Даже просто лежать было наслаждением. Лежать и ничего не делать, уставившись с блаженной бессмысленной улыбкой в потолок, пустив происходящее на самотек — до чего же это все-таки здорово… Как выразился один начитанный парень: «будто тебе делают расслабляющий массаж две прелестные мулатки, а ты в это время потягиваешь ледяной коктейль, лежа в бассейне». Не знаю, как это выглядит в реальности, и откуда вообще взялась эта фраза, сам он дальше Крыма ни разу не выбирался.
Кто сказал, что слишком много наслаждения — это плохо, а третий оргазм за час — некомфортно? Да вырвут лгуну его гнусный язык!
Я издаю нечленораздельный стон. Алиса поднимает рыжую голову, качает ею из стороны в сторону, так, что ее волосы хлещут по моему обнаженному животу в какой-то странной смеси ласки и наказания, шкодливо улыбается.
— Хорошо? Продолжать?
Это совершенно точно риторический вопрос, поэтому я ничего не говорю, только со свистом перевожу дыхание, но она и не ждет ответа, просто со значением облизывает губы и возвращается к своему занятию, с которым она справляется, следует признать, в совершенстве. Ее дыхание обжигает, внизу растет приятное напряжение, и мысль об этом проносится в голове, словно пузырь с воздухом сквозь водную толщу, и взрывается вверху, в какой-то недосягаемой вышине горячим сверкающим фейерверком. Черт, если и есть где-то в далеком черном космосе что-то похожее на рай, то сегодня он открыл свое генеральное представительство в специнте.
Не знаю, как это все случилось, с чего началось, как продолжилось, и как мы будем жить теперь дальше, и смотреть друг другу в глаза после всего происшедшего… Да и черт с ним, это неправильные мысли, и совершенно лишние в данной ситуации.
Чтобы отвлечься от лишних мыслей, я обращаюсь к тому, что первым попадется под руку. Первой попадается Славя — она лежит рядом, полностью обнаженная и улыбающаяся, закатное солнце подсвечивает золотистыми линиями силуэт, блестящее светловолосое чудо, и одно удовольствие проводить рукой по гладким линиям идеальной фигурки. Моя ладонь касается прогибу прекрасной талии, скользит ниже, в ложбинку над ягодицами, ныряет дальше и, кажется, находит там для себя что-то по-настоящему интересное. Славя стонет, но этот стон похож на мурлыканье довольной кошки. Ей хорошо. Как и мне.
— Саш, ты никого не забыл?
А это Ленка — бог ее знает, как она здесь оказалась, я ведь ее даже не приглашал, кто-то из девчонок проболтался, наверно, и до чего же она красивая без своей вечной унылой тени на лице, она выглядит настоящей фотомоделью из этих западных журналов «Бурда Моден» или «Плейбой», а в чем-то даже и лучше, ведь она живая, теплая и настоящая, она забирается на кровать на четвереньках и придвигается все ближе, и из одежды на ней только тоненькая прозрачная белая рубашка, и глаза блестят, а пухлые губы приоткрыты, и мы встречаемся взглядами.
Это похоже на взрыв — ну да, у всех есть история и свои скелеты в шкафу, и у меня, и у нее, вообще у всех, только черт с ними, и к дьяволу эту войну, когда мы можем потратить хотя бы один день на то, чтобы просто и незамысловато любить друг друга. И разве не в этом заключается этот чертов неуловимый смысл наших бесполезных жизней?
— …понятно ли сказанное?
Я вздрогнул и очнулся от своих фантазий. Политинформация — самая, наверное, дурацкая и бесполезная часть дня. Те же симуляции на тренажере куда полезнее — там хотя бы поговорить можно. А здесь? Ну, выяснили мы, что три четвертых планеты по-прежнему стенает под ярмом империалистических хищников, да. Толку-то? Да еще и лекторша эта — Евгения Анатольевна, по кличке Фрикаделька, но на самом деле сухая и безжизненная, как сушеная треска. Разве так нужно давать информацию, если хочешь, чтобы сказанное запомнили? Вот я бы…
— Ружичка!
— Здесь, — отозвался я, потому что и правда был здесь.
— Что ты вынес из лекции? — Фрикаделька, хмурясь, глядела на меня сквозь стекла очков, которые были ей слишком велики.
— А вынес я, Евгения Анатольевна, огромное количество информации, — задушевно сказал я. — Но потом занес ее обратно, потому что воровство — это нехорошо и недостойно будущего строителя коммунизма.
За спиной, примерно там, где сидела Лена, донеслось фырканье. А наша молчунья-то сегодня в духе. Это радует.
— Не паясничай, Ружичка, — Евгения нахмурилась еще больше. — Информация — это не чья-то собственность, она принадлежит всем.
— Очень разумное мнение, — согласился я. — Так вот, возвращаясь к упомянутой вами сегодня политической ситуации в мире, следует отметить, что вся эта хрень началась еще в шестидесятых, когда Штаты окончательно ох… ох как распоясались! И сразу после того, как они распоясались, у них совершенно закономерно упали штаны!
Хихиканье за спиной стало громче. Девчонки одобряли. А Евгения — наоборот.
— Александр, это политическая информация, а не…
— Так я же в переносном смысле! В коварных целях подставить наш любимый Союз и его миролюбивую политику, они принялись использовать своих ставленников во Франции, Испании, Греции и Италии, и взять власть, но получилось более-менее только у макаронников, и то после того, как Штаты побили все горшки с Англией. Этот их бешеный Голдуотер чуть ли не на атомной бомбардировке острова настаивал, лопух*!
— Александр… — Фрикаделька то ли начинала гневаться, то ли старательно заучивала мое имя. Может, к награде думала меня представить?
— Нам-то, конечно, с этого одна выгода вышла, мелкобританцы жидко обкакались и начали договариваться, а итальянские «сапоги» умудрились рассориться со всем Средиземноморьем и остались единственным союзником США в Европе. Непотопляемый авианосец, ха! Толку-то. В общем, после этого янки сунулись в Китай, но и там… а этого вы нам уже не успели рассказать.
Евгения мрачно сопела.
— Пересказывать обзорные лекции следует близко к тексту, — процедила она наконец. — А не превращать важное мероприятие в цирк. Это понятно?
— Так точно, товарищ капитан! — рявкнул я. — Мы люди подневольные, работаем по системе, одобренной еще в империалистической Пруссии Фридриха Великого! Шаг влево, шаг вправо — побег, прыжок на месте приравнивается к попытке взлететь! Равняйсь! Отставить! Чего непонятного?
Политрук побелела.
— Ты что, Ружичка, самый умный здесь, что ли?
— Сам не рад!
— А мне вот понравилось, как Саша рассказывал… — донеслось из-за спины. — Даже интересно было. Иногда.
Это было примерно в два раза больше слов, чем Лена произносила за неделю. Событие тянуло на сенсацию.
— Экхм-хм! — подытожила политинформацию Евгения и мрачно зачесалась. — Ладно. На сегодня достаточно. Тема завтрашней… экхм! В общем-то завтра и узнаете. Все свободны!
— Спасла ты меня, Елена Батьковна! — признался я в коридоре. Ковылял я медленно, ну так и она шла, едва передвигая ноги. — Не миновать мне кары вселенской, только слово твое и уберегло от нее. Исполать тебе, красна девица, и родителям твоим спасибо, что постарались в свое время!
Она помотала головой. В коридоре было темновато, и я не видел ее лица. Но движение уловил четко.
— Нет, я правда благодарен, потому что если бы не…
— Нет у меня родителей, — сказала Лена очень тихо. — Давно уже нет. А значит, и спасибо говорить нет необходимости.
— Сочувствую, — это уже вылетело совсем легко. Каждому из нас можно было сочувствовать, даже по нескольку раз на день, так что слова эти мало что значили. — Но я же не это имел в виду, я больше…
— У меня нет никого, — это у нее получилось уже чуть громче. — Ни родных. Ни друзей. И уже никогда не будет. Никогда — это очень долгое слово. Понимаешь?
— Э-э-э… — сказал я. — Думаю, что понимаю, но не в этом суть, я…
— Ни хрена ты не понимаешь! — выплюнула она мне в лицо. Глаза у нее были пустые и отчаянные. — Притворяешься, хихикаешь, но не понимаешь! И не поймешь, так и помрешь ни черта не понимающим и тупым! Понял?
Она резко ускорилась и, шаркая от ярости подошвами по полу, убежала. Я скривил подобающее лицо и этим самым лицом смотрел Лене вслед оставшиеся десять секунд, пока она не скрылась из глаз.
— Вот, — сказал я вслух непонятно кому. — «Не мала баба клопоту — купила порося». Бесконечное в своей мудрости народное творчество не подвело и на этот раз.
* * *
Если говорить совсем коротко, то парень с повязкой на глазу — Уолтар, если уж он так настаивал на настоящем имени — придумал не слишком простой, но выполнимый план, подразумевающий успешное бегство с земли с мешком спайса подмышкой, и мы ему были нужны в основном для вспомогательных работ. Как я понял, изначально их, похитителей-контрабандистов, было то ли четверо, то ли пятеро. Несколько тысяч лет назад они приземлились где-то в горных районах Земли и объявили себя богами.
А теперь последний, судя по всему, оставшийся на планете бог планировал бежать, прихватив с собой оставшиеся тонны своего безумно дорогого вещества. И в помощниках у него нынче числились шестеро калек — чем, собственно говоря, не сюжет для древнего мифа?
Суть плана Уолтара была в том, чтобы мы смогли убедить капитана Хайпаэра снизиться хотя бы до пятидесяти километров — якобы для того, чтобы дать ржавому катеру одноглазого добраться до него и не развалиться при этом. Официальная легенда Уолтара звучала красиво и покаянно — тот все-таки решил сдаться, расчувствовавшись при виде своих далеких отпрысков, исступленно томящихся в темнице сырой.
Вот только после стыковки кораблей все должно было пойти совсем по другому сценарию — в который он, впрочем, нас не посвятил. Сказал только, что берет все на себя, а нам в обмен за эту помощь полагался тот самый «Росток пустоты» с остатками топлива, способный, по его словам, спланировать обратно на Землю. Если мы сможем до него добраться, принять управление, отстыковаться от «Пеона» и ввести в автопилот координаты для приземления. Вот и все. Просто, как кусок пирога.
Но имелся и третий уровень плана, продуманный Славей, ну, «продуманный» — это сильно сказано: после того, как мы погрузимся в катер, следовало подать земным батареям сигнал на загрузку и отстрел БОМа, которым они должны были сбить снижающийся «Пеон». А если бы корабль удалось опустить совсем низко, то отстрел произошел бы и без всякого сигнала.
Что конкретно представлял из себя этот БОМ? Про отечественную ядерную артиллерию я знал совсем немного, излагали нам ее конспективно — существовали орудия огромных калибров, приспособленные под выстрелы снарядами с ядерной начинкой, дейтериево-тритиевой смесью вроде бы. Чудовищный вес не позволял сделать их мобильными, но как вооружение долговременных оборонительных районов они годились. И стреляли, кажется, достаточно высоко.
Кроме артиллерийских установок, у нас были шахтные комплексы УР-100 с баллистическими ракетами, но не слишком много, и довольно незначительное количество стратегических ракетоносцев Су-72, несущих ядерные заряды. В плане Слави все это многообразие предполагалось выпустить по кораблю чужих одновременно.
Итог? Уничтожение одного корабля-матки и благополучное возвращение отважного экипажа домой.
Победа! Или нет?
— Один из четырех, — сказал я в потолок. Открыто обсуждать наши дела снова не получалось — никогда еще тот старый плакат с немногословной тетенькой и замечанием насчет подслушивающих стен не был настолько актуален. — Всего один. Не мало?
Но Славя поняла.
— Как раз достаточно. Последний из могикан гибнет, как и остатки его… товара. И у остальных больше нет причин висеть, как привязанные. До свиданья, наш ласковый Миша, до свиданья, до новых встреч.
— Ага, — сказал я. — И как же нам, спрашивается, планировать мероприятие, когда «не болтай!» и «будь начеку!» и все прочее? — Ну, планы старины Вольтера, конечно, планами, но только и нам не мешало бы иметь нечто, хоть немного на них похожее. А не то наш трудовой подвиг будет короток и трагичен, как тормозной след мотоцикла «Урал». Не находите?
— Конечно, — сказала ранее все время молчащая Лена. — Но выход есть. Дело в том, что в специнте по приказу командования мне в брюшную полость была вмонтирована мощная тротиловая бомба. Сейчас я попрошусь в туалет и взорву ту часть корабля к чертям собачьим. Конец истории. Пока, ребята. С вами было интересно.
Секунд на шесть воцарилась полнейшая тишина. Вдруг Славя понимающе кивнула.
— Еще три минуты.
Я ни черта не сообразил, на самом деле — пошли как минимум вторые сутки без сна, а это очень скверно отражается на способности мыслить. Но последовал примеру остальных и помолчал. Лена безразлично посматривала в потолок и поглаживала свой живот. Минуты тянулись медленно и липко, как застывшие макаронины.
— Хорошо, — сказала наконец Славя. — Полагаю, тест можно считать пройденным. Передаваемой в реальном времени прослушки здесь, похоже, и в самом деле нет. Тем не менее, расслабляться не стоит, разработать что-нибудь выполнимое нужно как можно быстрее. Что нам говорит в этой связи учебник тактики? «Внезапность действует ошеломляюще». Вот и будем ошеломлять.
— А что если нас все-таки слушают? — я разлегся на своем топчане поудобнее. — Сообразили, что Ленка, по своему обыкновению, бредит и радуются, что нас обдурили. Готовятся прислушаться к тем мрачным тайнам, которым мы, то и гляди, примемся радовать друг дружку.
— Или, может, даже заниматься разнузданным трахом. — поддержала меня радостная Алиса. — Прямо вшестером, фиг ли там. Лямур-де сис! Что тогда?
— Тогда наш план — каким бы он ни был — провалится, — понятно объяснила Славя. — Это неизбежный риск. Но если мы не придумаем ничего, то провалимся стопроцентно. Поэтому предлагаю пошуршать мозгами и перестать уже тратить время впустую. Ну?
— Ага, — сказал я и снова переместился в сидячее положение. — Есть у меня пара идеек насчет того, как выбраться оттуда. И по причинам, которые станут яснее самую чуточку позже, вам, девчонки, в них отведена ведущая роль!
* * *
Лену я обнаружил за территорией института и практически случайно. То есть я искренне считал, что неприметный ход на речку, проделанный в полуобрушенной стене и напрочь заросший каким-то мутировавшим вьюнком, известен только мне, ну, и может, еще кому-то из солдат-срочников.
Неприятно это, когда оказывается, что твоя тайна — она и не твоя, и не тайна вовсе.
Но речка, местами растекавшаяся в полноценный пруд, местами сужавшаяся до узенького потока, почти ручейка, которому было слишком свободно в бетонном воротнике берегов, оказалась на месте, и спусков, где можно безопасно посидеть у грязноватой воды с резким запахом, там было не очень много. Да и сгорбленная фигурка в белой форменной рубашке была видна издалека.
Я приблизился максимально громко, с шуршанием подошв о щебенку на подходе, шелестом раздвигаемых веток и нечленораздельным чертыханием, когда это не помогало, и я скользил вниз по берегу совсем уж бесконтрольно. Было не то, чтобы боязно, но история, когда Лена саданула столовым ножом паренька-официанта по имени, кажется, Семен, все еще оставалась, что называется, на слуху. А ведь он всего-навсего хотел забрать пустой поднос.
Несмотря на все мои шумовые сигналы, девушка даже не пошевелилась, все так же продолжала молча смотреть на быстро бегущую мимо воду.
— Не знал, что ангелы летают сегодня так низко, сударыня, — сказал я и отвесил поклон в духе — я надеялся — семнадцатого века. — Позвольте представиться, мушкетер его величества короля Людовика Девятнадцатого по имени…
— Людовик Девятнадцатый, он же герцог Ангулемский, правил примерно двадцать минут, — тихо, но четко проговорила зеленоглазка. — Пока не подписал отречение. Вряд ли службой такому королю стоит гордиться.
— Четко базаришь, бикса, — сказал я сразу, как только прошел первый шок. Сегодня Леночка была в ударе. — На самом деле звать меня Санек Лютый, я держу местный рынок и еще пару точек поблизости. Отгонял тут свою тачку на техосмотр, и смотрю…
— Вот когда ноги у тебя отвалятся окончательно, и ты на перекрестке станешь ездить и играть на гармошке для сердобольных пешеходов — вот только тогда у тебя будет тачка, — она отвернулась и снова уставилась на поплавок. — И не раньше.
Я закрыл рот. Громко выдохнул. Моргнул.
— Лен, зачем ты это?
— Что зачем? — в ее голосе все еще плавал ледок, но она говорила. Она задавала вопросы. Черт, мне до сих пор было сложно в это поверить.
— Просто хочу кое-что понять для себя, — я развел руками. — Одно дело, если ты просто хочешь выпустить свою злость, и обиду, и отчаяние, а я просто оказался ближе других. Это я могу принять и объяснить. И даже не буду сопротивляться — во-первых, у тебя есть на это все причины, а во-вторых, я, чего греха таить, заслужил.
Лена презрительно фыркнула и мотнула головой. По воде, словно отзеркаливая ее движение, пошли круги, вроде радиоволн — возмущенные и слегка маслянистые.
— Но если ты это делаешь чтобы меня обидеть, то ошибаешься, как никогда раньше, — неторопливо продолжил я. — Ты в каком районе росла?
— Не твое дело.
— Ну, пускай не мое. Я вот жил в частном секторе. Карантинный поселок, Первомайский… в тех местах.
— Где мост и свалка?
«Виктория!»
— Именно. Ржавое железное чудище и покрытые слоем мусора овраги. И люди, живущие рядом. Добрые, отзывчивые люди. Как думаешь, какое у меня было там погоняло?
— Одноногий? Хромой? Джон Сильвер?
— И это тоже, конечно, но не только. «Попрыгунчик». Видишь ли, им было очень весело смотреть, как я обращаюсь с костылями. Люди всегда одинаковы, даже те, кто считают себя отзывчивыми добряками. Чужое горе навсегда остается чужим горем, а чужие раны никогда не болят. Так что… все, что можно было сказать про меня, было придумано, сказано, услышано и понято уже много лет назад. При всем уважении, не думаю, что ты сможешь изобрести что-нибудь новое.
Лена открыла было рот, но, немного подумав, закрыла. Очень правильное начинание, и вообще она довольно умная девушка, со сдвигом, конечно, но умная. Приятно с такой рядом быть.
Мы помолчали. Брехали вдалеке собаки, пахло гнильем и влагой, солнце с трудом пробиралось через лабиринт снежно-белых объемных — так и хотелось потрогать — облаков. Старые обиды проплывали мимо в блеклой воде — такие же холодные и мертвые, как и она сама. Проплывали и растворялись вдали. Исчезали в глубине.
— Ты сюда просто так приходишь? — нарушил я молчание. — Или, может, тут тайные ритуалы какие-то, а я помешал внезапно — тогда прости великодушно. Простишь?
Лена посмотрела на меня, такого моложавого и размахивающего руками, искоса.
— Ровно в полдень я делаю на этом пустынном берегу тайный знак, и вода начинает течь в обратную сторону, облака кружатся в дьявольском вихре, и тряпки наверху понимают, что родилась чародейка, с которой им не по силам тягаться… — сказала она. — Нет я понимаю, что ты очень хочешь мне понравиться, но не перебарщивай. Просто так, конечно. Посмотреть на небо, проследить за рыбками. Успокоить нервы. Такое.
— О, — сказал я, не зная, что еще сказать. Ну да, я разговорил молчаливое привидение, Ленку нашу. И чего теперь? И куда теперь? Черт, я ж не психолог совсем! — Считаю, твои нервы уже достаточно успокоены, чтобы выдержать еще одну измученную душу рядом, да? Нет? Да?
Лена вздохнула.
— Ты вместо того, чтобы к девушке приставать, лучше бы на сцену нашего институтского клуба когда-нибудь вышел, в виде художественной самодеятельности. Тебе ж за все эти кривляния еще и платить будут тогда!
— Да я и так не знаю, куда все эти деньги девать, — рассеянно ответил я. — С родными как-то не сложилось, думаю вам, девчонки, их завещать, ежели вдруг чего.
— Это ты хорошо придумал, мне очень нравится, — одобрила Лена и снова уставилась в прозрачную пленку воды под нами. — А если ты рассчитывал, что я попрошу рассказать про твоих родных, то нет, не жди.
Я мысленно утер пот. Даже и не знаю, что лучше — когда Лена скромно молчала, или когда она начала раскрываться с такой вот неожиданной стороны.
— Да, кстати… — нашел я искусный выход. — В речку наши доблестные механизированные пехотинцы — те, что на Кичкасе квартируют — уже скоро год как сливают остатки топлива. Исключительно богатые свинцом и прочими тяжелыми металлами. Так что никакой рыбы здесь уже давно не осталось, она свинец почему-то очень плохо переносит. Впрочем, то же самое можно сказать и о людях.
— Рыбы не осталось потому что ты ее уже давно распугал, своими воплями, — сварливо сказала Лена, но я не обиделся. Черт возьми, у нас реально получалось разговаривать. Не очень связно и не совсем по теме, но получалось же! А со временем, да хоть и прямо сейчас, но чуть погодя…
Планы на чуть погодя накрылись медным тазом — из-за речки, со стороны промзоны, протяжно завыла сирена.
* * *
— Издеваешься, да? — почти спокойно спросила Алиса. — Вот это вот, что ты только что рассказал — это просто плод твоего больного сознания? Или, по каким-то странным причудам, тебе кажется, что мы… что я…
— Тактически это неплохое решение, — сказала Славя, и рыжая мгновенно заткнулась. — Разумное и перспективное. А что разумно и перспективно, то вполне сгодится нам. Заложникам выбирать не приходится, ты согласна? Или у тебя какие-то проблемы с… тем, что предлагает Саша?
— Никаких проблем, — твердо сказала Алиса. На меня она не смотрела. — Совсем никаких.
— Одноглазый сказал, что начало операции на нас, и он будет ждать снижения «Пеона»? — Ульянка приплясывала от нетерпения. Игра. Снова игра.
— Угу. — Я помолчал, раздумывая. — Алис… Сейчас будем звать конвой. Если придет тот юный болван, он на тебе, если кто-то другой — действуйте по обстановке, вы умеете. Умеете же?
— Еще бы, — сказала Лена. Я давно не слышал у нее такого голоса. В нем был космический черный холод и редкие колючие звезды. И ничего хорошего для тех парней, которые вскоре заявятся по наши души. Ладно.
— Поехали, — сказал я. Махнул рукой и зычно прогремел на весь небольшой импровизированный каземат: — Эй, сатрапы! Отведите нас к вашему лидеру!
Командир Хайпаэр был задумчив.
— Они согласны, значит? — пробормотал он. Лицо у него было нерадостное, во лбу пролегла складка. — А как, позвольте спросить, вы об этом узнали? У вас имеется недокументированный… now-pleve. Канал связи?
— А то как же, — сказала Славя, опередив разинувшую рот для какого-то остроумного ответа Ульянку. — Родная кровь все-таки. Через нее и передали.
Это предполагалось как саркастическое замечание, я сразу скажу. Славя в кои-то веки научилась шутить.
— Ага, значит, и у них тоже это получается, — удовлетворенно кивнул командир, и охота смеяться у меня отпала. — Tera-bhlod-neder. Хорошо. Что-то еще?
Я беспомощно обернулся, но у девчонок лица были ничуть не умнее. Капитанская — нет, на рубку помещение не тянуло, слишком велико — палуба была, как и в прошлый раз, пуста. Не охраняется? Только за спинами страдал и маялся красный как рак паренек-конвоир, с которым уже активно перемигивалась Алиса.
— Хотелось бы уточнить насчет купола…
— Как только «Росток пустоты» войдет в наш шлюз, купол отключится автоматически. Это давно оговорено. Мы играем честно и соблюдаем заключенные договоренности.
Хорошее правило. Есть, правда, у него один недостаток — оно работает только пока ты самый сильный и хитрый парень в комнате.
— Кстати насчет входа в шлюз… — сказал я. — Имеется еще одна просьба от Уолтара, то есть, я хотел сказать, главного контрабандиста. Корабль у них старый и, похоже, напрочь дырявый. Из атмосферы выйти не сможет. Потому просят снизиться. Дышать в вакууме они еще не научились.
Капитан нахмурился, лицо у него еще больше сморщилось, как печеное яблоко.
— Корабли нашего класса не приспособлены для посадки, так что…
— …вам и не придется садиться, — сообщил я. — Снижение, хотя бы километров до тридцати, в нижние слои атмосферы. Если вас, конечно, все еще интересует ваш спайс и награда за контрабандистов.
Молчание. Вычислительные машины за спиной Хайпаэра перемигивались бойкой радугой, за окнами парила темная сторона планеты.
— «Пеон» снизится, — решил наконец капитан. До пятидесяти километров, не больше — так ваша артиллерия не сможет до нас дотянуться. И только после того, как мы зафиксируем вылет «Ростка пустоты». Свяжитесь с этим… Уолтаром и передайте. Условия окончательные, пересмотру не подлежат. Это все. Тибальд отведет вас обратно.
Он отвернулся и уставился в темную массу планеты, парившую под кораблем снаружи.
Тибальд, значит. Ну-ну.
* * *
— Сплошная экономия, — Шурик был доволен, очки без диоптрий, которые он носил больше из желания показаться взрослым, чем по насущной необходимости, сверкали. — Так бы пришлось на вас кучу лекарствий тратить, чтобы из комы вывести, да времени. А так вы и в сознании, и передвигаться самостоятельно можете. Что не может не радовать.
Он всегда так говорил — «лекарствий». Предполагалось, что это придает его речи какое-то особенное очарование. Ошибочно, конечно, предполагалось.
— К Наливанычу-то будешь нас вести, товарищ санитар? — спросил я строгим голосом. — Или боевое задание тоже сам расскажешь? В целях экономии.
— Инвалидной команде слова не давали, — сказал Шурик, делая знак следовать за ним. — С другой стороны, может, и лучше вас в коме всю дорогу держать. А то наглые какие-то по учреждению ходите, дерзкие. Одно слово, консервы.
Когда наша разномастная шестерка приплелась к нему в кабинет, начштаба оказался для разнообразия в неплохом настроении.
— Спешки особенной нет, зря бежали, — сообщил он, прикуривая. Свою «горку» он не снимал даже в нынешнее жаркое лето, даже спал в ней, похоже. — Так что всякую дрянь медицинскую для бодрости вам вколют уже непосредственно в комплексе. Меньше химии — дольше жизнь, так считаю.
— Спасибо вам огромное, Анатолий Иваныч, — душевно сказала Алиса. — Насчет химии особенное спасибо — и раз такое дело, может, тогда уже подпишете увольнительную, второй год у вас в верхнем ящике лежит? По собственному желанию, не подумайте ничего такого, просто чего-то в последнее время жить захотелось.
— Заткнись, говорунья, — мягко пожурил ее Наливаныч. — Ты же говорунья у нас? Вот и заткнись. Да. Так вот, ситуация следующая: матка выпускает корабли-разведчики, один за другим. Пока выпустили девять штук, они все висят на орбите. Но висеть, есть мнение, они будут недолго, и вскоре перейдут в режим отслеживания… Не знаю чего. Неизвестных объектов. Ваша задача: сбить разведчиков при входе в нижние слои атмосферы, если таковой вход состоится. Каникулы, а не работа. Вопросы?
— Зачем? — тихо сказала Лена, глядя в пол.
Наливаныч воззрился на нее с удивлением, вроде того, что испытал прокуратор Понтий Пилат, когда этот еврейский парень Иисус накормил голодную толпу банкой консервов и пачкой крекеров. Еще бы! Дерево издает звуки!
«А это все моя заслуга, между прочим! Это я ее разговорил, я! Кто хочет меня потрогать?»
— Ты сейчас с нами разговариваешь, что ли? — догадался наконец он.
— С вами, — подтвердила Лена. — Зачем они это делают?
— Нападают?
— Летают. Наблюдают. Если задача — просто уничтожить нас, стереть с лица Земли, то зачем делать разведывательные вылеты? Залить здесь все биологическим оружием, да и все.
«Ай да зеленоглазка!»
Наливаныч шумно прочистил горло.
— Это… Я не обязан перед тобой разъяснять идеи командования, между прочим, Унылова. Но исключительно по причине моего хорошего к тебе отношения отвечу. Потому что иначе твой тяжелый взгляд не даст мне спать по ночам. Я не знаю. Не имею ни малейшего понятия, зачем им это нужно. Но знаешь что? Меня это не волнует. Есть многое на свете, дорогие мои недоумки, что и не снилось гениальным советским ученым. Бермудский треугольник, скажем. Тунгусский метеорит. Филиппинские врачи-хилеры тоже…
— Точно, — поддержал начштаба я. — Мы живем в удивительное время, товарищи. Никто ни хрена не знает, но все делают вид, что так и надо. В конструкторском бюро товарища Ивченко, к примеру, на потолке недавно обнаружили следы неизвестного животного! А мы не знаем, что это за животное, и животное ли вообще — может, там потолок протекает.
Наливаныч утер холодный пот с широкого лба.
— Какие следы? Какое еще животное?
— Следы круглые, животное продолговатое. Впрочем, тут могу ошибаться, у меня образование высшее, но без среднего. Доцента по журавлям пригласите, он все объяснит.
— У тебя опять приступ, что ли, Ружичка? Что ты несешь?
— А это в машиностроительном университете есть такой человек — крупный специалист по водоплавающим птицам, даже диссертацию защитил.
— И давно это у него? — Наливаныч обращался к Славе.
— Дня два. С тех пор, как начал с Леной общаться.
Начштаба понимающе кивнул.
— Это многое объясняет.
— Общение с Ленкой я вообще считаю благотворным фактором, — заметил я. — Здорово прочищает голову.
— С этим можно поспорить, — вставила Ульянка.
— Рыжим слова не давали, между прочим… Так что, разрешите выполнять боевое задание, товарищ Анатолий?
Наливаныч явно хотел сказать что-то красивое, но на полпути передумал.
— Валяйте.
То ли инъекции электролитов и обезболивающего сделали свое дело, то ли что-то еще, но настроение у меня было замечательное. Несмотря даже на то, что до укрепрайона нас довезла хрипящая и плюющаяся едким дымом «зазовская» «Целина», из-за высокой посадки прыгающая на неровностях дороги, как кузнечик**.
— Я очень живо это себе представляю, — рассказывал я девчонкам, когда нас уже уложили на носилки и поставили на направляющие. Ребята-работяги из комплекса не то чтобы внимали моей мудрости, но прислушивались, поэтому не спешили. — Мы сбиваем их последнюю тарелку. И все! Ну, типа, кончились корабли, нету больше. И они такие типа спускаются на матке, и говорят: «Парни, вы офигенные просто. Мы были неправы, что пытались вас нагнуть. Давайте дружить».
— И воцаряется мир, дружба и жвачка, как с американцами? — предположила Алиса. У нее что-то не ладилось с креплениями, железный кулак сгибался и разгибался в тщетных попытках поправить ситуацию.
— Нет, конечно, — удивился я. — Тогда я включаю громкую связь и от лица планеты Земля говорю тряпкам: «А подите-ка нахер, молодые люди». И врубаю плазменную пушку от всей души. Не собью, так напугаю.
— Дурак ты, что ли? — предположила Ульянка. — Тогда война же будет идти вечно.
— А ты против? — хмыкнул я. — Золотое же время, вечная молодость, елки-палки!
— Ты, парень, сильно нездоров, — определил кто-то из работяг, сильным тычком отправляя мои носилки в темные дебри пневмопровода. — Покатайся по рельсам, может, попустит.
В кабине пахло спертым воздухом и хлоркой, был теплый полумрак и успокаивающее желтое мигание индикаторов.
— Здесь Блок-1, как принимаете? Штаб, девчонки?
— Блок-1, принимаем 5 на 5, даем добро на активацию.
— Штаб нормально принимает, причем постоянно, — хихикнула немудреной шутке Ульяна. — А у тебя голос через микрофон приятнее получается, чем в жизни.
— Это потому, что в жизни вы меня смущаете постоянно, потому и голос такой. А тут я вами командую, разгильдяйки, и вы подсознательно стремитесь подчиниться, по своему женскому обыкновению. Ничего личного, обычный патриархат.
— Мечтай больше, фантазер, — это Алиса.
— А знаешь, я думаю, ты прав, — тихо сказал кто-то, и я в первые несколько секунд даже не узнал голос, очень уж редко я слышал его, пропущенный через местную систему связи.
— В каком смысле, Лен? Насчет патриархата?
— Нет, насчет войны. Которая будет идти вечно, и это будет для нас хорошо. Ты прав, только этого еще никто не понял.
— Ленка окончательно грохнулась с табурета и потеряла остаток мозга, — резюмировала Алиса. — Что за бред?
— Давайте вернемся к выполнению задания, — это Славя.
— А мне было бы интересно послушать, — прошелестела Мику.
— Большинство голосов за раскрытие темы, — быстро подсчитал я. — Вкратце поясняю. Мы нужны, пока идет война. Нас холят, лелеют — относительно, конечно — лечат и кормят. Даже зарплату платят, между прочим, и немаленькие деньги, почти как металлургам, скажем. Если все это заканчивается, как думаешь, куда нас отправят? Ни родителей, ни связей, ни будущего, плюс без рук, без ног и без царя в голове. В больницу? В приют? Неужели думаете, что кто-то будет заниматься социализацией?
Эфир потрескивал и молчал. Молчал и потрескивал.
— Я…
— Нет, — сказал я. В голове было ясно, словно там проехала поливальная машина, смывающая нерешительность и колебания. — Мы что-то значим только здесь и сейчас. Только на этой отвратительной, гнусной, чудовищной войне. Я не хочу, чтобы все это закончилось в десятиместной палате местного спецприемника для бездомных. Мне не нравится то, как нынче обстоят дела в мире, и наверное, в каком-нибудь летнем лагере на берегу реки все было бы куда приятнее… но это… то, какие мы есть, все вместе… это лучшее, что со мной случалось за всю мою не очень-то счастливую жизнь.
Было настолько тихо, что я забеспокоился, не оглох ли приемник.
— Ну и вдобавок ко всему, мне будет очень жаль расставаться с вами, девчонки. Что ни говори, но мы смогли все-таки стать друзьями. Несмотря на все ваши усилия.
Кто-то хихикнул в эфире. Негромко и нерешительно.
— Друзья? — Лена словно попробовала слово на вкус. — Ты и правда так думаешь?
— Конечно, — легко соврал я. — Кто же мы еще, Ленка?
Задание штаба в тот день мы успешно провалили — из девяти разведчиков сбили то ли три, то ли четыре, показания разнились, остальные успешно покружили над городом и укрепрайоном, после чего эвакуировались обратно на матку. С другой стороны, никаких разрушений они не нанесли, так что, можно сказать, то на то и вышло.
Про слова, сказанные тогда Лене, я больше не вспоминал. Да и зачем? Как сказал когда-то поэт, правду друг другу говорят только враги. Друзья и любимые, запутавшись в лабиринте взаимных обязательств, врут бесконечно.
* * *
Лена плакала. Тихо, почти неслышно. Так плачут дочери жестоких отцов, приходящих домой с тяжелой спиртовой вонью от грубой одежды. Или тяжело больные, только узнавшие от хмурого лечащего врача о том, что надежды нет.
— Не надо… пожалуйста… не делайте этого… Мама…
— Эй! — Алиса забарабанила в дверь. — Эй, есть там кто? У нас тут чрезвычайная ситуация! Нервный срыв! Сделайте что-нибудь, успокоительное там вколите или еще что-нибудь! Саш, ты ж прохаванный в плане языка, рявкни что-нибудь по-ихнему!
— Тибальдр! — прикинул я на ходу варианты. — Гир зикр да! Не гхэд! Не гхэд!
— Надеюсь, это призовет того парня, а не демонов из измерения Хаоса, — проворчала вполголоса Алиса. — Очень уж похоже на какой-нибудь «Некрономикон».
За дверью раздались торопливые шаги, и в следующий момент она быстро съехала вбок, в проеме показался тот самый юный Тибальд, которого, я так понимаю, навечно приставили смотреть за нами. Лицо у него было дурное — спал небось на вахте-то, салабон.
— Что? Что есть… плохо?
— Ты не видишь, что ли? — завопила Алиска с покрасневшим лицом, тыча рукой в сторону лежанки, на которой валялась в прострации Лена. — Вот ей, конкретно ей, сейчас охренеть до чего херово! Приступ у нее, непонятно что ли!
— Гир эс уапп да, — поддержал я ее. — Девочке плохо.
— Э-э-э… — Тибальд засбоил. Слишком много информации, да еще на разных языках. — Kwod gefeal domed?
— Послушайте, — Алиса сменила пластинку и чуть ли не повисла на руке молодого человека, отчего тот немедленно снова покраснел. — Какие бы разногласия между нами не были раньше, сейчас это все неважно. Наша подруга умирает. Нам сейчас очень-очень нужна ваша помощь. Пожалуйста!
Ленка снова дернулась и издала невнятный звук.
Огромные, наполненные слезами глаза сделали свое дело — парень принял решение.
— Хорошо… Я стану использовать… э-э-э-э… medoghar… лечащее устройство, — он потянулся к небольшой сумочке, вроде пухлого кошелька, у себя на поясе. — Оно… э-э-э-э-э… будет делать хорошо. Расслабление.
— Тонге йор, — сказал я торжественно. — Точнее даже вер тонгем йор да. Мы все вместе благодарны тебе. За то, что помог осуществить первый этап нашего плана.
— Э-э-э-э-э…
— Не шевелись, сучонок, — Ульянка незаметно просочилась сзади и ткнула Тибальда в спину едва-едва заточенным куском стали — единственным, что она смогла отвинтить и незаметно умыкнуть пока нас водили туда-сюда по корабельным коридорам.
— Не меве, — продублировал я приказ для особо непонятливых. — Вер такам йор да.
Как я давно хотел ввернуть эту фразу, с которой нас забрали с Земли — не передать! Но вроде уместно получилось.
Повинуясь жестам, юный вертухай лег на лежанку лицом вниз и скрестил за спиной руки — местные простыни были жесткими, как наждачка, и вызывали желание чихать, но руки ими связывать было одно удовольствие.
— А я могла бы его и по горлышку чиркнуть, — задумчиво сказала Лена. — Такого расслабленного. Зачем он нам дальше? Одни хлопоты.
— Удивляюсь я с тебя, — в крови уже булькал адреналин, голос подрагивал. Эх, глюкозы бы сейчас! — И с этой вот неспровоцированной кровожадности. Гость в дом — бог в дом. Молодой человек пришел к нам безоружным и сделал все как нам требовалось. Сними лучше наволочку да пихни ему в рот, чтобы не тревожил сон отдыхающей смены. И одежду, собственно говоря, тоже снимай. Ему больше ни к чему, а нам все сгодится.
Оружия у парня и правда не оказалось — все же начальство правильно сообразило насчет этого, умные задницы. Неразумно вооружать охранников, имеющих непосредственный контакт с заключенными.
Я аккуратно толкнул дверь вбок — и она отворилась, бесшумно и гладко. Паренек вдруг активизировался и захрипел что-то нечленораздельно.
— Погоди, — остановил я нехорошо заулыбавшуюся Лену. — Может, он там исповедаться хочет, я не знаю. Я, как капеллан, дзен-буддист, мерзкий язычник и почетный Папа Римский, имею возможность его выслушать.
— Вы… не можете, — родил наконец Тибальд, дико вращая глазами. В инопланетной голове сейчас наверняка бушевал ураган невыразимых понятий и вполне понятных эмоций. — Не будет, э-э-э-э… сможете…
— Ваш вопрос понятен, добрый человек, — покивал я, быстро теряя к нему интерес. — Сможем, все сможем, спасибо за поддержку.
— Вы. Никогда. Не сможете. Покинуть. Корабль, — эта несложная фрагментированная фраза, кажется, забрала у него все языковые умения. Паренек обмяк.
Славя вопросительно глянула на меня. Ну, нет! Я смотрел слишком много американских фильмов, чтобы в последний момент раскрывать врагу свои тайные планы. Его могут найти раньше, чем мы сумеем добраться до капитанской палубы, раньше, чем нам удастся опустить корабль. Уведем их в сторону. Запутаем действия. Пустим по ложному следу.
— А мы и не планируем покидать корабль, — четко сказал я, глядя прямо в его расширившиеся от понимания глаза. — Мы просто взорвем его к чертовой матери.
* * *
Примечание к части
*Барри Голдуотер — американский сенатор, праворадикальный политик, яростный антикоммунист. Кандидат в президенты США от Республиканской партии на выборах 1964 года, проиграл Линдону Б. Джонсону. Предлагал максимально широко использовать ядерное оружие во время войны во Вьетнаме. В мире «Не чужих» стал президентом.
**Речь об опытном грузопассажирском автомобиле «ЗАЗ-970В», который в нашем мире разрабатывался на Запорожском автомобильном заводе в инициативном порядке и в серию по ряду причин не пошел.