1

Руднев стал рано нести самостоятельную службу. Это было редко на флоте, так как в те времена молодежь без протекции продвигалась туго. По укоренившемуся тогда мнению высшего командования, непременным условием для получения самостоятельной должности являлся определенный возраст, «борода», как тогда выражались, и, конечно, связи.

Еще во время кругосветного плавания на крейсере «Африка» двадцатишестилетний мичман Руднев в 1881 году назначается старшим артиллерийским офицером корабля, — должность необычная ни по возрасту, ни по воинскому званию. А по возвращении из плавания за отличную артиллерийскую подготовку крейсера ему объявляется благодарность и он награждается очередным орденом.

Характерным для Руднева было то, что он никогда не жаловался на занимаемую должность и, вообще, никогда не тяготился службой, хотя бывало и так, что его назначали с понижением по отношению к предыдущей должности без всяких к тому оснований. Будучи дисциплинированным офицером, он никогда не стремился обойти приказ. Например, в 1891 году он командовал миноносцем «Котлин» и вдруг получил назначение на должность командира портового парохода «Работник», плавание на котором даже не засчитывалось в морской ценз. А он имел огромное значение для выслуги по службе. Неожиданным для Руднева оказалось и назначение в том же году на должность старшего офицера броненосца «Гангут». Руднев не смущался никакой работой и выполнял одинаково добросовестно любое дело — большое и малое.

Такое отношение командования можно объяснить двумя причинами: во-первых, Руднев не имел привычки просить за себя, а, во-вторых, его можно было легко перемещать как офицера без протекции.

Вся многолетняя служба Руднева проходила на кораблях, за исключением выполнения кратковременных обязанностей в комиссиях по обсуждению и утверждению строевых и уставных вопросов и некоторых других поручений.

В 1888 году Руднев возвратился из очередного заграничного плавания и был назначен командиром парового военного транспорта «Петр Великий», построенного для России во французском городе Сен-Назер. Руднева направили туда с небольшим отрядом матросов для принятия транспорта и привода его в Кронштадт.

 

2

В это же время Руднев делает предложение давно знакомой девушке, дочери капитана 1-го ранга Н. К. Шван. Будучи в Кронштадте, он женился, породнившись с известным героем севастопольской обороны 1854–1855 гг., одним из сподвижников адмирала Нахимова. В истории защиты Севастополя упоминается героическая оборона «Швановского» редута на знаменитом Малаховом кургане.

Выдающиеся боевые заслуги Н. К. Швана были отмечены боевыми орденами, а также золотым оружием.

Семейное счастье моряка своеобразно: долгие разлуки и горячие встречи. Так было и у Руднева. Прошло совсем немного времени после свадьбы, а он уже простился с молодой женой и отбыл в 1889 году в далекое заграничное плавание на крейсере «Адмирал Корнилов», шедшем в распоряжение начальника Тихоокеанской эскадры.

Нескоро пришлось Рудневу вернуться на родину из этого плавания. После участия в маневрах Тихоокеанской эскадры в январе 1890 года «Адмирал Корнилов» ушел в кругосветное плавание, во время которого Руднев был назначен на должность старшего офицера этого крупного корабля.

Тяжела показалась ему на этот раз разлука с родным Кронштадтом. Правда, в каждом порту, куда заходил крейсер, Руднев получал письма от молодой жены. Но некогда было тосковать. Слишком много забот у старшего офицера…

Декабрь 1890 года. «Адмирал Корнилов», проламывая торосистый лед Финского залива, спешит в Кронштадт, к месту зимней стоянки. Вот и долгожданный порт! Встреча с молодой женой. Руднев впервые видит своего первого сына Николая, которому исполнился почти год.

Жена Мария Николаевна была добрым и близким другом Руднева, с нею он делил все радости и печали. Большими праздниками являлись возвращения Руднева из дальних плаваний, столь богатых разнообразными событиями, о которых так хочется рассказать близким. Часто собирались и товарищи-сослуживцы, всегда встречая гостеприимное отношение…

Руднев обладал большой физической силой и богатырским здоровьем. До своего ранения на крейсере «Варяг» он никогда серьезно не болел. С особым увлечением он занимался спортом, повторяя: «Спорт не забава, а дело серьезное». Эти слова не расходились с делом. Вставая в шесть часов утра, Руднев обязательно делал гимнастику, после чего принимал душ независимо от погоды и времени года.

Руднев очень любил животных, относился к ним с лаской и часто вмешивался, когда видел жестокое обращение портовых возниц с лошадьми. Долгие годы его сопровождала в плавании обезьяна Жак, которая всегда становилась общей любимицей команды. За это Жак, в свою очередь, развлекал матросов.

С Жаком произошел случай, положивший конец его морской жизни, о чем Руднев и команда долго горевали. Дело происходило в океане на крейсере «Адмирал Корнилов». Один из мичманов, застав Жака в кают-компании, жестоко избил его без всякого повода к этому. Жак затаил злобу на обидчика и ждал лишь удобного случая для мщения. Он вскоре представился. Подсмотрев, куда мичман прячет в каюте свои сбережения, Жак забрался туда, отыскал большой кошелек с золотыми монетами и, выскочив на палубу, взобрался на мачту, откуда начал показывать кошелек своему обидчику. Стали ловить хитрое животное, но не тут-то было! Жак ловко увертывался от преследователей, а когда матросы выбились из сил, уселся на нок реи, начал вынимать монеты и, одну за другой, бросать их в океан. Затем туда же полетел и пустой кошель. Руднев возместил мичману убытки, но в ближайшем порту Жака по приказу командира «списали» на берег.

Один из моряков крейсера «Варяг» рассказывал, что сходный случай произошел на крейсере, но тогда командир его Бэр застрелил обезьяну на мачте.

 

3

В марте 1893 года Рудневу было присвоено звание капитана 2-го ранга, а в декабре его назначили старшим офицером на броненосец «Император Николай I», отбывавший в Грецию. Целью посылки была охрана русских интересов на острове Крит. Броненосец шел на соединение с отрядом русских судов — Средиземноморской эскадрой.

Командовал эскадрой контр-адмирал Степан Осипович Макаров, державший флаг на броненосце «Император Николай I». Руднев высоко ценил Макарова как прекрасного человека и большого знатока морского дела и кораблестроения.

Особенно ценил Руднев то, что адмирал происходил из семьи боцмана, и всегда повторял, что многие матросы могли бы стать более лучшими офицерами, чем «папенькины сынки».

Невзирая на разницу в воинском звании и служебном положении, Руднев бывал частым гостем в каюте адмирала и откровенно делился с ним своими мыслями о порядках, существовавших на флоте. Макаров поддерживал взгляды Руднева и помогал претворить в жизнь некоторые его предложения. На броненосце были отменены телесные наказания и рукоприкладство офицеров. Командир Дикер, сторонник взысканий подобного рода, с тех пор затаил злобу на Руднева.

А наказания были ужасные. К ним относилось, например, «килевание» матросов. Заключалось оно в том, что провинившегося протаскивали канатом с борта на борт под килем корабля. После этого человека приходилось приводить в чувство.

Пробыв почти год в водах Греции, русские корабли возвратились на родину, а броненосец «Император Николай I» ушел в кругосветное плавание, в котором находился с января по декабрь 1895 года.

Невзирая на служебную загруженность, Руднев помог создать на корабле кружки пения, пляски, драматический. Они имели немаловажное значение, скрашивая досуг матросов.

Много внимания уделял он матросам, державшимся в стороне от команды, сильно тосковавшим по дому. Руднев писал за них письма, а иногда помогал и деньгами.

Офицеры изменили отношение к матросам, особенно после отмены телесных наказаний на броненосце. Одни сделали это с радостью, другие, наиболее «родовитые», с затаенной злобой.

Еще больше возрос авторитет Руднева, когда он стал заниматься с желающими матросами по мореходной астрономии, штурманскому делу и географии, широко используя при этом материалы из своей богатой практики. Искусством вести корабль, минуя опасности, он уже владел основательно и умел передавать знания слушателям. Учебные тревоги: артиллерийская, минная, пожарная, водяная, с каждым разом проходили все лучше и лучше. Даже самая тяжелая по тому времени работа — погрузка многих сотен тонн угля, выполнявшаяся вручную, под его руководством шла быстро и четко.

Командир броненосца, капитан 1-го ранга Фелькерзам, сменивший Дикера, прекрасно понимал причину всех этих перемен на корабле. Он во многом не соглашался с Рудневым, особенно в обращении с «нижними чинами», но и не мешал старшему офицеру. Во-первых, кипучая деятельность Руднева избавляла командира от многих забот, от необходимости поднимать лишний раз свое многопудовое тело на мостик, а во-вторых, старик понимал, что командир-то корабля не Руднев, а он, Фелькерзам, следовательно за успешное плавание можно получить и награду.

Шел последний день ноября 1895 года. Броненосец, рассекая холодные воды Финского залива, спешил в порт на зимовку. А в Кронштадте уже ожидал Руднева приказ о назначении его командиром броненосца береговой обороны «Адмирал Грейг».

Вот и причал. Последние команды, швартовка. На берегу родные, знакомые. Все улыбаются, приветственно машут руками…

Через несколько дней Руднев с грустью прощался с экипажем броненосца. В кают-компании по-праздничному накрыт стол. Все офицеры в сборе. За обедом вспоминаются эпизоды только что законченного похода, но беседа носит оттенок грусти. Многие искренне жалеют о том, что приходится расставаться с опытным начальником и хорошим товарищем.

Наконец, поднялся с бокалом в руке Фелькерзам и отрывисто произнес:

— Это, дорогой Всеволод Федорович, от нас всех в память о нас всех.

И он протянул Рудневу серебряное блюдо с таким же графином и чаркой. На блюде были выгравированы слова: «Кают-компания броненосца «Император Николай I» своему председателю В. Ф. Рудневу».

Тепло поблагодарив товарищей, Руднев принял подарок, пожал всем руки. Иные в ответ крепко стискивали его ладонь, другие с искренней теплотой протягивали сразу обе руки, третьи же холодно подавали только кончики пальцев…

Но самое трогательное ожидало Руднева на верхней палубе. Здесь он тепло попрощался с матросами. Всматриваясь в простые, открытые лица, он читал на них любовь и уважение. Этот молчаливый строй дорогих ему людей глубоко взволновал Руднева. Он растроганно поблагодарил всех. В ответ загремело мощное «ура».

 

4

Итак, Руднев — командир «Адмирала Грейга». Это первый крупный корабль, которым ему предстоит самостоятельно командовать.

Безотрадную картину увидел Руднев на корабле. Нормы артиллерийской стрельбы не выполнялись. Вспомогательные механизмы то и дело выходили из строя. Постановка на якорь и швартовка часто проходили с опозданием из-за неисправности механизмов. В общем, о чем бы ни докладывал смущенный старший офицер Рудневу, перелистывающему вахтенные журналы, все шло, как говорят, через пень-колоду. Дисциплина была не сознательной, а палочной, команды выполнялись с большими заминками.

Руднев долго сидел у себя в каюте, тщательно знакомясь с документами корабля: шканечным журналом, списками личного состава, характеристиками матросов и офицеров. Он приказал старшему офицеру выстроить команду. С мостика была хорошо видна верхняя палуба, походившая на встревоженный муравейник. Матросы в зимних бушлатах спешили изо всех люков на ют, образуя ровные черные четырехугольники подразделений. Боцманы неистово свистели в дудки сигнал: «Все наверх». Видел Руднев и то, что один из боцманов огрел линьком молодого матроса только за то, что тот последним выбежал на палубу.

Приняв перед строем рапорт дежурного офицера, Руднев представился экипажу и спросил, у кого имеются претензии. Таких не оказалось. Только что обиженный боцманом матрос тоже промолчал. Руднев понял, что команда забита и запугана.

«Адмирал Грейг», стоявший у стенки Кронштадтского порта, готовился к зимовке. Ввиду позднего возвращения из летней кампании здесь еще не успели приготовить машины и механизмы к 3–4 месяцам зимы, а ноябрьские морозы уже оковали корабль прочной кромкой льда.

Еще несколько дней — и корабль опустеет, только полосатая будка на причале у трапа с фигурой дневального, запахнутого в тулуп и с винтовкой в руках, да тоненькая струйка дыма из кормовой трубы будут единственными признаками судовой жизни. Весь личный состав съедет на берег, во флотский экипаж, к которому приписан корабль. Оттуда производятся назначения несущих караульную службу, а остальные должны проходить обучение по программе зимней подготовки. Это было время, когда на Балтийском флоте существовало мнение, что флот, запертый льдами Финского залива, не может участвовать в боевых действиях, поэтому даже артиллерийские и минные боезапасы сдавались на хранение в портовые склады, а механизмы подлежали консервации.

Руднев за короткий срок успел подробно ознакомиться не только с командой, но и с состоянием главных и вспомогательных машин, определить объем зимних ремонтных работ.

Начал он свою деятельность на корабле с отмены телесных наказаний. Приказ был недружелюбно встречен большинством офицеров, однако возражать командиру никто не решился. Но были и такие офицеры, которые встретили приказ с одобрением. Они повторяли слова командира: «Экипаж корабля — это одна дружная семья, которой родина — мать. Хороший начальник должен непрерывно изучать слабые и сильные стороны своих подчиненных — матросов и офицеров. В этом залог успеха в бою».

Не прошло мимо внимания Руднева и питание команды. И здесь он нашел существенные недостатки: пища готовилась небрежно, невкусно, не говоря уже о недостаточном рационе. Руднев строго побеседовал на этот счет с коками, а ревизора и старшего офицера строго предупредил, приказав каждый раз давать ему пищу на пробу.

Матросы «Адмирала Грейга» находились на берегу в 15-м флотском экипаже, а Руднев и офицеры жили с семьями в так называемых офицерских флигелях на Екатерининской улице.

В свободное время Руднев уделял много внимания и времени воспитанию пятилетнего сына. Рассказы о море сменялись увлекательными играми. Несмотря на внешнюю суровость Руднева, дети быстро угадывали его природную доброту и простодушие.

Зимними вечерами Руднев учил маленького Колю и своей любимой игре в шахматы, которой серьезно увлекался, причем редко терпел поражение даже от опытных противников.

Зимой в экипаже идет большая работа по теоретической и строевой подготовке личного состава. В учебных отрядах и школах готовят матросов по специальностям. Перед принятием присяги и вступлением на действительную службу молодые матросы зачисляются в отряды новобранцев при флотских экипажах, где в течение зимы проходят строевую подготовку, изучают стрелковое оружие. Но самым тяжелым, подчас невыносимым, считалось прохождение не значащихся в учебных программах «дисциплин»: выправки, расторопности, той особой «лихости», которая присуща морякам. Ни один новобранец, служивший в императорском флоте, не уходил из отряда, не испытав на себе увесистых кулаков офицеров, боцманов, унтер-офицеров.

Вскоре в экипаже и даже среди матросов других кораблей Руднев приобрел широкую известность как справедливый, заботливый, хотя и строгий командир.

Однажды матрос-вестовой принес из дома Руднева увесистый чемодан книг. Так было положено начало судовой библиотеке для матросов броненосца.

Руднев и дома оставался верен своим принципам. Однажды молодая горничная, вытирая пыль, уронила ценную севрскую вазу. От нее остались одни черепки. Девушка, зная, как дорога эта памятная семейная реликвия, с ужасом ждала взрыва гнева присутствовавшего здесь Руднева. Велико было ее удивление, когда он спокойно взглянул на нее и, не повышая голоса, сказал:

— Ничего, Катя, бывает в жизни и хуже. В следующий раз будьте осторожней.

Детям была отведена лучшая комната в квартире, обставленная очень скромно. Сами дети должны были поддерживать в ней безукоризненную чистоту, тщательно убирать ее. День их начинался рано утром с гимнастики, о чем напоминал висевший в детской комнате плакат на латинском языке: «Mens sana in corpore sana» («Здоровый дух в здоровом теле»). Урок гимнастики проводил сам Руднев, а в его отсутствие матрос из экипажа. Руднев стремился заинтересовать детей разнообразными видами спорта и сам подавал им пример. Городки, футбол, плавание, альпинизм, хождение на шлюпке, особенно под парусами, были постоянной составной частью физического воспитания детей. В зимнее время процветали лыжи и коньки. Иногда мальчики приходили с катка с ушибами, тогда Мария Николаевна принималась укорять мужа. Руднев отвечал на это:

— Чем ближе человек к природе, тем ближе к нему здоровье.

Руднев считал спорт важным фактором развития высоких моральных качеств, а также выносливости человека.

 

5

В 1896 году Рудневу снова «посчастливилось», как говорил он сам, служить под начальством адмирала С. О. Макарова, бывшего в то время старшим флагманом первой флотской дивизии.

Оценивая людей независимо от имущественных и социальных категорий, Макаров требовал от человека прежде всего высоких моральных качеств. Он лично знал не только офицеров своей дивизии, но и многих матросов. Среди офицеров Макаров выделял способных организаторов, заслуживших уважение и доверие экипажа. Такие офицеры пользовались у него всемерной поддержкой. К числу их относился и Руднев. Именно этим можно объяснить то, что Макаров являлся частым гостем в доме Рудневых.

Вниманием адмирала пользовался и я, шестилетний Коля. Со мной он познакомился еще в Афинах. Иногда Рудневы, боясь, что я могу надоесть Макарову, отсылали меня к соседям. Но не тут-то было. Макаров обязательно хотел меня видеть. Я радостно вбегал в комнату, становился перед адмиралом «смирно» и отдавал рапорт, а затем отвечал на вопросы. Однажды я, к великому смущению родителей, заявил Макарову:

— А я знаю почему у вас такая большая борода. Потому что вы большой командир, а папа маленький командир, вот и борода у него маленькая!

Макаров смеялся от души.

Воспитывая сыновей, Руднев стремился подготовить из них будущих моряков, прививая им с самого раннего возраста навыки морского дела. Он и мысли даже не допускал, что «морской род» Рудневых, начавших морскую службу с XVII века, закончится на нем.

В. Ф. Руднев с сыновьями Георгием и Николаем (1899 г.).

В детской находились целые флотилии картонных кораблей, изготовленных самими детьми. Эти корабли помогал нам мастерить отец, иногда просиживая часами с ножницами и клеем. В воскресные и другие праздничные дни раздвигался большой обеденный стол и на нем «эскадры» кораблей развертывались в целые боевые построения, проделывая сложные маневры, вступая в «сражения». Развороты, построения, атаки лихих миноносцев выполнялись по всем правилам тактики. Вступала в действие и «артиллерия», изготовленная отцом и стрелявшая горохом.

Иногда игра заканчивалась плачевно: «снаряды» попадали в окружающие предметы и наносили им непоправимые повреждения. Тогда, по выражению отца, вступала в действие «крепостная артиллерия»: приходилось объясняться с женой.

Часто отец задавал мне серьезные не по возрасту вопросы: каковы обязанности штурмана перед выходом в море, как изготовить корабль к бою, к наступающему шторму, туману? В девять лет я безошибочно знал рангоут корабля, названия парусов, частей такелажа.

Много свободного времени отец уделял плаванию на шлюпке под парусами. Это было самым его большим увлечением. И нас, детей, он учил управлять шлюпкой.

Если намечалась прогулка на шлюпке, не существовало причин к ее отмене, за исключением внезапных вызовов по службе. В любую погоду отец вместе со мной уходил в море. Подчас приходилось туго, я, естественно, терялся, но отец подбадривал, командовал маневры да покрикивал:

— Эй, там на баке, труса не праздновать, смотреть в оба!

Лето наша семья обыкновенно проводила на даче, куда приезжал и отец. Если вблизи имелись речка или озеро, он успевал оснастить парусом какую-нибудь лодку. Для этого у матери часто похищалась простыня…

 

6

Когда корабль стоял на зимовке, а личный состав его жил в экипаже, Руднев часто среди ночи одевался и шел в казарму. Почти в каждое такое посещение он, как рачительный хозяин, находил какие-нибудь неполадки: то температура низка в кубриках, то питьевая вода несвежая. Такая забота о «нижних чинах» проявлялась лишь немногими офицерами, подавляющее большинство их видело матросов только в строю или на вахте. Остальная жизнь их проходила под наблюдением младших командиров: унтер-офицеров, боцманов, кондукторов. Для офицера считалось даже зазорным заниматься бытом матросов.

Стремление находиться ближе к людям побуждало Руднева к общественной деятельности и он никогда не упускал возможности приложить свои силы на этом поприще. Например, в январе 1897 года он по собственному желанию был назначен руководителем переписи населения в Кронштадте, которую прекрасно организовал и провел. Руднев посещал жилища рабочих порта, хотя это и не входило в его прямую обязанность. Однокомнатные, преимущественно полуподвальные помещения, где жили рабочие, были лишены элементарных удобств, а квартирная плата определялась владельцем дома в зависимости от спроса, причем, как правило, была очень высокой.

Оборванные, полуголодные дети рабочих судоремонтного завода и доков произвели на Руднева незабываемое впечатление, возбудили в нем сочувствие. Разделение людей на сословия он считал несправедливым, жестоким пережитком времени. Чем ниже стоял человек на ступенях «социальной лестницы», тем больше проявлял Руднев внимания к нему, зато с «высокопоставленными» обходился без тени заискивания и, как говорится, «шапки ни перед кем не ломал».

 

7

В декабре 1897 года Руднев был назначен командиром мореходной канонерской лодки «Гремящий», которая в марте следующего года, после зимовки в Кронштадтском порту, отбыла в кругосветное плавание, длившееся по май 1899 года.

Кроме малого тоннажа и низкой скорости (12 узлов), «Гремящий» имел и другие существенные недостатки, прежде всего слабую устойчивость. Пересечь три океана и многие моря на таком корабле являлось делом нелегким, требующим от командира не только огромного опыта, но и смелости.

Готовясь к первому самостоятельному кругосветному плаванию, Руднев задолго до выхода в море тщательно разработал подробную программу учебной подготовки личного состава по всем специальностям.

Почти все офицеры, помимо прямых обязанностей, получили задание собрать материалы по лоции, навигации, морской метеорологии, астрономии и другим вопросам, касающимся кораблевождения. В программу входили также проверка и уточнение морских карт отдельных районов плавания. Все эти материалы Руднев подвергал тщательной обработке и после возвращения из плавания передал в морское училище для использования в учебных целях.

Первой задачей являлось изучение офицерами Балтийского моря, плавание в котором сопряжено с немалыми трудностями. Море считается «мелководным». Средняя глубина его составляет лишь 200 метров, глубины же Финского и Ботнического заливов, являющихся продолжением моря, не превышают 50 метров. Кроме того, Балтика изобилует островами, мелями, шхерами и всякого рода подводными опасностями, избежать которых можно лишь при хорошем знании фарватера.

Некоторые военно-морские авторитеты того времени считали нецелесообразным развивать на Балтийском море броненосный флот и доказывали ограниченность его свободного плавания. Они ссылались на то, что заливы и порты замерзают, а это создает дополнительные затруднения при маневрировании зимой.

Перед выходом в море Руднев целую неделю не сходил с судна, лично проверяя, как снабжено оно продовольствием, боеприпасами, топливом.

Но вот один из мартовских дней причал вокруг «Гремящего» заполнила пестрая толпа. Это близкие и знакомые членов экипажа корабля пришли проститься перед долгой разлукой.

Низкие, угрюмые тучи почти задевали высокие мачты канонерской лодки, мало отличаясь от дыма, выбрасываемого из ее единственной широкой трубы. «Гремящий» мало походил на грозную плавучую крепость, и если бы не таран и не единственное носовое 8-дюймовое орудие, его можно было бы принять за обычное торговое судно. Но на корме развевался военно-морской андреевский флаг, белый с голубым крестом.

Шуршит битый лед под гребным винтом прогреваемой машины. Значит, скоро выход в море! Вот среди офицеров на мостике появилась плотная фигура Руднева. Взглянув на часы, он отдал приказание. Раздался басистый гудок, трели боцманских дудок. Забегали по палубе матросы. Один за другим отдавались швартовы. «Гремящий» начал плавно отваливать от причала, направляясь в открытое море. Провожающие засуетились, раздались прощальные приветствия. Здесь же стояла и жена Руднева с сыновьями: восьмилетним Николаем и двухлетним Георгием. Не в первый раз Мария Николаевна провожала мужа в далекое и небезопасное плавание, но она твердо верила в мастерство и опыт потомственного моряка. Не меньше верили ему и подчиненные.

Плавание «Гремящего» требовало большого напряжения сил. Руднев часто не покидал мостика целыми сутками. К тому же для практической подготовки личного состава командир, подражая примеру лучших русских моряков, задерживался в наиболее трудных и опасных районах. Хорошо продуманные учебные тревоги дополняли боевую подготовку. Недаром матросы и молодые офицеры потом гордились тем, что прошли «рудневскую» школу!

Повседневная забота об экипаже облегчала трудности походной жизни, само плавание становилось увлекательным.

В силу существовавших порядков матросам не часто давалось увольнение на берег, когда же они съезжали с корабля, то предоставлялись самим себе. Единственным развлечением являлись портовые кабаки и трущобы, которыми столь богаты заграничные портовые города. По-иному проводили время на берегу матросы «Гремящего». Руднев ввел экскурсии матросов под руководством офицеров. Участники экскурсий знакомились с местными достопримечательностями. Именно поэтому за все время плавания «Гремящего» не произошло ни одного случая, порочащего русского моряка.

Зная, как часто практикуется обман при начислении и выдаче матросам жалованья, а также при закупках продовольствия и организации питания, Руднев лично проверял это дело, строго оберегая матросскую копейку и рацион питания от всяких посягательств.

Пройдя свой путь по морским и океанским просторам, «Гремящий» в один из солнечных майских дней возвращался в шхерные теснины родного Финского залива. Радостно вздохнули моряки, когда появился перед ними страж Кронштадта — Толбухин маяк, а затем заблестели вдали золотые главы собора и выросла высокая труба пароходного завода. «Прямо по носу вижу Кронштадт!» — передал сигнальщик. Палуба содрогнулась от орудийного салюта. Это «Гремящий» передавал привет крепости.

Корабли расцвечены приветственными флагами, на причале снова толпа, на этот раз ликующая, машущая платками. Руднев застыл на мостике, прижав к глазам бинокль. Он увидел жену, стоявшую с детьми на том же месте, где находилась во время проводов. Казалось, она не уходила в ожидании радостной встречи! У Рудневых существовал уговор: встречать на том месте, откуда провожаешь.

Руднева вскоре освободили от командования «Гремящим». Через короткий срок корабль ушел на Дальний Восток и вступил в состав Тихоокеанской эскадры в Порт-Артуре. Здесь он участвовал в боевых операциях против японского флота. В ночь на 20 апреля 1904 года «Гремящий» принял участие в сражении на внешнем рейде Порт-Артура, в котором русскому флоту удалось потопить восемь японских брандеров и два миноносца, пытавшихся запереть выход из внутреннего рейда в море. А 5 августа того же года «Гремящий», неся сторожевую службу в районе внешнего рейда, погиб, наскочив на японскую мину.

 

8

После плавания на «Гремящем» Руднева оставили при штабе в Кронштадте для поручений. Должность главного командира занимал здесь вице-адмирал Макаров. Известно, что наиболее глубокий след в истории отечественного флота Макаров оставил как специалист в области кораблестроения и военно-морского вооружения, что, конечно, не умаляет его таланта флотоводца и выдающегося организатора. Научная деятельность Макарова оказала особенное влияние на Руднева. Он был в курсе всех планов и работ Макарова благодаря личному знакомству с ним. Горячие симпатии Руднева к новой технике ярко выразились весной 1899 года, когда в Кронштадт пришел из Англии только что построенный на заводе Армстронг в Ньюкестле первый в мире русский ледокол «Ермак». Встреча его в Кронштадте вылилась в грандиозный праздник, в демонстрацию русского патриотизма, ибо все знали, что ледокол — детище Макарова, англичане же явились лишь простыми исполнителями его проекта.

Величественная картина открылась с появлением на горизонте ледокола под командованием капитана 2-го ранга М. П. Васильева, сослуживца Руднева и товарища по училищу. Впоследствии Васильев погиб вместе с Макаровым в 1904 году при взрыве броненосца «Петропавловск» на внешнем рейде Порт-Артура.

9000-тонная громада «Ермака», легко выполняя все маневры, направлялась к причалу, свободно прокладывая путь среди толстого льда. Округленные формы корпуса ледокола, невиданные в судостроении, придавали ему величие и мощь.

В день прибытия «Ермака» Руднев находился на льду рейда. Он ликовал и, поздравляя Макарова, не удержался, чтобы не сказать: «Смерть парусам на военных кораблях! Да здравствуют машины!» Степан Осипович рассмеялся, но не всем присутствующим эта шутка пришлась по вкусу.

 

9

Семья Руднева проводила лето 1899 года в Тверской губернии, снимая дачу у одного помещика. Вскоре сюда приехал в трехнедельный отпуск и Руднев. Будучи любителем длинных прогулок и охоты, он целые дни проводил в полях, в соседнем Головинском вековом бору и часто возвращался домой с неплохими трофеями. Руднев мастерски стрелял из боевого оружия, но охотничьим владел хуже, что не охлаждало его рвения. Он главным образом любил пребывание среди русской природы. Об одном из охотничьих эпизодов хочется рассказать.

Уходя в лес, отец изредка брал с собой меня, уступая неотступным просьбам. Конечно, отца это не очень устраивало: приходилось и путь выбирать полегче, да и возвращаться раньше.

Побродив однажды целый день по лесу, мы, довольные результатом охоты, усталые, повернули к дому. На этот раз не повезло: мы сбились с пути. Стало темнеть. Лес становился все гуще. Усилился шум вековых деревьев, сквозь кроны которых можно было видеть быстро несущиеся рваные тучи. Наконец, разразилась сильная гроза с проливным дождем. Мы моментально промокли и продолжали путь наугад. Мне очень хотелось заплакать, но я сдерживался, зная, что этого не терпит отец.

Вдруг до слуха донесся отдаленный лай собаки. Мы направились на него и вскоре набрели на ряд землянок, стоявших на берегу небольшой речушки. Здесь жили семьи крестьян, работавших на помещика по заготовке древесного угля. Старик-хозяин одной из этих убогих, насквозь прокопченных землянок радушно принял промокших и озябших охотников, помог обсушиться и обогреться у пылающего очага. Решено было переночевать здесь, так как выяснилось, что мы сильно отклонились от пути к дому. Отец, вообще прекрасно ориентировавшийся в лесу, никак не мог простить себе такой оплошности.

Старик пригласил нас разделить с ним ужин, состоявший из печеного картофеля и сухарей, размоченных в горячей воде.

Отец, в свою очередь, поделился с гостеприимным хозяином своей провизией и за ужином стал расспрашивать старика о жизни в этом заброшенном уголке лесной трущобы. Он узнал, что за тяжелый труд выжигальщики получали буквально гроши, причем добрая половина их удерживалась за хозяйские харчи: картошку и черствый черный хлеб. Только к большим праздникам они получали немного мяса. Никаких жиров не выдавалось.

Из соседней землянки донеслись жалобные стоны, которые затем перешли в крик. Старик пояснил, что его невестка тяжело больна. Отец сейчас же отправился к ней, чтобы узнать, в чем дело. Вернувшись, он сказал, что женщину надо не позднее утра отвезти в земскую больницу, но старик покачал головой.

— Какая уж там больница, — заявил он. — Больница-то в сорока верстах, а лошади нет. Мы и уголь таскаем на себе за три версты до лесной дороги.

Утром отец горячо поблагодарил хозяина за гостеприимство и оставил ему деньги для невестки, а также обещал прислать лошадь, что и сделал по возвращении домой.

 

10

Отдыхая в деревне, Руднев не изменял своих привычек. Вставал он в шесть часов, выполнял с детьми гимнастические упражнения, а после завтрака обязательно занимался какой-нибудь физической работой. Соседние крестьяне говорили о нем:

— С виду барин, а встает рано и работает как заправский мужик!

Как-то Руднев мастерил в саду беседку. Как обычно, его окружали вихрастые крестьянские ребятишки. Один из них забрался на крышу беседки и вдруг поднял крик: «Пожар!» Горела соседняя деревня Быково. Руднев настоял, чтобы тотчас же запрягли телеги, и все мужчины, находившиеся в имении, во главе с ним поскакали к месту пожара.

Грозное зрелище открылось перед ними в деревне. Часть построек была объята пламенем, которое продолжало перебрасываться с избы на избу, угрожая уничтожить все селение дотла в эту на редкость сухую погоду. Мычание обезумевшего скота, пронзительное ржание лошадей, вой собак делали еще более ужасной картину стихийного бедствия. Борьбы с огнем фактически не велось. Все спасали собственное добро, женщины с детьми громко голосили. В Рудневе мгновенно проснулся волевой командир. Он организовал живую цепь для подачи воды из пруда, части мужчин поручил взламывание начавших гореть построек, чтобы прекратить распространение огня, а других послал подвозить воду бочками. В результате угроза полного уничтожения деревни была ликвидирована. Характерно, что никого из местных властей на пожаре не оказалось. Урядник со стражниками прибыли только утром для составления протокола, а помещик, имение которого находилось в версте от деревни, заперся в кабинете и усердно отбивал земные поклоны, взывая к милости бога!

С восторгом встретил помещик обозленного Руднева, заявив, что успех в борьбе с пожаром всецело зависел от знания им, помещиком, каких-то специальных «пожарных» молитв. Руднев не выдержал, обругал помещика, хлопнул дверью и уехал.

В неузнаваемом виде вернулся он домой: одежда изорвана, обгорела, сам грязный, прокопченный, на лице ссадины и, что хуже всего, часть бороды оказалась спаленной! Пришлось ради симметрии, подровнять ее совсем не по моде…

Спустя несколько дней к Рудневу прибыла делегация крестьян из Быкова, которые поднесли ему хлеб-соль в знак горячей признательности за помощь.

 

11

После возвращения из деревни Руднева назначили 31 августа 1899 года командиром броненосца береговой обороны «Чародейка», который из-за ремонта машины не принимал участия в осенних учебных операциях флота и рано встал на зимовку у стенки Кронштадтского порта.

Зимой в Кронштадте Руднев читал лекции по математике и мореходной астрономии. С большой любовью отдавался он воспитанию молодых кадров флота. Математику он читал в специальной школе учебного отряда, в унтер-офицерских классах, выпускавших кондукторов — специалистов корабельной техники, первых помощников инженер-механиков, от которых во многом зависела техническая подготовка корабля.

Одновременно Руднев углублял и совершенствовал собственные знания, слушая лекции в Кронштадтском инженерном училище, выпускавшем судовых инженер-механиков. В училище попадали люди, не принадлежавшие к дворянскому сословию, кадровое офицерство смотрело на них свысока и называло «сапогами». А, между тем, офицеры-механики были куда более образованными людьми, чем эти представители дворянства. В училище Руднев выступал с лекциями для молодых офицеров на основе богатых материалов плаваний.

Немало внимания уделял Руднев и пополнению знаний своих детей. Увлекательными были его рассказы о походах, об открытии новых земель известными русскими мореплавателями Ф. П. Литке, Ф. Ф. Беллинсгаузеном, И. Ф. Крузенштерном, М. П. Лазаревым, О. Е. Коцебу и многими другими, мужеством и неутомимой энергией утверждавшими морскую славу нашей Родины. Почетное место занимали также рассказы из военно-морской истории, о подвигах знаменитых русских адмиралов Ф. Ф. Ушакова, Д. Н. Сенявина, М. П. Лазарева, П. С. Нахимова, В. А. Корнилова, С. О. Макарова и других. При этом Руднев всегда возмущался существовавшим тогда стремлением приписывать иностранцам то, что было открыто и создано русскими моряками и учеными. Англичанин Джемс Кук, например, объявил, что он первым появился на северо-западном берегу Америки выше 57°, тогда как задолго до него там побывал Головнин на шхуне «Камчатка». Английский мореплаватель Пирс в 1786 году случайно зашел в пролив между Аляской и островом Кадьяк и не мог определить, где он находится. На выручку пришли постоянно находившиеся там русские промышленники, которые сообщили господину Пирсу, как называется пролив. Несмотря на это, Пирс объявил, что именно он открыл этот пролив, и занес его на карту под новым, английским названием.

Бывали и такие случаи, когда инициатива, проявленная русскими моряками-путешественниками, не только не поощрялась, а… наказывалась. Примером может служить контр-адмирал Невельской, сделавший ценные открытия на Дальнем Востоке. Высшее начальство за это даже разжаловало его. И лишь впоследствии, когда в Петербурге, наконец, разобрались в этом деле, пришлось признать заслуги Невельского и вернуть ему звание контр-адмирала.

 

12

В начале июня 1900 года Руднев вместе с группой моряков был отправлен в город Эльбинг (Германия), где на заводе Шихау заканчивалась постройка эскадренного миноносца «Скат», заказанного русским адмиралтейством. Русские моряки должны были привести корабль в Кронштадт. Немцы точно выполнили заказ. Однако адмиралтейские чиновники и на этот раз остались верны своим традициям: при оформлении заказа они не включили в условия штурманское оборудование. Таким образом, Руднев очутился перед невозможностью вывести корабль в море, и ему стоило немалых трудов упросить немцев поставить в счет дополнительных расчетов хотя бы компас.

При проверке Руднев обнаружил подозрительные отклонения компаса, но делать было нечего, и под двусмысленные улыбки представителей фирмы он вышел в море. Плавание не представляло для опытного командира особых трудностей, но возникли дополнительные осложнения. Прежде всего, людей в команде было явно недостаточно: всего двенадцать. Они составляли далеко не полную односменную ходовую вахту. Из офицеров, кроме Руднева, в состав команды входил лишь один молодой механик.

Когда корабль вышел в море, засвежело. Хотя балластные цистерны были полностью заполнены, вес миноносца без вооружения, запасов топлива и прочего снаряжения оказался слишком легким, поэтому корабль с большим трудом сопротивлялся ветру и волне. «Скат» швыряло как щепку. А погода продолжала портиться. Пришлось менять курс, уменьшать скорость. И все же корабль плохо слушался руля. А тут обнаружилась неисправность компаса.

Двое суток горсточка моряков боролась, не смыкая глаз, с разбушевавшейся стихией, не имея возможности точно определиться по курсу и рискуя разбить «Скат» о подводные камни.

Наконец, добрались до первого русского порта Либавы (ныне Лиепая). Здесь команда смогла немного передохнуть, заменить компас, пополнить личный состав и запасы. «Скат» снова вышел в море.

Только на двадцатые сутки отшвартовался он в Кронштадтском порту, благополучно завершив трудный переход.