На свежем морском ветру трепетал флаг советского государства. Нос корабля, вспенивая, рассекал крутую волну. На палубе у поручней стояли Артур, Марцис и Филипсон. Где-то впереди тонкой чертой проступал берег.

— Вот тебе и Швеция, — задумчиво протянул Марцис. — Не думали, не гадали… И во сне такое не приснится.

Рыбаки не ответили. Они молча смотрели на приближающуюся полоску земли. На палубе было пустынно. Негромко, мерно работали двигатели, плескалась за бортом вода.

— Интересно, дома уже знают, что мы возвращаемся? — спросил Филипсон.

— Вот уж вопросов будет… Что да как… — подхватил Марцис.

— Да, расспросов нам теперь хватит, — хмуро усмехнулся Артур и отошел к противоположному борту, где одиноко стоял Генрих.

Помолчали. Потом Артур спросил:

— Что такой грустный?

— А чему радоваться? — вопросом на вопрос ответил Генрих.

Банга искоса взглянул на него, как бы невзначай полюбопытствовал:

— Твои уехали в сорок четвертом?

— Да, перед самым уходом немцев. Сначала в Германию, конечно, а уж потом, после войны, в Лондон.

— А ты почему остался? Один из всей семьи…

Генрих саркастически рассмеялся:

— Знаешь, где у меня этот вопрос? — он зло резанул ладонью по горлу. — Никому не давало покоя. И в университете, из которого я в конце концов сбежал, и в цирке, где выметал навоз, и когда в котельной кочегарил… А теперь уж представляю, сколько появится новых вопросов. Почему, спрашивается, я не мог дать телеграмму и повидать мать, если оказался почти рядом? Может быть, в последний раз.

— Да, конечно, — неуверенно согласился Артур. — У тебя только мать?

— Мать и сестренка. Отец умер в том же сорок четвертом.

— Он служил у немцев?

Генрих не ответил — лишь плотнее сжал губы. В глазах загорелись злые искорки.

— Ты напрасно обижаешься, — примирительно сказал Артур.

— Может, я, действительно, зря остался? Меня, дурака, предупреждали…

— Ну, зачем же так? — с легкой досадой сказал Артур. — Ты умный человек и должен бы понять…

— Что именно? — Генрих по-бычьи наклонил голову. — Что мое место в прихожей? Не так ли?

— Глупости…

— Глупости? Хотел бы я посмотреть на тебя в моей шкуре. Когда существуешь не ты, а твоя анкета. Куда не сунешься, она впереди бежит. — Он нервно рассмеялся. — Лодка несчастная и та никому покоя не давала. Откуда, почему…

— А в самом деле, откуда?

— Во-во. И ты туда же.

— Да нет, просто интересно.

— Представь себе, ничего таинственного. После отца остались картины…

— Он что, художником был? — удивленно протянул Артур.

— Да. Ну, я в один прекрасный день и ухнул их какому-то меценату. По случаю купил эту посудину, хотел мозги проветрить… Спасибо, хоть Марцис не отвернулся. Мы с ним случайно на рынке встретились.

— Хороший ты мужик, Хенька, — неожиданно сказал Артур. — Только жаль — не каждый тебя сразу поймет.

— А мне легче от того, что я хороший? — смутился Генрих. — Вот и ты — почему остался? Один из всей семьи… Как вам всем объяснить, если отец с матерью и те не поняли. Ты видел, как она у трапа плакала? До последней секунды не верила, что я вернусь с вами. Ну, как им всем объяснить?.. Латыш я, понимаешь, латыш! И другой земли у меня нет!

В доме Артура из репродуктора лилась веселая музыка. И сам он, радостный, возбужденный, в белой майке, весело напевал, бреясь перед зеркалом. Раздался стук в дверь, и тут же, не дожидаясь ответа, в комнату влетела Илга — празднично нарядная, с букетом в руке.

— Поздравляю путешественника со счастливым прибытием, — с порога пропела она. — Перепугали нас всех… Как не стыдно! Мы тут тряслись от страха.

— Ага, тряслись. Значит, любите, — улыбнулся Артур, натягивая рубаху.

— Любим, — озорно ответила девушка и хозяйским жестом поставила цветы в вазу. — И даже заботимся. Приготовили вам настоящий пир по случаю возвращения. Так что собирайтесь скорее.

— Очень мило. Но я уже поел и, откровенно говоря, спешу по делам.

Артур озабоченно ходил по комнате, продолжая одеваться. Он не замечал, как у девушки обиженно вытянулось лицо, задрожали губы.

— Спешите? — пробормотала она.

— Да, — он достал из кармана какую-то бумажку. — На заводе ждут. А по пути еще на почту заскочить. Узнаете? Это же телефонограмма, которую вы мне принесли. Где она только не побывала со мной, в семи водах вымокла, а все равно адрес разобрать можно. Да я его наизусть знаю: Тагинская область, Верхнетачинский район… А вот тут не разберу… Буква «Т» или «Г»? Поглядите.

— Я не привыкла подглядывать в чужие телеграммы. До свидания, — сухо отрезала Илга.

Она повернулась и быстро вышла из комнаты, — Артур удивленно посмотрел ей вслед. Потом бережно сложил листок и тоже шагнул к выходу.

Когда Банга открыл дверь своего кабинета, ему навстречу поднялся Калниньш.

— Ну, слава богу, наконец, — Андрис коротко тиснул ему руку. — Понимаю, ты еще не очухался, но есть один неотложный и очень неприятный разговор.

— Что такое? — насторожился Банга.

— Должен сообщить, к твоему прискорбию, что у тебя под носом завелась довольно ловкая компания.

— В чем дело?

— В чем дело? — хмуро повторил Калниньш. — Да в том, что доверяешь не тому, кому надо.

В доме Марциса опять звучал патефон. На столе стояло угощение, но на него никто не обращал внимания. Повсюду: на стульях, на кровати и даже на полу сидели рыбаки и, раскрыв рты, слушали толстяка.

— Вот такой ящик у него на столе дома, — вдохновенно рассказывал тот. — Кнопку нажал — и вдруг кино. Или концерт показывают, танцы там разные… с голыми девицами. А ты сидишь себе, пьешь, закусываешь и смотришь.

— Ну, это уж ты… — недоверчиво крутнул головой старый рыбак.

— Не веришь? Вот Хенька не даст соврать. Правда, Хенька?

Генрих не ответил. Сидя возле патефона, он разглядывал пластинки.

— А какие у них сортиры! — схватился за голову Марцис. Бог ты мой, какие сортиры. Тут белое, а тут голубое… А запах… — Марцис благоговейно прикрыл глаза.

В комнату вбежал мальчишка, отыскал глазами Хеньку, звонко крикнул:

— Дядя Генрих, вас на завод вызывают. Срочно.

Марцис недовольно повел глазами в сторону паренька, раздраженно буркнул:

— Беги обратно и скажи, чтобы катились к черту. Сегодня пусть сами грузят.

— Подожди, — поднялся Генрих, тебя кто послал, Банга?

— Да, они там с Калниньшем.

— С Калниньшем? — прищурился Генрих и обернулся к Марцису. — Понял? Майор интересуется. — Он снял очки, положил в карман. — Что ж, пойдем, потолкуем.

Когда Генрих вошел в кабинет, кроме Артура и Калниньша, он увидел там еще знакомого мастера. Видно, тот пришел прямо от коптильной печи — он сидел в спецовке, стесняясь покрытых жиром и чешуей рук.

— Присаживайтесь, — сказал Калниньш.

Генрих огляделся, ища взглядом, на что бы сесть — стульев больше не было.

— Сейчас скажу, чтобы принесли, — озабоченно поднялся мастер.

— Ничего, я тут, — заметив в углу два пустых ящика из-под рыбы, Генрих присел на один из них.

Но это не был жест скромности — напротив, Хенька с наигранно-вызывающим видом вытащил из кармана пачку иностранных сигарет, не спрашивая разрешения, закурил и небрежно бросил пачку на стол, чуть ли не под нос Калниньшу:

— Угощайтесь, пока есть. Ну? Какие будут вопросы. Прошу, не стесняйтесь, спрашивайте. Я привык отвечать. Вас что, интересует мое мнение об уровне, так сказать, жизни в Швеции?

Калниньш неторопливо разглядывал ломавшего комедию очкарика.

— Нам, товарищ Страутниек, сегодня не до Швеции. Потолкуем лучше о Риге. Точнее, о Рижском центральном рынке.

— Не понял, — растерянно заморгал Хенька.

— Слушай, Генрих, — спросил взволнованно Артур — Ты сопровождал заводскую машину десятого сентября?

— Если десятого сентября был шторм, и мы не выходили в море, то, возможно, и сопровождал. Я часто здесь подрабатываю — гружу, и вообще… Вот мастер подтвердит.

— Да, частенько подрабатывает, — с чуть заметной усмешкой обронил мастер. — Подрабатывает.

Генрих удивленно оглянулся на него, но тут последовал новый вопрос Калниньша:

— И куда сдавали продукцию?

— Как — куда? — Генрих замялся. — Вообще-то на базу…

— Что значит, вообще? А в частности? — напирал Калниньш.

— Были случаи, когда везли на рынок.

Мастер даже присвистнул от удивления:

— Дела. И много у тебя было таких случаев?

— Как? — в свою очередь изумился Хенька. — Но ведь ты…

— Стоп! — перебил Калниньш. — Давайте по порядку. — И обернулся к Генриху. — Вы что, торговали этой рыбой на рынке?

— Что за чепуха, — озлился Генрих. — Я грузчик, мое дело сгрузить ящики, дать на подпись накладную и — привет.

— Так при чем тут рынок? — не выдержал Артур. — Почему я об этом ничего не знал?

— Потому, — Хенька сердито придавил сигарету, — что на базу приедешь и проторчишь полдня. А у него, — он кивнул на мастера, — на рынке свой человек. Он оформляет за пять минут.

— Нет, вы слышите, что он несет, — возмущенно поднялся мастер. — Какой человек на рынке? Что за махинации? У нас одна база, и все накладные только оттуда. Вот они. Все до одной.

Мастер, лицо которого пошло красными пятнами, совал под нос Генриху раскрытую папку с документами, возмущенно оглядывался на Калниньша и Артура, словно призывая их в свидетели.

— Вы что? — вскочил Генрих, с треском опрокинул ящик, на котором сидел. — Хотите из меня идиота сделать?

— Это ты нас считаешь идиотами, — гневно огрызнулся мастер. — Без году неделя в поселке… А уже и лодку купил… На какие шиши, спрашивается?

Калниньш, не обращая внимания на громкий спор, достал из портфеля папку и, вынув из нее несколько фотографий, карточным веером разложил на столе.

— Вам знаком кто-нибудь из этих людей? — спросил он мастера.

Тот внимательно вгляделся в снимки:

— Как будто нет, никого не знаю.

— А вы? — обратился он к Генриху.

— Вот этот, — с ходу ответил тот, вновь опускаясь на ящик. — Он принимал рыбу на рынке. И накладные там же подписывал.

— Ну, ловкачи! — всплеснул руками мастер и снова потряс папкой. — У них, видно, все было организовано. И фальшивые накладные, и левая продукция. Вот только откуда они ее брали… Непонятно.

Ошеломленный свалившимся на него несчастьем, Генрих беспомощно смотрел на Калниньша.

— Встаньте! — неожиданно приказал Генриху майор.

— Что? — растерянно приподнялся Хенька.

— Дайте сюда ящик… И другой тоже.

Генрих, не понимая, чего от него хотят, принес к столу оба ящика. Калниньш поставил их рядом и обернулся к Артуру:

— Ящики-то разные, а?

— Это старые, списанные, — объяснил Банга, — а это уже новые, с комбината.

— Вижу, что новые, — перебил Калниньш, сдвинул ящики так, что стала ясно видна разница в высоте. — И по размеру разные. — Он подошел вплотную к мастеру. — Вот и объяснение, откуда у вас берется левая продукция.

— У меня? — срываясь на крик, взвился мастер. — Да как вы смеете?..

— Спокойно. — Калниньш угрожающе сдвину брови. — Вы принимали у рыбаков продукцию в новых ящиках, где вес, естественно, больше. От них вы это, конечно, скрывали, то есть попросту обкрадывали.

— Пока это голое обвинение, без доказательств, — хищно прищурился мастер.

— Не волнуйтесь, доказательства в порядке, — Калниньш указал на лежащую перед ним фотографию. Этот человек с рынка уже задержан нами и рассказал много существенного. — И после паузы: — Вот так-то, товарищ директор. Далековато ты ездил свою уплывшую рыбу искать, а она у тебя под боком плескалась.

Артур виновато покраснел:

— Одного не понимаю — а как же накладные? Они ведь в порядке.

Калниньш снисходительно усмехнулся:

Опытные хищники, — майор презрительно кивнул в сторону поникшего мастера, — они промашки в таких вещах не дают. У него были свои люди и на базе, и на рынке. Документы в порядке, не подкопаешься. А в случае чего — можно будет свалить вот на этого. — Калниньш подошел к Хеньке, дружелюбно потрепал его по плечу. — Эх ты, швед. — Выглянул за дверь, позвал своего шофера, коротко приказал, кивнув в сторону мастера. — Увести. — Подал Артуру руку. — Значит едешь?

— Да.

— Когда?

— Сегодня.

— Что ж, желаю тебе удачи.

Артур с Генрихом наблюдали в окно, как усаживали мастера в машину, как Калниньш расположился с ним рядом, как машина выехала со двора… Потом Банга нервно прошелся из угла в угол, взял из пачки на столе длинную сигарету, закурил, внимательно посмотрел на Хеньку:

— Такие-то пироги, дорогой ты мой швед. — Вынул из стола несколько листов бумаги, подвинул их к Генриху. — Пиши.

— Что? — ощетинился тот.

— Автобиографию, заявление… А цех примешь прямо сегодня.

— Ты что, с ума сошел? Во-первых, я в этом ни черта не смыслю… А потом, кто тебе позволит?

— Не твое дело. Или опять вопросов испугался? Пиши.