Воскресное утро следующего дня началось для Даши с ароматного запаха свежесваренного кофе. Девушка сладко зажмурилась, потянулась и спустила босые ноги на теплый пол, разлинованный квадратами солнечного света. За окном разливалась ясная морозная синева, ветер, всю ночь сотрясавший оконные рамы, стих, и видно было, как над трубой хлебозавода белым столбом стоит дым.

Шлепая босыми пятками Даша прошла в ванную, умылась, и отправилась на кухню.

За столом, забравшись на табуретку с ногами, сидела Вера, с обычным своим видом примерной девочки, и пила кофе.

— Доброе утро, — сказала Даша, зевнула и, сев напротив подруги взяла кофейник. — Тетушка ушла?

— Доброе, — ответила Вера. — Только уж день на дворе. Сильна ты, мать, спать. Тетушка же ушла. Велела тебе кланяться, а ключ оставить у соседей.

— Оставим. Ну, как тебе вчерашние мальчики? Какой больше глянулся, черненький или беленький?

Вера задумчиво уставилась в потолок. — А кто из них который? Тот, у которого ты на коленках сидела, это какой?

— Черненький!

— Ага, ага, понятненько.

— А тот, который тебя тискал, тот беленький.

— Беленький, хорошенький. Студентик! — принялась загибать Вера тонкие пальцы. — Жив ли?

— Погадаем! — Даша вытащила из ящика стола потрепанную колоду карт, которую там хранила тетушка, утверждавшая, что в ней течет цыганская кровь. Впрочем, её родная сестра, Дашина мать это категорически отрицала.

— На кого гадаем?

— На обоих!

Даша кивнула и веером раскинула карты по столешнице. Как всегда, при гадании, её лицо сделалось серьёзным и даже хмурым, она внимательно разглядывала карты, и не удовлетворяясь простым осмотром, переворачивала некоторые из них рубашкой вверх и изучала и с этой стороны.

— Подруга, — не выдержала Вера. — Ты меня прямо пугаешь. Не томи. Живы?

— Живы вроде, — ответила Даша без особой уверенности в голосе. Прежняя веселость возвращалась к ней как бы поневоле, просто в силу того, что природа не терпит пустоты.

— Да, живы, живы, — махнула она рукой и смахнула карты обратно в ящик стола. — Суеверия всё это.

— Точно, — резюмировала Вера. — Мне тут два года назад нагадали богатого мужа, хромую свекровь и казенные хлопоты. И где оно всё?

— В пути, — окончательно развеселилась Даша. — Ну, что, в город? Твоего студентика-то мы вряд ли найдём. А вот к моему черненькому бугаю наведаться можем. Посмотрим, над чем он там менеджер.

— Куда наведаться? Воскресенье же.

— Действительно, — Даша дернула себя за короткую толстую косу, взяла телефонную книгу и, порывшись в ней, стала накручивать диск телефона. — Алло. Дмитрия Акимушкина можно? Не вышел на работу? Спасибо.

— Приехали, — сказала Вера. — Ну, по крайней мере, беспокоиться еще рано. Мало ли что. Завтра еще раз позвоним.

— Позвоним, — согласилась Даша. — Ладно, в город все равно ехать надо.

* * *

Через полчаса девушки стояли на остановке маршрутного такси.

— О, смотри — Гена, собственной персоной, — толкнула Вера подругу. — И, практически, без видимых повреждений.

— Дуракам везёт.

На этот раз Гена был один, он брел навстречу, слегка покачиваясь… О вечерних неприятностях, действительно, напоминал только край марлевой повязки, выбивающийся из-под вязаной шапочки.

— Эй, — окликнула Даша, — Головка-то не болит?

Головка, очевидно, всё же побаливала, так как на вопрос Гена отреагировал с некоторым опозданием. — А, подруги. Примите соболезнования.

— По ком же?

— Как это по ком же? По том же. С кем вчера гуляли? Вот по ним по самым, покемонам.

Геройское выражение Гениного лица не предвещало ничего хорошего, и подруги насторожились.

— И чего же с ними стряслось?

— Погибли смертью храбрых, — брякнул Гена и, кажется, сразу пожалел о сказанном. Но слово — не воробей. И он, уже без прежней удали в голосе, пояснил. — Они ж от нас убежали вчера. И в парк их чего-то занесло. А там, сами знаете, под вечер лучше не появляться. Не знаю, кто их так напугал или просто по жизни умом траченные, но угораздило их забиться в погреб, что на месте летнего кафе. Знаете его?

— Ну, знаем. Ты дальше говори, — Даша не сомневалась, что в словах Гены есть не малая доля истины, поэтому ей было очень не по себе.

— А что дальше? Дальше — всё. Неосторожное обращение с огнем. Так что никто наружу уж не вышел. А дверь изнутри заперта. Тут без вариантов, или в дыму задохлись или замёрзли.

— Врёшь ты всё, — сказала Вера. — Кто их напугал? Ты, что ли? И потом, что за неосторожное обращение? Там гореть нечему.

— Да, видно, нашлось чему, раз весь бункер закопченный. А кто их напугал — неизвестно. Ну, малолетки нынче лютые, под раздачу попасть — врагу не пожелаешь.

— И милицию вызывали?

— А кто ж её будет вызывать? Там и днём народу не густо, а в темноте и подавно. Хотите, сами вызывайте. Только, не советую.

— Все врешь, — согласилась с подругой Даша. — Не было никаких малолеток. Тут кроме вас, уродов, никакая фауна не выживает. Брату скажу, он с тебя шкуру спустит.

— Уж так уж и спустит. За тебя бы может и спустил. А эти-то ему кто? А доказательства?

— Ничего, мне он на слово поверит.

— Поверит так поверит, есть и кроме него бэтманы. — Гена отвернулся и побрел восвояси.

Вера проводила его взглядом. — Совсем спятил. В дыму задохлись… Какой еще дым?

— Я знаю? Но что-то все это мне не нравится. Пойдем.

— Куда?

— В парк. Ты чего плачешь, что ли?

— Студентика жалко, — всхлипнула Вера. — Саню.

Чтобы утереть рослой подруге слезы невысокой Даше пришлось привстать на цыпочки.

— Не реви. Пошли, люди смотрят.

— Каменная ты, Дашка.

Этим солнечным морозным днем парк уже не выглядел таким заброшенным. По аллеям сновал народ, в основном это были молодые мамы с детскими колясками и пенсионеры, совершающие свой обычный моцион, но хватало и случайного люда. Появился даже лоток с чебуреками, за которым прочно утвердилась закутанная в серую пуховую шаль румяная тетка.

Но там, куда шли Даша и Вера, было безлюдно. Белизну засыпанных вчерашним снегопадом дорожек успели нарушить только цепочки птичьих следов.

— Соврал Гена, — успокаивая себя, бормотала Даша, но, тем не менее, упорно продолжала пробираться по снежной целине, туда, где за редким кустарником, угадывалась заметенная снегом крыша бункера.

— Горелым пахнет, — ступая след в след, испуганно проговорила Вера. — Дашка, может, ну его к черту? Пошли обратно. Не нравится мне все это.

— Мне, думаешь, нравится?

Даша уже стояла на верхней ступеньке лестницы, ведущей вниз, к железной, закопченной двери, возле которой, еле присыпанная снегом, возвышалась куча золы.

— Вот, значит, откуда дым, — сказала Даша, которая, будь она здесь одна, никогда бы не рискнула спуститься, но присутствие боязливой подруги придавало ей смелости.

— Ты тут подожди, а я гляну.

— Нет уж, — вцепилась в неё Вера. — Я тут одна со страху помру.

Прижавшись друг к другу, они осторожно сошли по лестнице и остановились перед закрытой дверью, не решаясь до неё дотронуться.

— Эй, — тоненьким голоском сказала Даша. — Есть кто живой?

Ответа не последовало.

— Да твою ж мать! — вдруг рассвирепела Вера и с размаху пнула железную дверь, которая, жалобно заскрипев, распахнулась. Даша, схватившись за сердце, вглядывалась в зловещую темноту.

— Чего там? — жалобно спросила Вера.

— А то ты не видишь?

— Не вижу, я глаза зажмурила.

Даша сделала шаг вперед и темнота словно расступилась, света падавшего из полуоткрытой двери было вполне достаточно, что бы понять: здесь никого нет.

— Нет здесь никого, — громко сказала Даша. — Можешь открыть глаза.

Вера, осторожными шагами приблизилась к подруге и принялась с любопытством озираться. — Ну и местечко.

— Мрачное, — внимание Даши привлекло маленькое зеленоватое пятнышко на стене бункера, словно луч света пробивался снаружи сквозь какое-то отверстие. Она подошла поближе и прижала его указательным пальцем, тут же рядом, на расстоянии двух-трех сантиметров, появилось точно такое же световое пятнышко, теперь это походило на то, что кто-то играет с Дашей, пуская солнечных зайчиков. Даша прижала к стене безымянный палец, но световое пятнышко сдвинулось еще в сторону.

История повторялась, Даша, сама о том не подозревая, делала то что делал Митька несколькими часами ранее, повторяя все его движения. С той лишь разницей, что когда к ней присоединилась Вера, в самый последний момент, Даша почувствовала что-то неладное и крикнула подруге, чтоб та не притрагивалась к стене. Но предупреждение запоздало.

* * *

Первое, что услышала Даша, придя в сознание, был Верин дрожащий голос, — Господи, иже еси на небеси, да святится имя твое, да приидит Царствие твое.

Даша почувствовала, как волосы на её голове становятся дыбом. С трудом ворочая затекшей шеей, она не сразу разглядела в полумраке скорчившуюся у стены подругу. — Верка, ты что?

— Живая! — обрадовалась та и зарыдала в голос. — Летим, а куда, неведомо.

Не оставалось никаких сомнений, психика будущей учительницы не выдержала испытаний, выпавших на её долю за последние сутки. Итак, Вера сошла с ума.

Как ни странно, эта мысль некоторым образом успокоила Дашу и она, чувствуя, что снова теряет сознание, покорно закрыла глаза.

* * *

Очнувшись, Саня первым делом принюхался, дымом, кажется, не пахло. Сквозь неплотно прикрытые веки пробивался свет. Саня осторожно пошевелил руками. Вроде свободны. Только после этого он осмелился открыть глаза, но ничего кроме широкой, обтянутой черной материей спины натурального кузнеца не увидел. Мысли в голове двигались неспешно, и поэтому Саня не сразу сообразил, что Иван, вероятно, тоже потерял сознание и теперь лежит рядом, загораживая обзор. Митьки же нигде не было видно. Скосив глаза, Саня обнаружил, что по-прежнему находится в бункере, с той только разницей, что теперь здесь было светло. Однако источника света не было видно. Похоже было, что светились сами стены, которые оказались не бетонными, как можно было ожидать, а все того же молочно-зеленого цвета, словно сделанные из толстого матового стекла. И еще было одно обстоятельство, на которое Саня не сразу обратил внимание. Тут было тепло. И лед, которым был покрыт пол бункера, порядком подтаял. Поняв, что лежит в луже грязной воды, Саня, цепляясь за стенку, встал на ноги, и сразу увидел Митьку. Митька лежал рядом с Иваном, на спине, раскинув руки, и похоже не дышал. Саня похолодел. Но в это время натуральный кузнец пришел в себя, его глаза, под одним из которых красовался огромный синяк, широко распахнулись и сурово уставились на Саню. Саня подождал, не скажет ли Иван чего-нибудь, какую-нибудь, судя по его суровому виду, пакость, однако тот сначала сел, затем широко улыбнулся, подмигнул. — Ты что же это натворил, сынок?

— Да откуда ж ему знать? — сказал Митька, не меняя позы и не открывая глаз. — Все нормально. Просто мы, кажется, код набрали какой-то. Вот оно и сработало. Интуитивный интерфейс, прости, Господи.

— Что сработало? Какой код? — спросил Иван светским тоном человека, вспомнившего, что имеет дело с сумасшедшими.

— А черт его знает. Но факт, что вот эти места, что под ладонями светились, это вроде кнопок на кодовом замке. Мы их нажали, оно и сработало. Мне только непонятно, как Санька догадался, куда жать. Хотя, какая теперь разница.

Сказав это, Митька, кряхтя, поднялся и перешагнув через вытянутые ноги натурального кузнеца, обутые в щегольские остроносые ботинки, подошел к Сане. — У тебя вроде сигареты оставались.

Саня достал из кармана пачку и пустился в объяснения. — Я ж сказал, интуитивный интерфейс. То есть, устройство, взглянув на которое, человек должен интуитивно сообразить, как оно действует. Вот у меня интуиция и сработала. С перепугу наверное.

— Или спьяну, — добавил Ермощенко.

— Чего ты сообразил? — щелкнув зажигалкой, спросил Митька.

— Я из всех созвездий знаю только Большую Медведицу.

— Эта, которая в виде ковша?

— Ну, да. Ковшик с ручкой. Как дошло, то дальше уже просто.

— Ясно. А что после этого будет, тебе интуиция не подсказала?

— Нет. Мне кажется, для этого тоже нужна интуиция, но уже как бы совсем другая.

— Морды целы. Уже хорошо.

— Целы то целы. Только надолго ли? — Иван протянул руку. — Мне бы тоже сигарету.

— Бери. Ты бы встал, на мокром сидишь.

Ермощенко внял доброму совету, и теперь все трое, дымя сигаретами, стояли рядом, придерживаясь за стенку, так как бункер продолжало потряхивать.

— Интересно, а куда эти упыри делись, — вслух размышлял Митька. — Что-то не слыхать их.

— Видать, в дюзу засосало, — предположил кузнец. — А может, до сих пор под дверью валяются испепеленные.

— Надо бы посмотреть.

— Докурим, тогда.

Докурив, тихо ступая, подошли к двери.

— Значит так, — сказал Иван, подкидывая на ладони кирпич. — Ты, Митька, давай, открывай. Мы подстрахуем, на тот случай если кто ждет за дверью. Встретим, в общем. А ты, если что, дверь захлопнешь.

Стараясь не шуметь, Митька вытащил кусок арматуры из петель засова и вопросительно оглянулся на Ивана и Саню, стоящих за его спиной с занесенными для неотвратимого удара кирпичами. — Готовы?

— Давай! — кивнул Иван. Митька тихо-тихо потянул дверь на себя, но она не поддавалась. Снаружи заперли, что ли? — он потянул сильней, но с тем же успехом.

— Подержи, — Иван передал свой кирпич Сане. — В случае чего, круши с двух рук, по-македонски, — и стал помогать Митьке. Под их общим напором дверь поддалась.

— Саня, подложи что-нибудь, — прохрипел Митька. — Да брось ты кирпичи. Нет там никого.

Заинтригованный Саня бросил свой кирпич, а кирпич Ивана втиснул в приоткрывшуюся щель, между дверью и косяком. — Готово. Отпускайте.

Иван с Митькой, посмотрели друг на друга и кивнув один другому отпустили дверь. Кирпич захрустел, но выдержал.

— Чего там? — становясь на цыпочки и пытаясь заглянуть через их спины, спросил Саня.

Иван медленно вытер пот со лба. — Облака там, Саня.

* * *

— А земли не видно?

— Не видно, — ответил Иван и вцепился в Митькино плечо, потому что пол под его ногами накренился, и собравшаяся на полу талая вода ручьем хлынула в дверь. У Сани заложило уши, словно в самолете идущем на посадку. Митька побледнел как полотно и сказал. — Зря мы дверь открыли. Кажется, падаем.

— Если и падаем, то не так что бы очень быстро, — успокоил его Иван. — Дышится, опять же, свободно, а значит, если и гробанемся, то не с такой уж большой высоты.

— Как же не с большой, когда сами говорите, земли не видно, — возразил Саня.

— Земли не видно из-за сплошной облачности. И к тому же, посмотри как тепло. Значит, невысоко.

— Да откуда ж теплу быть, когда зима на дворе, — крикнул Митька слабым голосом.

— Грохнемся, разберемся.

Тут бункер тряхнуло особенно сильно, затем еще и еще, мотнуло из стороны в сторону, и вдруг все кончилось. Зеленовато-молочное свечение погасло. Наступила кромешная тьма.

— Приземлились, вроде, — не веря своим словам, прошептал Саня.

— Похоже на то, — отозвался Иван, вставая на ноги. — Посидите пока. Гляну, что с дверью.

Слышно было, как он подошел к двери, дернул, дверь заскрипела, сильно зашуршало, словно песок сыпался из кузова самосвала, сверху дверного проема открылась широкая прореха, через которую в бункер хлынули солнечные лучи. В их свете стало видно, что натуральный кузнец стоит, заваленный по колено землей. Казалось непонятным, откуда она взялась. Общее чувство недоумения выразил Митька. — Зарыли они нас, что ли?

— Это зимой-то? — сказал Саня, глядя, как Иван, суетясь на манер крота, разгребает землю, освобождая проход.

— А на дворе, между прочим, — Иван поднял голову, словно принюхиваясь, — никакой зимы, а сплошное лето. Птички чирикают, цветочки благоухают.

— Контузило кузнеца-то, — с этими словами, Митька пристроившись рядом с Иваном, принялся ему помогать.

Много времени это не заняло, через минуту полузасыпанная дверь была расчищена настолько, что хватило бы пролезть взрослому человеку, правда, согнутому в три погибели.

— Подожди, — Митька, видя, что Иван собирается лезть наружу, придержал его за рукав. — Кирпич возьми.

— Не надо, — Иван полез наверх.

* * *

Солнечные лучи ослепили Саню, и он зажмурился, а когда открыл глаза, то не мог им поверить. Вокруг, действительно, было лето. Вовсю жарило солнце, так что уже через минуту, чтоб не задохнуться, пришлось стащить с себя зимнюю куртку, а чуть погодя и свитер. В зеленой листве деревьев оглушительно пели птицы, и над теплой землей струился одуряющий аромат каких-то цветов. Бункер, послуживший им укрытием, выглядел теперь, снаружи, как невысокий бугор посреди поляны, заросший травой настолько, что на расстоянии нескольких шагов совершенно терялся из виду. Лес же окружавший поляну не имел ничего общего с зимним парком, по которому они бежали каких-нибудь полтора часа назад. Это был настоящий лес, без всяких, если не считать бункера, следов присутствия человека. Высокие сосны со стволами странного фиолетового оттенка стояли стеной с одной стороны поляны, а с другой курчавились кусты в человеческий рост, за которыми в легкой завесе молодой листвы высились громадные березы.

Митька, выбравшийся на божий свет последним, помотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение, но ничего не сказал, так же как и его товарищи. Они просто стояли молча.

Первым подал голос Иван. — Какие будут мысли?

— Так, — сказал Саня, присматриваясь к солнцу и восстанавливая в памяти расположение парка, где они, по идее должны были находиться. — Город там, — он ткнул пальцем, — за этими березами.

— А березы-то откуда взялись? — задал Иван риторический вопрос. — Берез вроде никаких не было.

Насчет берез Саня тоже был не уверен, но относительно расположения города у него сомнений не было. Поэтому, стараясь убедить не столько Ивана, сколько себя, он произнес. — Мы их могли не заметить. Темно ведь было.

— Вот именно что темно, — дурные предчувствия Митьки усиливались с каждой минутой. — Сколько времени мы в этом погребе просидели? От силы час, — он посмотрел на часы. — Во, ровно один час пятнадцать минут. Времени сейчас пол-одиннадцатого вечера. И это, — он обвел руками окружающую благодать, — вечер?

— Скорее утро, — благодушно согласился Иван. — Где-то ближе к полудню. А чего? Мне нравится. Так что делать-то будем?

— В город надо идти, — Митька снял с себя кожаную куртку, положил в неё свитер, шарф, шапку, перчатки, оставшись в одной синей рубахе навыпуск и светлых брюках, заправленных в высокие ботинки, и скрутив куртку в узел, забросил его за плечо. — Ну, что, пошли?

— Пошли, — сказал Иван, который, очевидно, не доверяя первому впечатлению, избавляться от верхней одежды не торопился, а может быть, следовал примеру кочевников пустыни Каракум, которые любую жару легко переносят в своих бараньих папахах и ватных халатах. Так и шел в черном пальто и меховой шапке-ушанке, изредка отгоняя от лица любопытных пчел, кружившихся вокруг в изобилии.

* * *

Никакого города они не нашли, и вообще, ни одна живая душа, ни хоть какой-нибудь человечий след, ничего не попалось им за время многочасовых блужданий по лесу, которому, казалось, не было ни конца, ни края. Наконец решили вернуться на поляну, с которой началось их путешествие.

Однако на поляне их ждал еще один сюрприз, никакого погреба или, если угодно, бункера на ней не оказалось, будто и не было его тут никогда. Не веря собственным глазам, чуть ли не на четвереньках обыскали и ощупали каждую пядь земли. Но все было напрасно.

— Может поляна не та? — чуть не плача, предположил Саня, который пережил бесследное исчезновение бункера тяжелей всех.

— Да где ж не та? — безжалостно сказал Иван. — Та самая. Вон, сосна обгорелая, с верхушкой расщепленной. Это, видать, молнией ударило. Я её приметил. Рядом валун был. Чего ж тебе еще? Вот сосна, вот валун. Поляна, Саня, та самая. А бункер наш, надо полагать, в обратный рейс улетел, порожняком.

— Похоже на то, — Митьке сказанное Иваном явно не казалось бредом.

— Может быть мы имеем дело с телепортацией? — предположил Саня, когда к нему вернулась способность соображать.

— Мне это больше лифт напомнило, — сказал Иван. — Зашли, вышли. Кабинка уехала, а зеленые человечки остались.

— Тогда уж шлюз, — уточнил Митька. — Шлюз Витрувия.

— Шлюз Витрувия. Красиво, — оценил Саня.

— Что еще за Витрувий?

— Забыл, что на стене было написано? Архитектор знаменитый, жил в древнем Риме. И бар, кстати, тоже так назывался.

— Архитектор еще какой-то, — Иван, щурясь, смотрел на желтый круг солнца, застывший над огромной замшелой елью. Но кто-то ж эту подлянку измыслил. И не думаю, что вчера. Значит, должны быть еще пострадавшие.

— Может и есть, — согласился Митька. — Только нам от этого ни холодно ни жарко. Или предлагаешь подождать, пока найдутся идиоты, которые, следуя нашему примеру, залезут в этот погреб и примутся на кнопки нажимать? Но предупрежу сразу, ждать придется долго.

К реке надо идти, — сказал Иван. — Река к людям выведет. Так что, доходим до первого ручья и дальше вдоль него, вниз по течению.

На том и порешили.