Ноэми боялась его свободных минут, его размышлений и встреч — опасность таилась в каждой его мысли, каждый его знакомый был ей враждебен, — поэтому она и предложила Камилу проводить ее на работу. «Чем меньше времени он предоставлен самому себе, — рассудила она, — тем легче мне с ним справиться».

На улице она старательно обдумывала, как бы выбрать самую длинную дорогу. С лихорадочным возбуждением обсуждала дела, намеченные на вторую половину дня. Значит, в четыре, только помнит ли он, где они условились встретиться? Он не сердится? Ну, значит, все хорошо? Он сможет уходить и возвращаться в любое время. Она больше не даст ему повода для жалоб. По вечерам будет играть на скрипке (разве плохая мысль?). Отцу не нравилась ее игра, однажды он даже сломал скрипку, но назавтра купил ей новую. Уйдет ли Камил вечером? Хорошо, она навестит Берту или останется дома, почитает книжку. Она так давно ничего не читала. Боже, что с ней стало! Он все еще сердится?

Самыми тяжелыми были минуты расставания. У Ноэми появились страхи, навязчивая уверенность — она видит его в последний раз, а потом будет себя упрекать за то, что чем-то пренебрегла и не все сделала для того, чтобы его удержать. В конторе едва она поднялась на пол-этажа, как почувствовала такую страшную тревогу, что, не задумываясь, побежала назад на улицу. За полсекунды до этого она не подозревала, что так поступит, но Камил ждал. Он знал ее слабость.

— Мне хотелось еще раз проститься с тобой, — оправдывается она.

Ноэми верит в свою ложь, верит, что ей действительно нужно было только это. Она больше не отличает правды от лжи и свои поступки оценивает только с одной точки зрения — могут они или не могут удержать Камила. Она бесстыдно лжет, считая дозволенным все, что удержит Камила. Итак, он обязательно ей позвонит? В двенадцать, а не в час. Простил ли? Сейчас она уйдет, но у него такое недовольное выражение лица. Пусть улыбнется. Камил улыбается вымученной улыбкой — авось теперь Ноэми от него отстанет. Однако она ждет еще чего-то, ей надо, чтобы он ей сказал только одно слово. Камил качает головой, на лице его появляется гримаса, которую на мгновение можно принять за ласковую, одобрительную, радостную, как когда-то в начале их знакомства, — и сердитым голосом, подчеркивая, что только под принуждением уступает ее глупостям, говорит:

— Ноэми.