Утром 1 марта 1881 г. в Петербурге в квартире дома № 5 на Тележной улице собрались члены тайной революционной организации «Народная воля». Дочь действительного статского советника 27-летняя Софья Перовская передала четыре бомбы Гриневицкому, Рысакову, Емельянову и Тимофею Михайлову. Эти «метательные снаряды» (бомбы) были в срочном порядке изготовлены накануне за 15 часов талантливым изобретателем Николаем Кибальчичем и его двумя товарищами. Тем самым народовольцы завершили подготовку к покушению на жизнь императора Александра II, которому Исполнительный комитет организации вынес смертный приговор еще в августе 1879 г. Революционеры надеялись, что убийство императора станет сигналом к всеобщему восстанию народа. Шесть их предыдущих попыток убить царя завершились неудачей. На сей раз народовольцы торопились, так как в начале 1881 г. один за другим в руки властей попали ведущие деятели «Народной воли», а 27 февраля был арестован и главный организатор готовящегося покушения Андрей Желябов. Но это не изменило планов террористов. На Малой Садовой улице, в доме № 4, в помещении, снятом под сырную лавку, они вырыли подкоп, чтобы взорвать царскую карету на обратном пути в Зимний дворец из Михайловского манежа, но 1 марта царь возвращался другой дорогой.

Примерно в 14 часов 30 минут лейб-кучер Фрол Сергеев повернул царскую карету на набережную Екатерининского канала. С. Л. Перовская подала условный знак. Еще через несколько секунд Н. И. Рысаков бросил бомбу в карету царя. Александр II не пострадал, но экипаж был разрушен, смертельно ранены казак охраны и мальчик-прохожий. Через несколько минут И. И. Гриневицкий бросил бомбу между собой и вышедшим из кареты императором. Когда развеялся дым, то очевидцы увидели страшную картину: два десятка раненых людей лежали на мостовой, стонали и кричали от полученных ран, а среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванной одежды, кровавые куски человеческого мяса, и, самое жуткое, они увидели окровавленного самодержца с раздробленными ногами. Третий метальщик, Емельянов, потрясенный увиденным, забыв, что у него под мышкой портфель с бомбой, бросился помогать усаживать царя в сани. Александра II привезли в Зимний дворец, где он и скончался.

Убийство царя-освободителя ознаменовало собой поворот в государственной жизни России. Новому императору Александру III, потрясенному убийством отца, предстояло сделать выбор: или продолжить преобразования, или приостановить их и внести определенные коррективы. В первую очередь следовало определить судьбу подготовленного министром внутренних дел М. Т. Лорис-Меликовым проекта реформы политической системы страны, который предусматривал привлечение «сведущих людей» – представителей земств и городских дум – к законотворческой деятельности в Государственном Совете. Утром трагического дня 1 марта 1881 г. Александр II одобрил этот проект. После гибели Александра II решение было принято быстро. 8 марта на заседании Совета министров К. П. Победоносцев, обер-прокурор Синода, а также воспитатель императора в бытность того наследником, выступил с пламенной речью не только против проекта Лорис-Меликова и конституционных идей, но и высказал резкую критику всей внутренней политики предыдущего царствования, приведшей, по его мнению, к гибели императора. Александр III, по сути, поддержал Победоносцева, заявив: «Да, все мы виноваты». 29 апреля 1881 г. увидел свет написанный Победоносцевым Манифест «О незыблемости самодержавия», который возвестил жителям России волю нового императора сохранить во всей полноте самодержавную власть, унаследованную от предков. В обществе этот документ получил ироничное название «ананасного» из-за торжественной фразы: «а на нас возложить священный долг самодержавного правления». Тем самым император дал понять всем, и в первую очередь народовольцам и либерально настроенной публике, что он не собирается привлекать к управлению государством «общество» или «народ» и делиться властью. Издание манифеста повлекло за собой отставку министров-реформаторов М. Т. Лорис-Меликова, А. А. Абазы и Д. А. Милютина.

Новый курс Александра III предполагал не только пересмотр законов и учреждений, появившихся в эпоху реформ, но и решительную борьбу с революционным движением. После убийства императора полиция с помощью «расколовшегося» на допросе Рысакова схватила всех руководителей «Народной воли». 10 марта на Невском проспекте была опознана и арестована Перовская. Суд приговорил цареубийц – Желябова, Перовскую, Кибальчича, Михайлова, Рысакова – к виселице. Казнь состоялась солнечным утром 3 апреля 1881 г. на Семеновском плацу столицы, в присутствии разной многочисленной публики, которая в массе своей полагала, что это вешают дворянских сынков, отомстивших все-таки царю-батюшке за освобождение крестьян от крепостной неволи.

Для борьбы с «крамолой» в 1881 г. на местах появились новые учреждения полицейского сыска – Отделения по охране порядка и общественной безопасности (так называемые охранки). В отличие от жандармов они работали негласно, имели свою обширную секретную агентуру и сыщиков – «филеров». С 1883 г. в Париже начала действовать заграничная политическая агентура, которая вела слежку за революционерами-эмигрантами по всей Европе. На Сахалине была открыта политическая каторга. Всего в царствование Александра III по политическим мотивам было осуждено около 4 тыс. человек, из них 17 казнено. Министр внутренних дел Д. А. Толстой был недалек от истины, когда в 1888 г. заявил о том, что в России не осталось ни одного революционера.

В числе казненных государственных преступников были и студенты Петербургского университета – члены «Террористической фракции «Народная воля»», готовившие покушение на царя. Агенты полиции выследили и задержали «бомбистов» на Невском проспекте в 11 часов утра 1 марта 1887 г. Цесаревич Николай II записал в тот день в своем дневнике: «Боже! Какое счастье, что это миновало!» По решению суда пятерых «первомартовцев» повесили 8 мая 1887 г. в Шлиссельбургской тюрьме. Среди казненных был и старший брат В. И. Ленина Александр Ульянов. Император Александр III написал синим карандашом на первом листе следственного дела: «На этот раз Бог нас спас, но надолго ли? Спасибо всем чинам и агентам полиции, что не дремлют и действуют успешно». Сомнения государя вскоре подтвердились, хотя сам он не подозревал, что в недалеком будущем полиции предстоит иметь дело не с группой террористов, а с новой силой, которая зарождалась в недрах российского общества, – на авансцену политической жизни страны выходило рабочее движение.

Александр Ульянов

 

1. Россия в пореформенный период: новые надежды и новые разочарования: 1860-1880-е гг.

Со смертью Александра II, царя-освободителя, закончилась эпоха в истории России, названная современниками эпохой Великих реформ. Преобразования 1860-1870-х гг. были вызваны самой жизнью и особенно поражением России в Крымской войне, которая со всей очевидностью показала военно-техническую отсталость страны. Российское общество требовало перемен, а власть в лице императора – «реформатора поневоле», как о нем сказал историк В. О. Ключевский, – понимала, что косметическими изменениями на сей раз не обойтись. Было очевидно, что без решительных изменений «сверху» Российская империя могла навсегда перейти в разряд второстепенных европейских стран.

Крестьянская реформа, в результате которой 23 млн крепостных крестьян получили долгожданную «волю», судебная, военная, земская, городская реформы дали мощный импульс социально-экономический жизни страны и ознаменовали начало новой России, выраставшей из крепостнической эпохи. В стране быстрыми темпами развивалось промышленное производство, что явилось следствием создания в стране рынка наемной рабочей силы, капиталов и товаров. В пореформенный период возникли новые отрасли промышленности, с которыми связывался индустриальный прогресс: нефтедобыча, химическая, угольная промышленность, транспортное машиностроение. Локомотивом российской индустриализации стало железнодорожное строительство: надо было наращивать производство рельсов, паровозов, вагонов. Новые магистрали связали центр страны с Поволжьем, черноморскими и балтийскими портами, с западной границей империи. В середине 1890-х гг. железные дороги устремились на Север, в Сибирь и Среднюю Азию, через Кавказский хребет. В 1880-1898 гг. была построена Среднеазиатская железная дорога длиной 2,5 тыс. км. В 1891 г. развернулось строительство Транссибирской магистрали (или Великого сибирского пути, как ее еще называли) протяженностью около 9 тыс. км. Дорога соединила Европейскую Россию с дальневосточной окраиной империи (от Челябинска до Владивостока) и стала одним из самых успешных проектов в российской истории. В 1902 г. Транссиб был завершен. Французские журналисты писали, что после открытия Америки Колумбом «история не знала более выдающегося события, чем постройка Транссибирской магистрали». Всего же за 40 лет после отмены крепостного права объем промышленной продукции в России увеличился более чем в 7 раз (в то время как в Германии в 5 раз, во Франции – в 2,5 раза, в Англии – в 2 раза).

Таким образом, на рубеже веков Россия стала аграрно-индустриальной державой с огромными потенциальными возможностями. Россия занимала 5-е место в мире и 4-е в Европе по абсолютным показателям промышленного производства. Однако несмотря на очевидные успехи индустриализации, она по-прежнему оставалась сельскохозяйственной страной – 80 % населения было занято в аграрном секторе экономики. Наряду с США страна была главным экспортером зерна на мировом рынке. Российская экономика была многоукладной – рядом соседствовали крупные фабрики, небольшие предприятия и кустарное производство. Министр финансов С. Ю. Витте в 1900 г. писал в докладной записке Николаю II, что «в промышленном и в торговом отношении Россия очень отстала от главнейших иностранных государств».

Российскую империю конца XIX в. невозможно представить страной с «молочными реками и кисельными берегами» еще и потому, что в ней оставались нерешенными старые проблемы, которые со временем становились все острее. Прежде всего, ключевой для страны аграрный вопрос: деревня страдала от перенаселения и малоземелья. Крестьяне, получившие за выкуп земельный надел, лишились при этом примерно пятой части земли (так называемые «отрезки»), которой они пользовались до реформы. Это обстоятельство, а также тот факт, что за полученные наделы земли, которую крестьяне считали Божьей и смотрели на нее как на общее достояние тех, кто ее обрабатывает, они должны были расплачиваться с помещиками и государством, вызывало их недовольство, нередко перераставшее в бунты. При этом каждый крестьянин был «приписан» к своей общине, которая и распоряжалась землей, и без согласия «мира» не мог из него выйти. Получилось так, что, освободившись от помещика, вчерашние крепостные оказались в плену общины, которая сдерживала развитие инициативы, самостоятельности в крестьянском хозяйстве. Рост населения в деревне (с 50 млн человек в 1861 г. до 86 млн в 1900 г.) не только множил малоземелье, но и готовил все более массовую основу будущих социальных потрясений. Доходность основной массы крестьянских хозяйств была крайне низкой. Треть крестьянских дворов была безлошадной, еще одна треть имела только одну лошадь. Крестьян выручали различные местные и отхожие промыслы. Многие деревни вокруг промышленных центров назывались «бабьими», так как мужское население постоянно находилось на заработках.

Немало «взрывоопасных» проблем накопилось в России и в области межнациональных отношений. По данным переписи 1897 г., на территории страны проживало 140 различных народов. В конце XIX в. самодержавие стало последовательно проводить политику русификации национальных окраин. Особые правила ограничивали права еврейского населения. С конца XVIII в. для евреев была введена так называемая черта оседлости, означавшая право их проживания лишь в 15 западных губерниях. Исключение составляли купцы 1-й гильдии, лица с высшим образованием и ряд других категорий граждан. Евреям было запрещено покупать землю и заниматься земледельческим трудом. В учебных заведениях для них была введена «процентная норма» – 10 % в «черте оседлости», 5 % – в других районах и 3 % – в Петербурге и Москве. При этом особенно тяжелым было положение еврейской ремесленной и пролетарской бедноты. Начало 1880-х гг. было отмечено серией еврейских погромов в южных и западных губерниях России. Поводом к ним послужили широко расходившиеся в народной массе слухи, что якобы именно евреи были повинны в убийстве царя Александра II. Все это во многом объясняет, почему в российском революционном движении был так высок удельный вес еврейской молодежи. С другой стороны, алчность еврейской буржуазии нередко приводила к тому, что крестьяне и горожане видели в ней причину своих финансовых бед, и поэтому официальный антисемитизм получал подкрепление снизу.

Реформы Александра II не затронули высшие органы государственной власти. Царь-освободитель верил в то, что самодержавие является лучшей и наиболее органичной для русского народа формой правления. Кроме того, он был убежден, что не только простой мужик, но и высшие слои русского общества не достигли еще, по его словам, «той степени образованности, которая необходима для представительного правления». В 1865 г. император так ответил на предложение собрать «выборных людей»: «Я готов подписать какую угодно конституцию, если бы я был убежден, что это полезно для России. Но я знаю, что сделай я это сегодня – и завтра Россия распадется на куски». Александр II считал, что реформы не должны привести к дестабилизации общества, распаду многонациональной империи. Его преемник Александр III, отличавшийся прямотой суждений, после восшествия на престол так заявил петербургскому градоначальнику: «Конституция? Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?!» Таким образом, Российская империя по-прежнему оставалась самодержавной монархией: до 1905 г. никакая политическая деятельность в стране, кроме государственной, не имела легального основания.

Быстрое развитие капитализма в пореформенный период постепенно меняло социальную структуру населения. Наряду с традиционными сословиями в новых условиях шел процесс формирования промышленной буржуазии и пролетариата, основу которого составляли постоянные рабочие, лишенные средств производства, разорвавшие связь с землей и собственным хозяйством и весь год трудившиеся на фабриках и заводах. Численность рабочего класса (всех, начиная с сельскохозяйственных наемных работников и заканчивая рабочими крупных предприятий) выросла за пореформенный период почти в 4,5 раза и составила в 1900 г. 14 млн человек. Среди них особое место занимали фабрично-заводские рабочие: если в 1860 г. их было 0,72 млн человек, то в 1890 г. – уже 1,5 млн, а в 1900 г. – 2,81 млн. Особенно выделялись главные индустриальные центры – Санкт-Петербург и Москва, где трудилось более трети всех фабрично-заводских рабочих страны.

Реформы Александра II мало затронули рабочих. Их положение оставалось бесправным, а условия труда тяжелыми. Произвол предпринимателей ничем не ограничивался. Рабочее законодательство отсутствовало. Один из первых фабричных инспекторов Московской губернии профессор Московского университета И. И. Янжул констатировал: «Хозяин фабрики – неограниченный властитель и законодатель, которого никакие законы не стесняют, и он часто ими распоряжается по-своему, рабочие ему обязаны «беспрекословным повиновением», как гласят правила одной фабрики». Обычно, вплоть до 1880-х гг., наем рабочих на фабрично-заводские предприятия практиковался на основе «словесного» или письменного договора сроком на год, чаще всего «от Пасхи до Пасхи». До истечения установленного срока у рабочих забирались в контору паспорта, и они фактически лишались свободы, не имея права требовать досрочного расчета. В то же время предприниматели имели право по своему усмотрению уволить рабочего в любое время за «дурную работу» или за «дерзкое поведение». Внедрение машинного производства вело к резкому росту продолжительности рабочего дня для всех категорий рабочих, в среднем она составляла по всей России от 12 до 15 часов в сутки. Наиболее длительным он был на предприятиях текстильной, пищевой и горнозаводской промышленности. Интенсивно применялся дешевый труд женщин, малолетних детей и подростков, особенно на текстильных, пищевых, резиновых, спичечных, табачных фабриках.

Заработная плата задерживалась и выплачивалась неаккуратно. Все зависело от воли хозяина: рабочие должны были выпрашивать у фабриканта как особую милость заработанные ими деньги. Хозяин предприятия выдавал деньги рабочим или два раза – на Пасху и Рождество, или три-четыре раза (иногда чаще) в год. Нередко расплата производилась товарами: на многих предприятиях рабочие были обязаны в принудительном порядке покупать товары в хозяйственной лавке по завышенным ценам. Фабричные торговые точки давали огромный доход фабрикантам. На рубеже XIX-XX вв. зарплата русских рабочих оставалась в среднем в 2 раза ниже, чем в Англии, в 4 раза ниже, чем в США. Лишь у 4 % высококвалифицированных рабочих она превышала прожиточный минимум.

До виртуозности была развита система штрафов, которые иногда достигали половины заработка. Штрафовали, например, за пение (вчерашние крестьянки никак не могли отвыкнуть от деревенской привычки петь во время работы), за курение, за выход за ворота во время рабочего дня, за появление в конторе не поодиночке. Общая сумма штрафов достигала на некоторых фабриках нескольких тысяч рублей в год и также являлась немаловажным источником дохода.

Регламентировался не только труд рабочих, но и их личная жизнь: проживавшие в фабричных казармах могли отлучаться только в определенные сроки. Рабочие не были защищены от издевательств и оскорблений со стороны хозяина и его подручных. В Москве, например, даже в начале 1890-х гг. на фабрике «Карл Тиль и К°» применялись розги.

Чудовищными оставались жилищные условия большинства рабочих, причем в связи с быстрым ростом их численности жилищный вопрос даже обострялся. По данным фабричного инспектора С. Гвоздева, в 1897 г. только 25 % рабочих жили в своих домиках, остальные снимали жилье у частных лиц и почти половина пользовалась фабричными общежитиями-казармами, в которых условия были «крайне антисанитарные», а «грязь, вонь и теснота не поддаются описанию». Все это рождало у рабочих тягостное ощущение ущербности своей жизни, чувство безнадежности, неосознанную злобу. В рабочих кварталах нередко процветали пьянство, драки, поножовщина.

Всякие организации рабочих, в том числе по защите их экономических интересов, были запрещены. Роль арбитра в отношениях фабрикантов и рабочих брало на себя государство. С конца 1850-х гг. правительственные чиновники неоднократно создавали комиссии для разработки фабрично-заводского законодательства, в их работе принимали активное участие представители петербургских и московских деловых кругов. Однако какие-либо попытки запретить или ограничить детский труд, ввести фабричную инспекцию и другие подобные предложения наталкивались на сопротивление предпринимателей. Поэтому все проекты были благополучно положены под сукно в министерских архивах.

 

2. Первые шаги рабочего движения: 1870-1880-е гг.

Революционеры-народники и фабричные смутьяны

Конец 1860-х – начало 1870-х гг. ознаменовались нарастанием недовольства рабочих и усилением рабочего движения. Особенно обострились отношения между рабочими и предпринимателями в ведущей отрасли страны – текстильной, прежде всего хлопчатобумажной, промышленности. Широкий резонанс получила стачка на Невской бумагопрядильне в Петербурге в мае 1870 г., в которой приняли участие 800 ткачей и прядильщиков. Рабочие требовали увеличения сдельной оплаты труда. Суд над ее организаторами сделал достоянием гласности дикий произвол на фабрике. Присяжные заседатели осудили зачинщиков всего на несколько дней ареста, а вышестоящая судебная инстанция вообще всех оправдала. Это обстоятельство стало причиной правительственного запрета на публикацию в прессе сведений о стачках и издания секретного циркуляра, в котором признавалось, что эта стачка «явление совершенно новое, до сего времени еще не проявлявшееся». Циркуляр был разослан на места губернаторам с требованием, «чтобы они имели самое строгое и неослабное наблюдение за фабричным и заводским населением». Губернаторам рекомендовалось не допускать «дела» о стачках до судебного разбирательства и высылать их зачинщиков в административном порядке.

В августе 1872 г. произошла мощная стачка на Кренгольмской мануфактуре, в ходе которой 7 тысяч рабочих предъявили следующие требования: продлить обеденный перерыв на полчаса, прекратить работу детей по вечерам, уменьшить размер штрафов, установить более точные расценки при поштучной работе и удалить из больницы фельдшера, которым были недовольны рабочие. Власти вначале вступили с рабочими в переговоры, а затем вызвали войска. «Подстрекателей» жандармы арестовали. Стачки на Невской бумагопрядильне и на Кренгольмской мануфактуре дали основание для публикации в печати заявлений о появлении в России «рабочего вопроса».

На серую, забитую рабочую массу обратили внимание не только правительственные чиновники и журналисты, но и представители нового поколения революционеров, получивших название народников. Многие из них были выходцами из среды разночинной молодежи, отрицавшей идеалы своих отцов и традиции прошлого. Тургенев дал им название «нигилисты», себя они называли «новыми людьми». Подобно движению декабристов, выраставшему из дворянского свободолюбия, народничество в нравственном плане опиралось на нигилизм разночинцев.

Длинноволосые, радикально настроенные молодые люди были уверены, что царь и его вороватые чиновники обманули крестьян, которые, по их мнению, после отмены крепостного права в 1861 г. не получили настоящей свободы. Не дождавшись крестьянского восстания как ответа на тяжелые для народа условия крестьянской реформы, сторонники крайних мер, хотя их было не много, перешли к пропаганде революционного насилия, распространяя прокламации, призывавшие «Русь к топору». Правительство ответило репрессиями.

Не принимая существующего порядка вещей, революционеры-народники были убеждены в особенности исторического развития России, верили в то, что она минует капиталистический этап развития и придет к справедливому обществу – социализму через крестьянскую революцию, опираясь на крестьянскую общину и рабочие артели в городах. Родоначальниками теории русского крестьянского социализма, учителями и кумирами молодежи были А. И. Герцен, издававший в Лондоне газету «Колокол», и Н. Г. Чернышевский, написавший в 1863 г. в камере Петропавловской крепости роман «Что делать?».

В 1870-е гг. многочисленные группы и кружки народников объединяла идеология революционного народничества, внутри которого обычно выделяют три направления: бунтарское (М. А. Бакунин), пропагандистское (П. Л. Лавров) и заговорщическое (П. Н. Ткачев). Бывший профессор артиллерийской академии П. Л. Лавров в своем сочинении «Исторические письма» дал ответ на вопрос, чем должна заниматься передовая молодежь. Главное – посвятить себя борьбе за освобождение народа, отодвинув все другие увлечения, вернуть «долг интеллигенции» народу за полученное образование, отправившись в деревню, чтобы помочь крестьянам вооружиться культурными знаниями и осознать справедливость социалистических идей. В начале 1870-х гг. Лавров начал издавать в Цюрихе журнал «Вперед!» – первый печатный орган русских революционеров.

В 1874 г. началось уникальное в мировой истории массовое «хождение в народ», ставшее проверкой идеологии революционного народничества на практике. Революционеры-пропагандисты, половина из которых вышла из студентов, разошлись по всему обширному пространству Европейской России, за исключением Кавказа и самых северных губерний. У каждого молодого человека можно было найти в кармане или за голенищем фальшивый паспорт на имя какого-нибудь крестьянина или мещанина, а в узелке крестьянскую одежду и несколько революционных книг и брошюр. Главным оружием молодых революционеров было слово – устное и печатное. Этот поход разночинной интеллигенции закончился неудачей. Народ оставался глухим к проповедям социализма и к «бунтарской пропаганде», несмотря на то, что некоторые «ходебщики» даже предпринимали попытки вызвать волнения в народе от имени царя, то есть с помощью самозванства. Более того, крестьяне сами часто помогали арестовывать «смутьянов», «врагов царя». По всей стране жандармы переловили до 4 тыс. человек. В 1877 г. в Петербурге начался большой судебный процесс, к которому было привлечено 193 человека. 99 из них были приговорены к каторге, тюремному заключению, ссылке, остальные были оправданы за отсутствием состава преступления.

Провал «хождения в народ» показал, какая пропасть отделяла молодых пропагандистов-революционеров от мужика-крестьянина, которого они знали в основном по литературе. Тем не менее, народники не отказались от своих первоначальных целей, они лишь изменили тактику и, кроме того, стали искать пути и в рабочую среду. При этом самостоятельного значения рабочему классу они не придавали, считая его лишь частью трудового народа. Чем ближе к крестьянской массе стоял рабочий, тем больше он ими ценился. В этом отношении рабочих они делили на заводских и фабричных. Последним уделялось больше внимания, поскольку они раза 3-4 в год посещали свои села, где соприкасались с крестьянским миром, и, таким образом, по замыслу народников, должны были стать хорошими посредниками между революционной интеллигенцией и крестьянством. В середине 1870-х гг. народнические группы уже существовали на фабриках и заводах Петербурга, Москвы, Одессы, Харькова, Киева, Ростова-на-Дону, Орла, Тулы и других городов. Как правило, просветительская работа выражалась в создании немногочисленных вечерних кружков, в которых рабочие после трудовой смены изучали школьные предметы; кроме того, интеллигенты читали и обсуждали с ними произведения революционно-демократических писателей.

Наибольшую известность среди таких групп получила «Всероссийская социально-революционная организация», созданная в 1875 г., в которую наряду с интеллигентами-народниками (С. И. Бардина, И. С. Джабадари, Г. Ф. Зданович, Л. Н. Фигнер) вошли и рабочие. После непродолжительного общения с рабочими Лиговской артели Петербурга члены этой организации переехали в Москву и охватили пропагандой 20 фабрик. В начале апреля 1876 г. полиция арестовала все ядро группы. В 1877 г. проходил «процесс 50-ти». Одиннадцать подсудимых отказались от защиты, но при этом договорились выступить с программными речами. Кто-то должен был высказаться и от рабочих. Выбор пал на московского ткача Петра Алексеева, обладавшего могучим голосом. Алексеев тщательно готовился. Он сам написал свою речь (И. С. Джабадари только отредактировал ее), а затем выучил и декламировал у себя в камере. Накануне выступления, во время обеденного перерыва в судебном заседании, к великому удивлению жандармов, окружавших подсудимых, Алексеев с товарищами провел нечто вроде генеральной репетиции.

Яркая, обличительная речь рабочего Петра Алексеева, произнесенная 9 марта 1877 г., произвела в обществе громадное впечатление. Алексеев, который, по его собственным словам, «чуть ли не с самой колыбели всю свою жизнь зарабатывал 17-часовым трудом кусок черного хлеба», показал бедственное положение российского пролетариата. Он закончил свою эмоциональную речь словами: «Подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда… и ярмо деспотизма, огражденное солдатскими штыками, разлетится в прах!» В. Н. Фигнер вспоминала: «Как хорош был он в своей белой рубахе со смелым жестом поднятой кверху полуобнаженной, мускулистой руки. Тщетно председатель останавливал его. Тщетно кричал; рабочий громогласно закончил свой пламенный призыв, и, казалось, в лице его в зале заседания говорит весь пролетариат». Позже В. И. Ленин оценил эти слова в речи Алексеева как «великое пророчество русского рабочего-революционера». Как вспоминал И. С. Джабадари, «сочувствие публики к Петру Алексееву после произнесенной им речи было так сильно, что на другой день вся камера Петрухи была завалена табаком, сигарами, фруктами, жареной дичью, поросятами, индейками, конфетами и печениями, а также платьем и бельем. Петруха, вскормленный на черном хлебе, иногда, быть может, пополам с лебедой, дивился, какими сластями питаются бары, купцы и попы, и, шутя говорил, что, если бы всегда его кормили так на убой, он, пожалуй, и не произнес бы своей речи».

Выступление рабочего П. Алексеева на суде 10 марта 1877 г.

Тексты речей подсудимых по «процессу 50-ти» были переданы «на волю» и отпечатаны в нелегальной петербургской типографии А. Н. Аверкиева (за это он поплатился ссылкой). Их читала вся Россия. Дальнейшая судьба Петра Алексеева печальна: он был приговорен к 10 годам каторги, затем оказался в якутской ссылке. 16 августа 1891 г. он был убит грабителями, которые позарились на небольшие деньги, хранившиеся у него в подушке для побега. Когда о судьбе Алексеева еще не было известно (предполагалось, что он бежал), директор департамента полиции Дурново разослал секретный циркуляр; в нем разъяснялось «первостепенное значение», которое правительство придает аресту «рабочего-революционера, закоренелого и стойкого в своих убеждениях».

В 1876 г. народнические кружки и группы объединились в подпольную организацию «Земля и воля» – самую крупную за всю историю революционного народничества. Продолжая делать ставку на мужика-крестьянина, землевольцы поддерживали разрозненные выступления рабочих, надеясь возбудить в пролетарской среде «бунтарский дух». Наиболее зримо эту тактику народники применили в Петербурге. 3 марта 1876 г. похороны замученного длительным тюремным заключением студента П. Чернышева вылились в демонстрацию с участием более 2 тыс. человек. Рабочие и ведшие среди них пропаганду студенты-землевольцы увидели, какое впечатление произвела эта акция протеста, и решили провести свою политическую демонстрацию, которая должна была показать правительству, что за интересы народа выступают не только студенты и наиболее передовая часть общества, но и сами трудящиеся. Предполагалось, что в ней примут участие 2-3 тыс. рабочих. По замыслу организаторов, после митинга все должны были направиться на Невский проспект и, если удастся, выйти на Дворцовую площадь, «чтобы требовать освобождения политических арестантов из тюрем». На деле все получилось не так, как задумывали организаторы, среди которых находился бывший студент Георгий Валентинович Плеханов, бросивший учебу в Петербургском горном институте. 6 декабря 1876 г. у Казанского собора собрались в основном студенты и курсистки. По данным Плеханова, рабочих было всего 200-250, по другим – еще меньше. Плеханов произнес перед собравшимися короткую речь, в которой выразил солидарность с Н. Г. Чернышевским и другими «мучениками» за народное дело. При словах: «Наше знамя – их знамя. На нем написано: земля и воля крестьянину и работнику!» 16-летний рабочий Торнтоновской фабрики Яков Потапов развернул и поднял на руках красное полотнище. Не успел еще Плеханов закончить речь, как начала действовать полиция. На помощь ей бросились дворники, извозчики и некоторые из «публики», как свидетельствуют полицейские документы, «которые против врагов царя» – «господ и девок в платках», пустили в ход кулаки и кнуты. Собравшиеся были окружены, побиты и рассеяны, а 31 человек был арестован, но организаторам демонстрации, в том числе Плеханову, удалось избежать ареста. Троих рабочих, в том числе Потапова, суд приговорил к пятилетнему монастырскому покаянию на Соловках «для исправления их нравственности и утверждения их в правилах христианского долга».

Мнение современников о Казанской демонстрации было противоречивым. Оценивая ее значение, Плеханов отмечал, что она была «первым крупным плодом сближения народников с петербургским пролетариатом». Либеральная печать высмеяла демонстрацию, и даже со стороны большей части революционеров она вызвала порицание. Рабочие полагали, что из нее вышло совсем не то, чего они хотели. Пролетариат стремился к борьбе за свои конкретные нужды, а не за отвлеченные демократические идеи. Непонятной для рабочих оказалась и надпись на знамени.

Через год, 9 декабря 1877 г., петербургские рабочие провели свою, пролетарскую демонстрацию, в которой приняли участие землевольцы. Поводом к выступлению стала гибель от взрыва 9 рабочих казенного патронного завода на Васильевском острове. Виновато было заводское начальство, пренебрегавшее элементарными требованиями технической безопасности. Во время похорон на Смоленском кладбище полиция пыталась арестовать рабочего-оратора. Однако тысячная толпа рабочих и присутствовавшие здесь революционеры, которые по этому случаю были хорошо вооружены, дали решительный отпор. Особенно энергично набросились на полицейских С. Халтурин, В. Осинский и Г. Плеханов. В результате демонстранты одержали маленькую победу. Как отмечал Плеханов, это выступление явилось второй после Казанской демонстрации практической попыткой осуществить агитацию среди рабочих Петербурга.

«Земля и воля» проявила себя еще в одном деле, получившем громкий резонанс. Речь идет о стачке на Новой бумагопрядильне в Петербурге. На сей раз поводом к выступлению рабочих стало снижение расценок, приведшее к значительному уменьшению заработной платы. Своеобразие стачки заключалось в том, что впервые рабочие обратились с петицией непосредственно к царственной особе, наследнику престола – будущему императору Александру III. По признанию самого сознательного пролетария Петра Моисеенко (товарищи называли студентом), «вера в царя тогда была очень сильна» и «нам приходилось изворачиваться: критиковать, ругать правительство, дворян, попов, купцов – словом, всячески отговаривать не подавать прошения царю. Царя трогать тогда нельзя было. Сложилась даже поговорка: «Посуду бей, а самовара не трогай»».

И все-таки землевольцы уступили просьбе рабочих, составили прошение на имя наследника, которое было одобрено собранием рабочих, состоявшимся во дворе фабрики, и 16 марта 200 человек отправились к Аничкову дворцу, где жил наследник. Их встретил исполняющий должность градоначальника Петербурга генерал Козлов, которому П. А. Моисеенко пытался объяснить цель мероприятия, за что и угодил в пожарное отделение. Чуть позже, после разговора с наследником, Козлов «ласково и тихо» сказал Моисеенко, что «цесаревич сделать ничего не может, пока он еще не имеет на то права». Хозяева фабрики пошли на незначительные уступки рабочим, и 20 марта стачка прекратилась.

Такой исход стачки был неожиданным для землевольцев. Их устроило бы иное: разгон демонстрации или, на худой конец, расправа с теми, кто передавал петицию Козлову. Тогда можно было бы призывать рабочих к новой демонстрации, то есть продолжать бунтарскую тактику. Отстаивание самих по себе экономических требований рабочих не входило в программу землевольцев. По мнению Г. В. Плеханова, другая слабая сторона агитации народников заключалась в том, что «возбуждая рабочих против «властей» и «государства», она не сообщала им определенных политических взглядов и потому не придавала сознательного характера их неизбежной борьбе против современного полицейского государства».

Конец 1878 и начало 1879 г. можно считать расцветом деятельности землевольцев среди петербургских рабочих. Осенью 1878 г. через Розалию Марковну Боград (вскоре она стала женой Г. В. Плеханова) они организовали пять конспиративных квартир. Р. М. Плеханова вспоминала: «Наш план был таков: завести по возможности во всех рабочих районах свои конспиративные квартиры, поселив в них хозяек из интеллигенток, ходивших в народ и, следовательно, умевших подойти к рабочему, не вызывая в нем подозрения. На этих квартирах должны были поселиться уже распропагандированные рабочие, чтобы привлекать туда своих малосознательных товарищей… План наш был одобрен делегатами от «Земли и воли»». Квартира на Екатерининском канале, где хозяйкой была О. Н. Присецкая, являлась центральной и служила штабом для всех остальных. На квартире имелся также небольшой склад оружия. «Особенно часто, – вспоминала О. Н. Присецкая, – бывал Георгий Валентинович. Он приходил, переодевался в рабочий костюм, – для этого в квартире было несколько костюмов, – и шел на завод и в рабочие кружки. Возвращался довольно поздно, чтобы переодеться». Спал он на диване в столовой, из которой было удобно наблюдать подходы к дому, и в случае необходимости мог через кухонное окно выпрыгнуть на крышу небольшого сарайчика, а с нее – во двор и скрыться. Под подушкой у Плеханова всегда были наготове револьвер и кастет, чтобы в случае внезапного появления в комнате полиции не отдаться в ее руки без сопротивления. Конспиративные квартиры просуществовали недолго – до апреля 1879 г.

Руководство районными кружками рабочих осуществляли Г. В. Плеханов и А. Д. Михайлов. Факты свидетельствуют, что устройство квартир и кружков совпало с усилением стачечного движения в Петербурге. В конце 1878 – начале 1879 г. произошли стачки на Новой бумагопрядильной фабрике, на фабрике Шау и т. д. Землевольцы напечатали две прокламации в поддержку стачечников. По мере расширения забастовочной борьбы усилились преследования полиции.

К лету 1879 г. в народническом движении стали брать верх сторонники террористических методов борьбы. Воронежский съезд «Земли и воли» завершился расколом на две организации: «Народную волю» (А. И. Желябов, А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская) и «Черный передел» (Г. В. Плеханов, В. Н. Игнатов, Л. Г. Дейч). Революционная молодежь явно тянулась к «Народной воле», которая на деле была первой русской политической партией. Народовольцы создали строго законспирированную организацию со своей типографией и службой безопасности, ее агент Н. В. Клеточников два года работал в самом III отделении. Ядро организации – Исполнительный комитет – приступил к систематическому политическому террору, вынес смертный приговор императору Александру II. Протестуя против этих планов, Плеханов безуспешно доказывал, что с их осуществлением к имени царя лишь прибавятся три палочки вместо двух, настаивал на необходимости продолжать агитацию и пропаганду среди крестьян и рабочих. Однако возглавляемый им «Черный передел» так и не обрел в России настоящей силы.

После убийства Александра II идеология народничества оказалась в глубоком кризисе. Прежде всего не оправдались надежды народников на террор – убийство царя не привело к изменению политического строя страны и не послужило сигналом к народному восстанию, как рассчитывала «Народная воля». С другой стороны, данные о развитии капитализма в России в целом и разложении крестьянской общины в частности подрывали самые основы народнического мировоззрения.

Организованное рабочее движение

Революционное народничество дало толчок организованному рабочему движению. Первая рабочая организация в России была создана в Одессе. В 1872 г. в этом южном городе начал пропаганду среди рабочих приехавший из Петербурга интеллигент-революционер Е. О. Заславский. Его взгляды сформировались под сильным воздействием идеологии Лаврова. В свою очередь, деятельность среди рабочих заставила Заславского обратиться к практическим вопросам пролетарского движения. Это уже было отходом от народничества. Под руководством Заславского в июле 1875 г. был составлен устав организации, которая получила название «Южнороссийский союз рабочих». В него вошли 60 человек, примерно 150-200 человек находились в сфере влияния «Союза».

«Южнороссийский союз рабочих» воспринял некоторые положения программных документов I Интернационала. Под их влиянием в уставе «Союза» провозглашалась необходимость революционного переворота, цель которого – уничтожение привилегий господствующих классов, освобождение рабочих от ига капитала, превращения труда в основу личного и общественного благосостояния. В декабре 1875 г. «Союз» прекратил свое существование, многие его участники были преданы суду. Заславский умер в тюрьме.

Е. О. Заславский

В 1878 г. в Петербурге была создана другая пролетарская организация – «Северный союз русских рабочих». Среди его организаторов особенно выделялись слесарь Виктор Обнорский и столяр Степан Халтурин. В. П. Обнорский был начитанным человеком. Он трижды бывал за границей, где изучал опыт рабочих организаций Западной Европы. Разработанная программа «Северного союза» предусматривала введение свободы слова, печати, проведения собраний и ликвидацию политического сыска. Требование политических свобод было наиболее сильной стороной взглядов участников организации. Выдвигались и пролетарские требования: ограничение рабочего дня, запрещение детского труда. Революционные задачи «Северного союза» заключались в призывах к ниспровержению «существующего политического и экономического строя», учреждению «свободной народной федерации общин», ликвидации частной собственности на землю и орудия производства. «Северный союз» насчитывал около 200 членов. Организация предприняла попытку издания нелегальной газеты «Рабочая заря», единственный номер которой вышел в 1880 г. В дальнейшем С. Н. Халтурин примкнул к «Народной воле» и увлекся террором, другие руководители союза были арестованы, и его деятельность прекратилась.

С. Н. Халтурин

В. П. Обнорский

И все же активность народников в пролетарской среде, их попытки придать выступлению рабочих организованный смысл, равно как и такие же попытки «сознательных», грамотных одиночек, были исключением из правил – в массе своей движение рабочих за свои права в этот период носило стихийный характер.

Самая мощная стачка пореформенной эпохи вспыхнула 7 января 1885 г. на Никольской мануфактуре Т. С. Морозова в с. Орехове. На ней работало около 11 тыс. рабочих. В период экономического кризиса, начавшегося в 1882 г., на фабрике пять раз снижалась заработная плата. В 1885 г. ее снизили в шестой раз, причем сразу на 25 %. В то же время выросло число необоснованных штрафов. Рабочие называли Т. С. Морозова колдуном и вампиром, на которого нет управы: «задушил штрафами так, что моченьки нет, деться некуда с семьей», у него «фабрика заколдована от всяких бунтов». Справедливости ради надо отметить, что хозяин все-таки проявлял заботу о тружениках своей фабрики. При мануфактуре существовали аптека, двухэтажная больница на 200 коек, народное училище для детей и учебные мастерские, библиотека, богадельня для престарелых. По желанию каждый из работников мог устроить свой огород. Однако обиды, копившиеся на хозяина годами, выплеснулись в забастовку. Вожаки рабочих П. А. Моисеенко (он уже имел опыт пролетарской борьбы), В. С. Волков, Л. И. Иванов долго беседовали со своими товарищами (разговоры по душам, как правило, проходили в трактирах), объясняя им, что рабочим «остается одно, как можно теснее и дружнее сплотиться и общими силами повести борьбу против ненасытного вампира… Для этого у нас одно оружие – стачка». Стачка началась 7 января, которое было объявлено рабочим днем, хотя ранее этот день всегда был выходным. Рабочие вышли на смену, но несколько подростков отключили свет, и вся фабрика остановилась. Сразу 8 тыс. человек бросили работу и с красными флагами вышли на улицы с. Орехова. В первый день забастовка вылилась в бунт: рабочие, а некоторые из них подогрели себя спиртным, разгромили и ограбили фабричную продовольственную лавку, контору, квартиры директора и одного из ненавистных рабочим мастеров. На следующий день организаторы стачки выработали коллективные требования, включавшие 17 пунктов: отменить все штрафы, увеличить зарплату на 25 %, восстановить старые расценки, взыскивать за прогул не больше рубля, а за простой по вине хозяина платить рабочим по 40 копеек в день. Претензии высказывались не только хозяину фабрики, но и правительству. С трудом, но эти требования были переданы владимирскому губернатору. На усмирение бунта власти вызвали солдат и казаков, которые с помощью прикладов и нагаек выгнали рабочих из казарм и заставили приступить к работе. По указанию губернатора, наиболее заметных «фабричных смутьянов» арестовали, до 600 человек выслали к себе на родину (это был один из самых распространенных способов наказания забастовщиков). Над зачинщиками стачки состоялись два судебных процесса. Судебная палата приговорила П. Моисеенко и В. Волкова к трем месяцам тюрьмы. Суд присяжных отвел все пункты обвинения и оправдал рабочих.

П. А. Моисеенко

В. С. Волков

Несмотря на это, Моисеенко и Волков, по распоряжению министра внутренних дел, были сосланы в Архангельскую губернию.

Борьба рабочих не пропала даром. После первых массовых стачек в конце 1870-х – начале 1880-х гг. были приняты законы, ставшие основой российского рабочего законодательства. Правительство в 1882 г. учредило фабричную инспекцию. Закон «О малолетних, работающих на заводах, фабриках и мануфактурах» 1 июня 1882 г. запретил труд детей до 12-летнего возраста, а труд малолетних от 12 до 15 лет ограничивал 8 часами. Непосредственно под впечатлением Морозовской стачки 3 июня 1886 г. вышел закон, который устанавливал правила найма и увольнения, условия оплаты труда и штрафов. В частности, теперь по закону размеры штрафов не могли превышать трети заработка, а штрафные деньги не рассматривались как доход предпринимателей и должны были использоваться на нужды рабочих. Однако тот же закон устанавливал уголовную ответственность за участие в забастовках (оно каралось арестом до одного месяца).

2 июня 1897 г., после серии мощных забастовок, в ходе которых выдвигалось требование 8-часового рабочего дня, был установлен его максимум в 11,5 часа, а в ночное время – в 10 часов. Но законы и жизненные реалии далеко не всегда совпадали.

 

3. Плеханов и его группа «Освобождение труда», или «Новому времени новый костюм…»

Учение немецких социалистов К. Маркса и Ф. Энгельса, опирающееся на оригинальную философскую систему, соединяющую материализм и диалектику, рассматривало историю человечества как закономерную смену формаций, происходящую в результате классовой борьбы. Кульминацией последней являются социальные революции. Буржуазное общество, по мнению Маркса, тоже исторически преходяще. В результате борьбы буржуа и пролетариев оно будет уничтожено социалистической революцией. На смену ему придет социалистическое общество, не знающее частной собственности и эксплуатации человека человеком.

Знакомство русского общества с идеями Маркса началось еще в середине 1840-х гг. В России распространялись отдельные произведения, в журналах публиковались рецензии и изложения некоторых работ основоположников марксизма. В начале 1870 г. группа революционеров-эмигрантов во главе с Утиным, последователей Чернышевского, создала в Женеве русскую секцию Международного Товарищества Рабочих – Первого Интернационала и обратилась к Марксу с предложением быть ее представителем в Генеральном совете Интернационала. Русские революционеры выражали Марксу «глубокую признательность за ту помощь, которую» он оказал им «теоретической и практической пропагандой». Маркс принял предложение секции. Спустя полгода в состав Генерального совета Интернационала был введен (по инициативе Маркса) революционер Герман Александрович Лопатин – первый переводчик «Капитала» на русский язык, тесно связанный с петербургскими народническими кружками. В конце 1870 г. Лопатин прибыл в Россию для организации побега Н. Г. Чернышевского из сибирской ссылки. Дерзкая попытка Лопатина не увенчалась успехом; он был заточен в иркутский острог, откуда бежал в 1873 г. в Петербург, а затем за границу.

Среди народников незнание основных идей «Капитала» К. Маркса было равно признанию в полном невежестве. Например, члены «Земли и воли», говоря о противоположности интересов рабочих с интересами хозяев, разъясняли рабочим теорию прибавочной стоимости К. Маркса. Но народники считали учение Маркса пригодным только для Западной Европы, где гигантскими шагами шло развитие капитализма. Россия же, по их мнению, шла особым путем, и основную роль в ее экономике в дальнейшем должна была играть крестьянская община, опираясь на которую можно будет перескочить от феодализма и начальных стадий капитализма сразу к социализму. Народники были не одиноки в своем отношении к марксизму. До начала 1880-х гг., принимая отдельные положения теории Маркса, прежде всего критику капитализма, русские общественные деятели считали ее в целом не применимой к России.

В начале января 1880 г. Г. В. Плеханов и его товарищи по «Черному переделу» Я. В. Стефанович, Л. Г. Дейч и В. И. Засулич, спасаясь от преследования царских властей, нелегально перебрались за границу. Талантливый публицист и пропагандист, Г. В. Плеханов выделялся среди революционеров-народников серьезным отношением к теории. Он не мог не видеть несоответствие между реалиями пореформенной России и народнической доктриной. Деятельность среди рабочих привела к изменению взглядов Плеханова и некоторых народников на значение рабочего движения. «Вопрос о городском рабочем, – писал Плеханов, – принадлежит к числу тех, которые, можно сказать, самою жизнью, самостоятельно выдвигаются вперед, на подобающее им место, вопреки априорным теоретическим решениям революционных деятелей». В конце 1870-х гг. Плеханов уже был знаком с экономической теорией Маркса. Например, в статье «Закон экономического развития общества и задачи социализма в России» (1879 г.) он отмечал, что «у автора «Капитала» социализм является сам собою из хода экономического развития западноевропейских обществ». Хотя в то время Плеханов оставался, по собственному признанию, «народником до конца ногтей».

Г. В. Плеханов

За границей Плеханов и его товарищи обосновались в Женеве, где существовала довольно большая русская колония, имевшая библиотеку с читальным залом, в котором регулярно устраивались собрания, делались доклады и происходили дискуссии. Плеханов сразу приступил к серьезному изучению трудов по теории социализма, в том числе работ Маркса и Энгельса (для этого он специально выучил немецкий язык). Его записная книжка за 1880-1882 гг. содержит около 144 названий книг, сборников, журнальных статей по экономическим, философским, юридическим и политическим вопросам. Так, Плеханов был в восторге от книги Ф. Энгельса против немецкого философа Е. Дюринга («Анти-Дюринг»), поскольку нашел в ней наиболее цельное и обобщенное изложение трех основных частей марксизма – диалектического и исторического материализма, политической экономии и учения о социализме и коммунизме. Он называл ее классическим трудом и говорил, что «она очень многое выясняет для понимания научного социализма».

Эту книгу Ф. Энгельса Плеханов читал на языке оригинала вместе со своей женой Розалией Марковной, которая приехала к нему в Женеву в середине июня 1880 г. С конца этого года и до осени 1881 г. они жили в Париже и его окрестностях, а затем вновь вернулись в Швейцарию, где жизнь была дешевле, чем во Франции. В мае 1881 г. у них родилась дочь Лидия (в честь казненной 4 апреля Перовской девочке решили дать второе имя – Софья), а в 1883 г. – Евгения. В материальном отношении им приходилось очень трудно. Плеханов зарабатывал в основном тем, что давал частные уроки русского языка в одной богатой русской семье. Помогали друзья, особенно П. Л. Лавров, и эта помощь несколько облегчала положение. Плеханов почти ежедневно посещал Национальную библиотеку в Париже или библиотеку Св. Женевьевы. Вечера он проводил дома за книгой или посещал рабочие собрания с неизменным выступлением на них социалистов.

Процесс замены народнической социалистической доктрины марксизмом совершался постепенно, незаметно. Сам Плеханов говорил, что летом 1880 г. он был «уже едва ли не на половину социал-демократом…». На политические взгляды Плеханова и его товарищей оказывали влияние не только произведения основоположников научного коммунизма, но и их критические высказывания в адрес черно-передельцев, время от времени доходившие от лиц, бывших в близких отношениях с К. Марксом и Ф. Энгельсом. Например, в известном письме к Ф. А. Зорге от 5 ноября 1880 г. Маркс резко критиковал чернопередельцев за их отказ от «всякой революционно-политической деятельности», за их мечты о том, что «Россия должна одним махом перескочить в анархистско-коммунистически-атеистический рай».

По собственному признанию Плеханова, эпохой в его жизни стало чтение «Манифеста Коммунистической партии» Маркса и Энгельса. Он «тотчас же решил его перевести на русский язык», что окончательно закрепило его решение стать марксистом. При переводе Плеханову пришлось заняться выработкой научной марксистской терминологии, поскольку первый перевод «Манифеста», сделанный, как полагают, М. А. Бакуниным в 1869 г., имел существенные недостатки: перевод текста нередко давался приблизительный и с ошибками, целый ряд терминов был переведен на русский язык неадекватно. (Например, понятие «класс» переводилось как «сословие», «классовые противоречия» как «сословные различия», «открытое восстание» заменялось словом «бунт» и т. д.) В конце 1881 г. Плеханов приступил к переводу «Манифеста». По его просьбе, переданной через П. Л. Лаврова, К. Маркс написал предисловие к русскому изданию. В нем говорилось о возможности сокращенного, минуя капиталистическую стадию, пути продвижения России к социализму: «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития». Русский перевод «Манифеста» вышел из печати в мае 1882 г. В предисловии Плеханов выдвинул в качестве насущной задачу создания организации русского рабочего класса.

Г. В. Плеханов и его товарищи попытались убедить народовольцев в необходимости признания научного социализма. Однако, убедившись в тщетности своих попыток, решили основать самостоятельную марксистскую организацию. 10 сентября 1883 г. Дейч достиг договоренности со старым русским эмигрантом А. Д. Трусовым о покупке у него в рассрочку шрифта и наборного станка за 2000 франков. Деньги на это предоставил В. Н. Игнатов. Участники группы долго обсуждали, как назвать будущую организацию. Во второй половине сентября в Женеве, в кафе на берегу речки Арвы собрались Г. В. Плеханов с супругой, П. Б. Аксельрод, В. И. Засулич, Л. Г. Дейч и В. Н. Игнатов. На этом совещании было принято решение назвать группу «Освобождение труда» и открыто заявить о своем существовании, опубликовав объявление об издании «Библиотеки современного социализма». Объявление было написано Плехановым и вышло из печати 30 сентября 1883 г. в виде брошюры малого формата в восемь страниц. В объявлении говорилось о том, что «бывшие члены группы «Черного передела». окончательно разрывают со старыми анархическими тенденциями» и излагались основные принципы всей деятельности группы «Освобождение труда»: 1) распространение идей научного социализма путем перевода на русский язык важнейших произведений Маркса и Энгельса; 2) критика взглядов народничества и разработка важнейших вопросов русской общественной жизни с точки зрения научного социализма и интересов трудящегося населения России. Так закончилось оформление первой российской организации революционных марксистов.

Первые шаги группы «Освобождение труда» были сопряжены с немалыми трудностями, прежде всего финансовыми. Средства для работы типографии складывались из частных пожертвований. В 1887 г. случилось большое событие – одесские рабочие прислали около 20 рублей. Это был первый взнос из России. Бывали и неудачи. Группа теряла людей: в 1884 г. при попытке переправить в Россию транспорт с нелегальной литературой был арестован Л. Г. Дейч (до 1900 г. он находился в ссылке), в 1885 г. скончался от туберкулеза В. Н. Игнатов. Вся работа легла на плечи оставшихся трех человек. Сам Плеханов страдал не только от постоянного безденежья – с 1887 г. и до конца жизни он болел туберкулезом легких, его организм чутко реагировал на весенние и осенние перепады погоды. Врачи предрекали Плеханову скорую смерть, но он выжил благодаря заботам и материальной помощи друзей. В дальнейшем большую роль в поддержании здоровья Плеханова сыграла его жена – врач по профессии. Тяжелым ударом для них стала смерть любимой маленькой дочери Маши в начале 1894 г. Лишь в середине 1890-х гг. семья Плехановых обрела материальный достаток и относительный покой.

Другой проблемой являлось то обстоятельство, что почти все участники русского революционного движения вначале осуждали бывших чернопередельцев «за измену старым заветам» и относились к идеям новой группы почти враждебно. Основные принципы, которыми руководствовалась группа «Освобождение труда», были изложены Плехановым в работе «Социализм и политическая борьба» (1883). В ней с позиций последовательного марксизма рассматривались проблемы классовой борьбы. Плеханов доказывал значение революционной теории в освободительном движении. «Революционная по своему внутреннему содержанию идея есть своего рода динамит, которого не заменят никакие взрывчатые вещества в мире». Пока русское революционное движение будет находиться во власти догм старой, народнической теории, у него не будет перспектив, «потому что, как сказал еще Гейне. Новому времени новый костюм / Потребен для нового дела».

Отвечая своим критикам из народнического лагеря, Г. В. Плеханов в начале 1885 г. выпустил новую книгу – «Наши разногласия». В ней давалась развернутая критика всей системы взглядов и программных положений революционного народничества. М. Горький в автобиографической повести «Мои университеты» образно передал обстановку, в которой происходило обсуждение книги Г. В. Плеханова в одном из нелегальных кружков Казани. «В городе ходила по рукам какая-то волнующая книжка, ее читали и ссорились. Комната – пустая, без мебели, только – два ящика, на них положена доска, а на доске – как галки на заборе – сидят пятеро людей. Лампа стоит тоже на ящике, поставленном «попом». На полу у стен еще трое и на подоконнике один, юноша с длинными волосами, очень тонкий и бледный. Кроме него и бородача, я знаю всех. Бородатый басом говорит, что он будет читать брошюру «Наши разногласия», ее написал Георгий Плеханов, «бывший народоволец».

Во тьме на полу кто-то рычит:

– Знаем!..

Чтение длится утомительно долго, я устаю слушать, хотя мне нравятся острые и задорные слова, легко и просто они укладываются в убедительные мысли.

Как-то сразу, неожиданно пресекается голос чтеца, и тотчас же комната наполнилась возгласами возмущения:

– Ренегат!

– Медь звенящая!..

– Это – плевок в кровь, пролитую героями.

– После казни Генералова, Ульянова.

И снова с подоконника раздается голос юноши:

– Господа, – нельзя ли заменить ругательства серьезными возражениями, по существу?..

Юноша, наклоняясь с подоконника, спрашивает меня:

– Вы – Пешков, булочник? Я – Федосеев. Нам надо бы познакомиться. Собственно – здесь делать нечего, шум этот – надолго, а пользы в нем мало. Идемте?».

В книге «Наши разногласия» и других работах Плеханов доказывал, что капиталистические отношения глубоко проникли во все сферы хозяйства России и, следовательно, надежды на самобытный путь развития страны бесперспективны. (Заметим, однако, что на тот момент Плеханов преувеличивал степень развития капитализма в стране и поэтому его анализ экономического положения России не во всем соответствовал действительности.) Роль гегемона (идейного и политического руководителя) освободительного движения в России Плеханов безоговорочно отдавал пролетариату, а не крестьянству. Выступая в 1889 г. на Парижском конгрессе II Интернационала, он заявил, что «революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может!» Плеханов четко сформулировал основную цель: «Возможно, более скорое образование рабочей партии есть единственное средство разрешения всех экономических и политических противоречий современной России». Он доказывал, что Россия стоит перед необходимостью осуществления сначала буржуазно-демократической революции, а через определенный период должна произойти социалистическая революция, в результате которой будет установлена власть рабочего класса.

В деле пропаганды марксистских идей группа «Освобождение труда» как родоначальница российской социал-демократии добилась многого. За 20 лет своей деятельности она издала свыше 250 марксистских работ. С Плехановым и его группой искали связи и сотрудничества молодые социал-демократические группы, появившиеся в самой России. Плеханов с товарищами поддерживал тесные контакты с лидерами рабочего движения стран Западной Европы. В то же время говорить о каком-либо влиянии группы «Освобождение труда» на рабочую массу в самой России не приходится. Рабочее движение в это время развивалось без всякой связи с социал-демократией.

 

4. Рождение русского марксизма

В конце 1883 г., почти одновременно с группой «Освобождение труда», в Петербурге образовалась первая группа социал-демократов, которой руководил студент Петербургского университета, участник национально-освободительного движения в Болгарии Димитр Благоев. В 1884 г. организация, в которую входили в основном студенты университета и Технологического института, стала именовать себя «Партией русских социал-демократов». Независимо от Плеханова группа Благоева отвергла народнический тезис о самобытности экономического развития России и признала тот факт, что капитализм «у нас уже зародился и растет». В ее программе подчеркивалось, что кадровые рабочие «должны послужить ядром политической силы народа». Поэтому благоевцы стремились вести социал-демократическую пропаганду среди рабочих. В их кружках насчитывалось более 100 петербургских пролетариев. Группе Благоева удалось издать два номера газеты «Рабочий», в которых были помещены статьи Плеханова и Аксельрода – с ними благоевцы установили контакт в 1885 г. В том же году был арестован и выслан на родину Благоев. В марте 1887 г. в связи с делом А. И. Ульянова и других «первомартовцев» полиция арестовала и других активистов группы, и она прекратила свое существование.

В условиях конспирации марксистские кружки нередко возникали параллельно, независимо друг от друга. Так случилось с группой П. В. Точисского. Примечательна его судьба. Выходец из дворянской семьи, он бросил гимназию и в 19 лет поступил рабочим в Екатеринбургские железнодорожные мастерские. Социал-демократом Точисский стал в Петербурге, куда приехал осенью 1894 г. Здесь он работал на заводе Берда и одновременно учился в ремесленном училище. В конце 1885 г. из числа рабочих он организовал группу, которая получила название «Товарищество санкт-петербургских мастеровых». Наряду с распространением нелегальной литературы на крупнейших предприятиях Петербурга члены группы собирали средства в помощь ссыльным и политзаключенным.

После разгрома группы Точисского в 1888 г. некоторые ее участники на базе студенческих кружков создали в 1889 г. новую организацию – «Социал-демократическое сообщество», которой руководили два студента – М. И. Бруснев из Технологического института и В. С. Голубев из Санкт-Петербургского университета.

В конце 1880-х гг. студенты, носители радикальных идей, часто объединялись в так называемые землячества, имевшие свои кассы взаимопомощи, библиотеки, кружки для изучения наук. Остатки революционных кружков пытались использовать землячества в своих целях. Всякий «прогрессивный» студент считал для себя обязательным прочесть всю запретную литературу – произведения А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, П. Л. Лаврова, нелегальные издания «Народной воли». Например, студент Петербургского технологического института Л. Б. Красин, перед тем как вступить в организацию Бруснева, весной 1890 г. подготовил для своих земляков из Тюмени реферат по первой и второй главам «Капитала». Как вспоминал Красин, конспект превзошел «по объему во много раз» сам оригинал, «так как трудный и сжатый язык Маркса я старался сделать понятным для своих не очень искушенных в философии товарищей». Популярность марксизма среди студентов Технологического института в конце 1880-х – начале 1890-х гг. можно объяснить особенностями учебной программы. Студенты хотели видеть себя в будущем гражданами новой, экономически развитой России. Они воспринимали труды Маркса, посвященные анализу развития капитализма, как неопровержимое доказательство того, что новая система отношений, новое общество неизбежно возобладают над старым.

Группа Бруснева ставила своей задачей готовить пропагандистов из среды самих рабочих. В группе существовала строгая конспирация: новички общались лишь с одним или двумя членами кружка, не зная ни адресов, ни прозвищ остальных участников группы.

М. И. Бруснев поддерживал связи с руководителями рабочих кружков Петербурга.

Уже в 1890 г. в Петербурге было создано 20 кружков, в которых занятия с рабочими проводили студенты-интеллигенты. В одном из них таким пропагандистом был Л. Б. Красин. Он вспоминал, как, прежде чем явиться к рабочим, товарищи дали ему конспиративную кличку «Никитич». Затем на квартире Бруснева состоялся обряд переодевания: Красин сменил «свою студенческую одежду на высокие сапоги, косоворотку, какое-то поношенное пальто и шапку, надвинутую по самые брови, выпачкал себе руки и немного лицо сажей из печной трубы, чтобы придать себе вид мастерового» и в таком виде отправился в путь. Занятия с рабочими проходили на квартире рабочего Федора Афанасьева. В кружке было 6-7 рабочих. Конспирация была необходима, так как сам факт посещения студентами квартир рабочих вызывал подозрение у полиции. Проще всего было самому Михаилу Брусневу, который происходил из донских казаков. Он, по свидетельству Л. Б. Красина, «совершенно не имел того интеллигентского вида, который другим… несколько мешал» при общении с рабочими.

Студенты обсуждали с рабочими проблемы истории и политической экономии, политики и общественной жизни. Один из них, рабочий А. А. Соловьев, вспоминал: «В глухой темной Гавани, в тесной комнатушке изучали законы вселенной, законы человеческого общества. В кружке занимались космографией и дарвинизмом, читали Манифест, брошюры Плеханова, издания группы «Освобождение труда»».

Весной 1891 г. группа Бруснева приняла участие в похоронах писателя-демократа Н. В. Шелгунова, превратившихся в многолюдную политическую демонстрацию. Неожиданным стало появление нескольких десятков рабочих, которые несли металлический венок с красной лентой и с надписью, составленной самими рабочими: «Указателю пути к свободе и братству». На следующий день власти выслали из столицы некоторых студентов – участников демонстрации, в том числе Л. Б. Красина и его брата.

А через две недели, 1 мая 1891 г., за Невской заставой Петербурга, на берегу реки Екатерингофки сто рабочих из брусневских кружков провели первую маевку. Полиция не успела разогнать собравшихся. И произнесенные здесь речи рабочих Ф. А. Афанасьева,

Н. Д. Богданова и В. И. Прошина были отпечатаны на гектографе, а затем изданы группой «Освобождение труда» и широко распространялись среди демократической публики. В 1892 г. такие же тайные маевки устраиваются в Вильне и Туле.

Весной-летом 1892 г. полиции удалось арестовать ядро организации брусневцев, к дознанию было привлечено 38 человек. Суд приговорил М. И. Бруснева к одиночному заключению в «Крестах» на четыре года с высылкой затем на 10 лет в Восточную Сибирь. Из ссылки он вернулся лишь в 1904 г. и в политической деятельности больше не участвовал.

С 1882 г. активная пропаганда марксизма велась в Польше. В конце 1880-х гг. марксистские конспиративные кружки и группы, не связанные между собой, появлялись и в других регионах страны. Большую роль в пропаганде марксизма в Поволжье сыграл Николай Евграфович Федосеев и его кружок, возникший в Казани в конце 1887 – начале 1888 г. Вокруг федосеевцев группировалось несколько низовых кружков. В один из них вступил Владимир Ильич Ульянов (Ленин) после возвращения из ссылки (из деревни Кокушкино, куда он был выслан под гласный надзор полиции за участие в сходке студентов Казанского университета). Для начинающих марксистов 17-летний Федосеев составил программу, в которой в систематизированном виде представил список литературы по самым различным вопросам, в том числе по философии, политэкономии, истории, естествознанию, а также перечень актуальной художественной литературы. Все это должно было способствовать выработке не только научного, но и социально-этического «цельного мировоззрения».

В 1908 г. на Капри Ленин в разговоре с Горьким отметил, что «лучшего пособия в то время никто бы не составил» и именно эта работа Федосеева, содержавшая помимо Маркса и Энгельса конспект основных изданий группы «Освобождение труда», оказала ему «огромную услугу» и открыла «прямой путь к марксизму». Ленин всегда уважительно называл Федосеева только по имени и отчеству, а в 1922 г. написал, что «для Поволжья и для некоторых местностей Центральной России роль, сыгранная Федосеевым, была в то время замечательно высока, и тогдашняя публика в своем повороте к марксизму несомненно испытала на себе в очень и очень больших размерах влияние этого необыкновенно талантливого и необыкновенно преданного своему делу революционера».

Социал-демократические группы рубежа 1880-1890-х гг. действовали короткое время, обычно не более двух лет. Полиция быстро выслеживала их. Попытки связать отдельные кружки, ведущие пропаганду в разных городах, оказывались неудачными и лишь вели к провалу, побуждая пропагандистов более тесно замыкаться в своем кругу, чтобы не пасть жертвой жандармской провокации. А эта замкнутость, в свою очередь, сужала размах деятельности социал-демократических групп, которые порознь не имели ни сил, ни средств придать своей работе сколько-нибудь широкий характер. К тому же рабочие и интеллигентские марксистские кружки продолжали существовать раздельно. В таких кружках большинство рабочих воспринимали марксистское учение упрощенно. Поэтому в течение нескольких лет успех социал-демократов в пролетарской среде был ничтожен.

Н. Е. Федосеев

В 1890-е гг. многие русские интеллигенты увлекались марксизмом, в том числе большинство мыслителей, будущих либералов – П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, С. П. Булгаков и другие. В марксизме интеллигенция искала ответы на два насущных вопроса: как завоевать политическую свободу и как поднять экономическую жизнь страны на более высокий уровень? Литературовед и публицист народнического направления Р. В. Иванов-Разумник констатировал: «Начиная с 1893-1894 гг., волна русского марксизма нарастает со сказочной быстротой». Во многом этому способствовал голод 1891-1892 гг., поразивший 29 губерний, в которых голодало 35 млн человек. Голодной смертью тогда умерли 600 тыс. человек. Бедствие вызвало большое оживление среди демократической интеллигенции, стремившейся прийти на помощь голодающей деревне. В сборе средств для голодающих принимали участие Л. Н. Толстой, А. И. Чехов, В. Г. Короленко и другие видные деятели русской культуры. Было собрано свыше 151 млн рублей. По признанию Струве, марксистом он стал «не в результате книжных влияний» и чтения «Капитала», его «марксистом гораздо больше сделал голод». Мыслящая часть общества была убеждена, что плачевное и безвыходное состояние крестьянства является следствием общей экономической и культурной отсталости страны.

В то же время развитие капитализма в России, утверждение парламентского строя и расширение демократических свобод в Западной Европе делали приоритетным в общественном сознании западный путь развития. Как отмечал Франк, марксизм на рубеже веков в России «был. западнической реакцией против типично русского славянофильски окрашенного «народничества», мечтавшего об особом русском пути к социализму».

По признанию Н. А. Бердяева, «по сравнению с марксизмом старый русский социализм мне представлялся явлением провинциальным. Марксизм конца 90-х годов был несомненно процессом европеизации русской интеллигенции, приобщением ее к западным течениям, выходом на большой простор». По мнению С. Н. Булгакова, марксизм был для общественного сознания шагом вперед, выходом «из томительного удушья 80-х годов». Таким образом, марксизм внушал чувство уверенности, оптимизма, что Россия не останется полуазиатской «окраиной» Европы, а превратится в современную страну со всеми присущими Западу демократическими ценностями (парламентаризм, свобода слова, собраний, печати, партий, союзов и т. д.). И если социализм – общество будущего – возможен, как считал П. Б. Струве, «то только через капитализм как зрелый и законченный период последнего».

Правительство и охранительные органы пока что мало интересовались движением социал-демократии. Их тревожили призраки народовольческого террора, кипение либеральных земств, крестьянское антипомещичье движение. Мало кто подозревал, что главные неприятности самодержавия вскоре будут связаны с людьми, занимающимися философией, политэкономией и социологией марксизма.

 

1. Владимир Ульянов: начало пути. 1890-е гг.

К середине 1890-х гг. закончился первый, по словам Ленина, «утробный» период развития российской социал-демократии. Начало нового периода совпало с ростом стачечного движения, толчком к которому послужило ухудшение условий труда, вызванное притоком безработных из деревни после голода 1891-1892 гг. Если в 1895 г. рабочие в разных формах проявляли свое недовольство 350 раз (в забастовках участвовало 80 тыс. рабочих), то в 1899 г. было зафиксировано 880 разного рода выступлений, в которых приняло участие 163 тыс. человек.

Пролетарское движение этого периода проявлялось преимущественно в экономической борьбе. На первом месте в требованиях рабочих стояли удвоение оплаты труда и сокращение рабочего дня. Их возмущало и то, что зарплату им выдавали не деньгами, а товарами, или что их рабочий день произвольно удлинялся путем сокращения времени на обед и т. д. Кроме того, они все чаще протестовали против неуважительного отношения к ним хозяев предприятий и фабрично-заводской администрации. Однако рабочие не поднимали вопроса о своих политических правах, не пытались претендовать на участие в государственном управлении. Тем большее негодование вызывали у них те свирепые меры, которыми правительство старалось подавить их борьбу за улучшение условий труда.

Наиболее показательной в этом отношении стала стачка на Ярославской Большой мануфактуре Корзинкина, которая произошла в апреле 1895 г. Здесь впервые в царствование Николая II была пролита кровь рабочих. После того, как семитысячная толпа стачечников потребовала освободить арестованных «зачинщиков», губернатор вызвал Фанагорийский гренадерский полк, стоявший в Ярославле. По приказу офицеров, солдаты открыли огонь по бастующим. Рабочие оборонялись камнями. При этом 13 человек были убиты. За этот «подвиг» Николай II объявил «солдатушкам» благодарность, написав на рапорте командира полка об этой расправе: «Спасибо молодцам-фанагорийцам за стойкое и твердое поведение во время фабричных беспорядков». Эти циничные слова облетели всю страну.

Получили известность и другие слова Николая II, сказанные им 17 января 1895 г. на торжественном приеме представителей земств, городов и сословий, прибывших в Зимний дворец по случаю бракосочетания царя. Тогда он заявил: «Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный родитель». Царь предостерег против «бессмысленных мечтаний об участии представителей земства в делах внутреннего управления». Это был ответ нового императора тверскому земству, намекнувшему на возможность конституционной перспективы.

Когда император произносил эти слова, в Петербурге «дебютировал» на революционном поприще человек, которому было суждено сыграть решающую роль в истории России XX в., в частности в становлении большевизма, – Владимир Ильич Ульянов (Ленин). Он родился 10 (22) апреля 1870 г. в Симбирске. Его отец Илья Николаевич Ульянов был инспектором, а затем и директором народных училищ Симбирской губернии. В 1877 г. ему был присвоен чин действительного статского советника, равный по табели о рангах генеральскому званию и дававший право на потомственное дворянство. Демократ по убеждениям, И. Н. Ульянов видел свой жизненный долг в служении народу. Все его дети приняли участие в революционном движении, а старший – Александр – был казнен 8 мая 1887 г. за подготовку цареубийства. Смерть старшего брата и его товарищей глубоко потрясла юного Владимира Ульянова. В эти дни он сдавал выпускные экзамены на аттестат зрелости и, несмотря на приобретенную в глазах властей и обывателей крамольную репутацию брата государственного преступника, окончил гимназию с золотой медалью и поступил на юридический факультет Казанского университета. В то лето 1887 г. случилось еще одно важное для Ульянова событие – он заново прочитал роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?», который его, по собственному признанию, «всего глубоко перепахал». 4 декабря 1887 г. студент Владимир Ульянов принял самое активное участие в студенческой сходке в Казанском университете. Согласно донесению попечителя университета министру просвещения И. Д. Делянову, В. Ульянов «бросился в актовый зал в первой партии и вместе с Полянским первыми неслись с криком по коридору 2-го этажа, махая руками, как бы желая этим воодушевить других». В ночь на 5 декабря он был арестован и вместе с 40 другими студентами помещен в пересыльную тюрьму. Когда в камере среди общего веселья кто-то предложил провести опрос товарищей по заключению, кто что думает предпринять после освобождения, Владимир ответил: «Мне что ж думать… Мне дорожка проторена старшим братом». За участие в сходке В. И. Ульянов был выслан на год в имение матери в деревню Кокушкино. Во время этого вынужденного отдыха молодой Ульянов усиленно занимался самообразованием, читал Чернышевского и знакомился с марксизмом. В сентябре 1888 г. Ульянов вернулся в Казань и вступил в один из кружков, которые группировались вокруг Федосеева. Именно тогда он начал становиться марксистом. Осенью 1889 г. семья Ульяновых поселилась в Самаре. Несмотря на многочисленные просьбы Владимира и его матери Марии Александровны, власти не давали Ульянову возможности поступить в университет ни в России, ни за границей. Лишь весной 1890 г. он получил разрешение сдать экстерном экзамены на юридическом факультете Петербургского университета. За все ответы на экзаменах он получал одну оценку: «весьма удовлетворительно», то есть высший балл. В Самаре для В. И. Ульянова период «саморазвития» закончился. Теперь он и его товарищи-марксисты, которые, видимо, тогда впервые стали называть Ульянова «стариком», жаждали настоящего «дела». Старшая сестра В. И. Ульянова Анна Ильинична вспоминала, что Владимир «не захотел основаться в Москве, куда направилась вся наша семья вместе с поступающим в Московский университет младшим братом Митей. Москву питерцы называли тогда большой деревней, в ней в те годы было много провинциального, а Володя был уже сыт, по горло сыт провинцией. Он решил поселиться в более живом, умственном и революционном также центре – Питере». 31 августа 1893 г. В. И. Ульянов приехал в Петербург.

В. И. Ульянов в Казанском университете

В середине 1890-х гг. в Петербурге действовали две социал-демократические группы. Одна получила название группы «стариков». В эту группу входили студенты Технологического института Г. М. Кржижановский, В. В. Старков, А. А. Ванеев, П. К. Запорожец, а также С. И. Радченко, Н. К. Крупская и др. Именно в эту группу вошел, а вскоре стал играть в ней ведущую роль В. И. Ульянов.

Кроме социал-демократических групп в столице действовала «Группа народовольцев» (М. С. Ольминский, М. Я. Сущинский, А. А. Федулов, А. А. Ергин). Она располагала тайной типографией, печатала «летучие листки». Марксисты и народники соперничали между собой за умы рабочих. А рабочие, сохраняя самостоятельность своих кружков и приглашая к себе «интеллигентов-просветителей», по словам питерского пролетария Василия Шелгунова, «чувствовали себя «дичью», на которую охотились с двух сторон: народовольцы и марксисты». Кружковцы нередко приглашали на занятия и тех и других, слушали их споры, а потом самоопределялись. В конечном итоге победу в этих словесных баталиях одержали социал-демократы.

В 1880-1890-х гг. на смену народникам – бунтарям и заговорщикам – пришли либеральные народники. Разделяя идею своих предшественников об особом, некапиталистическом пути развития России, либеральные народники отличались неприятием насильственных методов борьбы. Их духовным лидером был Н. К. Михайловский (его называли «властителем дум»), который в 1892 г. возглавил журнал «Русское богатство». Под его руководством это издание стало одним из самых популярных органов печати России. Михайловский полагал, что при капитализме человек становится все более и более эгоистичным, это препятствует прогрессу личности, а стало быть, и общества в целом. Выход он видел в сознательной борьбе против зла капитализма, которую ведут нравственные личности. Сотрудники «Русского богатства» С. Н. Кривенко и С. Н. Южаков сформулировали «теорию малых дел». Она подразумевала отказ от политической деятельности, от попыток в короткий срок изменить общественно-политический строй страны и призывала интеллигенцию к «черной» и внешне малозаметной работе по повышению культурного и материального уровня простого народа. По их мнению, пока социализм оставался отдаленным идеалом будущего, нужно было посредством «малых дел» хотя бы поддержать «на плаву» гибнущее крестьянское хозяйство.

Другими известными идеологами либеральных народников были Н. Ф. Даниельсон и В. П. Воронцов, более знакомые читающей публике под псевдонимами Николай-он и В. В. В. П. Исследования Воронцова, автора около 30 книг по проблемам социально-экономического развития России, были построены на основе анализа обширного статистического материала. Он полагал, что капитализм в России – явление искусственное, насаждаемое «сверху» правительством, так как для его успешного развития в стране не было важнейших условий – внешнего и широкого внутреннего рынков. Воронцов надеялся на возможность некапиталистического пути развития страны. Он доказывал неприменимость марксистской теории к России, полагая даже, что распространение ее постулатов на Россию, развивающуюся самобытным путем, является оскорблением памяти Маркса.

В. И. Ульянов быстро завоевал авторитет среди петербургских марксистов критикой либерального народничества. В начале ноября 1893 г. он выступил на многолюдном собрании марксистского кружка в связи с рефератом лидера группы студентов-технологов Германа Красина на тему «Вопрос о рынках». Критикуя взгляды либеральных народников, В. И. Ульянов призвал своих товарищей исходить не из голых схем и абстракций, а из анализа российской действительности. Он доказывал, что капиталистические отношения уже проникли в деревню, и поэтому там полным ходом идет процесс расширения товарного производства, расслоения крестьянства и его пролетаризации. В заключение В. И. Ульянов сказал: «Мы должны заботиться не о рынках, а об организации рабочего движения в России, о рынках же позаботится наша буржуазия».

В начале января 1894 г., на Рождество, В. И. Ульянов гостил у родных в Москве. На одном конспиративном собрании, проходившем под видом студенческой вечеринки, он со свойственной ему полемической резкостью обрушился на одного очень солидного народника, плотного, с лысиной блондина, к которому молодежь обращалась очень почтительно. Агент охранки, присутствовавший, как обычно, на этом «секретном» мероприятии, доложил своему начальству, что защиту взглядов марксистов «принял на себя некто Ульянов (якобы брат повешенного), который и провел эту защиту с полным знанием дела». Но когда, в конце вечеринки, Ульянов узнал от знакомой, что его оппонент, тот самый «солидный народник», был не кем иным, как самим В. П. Воронцовым – знаменитым В. В., то, по словам Ю. О. Мартова, «он переконфузился и сбежал с собрания».

Речь Ульянова имела успех. Теперь имя «петербуржца» было у всех на устах. Когда он вернулся в столицу, товарищи стали просить его дать ответ Михайловскому на его статьи в «Русском богатстве», направленные против марксистов. Весной и летом 1894 г. Ульянов завершил работу над статьей «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? (Ответ на статьи «Русского богатства» против марксистов)». Подготовительным материалом для этой работы явились его самарские рефераты. Петербургские марксисты не имели возможности издать работу типографским способом, и ее размножили на гектографе. Книга состояла из трех выпусков: первый был посвящен критике взглядов Михайловского, второй – политико-экономическим воззрениям Южакова (второй выпуск до сих пор не найден), третий – критике Кривенко.

В центре внимания оказались те же вопросы, которые в свое время были поставлены Плехановым: судьба капитализма в России, общественно-политические теории в новых условиях, положение различных классов, сословий. Для Ульянова (Ленина) капиталистическое развитие страны было объективной реальностью. Он не сомневался в том, что «капитализм засел уже прочно, сложился и определился вполне не только в фабрично-заводской промышленности, а и в деревне и вообще везде на Руси». В то же время, стремясь доказать «полнейшее господство капитала в деревне», он явно забегал вперед, выдавая желаемое за действительное. Что касается народничества, то оно, по мнению Ульянова, попросту выродилось в «культурнический оппортунизм. выражающий только интересы мелкой буржуазии», «радикально-демократическое представительство мелкобуржуазного крестьянства».

Ульянов исключал саму мысль о наличии в крестьянской среде социалистических взглядов. Для него единственно последовательным сторонником социалистических идей являлся пролетариат. Крестьянство он рассматривал в лучшем случае как необходимого и временного союзника, поддержка которого являлась одним из условий победы рабочего класса. «.Русский рабочий – единственный и естественный представитель всего трудящегося и эксплуатируемого населения России» – так звучала ленинская мысль. Книга заканчивается словами, которые до недавнего времени считались «вдохновенным пророчеством»: «На класс рабочих и обращают социал-демократы все свое внимание и всю свою деятельность. Когда передовые представители его усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в сознательную классовую борьбу, – тогда русский РАБОЧИЙ, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет РУССКИЙ ПРОЛЕТАРИАТ (рядом с пролетариатом ВСЕХ СТРАН) прямой дорогой открытой политической борьбы к ПОБЕДОНОСНОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ».

Книга Ульянова (Ленина) произвела сильное впечатление. Ее читали в Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде, Владимире, Пензе, Ростове-на-Дону, Вильно, Киеве, Томске и других городах. По словам Н. А. Семашко, она была для них «настоящим евангелием. Мы… изучили ее почти наизусть». Спустя много лет Ю. О. Мартов вспоминал: «После академической полемики Струве, от брошюры, исполненной желчных характеристик теоретической мысли и политических тенденций эпигонов народничества, веяло подлинной революционной страстью и плебейской грубостью, напоминавшей о временах демократической полемики 60-х годов. Несмотря на некоторую тяжеловесность изложения, плохую архитектонику статей и отдельные скороспелые мысли, брошюра обнаружила и литературное дарование и зрелую политическую мысль человека, сотканного из материала, из которого создаются партийные вожди. Я интересовался личностью автора, но уровень конспирации стоял тогда так высоко, что мне ничего не удалось узнать, кроме того, что брошюра вышла, по-видимому, из группы «стариков»; лишь впоследствии, через год, я услышал имя В. И. Ульянова».

 

2. «Попутчики» Ульянова, или Многоликий «русский марксизм»

В критике либерального народничества В. И. Ульянов был не одинок. Мартов не случайно вспомнил Петра Бернгардовича Струве, сына губернатора, внука известного астронома – создателя Пулковской обсерватории. Ровесник Владимира Ульянова, Петр Струве заканчивал юридический факультет Петербургского университета и участвовал в марксистских образовательных кружках с целью «найти правду» марксизма. Еще до выхода книги Ульянова, в конце 1893 г. в органе немецкой социал-демократии появилась его критическая статья «К вопросу о капиталистическом развитии в России» по поводу вышедшей в свет книги Даниельсона «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства». Статья вызвала оживленную полемику, и на Струве набросились все видные теоретики либерального народничества. В это время в Петербурге вокруг известной в прошлом участницы народовольческого движения А. М. Калмыковой сложился так называемый марксистский салон, в котором Струве играл заметную роль. (После смерти отца Петр Струве жил у Калмыковой на правах приемного сына, но в то же время, несмотря на разницу в возрасте в 21 год, они стали любовниками, тщательно скрывая эту связь.) Другой видной фигурой «салона» был М. И. Туган-Барановский.

В сентябре 1894 г. А. М. Калмыкова выпустила книгу Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», в которой выражалось сомнение в правильности выводов Маркса о крушении капитализма в результате обнищания пролетариата. Признавая марксистскую критику капитализма, Струве видел в нем «не только зло, но и могущественный фактор культурного прогресса – фактор не только разрушительный, но и созидательный». Движение к социализму в его представлении было возможно только через капитализм как «зрелый и законный плод последнего». Отсюда он призывал «признать нашу некультурность и пойти на выучку к капитализму». Книга была издана легально и сразу приобрела популярность, ее читали даже министры, а заключительные слова о «нашей некультурности» повторяли всюду.

Признанный авторитет В. И. Ульянова в среде петербургских социал-демократов – «нелегалов» и его критика народников заинтересовала участников марксистского «салона», и они решили пригласить его на свою встречу. Следует сказать, что в кругах «нелегалов» к Струве относились весьма сдержанно из-за его снобизма. Мартов, знавший его по университету, встретившись с ним вновь в 1894 г., заметил: «Его кислая усмешка и брезгливый тон производили впечатление той «умудренности», которая обычно сопровождает отказ интеллигента от революционной активности вообще».

Первая встреча В. Ульянова с участниками марксистского «салона» состоялась в квартире инженера Р. Э. Классона на Охте в конце декабря 1894 г. Он пришел подготовленным – читал реферат, озаглавленный: «Отражение марксизма в буржуазной литературе» по поводу книги Струве «Критические заметки…»». Тон реферата был резко критический: Ульянову не понравилось то обстоятельство, что революционная часть марксизма для Струве не представляла изначально никакой ценности. Да и сама критика народничества у Ульянова и Струве изначально имела совершенно разные цели. Если первый расценивал взгляды либеральных народников как «реформаторские» и уводящие в сторону от магистрального пути революционного движения, то второй защищал марксизм в полемике с народничеством потому, что тот «оправдывал» капитализм и давал научное объяснение исторической необходимости его в России.

Судя по всему, В. И. Ульянов и П. Б. Струве сразу не понравились друг другу. Во всяком случае, Струве полагал, что Ульянов почувствовал в нем противника и «в этом он руководствовался не рассудком, а интуицией, тем, что охотники называют чутьем». Несмотря на постоянные споры, стороны достигли компромисса, дабы, как выразился В. И. Ульянов, заключить союз «людей крайних с людьми весьма умеренными» в борьбе против народничества. Результатом компромисса стал выход в апреле 1895 г. сборника «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития». В него вошли статьи Плеханова (псевдонимы – Д. Кузнецов и Утис), Ульянова (К. Тулин), Струве, Потресова и др. Таким образом, сборник впервые представлял союз эмигрантского, подпольного и так называемого «легального» марксизма (его представители публиковали свои теоретические статьи в легальных журналах). Сборник был сожжен цензурой, но сто экземпляров успели разойтись.

Временное объединение ортодоксальных (Плеханов, Ульянов, Мартов и др.) и «легальных» (Струве, Туган-Барановский, Бердяев) марксистов не могло быть продолжительным, так как, отдавая должное научному потенциалу теории Маркса, Струве и К° категорически выступали против ее догматизации, не принимали в марксизме его революционность, не видели в нем пролетарской исключительности, а также сторонились нелегальных форм деятельности. Под редакцией Струве в России легально издавались марксистские книги и журналы «Новое слово» (1897) (журнал в течение 8 месяцев, пока не был закрыт, печатал статьи Плеханова, Потресова, Засулич, Ульянова, Мартова и др., а в литературном отделе помещали очерки М. Горького), «Жизнь» (1897-1901), «Начало» (1899).

В дальнейшем взгляды Струве постепенно эволюционировали в сторону либерализма. В январе 1895 г. Струве ответил на слова Николая II о «бессмысленных мечтаниях» либералов, написав ему «Открытое письмо», в котором, выражая мнение земцев, предупреждал, что самодержавие вскоре «падет под напором живых общественных сил», если оно будет настаивать на управлении страной бюрократическими методами «при совершенной безгласности общества». По духу это была либеральная акция. В 1896 г. П. Б. Струве написал статью «К. Маркс» для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, критикуя некоторые положения его учения. В дальнейшем он отверг марксистскую теорию «краха капитализма», классовой борьбы, «обнищания пролетариата», социалистической революции. В конечном итоге, полагая, что «Манифест» Маркса уже не соответствует реалиям конца 1890-х гг., Струве пришел в выводу, что реформы, а не революция являются средством осуществления социального прогресса.

В начале XX в. произошел окончательный разрыв Струве с ортодоксальными марксистами. Он был ознаменован выходом в свет в 1902 г. легального сборника статей под редакцией Струве «Проблемы идеализма». Авторы статей – «легальные» марксисты Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк и др. – в качестве альтернативы революции выдвигали религиозную идею.

В. И. Ленин, систематически отслеживая деятельность Струве, беспощадно критиковал его и других «легальных» марксистов, отказывая им в праве именоваться социал-демократами. Как только он не называл Струве, какие ярлыки не навешивал! Самые корректные среди них – «Писатель», «Редактор», а чаще всего – «Близнец», «Бобо», «Иуда», «Теленок» и др. Называл он его и «контрреволюционером», и «высокообразованным, высокомерным и архиглупым вождем буржуазных реформистов» и даже придумал особый термин – «струвизм». Всего же из 55 томов «Полного собрания сочинений» В. И. Ленина его критика Струве содержится в 40 томах. Он считал Струве временным попутчиком, а затем ревизионистом, тянущим рабочее движение «по линии наименьшего сопротивления», т. е. по линии буржуазного тред-юнионизма, «квазимарксистом», которого необходимо «убрать от русской социал-демократии», вождем либеральной и «либерально-монархической буржуазии», «дюжинным буржуазным экономистом», оппортунистом, теоретиком «русского бернштейнианства», кончившим организацией либерального «Освобождения», более всего он обрушивался на его отказ от классового подхода.

Социал-демократ врач К. М. Тахтарев вспоминал, как в самом начале 1900-х гг. Ленин в беседе с ним назвал Струве «изменником и ренегатом». Тахтареву это показалось несправедливым по отношению к недавнему товарищу, и он обратил внимание Ленина на «возможные последствия подобного клеймения Струве», сказав: «А что если кто-либо из рабочих… под влиянием травли Струве на страницах «Искры» вдруг решится расправиться с ним или даже убьет его как «изменника и ренегата»? – «Его и надо убить», – ответил мне Владимир Ильич… Я все же стоял на своем, пытаясь убедить Владимира Ильича в том, что некоторые из тех выражений, которые он пускал по адресу Струве, неподходящи и некоторые его полемические приемы недопустимы. «А что же, – возражал он мне, горячась, – по-вашему, мне надо надевать для расправы с ним замшевые рукавицы?» Видя, что наш разговор о Струве слишком задевает Владимира Ильича за живое и сильно его горячит, я не решился продолжать и умолк, думая, что замшевые рукавицы все же лучше ежовых».

В то же время, несмотря на идеологическое «клеймение» Струве, Ленин в «Материалах ко II съезду РСДРП», понимая огромное значение его эрудиции, высказывался о его «вхождении в партию»: «Струве сорганизуется и войдет в партию».

В. И. Ульянов. 1897 г.

Практическая деятельность петербургских марксистов, как и прежде, сводилась к кружковой работе среди передовых рабочих. Летом занятия в кружках обычно прерывались. Многие студенты-пропагандисты были иногородними и на каникулы отправлялись домой. Как шутили рабочие, «революция разъезжалась на дачи». В. И. Ульянова рабочие знали как «Николая Петровича», отзывались о нем благоприятно. Между собой они называли его иногда «Лысым», но обычно шутливо добавляли, что это «от слишком большого ума у него волосы вон лезут».

Обе марксистские группы – «стариков» и «молодых» – были слабо связаны с предприятиями, вели пропаганду марксизма лишь в узком кругу сознательных рабочих. Но за пределами кружков оставались десятки тысяч пролетариев, которые все свое свободное время проводили в трактирах и враждебно относились к «бунтарям». Как вспоминал К. М. Тахтарев, «рядовые рабочие называли в это время кружковых рабочих безбожниками и сторонились их, говоря: «Кто от Бога и от царя отрекся, что же с ними разговаривать!»»

Петербургские кружковцы все больше испытывали неудовлетворенность «узостью» своей деятельности, понимали необходимость перехода к агитационной работе непосредственно на заводах и фабриках. Понимали это и в других промышленных центрах. В 1894 г. отбывавший ссылку в Вильно бывший студент Ю. О. Цедербаум (Мартов) отредактировал и написал предисловие к брошюре А. И. Кремера «Об агитации». Основная мысль брошюры сводилась к тому, что поднять рабочий класс и повести его на организованную классовую борьбу с буржуазией и самодержавием социал-демократия сможет, только взяв на себя роль организатора стихийно возникающих рабочих забастовок. Агитация среди рабочих должна быть поставлена на почву реальных повседневных нужд и требований.

Соглашаясь с такой постановкой вопроса, в то же время столичные марксисты опасались, как бы внедрение (проникновение) в рабочую среду не привело к скорым провалам. В феврале 1895 г. в столице встретились пять марксистов, представлявших социал-демократические группы Петербурга (Ульянов и Кржижановский), Москвы (Спонти), Киева (Ляховский) и Вильно (Копельзон). Собравшиеся обсудили вопросы о политической агитации, об издании популярной литературы для рабочих и установлении тесной связи с плехановской группой «Освобождение труда». Договорились, что за границу к Плеханову поедут двое – В. И. Ульянов и Е. И. Спонти.

Поездка неожиданно задержалась, так как Ульянов заболел воспалением легких и смог выехать лишь 25 апреля 1895 г. Это обстоятельство стало предлогом для поездки – Ульянову требовались отдых и лечение после перенесенной болезни. Заграничной агентуре было предписано «учредить за деятельностью Владимира Ульянова тщательное наблюдение». Встреча Ульянова и Плеханова состоялась в Женеве. 25-летний Владимир Ульянов отнесся к патриарху, первому русскому марксисту с чувством глубокого уважения и симпатии, от волнения он даже мало говорил и подарил ему свою книгу «Что такое «друзья народа»…». После встречи Плеханов дал своему гостю лестную характеристику. В те дни он писал жене: «Приехал сюда молодой товарищ, очень умный, образованный и даром слова одаренный. Какое счастье, что в нашем революционном движении имеются такие молодые люди». Однако уже во время первой их встречи наметились некоторые разногласия. Ульянов отстаивал идею гегемонии пролетариата, его союза с крестьянством. Плеханов же отрицал революционность крестьянства и не одобрял нападок молодого Ульянова на либералов. «Вы. поворачиваетесь к либералам спиной, а мы лицом», – заявил он. В Швейцарии Ульянов встречался также с П. Б. Аксельродом, в Париже – с Полем Лафаргом, зятем Маркса, одним из лидеров социалистического Интернационала. Лафарг интересовался тем, как русские социал-демократы ведут практическую работу. Между ними произошел любопытный разговор. Мартов так передал рассказ Ульянова:

«– Чем же вы занимаетесь в этих кружках? – спросил Лафарг. Ульянов объяснил, как, начиная с популярных лекций, в кружках из более способных рабочих штудируют Маркса.

– И они читают Маркса? – спросил Лафарг.

– Читают.

– И понимают?

– И понимают.

– Ну, в этом-то вы ошибаетесь, – заключил ядовитый француз. – Они ничего не понимают. У нас после 20 лет социалистического движения Маркса никто не понимает».

Из Парижа Ульянов намеревался отправиться в Лондон для встречи с Ф. Энгельсом. Но, как выяснилось, тот был тяжело болен, и свидание не состоялось. В Германии петербургский гость работал в Прусской государственной библиотеке, посещал рабочие собрания и, наконец, встретился с Вильгельмом Либкнехтом – одним из лидеров Германской социал-демократической партии. Они обсудили возможность издания в Германии и транспортировки в Россию нелегальной литературы. 7 сентября Ульянов вернулся в Россию, привезя с собой чемодан с двойным дном, тайный отсек был набит нелегальной литературой. Полиция после самого тщательного досмотра его багажа «ничего предосудительного не обнаружила». Далее проездом через Вильно, Москву, Орехово Ульянов прибыл в Петербург. Осенью 1895 г. в жизни российской социал-демократии произошло историческое событие: все марксистские кружки Петербурга были объединены в политическую организацию, названную «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса».

 

3. Рождение «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». 1895 г.

Начало объединению было положено в октябре, когда в Петербург после двухлетней вильнюсской ссылки приехал Ю. О. Цедербаум (Мартов). Он вернулся с намерением использовать в столице вильнюсский опыт ведения агитации среди рабочих и организации издательского дела. Ульянов и другие «старики» были с ним солидарны. Их знакомство состоялось на квартире инженера-технолога Г. М. Кржижановского. Как вспоминал Мартов, «разговор сразу был поведен в тоне взаимного доверия». Мартов заявил, что он и его товарищи – «интеллигенты» могли бы и самостоятельно агитировать рабочих, но все «против кружкового дробления» и поэтому решили объединить свои усилия «с силами наиболее зрелой и старой из уже работающих групп». Оставалось только договориться о направлении совместной работы. По словам Мартова, «речь шла о принципиальном признании массовой агитации и отрицании метода «лабораторного» воспитания революционеров-рабочих путем кружкового штудирования книг». 

Ю. О. Мартов (Цедербаум)

Мартов сразу продемонстрировал «старикам» и Ульянову, чем отличается «живая» работа от «лабораторной», когда предложил им использовать типографскую новинку – мимеограф, бывший в распоряжении его группы. «Очень хорошо, – сказал Ульянов, обращаясь к своим коллегам, – можно будет напечатать переведенный N. N. «Жилищный вопрос» Энгельса. Очень важно его издать, – пояснил он, – ввиду антипрудонистских доводов Энгельса, бьющих и по народничеству». На это Мартов «с иронией заявил», что они «вовсе не намерены печатать литературу, которую будут читать, главным образом, студенты и маленькая верхушка рабочих. Брошюру Энгельса издать полезно, но, если в то же время та же техника может произвести десяток прокламаций, разъясняющих массам их экономическое положение, не может быть вопроса о выборе». «Старики» добродушно засмеялись и согласились с ним, что технику следует использовать более эффективно.

В те же дни марксисты пришли к соглашению с «Группой народовольцев». Переговоры вел Ульянов. Договорились о том, что марксисты воздержатся от критики «идейных традиций» революционного народничества, а народовольцы не станут пропагандировать террор и касаться вопроса о путях экономического развития России. Кроме того, народовольцы предложили совместно издавать рабочую газету, первый номер которой они полностью отдавали на откуп марксистам, что их, по словам Мартова, «уже совсем. растрогало и обрадовало».

Организационное слияние марксистских групп произошло на собрании, которое состоялось на квартире супругов Радченко. Кроме хозяев на нем присутствовало ядро группы «стариков»: В. И. Ульянов, Г. М. Кржижановский, В. В. Старков, инженер А. Л. Малченко, студенты университета А. А. Ванеев, М. А. Сильвин, П. К. Запорожец, Я. П. Пономарев, учительница Н. К. Крупская, курсистки Л. А. Якубова и З. П. Невзорова. От группы Мартова, помимо него самого, были Я. М. Ляховский, С. А. Гофман и В. М. Тренюхин. Эти 17 человек и составили костяк городской организации, которая еще не имела названия. Состав руководящей организации оказался, таким образом, чисто интеллигентским: рабочих там не было. Ненормальность такого положения для организации, претендующей на руководство рабочим движением, была очевидна многим. Но в то же время члены организации опасались, как бы при вводе рабочих в центральную организацию не была нарушена вся система внешней конспирации.

По предложению Ульянова, все члены организации распределились на три районные группы. В состав «Центральной группы» – руководящего центра всей организации – вошли Ульянов, Кржижановский, Ванеев, Старков и Мартов. Помимо этого Ульянов был назначен редактором предполагаемых изданий, С. И. и Л. Н. Радченко взяли на себя конспиративно-технические и финансовые дела, а Крупской поручалось поддерживать связи с рабочими через вечернюю школу. Таким был первый шаг на пути создания марксистской партии.

Уже осенью 1895 г. на петербургских предприятиях и в жилых рабочих казармах появились листовки, отпечатанные на мимеографе. Чтобы распространить среди своих товарищей листки, рабочие, связанные с организацией, прибегали к различным хитростям. Они забрасывали листовки в цеха через вентиляционные системы, рассовывали их по станкам, наклеивали у ворот предприятия, в «клубе» (так рабочие называли уборную) или раздавали незаметно при выходе с завода, прямо на улице.

Объединенная марксистская организация начала активно вмешиваться в ход стачек, охвативших в это время ряд петербургских предприятий. Следует отметить, что Петербургская губерния была главным очагом нестабильности: на нее за 10 лет приходилось более 11% всех забастовщиков в стране. В начале ноября 1895 г. на фабрике Торнтона началась организованная «Союзом борьбы» забастовка 500 ткачей. Марксисты издали и распространили листок «Чего требуют ткачи». В ходе переговоров с администрацией забастовщики добились повышения заработка. Через два дня начались волнения на петербургской табачной фабрике «Лаферм». Причина – администрация снизила расценки с выработки. В ответ мастерицы перебили окна, мебель и поломали инструменты. Для подавления беспорядков градоначальник фон Валь распорядился оцепить фабрику и окатить работниц холодной водой из пожарных шлангов. Когда стачечницы жаловались градоначальнику на то, что невозможно прожить на пониженную зарплату, тот ответил: «Можете дорабатывать на улице». У социал-демократов не было непосредственных связей с фабрикой «Лаферм», но организации хотелось вмешаться в события. Для того чтобы собрать сколько-нибудь точную информацию о случившемся на фабрике,

В. И. Ульянов и М. А. Сильвин посещали некоторое время ближайший к месту событий трактир и чутко прислушивались к разговорам посетителей. Но пользы было мало. Как передавал Ульянов, купцы и мещане, виденные ими в трактире, рассказывали лишь о перипетиях обливания работниц водой и заканчивали рассказ нравоучительной сентенцией, отирая пот после соответствующего количества чайных порций: «А потому ни-и скандаль!» Тогда C. А. Гофман и М. А. Сильвин под благовидным предлогом стали завязывать разговоры с пожилыми работницами, возвращавшимися по вечерам домой, и понемногу собрали необходимые данные. Через несколько дней появилась листовка с изложением причин конфликта и требований папиросниц, которую с помощью разных ухищрений удалось распространить среди работниц фабрики.

Листовки имели большой успех. Их писали не «заумным» и нудным, а простым, понятным рабочим языком. Социал-демократическая интеллигенция нашла, наконец, ключ к «серой» рабочей массе. В конце 1895 г. нелегальная типография «Группы народовольцев» выпустила трехтысячным тиражом брошюру Ульянова «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах». Рабочие зачитывались брошюрой, писала Крупская, «она была им понятна и близка». Высокую оценку брошюре Ульянова дали и Плеханов с Аксельродом, заявив, что «никто в России не пишет так хорошо для рабочих, как он». Ульянов ответил им: «Я ничего так не желал бы, ни о чем так много не мечтал, как о возможности писать для рабочих».

В первых числах декабря была завершена подготовка первого номера газеты «Рабочее дело». Ульянов написал для него четыре статьи, в том числе передовую, призывавшую российский пролетариат к завоеванию политической свободы. Остальные статьи написали Мартов, Кржижановский, Ванеев, Сильвин, Запорожец и др. 8 декабря на квартире Крупской состоялось редакционное собрание по «Рабочему делу». Номер был сделан в двух экземплярах, один для передачи в типографию забрал Ванеев, а другой остался у Крупской. Но издать газету не удалось.

Полиция напала на след организации. Слежка усиливалась изо дня в день. Но ее члены накопили определенный опыт применения различных приемов конспирации. По свидетельству Н. К. Крупской, лучше всех по этой части был подкован В. И. Ульянов: он знал проходные дворы, умел великолепно надувать шпионов, учил товарищей писать «химией», точками, условными знаками в книгах, придумывал конспиративные клички. Члены организации для переписки использовали посреднические адреса, ввели псевдонимы, клички. Как вспоминал М. А. Сильвин, Ульянов «назывался «Тяпкин-Ляпкин» («до всего доходит собственным умом»), В. В. Старков – «Земляника», Г. М. Кржижановский – «Суслик»». Ю. О. Мартова звали Егором. Частная переписка и хождения друг к другу были сведены до минимума.

 

4. Испытание тюрьмой и ссылкой. 1896-1899 гг.

В ночь с 8 на 9 декабря 1895 г. были арестованы четверо из пяти членов руководящего центра организации: Ульянов, Кржижановский, Старков, Ванеев, а также Запорожец, Малченко, рабочие-активисты Василий Шелгунов, Никита Меркулов, Иван Яковлев, Борис Зиновьев, Петр Карамышев и др. Из группы народовольцев арестовали рабочего Н. В. Полетаева (впоследствии большевистский депутат III Государственной думы). Всем им было предъявлено обвинение «в государственном преступлении». На квартире Ванеева полиция захватила готовые к печати материалы первого номера газеты, и в ее руках оказались образцы почерков руководителей организации.

И. В. Бабушкин

Однако деятельность не прекратилась. 15 декабря 1895 г. состоялось совещание уцелевших от ареста марксистов, на котором был восстановлен ее руководящий центр (в него вошли Мартов, Сильвин, Радченко и Ляховский). По предложению Ю. О. Мартова, организация обрела, наконец, свое название, вошедшее затем в историю – «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Участники совещания одобрили текст написанной Мартовым листовки, в которой говорилось, что полиция ошибается, полагая, будто «Союз» разгромлен. Напротив, борьба будет продолжена «до тех пор, пока не будет достигнуто полное освобождение рабочего класса из-под гнета капитализма». К концу года «Союз борьбы» выпустил еще одну прокламацию, «Что такое социалист и государственный преступник?», подписанную «Ваш товарищ рабочий». Листовку написал один из самых значимых членов организации 23-летний Иван Васильевич Бабушкин, служивший в то время сторожем в лаборатории Александровского чугунолитейного завода. Как вспоминал Мартов, несмотря на то, что Бабушкин «не без скептицизма… смотрел на начавшуюся полосу лихорадочной агитационной работы» («Вот, – говорил он нам, – стали во все стороны разбрасывать прокламации и в два месяца разрушили созданное годами»), он предложил воспользоваться интересом рабочих к нашумевшим арестам каких-то «сицилистов» и выпустить «популярный листок о социализме и борьбе за свободу».

Активность Ю. О. Мартова не могла остаться незамеченной. Бывший сотрудник Петербургского охранного отделения П. Статковский в 1921 г. называл Мартова главным организатором Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». За ним было установлено постоянное наружное наблюдение, и в ночь с 4 на 5 января 1896 г. он был арестован. Одновременно взяли Ляховского, а также рабочих, в том числе и И. В. Бабушкина. Таким образом, число привлеченных к «делу декабристов», как их в шутку называли в радикальных кругах столицы, доросло почти до сотни.

До февраля 1897 г. Ленин пробыл в одиночной камере № 193 петербургского Дома предварительного заключения. В камере он установил для себя строгий режим, соблюдение которого помогало ему переносить тяготы тюремной жизни. Весь день он работал (в тюрьме была прекрасная библиотека), соблюдал диету (ел очень мало хлеба) и каждый вечер делал гимнастику, которая помогала согреться в холодном помещении. Когда через два года в тюрьме окажется его младший брат Дмитрий, Ульянов в письме к матери порекомендовал ему самый эффективный прием – 50 земных поклонов. Он не без юмора вспомнил, как «надзиратель, подсматривая в окошечко», только диву давался, «откуда это вдруг такая набожность в человеке, который ни разу не пожелал побывать в предварилкинской церкви!».

Тюремная камера В. И. Ульянова

Находясь в тюрьме, Ульянов не прекратил революционной деятельности. Здесь им была написана брошюра для рабочих «О стачках», две листовки, кроме того, он переписывался с товарищами, сидевшими в тюрьме. Свои работы Ульянов писал лимонным соком или молоком, налитым в маленькие чернильницы, сделанные из хлеба. Чтобы надзиратель не заметил этого, он, как только слышал щелканье дверной фортки, моментально съедал свою чернильницу. «Сегодня съел шесть чернильниц», – сообщал Ульянов в одном из своих писем. На воле листки с тайными записями прогревали над огнем или опускали в горячую воду и бесцветные строки делались заметными. Другим способом переписки с товарищами были книги из тюремной библиотеки. На их страницах Ульянов малозаметными точками отмечал буквы, из которых и складывалось послание. Главным связным между Ульяновым и волей была его старшая сестра Анна Ильинична, которая получала его шифрованные письма, а также сообщала родным других заключенных, какую книгу необходимо им попросить в тюремной библиотеке.

В тюрьме Ульянов начал работать над книгой «Развитие капитализма в России». Для этого родные с помощью А. Н. Потресова передали ему из библиотек Петербурга необходимую литературу. Тюремные правила позволяли снабжать заключенных книгами сколько угодно. Закончить книгу в камере он не успел. «Жаль, рано выпустили, надо бы еще немножко доработать книжку, в Сибири книги доставать трудно», – в шутку говорил Владимир Ильич.

Все арестованные «по делу с. – петербургского кружка социал-демократов» придерживались на допросах тактики «запирательства», полностью отрицая предъявляемые обвинения. Однако многие рабочие, впервые оказавшиеся на допросе, были напуганы и дали компрометирующие марксистов-интеллигентов показания. Как отмечает Мартов, «это было в порядке вещей». Совершенно неожиданно «раскололся» вожак путиловцев, 20-летний рабочий Борис Зиновьев, который на третьем месяце своего заключения отказался от политики «запирательства» и рассказал о многом, в том числе, как для помощи рабочему движению он «использовал» интеллигентов. Б. Зиновьев не был предателем. Просто товарищ прокурора С. – Петербургской судебной палаты А. Е. Кичин, который вел дознание, по словам Мартова, поймал Зиновьева «на удочку политического тщеславия». Кичин просил объяснить ему, что общего между таким умным и талантливым рабочим и интеллигентами. Кроме того, молодой рабочий считал «полезным для дела» объяснить властям цели и задачи нарождающегося рабочего движения. После заключения Зиновьева выслали под надзор в Тверь, где он возобновил пропаганду среди местных рабочих, но через два года заболел и умер. Мартов полагал, что «в его лице сошла в могилу крупная сила».

Аресты не разрушили «Союз борьбы». Пополнившись новыми членами (Ф. И. Дан, А. Н. Потресов, Ф. И. Гурвич и др.), он продолжал действовать. П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский и другие «легальные» марксисты оказывали организации всевозможную помощь. В 1896 г. «Союз борьбы» развил широкую агитационную деятельность среди рабочих при помощи многочисленных прокламаций, тайных собраний, устройства стачечных касс, распространения нелегальных брошюр. Впервые в Петербурге появился листок с призывом к празднованию 1 Мая, 2 тыс. экземпляров которого было распространено на 40 фабриках и заводах.

Летом 1896 г. произошла грандиозная стачка петербургских текстильщиков, получившая название «промышленной войны». В ней участвовало свыше 30 тыс. рабочих. Забастовка возникла по инициативе самих рабочих, но «Союз борьбы» принял в ней самое активное участие. Поводом к стачке послужил отказ фабрикантов оплатить рабочим дни коронации Николая II, во время которых они не работали. Рабочие проявили стойкость и организованность. Примерно сто представителей ткацких предприятий сообща выработали требования, передали их «Союзу борьбы», и 30 мая вышла листовка «Чего требуют рабочие петербургских бумагопрядилен и ткацких». А требовали забастовщики в первую очередь, чтобы их рабочий день продолжался 10,5 часа, «чтобы заработок. выдавали правильно и вовремя» и «чтобы было заплачено сполна за коронационные дни». Листок молниеносно разошелся по рукам. Пришлось трижды печатать его большими тиражами. Всего за время стачки было издано 13 прокламаций. Стачка длилась больше месяца и нашла горячий отклик среди западноевропейских рабочих. По инициативе дочери К. Маркса Элеоноры Эвелинг, рабочими Лондона было собрано и переслано в Петербург в помощь бастующим около 2 тыс. руб. В Англии было создано «Общество друзей свободы России», во главе которого стояли эмигранты-народники Н. Чайковский и Ф. Волховский. Многим членам «Союза борьбы» казалось, что «в воздухе пахнет революцией».

Русская печать не могла даже заикнуться о стачке. С помощью полиции и казаков, путем увещеваний и угроз властям удалось заставить рабочих вернуться к станкам. Не менее 1 тыс. стачечников было арестовано, многих из них выслали из столицы. Стачка улеглась лишь тогда, когда правительство в лице министра финансов С. Ю. Витте объявило о созыве комиссии из фабрикантов и чиновников для рассмотрения вопроса о законодательном сокращении рабочего времени. 2 июня 1897 г. вышел первый закон, ограничивающий продолжительность рабочего дня до 11,5 часа, также были сильно ограничены сверхурочные работы.

Но и полиция не дремала. В августе 1896 г. за решеткой оказались все руководили новой Центральной группы «Союза борьбы»: С. И. Радченко, Крупская, Сильвин, Гофман и Дан. К руководству пришли Тахтарев и его группа «молодых», известная под кличкой «Обезьяны». В организацию влилась и группа Чернышева, известная как «Петухи».

Успехи рабочего движения непосредственно отозвались на судьбе арестованных по делу «Союза борьбы». Поскольку «рабочий вопрос» становился все более актуальным, правительство изменило на время свое отношение к социал-демократам, полагая почему-то, что они ведут лишь экономическую, а не политическую борьбу. Первоначально намеченный для них приговор с долголетней ссылкой (до десяти лет) был заменен значительно более мягким. 13 февраля 1897 г. было объявлено «высочайшее повеление»: шестеро членов «Союза борьбы» (Ульянов, Кржижановский, Ляховский, Старков, Ванеев и Мартов) получили по три года ссылки в Восточную Сибирь. При этом их родственники выхлопотали у властей дотоле неслыханные льготы – разрешения перед отправкой в ссылку пробыть три дня в своих семьях.

В эти «отпускные» дни главные фигуранты дела провели два совещания с «молодыми» – новыми руководителями «Союза борьбы». Между «стариками» и «молодыми» развернулась горячая полемика о дальнейших путях развития «Союза борьбы». Тахтарев и его единомышленники, как выяснилось, не слишком склонные увлекаться политикой, ратовали за создание на предприятиях «рабочих касс» и «касс взаимопомощи», которые объединили бы в одно целое всю рабочую массу, не деля ее на «сознательных» и «серых». Ульянов и другие марксисты – «старики» с ними были не согласны: по их мнению, надо было крепить «Союз борьбы» как организацию революционеров и не отвлекаться от главной цели – политической борьбы. Но тогда эти разногласия не казались еще серьезными.

Ульянов, Мартов и еще пять осужденных членов «Союза» позволили себе еще одну вольность – они сфотографировались группой «на память» (этот снимок получил в советское время широкую известность) и только затем явились в пересыльную тюрьму. Оттуда их, кроме Ульянова и Ляховского (им было разрешено добираться до места ссылки за свой счет), отправили в Москву, где они полтора месяца провели в ожидании этапа в знаменитых московских Бутырках.

Руководители «Союза борьбы…»

Там находился и известный уже Н. Е. Федосеев. Но большинство «сидельцев» были поляки, участники варшавского и лодзинского рабочего движения. Они восхитили петербургских товарищей мастерством исполнения революционных песен. Г. М. Кржижановский здесь же в тюрьме перевел на русский язык два боевых гимна польских рабочих: «Варшавянку» Свенцицкого и «Красное знамя», и эти тюремные переводы вскоре сделали обе песни гимнами также и русского рабочего движения.

Из Москвы партию ссыльных отправили в Красноярск, где они встретились с В. И. Ульяновым, ожидавшим решения своей участи. Перед самым отъездом к месту назначения они устроили в тюрьме, как выразился Мартов, «дерзкую шутку». Дело в том, что в Красноярск привезли Н. Е. Федосеева, который отсюда должен был проследовать в Иркутскую губернию. Узнав, что В. И. Ульянов находится в городе, он попросил питерцев устроить ему встречу с ним. Вот как об этом рассказывает Мартов: «Мы, выходя из тюрьмы, не забрали своих пожитков, а на следующий день явились за ними в тюремный цейхгауз с телегой, которую кроме извозчика, сопровождал Ульянов в качестве. якобы хозяина телеги. Одетая в шубу купецкая фигура Ульянова показалась часовым подходящей для извозопромышленника, и они нас пропустили. В цейхгаузе же мы потребовали у надзирателя вызова Федосеева, как «старосты» политиков, для сдачи нашего имущества. Таким образом, пока мы извлекали и нагружали свое добро, Ульянов и Федосеев могли беседовать, к великому смущению «помощника», понявшего, что его одурачили, но не пожелавшего поднимать шума».

Летом 1898 г. на новом месте ссылки в Верхоленске, не выдержав клеветнических нападок одного из ссыльных, терпя ужасную нужду, Н. Е. Федосеев покончил с собой выстрелом из ружья. Несмотря на определенные вольности режима содержания, не была «санаторием» и царская тюрьма. Здесь сошел с ума П. К. Запорожец (вскоре он умер). Нажитый в «одиночке» петербургской пересыльной тюрьмы туберкулез свел в могилу А. А. Ванеева и учительницу Сибилеву. Заболел тяжелым психическим расстройством С. А. Гофман.

Вечером 8 мая 1897 г. В. И. Ульянов прибыл на место назначения – в село Шушенское Минусинского округа Енисейской губернии, где когда-то жили ссыльные декабристы, а в 1860-х гг. отбывал ссылку М. В. Буташевич-Петрашевский. Местом ссылки Ю. О. Цедербаума (Мартова) власти назначили Туруханск – самое гиблое в тех краях место. Другие главные фигуранты петербургского «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» также были разбросаны по разным углам Севера и Сибири.

Шушенское – место ссылки В. И. Ульянова

С точки зрения реалий сегодняшнего дня шушенская ссылка Ульянова может показаться отдыхом. Да и не только сегодняшнего: «Нельзя представить себе наказание, в большом и малом, столь приятное и столь полезное, как ссылка Ленина», – писал Н. В. Вольский (Н. Валентинов), бывший большевик и соратник Ленина, в 1930 г. эмигрировавший из СССР. В самом деле, царское правительство выдавало ссыльным небольшие деньги – всего 8 рублей в месяц. Но надо учитывать небывалую дешевизну продуктов в Шушенском. По свидетельству Крупской, «за свое «жалованье» ее супруг «имел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья – и то считалось, что дорого платит. Правда, обед и ужин был простоват – одну неделю для Владимира Ильича убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока всего не съест; как съест – покупали на неделю мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю». Вдоволь было и молока, в огороде росла «всякая всячина – огурцы, морковь, свекла, тыква», не следует забывать еще картошку, кислую капусту и сибирские ватрушки. Добавим, что Ульянов часто ходил на охоту и возвращался с добычей. А сибирская природа, свежий воздух и чистая вода! Через полгода после приезда в Шушенское Владимир Ульянов в письме признавался: «Здесь тоже все нашли, что я растолстел за лето, загорел и высмотрю совсем сибиряком. Вот что значит охота и деревенская жизнь! Сразу все питерские болести побоку!»

Действительно, Ульянов в ссылке приобрел столь упитанный вид, что приехавшая в Шушенское в мае 1898 г. вместе с Крупской ее мать, увидев его, не могла воздержаться от возгласа: «Эк вас разнесло!» После приезда Надежды Константиновны молодые супруги стали жить отдельно, завели собственное хозяйство (заботу о нем проявляла теща – Елизавета Васильевна), наняли прислугу. В деньгах не нуждались – Ульянов регулярно получал от матери финансовую помощь. Они ездили в гости к другим ссыльным и принимали их у себя, два раза в неделю получали почту: письма (их было очень много), журналы, газеты, книги на разных языках. Как отмечает Н. В. Вольский (Н. Валентинов), Ульянов приехал «в Шушенское с двумя десятками книг», а уехал «оттуда с 15 пудами очень ценных книг, стоящих многие сотни рублей». Зимой катались на коньках. «В общем, ссылка прошла неплохо», – резюмировала Крупская.

В ссылке, однако, будущий «вождь пролетариата» не только отдыхал и поправлял здоровье, но и много работал. За три года ссылки Ульянов написал свыше тридцати произведений. В том числе здесь он закончил фундаментальное исследование «Развитие капитализма в России» (ее первоначальное название – «Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности»), объемом 500 страниц. Много сил и времени он потратил на изучение материалов, относящихся к теме исследования. Всего Ульянов использовал около 600 источников: монографии, статьи, статистические справочники, сборники. Всю необходимую литературу ему доставала сестра А. И. Ульянова-Елизарова и П. Б. Струве. Книга была издана легально в марте 1899 г. Большую роль в издании работы сыграл П. Б. Струве, который доставал деньги, вел переговоры об издании книги и других статей Ульянова. Он же настоял на более емком заголовке книги, исходя из ее реального содержания, а отчасти и рекламно-коммерческих соображений. Книга вышла под псевдонимом В. Ильин большим по тем временам тиражом – 2400 экземпляров и быстро разошлась среди интеллигенции и учащейся молодежи. Издательница книги М. И. Водовозова тогда же отметила необычайный успех работы Ульянова. Она писала: «Я издала ее весной, и, несмотря на наступление лета и отлив молодежи из столиц перед Пасхой, эта книжка расходится с невероятной быстротой… Нельзя читать книгу без самого захватывающего интереса». «Книга Ильина по глубине и последовательности его анализа, несомненно, является крупным вкладом в нашу экономическую литературу», – писал журнал «Образование».

В работе «Развитие капитализма в России» Ульянов дал анализ пореформенного развития России, показал особенности и противоречия русского капитализма, определил место различных классов в освободительном движении и доказывал необходимость руководящей роли пролетариата в революции, его «способность повести многомиллионные массы полукрепостного крестьянства на штурм царского строя».

 

5. «Союзы борьбы» действуют

В Петербурге «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» имел связи с рабочими 70 предприятий. В их число входили 39 фабрик и заводов, насчитывавших более тысячи или около тысячи рабочих. По примеру петербургского «Союза борьбы» подобные организации возникли во многих городах Центральной России, а также в национальных районах: на Украине, в Закавказье, Польше и Латвии. По сравнению с прежними кружками пропагандистов «Союзы борьбы» были более крупными организациями, в них готовили почву для создания единой марксистской революционной организации.

Особенно энергичной была деятельность образованного в 1894 г. «Московского рабочего союза», переименованного в 1898 г. в «Московский союз борьбы за освобождение рабочего класса». В разное время социал-демократическую группу возглавляли С. И. Мицкевич, А. Н. Винокуров, М. Н. Лядов, М. Ф. Владимирский, В. В. Воровский, И. Ф. Дубровинский. Активное участие в «Рабочем союзе» принимали А. И. Ульянова-Елизарова, М. Т. Елизаров, В. Д. Бонч-Бруевич, Л. П. Радин – автор революционной песни «Смело, товарищи, в ногу!» В 1896 г., по случаю 25-летия Парижской коммуны, москвичи послали французским рабочим адрес, подписанный 605 рабочими, 50 рублей и письмо с просьбой возложить венок на могилу парижских коммунаров. На пике своей активности «Рабочий союз» вел агитацию на 55 крупных заводах, фабриках и в железнодорожных мастерских; он был связан с товарищами из других городов и с группой «Освобождение труда». Однако после того как московское охранное отделение возглавил С. В. Зубатов, в рядах «Рабочего союза» появились провокаторы, начались аресты, что не могло не отразиться на его деятельности.

При содействии москвичей заметную роль стал играть иваново-вознесенский «Рабочий союз». Связь с петербургским «Союзом борьбы» и московским ивановцы поддерживали через городского судью С. П. Шестернина, рабочих Ф. А. Афанасьева, Н. И. Махова, М. А. Багаева, «домашнюю учительницу», как ее называли в полицейских донесениях, О. А. Варенцову. Для своих целей ивановцы приспособили небольшую книжную лавку, в которой продавцами работали социал-демократы. В лавке приобретали легальные издания, обменивались нелегальными, узнавали о собраниях, явках, а продавцы намечали среди своих покупателей кандидатов в рабочие кружки. Местом явок, встреч, передач служила также чайная «Общества трезвости». Иваново-вознесенский «Рабочий союз» участвовал и возглавлял забастовки местных текстильщиков. Широкий резонанс получила трехнедельная стачка 15 тысяч ткачей, начавшаяся 22 декабря 1897 г. из-за того, что фабриканты при осуществлении закона от 2 июня 1897 г. о сокращении рабочего дня до 11,5 часа решили компенсировать свои потери за счет сокращения праздничных дней.

В Киеве в 1896 г. марксисты – сторонники политической агитации (Ю. Д. Мельников, Б. Л. Эйдельман, П. Л. Тучапский, Н. А. Вигдорчик) – создали группу «Рабочее дело». Шесть лет группа издавала газету «Вперед», выходившую под девизом «Счастье рабочих – в их собственных руках. Сила рабочих – в их союзе». В марте 1897 г. они объединились с группой польских социал-демократов в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Только за один этот год совместными усилиями киевские социал-демократы выпустили свыше 6,5 тыс. экземпляров листовок. Их разбрасывали на улицах, у ворот домов, в железнодорожных мастерских, в тех местах, где было много рабочих. Кроме того, киевские листовки распространялись в Екатеринославе, Николаеве, Одессе.

В Николаеве начал свою революционную деятельность сын херсонского колониста 18-летний Л. Д. Бронштейн (Троцкий). По его инициативе в 1897 г. возник «Союз николаевских рабочих» («Южнорусский рабочий союз»). По собственному признанию Л. Д. Троцкого, тогда он еще «считал себя противником Маркса, книг которого, правда, не читал». В одной из ранних автобиографий Троцкий писал: «Политическое невежество мое было глубокое. В сущности, я ни одной революционной книги тогда не читал, и даже с Коммунистическим манифестом познакомился, читая и разъясняя его в кружке». Местные рабочие знали Троцкого под псевдонимом Львов. Он развил бурную деятельность: подготовил устав новой организации, писал прокламации, статьи для нелегальной газеты «Наше дело». Подпольные встречи с рабочими проходили на квартирах, в лесу, на реке. Некоторые рабочие, «захваченные новыми чувствами», сочиняли «пролетарские стихи». А один даже «сочинил украинскую думку про Карла Маркса», которую распевали хором. Вспоминая тот период, Троцкий писал: «Влияние союза росло быстрее, чем формирование ядра вполне сознательных революционеров. Наиболее активные рабочие говорили нам: на счет царя и революции пока поосторожнее.

После такого предупреждения мы делали шаг назад, на экономические позиции, а потом сдвигались на более революционную линию». «Южнорусский рабочий союз» просуществовал всего девять месяцев. Не без помощи двух провокаторов полиция арестовала свыше 200 человек, в том числе Троцкого.

Высылая активных участников марксистских кружков из центральных районов на окраины империи, полиция в немалой степени способствовала установлению связей между ними. В 1896-1897 гг. ссыльные русские социал-демократы и их грузинские единомышленники создали марксистские кружки в Тифлисе, Батуме, Кутаиси. В один из таких кружков вступил ученик Тифлисской духовной семинарии И. В. Джугашвили (Сталин), который вел социал-демократическую пропаганду среди рабочих железнодорожных мастерских.

В 1890-е гг. центрами социал-демократического движения среди еврейских рабочих на западе и юго-западе России были Вильно и Минск. В Вильно среди социал-демократов существовало мнение об использовании марксизма в процессе объединения еврейских рабочих для борьбы с бесправием и притеснением евреев в Российской империи. В своем выступлении на собрании виленских агитаторов в мае 1895 г. Ю. О. Мартов предлагал создать специально еврейскую рабочую организацию, которая явилась бы руководительницей и воспитательницей еврейского пролетариата в борьбе за экономическое, гражданское и политическое освобождение. В то же время он подчеркивал, что рабочее движение интернационально, что еврейский пролетариат может победить только вместе с рабочими других национальностей. В сентябре 1897 г. еврейские социал-демократы Вильно, Минска, Белостока, Варшавы, Витебска объединились во «Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России» («Алгемейнер Идишер Арбетер Бунд»), ставший широко известным под именем «Бунд». Основой организации были стачечные кассы. Бундовцы выступали за создание единой российской социал-демократической партии, но считали, что внутри нее должна существовать автономная организация еврейских рабочих. Они вели пропаганду, причем на русском языке, не только среди евреев, но также среди поляков и литовцев. Бунд был связан с петербургским и киевским «Союзами борьбы» и московским «Рабочим союзом», а также принимал активное участие в доставке нелегальной литературы из-за границы.

 

6. Рождение РСДРП (1898 г.): «первый блин комом»

В середине 1890-х гг. идея объединения разрозненных социал-демократических групп в партию уже носилась в воздухе и была очень популярна. Такую задачу ставили перед собою и социал-демократы петербургского «Союза борьбы». Находясь в тюремном заключении, В. И. Ульянов сначала написал молоком между строк легальной книги «Проект программы» для будущей партии, а затем «Объяснение программы» и передал их на волю через Н. К. Крупскую. Летом 1896 г. она ездила в Полтаву договариваться с киевскими марксистами о подготовке съезда и издании общей нелегальной газеты. Однако аресты и ссылка не позволили социал-демократам Петербурга созвать всероссийский партийный съезд. Затем за подготовку съезда взялись киевляне. В марте 1897 г. представители группы «Рабочее дело», объехав ряд организаций, пригласили в Киев товарищей из Петербурга, Москвы, Иваново-Вознесенска, Вильно и польских социал-демократов. Однако явились только делегаты Петербурга и Москвы. Московский делегат показался инициаторам съезда подозрительно юным, и его отправили обратно. Так что вместо съезда получилась лишь скромная конференция. На ней было решено наладить в Киеве издание нелегальной общерусской «Рабочей газеты». Б. Л. Эйдельман, Н. А. Вигдорчик, П. Л. Тучапский выпустили в свет два номера: в августе и в декабре 1897 г. В передовице второго номера газеты говорилось, что «борьба с самодержавным правительством за политическую свободу есть ближайшая задача русского рабочего движения». И далее: «Наступает пора, когда отдельные, разбросанные всюду рабочие кружки и союзы должны превратиться в один общий союз или одну общую партию». Г. В. Плеханов и группа «Освобождения труда» в целом отзывались о «Рабочей газете» довольно одобрительно. «В моих глазах, – писал Плеханов киевским товарищам, – ваш орган есть также и наш орган, орган всех тех, которые принадлежат к русской социал-демократической партии».

В это же время с инициативой проведения съезда выступил Бунд. (По мнению Ю. О. Мартова, организация Бунда ускорила сплочение других социал-демократических формирований и созыв I съезда РСДРП.) Один из основателей еврейской организации А. И. Кремер съездил сначала в Петербург, а затем в Киев для переговоров, в ходе которых стороны пришли к соглашению. Таким образом, мысль о созыве учредительного партийного съезда российской социал-демократии исходила одновременно от Бунда и киевского «Союза борьбы». Техническую работу по подготовке съезда взял на себя Бунд.

Местом съезда был избран Минск, тогда тихий провинциальный город. Здесь не было еще усиленной полицейской слежки, как в Петербурге, Москве или Киеве. Делегаты съезжались поодиночке. На вокзале их встречали представители Бунда и разводили окольными путями по квартирам. Делегатов было очень мало: всего девять человек. На съезде присутствовали представители четырех «Союзов борьбы за освобождение рабочего класса»: С. И. Радченко – от Петербурга, А. А. Ванновский – от Москвы, К. А. Петрусевич – от Екатеринослава, П. Л. Тучапский – от киевского «Союза борьбы» и Рабочего комитета, а также Б. Л. Эйдельман и Н. А. Вигдорчик – от «Рабочей газеты», А. И. Кремер, А. Мутник и Ш. Кац – от Бунда. На съезд не пригласили петербургских «молодых», одесскую и николаевскую социал-демократические группы, как не вполне устойчивые и недостаточно конспиративные. По разным причинам отказались участвовать в нем харьковские социал-демократы и Литовская социал-демократическая партия.

Съезд открылся в 10 часов утра 1 марта 1898 г. на квартире железнодорожника, социал-демократа П. В. Румянцева, в небольшом деревянном домике на окраине города, на Захарьевской улице. Съезд был строго законспирирован, хотя заседал в непосредственной близости от полиции: на другой стороне улицы находилось помещение конной жандармерии. Проходил съезд под видом вечеринки по случаю именин жены П. В. Румянцева. Из окна маленькой боковой комнатки, где заседал съезд, была предусмотрительно на случай побега вынута вторая рама. Окно выходило в сад, за которым текла река Свислочь и начинались лесные заросли. В соседней комнате непрерывно топилась печка, чтобы при налете полиции можно было быстро сжечь компрометирующие материалы.

Съезд заседал три дня и имел шесть заседаний. Председателем был избран Эйдельман, Вигдорчик – секретарем. Порядок дня определял устав, составленный Эйдельманом и по конспиративным соображениям названный «Устав коллоквиума». Протокол не велся, записывались только резолюции. Первым на съезде обсуждался вопрос о названии партии. Судя по проекту программы съезда, предлагалось рассмотреть несколько вариантов: «Русская социал-демократическая партия», «Русская рабочая партия», «Русский рабочий союз». Название «социал-демократическая» разногласий не вызывало. В конечном итоге решили назвать партию «российской». Тем самым съезд подчеркнул, что она должна строиться не по узконациональному признаку.

Часть делегатов выступила против наименования партии «рабочей», мотивируя это тем, что фактически в социал-демократические группы входит пока немного рабочих. Мнения разделились. Большинством в пять голосов против четырех съезд утвердил название «Российская социал-демократическая партия». Слово «рабочая» было включено в него уже после съезда, при составлении Манифеста, с согласия двух членов ЦК.

При обсуждении национального вопроса, который вырос из более частного – об отношении партии к PPS (партии польских социалистов), делегаты высказались за признание права каждой нации на самоопределение. Остальное время съезд посвятил докладам делегатов с мест и, главным образом, обсуждению принципов построения партии. Они были изложены в 11 параграфах. В первом параграфе, по требованию делегации Бунда, было сказано, что он входит в партию как автономная организация, самостоятельная в вопросах, связанных с работой среди еврейского пролетариата. По предложению делегата из Екатеринослава, съезд дал автономию местным комитетам, разрешив им выполнять постановления ЦК в той форме, которую они найдут более подходящей для местных условий, а в исключительных случаях комитеты могли отказаться от выполнения требований ЦК, известив его о причине отказа.

Съезд избрал Центральный Комитет в составе С. И. Радченко, Эйдельмана и Кремера. Официальным органом партии была объявлена «Рабочая газета». Тучапский предложил обратиться к Плеханову с просьбой составить программу партии вместе с торжественной декларацией о ее возникновении, но Радченко посоветовал поручить это петербургской организации, так как, по его мнению, в Петербурге больше возможностей сделать это без проблем, «какие неизбежны при сношениях с заграницей». Съезд согласился с его доводами. Избранному ЦК было поручено выпустить Манифест партии.

3 марта 1898 г. съезд закончил свою работу. Напоследок делегаты решили отправить приветствие Плеханову в связи с 15-летием со дня выхода в свет его первой книги «Социализм и политическая борьба». В тот же вечер, по-видимому, они составили письмо к немецкой социал-демократии, посвященное 50-летию революции 1848 г. в Германии.

Казалось, что цель достигнута. Вскоре, однако, последовали «провалы». Киевские делегаты «притащили» с собой в Минск трех филеров из «летучего отряда», посланного на Юг начальником московского охранного отделения С. В. Зубатовым по поручению департамента полиции для розыска типографии «Рабочей газеты». И хотя в самом Минске никто не был задержан (филерам не удалось узнать, зачем сюда приезжали киевские социал-демократы), но буквально через неделю после съезда пятеро из девяти делегатов были арестованы. В июле полиция арестовала все руководство Бунда и их типографию в Бобруйске. Партийный центр фактически перестал существовать. Всего, по некоторым данным, в 27 городах России подверглось аресту около 500 социал-демократов.

Забегая вперед, отметим, что никто из делегатов I съезда РСДРП и избранного на нем ЦК большевиком не стал. Освободившись, многие из них отошли от всякой партийной работы.

Оставшийся на свободе С. И. Радченко предложил П. Б. Струве написать «Манифест РСДРП». Тот, по его признанию, не вкладывал в него личных убеждений, будучи к этому времени уже «критическим» марксистом. Он не подписал «Манифест», и уже много позднее писал: «Я сделал все, что было в моих силах, чтобы не внедрить в текст манифеста ничего из моих собственных убеждений, которые либо были бы восприняты как ересь, либо просто оказались бы недоступны для восприятия среднего социал-демократа».

После того как С. И. Радченко и Кремер внесли в Манифест незначительные изменения, он увидел свет. В Манифесте указывалось, что местные социал-демократические группы, «соединяясь в партию», тем самым «окончательно закрепляют переход русского революционного движения в новую эпоху сознательной классовой борьбы», а сама «Российская социал-демократическая рабочая партия продолжает дело и традиции всего предшествовавшего революционного движения в России», но она избирает другие пути и использует иные средства борьбы.

Манифест и решения съезда были опубликованы в апреле 1898 г. отдельным листком. Весть о возникновении партии произвела большое впечатление на всех марксистов. В. И. Ульянов узнал о съезде от Н. К. Крупской, которая приехала к нему в Шушенское в мае 1898 г. По воспоминаниям П. Лепешинского, Владимир Ильич «радовался, как ребенок. Он с величайшей гордостью заявил нам, своим ближайшим товарищам по ссылке и единомышленникам, что отныне он член российской соц. – дем. рабочей партии. Мы тоже все с большим удовольствием подхватили этот новый для нас мотив и как будто сразу выросли в своих собственных глазах». По случаю такого события Ю. О. Мартов на радостях распил с товарищами ссыльными бутылку редкой в Туруханском крае наливки, а после написал популярную брошюру о целях социал-демократии. Она была опубликована в Женеве.

Историческое значение первого съезда состоит в том, что он официально провозгласил образование РСДРП, завершив тем самым «период детства и отрочества» русской социал-демократии. Теперь прокламации марксистов стали выходить за новой подписью – «Комитет РСДРП». Однако говорить о реальном возникновении партии не приходилось. Какой-то координации между различными подпольными группами местного значения не существовало. В условиях отсутствия единого центра, программы, устава и после многочисленных провалов местные социал-демократические организации пребывали в состоянии организационного разброда и шатания. И значит, все надо было начинать сначала.

 

7. Первый раскол: марксисты – «политики» и марксисты – «экономисты»

После Минского съезда реальное объединение не состоялось не только в силу полицейских репрессий, но и по причине внутренних разногласий в среде социал-демократов – между «экономистами» и «политиками» (ортодоксальными марксистами).

В конце 1890-х гг. социал-демократическое движение встало перед альтернативой: либо сосредоточить свои усилия на улучшении экономического положения рабочих, либо готовиться к революционному свержению самодержавия. Сторонники первой точки зрения считали необходимым создавать партию не на базе нелегальных революционных кружков интеллигенции, а на широкой основе рабочих организаций. Поскольку основной акцент делался на экономическую пропаганду среди рабочих, его представители получили название «экономистов». При всем многообразии идейных оттенков «экономистов» объединяло стремление приноровиться к интеллектуальному уровню пролетарской массы, общаться с ней на понятном ей языке. Они буквально понимали лозунг «Освобождение рабочих – дело рук самих рабочих». Отсюда – их стремление к строительству широкой рабочей организации, не стесненной партийными рамками, чуждой централизму и действующей самостоятельно относительно интеллигентских кружков. Среди активных деятелей этого течения были Б. Н. Кричевский, В. А. Бухгольц, Т. М. Копельзон, К. М. Тахтарев, А. А. Якубова, Н. Н. Лохов, П. В. Теплов, В. П. Иваньшин, С. Н. Прокопович. В их среде стало модным учение Э. Бернштейна.

Видный теоретик германской социал-демократии Э. Бернштейн сделал попытку пересмотреть фундаментальные постулаты учения К. Маркса и Ф. Энгельса. Он обосновывал неприемлемость революционных методов достижения социализма, ратуя за перманентные реформы. Бернштейн пропагандировал классовое сотрудничество, основанное на расширении сферы демократических норм и неизбежности «мирного сосуществования» различных форм собственности.

Идеи Бернштейна нашли поддержку как в среде российской эмиграции, так и в самой России. В 1897 г. к руководству петербургским «Союзом борьбы» пришли «экономисты» и приступили к изданию газеты «Рабочая мысль». Она приобрела популярность, поскольку рассказывала о стачках и рабочей жизни. Первые два номера были отпечатаны на мимеографе и, как писала В. Засулич, «особенности языка свидетельствовали о том, что «статьи пишутся и редактируются самими рабочими»». Так оно и было. Один из учредителей газеты «Рабочая мысль» Я. А. Андреев с Колпинского механического завода вспоминал: «Мы представляли вихрастую группу самородков. Такой был и первый номер «Рабочей мысли». В нем вместе с революционным пылом гнездилась и чисто обывательская оценка возможностей, которые, по нашему мнению, могли использовать рабочие в борьбе за свое существование. Мы вихрасто жили, вихрасто думали и вихрасто, конечно, писали». С третьего номера газета печаталась за границей и просуществовала до 1902 г. (редакторами ее были К. М. Тахтарев и А. А. Якубова).

Среди «экономистов» действовало несколько групп. Особую позицию занимали супруги С. Н. Прокопович и Е. Д. Кускова. (В 1904 г. они вступили в либеральный «Союз освобождения».) В 1899 г. Кускова систематизировала свои представления и размышления о марксизме, характере рабочего движения и задачах социал-демократии в тезисном наброске под названием «Краткое изложение взглядов», не предназначая свою рукопись для общего сведения. Однако А. И. Ульянова-Елизарова послала копию тезисов Кусковой брату в Шушенское, подставив заголовок: «Кредо» (т. е. символ веры, мировоззренческая программа). В этом документе отказ рабочего класса от политической борьбы формулировался ясно и определенно, Кускова заявляла об исторической исчерпанности марксизма в том виде, в каком он был сформулирован в «Манифесте Коммунистической партии». Автор «Кредо» оценивала русский марксизм как «печальное зрелище», поскольку, по ее мнению, схемы, заимствованные «с чужого плеча», не соответствовали состоянию рабочего движения в России. Согласно ее пониманию, рабочий класс может и должен вести только экономическую борьбу, а «пропагандировать рабочим свержение самодержавия… это значит подвергать их величайшей опасности, какая только была возможна в истории». Кускова писала: «Для русского марксиста исход один: участие, т. е. помощь экономической борьбе пролетариата, и участие в либерально-оппозиционной деятельности». А поэтому «стремление к захвату власти» должно уступить место стремлению «к изменению, к реформированию современного общества в демократическом направлении». Прокопович и Кускова выступали против идеи создания рабочей партии в России.

Документ, написанный Кусковой, произвел переполох в марксистских кружках и ссылке. Получив «Кредо», В. И. Ульянов написал «Протест российских социал-демократов». По его просьбе, 20 августа 1899 г. 17 социал-демократов (супруги Ванеевы, Кржижановские, Старковы, Лепешинские, а также Сильвин и др.), отбывавших ссылку в Минусинском округе, собрались в селе Ермаковском. После бурных дебатов, продолжавшихся почти три дня, все единодушно поддержали «Протест» против идей «экономистов» и подписались под ним. Копию документа послали Ю. О. Мартову, и ссыльные небольшой колонии Туруханска без колебаний присоединились к нему. Вторую копию «Протеста», направленную в Орлов Вятской губернии, поддержали А. Н. Потресов, Ф. И. Гурвич (Дан), В. В. Воровский, Н. Э. Бауман и др. – всего 23 человека. Плеханов, получив от Ульянова «Протест», напечатал его в направленном против «экономизма» сборнике.

Ульянов и другие ортодоксальные марксисты оценивали «Кредо» как отход от марксизма; Кускову и Прокоповича он назвал «более бернштейнианцами, чем сам Бернштейн». Ругая «экономистов», Ульянов писал, что марксисты никогда не отрицали значения экономической борьбы. Речь шла лишь о необходимости ее соединения с борьбой политической в единую классовую борьбу. Осуществление же программы «Кредо», по его мнению, «было бы равносильно политическому самоубийству русской социал-демократии…». Главную задачу рабочего движения революционные марксисты видели в создании такой социал-демократической партии, которая была бы нацелена на «захват политической власти пролетариатом для организации социалистического общества». В 1900 г. В. И. Ульянов писал: «Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию.»

Поскольку «экономисты» начинали явно преобладать в российском социал-демократическом движении, Ульянов не сомневался ни минуты: партия должна быть пересоздана заново. А это значит, по его мнению, что надо вырвать руководство из рук «оппортунистов» (т. е. отступников от бескомпромиссной революционности) и направить ее по единственно верному, истинно революционному пути.

Среди социал-демократов не было единого мнения о том, с чего и как начать построение партии. Одни полагали, что для ее создания достаточно восстановить ЦК, избранный на I съезде РСДРП; другие доказывали, что надо созвать второй съезд партии, который изберет новый ЦК и объединит все местные организации в единую партию.

Свой план ее создания разработал Ульянов. Наброски этого плана содержались в статьях, написанных им в ссылке: «Наша программа», «Наша ближайшая задача» и «Насущный вопрос» (1899). Ульянов считал необходимым, прежде всего, решительно размежеваться с «экономистами» и добиться единого понимания программных целей и тактических задач партии. По его мнению, такую задачу была способна выполнить общерусская политическая газета. Такая газета при помощи сети агентов дала бы возможность организационно объединить отдельные социал-демократические организации в партию.

 

8. «Как чуть не погасла «Искра»». 1900 г.

Заканчивалась сибирская ссылка В. И. Ульянова. В конце 1899 г. он списался с Мартовым и Потресовым, предложив им заключить «тройственный союз» для подготовки издания газеты. К работе предполагалось привлечь группу «Освобождение труда». 29 января (10 февраля) 1900 г. срок ссылки В. И. Ульянова истек. Решением Особого совещания ему было запрещено проживать в университетских городах и крупных рабочих центрах России. Поэтому выбор места жительства был ограничен. Но еще летом 1899 г. Ульянов согласовал с Мартовым и Потресовым, членами Литературной группы, вопрос о будущем местожительстве – Пскове. За Псков говорила его близость к Петербургу и границе. 27 июня 1899 г. Владимир Ильич писал А. Н. Потресову: «Мой срок кончается 29.I.1900… Мечтаю о Пскове».

По дороге из Шушенского в Псков Ульянов побывал в целом ряде городов: Уфе, Москве, Подольске, Риге, Смоленске, Нижнем Новгороде, Казани и Самаре, созывал там совещания социал-демократов, подбирал первых корреспондентов газеты, договаривался о способах конспиративной связи (о шифрах, адресах, средствах, корреспонденциях и т. д.). В феврале 1900 г. Ульянов нелегально посетил Петербург, где на квартире Калмыковой провел переговоры с тайно приехавшей в Россию В. И. Засулич об участии группы «Освобождение труда» в издании за границей газеты и научно-популярного журнала.

В Пскове Ульянов жил с 26 февраля (10 марта) по 20 мая (2 июня) 1900 г. Здесь поселились Потресов и Л. Н. Радченко с детьми. Потресов и Ульянов получили, наконец, возможность обговорить все тонкости предстоящего дела. О чем они говорили, догадаться несложно: как вспоминала Н. К. Крупская, со слов Ульянова, «малышки-девочки Радченко, Женюрка и Люда, передразнивали его и Потресова. Заложив руки за спину, ходили по комнате рядом, одна говорила «Бернштейн», другая отвечала «Каутский»».

Наконец, в начале апреля 1900 г. в Пскове на квартире Любови Николаевны Радченко встретились В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов, А. Н. Потресов, П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановский. Они утвердили названия будущих газеты и журнала – «Искра» и «Заря» – и одобрили написанный Ульяновым проект заявления «От редакции». Участники совещания решили, что за границей они будут жить по чужим паспортам, строго конспирировать работу и личное участие в ней. При этом П. Б. Струве и М. Туган-Барановский заявили, что, несмотря на свое несогласие с ортодоксально-марксистским направлением газеты, они будут ее поддерживать как орган, ставящий себе целью организацию политической борьбы против самодержавия.

Из-за сугубой конспирации Псковского совещания протокол не велся. Воспоминания Мартова являются, вероятно, единственным источником сведений о том, как проходило это совещание. С программной речью выступил Ульянов. Мартов и Потресов предварительно ознакомились с предложениями Ульянова и одобрили их. По наблюдению Мартова, Струве отмалчивался, а Туган-Барановский спорил. Но спор быстро угас, Струве и Туган-Барановский согласились сотрудничать в газете и журнале и даже сделали небольшой ежемесячный денежный взнос (Струве – 5 руб., Туган-Барановский – 10 руб.). Мартов сообщал о своих колебаниях по поводу сотрудничества с «легальными» марксистами. И тут же замечал: «Здесь я впервые мог наблюдать некоторые свойства Ленина как практического политика, которые развернулись впоследствии, – из своего скептицизма он отнюдь не делал вывода о необходимости для нас идти своим путем, ликвидировав свои отношения к правому крылу марксизма. Напротив, он, может быть, еще инстинктивно нащупал политическую линию, в которой, как столь часто у него впоследствии, мысль о самых широких исторических задачах причудливо сочеталась с представлением о весьма мизерных, мелкотравчатых, если хотите, вульгарных средствах. Нельзя ли сложившуюся ситуацию «использовать» для образующейся рабочей партии в том смысле, чтобы взять у будущих либералов все, что они сегодня могут дать в смысле поддержки нашей организации, – их средства, их влияние, их таланты, – с тем, чтобы завтра, когда с ними уже будет не по пути, выбросить их, как выжатый лимон. Эта приблизительно идея мелькала смутно еще в мозгу Ленина, когда он упорно возвращался к плану начинать нашу работу по строительству «ортодоксальной» революционной социалистической партии при непременном участии тех людей, которых он в душе уже считал отпетыми буржуазными демократами, внутренне разорвавшими с марксизмом и, вдобавок, в данный момент наиболее опасными для нашего собственного еще молодого движения, которое они развращали теоретическими софизмами».

 

П. Б. Струве и А. Н. Потресов – участники Псковского совещани

Этим высказыванием Мартов отделял себя от Ульянова, прежде всего в морально-политическом плане. Мартов предлагал на совещании сотрудничать не со Струве и Туган-Барановским, а с бундовцами и «экономистами», более близкими им по своим воззрениям, но Ульянов настоял на своем. Он предлагал ограничиться в общении со Струве сугубо деловыми контактами, несущими свои выгоды обеим сторонам. Но в начале 1901 г. пути Ульянова, тогда уже одного из редакторов «Искры», и Струве вновь разошлись, когда их переговоры о совместном издании общеполитического приложения к журналу «Заря» под названием «Современное обозрение» закончились ничем.

После совещания в Пскове началась деятельная подготовка к изданию «Искры». Искровскую группу в Пскове должны были возглавить А. М. Стопани и П. Н. Лепешинский, в Риге – М. А. Сильвин, в Смоленске – И. В. Бабушкин, в Уфе – Н. К. Крупская и А. Д. Цюрупа. Социал-демократические явки, адреса, связи были намечены в Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде, Сызрани, Самаре, а также на Украине (через Мартова, жившего тогда в Полтаве). Так шаг за шагом складывалась знаменитая сеть агентов газеты, которая впоследствии послужила остовом русской организации «Искры».

Еще до совещания в Пскове, в феврале-марте 1900 г., А. М. Калмыкова совершила поездку в Германию для переговоров с одним из руководителей Германской социал-демократической партии А. Бебелем о возможности постановки издательского дела в Германии. А. Бебель советовал Ульянову поселиться в Баварии. Хорошая полиграфическая база в Германии расширяла возможности для постановки нелегальной типографии, а общая государственная граница облегчала транспортировку нелегальной литературы в Россию.

В начале апреля 1900 г. Ульянов подал прошение псковскому губернатору о выдаче ему заграничного паспорта для поездки в Германию. Цель поездки Ульянов мотивировал так: «.еду. для продолжения моих научных занятий и пользования библиотеками, так как в России мне закрыт доступ во все большие города, а также и с лечебными целями». Ходатайство было удовлетворено, и 5 мая он получил заграничный паспорт.

Перед отъездом за границу Ленин вместе с Мартовым вновь тайно наведался в Петербург. Здесь их выследили и арестовали. Причем, как рассказывал Ульянов потом, сразу схватили «за руки, один – за правую, другой – за левую, да так взяли, что не двинешься. если бы надо было что-нибудь проглотить, не дали бы. Привезли в градоначальство, обыскали, стали допрашивать: «Зачем приехали? Ведь вам известно, что в столицы вам запрещен въезд?»» Начальник петербургской охранки полковник Пирамидов иронизировал: «И выбрали путь, нечего сказать! Через Царское Село! Да разве вы не знаете, что там мы за каждым кустиком следим?» Крупская вспоминала, что в жилетке у Ленина «было 2 тысячи рублей, полученных от Тетки (А. М. Калмыковой), и записи связей с заграницей, писанные химией на листке почтовой бумаги, на которой для проформы» был написан какой-то счет. Жандармы не догадались нагреть листок, а то «не пришлось бы Владимиру Ильичу ставить за границей общерусскую газету». Через десять дней их выпустили.

В июле 1900 г. Ульянов выехал за границу. Причем к тому времени у него было два паспорта. Один – на имя Николая Ленина. Вопрос о том, как и откуда у В. И. Ульянова появился псевдоним Н. Ленин, вызвал множество версий. Но наиболее убедительный ответ дал М. Г. Штейн в своей книге «Ульяновы и Ленины. Тайна родословной и псевдонима». Дело, видимо, обстояло так. Когда возникло опасение, что власти могут отказать Владимиру Ильичу в выдаче заграничного паспорта, Н. К. Крупская обратилась за помощью к своей хорошей знакомой Ольге Николаевне Лениной, выпускнице историко-филологического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов, которая работала в Смоленской вечерней рабочей школе в Петербурге. Чтобы помочь В. И. Ульянову, О. Н. Ленина передала эту просьбу брату – видному чиновнику министерства земледелия, агроному Сергею Николаевичу Ленину. С аналогичной просьбой к нему, видимо, обратился и его друг – статистик А. Д. Цюрупа, познакомившийся с Ульяновыми в Уфе. Сам С. Н. Ленин и его брат Николай были знакомы с В. И. Ульяновым – в 1895 г. они встречались в Вольном экономическом обществе. К тому же Ульянов трижды ссылался на статьи С. Н. Ленина в «Развитии капитализма в России». Посоветовавшись, брат и сестра Ленины решили передать Ульянову паспорт отца – Николая Егоровича Ленина, статского советника в отставке (он умер 6 апреля 1902 года). Как пишет М. Г. Штейн, «в одной из псковских гостиниц С. Н. Ленин и передал паспорт своего отца с переделанной датой рождения Владимиру Ильичу, проживавшему тогда в Пскове. Но в тот момент паспорт на имя Н. Е. Ленина В. И. Ульянову не понадобился».

В начале августа Ульянов вел предварительные переговоры с Аксельродом в Цюрихе и Плехановым в Женеве. 11 (24) августа все съехались в Корсье, близ Женевы. Пять дней Ульянов, Потресов, Плеханов, Аксельрод и Засулич совещались об издании «Искры» и «Зари», их программе и совместном редактировании. Ульянов, Потресов и Мартов еще в России решили возглавить редакцию «Искры», сохранив свою самостоятельность. Плеханов пребывал в плохом настроении: в апреле 1900 г. на II съезде «Союза русских социал-демократов за границей» (он был создан в 1894 г.) в Женеве произошел окончательный разрыв группы «Освобождение труда» с «экономистами» и большинством «молодых» членов «Союза». Е. Д. Кускова тогда заявила: «Ну, что ж, Георгий Валентинович, до сих пор вы стояли во главе революционного движения. Теперь пришла очередь Сергея Николаевича [Прокоповича]».

Теперь Плеханов, одобряя идею издания марксистских органов, претендовал на особое, привилегированное положение в редакции, фактически требуя редакторского единоначалия. Переговоры протекали очень бурно и едва не кончились полным разрывом. Был момент, когда Ульянов и Потресов чуть было не отказались от совместной работы с Плехановым. «Как чуть не потухла «Искра»? – так назвал Ульянов свою запись об этом совещании, адресованную Н. К. Крупской, в которой он излил свою боль: «Быть пешками в руках этого человека мы не хотим; товарищеских отношений он не допускает, не понимает… Это была настоящая драма, целый разрыв с тем, с чем носился, как с любимым детищем, долгие годы, с чем неразрывно связывал всю свою жизненную работу». Стороны с большим трудом пришли к согласию. В редакцию «Искры» вошли представители социал-демократических организаций России (В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов и А. Н. Потресов) и члены группы «Освобождение труда» (Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод и В. И. Засулич), причем Плеханову предоставлялось два голоса.

Переговоры дались Ульянову нелегко. «В эти дни, – рассказывал Потресов, – он перестал есть, спать, осунулся, пожелтел, даже почернел». Немедленно после совещания Ульянов выехал в Мюнхен, где обосновалась редакция «Искры». Здесь он первое время жил без прописки под фамилией Мейер на квартире германского социал-демократа Ритмейера, державшего пивную. «Комнатешка у Владимира Ильича была плохонькая, – вспоминает Н. К. Крупская, – жил он на холостяцкую ногу, обедал у какой-то немки… Утром и вечером пил чай из жестяной кружки, которую сам тщательно мыл и вешал на гвоздь около крана». В Мюнхене же остановились Потресов и Засулич, а весной 1901 г. приехали Мартов и Крупская, которая стала секретарем редакции. Плеханов и Аксельрод остались в Швейцарии, связь с ними поддерживалась перепиской и редкими совещаниями редакции.

В конце сентября—начале октября 1900 г. отдельным листком вышел первый программный искровский документ – написанное Ульяновым «Заявление редакции «Искры»». В нем говорилось, что путь к созданию партии лежит через размежевание: «Прежде, чем объединяться, и для того, чтобы объединиться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться». Вся осень 1900 г. ушла на организационную подготовку издания: Ульянов договаривался с типографией, устанавливал контакты с деятелями международной социал-демократии (Кларой Цеткин, Адольфом Брауном, Юлианом Мархлевским) и т. п.

 

9. Из «Искры» возгорится пламя! 1901-1902 гг.

Наконец 11 (24) декабря 1900 г. в Лейпциге вышел первый номер «Искры» – нелегальной общерусской политической газеты. Последующие ее номера издавались в Мюнхене, с июня 1902 г. – в Лондоне, с весны 1903 года, незадолго до II съезда партии, – в Женеве. В заголовке газеты значилось: «Российская социал-демократическая рабочая партия». Эпиграфом газеты были взяты слова из ответа декабристов Пушкину: «Из искры возгорится пламя!» В первом номере были напечатаны три статьи Ульянова, две – Мартова, а также Аксельрода, Раковского, обширная хроника рабочей жизни и т. п.

С первого номера газета критиковала на материалах русской действительности политику правительства как «прямого врага» социал-демократов, а также вела ожесточенную полемическую борьбу с «экономистами». Искровцы высмеивали взгляды последних в распространенном в то время среди марксистов «Гимне новейшего русского социализма», который пелся на мотив «Варшавянки»:

Это стихотворение, принадлежащее перу Ю. О. Мартова, было впервые напечатано в апреле 1901 г. на страницах журнала «Заря» под псевдонимом «Нарцис Тупорылов». Приехав в Мюнхен весной 1901 г., Мартов сразу стал, по определению Троцкого, «главной публицистической силой «Искры»». До II съезда РСДРП все номера газеты в редакционно-техническом отношении готовились им вместе с Лениным. В 19001903 гг. в «Искре» было помещено 49 публикаций Мартова, в том числе 13 передовых статей. Ленин (с декабря 1901 г. В. И. Ульянов стал подписывать некоторые свои работы этим псевдонимом) опубликовал 32 материала, из них 16 передовиц.

Первый номер «Искры»

Номера «Искры» выпускались в среднем тиражом в 8 тыс., а иногда до 10 тысяч экземпляров. Это было немало даже для легальной печати того времени. Помимо редакторских статей в 44 номерах газеты, вышедших до II съезда партии, было опубликовано около 500 заметок рабочих корреспондентов.

«Искра» превратилась в центр руководства местными социал-демократическими организациями, связь с которыми осуществлялась через агентов газеты Н. Э. Баумана, И. В. Бабушкина, Е. Д. Стасову, В. К. Курнатовского, В. З. Кецховели, Г. И. Окулову и многих других. Функции агентов «Искры» были чрезвычайно разнообразны: они занимались транспортировкой газеты и другой нелегальной литературы через границу, ее доставкой и распространением, устанавливали и расширяли связи с редакцией, собирали деньги для регулярного выпуска «Искры» и т. д.

После основания «Искры» главной проблемой было ее распространение. В мае 1901 г. Ленин настойчиво напоминал П. Н. Лепешинскому и П. А. Красикову: «Вообще весь гвоздь нашего дела теперь – перевозка, перевозка и перевозка. Кто хочет нам помочь, пусть всецело наляжет на это». До весны 1901 г. редакция «Искры» не имела своих путей переправки газеты через границу и использовала для ее транспортировки возможности других революционных организаций. Это был весьма ненадежный канал доставки литературы. Так, в начале 1901 г. транспорт с № 1 «Искры» должны были доставить в Россию студенты-латыши Э. Ролау и Э. Скубик, обучавшиеся в Цюрихе и занимавшиеся перевозкой запрещенных изданий на латышском языке через прусско-русскую границу. Однако к тому времени они уже находились под наблюдением парижской агентуры Департамента полиции. Поэтому весь транспорт был арестован, и в руки жандармов попало около 6,5 тыс. экземпляров искровских изданий, в том числе большая часть тиража первого номера «Искры». В июне 1901 г. Э. Ролау был схвачен при переходе границы, и жандармы захватили еще семь тюков с искровской литературой. Таким образом, оба транспорта (11 169 экз.) не дошли до пунктов назначения в России. При этом редакция «Искры» понесла еще и тяжелый финансовый урон. Он составил свыше 2 тыс. руб., что было равнозначно почти половине первоначального фонда «Искры».

На первых порах агенты «Искры» пользовались так называемым чемоданным путем, то есть специальными чемоданами с двойными стенками, в которые заделывалась литература. Такие чемоданы в большом количестве изготовляла для революционеров одна мелкая фабрика в Берлине. Например, в декабре 1900 г. один из первых агентов газеты в России Н. Э. Бауман нелегально привез в Москву в таком «секретном» чемодане около 260 экземпляров первого номера газеты «Искра». Чемоданный способ, однако, имел большие недостатки: чемоданы зачастую брали с оказией люди, сочувствующие социал-демократам, но слабо связанные с организацией, которые вдобавок доставляли литературу не туда, где она была особенно нужна в данный момент, а куда они сами ехали. Иногда у «сочувствующих» не хватало храбрости пройти с таким чемоданом таможенный досмотр – они оставляли его на пограничной станции «с той стороны». Тогда чемодан приходилось выручать. П. Н. Лепешинский вспоминает, например, как за оставленным в Выборге кем-то чемоданом ездила его жена – Ольга Борисовна. Тяжелый (в стенки заделана литература) чемодан оказался пустым. На закупку каких-либо дорожных вещей или предметов туалета не хватает денег. В огромном количестве закупаются. выборгские крендели. При таможенном досмотре «осмотрщик с четверть минуты стоит над чемоданом с тупым взором, как будто что-то соображая. Ужасных, полных драматизма четверть минуты. Потом машет рукой и идет к следующему пассажиру».

     

Агенты «Искры»:

Н. Э. Бауман, Г. М. Кржижановский, М. М. Литвинов, О. А. Пятницкий

Всего до февраля 1902 г. удалось отправить в Россию 60 чемоданов с искровской литературой. С весны 1902 г. от чемоданов пришлось отказаться, так как полиция раскрыла этот способ доставки литературы. «Чемоданным способом больше пользоваться нельзя», – сообщала Крупская Бюро русской организации «Искры» в апреле 1902 г.

Поскольку потребность в литературе была очень велика, искровцы придумывали все новые хитрые способы ее доставки. О. А. Пятницкий, один из организаторов транспортировки «Искры», проживавший в Берлине, вспоминал: «Тогда мы изобрели панцирь: для мужчин сшивали нечто вроде жилета, куда вкладывали 200-300 экземпляров «Искры» и нетолстые брошюрки, а для женщин – лифы и еще заделывали в юбках. Женщины могли брать с собою экземпляров 300-400 «Искры». Это называлось на нашем языке – транспорт «экспресс». Одевали мы в такие панцири всех – от ответственных товарищей до простых смертных, которые только попадали нам в руки». Ходить в таком панцире летом, в жару было невыносимо тяжело, но некоторым даже нравилось: «женщины привыкали к ним, панцири делали их статными, солидными, с хорошими фигурами».

К осени 1901 г. удалось организовать транспортировку «Искры» через австрийскую границу, а вскоре и через германскую. Эти пути оказались самыми надежными. Другие оказались неудачными, быстро провалились: так, случайно в Архангельске при выгрузке разбился бочонок с литературой и из него на глазах у жандармов вместо сельдей (как значилось по накладной) посыпались издания «Искры».

В самой России удалось создать три группы содействия «Искре»: в Полтаве, Пскове и Самаре. Здесь имелись склады, специальные люди принимали и развозили литературу, собирали деньги, посылали корреспонденции и т. п. Вскоре благодаря энергии Н. Э. Баумана, для конспирации называвшего себя представителем крупной немецкой фирмы «Зингер» и имевшего подпольные клички Аким и Грач, появился еще один опорный пункт в центре – в Москве.

«Искра» получала разную помощь от людей, сочувствовавших ее делу. Актриса МХТ М. Ф. Андреева, формально вступившая в большевистскую партию в 1904 г., а задолго до этого работавшая под партийной кличкой Феномен, выполняла многочисленные поручения «Искры» и лично Ленина. В. И. Качалов предоставил свой адрес для направления переписки «Искры», укрывал от полиции агента «Искры» Н. Э. Баумана. Тесно был связан с «Искрой» и Московским комитетом партии и А. М. Горький, оказывавший им большую денежную помощь. В 1901 г. совместно с писателем С. Т. Петровым (Скитальцем) А. М. Горький приобрел мимеограф, начав печатать на нем прокламации для рабочих Сормова и Нижнего Новгорода. За это они были арестованы.

Вопросам конспирации уделялось большое внимание: важно было вовремя выявить наружное наблюдение, суметь оторваться от филеров и не привести хвост на явку или конспиративную квартиру. Для этой цели использовали извозчиков, проходные дворы и т. д. Г. М. Кржижановский писал 12 (25) апреля 1902 г. в редакцию «Искры»: «…за нами за всеми отчаянно следят, и во многих случаях мы, увы, оказались не на высоте положения. Опыт показывает, что, чтобы что-нибудь сделать под нашей фирмой, надо быть прямо гением конспирации…» Следовало уделять внимание каждой мелочи. Подтверждением тому может служить арест И. С. Блюменфельда при транспортировке искровской литературы через русско-австрийскую границу. Он провалился только потому, что метка на его носовом платке не соответствовала начальным буквам его вымышленных имени и фамилии, и на это обратил внимание офицер пограничной стражи. При тщательном осмотре багажа полиция обнаружила в трех чемоданах с двойным дном 354 экземпляра «Искры», 42 экземпляра книг В. И. Ленина «Что делать?» и другую литературу. В картонной коробке с куклой, в крышке с двойным дном, были обнаружены картонные матрицы «Искры». И. С. Блюменфельд был арестован и препровожден в Киев, в Лукьяновскую тюрьму.

В конце 1901 – начале 1902 г. полиция нанесла удар по «Искре», захватив транспорты литературы на германской границе, в Харькове, Одессе, Ростове; за тюремной решеткой оказались многие видные агенты «Искры». Особенно большой потерей стал арест в феврале 1902 г. Н. Э. Баумана. Полиция давно за ним следила. Стремясь уйти от преследования, он выпрыгнул на ходу из поезда и, голодный и усталый, был выдан негодяем, к которому обратился за помощью. Но уже через полгода ему удалось бежать. 18 августа 1902 г. 11 политических заключенных совершили дерзкий побег из Лукьяновской тюрьмы в Киеве. На свободе оказались десять искровцев (Н. Э. Бауман, И. С. Блюменфельд, Л. Я. Гальперин, М. М. Литвинов, О. А. Пятницкий и др.) и эсер Б. М. Плесский.

Полиция пыталась вербовать арестованных искровцев. Так, когда в 1902 г. при выполнении поручения редакции «Искры» в Москве была задержана О. Л. Канцель (Таня), начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов предложил ей поступить на службу в охранку. В ответ на это, выражая свое возмущение, Таня бросила в него чернильницу. Впоследствии Н. К. Крупская писала: «Первое время не было такого обилия провокаторов, как позднее. Люди были все надежные, хорошо знавшие друг друга».

Еще в октябре 1901 г. Ленин вел переговоры с Г. М. и З. П. Кржижановскими, приезжавшими к нему по окончании сибирской ссылки, на предмет создания русской организации «Искры». В конце января 1902 г. в Самаре состоялся съезд искровцев, который избрал Центральный комитет из 16 человек. Чтобы обеспечить влияние «Искры», во все основные районы направлялись ее представители. К середине 1902 г. силы были распределены следующим образом. В Пскове находился П. Н. Лепешинский. В Москву направлена Г. И. Окулова. В Поволжье работали Е. В. Барамзин, В. П. Арцыбушев и К. К. Газенбуш. В Киев переехал Ф. В. Ленгник, в Одессу – Д. И. Ульянов, позднее – Р. С. Землячка. «Летучими агентами» были И. И. Радченко и М. А. Сильвин.

 

10. Типография «Нина», Леонид Красин и деньги, деньги, деньги…

Поскольку в Россию груз с искровской литературой шел долго, издатели решили печатать газету в самой России, где уже существовали подпольные типографии в Баку, Кишиневе и Нижнем Новгороде. Бакинская типография, основанная грузинским социал-демократом В. З. (Ладо) Кецховели и названная «Нина», проработала дольше других.

Огромную организационную и техническую помощь типографии оказывал бывший ссыльный инженер Л. Б. Красин (Никитич). В июне 1900 г. он приехал в Баку, получив приглашение от своего товарища по Петербургскому технологическому институту Р. Э. Классона руководить строительными работами только что основанного акционерного общества «Электросила». Стараниями Красина на электростанции, где он занимал должность помощника директора, оказались чуть ли не все видные члены Бакинского комитета РСДРП: Н. П. Козеренко стал бухгалтером, Л. Е. Гальперин – статистиком, Авель Енукидзе – чертежником, В. А. Шелгунов и С. А. Аллилуев – монтерами и т. д. Гальперину принадлежала главная роль в налаживании транспорта искровских изданий по маршруту Вена – Тавриз (Персия) – Баку. В Персию литературу слали посылками, а из Тавриза в Баку перевозили на лошадях. Отсюда конспиративное название персидского пути – «лошадиный» и партийный псевдоним Гальперина – Коняга. А потом в целях конспирации в далекой Женеве секретарь «Искры» Н. К. Крупская зарегистрировала всю Бакинскую организацию под именем «лошадей».

В представлении Красина, «электрическая станция, да еще строящаяся, была чрезвычайно удобной базой для. хранения литературы, шрифта и т. п. Два-три раза жандармы пробовали производить обыски на электрической станции, но, безнадежно махнув рукой, должны были оставить в покое эту техническую цитадель, ввиду полной невозможности там что-либо сделать». Сообщив издателям «Искры» о своей готовности печатать газету, бакинцы просили регулярно присылать им макеты набора, с которых можно было отливать металлические матрицы. Чтобы избежать конфискации на таможне, Красину посылали макетные листы внутри технических книг и журналов, которые он специально, как уважающий себя инженер, стал выписывать из-за границы. Кроме того, Красин несколько раз помогал модернизировать печатный станок, доставая в Германии необходимые детали.

После ареста Кецховели и его помощника А. С. Енукидзе в 1902 г. революционеры еще больше засекретили деятельность «Нины», типография несколько раз меняла адреса, в конечном итоге Бакинский комитет решил спрятать ее буквально под землю. Оборудование типографии находилось в подвале амбара, куда вел потайной ход. В подполье, где размещалась типографская техника, никто из посторонних не допускался. К тому же типография находилась в районе, населенном татарами, которые особенно враждебно относились к полиции, а та в свою очередь сравнительно редко его посещала. Поэтому полиция никак не могла напасть на ее след. Но работать в подпольной типографии было неимоверно трудно: в помещение не проникал солнечный луч и едва поступал свежий воздух, работники не имели права выходить на улицу днем, да и ночью их прогулки ограничивались небольшим квадратом внутреннего дворика дома, в котором была расположена типография. Поэтому напряжение было настолько громадным, что у рабочих иногда сдавали нервы. Много усилий прилагал А. С. Енукидзе, бежавший из-под стражи по пути в сибирскую ссылку, чтобы успокоить, ободрить вконец измотанных людей.

В. З. Кецховели

Для постановки издательского дела постоянно требовались финансы, и немалые. Значительная часть средств шла на зарплату наборщикам и печатникам, на покупку техники, шрифтов, бумаги. Кроме того, много средств тратилось на перевозку и хранение литературы. Инженер Л. Б. Красин играл главную роль в добывании денег для типографии. Он развернул бурную деятельность: обращался за помощью к тем представителям либеральной интеллигенции, которые сочувствовали революционерам, устраивал аукционы, организовывал чтение лекций, проводил лотереи. Немалые средства собирались за счет организации музыкальных и вокальных вечеров и показов спектаклей в домах местных богачей-нефтепромышленников. На них, как правило, приходила состоятельная публика, платившая за вход большие деньги, вовсе не подозревая, куда они пойдут. Успех сопутствовал Красину во многом потому, что он, стройный, всегда хорошо одетый, с изысканными манерами, обаятельный, умел произвести впечатление на окружающих.

Запоминающимся оказался приезд в Баку в январе 1903 г. знаменитой актрисы В. Ф. Комиссаржевской. Красин воспользовался моментом и организовал бенефис актрисы, причем представление состоялось в доме начальника полиции. Комиссаржевская впоследствии так рассказывала о своем знакомстве с Красиным одному из его ближайших помощников А. Н. Тихонову (А. Сереброву): «Леонид Борисович был там инженером, а я гастролировала. Пришел ко мне – никогда я его прежде и не видела – и с первого слова: " Вы – революционерка? " Я растерялась, ничего не могла ответить, только головой кивнула…» В таком случае сделайте вот что…» И таким тоном, словно я ему подчиненная.

В Баку меня любят. Начальник жандармов – мой поклонник. У него в квартире мы и устроили концерт. Закрытый, только для богатых. Билеты не дешевле пятидесяти рублей. Я пела, читала, даже танцевала тарантеллу. Успех полный. В антракте мне поднесли букет. из сторублевок. Леонид Борисович, красивый, во фраке, понюхал букет, смеется: " Хорошо пахнет ". И – мне на ухо: " Типографской краской пахнет! «… Дело-то в том, что сбор с концерта шел на подпольную типографию. После концерта у меня в уборной – вся местная знать. Благодарят, целуют мне руки. Леонид Борисович стоит в сторонке, ухмыляется. Распорядитель вечера подносит мне на блюде выручку с концерта. Что-то несколько тысяч. Деньги перевязаны розовой ленточкой с бантом. Через несколько дней Леонид Борисович уехал с ними за границу – покупать типографию. Я ему говорю: " Вы бы мне хоть розовую ленточку оставили – на память! ", смеется: " И так не забудете! " Сумасшедший!»

Комиссаржевская прониклась, видимо, симпатией к Красину не только потому, что он был, по ее словам, «щеголеватый мужчина, ловкий, веселый, сразу видно, что привык ухаживать за дамами», но и потому, что он заставил ее вспомнить героев всех революционных романов, прочитанных ею в юности. И в дальнейшем Вера Федоровна помогала революционерам. Причем имя Красина – Никитича действовало как пароль. Г. М. Кржижановский свидетельствует, как в 1905 г., по поручению Красина, он прибыл в Киев, где в то время гастролировала Комиссаржевская. После спектакля, очередного триумфа, к актрисе было не подойти: всюду море цветов, в приемной теснилась огромная толпа «почитателей таланта». Кржижановский волновался, примет ли? Ему неловко – ведь предстояло, по его словам, нечто вроде «ограбления». Он передал лакею «записочку» от Никитича и, к его удивлению, тут же был удостоен аудиенции. Целый час он беседовал с Комиссаржевской о делах, «а больше всего о " Никитиче», внушающем ей искреннее восхищение». Как-то само собой был решен и денежный вопрос. «Ну и Никитич, ну и мастер!» – восхищался Кржижановский про себя после этого «экса».

Деятельность Красина, связанная с типографией «Нина», не оставалась незамеченной. В дальнейшем его роль как добытчика денег на революцию необычайно возросла, и он стал главным финансистом РСДРП. При посредничестве А. М. Горького Бакинский комитет установил связь с А. Д. Цюрупой, управлявшим тогда в Уфимской губернии имениями Кугушева. Цюрупа с этого момента стал систематически помогать Бакинской типографии деньгами. Но особенно «прибыльным» для социал-демократов стало знакомство с известным предпринимателем, владельцем крупнейшей ткацкой фабрики С. Т. Морозовым.

Зимой 1903 г. инженер Красин приехал к Горькому, который жил в это время на курорте в Сестрорецке, просить его от имени Ленина и марксистов организовать встречу с Саввой Морозовым. Свидание состоялось через три дня. А. М. Горький вспоминал: «Деловая беседа фабриканта с профессиональным революционером, разжигавшим классовую вражду, была так же интересна, как и коротка. Вначале Леонид заговорил пространно и в «популярной» форме, но Морозов, взглянув на него острыми глазами, тихо произнес:

– Это я читал, знаю-с. С этим я согласен. Ленин – человек зоркий-с.

И красноречиво посмотрел на свои… часы… Затем произошло приблизительно следующее:

– В какой же сумме нуждаетесь? – спросил Савва.

– Давайте больше. Савва быстро заговорил.

– Личный мой доход ежегодно в среднем шестьдесят тысяч, бывает, конечно, и больше, до ста. Но треть обыкновенно идет на разные мелочи, стипендии и прочее такое. Двадцать тысяч в год – довольно-с?

– Двадцать четыре – лучше! – сказал Красин.

– По две в месяц? Хорошо-с.

Леонид усмехнулся, взглянув на меня, и спросил: нельзя ли получить сразу за несколько месяцев?

– Именно?

– За пять, примерно?

– Подумаем.

И, широко улыбаясь, пошутил:

– Вы с Горького больше берите, а то он извозчика нанимает за двугривенный, а на чай извозчику полтинник дает».

Таким образом, по утверждению Горького, С. Т. Морозов «давал на издание «Искры», кажется, двадцать четыре тысячи в год». Почему Морозов стал помогать, и не только финансово (известно, что он, например, укрывал от полиции Н. Э. Баумана), революционерам? Когда писатель прямо спросил его об этом: «Скажи, наконец, чего тебе надо от революции?», тот ответил: «Твердой власти и порядка. Самодержавие прогнило насквозь. Россию можно перестроить только снизу». Морозов считал, что революция расчистит предпринимателям путь к власти.

Постепенно многие местные социал-демократические организации присоединялись к программе «Искры». В марте 1902 г. в Штутгарте вышла в свет книга Ульянова «Что делать?», которую он подписал «Н. Ленин». Эту работу он начал писать весной 1901 г. «Помню, как он рассказывал мне о ней, – вспоминала А. И. Ульянова-Елизарова, – о ее плане весной 1901 г., когда мы уходили с ним вечером побродить по улицам Мюнхена, а потом заходили в какой-нибудь трактирчик выпить пива; помню, как он убегал от Мартова, от всех разговоров, потому что находился в периоде творчества...»

Обложка книги Ленина «Что делать?»

Тема «Что делать?» – как должна создаваться и какой должна быть революционная пролетарская партия. С целью преодоления «кружковщины» Ленин задумывал партию как жесткую централистскую организацию. Вопреки заявлениям «экономистов», что социалистическое сознание может быть выработано со временем самим движение, Ленин утверждал, что оно должно быть внесено в него извне профессиональными революционерами. Только они способны внести в рабочую среду политическую сознательность и привести пролетариат к победе. Силами «доморощенных» социал-демократических кружков, пытающихся идти в ногу со стихийным рабочим движением, революцию никогда не произвести. Но «. дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию!» Это перефразированное изречение древнегреческого ученого Архимеда «дайте мне точку опоры, и я подниму Землю» – квинтэссенция всей ленинской работы. Именно эта книга Ленина сразу стала популярной среди молодых социал-демократов России. В то же время, как писал впоследствии один из лидеров меньшевизма Ф. И. Дан, идеи «Что делать?» оказались динамитом, через какой-то год взорвавшим единство партии.

 

1. «Буря! Скоро грянет буря». Россия накануне революции (1901– 1903)

В начале XX в. Россию охватил глубокий кризис. Своим положением были недовольны практически все слои российского общества. В результате экономического кризиса 1900-1903 гг., затронувшего все передовые страны, в России резко упала деловая активность, в пять раз сократилось железнодорожное строительство, закрылось свыше 3 тыс. предприятий, на улице оказались 112 тыс. рабочих.

Кризис неблагоприятно сказался на положении пролетариата. Хозяева предприятий, стремясь сохранить свои доходы, снижали зарплату или переводили рабочих на сдельщину, применяли другие «антикризисные» меры. В ответ рабочие все чаще устраивали забастовки, в основном экономического характера, выступая против задержки заработной платы, ее понижения, уменьшения расценок, сокращения рабочего дня при уменьшении заработной платы, против сверхурочных работ, предполагаемых увольнений, закрытия предприятий. В обстановке жесткого нажима на рабочих, доходившего до использования во время стачек полиции и войск, у них сохранялся только один стимул к труду – желание «работать, чтобы выжить». Всего в 1895-1903 гг. в России произошло 6678 стачек, в которых приняли участие 1 215 186 рабочих.

В 1900 г. произошла первая крупная майская демонстрация в Харькове, захватившая почти все фабрики и заводы. В ней участвовали 10 тыс. человек, а над толпой едва ли не впервые открыто появилось полотнище с лозунгом «Долой самодержавие!». В 1901 г. на всю страну прогремела забастовка рабочих Обуховского завода в Петербурге, получившая название «Обуховской обороны». Военный Обуховский сталелитейный завод считался наиболее благонадежным предприятием: здесь никогда не было забастовок, а рабочие принадлежали к числу наиболее высокооплачиваемых в Петербурге. Обуховцы жили в деревне, где имелись и библиотека, и театр, а также воскресные и вечерние классы. Одним словом, культурная жизнь передовой пролетарской молодежи складывалась наиболее благоприятно. Среди передовых пролетариев других районов репутация обуховцев сложилась двойственная: «ребята сознательные, но больше отличаются щегольством, увлекаются барышнями и любительскими спектаклями». Однако влияние экономического кризиса сказалось и здесь: на заводе стали широко использовать сверхурочные работы, снижать расценки. Появились рабочие-агитаторы, образовалось несколько социал-демократических кружков, не связанных между собой, и один эсеровский кружок.

Под влиянием агитации рабочих-активистов 1 мая 1901 г. 1200 рабочих прекратили работу. На следующий день начальство объявило об увольнении 26 человек, по заводу распространились слухи, что в последующие дни будут рассчитаны еще около тысячи. В ответ на это 7 мая рабочие-обуховцы написали карандашом на клочке бумаги свои требования и предъявили их заводской администрации. Они требовали: восстановить уволенных рабочих, ввести 8-часовой рабочий день, разрешить им свободно праздновать 1 Мая, отменить сверхурочные работы и штрафы и уволить помощника начальника завода подполковника Иванова. Когда тот возмущенно заявил: «Вы скоро, пожалуй, потребуете увольнения и министров!», один из руководителей забастовщиков А. В. Шотман ответил при всеобщем одобрении: «Не только министров, но и царя потребуем уволить». Администрация завода, однако, не пошла на уступки. Тогда около четырех тысяч обуховцев бросили работу. По воспоминаниям А. В. Шотмана, остановили станки даже те «старожилы», которые были враждебно настроены против каких-либо «беспорядков», «а тем, кто не желал добровольно кончать работу, мы грозили очутившимися у нас в руках палками».

Забастовщики вышли на Шлиссельбургский тракт (ныне пр. Обуховской Обороны). Против них были брошены войска и полиция. Но рабочие оказали стойкое сопротивление: на головы карателей полетели камни, поленья. Даже дети выворачивали из земли булыжники и подносили их оборонявшимся. Полицейские открыли огонь из револьверов по баррикаде. Однако забастовщиков невозможно было остановить, они уже вошли во вкус «классовой борьбы» и, как вспоминал А. В. Шотман, «до того разгорячились, что вскакивали на забор и, выставляя раскрытые груди, кричали «фараонам»: «Стреляй, сволочь, все равно не победишь!» Бой продолжался более 3 часов. Среди рабочих были раненые, двое убиты, в том числе 12-летний мальчик, сын рабочего. Вечером начались аресты: полицейские хватали всех подряд, в том числе и детей. 122 человека были арестованы, но вскоре освободили 60. Многим руководителям забастовки удалось скрыться. 37 рабочих-обуховцев были осуждены на каторгу. Однако администрация завода вынуждена была удовлетворить некоторые требования забастовщиков. Старые рабочие говорили: «Спасибо молодым, что отстояли рабочего человека», «раньше мы совсем не чувствовали, что мы люди», «а мы-то, дураки, как огня, боялись своего начальства и полиции»». Правда, по словам Шотмана, «в течение всей этой недели» рабочие «не видели ни одного «интеллигента», то есть социал-демократа – пропагандиста «и вообще мы не имели за это время никакой связи с центром». «Обуховская оборона» была первым опытом баррикадной борьбы в России. По мнению В. И. Ленина, «оборона» показала, что «уличная борьба возможна, безнадежно не положение бойцов, а положение правительства, если ему придется иметь дело с населением не одного только завода».

В 1902 г. во многих городах вновь состоялись первомайские стачки и демонстрации. Наиболее крупной из них была демонстрация в Сормове. С пением революционных песен пять тысяч человек прошли по главной улице города. Молодой рабочий, член социал-демократической группы Петр Заломов нес красный флаг. На флаге помимо лозунга «Да здравствует политическая свобода!» был вышит и другой, более дерзкий: «Долой самодержавие!». В ходе разгона демонстрации войсками было арестовано и отдано под суд 28 человек.

Наибольшего подъема забастовочная волна достигает в 1903 г. Тогда произошло 2099 забастовок (примерно треть от их общего числа за 1895-1903 гг.), в которых участвовало около 330 000 человек. В 1903 г. число стачек в России возросло по сравнению с 1902 г. в 3,6 раза, а стачечников – в 2,5. Ведущую роль в забастовочной борьбе играли квалифицированные рабочие: металлисты, рабочие железнодорожных мастерских, отличавшиеся большей восприимчивостью к лозунгам революционных партий, большей организованностью, а также текстильщики, горняки. Активно бастовали рабочие-нефтяники Бакинской губернии.

Булыжник – оружие пролетариата. Скульптор И. Шадр. 1927 г.

Забастовочное движение 1903 г. отличалось и большим числом общегородских всеобщих стачек. Так, 8-15 марта на Южном Урале в городе Златоусте Уфимской губернии экономическая стачка 2,6 тыс. рабочих переросла в крупную демонстрацию, окончившуюся ее расстрелом (было убито 69 человек и ранено 250, свыше 100 были арестованы). На эти события откликнулись все газеты, начиная от социал-демократической «Искры» и кончая «Биржевыми ведомостями». 14 местных комитетов РСДРП выпустили по этому поводу листовки, в некоторых городах прошли стачки протеста против расстрелов в Златоусте. Они перешли в первомайские политические выступления, состоявшиеся в 63 населенных пунктах страны.

Наибольший резонанс вызвали всеобщие стачки на юге России в июле-августе 1903 г., охватившие крупные промышленные центры Украины и Закавказья: Одессу, Киев, Елизаветград, Екатеринослав, Керчь, Бердичев, Николаев, Баку, Тифлис, Батум. В них участвовали 200 тыс. рабочих. На многолюдных собраниях, митингах, демонстрациях иногда звучали политические лозунги «Да здравствует солидарность!», «Долой самодержавие!», «Да здравствует политическая свобода!», «Долой правительство!», «Да здравствует социализм!», всюду разбрасывались листовки. Всеобщие стачки парализовали жизнь этих городов: остановилась работа фабрично-заводских предприятий, нефтяных промыслов, многих ремесленных заведений, ряда учреждений и торговых заведений. Прекратилась отправка поездов и пароходов, подача воды, работа электростанций, повсюду проходили митинги и собрания. Такого в начале XX в. не знала ни одна страна.

В то же время следует отметить, что всеобщая стачка на юге России 1903 г. и синхронно с ней проходивший за рубежом II съезд РСДРП не были связаны друг с другом. В ходе стачки значительная роль принадлежала Еврейской независимой рабочей партии, не признанной и не представленной на съезде. Определяющее значение в забастовочном движении регионов «черты оседлости» имел автономный внутри РСДРП Бунд. Бакинская стачка была спровоцирована не входящей в местный комитет РСДРП организацией братьев Шендриковых, а в ходе ее между собой конкурировали за лидерство социал-демократы и эсеры.

Летние стачки 1903 г. на юге России получили общественный резонанс во многих странах мира. В речи при открытии II съезда РСДРП Г. В. Плеханов назвал их «самым крупным и самым замечательным явлением в жизни европейского пролетариата 1903 года наряду с победой германских рабочих во время последних выборов в рейхстаг». Сила забастовочного движения в России в 1903 г. оказалась столь значительной, что в Европе заговорили о близости русской революции. Чешские социал-демократы отмечали в августе 1903 г., что «Россия становится надеждой всех революционеров Европы», так как здесь «социализм соединяется с мощью народа».

Правительственные круги отдавали себе отчет в том, что рабочее движение превратилось в один из ведущих факторов политической жизни страны. Начальник Московского охранного отделения, а затем глава Особого отдела Департамента полиции полковник С. В. Зубатов выдвинул идею так называемого «полицейского социализма» (так прозвали его «изобретение» в леворадикальных кругах). Чтобы отвлечь пролетариат от революционной борьбы, он предлагал «прикармливать рабочих, обезоруживая массы путем своевременного и неустанного улучшения их положения на почве их мелких нужд и требований». «Зубатовщина» имела определенный успех. 19 февраля 1902 г., в очередную годовщину отмены крепостного права, монархически настроенные рабочие, входившие в легальные организации, провели 50-тысячную демонстрацию, возложив венок к памятнику Александру II в Кремле. Легальные рабочие общества были созданы также в Петербурге, Перми, Харькове, Киеве, Екатеринославе и Николаеве. В юго-западных губерниях в противовес Бунду охранкой была создана «Еврейская независимая рабочая партия», по иронии судьбы сыгравшая решающую роль в начале всеобщей южной стачки 1903 г. Вопреки ожиданиям властей повели себя и зубатовские рабочие в Одессе в период всеобщей стачки. Боясь потерять влияние на своих членов, зубатовский «Независимый союз механических рабочих» поддержал экономические требования забастовщиков. Это так напугало власти, что Зубатов был отправлен в отставку.

Таким образом, с каждым годом пролетариат крупных предприятий превращался во все более весомую общественную силу, с которой правительство не могло не считаться, пытаясь сочетать в решении рабочего вопроса реформы и репрессии. Хотя император Николай II безразлично относился к «рабочему вопросу» (в период июльских стачек 1903 г. царь был всецело занят открытием мощей св. Серафима Саровского и его канонизацией), сторонником совершенствования рабочего законодательства выступал министр финансов С. Ю. Витте. В 1903 г., после 15 лет обсуждения, был принят закон о пособиях рабочим, пострадавшим от несчастных случаев на производстве. На предприятиях появился институт фабричных старост.

Наряду с «рабочими беспорядками» в начале века, после пяти неурожайных лет вновь начались крестьянские волнения, вошедшие в историю под названием «грабижка». Поводом к ним стал недород 1901 г. Особенно сильно бунтовали крестьяне весной 1902 г. в Полтавской и Харьковской губерниях. Там мужички 156 сел разгромили и разграбили 105 помещичьих усадеб – «экономий». Прокурор Харьковской судебной палаты А. А. Лопухин откровенно излагал Николаю II причины крестьянского бунта: «Голодные, не евшие в течение нескольких лет хлеба без примеси соломы или древесной коры и давно не знавшие мясной пищи мужики шли грабить чужое добро с сознанием своей правоты, основанном на безвыходности положения и на том, что им помощи ждать не от кого». Крестьяне не только увозили хлеб, но и уносили инвентарь, угоняли скот, поджигали усадьбы. Усмирить их удалось только с помощью войск. Всего в 1900-1904 гг. произошло 670 крестьянских бунтов (за предыдущее пятилетие – всего 82).

Еще в конце XIX в. забурлило студенчество. Поводом к возмущению студентов послужил Университетский устав 1884 г. и новые правила, лишавшие университеты большой доли автономии. Ситуация усугубилась назначением в 1898 г. на пост министра народного просвещения Н. П. Боголепова, человека сухого и черствого, консервативного во взглядах, получившего среди студентов прозвище Каменный Гость. В феврале 1897 г. в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, облившись керосином, подожгла себя студентка М. Ф. Ветрова, проходившая по делу народовольческой типографии. Вскоре она умерла в страшных мучениях. Весть об этом, распространенная студенческими прокламациями, прокатилась по всей России, явившись поводом для демонстраций, панихид и сходок.

8 февраля 1899 г. произошло еще одно событие, возмутившее студенчество. Полиция избила студентов Петербургского университета только за то, что они собирались традиционно весело отпраздновать день основания университета. Причем конная полиция, получившая приказ разогнать толпу, била студентов нагайками по головам, а те забросали ее снежками и ледышками. Забастовку Петербургского университета поддержали 35 тыс. студентов ведущих университетов страны. Студенты – «социалисты» (среди них будущие эсеры-террористы Б. Савинков и И. Каляев) выпустили манифест с призывом к свержению самодержавия.

В начале 1901 г. студенты вновь протестовали, теперь уже против отдачи в солдаты более 200 участников студенческих волнений. Месяц спустя студент социал-демократ, а затем эсер П. В. Карпович стрелял в министра просвещения Н. П. Боголепова и смертельно ранил его.

По-прежнему острым оставался еврейский вопрос. В начале века по империи прокатилась волна массовых еврейских погромов, эпицентром которой стали западные и юго-западные регионы страны. Самый жестокий и кровавый погром, получивший всероссийский и международный резонанс, произошел в Кишиневе 6-7 апреля 1903 г., в дни христианской Пасхи. Предлогом оказались нелепые сообщения, опубликованные в печати, будто бы евреи совершали ритуальные убийства христиан, а также слухи о якобы личном указании царя бить евреев в течение трех дней. Погромщики (торговцы, трактирщики, прочие местные обыватели) за два дня убили 45 и изувечили несколько сотен человек. Местные власти бездействовали, а столичные позже выразили сожаление по поводу случившегося.

В результате всеобщей политизации российского общества оживилось либеральное движение. В июле 1903 г. в Швейцарии земцы и оппозиционно настроенные представители творческой интеллигенции (в том числе Н. А. Бердяев, В. И. Вернадский, П. Б. Струве и др.) создали «Союз освобождения». Считая своим идеалом полную парламентскую демократию, они готовы были «считаться с историческими условиями данного момента». Либералы предупреждали царя, что «русская монархия будет конституционной или ее не будет вовсе».

В начале 1902 г. на базе различных народнических кружков и групп образовалась партия социалистов-революционеров (эсеров). Проект ее программы объявлял главной целью организацию жизни страны на социалистических началах. Программа-минимум требовала демократизации государственного строя, уничтожения частной собственности на землю, «социализации земли», т. е. уравнительного землепользования для крестьян и передачи земли в распоряжение «демократически организованных общин» как общенародного достояния. Эсеры защищали и интересы рабочих, поддерживая их главные требования. Руководителями партии были В. М. Чернов, Г. А. Гершуни, Е. К. Брешко-Брешковская.

«Крайним и энергичным», хотя и не единственным средством борьбы с самодержавной бюрократией эсеры считали индивидуальный террор. Осенью 1901 г. Григорий Гершуни приступил к созданию Боевой организации (БО) эсеров, глубоко законспирированной, автономной и от ЦК, и от партии, со своей кассой, явками, динамитными мастерскими. Эти обстоятельства во многом объясняют тот факт, что в течение ряда лет Боевую организацию возглавлял провокатор Е. Азеф. Она заявила о себе 2 апреля 1902 г., когда С. В. Балмашов убил в Мариинском дворце министра внутренних дел Д. Сипягина.

Вот в такой обстановке назревания революционной «бури» русские марксисты приступили к созданию своей партии.

 

2. На пути к съезду: склочная эмигрантская жизнь. 1901-1903 гг.

В начале XX в. в российской социал-демократии соперничали два идейно-политических течения. «Экономисты» (Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович) считали главным борьбу за улучшение повседневных условий жизни трудящихся, поддерживали либералов в их политических требованиях. Революционные марксисты (В. И. Ленин, Г. В. Плеханов, Ю. О. Мартов) выдвигали на первый план политическую борьбу. Их идейными и организационными центрами были газеты «Искра» (орган революционных марксистов, издававшийся с декабря 1900 г.), «Рабочая мысль» (орган «экономистов»).

За границей существовало несколько организаций русских социал-демократов: экономический «Союз русских социал-демократов», плехановский «Социал-демократ», заграничный отдел «Искры», а также группа «Борьба» (Д. Б. Рязанов, Ю. М. Стеклов и др.) и Заграничный комитет Бунда. В 1901 г., по инициативе группы Д. Б. Рязанова, были предприняты попытки объединения всех этих организаций в интересах создания сильной политической партии на марксистской платформе. Искровцы тоже стояли за объединение, но они требовали отмежевания от «оппортунистических» тенденций как в российском, так и в международном социал-демократическом движении. Не достигнув соглашения по принципиальным вопросам, в октябре 1901 г. в Цюрихе Ленин, Мартов и Плеханов инициировали раскол объединительного съезда заграничных организаций РСДРП, а затем покинули съезд и основали «Заграничную Лигу русской революционной социал-демократии».

В 1902 г. внутри редакции «Искры» начались серьезные столкновения. В январе в Мюнхене состоялось редакционное совещание, где обсуждался проект программы РСДРП, составленный Плехановым. «Молодые» (Ленин, Мартов, Потресов) раскритиковали его и внесли существенные поправки и дополнения. Ленин, наиболее решительно настроенный, сочинил свой контрпроект, учтя при этом мнение мягкого и деликатного Мартова, старавшегося сгладить острые углы и сделать текст более приемлемым для «отца русского марксизма».

Разногласия между Плехановым и Лениным не выходили за рамки революционного марксизма. Плеханова не устраивала в проекте Ленина явно выраженная тенденция представить российский капитализм как уже сложившуюся общественно-экономическую формацию, а пролетариат – как единственный революционный класс, призванный вести за собой все другие социальные слои и группы, могущие принять участие в борьбе с самодержавием. В письме к В. И. Засулич 19 марта 1902 г. он прямо указывал, что ленинская характеристика российского капитализма может привести к ошибочным оценкам в программе, «так как русские экономические отношения далеко не обладают всеми типическими чертами развитого капитализма». Плеханов не хотел раньше времени обострять отношения с либералами, стремился максимально расширить фронт сторонников борьбы с самодержавием. В письме к Аксельроду от 12 марта 1902 г. Плеханов признавался, что Ленин бесит его «своими куцыми взглядами».

Ленин, предложивший свой проект программы, вел себя напористо. Он считал, что капитализм в России уже преобладает, мелкое хозяйство вытесняется крупным, настаивал на введении в программу положения о диктатуре пролетариата. Плеханов в пику «молодым» в высокомерно-насмешливом тоне отверг новый вариант программы. Тогда была создана согласительная комиссия в составе Ю. О. Мартова, В. И. Засулич, Ф. И. Дана и Л. Г. Дейча, положившая в основу своей работы текст Плеханова. На совещании в Цюрихе в апреле 1902 г. коллективный проект программы партии был одобрен и опубликован редакцией газеты «Искра». Наиболее активное участие в его подготовке принял Мартов: все документы комиссии написаны его рукой.

Но вскоре внутри редакции «Искры» выявились новые расхождения. В апреле 1902 г. Ленин, Крупская, Мартов и Засулич обосновались в Лондоне. Плеханов выразил недовольство решением «молодых» перенести издание «Искры» в Лондон, а не в его «родную» Женеву. Правда, затем под влиянием Засулич он смягчился, решил пойти на мировую и даже обещал приехать в Англию.

Другой причиной размолвки явилась статья Ленина «Аграрная программа русской социал-демократии». Плеханов отверг статью целиком, поскольку был решительным противником национализации земли при капитализме. В Лондон он прислал свои письменные замечания, которые были выдержаны в безапелляционном цензорском тоне, а местами просто оскорбительны. В ответ Ленин написал Плеханову резкое, негодующее письмо, по существу означавшее разрыв всяких личных отношений. Крупская вспоминала, что «Владимир Ильич крайне болезненно относился ко всякой размолвке с Плехановым, не спал ночи, нервничал. А Плеханов сердился, дулся». Однако усилиями других членов редакции «Искры», в первую очередь Засулич и Мартова, конфликт был улажен. Несмотря на это, мелкие ссоры и недоразумения периодически продолжали возникать. Во время споров редакция делилась обычно на две «тройки»: Плеханов, Аксельрод и Засулич против Ленина, Мартова и Потресова.

В Лондоне Мартов, Засулич и социал-демократ Н. А. Алексеев жили своеобразной коммуной, сняв «на одной из улиц в районе трущоб британской столицы, недалеко от квартиры Ленина, пять небольших комнат на двух этажах… Однако вскоре хозяин дома, шокированный безалаберным поведением и неряшливостью беспокойных постояльцев, расторг договор. Но и на новом месте привычки «коммунаров» остались прежними, и посетивший их во время своего визита в Лондон Плеханов назвал жилище этой троицы «вертепом». Ненадолго порядок в этой коммуне навел рабочий Иван Бабушкин, гостивший в Лондоне осенью 1902 г. после побега из екатеринославской тюрьмы. Он прибрал весь мусор, столы застелил газетами, подмел пол. Ленину и Крупской, пораженным чистотой комнат, Бабушкин сказал: «У русского интеллигента всегда грязь – ему прислуга нужна, а сам он за собой прибирать не умеет».

Осенью 1902 г. в Лондоне появился Л. Д. Троцкий. Молодые редакторы взяли его под свою опеку, увидев в нем талантливого оратора и публициста (у Троцкого был красноречивый псевдоним – Перо). Ленин предложил кооптировать его в редакцию, думая, видимо, что Троцкий обеспечит ему постоянное большинство. Плеханов усмотрел в этом попытку «переворота», направленного против него, и возненавидел Троцкого до конца своей жизни.

Из членов редакции Троцкий ближе всего был связан с Мартовым, Засулич и Аксельродом. Он свидетельствовал, что, хотя Мартов и Ленин были еще тогда на «ты», в их отношениях уже явственно проскальзывал холодок отчужденности. «Когда они разговаривали друг с другом при встрече, не было уже ни дружеских интонаций, ни шуток, – вспоминал Троцкий. – Ленин говорил, глядя мимо Мартова, а у Мартова глаза стекленели под отвисавшим и никогда не протиравшимся пенсне». Вместе с тем и Троцкий, и Крупская независимо друг от друга утверждали, что, хотя во взглядах редакторов «Искры» и были те или иные оттенки, все конфликты изживались внутри самой редакции и не выходили наружу.

В апреле 1902 г. Ленин писал в Бюро Русской организации «Искры» Кржижановскому о главной задаче момента: помня «о важнейшем значении Второго съезда», необходимо завоевать «возможно большее число комитетов», т. е. речь шла о том, что накануне съезда искровцы должны были добиться численного перевеса в местных комитетах РСДРП.

Особенно беспокоила Ленина ситуация в Петербурге. В июне 1902 г. агенту «Искры» И. И. Радченко с помощью Лепешинского, Красикова, при энергичной поддержке левого крыла «Союза борьбы» – Краснухи, Стасовой и других – удалось добиться победы над «экономистами». Петербургский комитет обратился с заявлением «Ко всем российским социал-демократическим организациям». Оно призывало «закончить, выражаясь словами автора брошюры «Что делать?», ликвидацию периода кустарничества, периода местной раздробленности, организационного хаоса и программной разноголосицы». В дальнейшем на помощь искровцам были командированы И. В. Бабушкин, А. П. Доливо-Добровольский и М. М. Эссен. Так было и в других городах. Агенты «Искры», по свидетельству Мартова, «водворяясь в городах, где комитеты тянули к «экономистам», собирали вокруг себя недовольные элементы и «взрывали» старые комитеты». Во второй половине 1902 – начале 1903 г. большинство местных организаций РСДРП перешли на искровские позиции.

Между тем «экономисты» из заграничного «Союза русских социал-демократов» торопились перехватить инициативу в созыве съезда. По их инициативе, в конце марта 1902 г. в Белосток прибыли делегаты от семи организаций. Но поскольку местные русские организации были представлены еще меньше, чем на I съезде РСДРП, прибывшие объявили себя лишь конференцией и избрали Организационный комитет по созыву съезда. Однако к работе он так и не приступил. Дело в том, что еще накануне «черный кабинет» полиции перехватил письмо петербургского «Союза борьбы» с извещением о съезде. Полагая, что революционеры соберутся в Петербурге, охранка установила наблюдение за известными ей столичными «эсдеками». Вскоре почти все делегаты конференции, в том числе искровец Ф. И. Дан (его схватили в Москве на Ярославском вокзале), были арестованы.

Повальные аресты подтвердили правоту Ленина о том, что созыв съезда партии в России невозможен. Редакция «Искры» взяла в свои руки подготовку II съезда РСДРП. Состав нового Организационного комитета (ОК) определился в феврале 1903 г. на совещании в Харькове и, возможно, в Орле. В него вошли 9 человек: шесть – от организации «Искры», двое – от группы «Южный рабочий» и один – от Бунда. Организационному комитету и его заграничному отделу пришлось решать самые разные задачи: выбрать место для созыва съезда, изыскать финансовые средства для его организации, решать проблему прикрытия делегатов (приобретать паспорта) и их переброски через границу.

II съезд РСДРП было решено созвать в Брюсселе, где в начале 1900-х гг. жил «старый плехановец» Д. Кольцов – Б. А. Гинзбург. По воспоминаниям Н. К. Крупской, он «взял на себя устройство всего дела», а его квартира стала явкой для сбора делегатов. «Брюссель, rue Tyrole, 94, Гинзбург, звонить 3 раза, спросить Евгения» – эта явка была направлена в ОК для сообщения делегатам съезда.

Для обеспечения перехода делегатов через границу Организационный комитет использовал действовавшие для доставки «Искры» и политической литературы транспортные пути через прусскую и австрийскую границы. «И вот через целую сеть явок, – вспоминал Д. И. Ульянов, – я добрался до Кишинева, откуда меня проводили в одно место, находившееся верстах в десяти от австрийской границы. Там в небольшом домике я ждал с 10 часов утра до 10 часов вечера. И наконец ночью на телеге провожатый повез меня дальше. Версты за две от границы оставили мы телегу и пошли пешком. Пробирались по кустам без дороги. Вдруг послышался топот. Мы залегли. Спустившись к речке, пошли вброд. Течение было такое быстрое, что провожатый все время держал меня за руку. За речкой начинались пшеничные поля, и мы пропутешествовали по этим полям всю ночь. Наконец провожатый привел меня в какую-то хибару вблизи железнодорожной станции и сказал, что через два часа я могу садиться в поезд. Так я очутился за границей».

 

3. Второй съезд РСДРП (1903 г.): праздник, закончившийся вечной ссорой

Второй съезд Российской социал-демократической рабочей партии начал свою работу 17 (30) июля и окончил 10 (23) августа 1903 г. На съезде было представлено 26 социал-демократических организаций. Присутствовало 57 делегатов. 43 делегата имели 51 решающий голос. По уставу съезда каждой полноправной организации предоставлялось два голоса, независимо от того, сколько делегатов она прислала – двух или одного. 23 социал-демократические организации имели по два голоса, ЦК Бунда – три, Петербургский комитет и петербургская «Рабочая организация» – по одному. Кроме того, 14 человек присутствовали с совещательным голосом, в том числе два представителя социал-демократии Польши и Литвы. Они прибыли, когда шло уже 10-е заседание. Польские товарищи были уполномочены вести переговоры об объединении Социал-демократии Королевства Польского и Литвы с РСДРП.

Среди участников съезда преобладали молодые революционеры. Возраст большинства делегатов не превышал 30 лет (Троцкому было всего 23 года, а Ленину – 33). Только Плеханов, Аксельрод, Засулич представляли старшее поколение.

В работе II съезда РСДРП соблюдалась конспирация. Так, все делегаты, нелегально прибывшие из России, и делегаты, известные охранке по их принадлежности к искровской организации, выступали на съезде и числились в документах съезда под псевдонимами: Сорокин – Н. Э. Бауман, Павлович – П. А. Красиков, Осипов – Р. С. Землячка, Герц – Д. И. Ульянов, Саблина – Н. К. Крупская и т. д. В 1904 г. в Женеве при подготовке протоколов II съезда Протокольная комиссия Центрального комитета РСДРП заменила большинству делегатов партийные клички, под которыми они выступали на съезде, на другие псевдонимы. При выборе трех искровцев в члены ЦК Плеханов огласил имя только Глебова (В. А. Носкова). Имена двух других членов ЦК – Ф. В. Ленгника и Г. М. Кржижановского, находившихся на нелегальной работе в России, остались в тайне, чтобы уберечь их от ареста.

17 (30) июля 1903 г. в 2 часа 55 минут, по поручению Организационного комитета, Г. В. Плеханов открыл первое заседание II съезда РСДРП. Первые 13 заседаний были проведены в Брюсселе, в помещении склада, принадлежавшего рабочему кооперативу, в котором хранились тюки с шерстью, и, по словам Троцкого, делегаты «подверглись атаке несметного количества блох». Но еще хуже было то, что заграничная агентура охранки быстро напала на след некоторых делегатов. (Агентом-провокатором оказался доктор Житомирский из Берлина, принимавший активное участие в организации съезда.) Первым заметил слежку С. И. Гусев и решил проверить свои подозрения, применив старый конспиративный прием. После окончания вечернего заседания он начал бродить по улицам Брюсселя, а делегат Одесского комитета М. С. Зборовский (Костич), с которым он заранее договорился, следовал за ним на некотором расстоянии по другой стороне улицы, стараясь визуально выявить слежку. М. С. Зборовский обнаружил преследователя Гусева и сообщил о слежке делегатам съезда. Вскоре бельгийская полиция предложила С. И. Гусеву, Б. М. Кнунянцу, А. Г. Зурабову, Р. С. Землячке, Л. Д. Троцкому и некоторым другим делегатам в 24 часа покинуть Брюссель. После этого работа съезда была перенесена в Лондон, где состоялись последующие 24 заседания. Первое лондонское заседание происходило 29 июля (11 августа) в клубе рыбаков. Съезд был вынужден кочевать, снимая залы у разных рабочих организаций.

На съезде были представлены различные идейные течения, имевшие тогда место в партии. Искровцам принадлежало 33 голоса. Среди них различали «твердых» искровцев во главе с Лениным и Плехановым. Им принадлежало 24 голоса. Девятью голосами располагали неустойчивые, или «мягкие», искровцы, которые шли за Мартовым. Противники «Искры» имели восемь голосов (три – «экономисты» и пять – бундовцы). Остальные десять голосов принадлежали центристским элементам, прозванным «болотом». Естественно, что при таком разнородном составе на съезде не могли не возникнуть ожесточенные дискуссии по всей повестке дня. Съезду предстояло решить коренные вопросы организации и деятельности партии.

Уже в самом начале работы съезда выяснилось, что Организационный комитет проводил селекцию в вопросе приглашения или неприглашения на съезд представителей той или иной социал-демократической организации. По формальному признаку право участия в работе съезда получили лишь организации, которые не менее года вели активную революционную работу. Однако Воронежский комитет, хотя и соответствовал всем требованиям, не был допущен к участию в съезде, поскольку выпустил заявление, в котором обвинял Организационный комитет в том, что его состав подобран крайне тенденциозно, «по кумовству», в основном из представителей «Искры». Последней вменялось в вину, что, присвоив себе право быть «непогрешимой, как непогрешим римский папа», она взяла «в искоренении ересей» роль «опричника социал-демократии», прибегнув к моральной плетке: «вместо проволочных наконечников на ней привешены страшные слова: экономизм, эклектизм, оппортунизм, а ремень называется шатанием. Как кто осмелится свое суждение иметь – сейчас плетка; пусть возражения не касались основ, а расходились в тактике или просто в осуждении приема, – сейчас грозятся плеткой». В заявлении утверждалось, что деятельность редакции «Искры» ведет к олигархическому управлению партией. Воронежцы не считали искровцев достойными особенных полномочий.

В. И. Ленин на съезде как раз боролся за то, чтобы программа и направление «Искры» стали программой и направлением партии. Во всех жарких спорах его неизменно поддерживал Г. В. Плеханов, причем делал это с присущей ему страстью, порой с сарказмом. Полемизируя с «экономистом» Акимовым (В. П. Махновцем), Плеханов под смех и аплодисменты всего зала рассказал делегатам остроумную историю: «У Наполеона была страстишка разводить своих с их женами; иные маршалы уступали ему, хотя и любили своих жен. Товарищ Акимов в этом отношении похож на Наполеона, – он во что бы то ни стало хочет развести меня с Лениным. Но я проявлю больше характера, чем наполеоновские маршалы; я не стану разводиться с Лениным и надеюсь, что и он не намерен разводиться со мной». Слушая Плеханова, Ленин смеялся и отрицательно качал головой.

Если в начале съезда все искровцы были едины, то затем стали проявляться различия при обсуждении некоторых принципиальных вопросов. В частности, о месте Бунда в партии. Искровцы считали, что работу съезда необходимо начинать именно с него, поскольку Бунд отстаивал принцип федеративных отношений с РСДРП, и требовалось сразу выяснить, согласен ли он подчиниться общепартийной дисциплине. Если нет, то Ленин предлагал разойтись сразу и заседать отдельно. Среди искровцев не нашлось открытых сторонников Бунда. Но «мягкие» искровцы, отвергая федерализм в построении партии, в то же время были склонны идти на уступки. Мартов, например, предлагал согласиться на «расширение автономии» Бунда. Троцкий высказался за признание его специальной организацией партии для агитации и пропаганды среди еврейского пролетариата. В итоге федеративный принцип строительства партии был отклонен 46 голосами против пяти бундовцев. Съезд отверг и автономное построение партии, что привело в итоге к уходу со съезда делегатов от Бунда.

II съезд РСДРП. Художник Ю. Виноградов, 1952 г.

Съезд принял Программу партии. Делегаты единодушно решили взять за ее основу проект, написанный Плехановым и Лениным. Обсуждение программы заняло девять заседаний. Каждый пункт обсуждался и принимался отдельно. Программа, принятая съездом, состояла из двух частей – программы-максимум и программы-минимум. Программа-минимум предусматривала свержение самодержавия и установление демократической республики. В ней содержались требования: всеобщее, равное и прямое избирательное право, неограниченная свобода совести, слова, печати, собраний, стачек и союзов, неприкосновенность личности и жилища, уничтожение сословий и полное равноправие всех граждан независимо от пола, религии и национальности, широкое местное самоуправление, замена постоянного войска всеобщим вооружением народа. В программу были включены положения о праве наций на самоопределение, праве населения получать образование на родном языке, о введении родного языка наравне с государственным во всех учреждениях. Программа партии также содержала требования восьмичасового рабочего дня, государственного страхования рабочих на случай старости, полной или частичной потери способности к труду, запрещения сверхурочных работ, отмены косвенных налогов и установления прогрессивного налога на доходы и наследство. В аграрном вопросе программа в интересах свободного развития классовой борьбы выдвигала отмену выкупных и оброчных платежей, учреждение крестьянских комитетов для возвращения крестьянам земель, изъятых у них при отмене крепостного права (так называемые отрезки).

Программа-максимум объявляла конечной целью социалистическую революцию, а условием ее осуществления – диктатуру пролетариата.

Характерный эпизод имел место при рассмотрении общеполитической части программы. Делегат В. Е. Посадовский (Мандельберг) поставил вопрос: признавать ли за демократическими принципами абсолютную ценность или же они должны быть подчинены исключительно выгодам партии? Возобладало мнение, что интересы партии – абсолютная ценность. Отвечая на поставленный им же вопрос, Посадовский заявил: «Нет ничего такого среди демократических принципов, чего мы не должны были подчинить выгодам нашей партии». На реплику из зала: «И неприкосновенность личности?» последовало твердое: «Да! И неприкосновенность личности!» Мысль о подчинении демократических принципов интересам революции и партии поддержал Плеханов. «Для революционера, – говорил он, – успех революции – высший закон, и если ради успеха революции потребовалось бы временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться. Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент, если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели».

Это заявление вызвало неоднозначную реакцию: кто-то рукоплескал, на некоторых скамьях раздалось шиканье, в ответ послышались голоса: «Вы не должны шикать!» Плеханов не возражает против «шиканья», просит «товарищей не стесняться!» Делегат группы «Южный рабочий» Е. Я. Егоров (Левин) встал и заявил, что «раз такие речи вызывают рукоплескания», то он «обязан шикать». «Товарищ Плеханов, – заметил Егоров, – не принял во внимание, что законы войны одни, а законы конституции – другие. Мы пишем свою программу на случай конституции». Другой делегат съезда, Гольдблат, сделал тот вывод, что, исходя из слов Плеханова, требование всеобщего избирательного права надо вычеркнуть из программы. На Ленина эта речь Плеханова произвела глубокое впечатление. По словам Н. К. Крупской, «он вспоминал о ней, когда 14 лет спустя перед большевиками встал во весь рост вопрос о роспуске Учредительного собрания».

В целом искровская программа была принята с небольшими редакционными поправками всеми делегатами при одном воздержавшемся. Им был уже упоминавшийся представитель заграничного «Союза русских социал-демократов» «экономист» Акимов (В. П. Махновец), который в общей сложности предложил 21 поправку к проекту программы. Выступая в дискуссии по проекту, Акимов заявил: «Борьба за улучшение положения пролетариата становится для партии посторонним делом и интересует ее лишь как конъюнктура… Понятия – партия и пролетариат – совершенно обособлены и противопоставлены, первая как активно действующее коллективное лицо, второй как пассивная среда, на которую воздействует партия. Поэтому в предложениях проекта имя партии везде фигурирует как подлежащее, а имя пролетариата как дополнение». Последние слова Акимова вызвали среди делегатов веселый смех, но всерьез их никто не принял. Акимов, Пиккер (А. С. Мартынов) и бундовец Либер возражали против включения в программу пункта о диктатуре пролетариата, ссылаясь на то, что в программах западноевропейских социал-демократических партий этот пункт отсутствует. В другой раз предложение Акимова отменить в будущей демократической России смертную казнь было встречено насмешливыми возгласами: «И для Николая II?» и затем отвергнуто.

В тесной связи с программой находились решения II съезда партии по вопросам тактики: об отношении к либералам, о социалистах-революционерах, о демонстрациях, о профессиональной борьбе и т. д. При разработке этих вопросов делегаты съезда исходили из положения: РСДРП поддерживает всякое оппозиционное и революционное движение, направленное против самодержавного строя. Все делегаты единогласно одобрили резолюцию Ленина о неприятии террора как метода политической борьбы.

Работа съезда чрезвычайно затянулась из-за бесконечных прений. Некоторые депутаты прогуливали скучные заседания, предпочитая знакомиться с жизнью европейского города. По свидетельству Шотмана, «единственным, кажется, делегатом, не пропустившим не только ни одного заседания, но даже ни одного слова выступавших делегатов, был В. И. Ленин». В последние съездовские дни делегаты принимали резолюции фактически без обсуждений. Случались казусы. Так, резолюцию об отношении к либералам принимали уже в конце заседания, стоя, собираясь выходить. И в конце концов приняли обе – Плеханова и Потресова – одинаковым числом голосов.

Съезд признал «Заграничную Лигу русской революционной социал-демократии» единственной заграничной организацией РСДРП. В знак протеста два представителя «Союза русских социал-демократов» ушли со съезда.

В начале съезда Мартов всецело стоял на стороне Ленина и, по оценке последнего, «бился в первых рядах с открытым забралом». Разрыв между ними произошел при обсуждении организационных вопросов, хотя позже Ф. И. Дан писал, что организационные разногласия на съезде были «лишь оболочкой начинающегося идейно-политического расхождения, куда более глубокого и, главное, более стойкого». Особенно острые столкновения между «твердыми» и «мягкими» искровцами произошли при обсуждении первого пункта Устава о членстве в партии. Ленин предложил следующее определение: «Членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию, как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций». Мартов отстаивал другую формулировку: «Членом РСДРП считается всякий, признающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций». При этом Мартов ссылался на устав германской социал-демократии – образцовой для того времени рабочей партии, игравшей доминирующую роль во II Интернационале.

Раскол съезда по первому параграфу Устава был следствием расхождения по вопросу о степени централизма в партии и, так или иначе, выходил на вопрос о типе партии. С точки зрения Ленина, в условиях нелегальной деятельности партия «нового типа» должна была строиться на основе строгого централизма, беспрекословного выполнения директив сверху вниз. Многим социал-демократам, ориентировавшимся на западноевропейский тип партии, это казалось неприемлемым. Как заметил в ходе обсуждения этого вопроса делегат съезда Егоров (Е. Я. Левин), Ленин сужал, а Мартов расширял понятие «партия» до того уровня, где открывается дверь в «демократизм». «Чем шире будет распространено название члена партии, тем лучше, – говорил на съезде Мартов. – Мы можем только радоваться, если каждый стачечник, каждый демонстрант, отвечая за свои действия, сможет объявить себя членом партии». Аксельрод поддержал Мартова: «И в самом деле: возьмем, например, профессора, который считает себя социал-демократом и заявляет об этом. Если мы примем формулу Ленина, то мы выбросим за борт часть людей, хотя бы и не могущих быть принятыми непосредственно в организацию, но являющихся тем не менее членами партии. Мы создаем, конечно, прежде всего организацию наиболее активных элементов партии, организацию революционеров, но мы должны. подумать о том, чтобы не оставить вне партии людей, сознательно, хотя и, быть может, не совсем активно, примыкающих к этой партии». Ленин же возражал, что подобный подход делает невозможным отграничить работающих от болтающих и открывает дорогу в партию ненадежным, колеблющимся и шатающимся элементам. В этой полемике Плеханов поддержал Ленина, заявив, что рабочим не страшна дисциплина, а побоятся войти в партию «многие интеллигенты, насквозь пропитанные буржуазным индивидуализмом. Но это-то и хорошо. Эти буржуазные индивидуалисты являются обыкновенно также представителями всякого рода оппортунизма. Нам надо отдалять их от себя». Съезд большинством в 28 голосов против 22 и при одном воздержавшемся принял первый параграф Устава в формулировке Мартова. Все остальные параграфы Устава были приняты в формулировке Ленина.

Последний акт съездовской драмы разыгрался вокруг вопросов о выборах в партийные центры. Ленин настаивал, чтобы в редакцию «Искры» вошли три человека: он сам, а также Мартов и Плеханов, но Мартов, в противовес ленинской тройке, ультимативно требовал ввода в редакционную коллегию всех прежних шести редакторов. Возникли горячие споры. На двух страницах протоколов съезда с этими речами четыре раза встречаются пометки в скобках о всеобщем волнении, шуме и беспорядке. Во время одного из голосований «между т.т. Дейчем и Орловым происходит довольно резкий диалог». Тот же Дейч что-то сердито выговаривает Глебову (Носкову), в ответ последний с досадой говорит: «Помолчали бы вы уж в тряпочку, папаша!» Иногда раздаются «угрожающие крики». Делегат Гусев констатирует: «Нервное возбуждение и страстная атмосфера, созданные здесь при обсуждении вопроса о выборах членов редакции, привели к тому, что на устах революционеров раздаются такие странные речи, которые находятся в резкой дисгармонии с понятием партийной работы, партийной этики». У многих нервы не выдерживали. Шотман, по собственному признанию, однажды «разрыдался, как ребенок», а в другой раз хотел «просто-напросто поколотить» отступника, но Ленин его «по-отечески» пожурил и объяснил, что «только идиоты полемизируют кулаками».

На этот раз Мартов потерпел поражение. Съезд избрал редакцию Центрального органа (ЦО) партии «Искры» в составе Плеханова, Ленина и Мартова. Однако Мартов демонстративно отказался войти в состав ЦО, обвинив при этом Ленина в попытках усилить свое влияние в партийном руководстве. Вслед за редакцией ЦО был избран Центральный комитет РСДРП в составе ленинских единомышленников: Г. М. Кржижановского, Ф. М. Ленгника, В. А. Носкова. ЦК должен был действовать в России. Съезд избрал Совет партии, который должен был согласовывать и объединять деятельность ЦК и редакции ЦО. При выборах руководящих органов партии съезд, таким образом, закрепил победу «твердых» искровцев. Решения съезда по организационным вопросам сторонники Мартова восприняли болезненно. В их речах было столько жалоб на давление со стороны Ленина, что кто-то из делегатов, слушая одну из таких речей, сказал секретарю: «Вместо точки поставь в протоколе слезу!» В соответствии с результатами голосования на выборах центральных органов партии за образовавшимися фракциями закрепились названия большевиков и меньшевиков.

Следует отметить, что слова «большевик» и «меньшевик» сначала употреблялись, как правило, в кавычках. Они вошли в практику в 1904 г. Само разделение делегатов II съезда РСДРП на большевиков и меньшевиков носило вначале условный характер и произошло в рамках единой партии. Для многих делегатов съезда, тех, кто представлял революционное подполье, теоретические разногласия между Лениным и Мартовым в то время значили очень мало. Внутренние распри раздирали лишь партийные штабы, в то время как на уровне низовых организаций преобладала солидарность. Делегат съезда Н. Н. Жордания в воспоминаниях отмечал, что о расколе на съезде в местных комитетах было известно мало, а спор между Лениным и Мартовым представлялся ему «толчением воды в ступе» и именно поэтому он тогда и не примкнул ни к одной из фракций. По словам А. В. Луначарского, все происшедшее на съезде его удивило и возмутило. Достоверных данных было мало, а слухов много, и среди них был и такой: «Ленин, склочник и раскольник, во что бы то ни стало хочет установить самодержавие в партии», а Мартов и Аксельрод «не захотели, так сказать, присягнуть ему в качестве всепартийного хана…» О. А. Пятницкому все эти слухи о разногласиях на съезде среди искровцев показались невероятными: «У меня получилась раздвоенность. С одной стороны, мне было жаль, что обидели Засулич, Потресова. и Аксельрода, выкидывая их из редакции «Искры»… С другой стороны, я целиком стоял за организационную структуру партии, предложенную Лениным. Логика моя была с большинством, чувства мои (если можно так выразиться) – с меньшинством».

На съезде Ленин и Мартов, до того близкие товарищи, стали непримиримыми политическими противниками. По мнению Троцкого, на съезде «Ленин завоевал Плеханова, но ненадежно; одновременно он потерял Мартова и навсегда». Обе стороны тяжело переживали разрыв. Ленин, заболевший после съезда нервным расстройством (Крупская вспоминала, что он уже в Лондоне «дошел до точки, совершенно перестал спать, волновался ужасно»), даже готов был идти на уступки. Но Мартов был настроен гораздо решительнее и непримиримее Ленина.

Так родился большевизм. На вопрос о том, с какого момента он стал самостоятельной политической силой, у Ленина нет однозначного ответа. В одном случае Ленин подчеркивал, что «большевизм вполне сложился, как направление, весной и летом 1905 года», но гораздо позднее, в 1920 г., он заявил, что «большевизм существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года». Со временем разногласия между большевиками и меньшевиками постепенно становились все глубже: дискутировались вопросы о союзниках пролетариата, о возможности перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, о соотношении обще-демократических правовых принципов и классовых интересов.

Меньшевизм был более умеренным политическим течением и ориентировался на экономические законы марксизма. Меньшевики считали социалистическую революцию в России преждевременной, полагая, что еще в течение десятилетий страна будет развиваться по буржуазно-демократическому пути. Большевизм подчеркивал возможность ускорить революционный процесс при опоре на союз пролетариата с беднейшим крестьянством, при резком размежевании с либералами, с помощью централизованной организации и пролетариата развитых стран.

 

4. После съезда: пейзаж после битвы

После II съезда РСДРП между лидерами большевиков и меньшевиков разгорелась ожесточенная фракционная борьба, которая стала доминирующим фактором в идейной и организационной истории РСДРП. Обе стороны понимали, что вопрос о том, какой будет РСДРП, зависит прежде всего от того, в чьих руках окажутся центральные органы партии и кто «завоюет» местные комитеты. В сентябре 1903 г. в состав ЦК вошли сторонники Ленина: Ф. В. Гусаров, Р. С. Землячка, Л. Б. Красин и М. М. Эссен. Первоначально мартовцы прибегли к тактике бойкота центральных органов: они отказывались сотрудничать в «Искре» и не признавали чисто ленинский ЦК. Меньшевики, как заявил Мартов, «подняли восстание против ленинизма». (Мартов, кажется, первым употребил этот термин.) В ответ Ленин объявил мартовцев раскольниками, игнорирующими партийный долг. На совещании 21 сентября (4 октября) 1903 г. обе стороны пытались прийти к соглашению. Центральные органы представляли Ленин, Плеханов и Ленгник, а оппозицию – Мартов, Аксельрод, Засулич и Потресов. Переговоры не привели к примирению. На следующий день Ленин послал письмо членам ЦК Кржижановскому и Носкову в Россию и предупредил их: «Никакой, абсолютно никакой надежды на мир больше нет… Война объявлена, и они… едут уже воевать в Россию. Готовьтесь к легальнейшей, но отчаянной борьбе».

В середине октября 1903 г. меньшевики добились первого успеха в борьбе с большевиками на II съезде «Заграничной Лиги русской революционной социал-демократии», состоявшемся в Женеве. Заседания проходили бурно. С основным докладом, как делегат съезда партии от Лиги, выступил Ленин. Он сообщил о принципиальных разногласиях между большевиками и меньшевиками и сделал упор на факты, которые были неприятны мартовцам. Их реакция была болезненной. Мартов вскакивал с места, кричал изо всех сил: «Ложь! Ложь!» – и стучал кулаком по соседнему столу. Когда же он, накричавшись до хрипоты, замолчал и грузно опустился на стул, в тишине зала громко и отчетливо прозвучали слова Плеханова: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав». Это окончательно взбесило Мартова. Он бросился к Плеханову, выкрикивая личные оскорбления. Георгий Валентинович побледнел и предложил Мартову драться на дуэли, но не опускаться до уровня «охотнорядских молодцов».

Однако меньшевики, имевшие небольшой численный перевес, добились принятия Лигой нового устава, делавшей ее автономной от ЦК организацией. В ответ Ф. В. Ленгник, представлявший ЦК, объявил съезд незаконным, и большевики покинули его. С тяжелым сердцем с ними ушел и Плеханов. Его пугала перспектива развала только-только начавшей вставать на ноги социал-демократической партии. В тот же вечер 18 (31) октября на частном совещании большевиков – членов Лиги Плеханов неожиданно для собравшихся заявил: «Надо мириться!» В целях примирения двух группировок он предложил восстановить прежнюю редакцию «Искры», объяснив это тем, что он больше не в силах «стрелять по своим». В противном случае Плеханов пригрозил отставкой. Ленин в ответ на это 19 октября (1 ноября) вышел из редакции «Искры».

После отставки Ленина Плеханов, испытывавший давление своего друга Аксельрода, согласился на все требования меньшевиков. 22 октября (4 ноября) Мартов с радостью сообщил Аксельроду: «…Плеханов предлагает нам вести (вместе с ним!) в «Искре» войну против ЦК. Как бы то ни было, Ленин разбит». 12 (25) ноября в Женеве большевистский ЦК предъявил оппозиции «ультиматум», в котором были сформулированы условия прекращения фракционной борьбы, оставлявшие за большевиками преимущественные позиции в центральных органах партии. В ответ на «ультиматум» Плеханов кооптировал всех старых редакторов «Искры» (Аксельрода, Засулич, Мартова и Потресова): начиная с № 53 «Искры», вышедшего 25 ноября 1903 г., ее готовила прежняя, но уже без Ленина, редакция. Кроме того, двое представителей мартовцев были введены в ЦК и один в Совет партии. Ленин тут же объявил факт восстановления старой редакции партийным переворотом и добился того, чтобы его кооптировали в ЦК. Фракционная борьба набирала обороты. Никто не хотел уступать. В руках Ленина оказался ЦК, тогда как мартовцы контролировали теперь «Искру» и Совет партии.

Весь период с конца 1903 по конец 1904 г. характеризовался борьбой за местные комитеты и ожесточенной литературной полемикой. По воспоминаниям Крупской, стараясь помочь Ленину в его заграничной фракционной борьбе с мартовцами, большевики в России даже всерьез предлагали «вызвать Мартова на родину, спрятать его где-нибудь в глуши и засадить за писание популярных брошюр». Уже к концу 1903 г. почти все российские организации высказались по поводу возникшего на съезде раскола. Социал-демократы крупнейших пролетарских районов (Петербурга, Москвы, Ярославля, Костромы, Иванова, Тулы, Екатеринослава, Одессы, Кавказа) были на стороне большевиков. Южные комитеты (донской, харьковский, киевский, донецкий и крымский) приняли сторону меньшевиков. В руках большевиков не было ни средств, ни печатного органа, чтобы надлежащим образом бороться с меньшевиками.

Зато «Искра» в каждом номере критиковала большевиков. Центральным пунктом было обвинение Ленина в диктаторстве. Его упрекали в насаждении приказов сверху и слепого повиновения снизу. Лидеры западноевропейской социал-демократии были уверены, что виновником разногласий на съезде был один лишь Ленин. Большевик М. Н. Лядов, в конце 1903 – начале 1904 г. проживавший в Берлине, познакомился там с К. Каутским, Р. Люксембург и Тышко и рассказал им о расколе. Каутский заявил ему довольно решительно: «Что вы хотите, мы вашего Ленина не знаем, он для нас человек новый. Плеханова и Аксельрода мы все хорошо знаем. Мы привыкли только в их освещении узнавать о положении вещей в России. Конечно, мы не можем поверить вашим утверждениям о том, что вдруг Плеханов и Аксельрод стали оппортунистами. Это нелепо. Следовательно, не прав Ленин».

В начале 1904 г. вышла из печати полемическая брошюра Мартова «Борьба с «осадным положением» в РСДРП». Для идеологического оформления меньшевизма большое значение имела публицистика Аксельрода, который поставил вопрос о разногласиях между большевиками и меньшевиками значительно глубже, чем другие полемисты. Он противопоставил большевистскую идею направляющей и руководящей партии классовой самодеятельности пролетариата и выдвинул в качестве важнейшей задачи социал-демократии не создание интеллигенцией партии профессиональных революционеров, а организацию рабочих на широкой, массовой основе. Вольский (Валентинов) полагал, что Аксельрод был первым, кто понял разницу между большевизмом и меньшевизмом.

В январе 1904 г. на заседании Совета партии Ленин поставил вопрос о созыве нового экстренного съезда партии, видя в нем единственный выход из создавшегося положения. К мысли о III съезде Ленин пришел еще в конце 1903 года. Он писал тогда ЦК: «Спасение одно – съезд. Лозунг его: борьба с дезорганизаторами». Со стороны членов Совета партии Аксельрода, Мартова и Плеханова эта идея встретила решительный отпор. Но самым неожиданным и неприятным для Ленина стало сопротивление его единомышленников по ЦК РСДРП. В середине февраля 1904 г. русская часть ЦК пятью голосами против одного (Землячки) отклонила предложение Ленина о съезде. Носков, Кржижановский, Красин и другие большевики, стремясь положить конец внутрипартийным склокам, предпочитали примириться с меньшевиками. Ленин обозвал их «примиренцами». «У нас в ЦК в самом деле бюрократы и формалисты, а не революционеры. Мартовцы плюют им в рожу, а они утираются и меня поучают: «бесполезно бороться!«…» – заявил он.

В начале мая 1904 г. появилась книга Ленина «Шаг вперед, два шага назад». В этой работе он дал свой анализ всего того, что происходило на II съезде партии. Максимальная организованность, централизм, дисциплина – вот три главных обруча, которые, по мысли Ленина, должны были скрепить партию. Центральная идея работы – пролетариату нужна организация, поскольку сила рабочего класса – в организации. Без организации пролетариат – ничто, организованный – он все. «У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации», – говорил Ленин в заключении своей книги. Он подметил глубокую принципиальную сущность разногласий. «Якобинец, – писал он по поводу чисто организационных споров, расколовших съезд, – неразрывно связанный с организацией пролетариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть революционный социал-демократ. Жирондист, тоскующий о профессорах, гимназистах, боящийся диктатуры пролетариата, вздыхающий об абсолютной ценности демократических требований, это и есть оппортунист».

Ленин защищал свою позицию яростно, не стесняясь в выражениях по адресу оппонентов. Это вызвало ответную гневную реакцию Плеханова, опубликовавшего в «Искре» открытое письмо ЦК «Теперь молчание невозможно», в котором обвинил Ленина в «бонапартизме» и требовал, чтобы ЦК отмежевался от него. Мартов отзывался о книге Ленина «Шаг вперед, два шага назад» не менее «лестно»: «Стоит читать эти строки, дышащие мелкой, подчас бессмысленной, личной злобой, этой поразительной самовлюбленностью, этой слепой, глухой и вообще какой-то бесчувственной яростью, это бесчисленное повторение одних и тех же бессодержательных «бойких» и «хлестких» словечек, чтобы убедиться, что перед нами человек, фатально вынужденный катиться дальше по той плоскости, на которую он «стихийно» встал и которая прямехонько ведет его к полному политическому развращению и раздроблению социал-демократии.»

Большевики ответили Мартову едкой карикатурой. П. Н. Лепешинский сделал сатирический рисунок «Как мыши кота хоронили». Поводом к нему послужил первый раздел статьи Мартова «Вперед или назад?», называвшийся «Вместо надгробного слова». Сочиненная Лепешинским «Назидательная сказка» состояла из трех частей-рисунков. На первом был изображен Ленин с туловищем кота, а вокруг – «радостно взволнованные мыши (с головами Мартова, Троцкого, Дана, Старовера, Аксельрода, Засулич, Инны Смидович) – а во главе их премудрая крыса Онуфрий – Плеханов, появившийся на торжество и сидящий в окне между двумя предательскими дверцами: «Протокол съезда» и «Протоколы Лиги». Везде в подполье стоят бочонки с надписью: «Диалектика. Остерегайтесь подделки» (намек на постоянные заявления меньшевиков, а в особенности Плеханова, что только им дано разуметь тайны диалектики, и ни в коем случае не Ленину с компанией)», – поясняет Лепешинский. Смысл рисунка в том, что когда «мыши» решили, что «мурлыка» уже мертв, и «принялись, как шальные, прыгать, скакать и кота тормошить», то он вдруг ожил, и «пошла тут ужасная травля». Так кончился пир мышей бедою. Эта карикатура моментально разошлась по всей Женеве. Узнали о ней и в других эмигрантских «колониях». Мартов после ее появления пребывал в растерянности. Другие меньшевики были возмущены. Жена Плеханова даже пригрозила большевикам, забывшим, что ее муж «получил военное образование» и если они «выведут его из себя, он может вызвать автора карикатуры на дуэль».

«Как мыши кота хоронили». Худ. П. Лепешинский

Сами же меньшевики были далеко не ангелами. Так, они всячески препятствовали большевикам собирать средства на издание газеты «Вперед». С этой целью во время их выступлений Мартов, Засулич и другие меньшевики устраивали «кошачьи концерты», а в борьбе за входную кассу дело иногда доходило до рукопашной.

Между тем летом 1904 г. Ленин остался в меньшинстве и в ЦК. Боязнь раскола, на который Ленин шел твердо и практически открыто, приводила большевистское большинство в ЦК к ослаблению поддержки своего вождя. Кроме того, возобладало мнение, что Ленин плохо знает нужды местных партийных организаций и не обеспечивает руководство партией. В июле 1904 г., когда Ленин находился на отдыхе в горах, большевики-примиренцы Л. Б. Красин, В. А. Носков, Л. Е. Гальперин и меньшевики, вместе преобладавшие в ЦК, совершили своеобразный «переворот», приняв специальную декларацию, запрещавшую ему выступать от имени ЦК. Одновременно Ленину было запрещено печатать свои произведения без разрешения коллегии ЦК. Конфликт закончился постановлением ЦК от 7 февраля 1905 г.: «не считать тов. Ленина ни в числе своих членов, ни членом Совета партии».

Однако Ленин не собирался сдаваться. В России его позиции были по-прежнему сильны. Большинство местных комитетов партии осудило «июльскую декларацию». В августе 1904 г. в окрестностях Женевы состоялось совещание 19 большевиков. Собрались B. И. Ленин, А. А. Богданов, В. Д. Бонч-Бруевич, В. В. Воровский, C. И. Гусев, Р. С. Землячка, П. Н. Лепешинский, А. В. Луначарский, М. Н. Лядов, М. С. Ольминский, М. М. Эссен и др. (Как вспоминал Лядов, «конференция собралась не в августе, как обычно пишут, а в сентябре, но решено было для конспирации называть ее августовской».) Позднее к решениям совещания присоединились еще три человека, и оно вошло в историю как «совещание 22 большевиков». В резолюции большевики подчеркивали, что «разногласия теперь не выясняются, а выискиваются и создаются», и что партии, как единого целого, уже нет. Отсюда вытекало их требование созыва III съезда, который может снова объединить и восстановить ее. Фактически на этом совещании возник еще один центральный партийный орган, получивший название Бюро комитетов большинства. Вновь сформированный центр сообщался с местными комитетами напрямую, в обход избранных II съездом центральных партийных органов.

В результате во второй половине 1904 – начале 1905 г. вокруг вопроса о созыве съезда развернулась острая борьба, в которую оказались втянутыми местные организации. Кавказский союз РСДРП, например, присоединился к воззванию 22-х. К этому времени относятся первые контакты И. В. Джугашвили (Сталина) с эмиграцией. Из Кутаиси он направил находившемуся в Лейпциге М. Давиташвили письмо, в котором критиковал позицию Г. В. Плеханова как лидера меньшевиков. Как пишет известный историк А. В. Островский, это письмо «стало известно В. И. Ленину и таким образом произошло их заочное знакомство. Позднее И. В. Сталин сдвинул этот эпизод на год вперед, живописав, как непосредственно обратился к В. И. Ленину с письмом из сибирской ссылки и получил от него ответ».

Происходившие в сентябре—декабре 1904 г. Южная, Кавказская и Северная конференции, на которых присутствовали представители 13 комитетов РСДРП, поддержали Ленина. Одновременно с этим был образован заграничный большевистский литературный центр и создано большевистское издательство в Женеве («Издательство социал-демократической партийной литературы В. Бонч-Бруевича и Н. Ленина»). С декабря 1904 г. начал выходить печатный орган большевиков газета «Вперед». Всего вышло 18 номеров, последний 18 мая 1905 г. В редакцию газеты вошли В. И. Ленин, В. В. Воровский, А. В. Луначарский и М. С. Ольминский. По сути это уже была работа по созданию самостоятельной большевистской партии. Как вспоминала Н. К. Крупская, редакция газеты «чуть не каждый вечер» собиралась в женевском кафе «Ландольт» и подолгу засиживалась там «за кружкой пива, обсуждая события в России, строя планы».

Таким образом, разногласия между большевистской и меньшевистской фракциями только усиливались. Фракции имели свои руководящие центры, печатные органы, агентуру, систему связи и т. п. Хотя на местах большинство организаций РСДРП оставались объединенными.

Между тем в 1904 г. политические события в России развивались с головокружительной быстротой. Отсутствие серьезных реформ со стороны «верхов» и одновременно рост оппозиционных политических движений в соединении с глубокими социальными противоречиями и внешнеполитическими неудачами царского режима приближали революционный взрыв. Кризис самодержавия обострила неудачная Русско-японская война 1904-1905 гг. Несмотря на героизм русских моряков и солдат, поражения русской армии на полях Маньчжурии, падение Порт-Артура больно ударили по национальному самосознанию и еще больше дискредитировали императорскую власть. Мотив, рожденный на сопках Маньчжурии, «Плачет, плачет мать-старушка, плачет вся родная земля» стал символом глубокой национальной трагедии.

В феврале 1904 г. В. И. Ленин написал листовку «К русскому пролетариату». Начавшуюся войну он назвал «борьбой деспотического и отсталого правительства с политически свободным и культурно быстро прогрессирующим народом». Лидер большевиков считал, что для судеб революции желательно поражение царизма. «В случае поражения, – писал он, – война приведет прежде всего к падению всей правительственной системы». С этой точки зрения падение Порт-Артура он считал прологом капитуляции царизма. В начале лета 1904 г. заведующий экспедицией РСДРП большевик В. Д. Бонч-Бруевич отправил социал-демократическую литературу в Японию русским военнопленным. Эта операция осуществлялась через посредничество редактора японской газеты «Хэймин Симбун» («Народная газета»). Однако, во избежание лишних разговоров и не желая чернить репутацию, уже в июле меньшевистский ЦК предписал соратнику Ленина прекратить «высылку партийной литературы токийскому правительству как компрометирующую партию», а вскоре и вообще отстранил его от заведования экспедицией.

Неприятие меньшевиками большевистской тактики объясняется тем, что они придерживались иной точки зрения на перспективы Русско-японской войны. В январе 1904 г. Мартов обратился к местным комитетам с письмом, в котором рекомендовал социал-демократическим агитаторам выдвигать лозунги немедленного заключения мира и созыва Учредительного собрания. В статьях в «Искре» на ту же тему он предостерегал от обнаружившегося в революционной среде «известного «японофильства»» (намек на Ленина) и выступил против большевистского «пораженчества», подчеркивая, что свобода не может быть принесена России на японских штыках.

В начале сентября 1904 г. Совет РСДРП, в котором уже не было Ленина, принял решение об отказе от участия в Парижской конференции революционных и оппозиционных партий. Решение было вызвано тем, что инициатор созыва конференции финский политический деятель К. Циллиакус получал через бывшего японского военного атташе в России полковника М. Акаси деньги от японского правительства на борьбу с царизмом.

В июле 1904 г. эсер Егор Сазонов на Измайловском проспекте Петербурга убил бомбой министра внутренних дел В. К. Плеве, идеолога политики «твердой руки» (погиб также кучер и ранено 9 человек, в том числе трехлетняя девочка). В либеральных кругах ликовали. Сменивший его П. Д. Святополк-Мирский являлся сторонником ряда умеренно-либеральных уступок: введения выборных представителей в Государственный совет, большей веротерпимости, расширения прав земств, больших прав печати и т. п. Министр попытался найти контакт с умеренной частью либеральной общественности. Начался короткий период, вошедший в историю как «весна Святополка-Мирского». В ноябре 1904 г. в Петербурге состоялся съезд оппозиционных земских деятелей, предъявивший ряд требований правительству, прежде всего созыва «народного представительства» и конституции.

Император Николай П, однако, свято верил, что «одно самодержавие может спасти Россию». Он отверг все предложения и Святополка-Мирского и земцев, заявив в узком кругу сановников: «Мужик конституцию не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, а тогда – я вас поздравляю, господа!»

В ноябре-декабре 1904 г. в связи с 40-летием судебной реформы Александра II «Союз освобождения» развернул так называемую банкетную кампанию. Во время ресторанных застолий, заменявших запрещенные политические собрания, либералы провозглашали тосты и принимали резолюции с требованием конституции и созыва Учредительного собрания. Поскольку слово «петиция» стало самым модным в обществе, Мартов и Аксельрод предложили использовать эти банкеты для организации серии выступлений рабочих и РСДРП. Однако даже в меньшевистской среде этот план вызвал серьезные разногласия. Большевики же однозначно расценили его как проявление оппортунизма меньшевиков, взявших курс на соглашение с либеральной буржуазией. Отвергая план меньшевистской «Искры», Ленин заявлял, что пролетариат должен «давить» непосредственно на правительство и не связывать свои действия с политической тактикой либералов.

В целом в начале революции развитие социал-демократического движения характеризовали следующие цифры: к марту 1905 г. в России действовали 32 комитета и 35 групп большевистского направления, у меньшевиков было 23 комитета и 27 групп, 10 комитетов и 43 группы занимали более или менее нейтральные, внефракционные позиции. В ряде мест, например в Петербурге, возникли параллельные большевистские и меньшевистские местные организации РСДРП. Численно РСДРП не была значительной величиной. По одним подсчетам, в ней накануне январских событий 1905 г. состояло чуть более 2,5 тыс. человек, по другим – 8,4 тыс. Известно также, что меньшевиков было намного больше, чем большевиков: в Петербурге, например, в пять раз. Разноголосица в цифрах показывает слабость партийной организационной работы. И не только. Идейная борьба наряду с игрой личных амбиций, политическим интриганством социал-демократической интеллигенции, скандалами и склоками дестабилизировала обстановку в партии, отвлекая ее силы от выполнения главной задачи – борьбы с самодержавием.

 

5. 1905 год. «Кровавое воскресенье» и русское общество

Революция 1905-1907 гг. стала следствием противоречий экономического и политического развития страны, возникших после 1861 г., а также нежелания царизма провести последовательные реформы, направленные на модернизацию страны.

Началом революции стала реакция народа и образованного общества на расстрел мирного шествия 140 тыс. петербургских рабочих к Зимнему дворцу 9 января 1905 г. («Кровавое воскресенье»). Его возглавил священник петербургской пересыльной тюрьмы Георгий Гапон. Еще в феврале 1904 г. при содействии столичного градоначальника А. И. Фуллона Гапон создал организацию «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Петербурга», задача которой виделась в установлении «братских взаимоотношений в процессе труда» между рабочими и предпринимателями. К концу 1904 г. общество имело II отделов, объединявших около 10 тыс. рабочих. В руководстве отделов «Собрания» были и бывшие социал-демократы А. Е. Карелин, Д. В. Кузин, а В. М. Карелина ранее вела революционную пропаганду среди работниц выборгских фабрик. Успех Гапона в создании общества объясняется в значительной степени тем, что его проповеди, содержавшие наскоки на предпринимателей, выражения сочувствия тяжелому положению рабочего класса и проникнутые поначалу упованиями на милость царя, встречали отклик у рабочих.

Петербургские социал-демократы просмотрели рост гапоновских организаций, не сумели составить им серьезную конкуренцию, поскольку были больше заняты выяснением отношений между собой, чем реальной работой в массах. В докладе Петербургского комитета III съезду РСДРП отмечалось, что накануне 9 января столичная большевистская организация находилась «в крайне плачевном состоянии»: среди членов городского комитета партии не было ни одного рабочего, связи с массами были нарушены, дело доходило до избиения рабочими партийных агитаторов и уничтожения листовок комитета. К самому Гапону большевики относились настороженно, считая его «зубатовцем». 5 января 1905 г. секретарь ЦК РСДРП С. И. Гусев писал Ленину, что личность Гапона «не выяснена», хотя и назвал его «наивным идеалистом». Меньшевики шли дальше – они даже подозревали Гапона в провокаторстве.

Г. Гапон и рабочие

В начале января 1905 г. забастовали рабочие Путиловского завода. Вскоре путиловцев поддержал почти весь пролетариат Петербурга, к забастовке присоединились более 400 предприятий (9/10 всех расположенных в столице). Участники гапоновских «собраний» решили обратиться лично к Николаю II, рассказать ему о своей тяжелой доле, надеясь на то, что «царь-батюшка» проникнется сочувствием к их положению, поможет им. Эта идея подачи петиции царю, заимствованная у либералов, получила широкую поддержку среди рабочих, так как соответствовала настроению народных масс, их вековой вере в доброго царя. В составлении петиции участвовало множество людей: Гапон и руководители отделов «Собраний», либералы из «Союза освобождения», социал-демократы, эсеры, простые рабочие. Поэтому в окончательном тексте петиции причудливо переплелись верноподданническая риторика и требования обще-демократического характера (в нее вошла почти вся программа-минимум РСДРП). 7 и 8 января на многолюдных митингах шло обсуждение петиции, под ней было собрано около 100 тыс. подписей. Таким образом, предстоявший поход к царю принял форму массового отчаянного шага.

Военно-полицейские власти, однако, приняли твердое решение не допускать рабочих к Зимнему дворцу, а сам Николай II, дав указание ввести в Петербурге военное положение, уехал с семьей в Царское Село. Накануне кровавых событий на улицах и площадях Петербурга появились войска (8 тыс. пехоты и 3 тыс. кавалерии). В солдатских казармах пустили слух, что среди тех, кто пойдет утром к Зимнему дворцу, есть террористы, мечтающие дворец взорвать, а царя убить. Дядя царя великий князь Владимир Александрович цинично заявил: «Нужно открыть жилы России и сделать ей небольшое кровопускание». Поздно вечером 8 января делегация писателей и ученых (А. М. Горький, обозреватель «Вестника Европы» и писатель Н. Ф. Анненский, публицист А. В. Пошехонов и др.) пыталась предупредить готовившееся кровопролитие, но министр внутренних дел П. Д. Святополк-Мирский ее не принял, а председатель комитета министров С. Ю. Витте заявил, что он бессилен что-либо сделать.

Несмотря на раскол в среде социал-демократов, все они выступали против гапоновской идеи шествия к царю: «Не просить царя, и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, – писали большевики, – а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку – только таким путем можно завоевать свободу». Выступая на рабочих собраниях, агитаторы от РСДРП убеждали людей не подавать петицию, указывая на бесперспективность и опасность шествия. Но их не хотели слушать. «Уйдите от нас!», «Не мешайте нам!» – кричали большевикам рабочие. В ночь с 8 на 9 января состоялось заседание Петербургского комитета РСДРП, на котором, после того как выяснилось, что ничто не может заставить массы отказаться от похода к Зимнему дворцу, было принято решение идти вместе с ними. Большевики решили выделить в колонны манифестантов по нескольку членов партии, а в некоторых случаях – и знаменосцев со свернутыми до нужного момента знаменами. Было выдвинуто предложение в случае столкновения с войсками начать строительство баррикад. Листовка, которую большевики подготовили вечером 8 января, заканчивалась по-боевому: «Свобода покупается кровью, завоевывается с оружием в руках. Долой самодержавие!.. Да здравствует вооруженное восстание народа!» В ту же ночь полиция провела массовые аресты. Взяли весь состав городского комитета эсеров и многих социал-демократов.

Утром 9 января от отделений гапоновского «Собрания» к центру двинулись рабочие колонны. Мужчины, женщины, старики и дети шли с иконами и царскими портретами, с пением церковных молитв. Шли с голыми руками, оставив дома по распоряжению Гапона даже перочинные ножи. Точно так же всех предупредили, чтобы в колоннах не было красных флагов и революционных лозунгов. Шедшую от Путиловского завода колонну сопровождали чины местной полиции, которые так и не узнали о запрещении шествия. У Нарвских ворот толпу встретили залпами солдаты и кавалерийский отряд с шашками наголо. Расстрел и избиение беззащитных людей произошли также за Невской заставой, на Васильевском острове, на Невском проспекте и в других частях города. Несмотря на полицейские кордоны, несколько тысяч рабочих пробились на Дворцовую площадь. Здесь войска стреляли в упор. Избиение людей продолжалось до вечера. Свидетельства очевидцев рисуют картину невероятной жестокости: только в Обуховскую больницу было доставлено 7 детских трупов, и среди них тело пятилетнего ребенка с семью штыковыми ранами. Согласно правительственному сообщению, на улицах города в этот день погибло 96 и было ранено 333 человека, но комиссия столичных присяжных поверенных, опросив очевидцев событий, работников больниц и посетив столичные кладбища, установила, что было убито 1200 и ранено свыше 3 тыс. человек. Характерно, что ни один солдат или офицер в эти дни не погиб.

9 января 1905 г. Фрагмент картины В. Маковского

Самого Гапона спасли рабочие. Весь день он перебирался с квартиры на квартиру, боясь быть опознанным и арестованным. На квартире Горького его переодели и сбрили бороду. Через два дня Гапона отправили в Финляндию.

«Кровавое воскресенье» развеяло верноподданнические настроения в рабочей среде, разорвало «священную связь» царя с народом, которую сам Николай II считал основной опорой трона. А. М. Горький передает слова С. Т. Морозова, сказанные в разгар событий: «Революция обеспечена! Годы пропаганды не дали бы того, что достигнуто в один день». Уже вечером того дня в некоторых районах Петербурга появились баррикады и листовки революционного содержания.

На Васильевском острове шли настоящие баррикадные бои. Неизвестный студент, державший в руках красное знамя, обратился к солдатам с призывом перейти на сторону народа. Он говорил до тех пор, пока солдаты не закололи его штыками. А. М. Горький, участвовавший в демонстрации 9 января, в тот же день написал воззвание «Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств», в котором разоблачал убийц. За это он был заключен в Петропавловскую крепость. В России началась народная революция, которая продолжалась 875 дней – с 9 января 1905 г. до 3 июня 1907 г.

Власть, допустившая «кровопускание», не могла не отреагировать на всеобщее возмущение народа. Николай II дал отставку Святополку-Мирскому, с именем которого связывалась «либеральная весна». Министром внутренних дел был назначен А. Г. Булыгин. Агенты охранки отобрали 34 наиболее «благонамеренных» рабочих, которых доставили в Царское Село. Царь обратился к ним с речью: «Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшать и упорядочивать, но имейте терпение». Возвращаясь к событиям 9 января, он сказал им, что «мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах преступно». Николай II «простил» рабочим их «вину» и велел выдать 50 тыс. рублей для помощи пострадавшим. Рабочие столицы с возмущением встретили известие о делегации и отказались принять царскую подачку. Правительство приказало расклеить объявления о том, что англичане и японцы подкупили русских рабочих за 48 млн рублей. Разоблачая эту клевету, Московский комитет РСДРП писал в своей листовке: «Тот, кто растоптал народные права, – вот кто изменник; тот, кто дал народу камень вместо хлеба, – вот кто изменник; тот, кто предал трудящийся люд богачам и чиновникам, – вот кто Иуда Искариот, тот, кто ради власти не задумался расстрелять тысячи безоружных людей, – вот кто продажный убийца. Имя этого изменника, Иуды, убийцы – царское правительство, Николай II».

Провалом закончилась попытка правительства организовать работу комиссии из представителей промышленников и рабочих для урегулирования их взаимоотношений. Председателем комиссии был назначен сенатор Н. В. Шидловский. Представители рабочих согласны были участвовать в работе комиссии только при условии удовлетворения их требований: освобождения арестованных, свободы слова, неприкосновенности жилищ, личной неприкосновенности рабочих и т. д. Эти условия, выработанные на совещании Петербургского комитета РСДРП с представителями 45 крупнейших предприятий, не были приняты. 18 февраля Николай II подписал манифест с призывом к «искоренению крамолы» во имя «укрепления истинного самодержавия» и одновременно рескрипт на имя министра внутренних дел Булыгина о подготовке к созыву в будущем законосовещательной Думы.

 

6. Революция разгорается. Большевики и меньшевики в 1905 г.

Народная революция набирала обороты. Уже в январе в разных концах России вспыхнули грандиозные стачки, в которых приняли участие 440 тыс. человек. Наибольшей силы и размаха стачечное движение достигло в Петербурге, Москве, Латвии, Польше, на Украине. Борьба рабочих не оставалась безрезультатной. В ряде случаев фабриканты были вынуждены пойти на уступки. Так, на Путиловском заводе была повышена заработная плата, улучшено медицинское обслуживание, отменена плата за обучение детей в школе. Рабочие Латвии добились повышения заработной платы в среднем на 10 % и сокращения рабочего дня. На Украине в железнодорожных депо и мастерских рабочий день был сокращен до 9 часов и т. п. Всего из 604 стачек, имевших место в России в течение января-февраля 1905 г., в пользу рабочих окончилось 158, а компромиссом – 267.

Протестовали не только рабочие. 8 февраля на многолюдной сходке в Петербургском университете студенты разорвали царский портрет. 4 февраля эсер Иван Каляев убил в Кремле дядю царя, великого князя Сергея Александровича – сторонника крутых мер в отношении рабочих, студентов и московской интеллигенции.

Стачки, митинги и демонстрации в Петербурге и других крупных городах послужили сигналом к новой волне крестьянских антипомещичьих выступлений. За три первых месяца после 9 января крестьянское движение охватило почти 20 % уездов Европейской России. При этом циркулировали слухи о том, что царь хочет отдать землю крестьянам и «не запрещает громить господ».

О событиях 9 января Ленин узнал на следующее утро. «Мы, – вспоминала Н. К. Крупская, – пошли туда, куда инстинктивно потянулись все большевики, до которых долетела весть о питерских событиях, – в эмигрантскую столовку Лепешинских. Хотелось быть вместе. Собравшиеся почти не говорили между собой, слишком все были взволнованы. Запели «Вы жертвою пали…», лица были сосредоточенны. Всех охватило сознание, что революция уже началась, что порваны путы веры в царя…» Ленин писал о событиях 9 января в газете «Вперед»: «Рабочий класс получил великий урок гражданской войны; революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни».

С самого начала революции задача, которую ставили перед собой социалистические партии, – руководить борющимися с царизмом массами – из области теории перешла в практику. Однако очевидно было то, что руководство РСДРП, раздираемое фракционными конфликтами и склоками, к революции оказалось неподготовленным. Ленин и его сторонники считали, что радикальным средством преодоления раскола является созыв нового партийного съезда.

Решающее значение в борьбе за созыв съезда имело событие, которое произошло 9 февраля 1905 г. В этот день на квартире писателя Л. Н. Андреева, друга А. М. Горького, почти в полном составе был арестован ЦК РСДРП и один из его агентов М. А. Сильвин. Оставшиеся на свободе члены ЦК Красин и Любимов дали согласие на проведение III съезда. 12 (25) марта между Бюро комитета большинства и ЦК было заключено соглашение и создан Организационный комитет. Соглашение подписали: от Бюро – С. И. Гусев, от ЦК – Л. Б. Красин.

Между тем в первые месяцы революции на роль «объединителя» всех российских революционных течений неожиданно выдвинул сам себя священник Гапон. Приехав в начале февраля 1905 г. в Женеву, он вошел в контакт с Лениным и Плехановым. Находясь под впечатлением январских событий в Петербурге, партийные лидеры стали предлагать популярному священнику свое сотрудничество. Оказавшись сразу в центре всеобщего внимания, в том числе европейской прессы (английская «Times» платила ему бешеные деньги за каждую строчку), купаясь в лучах славы вождя рабочих и ведя при этом разгульный образ жизни, Гапон возомнил себя вождем всей русской революции. Он пробовал примкнуть к разным партиям: сначала вступил в РСДРП, затем весной ушел к эсерам, но и у них не задержался. Уже очень скоро Плеханов и Мартов, эсеры Гоц и Натансон разочаровались в Гапоне и отвернулись от него. Гапон же, за глаза называя лидеров социалистических партий «узколобыми болтунами» и ни разу не дочитав до конца ни одной партийной программы, стал развивать план объединения всех революционных партий. С этой целью он опубликовал «Открытое письмо к социалистическим партиям России» с призывом объединить все наличные силы для подготовки вооруженного восстания и предложил созвать конференцию всех социалистических партий и организаций России. Однако подлинными инициаторами созыва новой межпартийной конференции следует назвать уже упомянутых выше К. Циллиакуса и японского полковника М. Акаси. Последний через третьих лиц передал Гапону 50 тыс. рублей на проведение конференции. Впрочем, вряд ли обо всем этом догадывался сам Гапон. Из 18 действовавших в то время на территории России социал-демократических и неонароднических партий и организаций на призыв Гапона откликнулись 11, в том числе большевики (меньшевики отказались). Конференция проходила в Женеве со 2 по 8 апреля 1905 г. Убедившись, однако, в преобладании эсеров, Ленин покинул ее вместе с представителями Бунда, Латышской СДРП и Армянской СДР организации.

Отдельные контакты большевиков с Гапоном продолжались и позже. В частности, одно время Ленин был воодушевлен идеей этого священника перебросить в Петербург контрабандой значительное количество оружия. В сентябре 1905 г. Гапон вместе с эсерами организовал перевозку в Россию на английском пароходе «Джон Графтон» 15,5 тыс. единиц огнестрельного оружия, патронов, взрывчатки, закупленных, как позже выяснилось, опять-таки на японские деньги в Европе. При не выясненных до конца обстоятельствах судно село на мель, и революционерам удалось получить лишь часть оружия. Осенью 1905 г. в «дни свобод» Гапон внезапно появился в Петербурге. Восстановить прежние отделы «Собрания» ему не удалось, и тогда Гапон вступил в контакт с Витте. О том, что Гапон получил от правительства деньги на возобновление деятельности своей «мирной» рабочей организации, стало известно эсерам. Они-то и задушили Гапона как предателя и провокатора 10 апреля 1906 г. на пустующей даче в Озерках под Петербургом. Убийство организовал инженер Петр Рутенберг, бывший в прошлом правой рукой Гапона.

Как уже отмечалось, весной 1905 г. главные усилия большевиков были направлены на созыв III съезда РСДРП, который должен был коллективно выработать программу действий партии в начавшейся революции. Большую роль в подготовке съезда сыграл крупный партийный публицист А. А. Богданов (Малиновский), который, по словам Луначарского, «объездил всю Россию и обеспечил за съездом значительный приток крупных работников с мест.». Организационный комитет пригласил все социал-демократические организации, без различия их фракционной принадлежности. Однако меньшевики не прислали своих делегатов. Плеханов, в частности, на приглашение ответил словами одного из литературных персонажей Тургенева: «Иди сюда, черт ле-ш-и-и-ий… тебя тятька высечь хочи-и-и-т… – Вы тоже хотите меня высечь на съезде, – сказал он, – потребовать от меня отчета о моей работе по выполнению решений II съезда». Меньшевики, объявив этот съезд незаконным, созвали в апреле 1905 г. в Женеве свое собрание, назвав его конференцией.

III съезд РСДРП проходил в Лондоне с 12 (25) по 27 апреля (10 мая) 1905 г. На нем присутствовали 24 делегата с решающим и 14 – с совещательным голосом. Делегаты с решающим голосом представляли 21 комитет, преимущественно наиболее крупных промышленных центров. По существу это был первый большевистский съезд. Он прошел по сценарию Ленина, что не исключало оживленных споров и критики. В частности, старейшина съезда 40-летний М. Цхакая с Кавказа открыто выступил против появления в словаре русских марксистов нового термина – «ленинизм». Л. Б. Красин упрекал социал-демократическую эмиграцию – всех этих теоретиков, публицистов, полемистов – за их незнание проблем, стоявших перед революционным движением внутри страны, особенно финансовых. Ругал он их и за бесконечные дрязги. Приговор Красина был категоричным: пока в РСДРП верховодят эмигранты-литераторы, деятельность партии не может быть успешной.

В своем докладе на съезде Красин поднял один из самых болезненных вопросов, волновавший многих: где основное поле деятельности партии – в России или же, пока монархия не свергнута, за границей? Будучи практиком, он считал, что главная задача эмиграции – помогать российскому подполью. Этот вопрос был тесно связан и с другой проблемой: в комитетах было слишком мало рабочих. В условиях начавшейся революции эта проблема приобрела особое звучание. Пролетариев не хватало и в руководящем ядре партии. Достаточно сказать, что на III съезде РСДРП не было ни одного делегата-рабочего.

Когда делегат Румянцев сообщил, что «в Петербургском комитете только один рабочий, несмотря на то, что работа» в столице ведется пятнадцать лет, Ленин крикнул: «Безобразие!» Понимая, что социальной базой РСДРП, источником ее силы является прежде всего пролетариат, Ленин настаивал на широком привлечении рабочих в партийные комитеты. В этом вопросе его поддержали многие видные большевики. Однако так называемые комитетчики, то есть профессиональные партийные работники, входившие в состав комитетов РСДРП, выступали против. Когда делегат Постоловский сообщил, что «на практике к интеллигентам предъявляются очень низкие требования, а к рабочим непомерно высокие», Ленин воскликнул: «Совершенно верно!» Его восклицание было покрыто хором «комитетчиков»: «Неверно!»

«Комитетчики» целиком и полностью преобладали среди участников III съезда. Характеризуя этих людей, которые выполняли в годы революции огромную работу, Н. К. Крупская отмечала и присущие многим из них недостатки: излишнюю самоуверенность, подозрительное отношение к партийной демократии, которая оборачивалась, по их мнению, лишь провалами и арестами, некоторое предубеждение против заграничных партийных работников («с жиру бесятся и склоки устраивают», «посадить бы их в русские условия»). Была у «комитетчиков» и еще одна отрицательная черта: они не хотели новшеств и не умели приспосабливаться к быстро меняющимся условиям партийной работы. На этой почве часто возникали разногласия между заграничными и российскими партийными работниками. Как вспоминала та же Н. К. Крупская, во главе оппозиции «загранице» стоял А. А. Богданов (Малиновский). Хотя он-то как раз поддержал Ленина в вопросе о привлечении рабочих в партийные комитеты. Несмотря на это, съезд признал вынесение особой резолюции по этому вопросу «нецелесообразным». Забегая вперед, отметим: осуществить эти планы на практике ни в 1905 г., ни позже в полной мере не удалось. Тон в российской социал-демократии по-прежнему задавали партийные функционеры.

Вместе с тем на съезде за Лениным окончательно закрепился статус политического руководителя большевиков. Он был избран председателем съезда, выступал по основным вопросам повестки дня, а в протоколах съезда записано около 140 выступлений и предложений Ленина. А. Н. Потресов, соратник Ленина по «Союзу борьбы» и «Искре», а затем один из самых яростных его критиков, писал: «...Ни Плеханов, ни Мартов, ни кто-либо другой не обладали секретом излучавшегося Лениным прямо гипнотического воздействия на людей, я бы сказал – господства над ними. Ленин представлял собою редкостное, особенно для России, явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливающего фанатичную веру в движение, в дело, с не меньшей верой в себя. Ленин без излишних слов неизменно чувствовал, что партия – это он, что он концентрированная в одном человеке воля движения. И соответственно этому действовал». Другими главными фигурами большевиков были Л. Б. Красин и А. А. Богданов.

Съезд охарактеризовал начавшуюся революцию как революцию буржуазно-демократическую. Но, по мнению большевиков, в отличие от стран Запада, где обще-демократические задачи в XIX в. решались под руководством буржуазии, в российской революции главной движущей силой и гегемоном являлся рабочий класс, а его верным союзником – крестьянство. (Термин «гегемония» появился в работах Ленина на рубеже 1901-1902 гг.) Большевики считали, что российская буржуазия не способна руководить освободительным движением в России в силу своей слабой организованности и политической пассивности.

Одним из центральных вопросов, обсуждавшихся на съезде, был вопрос о Временном революционном правительстве, которое должно было возникнуть в результате свержения царизма и явиться революционно-демократической диктатурой пролетариата и крестьянства. В таком правительстве предполагалось участие как социал-демократов, так и представителей народнических партий и других революционных организаций. Задачу этого правительства большевики видели в осуществлении программы-минимум, в создании благоприятных условий для перерастания демократической революции в социалистическую.

Первые месяцы 1905 г. показали Ленину, что в крестьянстве дремали огромные революционные силы, а крестьянский вопрос – главный вопрос русской революции. Обсудив доклад Ленина «Об отношении к крестьянскому движению», съезд тут же включил в аграрную программу требование конфискации помещичьих, казенных, церковных, монастырских и удельных земель. Большевики призывали крестьян немедленно создавать революционные крестьянские комитеты, которые отбирали бы у помещиков земли и проводили революционно-демократические преобразования.

Важное место в работе съезда заняли тактические вопросы и прежде всего вопрос о вооруженном восстании и его практической подготовке. Речь шла о необходимости пропаганды идеи восстания в массах, создания военных организаций, боевых групп при партийных комитетах. В дополнительной резолюции, не оглашавшейся в целях конспирации на съезде, а розданной его делегатам для ознакомления, указывалось, что подготовка восстания, помимо всего прочего, будет состоять в проведении пробных вооруженных выступлений (нападения на тюрьмы, правительственные учреждения, защита народных собраний от нападений со стороны войск и полиции и т. д.). Вместе с тем резолюция предостерегала от непродуманных и неподготовленных вооруженных акций, требовала от партийных работников не допускать бесполезной растраты революционных сил.

В борьбе с самодержавием большевики были готовы блокироваться со всеми инакомыслящими революционерами, в первую очередь с эсерами, на основе разумных компромиссов, действуя по сформулированному Г. В. Плехановым принципу: «Врозь идти, вместе бить». Основой подобных соглашений, по мнению большевиков, могло стать признание участниками «левого блока» (сам этот термин появился у Ленина в январе 1907 г.) лозунгов демократической республики и вооруженного восстания. Что касается взаимоотношений пролетариата с либералами, то большевики одобряли их политическое пробуждение, но требовали от настоящих марксистов разоблачения буржуазной сущности либералов и «беспощадного» осуждения всякого их «нетвердого шага».

Съезд единодушно отменил первый параграф Устава и утвердил его в ленинской формулировке. Изменилась и система властных органов: вместо Совета партии, стоявшего над независимыми и равноправными ЦО и ЦК, создавался единый и авторитетный орган – ЦК. Вскоре после съезда образовались две части Центрального комитета – российская и заграничная. Соответственно было создано два бюро ЦК РСДРП. Русское бюро ЦК находилось в Петербурге. Таким образом, пирамида партийных структур и власти строилась в полном соответствии с организационным планом, изложенным в работе «Что делать?» и развитым в книге «Шаг вперед, два шага назад». В Центральный комитет партии, избранный съездом, вошли В. И. Ленин, А. А. Богданов, Л. Б. Красин, Д. С. Постоловский и А. И. Рыков. Таким образом, в состав ЦК вошел только один представитель эмиграции, все остальные являлись революционерами из российского подполья. ЦК поручалось создать центральный орган – газету «Пролетарий». Редактором ее стал В. И. Ленин.

Ленин надеялся на закрепление и организационное оформление разногласий между большевиками и меньшевиками, но встретил большое сопротивление делегатов. Большинство их поддержало Л. Б. Красина по вопросу о единстве партии, отвергнув попытки Ленина добиться осуждения Плеханова, и не приняло резолюцию, требовавшую, чтобы меньшевики (под угрозой исключения) подчинились партийной дисциплине. Кроме того, съезд принял секретную резолюцию, поручавшую ЦК разработать условия, на которых можно было бы воссоединиться с отколовшейся частью РСДРП, и представить их на одобрение следующего съезда.

Ленин дал теоретическое обоснование решений III съезда РСДРП в книге «Две тактики социал-демократии в демократической революции», вышедшей в свет в июле 1905 г. в Женеве и получившей широкое распространение в России.

Противоположные решения приняла меньшевистская конференция в Женеве, в работе которой участвовали делегаты 8 местных комитетов и союзов РСДРП. Лидеры меньшевиков Г. В. Плеханов (хотя по ряду вопросов он занимал особую позицию), П. Б. Аксельрод, Ю. О. Мартов, А. С. Мартынов, Ф. И. Дан так же, как и большевики, считали начавшуюся революцию буржуазно-демократической, но в оценке целого ряда моментов значительно расходились с большевиками. Например, они заявили, что революция должна проходить под руководством буржуазии, дело же рабочих – только поддерживать ее и стремиться, чтобы она не отшатнулась от революции. Наиболее решительно меньшевики выступили против организации вооруженного восстания, считая, что подготовить его невозможно, так как восстание – это процесс стихийный. Акцент делался на агитации, пропаганде и организации масс с целью «развязать» стихию народного возмущения, получить явочным порядком политические свободы. В случае же победы революции социал-демократия не может ставить своей целью захват власти, а должна оставаться партией крайней оппозиции. Меньшевики считали вполне реальным взаимодействие пролетариата с либералами в их совместной борьбе с самодержавием. Наиболее оптимальным исходом революции они полагали установление демократической республики. Расценивая большевистскую идею революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства как утопическую, меньшевики заявляли, что в России на данном этапе нет объективных предпосылок для завоевания пролетариатом политической власти.

Таким образом, весной 1905 г. большевизм и меньшевизм уже значительно обособились друг от друга и идейно, и организационно, оформившись как самостоятельные фракции РСДРП. По ориентировочным данным, численность РСДРП к лету 1905 г. составляла 26,5 тыс. человек (14 тыс. большевиков и 12,5 тыс. меньшевиков).

Между тем революция в России развивалась по восходящей линии, и ход ее событий мало зависел от принимаемых большевиками и меньшевиками резолюций. Лето и осень 1905 г. ознаменовались настоящим взрывом массовых крестьянских восстаний, сопровождавшихся поджогами и разгромами помещичьих усадеб.

Весной 1905 г. в связи с празднованием 1 Мая почти в 150 промышленных центрах страны прокатилась мощная волна стачечного движения. Всего в мае-сентябре 1905 г. фабричная инспекция зарегистрировала более 670 тыс. стачечников, причем многие из них выступали с политическими лозунгами. В Лодзи (Польша) 23 июня стачка перешла в баррикадные бои. В большевистской газете «Пролетарий» эта борьба описывалась следующим образом: «В солдат стреляли из окон и с крыш, обсыпали их камнями, обливали кипятком и горячей смолой. В нескольких местах были брошены бомбы. Боевое настроение охватило все рабочее население. Наряду со взрослыми дрались на баррикадах дети; молодые девушки произносили агитационные речи под градом пуль». Сражения на улицах Лодзи продолжались до 25 июня. Было убито и ранено до двух тысяч человек.

Громадную роль в развитии революционной борьбы рабочих летом 1905 г. сыграла всеобщая Иваново-Вознесенская стачка. Она продолжалась 72 дня. Стачка была организована и проходила под руководством местного комитета РСДРП. В его состав входили видные деятели партии М. В. Фрунзе, Ф. А. Афанасьев, Н. И. Подвойский, рабочие-большевики Ф. Н. Самойлов, Е. А. Дунаев, И. Н. Уткин, С. И. Балашов и др. В ходе стачки рабочие избрали более 150 представителей от всех предприятий города в Совет уполномоченных. Около половины делегатов были большевиками. Наподобие крестьянского схода, Совет заседал прямо под открытым небом за городом. Рабочие добились от фабрикантов ряда уступок: повышения заработной платы (до 20 %), улучшения санитарных условий (устройства прачечных и бань), уплаты квартирных денег и т. п. Совет действовал как самочинный орган власти в городе, внутри него были сформированы различные комиссии, а также вооруженная рабочая дружина для поддержания порядка в городе. Когда стачка закончилась, Совет объявил о самороспуске.

1905 г. был отмечен мятежами в армии и на флоте. Только летом и осенью этого года произошло более сорока выступлений солдат и матросов, распропагандированных социал-демократами и эсерами. Наиболее ярким событием стало восстание на броненосце Черноморского флота «Князь Потемкин-Таврический» с командой около 800 человек. Впервые за всю историю российского флота крупный корабль оказался в руках мятежников, призывавших к свержению самодержавия. Николай II, получив известие об этом, записал в дневнике: «Просто не верится!» Прибытие «Потемкина» в Одессу совпало с кульминационным моментом борьбы рабочих 100 предприятий города. Вмешательство мятежного корабля могло обеспечить победу рабочих. Зная, что Одесский комитет РСДРП очень слаб, В. И. Ленин послал туда из Женевы большевика М. И. Васильева-Южина с четкими директивами: «Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро, – говорил он. – Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян. Необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот. Я уверен, что большинство судов примкнет к «Потемкину». Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно присылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию». Но Васильев-Южин опоздал, он не застал броненосец в Одессе.

Революционное движение в вооруженных силах воспринималось властью особенно болезненно, поскольку оно грозило ослаблением главной опоры российского правительства. Однако в целом вооруженные силы остались верны императорской власти, что и спасло ее от краха.

В 1905 г. значительно выросла политическая активность интеллигенции и служащих. К маю эти группы населения создали около 15 профессиональных союзов (адвокатов, врачей, учителей и т. д.), которые объединились в так называемый «Союз союзов» во главе с П. Н. Милюковым. К этой организации примкнул и Всероссийский крестьянский союз.

При Дворе шла борьба сторонников ограниченных преобразований и их противников. 6 августа появился манифест Николая II, который объявлял об учреждении Государственной думы на основе проекта министра внутренних дел Булыгина (так называемая «булыгинская Дума»). Предполагалось, что Дума будет совещательной, без права обсуждения бюджета и основных законов империи. Рабочие не имели избирательных прав. Это вызвало возмущение всей оппозиции.

Начавшаяся в сентябре экономическая забастовка типографских рабочих Москвы переросла во Всероссийскую политическую стачку. 7 октября по призыву Всероссийского железнодорожного союза (ВЖС) забастовали рабочие и служащие железных дорог. К ним примкнули адвокаты, почтово-телеграфные служащие, журналисты, врачи, учителя, актеры и т. д. Забастовал даже Государственный банк. В общей сложности по всей стране бастовало до 2 млн человек. Петербург жил без общественного транспорта, частично без освещения и телефонов. В столице даже дворники и городовые заявили о своих нуждах. Многие предприниматели готовы были оплатить рабочим забастовочные дни. В решающие дни стачки московские капиталисты предъявили, по сути, царскому правительству ультиматум: или объявление о введении конституции, или полное прекращение хозяйственной деятельности. В сентябре-декабре в более чем 50 городах и рабочих поселках страны, в том числе в Петербурге и Москве, возникли Советы рабочих депутатов, а в ряде мест – солдатских и крестьянских депутатов. Массы требовали конституции и парламента.

Всероссийская политическая стачка поколебала сами устои царского режима и стала высшим подъемом революции. Примечательно в этих событиях то, что ни одна из партий реально не руководила революционным движением масс. 14 октября петербургский градоначальник Д. Ф. Трепов разослал на места известную телеграмму с приказом вооруженной силой подавлять любое антиправительственное выступление: «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть». Однако справиться с забастовкой такими методами было уже невозможно.

17 октября 1905 г., в критический для самодержавия момент, Николай II подписал Манифест, подготовленный С. Ю. Витте. Он содержал четыре основных пункта: дарование гражданских свобод и избирательных прав рабочим, предоставление Государственной думе законодательных полномочий, создание объединенного правительства (до этого в России отсутствовало правительство как орган, коллективно вырабатывающий единую политику и проводящий ее в жизнь). Манифест стал высшим успехом революции. Это был, конечно, ограниченный, но все же первый в истории России акт о гражданских свободах. Через несколько дней была объявлена политическая амнистия. В стране впервые легально функционировала многопартийная система, формировались профсоюзы.

Многие либералы восприняли манифест как начало конституционной эры. Революционные силы, однако, продолжали давить на самодержавие. Уже 18 октября на улицах города, на Невском проспекте начались революционные демонстрации, против которых выступали, организуя свои шествия, монархисты и черносотенцы. В результате столкновений полиции, казаков с народом 18 человек были убиты или тяжело ранены. При разгоне митинга перед Технологическим институтом был ранен шашкой приват-доцент историк Е. В. Тарле. Открытка, изображавшая его лежащим в постели с перевязанной головой, обошла чуть ли не весь мир. В Москве одни демонстранты шли с портретами царя, другие с красными флагами, между ними происходили стычки. Красные флаги установили даже на подъезде дома генерал-губернатора. А в нескольких шагах от его дома в вестибюле консерватории шел сбор средств под плакатом «На вооруженное восстание».

Революция вызвала к жизни массовое «охранительное» движение в защиту монархии. Черносотенцы, среди которых преобладали социальные городские низы, было немало и рабочих, восприняли Манифест 17 октября как начало конца исконной России. В конце 1905 – начале 1906 г. в разных городах и местечках Европейской России (прежде всего в «черте еврейской оседлости») произошли кровавые «черносотенные» погромы. За один только октябрь было зафиксировано около 690 погромов, имевших место в 102 населенных пунктах. Защитники царя мстили всем за «долой самодержавие». Так, в Томске, Твери и Феодосии черносотенцы сожгли помещения вместе с находившимися в них на собраниях рабочими. В Томске 20 октября эта изуверская расправа происходила с благословения архиерея и в присутствии губернатора. Людей, пытавшихся спастись из горящего здания, пристреливали солдаты. Погибло около 200 человек. Погромы показали, что сторонники неограниченного самодержавия имеют поддержку в достаточно широких слоях населения. Сам император с симпатией относился к такому «патриотическому» движению.

Похороны Н. Э. Баумана

18 октября в Москве черносотенец мастеровой Михалин убил железным ломом большевика Н. Э. Баумана, виднейшего деятеля РСДРП, только что вышедшего из тюрьмы. Московский комитет партии превратил похороны Баумана в грандиозную манифестацию. 20 октября в ней участвовало не менее 300 тыс. человек. Колонна рабочих с бесчисленными красными и траурными флагами растянулась по улицам Москвы. Вооруженные дружинники охраняли демонстрантов от нападения «черной сотни» и полиции. Массы народа облепили балконы, окна и крыши домов. На гроб то и дело сыпались красные цветы. Агитируя за участие в похоронах Баумана, московские большевики призывали массы готовиться к вооруженному восстанию.

Как уже отмечалось выше, осенью 1905 г. в разгар революции по инициативе самих рабочих во многих городах появились Советы рабочих депутатов. Вопрос о том, чье влияние в Советах было преобладающим, остается до конца не выясненным. Среди председателей наиболее крупных Советов были большевики П. Г. Кин (Екатеринбург), Ф. А. Алексеев (Киев), С. В. Малышев (Кострома), Н. Е. Вилонов (Самара), И. С. Якутов (Уфа). Меньшевики возглавляли Советы в Баку (Лев Шендриков), Екатеринославе (И. Б. Бассовский), Николаеве (В. П. Краснуха), Ростове-на-Дону (Н. Н. Розанов), Одессе (студент В. Шавдия). Советы проводили тактику «левого блока», которая, в свою очередь, складывалась с учетом интересов беспартийной массы трудящихся, прежде всего рабочих.

Самый крупный Совет рабочих депутатов образовался в Петербурге 13 октября 1905 г., в разгар Всероссийской политической стачки, в здании Технологического института, где собрались представители нескольких бастующих заводов столицы. Большинство в Совете принадлежало меньшевикам (большевики имели менее 10 % голосов), в то время как возникший несколько позже Московский совет имел большевистское руководство. Председателем был избран 28-летний помощник присяжного поверенного Г. С. Носарь (в Совете он выступал под фамилией рабочего Хрусталева). Большое влияние в Совете имел нефракционный социал-демократ Л. Д. Троцкий (выступал в Совете под фамилией Яновского, по названию деревни, в которой родился): он готовил обычно проекты основных резолюций, редактировал печатный орган «Известия Совета рабочих депутатов» (1-й номер вышел в свет 17 октября). Деятельность Петербургского совета, который известный книгоиздатель А. С. Суворин даже называл «вторым правительством» России, имела большой общественный резонанс. Например, по почину депутатов рабочие явочным порядком начали вводить на своих предприятиях восьмичасовой рабочий день. Совет организовал ряд забастовок, помогал безработным.

Большевистское руководство по-разному относилось к Советам, как к продукту творчества самих масс. Некоторые, включая члена ЦК РСДРП А. А. Богданова и ряд членов столичного комитета партии, попытались навязать Петербургскому Совету принятие программы РСДРП, угрожая в противном случае выйти из состава этой организации. Отдельные большевики выражали сомнения в необходимости поддерживать столь пеструю по составу организацию, как Совет. Другие рассматривали его как чуть ли не конкурента партии в борьбе за влияние на широкие рабочие массы. В письме ЦК к партийным работникам от 27 октября 1905 г. даже рекомендовалось, в случае отказа соответствующих Советов принять программу РСДРП, «разоблачать перед пролетарскими массами их антипролетарский характер».

Воспользовавшись объявленной политической свободой, 8 (21) ноября 1905 г. Ленин возвратился из эмиграции в Петербург. В первый же день он встретился с членом ЦК Л. Б. Красиным, а затем посетил Преображенское кладбище, где были захоронены жертвы «Кровавого воскресенья». Вечером он выступил на расширенном заседании Петербургского комитета большевиков с речью, в которой изложил свое видение вопроса в отношении Советов. По его мнению, партия должна руководить Советами, направлять их деятельность, но не подменять их собою и не растворяться в них.

Ленин, вспоминала М. М. Эссен, «здорово выругал нас за то, что во главе Совета рабочих депутатов стали меньшевики. Наша борьба за Советы с приездом Ленина развернулась с большой активностью».

27 октября 1905 г. вышел первый номер легальной газеты «Новая жизнь», которая вскоре стала центральным органом большевиков. Финансовую поддержку в издании газеты большевикам оказали А. М. Горький, Н. Г. Гарин-Михайловский, выдающаяся актриса В. Ф. Комиссаржевская. Редактором газеты был поэт Митин, но можно предположить, что после возвращения в Россию им фактически стал Ленин, а издателем – жена Горького, актриса Московского Художественного театра М. Ф. Андреева. Всю практическую издательскую работу вел М. М. Литвинов. Газета пользовалась популярностью – тираж ее достигал 80 тыс. экземпляров. 10 ноября в газете «Новая жизнь» вышла первая статья Ленина, начинающаяся словами: «Условия деятельности нашей партии коренным образом изменяются». После издания царского Манифеста 17 октября РСДРП фактически перешла на полулегальное положение и Ленин выдвинул задачу перестройки партийной работы на основе широкого использования легальных возможностей, предлагал активнее вовлекать в ряды партии новых членов, прежде всего из числа рабочих, вводить выборность партийных органов, сохраняя нелегальный аппарат партии, создавать легальные и полулегальные организации и т. д.

Сравнительная легкость одержанной народом победы и общая атмосфера непривычной для России свободы создавали у революционеров и радикально настроенной части общества иллюзию того, что достаточно еще немного «додавить» – и самодержавие рухнет. Между тем после издания Манифеста 17 октября количество забастовщиков в ноябре сократилось на 200 тыс. человек, а участников политических стачек – более чем вдвое. Стихийные восстания матросов и солдат в Кронштадте (26-27 октября), «севастопольский пожар» (так назвали восстание севастопольских матросов под руководством лейтенанта П. П. Шмидта 11-15 ноября) были разгромлены. За три последних месяца 1905 г. произошло более 1,5 тысячи крестьянских выступлений. Но они не доросли до всероссийского восстания. Тем не менее революцию невозможно было остановить одним махом. Осенью 1905 г. перед РСДРП наряду с агитационно-пропагандистской работой на первый план выдвинулась военно-техническая подготовка восстания.

 

7. Боевая техническая группа и вопрос: надо ли было браться за оружие?

Важную роль в подготовке восстания играла Боевая техническая группа (БТГ), созданная еще в конце января 1905 г. Петербургским городским комитетом РСДРП. Первое время во главе БТГ стоял С. И. Гусев. Ответственным же за доставку оружия и взрывчатки был Н. Е. Буренин, впоследствии ставший пианистом. БТГ формировала боевые рабочие дружины, обучала их уличному бою, в том числе технике возведения баррикад. Оружие приобреталось в основном в Бельгии и Германии и перевозилось через русско-финляндскую границу. Главным перевалочным пунктом в системе транспортировки нелегальных грузов было семейное поместье Бурениных, расположенное прямо на границе.

После принятия III съездом РСДРП резолюции о вооруженном восстании БТГ переподчинили ЦК, присвоив официальное наименование Техническая группа (ТГ) и назначив ее руководителем Л. Б. Красина. Он же продолжал ведать финансами партии (недаром Ленин в шутку называл его «финансовым самодержцем» большевиков). В июле 1905 г. БТГ была реорганизована и разделена на две подгруппы: «химическую», занятую производством взрывчатки, и «техническую», которой поручались доставка, транспортировка и хранение оружия, а также обучение дружин для вооруженного восстания.

БТГ сама изготавливала бомбы, ручные гранаты, «адские машины». В Киеве, например, боевики во главе с Сергеем Сулимовым организовали такую мастерскую, а затем помогли петербургским товарищам открыть на Малой Охте мастерскую «по производству фотографических аппаратов», в которой на самом деле изготовляли динамит, пироксилин, гремучую смесь.

Для проведения научных исследований по взрывчатым веществам использовались даже правительственные лаборатории. Все необходимое доставали как в России, так и за границей. Например, как вспоминали сами боевики, «за бикфордовыми шнурами, запалами с гремучей ртутью» им приходилось ездить в Софию и Париж, за динамитом – в Финляндию. Там же, под Гельсингфорсом, при помощи местных активистов «химики» проводили опыты с бомбами. «Техники» шли на всевозможные хитрости, чтобы доставить оружие по назначению.

Как вспоминала Н. К. Крупская, однажды, в разгар Декабрьского вооруженного восстания, в Москву надо было «доставить бикфордов шнур, которого не было у тамошних боевиков. И вот шьется шикарнейшее платье одной красавице-партийке, обматывает она себя бикфордовым шнуром и вместе с маленькой дочкой едет в Москву в первом классе. Офицеры почтительно расступаются перед красивой шикарной дамой, – бикфордов шнур доставляется по назначению».

Л. Б. Красин

Насколько опасными были такие «путешествия», можно судить по воспоминаниям Н. Е. Буренина: «Наши товарищи возили запалы на себе в особых самодельных лифчиках-патронташах, куда входили три ряда запалов по 50 штук. Еще труднее было с бикфордовым шнуром. Резать его было нельзя, так как могла возникнуть необходимость в длинном куске шнура. Поэтому наши транспортеры наматывали бикфордов шнур на ноги. Нечего и говорить, что все это было сопряжено с большой опасностью. Человек превращался в хорошо снаряженную бомбу. Ехать было очень трудно, всю дорогу от Парижа до Гельсингфорса надо было бодрствовать, сидеть в вагоне, не прикасаясь к спинке скамьи, во избежание толчков, которые могли привести к взрыву».

Красин создал по всей империи обширную сеть организаций БТГ: в Москве, Киеве, на Урале, в Закавказье и Прибалтике. Внутри БТГ существовала строгая конспирация: все члены организации имели клички и пользовались такой системой связи, при которой арест одного из них не должен был повлечь провала всей группы. Сам Л. Б. Красин, официально занимая должность инженера бельгийской компании, пользовался сразу несколькими кличками: Никитич, Лошадь, Финансист, Зимин, Винтер и др.

Под руководством Красина БТГ успешно ввозила в страну огнестрельное оружие, а нередко и похищала его с армейских складов. Например, в начале сентября 1905 г. большевики предприняли попытку ограбить кутаисский цейхгауз и вынести оттуда 2 тыс. винтовок.

Одним из руководителей этой операции был И. В. Джугашвили (Сталин). Однажды БТГ удалось выкрасть даже пушку со двора гвардейского флотского экипажа в Петербурге, что произвело большое впечатление на рабочих. Кражу совершили три матроса, входившие в социал-демократическую организацию, которые в тот день находились в карауле и должны были охранять орудие. В дальнейшем члены БТГ надеялись использовать «бабушку» (так окрестили спрятанную пушку) для обстрела Зимнего дворца, для чего предполагалось поставить орудие в квартире дома на набережной Невы, окнами выходящей на Зимний дворец.

Ленин не скрывал, что к решительной победе революции может привести только всенародное вооруженное восстание. Перед отъездом в Россию, в разгар всеобщей стачки, он с восторгом писал: «Хорошая у нас в России революция, ей-богу!» И, отвечая на вопрос о сроке восстания, признался: «Я бы лично охотно оттянул его до весны… Но ведь нас все равно не спрашивают». В октябре 1905 г. он давал советы своим товарищам по партии: вооружаться револьверами, ножами, тряпками с керосином для поджогов, самодельными бомбами и т. п. Ленин требовал, чтобы отряды «тотчас же» приступили к «военному обучению» перед восстанием – «одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие – нападение на банк для конфискации средств для восстания», да пусть учатся «хотя бы на избиении городовых». «Скрывать от масс необходимость отчаянной, кровавой, истребительной войны как непосредственной задачи грядущих выступлений значит обессиливать и себя, и народ», – инструктировал Ленин большевиков.

К концу 1905 г. вооруженные дружины были сформированы более чем в 300 городах, рабочих поселках и на железнодорожных станциях. Количество дружинников не поддавалось учету. Меньшевистская фракция РСДРП также считала в 1905 г. вооруженное восстание практически неизбежным, но полагалась не столько на подготовку социал-демократических боевых дружин, сколько на самовооружение населения. Взгляды социалистов-революционеров на проблему восстания были очень близки к большевикам. Однако после издания Манифеста 17 октября в эсеровском партийном руководстве появились настроения в пользу отсрочки восстания, в результате чего в декабре 1905 г. эсеры далеко не везде проявляли присущую им активность.

По меткому замечанию одного из эсеровских лидеров В. М. Зензинова, ситуация к концу 1905 г. складывалась так: «Революция и правительство – как два человека, нацелившихся уже один в другого из пистолета. Весь вопрос в том, кто первый нажмет на собачку». И первым к активным действиям по наведению порядка в стране перешло правительство. 26 ноября 1905 г. власти, более месяца терпевшие Петербургский совет рабочих депутатов, арестовали его председателя Г. С. Хрусталева-Носаря. В ответ Совет принял краткую, но выразительную резолюцию, написанную его реальным лидером Л. Д. Троцким. В резолюции говорилось о продолжении подготовки к вооруженному восстанию.

2 декабря 1905 г. Петербургский совет бросил еще один вызов правительству, приняв так называемый финансовый манифест. В нем содержался призыв к населению «брать вклады из государственных сберегательных касс, из государственного банка, требуя уплаты всей суммы золотом», не платить налоги до тех пор, пока не будут выполнены все экономические и социальные требования трудящихся. Это должно было истощить золотой запас Госбанка и ускорить крушение всей системы денежного обращения в России. Одновременно населению предлагалось отказаться от внесения всех казенных платежей, а иностранные государства предупреждались, что русский народ не допустит выплаты долгов по заграничным займам царского правительства. Под манифестом стояли подписи нескольких организаций: Петербургского совета рабочих депутатов, Всероссийского крестьянского союза, ЦК (большевиков) и ОК (меньшевиков) РСДРП, ЦК партии эсеров и ЦК Польской социалистической партии. Позже к ним присоединился и Московский совет рабочих депутатов.

«Финансовый манифест» был открытым вызовом власти потому, что в октябре-ноябре 1905 г. в стране стремительно набирал темпы процесс оттока вкладов из сберегательных касс. По воспоминаниям министра финансов В. Н. Коковцова, началась настоящая осада сберкасс вкладчиками и теми, кто хотел обменять кредитные билеты на золото. В результате Госбанк вынужден был признать, что «не может удовлетворить полностью требования на золото, вызываемые агитацией крайних партий».

3 декабря за опубликование этого манифеста правительство закрыло восемь газет, в том числе большевистскую «Новую жизнь». 3 декабря Петербургский совет обсуждал вопрос о том, нужно ли отвечать на наступление реакции новой всеобщей политической стачкой, которая, это все понимали, перерастет в восстание. Сами рабочие были настроены очень решительно. Представители столичных большевиков в Совете Б. М. Кнунянц и П. А. Красиков прямо говорили, что «одной забастовкой мы не удержимся, забастовка связана с выступлением на улицу». Эсеры выступили против восстания, считая, что восстание еще не подготовлено. Председательствовавший на заседании Л. Д. Троцкий тоже полагал, что питерские рабочие должны подождать, пока начнет провинция. И как раз в момент обсуждения в помещение Вольного экономического общества, где заседал Совет, ворвалась полиция и арестовала 37 членов исполкома и 230 депутатов Совета. Полиция изъяла у рабочих 27 револьверов, несколько финских ножей и кинжалов.

В итоге революционеры и рабочие были поставлены перед выбором: признать свое бессилие перед натиском властей, отступить без боя или подняться на вооруженную борьбу. Утром следующего дня, 4 декабря, в Петербурге прошло заседание руководящих центров большевиков и меньшевиков с участием Ленина и Мартова, а также членов объединенного Петербургского комитета РСДРП (в то время в полном разгаре был процесс объединения двух социал-демократических фракций). На совещании было решено начать в ближайшие дни всеобщую стачку протеста против репрессий в отношении рабочих руководителей. 6 декабря исполком воссозданного Петербургского совета под председательством выходца из России, левого немецкого социал-демократа Парвуса (Гельфанда) единогласно принял такое же решение. По этому поводу Петербургский совет, РСДРП, эсеры и Бунд обратились с воззванием «Ко всему народу». «Лучше умереть в борьбе, чем жить в рабстве», – говорилось в воззвании. За всеобщую стачку высказались также «Союз союзов», Почтово-телеграфный союз и ряд рабочих профсоюзов.

Рабочие Москвы были настроены действовать еще более решительно. С самого начала своего существования их Совет рабочих депутатов вел подготовку к вооруженному выступлению. Арест Петербургского совета стал поводом к решительной схватке с правительством. 5 декабря на московских фабриках и заводах прошел своеобразный референдум о всеобщей забастовке. Рабочий корреспондент московской большевистской газеты «Вперед» передал настроение многих рабочих: «Чего тянуть – начинать бы уж». Вечером того же дня на собрании общегородской конференции большевиков представители всех фабрично-заводских ячеек выступили в поддержку стачки-восстания, а один из рабочих железнодорожных мастерских откровенно сказал: «Мы всю ночь ковали и куем оружие. Если вы и дадите приказ воздержаться от вооруженного выступления, мы все равно выйдем; рабочий класс готов биться…» Эсеры приняли соответствующее решение. Меньшевики, после некоторых колебаний, поддержали общую позицию. Вечером 6 декабря Московский совет узаконил всеобщую стачку с перерастанием в вооруженное восстание.

Через два дня в городе забастовало более 150 тыс. рабочих, служащих, вновь остановились поезда, не было электричества. Начались вооруженные столкновения с полицией и войсками. К 10 декабря рабочие воздвигли баррикады, и восстание стало свершившимся фактом. Разработанного и согласованного плана вооруженной борьбы у восставших не было, как не было у них и централизованного руководства: ни члены ЦК большевиков Ленин и Красин, ни такие крупные фигуры партии эсеров, как Чернов или Савинков, в дни восстания в Москве так и не появились. ЦК РСДРП восстанием в Москве не руководил (туда был направлен лишь представитель ЦК И. А. Саммер). Члены исполкома Московского совета большевики В. Л. Шанцер (Марат) и М. И. Васильев-Южин были арестованы в самом начале стачки. Среди революционеров наибольшим влиянием в рабочей среде Москвы пользовались эсеры.

Главной силой восставших были около 1700 вооруженных дружинников. Им противостоял 15-тысячный гарнизон, подавляющее большинство частей которого было ненадежно, и 2 тыс. полицейских. Наряду с оборонительными баррикадными боями рабочие дружины, вооруженные револьверами и бомбами, применяли против войск партизанскую тактику. Боевая организация при большевистском МК РСДРП выработала «Советы восставшим рабочим». В них, в частности, говорилось: «Каждый офицер, ведущий солдат на избиение рабочих, объявляется врагом народа и ставится вне закона. Его, безусловно, убивайте. Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих. Пусть уезжают в свои края. или пусть сидят безвыходно в своих казармах. Там вы их не трогайте». Всех высших чинов полиции рекомендовалось убивать. Что же касается солдат, то, так как «солдаты – дети народа и по своей воле против него не пойдут», рекомендовалось «пехоты по возможности не трогать».

Бои в Москве в 1905 г.

Бои шли по всей Москве. Войска применили артиллерию. Даже Николай II, который редко фиксировал в своем дневнике события, выходившие за пределы узкосемейных интересов Романовых, на сей раз отметил «невиданное побоище между войсками и революционерами» в Москве. На помощь гарнизону правительство перебросило в мятежную столицу Семеновский и Ладожский полки. Самые ожесточенные бои шли в районе Пресни, где среди дружинников преобладали эсеры (ими руководил эсер М. И. Соколов, известный под кличкой Медведь) и их сторонники. Царские войска брали Пресню буквально штурмом. От артиллерийского огня выгорели целые жилые кварталы, в огне погибла мебельная фабрика племянника С. Т. Морозова – студента Московского университета Н. П. Шмидта, сочувствовавшего социал-демократам; сильно пострадала Трехгорная мануфактура Прохорова. На Пресне сражались ставшие впоследствии известными большевики Литвин-Седой, Сурен Спандарян, Михаил Фрунзе, Петр Заломов и др.

18 декабря штаб боевых дружин принял решение прекратить вооруженную борьбу. Начались репрессии: рабочих, участников боев расстреливали без суда на фабричных дворах, расстреливали за красный платок в кармане, за то, что не находили креста. Был схвачен и расстрелян бывший унтер-офицер машинист эсер А. В. Ухтомский, сумевший вывести из города более 100 дружинников. Перед расстрелом Ухтомский обратился к солдатам с речью, которая, видимо, сильно подействовала на них, потому что после первого залпа он остался невредим, затем был только ранен и добит уже выстрелом в упор из револьвера.

Петербург не сумел поддержать восставшую Москву: стачка, начавшаяся 8 декабря, быстро пошла на убыль и закончилась безрезультатно. Кроме Москвы вооруженные восстания в конце 1905 г. происходили еще в ряде городов: в Харькове, Горловке на Донбассе, Ростове-на-Дону, Сормове и др. В ряде районов возникли народные «республики», власть в которых перешла в руки трудящихся (Новороссийск, Чита, Красноярск). Все они были подавлены. В январе 1906 г. прошла карательная операция по восстановлению контроля над Сибирской магистралью. Генералы Миллер-Закомельский из Москвы и Ренненкампф из Харбина с небольшими отрядами выехали по Сибирскому пути навстречу друг другу, чтобы соединиться в Чите. В ходе операции было убито около 100 и ранено 1000 человек. Большой потерей для большевиков стала гибель И. В. Бабушкина, которого Ленин назвал «гордостью партии». Его схватили при перевозке из Читы в Иркутск оружия и без суда и следствия расстреляли возле станции Мысовая.

Декабрьское вооруженное восстание рабочих в Москве стало кульминацией Первой российской революции. По данным Союза медиков, в эти дни погибло 1059 человек, включая 137 женщин и 86 детей. Московское кровопролитие разделило общественное мнение, в том числе и за рубежом. Власть считала восстание государственным преступлением. Либеральная общественность осудила разрушительную стихию революции. Кадеты считали декабрьские события в Москве «обычной авантюрой» социал-демократов, которые насильно втянули в нее рабочих. П. Б. Струве назвал действия московских революционеров «безумными». В среде революционеров мнения тоже разделились. Большевики и многие эсеры видели в тех, кто сражался на московских баррикадах, народных мстителей, героев. Ленин был убежден, что бывают такие моменты, когда даже преждевременное и не вполне подготовленное восстание со сравнительно небольшими шансами на успех полезнее для дела революции, чем бездействие и покорность власти. По его словам, «декабрь был естественным и неизбежным завершением массовых столкновений и битв, нараставших во всех концах страны в течение 12 месяцев». Известный германский социал-демократ Август Бебель считал, что баррикадные бои в Москве «принадлежат к самому возвышенному, что знает многовековая история, являются примером мужественного самопожертвования во имя великого идеала».

Одним из первых откликнулся на восстание из-за границы Г. В. Плеханов, который был убежден, что, несмотря на силу, смелость и самоотверженность пролетариата, в декабре 1905 г. «не нужно было и браться за оружие». Меньшевики называли восстание «исторической ошибкой». Мартов, анализируя причины декабрьского поражения, видел главную из них в преждевременности выступления, которая была обусловлена стихийным настроением масс.

 

8. IV (Объединительный) съезд РСДРП (1906 г.): «Брак по расчету»

События 1905 г. остро поставили вопрос об объединении двух частей РСДРП. Объединительные импульсы шли снизу, так как, начиная с октябрьских дней, большевики и меньшевики работали вместе в Советах рабочих депутатов, профсоюзах, участвуя в массовых политических стачках. К тому же многие партийцы и рабочие, недавно вступившие в РСДРП, не разбираясь в тонкостях фракционных разногласий, болезненно реагировали на раскол и требовали восстановления единства партии. Типичным в этом смысле было письмо большевика А. М. Эссена из Харькова в заграничный большевистский центр (июнь 1905 г.): «Среди здешних рабочих, – писал он, – очень характерное настроение: они решили собраться вместе с меньшевистскими рабочими, интеллигентов не приглашать и разобрать положение дел, причем грозят бойкотом комитетов, если они не помирятся, или образованием новой партии, чисто рабочей». Ленин, зная о настроениях «низов» партии, категорически заявлял: «Объединить две части – согласны. Спутать две части – никогда». Тяга к объединению особенно усилилась в октябре-ноябре 1905 г. Приехавший в конце октября 1905 г. в Петербург Мартов вновь стал подавать при встрече руку Ленину.

Объединительный съезд партии был назначен на 10 декабря 1905 г. в Петербурге с явкой в редакции газеты «Новая жизнь». Однако после ареста Петербургского совета рабочих депутатов Организационный комитет принял решение о переносе съезда из Петербурга в небольшой финский городок Таммерфорс. Из столицы делегаты тремя группами выехали на станцию Райвола. Здесь они собрались вместе и отправились в город Таммерфорс. Многие организации по разным причинам не прислали своих делегатов. Поэтому вместо съезда было решено провести общепартийную конференцию, которая по своему составу оказалась большевистской. Она проходила с 12 по 17 декабря 1905 г. Среди участников конференции оказался провокатор, который сообщил куда следует о присутствии 41 делегата. Конференция прошла с большим подъемом. «Это был самый разгар революции, – вспоминала Н. К. Крупская, – каждый товарищ был охвачен величайшим энтузиазмом, все готовы к бою. В перерывах учились стрелять…» Крупской особенно запомнились Лозовский, Барановский, Ярославский, которые сделали интересные «доклады с мест». От меньшевиков присутствовал официальный представитель Э. Л. Гуревич (Смирнов). Впервые на общепартийном форуме появился И. В. Джугашвили (выступал под фамилией Иванович). Он сразу обратил на себя внимание участников конференции, выступив с сообщением о положении дел на Кавказе. Тогда же Сталин получил возможность лично познакомиться с Лениным. Конференция высказалась за партийное объединение. Кроме того, делегаты приняли резолюцию о необходимости немедленной подготовки и организации вооруженного восстания.

В конце декабря 1905 г. были созданы на паритетных началах объединенный ЦК РСДРП из шести человек (от большевиков в его состав вошли Л. Б. Красин, И. Х. Лалаянц и И. А. Саммер) и объединенный центральный печатный орган РСДРП – газета «Партийные известия». В редакцию вошли большевики В. И. Ленин, А. В. Луначарский, В. А. Базаров и меньшевики Ф. И. Дан, Ю. О. Мартов и А. С. Мартынов. Съезду предшествовала почти двухмесячная дискуссия, проходившая на основе выработанных большевиками и меньшевиками политических платформ. По-новому происходили выборы делегатов: если раньше они избирались узким кругом партийных функционеров, то теперь этот вопрос решали все члены объединенных организаций РСДРП, посылавшие на съезд по 1 делегату от 300 партийцев.

К моменту созыва съезда разногласия между большевиками и меньшевиками вновь обострились. Поэтому его участников не мог не волновать вопрос, как будет действовать фракция, оказавшаяся в численном меньшинстве и не согласная с решениями большинства? А. В. Луначарский вспоминал: «Хотя съезд должен был быть «объединенным», но каждый понимал, что в зависимости от количества голосов на этом съезде «объединенная» партия получит ту или другую физиономию.

Ленин со своей тонкой усмешкой говорил мне тогда:

– Если в ЦК или в Центральном органе мы будем иметь большинство, мы будем требовать крепчайшей дисциплины. Мы будем настаивать на всяческом подчинении меньшевиков партийному единству.

Я спрашивал Владимира Ильича:

– Ну, а что если мы все-таки в конце концов будем в меньшинстве? Пойдем ли мы на объединение?

Ленин несколько загадочно улыбался и говорил так:

– Зависит от обстоятельств. Во всяком случае, мы не позволим из объединения сделать петлю для себя и ни в коем случае не дадим меньшевикам вести нас за собой на цепочке».

IV съезд РСДРП, вошедший в историю под названием Объединительного, работал в Стокгольме с 10 (23) апреля по 25 апреля (8 мая) 1906 г. Его заседания проходили в здании Народного дома, предоставленном делегатам шведскими социал-демократами. На съезд прибыли 112 делегатов с решающим голосом и 22 с совещательным. Они представляли 62 организации РСДРП. В это время в российских организациях состояло 13 тыс. большевиков, 18 тыс. меньшевиков, 26 тыс. польских и 14 тыс. латышских социал-демократов. В конце лета 1906 г. в РСДРП влились бундовцы (около 33 тыс. человек) и общее число членов объединенной РСДРП превысило 100 тыс. человек. На съезде преобладали меньшевики. Им принадлежали 62 голоса, большевикам – 46. Согласно протоколам, на долю рабочих приходилась четвертая часть собравшихся. Примечателен национальный состав: русских – менее половины; евреев – почти четверть; третьей по величине была большая группа грузинских делегатов. В работе съезда участвовали посланцы национальных социал-демократических организаций (по три от социал-демократии Польши и Литвы, Латышской социал-демократической рабочей партии и Бунда, по одному от Украинской и Финляндской социал-демократических рабочих партий).

На съезде выяснилось, что расхождений между фракциями больше, чем точек соприкосновения. Имея численный перевес, по многим обсуждаемым вопросам меньшевики одержали победу. Учитывая не прекращающиеся крестьянские волнения, главным событием съезда стал пересмотр аграрной программы. Большевики защищали требование конфискации всех помещичьих латифундий и национализации земли. Часть большевиков, в том числе Иванович (И. В. Джугашвили), обосновывали необходимость раздела земли и передачи крестьянам в частную собственность. Меньшевики выступили с программой муниципализации земли, т. е. передачи ее в распоряжение местных органов самоуправления, у которых крестьяне должны были арендовать землю. На съезде победила меньшевистская точка зрения.

Обсуждая тактические вопросы, большевики отказывались от каких-либо контактов с либералами. «Пролетариат борется, – буржуазия крадется к власти. Пролетариат разрушает самодержавие борьбой, – буржуазия цепляется за подачки слабеющего самодержавия» – так охарактеризовал Ленин тактическую линию рабочего класса и либеральной буржуазии. Меньшевики, напротив, соглашались на сотрудничество с либеральными партиями кадетов и октябристов, полагая, что революция еще не прошла стадии буржуазно-демократического развития.

Жаркие дебаты вызвал вопрос о вооруженном восстании. Меньшевистская резолюция, принятая съездом, отличалась крайней расплывчатостью: недаром на съезде ее назвали «резолюцией против вооруженного восстания». Меньшевики, не отказываясь от восстания, предлагали не готовиться к нему заранее, а лишь пробуждать в массах «потребность к самовооружению». Делегат Ярославский заметил по этому поводу: «Мы, большевики, говорим о вооруженном восстании, в то время как меньшевики фактически говорят о восстании невооруженном».

Единение было полным лишь при утверждении изменений в Уставе: съезд принял ленинскую формулировку первого параграфа устава и включил положение о «демократическом централизме». Одним из важных достижений IV съезда явилось слияние национальных социал-демократических партий России в составе РСДРП.

Перевес меньшевиков сказался и на формировании центральных органов. В состав ЦК партии вошли семь меньшевиков (Б. А. Бахметьев, Л. И. Гольдман, Л. Н. Радченко, В. Н. Розанов, П. Н. Колокольников, В. Н. Крохмаль, Л. М. Хинчук) и только три большевика (В. А. Десницкий, Л. Б. Красин и А. И. Рыков, позже замененный А. А. Богдановым). В состав редакции ЦО вошли только меньшевики – Ю. О. Мартов, А. С. Мартынов, П. П. Маслов, Ф. И. Дан, А. Н. Потресов.

Таким образом, на съезде произошло только формальное объединение большевиков и меньшевиков в составе одной партии. Фракционные разногласия никуда не исчезли: те и другие имели свои взгляды на важнейшие вопросы революции. Сразу же после закрытия съезда Ленин обратился к партии с обращением, в котором деликатно дал понять, что, выступая «против всякого раскола», стоя «за подчинение решениям съезда», большевики будут критиковать его решения. Поскольку официально фракции были распущены, обращение подписали делегаты, принадлежавшие «к бывшей фракции большевиков». С августа 1906 г. большевики начали издавать нелегальную газету, которую снова назвали «Пролетарий».

 

9. «Осень» революции (1906-1907)

Между тем после декабрьских вооруженных восстаний начался процесс постепенного отступления революции и укрепления государственной власти. Правительство с помощью войск, введения во многих районах чрезвычайного положения, сочетая репрессии и отдельные уступки, к весне 1906 г. сумело упрочить свои позиции. Хотя в течение последующих полутора лет революции градус революционной активности периодически повышался. Например, в начале 1906 г. местные комитеты партии (Московский, Петербургский, Костромской, Саратовский, Екатеринославский, Харьковский и др.) призвали рабочих отметить годовщину «Кровавого воскресенья» однодневной забастовкой. В Петербурге бастовали 40 тыс. рабочих. Еще более мощными были политические забастовки во время весенне-летнего подъема рабочего движения, связанного с празднованием 1 Мая. По подсчетам историков, в 1905 г. в России бастовали свыше 5 млн человек, в 1906 г. – более 1,1 млн, в 1907 г. – около 740 тыс. Но при этом, если в 1905 г. половина забастовщиков выступала с политическими требованиями, то в 1906 и в 1907 гг. – уже 60 и 70 % соответственно. Продолжали бунтовать крестьяне: весной-летом 1906 г. аграрными волнениями была охвачена половина уездов Европейской России.

Важным фактором политической жизни России на втором этапе революции стала деятельность Государственной думы. 11 декабря 1905 г., в разгар вооруженного восстания в Москве, был принят закон о выборах в Думу. Согласно ему, права голоса не имели женщины, студенты, военнослужащие, молодежь до 25 лет. Кроме того, выборы были многоступенчатыми (избиратели голосовали за выборщиков, которые затем избирали депутата), а все избиратели делились на 4 курии (землевладельцы, крестьяне, имущие горожане и рабочие). Дума избиралась на 5 лет, но царь мог распустить Думу и назначить новые выборы. Права Думы были серьезно ограничены Основными законами, обнародованными 23 апреля, за 4 дня до открытия Думы. В соответствии с ними императору принадлежала «верховная самодержавная власть». Дума имела ограниченную законодательную инициативу: не могла вносить законопроекты, отнесенные к «ведению государя» (дипломатические, военные, внутренние дела Двора), не контролировала половины бюджета. Правительство назначалось царем и отвечало за свои действия перед ним. Решения Думы должны были утверждаться Государственным советом.

По свидетельству ряда мемуаристов, на Таммерфорсской большевистской конференции Ленин сначала выступал за участие в выборах в Думу, но затем уступил общему бойкотистскому настроению делегатов. Он заявил, что в тот момент, когда в Москве идут баррикадные бои, решение об участии партии в выборах выглядело бы в глазах рабочих «беспорядочным бегством вождей, отказом от руководства». На тот момент большевики-практики не видели в Думе никакой пользы для революционного движения и выдвигали явно надуманную альтернативу – участие в Думе или подготовка восстания, в то время как жизнь требовала совместить эти два направления социал-демократической работы. Выборы в I Государственную думу, проходившие весной 1906 г. в обстановке спада революционного движения, большевики, как и эсеры, бойкотировали. Меньшевики предлагали использовать тактику полубойкота, то есть принять участие в избирательной кампании и в первых стадиях многостепенных выборов, но не избирать самих депутатов. В итоге из рабочих, имевших право голоса, в выборах участвовало не более 10 %.

Когда стали известны итоги выборов, меньшевики признали ошибочность своей выборной тактики. Теперь они призывали превратить думскую трибуну в средство революционной пропаганды, утверждая, что конфликты Думы с правительством могут вызвать массовые движения и привести к свержению самодержавия. IV съезд РСДРП принял их резолюцию. В последний момент социал-демократы смогли провести депутатов в Думу и создать там свою небольшую фракцию из 18 человек. Ленин открыто признал ошибкой бойкот I Думы только в 1920 г. в книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».

9 мая 1906 г. Ленин впервые в России открыто выступил на массовом собрании в Народном доме Паниной под фамилией Карпов. Крупская вспоминала, как он «ужасно волновался. С минуту стоял молча, страшно бледный. И вдруг зал огласился громом рукоплесканий – то партийцы узнали Ильича». Речь Ленина, посвященную тактике РСДРП по отношению к Государственной думе и критике кадетов, рабочие восприняли с воодушевлением, «все думали о предстоящей борьбе до конца. Красные рубахи разорвали на знамена и с пением революционных песен разошлись по районам».

Первая Государственная дума, состоявшая на одну треть из кадетов, заняла непримиримую позицию по отношению к власти. Настроение думцев выразил кадет В. Д. Набоков (отец известного писателя), который однажды провозгласил: «Власть исполнительная да покорится власти законодательной!» Они требовали создать ответственное перед Думой правительство, упразднить Государственный совет, ввести всеобщее избирательное право. В обстановке нараставшего в стране революционного террора (убийства чиновников, служащих, городовых и т. д.) думское большинство требовало амнистии политзаключенных, но при этом отказывалось осудить политический террор. Кадеты и трудовики в своих проектах по аграрному вопросу требовали частичной или полной передачи помещичьих земель крестьянам. В то же время и правительство не желало всерьез считаться с законодательной ролью выборного органа, не соглашалось на уступки и демонстрировало пренебрежение к Думе. 8 июля 1906 г., через 72 дня после начала работы первого парламента, Николай II распустил Думу. В Манифесте он отметил, что Дума не успокаивала общество, а разжигала смуту.

В ответ около 200 депутатов (в основном кадеты) подписали в Выборге обращение к народу, где призвали его к пассивному сопротивлению властям: не платить налоги и уклоняться от военных призывов. Но эта попытка не имела успеха. Революционные партии также попытались организовать акции протеста и даже подготовить новое восстание. В июле 1906 г. эсеры, при поддержке в основном большевиков, предприняли попытку поднять восстание солдат и матросов в Свеаборге и Кронштадте, но потерпели неудачу. Шансов на успех у революционеров уже не было. С июля 1906 г. правительство возглавил П. А. Столыпин, проводивший еще более жесткую политику успокоения страны. В ответ на эсеровский террор, покушение на самого Столыпина на его даче 12 августа, когда погибло 27 человек, в том числе и младенец (бомбы были изготовлены в большевистской динамитной мастерской), власти закрыли многие газеты и журналы, были учреждены военно-полевые суды. По официальной терминологии эти суды назывались «скоро-решительные», в народе же их прозвали «скорострельными».

Учитывая опыт работы I Думы, большевики, как и меньшевики, приняли участие в выборах во II Государственную думу. Но между ними вновь вспыхнули распри, на сей раз по вопросу о том, с кем блокироваться во время избирательной кампании. Большевики выступали против каких-либо союзов на начальном этапе, но на высшей стадии выборов допускали тактику «левого блока» (т. е. соглашений с эсерами, трудовиками). Меньшевики смотрели шире: они не исключали соглашений и с кадетами, которые, по словам Мартова, «исторически являются врагами наших врагов». На второй Таммерфорсской (первой общероссийской) конференции РСДРП (ноябрь 1906 г.) вновь победила точка зрения меньшевиков. «Левый блок» действовал в Петербурге, Москве и еще в 38 городах Европейской России. Однако в 42 городах верх взяла политика соглашения социал-демократов с кадетами.

Новая Дума, открывшаяся 20 февраля 1907 г., оказалась по составу еще более левой и оппозиционной, чем первая. Ее прозвали «Думой народного гнева». В общей сложности левые партии завоевали более 40 % всех думских мандатов. Социал-демократическая фракция насчитывала 65 депутатов. Меньшевики по численности вдвое превосходили большевиков. Среди депутатов-большевиков выделялись иваново-вознесенский рабочий Н. А. Жиделев, рабочий-текстильщик из Твери А. П. Вагжанов, самый молодой депутат Думы 26-летний токарь Сормовского завода И. Р. Романов, учитель из Саратовской губернии В. М. Серов, партийный работник Г. А. Алексинский (впоследствии он стал ярым противником большевизма). Председателем думской фракции РСДРП стал грузинский меньшевик И. Церетели (будущий министр Временного правительства).

Однако II Дума также просуществовала недолго – только 102 дня. В центре внимания вновь оказался аграрно-крестьянский вопрос. Конфронтация власти и Думы продолжалась. Кадеты и трудовики не отказывались от своих требований, а большевики впервые с думской трибуны провозгласили требование конфискации помещичьей земли и призвали крестьянство взять решение земельного вопроса в свои руки. Проект этой речи, с которой выступил Г. А. Алексинский, написал Ленин. Самым ярким оратором во II Думе, по признанию и друзей, и врагов, оказался Столыпин. Но его крестьянские законы не встретили сочувствия Думы.

Ленин жил в России по разным паспортам. Достаточно сказать, что за первые менее чем полтора месяца после приезда в Петербург он сменил 8 адресов, а в 1916 г. – более 15. Весной 1906 г. Ленин, под именем доктора Вебера, некоторое время обитал в Гельсингфорсе. По возвращении со Стокгольмского съезда он и Крупская поселились в Петербурге на Забалканском проспекте. Она жила по паспорту Прасковьи Онегиной, а он – по паспорту Чхеидзе. В конце лета 1906 г. Ленин поселился в Куоккале (Финляндия) на даче «Ваза», занимаемой большевиком Г. Д. Лейтейзеном и его семьей. Ильич прожил там (с перерывами) до декабря 1907 г., нелегально выезжая в Петербург. Здесь на даче проходили многие важные совещания, встречи большевиков.

Несмотря на очевидный спад революционной волны, Ленин продолжал надеяться на возможность нового революционного взрыва. Но к нему «архиважно» было быть готовым. РСДРП создала около 50 организаций среди солдат и матросов (так называемые «военки»); в армии издавалось почти 20 подпольных газет и журналов. Инициатива здесь исходила от большевиков. В ноябре 1906 г. в Таммерфорсе прошла конференция военных и боевых организаций партии. Меньшевики этому сопротивлялись – о боевиках они и слышать не хотели. Тон на конференции задавали Л. Б. Красин, Р. С. Землячка, Е. М. Ярославский, И. Х. Лалаянц, М. Н. Лядов. Ленин в письме к своим соратникам предостерегал их от «увлечения боевыми крайностями». В частности, он имел в виду предложение Лалаянца разделить все партийные организации на военные, боевые и пролетарские. При этом Ленин советовал не форсировать события, а тщательно готовиться.

Другой заботой ленинцев стала подготовка к новому съезду, на котором они рассчитывал взять реванш у меньшевиков. Первоначально местом проведения V съезда партии был выбран Копенгаген. Однако под давлением русского правительства власти Дании пересмотрели свое первоначальное решение и накануне открытия заседания отдали приказ о том, чтобы русские социал-демократы немедленно покинули пределы страны под угрозой выдачи царским властям. Делегатам пришлось срочно садиться на пароход и переправляться в Швецию. Но и здесь разрешения на проведение съезда получить не удалось. Тогда было решено отправиться в Лондон. Делегатам вновь пришлось вернуться в Копенгаген, оттуда поездом они направились в небольшой городок Эйсберг, где и сели на пароход, идущий в Англию.

На V съезде РСДРП рабочие составляли в общей сложности уже более трети делегатов. Один из них, К. Гандурин из Иваново-Вознесенска, оставил интересные воспоминания обо всех приключениях, которые случились с делегатами по дороге на съезд. В Петербурге отъезжающие за границу получили от большевиков необходимые деньги – «командировочные» (меньшевики им в этом отказали, ссылаясь на отсутствие средств). Делегаты-рабочие уделяли много внимания конспирации и внешнему виду, старались выглядеть по возможности «респектабельней», хотя не всем это удавалось: выдавали «или рваные ботинки, или порыжевшая, потерявшая форму, шляпа, или же неизменная черная рубаха». Один рабочий ни за что не хотел конспирироваться: «Он сел в поезд, выйдя прямо из фабричного корпуса, небритый, всклокоченный, со следами краски на лице и шее, с узелком в руках, где у него были еда и табак». А делегаты с Кавказа явились в папахах и шубах и, как пишет автор, «лица у некоторых из них были таковы, что и нам, при виде таких физиономий, делалось не по себе».

Делегаты поездом добрались до финского портового городка Ганге. Агент ЦК, руководивший переездом, советовал им в целях конспирации «выдавать себя за эмигрантов, едущих в Америку». Затем около сотни делегатов съезда сели на пароход, который отплывал в Копенгаген. Здесь, вдали от шпиков и жандармов, они «легализовались окончательно». На палубе завязались жаркие споры: все кричали, пели, дурачились. Один из самых опытных меньшевиков, публицист А. С. Мартынов, «орал во все горло» наступавшим на него молодым большевикам: «Чего вы от меня хотите? Я меньшевик и умру под меньшевистским забором». Капитан судна и пассажиры с изумлением смотрели «на буйных пассажиров». На следующее утро начались деловые беседы рабочих с «интеллигентами».

В Копенгагене, где должен был состояться съезд, делегаты разместились в дешевой гостинице под вымышленными именами. Здесь большевики собрались отдельно на заседание своей фракции. Перед ними выступал Ленин, и тех делегатов, кто видел его впервые, «он разочаровал, поскольку они ожидали увидеть «титана»». После отказа датского правительства в проведении съезда делегаты переехали в шведский город Мальме. При отъезде в датском порту их неожиданно атаковали местные проститутки. Спасение было одно – бегство. Шведские власти также запретили в проведении съезда, и пришлось почти 300 социал-демократам вновь перебираться в Данию, чтобы уже оттуда направиться в Лондон. На всем пути следования из Копенгагена в портовый городок Эйсберг их встречали демонстранты, которые из газет узнавали обо всех приключениях российских делегатов. В одной из газет сообщалось даже, что «высланные из Копенгагена русские социал-демократы зафрахтовали пароход, бросили якорь в Немецком море и заседают».

В Эйсберге их встречали со знаменами и музыкой. Всех делегатов пригласили в отели, хозяевами которых оказались члены местной социал-демократической организации. Казалось бы, их ожидал радушный прием: делегатов угощали жареным мясом и кофе: «В знак приветствия, солидарности и братских чувств торжественно выпили по бокалу пива». Делегаты были уверены, что их «кормят и дают ночлег бесплатно». Как же они удивились и возмутились, «когда на другой день, перед отправкой, хозяин предъявил им счета». Причем цены все были явно завышены. «Любезного трактирщика ругали на все лады, но по счетам все-таки пришлось уплатить. С товарищами, ночевавшими в других отелях, произошла та же история», – вспоминал К. Гандурин.

В Лондоне, который поразил их бешеным ритмом жизни, делегаты ночевали в одной из лондонских ночлежек. Здесь они познакомились с лондонскими босяками, одичавшими людьми, которые произвели на них «жуткое неотразимое впечатление». На другой день «подавляющее большинство съездовцев поселилось в Уайтчепеле, в квартирах эмигрировавших в разное время из России евреев».

Пятый съезд РСДРП, проходивший с 30 апреля (13 мая) по 19 мая (1 июня) 1907 г., был наиболее представительным общепартийным съездом. На нем присутствовали 303 делегата с решающим и 39 – с совещательным голосом от 150 тыс. членов партии из 145 партийных организаций (100 организаций РСДРП, 8 – социал-демократии Польши и Литвы, 7 – социал-демократии Латышского края, 30 – Бунда). Среди делегатов с решающим голосом было 177 делегатов от РСДРП, в том числе 89 большевиков и 88 меньшевиков, 45 представителей социал-демократии Польши и Литвы, 26 – социал-демократии Латышского края и 55 – Бунда.

Церковь в Лондоне, где проходил V съезд РСДРП

Съезд проходил в Лондоне в помещении церкви Братства на Саутгейт-Род, принадлежавшей фабианцам. «Церковь оказалась очень удобным местом для заседаний, – вспоминал К. Гандурин. – Возвышение занял президиум, слева сели меньшевики, справа – большевики, в центре польская социал-демократия, Бунд и с. – д. Латышского края. Кое-кто из гостей поместились на хорах; там же находились и посещавшие съезд представители английских социалистических организаций. Какой-то предприимчивый англичанин устроил в передней буфет; здесь можно было купить молоко, апельсины, бутерброды. Возле этого буфета М. Ф. Андреева (жена М. Горького. – Авт.) поместилась с огромным кувшином очень вкусного пива, которым угощала делегатов во время перерывов».

А. М. Горький, который присутствовал на съезде, вспоминал, как накануне Ленин ему «шутливо» сказал: «Это хорошо, что вы приехали! Вы ведь драки любите? Здесь будет большая драчка». Плеханов же, открывая съезд, напротив, сразу призвал рассмотреть все разногласия между партиями «без гнева и пристрастия». Патриарх русского марксизма подчеркнул, что это облегчается тем, что «в нашей партии почти совсем нет ревизионистов». При этих словах «Ленин согнулся, лысина его покраснела, плечи затряслись в беззвучном смехе…»

Ленин был прав: в Лондоне практически по всем обсуждаемым вопросам вновь столкнулись два подхода. На сей раз перевес, хоть и незначительный, был на стороне большевиков. Уже на первом заседании петербургские меньшевики выразили протест против избрания Ленина в президиум. «Взрыв бешеного негодования охватывает ряды большевиков, неистовый стук ногами и кулаками заглушает чтение. Многие вскочили с мест: меньшевики тоже закричали. Это была, поистине, адская музыка», – пишет Гандурин. Он вспоминает, что «нервы делегатов были сильно взвинчены передрягами» и «во время заседания случилось даже два или три обморока. Помню, как на руках вынесли из зала заседаний потерявшего сознание делегата «спилки», кстати сказать, человека по внешности кряжистого и здорового. Такова была атмосфера фракционной борьбы».

Дебаты шли по вопросу об отношении к непролетарским партиям. Обсуждались четыре доклада, с которыми выступили В. И. Ленин, Р. Люксембург, меньшевик А. С. Мартынов и бундовец Р. А. Абрамович. Съезд одобрил ленинскую тактическую линию, предусматривавшую беспощадную борьбу с черносотенцами, а также с партией октябристов, резкую критику кадетов и проведение левоблокистской тактики в отношении неонароднических партий и организаций (эсеры, энесы, трудовики). Съезд отверг идею «нейтральности» профсоюзов и меньшевистский план созыва рабочего съезда как высшего пролетарского форума в масштабах всей страны.

Но в одном случае большевики потерпели поражение. Съезд поддержал резолюцию меньшевиков, осуждавшую экспроприацию (170 – за; против – 35; воздержавшихся – 52). Еще на IV съезде РСДРП развернулась борьба между большевиками и меньшевиками о возможности экспроприации денежных средств в интересах революции. Большевики допускали вооруженные нападения с целью захвата денег. Меньшевики, соответственно, нет. В Стокгольме большевики взяли верх: в резолюции «Партизанские боевые выступления» было записано, что партия должна признать партизанские боевые выступления дружин, входящих в нее или примыкающих к ней, принципиально допустимыми и целесообразными в настоящий период. В 1906 г. партизанские действия выражались не только в убийстве шпионов, черносотенцев и жандармов, разгроме их штаб-квартир и полицейских участков, освобождении арестованных товарищей, но и экспроприации денежных средств и т. д. Ленин высмеивал меньшевиков, «горделиво и самодовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну». В Лондоне, однако, Ленин не принял участия в голосовании по данному пункту повестки дня, заявив, что «вопрос этот, конечно, не принципиальный».

Словно назло V съезду, который принял решение о прекращении партизанских действий и роспуске боевых дружин, в июне 1907 г. в Тифлисе большевики осуществили самую крупную «экспроприацию» (об этом речь пойдет в следующей главе). Вполне вероятно, что по дороге на съезд в Берлине состоялась встреча И. В. Джугашвили и В. И. Ленина и одним из вопросов, который они обсуждали, мог быть вопрос о подготавливаемой грузинскими большевиками именно в эти дни тифлисской экспроприации.

В самом разгаре работы съезда всплыл еще один тревожный вопрос. Восемь дней, которые были впустую потрачены на все переезды, заметно подорвали кассу съезда, на проведение которого имелось около 100 тыс. рублей. В Лондоне делегаты получали на расходы по оплате квартир и на питание 2-2,5 шиллинга в сутки (шиллинг равнялся 48 коп.), многие делегаты-рабочие голодали. Средств не хватало не только на обратный путь, но и на доведение съезда до конца. По британским законам того времени иностранцы, находившиеся в Англии без средств к существованию, подлежали немедленному интернированию и отправке на родину. В Лондоне за работой съезда наблюдали тайные агенты российской полиции и британские стражи порядка. Поэтому вопрос о финансовом положении делегаты в срочном порядке поставили на обсуждение съезда. 27 мая было объявлено о том, что в кассе съезда осталось лишь 170 рублей. Начались поиски спонсора. Деньги взаймы съезду дал американский предприниматель Джозеф Фелс, проживавший в Лондоне и продававший в Европе стиральное мыло. У него попросили 1700 фунтов. Перед тем как дать деньги, Фелс лично захотел послушать, о чем говорят русские революционеры. Он посетил одно из заседаний съезда и, пробыв около 20 минут (как раз в это время выступал Ленин и громил меньшевиков), принял окончательное решение. Фелс выделил заем не для революции, а на обратные билеты делегатам при условии немедленного окончания работы съезда, еще не избравшего к тому времени ЦК РСДРП. Возврат денег следовало осуществить к 1 января 1908 г. Кредитор потребовал от делегатов съезда расписки, поэтому делегаты оставили свои автографы под финансовым обязательством. Подписывались как своим именем, так и псевдонимами. Удивительно, но среди этих подписей не оказалось подписи Ленина.

Однако РСДРП дважды обманула доверчивого Дж. Фелса. Во-первых, съезд после его ухода еще два дня продолжал свою работу. Во-вторых, до конца своей жизни Фелс (он умер в 1914 г.) так и не получил ни одного пенса от своих должников. Деньги вернули вдове американского бизнесмена только в 1922 г.

В состав ЦК, избранного V съездом, вошли пять большевиков (И. П. Гольденберг, И. Ф. Дубровинский, И. А. Теодорович, В. П. Ногин и Н. А. Рожков, позже перешедший к меньшевикам), четыре меньшевика (А.С. Мартынов, Н. Н. Жордания, И. А. Исув и некто Никифор), два польских социал-демократа (А.С. Варский и Ф. Э. Дзержинский) и один представитель латышских социал-демократов (К. Х. Данишевский). Впервые в практике РСДРП был введен институт кандидатов в члены ЦК: в него вошли 10 большевиков (В. И. Ленин, В. Л. Шанцер, И. А. Саммер, Г. Е. Зиновьев, А. А. Богданов, Л. Б. Красин, А. И. Рыков, Г. Д. Лейтейзен, В. К. Таратута, рабочий А. П. Смирнов) и 7 меньшевиков, в том числе Ю. О. Мартов. Пятый съезд стал последним перед долгим перерывом, поскольку следующий съезд состоится только в 1917 г.

Полиция была хорошо осведомлена обо всех событиях, происходивших на съезде. Заведующий Заграничной агентурой А. М. Гартинг получал всю ценную информацию от своего секретного сотрудника доктора Я. А. Житомирского, члена РСДРП, который присутствовал на съезде. Уже через неделю после закрытия Лондонского съезда Гартинг представил в Департамент полиции подробный отчет на 100 страницах о его ходе и даже секретный отчет о расходовании полученных от Саввы Морозова 100 тыс. рублей. Гартинг писал, что отчет составлен ценным сотрудником и просил для агента награду в 1500 рублей. (Житомирский начал работать в охранке с 1901 г. и был одним из самых высокооплачиваемых агентов.)

По возвращении со съезда домой несколько делегатов сразу угодили за решетку. В частности, через пять минут после приезда на Финляндском вокзале был арестован Е. Ярославский. Сидя в одиночной камере тюрьмы «Кресты», он написал отчет о съезде и шутливую вещь «Сон большевика», перефразируя горьковскую «Песнь Буревестника».

Овладев положением в стране, правительство стремилось ограничить те уступки, которые вырвала у власти революция. Столкнувшись в Думе с явной оппозицией проводимому правительством курсу, П. А. Столыпин решил покончить с крамольным парламентом. Роспуск Думы был объективно предрешен. Глава правительства использовал полицейскую фальшивку – 55 депутатов социал-демократической фракции были обвинены в подготовке «военного заговора», арестованы и преданы суду. 3 июня 1907 г. последовал указ о роспуске II Думы. В нарушение Основных законов и Манифеста 17 октября был издан новый избирательный закон. Это событие расценивается как конец революции.

Первая российская революция продолжалась 2,5 года и сильно повлияла на жизнь всех слоев общества, характер государственного строя и международное положение России. Она стала важным этапом в ускорении процесса буржуазной модернизации России, временем рождения многопартийной системы и парламентаризма. С точки зрения интересов всего общества следует признать, что революция в целом привела к положительным результатам. Население получило первый в истории опыт российского парламентаризма, возможность гласно и легально сопоставлять различные политические позиции. Хотя левые партии, включая кадетов, не получили свидетельства о регистрации и права на легальную деятельность, но выборы в Думу реально проходили по партийным спискам, а в самой Думе создавались фракции по партийной принадлежности. Все партии имели свои легальные печатные органы. В марте 1906 г. были официально разрешены профсоюзы. Создавались кооперативные, страховые общества и кассы. Появились хоть и ограниченные, но демократические свободы: право голоса, собраний, издания печатных органов. Был отменен циркуляр 1897 г. об уголовном наказании стачечников, легализованы с оговорками экономические забастовки. Выросла зарплата рабочих, сократилась продолжительность рабочей недели. Для крестьян были отменены выкупные платежи, снижена арендная плата за землю, упразднены телесные наказания. Произошло сокращение сроков воинской службы. На смену самодержавию пришла думская монархия, в которой законодательная власть приобрела уже в основном конституционные формы, но исполнительная и судебная не претерпела сколько-нибудь существенных изменений.

 

1. Политика П. А. Столыпина и кризис партии

После революции царская власть пыталась решить двуединую задачу: укрепить свои позиции и разрешить поставленные революцией вопросы путем постепенного реформирования страны. Для того чтобы получить управляемый парламент, 3 июня 1907 г. был введен новый избирательный закон. Он появился без согласия Думы, по воле одного царя. На этом основании новый закон в исторической литературе трактуется как третье-июньский государственный переворот. Однако этот «переворот» не был классическим примером государственного переворота, так как не изменил систему власти и не внес серьезных перемен в государственный строй.

Новый избирательный закон, который сами составители назвали «бесстыжим» (главную роль в его выработке играл товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский), коренным образом перераспределял число выборщиков в пользу имущих классов и резко сокращал представительство в Думе рабочих, крестьян и национальных меньшинств. (Одной из причин было то обстоятельство, что правительство разочаровалось в политической благонадежности крестьян.) Например, теперь 1 голос помещика приравнивался к 543 голосам рабочих. Народы Средней Азии и народности Сибири были лишены права посылать депутатов в Думу, а представительство от Кавказа и Польши сокращалось в 2-3 раза.

Это обусловило резкое изменение состава III Думы, которая поправела и стала более консервативной. Она получила в обществе бранную кличку – «барской» и «лакейской». И сам избирательный закон, и выборы оппозиция окрестила «дворянскими». Лидирующей в III Государственной думе стала октябристская фракция во главе с А. И. Гучковым. Дума третьего созыва активно занималась законотворческой деятельностью и работала весь положенный срок, с ноября 1907 по июнь 1912 г.

Однако новый разгон парламента, «бесстыжий» пересмотр избирательной системы не вызвали массового революционного протеста. Это объясняется рядом факторов. Сказалась и усталость от революции, и удовлетворенность уже осуществленными реформами, и надежда на возможность дальнейшего прогресса без новых революционных потрясений.

Председатель Совета министров с июля 1906 г. П. А. Столыпин разработал программу обновления России, в основе которой лежала его формула: «успокоение и реформы». Она включала в себя аграрную реформу, введение страхования рабочих, реформу местного управления, суда, переход к всеобщему начальному образованию и т. д.

Революция показала, что основным вопросом российской жизни по-прежнему оставался аграрный вопрос. Многочисленные крестьянские бунты напугали дворян и правительство. Было очевидно, что ставка на «верность» и патриархальность русского крестьянства не оправдала себя. В качестве альтернативы «черному переделу» земли П. А. Столыпин представил программу реформирования российской деревни (в своей основе была разработана еще С. Ю. Витте), главные задачи которой сводилась к разрушению общины, придававшей крестьянским волнениям массовость и организованность, и созданию для власти опоры в деревне в лице «крепких» крестьян – собственников земли. Правительственные указы поощряли выход крестьян из общины для создания отрубного или хуторского хозяйства. Началась организация массового переселения крестьян за Урал – в Сибирь, на Алтай и т. д. Предполагалось, что такая мера решит проблему крестьянского малоземелья и аграрного перенаселения в европейской части России. Трудно дать однозначную оценку Столыпинской аграрной реформе. Существует мнение, что реформа была кабинетной выдумкой и в целом потерпела неудачу, «крах», так как властям не удалось ни разрушить общину (из нее вышло 25 % хозяйств), ни создать массовый слой крестьян-собственников. Справедливо, однако, и суждение, что реформа была прервана войной и последовавшей за ней революцией, но тем не менее за 10 лет выявились определенные, правда не столь заметные, сдвиги к лучшему. Ясно и то, что у страны не было двадцати лет, на которые уповал Столыпин; в результате царизм не успел создать себе опору в деревне из крестьян – собственников земли. Препятствовала реформе и крестьянская общинная психология.

Большевики не отрицали прогрессивности столыпинской политики. «Возьмем программу Столыпина, разделяемую правыми помещиками и октябристами, – писал Ленин. – Это – откровенно помещичья программа. Но можно ли сказать, что она реакционна в экономическом смысле, т. е. что она исключает или стремится исключить развитие капитализма?.. Ни в каком случае. Напротив, знаменитое аграрное законодательство Столыпина… насквозь проникнуто чисто буржуазным духом… Это законодательство, несомненно, прогрессивно в научно-экономическом смысле».

Оживление сельского хозяйства в результате череды урожайных лет и, как следствие, рост экспорта хлеба послужили причиной нового промышленного подъема. К 1913 г. царская Россия достигла вершины экономического развития. Ее доля в мировом промышленном производстве составляла 5,3 % (США давали 34 % мировой промышленной продукции). Но Российская империя по-прежнему оставалась аграрной страной, в промышленности было занято только 10 % населения. К тому же российская промышленность отставала в техническом отношении от европейской и была больше приспособлена к внутреннему рынку. По производству промышленной продукции на душу населения Россия находилась на уровне Италии и Испании, уступая во много раз передовым индустриальным державам.

После революции правительство сделало попытку смягчить остроту рабочего вопроса на основе признания прав трудящихся на стачки и профсоюзы. Но после четырех лет обсуждения все свелось к принятию в 1912 г. законов о страховании рабочих, охвативших 15 % их численности. Было закрыто около 600 профсоюзов, а число их членов сократилось в 20 раз. Некоторые капиталисты (А. И. Коновалов, С. Н. Третьяков) заботились об улучшении условий жизни рабочих своих предприятий, строили жилье, больницы и т. п. Средняя продолжительность рабочей недели сократилась с 75 до 50-60 часов. Увеличивались расходы предпринимателей на медицинскую помощь рабочим. Были заключены первые коллективные договоры с предпринимателями. Но этого было явно недостаточно. Например, во всей текстильной промышленности России работницы только двух фабрик получали оплачиваемый отпуск по родам. Смертность детей до трех лет в фабричных районах составляла более 50 %, в том числе из-за тяжелых жилищных условий.

Законодательная власть думской монархии не отличалась особой эффективностью. Наиболее важные законы, затрагивающие интересы трудового люда, крестьян, рабочих, мелких торговцев, введены в действие не были. Курс Столыпина подвергался все большим нападкам и слева, и справа. Правым был нужен Столыпин – «успокоитель», в Столыпине-реформаторе они не нуждались. К осени 1911 г. отставка Столыпина была предрешена, но 1 сентября 1911 г. он был убит в Киеве Д. Богровым, анархистом и агентом охранки. После смерти П. А. Столыпина в стране не нашлось людей, способных продолжить политику реформирования.

В результате резкого спада общественного движения, полицейских репрессий РСДРП оказалась в кризисном положении. После революции партия пребывала в состоянии упадка, разброда и шатания. Всюду царили апатия и уныние. Надежды на быстрое падение самодержавия не оправдались. Многие из тех «случайных пассажиров», кто примкнул к партии на волне революционного подъема, покинули ее ряды. Четкого представления о задачах пролетарского движения в новых условиях пока не было. Многие участники революции находились в тюрьмах: с 1907 по 1909 г. было осуждено по политическим делам более 26 тыс. человек, в том числе к смертной казни приговорено 5086.

Следствием кризисной ситуации стало резкое сокращение численного состава РСДРП – примерно в семь раз. В 1910 г. в партии осталось 10 тыс. человек. Например, численность петербургской организации сократилась с 8800 членов в мае 1907 г. до 600 к началу 1910 г. Московская организация в 1907 г. насчитывала в своих рядах 7,5 тыс., а в 1909 г. там осталось лишь 1,5 тыс. социал-демократов. С 1906 г. по 1908 г. в 11 раз уменьшилась численность Бунда (с 33 до 3 тыс.). Численность большевиков уменьшилась в 6 раз, с 60 до 10 тыс. Большевистская организация Петербурга за годы реакции перенесла 15 массовых арестов руководящих работников. Городской комитет в полном составе арестовывался шесть раз. Московский комитет и Московский окружной комитет арестовывались 11 раз. «Людей у нас вообще нет, – писала Крупская химическими чернилами в Одессу в начале 1909 г., – все по тюрьмам и ссылкам». К началу 1910 г. по существу распалась иваново-вознесенская организация, недавно еще столь внушительная и активная.

В 1908 г. Мартынов писал Плеханову: «Партия наша находится в таком состоянии, в каком обыкновенно бывают революционные партии после разгрома революционного движения – в состоянии полного упадка». Отмечая затем, что у большевиков дела чуть лучше, чем у меньшевиков, Мартынов продолжал: «Тем не менее, и у них, по словам Мешковского и Надежды Константиновны, наблюдается повальное бегство из организации. Что касается меньшевиков, то это бегство ничем не удерживается». «В партийных комитетах стало пусто, безлюдно», – вспоминал Войтинский. Партийные организации остались, по существу, в основных индустриальных центрах России на крупных промышленных предприятиях. Численность меньшевистских организаций сократилась еще более значительно.

Большинство партийных лидеров либо уехали в эмиграцию, либо находились в ссылке. «Как водится, – сообщал Мартов Аксельроду, – первым уехал Ленин». Власти принимали меры по розыску и аресту Ленина. Финляндия, несмотря на ее особый статус внутренней автономии, перестала быть надежным убежищем. На всех пристанях и вокзалах дежурили шпики. Поэтому ехать обычным путем, не рискуя быть арестованным, Ленин не мог. В конце декабря 1907 г. он нелегально ушел за границу. От Гельсингфорса до Або часть пути Ленин проделал пешком, соскочив на ходу с поезда, чтобы избежать ареста. От Або до острова Драгфиорд, где намечалась посадка на пароход, шедший в Стокгольм, он добирался на лошадях, а затем шел версты три по неокрепшему льду залива в сопровождении, как вспоминала Н. К. Крупская, двух «подвыпивших финских крестьян, которым море было по колено». Во время этого перехода Ленин едва не погиб: лед стал проваливаться, и ему лишь чудом удалось спастись. Позже Ленин рассказывал, что, когда лед стал уходить из-под ног, он подумал: «Эх, как глупо приходится погибать». Из Швеции 25 декабря 1907 г. Ленин переехал в Швейцарию, в Женеву. По неполным данным, за границей к концу 1908 г. находились около 900 членов партии.

Ленин уходит во вторую эмиграцию

В партийных организациях царила атмосфера взаимного недоверия и подозрительности. Реорганизация системы политического сыска, проведенная департаментом полиции в начале 1907 г., привела к значительному расширению агентурной сети в провинции. Против революционеров тайно действовали 400 секретных агентов-провокаторов и осведомителей из 60 охранных отделений. Например, в Москве в январе 1914 г. было 42 секретных сотрудника, из них 20 работало среди социал-демократов, 5 – среди социалистов-революционеров, 7 – в студенческих организациях и т. д. Провокаторы нанесли сильный удар по РСДРП. Так, С. А. Регекампф-Златкин (Танин) написал 110 доносов, в которых выдал московской охранке 186 участников революционного движения. А. Н. Николаев (Андрей) предал 176 человек, а С. И. Соколов (Кондуктор) – 100. По доносам А. И. Лобова (Мек) было арестовано 23 человека, в том числе его жена большевичка В. Н. Лобова. Среди агентов-провокаторов наибольшую известность получил член ЦК РСДРП Р. В. Малиновский.

О нем надо сказать особо. В партию он вступил в 1906 г. сразу после службы в лейб-гвардии Измайловском полку. Начало его провокаторской деятельности относится к 1907 г., хотя есть сведения, что он безвозмездно поставлял сведения охранке еще будучи солдатом. Он примкнул к большевикам. Роман Малиновский, действовавший под кличками Эрнет, Портной, Икс, только за период с 5 июля 1910 г. по 19 сентября 1913 г. направил в московскую охранку 88 агентурных донесений. По его доносам были арестованы Ф. И. Голощекин, Л. П. Серебряков, П. А. Залуцкий, И. В. Сталин, Е. Д. Стасова, А. И. и М. И. Ульяновы. В свою очередь, чтобы обеспечить ему алиби, охранка создавала у большевиков видимость его преследования: до 1912 г. полиция трижды его арестовывала, но всегда, после краткого содержания под стражей, выпускала на свободу. Охранка расчищала своему агенту дорогу в руководство большевистских центров. Малиновский был избран делегатом на Пражскую конференцию (1912) на дополнительных выборах, которым предшествовали крупные провалы в московской организации РСДРП. Малиновский, получавший к тому времени щедрое жалованье в 200 рублей в месяц, предоставил охранному отделению сведения о работе конференции, ее составе и составе избранного ЦК. Одновременно информировал о деятельности Бунда, Польской социалистической и Польской социал-демократической партий. Пик его провокаторской карьеры пришелся на 1912-1914 гг., когда Р. В. Малиновский стал членом ЦК РСДРП и депутатом IV Государственной думы. За услуги охранка платила ему уже 700 рублей в месяц (депутат получал 350-400 рублей).

Р. В. Малиновский

В мае 1914 г. Департамент полиции приказал Малиновскому добровольно сложить с себя депутатские полномочия. Большую роль в этом решении сыграл товарищ министра внутренних дел Джунковский, воспитанный в строгих традициях дворянской чести и считавший, что даже в борьбе с революционным движением далеко не все средства могут быть оправданы. Находившиеся весной 1914 г. в Петербурге члены ЦК вместе с депутатами-большевиками IV Государственной думы исключили Малиновского из рядов РСДРП за отказ от выполнения партийных обязательств. Слухи о его провокаторстве ходили давно, в основном они шли из меньшевистских кругов, но на чистую воду Малиновского вывести не могли. Ленин безгранично верил Малиновскому. «Раз только у него мелькнуло сомнение», – вспоминала Н. К. Крупская. Когда они «говорили о ползущих слухах, Ильич вдруг… сказал: «А вдруг правда?» И лицо его было полно тревоги. «Ну что ты», – ответила я. И Ильич успокоился, принялся ругательски ругать меньшевиков за то, что те никакими средствами не брезгуют в борьбе с большевиками. Больше у него не было никаких колебаний в этом вопросе».

Во время войны Р. В. Малиновский был мобилизован в армию и в ноябре 1914 г. попал в плен. Лишь после Февраля 1917 г., когда выявились неопровержимые факты сотрудничества Малиновского с охранным отделением, он был окончательно изобличен как провокатор. В «Правде» появилась статья, озаглавленная «Иуда». Познакомившись с ней в поезде, на пути в Петроград в начале апреля 1917 г., Ленин был потрясен. «Экий негодяй! Надул-таки нас. Предатель. Расстрелять мало!» – так, по воспоминаниям Зиновьева, реагировал Ленин на известие о разоблачении Малиновского. После возвращения из немецкого плена Малиновский предстал перед Верховным трибуналом при ЦИК РСФСР и в ночь с 5 на 6 ноября 1918 г. был расстрелян.

Серьезнейший кризис испытывала не только РСДРП. Полностью распались в России анархистские организации. В 1908 г. лидер партии эсеров В. Чернов вынужден был признать, что «организация растаяла, улетучилась». По данным эсеровской печати, с 1902 по 1911 г. было раскрыто более 70 провокаторов. Сильный удар по партии вызвало разоблачение в 1908 г. Е. Ф. Азефа – члена ЦК, руководителя Боевой организации эсеров с 1903 г. Уличенный в предательстве, Азеф был приговорен эсерами к смерти, но ему удалось скрыться.

Тем не менее и в этот трудный для РСДРП период работа социал-демократов не прекращалась. Всего в 1907-1910 гг. в разное время вели работу более 180 комитетов и групп РСДРП – примерно втрое меньше, чем в период революции. Поэтому Ленин говорил о необходимости использования партией всех имеющихся легальных возможностей, включая не только профсоюзы, но и кассы взаимопомощи, различные культурно-просветительские общества. Не все большевики сразу поняли всю тонкость этой работы. Однажды в конце 1907 г. молодой петербургский рабочий-металлист М. П. Томский с иронией и даже некоторым вызовом спросил Ленина: «Вы что же, хотите нам еще рекомендовать идти работать в кружки балалаечников?» На это Ленин невозмутимо ответил: «Если это рабочие кружки балалаечников, – я рекомендую вам идти, хотя бы там было 3-5 человек рабочих. Если они играют на балалайке «Боже, царя храни», то научите их для первого раза играть «Марсельезу»».

После революции все политические партии стремились максимально использовать возможности Государственной думы в своих интересах. Социал-демократы не были исключением. В условиях политической реакции выборы в III Государственную думу дали РСДРП всего лишь 19 депутатских мандатов. В том числе большевики получили 5 мандатов, 4 депутата лишь первоначально примыкали к большевикам, остальные 10 мандатов достались меньшевикам. Хотя формально депутаты от РСДРП пользовались депутатской неприкосновенностью, их в любую минуту могли предать суду. Так, депутата-большевика Косоротова после двух сессий лишили неприкосновенности и осудили за то, что в годы революции он призывал рабочих сопротивляться карателям.

Тон во фракции задавал меньшевик Н. С. Чхеидзе. Ленин добивался, чтобы думская фракция подчинялась центральным партийным органам. Меньшевики, напротив, рассматривали фракцию не как один из легальных органов партии, а как ее обособленный центр. 22 ноября 1907 г. думская фракция РСДРП вынесла решение: «Думская с. – д. фракция есть группа автономная, которая, прислушиваясь к голосу партии, в каждом конкретном случае думской работы решает вопрос самостоятельно». Фракция выступала за мирные, парламентские методы политической борьбы, за союз с другими демократическими партиями и либералами, что явно шло вразрез с ленинской тактикой использования думской трибуны исключительно для революционизирования рабочих масс, для разоблачения контрреволюционной сущности царизма, правых, кадетов и особенно меньшевиков.

За время работы III Думы социал-демократы внесли более 60 запросов по поводу самых различных политических событий: гонений против профсоюзов, введения смертной казни, положения в тюрьмах, по поводу взрывов на шахтах Донбасса и строительных катастроф в Петербурге, нарушений Основных законов и т. д. Хотя в декабре 1907 г. на заседании думской фракции РСДРП было принято решение о том, что каждый депутат вправе сам решать, будет он выезжать к своим избирателям или нет, большевики и примыкавшие к ним депутаты активно включились во внедумскую работу. Так, например, депутат-большевик Н. Г. Полетаев часто бывал на Путиловском и других заводах Петербурга, активно выступал в партийной печати. Другой большевистский депутат, П. И. Сурков, выезжал к избирателям в Костромскую губернию, а большевик М. В. Захаров – в Москву. Воронин выступал с докладами перед рабочими в Иваново-Вознесенске, Владимире, Шуе.

 

2. А товарищи кто? Разброд и шатания в рядах РСДРП

Несмотря на то что после первой революции РСДРП формально оставалась единой, российская социал-демократия продолжала дробиться на течения, группировки, направления. Раскол коснулся всех фракций РСДРП. В меньшевизме образовалось идейное течение, выступавшее за превращение РСДРП в партию парламентского типа. Ядро этого течения составили видные публицисты А. Н. Потресов, П. Б. Аксельрод, Н. Н. Жордания, брат Ю. О. Мартова В. О. Левицкий (Цедербаум) и др. Большевики назвали их «ликвидаторами», считая, что право-меньшевистский курс приведет к ликвидации революционной партии. Считая революцию в России законченной, «ликвидаторы» провозгласили наступление «конституционной эры». Они полагали, что пролетариату не следовало подниматься на вооруженное восстание, достаточно было сделать «оплотом» своей борьбы Государственную думу. «Ликвидаторы» отрицали партийное подполье, прямолинейную революционную деятельность, гегемонию пролетариата в освободительном движении. По их мнению, отказываясь от нелегальной работы, партия должна идти в профсоюзы, кооперативы и т. д. Они не верили в возможность восстановления единства РСДРП. В частности, один из главных идеологов «ликвидаторов» Потресов заявлял, что прежнюю партию никто не ликвидирует, потому что как цельной и организованной иерархии учреждений ее уже нет, есть только разрозненные обломки былого. Аксельрод в письме Плеханову 20 января (2 февраля) 1908 года писал: «… не выходя из нее (партии. – Авт.) пока, и не провозглашая ее обреченной на гибель, мы должны, однако, считаться с такой перспективой и не солидари-зовать нашего дальнейшего движения с ее судьбой». Меньшевики, работавшие в России, были еще откровеннее: они склонялись к роспуску подпольных организаций, так что среди петербургских «ликвидаторов» даже ходил такой афоризм: «Теперь в партии умные люди не работают». Главными идейными центрами ликвидаторства были журналы «Возрождение» (Москва) и «Наша заря».

Одновременно с «ликвидаторством» возникло течение меньшевиков-партийцев, выступавших за сохранение революционного подполья. Это направление возглавил Г. В. Плеханов. Патриарх русского марксизма в 1906-1907 гг. на время сблизился с меньшевиками, выступал в защиту их политической платформы, поддержав, в частности, идею создания ответственного перед Думой кадетского правительства, избирательного блока РСДРП с кадетами, созыва «рабочего съезда». Однако на почве борьбы с меньшевиками – «ликвидаторами» Плеханов на время сблизился с большевиками. После V (общероссийской) конференции РСДРП, проходившей в Париже (декабрь 1908 г.) он вышел из редакции меньшевистской газеты «Голос социал-демократа», возобновил за границей выпуск своего «Дневника социал-демократа». Тем не менее на прочный политический союз с Лениным он не пошел. «Меньшевики-партийцы» не смогли стать сколько-нибудь значительной политической силой.

Многие меньшевики, однако, не были ни «ликвидаторами», ни «партийцами» плехановского толка. Придерживаясь умеренных взглядов, они находились как бы в центре, хотя духовно «ликвидаторы» им были ближе. Меньшевики-центристы во главе с Мартовым, Даном, Мартыновым издавали газету «Голос социал-демократа». Разделяя мнение «ликвидаторов», что с Манифестом 17 октября 1905 г. Россия превратилась в конституционную монархию, и поэтому социал-демократия должна переходить к цивилизованным формам работы, они, тем не менее, никогда не отрекались от революции и нелегальных форм борьбы. Хотя в полемическом запале большевики причисляли Ю. О. Мартова и К° к «ликвидаторам», между ними была существенная разница: Мартов понимал, что существование партии парламентского типа по образцу германской социал-демократии в царской России при полном отречении от подполья просто невозможно. Будущее России они связывали с процессом «левения» буржуазии и перерастанием думского кризиса в революционный кризис. Мартов стоял за сохранение единства меньшевистских рядов и РСДРП в целом. Большевиков он критиковал за ультрацентрализм, вождизм, «эксы» и т. д.

Особую позицию в РСДРП занимал «внефракционный» Л. Д. Троцкий. Независимость в суждениях и некоторое высокомерие в значительной степени обрекали его на политическую изоляцию. Не входя в большевистскую фракцию, Троцкий в то же время никогда не был правоверным меньшевиком. По своим идейным воззрениям и склонностям к решительным действиям он был гораздо ближе к большевикам. По вопросам же партийного строительства, не принимая излишнего централизма, он солидаризировался с меньшевиками. Как политический деятель, Троцкий был ярым приверженцем теории «перманентной» (непрерывной) революции. Наиболее полно суть этой теории Троцкий изложил в брошюре «Итоги и перспективы» (1906 г.), в книгах «1905» (1922 г.) и «Перманентная революция» (1930 г.). Как он сам писал, она сложилась у него в 1905 г., в промежуток времени между «Кровавым воскресеньем» и Всероссийской октябрьской политической стачкой. Большое влияние на Троцкого оказали взгляды немецкого социал-демократа Парвуса (А. Л. Гельфанда). В основу теории «перманентной» революции положен тезис об особенностях исторического развития России. По представлениям Троцкого, из-за вековой отсталости, силы самодержавия, слабости буржуазии решение задач буржуазно-демократической революции должен был взять на себя пролетариат – единственный революционный класс страны. Итогом победы революции в России станет «диктатура пролетариата, опирающегося на крестьянство». Находясь у власти, пролетариат не только не захочет, но и не сможет ограничиться одними лишь демократическими задачами. Логика классовой борьбы подтолкнет его к социалистическим преобразованиям. Однако внутренних сил, которые поддержат пролетариат в этой борьбе, по мнению Троцкого, недостаточно. Он связывал российскую революцию с европейской социалистической революцией. Для Троцкого единственная гарантия победы революции в России – это социалистическая революция в Европе.

Л. Д. Троцкий

Не трудно заметить, что некоторые положения теории «перманентной революции» были близки взглядам Ленина. Именно поэтому в годы революции между ними не было серьезных разногласий. По воспоминаниям Луначарского, когда он заметил Ленину, что Троцкий «сейчас сильный человек в Совете», тот «как будто омрачился на мгновение, а потом сказал: «Что же, Троцкий завоевал это своей неустанной работой и яркой агитацией»».

Осенью 1906 г. состоялся открытый судебный процесс над руководящими деятелями Петербургского совета. По словам Луначарского, во время процесса Троцкий вел себя необыкновенно картинно и героически. Суд сделал Троцкого чрезвычайно популярной личностью: в тюрьму потоком шли любопытствующие «посмотреть на Троцкого». Его в числе 14 других обвиняемых приговорили к ссылке в Восточную Сибирь на вечное поселение с лишением всех гражданских прав. По дороге в ссылку Троцкий бежал из г. Березова и, проделав путь в 800 км по снежной равнине до Урала (где на оленях, где пешком), весной 1907 г. принял участие в V съезде РСДРП. По словам делегата Гандурина, там Троцкий выглядел настоящим «вождем».

Во время своей второй эмиграции Троцкий обосновался в Вене. Здесь он вступил в австрийскую социал-демократическую партию, участвовал в ее работе, был корреспондентом центральных органов печати Социал-демократической партии Германии. В Вене с небольшой группой своих приверженцев (М. Скобелев, А. Иоффе, В. Копп, М. Урицкий), включавших и членов главного комитета украинской социал-демократической организации «Спилка», Троцкий с 1908 по 1912 г. издавал внефракционную газету «Правда». Троцкий старался выступить в роли арбитра во фракционной борьбе, которую он представлял как столкновение двух групп социал-демократической интеллигенции, стремившихся привлечь на свою сторону «политически незрелый пролетариат». Газета Троцкого выдвинула лозунг: «Не руководить, а служить! Не раскалывать, а объединять!»

Ленин, Горький и А. Богданов на о. Капри. 1908 г.

После революции реальное руководство большевистской фракцией осуществлял Большевистский центр (БЦ), избранный на совещании большевиков – делегатов V съезда РСДРП. В него было введено 15 человек (А. А. Богданов, И. П. Гольденберг (Мешковский), И. Ф. Дубровинский, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Л. Б. Красин, В. И. Ленин, Г. Д. Линдов, В. П. Ногин, М. Н. Покровский, Н. А. Рожков, А. И. Рыков, В. К. Таратута, И. А. Теодорович и В. Л. Шанцер. «Мы решили, – писал Зиновьев, – что в ЦК мы будем работать и страдать по долгу службы, но настоящую работу мы будем делать в своем БЦ, ибо было ясно, что этот «брак поневоле» с меньшевиками будет непродолжительным». В течение последующих нескольких лет БЦ действовал в виде расширенной редколлегии большевистской газеты «Пролетарий» (1906-1909). Главным ее редактором и автором многих статей был Ленин. Местом нахождения БЦ в 1907 г. была Финляндия, в 1908 г. – Женева, в 1909-1910 гг. – Париж. Стержнем Большевистского центра была тройка в составе Ленина, Богданова и Красина.

Роль партийного центра в России играло Русское бюро ЦК РСДРП, состоявшее в это время из членов ЦК большевиков И. Ф. Дубровинского, И. П. Гольденберга, В. П. Ногина. Меньшевики Н. Н. Жордания и Н. В. Рамишвили нелегальной работы фактически не вели.

В условиях отступления революции и стабилизации самодержавного режима раскол затронул и большевиков. В их рядах возникло левое течение во главе с Александром Александровичем Богдановым (Малиновским), человеком чрезвычайно разносторонним и одаренным: философом, экономистом, писателем, врачом. Отдав в юности дань увлечению народничеством, он вступил в 1896 г. в социал-демократическое движение. В 1897 г. А. А. Богданов написал «Краткий курс экономической науки», составленный из лекций, прочитанных им в рабочих кружках. Через некоторое время Богданов был арестован – его ожидали тюрьма и ссылка. После раскола РСДРП он примкнул к большевикам. Как уже отмечалось выше, Богданов сыграл огромную роль в организации III (Лондонского) съезда партии. В период революции он – член ЦК, один из главных руководителей большевистской фракции – работал в Петербурге, в том числе в Совете рабочих депутатов и в редакции большевистской газеты «Новая жизнь». С декабря 1905 г. по май 1906 г. Богданов находился в тюрьме.

Постепенно внутри большевистской фракции и самого БЦ, между Лениным, с одной стороны, Богдановым и Красиным – с другой, стали нарастать разногласия, причем сразу по нескольким направлениям. В новых условиях не всем большевикам пришлась по душе ленинская тактика сочетания легальной и нелегальной работы. «Левые большевики» (А. А. Богданов, Л. Б. Красин, А. В. Луначарский, В. Н. Лядов, Г. А. Алексинский, М. Н. Покровский, Н. А. Рожков, В. Р. Менжинский, В. Л. Шанцер и другие видные партийные работники) по-прежнему рвались в бой и не хотели отказываться от вооруженной борьбы с самодержавием. Кроме того, они опасались сползания РСДРП на реформистские позиции. В Петербурге они саботировали работу в профсоюзах и клубах, заявляя, по словам В. И. Невского: «В клубы надо пойти лишь за тем, чтобы их взорвать».

Яблоком раздора явился вопрос об участии РСДРП в выборах в III Государственную думу. На Петербургской общегородской партийной конференции, состоявшейся 8-14 июля 1907 г. в Териоки (Финляндия), силы сторонников и противников бойкота выборов оказались примерно равными (30 голосов – за бойкот, 33 – против). «В маленькой дачке горячо защищал свою позицию Ильич, – вспоминала Крупская. – Подъехал на велосипеде Красин и, стоя у окна, внимательно слушал Ильича. Потом, не входя в дачу, задумчиво пошел прочь...» Ушел Леонид Красин от большевиков надолго – на целых 10 лет. Красин и Богданов были за бойкот Думы. На III конференции РСДРП («Второй общероссийской»), проходившей с 21 по 23 июля 1907 г. в финском городе Котка, сложилась непростая ситуация: из девяти делегатов-большевиков все, кроме Ленина, стояли за бойкот. В этом вопросе Ленина поддержали меньшевики, польские социал-демократы, бундовцы и один латышский делегат. Однако Ленину удалось найти компромисс с «богдановцами», и после длительной и горячей дискуссии было принято решение об участии партии в выборах.

В 1908 г. часть «левых» большевиков во главе с А. А. Богдановым стала требовать немедленного отзыва депутатов от РСДРП из III Думы («отзовисты»). Они полагали, что раз Россия стоит накануне нового революционного подъема, то думская деятельность фракций только затемняет сознание рабочих-партийцев и потому вредна. «Отзовисты» выдвинули лозунг «Долой Думу!» и призывали все силы бросить на подготовку вооруженного восстания. Другая часть большевиков во главе с А. В. Соколовым (С. Вольским) и М. Н. Лядовым (Мандельштамом) настаивала на предъявлении думской фракции РСДРП ультиматума: безоговорочно подчиняться всем решениям ЦК партии или покинуть Думу («ультиматисты»). «Отзовистские» и «ультиматистские» настроения получили распространение в Петербурге, Москве, Иваново-Вознесенске, Орехове-Зуеве, на Урале (здесь они вылились в продолжение партизанских действий и экс-проприаций).

Конфликт между «левыми» большевиками и Лениным нарастал, захватив постепенно и сферу философии. Богданов увлекался модной тогда на Западе идеалистической философией Маха и Авенариуса, искренне пытаясь соединить ее с марксизмом. Но до поры до времени Ленин, не разделявший философских увлечений Богданова, предпочитал во имя мира в большевистской фракции отодвинуть их на второй план и по возможности не касаться их в печати и на публичных собраниях. В 1908 г. соглашение о нейтралитете в области философии было нарушено. К этому времени Богданов завершил свой труд «Эмпириомонизм». Находясь под впечатлением от книги, Ленин писал Горькому: «Прочитав, озлился и взбесился необычайно: для меня еще яснее стало, что он идет архиневерным путем, не марксистским. Я написал ему тогда «объяснение в любви», письмецо по философии в размере трех тетрадок». Весной того же года состоялась встреча Ленина, Богданова, Луначарского и Горького на Капри, но она не привела к примирению. В начале февраля 1909 г. Ленин порвал личные отношения с Богдановым, а еще через два месяца вышла книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» с резкой критикой Богданова как философа. Последний ответил Ленину философским памфлетом «Вера и наука», изданным в 1910 г. в Москве в сборнике «Падение великого фетишизма (современный кризис идеологии)». Богданов делал вывод о работе Ленина: «Внешний вид глубочайшей учености – и не менее глубокое невежество на самом деле. Постоянные обвинения противников в «неприличии», в «литературном наездничестве», – и необычный даже для наших отечественных нравов лексикон ругательных слов. Обозначение всех оппонентов как «философских реакционеров», и самая застойная тенденция, самая злая ненависть ко всяким без различия «новшествам»». В этой оценке книги Ленина Богданов был не одинок. Лидер эсеров В. М. Чернов писал о содержащихся в ней «грубейших промахах и наивностях», о полной «неприспособленности» Ленина к философствованию и, в конечном итоге, назвал работу «карательной экспедицией в область философии». Плеханов с иронией называл Ленина первоклассным философом в том смысле, что он «находится пока только в первом классе философской школы».

М. Н. Покровский, один из «левых» большевиков, в 1924 г. так образно говорил о расхождениях А. А. Богданова и В. И. Ленина: «Ильич не мог не понимать, что острый период революции, первый период революции кончился, что мы имеем перед собой [не] некоторую паузу, а длительный антракт… Что мы здесь имеем – паузу или антракт? Тогда шел такой спор о нашей революции. Богданов и я, горячий спорщик, стояли за то, что это пауза. Матушка революция прилегла отдохнуть, но поднимется и начнет поливать направо и налево. Ильич склонялся к тому, что это антракт, и начал изучение экономических сторон того намечающегося подъема, который тогда чувствовался».

Не последнюю роль в расколе сыграло и личное соперничество между Лениным и Богдановым, а также непримиримость ортодоксального большевизма к инакомыслию и его претензии на монопольное обладание истиной. Богданов считал, что авторитаристские тенденции Ленина в конечном итоге приведут к перерождению партийной диктатуры в новую, невиданную форму диктатуры над пролетариатом.

 

3. Большевистский центр и партийная касса (1907-1909 гг.)

Одной из основных причин, приведшей к расколу Большевистского центра, являлась борьба за финансовые средства партии и их использование. В листовке «К товарищам большевикам», которая была написана Богдановым и издана группою «Вперед» в ответ на заявление Ленина о роспуске БЦ (январь 1910 г.), Богданов писал: «Большевики, учредившие на Лондонском съезде Большевистский центр, смотрели на него как на организацию, которая, с одной стороны, выражает основные идеи революционного крыла партии, развивая их печатно, с другой – объединяет различные большевистские группы, разбросанные по России, и заведует, под их контролем, материальными средствами большевиков...»

Главными распорядителями этих средств была ведущая тройка Большевистского центра в составе Ленина, Богданова и Красина. В письмах А. А. Богданова она фигурирует под названием «финансовой группы», а один из самых известных боевиков Камо (С. А. Тер-Петросян) называл ее «коллегией трех». Общее руководство по добыванию денег для партийной кассы осуществлял Л. Б. Красин. Касса БЦ имела два основных источника своего пополнения. Это были, с одной стороны, суммы, которые БЦ получал в качестве дохода от экспроприаций, производимых большевистскими боевыми дружинами в различных частях страны (причем речь шла о средствах, которые, по словам Богданова, исчислялись «сотнями тысяч рублей»), и, с другой стороны, пожертвования, поступавшие от отдельных лиц или в результате широких сборов.

В первом случае боевые группы совершали грабежи вопреки резолюциям IV и V съездов РСДРП, запрещавшим экспроприации. В октябре 1906 г. эсеры-максималисты, воспользовавшись полученными от большевистской Боевой технической группы оружием и взрывчаткой, ограбили Петербургский банк взаимного кредита более чем на 1 млн рублей. Часть этих денег за оказанную помощь получили Красин и Большевистский центр. Тот же Красин летом 1906 г. организовал ряд экспроприаций в Закавказье, Богданов – еще несколько на Урале. Один из самых прибыльных «эксов» осуществили под Уфой в августе 1906 г. большевики братья Эразм, Иван и Михаил Кадомцевы. Со своими людьми они напали на группу артельщиков, перевозивших под охраной солдат деньги по Уральской железной дороге. В руки налетчиков попало около 200 тыс. рублей. Большая часть денег через И. А. Саммера была направлена в ЦК РСДРП, остальные средства пошли главным образом на приобретение оружия и боеприпасов (маузеров, браунингов и патронов к ним).

Видным организатором боевой работы и добытчиком денег на Урале выступил беспартийный Александр Михайлович Лбов, некоторое время служивший в лейб-гвардии Гренадерском полку и уволенный в запас в чине унтер-офицера в связи со смертью брата. Лбов являлся связным между местными комитетами эсеров и РСДРП в Перми, организовывал денежные экспроприации и экспроприации оружия. В период отступления революции Лбов (клички Семен Лещ, Длинный) сплотил вокруг себя боевиков из эсеров, эсдеков, анархистов и организовал в Прикамье боевую дружину численностью от 20 до 50-60 человек. Хорошо владевший оружием, Лбов сам учил молодежь стрелять. С июня 1907 г. лбовцы стали именовать себя «Первым Пермским революционным партизанским отрядом». Газета «Пролетарий» сообщала: «Лбовцы практиковали террор. Во всех концах города и Мотовилихинского поселка грохотали взрывы: лбовцы бросали бомбы в квартиры полицейских, стражников и лиц, обвиняемых в провокации». В 19061907 гг. отряд Лбова осуществил свыше 30 экспроприаций и разбойных нападений на частные банки, конторы заводов, почтовые отделения и, главным образом, винные лавки. Например, 15 февраля 1907 г. отряд лбовцев совершил налет на управление Полазненского завода. Боевики убили управляющего завода Б. И. Копылова, известного своими издевательствами над рабочими, экспроприировали около тысячи рублей и небольшое количество оружия. Деньги лбовцы тратили на закупку оружия, раздавали местным беднякам и просто отсылали в различные революционные комитеты, в основном эсеров-максималистов и большевиков. За голову «уральского Робин Гуда» царская охранка обещала громадную сумму в 5 тыс. рублей.

Крупнейшей акцией лбовцев стало ночное ограбление почтовой казны на пароходе «Анна Степановна Любимова» 3 июля 1907 г. На корабле они оказались под видом праздной шумной компании, в которой «веселились» и две женщины. В результате «экса» боевики убили четырех человек, ранили командира корабля и двух пассажиров, а добыча составила 30 тыс. рублей. Деньги лбовцы поделили, причем 6 тыс. рублей инициаторы «экса» А. С. Сергеев (Саша Охтинский, заведующий патронной мастерской Боевой технической группы РСДРП) и М. А. Паршенков (Демон, работник той же мастерской) переправили за границу Большевистскому центру под расписку (с печатью и на бланке ЦК) и с обязательным условием обеспечить «партизан» оружием.

Однако оружия от большевиков «партизаны» Лбова не получили. Как, впрочем, и денег обратно. Более того, Большевистский центр под разными предлогами отказывался возвращать долг, а для того чтобы избежать огласки и скандала, предлагал А. С. Сергееву сначала 300, а затем 500 рублей за то, чтобы он вернул большевикам расписку. Выражаясь современным «деловым» языком, БЦ просто «кинул» лбовцев на деньги. Впоследствии А. С. Сергеев написал «Открытое письмо Большевистскому центру», получившее широкое хождение в эмигрантской революционной среде, в котором обвинял БЦ, что в тот момент, когда уральские власти стали активно преследовать лбовцев и боевики испытывали крайний дефицит в оружии, большевистское руководство не дало им даже «револьверишка поганого». «Да и как же революцию делать, если надувать друг друга, да еще на оружии», – взывал должников к совести Саша – Сергеев.

Возмутил его и тот факт, что с ноября 1907 г. большевистская печать фактически отреклась от лбовцев, обзывая их «хулиганами», «бандитами» и «наглыми авантюристами». И в то же время, когда в марте 1908 г. полиция арестовала Л. Б. Красина, БЦ обратился за помощью именно к этим «разбойникам», и они стали готовить военную акцию по освобождению главного казначея большевиков.

Осенью 1907 г. при подготовке новых «эксов» и терактов А. М. Лбов был арестован и повешен по приговору суда в ночь на 2 мая 1908 г. во дворе тюрьмы города Вятки. Оставшиеся на свободе лбовцы продолжили партизанскую войну, действуя небольшими отрядами и широко применяя так называемый «революционный бандитизм», когда от имени революционных организаций они требовали у купцов и чиновников определенные денежные суммы, угрожая в противном случае убийством. Ряд таких писем был составлен и разослан от имени местных организаций РСДРП.

С Лбовым поддерживал связь большевик Я. М. Свердлов, руководивший на Урале боевыми группами РСДРП. Так, только одна группа боевика К. А. Мячина в 1907-1908 гг. совершила четыре «экса» на общую сумму 360 тыс. рублей.

Как уже отмечалось, Лондонский съезд 1907 г. окончательно запретил партизанскую борьбу под угрозой исключения из партии и предписал распустить местные «боевые дружины». Однако большевики нашли выход – участники их боевых групп, занимавшиеся пополнением партийной кассы путем ограблений, формально выходили из партии и продолжали заниматься своим промыслом, не дискредитируя большевистских вождей.

Особенно широкий размах деятельность боевиков приняла на Кавказе. Как отмечал Троцкий, «на Кавказе, где еще очень живы были романтические традиции разбоя и кровной мести, партизанская война нашла бесстрашные кадры исполнителей». Существует версия, что важную роль в разработке большевистских экспроприаций на Кавказе играл Сталин. Одним из организаторов боевых дружин был Семен Аршакович Тер-Петросян по кличке Камо, завоевавший громкую славу своими подвигами. Во время попытки восстания в Тифлисе в декабре 1905 г. раненого Камо схватили казаки, которые перед тем как доставить его в тюрьму, шутки ради дважды вешали пленного. Из тюрьмы Камо вскоре бежал. Н. К. Крупская вспоминала о нем: «Этот отчаянной смелости, непоколебимой силы воли, бесстрашный боевик был в то же время каким-то чрезвычайно цельным человеком, немного наивным и нежным товарищем. Он страстно был привязан к Ильичу, Красину и Богданову. Бывал у нас в Куоккале. Подружился с моей матерью, рассказывал ей о тетке, о сестрах. Камо часто ездил из Финляндии в Питер, всегда брал с собой оружие, и мама каждый раз особо заботливо увязывала ему револьверы на спине». Камо принимал участие во многих операциях, таких, как в ноябре 1906 г., когда он с товарищами ограбил почтовый поезд в Чиатури. Из взятых 21 тыс. рублей 15 тыс. было направлено Большевистскому центру.

С. А. Тер-Петросян (Камо) в кандалах. 1909 г.

Самая крупная экспроприация произошла 13 (26) июня 1907 г. в Тифлисе на Эриванской площади, когда средь бела дня вооруженная группа Камо ограбила инкассаторскую карету. Боевики бросили 8 бомб в сопровождающий конвой. При этом три человека из охраны погибли, многие были ранены. За 3-4 минуты налетчики захватили тюки с 250 тыс. руб. монетой и банкнотами, предназначенными для тифлисского отделения Санкт-Петербургского Государственного банка. Все эти деньги Камо благополучно довез по железной дороге в шляпной картонке до Куоккалы (Финляндия), где в то время на даче «Ваза» жили Ленин и Богданов, а по соседству – семья Красиных. От имени своей боевой группы Камо заключил с ними устный договор, согласно которому названная тройка образовала «Коллегию трех» или «частную Финансовую группу с.-д. большевиков». В договоре говорилось, что доставляемые деньги «должны были быть употреблены в интересах большевистского течения». Кавказцы полностью доверяли «Коллегии трех». В свою очередь, Ленин и Богданов дали Камо письменное заявление о своем принципиальном сочувствии деятельности Кавказской группы, о товарищеской связи с нею, как бы ни отнеслась впоследствии к ней партия.

Следует сказать о дальнейшей судьбе Камо. Арестованный в Берлине в сентябре 1907 г. с большим количеством оружия, а также с чемоданом, заполненным взрывчаткой, он сидел в немецкой тюрьме более полутора лет и убедительно симулировал сумасшедшего. Затем немецкие власти выдали его России, он был переведен сначала в психиатрическую больницу Метехского замка в Тифлисе, а затем в больницу для умалишенных, откуда бежал 1 августа 1911 г. Батумские товарищи тайно переправили Камо в трюме парохода в Париж к Ленину. Нельзя не восхищаться стойкостью духа Камо: для того чтобы установить у него мнимую утрату чувствительности, врачи втыкали ему иглы под ногти, но революционер все выдержал. В 1912 г., собрав своих боевиков, Камо, по словам Крупской, «детски-наивный, с горячим сердцем» человек, вновь пытался устроить «экс» денежной почты, но на сей раз неудачно: четверо его товарищей погибли, а он сам, раненый, был схвачен полицией. Суд вынес ему смертный приговор. Однако Манифест по поводу трехсотлетия династии Романовых (1913) принес замену виселицы 20-летней каторгой. Из тюрьмы Камо вышел в 1917 г.

Л. Б. Красин предложил конвертировать тифлисские деньги в иностранную валюту. Дело в том, что часть награбленного – 100 тыс. рублей – составляли пятисотрублевые ассигнации, самые крупные купюры того времени. Перед выдачей кассирам банка номера этих банкнот были заранее переписаны, а после налета переданы по телеграфу во все банки Российской империи и опубликованы в газетах. Поэтому разменять их в России было невозможно. После долгих совещаний на даче «Ваза» был разработан, как писал большевик М. Н. Лядов, «план одновременного обмена по всем европейским банкам – взять нахрапом, в надежде, что за границу еще не успели сообщить номера». Поскольку Камо к тому времени был уже арестован немецкой полицией, руководить операцией поручили первому помощнику Красина М. М. Литвинову (партийная кличка Папаша). В декабре 1907 г. жены Ленина и Богданова зашили крупные 200 банкнот в жилет Лядова, и вскоре он вместе с ними благополучно пересек границу.

Однако операция по размену пятисотрублевок в европейскую валюту, назначенная на 18 января 1908 г., закончилась провалом, так как охранка получила необходимую информацию о планах большевиков от своего секретного сотрудника заграничной агентуры – уже упоминавшегося доктора Я. А. Житомирского. К концу января полиция европейских стран арестовала в Мюнхене, Стокгольме, Берлине, Париже и других городах шесть человек, включая и Литвинова, пытавшихся обменять злополучные банкноты на иностранную валюту (как отмечала французская полиция, «все арестованные принадлежат к одной банде грабителей»). Более 33 кредитных билетов в пятьсот рублей оказалось в руках полиции. Николаевский писал, что Богданов позднее пытался разменять банкноты в Америке, но и там дело окончилось арестами и конфискацией денег.

Тифлисское ограбление и попытки пристроить похищенные деньги привели к грандиозному скандалу, в который оказались вовлечены не только большевистская фракция и РСДРП в целом, но и западноевропейская социал-демократия. Ленина, прибывшего в Женеву, Плеханов, Мартов, Дан и Мартынов встретили острой критикой. В тифлисской операции они увидели пример морального разложения революционного подполья. На январском пленуме объединенного ЦК в 1910 г. меньшевикам удалось вынудить Ленина согласиться сжечь все оставшиеся ассигнации, которые не попали в руки полиции. Секретные сотрудники Департамента полиции, присутствовавшие, как всегда, на пленуме в качестве делегатов, донесли, что все оставшиеся пятисотки, кроме 38, которые были у инженера Красина, Заграничное бюро ЦК сожгло.

Агенты полиции ошиблись – на самом деле на руках Красина давно уже не было ни одной из этих ассигнаций. Он все же нашел хитрый способ конвертировать часть похищенных злополучных банкнот в иностранную валюту. Его ближайший помощник А. М. Игнатьев так вспоминал об этой секретной спецоперации: «Наш товарищ, художница Афанасия Леонидовна Шмидт (кличка Фаня Беленькая) переделывала номера указанных пятисоток, которые ей привозил Леонид Борисович. Хорошо помню, как живо интересовался Л. Б. технической стороной переделки номеров, для чего был даже приспособлен микроскоп. Я должен был менять эти пятисотки. В котелке, с пробором, в перчатках, ходил и менял их в разных учреждениях. Мысль была удачна, удалось разменять все. Остались только две пятисотки, которые зарыты в Финляндии, потому что были неудачно исправлены, вернее, само исправление было удачное. Но такой серии тогда не было. Когда я заявил Л. Б. об этих пятисотках, он сказал: «Пускай это пойдет в будущий музей революции»».

Еще больше меньшевики возмутились, когда узнали о планах Красина печатать фальшивые трехрублевые купюры. Для этой цели большевики из группы Красина приобрели печатную машину, специальную бумагу с водяными знаками, собирались купить дом в Финляндии, в котором предполагали наладить выпуск фальшивых денег на широкую ногу. Однако этим, прямо скажем, уголовным планам не суждено было сбыться, так как о них стало известно все тому же тайному агенту полиции Житомирскому. В конце 1907 г. берлинская полиция нагрянула с обыском в редакцию социал-демократической газеты «Форвертс», в которой Красин хранил бумагу с водяными знаками. Всю продукцию, приготовленную для изготовления фальшивых банкнот, полиция конфисковала. Поскольку редакция не знала об истинных намерениях большевиков, разразился скандал. ЦК РСДРП поспешил сделать специальное заявление о том, что не имеет к этому «темному» делу никакого отношения.

Из финансовых пожертвований, которые шли на нужды РСДРП, следует отметить так называемые американские деньги, полученные от сборов, проведенных в США весной—летом 1906 г. М. Горьким. Инициаторами этой поездки были В. И. Ленин и Л. Б. Красин. Вместе с М. Горьким и М. Ф. Андреевой в качестве их секретаря в вояж по Америке отправился и член боевой группы большевик Н. Е. Буренин. Они имели письма к Американской социалистической партии, официальное – от объединенного ЦК РСДРП, и личное – от Ленина. Но поездка была организована крайне неудачно. Прежде всего большевики не учли такой тонкости, как общественное мнение США. Горький приехал в Америку вместе с гражданской женой М. Ф. Андреевой, оставив дома законную супругу с двумя детьми. Газеты по этому поводу подняли скандал, шум, гостиницы не принимали невенчанную пару. Кроме того, конкуренцию большевикам составили эсеры, направившие в США свою «бабушку» Е. К. Брешко-Брешковскую. Как вспоминал Горький, «пред американцами явились двое людей, которые, независимо друг от друга и, не встречаясь, начали собирать деньги, очевидно, на две различных революции… «Бабушку» они, кажется, знали и раньше, американские друзья сделали ей хорошую рекламу, а мне царское посольство – устроило скандал». Турне по США не оправдало надежд: по словам Горького, он собрал меньше 10 тыс. долларов. По другим данным, в июле 1906 г. Андреева тайно переправила Красину для большевистской кассы 50 тыс. рублей. «Американские деньги» поступали и на имя другого члена Боевой технической группы, В. И. Богомолова, который открыл специально для этого в Гельсингфорсе несколько банковских счетов. По его словам, он один-два раза в неделю передавал эти деньги в Большевистский центр.

Н. Е. Буренин

В том же году Андреева выиграла суд у матери московского промышленника С. Т. Морозова, оставившего ей по завещанию 100 тыс. рублей (сам Морозов покончил жизнь самоубийством 13 мая 1905 г. в санатории близ Канн). Из этих денег 60 тыс. она через Красина передала Большевистскому центру. Деньги прошли мимо ЦК, руководимого меньшевиками, и осели в кассе БЦ.

Большевики получали и иного рода пожертвования. Например, в 1905 г. неожиданный «подарок» преподнесла юная большевичка (ей не было еще и 17 лет) Федосья Петровна Кассесинова (Фаня Черненькая). Вступив в партию, она решила помочь ей материально, отдав свое имение на юге России, доставшееся ей по наследству от родителей. Проблема была только в одном: по российским законам, Ф. Кассесинова, как несовершеннолетняя, не могла самостоятельно распоряжаться наследством. Подарить имение она могла только с разрешения своих опекунов, которые, будучи «помещиками и дворянами», одобрить такой шаг юной революционерки не могли. Поэтому, по словам Л. Б. Красина, «пришлось прибегнуть к несколько сложной комбинации», а именно – найти девушке «фиктивного мужа» и уже с его разрешения продать имение. Поиски жениха заняли три месяца, ведь надо было найти человека не только безупречного с точки зрения закона, но и порядочного, чтобы не сбежал с деньгами сразу после свадьбы. «Ликвидация имения» тянулась еще год.

Значительно более сложной и авантюрной стала история, связанная с борьбой за наследство младшего племянника С. Т. Морозова Н. П. Шмидта, которая принесла в кассу БЦ около 280 тыс. рублей. Унаследовав мебельную фабрику Морозова в Москве, Шмидт в октябре 1905 г. через Горького ссудил большевикам 15 тыс. рублей на издание газеты «Новая жизнь». Он давал деньги и на вооружение рабочих. Полиция называла фабрику Шмидта «чертовым гнездом». В дни декабрьского восстания Шмидт отказался выдать членов фабричной дружины и указать место хранения оружия. За это он был арестован и в феврале 1907 г. при загадочных обстоятельствах погиб в тюрьме. Незадолго до его смерти Красин убедил Шмидта завещать свое состояние партии. Также большевики уговорили сестер Шмидта Екатерину Павловну и Елизавету Павловну передать партии их доли наследства Морозова. Вопрос заключался лишь в том, кто получит эти деньги? Когда Шмидт делал свои распоряжения о передаче имущества партии, зимой 1906-1907 гг., существовала только одна РСДРП, с общим ЦК.

Борьба за наследство Шмидта стала одной из непосредственных причин развала Большевистского центра. Ключевую роль в этом темном деле сыграл активный член Одесского и Бакинского комитетов РСДРП В. К. Таратута (Виктор). За ним стоял Ленин. Осенью 1905 г. Таратута приехал в Москву, где познакомился со Шмидтом и начал ухаживать за его младшей сестрой Елизаветой. Летом 1907 г. Таратута при поддержке Ленина стал членом ЦК. В декабре того же года он вместе с Елизаветой эмигрировал в Париж. В мае 1908 г. московский суд разделил часть наследства поровну между сестрами Шмидта. Большевики хотели завладеть всем наследством, но для них дело осложнялось тем, что старшая сестра Шмидта Екатерина вышла замуж за молодого московского адвоката Н. А. Андриканиса, бывшего в 1905-1907 гг. большевиком, но затем порвавшего с ними. А он, преследуя в том числе и свои корыстные цели, не хотел, чтобы Екатерина отдавала деньги большевикам. Большевистский центр, представленный в этом деле Таратутой, оказал давление на Андриканиса, добиваясь от него передачи наследства в БЦ, а не в ЦК РСДРП. Примечательно, но даже большевики считали Таратуту «прожженным негодяем». Ленин, не оспаривая такой характеристики, считал его «незаменимым человеком» для большевиков, потому что он «ни перед чем не остановится». И действительно, Таратута готов был пойти на крайние меры: он угрожал убийством тех, кто будет пытаться помешать передаче большевикам наследства Шмидта. Угрожал он и Андриканису.

В мае 1908 г. Красин организовал третейский суд между БЦ и Андриканисом (его председателем был видный эсер М. А. Натансон). «Суд» обязал Андриканиса внести в кассу большевиков лишь треть наследства Екатерины.

Между тем внутри самой «финансовой тройки» БЦ нарастали противоречия. Красин не хотел, чтобы деньги младшей сестры Шмидта Елизаветы перешли к Таратуте, так как в этом случае ими завладел бы Ленин, с которым у Красина к этому времени были уже разногласия. К тому же, как и в случае, приведенном выше, по российским законам Елизавета, будучи несовершеннолетней, могла самостоятельно распоряжаться завещанным ей капиталом, только вступив в брак, чтобы муж представлял ее в финансовых делах. Поэтому Красин вновь повторил «комбинацию» с фиктивным замужеством. Таратута, однако, на роль жениха-мужа явно не подходил, ибо был не в ладах с законом и находился в розыске. После того как Буренин категорического отказался «жениться», Красин нашел подходящего жениха, чье социальное положение не могло вызвать никаких подозрений. Им стал один из организаторов Боевой технической группы (БТГ) в 1907-1908 гг. А. М. Игнатьев – дворянин, сын действительного статского советника, владелец финского поместья Ахи-Ярви, использовавшегося БТГ в качестве основного склада контрабандного оружия. Венчание состоялось 11 октября 1908 г. в русской посольской церкви в Париже, без всякого противодействия со стороны как родственников невесты, так и русского консула, которому Игнатьев нанес визит накануне фиктивной свадьбы. Однако Красин просчитался: получив наследство, Елизавета вернулась к Таратуте, передав ему и Ленину свои деньги. Эти средства позволили Ленину продолжить издание «Пролетария».

Конфликт вокруг наследства Шмидта оказал негативное влияние на отношения внутри партии. Меньшевики осудили это авантюрное предприятие, точно так же, как они осуждали «эксы», в которых участвовали боевые группы. Они вполне обосновано полагали, что от подобных действий страдает репутация и авторитет РСДРП.

 

4. Партийные школы: «учиться, учиться и еще раз учиться…»

В июне 1909 г. в Париже состоялось совещание расширенной редакции «Пролетария», на котором присутствовали 9 членов Большевистского центра, представители большевистских организаций Петербурга (М. П. Томский), Московского областного комитета (В. М. Шулятиков), Урала (Н. А. Скрыпник). Совещание осудило «отзовизм» и «ультиматизм» и высказалось за сближение с меньшевиками-партийцами. В то же время была осуждена позиция Богданова, Шанцера, Лядова, Соколова (Вольского), которые вели агитацию за созыв «чисто большевистского съезда». В связи с отказом А. А. Богданова подчиниться решениям совещания была принята специальная резолюция, в которой говорилось, что редакция «Пролетария» снимает с себя всякую ответственность за все его политические шаги. Дальнейшего участия в совещании Богданов не принимал.

На защиту Богданова встал Красин. Он написал в БЦ заявление, в котором констатировал, что даже «в худшие времена господства меньшевиков в ЦК нашей партии не было случая столь беззастенчивого проведения политики вышибания по отношению к несогласно мыслящим». Уход Богданова из «Пролетария», а потом исключение из Большевистского центра означали серьезное его поражение и усиление позиций Ленина. Позднее, говоря о периоде 1908-1910 гг., Богданов отметил в своих записных книжках: «В то время, к своему счастью, я не понимал этого (специального – за единоличное руководство) смысла борьбы, иначе не уступил бы под первым предлогом, полагаясь на истину и будущее».

На парижском совещании «отзовистам» припомнили и их философские взгляды, и попытки создать свою школу на о. Капри. Мысль о создании партийной школы, что называется, витала в воздухе. Местные комитеты испытывали острый дефицит грамотных, идейно подкованных сотрудников, способных написать красивые резолюции и произнести правильные речи. Рабочий Б. Козловский в воспоминаниях о партийной работе в Николаеве в 1908-1909 гг. писал, что их социал-демократическая организация в то время состояла исключительно из рабочих: «интеллигенция, боясь провокации и мести со стороны членов «Союза русского народа», совершенно отошла от работы».

А. А. Богданов и его единомышленники пытались вести активную пропаганду своих взглядов среди рабочих. С этой целью при содействии А. М. Горького летом 1909 г. они устроили партийную школу на острове Капри в Италии. Большую роль в организации школы сыграл уральский рабочий-большевик Н. Е. Вилонов, в то время имя его было хорошо известно многим революционерам. Он вступил в партию в 1902 г. и работал в ряде городов на юге, а затем – в Самаре и Екатеринбурге. Руководил пропагандистскими кружками, писал прокламации и корреспонденции за подписью «Миша Заводский». Активно участвовал в революции 1905 г. А. М. Горький писал, что когда его арестовали, тюремщики, бросив его, избитого, в карцер, «облили нагого, израненного круто посоленной водой. Восемь дней он купался в рассоле, валяясь на грязном, холодном асфальте; этим и было разрушено его могучее здоровье». Тюрьма довела Н. Е. Вилонова до туберкулеза. Ленин устроил его в санаторий в Давосе, но спасти его не удалось. Он умер 1 мая 1910 г.

Именно Никифор Вилонов набрал в России группу из 15 человек, главным образом из Москвы. Все они прибыли за границу нелегально. На Капри к ним присоединились 12 эмигрантов, выразивших желание поехать затем на работу в Россию. «Отзовисты» назвали пропагандистскую школу «Первой высшей социал-демократической школой для рабочих». Программа занятий была рассчитана на пять месяцев и включала в себя лекции по политэкономии (их читал А. А. Богданов), истории (А. В. Луначарский, М. Н. Покровский, М. Н. Лядов), русской литературе (А. М. Горький), аграрной программе (Ст. Вольский) и финансах (Г. А. Алексинский). Кроме того, слушатели писали статьи, готовили конспекты, рефераты, резолюции, репетировали выступления.

А. А. Богданов, видимо, пытался опереться на Каприйскую школу, чтобы потом дать бой Ленину в подпольных организациях в России. Рабочие-ученики не были в курсе всех подробностей внутрипартийной борьбы. Как вспоминал один из слушателей, только на Капри они узнали о расколе в БЦ, о «происках Ленина», о его «невежестве» по философии и т. д. Им внушали, что Ленин уже не тот, каким его знали рабочие в 1905-1906 гг., что «он теперь так зазнался и поправел, что не мешало бы его одернуть от имени русских партийных организаций».

В начале занятий рабочие пригласили Ленина, Троцкого, Плеханова и Каутского прочитать им на Капри несколько лекций, но все они по разным причинам не приехали. Ленин прислал обстоятельный и откровенный ответ. Он в популярной форме объяснил ученикам школы, что все они «хорошие ребята, но не искушенные еще в политической борьбе», а школа на Капри – есть фракционная школа, среди лекторов там нет настоящих большевиков. Ленин советовал рабочим приехать к нему в Париж, где, по его мнению, было гораздо больше возможностей для учебы, поскольку здесь сосредоточился «самый большой эмигрантский центр», имеются русские библиотеки и т. п. Словом, «тот, кто едет учиться социал-демократизму в Париж, едет учиться действительно социал-демократизму. Тот, кто едет учиться на Капри, едет учиться особой фракционной «науке». Тот, кто устраивает школу в Париже, устраивает действительно партийную школу. Тот, кто устраивает школу на о. Капри, тот прячет школу от партии. Школа на Капри есть школа, нарочно спрятанная от партии», – категорически утверждал Ленин.

В. И. Ленин. Париж. 1910 г.

Отказавшись читать лекции, он повел дело к расколу Каприйской школы: вскоре шесть ее слушателей во главе с Вилоновым выразили протест против выработки Богдановым и его людьми фракционной программы. В начале ноября 1909 г. они приехали в Париж. Среди них был и провокатор А. С. Романов. По окончании занятий на Капри в Париже собрались и остальные ученики этой школы. Здесь они три недели слушали лекции Ленина о современном политическом моменте и аграрной реформе Столыпина. Лекции читали также Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, И. Ф. Дубровинский и др.

Накануне отъезда учеников в Россию состоялось общее собеседование. Выяснилось, что многие слушатели Каприйской школы приняли сторону Ленина. «Большинство учеников, – сообщала Н. К. Крупская, – производят впечатление людей глубоко партийных, которые 10 раз еще подумают, прежде чем начать бить партийную посуду». Те, кого переубедить так и не удалось, уехали в Россию с убеждением, что Ленин сильно поправел, ушел от старых заветов большевизма и заблудился в собственных выводах.

Ответом Богданова и его единомышленников на действия Ленина стало оформление в декабре 1909 г. группы «Вперед». Об этом А. А. Богданов и В. Л. Шанцер от имени 16 объединившихся известили 28 декабря 1909 г. ЦК РСДРП, прося утвердить группу как «литературную организацию». В состав группы также входили Г. А. Алексинский, А. В. Луначарский, В. А. Базаров, М. Н. Лядов, М. Н. Покровский, Н. В. Вольский (Валентинов) и др. Одно время примыкали к ней А. М. Горький и М. Г. Цхакая. Группа «Вперед» приняла платформу «Современное положение и задачи партии», в выработке которой принимали участие 7 рабочих и 8 интеллигентов. Авторы платформы призывали членов РСДРП быть готовыми к новому революционному подъему. Поскольку внутрифракционная борьба наносила тяжелый удар пролетарскому делу, первой своей задачей группа ставила борьбу «за восстановление единства большевизма». Не отрицая деятельности думской фракции РСДРП, считая, однако, ее малоэффективной в «реакционной» «3-июньской» Думе, «впередовцы» видели главную задачу в сохранении нелегальной, сплоченной и активной пролетарской партии с сильным рабочим ядром, свободной от всяких междоусобиц. Думская работа, говорилось в платформе, – это одно из средств агитации и пропаганды, но не центральная задача партии и не повод для расколов. «Впередовцы» советовали также не упускать из вида военно-боевую работу партии, призванную сыграть большую роль в подготовке неизбежной в будущем вооруженной борьбы народа со старым порядком. Кроме того, в платформе провозглашалась задача «создавать» и «распространять в массах новую пролетарскую культуру», «развивать пролетарскую науку», «вырабатывать пролетарскую философию». Это был курс на развитие самостоятельности пролетариата.

Группа «Вперед» просуществовала недолго. В 1913 г. она фактически распалась: часть «впередовцев» вернулась на ленинские позиции (А. В. Луначарский, М. Н. Покровский, М. Н. Лядов), а сам А. А. Богданов постепенно отошел от политики.

«Между тем, – писал Троцкий, – история борьбы большевиков с меньшевиками есть в то же время история непрерывных объединительных попыток». После ряда лет взаимной вражды, ссор и распада все фракции и группы РСДРП сделали последнюю в истории партии попытку примирения на общем пленарном заседании ЦК, состоявшемся в январе 1910 г. в Париже. В нем участвовали почти все наиболее видные деятели российской социал-демократии. Сославшись на болезнь, отсутствовал Г. В. Плеханов. Пленум продолжался целых три недели: со 2 по 23 января (15 января – 5 февраля) (больше недели ушло только на утверждение повестки дня) и проходил в нервной обстановке. Ленин сообщал Горькому: «… три недели маета была, издергали все нервы, сто тысяч чертей!..» Ленину действительно пришлось нелегко: большинство собравшихся было явно не на его стороне. Ему впервые было необходимо бороться на «два фронта»: против меньшевиков – «ликвидаторов» и их союзников бундовцев и против той части большевиков, которые выступали за примирение, в первую очередь с Л. Д. Троцким. В частности, еще до пленума Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, Н. А. Рожков и В. П. Ногин предлагали признать органом ЦК РСДРП венскую «Правду». Большевики-примиренцы при голосовании поддерживали проекты резолюций, инициированные Троцким, который на пленуме выступал в роли миротворца-объединителя против ленинского «бюрократического централизма» и диктата в партии.

В итоге стороны склонились к соглашению. Участники пленума осудили идеи «ликвидаторства» и «отзовизма», однако ради сохранения мира в партии борьбу с этими уклонами решили вести без организационных выводов. Пленум постановил распустить Большевистский центр, прекратить издание фракционных органов – большевистского «Пролетария» и меньшевистского «Голоса социал-демократа». Был создан ЦО партии «Социал-демократ» с приложением дискуссионного листка. Большевики должны были частями передать из своей фракционной в общепартийную кассу около полумиллиона рублей, полученных ими в ходе экспроприаций и от наследников Н. П. Шмидта (100 тыс. сразу, остальные 400 тыс. – в два срока в течение двух лет). А для того чтобы деньги действительно пошли на нужды всей РСДРП без различия фракций, было решено, что они перейдут к немецким «держателям» – К. Каутскому, Ф. Мерингу и К. Цеткин. При этом насильственные захваты денежных средств большевиками были осуждены и объяснены как «неправильное понимание с их стороны интересов партии». Троцкому удалось добиться финансовой поддержки «Правды» в размере 400 франков (150 рублей) и делегировать в ее редакцию Л. Б. Каменева как представителя ЦК. Ленин и Плеханов были избраны представителями РСДРП в Международном социалистическом бюро. Наконец, было решено начать подготовку новой общепартийной конференции РСДРП.

Однако, как и предсказывали некоторые видные меньшевики – «ликвидаторы», из попытки объединения ничего не вышло. (Потресов, не участвовавший в работе пленума, иронизировал над его итогами, цитируя Щедрина: «До меня дошли слухи, что произошло братское объединение. Правда ли это и «на какой предмет и в каком градусе?»») Соглашение большевиков с меньшевиками и Троцким оказалось непрочным, и вскоре фракционная борьба вспыхнула вновь. Меньшевики сохранили свои фракционные центры в России и продолжали выпускать «Голос социал-демократа». В очередном номере газеты они поместили письмо 16 «ликвидаторов», которые предлагали всем меньшевикам уйти из партии в легальные организации. Авторы письма заявляли о сохранении лишь «обломков партии». Аксельрод в своих выступлениях отмечал, что от нее остались одни «руины и даже тени партийных учреждений».

В редакции газеты «Социал-демократ» Мартов и Дан враждовали с Лениным и Зиновьевым. После появления брошюры Мартова «Спасители или упразднители?», в которой он обрушился с критикой на Ленина и прямо сравнивал большевизм с нечаевщиной, ни о каком дальнейшем сотрудничестве Мартова и Ленина не могло быть и речи. В июне 1911 г. Мартов и Дан подали заявление о выходе из редакции газеты «Социал-демократ». Каменев со скандалом вынужден был уйти из венской «Правды».

«Впередовцы» также были настроены решительно и действовали с пролетарской прямотой. Однажды они ворвались на заседание большевистской группы, собравшейся в парижском кафе, и «с нахальным видом» стали требовать слова, а когда им было отказано, бросились на большевиков с кулаками. «Впередовец» Н. В. Сапожков (Кузнецов) («страшный силач», по словам Крупской) схватил большевиков Абрама Сковно «под одну мышку», а Исаака Кривого – под другую, но драка не состоялась, поскольку «опытный по части драк хозяин кафе потушил огонь». Ленин был потрясен, «чуть не всю ночь» бродил по улицам Парижа, «а вернувшись домой, не мог заснуть до утра». «Вот и выходит так, – писал Ленин Горькому 11 апреля 1910 г., – что «анекдотическое» в объединении сейчас преобладает, выдвигается на первый план, подает повод к хихиканью, смешкам и пр. Эмигрантщина теперь во 100 раз тяжелее, чем было до революции.» В итоге, в конце 1910 г. Ленин заявил о расторжении заключенного на январском пленуме ЦК договора с меньшевиками.

Что же касается партийных денег, то вскоре после пленума ЦК К. Каутский, а затем и Ф. Меринг, убедившись, что при той невероятной склоке, царившей в РСДРП, они не могут выполнять возложенные на них задачи, отказались от роли «держателей». Есть все основания предполагать, что большевики перечислили единственной «держательнице» денег К. Цеткин едва ли половину обещанной суммы. После пражской конференции большевиков 1912 г., на которой договор 1910 г. об объединении с меньшевиками был аннулирован, Ленин потребовал от К. Цеткин вернуть деньги организованному на конференции ЦК. Поскольку К. Цеткин ответила отказом, началась новая тяжба вокруг большевистского имущества, продолжавшаяся вплоть до Первой мировой войны.

Несмотря на непрерывную враждебную атмосферу в РСДРП, одно решение январского пленума большевики, как говорится, претворили в жизнь. Речь идет об открытии за границей общепартийной школы, ставшей заметным событием. Для ее организации январский пленум (1910 г.) создал Школьный комитет из 9 человек: 2 большевика (Н. А. Семашко и Г. Е. Зиновьев), 2 меньшевика, 2 представителя группы «Вперед», 1 польский социал-демократ, 1 латышский социал-демократ и 1 бундовец.

Имея такой пестрый идейный состав, Школьный комитет не мог избежать конфликтов и ссор. Уже осенью Г. А. Алексинский и М. Н. Покровский вышли из школьного комитета и в ноябре 1910 г. открыли вторую «впередовскую» школу, на этот раз в итальянском городе Болонья. Слушатели этой школы (20 рабочих) приглашали Ленина читать лекции, но он вновь ответил отказом. В числе преподавателей школы оказались Ю. О. Мартов, А. М. Коллонтай, П. П. Маслов. Был там и Л. Д. Троцкий. По поводу его поведения Ленин написал не позднее первой половины 1911 г. заметку «О краске стыда у Иудушки Троцкого». «Вопреки прямому решению назначенной пленумом Школьной комиссии, которая постановила, что ни один партийный лектор не должен ехать во фракционную школу впередовцев, Иудушка Троцкий туда поехал и обсуждал план конференции с впередовцами, – писал Ленин. – План этот опубликован теперь группой «Вперед» в листке. И сей Иудушка бьет себя в грудь и кричит о своей партийности, уверяя, что он отнюдь перед впередовцами и ликвидаторами не пресмыкается. Такова краска стыда у Иудушки Троцкого».

Примечательно, но эта заметка, для которой характерен ленинский стиль ведения полемики, переходящий в грубость, не увидела вовремя свет и долгое время о ней знали всего несколько наиболее близких к Ленину в эмиграции людей. Впервые заметка была опубликована 21 января 1932 г. на страницах газеты «Правда». Существует предположение, что публикация преследовала цель уязвить Троцкого, который в то время заканчивал очередную книгу под названием «Сталинская школа фальсификаций».

Ленин и другие организаторы общепартийной школы рассчитывали главным образом на рабочих, посылаемых местными и национальными организациями из России. Из живущих за границей рабочих доступ в партийную школу предполагалось дать только тем, кто по окончании курса немедленно отправится в Россию на партийную работу. Переправка слушателей за границу и их содержание требовали очень больших средств. По приблизительным подсчетам, не менее 800 франков на каждого ученика: проезд в обе стороны и пребывание в школе в течение 3-4 месяцев. Забегая вперед, скажем, что финансовые затруднения преследовали организаторов школы до самого ее закрытия. Лишь осенью 1910 г., когда школа уже должна была начать работу, по предложению большевиков, Заграничное бюро ЦК ассигновало в распоряжение комитета 10 тыс. франков, и комитет приступил к организации школы.

Н. А. Семашко писал, что В. И. Ленин сам принимал участие в подыскании места для школы. Он и Крупская во время своих велосипедных прогулок потратили немало дней в поисках подходящего места, где можно было бы за недорогую плату снять дом и поселить 2—3 десятка людей, не вызывая серьезных подозрений. Самым удобным местом оказалось местечко Лонжюмо – деревня, расположенная в 18 километрах к югу от Парижа.

Для организации выборов учеников в школу поздней осенью 1910 г. Школьный комитет направил в Россию своего агента – 26-летнего С. М. Семкова (Сему). Он уже 9 лет состоял в партии, слыл надежным товарищем и, как отмечалось в донесении агента охранки, «ярым ленинцем». Семкову были даны указания, чтобы выборы «производились на местах партийными организациями без различия принадлежности кандидатов к тому или иному течению в партии». Предполагалось набрать 40 учеников. Однако многие организации по разным причинам не смогли провести выборы. Например, в Киеве С. М. Семков едва не попал в засаду: в том месте, где была назначена явка, спряталась полиция. Уполномоченный принужден был скрыться. Выборы не состоялись.

Итог выборов был такой. По три человека послали в Лонжюмо Петербург и Москва, по одному представителю – партийные организации Николаева, Иваново-Вознесенска, Сормова, Баку, Тифлиса, одного – из заводского поселка Екатеринославской губернии и Домбровского района Польши. В Петербурге в отборе слушателей принял участие депутат III Государственной думы от Петербургской губернии рабочий-токарь, большевик Н. Г. Полетаев. Все ученики принадлежали к разным течениям РСДРП. Пятеро из них причисляли себя к большевикам. Почти все они были рабочими. Из Петербурга приехала единственная женщина – работница фабрики «Треугольник» А. И. Иванова. Пикантная деталь – в Париж она приехала, ожидая ребенка. Ленин и Крупская сразу окружили ее заботой и вниманием.

Несмотря на то, что каждому ученику по его прибытии в целях конспирации давался новый псевдоним, все настоящие имена, за исключением одного, стали известны. Остался неизвестным только рабочий Трехгорной мануфактуры ткач Александр-поэт, который все время писал стихи. Однако в конце июня 1911 г. он выбыл из школы, так как был малоразвит и совсем не подготовлен для занятий. «Временно устроили мы его на работу в Германии», – пишет Крупская. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Иваново-вознесенская партийная организация прислала в школу рабочего С. Искрянистова (Василия), который оказался провокатором. Крупская вспоминала, что раньше он был дельным партийным работником, но на фабрику его не брали, как «неблагонадежного», и он очень бедствовал, живя с двумя детьми на скудный заработок своей жены-ткачихи. Полиция купила его за гроши. Однако он не выдержал двойной жизни. Вернувшись из Лонжюмо, Искрянистов покончил с собой. Кроме него, в партийной школе был еще один провокатор – представитель Москвы М. Н. Малиновский (Андрей).

Помимо слушателей, направленных местными партийными организациями, в школу было принято пять вольнослушателей, в том числе Г. К. Орджоникидзе и уполномоченный Школьной комиссии С. М. Семков (Сема). Основной костяк учеников школы состоял из большевиков.

Весной 1911 г. они всякими нелегальными путями добирались до Франции. Трудно сказать, в какой день произошло официальное открытие школы: предположительно это случилось в конце мая. Известно, что школа просуществовала 3-3,5 месяца и была закрыта 17 (30) августа 1911 г.

Кроме лекторов, обитающих в Париже, Школьный комитет обратился к Плеханову, Горькому и Р. Люксембург с просьбой принять участия в занятиях. Но все они по разным уважительным причинам отказались. Ссылаясь на фракционный характер школы, меньшевики Дан, Мартов, Волонтер, Маслов тоже уклонились от участия в ее работе. Остальные 15 человек, приглашенные для чтения лекций и практических занятий с учениками, приняли участие в учебном процессе. Основным лектором был В. И. Ленин – он прочитал слушателям 56 лекций из 147, состоявшихся в школе.

Партийная школа в Лонжюмо. 1911 г.

Первым помощником Ленина по ведению занятий, прежде всего по политической экономии, была приехавшая из Брюсселя в Париж Инесса Арманд, ставшая, по выражению Крупской, «очень горячей большевичкой». Кроме них, лекции слушателям читали большевики Г. Е. Зиновьев (история РСДРП), Л. Б. Каменев (история буржуазных партий в России), Н. А. Семашко (рабочее законодательство и деятельность Думы), «впередовец» А. В. Луначарский (история искусств), меньшевик-партиец Шарль Раппопорт и др.

В Лонжюмо все ученики школы жили или в «отеле», приспособленном исключительно для провинциальных рабочих, или на частных квартирах, у бедняков. Из преподавателей в деревню переехали только Ленин с Крупской, Инесса Арманд с сыном и Зиновьев с семьей. Остальные каждый раз приезжали из Парижа. Чтобы не вызвать подозрений, один из французских депутатов-социалистов объяснил мэру Лонжюмо, что поселившиеся здесь русские – это сельские учителя, приехавшие для пополнения образования.

Для учебных занятий было приспособлено довольно просторное помещение бывшей столярной мастерской. Рабочие общими усилиями очистили сарай от грязи и мусора, сколотили из досок длинный стол, достали несколько ломаных стульев и табуреток и устроили в нем «аудиторию» первой высшей партийной школы. Этот сарай и был единственным классным помещением школы в Лонжюмо.

Ежедневно читалось по 3-4 лекции, каждая из которых продолжалась полтора-два часа. «Занимались много и усердно, – вспоминает Н. К. Крупская… – Ильич был очень доволен работой школы». Среди упорных занятий удавалось выкроить время и для отдыха. Иногда по вечерам ходили в поле, ездили на Сену купаться, пели песни. Воскресные дни использовались для знакомства с Парижем.

Из-за трудностей финансового характера занятия в школе были завершены раньше намеченного срока. Организаторы кое-как наскребли средства, чтобы отправить учеников в Россию, и еще остались в долгах. В дальнейшем Ленин мечтал осуществить организацию новой школы, на этот раз в Галиции, недалеко от русской границы, но помешала война.

 

5. РСДРП в условиях нового революционного подъема (1910-1914 гг.)

«Пражская весна» большевиков

С середины 1910 г. в России наметилось оживление рабочего и демократического движения. Новый революционный подъем начинался с политических стачек, проходивших в ноябре 1910 г. в связи со смертью Л. Н. Толстого. Память великого писателя, известного своими страстными выступлениями против смертной казни, была отмечена уличными шествиями в столице под лозунгами «Долой смертную казнь!» – первыми со времен революции. Политические стачки Петербурга были поддержаны выступлениями студенчества в Москве, Киеве, Харькове, Одессе и других городах.

В 1911 г. прокатилась новая волна студенческих выступлений в связи с самоубийством группы политзаключенных, в том числе убийцы Плеве эсера Егора Сазонова. В ответ правительство запретило деятельность всех студенческих организаций и проведение собраний. В свою очередь, студенчество ответило всероссийской забастовкой. В начавшихся репрессиях ректор Московского университета А. А. Мануйлов (член партии кадетов) отказался поддержать действия властей и был не только уволен с поста, но и лишен звания профессора. Тогда в знак солидарности с ним 130 профессоров и преподавателей подали в отставку. Среди них были такие ученые с мировым именем, как К. А. Тимирязев, В. И. Вернадский, Н. Д. Зелинский, П. Н. Лебедев и др.

В апреле 1912 г. Россия была потрясена трагическими событиями, разыгравшимися в Восточной Сибири, на Ленских золотых приисках. Прииски принадлежали совместному русско-английскому предприятию, акционерами которого были императрица Мария Федоровна, великие князья, многие министры. Компания «Ленское золотопромышленное товарищество» («Лензото») была крупнейшим производителем золота и приносила огромную прибыль. Достигалось это в значительной степени за счет нещадной эксплуатации рабочих, живущих в глухой тайге в двух тысячах верст от железной дороги. Пользуясь удаленностью приисков, администрация диктовала рабочим любые условия.

29 февраля 1912 г. на одном из приисков вспыхнула забастовка, поводом к которой послужила выдача рабочим недоброкачественного конского мяса. К середине марта бастовало уже 6 тыс. человек на 48 приисках. Был создан центральный стачечный комитет, выдвинувший экономические требования («продовольствие доброкачественное… восьмичасовой рабочий день в мокрых забоях… медицинская помощь, введение рабочих старост; не принуждение женского труда»). Кроме того, рабочие требовали «вежливого обращения» на «вы». Компания на уступки не шла. В ночь на 4 апреля члены центрального стачечного комитета были арестованы. Надеясь освободить своих товарищей, 5-тысячная толпа рабочих двинулась к Надеждинскому прииску, где располагалась администрация. Дорогу им преградила рота солдат во главе с ротмистром Трещенковым. Офицер приказал стрелять. Было убито 270 и ранено 250 человек.

Ленские события всколыхнули всю страну. На предприятиях Петербурга состоялись митинги протеста. Негодование рабочих еще более усилилось, когда на запрос социал-демократов в Думе министр внутренних дел А. А. Макаров заявил, оправдывая солдат: «Так было и так будет впредь». Всего в 1912 г. в стачках участвовало более 1 млн, а в 1913 г. – более 2 млн рабочих. К лету 1914 г. стачечная борьба достигла приблизительно уровня 1905 г.

В условиях начавшегося политического пробуждения рабочих перед РСДРП во весь рост встала задача восстановления и укрепления своих организаций, оживления их деятельности. В настоящее время нет сколько-нибудь точных данных о количестве членов партии в 1911-1914 гг. Известно лишь, что в эти годы вели работу 46 комитетов и областных центров, 259 организаций и групп РСДРП. Кроме того, есть данные, что с ЦК РСДРП и Лениным были связаны около 100 партийных организаций.

Тем временем внутрипартийная борьба в России вступила в качественно новый этап. В 1911 г. наметилась полоса возрождения распавшихся после 1907 г. организаций. Во многих местах укреплялись связи с меньшевиками – «партийцами». В конце 1910 г. большевикам вместе с ними удалось наладить выпуск в Петербурге легальной партийной газеты «Звезда». Много сделал для издания газеты Я. М. Свердлов, находившийся в столице в качестве агента ЦК. В Москве удалось организовать издание большевистского легального журнала «Мысль», в котором сотрудничали В. В. Воровский, М. С. Ольминский, И. И. Скворцов-Степанов.

Еще до завершения курса учебы в школе Лонжюмо группа ее слушателей, опытные профессионалы-революционеры Г. К. Орджоникидзе, И. И. Шварц и Б. А. Бреслав были направлены в Россию для подготовки созыва общероссийской партийной конференции. Осенью 1911 г. на совещании в Баку и Тифлисе большевики – представители организаций Екатеринбурга, Баку, Тифлиса, Киева, Екатеринослава создали Российскую организационную комиссию (РОК) в составе Г. К. Орджоникидзе, С. Г. Шаумяна, С. С. Спандаряна, И. И. Шварца и меньшевика – «партийца» Я. Соколина. РОК провела большую подготовительную работу по созыву важного партийного форума. По предложению Ленина конференцию решено было провести в Праге. Здесь не было большой русской колонии и, следовательно, меньше опасность привлечь внимание царской охранки. «Самым важным для нас является возможность организовать дело архиконспиративно. Никто, никакая организация не должны об этом знать», – писал Ленин.

VI всероссийская конференция РСДРП, сыгравшая важную роль в организации большевистских сил, проходила в Праге с 5 (18) по 17(30) января 1912 г. Из 18 делегатов, представленных на ней, 16 были большевиками и 2 – меньшевиками-партийцами. Целый ряд делегатов (из Ростова-на-Дону, Екатеринбурга, Тюмени, Уфы и других уральских городов) не смогли попасть на конференцию из-за провалов. От участия в конференции отказались все национальные организации: бундовцы, поляки, латыши и литовцы. «Впередовцы», Плеханов и большинство меньшевиков-партийцев также отвергли приглашение. Плеханов писал в ответ на приглашение: «Состав вашей конференции до такой степени однообразен, что мне лучше, т. е. сообразнее с интересами единства партии, не принимать в ней участия». Троцкого большевики не пригласили. А. М. Горький под предлогом боязни «провалить» конспиративность «съезда» отказался от приглашения и не приехал. Таким образом, представляя менее половины партийных организаций РСДРП, конференция все же провозгласила себя всероссийской.

Руководство конференцией единолично осуществлял Ленин, хотя по своему статусу он не имел даже решающего голоса. В отсутствие других признанных авторитетов социал-демократии Ленин затмил всех собравшихся, поскольку осознавал свое превосходство. По свидетельству Зиновьева, практически конференция служила лишь фоном, «на котором Ленин не мог не развернуться… На фоне этого молодого «выводка» большевиков Ильич и сам как-то помолодел… Большая часть делегатов привезла безграничное доверие и любовь к Ильичу уже из России. А доверие остальных Ильич быстро завоевал на самой конференции».

Все важные решения принимались на конференции дружно и единогласно. Делегаты отметили приверженность основным требованиям программы-минимум; констатировав окончательный разрыв с меньшевиками – «ликвидаторами», исключили их из партии; осудили всех остальных «отступников». Одновременно было принято обращение ко всем социал-демократам России с призывом бороться за восстановление нелегальной партии. Конференция постановила издавать легальный партийный орган – газету «Правда», утвердила ленинские тезисы о положении в партии и в стране, о стратегии и тактике РСДРП в связи с выборами в IV Государственную думу под большевистскими лозунгами и ряд других резолюций.

Впервые в истории партийных форумов РСДРП был избран единогласно Центральный комитет. В его состав вошли большевики В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев, Г. К. Орджоникидзе, С. С. Спандарян, Ф. И. Голощекин, провокатор Р. В. Малиновский (кроме него в конференции участвовал еще один секретный агент охранки, А. С. Романов) и меньшевик-партиец Д. М. Шварцман. После окончания конференции на первом же заседании ЦК в его состав были кооптированы бывший рабочий-путиловец И. С. Белостоцкий и находившийся в Вологде под надзором полиции 33-летний И. В. Джугашвили (Сталин). На случай ареста кого-либо из членов ЦК кандидатами для кооптации были намечены также А. С. Бубнов, Е. Д. Стасова, С. Г. Шаумян, рабочие М. И. Калинин и А. П. Смирнов. Однако обстоятельства сложились так, что никто из них в дальнейшем в ЦК кооптирован не был. В конце декабря 1912 г. в состав ЦК вошли Я. М. Свердлов и депутат IV Думы Г. И. Петровский.

Для практического руководства партийной работой в России было создано Русское бюро ЦК в составе Г. К. Орджоникидзе, С. С. Спандаряна, Ф. И. Голощекина, И. В. Сталина и Е. Д. Стасовой. Конференция избрала редакционную коллегию газеты «Социал-демократ» во главе с Лениным, который был также избран представителем РСДРП в Международном социалистическом бюро.

Решения Пражской конференции получили неоднозначный отклик в социал-демократических организациях России. Часть организаций поддерживала резолюции конференции безоговорочно, другая негодовала, считая новый раскол нежелательным. В августе 1912 г. Л. Д. Троцкий собрал в Вене своего рода альтернативную конференцию. На ней присутствовали всего 33 делегата, представлявшие все фракции, кроме ленинской. Поэтому участники честно констатировали: конференция как общепартийное мероприятие не удалась. Они выступили с осуждением Пражской партийной конференции как узурпаторской, не представлявшей всей партии и потому явившейся просто ленинским переворотом. Однако сколоченный Троцким в противовес большевикам так называемый Августовский блок быстро развалился.

Явление «чудесного грузина»

Обращает на себя внимание факт появления в составе центральных органов партии Сталина. В ЦК РСДРП его кооптировали по инициативе Ленина. К этому времени за плечами И. В. Джугашвили – Кобы – Сталина (среди меньшевиков его называли Иоська Корявый) были уже больше 10 лет революционной подпольной работы в Тифлисе, Батуми, Баку, Кутаиси. Он уже был достаточно известным большевиком, хотя и слыл грубоватым, склонным к интригам товарищем. После скандального тифлисского ограбления Закавказский областной комитет РСДРП, в котором преобладали меньшевики, исключил Кобу из партии, но ЦК партии, после Лондонского съезда находившийся под влиянием большевиков, не дал хода делу.

С 1907 по 1910 г., не считая 15 месяцев, проведенных в тюрьме и ссылке, Коба, скрываясь от полиции под разными фамилиями, работал в основном в Баку. Будучи членом Бакинского комитета РСДРП, в котором теперь преобладали большевики, Коба пытался возродить боевую дружину. По данным Бакинской охранки, к середине сентября 1907 г. большевиками было израсходовано на вооружение около 80 тыс. рублей. Кроме того, есть косвенные данные, что за это время Сталин дважды выезжал за границу, где встречался с Лениным. 25 марта 1908 г. полиция арестовала Сталина, действовавшего тогда под фамилией Нижерадзе. Решением Особого совещания при МВД И. В. Джугашвили был отправлен для отбывания двухлетней ссылки в Вологодскую губернию. Местом пребывания ссыльного Кобы стал уездный город Сольвычегодск. Добравшись до места 27 февраля 1909 г., Сталин сразу же стал готовиться к побегу. В конце июня он, переодевшись крестьянкой, с помощью ссыльных товарищей бежал. Проведя несколько дней в Петербурге, Сталин вновь уехал на Кавказ. И уже 12 июля секретный сотрудник Бакинского охранного отделения по кличке Фикус сообщил своему начальству, что в Тифлис приехал «социал-демократ, известный в организации под кличкой «Коба» или «Сосо»». Перебравшись в Баку и проживая здесь под именем Оганеза Тотомянца, Сталин принял активное участие в возобновлении издания газеты «Бакинский пролетарий». В двух номерах этой газеты была опубликована его статья «Партийный кризис и наши задачи». В ней он ставил вопрос о необходимости издания общерусской партийной газеты, которая способствовала бы возрождению партии, преодолению изолированности ее организаций друг от друга. Но газета, по мысли автора, должна была издаваться в России, а не за границей. В статье содержался намек на критику заграничного партийного руководства, стоявшего «вдали от русской действительности».

В связи с этим следует отметить, что в партии Сталина считали практиком и организатором, и как революционер-практик он с раздражением относился к теоретическим спорам, захлестнувшим эмиграцию. Не стала исключением и философская дискуссия Ленина с А. А. Богдановым, которую Коба назвал «бурей в стакане воды».

Коба (Сталин). Фото из следственного дела

Тем не менее, не являясь прирожденным оратором (его выступления отличались схематизмом, носили в основном пропагандистский характер), не обладая особыми теоретическими наклонностями и способностями, Сталин регулярно писал прокламации и статьи для местных социал-демократических, рабочих изданий.

23 марта 1910 г. Джугашвили вновь был арестован. И снова попал в тюрьму, а затем был выслан в уже знакомый ему Сольвычегодск. Отбыв ссылку в июне 1911 г., Сталин поселился в Вологде. Но на сей раз погулять на воле ему пришлось недолго – всего два месяца. В Департамент полиции поступили сведения о том, что «серьезный эсдек, носящий партийный псевдоним «Коба»», получил предложение от заграничного партийного центра взять на себя обязанности разъездного агента ЦК РСДРП. В связи с этим полиция усилила за Сталиным слежку. За ним всюду следовали филеры. И когда Сталин, нарушив предписание (ему было запрещено возвращаться на Кавказ и в обе столицы), в начале сентября 1911 г. приехал в Петербург, он опять попал под стражу. В декабре его выслали в Вологду на три года.

Именно там Сталин, известный в партийных кругах и как Иванович, узнал о Пражской конференции. 9 февраля 1912 г. Н. К. Крупская писала Г. К. Орджоникидзе: «Получила письмо от Ивановича, развивает свою точку зрения на положение дел, адрес обещает дать через месяц. Видно, что страшно оторван от всего, точно с неба свалился. Если бы не это, его письмо могло бы произвести гнетущее впечатление. Жаль. Очень жаль, что он не попал на конференцию». Через несколько дней Сталин бежал из Вологодской ссылки и уехал на Кавказ. Но уже в середине апреля 1912 г. он вновь появился в Петербурге. В столице депутат Государственной думы Н. Г. Полетаев, на квартире которого поселился Сталин, привлек его к участию в издании газеты «Звезда». В эти же дни Коба сыграл определенную роль в подготовке первого номера большевистской газеты «Правда». Для него им была написана передовая статья «Наши цели», в которой он высказался за примирение фракций. (Нетрудно заметить, что в этом вопросе позиция Сталина была более умеренной по сравнению с позицией Ленина.)

Первый номер «Правды» вышел в воскресенье 22 апреля (5 мая), и в тот же день, как только Сталин покинул квартиру Полетаева, он был арестован полицией. На сей раз его ожидала трехлетняя ссылка в небольшой городишко Нарым, расположенный на берегу Оки. Здесь, впрочем, Сталин пробыл всего 38 дней, а затем бежал и уже в середине сентября 1912 г. вновь оказался в Петербурге. В это время в решающую стадию вступила избирательная кампания в IV Государственную думу, и Коба успел в ней поучаствовать, составив, в частности, «Наказ петербургских рабочих своему рабочему депутату».

В Думу от рабочей курии было избрано 13 человек, шестеро большевиков (А. Е. Бадаев, М. К. Муранов, Р. В. Малиновский, Г. И. Петровский, Ф. Н. Самойлов, Н. Р. Шагов), шестеро меньшевиков (А. Ф. Бурьянов, И. Н. Маньков, М. И. Скобелев, В. И. Хаустов, Н. С. Чхеидзе, А. И. Чхенкели) и один беспартийный депутат – Е. И. Ягелло. Председателем фракции стал Н. С. Чхеидзе, его заместителем – Р. В. Малиновский.

После петербургских выборов Сталин на короткое время отправился в Москву, а затем в конце октября 1912 г. через Финляндию выехал по приглашению Ленина в Краков.

Сам Ленин переехал в Краков в июне 1912 г. Одной из причин перемены места жительства служило то обстоятельство, что Краков, находившийся тогда на территории Австро-Венгрии, вблизи границы с Россией, был намного удобнее в конспиративном отношении. Если французская полиция оказывала всяческое содействие русской полиции, то польская полиция относилась к русской враждебно. Рядом была граница, почта из Петербурга приходила на третий день, да и товарищи из России могли чаще приезжать к Ленину. Словом, все нравилось Ленину и, как писала Крупская, «Ильич радовался тому, что вырвался из парижского пленения; он весело шутил, подхваливал и «квасьне млеко», и польскую «моцну старку» (крепкую водку)».

В Краков Ленин пригласил всех «новоиспеченных» депутатов Государственной думы от рабочей курии, но на призыв откликнулись только М. К. Муранов и Роман Малиновский. Кроме них на совещании присутствовали Г. Е. Зиновьев и Сталин. На этой ноябрьской встрече обсуждалась позиция самостоятельной большевистской организации по вопросу о взаимоотношении фракций социал-демократов в Думе. Ленин выступал за разрыв, член ЦК Сталин, судя по всему, не был столь категоричен и выступал за объединение всех фракций, кроме «ликвидаторов».

Вопрос о взаимоотношениях большевиков и меньшевиков в Думе больше всего волновал Ленина. Необходимость выработки четкой и единодушной позиции стала еще более очевидной, когда 7 декабря 1912 г. Р. В. Малиновский огласил в Думе декларацию социал-демократической фракции. Представлявшая компромисс между большевиками и меньшевиками, подвергшаяся редактированию со стороны Департамента полиции, она в некоторых вопросах расходилась с Программой партии. В частности, вопреки Программе меньшевики включили в нее пункт «о культурно-национальной автономии». Ленин в письме Русскому бюро ЦК отреагировал на этот шаг меньшевистской семерки в свойственной ему жесткой манере: «.иллюзиям о «мире» с такими людьми не может быть места. Они начали этими шагами войну. Необходимо систематически обдумать войну и вести ее энергично». Сталин, однако, считал, что «для такой твердой политики шестерка еще не созрела. Посему нужно работать и – немножечко подождать с твердой политикой».

В конце декабря Крупская от имени Ленина отправила письмо в Петербург, адресованное Кобе и Р. В. Малиновскому, в котором, критически оценивая ситуацию, напомнила о необходимости приезда депутатов-большевиков («шестерки») в Краков для обсуждения с ними при участии членов ЦК РСДРП дальнейшей деятельности в Думе. Как только заседания Государственной думы были прерваны на рождественские каникулы, Сталин и депутаты-большевики отправились к Ленину в Краков.

Вернувшись из Кракова, Р. В. Малиновский 8 января 1913 г. информировал Департамент полиции: «Заседание ЦК РСДРП с партийными работниками происходило с 28 декабря по 1 января 1913 г. Присутствовали: Ленин, Зиновьев, Надежда Константиновна Крупская, члены Государственной Думы Малиновский, Петровский и Бадаев, Валентина Николаевна Лобова, … рабочий Медведев…, поручик… Трояновский..., жена Трояновского Галина – бывшая партийная работница на юге и Коба».

Краковское совещание приняло ряд важных решений. Рабочим депутатам было дано указание добиваться полного равноправия обеих частей фракции, более активно отстаивать большевистскую позицию, а вне Думы быть «в первую голову партийными организаторами». Чтобы изменить облик «Правды», редакция которой, по мнению Ленина, проводила по отношению к меньшевикам недостаточно жесткую и примиренческую политику, обязанности официального издателя «Правды» возлагались на депутата Бадаева, а редактором газеты был назначен ленинец Я. М. Свердлов, кооптированный в состав ЦК.

Обсуждался как всегда и финансовый вопрос. Дело в том, что казна ЦК в 1912 г. заметно оскудела и совещание постановило обратиться за помощью к Кржижановскому, Л. Б. Красину и другим лицам «с просьбой ссудить или помочь добыть деньги». А пока решили, что на партийном содержании (60 рублей в месяц) будет жить только один представитель ЦК в России – Сталин. Кроме него, Ленину и Зиновьеву от «Правды» назначили «жалованье» по 100 рублей в месяц. Это было как нельзя кстати, поскольку Ленин в тот период эмиграции чрезвычайно остро нуждался в деньгах и, как главный сотрудник «Правды», настойчиво напоминал о себе: «Почему не посылаете следуемых денег? Опоздание нас сильно стесняет. Не опаздывайте, пожалуйста».

Через некоторое время после Кракова Коба отправился в Вену и поселился на квартире, которую снимал сын бакинского купца депутат Государственной думы М. И. Скобелев. Эта поездка Кобы явилась для него самым длительным заграничным турне, знаменательным и в другом отношении. В столице Австро-Венгрии Сталин впервые встретил Н. И. Бухарина и столкнулся с Л. Д. Троцким.

«В 1913 г., – вспоминал Троцкий, – в Вене, в старой габсбурговской столице, я сидел в квартире Скобелева за самоваром. Сын богатого бакинского мельника, Скобелев был в то время студентом и моим политическим учеником. Мы пили душистый русский чай и рассуждали, конечно, о низвержении царизма. Дверь внезапно распахнулась, без предупредительного стука на пороге появилась незнакомая мне фигура невысокого роста со смуглым отливом лица, на котором ясно видны были следы оспы». Не поздоровавшись, не сказав ни слова, незнакомец налил чая и молча удалился. Это был И. В. Джугашвили.

Сталин отправился в Вену и прожил там полтора месяца, потому что Ленин попросил его доработать статью по национальному вопросу для журнала партии «Просвещение». Знание сложных национальных отношений в Закавказье способствовало тому, что Коба в партийных кругах слыл известным специалистом по национальному вопросу. В первой половине февраля 1913 г. Ленин писал А. М. Горькому: «Насчет национализма вполне с вами согласен, что надо этим заняться посурьезнее. У нас один чудесный грузин засел и пишет для «Просвещения» большую статью, собрав все австрийские и пр. материалы». Поскольку Сталин не знал европейских языков, некоторую помощь в подготовке статьи ему оказывал Н. И. Бухарин.

Статья Сталина «Марксизм и национальный вопрос», в 1914 г. изданная отдельной брошюрой, добавила ему известности среди марксистов. «По своим взглядам Коба стал интернационалистом», – писал спустя много лет Троцкий. И тут же задал вполне резонный вопрос: «Стал ли он им по своим чувствам?» Косвенно сомнения Троцкого подтверждает сам Сталин, высказав откровенно свое отношение к этой работе в письме к Р. В. Малиновскому 20 января 1913 г.: «Здравствуй, дружище. Пока сижу в Вене и… пишу всякую ерунду».

Поскольку после Краковского совещания главными фигурами в Русском бюро ЦК стали Коба (И. В. Джугашвили) и Я. М. Свердлов, после возвращения в Петербург, благодаря стараниям «дружищи» Малиновского, оба попали в поле зрения Департамента полиции. 10 февраля 1913 г. полиция арестовала Я. М. Свердлова, а вечером 23 февраля, по наводке того же Малиновского, на благотворительном концерте-маскараде был задержан Сталин. В июне Особое совещание приговорило его к высылке в далекий Туруханский край на четыре года. Здесь же по соседству отбывали наказание Свердлов и Голощекин. Дважды, в июле и октябре 1913 г., члены ЦК РСДРП(б) принимали решение организовать И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлову побег, и даже выделили для этой цели в общей сложности 150 рублей. Но, естественно, оба раза Малиновский информировал об этих планах полицию. Власти приняли меры: в марте 1914 г. Сталина и Свердлова отправили еще на 180 верст дальше на север – в Курейку.

Туруханская ссылка оказалась для Сталина самой длительной вынужденной паузой в революционной деятельности. Его имя несколько раз появлялось в письмах Ленина военного времени. Любопытно, что Ленин знал Сталина как Кобу и Кобу Ивановича, потому что свои письма Ленину, посланные из Сибири, тот подписывал псевдонимом Коба. В 1915 г. в письме Зиновьеву Ленин спрашивал: «Не помните ли фамилии Кобы?» Несколько позднее в том же году он писал В. А. Карпинскому: «Большая просьба: узнайте (от Степко или Михи и т. п.) фамилию «Кобы» (Иосиф Дж…?? мы забыли). Очень важно!!»Из далекой ссылки Сталина освободили Февральские события 1917 г. Попутно заметим, что версия о сотрудничестве Сталина с охранкой, имевшая широкое хождение в годы горбачевской перестройки, не выдерживает критики. Никаких доказательств в пользу этой версии до сих пор не приведено, и обнаружить их не удалось.

Зимой 1913 г. здоровье Крупской ухудшилось, и в мае Ленин с женой переехали в Поронин, вблизи польского курорта Закопане. Съездив в Швейцарию к врачу-специалисту по заболеваниям щитовидной железы, в августе они вернулись в Поронин и здесь 23 сентября (6 октября) – 1 (14) октября 1913 г. состоялось совещание ЦК с партийными работниками. (Для конспирации его назвали «летним».) На нем присутствовали 22 человека, в том числе члены социал-демократической фракции IV Государственной думы А. Е. Бадаев, Г. И. Петровский, М. К. Муранов, Н. Р. Шагов и депутат-провокатор Р. Малиновский, который, как вспоминала Крупская, на сей раз постоянно нервничал, «по ночам напивался пьяным, рыдал, говорил, что к нему относятся с недоверием». В середине конференции приехала Инесса Арманд. Вся краковская группа тепло относилась к ней, незаурядной, эмоциональной женщине. Ленин, Крупская и Арманд вместе часто совершали прогулки за городом (Зиновьев и Каменев прозвали их «партией прогулистов»), слушали концерты Бетховена, обсуждали прочитанную литературу.

Поронинское совещание обсудило многие вопросы. В условиях активизации рабочего движения было принято решение агитировать за Всероссийскую политическую стачку. Участники совещания поставили вопрос и о созыве партийного съезда. В этом направлении велась практическая работа: к большевику, депутату Государственной думы А. Е. Бадаеву поступали значительные денежные суммы, собранные на организацию съезда, он же получал различные наказы, резолюции и т. д.

В обстановке нарастания нового революционного подъема важную роль в борьбе за умы рабочих играла легальная общероссийская большевистская газета «Правда», которая стала выходить с 22 апреля (5 мая) 1912 г. в Петербурге. Как отмечает историк А. В. Островский, «одним из инициаторов» этой газеты «являлся большевик Виктор Александрович Тихомирнов. Сын казанского купца-миллионера, он после смерти отца получил по наследству около 300 тыс. рублей и в 1911 г. предложил В. И. Ленину оказать материальную поддержку в издании легальной большевистской газеты в России. Предложение было принято, закреплено решением Пражской конференции, и через ставшего к этому времени студентом Петербургского политехнического института В. М. Скрябина (Молотова), с которым В. А. Тихомирнов был хорошо знаком. эти деньги были внесены в кассу большевиков».

С весны 1914 г. ежедневный тираж «Правды» доходил до 4060 тыс. экземпляров. Среди подписчиков газеты подавляющее большинство были рабочие. Газету 8 раз закрывали, и большевикам приходилось выпускать ее под новыми названиями («Пролетарская правда», «Путь правды», «Рабочая правда» и др.) Почти четверть номеров газеты была конфискована, а общая сумма штрафов превысила 16 тыс. рублей. Одновременно с «Правдой» в Петербурге издавалось несколько большевистских журналов: «Просвещение», «Вопросы страхования» и др. 23 февраля (8 марта) 1914 г. петербургские большевики выпустили в свет первый номер легального журнала для женщин «Работница». В его редакцию вошли Н. К. Крупская, И. Ф. Арманд, Л. Н. Сталь, А. И. Ульянова-Елизарова, Е. Ф. Розмирович и др.

В ноябре 1913 г. депутаты-большевики организовались в самостоятельную фракцию в Государственной думе. С ее участием был разработан законопроект о восьмичасовом рабочем дне, который 20 ноября опубликовала «Правда». В результате соперничества с меньшевиками за массы большевики вытеснили их из правления ряда легальных организаций: профсоюзов, культурно-просветительских обществ, страховых учреждений. В частности, в Петербурге из 20 профсоюзов 16 стояли на большевистских позициях, в Москве – все 13. Дальнейшее развитие революционного кризиса в стране было прервано войной.