ней – в своих мыслях и переживаниях. Максим, укрывшись ото всех под внешней невозмутимостью, больше не прятался от Ани и теперь не подвергал сомнению их взаимное доверие.
Как ни странно, это единение отозвалось лишь горечью. Аня прикусила нижнюю губу. Готова была расплакаться и, чтобы скрыть свои чувства, поторопилась лечь в кровать. Дима прав, ей не следовало возвращаться из Испании. Вот только выбора у Ани не было. А теперь ей предстояло всегда жить с этим неизменным привкусом горечи, потому что в истинных причинах возвращения она не могла признаться ни брату, ни Максиму. Знала, что, признавшись, потеряет их обоих.
Весь следующий день Максим провёл в кабинете отца. Почти не выходил из него. В задумчивости покачивался в плетёном кресле, просматривал записи в своём блокноте, пролистывал уже расшифрованные тетради, а за третью пока не брался. Даже не откликнулся, когда Рашмани позвала его завтракать. В итоге Аня принесла ему сыр, овощи и хлебные лепёшки прямо в кабинет. К еде Максим так и не притронулся.
До обеда Аня не отходила от Рашмани. Навязалась ей в помощницы на кухне и в хозяйственной комнате. Правда, индианка бóльшую часть работы делала сама, Ане поручала самую малость, и то скорее из желания развлечь её, чем утрудить. Попутно рассказывала о быте местных жителей, показывала растущие в огороде овощи, а главное, без утайки отвечала на вопросы о Шустове-старшем.
Они с Сергеем Владимировичем познакомились в две тысячи втором году, когда самой Рашмани едва исполнилось восемнадцать. Её родители ходили по горным сёлам, собирали для Шустова всевозможные поделки, которые он затем перепродавал в России. Местные артефакты девятнадцатого века особенно ценились с учётом того, что за последние полвека ремёсла Кашмира пришли в упадок, и даже простейшие украшения и утварь здешние монастыри вынужденно заказывали в других штатах Индии, в Непале и в Тибете. Родители Рашмани, теперь жившие в Лехе, неплохо заработали на этом сотрудничестве, смогли открыть небольшой ресторан у базарного квартала.
Сам Шустов сюда приезжал редко, а под конец заказы от него вовсе прекратились. Рашмани не видела его много лет. Жила с родителями, потом переехала из Леха сюда, в Хундер, помогать бабушке. Когда бабушка умерла, Рашмани задумалась о возвращении в Лех, только по просьбе родителей хотела сперва продать дом, к тому времени прохудившийся и терявшийся в окружении других, более ухоженных домов. Она бы так и поступила, если бы однажды утром не увидела у себя на веранде Сергея Владимировича. Он приехал к ней с письмом от родителей и просьбой дать ему приют.
– Так всё и началось, – улыбнулась Рашмани. – Чуть больше семи лет назад.
Она была красивой женщиной. В ней гармонично сочетались физическая сила здорового крестьянского тела и какое-то ненавязчивое изящество, благодаря которому Рашмани порой двигалась будто в замедленном танце. Чёрные волосы, которые она сегодня собрала в две туго закрученные косы с вкраплением бирюзовых нитей, тонкая и одновременно с тем крепкая шея, на удивление мягкая и в то же время выраженная линия подбородка – всё это притягивало взгляд и восхищало. Однако был в её красоте изъян, который Аня никак не могла ухватить. Потом поняла, что всё дело в её взгляде – он был отвлечённо-блаженным, будто подёрнутым слепотой. Рашмани никогда не смотрела в глаза собеседнику. Оставалась улыбчивой, сердечной в словах и поступках, но при этом витала в тумане. При первом знакомстве такой взгляд по-своему завораживал, а при долгом общении начинал пугать: в нём угадывалось что-то отталкивающее, болезненное.
Из дальнейшего разговора с Рашмани Аня с удивлением узнала, что та с самого начала понимала: Суреш однажды уедет.
– Это было неизбежно, – сказала она с улыбкой. – Такие души должны летать. Они не обретут покоя, разве что в главном знании.
– Главном знании? – перепросила Аня, невольно вспомнив о mysterium tremendum.
Кажется, Шустов-старший и второй жене успел рассказать о своих безумных поисках.
– Знание, которое сделает неважными все вопросы, – пояснила Рашмани.
Аня не поняла её слов, но уточнять их не стала. Ей казалось почти невероятным, что Рашмани с такой лёгкостью приняла исчезновение Сергея Владимировича. Однажды утром она проснулась, а на его подушке лежал бутон оранжевой лилии.
– Он так уехал, потому что не любил прощаться.
Рашмани была благодарна Шустову за те два года, что они провели вместе, за их дочку и за то, как он перестроил её дом. Более того, она не думала возвращаться в Лех. Сказала, что будет ждать Суреша, а все силы отдаст Киран, которая, хоть толком и не знала отца и была больше похожа на неё саму, всё же напоминала об исчезнувшем муже.
Поражённая таким смирением, Аня вышла прогуляться по каменистым улочкам Хундера. Обдумывала услышанное. Даже не заметила, как выбралась к окраине посёлка, где выбеленными на солнце огрызками возвышались башни старых оборонительных укреплений. Никак не могла определить своё отношение к истории Рашмани и Шустова. Подумала, что теперь ещё больше хочет познакомиться с Сергеем Владимировичем. Вот только никто не знал, где его искать.
Вернувшись в дом, Аня первым делом заглянула в кабинет. Обнаружила, что Максим спит в кресле. Судя по влажным волосам, он сходил в душ. К тому же успел побриться. В углу, возле книжного шкафа, спала Киран – свернулась на подушках, перенесённых сюда с веранды. На столе, у тарелки с едой, дремал котёнок; едва ли он забрался туда самостоятельно и перед сном явно успел хорошенько перекусить.
Встав возле Максима и посмотрев на его непривычно безмятежное лицо, Аня вспомнила, как он утром обидел Рашмани. Нарочито сказал ей, что полностью оплатит их проживание. Не надо было этого делать. Рашмани приняла его слова покорно, только кивнула и даже не пыталась их оспорить, однако во всём её облике проскользнула такая глубокая боль, что Ане невольно захотелось обнять и утешить Рашмани.
– О чём думаешь? – неожиданно спросил Максим.
Аня не заметила, как он проснулся.
– О Рашмани, – уклончиво ответила Аня.
Хотела пересказать услышанную историю, но сдержалась. Решила повременить до тех пор, когда Максим сам проявит к ней интерес.
– Ты как? – Аня, наклонившись, провела ладонью по гладкому подбородку Максима. Заметила свежий порез на правой щеке.
– Схожу с ума.
– А мне нравится.
– Я побрился бритвой отца.
– Что?
– Эта женщина…
– Рашмани.
– Да. Она отдала мне его вещи. Так, всякое барахло. Бритва, помазок, наручные часы, платки какие-то. Не понимаю, зачем она… И знаешь, что я сделал? Я всё перерыл в поисках подсказки. Думал, там, в этих вещах, что-то скрыто. Какая-нибудь головоломка, очередной шифр. Я даже заднюю крышку часов снял! Господи, да я все его платки просмотрел на свет…
– А потом побрился?
– Ну да, – Максим, усмехнувшись, встал.
Теперь на его место села Аня. В кресле, на мягком пледе, было уютно.
– Я запутался, Ань. – Максим вышагивал перед письменным столом. Без улыбки поглядывал то на котёнка, то на Киран. – Вся эта поездка сама по себе была такой странной. Только что сидели у меня в Клушино, решали какие-то загадки, а тут… Кашмир, пустыня, горы и эта женщина.
– Рашмани, – прошептала Аня.
– Смешно. Я ведь даже злился, что сижу в окопах, а все снаряды падают где-то в стороне: задевают Корноухова, Погосяна, Шульгу – кого угодно, только не меня. Хотелось лицом к лицу столкнуться с опасностью, чтобы своими силами положить всему конец. Понимаешь, о чём я?
– Понимаю. Хорошо хоть Абрамцев жив.
– Хорошо?! Ну да, наверное. Они и без него справились бы. В общем, я так рвался в драку, а в итоге даже не понимаю, с кем дерусь. Со Скоробогатовым? С отцом? С самим собой? Как-то всё запутано. В итоге я просвечиваю носовые платки и… копаюсь в книгах.
– В книгах?
– Да. – Максим неопределённо указал на библиотеку Шустова-старшего. – Тут может быть какая-нибудь подсказка, ну или что-то вроде того. Я пересмотрел все русскоязычные издания.
– Нашёл что-нибудь?
– Только это.
Максим достал из плотного ряда на нижней полке одну из книг в мягкой розовой обложке. Передал её Ане.
– «Боги, демоны и другие». Разипурам Кришнасвами Нарайан, – запинаясь прочитала Аня. – Что это?
– Так, ничего особенного. Индийские мифы. Посмотри на форзац.
– Ого, – Аня с удивлением прочитала подпись: – «Другу на память. Костя Сальников». Ничего себе. Это от Салли твоему отцу?
– Да.
– Тут в тексте какие-то пометки! Думаешь…
– Нет, – Максим с сожалением отмахнулся. – В книге ничего не было. Как и во всех остальных. Это я там отметил пару абзацев. А библиотека – просто библиотека. Вижу, понимаю. Но всё равно ищу подвох. Я даже прощупал полки. Они показались мне какими-то странными.
– Странными?
– Ну да. Шкаф врезан в стену, но по бокам тут зазоры, можно палец просунуть и… – Максим шагнул было к книгам, но, передумав, остановился. – Я же говорю. Схожу с ума.
Аня пролистала сборник мифов. Поддерживая книгу загипсованной рукой, стала читать выделенные Максимом фрагменты.
«Я изведал все удовольствия и понял, что человеку не дано чувство насыщения, потому что на смену одним желаниям приходят другие, и нет им конца. Золото, скот, женщины, пища – ты стремишься получить то одно, то другое, но, когда получаешь, недолго радуешься успеху из-за того, что потом тебе нужно ещё больше золота и ещё больше скота. После тысячи лет наслаждений я жажду новых наслаждений. Я хочу покончить с этим существованием и обратиться к богу. Я хочу жить, не думая постоянно, что победа влечёт за собой поражение, приобретение – потери, жара – холод, а удовольствие – разочарование. Я заставлю свой разум забыть об этом, расстанусь со всем, что у меня есть, и буду жить в лесах, на лоне природы, не зная страха и желаний».
На полях возле этих строк Максим заострённым карандашом написал:
«Одними личными удовольствиями не вычерпаешь жизни, как мóря – кубками весёлого пира. В. Брюсов».
– Зои понравилось бы, – Аня посмотрела на плетёный браслет у себя на правом запястье. – Она как-то рассказывала про индийского мудреца, который сто лет простоял на большом пальце ноги.
– Судя по надписи Сальникова, Зои и так могла читать этот сборник.
– А зачем ты добавил тут про Брюсова?
– Не знаю… – Максим вновь расхаживал перед столом, от стены с книгами до стены с дверью. – У человека – душа. У вещи – история. Теперь у этой книжки есть история.
– О чём ты?
– Может, я решил, что отец вернётся, когда нас здесь уже не будет, прочитает это и поймёт… Да бог знает, чего он там поймёт. Я же говорю, схожу тут с ума. А главное, никак не могу понять, зачем он заманил нас сюда. Ну, то есть зачем он хотел заманить сюда маму?
Киран проснулась. Лежала всё так же безмятежно, но теперь неотрывно следила за Максимом. Конечно, ничего не понимала, однако слушала так, словно по одним интонациям могла разобрать значения произносимых слов.
– Хотел поиздеваться над ней? Показать новую жену, новую семью? – не успокаивался Максим. – Ведь получается, он сидел тут, в Кашмире, почти два года. Надеялся, что мама пойдёт по его стопам, справится со всеми преградами и согласится, как в молодости, следовать за ним в поиске великих тайн, сокровищ и… этого дурацкого Города Солнца. Ведь он сам написал, что верит в его существование. Но если так, зачем завёл ещё одну семью? От скуки?
– Думаешь, Город Солнца – это что-то вроде Эльдорадо?
– Не знаю, Ань. И не хочу знать. – Помолчав, Максим с усмешкой добавил: – Джерри говорил, что отец оставил нас, чтобы лишиться соблазна. «Иначе его бы соблазнила любовь к вам», то есть ко мне и к маме. Как тебе такая милая история?
– Может, Джерри прав.
– О чём ты?
– Что, если Сергей Владимирович боялся сгореть в своей мечте?
– Взглянул – и мёртвый пал к подножию святыни.
– Что, если он в самом деле цеплялся за жизнь? Понимал, что Екатерина Васильевна не приедет. Потому что у неё был ты. И в отчаянии попробовал начать всё сначала. Новая жизнь. Новое имя.
– Суреш… Ты пытаешься его оправдать? – Максим резко повернулся к Ане.
– Нет. Только пытаюсь объяснить его поступки.
– Пора взяться за третью тетрадь. Может, там будет хоть что-то определённое.
Максим зашагал с удвоенным возбуждением, а потом замер возле Киран. Она не сводила с него глаз. Аня испугалась, что Макс выгонит девочку. Представила, как он грубо хватает её за руку, выводит из комнаты, следом отправляет котёнка. Даже привстала с кресла, чтобы вмешаться. Но Максим ничего подобного не сделал. Более того, его взгляд смягчился.
– А когда ты расшифруешь последнюю тетрадь, что будет после этого? – спросила Аня. – У тебя есть…
– Всё готово.
– Что? – насторожилась Аня.
Максим показал ей телефон. Старенькая «Моторола»-раскладушка с чёрным корпусом и серым ободком вокруг внешнего экрана.
– Прочитай сообщения.
– Какие?
– Их там немного, не ошибёшься.
По словам Максима, телефон ему ещё в Ауровиле передала Лиза. Максим не знал, чего она добивалась, и ни разу им не воспользовался – до сегодняшнего утра.
«Как там Сальников?» – первая эсэмэска от Максима.
Ответ пришёл через сорок три минуты. Следующие ответы приходили почти мгновенно.
«Так это ты его?» «Не думала, что сможешь. Молодец. Почему не убил?» «Он бы убил». «Ты бы многих спас, уж поверь. Так почему? Не хватило духу?»
«Бессмысленно оглядываться на свою мораль, когда оцениваешь возможные последствия. На мораль можно оглядываться лишь перед тем, как совершить отдельно взятый поступок».
«Ты это серьёзно?» «Интересно. Ты мне написал только для этого?»
«Предлагаю обмен».
«Поподробнее».
«Я расшифровал тетради отца». «Отдам всё, что есть. Ты знаешь, мне нечего скрывать. А вы привезёте Диму».
Перед следующим ответом была пауза в несколько минут.
«Куда и когда?»
«Лех. Послезавтра. Семь вечера».
«Где конкретно?»
«Напишу за час до встречи».
На этом переписка прервалась.
Аня вернула телефон Максиму. Почувствовала облегчение от одной только мысли, что послезавтра всё закончится, однако запретила себе расслабляться. Слишком часто за последний месяц ей казалось, что история со Скоробогатовым вот-вот завершится.
Максим сел за письменный стол. Наконец взялся за уже заветренный и к тому же надкусанный котёнком завтрак. Сам котёнок проснулся и теперь, пошатываясь на тонких лапках, тёрся о руку Максима. Попытался укусить за локоть, в итоге обхватил его в борцовском захвате и повалился на стол.
Аня тем временем рассеянно смотрела на обложку Нарайана. Разглядывала изображённого на ней кентавра с серьгами и слона с китовым хвостом. Повернула книгу и заметила, что на её бежевом облупленном корешке снизу видна сделанная от руки надпись: 209.
– Что это? – спросила Аня. – Тут какое-то число.
Максим, отложив недоеденную лепёшку, сказал, что такие числа проставлены на всех книгах.
– На «Городе Солнца» тоже что-то было, – вспомнила Аня.
– Да. Сто семьдесят.
– И что это значит?
– Значит, что «Город Солнца» когда-то стоял здесь, в этой библиотеке. Думаю, отец просто отмечал последовательность книг.
– Зачем?
– Хотел точно знать, сколько их. Боялся потерять. Не знаю.
Аня приблизилась к врезанному в стену книжному шкафу. Киран, всё ещё лежавшая на подушках, внимательно следила за ней.
– Странно, – промолвила Аня. – Тут все книги не по порядку. Триста девяносто, восемьсот сорок три, сто тридцать два… Но при этом вроде бы порядок есть.
Осмотрев полки, Аня убедилась, что книги распределены тематически. Антропология, археология, сборники исторических документов – на английском. Множество книг на незнакомых языках. Санскрит или хинди. И что-то похожее на арабский. Отдельно, в самом низу, стояли книги на русском языке. Блаватская, Гумилёв, Мережковский, Рерих. Там же раньше стоял Нарайан, сейчас его место пустовало – в плотном ряду книг зияла узкая брешь. Мéста для «Города Солнца» тут не нашлось бы.
– Книги расставлены по алфавиту, – не унималась Аня. – Ну, те, что я вижу. А числа все перепутаны. Семьсот три, триста сорок шесть, тысяча двадцать один… И чем толще книга, тем больше число. Хотя нет, не всегда. Вот два почти одинаковых тома, на одном – восемьсот двадцать, а на другом – четыреста четырнадцать.
– Может, раньше они стояли не по алфавиту, – осторожно предположил Максим.
Подхватив на руки котёнка, вышел из-за стола и приблизился к Ане. Киран, лежавшая сбоку от них, тоже встала. Принялась с наивной серьёзностью осматривать корешки.
– Раньше библиотека была больше, и там был другой порядок. А сюда отец перевёз только самое ценное и поставил всё иначе, – продолжал рассуждать Максим.
– Твой папа никогда ничего не делал просто так, – прошептала Аня, вспомнив слова брата, и тут же вскрикнула: – Вот! Две разные книги стоят под одним номером. Четыреста сорок семь! Значит, это точно не порядковые номера.
Максим передал котёнка Киран, а сам принялся вновь осматривать проёмы, отделявшие торцы встроенного шкафа от каменной кромки стены. Такие проёмы были по бокам и сверху. Внизу шкаф плотно врастал в каменную перемычку, отделявшую его от деревянного плинтуса. Ничего интересного Максим не заметил. Стал поочерёдно дёргать полки. Затем принялся снимать книги, бережно складывал их на пол в неизменном порядке и осматривал заднюю стенку.
– Думаешь, тут что-то спрятано? – Аня распахнула шторы, впустила дневной свет.
– Дима искал бы скрытый рычаг или что-то вроде того.
Максим, взяв стул из-за письменного стола, теперь снизу доверху осмотрел книжный шкаф. Простучал стенки. Ничего не нашёл. Ни рычагов, ни углублений под ключ, как это было в Ауровиле.
– А эта женщина, она ведь могла переставить книги, – с отчаянием проговорил Максим.
– Нет, – Аня качнула головой. – Рашмани сказала, что убирает тут, но ничего не трогает. Она даже блокноты Сергея Владимировича и фотографии оставила на месте.
– Может, ты? – Максим с улыбкой посмотрел на маленькую Киран.
Девочка, конечно, не поняла русских слов, однако на всякий случай покрепче обхватила вырывавшегося котёнка, будто Максим решил отчитать того за надкусанные лепёшки.
– Что будем делать? – спросила Аня, когда они расставили книги по полкам.
– Всё видимое нами – только отблеск, только тени от незримого очами. – Максим отошёл на середину комнаты. – Будем смотреть лучше, вот что.
Вернулся за стол. Доел последнюю лепёшку и замер, устремив невидящий взгляд куда-то совсем далеко – в места, Ане недоступные и непонятные.
– Может, это очередной шифр? – наконец промолвил Максим.
– Тут же одни цифры!
– Ну, что-нибудь вроде омофонического шифра замены…
– Это что?
– Так бывает, я читал. Все часто встречающиеся буквы заменяют не одной буквой, а поочерёдно разными числами. Например, если буква «О» встречается в одиннадцати процентах из ста, то ей на замену дают сразу одиннадцать чисел. Букве «Р», соответственно, – пять чисел. В итоге, если используешь частотный анализ, получишь ровно один процент на все использованные числа. Вот только… чисел тут маловато, да и с омофоническим шифром я точно не справлюсь.
– А может, мы опять всё усложняем, как и с тетрадями?
– Посмотрим.
Максим взял один из блокнотов Шустова-старшего. Подошёл к шкафу и принялся выписывать в него числа с корешков. Попросил Аню следить за его записями и сразу проверять их. Получилось семь фрагментов-полок, а в каждом из них – от двадцати одного числа до сорока трёх.
Максим в последний раз сверил свои записи с корешками, затем вернулся за письменный стол. Киран, не выпуская котёнка, последовала за ним, однако, даже вытянувшись на цыпочках, не могла разглядеть, что он делает. Девочка с мольбой посмотрела на Аню. Пришлось подхватить её под мышки и, предварительно сложив все рамки с фотографиями, водрузить на край стола. Максим не возражал. Он был слишком увлечён записями. Аня с сожалением отметила, что за последнюю неделю гипс окончательно расшатался, ослабил хватку. Пожалуй, следовало сходить в поликлинику и заменить его новым, вот только сделать это здесь, в Хундере, было едва ли возможно.
Вырвав несколько чистых листков, Максим начал выписывать все числа по порядку. Девять чисел повторялись: четыреста сорок семь, девятьсот три, триста тридцать девять и другие. Их Максим выделил отдельно. Затем принялся надписывать над числами буквы. Вычёркивал, заменял другими. Никак не объяснял своих действий.
Киран, свесив со стола ноги, внимательно следила за движениями карандаша. Утомившись от непонятных записей, отвлеклась и теперь изучала Анин гипс. Котёнок тем временем добрался до отставленной тарелки и стал жадно лакать натёкшую от овощей влагу.
– Может, просто сложить? – неуверенно спросила Аня.
– Что? – Максим так вздрогнул, будто успел забыть о её присутствии.
– Ну… просто сложить числа с одной полки и… Не знаю. Ты же сказал, тут слишком мало всего для настоящего шифра. Так, может, это и не буквы, а именно числа, без заморочек?
– Без заморочек?
– Ну да.
Максим помедлил. Задумчиво посмотрел на Киран, словно спрашивая её совета. Девочка настороженно втянула голову в плечи.
– Есть калькулятор?
Аня достала телефон. Помогла сложить числа с первой полки.
– Одиннадцать тысяч шестьсот. – Максим выписал результат и подчеркнул его несколько раз.
Взялся за числа второй полки. И чем ближе он подходил к последнему из них, тем сильнее волновалась Аня. Уже догадывалась, что у них получится.
– Одиннадцать шестьсот, – выдохнул Максим.
Сумма третьей полки оказалась в точности такой же. Следом они убедились, что и четвёртая, и пятая, и шестая полки в сумме дают именно это неизменное число. И только результат нижней полки – той самой, где стояли издания на русском языке, – отличался.
– Одиннадцать тысяч четыреста тридцать.
– Почему здесь меньше? – удивилась Аня.
Их волнение было настолько глубоким, ощутимым, что даже Киран подалась вперёд, её волосы нависли над записями Максима. Только котёнок не проявлял к ним интереса и теперь крутился на кромке стола, никак не решался спрыгнуть.
– На седьмой полке не хватает одной книги.
– Но там всё плотно. Я и мифы-то с трудом запихнула.
– Там не хватает «Города Солнца».
– Что…
– Сто семьдесят. На его корешке было написано «сто семьдесят». Ровно столько нужно добавить, чтобы получилось одиннадцать тысяч шестьсот, как на предыдущих шести полках.
Котёнок, отчаявшись, начал пискляво мяукать. Аня помогла ему спуститься. Удивилась, до чего лёгким тот оказался. Она уже давно не держала в руках таких пушистиков.
– Вес! – выпалил Максим. – Это не порядковое число! Это вес каждой книги в отдельности! Поэтому некоторые совпадали. И поэтому примерно одинаковые книги стояли с разными числами: вес зависит не от количества страниц, а от бумаги!
– И что теперь делать?
– Нужно вернуть нижней полке недостающие сто семьдесят граммов. – Максим вскочил со стула. Встал перед шкафом на колени и принялся бережно надавливать на книги. – Тут, наверное, что-то вроде весов. Они сработают, если мы установим на каждой полке ровно по одиннадцать килограммов и шестьсот граммов.
– А если просто надавить?
– Не получается, – с досадой процедил Максим. – Наверное, вес должен быть зафиксирован.
– «Город Солнца» остался у Скоробогатова.
– Не беда. Что-нибудь подберём.
– А что весит сто семьдесят граммов?
– Не знаю… – Максим вернулся к столу, стал наугад перебирать блокноты и ручки. – Если верить Окуджаве, одна пуля весит девять граммов. Девятнадцать пуль сейчас бы пригодились.
– Знаю!
Аня, взбудораженная не меньше Максима, выскочила из кабинета. Отправилась прямиком на кухню. Застала там Рашмани. Попросила скорее дать им весы. Индианка перешла в хозяйственную комнату и принесла оттуда старенький безмен.
– Нет… – Аня в отчаянии сжала кулак. – Весы… Для специй! У вас есть электронные весы для специй?
– Есть, – довольная, кивнула Рашмани. – Только я ими ни разу не пользовалась. Их подарил Суреш. Сейчас найду.
«Суреш…» Аня поняла, что они на верном пути.
Через несколько минут она вернулась в кабинет с круглыми кухонными весами, мешочком рисовых зёрен и пустым пластиковым блюдцем. Максим всё это время пытался потихоньку надавливать на нижнюю полку. Ничего не добился и теперь молча следил, как Аня отмеряет ровно сто семьдесят граммов крупы. К счастью, батарейки в весах за эти годы не успели разрядиться.
– Вот. – Аня бережно протянула ему блюдце с горкой риса. – А вообще ведь трудно так точно подобрать книги по весу…
– Значит, у него на это было достаточно времени.
Максим, затаив дыхание, поставил блюдце на книги. Теперь они втроём с Киран стояли на коленях перед полкой. Аня улыбнулась – подумала, как всё это выглядит в глазах девочки. Должно быть, она думала, что Максим делает подношение духам книжного шкафа. Ну что ж, оставалось надеяться, что боги им ответят.
Ждали долго. Ничего не произошло. Боги, если они действительно следили за их усердием, оставались немы.
Максим снял и вновь поставил блюдце.
– По алфавиту! – сообразила Аня.
Объяснять не потребовалось. Максим понял, что она имеет в виду, и тут же переставил блюдце вправо, на русскоязычные книги, определив мнимого Кампанеллу над Мережковским.
– Да что такое… – в отчаянии прошептал он.
Боги молчали.
Прошла ещё минута.
– А если…
Аня не успела договорить. Под книжным шкафом и по его бокам что-то ощутимо щёлкнуло. Они, конечно, ждали чего-то подобного и всё же от неожиданности отпрянули. Только Киран осталась на месте. Посмотрела на Максима и, прикрыв рот рукой, беззвучно рассмеялась. Кажется, её забавляло происходящее или…
– Ты знала! – Аня с восторгом посмотрела на девочку. – Но как? Тебе мама показала? Она тоже знала?
Киран, не прекращая смеяться, замотала головой, а потом тихонько выдавила:
– Киран сама знала.
– А что теперь нам делать?
– Кушайте рис.
На сей раз это прозвучало по-детски нелепо. Аня усомнилась в своих подозрениях. Возможно, девочка её просто разыгрывала. Максим не обращал на них внимания. Вскочив, осмотрел боковые проёмы, сунул в них пальцы, попытался что-нибудь нащупать. Наконец догадался потянуть за четвёртую, среднюю полку. В стене что-то скрипнуло – и шкаф выдвинулся наружу.
Максим осмотрел обнажившиеся торцы. Теперь в проёмах виднелся с десяток запылённых шариковых направляющих, вроде тех, что крепят к выдвижным ящикам на кухне. Такие же металлические полозья, только более массивные, Аня разглядела с исподней стороны шкафа.
– Пока ничего, – озадаченно произнёс Максим.
– Может, ещё подёргать за полку? – предложила Аня.
– Есть идея получше.
Максим придвинул стул. Забравшись на него, дотянулся до верхней, прежде скрытой крышки. Обнаружил в ней углубление – сантиметра на четыре, не больше, но при этом вырезанное почти на всю площадь доски.
– Тайник! – Максим не мог заглянуть в него и обшаривал дно наугад.
Аня уловила шуршание. Там что-то было.
Чуть позже Максим принёс из хозяйственной комнаты лестницу. Забрался на неё, просветил тайник фонарём и убедился в скудности своего улова. Одна-единственная брошюрка, точнее даже проспект. И больше ничего. Ни надписей, ни дополнительных рычажков, ни лазерных дисков, ни кассет, ни новых тетрадей. Только проспект.
Максим устало сел на пол. К нему подсели и Аня с Киран. Девочка, правда, тут же поднялась – перетащила из угла подушки, легла на них животом и, подперев подбородок кулаками, стала прислушиваться к непонятной ей русской речи. Котёнок к этому времени куда-то запропастился.
– Что там? – Аня придвинулась к Максиму.
– Реклама. Может, отец вообще случайно её оставил. Держал что-то важное, а перед отъездом забрал. Слишком большой тайник для такой бумажки.
– Я уже сомневаюсь, что Сергей Владимирович вообще мог что-то сделать случайно.
Обычный лист формата А4, распечатанный на цветном принтере и сложенный книжкой. На первой страничке красовалось изображение сидячего Будды, дальше шёл текст с небольшими вкраплениями совсем уж крохотных картинок.
– Ты знаешь, что это? – Аня посмотрела на Киран.
– Майтрéя.
– Всё верно, – кивнул Максим. – Тут написано, что это тридцатидвухметровая статуя Будды Майтреи. Бодхисаттва грядущих дней. Будда, который появится среди людей в конце времён. Он обретёт просветление в кратчайший срок, потому что будет готовиться к нему все предыдущие жизни.
– Постой, так это статуя Будды… из будущего?
– Получается, так. Предвестник благословенной эпохи, что бы это ни значило.
– Там был папа, – невпопад сказала Киран.
– Ты говоришь про Суреша? – удивилась Аня.
– У Киран один папа, – девочка посмотрела на неё с недоумением.
– Тебе мама так сказала?
– Киран сама знает.
– А что он там делал?
– Помогал.
Аня вспомнила слова Рашмани о том, что Шустов-старший участвовал в восстановлении какого-то из здешних монастырей. Рассказала об этом Максиму.
– Значит, мы на верном пути, – ободрившись, кивнул он. – Тут написано, что статуя стоит на холме под одним из старейших монастырей в Нубрской долине – Дискит. Так… Монастырь относится к школе Гелугпа. Основан в четырнадцатом веке. Противостояние с древним Ладакхом. Это понятно, фортификация… Ничего интересного. Смотрим дальше.
Максим перешёл на последнюю страничку. Судя по голосу, отчаялся найти хоть какую-то зацепку.
– Статуя Будды была возведена в две тысячи шестом году. В две тысячи десятом освящена Его Святейшеством Далай-ламой.
– Незадолго до приезда твоего папы, – заметила Аня.
– На строительство и дальнейшее обслуживание статуи использовались деньги и золото благотворителей. Будда смотрит в сторону Пакистана и призван… это понятно. Смотровая площадка, прекрасный вид…
Максим замолчал. Ане было неудобно следить за мелким текстом, и теперь, почувствовав волнение Максима, ей пришлось чуть ли не навалиться на него, чтобы разглядеть следующие строки.
– Будда восседает на трёхэтажном святилище, – прочитала она вслух, – в котором выставлены священные тексты, старинные изображения будд, церемониальные маски и фигурки. А непосредственно под его стопами расположены витрины с артефактами и семейными реликвиями, выставленными в память о благотворителях прошлых и настоящих.
– Под его стопами…
– Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога. – Аня, поражённая тем, что даже эта подсказка, в сущности, могла оказаться многоразовым ключом, посмотрела на Максима. – Ты уверен?
– Вообще странно. Буддизм призывает не искать прибежище в мирских божествах. Будда не бог. Он человек. Хотя индусы считают Будду одним из земных воплощений бога Вишну, а на пике Адама стопу Будды, по сути, приравняли к стопе бога Шивы. Да и тут, – Максим указал на брошюру, – его статуя вполне напоминает статуи Шивы или Ганеши.
– Значит, поблизости не оказалось ничего более подходящего.
– Скорее всего. Да и не зря же отец оставил в тайнике именно этот проспект. И ты сама сказала, что он был одним из благотворителей.
– Что теперь?
– Это далеко? – Максим обратился к Киран.
Девочка неопределённо пожала плечами.
– Мне кажется, мы проезжали статую, – заметила Аня. – Я не уверена, но если это тот самый Будда, то недалеко.
Максим готов был немедленно сорваться из Хундера. Его не останавливало даже приближение сумерек. Узнав, что монастырь Дискит расположен всего в десяти километрах от посёлка, хотел отправиться туда пешком. Аня с Рашмани едва уговорили его дождаться следующего дня.
– Там уже закрыто, – настаивала Аня. – А если будем ломиться ночью, можем всё испортить.
Максим уступил, но ещё долго не ложился спать. Для начала попросил Рашмани обеспечить их машиной. Пообещал хорошо заплатить. Опять обидел её. Рашмани прогулялась до соседей и вскоре сообщила, что утром Максима с Аней захватит отправлявшийся в том же направлении погонщик верблюдов, а обратно они смогут вернуться на попутке.
После этого Максим ещё несколько часов просидел в кабинете отца: повторно обследовал тайник, дважды задвигал и, поставив блюдце с рисом, вновь выдвигал книжный шкаф, сидел за письменным столом, просматривал старые записи и работал над третьей зашифрованной тетрадью. Наконец принял душ и вернулся к уже дремавшей Ане.
В кровати какое-то время провозился с шифровкой, а перед тем, как окончательно успокоиться и уснуть, промолвил:
– С «Городом Солнца» Дима ошибся. Это был тройной ключ: указатель на Цейлон, ключ к шифру и подсказка к шкафу.
– Да уж… – сонно прошептала Аня.
Утром, как и было условлено, они выехали из Хундера вместе с погонщиком, перегонявшим стадо в двадцать семь голов. Аня и прежде садилась на верблюда – в Египте, Турции и Марокко, где отдыхала вместе с родителями, – но никогда прежде не совершала в седле длительный переход по барханам. Не ожидала, что верблюды будут то и дело норовисто переходить на рысь.
Погонщик в синих хлопковых одеждах смеялся, довольный, показывал тёмные зубы большого рта и при необходимости помогал Ане усмирить строптивое животное. Пытался с ней заговорить – что-то спрашивал про Максима и про Суреша, которого, кажется, знал лично, однако говорил слишком неразборчиво, да и Аня постоянно отвлекалась на неудобные матерчатые поводья.
Путь занял чуть больше полутора часов. Солнце светило ярко, но пока не обжигало. Максим молча покачивался между двумя горбами, безучастно смотрел на сыпучие отроги ближайших гор. На спусках и перевалах между барханами двупалые ноги верблюда уходили глубоко в белоснежный песок, при этом Ане приходилось откидываться почти навзничь, чтобы не повалиться ничком. Её поведение веселило погонщика. Расставаясь с ней и Максимом, он не скрывал разочарования. Кажется, счёл таких попутчиков лучшим способом скоротать время.
Пришлось ещё двадцать минут идти пешком, прежде чем они выбрались к дороге, а оттуда смогли подняться на холм, где восседал тридцатидвухметровый неприступно-величественный и одновременно с тем по-индийски цветастый Будда. Глаза, подобные лепестку лотоса, руки, подобные хоботу слона, розовые ладони, уши с длинными мочками и огненный нарост-ушни́ша на макушке – всё это хорошо просматривалось уже от парадных ворот.
Войдя в чёрно-красную калитку, Максим с каждым мгновением шёл всё быстрее. Готов был сорваться на бег, но опасался привлечь внимание.
Максим провёл Аню через двор с красно-белыми кубами домов, в которых, судя по всему, могли останавливаться паломники или приезжие монахи. Взбежал по лестнице в зал для медитаций. Проскочил между вывешенными стягами-жалсáнами, символизировавшими победу учения над силами зла, между двумя рядами низеньких столов, сидеть за которыми полагалось на красных ковровых дорожках. Так быстро шёл по старому, вытертому тысячами ног паркетному полу, что его шаги разносились по пустовавшему залу громкими хлопками. Аня едва поспевала за ним. Миновав ступенчатый алтарь с большой фотографией Далай-ламы, они выбрались на серпантинную дорожку и вскоре оказались на вершине холма.
На смотровой площадке, у самой изгороди, стояли двое путешественников в панамках, обвешанные пухлыми рюкзаками и дополнительными сумками. Со штативов фотографировали открывавшийся отсюда вид на Нубрскую долину – выбеленную песками по правую руку и покрытую пятнами зелёных и коричневых оазисов по левую.
Максим даже не взглянул на них. Он бежал по красной плитке, не думая, что его странное поведение обеспокоит монахов, живших выше по горному склону, в монастыре Дискит. Их серые кельи терялись среди каменных осыпей, однако сейчас были хорошо различимы.
Вход в святилище – трёхэтажный дом, служивший пьедесталом для статуи, – располагался со спины Будды Майтреи. Двери, к счастью, оставались открыты. Максим ненадолго задержался на пороге; когда Аня нагнала его, зашёл внутрь. Они оказались в самом настоящем подъезде со своими лестничными пролётами и выводившими наружу окнами. Максим растерялся, не знал, куда идти дальше. Для начала взбежал по лестнице, обнаружил крохотную комнатку с застеклённым алтарём. Спустился обратно. Открыл единственную дверь первого этажа и смело шагнул вперёд.
Их встретил смотритель с остриженной головой, закутанный в привычные шафрановые одежды. Смотритель немного напоминал Джерри, только был чуть постарше, да и улыбался не так открыто. Он попросил ничего не фотографировать, а в остальном не мешал – занимался своими делами, кажется, читал книгу.
Как и было обещано в проспекте, здесь стояли церемониальные маски, не то медные, не то латунные, и висели устрашающие глиняные головы, а под стеклом лежали старинные буддийские тексты на продолговатых заскорузлых листах. Максим ими не заинтересовался. Его влекло вперёд, к узорчатой двери в дальнем конце помещения – судя по всему, именно она выводила под стопы исполина Будды.
«Ты расскажешь о своём путешествии, чтобы узнать мою тайну». Не верилось, что с каждым шагом они приближались к этой тайне – к тому, ради чего дважды пересекли Индию, забрались в глубь Шри-Ланки, увидели, как страдают и умирают люди, страдали сами, терпели нескончаемо пыльную утомительную дорогу в страну горных перевалов.
Максим первый спустился по ступеням в затемнённую, лишённую окон полуциркульную комнату, расположенную глубже самогó святилища и придавленную низким потолком. Аня не была уверена, что сюда разрешено заходить посторонним. Оглянулась в страхе, что смотритель бежит остановить их, однако увидела, что тот по-прежнему занят чтением.
При слабом свете электрических ламп они с Максимом переходили от одной витрины к другой, рассматривали подарки, переданные сюда благотворителями, и тщились понять, что из этого могло принадлежать Шустову-старшему. Книги, свёртки текстов, жестяные и деревянные фигурки, какие-то письма и подшивки рукописных листков, шёлковые и парчовые тханки, старинные безделушки, должно быть, собранные со всего Кашмира. Бесконечная россыпь малопримечательных вещей, которые…
– Макс.
Аня замерла над очередной витриной.
На грудь опустилось давящее тепло. Во рту стало сухо. Язык неудобно ворочался под шершавым нёбом.
Аня, не до конца уверенная в своей догадке, включила фонарик на телефоне, подсветила им увиденное.
– Это то, что я думаю? – с дрожью спросила она подошедшего Максима. – Это то самое, о чём говорил Покачалов, ведь так?
Ей уже не требовался ответ. Последние сомнения ушли.
Максим молча достал из рюкзака нож. Аня поняла, что он собирается вскрыть едва закреплённое стекло витрины. Не стала его отговаривать.