– Добрый день! – Индиец приветливо улыбнулся. – Первый раз в Индии? Вам нравится? Тут красиво, правда? Я сам студент. Учусь на историческом факультете. Здесь, в Пудучерри.

Максим продолжал пить чай. Делал вид, что не слышит индийца. Это был мужчина лет сорока, одетый, в общем-то, неплохо, однако выдававший свою бедность истёртыми до трещин кроссовками. Мятые чёрные брюки от костюма, тёмно-фиолетовая, застёгнутая на все пуговицы рубашка с мягким воротом.

– Вы знаете, тут всё дышит историей. Город в семнадцатом веке основала Французская Ост-Индская компания. Вон то здание…

– Мне не нужен гид.

– Что вы! Я студент! Учусь на…

– Денег я не дам.

– Зачем вы так? – индиец оскорбился. – Разве я похож на попрошайку? Я просто хочу с вами поговорить. Поделиться историей города, ведь это важно.

– Уходи.

– Ведь вы впервые в Индии, правда? – продолжал индиец. – Здесь столько красивых храмов. – Он неопределённо повёл рукой, завёл её за спину и вытащил из-за пояса брюк плоскую деревянную шкатулку: – А вот взгляните, я сам делаю эти сувениры.

Индиец стоял на тротуаре. От Максима, сидевшего на открытой веранде уличного кафе, его отделяла тонкая загородка из неловко подстриженных кустов. Индиец открыл шкатулку, протянул её над кустами.

– Посмотрите, тут…

– Иди, – не повышая голоса, сказал Максим и пальцем показал в сторону от кафе.

Индиец ещё несколько мгновений стоял с протянутой шкатулкой, потом разом потерял интерес к Максиму. Перестал улыбаться, да и вообще повёл себя так, будто остановился тут взглянуть на вывешенное меню, которое в конечном счёте его совершенно не устроило. Наконец прогулочным шагом устремился дальше по улице.

Максим, нахмурившись, поставил чашку на стол. Ему было неприятно говорить с незнакомым человеком так грубо, наотмашь, однако он понимал, что иначе местных торгашей не отвадить. Начни отвечать им вежливо, и они ещё целый час, а то и два, будут докучать тебе своим вниманием.

До открытия банка оставалось сорок минут. Максим не додумался заранее уточнить часы его работы и теперь должен был ютиться здесь, на виду у попрошаек и прочих индийцев, поутру бродивших по улице. Можно было перейти внутрь кафе, там было много пустовавших столов, однако Максим, поразмыслив, остался снаружи и теперь отстранённо следил за уличной жизнью.

Всё-таки Ауровиль разительно отличался от прочих деревень и городов Индии. Здесь, в Пудучерри, в узнаваемом дорожном шуме, пусть и не таком надрывном, как в Дели и Джайпуре, суетились машины, погонщики, бедняки и спешившие на работу горожане, изредка одетые во вполне европейские одежды, но чаще облачённые в одноцветные брюки без стрелок и длинные рубашки-кýрты. Попадались также индийцы с обнажённой, выжженной солнцем грудью, в изношенных дхóти, издалека похожих на шаровары. Женщины почти все без исключения ходили в сари.

Только что индийская матрона, по весу едва ли уступавшая мулу, подозвала пешего рикшу – худого до пересчёта рёбер, в набедренной повязке и нелепом тюрбане. Рикша был из тех, кто не мог позволить себе трёхколёсный мотоцикл с кабинкой или хотя бы велосипед и потому впрягался в оглобли громоздкой коляски. Это была облупленная повозка неопределённого грязного цвета, на высоких, больше метра в диаметре колёсах. Она казалась нестерпимо архаичной, как и сам способ передвижения в ней.

Индианка в сопровождении худенького запаршивленного мужа уселась на обитое дерматином сидение и выкрикнула адрес. Рикша подождал, пока пассажиры устроятся, затем схватился за оглобли, огласил отправление совсем уж неразборчивыми словами и принялся натужно тянуть коляску вперёд. Постепенно он разогнался до бега и влился в суматоху дорожного движения.

Остальные рикши, стоявшие не у дел, бодро позвякивали привязанными к их запястьям колокольчиками – призывали пассажиров. А над ними возвышался угнетающе пёстрый плакат, призывавший немедленно отправиться на остров Шри-Ланку, бывший Цейлон, где всех ждал «тропический отдых на гребне волны». На фоне острова, с высоты похожего на заострённую каплю воды, вперемежку красовались фотографии счастливых туристов, среди которых были на удивление светлокожие и бесконечно счастливые индийцы – лежащие в шезлонгах, строящие песочные замки или скользящие по трубам аквапарка.

Максим и прежде замечал, до чего трепетно индийцы относятся к цвету кожи. В современных болливудских фильмах главные роли были отданы светлокожим актёрам – не в пример старым картинам, где встречались исключительно смуглые, а порой и вовсе темнокожие герои. Всюду висели рекламные брошюры и проспекты, предлагавшие крем для осветления кожи, а в телевизионной рекламе то и дело показывали, как на глазах светлеют счастливые потребители: съел индиец пиццу – сразу посветлел, выпил газировку или купил пылесос – посветлел, сходил на массаж – посветлел.

Всё это было нелепо, однако к Максиму за последний час дважды подходили индианки, заглянувшие в кафе позавтракать, хорошо одетые и, судя по всему, не бедные, с просьбой коснуться их ребёнка. Максим поначалу не понимал, чего они добиваются, раздражённо отмахивался от них. А под конец разобрал из их не самых понятных английских слов, что они просили от него благословения, потому что белая кожа представлялась им чем-то вроде амулета, дарующего удачу. Максим, узнав об этом, опешил, и первая индианка успела-таки приложить руку своего сына к его руке, затем попыталась дотянуться до его шеи, но тут уж Максим, спохватившись, отстранился и настойчиво потребовал оставить его в покое.

Вторую женщину, пришедшую с грудной девочкой, он успел отвадить заблаговременно, после чего вернулся к записям в блокноте, в котором ещё ночью успел поочерёдно зафиксировать вчерашние события. Сейчас, вновь обратившись к этим записям, не смог добавить ничего нового. Перечитал уже написанное и теперь рассеянно выводил на листках рекламный силуэт Шри-Ланки.

Вчера они с Димой и Аней решили главную задачку. Нашли тайник отца. Ключом, как и обещал Шустов-старший, стала подставка от глобуса – то есть оковы, изначально сдерживавшие его вращение. Едва Максим вложил подставку в углубление за маской, как за его спиной, откуда-то из-под пола, раздался звонкий щелчок. Сработал скрытый механизм.

Когда они уже достали из открывшегося в полу тайника перевязанную шпагатом коробку и собирались уйти, Дима напоследок решил во что бы то ни стало разобраться в сути механизма. В результате устроил пожар.

– Как это работает?! – причитал он, прощупывая углубление в стене и не находя в нём скрытых кнопок или рычажков.

Потом вспомнил, что в подставке из-под глобуса спрятан магнит. Решил, что всё дело в нём. Наконец сообразил, что именно магнит приводит в действие придуманную Шустовым-старшим систему. Через несколько минут с уверенностью заявил, что в стене проложены провода.

– Их запитывает солнечная батарея, тут всё просто, – объяснял Дима, не обращая внимания на поскучневшие лица Ани и Максима. – Стоит соединить проводки, и срабатывает крышка тайника. Это тоже понятно.

В самом деле, обернувшись на щелчок, они обнаружили, что одна из половых досок приподнялась над остальными. К счастью, в этом месте не было обломков после устроенного Максимом погрома, и ничто не помешало механизму сработать так, как и задумывал Шустов-старший. Доску приподняли сразу шесть металлических штырьков, вмонтированных в деревянные лаги. Позже Дима надавил на них, и они с тугим сопротивлением вернулись в гнезда – зафиксировались там в ожидании, пока кто-то вновь не приложит ключ к углублению за маской.

– Другой вопрос, – продолжал Дима, – как эти проводки соединяются. Тут у нас магнит… Значит, в стене – герконы. Ну, как вариант…

– Что? – Аня и Максим спросили одновременно.

– Герконы. Герметичные контакты. Это такие колбочки. Стеклянные, прозрачные. А внутри – два разведённых контакта. Если поднести к геркону магнит, контакты слипаются. С ума сойти… Ну конечно! Тут наверняка герконы! Поднёс магнит – и запитал всю систему, замкнул цепь. Идеально для такого тайника. Колбочки герметичные, долговечные. Они могли тут проработать ещё с десяток лет. Ничего лучше не придумать. Только…

– Что? – Максим был по-своему рад отвлечься от закрытой коробки – их единственной добычи. Сказал Шмелёвым, что хочет осторожно изучить её в гостевом доме, а на деле побоялся, срезав шпагат, быстро разочароваться: слишком уж незначительной выглядела коробка. Не верилось, что её содержимое достойно всех метаний по Ауровилю, да и всего путешествия в Индию.

– Интересно, почему Сергей Владимирович так усложнил себе задачу, – промолвил Дима.

– Ты о чём?

– Ключ. Ведь подставку под глобус он, получается, сам вы́резал. Значит, мог спокойно сделать её квадратной, или круглой, или треугольной – пожалуйста, никаких проблем, только соблюдай размеры. А он вырезал этакую грушу со всеми выступами и неровностями.

– И что? – Максим озадаченно посмотрел на углубление в стене, будто мог разглядеть замурованный в ней механизм.

– А то. Сергей Владимирович ничего просто так не делал. Значит, и тут есть какой-то смысл. Может, решил подстраховаться и… Не знаю, устроил тут ловушку.

– Гигантский каменный валун и ядовитые стрелы?

– Может быть, – серьёзно ответил Дима. – Сейчас посмотрим.

– Куда ты собрался смотреть?

– Думаю, в стене два геркона. Один замыкает цепь на открывание тайника, и его положение нельзя заранее определить, поэтому и ключ такой… фигурный – чтобы ты не ошибся: ключ можно вставить только так и никак иначе. А второй геркон, наоборот, делает тайник недоступным. Значит, если ты и догадаешься пройтись по стене с магнитом, то всё равно так просто до коробки не доберёшься. Сейчас попробую.

Максим не стал отговаривать Диму. Только попросил поторопиться. Не стоило рисковать, они и без того пробыли здесь слишком долго.

– Давай, – кивнул Максим после того, как на всякий случай прощупал бетонное основание и деревянные стенки схрона. Не обнаружил ничего, кроме шести странных отверстий, каждое по два-три сантиметра в диаметре.

Аня в испуге отошла поближе к окну и даже прикрыла ладонью лицо. Смотрела одним глазом в щель между тонких пальцев без украшений и с коротко подстриженными овальными ногтями. Будто ожидала, что опустевший тайник буквально взорвётся. В общем-то, её ожидания по-своему оправдались.

Дима, задорно напевая неразборчивую мелодию, принялся тыкать подставкой из-под глобуса в грушеобразное углубление в стене, каждый раз прикладывая её под разными углами. Первое время ничего не происходило.

– Что это? – Максим уловил тихое журчание.

Заглянув в открытый тайник, увидел, как его на треть заполнила поблёскивавшая на свету жидкость, и крикнул Диме:

– Хватит!

– Что это? – Дима приблизился и с замиранием спросил: – Кислота какая-нибудь? Пахнет… маслом.

– Тихо!

Теперь Максим уловил слабое потрескивание прямо под ногами. Отошёл на два шага и увлёк за собой Диму. Жидкость, вытекавшая из отверстий, заполнила тайник наполовину, а Максим вдруг вспомнил, что именно так потрескивали искры на их газовой плите – от них воспламенялся газовый рожок. Мама ставила промасленную чугунную сковородку, бралась за тазик с жидковатым тестом и готовилась выкладывать пухлые сырники с изюмом…

– В сторону! – успел сказать Максим, когда тайник вспыхнул.

Закричала напуганная Аня. Дима вторил ей, однако в его крике вместо испуга был исключительно восторг:

– Феноменально!

Из-под пола рванули клубы дымного пламени. Так, судя по всему, отец надеялся обезопасить тайник. Если бы люди Скоробогатова, узнав о любви Шустова к магнитам, догадались приложить к углублению в стене именно магнит, они бы просто сожгли коробку, навсегда похоронив её тайну.

Пока Дима восторгался находчивостью Шустова-старшего, Максим с Аней бегали на кухню – носили воду в кастрюлях и пытались затушить огонь. Им бы следовало выйти на улицу, но Максим опасался оставлять пожар без присмотра. В конце концов тот мог охватить весь дом, перекинуться на ближайшие деревья и, крадучись по ветру, настигнуть другие здания.

Дима только мешал. Просил непременно вскрыть соседние половицы и говорил, что хочет увидеть всю конструкцию целиком, с её топливными баками, шлангами и спрятанными воспламенителями:

– Ты ведь понимаешь, эти щелчки… как пьезоэлемент в зажигалке! Всё элементарно и красиво! И я был прав, Сергей Владимирович не забыл установить ловушку!

Максим чересчур резко дёрнул его за рукав. Дима едва не потерял равновесие, даже ткань хрупнула, хоть и не порвалась. И Максим не знал, что его в тот момент злило больше – сам факт устроенного пожара или тон, с которым Дима восторгался его отцом.

– Уходим!

Максим принёс ещё одну кастрюлю воды. Убедился, что открытого огня нет, и, плутая в клубах гари, поспешил вслед за остальными на улицу.

Возвращаясь в гостевой дом, отругал себя за неосторожность. Напрасно позволил Диме устроить этот глупый и совершенно бессмысленный эксперимент.

– Главное, что коробка с нами, – сказал он вслух, успокаивая в первую очередь самого себя. – Мы нашли, что искали.

Содержимое коробки они осмотрели в номере Максима. Встали вокруг неё на колени. Срéзали шпагат, осторожно сняли крышку и первым делом увидели деньги.

Много денег.

Максим никогда прежде не видел такой наличной суммы. Оранжевые, светло-синие и красные прямоугольники купюр – гладенькие, лежавшие ровными пачками и перетянутые банковской бандерольной лентой. Сорок тысяч евро, то есть больше трёх миллионов рублей.

– Может, они твоего папу из-за денег ищут? – спросила Аня.

– Не знаю. – Максим боялся к ним прикасаться. – Но вряд ли. Для Скоробогатова это копейки.

– А если это только часть? Может, Сергей Владимирович продал… ну, то, что взял у Скоробогатова?

Максим стал одну за другой выкладывать пачки купюр. Небрежно бросал их на пол. Уже частично оголил дно коробки, испугался, что в ней, кроме денег, ничего не будет, а потом увидел краешек серого переплёта.

Книга. Чуть больше раскрытой ладони с вытянутыми пальцами, тоненькая. В шероховатом коленкоровом переплёте, с пожелтевшей по краям бумагой и дочерна проржавевшими скобами, скреплявшими страницы, по две скобы на одну тетрадь.

– Кампанелла. Город Солнца, – прочитал Максим. Тиснёные тёмно-красные буквы с засечками в серой рамке переплёта.

Пролистал книгу. Сто семьдесят три пронумерованные страницы. И ни одной пометки, ни одной надписи. Только вложенная посередине фотография.

– Что это? – Аня склонилась над фотографией, и её волосы коснулись щеки Максима.

– Не знаю…

Нечёткое изображение босых ног в засученных брючинах. Стоят на каменных, плотно пригнанных друг к другу плитах. На правой ноге нет пальцев, вместо них – тугие, намозоленные валики культей.

– Жуть какая-то, – поморщилась Аня.

– Это ноги отца, – спокойно произнёс Максим. – Мама рассказывала, он чуть не погиб в Тибете. Пролежал в больнице три месяца. Пальцы ему ампутировали.

– Прости, я не знала.

Максим перевернул фотографию. На обороте было узнаваемым почерком написано:

«Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога».

– Поднимется к стопе бога… – прошептал Дима. – О чём это?

Максим отдал ему фотографию, а сам взялся ещё раз осмотреть пустую коробку. Прощупал её стенки. Ничего не обнаружил. На всякий случай надорвал их в нескольких местах. Затем так же поступил с крышкой. Тщетно. Наконец возвратился к книге. Её рвать не торопился.

«Civitas Solis». «Город Солнца». Латинское название совпадало с надписью на подставке из-под глобуса. Значит, отец ясно указал на значимость книги, однако Максиму не удавалось понять, в чём она заключена.

Они проходили Кампанеллу на первом курсе. В учебной программе ему были посвящены полпары, четверть семинара и один экзаменационный вопрос. Скучнейшая утопия, написанная в начале семнадцатого века, – диалог между докучливым Гостинником и Мореходом, побывавшим во всеми забытом государстве, которое в годы изоляции успело стать идеальным. Собственно, это был даже не диалог, а однообразный монолог Морехода, изредка прерываемый бестолковыми, ничего не дающими репликами Гостинника. Никакой частной собственности, всеобщий обязательный труд, трудовое воспитание детей, общественное распределение благ, общественная организация производства и тому подобное – всё то, что так неумолимо навевало сон в дни летней сессии.

– «Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания», – вслух прочитал Максим первые слова Гостинника.

Следом прочитал и первые слова Морехода:

– «Я уже рассказывал тебе о своём кругосветном путешествии, во время которого попал я, в конце концов, на Тапробану, где был вынужден сойти на берег. Там, опасаясь туземцев, укрылся в лесу».

Чуть дальше:

– «Я неожиданно столкнулся с большим отрядом вооружённых мужчин и женщин, многие из которых понимали наш язык. Они сейчас же повели меня в Город Солнца».

– Тапробана? Это вообще где? – заинтересовался Дима.

Максим пожал плечами. Вновь вернулся к первой фразе Гостинника. Она почему-то притягивала его внимание больше всех последующих. «Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания». В этом было что-то… знакомое. Будто Максим недавно слышал эту цитату. Встречал в журнале или просто в интернете. Впрочем, она могла запомниться ему на первом курсе после многократных попыток прочитать это не самое увлекательное произведение. Отбросив книгу, Максим встал с пола.

Вышел на балкон. Хотел побыть один. Оставил Шмелёвых самостоятельно разбираться с тайнами Шустова-старшего.

Книга из университетской программы и неудачная фотография изуродованных ног. Вот и все зацепки.

В том, что это именно зацепки, Максим не сомневался. Очередные намёки, где искать очередной тайник или заброшенный дом с сокровищами, украденными отцом у Скоробогатова. А быть может, это был и вполне жилой дом, где прятался отец – сидел себе возле камина, почитывал книжки и ждал, что его найдут. Или воспитывал детей в новой семье и уже ничего не ждал…

Тяжело выдохнув, Максим положил локти на перила, ссутулился. Посмотрел вниз, на кусты, усмехнулся – вспомнил, как на прошлой неделе карабкался сюда и как чуть не сорвался, застряв между первым и вторым этажом.

Максим устал. Знал, что пойдёт по выбранному пути до конца, каким бы долгим и сложным тот ни оказался, и всё же сейчас хотел одного – забыться. Вернуться в Клушино, лечь под одеяло и смотреть, как за окном летят серые хлопья снега. Слушать, как из мастерской доносится гул токарного станка, как на кухне шкварчит сковородка. Лежать так бесконечно долго, растворяясь в беззаботном унынии…

Отец понимал, что дом в Ауровиле обыщут, и не раз, поэтому не спрятал там ничего важного. Дополнительная страховка. Как двойное шифрование письма. Надеялся обезопасить себя или то, что прятал. А может, наслаждался затеянной игрой, будто вернулся на десяток лет назад и надеялся, что Максим вновь примется с детским восторгом искать запрятанные по углам записки – одна ведёт к другой, а все вместе указывают путь к пустяковой награде, вроде новой игрушки или книги. А может, устроив такой лабиринт, в первую очередь хотел проверить сына, убедиться, что Максим достоин идти по его стопам.

Не было сил во всём этом разбираться.

Максим ударил себя ладонями по вискам. Закрыл глаза. Постарался сосредоточиться. Сейчас от него требовалось одно – играть по правилам. У него не было выбора. Играй или выходи из игры. Выйти он не мог. Потому что не мог рисковать своей жизнью и жизнью мамы.

Раскрыть тайну отца. Отдать всё Скоробогатову. И забыть об отце. Раскрыть. Отдать. Забыть. Максим мерно ударял кулаками по перилам, будто вдалбливал в себя эти мысли. Запрещал себе в них сомневаться. Решение, принятое ещё в Клушино, могло быть ошибочным, однако оно давало Максиму шанс на победу. Сомнения в этом решении делали его уязвимым, обрекали на поражение.

В последний раз ударив по перилам так, что металлическая дрожь отдалась по всему телу, Максим выпрямился. Слабость отступила.

– Ну как? – спросил он, вернувшись в номер, и сейчас был благодарен Шмелёвым за то, что они не помешали его уединению.

– Сорок тысяч евро, – Дима указал на деньги. – Неплохая заначка.

– Этого хватит, чтобы покрыть мамин кредит, – рассудил Максим. – Ещё останется, чтобы закончить перестройку дома.

– Ты хочешь вернуться в Москву? – удивился Дима.

– Нет. Думаю, мы только начали.

– И что нам делать?

– Читать. – Максим поднял с пола томик Кампанеллы.

Этим они и занимались весь следующий день. Впрочем, пока у них не появилось даже самых безумных предположений, как именно воспользоваться фотографией и старой, изданной в тысяча девятьсот сорок седьмом году книгой.

Максим и Дима поочерёдно изучали «Город Солнца». Старались не упустить ни единой детали. Перевод с латинского Ф. А. Петровского. Вступительная статья. Академия наук Союза ССР. Москва – Ленинград. Тираж десять тысяч. Пять с половиной печатных листов. Образцовая типография треста «Полиграфкнига». Нахзац с библиотечными штампами. Сделанная от руки надпись «170» – внизу на корешке. Максим не сразу её заметил, а заметив, не смог объяснить.

Сотни заурядных, ни к чему не приводивших деталей, которые они выписывали и структурировали не меньше десяти часов подряд. И только на следующий день, сидя в уличном кафе Пудучерри, Максим с горечью понял, до чего они с Димой и Аней были слепы. Ведь, как и в случае с тайником в доме отца, подсказка лежала на поверхности. Они усложнили в общем-то простую и теперь казавшуюся очевидной задачу. Все карты были у них на руках, а они изучали тираж и печатный объём книги…

Разгадку Максим принял на удивление спокойно. Лишь очередной шаг вперёд. Сколько их было и сколько ещё будет? Всё же Максим с улыбкой представлял, как обрадуется Дима, как он будет кричать своё «феноменально!». Конечно, Дима сейчас в Ауровиле и сам мог бы обо всём догадаться, встретить Максима с насмешливым взглядом превосходства, но… Нет. Сам Дима не справится. Как не справился с простейшей шифровкой на глобусе… Неужели это правда? Максим с негодованием отбросил настырную ядовитую мысль. Сейчас было не до неё.

Оставалось дождаться, когда откроется банк. Уже совсем скоро. Пятнадцать минут. Максим положит бóльшую часть денег себе на карту. Остаток обменяет на рупии. Первым делом отдаст Диме долг. Затем все трое уедут из Ауровиля.

С тех пор как они побывали в доме отца, Максим ни разу не видел Зои. Она не приходила в столовую, не заглядывала к ним в гостевой дом. И Максиму это не нравилось. Дима предлагал заглянуть к Зои – знал, где она живёт. Максим отказался. И попросил Диму быть с ней настороже. Напомнил ему, как сам в своё время ошибся с Кристиной.

Дурацкий герб из фильма про вампиров, который Аня признала в папке с другими гербами, мог быть не менее дурацким совпадением. И всё же Максим предпочитал не рисковать. Нужно было сразу бежать из Ауровиля. Именно так они сегодня и поступят. Теперь не придётся ехать наугад. Максим точно знал, куда они направятся.

Десять минут до открытия банка. Как же тянется время…

Максим вновь развлекал себя городской жизнью. Следил за тем, как рикши развозят в колясках многокилограммовые куски непокрытого и по такой жаре отчасти подтаявшего льда, поглядывал на рекламный плакат с шезлонгами и аквапарком, спрашивал себя, как они с Димой могли так пристально смотреть на томик Кампанеллы и не видеть главного. Максим был собою недоволен. Слишком долго топтался на месте и подвергал всех опасности.

Вчера они до темноты сидели под баньяном; поставили там пластиковые стулья, придвинули столик и заказали в столовой кофе с тостами. Максим возился с блокнотом, выписывал детали «Города Солнца», пытался их систематизировать. Аня молча корпела над рисунком – сидела чуть в стороне и неспешно покрывала лист скетчбука мелкими карандашными штрихами. Дима в свою очередь развлекал всех цитатами из книги. Первое время пересказывал политическое и экономическое устройство идеального города, по утверждению Кампанеллы, расположенного где-то на экваториальном океаническом острове. Высмеивал «правление мудрых» и верховного правителя, который одновременно был первосвященником и мудрейшим из философов, его так и называли – Солнце. Издевался над чиновниками Города Солнца, должности которых, по заверению Морехода, назывались в честь добродетелей:

– «…есть должность, называемая Великодушие, есть именуемая Мужество, затем Целомудрие, Щедрость… Правдолюбие, Благотворительность, Любезность, Весёлость, Бодрость, Воздержанность и т. д. На каждую из подобных должностей избираются те, кого ещё в детстве признают в школах наиболее пригодным для её занятия». Слышишь, Ань?

– Слышу, – Аня, не отвлекаясь от рисунка, кивнула.

– Не хватает Бесстрашия и Эрудиции. Да уж… А что? Я бы поработал на должности Весёлость!

– Как насчёт должности Молчания? – Максим отложил блокнот.

Закрыв глаза, вновь и вновь повторял первые слова Гостинника: «Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания». Тогда ещё не понимал, почему так навязчиво возвращается к этой фразе.

Устав от общественного строя утопии, запутавшись в диковинных астрологических выкладках и всех этих слуховых инструментах, благодаря которым жители Города Солнца слушали гармонию неба – она возникает в результате трения небесных сфер, – Дима наконец вернулся к любимым фрагментам:

– «Пожилые начальники и начальницы заботятся об удовлетворении половых потребностей своих подопечных, узнавая об этом или по тайным их просьбам, или во время занятий в палестре. Однако же разрешение исходит от главного начальника деторождения – опытного врача, подчинённого правителю Любви».

– Дим, можешь это про себя читать? – поморщилась Аня.

Но чем больше она возмущалась подобными цитатами, тем с большим пылом их зачитывал Дима. Под конец даже встал со стула и принялся в голос просвещать всех, кто только мог оказаться поблизости и понять русскую речь:

– «Ежели какая-нибудь женщина не понесёт от одного мужчины, её сочетают с другим; если же и тут она окажется неплодною, то переходит в общее пользование, но уже не пользуется почётом, как матрона, ни в совете по деторождению, ни в храме, ни за столом».

– Это омерзительно, – покривилась Аня, чем привела Диму в окончательный восторг.

Он ещё долго не замолкал. Рассказывал о странностях Города Солнца с таким пылом, будто сам там побывал и теперь, вжившись в роль Морехода, делился исключительными познаниями.

– Тут есть и про тебя! – заявил он Максиму, перелистывая страницы. – Тут говорится, что слишком много думать опасно для здоровья, «ибо от усиленных умственных занятий ослабевают жизненные силы, мозг не источает мужества, потому что они, – то есть такие умники, как ты, – постоянно о чём-нибудь размышляют и производят из-за этого худосочное потомство». Понял?!

Не останавливаясь, Дима рассказал Ане, что у соляриев, то есть жителей Города Солнца, во всех спальнях стоят «прекрасные статуи знаменитых мужей». Кампанелла утверждал, что при зачатии нужно непременно смотреть на такие статуи, и тогда ребёнок родится таким же прекрасным, будто был зачат не от супруга, а от избранного для любования знаменитого мужа.

– «У Соляриев жёны общи и в деле услужения, и в отношении ложа, однако же не всегда и не как у животных, покрывающих первую попавшуюся самку, а лишь ради производства потомства в должном порядке».

– Дим! – Аня отвлеклась от рисунка. – Я же говорю, мне неприятно. Можешь не читать это вслух?

– Подожди, подожди, тут ещё есть, – Дима, прихрамывая, ходил возле стульев. – Вот, слушай.

Однако больше он уже ничего не прочитал. Максим выхватил у него из рук книгу:

– Хватит.

– Да я…

– Хватит!

Аня с растерянной благодарностью посмотрела на Максима. Дима первое время ещё посмеивался, на память воспроизводил запомнившиеся отрывки, затем схватил трость и в озлоблении ушёл от баньяна в сторону гостевого дома.

Вернулся через полтора часа, полностью утратив прежнюю весёлость, и безучастно заявил, что погуглил фотографию из тайника – ту самую, с босыми ногами Шустова-старшего. Не помогло. Фотографий, похожих на эту, поисковик не выдал. Тогда Дима обрезал снимок, чтобы на нём остались только каменные плиты, но и так ничего не добился.

День прошёл впустую.

Уже в гостевом доме Максим сказал, что с утра поедет в банк, а потом мельком взглянул на Анин рисунок. Она изобразила их втроём сидящими под ветвями баньяна, счастливыми, улыбающимися друг другу. Мелкие карандашные штрихи на удивление хорошо передавали обманчивое чувство единства, общей радости. Максим с горечью подумал, что предпочёл бы этот рисунок реальной жизни. Хотел бы в самом деле так беззаботно улыбаться, наслаждаясь приключением, в которое их невольно или осознанно затянул Шустов-старший. Без заморочек, без раздражения, постоянного недовольства собой и окружающими. Что, собственно, ему мешало? Плюнуть на всё и получать удовольствие, не думать о том, что в конце концов тебе предъявят счёт, по которому ты, быть можешь, заплатишь собственной жизнью! Нет… Максим не мог так поступить и знал это слишком хорошо.

Утром, едва рассвело, он отправился в Пудучерри. Больше двух часов просидел в уличном кафе. Когда банк наконец-то стал поднимать металлическую решётку парадного входа, вскочил, однако был вынужден ненадолго задержаться – к нему пристал бродячий чистильщик ушей. Индиец настойчиво показывал тонкие штапики с тугими кусочками ваты, обещал работать бережно и тщательно, даже показал толстенную книгу отзывов, где кроме прочего обнаружились отзывы на русском языке. Судя по разнообразию почерков, отзывы были подлинными, но Максим, конечно, пренебрёг этим предложением. Проскочив дорожное мельтешение, забежал в банк первым посетителем.

Через полтора часа уже ехал назад, в Ауровиль. Всю дорогу представлял, как именно отреагирует Дима, узнав, в чём был секрет «Города Солнца». Максим настолько проникся воображаемой радостью друга, что и сам не мог сдержать улыбку. Даже подумал разыграть небольшую сценку и не рассказывать всё сразу, а направить Диму, позволить ему самому додуматься до этого, в общем-то, простейшего решения, однако быстро отмахнулся от подобной идеи. Знал, что расскажет обо всём коротко и сразу, едва зайдёт в номер к Шмелёвым.

Воодушевлённый, забежал в гостевой дом, поднялся по лестнице на первый этаж, свернул налево, сделал несколько шагов и замер. Увидел, что впереди по коридору стоит Баникантха.

Индиец не поздоровался, не кивнул, вообще никак не отреагировал на появление Максима. Просто смотрел на него покрасневшими глазами, в которых угадывалось затуманенное довольство.

Баникантха стоял напротив номера, в котором жили Шмелёвы. Максиму это не понравилось. Он плотнее прижал к себе рюкзак, в котором лежали книга и фотография из отцовского тайника.

Помедлив несколько секунд, уверенно пошёл вперёд. Знал, что рискует, однако должен был заглянуть к Шмелёвым, убедиться, что у них всё в порядке. В конце концов, Баникантха вполне мог прийти сюда по каким-то административным делам. Или рассказал-таки Салли об их ночной вылазке и теперь принёс им какое-нибудь предупреждение, требование немедленно покинуть цветочный рай Ауровиля. Или вообще оказался здесь по делам, не связанным с Максимом и его друзьями, а теперь просто стоял в коридоре, потому что… потому что… Максим заставил себя замолчать. От этих мыслей всё равно не было прока.

Подошёл к двери. Внимательно посмотрел в глаза индийцу. Не стал здороваться. Не поворачиваясь к нему спиной, постучал в номер. Дёрнул ручку. Дверь, не запертая, отворилась. Максим порывисто вошёл – и увидел перед собой громоздкую фигуру мужчины.

Затянутый в дорогую ткань костюма, с густой чёрной бородой и крохотными, будто медвежьими, тёмными глазками… Незнакомец осклабился. Максим отшатнулся, уловил чужое пряное дыхание и тут же дёрнулся всем телом. Баникантха, беззвучно подкравшись, толкнул его в спину – и отправил прямиком в руки чернобородого незнакомца.

Следом захлопнулась дверь.