(род. в 1903 г. – ум. в 1989 г.)

Выдающийся пианист XX века, представитель романтической школы исполнителей, неповторимый интерпретатор Листа, Шумана и Рахманинова. Признан символом пианизма ушедшего века. 16 дисков музыканта удостоены премии «Грэмми».

«Вы знаете, что интересно. Я часто слушаю сохранившиеся аудио– и видеозаписи и сделал важное открытие – они не надоедают, – пишет в своей книге “Вечера с Горовицем” американский музыковед, пианист, педагог Джульярдекой музыкальной школы Дэвид Дюбаль. – Ведь когда умирает большинство музыкантов, то разрушается их мир. Люди перестают покупать их записи. А тиражи произведений, записанные Владимиром Горовицем, неуклонно растут. По себе скажу – кажется, все знаешь наперед, но все равно находишь что-нибудь новое. В Америке слава Горовица не уменьшается. Недавно фирма Steinway праздновала создание полумиллионного рояля, демонстрируя знаменитый инструмент, на котором играл великий маэстро, организовав тур по крупнейшим городам страны. В шоу принимали участие лучшие американские пианисты. Зрители приходили послушать не только лекцию о музыканте, но и просто дотронуться до рояля самого Горовица». Для большинства это означало прикоснуться к легенде, ведь в прессе музыканта еще при жизни называли легендой пианино, императором музыки, последним великим романтиком XX столетия. А еще – самым непредсказуемым музыкантом современности, гением коммуникации, электрическим зарядом в 6000 вольт. Обидно только, что во всех энциклопедиях Владимир Самуилович почему-то считается американским пианистом, хотя как исполнитель он состоялся в Украине. Но в его биографии, как и у каждого гения, достаточно белых пятен, начиная с даты рождения.

До последнего времени считалось, что Горовиц родился в 1904 году в Бердичеве. Но вот текст подлинного документа из метрической книги еврейского населения г. Киева за 1903 год: «Сентября восемнадцатого дня от отца, закончившего физико-математический факультет университета Св. Владимира с дипломом первой степени Самуила Иоахимовича Горовица и матери Софии (Сони) родился сын и наречен именем Владимир». Печать и подпись раввина С. Лурье. Теперь уже не узнать, когда и что побудило родителей подправить дату рождения сына, но большинство биографов пианиста склоняются к общей версии: они уменьшили возраст, чтобы избежать призыва в армию.

Отец музыканта (по специальности инженер-электрик) был выходцем из богатой еврейской семьи, он основал фирму в партнерстве с немецкими бизнесменами. В газетах тех лет можно было часто встретить рекламные объявления: «Самуил Горовиц: электрические моторы, насосы, лампочки». Семья матери Софьи Бодик была очень музыкальной: хотя ее отец и дед были купцами первой гильдии, но всем 12 детям дали профессиональное музыкальное образование. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь дед Владимира, Иоахим Горовиц, с 1874 года был одним из директоров киевского отделения Русского музыкального общества. Сам Самуил Горовиц играл на виолончели, но именно мать привила любовь к музыке и младшему сыну Володе, и его братьям, Якову и Григорию, и сестре Регине. Владимир начал играть на фортепиано с пяти лет, а к десяти годам знал наизусть все оперы Вагнера. Он был хорошо воспитан, элегантен и безумно любил музыку. Можно считать, что Владимиру очень повезло в жизни: его необыкновенный талант лелеяли, оберегали и развивали могучие силы – музыкальная семья, высокопрофессиональные педагоги Киевского училища, а затем консерватории.

В 1912 году Самуил Горовиц написал прошение о зачислении сына в Киевское музыкальное училище, которое на протяжении многих десятилетий было едва ли не единственным профессиональным культурным центром города. Владимир проучился там лишь один год и был зачислен в так называемые «младшие классы» в консерватории. Первые пять лет Горовица обучал В. Пухальский, который был не только великолепным педагогом, но и известным музыкантом-исполнителем, дирижером и композитором. Затем мальчик продолжил учебу в классе С. Тарновского, а последние полтора года учился в классе Ф. Блуменфельда – блистательного пианиста, дирижера, композитора. За мальчиком признавали огромный талант, но все, в том числе и сам Владимир, считали, что он станет композитором, но никак не пианистом (который, к слову сказать, продержится на вершине славы почти 70 лет).

В 1914 году произошло событие, которое определило всю дальнейшую жизнь Горовица. Володя гостил у своего дяди Александра Горовица – известного преуспевающего педагога по классу фортепиано в Харькове, игравшего с племянником на публичных концертах. Именно тогда состоялась незабываемая встреча Владимира со Скрябиным. Впоследствии Владимир Самуилович рассказывал об этом событии так: «Я пришел на встречу с мамой. Я играл минут десять: “Мелодию” Падеревского, немного Шопена и, кажется, что-то из Бородина и Донаньи. Он слушал взволнованно, потом вывел мою мать и сказал ей: “Ваш сын будет пианистом. У него настоящий талант… пианистом он будет безусловно”». Великий музыкант сразу же увидел и оценил в 11-летнем мальчишке ту неотразимую и неповторимую горовицевскую исполнительскую интонацию, которая принесла ему впоследствии мировую славу.

Октябрьская революция 1917 года перевернула вверх дном жизнь всей страны и каждого человека. Чтобы прокормить родных, Владимир вынужден был меньше внимания уделять учебе, оставляя время на вынужденные концерты: он старался заработать хоть немного денег для семьи, которая оказалась выброшенной из жизни. В 1986 году он так вспоминал о том времени: «За 24 часа мы потеряли все. Все! Мы все еще не понимали, как всеобъемлюща была революция. Она потрясла весь мир. После революции все стало совершенно иным. После революции мы потеряли наш дом и все имущество. Мы переехали в плохую часть города. Мы больше не жили в достатке. Мой рояль украли коммунисты, они забрали даже нашу одежду. Ввели комендантский час. Это было ужасно. Мой отец был сломлен. Он, как белка, собирал еду на улицах. Это было намного ужаснее, чем я сейчас могу рассказать… Мы почти голодали, и теперь все наши родственники жили в нашем доме, включая и дядю Александра».

Но все же, несмотря на смутное время, в 1920 году Горовиц закончил консерваторию. На выпускном концерте слушатели устроили ему овацию. Он исполнял 3-й фортепьянный концерт Рахманинова – композитора, который с семи лет стал его кумиром. Уже с самого начала творческого пути пианист не придерживался правил и канонов во всем: технике, манере игры – он шел своим путем, да и в жизни был непростым человеком. Порой своими озорными выходками Владимир шокировал окружающих. Спустя годы Горовиц и Рахманинов встретились в США. Владимир играл концерт, который, оказывается, композитор создал для себя. Услышав его игру, Сергей Васильевич убрал это произведение из своего репертуара. Горовиц стал первым человеком, который исполнял Рахманинова лучше него самого, который не только принял и разделил его манеру игры, но и сделал большой шаг вперед. «Именно так я всегда представлял себе свой концерт… – сказал Сергей Васильевич, пожимая руку Горовицу, – но никогда не осмеливался думать, что услышу такое исполнение еще на земле».

В 1920 году советская власть не нашла ничего лучшего, чем отправить начинающего виртуоза вместе с Натаном Мильштейном (впоследствии одним из лучших скрипачей XX века) играть перед рабочими провинциальных заводов в обеденных перерывах. Концерты проходили в обугленных Гражданской войной городах юга России, а гонорары музыкантам зачастую выплачивались мукой или маслом. Гастрольные поездки по городам России, Украины, Белоруссии длились несколько лет. Успех был невиданный, и о Горовице вскоре заговорили всерьез. Через два года пианист дал серию из двадцати трех концертов в Петрограде, ни разу не повторив программы и исполнив около двухсот произведений. А в течение трех месяцев, с октября 1924 по январь 1925 года, Владимир Горовиц сыграл там же 150 произведений в 11 концертах. Ни один пианист мира такого никогда не повторил. Он собирал полные залы в Москве и Ленинграде, в его репертуаре было 10 сольных программ, перед ним открывались перспективы, но… В свободной Стране Советов музыкант задыхался: он не принял ее идеологии и решил уехать за границу. В тот период такую возможность большевики предоставили многим знаменитым людям – Горькому, Есенину, Маяковскому, Глазунову, Шаляпину. Устроить зарубежные гастроли Владимиру помог Артур Шнабель, покоренный его абсолютной виртуозностью. Кстати, Шнабелю принадлежит высказывание о Горовице: «Он получеловек-полупианино».

Последнее выступление Горовица на родине состоялось в 1925 году в зале Киевской филармонии. Решение эмигрировать далось Владимиру нелегко, ведь здесь оставались родители, друзья. Он уехал на гастроли, чтобы остаться за границей навсегда. Горовиц надеялся, что как только нормально устроится, заберет к себе своих близких. Неизвестно, на что он рассчитывал, ведь в открытую называл Союз тюрьмой. У него были основания так считать: Яков погиб в Гражданскую войну, Григорий повесился в середине 1920-х годов, не выдержав нервной нагрузки, отец и сестра стали невыездными. Долгие годы им не разрешали даже переписываться с перебежчиком. Вскоре после эмиграции сына Самуил Горовиц был объявлен контрреволюционером и арестован на четыре месяца. В 1929 году от неудачной операции аппендицита умерла мать Владимира. Позже отец женился вторично и переехал в Москву, поближе к дочери Регине, которая тогда работала в Госконцерте, аккомпанировала Ойстраху и Берштейну. С отцом Владимиру удалось повидаться на нейтральной территории в Швейцарии лишь в 1934 году. После возвращения оттуда Горовица-старшего арестовали как «врага народа», и он погиб в сталинских застенках. Все эти трагические события до конца жизни довлели над Горовицем.

Но тогда, в 1925-м, Владимир все же остался в Берлине, несмотря на красноречивые уговоры советского консула. Успех в Германии и потом в Париже поначалу не дал ему ни имени, ни ангажементов. Первые два концерта в Берлине провалились. Владимир любил раскованную игру, но немецкая публика его пассажи не оценила. Да и время было тяжелое: Германию наводнили толпы эмигрантов из России, готовых на любой труд, лишь бы заработать на пропитание. Горовицу на первом этапе эмиграции помогли выжить скудные денежные сбережения (их он сумел провезти через границу в носке), но они катастрофически таяли. Подарком судьбы стало приглашение выступать с симфоническим оркестром. Осенью того же года Горовиц собрал все имеющиеся деньги, вложил их в рискованные гастроли – Берлин, Гамбург, Париж – и стал самой головокружительной новостью десятилетия на фортепианном фронте. Вскоре публика уже сходила по нему с ума: молодой, красивый (в молодости он очень походил на Шопена), феерический виртуоз – Горовиц был обречен на успех. Дальше были поездки по Европе (в Париже даже появился термин «горовицемания»).

Американский дебют Горовица был ошеломляющим (1928 г.). Уверенный в себе, умеющий подчинить звуку рояля любой зал и любой оркестр, он был признан всеми, кто в это время стоял на вершине музыкального Олимпа. Америка стала не просто новым местом жительства, а второй родиной пианиста. Он играл по три концерта в неделю, совершенно не чувствуя усталости. В 1933 году музыкант познакомился со знаменитым дирижером Артуро Тосканини. Их совместные выступления стали большим успехом. Маэстро ввел Владимира в свой дом и познакомил с дочерью Вандой. Вскоре молодые люди поженились, а через год у них родилась дочь, названная в честь матери Горовица Соней. Период безденежья закончился, появился достаток. Молодая семья поселилась в Нью-Йорке.

Но сказать, что Горовиц был счастлив в семейной жизни, нельзя. Ванда была аристократкой до мозга костей, а Владимир – увлекающимся человеком. Его называли диким котом, даже пантерой. Знавшие его люди считали, что приручить маэстро нельзя, а можно только воспринимать таким, каким он хотел быть. И хотя Ванда – женщина со сложным и твердым характером – властвовала в доме и старалась, как могла, быть полезной, но в свою творческую жизнь композитор ее так и не впустил. Никакие ее доводы – что исполнять, где выступать, – на маэстро не действовали. Тут он проявлял характер, хотя в быту часто становился беспомощным. Порой Ванда с печалью говорила: «Он меня не любит, но я ему нужна, иначе пропадет».

В США Владимир Самуилович прожил всю жизнь, время от времени выезжая с гастролями в города Южной Америки и Европы. Его ждали огромные залы, бурные овации. Он был неповторим, он был Горовицем, и больше не требовалось никаких слов. Музыкант имел огромный репертуар, но многие его коллеги-пианисты переиграли за свою карьеру во много раз больше. У Горовица, как считают специалисты, была не самая лучшая техника в истории пианизма: ранний Гилельс, Чиффра, Хамелин, Гофман в чем-то превосходили его. Он не был самым изощренным и креативным мастером транскрипций и к тому же довольно часто ошибался во время исполнения. Но… Когда он играл неверную ноту, то заставлял ее звучать так, чтобы можно было клясться всеми святыми, что сыграно это лучше, чем в оригинальном тексте. Никто и, наверное, никогда не сможет сравниться с Горовицем по силе и степени воздействия его игры на эмоции человека. Его игра перехватывала дыхание, заставляла смеяться, плакать, бояться, трястись, хвататься за голову. У многих пианистов после прослушивания исполнения Горовица появляется желание закрыть крышку своего инструмента навсегда. Те, кому посчастливилось побывать на его концертах, вспоминают, что при первых аккордах слушатели поначалу переглядывались – ведь пианист ломал каноны, – но к финалу с восторгом аплодировали. После выступлений начинались жаркие обсуждения, а рецензенты писали: «Так играть Моцарта, Листа, Скарлатти, Шумана, Чайковского, Шуберта и т. д. – нельзя, а Горовицу – можно».

Да, маэстро вобрал в себя все лучшие черты пианизма XX столетия, которым не владел ни один музыкант того времени. Он был первооткрывателем даже в классике, находя собственные штрихи и оттенки, делая такие интерпретации уже известных произведений, что они приобретали новое звучание. Горовиц настолько глубоко проникал в сочинение композитора, что его трактовки зачастую были достаточно неожиданными. Музыка для него была процессом, постоянной импровизацией. Однако Горовиц никогда не ставил себя выше других исполнителей: «Знаете, я категорически против сравнений как в искусстве в целом, так и в музыке в частности… – говорил он. – Что лучше – Третья или Девятая симфония Бетховена? Они как будто написаны разными композиторами. И обе – великие! Нечего тут сравнивать. Победителей нет. Мне никогда не нравились музыкальные конкурсы… У каждого отрывка может быть много совершенно равнозначных интерпретаций. Беда сегодняшнего дня – похожесть всех исполнителей, даже одинаковость. Когда я первый раз приехал в США, множество совершенно разных людей собирали тут полные залы – Падеревский, Гофман, Шнабель, Рахманинов, Розенталь… Все они могли сказать что-то свое, и люди хотели слушать всех… – И добавлял: – Я дерево, но не знаю какой высоты, а Рахманинов – самое большое дерево на свете». Зато маэстро был всегда самым строгим судьей себе, и если по какой-то причине ему не нравилось собственное выступление, то никакие восторженные отклики не могли переубедить его в обратном.

Но не все было так гладко в творческой жизни великого музыканта. Он работал много, работал на износ, и надо сказать, не ради денег. Скажем только, что во время Второй мировой войны Горовиц дал рекордное число концертов в фонд помощи России, только один из которых сразу собрал 11 млн долларов! Музыка, открытие новых для себя произведений, концертная деятельность были смыслом его существования. Такие темпы могли загнать любого человека. Еще до войны, в 1936 году, Горовиц пережил тяжелый физический и духовный кризис. Возможно, только вмешательство властного и жесткого тестя Тосканини сохранило ему жизнь. До 1938 года он прекратил давать концерты и жил в Швейцарии. (Именно там, как уже упоминалось выше, Владимир последний раз видел отца, которого отпустили на две недели для свидания с сыном.)

В 1953 году Горовиц покинул сцену. Он устал от всех прибыльных гастролей, к тому же очень подкосило маэстро самоубийство его дочери Софьи. Ей он посвятил большую концертную фантазию, которую написал на темы оперы «Кармен» Бизе в 1957 году. Горовицу было трудно в новом мире, который его так восторженно принял. Он редко мог найти общий язык с людьми из-за языковых проблем. Как-то шутя он сказал: «Я одинаково плохо говорю на пяти языках». Дома с женой Владимир разговаривал по-французски, с трудом справлялся с английским, но выразить свои мысли хорошо мог только по-русски.

Двенадцать лет молчания и триумфальное возвращение с программой… из легких сонаток Муцио Клементи, которые дают играть детям для школьной беглости. Смешно? Ничуть! Известие о возвращении Горовица всколыхнуло весь музыкальный мир, в Нью-Йорке за билетами с ночи выстроилась такая очередь, что ее показывали в выпусках новостей. И супруга пианиста, ужаснувшись лишениям, которым люди подвергли себя ради счастья послушать ее мужа, всю ночь раздавала в этой очереди кофе и пирожки. Следует сказать, что все эти годы музыкант хоть и выступал перед публикой, активно записывался на студии, оборудованной у него дома. (16 дисков Владимира Горовица были удостоены премии «Грэмми».) И продолжал свой вечный поиск иного звука, иных интерпретаций… Он не был похож на усталого отшельника! Слушатели были в восторге: «Тот же блеск техники – но гораздо более узкий репертуар, та же сверхъестественная свобода музицирования – но другой, более осторожный подход к материалу, тот же “сверкающий” звук – но теперь при большей экономии выразительных средств. Кажется, что пианист говорит: “Слушайте музыку, а не меня!”»

Это был период накопления материала. В это время Горовиц изучил произведения А. Скрябина, которых раньше никогда не исполнял, считая музыку композитора космической. Пианист любил исполнять сонаты Скарлатти и прелюдии Скрябина и всегда подчеркивал: «Я никогда не играю одинаково». Он очень ответственно относился к подбору репертуара. Например, прежде чем записать один из концертов Моцарта, он переиграл их все.

Третий перерыв последовал в 1975 году, когда Горовицу исполнилось 72 года, и всем показалось, что он действительно ушел со сцены навсегда. Однако музыкант вернулся. Многие музыкальные критики прочили ему провал, а Горовиц вновь оказался победителем. Его первый европейский концерт – в Лондоне, в 1981 году, записанный на пленку, неоднократно демонстрировался по телевидению. С годами исполнение Горовицем различных вещей становится все более непохожим не только на интерпретации других пианистов, но и друг на друга – во время студийных записей Горовиц играл одно и то же произведение совершенно по-разному. Его игра отличалась исключительной виртуозностью, бурным темпераментом, динамическим напором, блестящая техника сочеталась с романтической приподнятостью и поэтическим изяществом. Особенно он прославился исполнением концертов П. Чайковского, С. Рахманинова, С. Прокофьева, произведений Ф. Листа и его виртуозных транскрипций, некоторые из них (в том числе «Пляски смерти» К. Сен-Санса) Горовиц играл в собственных, еще более виртуозных переработках. По свидетельству немногочисленных друзей пианиста, он помнил наизусть чуть ли не всю существующую музыку – не только все сонаты Бетховена, но и оперы Вагнера и квартеты Брамса.

До конца своих дней Горовиц играл на рояле фирмы Steinway, который неизменно возил с собой на гастроли. Не изменил он себе и во время выступления в Москве и Ленинграде (1986 г.). Очевидцы рассказывают об ажиотаже, вызванном его концертами. Те, кому посчастливилось слушать 83-летнего маэстро, до сих пор не могут без волнения вспоминать это событие, называя его эпохальным, запомнившимся на всю жизнь. В прессе были только восторженные эпитеты. Владимир Самуилович не скрывал, что он счастлив, хотя глаза его оставались печальными. Ведь триумфа не видела сестра – Регина Горовиц, легенда харьковского пианизма советской фортепианной педагогики, – умершая за месяц до гастролей. Но в Киев маэстро приехать не смог – была чернобыльская весна.

С годами пианист не утратил ничего в игре. Еще за пять дней до смерти он записывал для фирмы Sony этюды Шопена и Листа, ноктюрн Вагнера, демонстрируя фантастическую технику. Он отсылал слушателей к эпохе романтической виртуозности – небрежной и дерзкой, слепяще-светлой и подернутой дымкой утонченного эротизма. Малочисленные противники упрекали Горовица в салонности – но это была салонность Шопена и Скрябина, исполненная живости духа, принципиальности фантазмов и пронзительности открытий.

Его не стало 6 ноября 1989 года. Великого музыканта похоронили в фамильном склепе Тосканини в Венеции. В некрологе о нем написали: «Умер последний великий романтик XX столетия». Но все же он вернулся в родной Киев – в 1995 году там начал свое существование Международный конкурс молодых пианистов памяти Владимира Горовица.