5 ОКТЯБРЯ, понедельник

Меня зовут Светлана Лемус, мне 17 лет. Я самая обычная девушка. Таких сотни. Волосы светлые, глаза голубые. Я родом из Артуа, французской провинции.

Своим славянским именем я обязана бабушке, русской княжне. Она и занималась моим воспитанием. Я получила стандартное дамское образование в пансионе. Частные уроки на дому я тоже получала. Моим учителем стал Максимильен Робеспьер. Я зову его просто Макс. Мы с ним быстро подружились.

Ура! Мне разрешили жить в Париже. Одной без навязчивых компаньонок!

«Странно, — скажете вы. — Юная девушка одна, в Париже!»

Отнюдь. Мою бабушку в юности всегда сопровождала целая армия компаньонок, что было невыносимо. Вот она и решила избавить меня от этой участи.

«Какая легкомысленная бабушка!» — возмутитесь вы, а зря. За мной присматривает Макс. Он депутат Генеральных штатов.

«Постойте! — воскликнут многие из вас, — Генеральные Штаты в Версале!»

Тут вы правы. Но мы с Максом часто видимся. Я езжу к нему, он ко мне. Отмечу, проницательность Макса просто поразительна. Ему не составляет труда угадать, как у меня идут дела, какие планы. От него ничего не укроется. Так что мою бабушку можно понять. Макс за мной присмотрит лучше, чем войско компаньонок.

«Но зачем ездить? — спросите вы. — Ведь можно переехать в Версаль!»

Тоже верно. Но для меня лучше Париж. Ведь я хочу стать писателем. Я уже выпустила сборник рассказов: «Провинциальные истории». Нет, фурора и поклонников мне книга не принесла. Потихоньку ее покупают. Ругать особо никто не ругал, но и слов восхищения я не слышала.

Я мечтаю написать о том, как Макс расследует преступления. Это правда! У него просто блестяще получается! Я очень горжусь моим другом.

Еще я пишу политические статьи. У меня есть знакомый журналист Камилл Демулен, он помогает мне публиковаться. С Камиллом так весело, в нем погиб великий комедиант!

Писать политическую статью — кошмар. Я переделываю свою работу раз двадцать, чтобы ее согласились принять. Хорошо, что Макс мне помогает. А без статей нельзя, именно они дают известность в наши дни.

Эта деятельность не приносит мне дохода. Гонорара хватает только на сладости. Живу я на состояние, которое мне полагается. Я могу себе позволить хорошую квартиру в центре, с кухней и ванной комнатой. Для меня не накладно пообедать тем, что душе угодно, и прилично одеться. Нет, до светских дам мне далеко. Я не позволяю себе часто менять наряды и следовать моде. А вот хорошая ткань и крой мне по карману. Хотя, если судить по количеству, мой гардероб беден.

С прической я долго не вожусь. Помыла волосы, расчесала — все. На распущенные волосы надела шляпку и готово! За расческу я берусь только утром и вечером. Я не из тех, кто через каждую минуту достает зеркальце и испугано поправляет выбившийся волос.

У бабушки денег я не прошу, стараюсь укладываться в свой капитал. Даже тетрадь завела, куда записываю расходы. Однако бабушка частенько высылает мне деньги. При чем тогда, когда я оказываюсь без гроша и не могу отказаться. Она как чувствует! Нет, я вовсе не транжира! А непредвиденные расходы бывают у всех.

Сегодня 5 октября, утро. Погода ужасная. Всю ночь лил дождь. Кругом лужи. Пасмурно. Того гляди, хлынет снова.

С большим трудом я просыпаюсь. Надо бы позавтракать. Увы, еда заканчивается в самый неподходящий момент. Отмечу, сейчас в Париже проблемы с продуктами, особенно с мучными. Не знаю, куда все пропало! Однако я решаюсь попытать счастья. Я беру корзину и иду искать что–нибудь на предмет поесть.

Я выхожу на улицу. Зря я надела свой новый костюм. После покупок я хотела отправиться к редактору газеты. Ненавижу переодеваться, поэтому приоделась заранее! Именно для таких встреч я заказала себе этот костюм: строгий, черный, по буржуазной моде, и шляпку к нему. В этом костюме я, действительно, выгляжу очень солидно, и даже умно. Хотя с умом у меня не очень. У меня хорошо получается только молчать, что удается с большим трудом. Мой язык так и норовит сказать глупость.

Подобрав юбку, я бреду по улице. Читаю вывески лавок, афиши, объявления. Замечаю листок кордельеров. Жорж, мой друг, показывал мне его. Даже спрашивал мое мнение. Просто из вежливости. А я опять сказала какую–то чушь.

Ни погода, ни отсутствие хлеба в лавках не способствуют повышению настроения. Мне остается только читать афиши.

Вдруг я слышу крики с Гревской площади. Что там происходит? Я бегом устремляюсь туда. Там собралась толпа, в основном женщины.

Я узнаю Теруань де Мерекур. Она одета в красный мужской костюм а-ля амазонка. В руках у нее пистолет. Мне вспоминается газетная статья про команду пиратов, которыми командовала женщина. Ее прозвали пиратской мамашей. Не знаю, правда это или вымысел, но если пиратская мамаша существовала, то она выглядела в точности как Теруань. Хм… у меня тут же созревает сюжет приключенческого романа про пиратов. Надо бы поговорить с Теруань… Нет, не сейчас, конечно же!

Мое имя Анна Теруань де Мерикур, мне 27 лет. Мое настоящее имя, Анна Тервань, я родом из Люксембурга.

Я куртизанка, перевернувшая страницу своей судьбы. Меня привлекли последние события революции. Они заставили меня разнообразить жизнь. Если бы не революция, я не смогла бы проявить себя!

Почему меня заинтересовала революция? Ведь ремесло содержанки помогло мне нажить солидный капитал, я могла себе позволить прислугу, бриллианты, модные наряды, экипажи, меха. Что заставило мне бросить все?

Мне просто надоела прежняя жизнь! Я хочу испытать новые, сильные эмоции, способные погасить сжигающий меня огонь!

Теперь я — амазонка революции! Я в центре внимания! Я купаюсь в лучах славы. Всю жизнь я мечтала об этом.

Нет, я не отказалась от любовных утех. Наоборот! Я привлекаю еще больше мужчин, я чувствую на себе их вожделенные взгляды. Нет, я не преклоняюсь перед ними, это они преклоняются предо мной. Революция позволила мне быть собой! Окончательно начихать на надоевшую глупую мораль и предрассудки. Я смело пью портвейн, курю сигары, а в стрельбе и фехтовании у меня мало достойных соперников. О! Как я люблю показать мужчинам свое превосходство! Пусть знают!

Скоро я стану примером для подражания. Многие девушки захотят быть такой, как я!

Замечу, я очень образованная дама. Милорд Спайнстер, мой первый любовник, открыл мне не только дорогу в свет, но и обучил меня. Ох, он был немного скучноват. Зато теперь мне не составляет труда вести беседы на любые темы. Я собираю салоны, блистаю на приемах. Моего общества ищут величайшие умы Франции.

Но я не занудная интеллектуалка, и уж тем более не светская неженка! Именно поэтому народ слушает меня!

Сейчас я и мой приятель Мейлар призываем идти на Версаль:

— Вы тут сидите, а Австриячка объедается мясом и вином! — кричит он.

Я поддерживаю его. Толпа женщин, смотрит на нас! Они нам верят, они готовы следовать за нами. Мы должны отнять у Австриячки, все, что нам причитается. Пусть нам даже придется ее убить!

Какое неописуемое чувство, когда за тобой устремляются тысячи людей, когда они послушны тебе, любят тебя!

Я, Светлана Лемус, конечно, решила принять участие в походе на Версаль. Отказаться от такого приключения? Дудки!

Дождь усиливается. Хлещет струями. Я ничего не вижу перед собой. Кажется, у меня промокли даже кости. От холода я стучу зубами. Корзинку я давно кому–то подарила, очень тяжело! Как надоело месить дорожную грязь! Выпачканный подол юбки и хлюпающая вода в башмаках настроения отнюдь не поднимают. Ох, опять я провалилась в грязь по щиколотку. Про костюм я уже молчу. Доберусь ли я живой до Версаля? Меня занимает именно этот вопрос.

Зачем я пошла? Зачем? Сидела бы дома, пила бы горячий шоколад. Да, у меня дома еще остался шоколад!

— Как тебя зовут? — вдруг спрашивает меня одна из попутчиц.

Она мне ровесница. Маленькая, тоненькая и очень миловидная. Она похожа на воробушка, на промокшего и озябшего воробушка.

— Светлана, зови меня Светик, — представляюсь я, стараясь по возможности быть как можно дружелюбнее.

— А меня Луиза, — весело представляется девушка. — Но зови меня Пьеретта! Это имя мне нравится больше! Ах, как я хочу увидеть короля!

Я поражена! Этот воробушек еще и чирикает. Я думаю о чем угодно: теплом доме, ванне, горячем обеде, мягкой постели — про короля совсем забыла. Я даже забыла, зачем мы идем на Версаль. Вспомнила, за едой! Так что поход и обед тесно связаны!

— Ты чем занимаешься? — спрашивает меня Пьеретта.

— Я пишу статьи и приключенческие истории, — отвечаю я.

— О! — восхищенно восклицает спутница. — А я делаю глиняные фигурки, еще продаю цветы.

— Милое занятие, — улыбаюсь я.

Эта болтовня начинает занимать меня. Есть даже пословица: в беседе и дорога становится короче.

— Еще б не милое! — в наш разговор вмешивается худощавая женщина. — Ты бы попробовала, как я, делать уборку солидным месье.

Ох, за время пути эта особа успела всем порядком надоесть. Она то хихикает, то ворчит, потом начинает рассказывать истории, интересные и смешные только ей самой. Рассказав какой–то случай, она первая начинает смеяться. Смех у нее неприятный и громкий, со всхлипами. Я даже сразу не могу понять, смеется она или плачет.

Ей примерно сорок лет. Красотой и привлекательностью не обладает. К тому же излишняя болтливость и смех не к месту не прибавляет шарма. Она постоянно жует табак и шмыгает носом. Замечу, одета довольно аккуратно для поденщины, но безвкусно.

У меня от ее раскатистого с надрывами смеха болят уши. Мне кажется, что эта неугомонная дама находится везде. Нет, я вовсе не злая. Просто в такой ситуации подобные люди вызывают особое раздражение. Замечу, не только у меня.

— А знаете что, — важно произносит шумная женщина. — Мсье Морьеса, я прихожу к нему делать уборку, хотят убить!

— Убить? — испуганно вздрагивает Пьеретта. — Бедный мсье Морьес!

Ей становиться плохо. Она падает. Я и Мари, подруга Пьеретты, поддерживаем ее за руки. Иначе девушка упала бы в грязь. Что с ней? Наверное, голод. Я вспоминаю, что у меня есть насколько конфет. Я всегда беру с собой конфеты. Я отдаю их Пьеретте.

— Спасибо! — тихо говорит она.

Пьеретта грызет конфеты. Медленно, чтобы хватило подольше. Две кладет в карман, чтобы съесть потом.

— Натали! Ты напугала Пьеретту, — сурово говорит Мари. — Ты хоть когда–нибудь можешь не врать?

— Я не вру, Мари! — возмущается Натали. — Этот человек кредитор. Он увеличивает капитал, давая взаймы под огромные проценты. Понимаешь? И некоторые должники хотят его прикончить, так как срок оплаты должен наступить со дня на день. Им нечем платить, значит, они будут вынуждены отдать ему то, подо что сделали этот заем. Ну, дома, например.

— Ох, какая ты умная! — иронично замечает Мари. — Ты даже знаешь, что такое заем!

— Смейся, смейся, а когда мсье Морьеса убьют, посмотрим, кто из нас был прав, — обиженно говорит Натали.

— А вдруг его, действительно, убьют, — волнуется Пьеретта. — Бедный мсье Морьес!

— Глупости! — твердо говорит Мари.

— Почему вы считаете, что этого человека хотят убить? — интересуюсь я.

Благодаря своему другу Робеспьеру я всегда серьезно отношусь к подобным разговорам.

— Не слушай ее, дитя, — вмешивается Мари. — Такие истории она сочиняет по пять штук в день. Натали никогда не говорит правду. Я не преувеличиваю.

Натали Планш начинает обиженно дуться, но молчит. Дабы показать, что она сильно оскорблена, женщина демонстративно идет молча.

— Не обижайся, — говорит Пьеретта, протягивая ей конфету.

Планш молча принимает угощение. Если честно, меня молчание этой дамы только радует. А вдруг она права!

Я, маркиз Жильбер де Лафайет, мне 32 года. Я главнокомандующий национальной гвардией. Мой проект декларации прав лег в основу «Декларации прав человека и гражданина», будущей Конституции Франции.

Сейчас я нахожусь в ратуше. Я шлю отчеты о парижских событиях в Собрание и королю. В городе, мягко говоря, неспокойно. Поход женщин на Версаль вызвал бурю. Нужно немедленно принять меры! Но какие?

Ко мне пришла депутация гренадер наемной стражи. Один из них обращается ко мне с речью:

— Мой генерал, мы, представители шести гренадерских рот, мы не считаем вас изменником, но думаем, что правительство вас обманывает; настало время, чтобы со всем этим покончить. Мы не можем действовать штыком против женщин, которые просят у нас хлеба. Надо идти за королем и привести его в Париж, надо уничтожить фландрский полк и дворцовую охрану. Если у короля не хватает силы для ношения короны, пусть он от нее откажется. Мы присягнем его сыну, при котором будет регентство, и тогда все пойдет лучше.

Мне не нравится их дерзость и самомнение.

— Вы собираетесь пойти против короля и принудить его вам сдаться? — спрашиваю я.

Мне дают четкий ответ:

— Мой генерал, нам это очень неприятно потому, что мы его очень любим! Мы надеемся, король не бросит нас, а если он это сделает, то у нас останется дофин.

— Как я понимаю, вы прибыли ко мне с предложением возглавить поход Версаль? — хочу уточнить я.

— Да, мой генерал, — отвечает представитель. — Если вы не верите нашим словам, то толпа на Гревской площади рассеет все ваши сомнения.

Я погружаюсь в размышления. Вести солдат на Версаль — очень серьезный шаг.

Для начала нужно отправиться на Гревскую площадь и самому во всем убедиться.

Я, маркиз Лафайет, верхом на белом коне еду через Париж. Никогда еще этот город не казался мне таким мрачным. Я слышу крики отовсюду.

— Женщины идут на Версаль! А гвардия попряталась! Позор!

— А мы, мужчины, куда смотрим! Черт с гвардией! Мы должны сами быть там!

— Верно, от гвардии никогда проку не было!

Я стараюсь не обращать внимания. Я выезжаю на Гревскую площадь. На меня тут же обрушивается шквал гневных речей и угроз.

— Лафайет, если ты не пойдешь на Версаль, мы вздернем тебя на фонаре! — кричит кто–то.

— Отрежем ему голову! — добавляет другой.

Даже мне, человеку пошедшему войну, становится не по себе. Солдаты были правы, положение угрожающее. Нужно немедленно организовать поход на Версаль. К тому же нельзя оставить без внимания то, что мятеж может быть использован в интересах герцога Орлеанского — моего врага! Этот двуличный человек мечтает стать королем Франции. Я не должен этого допустить. Орлеанский никогда не преследовал благородных целей.

Я отдаю распоряжение известить городские власти о своем решении.

— Я торжественно объявляю о своем намерении отправиться на Версаль! — заявляю я толпе. — Хочу напомнить моей гвардии об их присяге закону, нации, королю!

Мои слова встречают с овацией. Настроение толпы меняется моментально, как погода на море. Меня приветствуют.

Я с триумфом шествую через город. Я веду за собой пятнадцать тысяч солдат, к нам примкнуло еще несколько тысяч горожан. Однако беспокойство не покидает меня. Среди толпы, наверняка, есть фанатики, вынашивающие кровавые убийства. О ворах и грабителях тоже не стоит забывать. Сейчас я взял на себя огромную ответственность. Не знаю, смогу ли я справиться с толпой, предугадать ее помыслы, остановить ее. Я чувствую себя предводителем, властелином. Эти люди идут за мной, они доверились мне. Женщины, не принявшие участия в походе, машут мне руками, кричат «Ура!». Я подобно римскому полководцу еду на красивом белом коне через весь город. Да! Это триумф! Именно так чувствовал себя Гай Юлий Цезарь.

Мы выезжаем за город. Дождь усиливается. Грязь на дорогах замедляет поход.

Меня зовут Максимильен Робеспьер, мне 31 год. Я депутат Собрания, представитель третьего сословия провинции Артуа. Мне удалось выиграть выборы. Зачем я ступил на этот путь? Я был одним из самых успешных адвокатов Арраса. Мне удалось нажить состояние. Почему я вложил все свои средства в выборы? Сумасбродство, мечты, жертвы ради благородных идей? Нет, все гораздо прозаичнее. У меня просто не было иного выхода. Из–за своей принципиальности я загубил свою некогда успешную юридическую карьеру. Число дел, которые я вел, резко сократилось. Что мне оставалось делать? Я не из тех, кто согласен волочить жалкое существование неудачника, опального юриста.

Узнав о решении короля объявить созыв Генеральных Штатов, я твердо решил стать депутатом. Я этого добился! Я всегда упрямо иду к цели, достигаю того, что хочу. Я упрям, как мой знак зодиака — телец! Помню, Светлана, мой друг, читала мне книжку гороскопов. Мой характер точно совпал.

Нет, до победы мне еще далеко. Все оказалось сложнее. В Собрании мои выступления не пользуются успехом. Меня сразу же занесли в списки шутов. А вот это зря! Хорошо смеется тот, кто смеется последним!

Я живу в Версале в гостинице Ренар. Вот уж совпадение, как фамилия моей возлюбленной. Богат ли я? Мое жалование составляет 18 ливров в день.

«Ого!» — воскликнут многие.

Да, на первый взгляд сумма солидная, но только на первый взгляд. Гостиница Ренар довольно дорогая. Нет, я не живу в шикарных апартаментах, но ванна для меня обязательна. Большую часть суммы я отправляю сестре и брату в Аррас. Как старший брат, я обязан заботиться о них. Огюстен только начал работать. Ему еще необходима поддержка. Недавно я начал издавать мои речи, что тоже стоит денег. Так что в итоге я выхожу в ноль и очень этому рад. Ненавижу делать долги.

Сейчас идет очередное заседание. Король должен одобрить Декларацию прав и постановлений 4 августа. Что–то Его Величество затянул свой ответ, не к добру!

На трибуну поднимается депутат Мунье и начинает речь.

Он заявляет:

— Его Величество соглашался признать только первые пункты Конституции ввиду важности обстоятельств, но при условии: исполнительная власть должна быть всецело в его руках.

Что тут скажешь? Такого не ожидал никто, даже Мунье удивлен. Как глупо и опасно отвергать Конституцию — волю французов! Неужели король Луи не понимает? Он попытался завуалировать свой отказ, снабдить его двусмысленностью — бесполезно! Всем все ясно!

Не время думать об этом. Я должен выступить. Меня выслушают. Я продумываю речь. Уважаемые депутаты, вы уверены, что я умею читать только по бумаге. Ошибаетесь. Составить речь для меня не проблема. Я же юрист!

Я поднимаюсь на трибуну.

— Ответ короля сводит на нет не только всю конституцию, но и право нации иметь таковую, — говорю я. — Король ставит свою волю выше права нации!

Мой голос звучит спокойно, не громко. Меня слушают, впервые за все это время меня слушают!

— У вас нет иного средства преодолеть препятствия, как сокрушить эти препятствия!

Меня поддерживают. Иначе и быть не могло. Все возмущены отказом короля! Это мой первый успех. Пусть он не очень сильно заметен, но это успех!

Собрание пытается найти выход. Решают послать королю делегацию во главе с Мунье. Они хотят уговорить короля принять Конституцию. Бесполезно. Уговоры вряд ли окажут воздействие на монарха.

Вдруг дверь зала с шумом распахивается. Я не верю своим глазам. Зал наполняется женщинами. Бедняжки промокли и устали!

Хм… а это, что за девушка? Симпатичная, где–то я ее видел… Светик! Ну конечно! Если бы ее здесь не было, я бы удивился!

Я, Светлана Лемус, вхожу в зал заседания. Я ищу глазами Макса, он должен быть тут. Я его замечаю, машу ему рукой. Он улыбается и кивает мне. Размахивать руками ему сейчас нельзя. Я усаживаюсь на скамью вместе с остальными женщинами.

Заседание продолжается. Я с интересом наблюдаю. Жаркие споры разгораются. Женщины ведут себя особенно бурно: прерывают ораторов, бросают угрозы. Не знаю почему, но у меня все это вызывает смех. Я очень устала, поэтому могу смотреть на эту ситуацию только как на цирк.

Чтобы успокоить моих пылких спутниц, к нам подходит депутат из высшего духовенства. Он протягивает сидящей рядом со мной женщине руку для поцелуя.

Она демонстративно отворачивается и произносит:

— Я не хочу целовать собачью лапу!

Почему–то эти слова кажутся мне смешными, я начинаю по–дурацки смеяться. Это получается очень громко, взгляды рядом сидящих устремляются на меня. Я краснею. Действительно, в этот момент мой смех звучит особенно глупо.

Один из депутатов предлагает отправить во дворец группу из нескольких женщин с Мейларом во главе. Идея приветствуется. Женщины тут же обступаю Мейлара. Все хотят пойти к королю. Я сижу на скамье. Я никогда не вмешиваюсь в подобные споры. Победы все равно не одержу, а волноваться буду сильно. К тому же у меня просто нет сил, все мои мысли о горячем обеде и ванне. Если бы меня поставили перед выбором: ванна с обедом или король? Я бы выбрала первое. Визит к королю — значит вновь идти месить грязь.

Майлар выбирает достойных для встречи с монархом. Он замечает меня.

— И ты, умненькая, — говорит он.

Я оглядываюсь. Может, берут моих соседок.

— Да, ты, в костюме! — говорит Мейлар. — Идем! Будешь говорить с королем.

Или за время похода молва сделала из меня высоко грамотную мадемуазель, или костюм придал мне солидности. В общем, меня берут к королю.

Мы выходим из зала. Я киваю Максу, надеюсь, еще увидимся.

— Послушай, — обращается ко мне Пьеретта. — Можно, я буду говорить с королем? Ну, пожалуйста?

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Удачи!

— Спасибо! — она хлопает в ладоши, как ребенок. — Я знала, что ты добрая.

Я не жалею, что предоставила ей свое право. Я не смогу оправдать надежд моих спутников. Они ждут от меня красивой речи, а я так не умею. Скажу какую–нибудь чушь и все испорчу. Со мной это часто бывает. А с Пьеретты многого не спросят. К тому же она миловиднее меня. У нее должно получиться.

Мы идем пешком по грязи. Я уже привыкла к солидному слою земли и глины, который облепил мои ноги. Нас сопровождает толпа. Дождь усиливается. К женщинам уже примкнули мужчины, скорее всего, местные. Они вооружены, кто ружьями, кто вилами, лица у всех суровые и сердитые.

Вооруженные мужчины подходят к нам. Мне страшно. А-а! Они хотят нас конвоировать до дворца. Мы идем дальше. Кругом толпы.

Мы подходим ко дворцу. Какие–то люди в форме бросаются нам поперек дороги. Нам приходится расступиться. Мы стоим по щиколотку в грязи. Я опять жалею, что пошла. Надо было отказаться. Думаю, нашлись бы желающие меня заменить.

Охрана пропускает нас, мы вновь собираемся в группу и продолжаем путь.

Как ни странно дворцовая стража встречает нас весьма дружелюбно, мы проходим сквозь выстроенные ряды войск.

— Ах! — вздыхает Пьеретта. — Как я счастлива!

Я смотрю на нее. На лице девушки играет блаженная улыбка.

— Я в Версале! — восклицает она. — Я увижу короля! Неужели это не сон!

— Это не сон, — вздыхаю я.

Увы, не сон. Ее восторга я не разделяю. Мне бы хоть немного ее жизнерадостности! Нет, я не меланхолик, но я не могу радоваться, когда насквозь промокла, устала, проголодалась, а новый дорогой костюм испорчен. Тут уж не захочешь ни Версаля, ни короля.

Мы входим во дворец. Я здесь была когда–то. До сих пор помню мое платье, красивое и очень неудобное. Прическу, которую мне хотелось растормошить. Меня представили королевской чете. Было несколько девушек, и я среди них. Король с королевой даже не заметили нас. Вряд ли король Луи меня вспомнит. Особенно в таком виде.

Вдруг рядом с собой я замечаю мокрую грязную девушку, с усталым осунувшимся лицом, обрамленным светлыми слипшимися от воды волосами … Но что–то знакомое… Это же мое отражение! Ох, уже сама себя боюсь. Бедный Макс… хотя он меня видел и в более ужасном образе… Например, когда я свалилась в пруд…

Я королева французов Мария Антуанетта Австрийская, потомок Гамбургского дома. Волею рока я стала женой короля Франции.

Какая адская мука покинуть родной дом, близких, навсегда расстаться со всем, что дорого и любимо! Принять взамен чужое государство, чужой народ, полюбить их! Стать для них своей, отречься от прошлого… Для меня это оказалось непостижимой задачей. Я пыталась, но нет… Я не могу полюбить народ, который проклинает меня! Для них я навсегда останусь ненавистной австриячкой.

Нет, я не смею роптать на судьбу, но страх и ужас овладевают мной. Совсем недавно я не знала забот и печали, я веселилась с подругами во дворце, в моем милом Трианоне! Балы, театры, наряды, бриллианты украшали мою жизнь. Тоска по дому постепенно покидала меня…

А что теперь? Я чувствую, чернь хочет отобрать у нас все. А я ничего не могу с этим поделать… Нет, чернь не посмеет! А мы, монархи, будем бороться!

Я с нетерпением жду, когда мой супруг вернется с охоты. Мне бы не хотелось встретить все ужасы одной. Увы, Луи нельзя назвать защитником, от него бесполезно ожидать решительных действий. Ах, если бы со мной был Ферзен, мой возлюбленный!

Мои дети, мой бедные дети, как они напуганы! Тереза! Кажется, она сейчас заплачет. А малыш Луи! Его серьезность печальнее слез. Я утешаю их, ласкаю, пытаюсь убедить, что все хорошо. У меня получается неубедительно, но дети верят мне. Я понимаю: они боятся за меня. Мое беспокойство их пугает. Я прошу увести детей и уложить спать. Детям не стоит быть свидетелями сих событий.

В обществе министров я жду Луи. К нам входит посыльный. Он говорит, что толпа вооружена. Плебеи вынашивают самые низкие планы, к ним присоединились гвардейцы. Кажется, я не слышу этих слов. Нужно дождаться Людовика, что он скажет?

Наконец мой муж прибыл! Я с большим трудом сдерживаю себя, чтобы не броситься к нему в объятия. Нет, принцесса Гамбургского дома не позволит себе подобных слабостей.

Надеюсь, мой супруг найдет достойный ответ для мятежников. Да, он безволен, да, неумен. Однако Луи не забывает о том, что он король французов!

— Думаю, будет разумным выслушать этих людей, — говорит Луи.

Я не верю своим ушам.

— Слушать мятежников! — восклицаю я. — Неужели монархи способны пасть до такой низости! Мы короли — наша власть дана Богом! Чернь осмелилась идти против божьей воли, неужели мы побоимся толпы разъяренных оборванцев!

Меня не слушают. Мои слова никто не слушает. Приближенные Луи что–то советуют ему, я не могу понять, что именно… Они просят его покориться — это ясно! С большим трудом я сдерживаюсь, чтобы не вмешаться в разговор. Я покидаю их. Гнев и страх переполняют меня.

С улицы доносятся крики. Я никогда ранее не слышала таких криков, такого гула. Я не могу разобрать слов, но чувствую зло. Я подбегаю к окну и вижу толпу, нет, волну черни. Мне начинает казаться, что разверзлись недра земные, и жители ада выбрались на свет божий. Я быстро отхожу от окна. Мое сердце бешено колотится.

Я уверена, нас будут защищать! Швейцарцы не предадут нас! Нет, здравый смысл шепчет мне, что мы в грязных лапах плебеев.

Я вновь вхожу в комнату Луи. По его рассеянному лицу я понимаю — воля рока оказалась сильнее воли королей.

Спокойным голосом я произношу свои требования:

— Никаких уступок черни! Пусть покинут нашу резиденцию, тогда мы смилостивимся над ними!

Луи кротко опускает голову. В глазах принца Люксембургского, капитана королевской гвардии, и графа де Ламарка я читаю грустную усмешку.

— Ваше Величество, — говорит Ламарк. — Осмелюсь доложить вам, что прибывшие женщины желают говорить с Его Величеством королем Людовиком. Не прогневайтесь, но отказ в сей момент повлечет за собой тягчайшие последствия.

— Я приму их в своем кабинете! — говорит Луи.

Мне становиться дурно. Чернь во дворце! Самое страшное, никто даже не пытался нас защитить! Нас отдали на растерзание толпы.

Я пытаюсь возражать, но слышу лишь неубедительные доводы, что это необходимо!

Я Луи XVI — король французов, потомок Генриха Наваррского, славного рода Бурбонов. Меня вызвали во дворец с охоты. Я испытываю легкую досаду, неужели обстоятельства опять побеждают волю короля.

Как я и ожидал, меня встречает испуганная супруга. Я выслушиваю ее требования, призывы к действию. Меня утомляют ее слова. Потом я слушаю нудные доводы министров. Они старательно объясняют, что чернь опасна, и сейчас необходимо быть как можно вежливее и почтительнее.

Я очень устал и соглашаюсь. У меня одна мысль, чтобы все это поскорее закончилось. Я думаю о новом замОчке, который я начал изготовлять. Слесарное мастерство — мое увлечение. Я вспоминаю об игре в солдатики, ведь я еще не достроил батальную картину. Есть столько приятных дел, а я вынужден решать эти нудные государственные проблемы. Как бы я хотел быть простым дворянином, который спокойно живет в своем имении и имеет возможность заниматься любимыми делами.

Толпа черни прибыла. Министры уговаривают меня выслушать женщин, супруга — категорически против. Решение, как обычно, за мной. Как это тяжело и невыносимо! Думаю, будет лучше принять этих женщин. Они так просто не уйдут, и я опять потрачу свое драгоценное королевское время впустую. К тому же жестоко отказывать голодным. Это как–то не по–христиански.

Представительницы толпы женщин ждут меня в кабинете. Я испытываю шок, глядя на их грязные платья, мокрые волосы. Бедняжки замерзли и дрожат. Красавицами ни одну из них назвать нельзя. Хм… Грязь с их платьев стекает на мой персидский ковер, не говоря уже о грязных башмаках! Среди них я замечаю странную блондинку, кажется, я когда–то видел ее. Нет, вряд ли… Хм… а костюм у нее хороший, хоть и в грязи; на голове шляпка, а не чепец… она явно не из торговок… Ладно, Бог с ней.

Чего же хотят эти женщины? Блондинка в костюме ласково подталкивает вперед одну из спутниц. Та мелкими шажками подходит ко мне. Она похожа на мышонка.

— Что вам угодно, дитя мое, — говорю я, стараясь придать своему тону добродушие.

— Хлеба, — произносит девица почти шепотом.

Она теряет сознание. Блондинка в костюме поддерживает ее. Мы встречаемся взглядами.

— Пьеретта очень слаба, — говорит блондинка в костюме. — Ваше Величество, многие из нас, совершивших сей долгий путь, не ели больше суток!

Хм… знакомый голос… а какая речь! Ладно, не до нее сейчас…

Что делать? Надо помочь слабой девушке, которая в обмороке. Она приходит в себя, слава Богу! Я велю принести ей бокал вина.

— Дети мои! — восклицаю я. — Не считайте меня виновником ваших бед! Я сегодня же повелеваю выслать в Париж запасы муки! Знайте же, король любит свой народ и готов всегда оказать помощь!

Эту речь для меня заранее приготовили министры. Я с честью выдержал испытание. Чтобы усилить впечатление и убедить их в моей дружбе, я обнимаю слабую девушку (Бог с ним, с камзолом).

Блондинка в костюме растрогана, начинает меня благодарить. Спутницы подхватывают ее слова. Они выходят их кабинета с криками «Да здравствует, король!»

Последней из кабинета выходит блондинка в костюме. С ней слабая девушка, она опирается на руку блондинки.

Я, Пьеретта Шабри, точно во сне. Подумать только, сам король обнял меня, сам король преподнес мне бокал вина! Какое чудо!

Мы спешим к нашим попутчицам, чтобы обрадовать! Король согласен выполнить наши требования!

Ох, кажется, я себя неважно чувствую, перед глазами все плывет. Светик говорит: «это потому, что ты долго не ела». Может, она права. Я опираюсь на ее руку. Светик так добра ко мне.

Мы выходим из дворца на улицу. Нас встречают наши спутницы.

— Да здравствует король! — кричу я.

— Тише, тише, — сдерживает меня Светик. — Это может им не понравиться…

Но я не могу молчать. Король добр и милостив! Все должны знать об этом. Все, кто были со мной, кричат «Ура королю!». Только Светик молчит. Я чувствую, она боится. Почему? Наши подруги не сделают нам ничего плохого!

— Что–то вы быстро поменяли мнение, — зло говорит одна из торговок.

— Их подкупили! — говорит другая.

— Ничего подобного! — восклицает Светик.

Двое из женщин вплотную подходят к нам. Их лица искажены. Теперь и мне становиться страшно.

Они накидывают мне на шею веревку, они хотят удушить меня.

Да, это сон. Так всегда бывает во сне. Сначала все хорошо, но потом происходит страшное. Сейчас я проснусь, сейчас… я падаю на руки Светик…

Я, Светлана Лемус, не знаю, что делать. Эти фурии явно не шутят.

— Потерпи, — говорит одна. — Сейчас придет твоя очередь, умненькая…

Пьеретта теряет сознание, я поддерживаю ее. Пощечины торговок приводят ее в чувства. Я пытаюсь помешать им удушить ее. Мне скручивают руки за спину. Я значительно слабее торговок. Что делать? Еще несколько мгновений и они затянут веревку на шее Пьеретты. В такие минуты опасности больше беспокоишься за ближнего. Кажется, что с тобой ничего не случится, что тебя не тронут. Так и я. Я уверена, что опасность грозит только Пьеретте, а не мне. Не будь рядом Пьеретты, я бы испугалась за себя. Я очень труслива.

Я кричу. Я могу только кричать. Звать на помощь.

Вмешиваются три торговки и охранники. Гарпий, посылающих нам проклятия, оттаскивают. Я и Пьеретта, обнявшись, садимся на корточки. Мы плачем.

— Хватит хныкать, — говорят нам, — Надо вернуться во дворец, чтобы получить королевский приказ о подвозе хлеба из Сенли и Ланьи и об устранении препятствий снабжения Парижа съестными продуктами.

Я, Светлана Лемус, и мои спутницы вновь направляемся в зал заседания. В коридоре я замечаю Натали Планш. Женщина сидит на полу, облокотившись спиной о стену. Она обхватила колени тощими руками и дрожит. Мы подходим к ней.

— Что с вами? — спрашиваю я. — Вам плохо?

— Да… у меня ужасно болит горло… знобит… я задыхаюсь…

Тут ее речь обрывается, она медленно сползает на бок. Я зову одного из караульных. Он нехотя подходит. Гвардеец берет Планш за руку, чтобы нащупать пульс.

— Она мертва, — спокойно говорит он.

Пьеретта вскрикивает. Я беру ее за руку.

— Успокой Господь ее душу! — произносит Мари.

К нам подходит Мейлар. Он интересуется, почему мы задержались. Получив ответ, он вздыхает.

— Все мы смертны, — говорит он. — А теперь пора позаботиться о живых. Идемте в Зал. Решение будет вынесено с минуты на минуту!

Снова Зал заседания. Снова споры, крики. Уже одиннадцать часов. Кажется, все это никогда не закончится.

Наконец появляется Мунье. Он занимает свое председательское место и начинает речь:

— Я признаю безусловно текст Конституции и Декларацию прав человека, представленные мне национальным собранием. Подпись: Людовик.

Значит, король все же подписал! Несмотря на усталость, я понимаю, какую радость это означает. Ясно, был сделан очень серьезный шаг. Такое чувство, что мы вошли в какую–то новую комнату, захлопнув за собой дверь прошлого. Я аплодирую вместе со всеми.

Теперь председатель переходит к продовольственной проблеме. После речи он вручает Мейлару копии королевской санкции, распоряжений относительно продовольствия. Это вызывает еще больший восторг у женщин. Мейлар намеревается тотчас же отправиться в Париж. Пьеретта и ее спутницы хотят ехать с ним. А я — нет! Даже если мне накинут петлю на шею.

 

6 ОКТЯБРЯ, Вторник

Я, маркиз Лафайет, веду мою «армию» на Версаль. Мы пребываем только к полуночи. Возмущения поутихли. Однако не время расслабляться. Надо принять меры по охране дворца. Гнев толпы в любой момент может пробудиться. Это стихия!

Меня убеждают, что все спокойно. Я слышу обещания, что королю и королеве никто не собирается причинять вреда. Я им верю. Я очень устал. Мне нужно отдохнуть. Я велю приготовить мне апартаменты в гостинице Ноэль.

Нет, сначала надо побеседовать с монархами. Я должен их успокоить, убедить в моей преданности. Это трудная задача, не знаю, удастся ли мне стать им другом.

Я, Мария — Антуанетта, королева французов, стараюсь не поддаваться панике и волнениям, недостойным для потомков Гамбургского дома. Это всего лишь испытание, испытание для монархов! Правда на нашей стороне, на нашей стороне Бог!

Я совсем одна. Одна наедине со своими мыслями. Крики злобной толпы еще звучат у меня в памяти:

— Пусть король даст нам хлеба! Тогда мы поверим в его любовь!

— Нам не нужны его речи!

— Если у булочника нет хлеба, мы слопаем его булочницу!

Все ясно, им нужна моя погибель. Они не успокоятся, пока не увидят мое мертвое тело. Нет, я не боюсь смерти! Моя мать Мария — Терезия, королева Австрии, учила меня быть храброй! Я встречу смерть с высоко поднятой головой, с широко раскрытыми глазами! Да, в Версаль пришла Смерть. Она пришла за мной. Сколько прошло времени? Я не знаю. Для меня оно остановилось.

Входит мой супруг. Его лицо, как обычно, спокойно, ничего не выражает. Он берет меня за руку.

— Спешу вас успокоить, — говорит он. — Чернь требовала всего лишь хлеба. Досадная мелочь.

Я смотрю на него. Неужели это так? Не может быть! Я уверена, за этой безобидной просьбой кроится нечто! Луи отводит глаза, он что–то скрывает от меня.

— Луи, — говорю я. — Что произошло?

— Мне пришлось утвердить текст Конституции, — виновато говорит он.

По моему телу пробегают мурашки. Конституция! Какой ужас! Чтобы мы, монархи, покорялись какому–то списку законов и правил! Мы можем преклоняться только перед Богом! Я ничего не могу сказать. Только вздыхаю.

— У меня есть для вас радостная весть, — говорит супруг.

На его флегматичном лице мелькает улыбка:

— У нас появилась защита! Прошу вас, идемте!

Я послушно следую за ним. Сердце бешено колотиться! Неужели чернь разогнали, неужели мы в безопасности! Я иду за Луи. Мы входим в зал, где я вижу… маркиза Лафайета!

Я достаточно знаю об этом человеке, чтобы понять — мы пропали. О его планах много говорят. Он воевал за независимость Америки. Маркиз давно хотел, чтобы во Франции была Конституция! Последние события ему только на руку! Я догадываюсь, он мечтает стать правителем Франции.

Этот человек заверяет нас в своей преданности. Он клянется обеспечить нам безопасность. Надеюсь, он выполнит свои обещания.

— Я буду признателен Вашим Величествам, — говорит маркиз, — если вы примете мой совет… Наилучшее решение монарха — переехать в Париж. Народ будет рад…

Эти слова как нож в сердце!

— Нам, монархам, подчиняться черни! — с возмущением перебиваю я. — Полагаю, достаточно, что мой супруг согласился с их требованиями!

— Если вы откажете, то последствия могут быть весьма губительны для вас, — говорит Лафайет.

Он осмеливается нас запугивать.

— Давайте, обсудим это завтра, — зевает Луи. — Денек выдался трудным. Мне бы хотелось лечь спать.

— Как вам угодно, — отвечаю я.

Не понимаю, как можно заснуть в такой момент.

— Думаю, все будет хорошо, — улыбается Луи. — Толпа настроена миролюбиво. Они даже запели гимн «Да здравствует Генрих IV». У них там, на улице, настоящий пикник: палатки, костры. Вам надо отдохнуть, мадам.

— Доброй ночи, моя королева, — произносит Лафайет.

С этими словами они удаляются.

— Какой же ты простофиля, Луи! — восклицаю я.

Я вспоминаю о моем любовнике Акселе Ферзене. Если бы Аксель был рядом, то он наверняка бы что–то придумал.

Что мне делать? Самое разумное — лечь спать. Я зову Кампан, мою камеристку. Она помогает мне приготовиться ко сну. Наконец я ложусь. Мои глаза слипаются.

С улицы все еще доносятся отдельные выкрики. Я вздрагиваю и тут же успокаиваюсь. Неужели страшный день кончился? Неужели все!?

Господи! Дай мне силы, дабы пережить сей ужас, как подобает королеве! Дай мужества моему супругу!

Я погружаюсь в крепкий сон.

Я Пьеретта Шабри, ликую! Как все хорошо сложилось! А где Светик? А, вот! Я иду к ней.

— Теперь в Париж! — весело говорю я. — Мы первые донесем счастливую новость!

— Желаю удачи! — устало улыбается она.

— А ты не поедешь? — удивляюсь я. — Поехали!

Она качает головой.

— У меня тут друг в Собрании, — говорит Светик. — Я хочу остановиться у него, очень соскучилась!

Я понимаю Светик. Друзья — это святое. Жаль, что она не поедет с нами. Светик хорошо потрудилась, она даже меня спасти помогала. Она заслужила стать одним из первых гонцов радостной вести.

Мы дружески обнимаемся.

— Спасибо за все! — говорю я.

— Надеюсь, теперь ты будешь есть вдоволь, — улыбается она. — Удачи!

Я, Светлана Лемус, наконец, в гостинице. Я уже приняла ванну и проглотила горячий ужин. Сейчас пью шоколад и чувствую себя вполне довольной жизнью. Макс даже купил у хозяйки одежду для меня. А вот деньги с меня взять отказался, такой он человек.

Я смотрю на часы. Уже около двух. В комнату входит Макс. Я уверена, он уже и ванну принял, и поужинал, и расплатился с хозяйкой.

Макс с улыбкой смотрит на меня. Да, напугала я его сильно. Он меня не ругал, но явно очень волновался, пока я бродила по Версалю.

— Ты очень мило выглядишь, — говорит он.

Еще бы. Учитывая, в каком виде я была несколько минут назад, сейчас я просто сказочная фея.

— Думала, что умру, — вздыхаю я. — Но согласись, наш поход на Версаль принес немалую пользу.

— Это верно, — кивает Макс. — Дело в том, что король не собирался утверждать Конституцию. Ему не хотелось терять власть. Посредник его величества довольно хорошо изложил этот ответ. Но когда ворвалась толпа, Луи решил не рисковать. Наверное, он просто испугался.

— Я его понимаю. Толпа злых рыночных торговок — это страшно! — произношу я глубокомысленно.

Макс смеется.

— А все–таки прав тот, кто сказал «без женщин ничего нельзя сделать», — полушутя рассуждаю я. — Вот вы, например, даже короля не смогли заставить принять Конституцию.

— М-да, ты права, — соглашается Макс. — Но главное, этот визит был как раз вовремя!

— А это называется женская интуиция! — делаю я вывод.

Я смеюсь, но, вспомнив о поденщице, вновь становлюсь серьезной.

— На моих глазах произошло что–то странное, — я пересказываю случай с Натали Планш. — Она не могла так сразу умереть. К тому же она что–то знала. Наверняка, ее отравили! Ведь можно дать яд, который действует не сразу!

— Ты хочешь, чтобы я расследовал это дело? — спрашивает Макс.

— Нет, расследовать буду я. А ты будешь только думать, — решаю я.

Макс не в восторге:

— Ох, мне и так тяжело… Ладно, уже поздно. Поговорим об этом завтра. Тебе надо отдохнуть.

Я не заставляю себя уговаривать. Я, можно сказать, падаю на постель. Макс поправляет мне одеяло, а я уже погружаюсь в сон…

Меня зовут мсье Байи, мне 53 года. Я мэр Парижа. Как я был счастлив заполучить эту должность! Я — король прекрасного города, сердца Франции. Мне поручено следить за настроением парижан, обуздывать революционные страсти. Я справлюсь с этой задачей. Парижане меня любят.

Я очень умный, ученый человек. Пусть я стар, но мой ум ясен, он не состарится никогда. Для многих я просто наивный старикашка, маразматик. Глупцы! Нет, меня это не обижает. Как всякий мудрец, я понимаю — когда вас недооценивают — надо радоваться!

Волею проведения мне пришлось уехать из города в столь неподходящий момент. Когда я возвращался, все уже бурлило. Если б я прибыл раньше, может, мне бы удалось повлиять на ход событий. Нет, я опоздал. Дать согласие солдатам и горожанам на поход было единственным выходом. Они все равно отправились бы за женщинами, но при этом покатилась бы волна убийств по городу.

Я нахожусь в Ратуше. Уже давно за полночь. Скоро утро. Я жду. Сам не знаю чего. Нельзя покидать свой пост в сей момент. Хватит одной ошибки.

Наконец мне сообщают о прибытии группы женщин во главе с Мейларом. Слава Богу, все закончилось благополучно! Входит Мейлар в сопровождении женщин, вручает мне копии декретов. Я посматриваю их. Мейлар рассказывает мне о походе, женщины перебивают его, вставляя свои комментарии. Бедняжки, они очень устали. Наверняка хотят есть.

Я отдаю распоряжение накрыть для них стол. Это вызывает бурные овации. Они готовы расцеловать меня. Я, как мэр Парижа, обязан заботиться о своих гражданках.

Можно с чувством выполненного долга отправляться спать. Завтра у меня трудный день. Король прибывает в Париж, надо его встретить. Чуть не забыл, у меня еще ужин с кредитором. Его тоже нельзя пропустить. Морьес не любит, когда его игнорируют.

Я, Мария — Антуанетта, королева французов, сквозь сон слышу голос мадам Кампан:

— Ваше Величество, проснитесь, — говорит она.

Даже сонная я улавливаю тревогу. Я открываю глаза. Лицо Кампан испугано.

— Что произошло? — спрашиваю я.

Я слышу грохот падающих дверей в приемной и злобные крики:

— Дайте сюда королеву!

— Где эта негодяйка!?

— Ей нужно вырвать сердце! Мы отрубим ей голову, зажарим печень, и этого еще мало!

Кажется, я теряю сознание. Чернь ворвалась во дворец! Кампан поддерживает меня. Эта хладнокровная молодая женщина никогда не теряет способности здраво мыслить. Она накидывает на меня платье, подает туфли.

— Скорее, через боковую лестницу! — говорит она.

Мы бежим через длинные коридоры, проходы, лестницы. У меня начинает темнеть в глазах. Кажется, сама Смерть бежит за нами. Она вот–вот схватит меня своей костлявой рукой. Я чувствую ее могильное дыхание.

Может, это всего лишь кошмарный сон? Сейчас я проснусь! Не помню, как мы оказались в комнате Луи. Его нет! А мои дети? Где дети!? Я в панике! Кампан утешает меня, говорит, что король пошел за детьми!

Луи входит в комнату, с ним дети. Я обнимаю их. Плачу.

— Ваше Величество, все хорошо, — утешает меня Кампан.

Постепенно я успокаиваюсь.

— Что случилось, Кампан? — спрашиваю я. — Что там происходит?

— Там ад, моя королева, — отвечает она. — Плебеи напали на дворцовую охрану. Волею рока перевес был на их стороне. Многие ваши защитники погибли. Толпа ворвалась во дворец…

— Я должен пойти посмотреть, что происходит! — вдруг заявляет Луи.

Я с ужасом смотрю на него.

Я, Луи XVI, король французов, намерен узнать, что всполошило дворец?

— Нет, не ходите! — говорит Мария. — Там чернь вершит свои убийства! В Версаль пришла Смерть!

Я не спорю. Можно остаться и тут. А вот позавтракать не помешает. Я прошу мадам Кампан принести шоколад. Супруга замечает мне, что сейчас не время для еды! Почему? Иногда мне очень трудно ее понять. Мария немного странная женщина и слишком эмоциональна.

Шоколад очень неплох, я предлагаю супруге и детям разделить со мной трапезу. Луи и Тереза с радостью соглашаются. Мария отвергает мое предложение. Почему? Ей шоколад просто необходим. Он повышает настроение. Почему Мария так переживает?

— Моя королева, — обращаюсь я к ней. — Что я могу сделать для вас?

— Будет самым лучшем, если вы поступите по–королевски! — говорит она. — Прикажите войскам из провинций придти в Версаль. Объявите мятежникам войну! Покажите, что вы король!

Как мне тяжело! Это довольно трудная задача. У меня сейчас нет сил решать эти проблемы. Мария ждет ответа. Что мне ей сказать? Я не знаю. Мне докладывают о визите Лафайета.

Я, Мария — Антуанетта, в ярости. Луи и думать не смеет приступать к решительным действиям. В комнату входит Лафайет. Тот самый Лафайет, который клялся обеспечить нашу безопасность. С этого момента я его ненавижу. Я иду к нему навстречу, самообладание покидает меня:

— Спешу принести вам благодарность за охрану! — говорю я с усмешкой. — Мы в полной безопасности! Это самое спокойное и тихое утро!

Он бледнеет. Да, он бледнеет.

— Ваше Величество, — говорит он виновато. — Могу понять, извинения неуместны. Вчера вечером народ успокоился и обещал не нарушать Вашего покоя. Меня ввели в заблуждение…

Эти слова поливают масло в огонь моего гнева.

— Великолепно! — восклицаю я. — Наша верная охрана заодно с мятежниками!

Я приготовилась выслушивать извинения, но этот изменник еще осмеливается возражать!

— Ваше Величество, — говорит он. — Смею заметить, в данной ситуации это единственный выход! Нужно договориться…

— Есть еще выход! — перебиваю его я. — Вызвать войска из Варенна!

Я, маркиз Лафайет, вхожу в комнату короля.

Похоже, мои мечты начинают сбываться. Декларация прав — мое творение утверждена! Даже короли теперь зависимы от закона. У меня появился шанс. Я могу обуздать революцию! Я сделаю для Франции то, что сделал мой друг Вашингтон для Америки! Да, я приведу Францию к свободе! Мое имя навсегда останется в памяти потомков!

Гневные речи королевы прерывают мои мысли.

Я с удивлением смотрю на Ее Величество. Да, гордыни и огня ей не занимать. А вот ума и здравого смысла недостает. Если бы все было так просто, я бы не шел на поводу у толпы. В том то и дело, мы бессильны против народа! Сейчас народ — Бог!

В глазах королевы пылает гнев. Она готова растерзать меня. Увы, мадам, увы. Вы это сделать не можете. Сейчас вы зависите от меня.

Она предлагает мне план. Смеху подобно. Вызвать войска из Варенна! Ха! Мы же не в сказке живем. Хлопнул в ладоши, и появилась целая армия.

— Вашей обязанностью было утихомирить толпу! — гневно продолжает королева.

— Это не в моих силах, моя королева, — объясняю я. — Численный перевес не на нашей стороне! На стороне народа!

— Я бы вас попросила не произносить слово «народ» в моем присутствии! — перебивает Мария — Антуанетта. — Смею заметить, вы не в Америке!

Несмотря на глупость, мне ее жаль. Как тяжело примириться с действительностью! Она пытается бороться! А ее супруг? М-да, Луи все это не очень волнует.

— Что вы предлагаете? — сдается королева.

Увы, мое предложение ее вряд ли обрадует. Я могу только повторить то, что говорил вчера. Кажется, я начинаю чувствовать себя виноватым.

— Необходимо доказать народу свою преданность! — с поклоном говорю я.

— Никогда короли не доказывали преданность народу! — восклицает она. — Это народ должен доказать преданность королю!

Ее упрямство начинает меня раздражать. Неужели мадам лишилась рассудка? Не без наслаждения я возражаю:

— Ваше величество, в данной ситуации подобное невозможно. Дабы сохранить корону Вашим Величествам следует переехать в Париж, этот поступок задобрит народ… прошу простить… чернь.

— В Париж! — бедняжку охватывает отчаяние. — Вы вновь посмели предложить нам добровольно сдаться под стражу! Приехав в Париж, мы никогда не сможем выехать оттуда.

— Маркиз рассуждает правильно, — подключается Луи к беседе. — Чернь надо успокоить.

Королева с большим трудом сдерживает себя.

До нас доносятся крики с улицы:

— Где король!? Мы хотим видеть короля!?

Луи растерянно смотрит то на меня, то на супругу.

— Не ходите к ним! — говорит королева, сдерживая слезы.

Мадам, пора бы унять эмоции! У меня есть доводы посильнее. Я не верю, что вы дура. Прошу вас, ведите себя, как подобает умной женщине!

— Осмелюсь возразить, — говорю я. — Выйти на балкон к народу — самое разумное в сей роковой момент.

Я ловлю гневный взгляд Марии — Антуанетты.

— Неужели вы осмелились толкать своего короля на погибель! — произносит она.

— Действительно, — замечает Луи. — В меня могут выстрелить.

— Не беспокойтесь, Ваше Величество, я буду сопровождать вас, — обещаю я.

Крики с улицы усиливаются. Король соглашается.

Я, Луи XVI, король французов, в сопровождении моего верного Лафайета выхожу на балкон. Предо мной открывается огромная толпа. Они кричат мне, машут руками. Многие вооружены. Тысячи лиц устремлены на меня. Мне кажется, что я смотрю на море, на широкое волнующееся море.

Мне становиться немного страшно. На миг толпа стихает.

И тут я слышу крики:

— Да здравствует король! Ура Луи!

Мое лицо расплывается в улыбке. Французы любят меня! Стоило мне только показаться, как народ выразил свою радость. Разве можно поверить, что эти люди ненавидят своего короля!

Именно в этот момент я чувствую себя королем! Настоящим королем французов!

— Короля в Париж! — слышу я. — В Париж! Король должен ехать в Париж!

Неужели это так необходимо?

Я, Мария — Антуанетта, королева французов, стараюсь унять дрожь.

Чернь требует, чтобы я вышла на балкон. Они меня ненавидят, я это всегда знала.

— Итак, мадам, следуйте за мной, — твердо говорит Лафайет.

— Как, одна на балкон? — взволновано и возмущенно говорю я. — Вы разве не слышите, что они кричат в мой адрес?

— Да, мадам, и все же идемте! — маркиз непоколебим.

Как он упивается моим страхом и беспомощностью! Что мне делать? Плебеи вооружены, они хотят меня убить! Размышлять нет времени, надо идти, надо повиноваться. Как хорошо, что моя мать не видит этого позора!

Я выхожу на балкон, со мной мои дети Луи и Тереза, они придают мне сил. Я стараюсь не смотреть на толпу, я смотрю в небо. В небо затянутое тучами.

Меня сопровождает Лафайет. От его присутствия мне не становиться легче, наоборот, я ощущаю зависимость от него. Этот человек хочет сделать монархов своими рабами и самостоятельно править Францией.

Он обращается к черни:

— Королева очень огорчена тем зрелищем, которое предстало перед ней. Она была обманута. Она обещает не позволять больше обманывать себя, обещает народу любить его и быть ему преданной, как Христос церкви!

Из моих глаз текут слезы, я утираю их рукой. Чернь думает, что я плачу от жалости к ним. Нет, я плачу от стыда!

Лафайет целует мою руку, что вызывает восторг у толпы. Да, он пользуется успехом у черни. Его надо опасаться.

Я слышу крики:

— Боже храни королеву! Ура королеве!

Кажется, опасность миновала.

Я, Светлана Лемус, просыпаюсь. Сколько времени? Я чувствую, что не могу поднять голову от подушки. Мое горло! Его точно сковали. Ясно, я простудилась.

В комнату входит Макс. Он протягивает мне чашу с отваром, который помогает при простуде.

— Как ты узнал, что я заболела? — сипло спрашиваю я.

— Этого следовало ожидать, — улыбается он, — учитывая твою прогулку. Сейчас мы едем в Париж. Там я тебя посажу под замок до полного выздоровления.

— Я быстро поправлюсь! — обещаю я. — Я уже хорошо себя чувствую!

Как доказательство, я сажусь на постели.

Макс качает головой:

— Пойми, я в ответе перед твоей бабушкой. Что она скажет, если ты не поправишься к ее приезду? «Максимильен, что с моей внучкой? Вы возили ее в Лапландию?»

Точно! Даже интонация похожа: спокойно, но с угрозой. Именно так моя бабушка ругает провинившихся. А зачем сразу ехать в Париж?

Макс объясняет мне. Я поняла только то, что король и Собрание переезжают в Париж. У меня сильный жар, поэтому я соображаю еще медленнее, чем обычно.

Ох, надо собираться. А в чем я поеду? В легком платье, что дала хозяйка? Тут на стуле, я замечаю мой костюм. Он полностью вычищен! Невероятно!

— Макс! Спасибо! — восклицаю я.

— Это не мне, а хозяйке, — говорит он. — Ее работа! Собирайся.

Макс выходит из комнаты. Сборы у меня не занимают много времени. Через пять минут я готова.

Опираясь на руку друга, я бреду к карете. Сколько народу! Почти у всех в руках копья, а на копьях куски хлеба. Несколько рыночных торговок восседают на пушках.

Я слышу песенку: «Мы везем булочника, булочницу и пекаренка». Слушая эту песню и оглядываясь вокруг, я начинаю понимать, что схожу с ума.

Я, Луи XVI, король французов, готов к переезду в Париж. Жаль, что не удалось избежать этой участи. Увы, маркиз Лафайет прав — это единственный выход. Мария очень расстроена. А дети воспринимают это как интересное приключение.

Тут в толпе я замечаю «блондинку в костюме», да, ту самую, что приходила просить хлеба. Она обсохла и выглядит гораздо приятнее. С ней какой–то несимпатичный тип, явно из депутатов. Я встречаюсь с ним взглядом. Хм… где–то я его видел! Но где? А ну его! Я сажусь в карету. Похоже, последние события сильно пошатнули мой рассудок. Я откидываюсь на подушки и засыпаю.

Я, Макс Робеспьер, смотрю на короля. Мне удалось поймать его взгляд. Все кажется до боли знакомым. Ну конечно!

Как сейчас помню.

Я, как лучший ученик Колледжа Луи–ле–Гран, должен приветствовать короля Луи. Он соблаговолил посетить наш Колледж. Луи сидит в экипаже с открытым верхом. Я читаю ему наизусть какой–то глупый текст. Король зевает, ему явно не нравлюсь ни я, ни наш колледж. Ладно, тут я его понимаю. Мне самому немного неловко. Луи быстро надоедает меня слушать, он велит кучеру ехать. Нет, мне нельзя уйти, я продолжаю читать. Так надо. Карета трогается. Грязь из–под колес обрызгивает меня. В эти мгновения я ненавижу Луи. Продолжая читать приветствие, я проклинаю его.

Сейчас все повторяется: хмурое небо, лужи, сонный Луи. Только роли у нас немного разные.

Я помогаю Светик сесть в карету. Девушка кладет мне голову на плечо и тут же засыпает. Совсем простужена, бедняжка, у нее сильный жар. Страсть к приключениям ее погубит!

Я, Анна Теруань де Мерикур, слежу за приготовлениями к отъезду королевской семьи. Как все идет медленно! Уже около часу! Король Луи относится ко всему на удивление спокойно. Одно из двух: или у него завидное хладнокровие, или он просто идиот. Второе вероятнее.

А вот королева… Я ее представляла иначе… Бедная испуганная женщина. Она подходит к карете. Как опасливо она озирается по сторонам. Дети, мальчик и девочка, жмутся к ней. Мне становится жаль королеву и ее ребятишек. Я подхожу к ним. При виде меня девочка вздрагивает и еще крепче сжимает пышную юбку матери. Мальчик со слезами на глазах быстро забирается в карету.

— Не бойтесь, — говорю я. — Никто не посмеет вас обидеть.

— Вот она Австриячка дармоедка! — кричит какая–то торговка. — Повесить бы тебя!

Я показываю торговке кулак. Она тут же замолкает.

— Чего? — к нам подходит какой–то тип в грязном костюме. — Ты защищаешь Австриячку! Ха! Ты разве не понимаешь…

Я не даю ему договорить, наношу удар кулаком в висок. Он падает. Я с видом победителя отряхиваю руки. С вызывающей улыбкой я оглядываю толпу. Кто еще рискнет? Я стою перед ними с высоко поднятой головой, широко расставив ноги.

Они молчат. Они меня боятся!

Королева в знак благодарности царственно кивает мне. Я помогаю ей и девочке сесть в карету. Девочка испугано убирает свою ручку из моей. Она хочет заплакать, но сдерживается.

— Не бойтесь, Тереза, — ласково говорит королева дочери. — Мадам наш друг.

Я улыбаюсь.

Мы трогаемся в путь. Я еду верхом, рядом с королевской каретой. Все идет спокойно и скучно. О! Мы движемся еле–еле! Виной всему грязь на дороге и толпа.

Я думаю о своем. Надеюсь успеть на ужин к мсье Морьесу. Я не позволю ему меня бросить! Обычно я первая покидаю надоевших любовников. Хватит ему меня унижать!

Я, мэр Байи, встречаю короля в ратуше. Уже девять вечера. Монархи проходят в главный зал, где я велел установить большой трон. В этот момент я чувствую огромную ответственность, как перед монархами, так и перед народом.

— Король очень рад видеть себя снова среди жителей славного города Парижа, — произношу я представителям Собрания, пришедшим выразить почтение Его Величеству.

— Прибавьте, с доверием, — говорит королева, — господа, мы счастливее, чем я это могу выразить.

Этот жест понравился представителям. Они аплодируют.

Король и королева подходят к окну, чтобы приветствовать народ. Я слышу восторженные крики. Слава Богу, что все так удачно завершилось. Слава Богу, что наступило долгожданное примирение. Как я боялся!

Теперь со спокойно совестью можно идти на ужин к Морьесу. До полуночи я еще успею отдохнуть. День выдался тяжелым, приготовления к королевскому приезду отняли много сил. А возраст дает о себе знать.

Я отдаю распоряжение отвезти Их Величеств во дворец Тюильри. Вот уж кому действительно тяжело!

Нет, мне тяжелее. Мсье Морьес оказался хитрым лисом. Откуда он все узнал? У меня есть только один выход. Мой ум подсказал мне его. Это самое идеальное решение! Никто ничего не узнает.

Я, Максимильен Робеспьер, привел Светлану домой. Уже десять часов! Не успела она лечь в постель, как вновь начинает разговор о Натали Планш. Несмотря на плохое самочувствие Светлана хочет провести расследование. Мой запрет расстраивает ее.

— Макс, — чуть ли не плачет она. — Ведь речь идет о жизни и смерти.

— Светик, милая, тебе нельзя даже выходить на улицу, — строго говорю я. — Ты забыла, что тебе сказал врач?

— А убийство!? — спрашивает она.

Ну что тут поделаешь!? Я хорошо знаю эту девушку. Даже если ее запереть, она все равно что–нибудь придумает, дабы осуществить свой план. Вот неугомонный ребенок!

— Хорошо, Светик, только ради тебя я берусь за расследование, — соглашаюсь я. — Но обещай мне следовать указаниям врача.

— Обещаю! — торжественно произносит она.

Стук в дверь. Я иду открывать. Предо мной предстает Камилл Демулен. Мой старый приятель. Мы вместе учились в Колледже Луи — Ле-Гран. Сейчас Камилл журналист парижской радикальной газеты.

Могу сказать с уверенностью, за эти годы он совсем не изменился! Растрепанные длинные волосы, небрежность в одежде и улыбка до ушей создают о Камилле впечатление как о человеке беззаботном, не отягощенном рутиной повседневных дел. Увы, трудолюбие никогда не было уделом жизнерадостного Демулена. К тому же излишняя эмоциональность сильно мешает ему в жизни. Он не может здраво оценивать ситуацию и часто попадал впросак. Однако его доброта и веселость с лихвой покрывают все недостатки.

Я рассказываю Камиллу о расследовании, его глаза горят. Он издает радостный возглас и громко щелкает пальцами.

— Давайте поймаем убийцу! — как дитя восклицает он. — Я напишу об этом статью!

Вот так всегда. Он хватается за все. Посмотрим, насколько его хватит в этот раз.

— Макс, может, ты возьмешь Камилла в помощники, — предлагает Светик. — Обычно тебе помогала я. А сейчас, как ты видишь, от меня мало проку.

— Да, возьми меня! Я буду помогать! — просит Камилл.

Кажется, что он сейчас заплачет. М-да… в любом деле от Демулена больше вреда, чем пользы… Я не могу отказать Светлане, а утешать Камилла у меня нет сил.

 

7 ОКТЯБРЯ, среда

Я, Максимильен Робеспьер, иду к мсье Морьесу. Камилл составляет мне компанию. К сожалению, мы не застаем мсье Морьеса, нас любезно соглашается выслушать его супруга. Эта элегантная статная особа принадлежит к числу тех женщин, в обществе которых мужчины никогда не рискнут отпустить неприличную шутку или выругаться. Таким дамам никогда не предложат дешевый портвейн, не скажут пошлый комплимент, не пригласят в кофейню с дурной славой. А если уж кто–то решится ухаживать за такой женщиной, то он наверняка обладает уверенностью в себе и имеет великолепные манеры.

Мадам Морьес именно такая — величественная, неприступная, но без холода и надменности. У нее красивое, благородное, бледное лицо. Эта бледность ей очень идет.

Камилл, привыкший к обществу игривых мещанок, что–то приуныл. Он неуютно чувствует себя рядом с этой особой, хотя она вежлива и мила. Как он волнуется! Боится даже слово сказать. М-да… мне не часто доводилось видеть Камилла смущенным. Ради такого стоит взяться за расследование убийства!

— Вы хотите поговорить о моем муже? — спрашивает хозяйка. — Вы считаете, что ему угрожает опасность?

— Да, мадам, — отвечаю я.

Мне всегда нравились женщины типа мадам Морьес. Именно в их обществе я чувствую себя наиболее уверенно.

Я пересказываю мадам историю Светланы.

Мое имя Тереза Морьес, мне 27 лет. Я супруга преуспевающего коммерсанта. К моему мужу пришли посетители. Они говорят, что ему угрожает опасность! О Боже! Нет, надо успокоиться. Может, глупая поденщица все это придумала. Она любила врать. И вообще, что она могла знать!?

Робеспьер, один из гостей, спрашивает меня о занятиях мужа. Я отвечаю ему:

— Мой муж дает займы под проценты, он умеет приумножать капитал. Но это не единственный наш доход. Понимаете, все это моя собственность, но я не умею распоряжаться деньгами, меня постоянно кто–то обманывает. А мой муж — великолепный делец! Так мы и нашли друг друга: мой капитал — его умение!

— Значит, у вас деловой союз? — интересуется он.

— Нет, что вы! — горячо возражаю я. — Мы любим друг друга. Наш брак все считают идеальным!

— Простите, мадам… мне бы хотелось узнать, кто заинтересован в смерти вашего мужа? — спрашивает Робеспьер.

Мне становится не по себе. Я нервничаю, но мне удается скрыть волнение.

— Вы имеете в виду должников? — уточняю я.

— И не только. Я бы хотел узнать обо всех, кто желает его смерти, — поясняет он.

Я киваю. Расскажу для начала про должников:

— У него несколько должников: мсье Гонди… мсье Сенар. Они приходятся друг другу дальними родственниками, но совершенно не похожи. Гонди грубоват, энергичен, делец, не хуже моего мужа. Для какого–то крупного дела он занял у нас деньги, но из–за недавних событий не смог осуществить свой замысел. Сенар более, как бы это сказать… нежен. Он какой–то неприспособленный к жизни. Все у него идет наперекосяк. Я слышала, что он запил от безысходности. Хотя в личной беседе он лучше Гонди и производит более приятное впечатление.

— Вы дали хорошие характеристики, мадам, — замечает он. — Это все должники?

Я начинаю колебаться, но все же решаюсь рассказать.

— Нет. Остальные — очень известные люди: мэр Байи, писатель Ретиф де ла Бретон, Теруань де Терикур и Мирабо.

При упоминании о Мирабо мсье Камилл вздрагивает.

— Нет! Он не может быть убийцей! — восклицает он. — Я восхищаюсь Мирабо, он великий человек!

Я, Максимильен Робеспьер, не нахожу слов. Какой Камилл болван! Кажется, он перегрызет глотку любому, кто осмелится подозревать великого Мирабо. Я придерживаюсь иного мнения. Нет, с Камиллом сейчас спорить не буду. Бесполезно. Убедить не смогу, только доведу до истерики, что недопустимо в данной ситуации.

Когда–нибудь я убью Камилла. Я много лет хочу это сделать, еще с колледжа.

Я, Тереза Морьес, немного успокоилась. Кажется, ничего страшного нет. Это всего лишь предположения. Слава Богу!

— Кто еще заинтересован в смерти вашего мужа? — спрашивает меня Робеспьер.

Я задумываюсь:

— Ну, если теоретически… кузен моего мужа Паскаль. Гийом считает, что кузен достаточно жил за наш счет. Дело в том, что Паскаль ни разу не попытался найти себе какое–то занятие, а его долги в карты стали просто неописуемы. Гийом хочет отправить его в армию. Недавно был скандал… Паскаль вряд ли пойдет на убийство. Он, как говорят, рубаха парень, таким был всегда. Жалобы за различные шалости шли на кузена постоянно, но он так и не изменился. Это простой, открытый человек. Такие люди не бывают убийцами.

— Хм… в чем–то вы правы, — кивает Робеспьер. — А про мадемуазель Натали Планш вы можете что–нибудь рассказать?

— Планш приходила к нам убирать, — отвечаю я. — Не знаю, откуда она узнала о готовящемся убийстве. Планш была хорошей уборщицей, но слишком болтливой и любопытной. Бедняжка, думаю, из–за этих качеств она поплатилась жизнью. Последний раз я ее видела рано утром пятого числа. Каждое утро она протирала пыль в кабинете Гийома, где он принимает посетителей. Уборку всего дома она делала два раза в неделю. Мы не знали, что она умерла. Вчера ждали ее. Она должна была прибрать дом к приходу гостей.

— Гостей? — переспрашивает Робеспьер.

— Да, — говорю я. — Мой муж устроил своим главным должникам хороший ужин. Гонди пришел с женой, Сенар с подружкой. Мирабо, Ретиф, Байи и Теруань тоже присутствовали. Теруань сопровождал молодой иностранец, кажется, русский, назвался как Поль Очер. Гийом всегда за три дня до возврата долгов организует должникам ужин. По–моему, это неплохая идея. Жаль, что я пропустила эту встречу. Я гостила у тети, которой нездоровилось.

— Ваш муж когда–нибудь прощает долги? — задает гость новый вопрос.

— Да, но в этом случае должник обязан отдать ему залог, — отвечаю я. — Это, конечно, жестоко… но, может, так и надо. Я в этих делах не смыслю.

Нашу беседу прерывает мой супруг. Он протягивает мне букет цветов. Целует. Гийом всегда так мил! Как мне его жаль, как жаль…

Он замечает гостей, окидывает их взглядом опытного ростовщика:

— Эти люди пришли занять денег? Этому я точно не дам, — говорит он, кивнув в сторону Камилла, — он какой–то расхлябанный и неряшливый. С таким лучше дела не иметь…

— Мы пришли не за деньгами, мсье, — вмешивается Робеспьер.

Он пересказывает цель визита.

— Ерунда все это, — сговорит мой муж, опускаясь в кресло. — Спасибо за заботу… Ох, что–то мне нехорошо… Какое–то странное чувство, как будто я задыхаюсь, и неприятные рези в горле… Что с тобой, Тереза? Ты смотришь на меня с ужасом. Что–то произошло?

Мне становится плохо. Неужели черное дело сделано! Господи!

— Ты же вчера обедал с этими людьми! — испуганно говорю я.

— Уж не думаешь ли ты, что они меня отравили? — усмехается супруг. — Глупости! Ты же умная женщина и должна понять, что этого не может быть.

— Я пошлю за доктором Друо! — твердо говорю я. — С этими вещами не шутят!

— Да, пусть придет, — соглашается Морьес. — Мне действительно паршиво.

Я, Максимильен Робеспьер, понимаю — Морьес обречен. Конечно, я не могу этого сказать. Доктор прибывает незамедлительно. Наверно, он их личный лечащий врач. Опираясь на его руку, мсье Морьес покидает нас. Мне он, конечно, не верит.

Через несколько минут доктор возвращается в гостиную. Он ласково берет мадам Морьес за руку.

— Мадам, прошу вас, — ласково говорит он, — только не волнуйтесь, вам это вредно… Ваш муж просто простудился… Погода сейчас неважная, ему нужно побыть в постели. Я его уложил…

— Вы уверены в своих словах? — спрашивает мадам Морьес.

— Абсолютно, мадам, — с чрезмерной уверенностью говорит он.

Я, Камилл Демулен, мне 29 лет, но я выгляжу гораздо моложе. Все благодаря моему характеру. Я занимаюсь журналистикой, очень увлечен политикой. Я стараюсь быть в самом очаге событий! Как я расстроился, узнав, что профукал поход на Версаль! Я ревел насколько часов.

Сейчас я расследую убийство. Ну, не один, конечно… вместе с моим другом Максом!

Прихлопнули тетку поденщицу, которая знала о том, что одного богатенького мужика хотят кокнуть.

Мы уже допросили Морьеса — дядьку, которого хотят кокнуть. С его женой мы тоже говорили, дамочка — мечта.

После беседы с четой Морьес мы пришли навестить Светик, это она вырыла это дельце. Поражаюсь этой девчонке! Как она мне нравится!

Светлана очень обрадовалась нашему скорому возвращению. Теперь засыпает вопросами. Максимильен все подробно пересказывает.

— По–моему, Светик, ты что–то перепутала! — говорю я. — Все это вместе никак не вяжется!

— А я так не считаю, — возражает Макс. — Трудно дышать, рези в горле — есть яды, которые имеют такое действие. Возможно, во время ужина кто–то подмешал яд мсье Морьесу. Заметь, точно так же чувствовала себя Планш… Надо бы побеседовать с этими должниками и их дамами. Кстати, меня так же интересует Паскаль Морьес… А доктор Друо… Камилл, ты заметил, как он беспокоился о мадам Морьес?

Поразительно! Голова у моего друга работает безупречно! У него дар решать подобные задачки!

— Точно! — восклицаю я. — Этот тип влюблен в мадам Морьес. Наверное, они любовники!

— Хм… а вот это вряд ли, — возражает Макс. — Она любит своего мужа. Это видно по ее взгляду. Ты заметил, как влюблено она на него смотрит?

Ну вот. Все испортил! А такая романтическая версия!

— Значит, мотив есть у всех! — делает вывод Светлана.

— Я пока не вижу мотива у мадам Морьес, — говорит Макс. — Однако убирать ее из списка подозреваемых рановато.

— Еще надо исключить Мирабо! — вмешиваюсь я. — Зачем ему убивать кредитора, ведь он богат! Его состояние огромно!

Я фанатичный поклонник Мирабо. Для меня он идеал политика! Я просто влюблен в Мирабо! В приличном смысле этого слова. Я не позволю даже подозревать его!

— Мой друг, — говорит Макс с улыбкой. — Если у него огромное состояние, то зачем ему делать долги? Мирабо завоевал свое высокое положение благодаря блеску и богатству. Для таких людей губительно, если кто–то узнает об их денежных трудностях. Поэтому они устраивают грандиозные обеды, балы, разъезжают в шикарных экипажах, окружают себя дорогими женщинами.

— Но ведь для всего этого нужны деньги! — восклицаю я.

— Правильно, и долг — это самое простое решение! — говорит Макс.

У него на все готов ответ! Как Макс упрям! Почему ему не нравиться Мирабо? Ясно, зависть!

— Ты просто завидуешь Мирабо! — говорю я. — Ведь его все слушают, а тебя никто!

— Камилл, это твой личный вывод, — спокойно отвечает Макс. — Я понимаю, ты восхищаешься Мирабо, но пренебрегать фактами нельзя. Камилл, я не говорю, что именно он — убийца, я просто зачислил его в ряд подозреваемых по уже названным причинам.

Меня всегда раздражало хладнокровие Макса. В такие моменты я готов его убить. Какое может быть подозрение на Мирабо!?

— Это так, — соглашается Светик. — Камилл, у тебя чувства всегда опережают разум.

Она всегда согласна со своим приятелем! Если Макс пойдет топиться в Сене — она за ним!

— Но зачем убивать!? — не сдаюсь я.

— Когда карьера под угрозой, — говорит Макс, — многие способны на все. Конечно, он мог занять деньги у кого–нибудь другого, чтобы расплатиться с Морьесом… но если он недавно сделал несколько займов и уже спустил их…

Опять эта спокойная холодная манера. А главное, умудряется обосновать все логическими доводами. Задушу!

— Ложь! — перебиваю я.

— Делать заем через столь короткий срок, — продолжает Макс, — значит, вызвать подозрение кредиторов, а это может привести к нежелательным последствиям.

— Но при чем тут поденщица? — я продолжаю бой.

— Действительно, при чем? — соглашается Светик.

Ну, наконец–то! Хоть чуть–чуть начала думать сама!

— Я хочу это выяснить, — говорит Макс. — Осмелюсь предположить, что она приходила делать уборку ко всем подозреваемым.

— Как будто Мирабо не может держать постоянных слуг! — иронично замечаю я.

— Ты как ребенок! — восклицает Макс. — Он может держать постоянного лакея или секретаря! Но содержать других постоянных слуг дороговато. Пойми, люди вроде Мирабо обычно скупы на жалованье.

Я думал, что хоть на это Макс не сможет возразить. Ха, размечтался! Он мне целую речь выдал. Я могу только обиженно надуться. Ну, не умею я спорить! Не получается у меня вовремя привести весомые аргументы, а эмоции бьют через край. Переспорить хладнокровного Максимильена, невозможно. Помню, еще в колледже наши споры проходили и заканчивались одинаково. Я мог только размахивать руками, бросать упреки, а когда понимал, что проиграл, очень сильно обижался. Я и сейчас обижен.

Подумать только, я считал Макса благородным человеком! А он ради своих целей готов обвинить невиновного человека в убийстве!

— Ты можешь мне помочь доказать невиновность Мирабо, — говорит Макс. — Ты организуешь мне встречу с ним?

У меня моментально меняется настроение. Я киваю. Мои губы расплываются в улыбке.

— Когда угодно! — восклицаю я. — Так вот о чем ты говорил! Ты не хочешь, чтобы злопыхатели обвиняли Мирабо! Прости, друг, я сгоряча решил, будто ты собираешься приклеить великому оратору убийство

— Как ты мог подумать такое! — укоризненно говорит Светик. — Ты обвинил нашего друга в зависти! Как некрасиво с твоей стороны!

Она права. Как я мог так плохо думать о Максе!? Я вот–вот заплачу от стыда. Я очень плохой друг. Настоящий друг доверят своим друзьям…

Вопрос Светик прерывает мои мысли.

— А что с мсье Морьесом? Похоже, он уже принял яд.

— Увы, да, — отвечает Макс. — Бедняга обречен.

Эта новость встряхивает меня. Не время ныть.

— Нам надо начать расследование! — говорю я. — Начнем с Мирабо.

— Нет, Камилл, твоего великого друга мы оставим напоследок, — говорит Макс.

— Ну, пошли! — я вновь готов к бою.

— Подожди… Лучше отложить это до завтра, — возражает он.

Он как всегда прав. Просто поразительно!

— Пожалуй, мне пора, — говорю я. — Вечером я иду к Мирабо.

Я прощаюсь с друзьями. Вскоре увидимся. Мирабо обрадуется, когда узнает о том, что за его доброе имя готовы бороться. Пусть он не боится клеветников, готовых обвинить его в убийстве. А я буду гонцом доброй вести!

Я, Макс Робеспьер, остался наедине со Светик.

— Как хорошо ты убедил Камилла в своем желании помочь Мирабо! — восхищается она.

— Спасибо, милая. Просто мне не хотелось смотреть на его истерику, — поясняю я.

— Камилл все разболтает Мирабо, — говорит Светик.

— Что ж, пускай. Он избавит меня от трудов объяснять самому, — улыбаюсь я. — Меня также интересует девушка, что упала в обморок.

— Пьеретта Шабри? — переспрашивает Светик. — При чем тут она?

— Она дала конфету Планш, — говорю я. — Она могла насыпать яд.

Светлана вздрагивает.

— Зачем ей это делать? — удивленно спрашивает она.

Я поясняю:

— Мадемуазель Шабри потеряла сознание, когда Планш сказала: «Морьеса хотят убить». Возможно, девушка была влюблена в Морьеса, а он ее отверг или…

— Нет! — восклицает Светик. — Пьеретта не способна на убийство!

— Возможно, — соглашаюсь я. — Но надо учесть все факты.

Светлана кивает. Эта версия явно не вызывает у нее согласия.

— Кстати, как прошла твоя вчерашняя речь в Собрании? — интересуется она.

Мне остается только вздохнуть:

— Ох, и не спрашивай. Это был полный провал. Меня никто не слушал, из–за шума я даже сам не слышал своих слов. Однако я произнес речь до конца.

— Ты молодец! — восклицает Светик. — Меня поражает твоя смелость. И не только меня. Многие удивляются, как ты можешь сохранять спокойствие в таких ситуациях. Камилл, например, давно бы расплакался и убежал. А когда ты готовишь речь, которая противоречит доводам всех остальных, мне даже страшно за тебя!

— Если бы все разделяли твое мнение, — вздыхаю я.

— Макс! — Светик берет меня за руку. — Я в тебя верю! Я верила в твою победу, когда ты решил принять участия в выборах! Я счастлива, что ты продолжаешь сражаться!

Мне очень приятна поддержка Светланы. Она одна из немногих, кто верит в меня. Я не из тех, кто легко сдается. Ничего, главное не сломаться. Думаю, годика через полтора все начнут слушать меня раскрыв рты.

Я, маркиз Лафайет, всегда иду к поставленной цели. Особенно если от нее зависит судьба Франции. На моем пути три камня преткновения: королевская чета, Мирабо и герцог Орлеанский.

С монархами все просто. Меня не беспокоит ненависть королевы. Ведь ее супруг так податлив на уговоры. К тому же я — единственный их защитник. Монархи зависят от меня и понимают это.

С Мирабо забот тоже не будет. Солидная сумма его утихомирит.

А что с Орлеанским? Необходимо добиться его отъезда из Франции. Но как? Я погружаюсь в размышления. Королева считает меня организатором бунта, но ее легко убедить, что виной всему герцог Орлеанский. Его она ненавидит больше, чем меня. При таких обстоятельствах будет легко уговорить герцога покинуть Францию. Хм… я сообщу Орлеанскому, что двор подозревает его в измене, и королева требует ареста. Орлеанский ненавидит королеву, поэтому легко поверит. Уехав, герцог потеряет влияние. Для королевы сей отъезд будет подтверждением причастности Орлеанского к мятежу. Неплохая идея. Похоже, я убиваю сразу двух зайцев.

Да, ненависть не дает людям здраво мыслить. Ее можно выгодно использовать.

А кого ненавижу я? На моем пути еще не встретился человек, достойный моей ненависти. Но сколько людей ненавидят меня, сколькие мне завидуют. Надо быть очень осторожным.

Я, маркиз Лафайет, вновь вхожу в королевский дворец Тюильри. Как я предполагал, меня ожидает отнюдь не теплый прием. Королева мрачнее тучи, она видит во мне своего главного врага. Ну, нельзя же так, мадам! Ее супруг тоже относится ко мне с недоверием. Им тяжело осознать свою зависимость от меня, ведь они — монархи, они — Боги!

Ничего, я постараюсь убедить их в своих добрых намерениях. Я буду опекать королевскую чету, охранять их.

— Приветствую вас! — восклицаю я с поклоном. — Я прибыл узнать, довольны ли вы содержанием во дворце Тюильри!

Королева дарит мне презрительный взгляд.

— Будьте спокойны, маркиз, — говорит она надменно.

— До меня дошли слухи, что меня обвиняют в организации мятежа, — продолжаю я.

Лицо Марии — Антуанетты вспыхивает.

— Маркиз, мы не опустимся до слухов! — произносит она, с трудом сдерживая эмоции. — Однако нам бы не помешало знать, кто главный заговорщик!

Будь королева простой торговкой, она бы ударила меня.

— Совершенно верно! — кивает король. — Нас это очень интересует.

— Я могу назвать имя одного из них, — говорю я. — Это герцог Орлеанский!

На лице королевы мелькает печальная улыбка.

— Нам следовало сразу догадаться, — говорит она супругу. — Этот человек готов опуститься до любой низости!

— Я не нахожу слов! — восклицает Луи.

Все оказалось легче, чем я предполагал. Надо переходить к действиям, пока Их Величества находятся под властью гнева.

— Я прибыл утешить вас, — говорю я. — В перемирии с революцией вы найдете лишь выгоду для себя. Ваши права не будут ограничены, отнюдь! Меж вами и народом не будет посредников, вводящих вас в заблуждение. Я же ручаюсь защитить вас от агитаторов и фанатиков!

Король согласен. Королева тоже кивает. Как все просто!

— Отныне мы будем рады принимать ваши советы, — говорит королева с легкой улыбкой.

Все идет по плану. Монархи на моей стороне. Однако не следует быть чересчур доверчивым. Посмотрим, что будет.

Я же исполню свои обещания. Отныне королевская семья под моей охраной.

Лафайет всегда выполняет обязательства! Лафайет — честен!

Маркиз ушел, я, Мария — Антуанетта, королева французов, в ярости. Орлеанский — мятежник, как мы сразу не догадались! Тогда мы могли предъявить ему обвинения. А что теперь? Мы только можем прекратить с герцогом всяческие общения, назначить слежку за ним! Но я этого так не оставлю! Я найду способ призвать герцога к ответу!

Мой мысли прерывает голос супруга:

— Как вам предложение Лафайета?

Я вздыхаю:

— Это означает полную от него зависимость, — говорю я. — Лафайет все прекрасно понимает! Незачем прятать свои цели под покрывалом дружбы! Примириться с революцией? Ни за что!

Эмоции переполняют меня. Никогда в жизни я не испытывала столько ненависти как за эти несколько дней.

— Неужели вы поверили ему? — спрашиваю я.

— Мария! — восклицает Луи. — Вы же знаете, что я не люблю, когда кто–то забывает, что я — король французов!

На моем лице появляется улыбка. Значит, мой муж тоже против революции! Значит, не все еще потеряно! Надо что–то делать, но что?

— У меня есть план! — восклицаю я. — Пошлите в Мадрид, Вену, Петербург — куда угодно — гонца с документом, в котором заявите, что заранее аннулируете все, что сделаете или подпишите в дальнейшем под давлением революции!

Я волнуюсь и срываюсь на крик. Луи кивает. Он согласен со мной! Слава Богу!

Я, Луи XVI, король французов, внимательно слушаю супругу. Она права. Мы — монархи! Мы не должны подчиняться черни. А ее предложение — самый лучший выход! Сейчас надо притвориться, выиграть время. О-о! Как я не люблю подобные беспокойства, как я устал!

Я знаю, никто и никогда не воспринимал меня всерьез, даже супруга–королева. Так было всегда, с детства. Я научился этим пользоваться. Меня никто не отвлекал — я получал возможность заниматься любимым делом. Ко мне не предъявляли суровых требований — я мог отдохнуть. Я прячусь за свою флегматичность, как улитка в раковину.

Однако я могу думать! Просто не всегда хочу. Пусть я не люблю действовать, но я внимательно наблюдаю. Я вижу все, но стараюсь не принимать близко к сердцу, ведь я король! Король должен быть выше мирской суеты!

Так и с маркизом Лафайетом. Да, он умнее меня. Да, сейчас я завишу от него. Но он меня не воспринимает! Он не догадывается, что я говорю одно, а думаю другое, и я не забыл, что я — король! Когда вас не воспринимают, жить легче, даже если вы король французов.

Ох, как это все утомительно! Пусть Мария думает за меня, а я буду наблюдать. Ее обижает мое безразличие. Нет, то, что я ставлю мои любимые занятие превыше жестоких событий — не безразличие. Ведь я — король, а король не позволит обстоятельствам нарушать его покой!

Меня зовут Оноре Габриэль Рикетти, граф де Мирабо. Мне 40 лет. Моя политическая карьера вызывает зависть. Я самый любимый и уважаемый политик Франции. Народ меня любит, мои слова стали для него второй библией!

Я почти достиг всего, что хотел: деньги, женщины, власть. Но моя власть еще не полная. Я хочу заполучить министерство. У меня это получится, я уверен!

Казалось, совсем недавно я был изгоем высшего общества. Меня сделали олицетворением всех низменных страстей, за мной охотилась полиция, я был в изгнании.

Сейчас предо мной открывается новая дверь. Мария — Антуанетта вновь назначила мне аудиенцию. Королева опять обращается ко мне за помощью. Она доверяет мне. Хм… это сулит немалые деньги!

Я вхожу в кабинет Марии — Антуанетты. Она выглядит очень усталой и расстроенной. Бедняжка, как она пытается скрыть волнение!

— Граф, — величественно произносит она. — Надеюсь, я могу довериться вам!

— Ваше величество! — с поклоном отвечаю я. — Всегда к вашим услугам!

— Ужас охватывает меня, — говорит она. — Мы постепенно теряем власть. Я чувствую себя узницей во дворце Тюильри. Каждый шаг под контролем. Это надо немедленно прекратить! Мы должны остановить чернь!

Королеве очень тяжело. Ее речь и голос выдают страх.

Я сажусь в огромное шикарное кресло, способное уместить мое тучное тело.

— Мне легко понять вас, Ваше Величество, — говорю я. — Но тут надо действовать осторожно. Для начала нужно покориться…

— Я уже устала покоряться! — восклицает она. — Я королева!

Мне кажется, Мария — Антуанетта сейчас заплачет.

— Но, Ваше Величество, — вкрадчиво говорю я, — пока ситуация складывается как нельзя лучше: народ доверяет королю, вам назначили содержание в несколько тысяч… Надо просто затаиться и плести заговор. Хорошо бы иметь надежного человека, которому вы бы могли все доверить.

Королеве нравятся мои рассуждения:

— У меня есть такой человек, его имя Аксель Ферзен, — говорит она. — В нем я уверена даже больше, чем в вас.

Хм… она немного сомневается во мне.

— Вы меня обижаете, моя королева! — восклицаю я. — Ведь наши интересы совпадают. По–моему, революция зашла слишком далеко. Все идет к демократии, а мне это невыгодно так же, как и вам. Прошу заметить, если наш с вами союз будет раскрыт, я окажусь в еще более невыгодном положении, чем вы. Осмелюсь отметить, у вас нет причин мне не доверять.

— Вы правы, граф, — королева царственно кивает.

— Как я вами восхищаюсь, моя королева! — говорю я. — Похоже, в королевской семье мужчина вы, а не ваш супруг.

Я искренен.

— Вы мне тоже нравитесь, граф, — величественно улыбается она. — На трибуне вы поете для черни одно, и они верят вам, а на самом деле вы преследуете иные цели.

— Ваше Величество, я рад, что вы оказали мне такое доверие! — говорю я.

— Не стоит благодарности, граф. Увы, нам некому довериться. Нас окружают предатели, как герцог Орлеанский.

Хм… Почему она не любит герцога? Это плохо. Орлеанский мой союзник. Наверно, тут не обошлось без маркиза Лафайета. Вот кто мой главный политический соперник. Послал же нам его черт со своими идеалами. Я призираю Лафайета, но при этом его нельзя не опасаться! Но он тоже боится меня, я уверен.

— Ваше величество, — говорю я. — Вам не следует доверять Лафайету.

— Не беспокойтесь, — отвечает она. — Он не вызывает у меня теплых чувств.

Значит, королева ненавидит Лафайета. Это радует!

Я, маркиз Лафайет, прибыл на прием к маркизу де Куаньи. Здесь обычно бывает Орлеанский. Мне не составляет труда найти его.

— Герцог, прошу забыть наши разногласия, — говорю я, стараясь придать своему тону дружелюбие. — Я пришел предупредить вас!

— Предупредить? — переспрашивает меня герцог.

Он не понимает о чем речь. Я отвожу его в сторону и начинаю шепотом говорить.

— Виной всему королева, — говорю я. — Она подозревает вас в организации бунта 5 октября. Как вы понимаете, Мария — Антуанетта это так просто не оставит.

— Черт бы ее побрал! — восклицает герцог. — Похоже, эта особа поставила цель сжить меня со свету!

Я успокаиваю его. Говорю, что нужно подумать, как действовать.

— Она хочет моего ареста? — спрашивает Орлеанский.

М-да, я его хорошо напугал.

— Возможно, — говорю я, — но у Марии — Антуанетты нет доказательств. Однако это не избавляет вас от опасности. Наша королева непредсказуема.

— Вы предлагаете мне уехать? — прямо спрашивает герцог.

Он будто читает мои мысли. Нет, нельзя сразу предлагать ему отъезд, он может заподозрить неладное.

— Мсье, не знаю, что вам посоветовать, — говорю я. — Могу сказать одно, не стоит уезжать без причины. Если вы изволите покинуть Францию, сошлитесь на дипломатическую миссию. Ведь вы не хотите выглядеть в глазах друзей трусливым беглецом!

Орлеанский кивает. Он уедет, я уверен. Готов держать пари, к середине октября герцога уже не будет во Франции.

 

8 ОКТЯБРЯ, четверг

Я, Максимильен Робеспьер, готов к очередному заседанию. Я составил хвалебную речь, посвященную событиям 5 октября. Я выбрал удел защитника народа. Почему? Потому что именно у народа нет защитника. Защитники есть у всех: духовенства, аристократов, знатных буржуа. А обычные люди, коих большинство, остались не у дел. Нельзя этого допустить. Нет, я не занимаюсь благотворительностью, не требую отдать все нищим. Я просто защищаю интересы простых людей, занятых своим ремеслом, будь то юрист или торговец. Я с уважением отношусь к работящим людям, идущим к успеху.

Нет, я сделал этот выбор не только из желания служить народу. Буду честен перед собой. Логика тоже руководила мной. Я решил занять пустующую нишу, на которую доселе мало кто обращал внимание. Если мне удастся стать любимым народом — я победил!

Да, во мне слились прозаичное тщеславие и желание помочь людям. Хотя именно тщеславие заставляет меня бороться, именно оно велит мне выступать за народ. Я обычный самовлюбленный педант с огромными амбициями, и ничего не могу с этим поделать. Я буду счастлив, если мое тщеславие поможет Франции и ее гражданам! Франция для меня святое!

Заседание начинается. Депутат Мунье высокомерно дает мне слово.

— Выступает мсье Робертспер…

Зал хохочет. Я слышу еще несколько дополнительных вариантов моей фамилии. М-да, похоже, депутаты получают некое своеобразное удовольствие от коверканья слова Робеспьер.

Я спокойно поднимаюсь на трибуну. Шум и свистки усиливаются. Ничего, я к этому привык. Тишины я не жду. Ее не будет. Глупо ждать милости от этих самовлюбленных господ. Ничего, игра только началась. Я начинаю речь:

— Народ, вот закон невидимый и священный для всех.

Меня не слушают. Меня нарочно не слушают.

— Хватит гимнов! Надоел! — кричат мне.

Я игнорирую эти крики, шум свистки, топанье ног. Внешне я невозмутим и непроницаем. Я продолжаю говорить, но из–за гама я сам не слышу своих слов. Мунье ехидно улыбается. Пусть, его право.

Твердым спокойным голосом я дочитываю речь. Как я устал. Какое напряжение! Ничего, за годы юридической практики я привык побеждать волнение.

После заседания я еду к Светик. Мы договорились с Камиллом встретиться у нее.

Уже полдень. Как ни странно, Камилл явился. М-да, это далось ему с большим трудом. Еще бы, приемы Мирабо славятся своим жаром! На лице Камилла явственно видны признаки тяжкого похмелья. Как вижу, желание доказать невиновность Мирабо помогло ему пересилить тяготы последствий оргии.

— Что случилось? — спрашивает он нас. — Почему вы такие мрачные!

— Мы получили записку от мадам Морьес, — говорю я. — Ее муж умер сегодня ночью.

Только через минуту Камилл начинает соображать, в чем дело.

— Нам надо навестить мадам Морьес, — говорит он.

— Верно, — соглашаюсь я.

— Я могу пойти с вами? — просит Светлана.

— Нет, милая, — строго говорю я. — Ты еще не выздоровела.

Девушка хочет возразить, но кашель мешает ей. К тому же сильный жар дает о себе знать.

— Но мы будем информировать тебя о ходе расследования, — обещаю я.

Зачем я взялся за это дело!?

Я, Тереза Морьес. Никак не могу привыкнуть к отсутствию мужа. Совсем недавно он был рядом со мной. Я любила его… я и сейчас его люблю! Какое взаимопонимание было между нами! Наши гладкие отношения вызывали зависть. Он был так мил, галантен, ласков. Его доброе покровительство переплеталось с уважением и почтением. Каждый вечер он приносил мне цветы…

Трудно поверить, что любимого уже нет со мной. Я плачу. До самой смерти я буду оплакивать его.

Мне докладывают о визите мсье Робеспьера и его друга. Интересно, что им удалось узнать. Мой муж убит! Да, это факт! Но они никогда не смогут найти убийцу! Никогда! Слишком все сложно!

Я, Макс Робеспьер, и Камилл, прибыли к Морьесу, нас проводят в библиотеку.

— Ждите, — говорит служанка. — Мадам сейчас придет.

— Как мадам себя чувствует? — спрашиваю я.

— Очень переживает, — отвечает она, — но старается казаться спокойной. Мне ее искренне жаль.

Когда служанка выходит, любопытный Демулен принимается изучать все вокруг.

— Хорошо тут у них, — говорит он. — Так, посмотрим… это печатка… наверное, очень дорогая… а это табакерка… жаль пустая… а какая интересная у них чернильница… никогда такой не видел!

Пока Камилл рассматривает вещицы, я замечаю в корзине для мусора платок с бурыми пятнами. Я быстро достаю его. Отмечаю, платок из хорошей дорогой ткани. Я заворачиваю находку в свой платок и прячу в карман, дабы избежать вопросов Камилла, который старательно шарит вокруг.

Его действия меня просто смешат. М-да… Камилла не помешало бы поучить манерам. Кто рискнет? Не я!!!

— Камилл, — весело говорю я. — Тебе в детстве не говорили, что нехорошо копаться в чужих вещах без спросу?

— Говорили, и слишком часто, — вздыхает он. — Поэтому я всегда поступаю наоборот. О-о, смотри какие тут книги!

Камилл берет с полки старую толстую книгу в кожаном переплете. К несчастью для него, мадам Морьес прерывает эти исследования.

Камилл от испуга роняет книгу.

— Простите, — бормочет он.

Дама погружена в свои мысли и не обращает на Камилла внимания. Она выглядит спокойной, но раскрасневшиеся блестящие глаза, осунувшееся бледное лицо, пальцы, нервно теребящие платок, выдают ее горе. Я выражаю ей свои соболезнования.

— Тяжело смириться, что его больше нет, — вздыхает Морьес. — Совсем недавно он работал за этим столом…

— Ваши чувства мне понятны, мадам, — говорю я. — Простите за нескромный вопрос, как вы собираетесь поступить с должниками?

— Не знаю, наверное, продлю срок долга, — отвечает она.

— Мне бы хотелось дать вам совет, — говорю я. — Ради своей безопасности, простите должников.

Дама испуганно смотрит на меня.

— Вы так уверены, что это убийство! — восклицает она.

— Ваш муж страдал какими–нибудь тяжелыми болезнями? — интересуюсь я.

— Нет, у него всегда было крепкое здоровье, — уверенно говорит Морьес.

— Увы, отсюда вывод, мадам: разве крепкий здоровый мужчина может за день умереть от простуды? — замечаю я.

— Все может быть, — раздается голос доктора. — Такие случаи бывали в медицине. Я бы на вашем месте не стал рассказывать мадам сказки об убийствах.

— Самое ужасное, что это может оказаться правдой, — вздыхает Морьес.

Я доктор Друо. Мне 30 лет. Я личный врач четы Морьес. Мой пациент умер. Умер не свой смертью. Мне ли не знать! Замечу, не к добру визиты настырного депутата и его чокнутого дружка.

— Ох, не берите в голову, — говорю я мадам Терезе. — Вы опять будете волноваться, а это недопустимо! Кстати, как ваше самочувствие?

— Нормально, — она пожимает плечами.

— Я за вас очень беспокоюсь, — говорю я. — Лучше бы вам не затягивать беседу с этими господами.

— Мы уже уходим! — заверяет меня гость. — Только… мадам Морьес, мне бы хотелось поговорить с кузеном вашего мужа.

— Хорошо, я велю его позвать, — соглашается мадам Тереза.

Пусть поговорит с кузеном. Я не против. Вот уж поистине мерзкий нахлебник. Бедняжка Тереза. Она нравилась мне всегда. Да что там нравилась!? Я влюблен в нее! Как мне ее жаль! Как жаль!

А эти разговоры об убийствах! Они травмируют мадам! Надеюсь, эти люди тут больше не появятся. Есть опасность, что пойдут нехорошие слухи. А мне это не выгодно!

Кто убил Морьеса? А, может, это я. Так просто. Немного яда в лекарство от кашля, и Морьес мертв. Этот человек заслужил смерти! Он недостоин своей жены! Он не ценил свое сокровище.

Меня зовут Паскаль, мне 27 лет. Я просто веселый повеса!

Кузина сказала, что мой кузен преставился не от болезни, а его убили! Со мной хотят поговорить двое любопытных. Ладно, мне не жалко времени!

— Хорошенькое дельце, — говорю я им. — Выходит, кузен убит. Не буду лукавить, мне его смерть на руку.

— Вы планируете, что будете жить за счет его жены? — спрашивает меня один из них.

Худощавый и бледный. А как аккуратно одет! Хотя костюмчик так себе.

— Нет, — отвечаю я. — После смерти кузена мне перешла кое–какая сумма. Я смогу спокойно уехать и жить на эти деньги.

— Вы были на ужине мсье Морьеса с должниками? — спрашивает он меня.

— Да, был, — киваю я. — Скучновато получилось. Тереза правильно сделала, что не пошла. Даже граф Мирабо не смог поднять настроение, говорят, он на это мастак. А то, что было потом… Это даже слишком!

— Что именно! — в разговор вмешивается другой гость.

Косматый и растрепанный, точно с помойки.

— Теруань заварушку учинила, — поясняю я. — Это в ее стиле. Она захотела сказать что–то кузену наедине. Наверняка хотела его соблазнить, чтобы долг не возвращать. Дохлый номер, скажу я вам. Когда дело заходило о деньгах, кузен был непреклонен. Беседа длилась недолго. О чем они говорили, я не знаю. К сожалению, стены толстые. Но когда Теруань выходила из библиотеки, все слышали ее вопли. «Чтоб ты сдох! — кричала она. — Я позабочусь о том, чтобы твой труп поскорее сожрали черви!» У нас даже аппетит пропал. Это ж надо такое придумать! Мне стало жаль ее юного спутника. Он был в шоке, даже не знал, что делать. Стал успокаивать Теруань, извинился перед нами, так они и ушли. Она еще продолжала возмущаться.

Мой рассказ произвел на гостей впечатление.

— Кто еще был на ужине? — спрашивает меня аккуратный.

— Прочие должники, — отвечаю я. — Гонди с женой, Сенар с подружкой. Из знаменитых: Мирабо, Ретиф, Байи, ну и вышеназванная Теруань со спутником. Его имя Поль Очер.

— Мне бы хотелось узнать о докторе Друо: как он относится к мадам Морьес? — спрашивает аккуратный.

— Он очень переживает за ее самочувствие, — отвечаю я. — Интересуется ее здоровьем чрезмерно, будто она должна помереть. Странный тип. Может, он влюбился в Терезу. Она очень привлекательная женщина, правда, подступиться к ней невозможно. Поэтому ему приходится делать вид, что его интересует ее здоровье.

— Хм… а как к этому относился мсье Морьес? — влезает растрепанный.

— Он был все время в делах и даже не замечал этого, — отвечаю я. — В любом случае, он мог не волноваться за верность жены, Тереза очень его любила. Она не из тех женщин, которые наставляют рога.

Мое имя Мадлен Ренар, мне 25 лет. Я одна из самых красивых и богатых женщин Европы. Я представляю собой античный тип красоты: тонкая талия, стройные ноги. Любителям пышнотелых красавиц я вряд ли придусь по вкусу. Мое лицо делают красивым глаза, большие серые. Мне не идут высокие прически а-ля Мария — Антуанетта, поэтому я укладываю волосы в стиле 40‑х годов, а-ля мадам Помпадур. Многие дамы из–за этого считают меня старомодной, но мужчины отмечают — прическа мне очень идет.

Сейчас я близка к панике. Последние события взволновали меня. Что же мне делать? Я чувствую, приближается нечто страшное! Мое состояние под угрозой! Надо что–то предпринять. Но что? Для начала нужно войти в курс дела. Разобраться, что же происходит!

Нет, газеты слабые помощники. Мне нужно все знать заранее. Располагать сведениями, которые не знают другие. Как же мне поступить? Собирать салоны? Ох, салонов развелось великое множество. Я буду выглядеть бледно. Для того чтобы выделиться, у меня нет эпатажа Теруань и умения умничать мадам де Сталь.

Хм… а что если завести близкое знакомство с одним из модных политиков. Отлично! Тогда я точно буду все знать! Но с кем? У всех на устах имена Лафайета, Мирабо…

Лафайет? Он слишком кичится своими добродетелями. Не упускает удобного случая похвастать любовью и верностью своей дорогой Адриене. Аж противно! М-да… вряд ли он будет рисковать. К тому же у него полно детей. Вот будет кошмар, если Лафайет полюбит меня и решит оставить жену.

Мирабо? Да, соблазнить его не составит труда, но он слишком мерзкий. Я не смогу с ним даже заговорить! Настолько сильно мое чувство брезгливости.

Кто же еще… Я перебираю газеты. Барнав! Этот франт. Не сыскать лучше кандидатуры. У него огромное самомнение и амбиции, с ним не будет проблем. К тому же он симпатичный, так что особо противным это предприятие не будет.

Что ж, план прост. Сделаю вид, что я влюблена в него. Ничто так не привлекает мужчину, как влюбленная в него женщина. Главное — не быть навязчивой, это только отпугивает.

Мне остается только познакомиться с ним. Это легко устроить. Я знаю, в каком салоне он бывает. Попрошу хозяйку представить нас друг другу. Перед этим пусть наговорит ему о моей нынешней неприступности, потом добавит, что я мечтаю о встрече с ним. Это должно подогреть интерес к моей персоне.

Мое имя Антуан Барнав, мне 28 лет.

Я модный преуспевающий политик нового поколения! Моя карьера стремительно растет. Мои речи пользуются огромным успехом. Нет, еще рано праздновать победу. Пока без меня могут обойтись. Я должен стать незаменимым, только тогда можно будет сказать: я достиг абсолютных высот!

Я прибыл в салон. Последнее время общество, собирающееся там, начинает казаться мне скучным. Увы, видный политик должен посещать салоны. Он должен быть на виду.

Гости, как обычно, разбились на группы и ведут умные беседы. Меня окружила очередная компания философов. Я их не слушаю. Иногда только киваю, пусть думают, что я увлечен их беседой.

Я изучаю гостей. Мой взгляд останавливается на молодой женщине у окна. Она явно скучает. Ее отрешенный взгляд скользит по залу. Красотка, как и я, не слушает речей своих собеседников. Вдруг ее взгляд замирает на мне. Она смотрит на меня, потом, опомнившись, отводит глаза.

Я внимательно рассматриваю красотку.

— Кто эта женщина? — спрашиваю я у хозяйки салона.

— Мадлен Ренар, она вдова, — говорит она. — В юности вела легкомысленную жизнь, но сейчас остепенилась. Ее очень трудно добиться…

Трудно добиться? Для меня нет ничего трудного. К тому же я понравился этой женщине. Люблю молодых вдовушек.

— Она мечтает познакомиться с вами, — добавляет хозяйка.

Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Красотка время от времени бросает на меня робкие взгляды. Возможно, она влюблена в меня. Нехорошо заставлять даму страдать.

Я иду к ней. Ее собеседники расступаются передо мной. Нет, я не просил себя представить. Меня и так все знают, и эта милая дама в том числе.

— Я к вашим услугам, мадам! — торжественно произношу я. — Надеюсь, вы позволите мне называть вас Мадлен.

Я целую ее руку. Слышу за спиной шепот. Сплетники приготовились к действию.

— Это большая честь для меня! — произносит Мадлен. — Мсье Барнав…

Она держится непринужденно, но с достоинством. Легкая улыбка придает очарование. Глубокий треугольный вырез ее платья опять приковывает мой взор.

— Для вас просто Антуан, — в ответ улыбаюсь я. — Вы не против покинуть салон и продолжить нашу беседу в неформальной обстановке?

Я, Мадлен Ренар, ликую. Рыбка плывет в мои сети. Он поверил мне!

Стоп! Какая неформальная обстановка? Нет, я не легкая добыча. Нужно разыграть влюбленную недотрогу. Иначе мы расстанемся с ним слишком быстро, и вряд ли он начнет делиться со мной секретами.

— Мсье Антуан, — говорю я, придав голосу серьезное выражение. — Я бы вас попросила изъясняться точнее.

Он смущен, но продолжает улыбаться.

— Мадлен, я бы хотел пригласить вас в один уютный ресторан, — говорит он. — За легкой трапезой мы могли бы приятно побеседовать.

— С превеликим удовольствием! — отвечаю я.

В моих речах нет ни капли кокетства. Нужно действовать очень осторожно. Он должен быть уверен, что я в него влюблена.

Я опираюсь на его руку, мы покидаем салон. Все взгляды устремлены на нас. У Барнава весьма довольный вид. Еще бы — получить благосклонность такой женщины.

Наш ужин проходит довольно скучно… для меня. Чего не скажешь о Барнаве, он рассказывает мне о своих достижениях в политике, о планах, идеях. Так–так, тут поподробнее. Что вы там замышляете? Нет, пока нельзя проявлять повышенный интерес к делам, он может заподозрить неладное. Хотя этот павлин ничего не заметит… нет, нельзя рисковать… нельзя…

Ах, теперь он рассыпается в комплиментах! Я все это уже слышала, вы не оригинальны, мой друг. Макс Робеспьер никогда не повторялся… Почему я вспомнила Макса? Мы же с ним расстались.

Комплименты Антуана я принимаю благодарно, но с достоинством. Я не из тех, кого можно дурачить. Мсье Барнав должен это понять.

Я, Антуан Барнав, доволен собой. Красотка Мадлен влюблена в меня, это очевидно. С какой завистью на меня смотрели, когда я уводил ее из салона. Мадлен Ренар — одна из самых красивых женщин будет моей. Достойному политику нужна достойная любовница.

А Мадлен действительно тяжело завлечь. Дамочки, прожившие бурную юность, становятся очень требовательными. Знаю, они ненавидят, когда им говорят старые комплименты и признания. Но я, Антуан Барнав, смогу избежать этих ошибок.

Сейчас надо произвести на нее впечатление своим красноречием. Мне бы не хотелось, чтобы она относилась ко мне как к сахарному красавчику. Ее должен привлекать мой ум.

Я, Мадлен, слушаю его разговоры. Да, Барнав очень умен! А Макс все же умнее. Ох, опять Макс! Что–то слишком часто я его вспоминаю.

Ладно, Антуан, на сегодня хватит. Продолжим нашу встречу в другой раз.

Я делаю печальное лицо. Мне же так тяжело покинуть этого человека! Он мне верит. Начинает целовать мои руки. Я ему понравилась. Даже очень.

 

9 ОКТЯБРЯ, пятница

Я, Максимильен Робеспьер, пришел на встречу к Теруань. Она весьма приветливо принимает меня.

Мадемуазель, наверно, только что встала. На ней пеньюар и чепец.

— Присаживайтесь! — говорит она. — Что вы хотите узнать?

Теруань зажигает сигару и вопросительно смотрит на меня, кокетливо улыбаясь.

— Есть подозрение, что мсье Морьес убит, — начинаю я. — Мне нужна ваша помощь.

Она начинает хохотать.

— Туда ему и дорога! — говорит она, элегантно пуская дым. — Вам рассказать, как я с ним поругалась? Вас это интересует?

— Если вас не затруднит, — отвечаю я.

— Ладно. Буду честна, — усмехается она, пуская дым мне в лицо. — Морьес дал мне денег в долг. Но не в долге дело… Я была его любовницей… Накануне, перед этим чертовым ужином, он прислал мне записку, где писал, что бросает меня. Я решила поговорить с ним. Поймите, я очень нетерпелива, поэтому не смогла дождаться конца ужина. Мы пошли в библиотеку. В общем, он начал меня оскорблять. Я ответила ему тем же. Остальное вам, наверняка, уже рассказали.

Я немного шокирован такой откровенностью. Она чувствует это и насмешливо улыбается.

— И еще, — говорит она. — Долг я ему вернула. Еще есть вопросы?

— Да, мадемуазель, — говорю я. — Как я могу найти Поля Очера?

Улыбка исчезает с ее лица.

— Он скоро сам придет к вам! — мрачно говорит она. — Вернее не к вам… но… в общем, ждите!

Я не совсем понимаю, что она хочет сказать. Может, мсье Очер хочет встретиться со мной… «не совсем» — значит, с моими друзьями… С кем? Камилл, Жорж? Вряд ли. Мой сосед по квартире? Нет… Светик? Скорее всего. Юноше понравилась Светик!

— Судя по улыбке, мелькнувшей на вашей физиономии, — говорит Теруань. — Вы догадались, в чем дело. Радуйтесь.

Хм… точно, Светик. Мадемуазель Теруань это явно не радует.

Я, Анна Теруань, выпроводила Робеспьера. Он мне понравился. Жаль, что Морьес был причиной нашей встречи. Робеспьер задел больные для меня темы, поэтому я была резка. Я заново пережила унижения того вечера.

Да, мне хотелось уговорить Морьеса. Но я не умею уговаривать, а он не дал мне этого сделать. Получился обмен оскорблениями и все! Помню, как я швырнула ему ассигнации со словами:

— Подавись своими деньгами!

Он ударил меня. Что за человек!? Наверно, единственная женщина, которую он уважал — это жена, но он изменял ей. Ох, ни один мужчина не обращался со мной так грубо! Морьес не терпел возражений. А я люблю спорить. Все заканчивалось дракой. Морьес был сильнее меня. Мне приходилось сдаваться.

Почему я не бросила его? Я хотела, но не могла. Так ведь бывает. Меня привлекала его сила. Мне нравилась вести с ним борьбу и покоряться. Это странно звучит, но я получала удовольствие. Меня всегда привлекало все новое! Со мной такое было впервые. Обычно я упивалась властью над любовниками! Они терпели мои выходки. Они были от меня без ума.

Моя первая любовь милорд Спайнстер. Ох, это была не любовь. Как сейчас помню, я стирала белье в Маасе, он проезжал по мосту и увидел меня… Черт, как в сказке про золушку. Он увез меня с собой. Мы жили в Спа, потом в Лондоне. Милорд дарил мне подарки, учил меня музыке, пению, наукам и манерам… Ха! Последнее я никак не хотела усвоить! Мне больше нравилось фехтование и стрельба. Милорд не возражал, он просто устал от манерных англичанок. Они напоминают высушенную рыбу. Со мной милорд мог смело отправляться в самые сомнительные заведения, весло проводить время. Ха, попробовал бы он взять с собой английских леди!

Потом мы отправились в Париж, где я бросила его ради маркиза де Персана. Все как будто началось заново… Как он любил меня! Он не жалел на меня денег.

А вот Морьес… Чертов Морьес… Его презрение привлекало меня сильнее, чем когда–то любовь маркиза! Однако я считала, что это не вечно! Я надеялась, что смогу обуздать Морьеса. Во мне живет стремление к победе. Я говорила себе, что как только Морьес станет шелковым, я жестко брошу его, унижу, растопчу! Месть? Не знаю. Как глупо!

А ведь он у меня не был единственным. После свидания с ним я шла к другим. А что другие? Тоже ни капли нежности, но без унижений и драк.

Никогда не забуду один вечер. Мы с Морьесом поругались из–за какой–то ерунды. Это было в квартире, где он назначает свидания подружкам. Он избил меня и выбросил на лестницу в нижнем белье, хорошо, что я успела схватить платье. Тогда я плакала. Единственный раз в жизни!

Как хорошо, что Морьес сдох! Как хорошо!

Я бы смогла оставить Морьеса, если бы Поль Очер полюбил меня. Я верила, что он меня полюбит. Или хотя бы мне удастся соблазнить его. Мы с Полем знакомы недавно, но уже достигли полного взаимопонимания. Подумать только, юноша моложе на 10 лет дает мне дельные советы. А как он утешал меня после скандала с Морьесом! Нет, Поль не опекает меня. Мы с ним на равных. Для него я стала лучшим другом. Мне нравится соперничать с ним: в стрельбе, в верховой езде, даже фехтовании Я вижу, каких трудов ему стоит не отставать от меня. Благодаря мне он познакомился со многими знаменитыми людьми. Поль очень приятный собеседник.

Ох, я верила, что Поль влюбился в меня. Оказалось, я ошиблась. Горькая обида охватила меня, когда я узнала, что ему понравилась Светлана Лемус. Эта глупая говорящая кукла, слабая и пугливая. Видел бы он, как она ревела в Версале, когда торговки хотели ее придушить.

А люблю ли я его? Нет! Полюбить самой, потерять разум! Какая чушь!

Утро. Я, Светлана Лемус, встала пораньше, привела себя в порядок.

Вчера я получила письмо от незнакомого мне человека. Его зовут Поль Очер, он пригласил меня на встречу в кафе де Фуа.

Знакомое имя… я вспоминаю… Ну да! Поль Очер был на ужине у Морьеса, он сопровождал Теруань. Хм… может, он что–то заметил и теперь хочет рассказать. Но почему он обратился не к Максу, а ко мне? Ох, наверно, решил, что Макс занят. Все правильно!

Я спешу в кафе. Как мне хочется, чтобы свидание оказалось не деловым! Вдруг Очер мой поклонник! Хватит! Какая чушь приходит мне в голову!

Девушка должна опоздать на свидание. Ох, я не смогу. Из–за своего нетерпения я пришла на несколько минут раньше. Естественно, ни души! Прошло пять минут, десять, пятнадцать! Безрезультатно!

Наверно, меня просто разыграли. Разыгрывать меня одно удовольствие, я всегда попадаюсь даже на самые старые и простые шутки. Скорее всего, это Камилл. Знает, что надо мной можно всласть поиздеваться. Вот пожалуюсь Максу!

На этот раз шутка зашла слишком далеко. Я решила высказать Камиллу все! Мог хотя бы время назначить попозже и вообще сам придти.

Я вздыхаю и ухожу. В голове мелькает мысль. А что если это не шутка, вдруг что–то случилось! Может, Очера убили! Я стараюсь прогнать эту мысль.

Меня зовут Павел Строганов, мне 17 лет. Род Строгановых, к которому, как вы поняли, я принадлежу, очень древний и славится своим богатством на весь мир. Смею заметить, все наше состояние было получено за честную и исправную службу отечеству!

Я говорю это без хвастовства, но не без гордости. Моими предками можно гордиться. Фамилию Строганов носили многие герои России. Поспешу заметить, я никогда не зазнаюсь и не подчеркиваю свое знатное происхождение.

Я путешествовал вместе со своим учителем Жильбером Роммом. Волею судьбы мы задержались во Франции, и нас застала революция. Я внимательно слежу за последними событиями Парижа, старательно изучаю особенности революции. Нет, я не стремлюсь перенести революционный дух в Россию, я хочу выделить все лучшее и донести до императрицы.

Однако главная причина — мое любопытство. Мне 17 лет, поймите меня! В этом возрасте все необычное привлекает, излучает романтику! Я хочу стать великим человеком. Пусть фамилию Строгановых пополнит еще один герой! Это мечты юности. Может, с годами они покинут меня, но я в это не верю.

В Париже я работаю под псевдонимом Поль Очер. Так мне посоветовал Ромм, из предосторожности. Очер — одно из имений моего отца. Мне пишут из дома предостерегающие письма, говорят, что парижские события опасны. Я могу даже погибнуть. Именно опасностей я и жду! Я хочу приключений! В моем возрасте это столь обычное явление.

Недавно мне попался сборник приключенческих рассказов некой Светланы Лемус. Мне захотелось почитать чего–то легкого, но не слащавого. Я не ошибся, очень интересно! Читается легко.

Конечно, я не мог не обратить внимания на автора. Это девушка моя ровесница. Однажды я видел ее, мельком. Очень красивая. Такая беленькая! К тому же она русского происхождения, почти землячка. Мне захотелось с ней познакомиться. Я написал письмо, не знаю, придет ли она.

Сейчас я в отчаянии. Я опаздываю! Даже если она придет, все пропало! Она не захочет со мной говорить! Скорее всего, она уже ушла.

Я вхожу в кафе. Ее нет! Я обращаюсь к мадемуазель Жюно, дочери хозяев кафе. Может, она ее видели.

Нет, ее не видели. Мне не удается сохранить самообладание. Я опускаюсь на стул, обхватываю голову руками… я готов зарыдать.

Слышу, как хозяин кафе велит дочери принести мне кофе, потом обращается ко мне и предлагает подождать. За соседним столиком устроился какой–то солидный мсье и юная девушка. Они предлагают мне составить им компанию. Я с радостью соглашаюсь. Мы болтаем.

Я, Светлана, вспоминаю, что оставила в кафе шляпку. Зачем я ее сняла, не знаю. Наверно, от волнения. Я возвращаюсь в кафе де Фуа, приветливо здороваюсь со всеми. Мадемуазель Жюно говорит мне, что меня ждет молодой человек. Действительно, ко мне подходит высокий светловолосый юноша крепкого телосложения. Он представляется как Поль Очер. Он как–то странно смотрит на меня. Почему? Вроде бы у меня платье чистое, туфли тоже. А-а… у меня же волосы растрепаны… Вот, неряха!

Я протягиваю Полю руку, он галантно целует ее. Я же хотела всего лишь пожать ему руку. А он решил, что я веду себя как светская дурочка, требующая поцелуя руки. Ох, ну почему я такая ненормальная!

Мы садимся за столик, он продолжает смотреть на меня все также странно. Что у меня не так?

— Рад с вами познакомиться, мадемуазель Светлана Лемус! И имя у вас красивое!

Я благодарю его за комплимент. Ох, имя не моя заслуга.

Мы решаем перейти на «ты». Он рассказывает мне о путешествиях. Советует побывать в России.

— Я давно мечтала поехать путешествовать! — говорю я. — Казалось бы, как просто! Однако сейчас такие дела идут, боюсь пропустить что–нибудь интересное. Но когда все уляжется, обязательно поеду! Будет, что рассказать!

— Еще бы! А я буду тебя сопровождать, если ты не против! — говорит Поль. — Я с моим учителем Роммом путешествую с 13 лет! Сначала я объехал всю Россию, потом Европу!

— Как здорово! — восклицаю я. — Ты давно во Франции?

— Уже три года. Я остался учиться. А последние события, похоже, задержат меня надолго.

Поль мне нравится все больше и больше. Будь я хоть капельку умнее и привлекательнее, я бы ему тоже понравилась. Подумать только, по–французски он говорит лучше меня. Я понимаю, визит был назначен мне не ради моих прекрасных глаз. В голове маячит мысль об убийстве.

— Поль, — говорю я. — Ты захотел меня видеть ради Робеспьера?

— Нет, что ты! Я, конечно, восхищаюсь им, но мне хотелось побеседовать именно с тобой.

Радость и разочарование переполняют меня. С одной стороны, я ему все–таки нравлюсь, с другой стороны, жаль, что он не связан с убийством. Дополнительные факты нам бы не помешали.

— А я думала, что из–за убийства, — вырывается у меня.

Ох, какая я дура! Ляпнула не подумавши про убийство.

— Просто многие назначают мне встречу, чтобы через меня уговорить Макса расследовать очередное преступление! — быстро поясняю я.

Я не стала говорить про ужин у Морьеса. Поль может обидится. Решит, что я согласилась на встречу, чтобы допросить его.

— Робеспьер не перестает восхищать меня! — восклицает Поль. — Он ведет борьбу политическую и борьбу с преступниками! Но ему нужно беречь силы!

Мне приятно слышать добрые отзывы о друге. Раз уж иностранцы замечают Макса, то что говорить про французов. Да, успех Максу обеспечен.

Я улыбаюсь, вся сияю, в общем, опять выгляжу глупо.

Я, Поль, беседую со Светик. Она оказалась очень простым и открытым человеком, даже на «ты» стразу перешла. Никакого жеманства, надменности, глупого кокетства. Подумать только, она знакома с такими великими людьми! Что же мне делать? Зачем я ей нужен? Кто я такой? Просто любопытный мальчишка! Может, она согласится хотя бы дружить со мной.

Как она мила! Светлые волосы, большие умные голубые глаза, ласковая улыбка.

— Для Макса расследование убийств — отдых! — говорит она. — Упражнение для ума и логики! У Макса дар делать несколько дел одновременно! Он, как Юлий Цезарь. Недаром в колледже его прозвали римлянином.

Молодец, что любит своего учителя! Я говорю о своем восхищении Робеспьером, о его смелости. Потом перехожу на свои идеи, вернее, те, что мне привил Ромм. Девушка слушает меня и тут же задает очень точный вопрос:

— А как же императрица? Неужели она поддерживает подобное вольнодумство?

— Увы, — вздыхаю я. — Одна из моих причин задержки во Франции, собрать достаточно сведений, чтобы переубедить Екатерину! Я докажу, что конституция не ограничивает власть. Напротив, помогает монарху править государством.

— У тебя получится! — говорит Светик. — Екатерина — мудрая правительница, она обязательно пересмотрит свои взгляды!

Я ее благодарю. Какая молодец! Ее поддержка меня утешает. Особенно порадовал меня ее добрый отзыв о нашей императрице! Я готов уничтожить любого мужчину, кто осмелится дурно отозваться о Великой Екатерине. А с женщинами я просто прекращаю всяческое общение. Светик не такая… Кажется, я влюбился!

Меня зовут, Ретиф де ла Бретон, я писатель, мне 55 лет. Я автор нескольких утопических романов. Мечтаю об идеальном государстве, где господствует всеобщее равенство. Я расположился в кафе де Фуа. Со мной за столиком мальчик по имени Пьер Беранже (он недавно присоединился к нам), и девочка Пьеретта Шабри, продавщица цветов. М-да… имена у них похожи. Дети, дети, кажется, они нравятся друг другу. За соседнем столиком другие ребятишки: Поль Очер и Светлана Лемус. Как они мило беседуют. Мне нравится молодежь, за ними будущее. Я не испытываю ни зависти, ни презрения к юным гражданам. Напротив! Дай Бог им счастья.

Меня никак не оставляет мысль о мсье Морьесе. Он мертв. Пусть это жестоко, но я скажу: слава Богу! Откуда–то пошли слухи, что он умер не своей смертью. М-да… А ведь я мог его убить. Когда Морьес ушел говорить с Теруань, я мог хоть десять раз подсыпать ему яд! Это так просто насыпать порошок, а он свершит смертоносную миссию. А Пьеретте, кажется, что–то известно об этом. Она виделась с Морьесом, он покупал у нее цветы для жены. Другим дамам он цветы не дарил. Пьеретта говорила с ним. А еще она видела, как умерла Планш. Эта уродливая поденщица точно что–то знала. Бедняжка Пьеретта, ты в опасности! Возможно, ты ничего не знаешь, но, совершив убийство, рисковать нельзя.

Пьеретта доела яблочное пирожное. Теперь рисует эскизы для фигурок. Хм… а рисовать у нее неплохо получается. Вдруг она бросает перо на стол:

— Мне плохо, — говорит она.

Бедняжка теряет сознание. Все обступают ее. Пытаются помочь. Она приходит в себя. Светлана предлагает накормить ее горячим обедом. Думает, это голод. Пьеретта отказывается, говорит, что сыта. Жалуется на слабость и рези в горле.

— Давно это? — испугано спрашивает Светик.

— Это началось позавчера, — отвечает Пьеретта.

Мадемуазель Лемус явно обеспокоена. Пьер, Светлана и Поль вызываются провести ее до дома. Я иду за ними.

Я, Поль Очер, вместе со Светик и Пьером проводил Пьеретту до дома. Мы уложили ее в постель. Девушка очень слаба.

— Нужен хороший доктор, — говорит Светик. — Я оплачу.

— Я тоже, — хором говорим мы с Пьером.

Идти за доктором вызывается Пьер. Неплохой парень, из тех умных рассудительных ребят с чувством юмора и без занудства.

Мы со Светланой остаемся наедине. Она чем–то напугана.

— Поль, прошу тебя, выслушай! — говорит она.

Светик рассказывает мне о смерти поденщицы, о Морьесе. Да, я слышал о подозрениях, что он убит. Мне его не жаль, ужасный человек! Как он мучил Анну, которая любила его!

— Ты думаешь, что Пьеретту отравили? — спрашиваю я.

— Да. Может, она что–то видела, — предполагает Светик. — Я не знаю! Но это началось за день до смерти Морьеса. Нужно будет попросить ее вспомнить, о чем она говорила с ним, кто был рядом, вообще о событиях.

Светик переживает. Мне стыдно, что я ничем не могу помочь.

— Странно то, что прошло столько времени… — рассуждает она. — Может, все обойдется…

— А вдруг тогда убийца дал ей слабую дозу яда? — предполагаю я. — Она не подействовала. Поэтому он решил добавить.

— О Боже! — восклицает она. — Ты прав!.. Ретиф?

Зачем я выдал эту глупую версию. Только испугал.

— Скорее всего, Пьеретте просто плохо. Она очень слаба, немного простудилась, — утешаю я. — Вот увидишь, доктор именно это и скажет!

Светик кивает. Ей хочется в это верить. Ох, я сам начинаю беспокоиться. Ретив? Да, он должник Морьеса, получает выгоду от этой смерти. Он сидел за одним столом с Пьереттой, угощал ее пирожным. Нет, нельзя вот так подозревать человека в убийстве! Нельзя!

Возвращается Пьер с доктором. Мы проводим его в маленькую спальню Пьеретты. Оставляем его. Через несколько минут доктор выходит.

— Девушка приняла дозу яда, — говорит он.

Светлана вздрагивает. Я беру ее за руку.

— Не волнуйтесь, — спешит утешить нас врач. — Она будет жить. Доза мала. Пусть попьет эти порошки.

— Слава Богу! — восклицает Светик. — А когда она приняла яд?

— Трудно сказать. Как она чувствовала себя прошлые дни? — спрашивает он.

— Я видела ее, — говорит Светлана. — Но она не жаловалась. Однако сейчас говорит, что ей становилось плохо еще позавчера.

— Одно из двух, — отвечает врач. — Или малая доза яда поначалу действовала не сильно — такое бывает — или сегодня ее добавили.

Мы благодарим доктора за помощь. Я расплачиваюсь с ним.

— Кому понадобилось травить эту беззащитную девицу? — возмущается Пьер. — Или она решилась на самоубийство?

Светлана рассказывает ему о своих подозрениях.

— М-да, — произносит Пьер.

— Что же делать? — вздыхает Светлана.

Мне опять стыдно за свою беспомощность.

— Ну, Ретиф вряд ли, — говорит Пьер. — Переберите остальных, кто был на ужине.

— Именно, — соглашается Светик. — Макс этим как раз и занимается. Единственное, что мы можем сделать, рассказать ему о Пьеретте.

— Хм… — глубокомысленно изрекает Пьер, глядя на меня. — А ведь и ты мог подсыпать яд Морьесу. Ты был на ужине. С нами за столиком тоже ты сидел. Вдруг ты и есть отравитель, а сейчас морочишь нам голову!

Я думал, он шутит. Нет. Он меня подозревает? Скорее всего, хочет просто покрасоваться своим умом.

— Ты тоже под подозрением! — парирую я. — Кто под столом прятался? Я что ли? Светик, он сидел под столом. Зачем, не знаю. Потом вдруг вылез, чем сильно напугал Пьеретту. Пьер, вылезая, ты мог подсыпать ей яд. Или специально отвлек внимание, чтобы дать Ретифу сделать это.

Пьер испугано смотрит на меня.

— Светик, не слушай его, — восклицает он. — Зачем мне это делать? У меня нет мотива! А под столом я прятался от одного моего навязчивого знакомого, который заглянул в кафе. К счастью, он сразу ушел. Если бы вы знали этого человека, вы бы меня поняли!

— У меня тоже нет мотива! — говорю я.

Этот умник испортит Светлане все впечатление обо мне.

— Ладно, квиты, — соглашается Пьер. — Ты про меня ничего плохого не думай, но все факты надо перебрать.

— Молодцы, мальчики! — восклицает Светлана. — Обязательно расскажу Максу.

Мы с Пьером испугано переглядываемся. Похоже, мы оба перестарались.

Мы с Барнавом договорились встретиться после заседания. Я жду его в своем экипаже. Думаю, на этом свидании надо познакомиться с ним поближе. Посмотрю по обстоятельствам. Ну и пусть это только третье свидание! Красавчик так увлечен собой, что не заподозрит подвоха.

Я смотрю из окна кареты. Где же Барнав? И тут я вижу… Макса! Он идет ко мне. Я в ужасе! Только не сейчас! Макс, вы мне распугаете всю рыбу. Но с другой стороны, эта неожиданная встреча меня радует. Не знаю почему.

— Мадлен… — произносит он.

— Макс, — перебиваю я его. — Умоляю вас, оставьте меня… Приходите ко мне завтра в шесть… Я уделю вам время…

— Я постоянно думал о вас! — говорит Макс. — Последняя наша встреча прошла весьма резко. Как я счастлив видеть вас в Париже!

— Я польщена! — улыбаюсь я. — Прошу вас, уходите! Ради меня!

— Как скажете, — он пожимает плечами. — Завтра в шесть я буду у вас… Как я рад, что вы на меня не сердитесь…

— Нет, не сержусь! — я готова заплакать.

При этом мне так приятно его общество. Как я соскучилась по Максу!

Окно моей кареты открыто. Он подходит ближе и целует меня.

— До завтра, Мадлен, — шепчет он. — Я люблю вас!

Слава Богу, он уходит. А я почему–то хочу его удержать.

Я, Антуан Барнав, замер. Что я вижу? Аррасский голодранец целует Мадлен. Женщину, которая любит меня, которую я хочу сделать своей любовницей! Как он осмелился!?

Я жду. Сейчас она наградит нахала пощечиной или велит лакею дать ему здоровенного пинка. Нет, Мадлен мило прощается с ним. Она взволнована. Неужели она любит этого оборванца!? Неужели его внешность не вызывает у нее отвращения!? Да, женщин не понять!

Я вспоминаю слова Мирабо: «Этот человек далеко пойдет…». К черту Мирабо! Ему отовсюду мерещатся политические гении.

Нет, я это так не оставлю! Не позволю аррасскому болвану отнять у меня такую женщину! Я не считаю его соперником в политике, неужели он может стать моим соперником в любви!

Я, Мадлен Ренар, сижу, положив голову на руку, пытаюсь унять волнение. Я вся дрожу.

— Мадлен! — голос Барнава приводит меня в чувства.

— Антуан! — улыбаюсь я. — Прошу вас!

Я жестом велю лакею открыть дверцу кареты. Антуан выглядит довольно мрачным. Я бы даже сказала обиженным.

— Мадлен, я бы хотел знать, что вас связывает с этим человеком? — спрашивает он.

— Мсье Робеспьер, — непринужденно говорю я, — мой старый друг.

— Весьма странно, что вы водите дружбу с такими людьми, — холодно произносит Барнав.

Он меня ревнует. Рано! Я могу его упустить. Сейчас никаких подозрений быть не должно.

— Этот тип всеобщее посмешище Собрания! — продолжает Барнав. — Его никто не слушает! Его прозвали Аррасской свечой за глупый пафос. Он — дурак!

Поумнее тебя! Нет, нельзя так говорить. Нужно немедленно задобрить Барнава.

— Антуан, — я кладу ему руку на плечо. — Неужели вы такой красивый, умный, влиятельный ревнуете меня к подобному человеку! Вы видели, как он одет? Разве дама вроде меня может опуститься до такого?

— Я все о вас знаю, в Артуа у вас был бурный роман! — говорит Барнав.

— Тогда он был судьей и адвокатом. Да и костюмы у него были поновее и получше, — отмахиваюсь я. — А теперь… Все в прошлом… Зачем мне голодранец…

— Но он поцеловал вас!

Барнав не унимается. Меня это начинает злить. Пора бы унять его.

— Я не могу вникнуть в смысл ваших слов! — восклицаю я. — Неужели моя личная жизнь вам столь интересна. Ваши подозрения оскорбительны! Приписывать мне роман с уродцем из Арраса!

Барнав тут же замолкает. Понимает, что пока я ему не принадлежу. Ничего… потерпи, мой друг. Похоже, красавчик Антуан серьезно взялся за меня. Можно переходить к решительным действиям. Теперь он не убежит. Я вижу, он уже боится меня потерять.

Играть нужно тонко. Я, Мадлен, это знаю. Он сам сделает первый шаг. Сделает сегодня, я это чувствую…

Экипаж останавливается у моего парижского дома.

Мы проходим ко мне в комнату. Завязывается разговор о политике. Мои слова явно не интересны. У Антуана совсем другое на уме. Я это вижу, но продолжаю вести деловую беседу. Я задаю вопросы, ответ на которые очевиден каждому.

— Вы думаете, что Лафайет поддерживает монархию? — спрашиваю я.

— Я уверен. Однако он хочет привить Франции идеалы революции.

Антуан отвечает неохотно. Он внимательно смотрит на меня. Наши лица совсем рядом. Я делаю вид, что не замечаю его намеков.

Как ни в чем не бывало, я продолжаю:

— А Мирабо…

— Мирабо все равно, лишь бы платили побольше! — отвечает Барнав, даже не дослушав мой вопрос.

Он обнимает меня за талию. Я спокойно убираю его руки.

— А вы? — спрашиваю я.

— А я хочу забрать у аррасского типа его преимущество! — говорит он.

Барнав целует меня. Далее следует поток признаний в любви. Ох, красавчик Антуан, на кой черт мне твоя любовь? Ты меня любишь? Ха! Да, я тебе нравлюсь, даже очень! Но это не любовь! Сколько слов! Сколько фальшивых слов. Ты не на трибуне, мой друг! А Макс… Опять Макс! С Максом поговорю завтра.

Антуан продолжает целовать меня… Его поцелуи… они не вызывают у меня никаких чувств, никаких эмоций…

Я решаю сделать рискованный ход.

— Постойте, — говорю я, отстраняя Антуана.

Он удивленно смотрит на меня.

— Я не хочу быть игрушкой, — гордо произношу я. — Моя мечта, чтобы вы видели во мне друга, соратника! Я хочу, чтобы вы мне доверяли…

Я опускаюсь перед ним на колени.

— Умоляю, оставьте меня! Роль простой любовницы так унизительна! — я утираю слезы.

Он ласково поднимает меня за плечи.

— Всей душой готов стать вашим другом! — восклицает Антуан. — Я счастлив принять вашу дружбу… Но не стоит забывать о чувствах…

Барнав уверенно обнимает меня.

Все идет по плану. А теперь, мой друг, только попробуй скрыть от меня свои тайны…

Я мадам Гонди. Мне 26 лет. Я хозяйка этого дома.

Я счастливая женщина. У меня прекрасный любящий муж, хороший дом, достаток. Я очень люблю своего супруга. Жан — Пьера нельзя назвать красавцем, а его несколько суровый вид может испугать многих. Увы, жизненные невзгоды наложили печать на это лицо. Однако взгляд остался живым и приветливым.

К моему супругу пришли посетители.

— Подождите немного, — говорю я. — Мой муж скоро придет.

Они соглашаются подождать. Один из гостей представился как Максимильен Робеспьер, другой — просто Камилл.

— Вы будете кофе? — предлагаю я.

— Да, — соглашается Камилл. — А еще пусть принесут печенье!

Робеспьер от кофе отказывается.

— Мадам, мне бы хотелось поговорить о вашем муже, — говорит он.

— Угу, — подтверждает Камилл с набитым ртом. — Нам это интересно. Мы хотим выяснить, мог ли он совершить убийство.

Убийство? Я удивленно смотрю на них.

Робеспьер мне объясняет. Они расследуют смерть Морьеса.

— Все, что произошло — ужасно! — говорю я.

Неужели они подозревают моего мужа? Нет, скорее всего, им просто нужна его помощь!

Мой муж не убийца. Он привык к любым трудностям, он бы наверняка нашел другой выход, кроме убийства.

Жан — Пьер рано осиротел и рос в доме своего дальнего родственника мсье Сенара вместе с его сыном. Я была дочерью горничной, мы с ним подружились. Мсье Сенар постоянно гонял его. Это был очень суровый человек, который требовал беспрекословного послушания. Он всегда и всем находил какую–нибудь работу. В его доме отдыхать было немыслимо. Поначалу я считала Жан — Пьера одним из слуг и была очень удивлена, когда узнала — он родственник хозяина. Единственным человеком в доме, которого хозяин не заставлял работать, был его сын Ив. В нем он души не чаял. Мсье Сенар выполнял все его желания и прихоти. Сын был для него светом в окне. А о существовании бедного родственника Сенар вспоминал, когда надо было в лавке убрать или сходить на рынок. Став старше, Жан — Пьер ушел из этого дома и начал работать самостоятельно. Благодаря его упорству и усердию дела пошли успешно. О старом родственнике он вспомнил, когда узнал, что он при смерти. Несмотря на все, Жан — Пьер решил навестить его. Вот что мсье Сенар сказал ему: «Ты должен быть мне благодарен, это я научил тебя не бояться работы. Тебе будет легко в жизни. А вот Ива ждут тяжкие испытания, он совсем беспомощен, как птенчик. Я за него очень волнуюсь. Поэтому все свое состояние я оставлю ему, для него это важнее, чем для тебя. Ты можешь сам за себя постоять и заработать деньги, а он нет. Ты должен пообещать мне, что будешь заботиться об Иве, опекать его». Эти слова больно ранили Жан — Пьера. Тогда, впервые он высказал родственнику все, что думает.

Я делюсь с гостями своими воспоминаниями. Они внимательно слушают меня. Камилл с удовольствием доедает печенье. Меня, конечно, немного шокирует его вольное поведение.

Входит мой супруг. Мы говорим об Иве. Жаль, не успели закрыть эту тему. Любое упоминание о кузене раздражает Жан — Пьера, чего я стараюсь не допускать. Он испытывает достаточно волнений за день, зачем ему беспокойства дома!

Меня зовут Жан — Пьер Гонди. Мне 28 лет, но я выгляжу на все 35. Виной всему суровая жизнь. Все эти годы я боролся, шел вперед, хотя меня не пускали, хотели втоптать в грязь! Наконец я добился своего! Я прочно стою на ногах. Но без моей дорогой супруги мое счастье было бы неполным.

Она является олицетворением домашнего уюта, в ней есть все доброе, домашнее. Она относится к нашему дому трепетно и очень старается создать приятную атмосферу. Нельзя не заметить, что в беседе с ней забываются насущные проблемы, уходит усталость. «Счастлив тот, кому досталась такая жена!» — люблю повторять я.

Ко мне пришли какие–то люди. Они говорили с моей женой об Иве, об этом ненавистном мне негодяе. Я пришел к середине разговора.

Супруга объясняет мне цель их визита. Им нужна моя помощь в расследовании. Говорят, Морьес умер не своей смертью. А черт его знает!

— Вы виделись с Ивом? — спрашивает меня один из гостей, его имя Робеспьер.

У меня хорошая память на имена.

— Очень редко, и то случайно, — отвечаю я. — Вот, например, недавно на ужине у нашего кредитора. Только не спрашивайте, какие чувства я питаю к Иву, это и так понятно…

— Вы знакомы с Натали Планш? — спрашивает Робеспьер.

— Да, это наша поденщица, — говорю я. Свою работу она делала хорошо. Только постоянно норовила что–то стащить.

Моя жена не любит, когда наговаривают на людей. У нее, в отличие от многих дам, нет даже склонности к сплетням.

— Нет, она не была воровкой, — спешит заверить супруга. — Она тащила по мелочам: сладости с кухни, табак из табакерки, листы бумаги с письменного стола, любила нарвать цветов в саду. От этого никому хуже не становилось.

Я с ней соглашаюсь.

— Что вы можете сказать о мсье Морьесе? — задает Робеспьер еще вопрос.

— Конечно, о мертвых или хорошо, или нечего, но он был слишком жадным до денег, — говорю я. — Для меня деньги не цель, а средство! Для него они были Богом. К тому же его чрезмерные задатки командира могли вывести из себя кого угодно. Но я бы не сказал, что он был тем типом, которого следовало бы убить. Участь жертвы убийства он не заслужил. Есть люди более достойные этой кары.

— А какие у них были отношения с женой? — этот депутат очень дотошный.

Откуда мне знать. Могу только предположить.

— По–моему, отличные, — отвечаю я. — Ни разу ни скандала, ни ссоры. Может, все потому, что их союз скрепляли деньги, иногда это играет решающую роль. С другими женщинами он вел себя иначе, как–то надменно и небрежно.

Робеспьер кивает и задает еще вопрос:

— Как прошел ваш ужин у Морьеса?

Я пересказываю:

— Скучновато. Никто не веселился, понимая, что скоро надо вернуть долг. Хотя Мирабо был в хорошем настроении, возможно, это была только маска. Мой жизненный опыт говорит, таким людям лучше не доверять. А про выходку Теруань вам, наверно, уже рассказали…

На этом наш разговор заканчивается. Счастливого расследования, друзья.

Я, Максимильен Робеспьер, покидаю чету Гонди. Камилл со мной. Ох, послал же Бог помеху!

— Макс, ты мне всю ногу оттоптал! — вздыхает он.

— Что мне оставалось делать, когда ты был готов броситься на защиту своего кумира, великого Мирабо! — говорю я. — А как ты напрашиваешься на угощение! Нас могли просто не принять всерьез и выпроводить! Обычно меня не волнует твое поведение, но в таких ситуациях… извини меня…

— Почему ты не дал мне высказаться! — обиженно говорит Камилл. — Гонди осмелился заподозрить Мирабо в двуличии. Я думаю, это он убийца, этот тип — враг Мирабо. Он хочет разрушить его славу.

Ох, когда–нибудь я убью Камилла. Ей богу, я это сделаю!

— Мой друг, умоляю, уйми свою фантазию! — спокойно говорю я. — Ты чуть все не испортил! Пойми, с подозреваемыми нельзя ссориться!

Воинственный пыл Камилла мгновенно сменяется стыдом за свою несдержанность. Он сконфуженно молчит. Слава Богу!

Меня зовут Ив Сенар, мне 27 лет. Я живу в квартире, которую нельзя назвать шикарной, а беспорядок придает ей вид ночлежки. Меня это не коробит, я привык.

Я очень несчастный человек. Я остался совсем один. Моего состояния хватает только на оплату квартиры и дешевый портвейн. Никто не испытывает ко мне добрых чувств. Мир так жесток! Никто не ценит моих талантов, не понимает, что одно мое присутствие способно осчастливить их!

Я смотрюсь в зеркало. Как я красив!.. Но неужели я начал стареть? Нет, это просто мешки под глазами и отеки… Это пройдет… Ах, глупые люди не замечают моей красоты!

Ко мне пришли два человека. Они расследуют убийство. Что я могу им сказать? Два глупца! Как они осмелились приставать ко мне с подобными разговорами!

В комнату входит Бланка Легран, моя любовница, полная дура.

— Кто эти люди? — несколько властно спрашивает она.

Что за тон? Раньше она себе такого не позволяла!

— Они расследуют убийство нашего кредитора! — отмахиваюсь я.

— Он убит? — удивленно спрашивает она, присаживаясь на диван с потертой обивкой. — Кошмар.

Кошмар или нет, но его жена простила долг.

Бланка как будто прочла мои мысли:

— Хотя теперь ты можешь не платить долг, — говорит она.

Бланка берет лежащую рядом шляпку, аккуратно надевает ее на растрепанные волосы, повертевшись перед зеркалом, направляется к выходу.

— Мне пора, — небрежно бросает она гостям. — Извините, что не могу принять участие в беседе.

— Ты куда, Бланка? — сурово спрашиваю я ее.

— Какое тебе дело! — огрызается она.

Обнаглела! Кажется, я начинаю понимать, в чем дело!

— Ты идешь к Мирабо! — восклицаю я. — Я видел, как ты обнималась с ним в парке!

Легран испускает тяжкий вздох. В ее взгляде я читаю: «Как ты мне надоел!»

— Да ну тебя! — машет она рукой. — Неужели ты не смирился с тем, что мы должны расстаться! Не волнуйся, я скоро съеду с твоей квартиры.

С этими словами она уходит. Пусть проваливает. Она сама мне надоела. Болтливая идиотка! Найду себе другую подружку! Я делаю глоток портвейна.

— Вот видите, как я живу! — говорю я гостям. — И в этом виноват только один человек!

— Простите, и кто это? — интересуется один из гостей, худощавый такой.

Какой болван! Неужели не ясно!

— Мой отец! — отвечаю я. — Потому что он преставился раньше, чем успел обеспечить меня деньгами до самой смерти. Как я завидую Гонди. У него шикарный особняк и хорошенькая жена. Ему всегда везло!

— Везло? — переспрашивает худой. — По–моему, он много работал…

Действительно, болван. Работал? Чушь! Просто дуракам всегда все идет в руки!

Я говорю ему об этом.

— Так… так… — бормочет он. — Мсье Морьеса вы тоже считаете таким?

Зачем задавать вопросы, ответ на которые очевиден? Трижды болван!

— Да, этому денежному мешку всегда все удавалось! — говорю я. — Он приумножил состояние своей жены благодаря подлости!

— Хм… а вы знакомы с мадемуазель Планш? — еще вопрос.

— Да! — раздраженно говорю я. — Какое–то время она приходила сюда делать уборку. Потом мне пришлось отказаться от ее услуг.

На этом разговор закончился. Зачем было отвлекать меня по таким пустякам!?

Я, Максимильен Робеспьер иду к Светлане, к счастью, без Камилла. Я могу высказать свои истинные предположения. Если Демулен принимает участие в обсуждении, приходится следить за собой, чтобы, не дай Бог, не сказать что–то плохое о графе Мирабо.

Светик быстро поправилась. Сегодня даже прогулялась. Благо погода хорошая.

Она открывает мне дверь. Ее лицо испугано. Что произошло? В гостиной со мной здоровается молодой человек. Явно иностранец. Представляется как Поль Очер.

М-да… Выясняется, что они сегодня времени даром не теряли. Светлана пересказывает мне события, волнуется, запинается. Незнакомец ее бы не понял, но мне хорошо знакома эта речь. Наконец Светик успокаивается и просит меня рассказать о своих успехах.

Я подробно пересказываю. Только Теруань опускаю. Не знаю, в каких отношениях состоит с ней мсье Очер. Лучше не рисковать.

Теперь я перехожу к пояснениям. Мое любимое. Мне нравится взирать на удивленные лица собеседников.

— Самый неприятный из всех мсье Сенар, — говорю я. — Привык к тому, что мир должен вертеться вокруг него. А когда эта иллюзия разрушилась, он стал опускаться. Всех, кто чего–то добился, он ненавидит и считает везучими дураками. Дело в том, что его сильно баловали в детстве и ни к чему не подготовили. К своему стыду, замечу, я всю жизнь мечтал быть балованным ребенком. Однако все сложилось с точностью до наоборот. Думаю, это к лучшему. Будь я таким, как Сенар, я бы не стал судьей в Аррасе, не победил бы на выборах, не ввязывался бы в сражения в Собрании.

— Да, ты прав, — соглашается Светик. — Неужели Сенар может быть убийцей?

— Еще как! — говорю я. — Сенар был загнан в угол. А в таких ситуациях люди вроде него или совершают самоубийство, или убивают того, кто им мешает.

Сенар очень неприятный тип! Я сразу понял, этот человек пытается найти утешение в выпивке. Бутылки на столике и запах дешевого портвейна подтвердили мою догадку. А захламленность и грязь в его квартире! Я с трудом скрыл брезгливость, которую вызвало у меня его жилище. Тут главная причина не бедность, а самая обычная неряшливость.

— Потом его подружка, — продолжаю я. — Она чем–то привлекла внимание Мирабо. Это неспроста.

— Может, она ему понравилась, — предполагает Светлана.

— Не думаю, у графа выбор женщин получше, — возражаю я. — Легран привлекательна, но вульгарна. Скорее всего, он поручил ей какую–то задачу. Может, Мирабо решил ее руками устранить Морьеса… Хорошо, что Камилл меня не слышит.

— Любопытно, — говорит Светик. — А мсье Гонди? По–моему, он неплохой человек.

Я киваю:

— Да, я с тобой согласен. Гонди целеустремленный, упорный, но стал немного грубоват от тяжелой жизни. Такой человек ни перед чем не остановится. Он не допустит, чтобы рухнуло все, что он так долго создавал. Если у Гонди не было иного выхода, кроме убийства, он бы совершил убийство. Его жена тоже в списке подозреваемых.

— Почему? — удивляется ребенок. — Ты описал ее как милую, домашнюю женщину.

Я поясняю:

— Такие женщины очень преданы мужьям и готовы на все. В такой ситуации эта пушистая кошечка может выпустить острые коготки.

— Ты еще говорил о докторе Друо и Паскале Морьесе, кузене убитого, — вспоминает ребенок.

— Да, — соглашаюсь я. — Только выражение чувств доктора мне кажется странным, оно слишком навязчиво и в то же время холодно. Мне сказали, что он влюблен в мадам Морьес. Возможно, он решил устранить мужа, а потом жениться на ней. Не исключено, что он ее не любит, а охотится за состоянием. Странно так же, что он пытается выдать смерть мсье Морьеса за естественную. Кузен Паскаль слишком уж старается держаться непринужденно. Подчеркивает, что он подозреваемый. В общем, переигрывает. Впечатления умного человека он не производит. Такие люди вообще не умеют думать. Хоть Планш говорила только о должниках, этих двоих я все же включу в список.

Поль Очер внимательно слушает нас. Он тактично не вмешивается в беседу. Я закончил.

— Великолепно! — восклицает он. — Я восхищаюсь вашим талантом!

— Благодарю, мой друг, — улыбаюсь я. — Но пока еще нет результата.

Я испытываю симпатию к этому человеку. Похоже, ему нравится Светик, как он на нее смотрит! Думаю, этот юноша может быть настроен только серьезно по отношению к такой девушке.

— Вы узнали много интересного, — говорю я. — Начнем с мсье Ретифа. Сейчас я не могу сказать ничего определенного. Мне нужно поговорить с ним. Но мотив и возможность у него были. Яд — подходящее орудие убийства для утонченного писателя. Его трудно представить с кинжалом.

— Верно, — кивает Светик.

— Меня сейчас очень интересует Пьеретта Шабри, — продолжаю я. — Она была знакома с Морьесом. Возможно, она была влюблена в него. Я не смогу сделать выводов, не поговорив с ней. Может, она что–то знает, и ее хотят убить. Но весьма странно, что доза яда оказалась недостаточной. В любом случае, ее надо охранять.

— Мы уже позаботились об этом, нанят охранник, — говорит Светлана. — К ней не пускают никого, кроме нас с Полем и Пьера. Почту тоже получают за нее.

— Молодцы! — восклицаю я.

— Это Поль придумал, — говорит она.

Умный парень.

— И еще… надо бы поговорить с хозяевами кафе, — говорю я. — Вдруг они что–то заметили.

Светлана кивает.

— Мы с Полем этим займемся! — говорит Светик. — А на тебе Пьеретта и Ретиф. Ретиф гуляет по утрам в парке Тюильри, а вот адрес Пьеретты. Я предупредила ее и охранника.

Я хвалю Светик. Молодец. Быстро соображает!

— У меня завтра заседание, — говорю я. — Мне пора. Уже поздно. До завтра!

Поль понимает мой намек.

— Мне тоже пора, — говорит он. — Пока, Светик. До встречи, мсье Робеспьер.

Он уходит.

— Прежде, чем уйти, — говорю я Светлане, — хочу сказать о Теруань. У нее был мотив, она любила Морьеса. Он хотел ее бросить. Женщины ее типа способны на месть.

— Верно, — соглашается Светлана.

На этом мы расстаемся. Я не стал задавать ей вопросы о Поле Очере. Мне и так все понятно. Единственное, чего я боюсь, столкновения Светик и Теруань. Увы, я не могу этого предотвратить. Думаю, мсье Очер не даст Светлану в обиду.

 

10 ОКТЯБРЯ, суббота

Я, Светлана Лемус, вхожу в кафе де Фуа, заказываю чашечку шоколада и пирожное. Мирно устраиваюсь за столиком. В глубине зала я замечаю Поля, а с ним… Анну Теруань. Одета она, как обычно, в красный костюм амазонки, обтягивающий фигуру. Она сидит верхом на стуле… м-да… Поначалу я не замечаю ничего особенного, но потом… Теруань обнимает Поля за плечо, нахально навалившись на него. Она что–то говорит Полю на ухо, а он смеется. Ее ярко накрашенные губы почти касаются его лица. Я проглатываю пирожное, залпом выпиваю шоколад, не глядя в сторону парочки. Оплату я оставляю на столе и пулей вылетаю из кафе.

Я, Поль, веду беседу с Теруань. Она такая веселая. Мы хохочем, она по–приятельски обнимает меня. С этой женщиной мне легко и спокойно, я расслабляюсь, как со старым добрым приятелем.

У окна я замечаю Светик за чашечкой шоколада, девушка очень сосредоточена. Явно у нее намечены какие–то дела. Я хочу к ней обязательно подойти.

— Анна, — говорю я приятельнице. — Вот та девушка, о которой я тебе рассказывал!

— Неплохой выбор, — одобряет она. — Девочка, что надо. Не дура, погрязшая в вышивании, но и не развратница.

— Вот бы видеть ее чаще! — вздыхаю я. — Но как? Только под предлогом расследования!

— К черту! — говорит Анна. — Я слышала, она очень общительна. Готова завести дружбу с кем угодно, никогда не нагрубит.

Тут я замечаю, что столик, за которым сидела Светик, пуст. Она ушла. Я в отчаянии!

Я, Анна Теруань, я грустью смотрю на Поля. Как он убивается из–за своей монастырской девственницы! Мне становиться обидно и больно. Поль один из немногих, относящихся ко мне как к личности. В мечтах я возлагала на него большие надежды, но меня смущал его юный возраст… Теперь я понимаю, Поль упущен окончательно. Если бы он обратил свой взор на городскую кокетку, я бы легко обставила ее, но Лемус… Ох, эта малявка тонкая штучка, хотя об этом не знает.

Как я завидую ей! Ее женственности, простоте, слабостям, юности, приветливым манерам! Увы, я давно понимала, что Поль не видит во мне женщину. Для него я, так называемая, боевая подруга. Все стоящие мужчины относятся ко мне именно так. Ничтожные развратники не дает мне прохода, я встречаюсь с ними, а потом они исчезают. Они используют меня как мясо, почему?

Я сама виновата. Мужской костюм в обтяжку, расстегнутая грудь, растрепанные волосы, оружие, горячий конь — чтобы выделиться, чтобы достичь благородных целей. Да, я выделилась, да я — героиня! Но ценой поломанной жизни! Как бы я хотела быть хорошей женой, матерью, но это было бы слишком скучно! Я выбрала другой путь и перестаралась… Но ведь я могла бы стать такой как Лемус — золотой серединой. Если бы я вовремя остановилась, я была бы такой…

Маркиз де Персан давал мне достаточно денег, я стала пользоваться статусом знатной дамы, даже взяла имя Кампинадос. Мой ум привлекал ко мне приличных людей, деньги позволяли забыть прошлое и заткнуть глотку тому, кто мог что–то припомнить. У меня появилась репутация порядочной женщины!

Тогда я этого не оценила. Я связалась с итальянским тенором Тендуччи. Зачем? По нему сходили с ума все женщины Европы! Я решила завоевать его, мне просто хотелось одержать победу… Нет, не только. Моя страсть к музыке тоже подталкивала меня. Я даже поехала с ним в Неаполь.

Потом у меня был роман с банкиром. Снова шанс начать новую жизнь! А я опять его упустила…

Почему я не остановилась? Потому, что я всегда делаю то, что хочу, а не то, что надо. Я иду по велению сердца! Мне хотелось страсти, огня, и я это получала. Я доводила мужчин до умопомрачения, и это было моим удовольствием. Как я смеялась над их страданиями!

Я максималистка, я всегда впадаю в крайности! Свобода, Равенство, Братство — вот мой нынешний девиз. Революция — мой новый экстаз! А любовники не вызывают у меня чувств — они всего лишь легкое развлечение королевы амазонок! Одни мужчины мне нужны для любовных утех, другие для дружеской беседы — в обоих случаях никакой сердечной привязанности! Мне никто не нужен!

Катись, Поль, к своей девственнице! Катись! Но почему мне так грустно? Почему я завидую этой беленькой дурочке?

Я, Светлана Лемус, бреду по улице, опустив голову, настроение ниже среднего. Мне обидно. Ненавижу себя! Почему я не такая как Теруань? Я серая мышь, серая трусливая мышь. Разве я могу кому–нибудь понравиться? У меня нет ни обаяния, ни ума, ни эпатажа Теруань!

Я вхожу в другое кафе, чтобы перекусить, когда я волнуюсь, я хочу есть. За одним из столиков я замечаю Мадлен. Красивая, элегантная. Она тоже замечает меня и добродушно приглашает сесть к ней за столик. Я соглашаюсь, мне надо с кем–то поговорить.

— Почему я не такая как Теруань!? — восклицаю я.

Мадлен удивленно смотрит на меня, потом начинает смеяться.

— Нашла кому завидовать! — говорит она.

— Но я по сравнению с ней такая неинтересная, — вздыхаю я. — Она амазонка, таких сейчас любят!

— Таких никогда не любят, — возражает Мадлен. — О них слагают песни, пишут стихи, посвящают романы! Художники мечтают увековечить их на своих полотнах. Однако этих женщин никто и никогда не полюбит.

— Почему? — спрашиваю я.

— Потому, что женщина должна быть женственной, мягкой, слабой. Именно эти черты любят мужчины.

— Но у Теруань много поклонников. Ее считают соблазнительной!

— Быть соблазнительной не значит быть любимой! Что в ней привлекательного для мужчин? Она пьет крепкий портвейн, курит сигары, ругается. Какой нормальный мужчина заведет с ней серьезный роман, не говоря уже о женитьбе. Она надела мужской костюм меньшего размера, чем надо, взяла в руки два пистолета — да, выделяется среди парижских гризеток. И все!

— А поклонники…

— Ох, те мужчины, что крутятся вокруг нее, не задерживаются больше, чем на две ночи! А толкает их любопытство. Хотя там такие мужчины, Боже избавь! Я таких к себе на пушечный выстрел не подпущу!

— Мадлен, с ней на равных общаются и величайшие умы современности! — возражаю я.

— Представители умов современности не ходят у нее в любовниках, — уточняет Мадлен. — Им просто интересно с ней, но как женщину они ее не воспринимают. Да, они приняли ее в мужской круг. Однако учти, при разногласиях отношения с ней выясняют по–мужски.

Я молчу, она права. Мадлен продолжает говорить:

— Но на что ты жалуешься? С тобой тоже общаются величайшие умы, но для них ты остаешься слабой девушкой! Радуйся! Пусть они не открывают тебе свои тайны… хотя зачем тебе это надо?

Мы разговорились с ней как подруги. Я рассказываю ей про Поля. Мадлен начинает смеяться.

— И ты ревнуешь его к Теруань! — восклицает она. — Глупенькая! Зачем ему эта старуха! Она старше его на десять лет, он относится к ней как к матери.

— Но он с ней так мило ворковал! — говорю я. — Она клала ему руку на плечо, хихикала! Эта беседа доставляла Полю удовольствие.

Мадлен продолжает смеяться:

— Ну и что! Любознательному мальчику просто интересно в ее обществе. Думаю, нигде в Европе такого чуда он не видел… Ходят же люди в зверинцы! Вообще, выкинь эту чушь из головы. Зря ты стесняешься своей слабости, нежности, страхов — это придает тебе обаяния.

— Правда? — удивляюсь я.

— Конечно! — уверенно говорит Мадлен. — Именно эти качества помогли мне покорить Макса. Представляю, как бы он шарахнулся, увидев меня с двумя пистолетами за поясом.

Я начинаю хохотать.

— Вот! — восклицает Мадлен. — И вообще, ты любишь этого юношу? Извини, но мне кажется, что это всего лишь детская влюбленность, симпатия. Ну, мне пора.

Она уходит, я даже не успела поговорить с ней о Максе.

Перекусив, я решаю идти домой. Я выхожу из кафе.

— Как я ненавижу Теруань! — говорю я себе. — Хоть бы она оказалась убийцей!

Я останавливаю экипаж.

— В район Марэ! — велю я.

Мне нужно было видеть Макса. Слова Мадлен, конечно, приободрили меня, но что скажет Макс.

Прямо с порога я бросаюсь к нему на шею и рыдаю, как полная дура. Я ничего не могу с собой поделать. Мне больно и обидно, что понравившийся мне юноша меня не воспринимает.

— Что случилось? — спрашивает Жорж, поначалу я его не заметила. — За тобой гнались бандиты?

Я рассказываю о своих муках любви. Макс говорит мне то же самое, что и Мадлен. Только Теруань он не ругает.

Жорж хохочет:

— Ну, ты и придумала! Реветь из–за такой глупости!

В комнату вбегает Камилл.

— Знаете, кого я сегодня видел? Теруань и иностранца. Они так мило беседовали, шли под ручку. Это все неспроста…

Он строит красноречивую гримасу. Я сдерживаю слезы.

— Камилл, будь другом, заткнись, — говорит Макс.

Демулен смотрит на меня. Он все понимает.

— Прости, — говорит он виновато.

Камилл садится рядом со мной.

— О бедное дитя! — восклицает он, покровительственно обнимая меня за плечо. — Тебе суждено познать горечь любви! О! Любовь это мука! Бедное дитя!

Он достает платок и, всхлипывая утирает слезы. Я с изумлением смотрю на него. Если бы я не знала Камилла, то решила бы, что он издевается.

— Бедное дитя! — плачет он. — О-о! Эти драмы! Они способны довести до самоубийства бедную девушку!

Жорж дает ему подзатыльник. Камилл моментально замолкает.

— Все нормально, — говорю я. — Только не надо меня жалеть. Мне не нужна роль отвергнутой жертвы. Просто я не могу понять: раз я ему безразлична, зачем было знакомиться?

— Ты очень интересная и необычная девушка, — отмечает Жорж.

— Ага, — добавляет Камилл. — Он захотел с тобой подружиться. Все мужчины Парижа мечтают стать твоими друзьями. Как они завидуют Максу!

— Ох, опять дружба! Надоело! Неужели никто не полюбит меня как женщину!

— Светик, — говорит Макс, — когда ты станешь старше, то будешь ценить свой дар.

— Вот–вот, — говорит Жорж. — Все тетки тебе завидуют. Мало кого мужчины воспринимают так, как тебя! Пальцев на одной руке хватило бы.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Я веду себя как дура! И вообще, что я хотела? У нас с ним было только одно свидание, и то дружеское. А я уже размечталась. Глупо. Может, я этого типа и не увижу больше.

— Увидишь, — усмехается Жорж. — Он прибежит. Что он дурак, отказаться от встреч с такой девушкой.

Я, Мадлен Ренар, вернулась домой. Я вновь одна наедине со своими мыслями. Ах, Светик, мне бы твои проблемы.

Как обрадовался Барнав, когда узнал, что я хочу стать его другом, слушать его советы, тайны. Все оказалось проще, чем я предполагала. Он уверен, что я ему принадлежу! Какая наивность! Хотя… пока он от меня не зависит. Надо бы подключить мой капитал. Этот гордец говорит, что не берет взятки. Так я и поверю!

Как же Макс? Все это время я думала о нем. Он должен зайти ко мне сегодня. Что я скажу ему? Нет, свидания с Максом надо исключить, нельзя злить Барнава.

Но ведь я люблю Макса… К черту любовь! Вообще, любит ли он меня? Нет. Мы с ним расстались в весьма резкой форме. За годы юридической практики он заработал неплохой капитал, я предлагала ему объединиться. А он вложил все в выборы в Генеральные Штаты. Он избрал погоню за призраком! Своим поступком он отверг меня! А теперь хочет вернуть прежние времена. Нет, уж. Ты уже сделал выбор, мой друг.

В наши дни любовь выбирают только идиоты! Я выбираю мое состояние. Прощай, Макс!

А вот свидания с ним нельзя допустить. У Макса дар переубеждать. А я этого не хочу!

Я пишу ему письмо, стараюсь быть резче и холоднее. Пусть не думает, что я по нему страдаю. Не только он может подавлять чувства!

Я, Макс Робеспьер, очень сочувствую Светик. Увы, всем надо через это пройти. Я могу поговорить с Полем… Нет, ребенок должен научиться самостоятельно решать проблемы. Нам эти переживания кажутся мелочью, но для нее это трудное испытание.

Мне приносят письмо от Мадлен. Как я рад, что она на меня не сердится. С благоговейным трепетом я распечатываю конверт… Я читаю… холодные жестокие строки…

Мсье Робеспьер!

Считаю своим долгом уведомить Вас, что отменяю встречу, назначенную вам ранее.

Прошу меня понять, я стараюсь завести дружбу с Вашими политическими противниками. Как это ни прискорбно, но общение с Вами может скомпрометировать меня.

Должна заметить, что Ваш внешний облик и финансовое положение не соответствуют облику и положению человека, с которым мне стоит водить знакомства.

Прошу меня извинить. Стоит забыть прошлое.

Мадам Ренар.

Я складываю письмо.

Похоже, не только Светлане суждено страдать от любви. Я тоже не избежал этой участи.

Что же произошло? Барнав! Как я сразу не догадался. Этот слащавый пижон стал моим противником не только в политике, но и в любви.

Ах, Мадлен. Как вы любите внешний блеск! Когда я был судьей, вы были обо мне иного мнения. Вы не стеснялись даже поцеловаться со мной на улице. Теперь, когда на меня обрушились трудности, вы стыдитесь даже поговорить со мной.

Как вы изменились! Вы были такой милой, доброй девочкой, а стали холодной и расчетливой. О! Вы всегда были жестокой! Нет, вы не такая… Вы стараетесь быть такой… Как бы я хотел, заглянуть к вам в душу! Даже моя безупречная логика не может найти ответ, но однажды я разгадаю вашу тайну.

Что же мне делать? Как вернуть вас? Действовать! Я не отступлю, Мадлен Ренар! Посмотрим, через год вы вновь будете гордиться знакомством со мной! Я вас люблю, Мадлен, этим все сказано.

Мое имя Жорж — Жак Дантон, мне 29 лет. Я занимаю должность капитана национальной гвардии. Еще я председатель клуба Кордельеров. Я не собираюсь останавливаться на достигнутом. Это только первая ступень в моей политической карьере. Скоро я буду главным действующим лицом на арене истории! А пока я наблюдаю… это важно!

В компании приятеля Камилла я иду по улице.

— Бедняга Макс, теперь ему еще сопли юности утирать, — говорю я. — М-да, вот она первая любовь!

— А мне жаль Светик, — вздыхает Камилл. — Бедная девочка!

Я ему верю. Он распустил нюни побольше, чем несчастный ребенок.

— Ничего, это пройдет, — говорю я. — Светик еще научится управлять своими чарами. Не понимаю, что она плачет. Девица с такими данными!

Мне действительно очень нравиться Светик, но приставать к ней я не собираюсь, что я изверг.

— О! Она прелесть, — вздыхает Камилл. — Когда я впервые увидел ее…

Он всхлипывает.

— Ага, — хохочу я. — Макс тебе здорово накостылял, чтобы ты и не думал к ней клеиться!

— Вот вредный! — восклицает Камилл. — Если бы он с ней любовь крутил, я бы понял. А так… ни себе, ни людям!

— Все правильно, — говорю я. — Зачем ты ей нужен? Ты себя в зеркало видел?

— А ты сам? — ехидно говорит Демулен. — Как на нее поглядываешь!

— Поглядывать можно! — говорю я. — Я сам был поражен, когда увидел ее после пансиона. Была ведь совсем мелкая. А стала такой хорошенькой, а главное очень интересной. Никогда бы не подумал, что мне будет интересно говорить с девчонкой, причем намного моложе меня!

— Ты прав, — кивает Камилл. — Болтать с ней приятно. Она, конечно, не философ. Видал я дамочек и поумнее, но сколько обаяния!

Я чувствую, что Демулен опять улетает в облака.

— Такая девица не для нас! — говорю я. — Она для долгого серьезного романа, когда возможен и брак. А так, зачем девчонке душу калечить?

— Верно, — кивает Камилл. — Она еще такая добрая…

— Именно, — соглашаюсь я, — вот почему ее ранить и не хочется. Последним козлом будешь себя чувствовать. А будь она какой–нибудь злой кривлякой, то другое дело. А так, я первый набью морду тому, кто посмеет обидеть Светлану.

— А граф–иностранец? — вспоминает Камилл.

Я усмехаюсь:

— Втюрился в нашу деточку по уши! Возраст для этого тоже подходящий. Чего Светик волнуется, я не знаю. Видел я этого Поля Очера. Он из тех, кто хочет настоящий роман с настоящими чувствами, а Теруань для этого ну никак не подходит! Он видит в амазонке приятеля, как и большинство порядочных мсье. Они встречаются с Теруань для бесед. Ха, трудно поверить, но факт!

— А вдруг он решит завести долгий роман с Теруань, с возможным браком, — предполагает Камилл.

— Тогда он идиот, — твердо говорю я. — А идиот нашей девочке не нужен!

— Теруань! Какая соблазнительная амазонка! — вздыхает Камилл. — Мимолетная связь с ней — моя мечта! Я буду одаривать ее цветами и подарками! Петь серенады под ее окном! Мы проведем с ней несколько бурных ночей, а потом я ее оставлю, чтобы продолжить поиски своего чистого идеала любви!

Я смотрю на него как на чокнутого:

— Придумал же: цветы, конфеты, песни! — усмехаюсь я. — Ты ее еще с днем рождения поздравь!

— Но она меня так влечет! — хнычет Демулен.

— Наши мечты похожи, — говорю я. — Ее тело и меня не оставляет равнодушным! Только у меня с ней все будет без романтики! Слишком много чести! Это у нее не первое свидание!

Вдруг Камилл начинает по–идиотски хихикать, это у него бывает. Я жду, пока он успокоиться и начнет связно говорить.

— А ты бы на ней женился? — Демулен давится от смеха.

— Ага, — в тон ему отвечаю я. — Только утром 1 января! Всю жизнь мечтал носить рога! А если серьезно… мне бы пару свиданий хватило, понять что к чему!

Мы хихикаем.

— Ничего, — я хлопаю Камилла по плечу. — Мечты сбываются!

— Ты про рога? — заливается мой приятель.

— Чего? — я в шутку замахиваюсь на него.

Я, Поль, иду по улице Сент — Оноре. Хочу зайти в гости к Светик. Жаль, что она так быстро ушла из кафе. Светик просто чудо! Сколько искренности — редкое для женщины качество.

Надеюсь, она меня не выгонит. Почему она не подошла ко мне в кафе? Ха! Ну, я и придумал, подойти ко мне! Сам куда смотрел! Надо было сразу подойти, а не болтать! Ах, Светик! Вокруг нее столько великих людей! А кто я? Мальчишка, изучающий последние события Франции! Однако Анна велела мне попробовать, вдруг получится.

Я стучу в дверь. Светик открывает мне, улыбается.

Я, Светлана, только что вернулась домой.

Ко мне стучат, я открываю дверь и вижу Поля. И тут я начинаю понимать, как же я глупо поступила! Надо было поздороваться, а я ушла. Отвратительные манеры!

Я начинаю горячо извиняться перед Полем, умоляю простить. Придумываю кучу дел и причин. Потом, наконец, догадываюсь, что гостя надо впустить в дом. Начинаю лихорадочно соображать, что делать. Может, Поля надо угостить. Вспоминаю, что у меня есть яблочный пирог. Я его только что испекла. Просто хотела себя порадовать чем–то домашним и вкусным.

— Подожди меня, — говорю я. — Сейчас принесу пирог. Как раз по бабушкиному рецепту. Я его сегодня испекла!

Я иду на кухню. Я не могла придумать ничего лучше, чем угощение. Пирог! Зачем? Я веду себя как деревенская баба. Кому сейчас нужны пироги! Что бы на моем месте сделала Теруань? Не знаю. Ладно, пирог, так пирог.

Я делаю чай, режу лимон кружочками. Зачем? В России любят чай с лимоном, и моя бабушка любит. А я равнодушна. Однако чай лучше кофе. Кофе я терпеть не могу. Поэтому пью чай, он, говорят, полезен с лимоном. А шоколад часто пить нельзя. О чем я думаю! Мне нужно жить в деревне! Уеду назад в Артуа!

Поль входит на кухню и предлагает мне помощь. Я киваю. Мы относим мои «труды» и посуду в гостиную. Поль несет пирог, лимон и чайник, я чашки и блюдца. И вот случается страшное, я спотыкаюсь и падаю, падаю около стола. К счастью, Поль уже поставил пирог и чайник на стол. Он поддерживает меня за плечи. Посуда спасена, а я чувствую себя еще бОльшей дурой. Неуклюжей коровой.

Я, Поль, просто поражен. Как она расстроилась из–за того, что столь быстро покинула кафе. Обычно девицы лишь надменно улыбаются, дескать они имеют право на подобный поступок. А Светик не такая, она добрая. А ее забывчивость можно понять, она пишет книгу, статьи, помогает Робеспьеру, убийства расследует.

— Ничего страшного, — говорю я. — Я и думать не смею на вас сердиться.

Она впускает меня и предлагает яблочный пирог. Мой любимый. У нас в поместье его делали на десерт, я люблю это лакомство с детства. Какая молодец! Такую заботу в наши дни встретишь не у всех девушек.

Что я сижу как болван! Она же мне не слуга! Надо помочь! Я иду на кухню. Вижу заварочный чайник, лимон, порезанный кружочками. Вот умница! Догадалась, что я люблю чай с лимоном! Мне хочется ее расцеловать.

Мы идем в гостиную. Я ставлю поднос на стол. Вдруг Светик спотыкается. Наступает момент, о котором мечтают многие молодые люди. Я успеваю подхватить ее за плечи и предотвратить падение. Как приятно почувствовать себя сильным спасителем, пусть я спас посуду, а Светик только от синяков, но все равно приятно!

— Извини, — говорит она.

Удивительно. Обычно девицы капризно просят убрать руки. Дескать, что вы себе позволяете, какая вульгарность, и она вовсе не падала.

Мы садимся пить чай с пирогом.

— Точь–в–точь как дома! — восклицаю я. — Ты чудо!

— Спасибо, — улыбается она. — Это меня бабушка научила. Для нее выпечка была развлечением. Особенно, когда мы все съедали!

Какая милая благодарность. И нет дурацкого жеманства.

Я, Светлана, немного успокоилась. Пирог Полю вроде бы понравился. А то, что я вела себя глупо… что ж поделаешь…

Интересно, зачем Поль пожаловал?

— Я хочу пригласить тебя на прием, — говорит Поль. — Я буду счастлив, если ты согласишься пойти со мной!

— Какой прием? — спрашиваю я с интересом.

— Вечер в кругу патриотов. Простые танцы, хорошее угощение, нет нудного этикета, но при этом все аккуратно.

— Я согласна! — восклицаю я.

— Ты меня осчастливила! — говорит он.

— Мне в радость! — смеюсь я.

Веду себя как чокнутая.

— Значит, завтра я за тобой зайду, — улыбается Поль.

— Хорошо, — я киваю.

— И еще мне бы очень хотелось познакомить тебя с Анной Теруань.

Я чуть не поперхнулась.

— А кто она тебе? — спрашиваю я, стараясь сохранить спокойный тон. — Прости за любопытство.

— Анна Теруань мой друг! — непринужденно говорит Поль. — Мой хороший друг, как для тебя Робеспьер! Как меня возмущает, когда подлецы пишут про нее гадости!.. Мне очень хочется, чтобы вы познакомились.

— Значит, она твой друг, — говорю я. — Понятно.

Я еле–еле сдерживаюсь, чтобы не закричать «ура».

Тут я вспоминаю о деле. Надо же поговорить с Жюно! Я напоминаю об этом Полю.

— Я уже беседовал с ними, — отвечает он. — Ничего они не заметили.

— Жаль, — вздыхаю я.

Какой Поль молодец. Не забыл о моем деле!

Я, Максимильен Робеспьер, прибыл на встречу с Мирабо. Я вхожу в шикарный зал. Все вокруг увешано дорогими гобеленами и обставлено античными скульптурами. Поражает и обилие зеркал. М-да… кругом господствует роскошь и пышность, но отнюдь не вкус. Дорогие безделушки громоздятся одна на одну и никак не сочетаются.

Граф встречает меня довольно приветливо. Он восседает в огромном, точно трон, кресле, которое еле вмещает его тучное тело. На обрюзгшем, изрезанном оспой лице играет фальшивая улыбка.

— Камилл говорил мне, что вы очень беспокоитесь за мою политическую репутацию, — говорит он. — Не ожидал от вас такого благородства, ведь наши политические идеи не совпадают.

Я замечаю в глазах Мирабо хитрый огонек. Ясно, старый лис в отличие от простака Демулена, не верит в подобное великодушие. Ничего, я доведу игру до финала. Хоть я и не люблю притворяться, в данной ситуации иного выхода не найти.

— Когда речь идет о благе Франции, — говорю я. — Надо отбросить личные чувства. Вы нужны народу, вас слушают. Если поколебать ваш престиж, Францию ждет хаос. Сейчас от вас многое зависит.

— Я верю вам, — говорит Мирабо. — Ваши слова похожи на правду. Честно говоря, я вам давно симпатизирую. Вы смелый человек, Робеспьер. В отличие от этих пустобрехов, вы рискуете отстаивать свое мнение, даже если против вас выступает все Собрание. Вы далеко пойдете, так как верите в то, что говорите.

— Весьма польщен, — благодарю я. — Мне бы хотелось перейти к делу.

Нет, я не спешу доверять Мирабо.

— Да, конечно, — говорит граф, кивая массивной головой на короткой шее. — Я могу вас обрадовать, вам не придется трудиться, чтобы доказать мою невиновность. Дело в том, что я велел моему секретарю произвести выплаты долга. Это было в день смерти Морьеса. Следовательно, у меня не было мотива для убийства. Скажу сразу, если убьют еще какого–нибудь кредитора, я опять буду вне подозрений. Я недавно покрыл все мои долги.

Мне остается сделать вид, что эта новость меня обрадовала.

— Ох, у меня как камень с души свалился! — восклицаю я. — Но мне бы хотелось задать вам несколько вопросов по этому делу, если вы не против.

— Я не против, задавайте, — любезно разрешает Мирабо.

— Вам знакома мадемуазель Легран? — спрашиваю я.

Мирабо вздрагивает, но тут же пытается успокоиться.

— Дайте подумать, — говорит он. — Знакомое имя… А-а! Бланка! Вспомнил! Она была одной из моих подружек… Я частенько приглашаю ее на приемы, которые устраиваю… Вы понимаете?

— Понимаю, — говорю я.

Все знают, какого рода приемы устраивает граф, и зачем на них приглашают хорошеньких женщин.

— Вы кого–нибудь подозреваете в убийстве Морьеса? — задаю я вопрос.

— Даже и не знаю, — Мирабо пожимает плечами. — Наверное, Гонди. Он больше остальных похож на убийцу. А почему вас заинтересовала Бланка?

— Сенар ревнует ее к вам, — поясняю я. — Он вас видел в парке. Возможно, она имеет какое–то отношение к убийству.

Мирабо хохочет:

— Похоже, этот изнеженный неудачник кусает локти!

— Верно замечено, — соглашаюсь я. — А что вы можете сказать об этой мадемуазель?

— Ну, она очень хороша в компании, общительна, весела, не очень умна и ветрена, — перечисляет он. — Кстати, для вас я могу устроить с ней встречу.

— О! Премного благодарен! — улыбаюсь я.

На этом наш обмен любезностями закончен. Я уверен, он мне не доверяет. Взаимно. Со стороны может показаться, что я и Мирабо друзья навек, однако, каждый из нас хотел бы узнать, что же скрывает собеседник.

Я, Граф Мирабо, смотрю вслед аррасскому депутату. Я вижу в нем себя. Да, в этом невзрачном добродетельном человеке! Странно? Отнюдь. Я был презираем всеми, так же как и он сейчас. Я всегда упорно шел к цели, а этот юноша тоже целеустремленный… Хотя я не всегда использовал честные ходы, а этот человек вряд ли пойдет на обман!

Ему легко говорить о честности! Я слышал, он был весьма уважаемым человеком в родном городе. А я всегда ненавидим! С детства! Никогда не забуду скитание по тюрьмам — добрый отцовский подарок, злобные сплетни аристократов, предательства любовниц.

С этими людьми быть честным? Нет! Теперь они восхваляют меня, бояться, мечтают о встречи со мной. А меня давно не волнует их мнение. Раньше я хотел добиться всего, чтобы доказать этим снобам чего стою. Но, достигнув высот, я забыл о них. Меня куда больше волнует получение министерства. Вот она власть!

Я пойду на все, даже на подлость. Да, мое поведение многих шокирует. Особенно нашего первого министра Лафайета. Вот уж отвратительный баловень судьбы. Его чествовали как героя, когда я был в изгнании, когда меня хотели арестовать. Ненавижу везучих дурачков!

Мне докладывают о визите герцога Орлеанского. М-да, события стремительно меняются. Ранее я рассчитывал, что он сможет стать регентом. А что теперь? Одному Господу известно.

— Я обеспокоен действиями двора, — говорит Орлеанский. — Подозрения в мятеже падают на меня!

Похоже, Лафайет принялся за дело. Хм… не думал, что герцога так легко испугать.

— Ну, если говорить о подозрениях, — рассуждаю я. — Мне тоже не удалось их избежать.

— Все гораздо серьезнее… я хочу на время покинуть Францию! — заявляет Орлеанский.

Я с удивлением смотрю на него. Не вовремя герцог решил удрать, не вовремя. Сейчас так важно быть на месте. Каждый день дорог.

— Мой друг, — говорю я спокойно. — Отъезд лишит вас влияния…

— Мне пришлось смириться, — вздыхает Орлеанский, — выбирая между арестом и бегством…

— Я бы осмелился предложить вам остаться, — говорю я. — Не стоит доверять Лафайету. Вы не обязаны подчиняться его приказам. Его коварный план устранить вас с политической арены.

Герцог кивает.

— Не могу с вами не согласиться! — восклицает он. — Виной всему интриги Лафайета. Да, я должен остаться.

Кажется, мне удалось убедить Орлеанского. На долго ли.

Меня зовут Бланка Легран, мне 25 лет. Я обычная куртизанка, и этим все сказано.

Мне интересно, о чем меня будет расспрашивать этот худощавый молодой человек, одетый с педантичной тщательностью, хотя в далеко не новый костюм. Я пытаюсь пристально смотреть ему в глаза, но не могу соперничать с этим проницательным холодным взглядом.

— Я по поводу убийства, — поясняет он.

— А-а! Понятно, — киваю я, стараюсь держаться увереннее, даже наглее. — Мирабо сказал, что вы очень хотите увидеться со мной, но зачем, не уточнил. Оказывается, это из–за убийства…

— Похоже, мадемуазель, вы разочарованы, — говорит гость.

— Напротив, — возражаю я. — Первый раз веду разговор об убийстве!

Мне действительно интересно.

— Вы давно знали мсье Морьеса? — спрашивает Макс.

Именно так я буду звать его! Просто Макс. Мы недавно знакомы? Плевать!

— Да, достаточно, Макс! — отвечаю я. — Мы были просто приятели. Скажу сразу, человек он был нехороший, властолюбивый, обожал командовать и помыкать людьми. Деньги были для него всем. К женщинам он относился с презрением. По–моему, он только со своей женой был учтив.

— Это была ваша идея — занять у него деньги? — задает он вопрос.

— Да, — киваю я, — у Ива были денежные трудности. Долг был ему необходим. Морьес согласился дать ему взаймы на месяц.

— Вы любите мсье Сенара? — какой прямой и меткий вопрос.

— Раньше любила, — печально говорю я. — Когда у Ива были деньги, он был добрым и внимательным. Понимаете, он отличался от остальных, относился ко мне с нежностью… Потом Ив стал таким, как все, грубым, начал оскорблять меня. Обнаружились вся его слабость и неумение бороться! Ругань и обидные прозвища в свой адрес я привыкла слышать постоянно, но эти мужчины содержат меня, и есть смысл терпеть их… А с Ивом другое дело, от него ничего не дождешься, кроме скандалов! А я так много для него сделала!

Мне тяжело вспоминать это. Кажется, я потеряла контроль над собой. Я сейчас расплачусь. Макс, наверно, презирает меня.

— Мне вас искренне жаль, мадемуазель, — ласково говорит он. — Вас покорили манеры воспитанного мальчика, вам это казалось чем–то необычным, сказочным. Увы, изящные манеры не означают, что их обладатель хороший человек.

О Боже! Что я слышу!

— Ох, хоть кто–то понял меня и посочувствовал! — благодарю я. — Таких женщин, как я, не любят, все думают, что нам нравится такая жизнь. Это не так! Как я завидую мадам Морьес! Перед ней мужчины расшаркиваются, робеют в ее присутствии, а меня… Ох, лучше не говорить… На днях мне исполняется 26 лет… и никто ни разу не поздравил меня с днем рождения! Я пыталась напоминать, но в ответ слышала только грубость.

— Это случалось, даже когда вы были ребенком? — вдруг спрашивает он.

— Да, — грустно говорю я. — Дело в том, что я не помню моих родителей. Вы можете представить, в какой среде я росла? Уж не думаете ли вы, что я избрала свой путь по желанию, и он мне нравится?

— Нет, мадемуазель, вам просто не повезло, — утешает Макс.

Какой человек! В знак участия он берет меня за руку. Макс первый, кто понял мои истинные чувства. Мы молча смотрим друг на друга.

— Я была на последнем заседании Собрания, — несмело говорю я. — Я видела вас…

— Мадемуазель, прошу вас, не надо меня жалеть! — твердо произносит он. — Я знаю, на что иду.

— Нет, я не жалею вас, — заверяю я Макса. — Я вами восхищаюсь. Тогда меня просто поразили ваша смелость и хладнокровие. Вы выступали против решения всего Собрания.

— Спасибо, мадемуазель, — на его тонких губах мелькает улыбка.

— Вы хотели узнать что–то еще? — спрашиваю я, помедлив.

— Когда вы познакомились с Мирабо? — задает Макс вопрос.

— Чуть больше месяца назад, — отвечаю я. — Это знакомство перевернуло мою жизнь! Его покровительство мне очень помогает. Теперь я могу позволить себе собственную квартиру в Сент — Антуанском предместье. Это неплохой район.

— Прошу простить за нескромный вопрос, он вам давал какие–нибудь поручения конфиденциального характера? — спрашивает он.

Я испугано смотрю на него. Он догадался? Может, просто интересуется?

— Ничего он мне не доверял, — говорю я натянуто. — Мои обязанности соответствовали только обязанностям куртизанки.

— Еще раз прошу прощения, — говорит Макс.

Он целует мне руку и удаляется. Кажется, он не поверил тому, что я сказала про Мирабо. Его дело. Но как он мил!

Я, Пьеретта Шабри, лежу на кровати. Сегодня я не пошла продавать цветы, не принималась за раскрашивания фигурок. Светик, Поль и Пьеро сказали мне, что со мной ничего страшного. Мне нужно просто отдохнуть. Почему–то они запретили мне выходить из дома…

Ох, меня все время преследуют кошмарные сны. Фурии–торговки хотят задушить меня. Я просыпаюсь в холодном поту…

А жизнь теперь не такая яркая, как раньше. Почему? Больше нет мсье Морьеса. Я его никогда не забуду. Я продавала цветы в Пале — Рояле, он вечерами покупал их у меня. Для жены.

Он платил крупной монетой, сдачи не брал. Я так легко влюбилась в элегантного господина. А однажды он дал мне сотню! Целую сотню! Я, помню, поцеловала ему руку. Тогда Морьес сказал, что хочет со мной увидеться завтра. Тон его был спокоен и холоден. Но завтра Морьеса уже не было на свете… Кто его убил?

Я погружаюсь в размышления. Лежа, так хорошо размышлять. Я дурочка! Я обманывала себя! Мне об этом все говорили. Все видели, как я смотрю на Морьеса. Мне говорили, что он на меня не обратит внимания, а если обратит, то только шутки ради. Они правы! Морьес никогда бы не полюбил меня.

В тот день, когда он назначил мне свидание, мне было не радостно, а больно! Радость я придумала, пытаясь обмануть себя. В тот момент я хотела, чтобы Морьес мне никогда не встретился, чтобы он умер… Но я верила в лучшее! Я верила! Я всегда думаю о хорошем, гоню черные мысли! Они мешают жить!

Мои размышления прерывает стук в дверь. Входит человек, о нем мне говорила Светлана. Мне страшно. У него внимательный холодный взгляд, мне кажется, он видит меня насквозь! Я все рассказываю ему: про Морьеса, про мою безответную любовь, про сотню. Зачем я это рассказываю? Я его боюсь. Он улыбается мне. Утешает меня. Мне уже не страшно. Я успокаиваюсь.

 

11 ОКТЯБРЯ, воскресенье

Я, Ретиф де ла Бретон, прогуливаясь по саду Тюильри, встретил одного из депутатов Собрания. Его зовут Робеспьер. Нет, мы говорим не о политике, а об убийстве мсье Морьеса.

— Увы, — говорю я. — Мне ничего не довелось заметить. Очень жаль.

— А Натали Планш вам знакома? — спрашивает депутат.

Я киваю. Моя поденщица. Ловкая тетка. Умудрялась делать уборку у всех солидных людей города. Я слышал, у нее даже был блокнот, куда она записывала дату и время визита.

— А Пьеретта Шабри? — продолжает он беседу.

— Да, я недавно видел ее в кафе, — отвечаю я. — Вдруг ей стало дурно, бедняжка!

Робеспьер задает мне еще несколько вопросов на тему, кого я подозреваю. Ох, Бог его знает. Никого! Именно это я ему и говорю.

— Вы мечтатель, не так ли? — вдруг спрашивает он.

Не знаю, какое это имеет отношение к делу.

— Можно сказать, — отвечаю я. — Скорее всего, я из тех, кому наш настоящий мир кажется жестоким и серым. Вот мы и создаем свои прекрасные миры. Но они у всех разные! Каждый видит свою утопию! Я надеюсь, мои романы помогут людям, повлияют на общество! Вот главная цель любого писателя. Я хочу, чтобы люди хотя бы попытались стать добрее.

— Вы видите счастье во всеобщем равенстве? — спрашивает Робеспьер.

— Не только, — отвечаю я. — Еще в гармонии и любви. Моя мечта, чтобы зло исчезло!

Он понимает меня. Я продолжаю:

— Увы, сейчас многие люди несут зло. Даже любовь не в силах победить их. Только смерть имеет власть над этими людьми. Рано или поздно они попадают в ее цепкие руки.

Я, Светлана, собираюсь на прием. Точнее на встречу. Слава богу, что придут простые люди. Не люблю сильно наряжаться. Пока молода, я могу себе позволить одеваться с небрежностью. Спустя годы придется за собой последить, если я не хочу раньше времени превратиться в старуху. Нет, я не из тех девушек, которым все равно, что надеть. Если честно, меня нельзя назвать одетой просто, но и нарядной тоже. Этого стиля сейчас придерживается большинство парижанок среднего достатка и выше. А вот некоторая небрежность мне присуща, но и это сейчас в моде.

Прием, если можно так выразится, проходит в загородном особняке рядом с лесом. Этот дом недавно приобрел один буржуа радикальных взглядов. Видно он приобрел дом недавно, так как в зале, где собралась компания, еще висит портрет покойного короля Людовика XV.

Мы с Полем под руку входим в зал. Теруань в ярко–красной амазонке нельзя не заметить. Похоже она и я — единственные женщины.

На нас с Полем, вернее на меня, устремлены все взгляды. Мне становится не по себе. Что они так смотрят? Неужели я страшнее Теруань? Костюм, вроде, почистила, туфли тоже, волосы причесала, убрала под шляпу. Может, им бежевый цвет костюма и шляпы не нравится? Хм, цвет, как цвет. Может, фасон не тот? Вроде бы все нормально, обычная мода наших дней, приталенный костюм, без украшений. Вот если бы я вырядилась а-ля Мария — Антуанетта и прическу бы в три фута сделала… А так, что им не нравится?

Вообще, что за компания? Хм… Общество буржуа, разбавленное несколькими «народными друзьями», именно эти «друзья» и задают тон встречи. Обычные приемы последних месяцев.

Мои размышления прерывает Теруань. Она вплотную подходит ко мне. Я могу поближе разглядеть ее лицо. Я смотрю в ее смеющиеся глаза. Меня посещает воспоминание об одном случае: Теруань прилюдно побила свою соперницу. Мне становится не по себе. Теруань стоит предо мной в своей любимой позе — поставив руки на бедра, широко расставив ноги.

— Я Анна Теруань де Мерикур! — произносит она гордо.

— А мне не страшно! — вырывается у меня идиотизм.

Теруань хохочет, запрокинув голову. Потом больно ударяет меня по плечу.

— А ты еще и шутишь, малая! — говорит она. — Поль о тебе много говорил!

— Очень приятно познакомиться, — улыбаюсь я.

Хорошо хоть юбка скрывает, как у меня дрожат колени.

— Знаешь, малая, — Теруань кладет мне руку на плечо, — я открываю дамский кружок. Это пока маленькое общество, потом я превращу его в клуб. Приглашаю и тебя. Ты ведь живое воплощение того, что женщина предназначена не только для того, чтобы стирать мужу кальсоны.

Как я поняла, это была шутка. Я принужденно смеюсь.

— Так вот, — продолжает Теруань. — Выступи с какой–нибудь интересной историей об убийстве. Дамочки будут в восторге.

Я соглашаюсь. Но не только от страха. Пусть тетки послушают о Робеспьере, пусть знают!

— Ну и славненько! — хлопает в ладоши Теруань. — Малая, жду тебя завтра в час дня. Адрес тут.

Она достает из декольте небольшую пачку листков, дает мне один из них. Это объявление об открытии кружка, такие листки обычно раздают прохожим. Теруань хочет еще что–то сказать, но ее зовут. Прибыл еще какой–то важный тип, мечтающий с ней познакомиться. В мыслях я желаю ему крепкого здоровья.

Я, Анна Теруань, просто поражена. Я не такой представляла Светлану в общении. Хм… она невольно вызвала у меня симпатию. Черт!

Как она мило болтает с Полем, как улыбается! Тут уж меня берет досада. Тип, шепчущий мне на ухо непристойности, усиливает мое раздражение. Сейчас я тебе устрою праздник, малая. Посмотрим, как ты начнешь возмущаться. Сыграем в игру.

Я достаю пистолет из–за пояса и целюсь в бокал, который держит девчонка.

Я, Светлана Лемус, беседую с Полем. Вдруг бокал в моей руке разлетается на осколки, я вскрикиваю. Брызги красного вина заливают мой бежевый костюм, я чувствую боль в пальцах, я порезалась об осколки разбитого стекла.

Я слышу смех. Это смеется Теруань. Я тоже начинаю смеяться, хотя мне хочется заплакать и убежать. Поль испуганно и удивлено смотрит, то на меня, то на нее.

— Как вы меня напугали! — смеясь, говорю я.

Я достаю платок и утираю пальцы.

— Как вы метко стреляете! Я так не умею! Да что там я! Не каждый гвардеец так умеет! — я рассыпаюсь в комплементах.

Теруань демонстративно сдувает дым с пистолета.

Платок я держу в руке, вроде бы удалось унять кровь. Надеюсь, никто не заметил. Порезы вроде бы не сильные. Я обматываю их платком и надеваю перчатки.

— Спасибо, малая, — говорит она. — Молодец, оценила шутку! Ты — наш человек! Это аристократки начинают возмущаться и скандалить, некоторые ревут, а ты молодец!

Я улыбаюсь, скандалить и реветь в этой ситуации — самоубийство! Я, конечно, имею дар выглядеть глупо, но не до такой же степени. Однако чутье мне подсказывает, проверку мне устроили не просто так. Я не нравлюсь Теруань, это очевидно. А она мне тоже. Какой–то ученый сказал: обстоятельства влияют на впечатления, которые складываются у нас. Если бы не обстоятельства, возможно, мы бы подружились.

Я, Анна Теруань, поражена. Светлана действительно тонкая штучка. Довольно умна, выдержала испытание. Ничего, у меня есть другой план. Ты проиграешь эту партию, проиграешь.

Посмотрим, как метко ты стреляешь.

Анна Теруань подходит ко мне, Светлане Лемус.

— Слушай, малая, — говорит она — Попробуй, может у тебя получится?

Она протягивает мне пистолет.

— Что вы! — улыбаясь, отказываюсь я. — Я могу кого–нибудь покалечить!

Гости с любопытством смотрят на нас.

— Нет, мишенью будет портрет короля Людовика XV — самого распутного короля всех времен и народов! — с хохотом заявляет Теруань.

Я, конечно, не роялистка, но стрелять в безвинного деда нашего короля Людовика XVI мне как–то не хочется. Но отказаться нельзя, компания подобралась довольно радикальная.

Я понимаю, единственное, что я могу сейчас сделать — здорово опозориться. Похоже, у меня это получится великолепно.

— Я не знаю, с какой стороны стреляет пистолет, — шучу я.

Гости хохочут, Теруань громче всех.

— Неприятный тип, — говорит Поль, кивая в сторону портрета.

Ему легко говорить, ведь этот король для него чужой. А мне тяжело, каким бы гадом он ни был, все–таки наш, родной.

— Чем тебе он не угодил? — спрашивает его один из гостей.

— Этот король отверг нашу императрицу Елизавету, когда ему прочили ее в невесты. Тогда она была юной царевной! — говорит Поль.

— Ей повезло! С Луи Развратным ей никогда бы не стать великой правительницей, — отмечает Теруань. — От таких типов, нам, женщинам, одни страдания!

Тут, пожалуй, она права.

— Ну же, стреляй! — приказывает Теруань.

Я смотрю ей в глаза и вижу вызов. Она видит во мне соперницу. У меня нет выбора.

— Думаыю, мадемуазель Лемус не стоит сейчас заниматься стрельбой, — говорит Поль.

Он протягивает руку, чтобы забрать у меня оружие.

— Поль, все хорошо, — улыбаясь, говорю я.

Я беру пистолет (тяжеленная штуковина) в обе руки, направляю его на портрет. Жаль, что у меня не четыре руки, я бы заткнула уши. В этом момент я хочу стать индийской богиней Кали. Зажмурившись, я спускаю курки. Сильная отдача больно ударяет по запястьям, я вскрикиваю. Запах пороха вызывает у меня кашель. От боли я роняю пистолет и опускаюсь на колени, прижимая руки к груди. Из моих глаз текут слезы.

Поль поддерживает меня за плечи.

— Молодец, малая, попала! — кричит Теруань. — Прямо в нос! Жаль, что тут нет портрета Луи XV в полный рост. Ха!

Все хохочут над ее шуткой… Начинают поздравлять меня… Они замечают, что мне плохо. Спрашивают, как я? Я улыбаюсь, говорю, что все хорошо.

Поль опускается рядом со мной на колени и берет меня за руки. Проверяет, нет ли перелома. Нет, все нормально. Но нужно сделать повязку. Поль снимает свой белый галстук, делает мне из него повязки на запястья. Я смотрю ему в глаза и вижу жалость. Мне стыдно, что я доставляю столько хлопот. Он, наверно, в душе проклинает меня.

Я встаю на ноги. Постепенно ко мне возвращается способность мыслить. Я ничего не понимаю. Я не могла попасть, не могла! Я направила пистолет куда–то вверх, я попала бы куда угодно, но не в портрет.

Я смотрю на Поля, он хвалит меня. Я улыбаюсь ему, принимая комплимент. Он отводит взгляд. Что–то тут не так. Я обращаю внимание, что некоторые пуговицы его сюртука расстегнуты. Ясно, он достал пистолет из внутреннего кармана и выстрелил.

Все уже забыли обо мне, и я могу задать Полю вопрос:

— Это ты стрелял?

Он опускает глаза:

— Нет… почему ты так решила…

Я указываю на пуговицы сюртука. Поль виновато улыбается:

— Я не хотел тебе говорить… чтобы не расстраивать…

— Пустяки, я и в слона не попаду, — говорю я. — Спасибо, ты меня выручил. Ты великолепный стрелок! Всегда носишь пистолет под сюртуком?

— Да, так спокойнее, — говорит он. — Спасибо за похвалу… просто тут очень близкое расстояние…

— Не скромничай, — улыбаюсь я. — Для меня и это даль далекая.

Мне ужасно стыдно. Так я и знала, он меня серьезно не воспринимает. Сразу понял, что я мазила. Но он молодец, помог мне. Хотя перед ним я все же опозорилась, обидно! Он смотрит на меня как на фарфоровую дурочку!

Ясно, Теруань это подстроила нарочно, она хотела, чтобы я села в лужу. Интересно, что бы она сказала, узнав о поступке Поля?

— А твоя проницательность достойна Робеспьера! — восклицает Поль. — Тебе надо быть сыщиком!

— Спасибо, но ты мне льстишь, — говорю я.

Нас прерывает голос Теруань:

— Что–то мне стало скучно! Предлагаю покинуть этот склеп и устроить охоту! Все желающие могут поехать! Трусы и лентяи пусть идут домой!

Хоть я и люблю лошадей… просто погладить… Признаюсь честно, охоту я ненавижу, мне жаль зверюшек. Но мне не хочется, чтобы Поль считал мне трусихой, а уж тем более лентяйкой. Я соглашаюсь. Однако, сославшись на боль в запястьях, говорю, что поеду медленно.

— Не кисни, малая, — говорит мне Теруань.

Я оборачиваюсь, смотрю в ее глаза и вижу… на этот раз сочувствие и даже просьбу простить… Теруань мне улыбается.

Я Анна Теруань, понимаю, что эта партия проиграна. Именно слабость девчонки, которую я хотела сделать объектом насмешек, помогла ей. Нет, не только слабость, а природная доброта, вежливость. Вряд ли бы ее пожалели, начни она скандалить.

В тот момент, когда девчонка падала от боли, я померкла для всех. Все устремились к ней. Она была центром внимания, все хотели ее утешить. А Поль особенно! Как он суетился вокруг нее! Никогда не забуду его укоризненный взгляд, брошенный мне. Но самое странное, что и мне было ее жаль. У меня было такое чувство, что я обидела беззащитного ребенка.

Я хотела унизить ее, а унизила себя. Я унизила себя перед Полем, Светланой, всей компанией, даже себе я кажусь униженной.

Я провалилась с треском. Увы, я всегда действую по первому впечатлению, иду за первой мыслью, поддаюсь чувствам и никогда не думаю о последствиях. А потом всегда стыдно и обидно, что сделанного не исправишь.

Я, Поль, сгораю от стыда! Если бы я знал, что подберется такая компания. Светик слишком хрупка для подобных развлечений и сборищ.

Извиняться поздно. А с Анной я поговорю, ее шутки не подходят для такой девушки как Светлана. Удивительно, что Светик не возмущалась, не ругала меня за то, что я привел ее сюда, не ушла оскорбленной. Хотя это было бы вполне оправданным, я бы не обиделся.

Меня опять поразила женственность Светик. Когда она падала на колени от боли, мое сердце разрывалось от жалости. О, какое удовольствие подхватить ее, оказать помощь, а потом услышать благодарность. Вся компания тоже сочувствовала ей, глупые мужланы! Я знал, что будет больно, я пытался остановить ее… Почему она выстрелила? Она боялась… Бедняжка.

Жаль, что она узнала о моей помощи. Как она проницательна, я поражаюсь! А ее благодарность! Большинство девиц просто бы фыркнули, дескать я бы и сама смогла.

Я хочу стать ее покровителем, рыцарем. Это нежное, хрупкое существо надо беречь, охранять. Сейчас в Париже неспокойно, такую девушку каждый может обидеть.

Бедная девочка. Я видел, с каким трудом ей удалось сохранить самообладание. Но она выдержала! Как мне хотелось ее поцеловать!

Мы поедем на охоту. Светлана волнуется, но я буду рядом, я ей помогу.

Я, Светлана, меньше всего сейчас хочу на охоту. Верхом я не ездила несколько лет.

К тому же мои умения оставляют желать лучшего. Мысль, как я буду править лошадью с болью в запястьях, меня очень интересует.

Я прошу самую смирную лошадь и постарше. На меня все поглядывают с улыбкой. Мне очень стыдно. Но от пони я бы не отказалась.

Поль помогает мне сесть на лошадь. Он берет меня двумя руками за талию и легко сажает в седло. М-да, сильный парень. Я опять чувствую себя неуклюжей коровой. Все мои попытки забраться самой были смеху подобны. На нас смотрит вся компания. Наверное, в душе они помирают со смеху.

Теруань же, в отличие от меня, мгновенно прыгает в седло, по–гвардейски на крупного «боевого» коня.

Я же, как идиотка из богословской школы, сижу, свесив ноги с одной стороны. Иначе сесть я боюсь. Лошадь у меня, действительно, смирная, но очень нетерпеливая, хочет скорее начать путь. Я не могу с ней справиться. Полю приходится держать ее за поводья, что очень неудобно, сидя верхом на другой лошади. Мне становится не по себе. Лучше бы я пошла домой.

— Поль, мы с тобой как всегда умчимся вперед? — спрашивает Теруань. — Мы первые догоним кабана!

— Нет, прости, — говорит он. — Я буду сопровождать Светлану, мне бы не хотелось оставлять ее одну.

— Все с тобой ясно! — хохочет Теруань. — Береги свою Дульсинею!

— Кабана? — спрашиваю я, немного заикаясь.

Мне становиться дурно. Спасибо, Поль, не бросил. Ох, похоже, я испортила ему всю охоту!

— Сейчас самое время для кабана, — поясняет она.

Я мысленно читаю «Отче наш» и «Аве Мария», мы трогаемся в путь. Держать поводья я еще могу, а вот править нет, больно. Это за меня делает Поль. Мне очень стыдно.

С меня можно писать картину: «корова на лошади». На меня все смотрят, улыбаются. Еще бы им не улыбаться, такой комедии они еще не видели. Хорошо бы сейчас провалиться сквозь землю.

Я, Поль, ничего не понимаю. Раньше меня раздражала беспомощность дамочек. Дескать, мсье, вы что не видите — мне нужна помощь! Одна и та же музыка от Петербурга до Парижа. А слабость Светик мне нравится. Потому что она искренна, ей действительно нужна поддержка. Светик даже не просит о помощи! Это так трогательно. А я, как истинный рыцарь, должен сам угадывать, когда ей нужно помочь.

Как приятно было усадить ее на лошадь. Светик легка, как пух, а талия у нее такая тонкая. В этот момент мне все гости завидовали.

Еще раз поражаюсь ее благодарности, ради милой улыбки и добрых слов я готов на все!

Зачем я все это делаю? Зачем я так веду себя? Может, потому, что мне 17 лет? Нет, я вижу, какими глазами смотрят на Светик мсье и постарше!

Ради хорошей, доброй благодарной девушки каждый незаурядный мужчина готов стать рыцарем.

Я помог ей справиться с лошадью. Сейчас мы едем, я помогаю Светлане править, у нее болят руки. Она очень благодарна мне. Я рад, что могу ей помочь. На нее все смотрят с улыбкой, любуются. Светлана в бежевом костюме идеально смотрится верхом! Нет, она не амазонка! Светик — античная богиня, юная стройная Геба, решившая прокатиться верхом. Вот сюжет для картины. Я чувствую зависть других гостей, мне даже становится немного страшно, но настоящий рыцарь должен быть готов ко встречи с соперником.

Я, Светлана, наконец, возвращаюсь домой. Я очень устала и чувствую себя разбитой. Поль сопровождает меня. Я совсем его замучила! Вот мы у двери моего дома. Ура! Тут я с ужасом понимаю, что не могу открыть дверь ключом. Мне больно. Поль помогает мне. М-да… Теруань ему таких проблем не создает.

Мы входим в дом. Я ужасно голодна. Надо разогреть ужин. Поль, наверное, тоже проголодался. Я предлагаю ему поужинать со мной.

— Но твои руки! — восклицает Поль.

— Да, — вспоминаю я.

— Можно поужинать в ближайшем кафе, их тут много, — предлагает Поль.

Я так устала, что у меня нет сил идти в кафе, лучше остаться голодной.

Поль это видит и предлагает сам разогреть ужин. Это уже слишком. Нет, я не хочу, чтобы он окончательно меня возненавидел.

— Спасибо, — благодарю я. — Ты сегодня и так много для меня сделал.

Ко мне приходит идея. У нашего дома всегда допоздна болтают кухарки, лавочницы, торговки. Я спускаюсь к ним и прошу одну из женщин принести мне поесть, за плату, разумеется. Иногда я так поступаю. Будьте уверены, через пятнадцать минут заказ будет выполнен.

Так и сейчас. Не прошло и пятнадцати минут, как мне приносят отличный паштет, горячие булочки и шоколад. За посудой обещали зайти утром. Это, конечно, хорошо, но часто их услугами пользоваться нельзя. Они быстро начинают поднимать цену.

Поль принимает поднос и расплачивается. Мне стыдно, но спорить нельзя. К счастью, много с него не взяли. Новый человек, к тому же иностранец.

Я, маркиз Лафайет, как обычно, провожу вечер в кругу семьи. Мне докладывают о визите герцога Орлеанского.

— Извини, Адриена, — говорю я супруге. — Думаю, беседа с герцогом будет недолгой.

Супруга кивает. Она уже привыкла. Мне очень совестно перед Адриеной и детьми, я уделяю им так мало времени.

Герцог Орлеанский настроен весьма решительно. Наверняка недавно беседовал с Мирабо.

— Я принял решение остаться во Франции, — говорит герцог.

Так я и думал. Ничего, я смогу его переубедить. Нужно быть резче.

— Ваше право, герцог, — говорю я. — А вы не боитесь разоблачений?

— Маркиз, не надо лжи! — восклицает Орлеанский. — Ваша цель устранить меня очевидна! Похоже, вы пренебрегли своим благородством и опустились до интриг.

— Я бы попросил вас оставить беспочвенные обвинения, — спокойно говорю я. — Похоже, мне придется все сказать вам на прямоту…

— Сделайте одолжение! — усмехается герцог.

— С удовольствием, — киваю я. — Ведь вы — главный подозреваемый в организации мятежа. Меня терзают мысли, что подозрения вполне обоснованы. Как вам известно, я взял на себя ответственность за охрану Их Величеств…

Пыл герцога быстро остывает.

— Черт с вами, — говорит он. — На днях я отправляюсь в Лондон. У меня есть дипломатическая миссия. В Лондоне я постараюсь раскрыть организаторов беспорядков.

— Никто в них не был заинтересован больше, чем вы, — сурово говорю я, — и никто другой не скомпрометировал себя в них больше вас. Если бы у меня были веские доказательства вашей причастности, я уже приказал бы арестовать вас.

Я тверд и непоколебим. Орлеанский напуган. Теперь его не переубедит даже Мирабо.

 

12 ОКТЯБРЯ, понедельник

Я, Светлана Лемус, встала рано. Боль в запястьях вроде бы утихла. Пытаюсь писать, бесполезно, рука быстро устает и начинает болеть. Что ж, повод отдохнуть. Интересно, как я объясню это Максу. Хм… у него много дел. Вряд ли мы сегодня увидимся.

В дверь стучат. Наверно, за посудой. Я открываю и вижу… Анну Теруань.

— Проходите, — говорю я.

А у самой дрожат колени. Она мне улыбается, явно настроена дружелюбно. В руках у нее небольшая коробка.

— Привет! — говорит Теруань. — Я пришла тебя проведать. Руки не болят?

Удивительно, такая забота, как будто не она виновница моих страданий.

— Все хорошо, — говорю я. — Очень рада вас видеть!

— Взаимно, — кивает она. — А это тебе, сладкоежка!

Она протягивает мне коробку, а там два пирожных. Я удивлена, начинаю ее благодарить.

Теруань виновато смотрит на меня.

— Прости, — говорит она. — Я была не права. Это подарок в знак примирения.

Ее слова звучат искренне. Я знаю, такие люди не могут притворяться. Я улыбаюсь.

— Я не сержусь на вас, — говорю я.

— Хорошо, — она легонько хлопает меня по плечу. — Я рада.

— Вам чай, кофе? — спохватываюсь я.

— Нет, я уже ухожу, — говорит Теруань. — Еще раз извини. Не забудь про мой дамский кружок.

Она уходит. Я принимаюсь за пирожные. Они очень хороши. Я быстро простила Теруань. Удивительно, как легко она остывает.

Я мэр Байи. Мне доложили о визите одного из депутатов собрания. Этот человек давно записался ко мне на прием. Он хочет, чтобы я помог ему в расследовании убийства. Говорят, Морьес был отравлен. Охотно верю. У него было много врагов, и я в том числе. Ловко он вычислил, что при помощи долга я покрыл растрату в городской казне. Да, долг я ему вернул, но алчный Морьес захотел получить больше. Он попросил у меня еще денег за молчание. Если узнают, что я промышлял подобными делишками, мне несдобровать. Но у меня не было такой суммы. А Морьес из тех, кто выполняет свои обещания. Хотя… мне кажется, что виной всему не деньги, а его желание, чтобы я оставил пост мэра. Уверен, компания дельцов уже подыскала более угодного для себя кандидата.

Входит депутат. Мсье как его там… Робе… неважно! А он набирает популярность в народе, и чихать ему на мнение Собрания… Я смотрю на него. Тоже из тех, кто полагается только на свой ум. Уважаю таких!

— Что вам угодно узнать? — спрашиваю я.

— Мсье, благодарю, что согласились побеседовать со мной, — кланяется он. — Я смел надеяться, вдруг вы что–то заметили в тот вечер…

Да, я наблюдателен. Тут он прав. Однако ничего я не заметил, увы.

— Вынужден вас разочаровать, — говорю я.

— А вам знакома Натали Планш? — спрашивает он. — Это поденщица…

Я зову моего секретаря. Спрашиваю о приходящей прислуге. Да, Натали Планш была нашей поденщицей.

— Вы кого–нибудь подозреваете? — задает гость новый вопрос.

Мне тут же хочется навешать подозрения на всех подряд, но здравый смысл удерживает меня. Наверняка этот депутат подозревает и меня! Нужно быть осторожным.

— Нет, я никого не подозреваю, — говорю я. — Не стоит говорить о том, чего не знаешь.

— Полностью с вами согласен, — говорит он. — А вы знаете мадемуазель Шабри?

— Знакомое имя… Да, девочка, которая была представлена королю, — отвечаю я. — Она и ее попутчицы принесла в Париж радостную весть. Я встречал их.

Такую дамочку не забудешь. Она рассказывала о походе, о дворце, потом перешла на смерть поденщицы… говорила о том, что знает, что Морьеса хотят убить. Очень переживала за это. У меня создалось впечатление, что девица слишком много знает… М-да…

На этом наша беседа с мсье депутатом заканчивается. Интересный человек. Именно его мне стоит опасаться. Может, в скором времени он станет моим главным врагом.

Я, Светлана Лемус, и Анна Теруань возвращаемся после встречи в ее дамском кружке. М-да… прием был своеобразный. Удивляюсь, как меня не напоили… а скольких трудов мне стоило отказаться от сигары…

Я смотрю на Теруань. Она явно слишком много выпила. Думаю, мужья женщин, которые ходят в общество Анны, ее ненавидят. Посудите сами, в доме есть нечего, дети школу прогуливают, кругом беспорядок, бедолага муж возвращается в этот кавардак после тяжелого рабочего дня, а его встречает пьяная жена и начинает втолковывать про свои права. Я, конечно, против того, чтобы запереть женщин на кухне, но ведь и совесть надо иметь!

Я иду вместе с Теруань. Она навеселе. Мы подходим к какой–то лавке. Анна смеется.

— Это лавка одного злостного спекулянта! Сейчас я ему подпорчу! — говорит она, доставая пистолет.

— Нет! — кричу я. — Так же нельзя!

Теруань оборачивается ко мне. В ее глазах мелькает злость.

— Как ты смеешь мне указывать!? — кричит она.

Я поднимаю руки, чтобы укрыться от удара. Я чувствую острую боль в скуле. Я падаю на бок. Она ударила меня. Мне требуется около минуты, чтобы придти в себя. Я сижу около витрины, потирая щеку. Из глаз текут слезы. Я поднимаюсь на ноги. Теруань, слава Богу, ушла. Я отряхиваю перепачканную юбку, бесполезно. Уже темнеет. Надо идти домой, к счастью близко.

 

13 ОКТЯБРЯ, вторник

Утро. Я, Светлана, подхожу к зеркалу. Небольшой кровоподтек на щеке все же заметен. Я тщательно пудрюсь, теперь не видно. Боль в руках окончательно утихла, но повязки я решила пока не снимать. Длинные рукава скрывают их, думаю, Макс не заметит… Макс! Чуть не забыла! На сегодня Макс назначил мне встречу в кафе де Фуа. Я с ужасом думаю, что туда наверняка заглянет Теруань! Ладно, Макс меня в обиду не даст.

Я быстро собираюсь, бегу в кафе, нехорошо опаздывать. Макс уже ждет.

— Привет! Мы не виделись целую вечность! — восклицаю я. — Как дела?

Он приветливо здоровается со мной. Все это время мой друг был очень занят, но не забыл про расследование. Ему есть, что рассказать.

Я, Макс Робеспьер рассказываю Светик, что мне удалось узнать. Начинаю я с Бланки Легран и Мирабо. Именно он волнует меня больше всего.

— Выходит, все не так просто, — говорит ребенок. — Мирабо под подозрением!

— Да, ты права, — киваю я. — Рано вычеркивать графа Мирабо из списка подозреваемых. Морьес знал о его связях с двором и шантажировал. Мне говорили, он очень любил деньги.

— А как ты догадался о шантаже? — интересуется она.

Я с радостью перехожу к пояснениям:

— Ну, во–первых, мне показалось странным, почему Морьес рискнул одолжить деньги Сенару, ведь он, как опытный кредитор, знал — такой человек не сможет вернуть долг. Потом эта фраза мадемуазель Легран: «Я так много для него сделала!» Как она могла помочь Сенару? Легран была агентом Мирабо. Она попыталась утаить это от меня, но волнение скрыть не смогла. Тогда она любила Ива Сенара и решила ему помочь. Бланка смогла уговорить Морьеса дать ему денег, но только в долг. Легран обменяла заем на тайну Мирабо.

— Она очень рисковала! — восклицает Светик.

— Да, это так. Но она была влюблена, — говорю я.

— Надо было Легран поторговаться, может, Морьес дал бы ей деньги безвозмездно, — предполагает она.

— Она могла бы этого добиться, — говорю я, — но, увы, мадемуазель Легран не обладает острым умом. Куда ей тягаться с хитрым дельцом Морьесом.

— Похоже, ты исключил эту женщину из списка, — интересуется Светик.

— Никак нет, — заверяю я. — Наоборот, я подозреваю ее еще больше. Может, Морьес решил доложить Мирабо, что это она все ему рассказала, тогда у Легран не было другого выбора. Если бы Морьес выдал Легран, ей бы не поздоровилось. В таких делах подобных выходок не прощают.

Светик кивает.

— А как Камилл? — спрашивает она. — Он так же намерен продолжать расследование?

— Нет, — смеюсь я. — Ему это дело ему уже наскучило, как старая игрушка. У Камилла одна идея быстро сменяет другую, он нашел себе какое–то новое занятие.

— Это на него похоже, — улыбается Светик.

Я, Светлана Лемус, и мой друг Макс сидим за столиком в кафе де Фуа. К нам подходит… Теруань, я борюсь с желанием залезть под стол. Она улыбается:

— Я могу похитить Светик на минутку? Светик, прости, что отрываю тебя.

Я соглашаюсь. Раз уж рядом Макс, она меня бить не будет. Мы отходим к окну.

— Прости меня, — говорит Теруань.

Ее голос звучит искренне. Ей действительно совестно за содеянное. Что мне остается делать? Я давно ее простила.

— Надеюсь, ты никому не рассказала? — спрашивает она.

Я улавливаю волнение.

— Нет, — говорю я. — Ябедничать не в моих правилах.

Хм… мне кажется, что она боится, что об этом случае узнает Поль.

Мы приятельски прощаемся.

Странная эта Теруань. Не понимаю, что я ей сделала? Почему свои вспышки гнева она направляет на меня! Нет, я не злюсь не Анну, я просто хочу быть от нее подальше и никогда не оставаться с ней наедине. Иначе, она меня покалечит. Как знать, может, именно эту цель она преследует. Тогда зачем извиняется? Для очистки совести? Ходят же люди на исповедь к священникам. Аналогичный случай.

Нет, она действительно раскаивается. Это видно по глазам.

Я возвращаюсь за стол.

— Она тебя ударила, а теперь извиняется, — говорит Макс. — Так же, как в случае со стрельбой.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

Нет, я не удивляюсь. От Макса ничего не скроешь.

— Ты сегодня напудрилась, это впервые. А то, что ты стреляла, видно было по запястьям. Я знал, накануне ты была в компании с Теруань. Кто же еще мог заставить тебя выстрелить. Это не важно. Я же дал тебе совет держаться от нее подальше!

— Я бы рада! — вздыхаю я. — Но она везде!

— М-да, верно. Просто старайся поменьше попадаться ей на глаза. Да, Теруань не подлая. Она эмоционально неуравновешенна и не может контролировать себя. Потом, конечно, ей становится стыдно, но какое это имеет значение, когда дело сделано.

Я с ним согласна.

— Но почему она вела себя так? — спрашиваю я. — Что я ей сделала?

— Светик, ты тут совершенно не при чем, — поясняет Макс. — Она злится, что у нее нет твоих добродетелей. Она грызет себя.

— Моих добродетелей? Но ведь у нее и так полно качеств, делающих ее героиней! — восклицаю я.

— Обычно люди хотят все и сразу, — Макс разводит руками. — Особенно женщины.

— Верно, — соглашаюсь я. — Даже я этим грешу, но я хотя бы на людей не кидаюсь. Ладно, не будем об этом. Как насчет других подозреваемых? Байи, например.

— Сдается мне, что он взял в долг, дабы покрыть растрату в городской казне, — предполагает Макс. — Морьес догадался об этом и шантажировал.

— Опять шантаж! — восклицаю я.

М-да. Вот это делец. Своего не упустит.

— А Ретиф? — спрашиваю я. — Кажется, он тоже вернул долг.

— Верно, — говорит Макс, — но он очень своеобразный человек. Меня удивило рассуждение Ретифа о зле и смерти. Бог знает, какой смысл он вложил в эти слова.

Мне становится страшно.

— Ну, мне пора, — грустно говорит Макс. — Жаль покидать такую милую собеседницу.

Я, Максимильен Робеспьер, прощаюсь со Светик. У меня на сегодня много дел. А с убийством… Мне придется, пользуясь этими ничтожными фактами разгадать тайну… Я погружаюсь в размышления. Я вспоминаю слова подозреваемых, предметы, сопоставляю мотивы. Постепенно ко мне приходит долгожданная догадка. Так бывает всегда, когда человек долго размышляет над одним вопросом. Ответ приходит как бы сам собой.

— Как все просто! — восклицаю я.

Я, Светлана Лемус, возвращаюсь домой. Сегодня мы с Полем идем на очередной прием. М-да, это в последний раз! Все! Чувствую, эти приемы меня доконают.

Мне еще надо переписать статьи, я должна успеть до вечера, ведь после буду очень уставшей.

Недомогание дает о себе знать. Нельзя сразу после болезни брать от жизни все. Я выпиваю горький порошок. Как не хочется работать! Я решаю просмотреть газеты. Вообще–то я терпеть не могу газеты, но сейчас чтение газет необходимо. Обычно я просматриваю только заголовки. Так я решаю поступить и в этот раз.

Я листаю газету. Натыкаюсь на жирный заголовок: «Теруань атакует иностранцев», автор некий мсье Сюло. Мои руки холодеют, сердце стучит. Я отбрасываю газету. Хожу по комнате. Не могу удержаться и вновь принимаюсь за чтение. Сюло пишет об отношениях Поля и Теруань, прямо, уверенно, без намеков. Тут есть и про меня. Писака говорит, что я по неопытности своей связалась с Очером. Далее идут предположения, что, возможно, я ему нравилась, но соблазнительная амазонка победила невинную Гебу. Теперь Поль Очер готов на все ради любовницы. Далее намек… уж не в корыстных ли целях он встречается со мной?..

В общем, Сюло выставил меня наивной идиоткой, Поля лопухом, которого окрутила развратница, а Теруань коварной соблазнительницей — хищницей.

Я откладываю газету. Ни о какой работе не может быть и речи. Нет, дело не в том, что он выбрал Теруань. Самое страшное, что он меня использовал. Да, как я сразу не догадалась! Теруань — подозреваемая в убийстве. Макс расследует убийство, я — друг Макса, я все знаю. Да, Поль видится со мной, чтобы узнать про расследование. Понятно, почему он слушает мои россказни! А я — дура — вообразила невесть что!

Мне остается только плакать, уткнувшись лицом в подушку.

Я, Светлана Лемус, вхожу в зал. Поль сопровождает меня, он явно взволнован. Я стараюсь не показать своих расстроенных чувств. Слишком много чести. Я твердо решила — это наша последняя встреча. Потом я буду ссылаться на дела, как–нибудь выкручусь. Нет, я не испытываю ревности, только горькую обиду. Мне воткнули нож в спину.

Представление начинается не очень весело. Точнее, со скандала. Теруань выясняет отношение со своим спутником.

Мсье что–то говорит Теруань, вернее, кричит. Я слышу только набор обидных слов. Она тоже не остается в долгу. Теруань выхватывает пистолет из–за пояса. У меня появляется нехорошее предчувствие. Я пытаюсь сообразить, что делать, но не могу.

— Ты не выстрелишь, — смеется человек. — Не выстрелишь. Ты можешь только хвастать! Трусиха!

Раздается выстрел. Мсье хватается за плечо и садится на пол. В зале воцаряется молчание, которое нарушает крик потерпевшего:

— Арестуйте ее! Она хотела меня убить!

Среди гостей оказался доктор, он перевязывает мсье рану.

— Это не я вас ранила! — кричит Теруань. — Не я! Я целилась в сторону! Я еще ни разу в жизни не промазала!

Вдруг ко мне приходит догадка. Так всегда бывает. Из самых глубин памяти всплывает нужная мысль. Я медленно иду к стене, смотря в пол. Потом внимательно осматриваю картинную раму, саму стену. О, чудо! Я нахожу, что искала! В стене застряла пуля.

Я слышу голос:

— Мадемуазель Теруань вы арестованы по обвинению в покушении на жизнь человека!

— Нет! — кричу я изо всех сил. — Нет!

Все взгляды теперь устремлены на меня.

— Вот пуля Теруань! Вот! Это не Теруань ранила мсье! Вот ее пуля! Вот!

Я кричу, срываюсь на хрип. Полицейский подходит к стене.

— Не надо волноваться, мадемуазель, — говорит он мне. — Успокойтесь.

Он достает пулю.

— Еще теплая, — замечает он.

Потом он идет к Теруань. Что–то прикидывает. Потом к раненому. Я волнуюсь, не знаю почему. Она же моя соперница, которую я терпеть не могу! Почему я волнуюсь за исход этого дела!?

— Вы правы, — говорит полицейский. — Мсье был ранен не мадемуазель Теруань.

— Но она стреляла в меня! — возмущается раненый мсье.

— Я стреляла в сторону, чтобы ты заткнулся! — кричит она. — Если бы не девочка, то меня бы упекли в тюрьму по твоей милости! Кретин!

— Но кто же тогда хотел меня убить? — спрашивает мсье.

— Преступник уже исчез, — грустно говорит полицейский, — пока мы тут разбирались.

Я тяжело опускаюсь на стул. Все это отняло у меня много сил. Я ставлю локти на колени, обхватываю голову руками.

Ко мне подходит Теруань. Я испуганно поднимаюсь. Она пожимает мне руку, обнимает меня!

— Спасибо тебе, — говорит Анна. — Ты спасла меня. Возможно, ты спасла мне жизнь. У меня много врагов, они смогли бы добиться, чтобы меня вздернули качаться на веревочке. Я тебе обязана по гроб жизни!

— Не стоит благодарности, — устало, но добродушно говорю я.

— Слушайте все! — продолжает Теруань. — Отныне я беру Светлану под свое покровительство. Всякий, кто ее обидит, будет иметь дело со мной. Понятно?

Все молчат. Наверно, поняли. Такая дама свое слово сдержит.

— Продолжаем веселье! — произносит она.

— Простите, можно я пойду? — робко прошу я.

Анна прощается со мной по–дружески, я улыбаюсь усталой улыбкой. Поль идет со мной. Он хочет проводить меня до дома. Мы садимся в экипаж.

— Какая ты умница! — восклицает он. — Ты настоящий сыщик! Достойная ученица своего учителя!

— Это не моя идея, — сознаюсь я. — Просто я вспомнила, как стреляла в портрет Луи XV, ты тогда мне помог. Мне не пришлось ничего придумывать. Самое трудно было обратить на себя внимание, я боялась, что меня не станут слушать.

— Но кто хотел его убить? — задумывается Поль.

Я пожимаю плечами:

— Надо спросить Макса, он может догадаться. Знаешь, тут что–то странно. Сама не понимаю. Думаю, только Макс сможет разобраться.

Мы приехали. Поль помогает мне выйти из экипажа. Все это время меня терзают мысли о газетной статье и мрачная догадка. Неужели Поль меня использует?

Наконец–то дома! Я плюхаюсь на диван. Мне хочется, чтобы Поль ушел. Нужно переписать на чистовик статьи для газеты. К тому же я очень устала и не могу сдержаться, чтобы не задать ему неприятный вопрос. Я задаю…

— Давай поговорим начистоту, — говорю я. — Ты видишься со мной, чтобы узнать как идет расследование убийства мсье Морьеса? Ты стараешься для своей подружки Теруань?

Мой голос звучит спокойно и устало.

— Нет! — восклицает Поль. — Нет!

— Я устала и не могу спорить, — говорю я.

— Я тоже не буду спорить! — произносит он.

Поль подходит к книжной полке берет Библию, православную Библию, подаренную мне бабушкой.

— Перед лицом Господа я заявляю, что я никогда не ставил цели узнать о ходе расследования, чтобы донести эти сведения до мадемуазель Теруань. Я никогда не использовал присутствующую здесь Светлану Лемус. Если я лгу, пусть Господь покарает меня!

Я понимаю, он не лжет. Поль истинный христианин. Я чувствую, из моих глаз текут слезу. Я опять веду себя как дура!

— Прости, — говорю я.

Он обнимает меня. Его взгляд падает на газету.

— Эта мерзость навела тебя на подобные мысли, — говорит Поль. — Никогда не доверяй злым сплетникам.

Он рвет газету. Я чувствую, мне становится легче.

— Имея такие подозрения, ты спасала Теруань! — восклицает он. — Ты ангел!

— Просто не хотелось быть свиньей, — говорю я. — Прости мою глупость. Я наговорила тебе гадостей.

Поль берет меня за подбородок и смотрит в глаза.

— Ты просто устала, нельзя после болезни так утомляться. Тебе надо отдохнуть, — говорит он.

— Мне нужно переписать статьи, — вздыхаю я.

— Это я сделаю, — говорит Поль. — Я понимаю твой почерк. Пойди, вздремни.

Я благодарю его. Помощь мне необходима. Я иду в комнату. Слава Богу, что все сложилось хорошо. Нет, я не святая. Я хотела помочь Теруань только ради себя. Иначе бы меня всю жизнь мучила совесть, а мне этого не хотелось.

А Поль? Мадлен была права. Это всего лишь детская влюбленность. Он просто мне нравится, и все. Я сама себе придумала любовь, размечталась. Как глупо!

 

14 ОКТЯБРЯ, среда

Я, Тереза Морьес, вновь принимаю у себя мсье Робеспьера.

— Вы хотели о чем–то поговорить со мной? — приветливо говорю я.

— Да, — отвечает он. — Я хочу поговорить с вами о том, как вы убили своего мужа.

Эта новость не шокирует меня. Я спокойна. Меня интересует только одно — как он догадался?

— Я вас слушаю, — невозмутимо говорю я.

— Вы подсыпали яд ему в табакерку, — поясняет депутат. — Ваш муж каждый раз, нюхая табак, принимал яд.

— Почему вы так решили? — все так же спокойно спрашиваю я.

Робеспьер начинает рассказ:

— Хорошо. Начнем с табакерки. Ваш муж любил нюхать табак, поэтому он держал на столе табакерку. Мне показалось странным то, что табакерка пустовала. Это вы высыпали табак, когда узнали, что мадемуазель Планш отравилась. Вам не хотелось, чтобы погиб еще кто–то. В смерти Планш вы не виноваты, просто она имела привычку все тащить по мелочам, в том числе отсыпать себе табак, который жевала. Так Планш поступила и на этот раз. Она умерла раньше вашего мужа, или потому, что жевала табак и приняла большую дозу яда, или потому что отсыпала верхний слой.

— Но почему вы подозреваете именно меня? — хладнокровно спрашиваю я.

Я держу себя так, будто речь идет не обо мне.

— Вы правы, — кивает депутат. — Яд в табак могли насыпать гости. Но мадемуазель Планш приходила к вам до ужина, а симптомы ее отравления были такими же, как и у вашего мужа. Значит, они приняли один и тот же яд. К тому же только кто–то из домочадцев мог потом опустошить табакерку. Оставались двое: вы и кузен вашего мужа. Но этот человек не способен продумать сложный план убийства, он вообще не любит думать. Другое дело вы, умная, честолюбивая женщина.

— Спасибо за комплимент, — благодарю я. — Хм… а как же слова Планш? Она говорила, что моего мужа хотят убить должники.

Этот вопрос меня давно занимает. Откуда поденщица это узнала?

— Знакомые Планш говорили, что она всегда лгала, — поясняет Робеспьер. — Слова о должниках–убийцах тоже оказались ложью, которая сильно запутала дело.

Этот человек меня восхищает. Великолепная логика!

— Вашему уму можно только позавидовать! — говорю я. — Только зачем мне убивать мужа?

— Из ревности, — говорит Робеспьер. — Он вам изменял, а ваша гордость и честолюбие не позволили вам смириться с этим.

— Ох, ревность, конечно, — страшное дело, — киваю я. — Но сразу убивать… Почему вы так решили?

Депутат колеблется.

— Я не хотел говорить это, мадам… Ведь вы умираете, не так ли? — несмело произносит он.

Я вздрагиваю.

— Это ваше? — спрашивает Робеспьер, протягивая мне окровавленный платок. — Я сразу заподозрил, что вы больны: сильная бледность, постоянный блеск в глазах. Я хорошо помню признаки чахотки. Ею болела моя младшая сестра Анриетта. Именно состоянием вашего здоровья обеспокоен доктор Друо. Помню, кузен вашего мужа сказал: «Он интересуется ее здоровьем чрезмерно, будто она должна умереть». Именно ради вашего спокойствия Друо не стал говорить, что смерть вашего мужа была подозрительной.

Я поражена. Он разгадал мою тайну. Молодец, его можно поздравить. Все равно я не раскаиваюсь, я должна была отомстить!

Я, Максимильен Робеспьер, с восхищением смотрю на эту женщину. Великолепное спокойствие.

— Вы не смогли простить мужу измены, — продолжаю я. — Вы любили его и искренне переживали его смерть. Однако гордость и ревность взяли верх. Такие женщины, как вы, не прощают.

— Это так, — произносит дама. — Когда я узнала, что он изменяет мне, у меня было такое чувство, что мне воткнули нож в спину. Я не могла смириться с тем, что я умру, а он заполучит все и будет наслаждаться жизнью. Ведь он знал, что я умираю, и осмелился так себя вести! Я должна была отомстить! Мне нечего терять! Я не жалею о содеянном. Единственное, мне жаль Планш, бедняжка. Потом я честно попыталась предотвратить другую гибель, я высыпала отравленный табак. Надо было, конечно, заменить его на свежий, но я была в расстроенных чувствах и не подумала об этом.

— Я вас понимаю, мадам, — говорю я.

Я искренне сочувствую этой женщине. Любовь, ревность и гордость сделали ее убийцей. Все последние дни жизни ее будет преследовать мысль, что она — убийца.

— Вы расскажете об этом полиции? — спрашивает она.

— Нет, — коротко отвечаю я.

Она печально улыбается.

— Спасибо, — благодарит она. — Хотя, какое это имеет значение. Ведь я скоро умру. Это моя последняя осень.

— Постарайтесь раскаяться, — советую я. — Вам это необходимо.

— Увы, я не смогу этого сделать, — вздыхает она.

Я, Максимильен Робеспьер, рассказываю Светик и Полю об исходе расследования.

— Поздравляю тебя, Макс! — восклицает Светлана. — Еще одна победа разума над злом.

— Ох, милая моя, в этом деле трудно понять, где именно зло, — говорю я.

Светик пожимает плечами:

— Хм… А мне трудно понять тебя. Что ты имеешь в виду?

— Поведение Морьеса, — поясняю я. — Его отношения с женщинами. Например, Легран, с какой ненавистью и злобой она говорила о мсье Морьесе, на простое знакомство это не похоже. Видно, что этот тип сильно ее обидел. Она была его подружкой, и он ее использовал. Однако со своей женой Морьес был обходителен и вежлив. Разве такой человек мог постоянно преклоняться перед женщинами? Ему нужно было на ком–то отыгрываться, а любовница — самая подходящая кандидатура. Он не мог оскорбить гордую утонченную жену, которой многим обязан. Морьес был умен. А вот любовницу–куртизанку — запросто. Она полностью зависит от него. Она никто! Ее можно унизить, обругать, даже ударить и никакого отпора не получить.

— Мадам Морьес была права. Я бы такого типа тоже убила! — с жаром воскликнула Светик. — А как насчет Теруань? Кто же хотел убить ее спутника?

— Да, — кивает Поль. — Эта загадка только вам под силу.

Поль и Светик вопросительно смотрят на меня.

— Нет, нужно искать не желающего убить мсье, — говорю я. — А желающего убрать Теруань.

— Да? — удивленно восклицает Светик.

— Весьма странно, что выстрелы прозвучали одновременно, не так ли? — продолжаю я. — Мсье, зная вспыльчивый характер Теруань, провоцировал ее. Мсье и его сообщник договорились. Мсье провоцирует Теруань на выстрел, а сообщник ранит его. Все выглядит, будто Теруань покушалась на жизнь человека. Рискованный план.

— Какие подлецы! — восклицает Поль. — Спасибо Светик, она не допустила несправедливости.

Я говорю о том, что очень горжусь своей ученицей. Она опускает глаза и краснеет.

— У Теруань много врагов. Как среди двора, так и среди революции, — говорю я.

— Революции? — удивляется Светик. — Но все ее так любят!

— Или делают вид, — возражаю я. — Их пугает ее непостоянство. Она в любой момент может встать на защиту двора. Ведь она сочувствовала королеве, не так ли? Может, виной всему зависть. Может, ее неумение контролировать слова и поступки кого–то смертельно оскорбили. Мотивов достаточно, но первый мне кажется наиболее подходящим в данной ситуации.

— Поль, тебе надо с ней поговорить, — говорит Светик. — Обязательно.

Я вдвойне горжусь мой ученицей. Она поступила благородно. В этой ситуации она думала только о спасении Теруань, иные чувства в роковую минуту пропали. Значит, чувство долга у нее проявляется само собой, закрывая все обиды. Это просто замечательно.

Меня очень радует, что все закончилось хорошо. Было так больно смотреть на страдания ребенка. Оказывается, все складывается так, как мы и не смеем предполагать.

Поль смотрит на часы. Ему пора уходить.

— Светик, завтра будет прием… — начинает он.

— Нет! — испуганно вскрикивает она. — Может, просто посидим в кафе?

— Хорошая идея! — одобряет Поль. — До завтра.

Они мило улыбаются друг другу.

— Кстати, о Бланке Легран, ты, похоже, к ней неравнодушен, — говорит мне Светик, проводив друга. — Ты так ее жалеешь! Цветы для нее приготовил?

— Для нее, — говорю я. — Дело в том, что у нее сегодня день рождения, и она ни разу в жизни не получила поздравления. Я собираюсь быть первым. Бедная женщина…

— А мне показалось, что она наглая, — морщится Светик.

— Так держаться обязывает ремесло куртизанки, — поясняю я, — на самом деле у нее чувствительная тонкая душа.

— Ха, оказывается она белая и пушистая, — смеется Светлана. — А как же Мадлен?

— Эта красотка давно презирает меня, — говорю я. — Она уже похоронила былое. Пора бы и мне прекратить жить прошлым.

Я говорю это, а сам думаю. Нет, Мадлен Ренар, я только отступаю. Унизительно быть навязчивым. Потом, спустя время, я вновь добьюсь вашей любви. А Светик о подобных планах знать не обязательно.

— Когда ты пойдешь к Легран? — спрашивает Светик.

— Вечером, — говорю я. — А сейчас я хочу проведать графа Мирабо.

— М-да… тут все слишком запутано… Неужели разум должен проиграть! Ведь у тебя нет доказательств против графа! — расстроено говорит Светик.

Я спешу ее утешить:

— Нет, дорогая Светик, разум никогда не проигрывает. Ведь это разум.

Я, граф Мирабо, с усмешкой поглядываю на Робеспьера.

— Что вас привело ко мне на этот раз? — спрашиваю я.

Он спокойным учтивым тоном пересказывает мне свои догадки. Какая наглость! Я пытаюсь справиться с гневом, но у меня это плохо получается. Я готов стереть в порошок наглого голодранца. Все мое тучное тело трясется от негодования.

— Не знаю, где вы обнаружили эту грязь! — говорю я напряженно. — Но вы этого никогда не докажете.

— Вы совершенно правы! — на тонких губах аррасского голодранца мелькает улыбка. — Только газетчикам доказательства не нужны. Они с радостью напишут о вашей двойной игре. Особенно будет рад Марат! Он на вас давно зубы точит.

— Народ скорее поверит мне! — я теряю над собой контроль. — Мирабо все любят!

Нахальный сопляк продолжает улыбаться:

— Тут вы опять правы, мсье. Сначала люди поверят вам, потом заинтересуются новостью, потом задумаются над ней, потом у них появятся подозрения, а там и доказательства подоспеют. Медленно–медленно ваша популярность начнет падать. Рано или поздно, вы совершите ошибку. Конечно, газетчикам эта новость будет предоставлена не сразу.

Я могу только прошипеть:

— Убирайтесь.

— Хорошо, хорошо, — елейным голосом произносит гость. — Всего вам наилучшего. Желаю успеха в политике!

Робеспьер кланяется и уходит.

— Черт бы тебя побрал! — ругаюсь я. — Скольких трудов стоило мне достичь этих высот. Я не позволю какому–то адвокатишке все разрушить. Ничего, «Аррасская свеча», я устрою тебе такую жизнь… Ты проклянешь тот день, когда выиграл выборы в Генеральные штаты.

Я, Бланка Легран, рада визиту Макса. Он принес мне букет цветов. Поразительно! Как я счастлива! Он поздравляет меня с днем рождения. О-о! Это самый прекрасный день рождения в моей жизни!

Макс всегда так печален. Я знаю почему. Тут виновата женщина. Я частенько сталкивалась с подобной мужской печалью. Ничего, я знаю, как его утешить… Макс ждет от меня именно этого утешения, я вижу по глазам.

Руденко Елена: февраль 2003