(род. в 1921 г.)

Классик польской и мировой литературы в жанре научно-философской фантастики. Драматург, критик, литературовед и оригинальный философ-энциклопедист, известный также произведениями других жанров (детективной литературы, поэзии, рядом философских и литературно-критических трудов). Почетный доктор Вроцлавского политехнического института. Лауреат многих национальных и иностранных литературных премий, в том числе Государственной премии ПНР (1976 г.), Государственной премии Австрии (1956 г.), лауреат премии Франца Кафки, Кавалер Ордена Белого Орла (1996 г.). С 2000 г. является членом комитета «Польша 2000», действующего под протекторатом Польской академии наук.

Будущий мэтр польской и мировой научной фантастики родился 12 сентября 1921 года во Львове в семье врача-ларинголога. Тогда этот украинский город, как и вся Западная Украина, территориально относился к Польше. О раннем детстве Станислава невозможно рассказать лучше, чем он это сделал в книге «Станислав Лем о себе»: «Норберт Винер начал свою автобиографию словами: “Я был чудо-ребенком”. Пожалуй, про себя я бы мог сказать: “Я был монстром”. Возможно, это и преувеличение, но я, будучи еще совсем маленьким, умудрялся затерроризировать абсолютно всех окружающих. Скажем, я соглашался делать, что мне говорят, исключительно, если мой отец забирался на стул и начинал попеременно открывать и закрывать зонтик, кормить же себя я позволял исключительно под столом. Этого я на самом деле не помню; ведь это всего лишь начало, лежащее где-то за пределами памяти. Славным малым меня, судя по всему, считали лишь многочисленные тетушки». И таким вредным и довольно неуживчивым человеком Лем остается на протяжении всей жизни.

В четыре года он самостоятельно научился читать и писать и развлекался тем, что в письмах к отцу расписывал свои приключения в… деревенском туалете. Потом была учеба во 2-й мужской гимназии, окончание которой в 1939 году совпало с присоединением Западной Украины к СССР. Станислав в тот же год поступил во Львовский медицинский институт. «Попал я туда окольной дорогой, потому как сперва сдавал экзамен на политехнику, которую считал намного более интересной. Экзамен сдал успешно, но, поскольку я был представителем “неправильного социального класса” (отец – зажиточный ларинголог, то есть буржуа), меня не приняли… Отец использовал свои связи, и с помощью профессора Парнаса, известного биохимика, меня пристроили изучать медицину, без малейшего энтузиазма с моей стороны». Лем успел проучиться всего два года и был вынужден прервать обучение в связи с началом Великой Отечественной войны. В годы немецкой оккупации он работал помощником механика и сварщиком в гаражах германской фирмы, занимавшейся переработкой сырья. По окончании войны Станислав вместе с семьей был репатриирован в Польшу (1946). О том времени у Лема остались тяжелые воспоминания: «Я был выброшен, иначе нельзя сказать, из Львова, это теперь Украина. В чувственном отношении я думаю, что Украина украла один из наших прекрасных городов. Ну что поделаешь, не могу же я внезапно отменить то, что я там родился и прожил 25 лет. Но я также понимаю, что того Львова, в котором я жил, уже не существует и что это теперь действительно украинский город. Мне русские в Москве несколько раз предлагали: “Может, вы хотите поехать во Львов? Пожалуйста”. Я всегда отказывался, это как бы если я любил какую-то женщину, а она ушла с кем-то, мне неизвестным. Зачем я буду выяснять, что с ней теперь? Не хочу знать, и все».

Станислав мог и не продолжать учебу в институте – он достаточно много зарабатывал, работая сварщиком. Но так как даже мысль о том, что сын мог бросить обучение, сильно огорчала отца, он не решился на это. Медицинское образование Лем получил, окончив медицинский факультет Ягеллонского университета в Кракове. В период с 1948 по 1950 год он работал младшим ассистентом в одной из клиник, возглавляемой Мичеславом Чойновским. По признанию Лема, этот человек сильно повлиял на его общее и интеллектуальное развитие. В результате чего Станислав получил только сертификат о завершении медицинского образования, но отказался сдавать последние экзамены, чтобы избежать карьеры военного врача: «Армия забрала всех моих друзей, причем не на год или на два, они остались там навсегда…»

Постепенно медицина была вытеснена из жизни Лема литературной деятельностью. Как писатель он дебютировал в 1946 году рассказами «Чужой» и «История одного открытия», а также романом «Человек с Марса». Стихотворения и рассказы Станислава печатались в различных периодических изданиях, а он в 1948 г. начал работать над романом «Госпиталь Трансфигурации», который не пропустила коммунистическая цензура. «…Каждые несколько недель ездил ночным поездом в Варшаву, – вспоминает Лем. – Я брал самые дешевые билеты, потому что был тогда слишком беден. Там, в Варшаве, я вел бесконечные дискуссии в издательстве “Ksiazka i Wiedza”. Эти ребята подвергали чудовищным истязаниям мой “Госпиталь Трансфигурации”, количество критических рецензий росло не по дням, а по часам, и в каждой из них роман называли декадентским и контрреволюционным. Мне указывали, что и как надо переделывать… Надежда, что роман все-таки опубликуют, продолжала тлеть, потому я старательно писал и переделывал… Поскольку “Госпиталь Трансфигурации” считался неправильным с “идеологической точки зрения”, я обязался написать в будущем дополнительные эпизоды, чтобы достичь “композиционного баланса”».

Все изменилось в 1950 году после знакомства Лема с представителем издательства «Czytelnik» Жерзи Пански, который, посетовав на практически полное отсутствие польской научной фантастики, предложил Станиславу написать фантастический роман. «Даже не представляя, о чем будет моя книга, я написал название “Астронавты” и в кратчайшие сроки написал свою первую книгу, которая была без промедления опубликована» (1951). Роман, посвященный первому космическому полету на Венеру, агрессивные обитатели которой сначала предприняли неудачную попытку вторжения на Землю, а затем самоистребились в ядерной войне, оставив после себя бессмысленно функционирующую «автоматическую цивилизацию», был экранизирован и принес Лему известность. Несмотря на некоторый схематизм и перегруженность научными «обоснованиями», роман сыграл заметную роль в развитии национальной фантастики.

И с тех пор слава Лема как писателя-фантаста стремительно росла. Пришло к нему и личное счастье. В 1953 году Станислав «после 2-х или 3-х лет осады» женился на Барбаре Лесняк. Правда, первое время молодым супругам пришлось жить порознь: муж ютился в съемной сырой крохотной комнатке, а жена, заканчивающая медицинский институт, у своей сестры. «В эти политически безынтересные времена… мы убивали один месяц в году, катаясь на лыжах в Закопане. Туда же ездил я и в июне, из-за сенной лихорадки, против которой в те времена лекарств еще не было. Я оставался в доме Писательского Содружества и работал целые дни напролет. Кроме этого, ничего стоящего внимания не происходило – жена продолжала работать радиологом, я – продолжал оставаться рядовым членом Писательского Содружества… До сих пор помню свою поездку с делегацией польских писателей в Восточную Германию, равно как и поездки в Прагу и Советский Союз. Меня там обожали…»

Нечего скрывать, в те годы книги Лема были включены в число тех немногих переводов зарубежной фантастики, которые были разрешены к печати в Союзе. И «обожать» фантаста было за что: он открывал перед читателем не только неизведанные миры, но и делал это с удивительным разнообразием и психологической утонченностью. Не напрасно ведь его произведения относят не к общему жанру научной фантастики, а к научно-философской.

Научно-фантастические романы можно разбить на две категории: «Эдем» (1959), «Возвращение со Звезд» (1961), «Солярис» (1961), «Непобедимый» (1964), «Глас Господа» (1968), «Рассказы о пилоте Пирксе» (1968) – серьезные новеллы, написанные согласно традициям жанра, которые сам Лем расширил и качественно улучшил. Ко второй группе относят «Звездные Дневники» (1957) и «Воспоминания Ийона Тихого» (1960), «Рукопись, найденная в ванне» (1961), «Сказки Роботов» (1964), «Кибериаду» (1965), «Осмотр на месте» (1982), «Мир на Земле» (1987). Эти произведения наполнены гротеском и живым искрящимся юмором. Их стиль зачастую схож с традиционными литературными формами, такими, как басни, мемуары или философские истории.

С научно-фантастическим творчеством Лема органически связана и его философская и литературоведческая эссеистика. В научных работах писателя можно найти истоки многих фантастических тем и сюжетов, позже перекочевавших в художественные произведения. Лем является автором таких фундаментальных работ: «Диалоги» (1957) – о системах управления и кибернетических принципах; «Сумма технологии» (1962–1963) – о путях развития цивилизации в далеком будущем, возможных тупиках на ее пути и многообещающих направлениях, в частности фантоматики; «Философия случая» (1968) – о культуре и этике технологических цивилизаций. И наконец, это объемное двухтомное исследование (проведенное в основном методами структурного анализа) современной западной научной фантастики – «Фантастика и футурология» (1970). Эта книга, а также ряд литературоведческих статей Лема, остро критиковавшие сюжетный примитивизм и общую «благостно-местническую» атмосферу в американской фантастике, привели к скандальному исключению писателя из Ассоциации американских писателей-фантастов, в которую он совсем недавно был принят. В знак протеста потребовали своей «отставки» такие известные фантасты, как Майкл Муркок и Урсулу Ле Гуин.

По мнению специалистов, среди всех эссе Лема главенствующую роль занимает «Сумма технологий», так как связана с проблемами, которые ныне даже более актуальны, нежели в те времена, когда книга была только написана. Многие прогнозы писателя в области культуры и технологии неожиданным образом оказались абсолютно точными. Одним из наиболее совершенных художественных произведений писателя является короткая повесть «Маска» (1974), представляющая собой емкую и стилистически выверенную (под готический роман) историю «обретения себя», самопознания героини, созданной для уничтожения дерзкого ученого, машины-убийцы, к которой вместе с искусственным интеллектом и личностью пришла любовь к своей жертве.

Ну а вершиной всего творчества Лема критики считают роман «Солярис» (1961) с его планетой-океаном, единым разумом, который стал одним из самых запоминающихся фантастических миров. Роман (своеобразно экранизированный А. Тарковским) не ограничивается художественным и философским значением проблем контакта. Гигантский одинокий разум во Вселенной, занятый непостижимой планетарной инженерией, пытающийся протянуть «ниточку понимания» к исследующим его земным ученым – путем посылки к ним «фантомов», людей во плоти и крови, сконструированных на основе информации, выуженной из подсознания землян (и приносящих тем унижения, драмы, трагедии), – это не только естественнонаучные проблемы «соляристики». Благодаря этому научно-фантастическому приему, Лем поставил перед людьми серьезные философские и нравственные проблемы. Среди них не последнее место занимает «земная» проблема совести, моральной ответственности, искаженное зеркало-напоминание о которых земляне неожиданно нашли в космосе. Исследователи неоднократно отмечали и метафизический, и теологический контексты романа; не случайно полный вариант перевода на русский язык, содержащий глубокие и парадоксальные размышления автора о «боге-младенце», «боге, не ведающем, что творит», «боге-неудачнике», вышел с большим запозданием – только в 1976 году.

Одна из повестей о Пирксе и роман «Солярис» экранизированы. Причем картина А. Тарковского относится к шедеврам мировой кинофантастики. Но только не по мнению самого Лема: «У меня серьезные оговорки в адрес его киноинтерпретации моей книги. Во-первых, хотелось увидеть планету Солярис. Во-вторых, во время одного из наших споров я сказал Тарковскому, что он так и не снял “Солярис”, вместо него получилось “Преступление и наказание”. Из фильма мы узнаем, что этот жуткий парень Кельвин довел Хари до самоубийства, отчего потом каялся, причем покаяние усугублялось ее неоднократными повторяющимися визитами в странных и невероятных обстоятельствах. Что вообще ужасно, так это введение в сюжет родителей и тети Кельвина. Но хуже всех была его мать, потому что это была русская мать, то есть родина – мать-земля. Это меня по-настоящему взбесило. В тот момент мы стали похожи на двух лошадей, тянущих одну телегу в противоположные стороны. Жизнь людей на станции представляет собой не какой-то там экзистенциалистский анекдотец, а ставит серьезные вопросы о месте человека в космосе! Мой Кельвин решает остаться на планете, потеряв всякую надежду, в то время как Тарковский создал образ какого-то острова с хижиной. Меня он раздражает. Не выношу этого “эмоционального соуса”, под которым Тарковский “подает” героев моей книги, не говоря уже о том, что он начисто удалил научные описания планеты и заменил их серией чудачеств. О римейке Содерберга я мало что могу сказать. Знаю, что критики воспринимают его как фильм по мотивам картины Тарковского. С коммерческой точки зрения фильм Содерберга с треском провалился».

Угодить Лему трудно, да, впрочем, он ненавидит, когда ему угождают. Он человек, непримиримый со всем, что не входит в рамки его собственных понятий. После установления в Польше военного положения в 1980 году писатель уехал в Западный Берлин, жил также в Австрии, Италии и вернулся на родину в 1988-м. Живя за границей, он написал две свои последние научно-фантастические книги: «Мир на Земле» и «Фиаско». С тех пор Лем пишет в основном футурологические прогнозы, сотрудничает с католическим еженедельником «Tygodnik Powszechy», с ежемесячником «Odra», с польской версией журнала «PC Magazine». Еще в 1970-х годах писатель начал испытывать постоянный «интеллектуальный цейтнот» – невозможность адекватно, в художественных образах отразить все проблемы, волнующие его как мыслителя. Стремление ускорить их передачу читателю (а заодно и расширить границы традиционной научной фантастики) подтолкнуло Лема-писателя к активному поиску новых литературных форм. Эти поиски воплотились в оригинальном жанре, в котором успешно творил высоко почитаемый паном Станиславом X. Борхес: рецензии, авторефераты, предисловия, отклики на ненаписанные книги и даже отдельные фрагменты из них. Лем стал таким же успешным и острым на язык критиком, причем иногда от него достается и собственным произведениям.

Известный писатель живет на окраине Кракова, в ничем не примечательном частном доме. На письменном столе, между новейшими номерами журналов «Природа» и «Наука», по-прежнему стоит старая пишущая машинка и какое-то самодельное устройство. Повсюду кипы его книг. «У меня то ли 1200, то ли 1600 мировых изданий, на 44 языках», – говорит писатель.

Станислав Лем, который своими книгами изменил наш взгляд на человеческую сущность, ведет образ жизни не духовного вождя, а отшельника и ломким старческим голосом отстаивает свои убеждения, подкрепленные жизненным опытом. Он признается, что мало читает, а уж тем более в области научной фантастики, и не относит себя к мэтрам этого жанра. Лем считает себя прежде всего философом, который просчитывает поведение людей на фоне развития технологий или модулирует новые общества. «Я огораживаю себя от всего, от чего возможно, – говорил писатель в одном из интервью, – в том числе от потоков электронных писем и информационного мусора в Интернете. Самые важные вещи подбирают для меня мой сын, который находится в Америке, и мой ассистент здесь, в Кракове. Я нуждаюсь в покое, зачем мне все это безумие? Я, господа, не смотрю телевизор, только новости на немецком языке, так как они задевают меня менее всего. Я пытаюсь выискать что-то интересное, то, о чем не трубят на каждом углу. Это достаточно тяжело, даже в таких журналах, как “Science”, “Nature” и “New Scientist”». Лем ездит на «мерседесе» и бурчит так же, как эта старая машина: «Я возвращаюсь из книжных магазинов, а в руках практически ничего. Молодежь писала стихи и опять пишет стихи. Вроде как будто не было Второй мировой войны, перемены всего общественного строя. Единственная разница: теперь легко издавать всякую чепуху, всякую глупость – и все!» Поэтому он в сотый раз перечитывает своих любимых поэтов – Рильке и Целана. А на вопрос: «Если бы вы сегодня еще раз стали писать “Солярис”, у книги была бы другая концепция?» – отвечает: «Знаете, в чем самый большой вопрос: где найти мыслящих читателей?»