Пролог

В анабиозе снов не бывает. Я это знаю совершенно точно, проверял много раз. При гиперпереходе мозг должен работать по минимуму, еле-еле, иначе сгорит. Участками. И на выходе вместо здорового радостного индивидуума получится пускающий слюни идиот. Таких отправляют в головастики, но это в лучшем случае. А в худшем — повреждение окажется малозаметным и проявится лишь спустя некоторое время, возможно — в критический момент, когда от твоих действий будут зависеть тысячи жизней и миллионы кредитов чистой прибыли.

Второе, конечно, важнее. Поэтому мозги всех крионавтов в межзвездных перелетах помещаются в нарколептическую кому. Иначе говоря, накачивают нас всякой дрянью седативного характера, чтобы мы гарантированно не очухались и не испортили Корпусу всю малину. Не подумайте, что я жалуюсь. Это жизнь, и никто не обещал, что она будет похожа на прогулку в парке. Да и вообще я подписал контракт и вступил в Корпус Спокойствия вовсе не для того, чтобы изводить свое оплаченное время на бесполезные жалобы.

— Мистер Ленарт, — я еще не мог крутить головой, как в былые дни, поэтому не сразу заметил Морену, координатора. — Вы, как обычно, тормозите. Корабль вышел на низкую орбиту, сброс через сорок минут. Поторапливайтесь.

— Эй, я не виноват, что на ваших системах установлен и включен мягкий режим пробуждения, — заныл я, выбираясь из анабиозной капсулы. Руки, сволочи, слушались пока из рук вон плохо. О, каламбур получился!

— В следующий раз проснетесь за два часа до катапультирования с головной болью и ощущением, что в голове насрали кошки, — пообещала Морена, поворачиваясь ко мне блестящий поликарбонатной попкой и что-то проверяя в настройках системы. — Я за этим прослежу. Лично!

— Не знал, что в полет пускают истеричных кошек, — нашелся я, болтая ногами на краю и растирая виски. Этот способ пробуждения только называется мягким, на самом деле, мигрень на ближайшие двенадцать часов мне гарантирована. — То есть, я хотел сказать, уже бегу готовиться к высадке, мэм, на этот раз все будет без задержек, мэм. Надо же, снова каламбур!

— Пошел вон, Ленарт!

Я пошел. В коридорах было душновато, наши головастики, то есть вычислительные модули, пятьсот двенадцать человек, рассчитывавшие курс корабля сквозь хаос червоточин и дьявольских черных дыр, за время гиперпрыжка извели весь кислород. А может, это мне просто казалось после химически чистой смеси в анабиозной камере. Но оружейка была недалеко, с умыслом делали, а оружие свое я давно выбрал и пристрелял.

— Ленарт! — Морена снова застыла блестящим силуэтом в дверях. Она была сегодня, похоже, везде. — Знаешь, с кем ты сегодня работаешь в паре?

— Откуда? — я был сама прилежность, застегивая скафандр и прыгая в нем на манер укушенного летучим скатом первопроходца с планеты Старк. — Получение информации о напарнике до начала спуска запрещено правилами Корпуса.

— Можно подумать, ты их никогда не нарушал. — Это было, разумеется, ловушкой, но я притворился, что не расслышал координатора, продолжая проверять клапан на каком-то из многочисленных кармашков спецкостюма.

Морена еще несколько секунд изводила меня взглядом из-под желтых очков, но потом сдалась.

— Ладно, святая невинность… это Дрейк.

Сердце пропустило удар.

— Серьезно?

— А тебя что-то не устраивает?

— Меня-то? — я сделал вид, что задумался. — Нет, мне все нравится. Особенно мисс Дрейк. А вам?

— Поговори мне тут еще!

В общем-то, Морена сама по себе неплохая. Немного склочная и дотошная, как большинство андроидов этой модели, но без фанатизма. Плюс ей скоро обновлять прошивку, а там, говорят, новый эмоциональный модуль, надеюсь, более гетеросексуальный. Но вот новость она мне принесла и в самом деле неожиданную.

И радостную, да.

На этом задании я буду работать с Алисой.

* * *

 

Интерлюдия 0

Где-то за границей горизонта будто сработал невидимый переключатель — ультрамарин неба потух, пригас, уступил место наливающейся чернилами по небосводу тьме. Мигнули и разгорелись керосиновые звезды, лязгнула чужим отраженным светом жестяная луна. Наступало время разговоров, время бесед, час темного торжества бездумных слов над бессмысленными поступками. Вечерний ветер утих, в Раю задули свечки, на зависший между мирами Город-минус-один опустилось черное, без единого просвета покрывало.

Мелодия лилась, соприкасаясь тональностями, огибая выступы аккордов и растекаясь по всему немаленькому помещению бара. Худенькая девушка с длинными, песочного цвета волосами склонялась над гитарой, извлекая из нее аккомпанемент и роняя правильные слова в нужных пропорциях. Публике нравилось — широкополая шляпа у ног девушки была наполовину заполнена мелкими купюрами. А ведь вечер только начинал складываться.

Бад, огромного роста десантник, критически оглядел принадлежащий ему бар. Ну да, после того, как они завели здесь музыкальные вечера, посещаемость выросла, а значит, выросли и доходы. Но только доходы от бара никогда не были основными, вот в чем беда. А проворачивать остальные дела, когда у тебя под носом кто-то играет, пьет и веселится, не так уж просто. Выходит, повысив свои прибыли в частном, он потерял в общем. Следовало обдумать эту мысль получше.

Где же затаилась проблема?

Он повел уже слегка осоловелыми глазами к стойке. Вю, миниатюрная шатенка с холодными глазами, дисциплинированно разливала по стаканам пиво и коктейли, руководствуясь всегдашним правилом барменов забегаловок — «главное, чтобы покрепче, и цвет не отвратный». Очередь у стойки не уменьшалась, но недовольных вроде бы не было. Нет, трудность засела не здесь. Где?

Мерцающий в углу угрюмым призраком Доктор, однако, тоже не выглядел рассадником проблем. Проблем у этого тихого убийцы, разумеется, было с лихвой, с головой и выше, но клювастая маска успешно скрывала их от взоров широкой публики. Он сегодня весь календарный день провел вне бара — услужливо прошептала память. Нужно подтягивать его в общую беседу — без Доктора, такое впечатление, им нынче будет не управиться.

Занятой гул разговоров и тихий перебор гитарных струн неожиданно оказался перечеркнут взрывом хохота и нечленораздельных восклицаний. Бад проследил направление звука и ухмыльнулся — столик у окна еще с начала вечера занял Лейтенант с Алисой, а теперь к ним присоединился еще и Омни Гидрар в своем непременно безупречном костюме. Алиса, как заметил десантник, выглядела куда лучше, чем в первые дни — она то ли подстригла и перекрасила волосы, то ли использовала темный блестящий парик. И новая одежда, неброская, но стильная — перевоплощение удалось на славу, и теперь Лейтенант мог не волноваться за безопасность своей нареченной. Впрочем, он и не волновался — рассказывал что-то иронически усмехающемуся Клэму, в серых глазах плескалось веселье, на щеках играл румянец — ох, не просто так он сегодня с Алисой катался… Нет, чушь. Проблема была не в этой троице.

Тогда в чем?

Бад сообразил и от удивления захлопнул рот так быстро, что челюсть издала отчетливый костяной скрип. Проблема была в нем. Остальные из их странного квартета, возможно, не блистали умом, стратегическим гением и даром предвидения, но они были живые люди и вели свои смешные людские дела по своему забавному разумению. Без него.

Он лишь томился в непонятной тоске у себя в номере — огромном номере со скучным рисунком обоев, гигантским экраном телевизора, который никогда не включался, серым пыльным ковром и скрипящими полами. Да, другие были смешны, но у них были цели и планы, а его грызла ползучая паразитная хандра, и даже самодельная нейронная сеть на атомной тяге, единственное, что по-настоящему могло помочь ему в его поисках, вторую неделю стояла полусобранной, покрываясь ржавчиной и обрастая странной белой паутиной. Пусть он был царем и богом этого места, но какой в этом прок, если он был никому не нужен?

Долго так продолжаться, конечно, не могло.

Чумной Доктор вздрогнул, когда на его укутанное в черный плащ плечо легла огромная ладонь.

— Пойдем, — сказал Бад и легко приподнял собеседника со стула. — Проведаем наших славных парней, поглядим, как они смогут помочь мне в решении некоторых личных проблем.

— Фикус! — обрадовался Лейтенант, еще крепче обнимая темноволосую и оттого кажущуюся куда моложе Алису. — Погляди, Клэм, этот клювоносый друг снова отключил невидимость! Но готов ли он присоединиться к нашей честной компании? Насчет честности это я пошутил, конечно.

— Он морально готов, — с сомнением сказал Клэм. — Был.

— Даже и не знаю, — сказал Лейтенант. — Другие бывают орально готовы, а морально — это только я. Что не может не радовать.

— Вы чувствуете этот пропитавший входную дверь запах? — вежливо сказал Чумной Доктор, позволяя своему удивительному черному плащу стекать на спинку стула. — Будьте осторожны, в этих местах недавно снова видели Бада.

— Так вот же он, — неискренне удивился Клэм, кивая на гигантскую тень у столика, и предъявил лучшую свою саркастическую улыбку. — Который, похоже, заполнил адекватностью каждую пору своего мускулистого тела, отчего и решил потревожить наш покой. Извини, парень, спирта нынче предложить не можем, самим мало. Так же обстоят дела и с самогоном.

Бад расплылся в широченной ухмылке и уселся на свободный стул. Он был одет в серую майку, которая, судя по обилию дыр, выдержала несколько выстрелов из дробовика в упор.

— Парни, несмотря на все окружающее дерьмо, я все еще, кажется, рад вас видеть! Везучие сукины дети, собравшихся в одном заветном месте, предпочитающих его всем остальным заведениям и соблазнам…

— И многие даже могут догадаться, что это за место, — довольно громко сказал Гидрар, но его проигнорировали. — Все новое, с иголочки: живая музыка, драки не чаще трех-четырех за ночь, блестящие роботизированные официанты, фибропластиковые столы, да еще и Вю окончательно переместилась в мир живых — с этим тебе мистер Свет помог?

Бад неразборчиво хмыкнул и помахал около лица похожей на сковородку ладонью, что можно было понять и так, и эдак.

— Это в основном заслуга Лефевр, старички, мы с ней много обсуждали насчет переделок в заведении, — гора мышц пошевелилась за столом и ненароком задела люстру. — Вот только не все так гладко. Людей много, но пиздить некого, Лана поет по две песни за вечер, а после отмалчивается с коктейлем за стойкой, Лейтенант рычит оперные арии в туалете, Клэм показывает стриптиз для нищих, Грач до сих пор пытается доесть кота Болтона, а Господь, мало того, что оказался должен мне тридцатку, так ещё и спиздил столовый набор из чистого серебра.

Он усмехнулся, представив себе перестрелку в Раю и удивлённое лицо Господа.

— Парень, мне больно это говорить, но в твоей голове поселился мозговой слизень, — медленно сказал Лейтенант. — Одно утешение — совсем скоро он сдохнет от бескормицы.

Десантник нахмурился.

— Должно быть, все дело в том, что я довольно редко спускался вниз в последнее время. Снисходил к вам, можно сказать. Не было необходимости. Насчет бара, впрочем, вы чертовски правы — была проведена большая работа, после чего качество обслуживания, а значит и клиентуры, возросло в разы. И это принесло определенные проблемы.

— А сейчас, значит, необходимость появилась, — мгновенно уловил сущность Чумной Доктор. — И она связана с теми проблемами, которые ты только что упомянул.

— Именно, — Бад потер руки, словно гигантская муха. — Кстати, Клэмчик, вопрос с закавыкой: почему тут было так пусто в моё отсутствие?

— Для бурления жизни обычно необходим безумный клоун, — брезгливо скривился тот. — На ставку не было кандидатур. Но теперь, как я вижу, проблема решена.

— Причем радикально! — захохотал Бад. — Но это всего лишь одна проблема из множества, и другие совсем не так просты. Похоже, мы на пороге большого дела. То есть по-настоящему большого, размером примерно с Юпитер или, скажем, Альдебаран. Как вы, свободны насчет этого в ближайшие дни?

— Я — да, — сообщил ковбой, с одобрением поглаживая голую коленку спутницы. — Профессиональные занятия гедонизмом — это похвальная и приятная практика, но важно не превращать ее в постоянное место работы. Теряется охотничий азарт. Готов слушать.

— Конечно, — шепотом подтвердил Чумной Доктор, но его услышали. — Иные истории только и ждут, чтобы быть рассказанными.

— Что скажет Гидрар?

Брюнет с чеканным профилем скривился в непонятной гримасе.

— Гидрар скажет, что очень не любит, когда его, всё ещё не отдохнувшего, в состоянии перепил-недоспал, просят оторвать голову от стойки ради того, чтобы пройти поспать в более подобающее место.

Он разинул рот и окатил помещение мощным перегаром.

— Сука! Стойка! Это! Подобающее место!

Огромный десантник понятливо кивнул.

— А потом этот весёлый парень Омни удивляется, отчего же на стойке из цельного, сука, куска дерева имеются трещины и лужи слюней.

— И блевотины, — заметил внимательный Лейтенант.

— Ну да, — процедил Гидрар. — Ковбой ведь блюет только под стойку.

— Я блюю сначала внутрь себя, — охотно пояснил Лейтенант, скептически глядя в пустой стакан. — И только потом — наружу. Некоторые называют это творчеством.

— Ну-ну, — ответил ему на это Клэм и выпил рюмочку коньяку. — Словом, я тоже не против.

Время летело незаметно, бар пустел, но атмосфера оставалась, в общем, доброжелательной.

— Честно говоря, Бад… — Лейтенант задумался, разглядывая девушку с гитарой, широкополая шляпа которой могла поспорить по части стиля с его ковбойским «стетсоном», — твоя кадровая политика, особенно в части приема на работу странных девчонок без особых примет и отчетливых половых признаков, остается для меня загадкой. Темна вода в языцех.

Десантник хохотнул.

— Раскрою загадку: «ты здесь не просто так».

— Думаю, это основы кадровой политики любого уровня. Все смутно догадываются, что должна быть некая высшая цель, но ни хера не понятно, что это за цель, или хотя бы в какой она стороне. Что вообще с тобой случилось, парень?

Бад сделал большие глаза.

— Вы, наверное, думаете, что моя история последует прямо сейчас? И вы осядете пораженными сугробами под ударом словесной лопаты, не в силах поверить, что по столь важному поводу я добиваюсь лишь такой, в сущности пустяковой услуги от вас? Кстати, вот она: я официально приглашаю вас на вечернюю прогулку с разбиванием черепов и беспорядочной стрельбой во все стороны. Но причины сего? Нет, друзья мои. Причины я объясню позже. Так уж заведено в моей голове. Можно сказать, у меня иной менталитет на этот счет.

— Сколько раз тебе говорить: не «менталитет», а «психическое расстройство», — поучительно сказал Лейтенант. — Вещи и людей нужно называть своими именами.

— Диссоциативное расстройство личности? Когда любая история, что ты рассказываешь, тянется бесконечно и вечно, она буквально ползет, надоедая, осточертевая, но никогда не кончаясь, точь-в-точь, как твоя матушка… — пробормотал Клэм. — В просторечии сие широко известно, как долбоебизм. Тебе нужна помощь, парень.

— Ну, не знаю, чего вы себе понапридумывали, — отказался десантник, принужденно засмеявшись. — Я и прошу у вас помощи, верно, только не той, о которой вы тут треплетесь.

— Мы бросили клич по нейросетям, собираем тебе на медикаменты, — пояснил Лейтенант. — Люди откликаются и сочувствуют, но пока удалось получить только трехлитрушку медицинского спирта.

— Пошло неплохо кстати, особенно последняя партия, — Клэм мечтательно зажмурился.

— Но на этом сбор приостановился.

— Думаю, всему виной то, что мы выпили спирт.

— Хватит! — постановил Бад. — Я знаю, что вы можете вот так вот перегавкиваться до бесконечности, но время идет, парни, время нелинейно и беспощадно. Тик-так, тик-так. Поэтому я предлагаю сделку: четыре захватывающие истории, включая мою, в обмен на перспективу хорошенько позабавиться нынче же вечером!

В Городе-минус-один вечер не заканчивался никогда, и предложение выглядело заманчиво.

— Если можно, я бы только в общих чертах уточнил, — развязно сказал Лейтенант. — Куда ты зовешь-то нас, Иван Сусанин? Я не в целях испортить сюрприз, конечно, просто чтобы знать, какую одежду там брать, то-се…

— А это же совсем просто, — ухмыльнулся десантник. — Мы отправляемся в Ад.

Над столом, быстро-быстро помахивая прозрачными слюдяными крылышками и щедро рассыпая вокруг шипящие электрические искры, повисла изумленная тишина. В воздухе вился тяжелый растительный дым, на кухне Вю визгливо ругалась с кем-то насчет тухлого кошачьего мяса.

— Что-то слышал… — протянул Клэм. — Это где кругом жуть и ужас, и погибшие духи с демонами, и правит бал не кто иной, как мистер Сатана?

— Не совсем так, но в целом верно, — кивнул Бад. — Суть в том, что Ад приближается, и у меня там внезапно образовалось срочное дело. Или даже, если быть уж совсем точным, целых два срочных дела.

— И у меня, как ни странно, тоже, — задумчиво проронил Клэм. — Ха. Все-таки стоило, значит, поговорить тогда с тобой…

— Согласен на эту прогулку, — тихо, но отчетливо прошептал Чумной Доктор. — Мне она подходит. И я буду первым, кто расскажет, почему.

— Протестов не дождешься, — сказал Лейтенант, вытаскивая из кармана древний бумажный блокнот в кожаной обложке и коротенький карандаш. — Моя история все еще нуждается в доработке. Но она будет, парни, будьте уверены.

Алиса сдержанно улыбнулась.

— Куда подевался Бад? — удивился Гидрар. Дерево столика прогибалось под упором могучих локтей, укутанных в пиджак, сработанный, должно быть, еще на Сэвиль-Роу давно погибшей Уратхи, в темных прищуренных глазах плясала искорка интереса. — Эти его рассказы о надвигающемся Аде чем-то затягивают. Но я пока не знаю, чем.

— Отошел на кухню готовить заказ, — хихикнул Лейтенант. — Бад нынче у нас повар.

— Чудеса в решете. Ладно, вернется, тогда можешь начинать, Фикус.

Бад появился, вытирая руки о веселенький передник, широкое лицо выражало радостное ожидание. Чумной Доктор издал невнятный звук сквозь маску.

 

Рассказ Чумного Доктора

Девочка с бирюзовыми волосами

— Маскировка — серьезная штука, — негромко сказал он. — Она сродни искусству и потому требует творческого, переменчивого подхода. Большинство парней, которые занимаются теми же вещами, что и я, используют добавочный принцип. Приклеивают себе усы, скажем, надевают парик или очки, иногда лепят новую кожу или даже голову, в общем, стараются утяжелить свой облик. Это, возможно, и работает, но не очень и не всегда. Я поступаю иначе.

Ночная улица была пуста, редкие машины разбрасывали лучи света, ползущие по бетону, как живые. Мимо проскочила крупная, но стриженая, похожая на коренастого павиана, рыжая кошка, мелькнула отраженным красным светом злых глаз.

— Я поступаю иначе, — мягко повторил Чумной Доктор. — Для того, чтобы меня не узнала ни одна живая душа, я снимаю маску. Хорошо, положим, Бад и еще… кое-кто видели меня и без нее. Да, еще ты. Но ведь я сказал «живая душа», заметил?

Он осторожно, сантиметр за сантиметром, вытащил клинок. Со стороны тот выглядел покрытым густым вареньем, вроде вишневого. Медленные капли лениво срывались с отточенного лезвия. Человек перед ним тоненько выдохнул воздух, словно боялся проронить хоть звук — иииииих! — и упал на колени. Завалился набок — неловко, неуклюже. Дернулся. Затих, похоже, навсегда.

— Рана болезненная, не могу отрицать, — сказал Чумной Доктор. Из поясного кармана он вынул белоснежный платок и тщательно протер меч. — Зато и смерть наступает быстро. А, этот извечный спор, что лучше — закончить все сразу, или помучиться. Скажу так — я считаю, что лучше помучиться. Впрочем, своего мнения никому не навязываю.

Он прислушался к вою ветра в проводах.

— Похоже, нужный мне человек спрятался с противоположной стороны этого здания, — сказал он. Окинул взглядом долгий, выкрашенный в лишенный всяческого воображения темно-красный цвет каркас припортового склада Кайши. Пусто и темно, только по похожему на военный аэродром двору, выложенному одинаковыми бетонными плитами, ползли тени, которые никто не отбрасывал. — И он расскажет мне все. Расскажет, где найти ее — настоящую. Расскажет, или…

Покачал головой. Смахнул с бледного лица, обезображенного сеткой кривых шрамов, что-то невидимое. Достал из-за спины второй короткий клинок, без звука вогнал его в стену здания примерно на уровне груди, пружинисто подпрыгнул, приземлился обеими ногами на рукоять меча, покачнулся, но удержал равновесие и подпрыгнул еще раз.

Ветер посвистывал в проводах — а может, то был и не ветер вовсе. Но больше издавать эти звуки было определенно некому — немногочисленные обитатели этого отдаленного района сидели по домам и ни за что на свете не переступили бы той ночью порога. Чума из далеких и темных веков, страшная, не знающая отдыха и жалости болезнь, вышла нынче на охоту.

* * *

Если бы кому-нибудь вздумалось описать историю их первой встречи, то это описание вышло бы очень коротким. Он увидел ее, она увидела его. Она отвернулась и прошла мимо, но он… он застыл, замер, словно античная мраморная статуя. Телом — на короткие двадцать секунд. Душой, мыслями и чувствами — навсегда.

Планета называлась Ганза — возможно, в честь той самой Первой Ганзы, а может — просто в силу случайного совпадения, взятого у аборигенов сочетания неподатливых звуков. На дворе стоял… нет, время не имело значения; при межзвездных перелетах с ним вообще творятся занятные вещи. Скажем так: тогда Доктор был почти вдвое моложе и, как всякий молодой человек, полагал себя разочаровавшимся во всем горнем и духовном циником. Ганза, торговый центр планетарной системы, предоставляла отличные возможности понять и принять, что все на свете продается и покупается. Он и до этой командировки, в общем, не сомневался в этом, но сейчас… сейчас в нем проснулось что-то вроде любопытства.

Стояло раннее жаркое лето. Улицы городка под названием Кайша — похоже, у первопроходцев было изрядное чувство юмора — словно вымерли, жизнь, овеваемая струями кондиционеров, теплилась только в полуподвальных кафе, и черные петухи, возвещающие пришествие вечера, еще не пропели.

Во второй раз он увидел ее у фонтана, сидящую на краю, опустившую стройные ноги в черных чулках чуть выше колена в бурлящую теплую воду. Возможно, это была судьба.

— Не против, если я присяду?

— С чего я должна быть против? — Ее волосы были невозможного сине-зеленого оттенка, и они постоянно были в движении, они плясали вокруг головы длинными воинственными змейками.

— Не знаю, — задумчиво сказал он. — Может быть, например, ты боишься меня. Такое случается иногда, я видел.

— Да ну, с чего бы? — она не улыбнулась, но тон голоса неуловимо изменился. — Не такой уж ты страшный.

А в голове она добавила еще кое-что, от чего телепатическая кора мозга у Доктора едва не расплавилась.

— Меня Мику зовут, — сказала девушка, продолжая болтать ногами в фонтане и затевая там небольшие водяные смерчи. Похожие сейчас проносились перед мысленным взором Доктора. — Ты не похож на местного. Далеко от дома? И — давно?

— Восемнадцать биологических лет, — выдохнул он. — И примерно тридцать шесть — световых.

Он умолчал о том, что с родной планеты его забрали почти сразу после рождения, так что Мику, выглядящая лет на семнадцать, вполне могла быть его ровесницей.

Девушка присвистнула.

— Далековато тебя занесло. Учиться здесь, или торговать? Или по работе?

Доктор, который тогда еще, конечно, не был доктором, вторую неделю оставался на пыльной и жаркой Ганзе только потому, что на нем висел невыполненный заказ от Школы Мастеров на убийство какого-то парня по имени Хелайн. Но девушке знать этого было нельзя.

— Учусь и работаю, — сказал он. И улыбнулся. Тогда у него на лице еще не было маски, и он еще не знал того, что узнал позднее, и улыбаться было совсем легко. И Мику улыбнулась тоже — эмпат-трансмиттер в затылочной доле мозга Доктора работал безотказно.

— Ты не представился, кстати, — заметила девушка, когда они, наскоро перекусив в соседней харчевне медленно шагали по набережной, и медленный поток воды поблескивал под садящимся солнцем, и вода, выглядящая красной из-за этого блеска, и еще из-за преобладания в ней оксидов железа с ближайшей рудообогатительной фабрики. Над водой летали механические стрекозы, которые запускали мальчишки с того берега. Было спокойно, мирно и хорошо. — Хотя и сказал, что я могу тебя испугаться. Почему? Ты сделал что-то незаконное, за тобой висит черная груда трупов полицейских? Или утащил у местного попрошайки никель на мороженое? Во втором случае ничем не смогу тебе помочь, нищие — опасный народ.

— Знаешь, Мику, — Доктор был сосредоточен, бледное лицо хмурилось острыми линиями бровей, — если кто-нибудь при тебе назовет молодого Фикуса — это я — проводником из преисподней, лучше поверь ему: за мной из прошлого тянется очень тёмный след, в который страшно заглядывать.

Мику выглядела так, будто того и гляди умрет от разрыва сердца от пережитого только что ужаса, но в синих глазах поблескивал озорной огонек.

— Проводники из преисподней — это воробьи, — наставительно сказала она. — Они же психопомпы. Но воробьи — старина Кинг не даст соврать — летают снова. И что-то среди них я не видела ни единого Фикуса. Это должно вызывать у тебя разные тревожные мысли насчет трудностей самоидентификации.

— Тогда можешь считать меня Ангелом Смерти, — решил Доктор. — Законченным авантюристом, крылья которого давно уже темны, как смоль.

— Конечно, — согласилась Мику и тихонько хихикнула. — А душа твоя, наверное, мрачна и безысходна, в ней нет, ничего, кроме плача, слез и боли, и давно забытого счастья. И да, были времена, когда ты побывал в сотнях стран и любил тысячи женщин, прекрасных, как пантеры. И все они плакали тебе вслед, когда ты уходил прочь с развевающимися черными крыльями плаща, и шептали твое имя, но его унес ветер.

Она уставилась в небо, пошевелила губами и задумалась.

— Черт, и почему я не пишу авантюрные романы? Плохие авантюрные романы. Давно уже могла бы скопить на средненький межзвездный катер с гипердвижком и свалить отсюда с такой-то матери…

Доктор почувствовал себя каким-то подопытном жуком на иголке любопытного исследователя. И еще он почувствовал возможность — это она дрожала рядом, отбрасывая ленивых солнечных зайчиков и колыша воздух биением своих мягких крыльев. Теперь все будет легко и очень, до невероятия просто.

— Хочешь спрыгнуть с Ганзы?

Она взглянула прямо и дерзко.

— Кто же не хочет? Только у нас здесь все хитро — с детства на каждом висят кредиты: на воздух, на воду, на передвижение. Оплачивать приходится всю жизнь, копить не выходит никак. Зато результат — почти нулевая эмиграция, явный успех дорогого правительства под мудрым руководством ганзейского гения, Банкира-Прайм.

Она махнула рукой.

— А, черт с ним. Смысл говорить о невозможном? Идем!

Доктор шел медленно, сердце колотилось, в голове, всегда спокойной, царил сумбур. Она была умна, безусловно умна, и красива — до невозможности, до болезненного сюрреализма происходящего. У нее было отличное чувство юмора и легко подвешен язык — алый влажный язычок, время от времени показывающийся между белыми зубками когда она улыбалась. Она нравилась ему. Она до безумия ему нравилась.

— А кем ты работаешь? Чем занимаешься? Ты не сказала…

— Кем? — она пожала плечами. — Сложный вопрос. А занимаюсь тем же, что и большинство людей во Вселенной.

«Торгует собой, в той или иной форме?» — пронеслось в голове. — «Нет, невозможно!»

— Ищу истину, — Мику улыбнулась чуть беззащитно. — Разве этого мало?

— Нет, — решительно сказал он.

Опускался теплый, синий вечер, с улиц уходили торговцы и полиция — наступала пора проституток, сумасшедших, студентов, наркоманов и воров — причем все это часто уживалось вместе, смеялось, перебрасывалось шуточками, курило, глотало, гнало по вене, считало деньги и поглаживало бронзовые кастеты и полулегальные фибропластовые заточки в карманах. Город пах жжеными тряпками, блевотиной и спермой.

— Я могу забрать тебя отсюда, — сказал он. — У меня есть деньги, и скоро будет еще больше. И меня ждет корабль. Мы можем улететь вместе. Если ты хочешь.

Она резко остановилась, посмотрела ему в глаза — какая же она красивая, черт, как вообще люди умудряются не спотыкаться и связывать слова в фразы, когда видят ее вблизи — и вдруг погладила его по щеке, мягко, почти нежно. Свет уличного фонаря делал ее волосы пепельными, и ему вдруг показалась, что она намного, намного его старше.

— Хочу ли я? Хочу ли… — она оборвала себя. Решительно взяла его за руку. — Пойдем.

Они спустились к реке, на пляж — но не пустынный и скучный официальный пляж, где торчали деревянные грибки и ржавые жестяные квадраты раздевалок, а на дикий, заросший травой и кустарником, заброшенный, но еще живой, где витал тяжелый запах гниющих водорослей и жгли костры сомнительные компании. Она присоединилась к одной такой, и ее приняли, а значит, приняли и его, что-то одобрительно проворчав, и дали место у сверкающего плотным, почти твердым пламенем костра. Он выпил чего-то обжигающе грубого, неочищенного, из оплетенной лозой стеклянной бутылки, и все сначала стало ярким, будто под светом прожектора, а потом неспешно потеплело и скрылось в приятном полумраке.

Мику смеялась и предлагала ему самокрутку, и научила, как правильно курить табак пополам с полынью — это оказалось несложно, смесь заходила тяжело, но голова после нее оставалась легкой и звенящей, и надутой, словно воздушный шар, в который накачали слишком много воздуха. Вокруг гудел негромкой разноголосицей сплетенный из десятка глоток разговор. Он понимал его. Иногда.

— Меня мажет, — хрипло объяснял кто-то один, почти невидимый в прерывистом огненном свете. — Все вокруг тлен, понимаете? Мы никто!

— Кто-нибудь, — смеялись в другой стороне, — кто-нибудь, заберите у Романа клаудресп.

— И гашик!

— Это не настоящая дрянь, можешь разочаровываться, — силуэт медленно и огорченно мотал головой.

— Да я давно уже. Проклятый суррогат.

— Внутри архива сына, внутри всей сути мира, — бубнил хриплый голос, ставя немыслимые логические ударения. — Все мы карлики, испуганно замершие перед ревущей стеной огня. У нас нет выхода.

— Бодрит, почти как твой хардбасс, — соглашался кто-то еще, делая затяжку. — Ванес, твое восприятие музыки несовершенно.

— Нужно лишь слушать между строк, тогда вам откроется трезвый взгляд на вещи! — обладатель хриплого голоса волновался и глотал слова. Едкий дым, покачиваясь башней, уносился к реке.

— Довольно странно слышать это от человека под гашишем, древним, как говно мамонта. Это ведь даже не гипермет.

— Не помеха для пытливого ума. С полгода назад я под миксом тоже узрел тайны Вселенной, — здесь уже отчетливо прозвучала насмешка, но Доктор не понял, к чему именно она относилась.

— Ну, ладно, — хриплый поднялся — под ботинками заскрипел песок. Неудобно, должно быть, ему было сидеть на такой жаре. Доктор вдруг с ужасом понял, что понятия не имеет, сможет ли он двигаться, руки и ноги были словно ватные. — Хватит валять дурака. Берем девчонку.

Их взяли вдвоем — исполнители решили продемонстрировать рвение. Повалили на горячий еще от солнца песок, связали аккуратно, но надежно, на голову надели черный то ли пакет, то ли мешок. Ставить на ноги и вести не стали, решили, наверное, что безопаснее будет тащить. Значит опасными их считают. Или только его? И кто это вообще такие — они?

Полная визуальная депривация.

«Берем девчонку», — сказал хриплый голос. Значит, им была нужна только Мику? А когда его паковали, то не обыскивали — значит, углепластиковый нож все еще в сапоге, пояс, если нужно, легко развернется в клинок, а в воротнике осталась граната со смесью инертного термита и белого магния. Он еще повоюет. И ему, и Мику ничего не угрожает. Особенно Мику. Да, особенно ей.

Его бросили на металлическую поверхность. Рифленая, пахнет резиной и остаточным теплом. Кузов транспорта? Послышался топот ног слева, справа и сзади, неразборчивая команда, нарастающая вибрация. Через несколько минут легкий, сильный шепот винтов подсказал ему, что они в конвертоплане, делающем, пожалуй, не меньше трехсот километров в час.

— Послушайте, парни, — сказал Доктор, лежа лицом в пол, и привел в действие эмпат-трансмиттер в коре своего мозга. — Думаю, случилась ошибка. Вы взяли не тех. Я все могу…

Он получил удар ботинком под ребра и проглотил дальнейшие объяснения. Во рту появилась горячая монетка размеров примерно с десятицентовик — из желудка поднялась, что ли?

— Заткнись, дурень, — лениво ответили ему. — Зря ты связался с этой сучкой. Господин Прайм не любит клеветы. И наш босс, соответственно, ее тоже не одобряет.

— Понятия не имею, о чем…

Новый удар. Монетка разрослась до размеров четвертака.

— Не расслышал? — участливо поинтересовались из невнятного шумного далека. — Заткнись пока цел, парень. Здоровье тебе еще понадобится.

Он послушался. Шум какое-то время нарастал — конвертоплан разгонялся — а потом застыл на одном уровне, от которого ныли зубы. Впрочем, возможно, они ныли от удара. Он все форсировал работу трансмиттера, изо всех сил передавая вокруг сочувствие и желание поболтать, но рта больше не открывал.

И никто вокруг не открывал тоже.

Шум винтов неуловимо изменился — видимо, машина меняла положение винтов с тянущих на подъемные. Значит, они садились. Людских голосов вокруг было не слышно, только гул двигателей, но внутри все так же пахло сгоревшим топливом, людским потом, пылью и горячим агрессивным железом. Не похоже было, что они покинули город — тогда воняло бы дерьмом и разлагающейся органикой.

Его пнули под бок.

— Поднимай свои кости, везунчик.

Он медленно встал на колени — вслепую вряд ли получилось что-то большее. Его подхватили под руки с двух сторон — не из желания помочь, просто так получилось быстрее. Снаружи все так же витали пыльные и привычные вихри. Да, они все еще были в городе. Хорошо это или нет?

Додумать не получилось — через несколько минут волочения под руки он оказался, похоже, в помещении, звуки здесь распространялись совсем по-другому, от близких стен отражалось легкое эхо, под ногами щелкали плитки. Кафель?

Это ему совсем не понравилось — с кафеля легко смывается кровь, поэтому помещения им выкладывают только в очень специфических целях.

— Присаживайся. — голос обжег холодом. Его бросили на что-то вроде табурета — неустойчивое, деревянное и без спинки. Сдернули мешок с головы. — Но не забывай, что ты в гостях.

Комната была странной — без стен. То есть они, наверное, были, но терялись в подступающей тьме. А тьма наступала, клубилась, резала глаза лучами двух скрещенных на нем ярких ламп, чтобы прорасти за ними мутной черной тучей. Он чувствовал себя приколотой к стене бабочкой, которую изучают внимательные глаза коллекционера.

И Мику не было рядом.

— Куришь? — на человеке напротив был черный деловой костюм, белая рубашка, простые очки в темной прямоугольной оправе. Щетину на щеках можно было уже начинать считать легкой бородкой. Острые умные глаза за стеклами были бесстрастны.

Он казался обычным — именно казался, спохватился Доктор. Здесь не могло быть ничего обычного, все случившееся, начиная со встречи с той удивительной девушкой, было абсолютно ненормальным. А значит, это ловушка. Она уже сомкнулась на его перетянутых сандалиями ногах, но в ногах не было правды, и ими можно было в крайнем случае пожертвовать. В зыбучих песках отношений с бандитами и властями следовало сохранять непременную осторожность.

— Благодарю вас, нет, — вежливо сказал, он сглатывая кровь.

— Благодарить не за что, я ведь не предлагал тебе сигарету, — сказал человек в очках. — Кстати, можешь называть меня Хелайном.

Земля ушла у Доктора из-под ног.

— Что ты можешь сказать нам об этой девушке? — поинтересовался Хелайн, прикуривая. Плотный в ярком свете прожекторов дым тек тонкой струйкой к потолку. — Мику, кажется? Она журналистка, и что-то копала под Банкира-Прайм. Знаешь, что за такое делают в Кайше? Что ты вообще знаешь о ней?

— Ничего, — твердо сказал Доктор. — Мы познакомились пару часов назад и не говорили о ее работе. Но я убежден, что она ни в чем не виновна.

— Убежден, говоришь? Невиновна? — Хелайн нагнулся вперед, внимательно изучая его лицо. — Тогда ты, по всей вероятности, не будешь против, если я ее сначала трахну, а потом распишусь на ней, а?

— Нет нужды для насилия, — сказал Доктор. От ментального напряжения в голове словно жидкий металл разлился. Даже странно было, как он еще не потек из ушей. — Ничего еще не случилось, все еще живы, ни у кого нет никаких претензий. Мы можем разойтись мирно и навсегда забыть об этой ситуации.

Медленно тянулись секунды, жарко гудели чьи-то сгорающие души в аккумулирующих накопителях прожекторов.

— Ха! — воскликнул вдруг Хелайн и рассмеялся. — Ты, парень, по-настоящему хорош! На секунду я даже тебе поверил. Но, к сожалению, разойтись мы не можем. Уже не можем. Даже не рассматриваю такую возможность.

Он вытащил из-за стула громоздкую деревянную биту со вбитыми в широкую часть ржавыми гвоздями. Древнее оружие выглядело именно так, как ему и полагалось: кошмарно, грязно и мрачно.

— Что ж, похоже, от тебя сейчас мы больше ничего не услышим, — заключил он. — Сейчас ровно двадцать два часа двадцать минут. Значит, увидимся еще минут через пятнадцать, самое большее, а может, даже раньше, если сэкономишь где-нибудь время. А вот девчонке… ей я, пожалуй, сделаю все-таки предложение, от которого она не сможет отказаться. У меня есть возможность быть очень убедительным.

Звучно хлопнула закрывающаяся за ним дверь, дернув напоследок ясным желтоватым пламенем, потух один прожектор. Первое не было сознательным действием со стороны Доктора. Второе — было.

Он пришел в движение почти сразу же. Стул, с которого он соскользнул одним мягким, быстрым движением, полетел во второй источник света, и тот завалился с длинной ножки, грохнул о кафельный пол, заискрил, затуманился странным белым дымом и потух. Нож из потайного кармана сапога оказался в руке, его черное лезвие не давало отблесков во внезапно наступившей тьме. Доктор кувырнулся назад, еще не зная точно, что он на мушке, всего лишь предполагая — но предполагая правильно, потому что через секунду место, где он стоял, разлетелось тысячей мелких кафельных брызг.

По нему работали снайперы с инфракрасной поддержкой. Шансов на их нейтрализацию — ноль. Решение — поиск обходных путей.

Доктор видел в темноте ничуть не хуже кошки — на самом деле, существенно лучше, за счет распрямленных нейронов и осознанных рефлексов, что позволяло адаптироваться примерно с той же скоростью, но реагировать быстрее. Кроме него, в комнате было четверо, двое на уровне пола, и еще двое на высоте трех метров, их тепловые сигнатуры выглядели смазанными, значит, это было соседнее помещение.

Он метнул нож в дальнюю тепловую фигуру, услышал булькающий хрип и переместился правее. Рядом упруго заколебался воздух — снаряд прошел мимо и с визгом срикошетил от дальней стены. Ближний парень глубоко и часто дышал, эмпат-ресивер показывал, что ему дьявольски страшно. Доктор пружинисто подпрыгнул и с разворота впечатал ногу в предполагаемое горло. Раздался хруст, пугливый силуэт завалился на пол и начал быстро терять тепло.

В воздухе стоял удушливый запах раскаленного металла, во рту был сухой привкус керамической крошки. А парни вверху, значит, вооружены рельсотронами — дорого и модно, конечно, но довольно непредусмотрительно, в замкнутом-то помещении. Любители.

В окружающей его мягкой тьме обнаружился участок еще более глубокой темноты, и Доктор пролился туда быстрой органической каплей. Короткий коридор вывел его на лестничный пролет; вниз уходили крутые каменные ступени, уловив движение, полуразумный датчик послушно включил свет, от которого зарябило в глазах. По лестничной шахте бродило и искажало перспективу смутное нечесаное эхо, из-за ряда запертых дверей доносилось невнятное бормотание.

— Не расслышал, ты помнишь свою речь про ходжу Насреддина? Ну, ту, где ты назвал меня ослом — помнишь? Так вот… где обещанный блюз?

— Держи вот. Правда, здесь только джаз. Один хрен на «з».

— Сорок семь. Именно столько раз ты сказал, что тебе все осточертело, и эту чертову башню пора взорвать к чертовой матери.

— Твою-то рыжую налево… Вельможный Соркх, вы явно врёте. Должно быть, это только за вчера.

Далеко внизу хлопнула дверь, Доктор насторожился и мягким шагом придвинулся к лестнице, но больше никаких звуков слышно не было. Следовало подумать — на это у него было секунды три, самое большее. Мику была совсем рядом, может быть, в десятке метров, и ее нужно было спасать — Хелайн с битой шутить не собирался. Пробраться через крышу? Спуститься на этаж ниже и найти проход там? Вернуться и утихомирить снайперов, разжиться отличным дальнобойным оружием? Разведать запасные пути?

Ситуация была простая, и ему уже приходилось бывать в похожих передрягах, но наличие девушки путало все карты. Он обещал ей. Он обещал вытащить ее с Ганзы. Она поверила ему, и он не мог подвести.

Доктор сосредоточился — где-то внизу, на периферии зрения, что-то снова мелькнуло, и в следующий момент он получил такой удар по голове, что упал на колени. Он еще функционировал, имплантаты в мозгу исправно поглощали мозговые волны, вот только по их мнению вокруг не было никого!

Сзади раздался шорох одежды, он успел обернуться и увидеть черную маску с красными точками глаз, и серебряный кастет на черной перчатке, летящий ему прямо в голову — а потом смешалось уже решительно все, и даже собственные мозговые волны больше не ощущались.

Он пришел в себя всего через минуту — примерно на минуту позже, чем следовало бы.

— Ну-ну, парень, — незнакомый насмешливый голос раздавался откуда-то сзади, а в глаза снова светили прожекторы посреди темной комнаты, похоже, братья близнецы разбитых. — Толку-то сбегать от нас, если даже по лестнице не умеешь спускаться. Придется научить тебя даже самым элементарным вещам. Босс будет доволен.

Доктор спешно проанализировал себя — здесь все было куда хуже. Имплантаты не работали — наверное, он находился под блокирующим полем. Ножа у него больше не было, в глазах двоилось — надо думать, сотрясение. Но самое главное — Мику все еще была в плену. Он не выполнил свое обещание. Это было хуже всего.

— Что ж, начнем, — обладатель насмешливого голоса отказывался выходить на свет, так что из темноты с легким жужжанием показался робокар, в его угловатых манипуляторах была зажата проволочная решетка — самодельный терминал для входа в нейросеть. Доктор знал, что это будет очень больно, решетка прожигала себе доступ к нейронам головного мозга, минуя плоть и кость, напрямую.

Он напрягся. Невидимая ловушка сожрала его уже как минимум до пояса, но у него все еще были шансы, все еще были силы…

Никак!

— Советую думать о чем-нибудь приятном, — с треском разорвал его концентрацию голос. — Каком-нибудь времени года, скажем. Например, я очень люблю весну. Подумайте о ней. Обычно это не помогает, но по крайней мере никто не скажет, что мы не заботимся о своих пациентах. Поехали.

Робот остановился, примерился и резким движением надел решетку на голову Доктора.

Он завопил.

Он не мог остановиться.

И изо всех времен года на свете осталось только боль и смерть.

* * *

Обучение Фикуса — теперь его официально и не без причины звали Чумным Доктором — заняло несколько лет. Поначалу дело шло туго, но повторные подключения к нейросети исправляли ситуацию. Теперь он мог намного больше, чем раньше — подключаться к любым электронным системам усилием воли, телепортироваться на небольшие расстояния, вводить людей в короткий транс, мгновенно осваивать любые типы оружия и средств передвижения, и многое другое.

Например, писать стихи. Впрочем, это было доступно ему и раньше, но именно на службе у Хелайна его талант раскрылся полнее всего. Талант, вероятно, был и раньше, но теперь у него было время воспользоваться им. Разумеется, подключение к информ-сети на постоянной основе тоже сделало свое дело — но знакомство с лучшими образцами литературы всех существующих и исчезнувших цивилизаций за много тысячелетий было лишь половиной успеха. Второй половиной стала Мику.

Он так и не видел ее больше, не слышал и не встречал упоминаний, хотя поиск по имени, внешности и длине мозговых волн стали первым, что ему удалось сделать с помощью своих новых умений. После той памятной беседы с Хелайном она словно пропала, испарилась в равнодушной космической тьме. Он не хотел верить, что это было навсегда. Не мог в это верить. И потому писал стихи.

Обучение — или лучше сказать усмирение? — шло небыстро, но это словно и не беспокоило его нынешнего хозяина.

— Ты пытаешься заучить последовательность ментальных усилий, необходимых для успеха, — говорил Хелайн Доктору, когда тот второй месяц бился над очередным неподатливым умением. — Используешь грубую силу мнемоники, словно колдун, запоминающий заклинание, но понятия не имеющий, что означает каждый его элемент по отдельности. Это примитивный аналоговый подход, который серьезно ограничивает твой арсенал. Но зачем его ограничивать?

Электрод, вживленный в мозг Доктора, послал ему заряд боли.

— Как же нужно, хозяин? — вспомнил он нужные слова.

— Разложи прием на компоненты. Пойми функции каждого. Пойми, для чего каждый из них находится именно в этом конкретном месте. Некоторым из этих заклинаний по несколько столетий, они многократно перепроверены и вычищены от мусора нашими техно-жрецами, оставлено только нужное, и ничего сверх этого. Тренируйся!

— Я трачу на все это слишком много времени, хозяин.

— Время! — Хелайн усмехнулся, открыто и жестоко. — Что может быть проще времени?

Доктор учился. Для более комплексного подхода он выучил большую часть живых языков и перешел на мертвые вроде латыни, санскрита, эльфийского или эсперанто. Нельзя сказать, что это оказалось бесполезной тратой времени. Он тщательно разбирал существующие заклинания на мельчайшие элементы, проверяя и перепроверяя их предназначение и особенности функционирования. А потом — очень осторожно — принялся конструировать новые.

На шестой год обучения ему стали доверять выполнение мелких заказов для Банкира-Прайм, друга и соратника Хелайна. Впрочем, судя по тому, как Банкир заискивал перед его хозяином, можно было предположить, что именно последний руководил Ганзой. Заказы были несложными: убить одного, похитить другого, изувечить третьего. Чаще всего это должно было выглядеть как несчастный случай. Автокатастрофа. Отравление. Болезнь. Закупорка сосудов. А иногда заказ был иным — более небрежным и кровавым, тогда это называлось акцией устрашения.

Доктор справлялся. В его черепной коробке пульсировала нейронная сеть, следящая за правильным течением мыслей и карающая любые недоработки легким, но неприятным шоком. Но это случалось нечасто, его умений было уже достаточно для того, чтобы выполнять все задания хозяина. И он совершенствовал свои навыки и возможности. Постоянно совершенствовал.

Шли годы. Возвращались запросы из информ-сети, исполосованные месяцами аптайма, результаты поисков приносили на своих грязных спинах лишь виртуальный песок и ракушки. Звездолеты приходили и снимались со своих стоянок в космосе — сверкающие и изящные, словно дорогие женщины, поводящие острыми скорпионьими жалами плазменных орудий и прямоугольными паутинками локаторов. Они приносили один и тот же ответ. Не найдена. Не обнаружена. Нет соответствий.

Она могла бежать, это было очевидно, прятаться и скрываться, забившись в нору где-то на периферийных планетах, застывших в вечном сне середины девятнадцатого века — он надеялся, что она была достаточно умна, чтобы поступить именно так. Годы поисков не давали результатов, и судя по всему, Мику, его несчастная Мику окунулась в жестокую прозу реальной жизни, равнодушной и жестокой — и утонула в ней. Не исключено, что она была мертва, возможно — уже не первый год. Все указывало на это. Само ее отсутствие на поверхности информ-сети указывало на это. Но Доктор продолжал искать — лично и через своих осторожных посредников, никогда не выказывая интереса, но упорно и неуклонно. Он надеялся и ждал.

Ждал возможности найти свою девочку с бирюзовыми волосами.

Задания заносили его в разные места. Ему довелось слышать и грозную песню органических водопадов на Окси-Три, и сухой вой пустынного хамсина на Новом Леванте, и стон миллионов перелетных птиц, опадающих в лазерные силки в сезон охоты на странной планетарной системе Омикрон. Он доставлял оружие и наркотики в место, где среди раскаленных песков горели нефтяные месторождения, а на спекшемся в мутное стекло горизонте вырастали грибы далеких ядерных взрывов, и ходил по улицам городов, где штабелями лежали упакованные в целлофан тела начавшейся чумы, и оранжевый дым болотных испарений пожирал внутренности, сжигая легкие напалмом. Он был в мире, где во мраке опадающей от гамма-радиации листвы по выжженным пространствам континентов путешествовали добрые сказочники с оскаленными клыками железного волка, а преждевременно постаревшие дети с ужасом вглядывались в пыльные смерчи, ожидая очередного нашествия пепельно-серых кочевников.

Он как-то оказался проездом на планете, чьи обитатели в конечном счете уничтожили всю местную фауну, заселив планету дешевыми генномодифицированными версиями самих себя — встреча с людьми-рыбами, людьми-пустынными грызунами и даже людьми-орбитальными спутниками были тем опытом, который он и много лет спустя вспоминал без симпатии.

Хватало заданий и на самой Ганзе — как пояснял Хелайн, который изредка бывал в болтливом настроении, планета была чем-то вроде его временной оперативной базы. «Паршивое место, парень, — сказал он однажды молчаливому по своему обыкновению Доктору. — Но не я его выбирал — этой чести мне никогда не доставалось, таков уговор. Выбирают люди, запомни это. Выбирают всегда люди.»

Доктор запомнил эту фразу, хотя и не понял ее.

Через девять лет он впервые узнал о возможности путешествий во времени. Хелайн показал ему, как это делается. Все оказалось очень сложно в теории — но он никогда не любил теорию, и потому пропустил большую часть сказанного техно-жрецами мимо ушей. Главное было ясно: для путешествий нужна была энергия, и она имелась. К источнику энергии имел доступ только хозяин, но он был склонен делиться ей. Путешествия в прошлое были дороги, но возможны. Существовали запретные годы, места и периоды — например та же Уратха за несколько лет, во время и сразу позже своей гибели в конце двадцать второго века. Путешествий в будущее не существовало.

Несмотря на невероятные возможности, предоставляемые темпоральными прыжками, чаще всего они использовались с сугубо утилитарными целями, во избежание парадоксов времени, вызываемыми сверхсветовыми скоростями космических кораблей. Возможность прыгнуть назад на несколько лет сразу после выполнения заказа позволяла существенно экономить на оперативных расходах, и все это работало на повышение прибылей корпорации, которой руководил Хелайн.

Забавно, что возможность повелевать неумолимым временем, о которой так долго мечтали поэты и писатели всех без исключения разумных цивилизаций, в конце концов обернулась способом извлечения дополнительной прибыли. С другой стороны, это было единственно разумно, а значит, неизбежно.

Он прыгал в прошлое, близкое и совсем далекое, с целями как простыми и ясными, так и запутанными, смысл которых от него ускользал. Однажды с помощью гравитационной пушки он сбил космический корабль, который как раз входил в атмосферу неизвестной кислородной планеты, тот упал в тайгу и поджег ее. В другой раз вколол сильный галлюциноген шестерке туристов, ночующим на заснеженном перевале. Уничтожил какой-то редкий вид вьющихся растений в душных, пропахших порохом джунглях. Все это было странно, иногда противно, но обычно не слишком сложно.

— Но как же эффект бабочки? — спросил он как-то у Хелайна. — Изменения в прошлом неизбежно затронут настоящее. По крайней мере, так это всегда объяснялось. Объяснение было ошибочным?

— Не совсем, — протянул Хелайн. Он полулежал на кушетке, протянув ноги на специальный стульчик, и курил длинную папиросу. Витиеватый дым не поднимался к потолку, а отчего-то витал вокруг его обряженной в восточный халат фигуры. — А может, и да. Так сразу не объяснишь.

В вязком воздухе исступленно били крыльями бабочки и парили лепестки роз. За пределами их шатра кто-то, кажется, пел что-то тягучее низким вибрирующим голосом, по стенам ползли тяжелые тени.

— Мир меняется, — сказал наконец Хелайн. — От наших путешествий во времени — да, конечно. Каждый раз. Другое дело, что эти изменения не особенно влияют на Вселенную. Не тот масштаб. Понимаешь?

— Нет.

— Ну… если ты прыгнешь в прошлое и убьешь изобретателя сверхсветового двигателя до того, как он его придумает, то эту чертову железяку все равно изобретут. Не в тот год, так чуть позже. Если зарезать какого-нибудь Калигулу, на его место придет точно такой же ублюдок с похожим именем. Если отправить во времена Второго Рима десяток современных винтокрылов или армейский артиллерийский батальон, или даже целую чертову армию — не изменится ровным счетом ничего. Время чудовищно устойчиво, парень. Оно бесконечно, бескрайне — и плевать хотело и на тебя, и на всех остальных. Оно поступает так, как считает нужным, давит массой, выворачивает нам руки. Все произойдет как должно произойти — но мы можем самую чуточку повернуть форштевень этого неповоротливого ледокола. Совсем немного изменить ситуацию в нашу пользу.

В тот раз он не убедил его, конечно — такие вещи вообще требуют долгого осмысления. Но Доктор не торопился. Он продолжал путешествовать по несущему в никуда свои воды Стиксу.

Один случай особенно запомнился Доктору. Он попал тогда в странное место — на этой планете, кажется, не было смены дня и ночи, да и светило не просматривалось сквозь толстый слой грязно-сиреневых облаков, стелящихся низко-низко над каменистой, пустой землей. По разрушенным храмам на горизонте бродили гигантские свирепые вихри, а наэлектризованная реальность словно кровоточила, сочилась неизвестной фосфоресцирующей жидкостью, благоухала эфиопским ладаном.

Везде были люди. Некоторые стояли, другие обессилено лежали на обломках скал и самодельных циновках, но большинство занимались чем-то, на первый взгляд бессмысленным. Кто-то хлестал своих соседей плетками свитыми, кажется из бесконечного количества извивающихся жил, кто-то, отдуваясь на манер лошади и держа волосяной хомут языками, волочили за собой плуги, бессильно цепляющие мелкие камешки. Доктор заметил также тех, кто, стоя полностью обнаженными на четвереньках, что-то вынюхивал в грязных прибрежных камышах. Эти казались самыми занятыми. Влажная каменистая земля была разделена столбами с колючей проволокой на неравные квадраты со слабо мигающими маяками, темный воздух разрезали лучи прожекторов с вышек, установленных где-то высоко наверху, на скалах.

— Что это за место? — услышал он вопрос, произнесенный его голосом.

— Мы называем его Наракой, — рядом откуда-то появился гигантского роста человек с головой быка. — Провинция небесного света, где тьма ночи сверкает непроницаемым светом холодного ада, наше последнее прибежище. Последний тающий оплот на самом краю весны, где во всепожирающей пустоте зависли мы все. Но если говорить проще, то это крупнейший в известной Вселенной приемник-распределитель. Уважаемый Яма, нас предупредили о вашем прибытии.

Жесткие губы животного были не приспособлены к человеческой речи, но слова, между тем, доносились вполне отчетливо. Доктор нахмурился.

— Я не…

— Наша истинная сущность давно потеряна в череде гортанных слов, и в ход пошли новые имена. Я мог бы назвать вас Ддавэром, или десятком других, но разве это изменит простой факт того, что вы здесь? Не будем терять попусту времени — здесь это не приветствуется, возьмите только это оружие, я захватил его с собой. Порой в этих местах бывает неспокойно.

Быкоголовый протянул Доктору энергетический стек с громоздкой батареей подзарядки, украшенный тускло блестящими кольцами, и надел ему на голову золотую маску с длинным носом, напоминающим клюв стервятника, и мощным светодиодным фонарем, похожим на красноватый драгоценный камень.

— Где мы находимся? — Доктор позволил себе повторный вопрос, когда они миновали изрядную часть пути на черной мощеной дороге. Его спутник широко шагал впереди, иногда разгоняя с дороги несчастных, тянувших к нему иссохшие руки. В воздухе слабо потрескивали серебристые электрические разряды.

— Вы не догадались? Полагаю, можно сформулировать так: коллективное бессознательное людей способно на самые мрачные шутки, и когда много лет назад человечество вырвалось наконец с Уратхи и получило власть над нематериальным, лучше бы оно подумало тогда как следует. Впрочем, не имеет смысла сожалеть о неизменном. Гораздо интереснее ваша задача здесь, уважаемый Янь-ло.

Доктор понял, что это опять обращались к нему.

— Мой брифинг был весьма кратким. Я должен забрать отсюда некого… заключенного, если я правильно понял. Координатором на месте должны выступать вы, это соображения безопасности. Как мне следует обращаться к вам?

— Молох. Это имя легко запоминается. Ситуация следующая: в Сумрачных садах, это уже недалеко, содержится сейчас некая… личность. Ваша задача — изъять ее и доставить заказчику. Учетом и распределением мертвых душ заведую здесь я, так что проблем с аудитами не будет.

— Мертвых? — до Доктора наконец дошло очевидное.

— Верно. Здесь у нас, как вы можете видеть, некое скопище их. Большинство хранится без дела, но иногда бывают крупные заказы для нужд энергетики или, скажем, формированной колонизации новых миров. Тогда обращаются к нам. Место выглядит непрезентабельно, но здесь есть много плюсов — например, вы совершенно незаметно для себя уже выучили местный язык, на котором мы и разговариваем уже около часа.

— Вавилонский дух?

— Лучше. Здесь хранятся сознания лучших лингвистов Вселенной и все составленные ими словари, включая демонические. Мы скопировали их в электронное облако и подключаем по мере нужды к сознанию новоприбывших. Однако мы пришли.

Нужное им скопище было расположено, очевидно, в более жаркой части этой планеты под морем. В сопровождении духов, похожих на мохнатых собак с красной шерстью, в ту сторону направлялись неприкаянные души мужчин и женщин, детей и одушевленных программ. Место их заключения ужасно воняло, несчастные сидели по пояс в нечистотах, по ним ползали насекомые и паразиты, а сгрудившиеся вокруг белолицые дикари в звериных шкурах с хохотом кололи их вилами.

— Пару дней назад у нас протекли черные цистерны, — извиняющимся тоном сказал Молох. — Антисанитария жуткая, обычно такого не случается.

Перед тем, как войти туда, они миновали еще один глубокий разлом — внизу плясало голубоватыми огоньками колдовское пламя, а душами ведали мускулистые силачи, передвигающиеся на вывернутых назад ногах с конскими копытами. Заключенным перевязывали крепкими веревками горло, руки и ноги, кололи штыками бока, клещами сжимали сердце и печень, маленькими кусочками вырезали сердца, били по коленям, выкалывали глаза и сдирали кожу. Даже смотреть на это было больно.

— Зачем? — спросил Доктор.

— Они уже посмотрели в зеркало зла, — сказал Молох. — Такова процедура. Это лишь отражение того, что творили они сами в течение своих материальных жизней. Теперь оно просто возвращается к ним. Здесь нет ничьей вины и ничьей мести, а колесо кармы было установлено задолго до того, как этот мир вообще появился на орбите.

Это случилось, когда они уже приблизились к Желтому источнику, где располагалась цель их путешествия — дорога дала слабину и выпустила на поверхность несколько десятков душ. Они выглядели черными сгустками измученной пустоты, полной криков, жалоб и ненависти — и они с воем понеслись к Доктору и Молоху, вытягивая на лету длинные когти и сверкая желтыми топазами глаз.

Камень на маске Доктора засиял ослепительным красным цветом.

Молох, размахнувшись, отсек гигантским алмазным боевым серпом головы у полудюжины нападавших, но остальные, улюлюкая, навалились на него грязной визжащей кучей. На долю Доктора осталось три тени побольше.

— Мне нужно пройти, — сказал он и заметил, что его голос звучал так же, как и всегда, холодно и отстраненно. — Между нами нет вражды, и я не желаю вам смерти, но мне нужно пройти.

Тени не ответили. Они принялись расти. Доктор звякнул оловянным переключателем мощности своего энергостека.

Первый противник прыгнул на него из-за спины, он принял облик гигантской птицы, попытавшейся выклевать ему глаза. В голове у Доктора зашумело — это энергия, накопленная камнем, вырывалась у него из черепа бушующей кровавой волной атомного распада. Черная птица с острыми когтями закричала, задымилась дымным красным пламенем и камнем упала на дорогу. Земля содрогнулась, словно по ней ударили гигантским молотом, завоняло паленой тряпкой и непрожаренным стейком.

Алмазный серп Молоха проделывал настоящие просеки в толпе врагов, но те не собирались сдаваться, в очередной раз облепив гигантскую фигуру.

Вторая тень превратилась в волка с единственным розовым глазом и бездонной пастью, полной сверкающих клыков. Он обошел Доктора, глухо рыча. Хвост твари поднимал в воздухе ледяные вихри, слюна превращалась на земле в дымящиеся озера. Он замер на миг, а потом прыгнул.

Лезвие энергостека прорезало тьму так, как плазменная горелка разрезает тонкий стальной лист. Волк завыл — яростно и отчаянно. Его глаз съехал куда-то набок и затянулся полупрозрачной пленкой. Доктор еще раз ткнул оружием в тлеющую шкуру. Вой стал тише, затем прекратился вовсе. Мерцающая шерсть потеряла свой волшебный блеск, глотка издавала неприятные хлюпающие звуки.

— Мне нужно только пройти, — сказал Доктор.

Третья тень оказалась хитрее; пока он разбирался с птицей и волком, она проникла ему в голову. С ужасом Доктор понял, что она уже внутри, она уже плавала у него в мозгу черной склизкой рыбиной, она видела то, что видел он, и знала все, что открылось ему, и она думала… она мыслила… она управляла…

Он на секунду уловил странное виденье — чья-то оскаленная морда, безумные глаза, изо рта, словно арбузная мякоть, стекает кашицей полупереваренная мозговая ткань. Морда щерится, тонкие искромсанные губы выплевывают невнятные звуки, разрезанное плохо зажившими шрамами лицо дергается в нервном тике, нейросеть сопротивляется внешнему вторжению. С опозданием он понял, что это его собственное лицо.

Доктор взглянул в зеркало зла.

Он снова был молод, и оказался в спецшколе, прошел подготовку, отправился в свой первый межзвездный полет на Ганзу, повстречал Мику, попал в плен, был навсегда изуродован нейросетью и стал служить тому кто здесь называл себя Хелайном. Он путешествовал по всем мирам, убил всех людей, которых убил, и искал свою Мику столько, сколько искал. Он стал Ямой и отправился в Нараку, снова увидел все скопище душ, и бился с тенями, и пустил одну из них внутрь себя. Это и был конец.

Красный камень на маске потух, хрустнул и развалился надвое. Он механически подобрал обломки и сунул их в карман. Он больше не чувствовал в себе присутствия тени. Словно она погибла, исчезла. Покинула его.

Слилась с ним.

Он почувствовал что-то еще. Сковывающая ранее его мысли нейросеть ощущалась теперь совсем иначе. Она не перестала работать, не вышла из строя — но больше и не удерживала сознание в жестком повиновении. Он был теперь сильнее нее. Он мог бы сломать ее полностью, если бы захотел, сбросил бы ее оплавленную и бесполезную, прямо здесь, на выжженную крошащуюся землю Черного моста. Он еще не был свободен, но одно усилие могло бы вознаградить все его устремления за много лет.

Или все испортить.

Он осторожно подошел к тому месту, где в последний раз видел Молоха. Гигантская фигура с рогами неподвижно лежала посреди десятков — многих десятков черных неподвижных клякс. Красные глаза открылись, когда он оказался рядом, широкие ноздри издали всхрапывающий звук.

— Полагаю, я не смогу сопроводить вас к нужному месту, уважаемый Яма, — сказал он. — Впрочем, вы сами без труда сможете найти его. Вин Чунь. Это имя. Поющая весна. Запомните его.

— Разумеется, — согласился Доктор и присел на корточки. От разорванных на куски душ невыносимо смердело. — Один вопрос. Вы говорили, что заведуете учетом душ, не так ли?

— Верно. — Глаза снова закрылись.

— Следовательно, вы должны помнить их всех. Всех, что поступали сюда за все время существования этого… этого места.

— Технически… — обрывистый вздох, — …нас не существовало до начала двадцать второго века. Но с тех пор учет был поставлен безупречно.

Доктор напряг мозг и послал Молоху самый яркий образ, какой только мог.

— Приметная девушка, — пробасило существо с головой быка. — Такую, конечно, я бы запомнил. Но увы, ее здесь не было. Хотя для вас это, скорее, хорошая новость.

Доктор поднялся и зашагал в сторону провала. Забрать нужного человека. Вернуться на Ганзу. Получить новое задание от Хелайна. А дальше…

Дальше следовало хорошенько подумать.

— Вин Чунь! Мне нужен Вин Чунь!

Под мостом было темно и грязно. И опять-таки жутко воняло. В мерзком воздухе неторопливо тряслись какие-то гнусного вида насекомые, в грязи копошились человеческие фигуры и вовсе нечеловеческие черви и личинки. Доктор решил не оставаться здесь ни на секунду дольше, чем это было абсолютно необходимо.

— Вы оглохли, что ли? Меня зовут Яма, или Янь-ло, или Ддавэр, или Чумной Доктор, и мне нужен один из вас по имени Вин Чунь!

Какая-то фигура направилась к нему, и он сжал рукоятку энергетического стека. Интересно, сколько заряда там еще осталось?

Это была девушка. Возможно, когда-то миловидная, сейчас ее лицо казалось одним сгустком черноты и грязи. Волосы свалялись в длинную жирную косу, отросшую до пояса. Одежда выглядела гнилой и завшивевшей мешковиной, но здесь все были так одеты. Глаза — вот что было главное. В них не было и следа жизни. Ни ненависти, ни гнева, ни желания. Классические мертвые глаза, которые отчего-то были разного цвета. Но все это было, разумеется, совершенно неважно.

— Тебя хочет видеть Хелайн, — сказал Доктор условную фразу и активировал вызов телепорта. Их окутало прозрачное зеленое сияние.

* * *

— Славно, — сказал хозяин. На этот раз он был в классическом черном костюме-тройке, с карманными часами на толстой золотой цепочке и в тусклом фетровом цилиндре. — Очень даже славно. Девочку эту мы отмыли, побрызгали одеколоном и сейчас разбираются. Интересная она штучка… Словом, ты хорошо поработал, Фикус. Очень хорошо. Хочешь отпуск?

— Я предпочел бы обойтись без него, — ровным голосом сказал Доктор. — Слишком долгое безделье выводит меня из себя.

— Да, я помню, — хмыкнул Хелайн. — Я же сам вводил это в твою нейросеть. Ладно, в этот раз задание совсем простое, похожее на предыдущее — прыгнуть в одно место и привести человека ко мне. Без проводников и координаторов — что-то они нынче не очень хорошо себя показывают. Человек отзывается на имя Хуан, он некоторое время сидел в… исправительном учреждении, но теперь, думаю, мне пора присмотреть за его будущим лично и наметить возможные варианты использования. Кстати… возможна стрельба, этот парень как-то по-особенному удачлив. Тебя это не смущает?

— Когда отправляться? — лицо Доктора не изменило своего выражения.

— Время не имеет значения, я же говорил. В любой удобный для тебя момент.

— Благодарю вас, хозяин, — без висящей электрической молнии над головой Доктор едва не выдал себя, вспомнил об обязательной формуле прощания буквально в последний момент. Хелайн, кажется, что-то почуял, нахмурился; но потом снова расслабился и махнул рукой, унизанной золотыми перстнями, отпуская.

Машина времени стояла в подвале одного из объектов хозяина, причем подвал был буквально вырублен в древней скале. Обширное помещение казалось совсем маленьким из-за многочисленных магистральных труб, кабелей, баллонов, охлаждающих установок и металлических конструкций. Прожектора заливали территорию ослепительным светом, раструбы системы охлаждения сбрасывали в воздух остаточные, не пригодившиеся в технологическом процессе снежинки.

Доктору понадобилось совсем немного времени, чтобы модифицировать свою маску, вставить в глазные отверстия осколки принесенного из Нараки камня. Разряженный энергостек пришлось бросить, но зато он прихватил два клинка, лезвия которых выковывал лично Ханзо Хаттори. Он ввел в раздел пункта назначения те показатели, которые помнил, отчетливо помнил уже десять лет. Ввел нужное время с небольшим запасом. С шипением сверху опустилась кабина с поляризованными стеклами — при переносе энергия интенсивно превращалась из тепловой в световую, пошел медленный разогрев установки, стекла запотели.

Доктор не волновался. Он считал секунды до встречи со своей Мику.

Привычно заложило уши, земля словно дрогнула под ногами, будто он спрыгнул с метровой высоты — обычный эффект при перемещении во времени, поверхность выравнивалась с незначительным допуском. Он снова был у того самого здания. Только что опустилась ночь, с реки тянуло гнилью, откуда-то издалека доносился стрекот винтокрыла. Это везли сюда его самого и Мику. У него все еще было время.

Теперь он понимал смысл многих слов. Что может быть проще времени?

Очнувшись, стрельнула болью в лобные доли не ожидавшая предательства нейросеть, но он был наготове, он заглушил ее, глупую проволочную старуху, он подал на нее электромагнитный импульс, который создал сам — и сеть, перестав служить передатчиком, превратилась во имплантированную в живую мозговую ткань ржавую рухлядь. Мистер Хелайн больше не имел над ним власти.

Доктор оглянулся и вытащил один из своих мечей. Распорядок караула в те годы был незнаком — он не ждал, что возможность избавиться от хозяина представится ему настолько быстро. Следовало быть осторожным. Сперва он планировал атаковать тех, кто прилетит на винтокрыле сразу же после приземления. Возможность встретиться с молодой копией самого себя его не тревожила, парадоксов времени, в том виде, в котором они обычно виделись древним, не существовало. Он мог бы освободить себя и Мику, и бежать. Но куда? И как долго?

И Хелайн, вездесущая черная тень, никогда не бросил бы идти по следу.

Разумеется, не стоило оставлять за собой Хелайна. Хелайна следовало убить. Лучше всего — сразу же, как только он войдет в комнату Мику с бейсбольной битой в руках. Один удар мечом — и его голова отделится от тела. Труп нужно будет потом расчленить, размолоть в костяную муку, уничтожить. А еще лучше — отослать в далекое прошлое, на миллионы лет назад, и пускай ломают потом головы ничего не понимающие археологи. Да, это будет лучшей стратегией.

Сзади раздались шаги. Доктор прянул в тень, занеся клинок, но это был всего лишь охранник — поджарый молодой парень в зеркальном камуфляже. Его фигура словно размазывалась в наступающих сумерках, интеллектуальные фотоэлементы искали в окружающем пейзаже доминирующие цвета и старались слиться с ними. Надежная штука, но, надо признать, неоправданно дорогая. И ничуть не помогающая, когда имеешь дело с затаившимся в тенях убийцей.

Шум двигателей винтокрыла сделался на мгновение нестерпимо громким, потом резко пошел на убыль. Машина села. Сейчас выведут Мику, затем его самого, затем будет короткий разговор с Хелайном в кафельной пыточной, и неудачная попытка побега, и… потом будет слишком поздно, события снова двинутся по кругу. Но сейчас было только двадцать два ноль пять. Самое время.

Доктор дождался, пока охранник пройдет мимо и сделал резкий выпад. Броневой обвес не спас охранника, и двенадцать дюймов мартенситно-стареющей стали мягко вошли в тело. Он замер и чуть слышно захрипел; мышцы брюшины конвульсивно сокращались — Доктор чувствовал это через металл.

— Маскировка — серьезная штука, — негромко сказал он.

Ему больше не встретилось охраны на пути к своей цели, но на всякий случай он снова надел маску. Он громко распахнул дверь на первом этаже — этот звук здорово испугает его прежнюю копию десятилетней давности — и скользнул вверх по ступеням. Разумеется, эмпат-трансмиттер не уловит его мозговых волн, ведь они идентичны у обеих ипостасей. Он уже чувствовал его — себя — двумя этажами выше в инфракрасном диапазоне и по едва слышным колебаниям воздуха.

Как же неуклюже он двигался — все же следовало сказать спасибо Хелайну, что помог ему избавиться от всей этой щенячьей неловкости.

Его молодая версия завертела головой, пытаясь уловить источник надвигающейся опасности, но Доктор был быстрее — он провел всего один короткий, но мощный удар в основание переносицы. Через минуту здесь будут подручные Хелайна — они подхватят бесчувственное тело и снова доставят его в пыточную, а сам Хелайн все еще будет в комнате с Мику. Все сходилось. Время шло по кругу, вот только сегодня он разорвет его — и они будут свободны. Они вдвоем.

Дверь в комнату была не заперта, и его хозяин — бывший хозяин, конечно же — сидел к нему спиной. А напротив него, там где должна была сидеть Мику, его бедная, запуганная Мику — постойте-ка! — никого не было. Там никого не было. Он опоздал.

— Привет, Доктор, — сказал Хелайн, не оборачиваясь. — Присаживайся в той стороне. Я приготовил тебе стул.

Доктор сел. Меч все еще был у него в руке.

— Лет десять-двенадцать прошло по твоим меркам, а?

— Без малого десять. — Доктор не видел необходимости лгать.

— Отличные результаты, парень. Нет, правда. Ты очень талантлив. Не зря я сразу положил на тебя глаз. Этот олух, Банкир-Прайм, все гонялся за девчонкой, но ты… ты гораздо более ценное приобретение.

— Где Мику?

— В самом деле? Ты хочешь спросить у меня именно это? Я думал, у тебя возникнут совсем иные вопросы.

— Не пытайся увести меня в сторону, запутать своими загадками… Сатана!

— О? Ну да, ведь ты изучал древние языки. Хелайн — «светоносный». Так меня звали давным-давно. Люцифер. Фосфор. Фаэтон. В других местах я зовусь иначе. Мистер Свет. Достаточно ясно — для тех, кто в состоянии понимать.

— Где она?

— До чего шаблонно, парень. Ты мог бы догадаться, построить логическую конструкцию, сделать вывод. Или хотя бы вспомнить мои слова. Я сказал тогда дословно следующее: «Я собираюсь сделать предложение, от которого она не сможет отказаться». Я предложил ей работу у себя, парень. И она, конечно же, согласилась.

— Ты заставил ее. Вынудил. Шантажировал.

— Какой смысл в работе из-под палки? Меня всегда интересовало только добровольное сотрудничество.

— Как со мной? Нейросеть и необходимость говорить «благодарю, хозяин» каждый раз, когда того захочет твоя левая нога?

— Ты был ослеплен любовью, а она — плохой советчик. Не думай, что это доставляло мне удовольствие, но ты был слишком ценен.

— Ты лжешь.

— А ты ведь знаком с мифологией — считается, что я никогда не лгу. В этом нет необходимости, люди склонны к хаосу и без моей помощи. Твоя Мику очень умна и честолюбива. И, могу добавить, готова была продать душу дьяволу за то, чтобы убраться с Ганзы. Каламбур! По правде сказать, я не могу ее винить — весьма гнусная планетка. Теперь она работает в моей штаб-квартире, причем, судя по всему, успешно, раз ты за десять лет не нашел ни единого ее следа. Верно? Ха!

— Я найду ее. Найду, пока не прошли эти чертовы десять лет. Теперь я умею искать куда лучше, чем раньше. Мне известно направление. Я добьюсь своего.

— Удачи, парень, только все это без толку. Дальше Города-минус-один тебе все равно никогда не продвинуться, а там рано или поздно ты снова начнешь работать на меня, причем по своей доброй воле, и уже не будет никакой машины времени, чтобы все переиграть. Не знаю, говорил я тебе или нет — время нельзя обмануть. Тебе не изменить естественный ход вещей, а он таков: люди принадлежат мне. И будут принадлежать всегда. Не поленись, потрать еще тысячелетие на осознание этого простого факта. И приходи ко мне снова. Я, пожалуй, возьму тебя на работу. Сознательные сотрудники нынче — большая редкость.

Доктор ушел. На его бледном лице снова не было видно ни единой эмоции. Но он знал промежуточную точку на маршруте. Возможно, дальше ему было и не пробиться, но это была зацепка. Это был шанс. Надежда. Единственное, что многие тысячи лет удерживает людей от падения в огненную бездну отчаяния.

Он знал самое главное. Название. Его следующее место назначения.

Город-минус-один.

 

Интерлюдия 1

— Лейтенант! — голос Бада был задумчив. — Исключительно академически интересуюсь: что ты знаешь о лесбиянках?

Бар в этот час был полон, элегантные проститутки сверкали фальшивыми бриллиантами на загорелых роскошных телах, угрюмые воры отрывисто снимали с пролетающих мимо подносов стаканы с горячительным; а поскольку голос десантника звучал так, будто исходил из промышленного усилителя на тридцать децибел, все присутствующие тут же навострили уши.

— Хм… — нахмурился Лейтенант, повесив горбатый нос над пивной бутылкой с неразличимой эмблемой и надписью Hoegaarden, и задумчиво глядя в свой блокнот. — Лично ни разу не встречал. Пожалуй, можно сказать, что про них знаю только то, что показывают на порносайтах. А это, сам понимаешь, так себе источник.

— Это охрененный источник, — решительно определил Бад. — Дней пять назад я ненароком застал в подвале, в моей любимой угольной яме двух обнимающихся мулаток. Или, возможно, азиаток. Я в полнейшем недоумении, так что рассказывай. С целью расширения кругозора, а также просто для фана. Давай, порадуй Бада, пока не пришел Клэм и не начал гавкать в попытке загнать меня в конуру.

— Ну….. - ковбой на секунду задумался, — я не особо силен в эротических описаниях. Вот страдания умалишенных, или там с юмором что-нибудь — это отлично выходит, а чтобы горячие мулатки плотно занимались дружеским познанием — нет.

— Проклятая неизвестность, — разочаровался десантник и слегка пристукнул по столу. Мореное дерево жалобно заскрипело.

— Даже опасаюсь поинтересоваться, какое чудовищное желание остаться наедине с собственными девиациями привело тебя самого в эту угольную яму, — сказал Лейтенант. — А что привело туда их? Даже боюсь представить. Надо думать, тебе эти прекрасные девушки были решительно незнакомы?

— Одну я сразу вычислил, — сообщил десантник. — Это Пинк Бомбшелл, местная порнозвезда и эскорт премиум-класса. Предполагалось, что в подвале своего заведения я могу встретить что угодно, но только не ее. А насчет второй… Ее вроде бы видели в обществе Булата, но этот парень куда-то запропастился, обычно в это время он отдыхает под столом, а сейчас там пусто.

Он поднялся, разметав клубы сладковатого дыма.

— Я отправляюсь на поиски, и горе тому, кто осмелится мне помешать!

— Так значит, вот зачем ты оказался здесь, — сказал Лейтенант, закуривая, когда топот подкованных десантных башмаков затих вдали. — Перехитрить самого мистера Света и найти свою девушку. Достойная цель.

— Только она одна и является достойной, — глухо сказал Чумной Доктор сквозь маску. — За то время, что я здесь, я многому научился. Я доберусь до штаб-квартиры мистера Света и разыщу Мику. Невозможно, что она добровольно согласилась работать на него. Невероятно. Немыслимо.

— Ты же говоришь о женщинах, — улыбнулась Алиса. Это были ее первые слова за вечер. — А мы полны сюрпризов, как снаружи, так и внутри, и если ты настолько наивен, что не понял этого до сих пор, то мы продадим тебя в двухнедельное рабство Вю и купим на вырученные деньги еще немного выпивки! Я слышала о ее привычках, и эти слухи пробуждали у меня леденящий ужас в самый необычных местах! А на твой стул мы посадим того, кто разбирается в этом хоть чуточку лучше. Или, по меньшей мере, пытается разобраться.

К столику медленно приблизился плечистый парень в железном рогатом шлеме и потертой военной форме. Лицо его было скрыто под простой матерчатой маской в виде черепа.

— А если, к примеру, этим кандидатом будет конченный алкоголик с замашками интеллигента, который оголодал до женской компании?

— То ты попал в нужное место, парень! — жизнерадостно провозгласил Лейтенант. — Этот столик обслуживается по классу люкс, так что присаживайся смело, а то здесь и в самом деле становится скучновато.

Парень уселся за стол, воровато оглянувшись по сторонам, и стянул маску, оказавшись худым длинноносым блондином. Но удивительным было отнюдь не это.

— Ильяс! — заорал Бад издалека так, что с потолка посыпалась известка, а у роботов-официантов случилось короткое замыкание. — Это же ты, дружище! И даже череп под этой дряблой кожей все тот же! Плюс один, воистину плюс один!

Он бросил безуспешные поиски красноглазого вампира и бегом направился к столику, сшибив при этом двух-трех завсегдатаев, но ни на секунду не остановившись из-за такой мелочи.

— Не спорю, — сказал Лейтенант. — По всей вероятности это именно тот, кого ты назвал. Есть ли у этого джентльмена за душой что-то еще, помимо звонкого имени?

— Ильяс Кам, — представился новичок. — Служил в той же бригаде, что и Бад. Когда-нибудь очень нескоро, возможно, расскажу об этом подробнее.

— Третий батальон, шестнадцатый полк, полевая артиллерия, — подтвердил Бад. — Бог войны, как он есть.

— Вся наша жизнь война.

— И не поспоришь ведь. — Лейтенант остро глянул на новоприбывшего. — Ладно, новичок, меня зовут Алекс, это Алиса, и она занята, повторяю, занята. Во избежание эксцессов, можешь помахать ладошкой издали. Тот угрюмый клювастый парень откликается на имя Чумной Доктор, Бада ты знаешь, Клэм — эдакий модно одетый наркоман — пока что не пришел, но ничего не мешает нам продолжить чад кутежа и праздник жизни в его благожелательное отсутствие. Какой алкоголь ты предпочитаешь в это время ночи?

— Наркоман, говоришь? Трахал я как-то одну наркоманку… но это, наверное, был не он, — сообщил в пространство Ильяс. — А насчет бухла… Сегодня какой день? Шестой? Ну, правильно. Значит, подавай все, что горит, ненужное я потом разобью.

— Бад, слыхал заказ? Тащи сюда топливо.

— Эй, у меня намечается сентиментальный разговор со старинным другом. Как насчет сам?

— Я, — сказал Лейтенант, — сейчас имею только желание смотреть в потолок и шевелить волосами на голове. Кроме того, чье это заведение, твое или мое?

— Пусть так, но я все же не организую сборищ, где все мешают чай с героином. Да и вообще: я думал, ты прежде всего спросишь, чей это друг.

— Тут тебя могут ждать забавные сюрпризы, парень. — Лейтенант напялил резиновую ухмылку и погрузился в сочинительство в дебрях своего блокнота. Бад буркнул что-то неразборчивое, но принес со стойки пузатую бутылку коньяка, пак апельсинового сока и форму для льда и принялся смешивать коктейль.

— Эксклюзивный микс под названием «Говорун», — объявил он наконец. — Выпьешь — не будешь спать три дня. Побочный эффект — постоянное желание болтать. Этим дуремарам я его постоянно подливаю, никто даже не замечает.

— Выходит, дело вовсе не в марихуане, — прошептал Чумной Доктор откуда-то издалека. Ильяс покачал головой.

— Наплюй на нее поскорее, воняет только. Все дело в том, что этанол делает нас более приятными людьми. Ведь по жизни мы просто жалкие трусливые неудачники с комплексом вины. А как только выпьем, то сразу превращаемся в героев, рыцарей без страха и упрёка и немедленно начинаем искать Грааль. И это как минимум.

— Судя по твоему описанию, лет до тридцати я был убежденным трезвенником, — задумался Лейтенант. — Но ведь это не так.

Ильяс ухватился за объемистый стакан, словно за спасательный круг, и ополовинил его могучим глотком.

— Напоить меня задумал, содомит? Впрочем, я не против, потому как с юности неравнодушен к спиртным напиткам, а если они ещё и замысловатые, то сразу теряю контроль над собой. Уфф… Похоже, пойло начинает действовать — во всяком случае, тот разукрашенный хлыщ уже идет ко мне знакомиться. Эй, парень, я не из этих… ну, мимо. Опасное здесь у вас место.

— Можете меня слегка поздравить, — уронил, присаживаясь, Клэм. — Сугубо для проформы.

— Фанфары забыл протереть, так что, извини, не звучат, — опечалился Бад. — Нужно проверить содержание фейерверков, вдруг и там такая же засада. А зачем ты дался этой проформе, кстати?

— Она лучше твоих шуток, — холодно заметил брюнет.

Бад энергично чертыхнулся и снова обратил внимание на Лейтенанта.

— Что ты там черкаешь?

— Походные заметки, — Лейтенант захлопнул блокнот. — Первая колонна марширует туда, вторая колонна марширует сюда, в таком духе.

— И для чего это? То есть для кого? Исключительно для себя?

Лейтенант покачал головой.

— Нормальный автор пишет исключительно для того, чтобы те, кто прочитают написанное, тут же воспылали желанием пососать его член. Чисто из восхищения, или же в плане признания таланта. Таким образом, написание текста «для себя», то есть такого, который не оценит никто, кроме тебя самого, эквивалентно желанию осуществить автофелляцию.

Клэм энергично закивал.

— Не то, чтобы я осуждал такой способ удовлетворения, — предостерег Лейтенант. — Каждому свое. Просто уточнил.

Бад прищурился.

— Поздравляю тебя с твоим успехом, ковбой! Ты настолько успешно сделал что-то умное, что при попытке спросить я выгляжу лютым… нет, не так — сказочным долботрясом.

— Черт возьми, — сообщил в накуренное пространство бара Клэм. — Похоже, Бад закончился, готовьте химиотерапию. И дезинфекцию тоже несите.

Десантник покачал головой и хотел что-то сказать, но передумал. А потом передумал еще раз.

— Вот ответь мне на один вопрос, Ронни — почему я обиделся непонятно на кого и ни с того ни с сего хочу сказать о нём что-нибудь едкое?

— Не знаю, — пожал плечами Клэм.

— Вот и я не знаю, какого чёрта я вынужден оплачивать ложные вызовы различных бригад врачей.

— Ты и не будешь оплачивать, — вставил Чумной Доктор. Должно быть, он был здесь уже давно, просто не все заметили.

— Да? — поразился Бад, но наткнулся взглядом на прислоненный к стулу позади автоматический дробовик с огромным барабаном и расплылся в улыбке во всё лицо. — Ну да, ты прав.

— Ладно, — Клэм потянулся, захрустев при этом двухсот двадцатью родными костями и несколькими искусственными. — Накапай мне в темпе пару сотен капелек чего-нибудь такого, после чего можно спокойно пойти спать. И пожрать под все это. Давай, короче, закуску. Минус-первой, братан.

Бад поискал взглядом газовую плиту.

— Извини, печень девственницы с глазом цапли — эксклюзив даже для меня, а жареное на гриле дерьмо с зёрнами кофия я не покупаю. Не люблю экзотику, сам понимаешь. А насчет бухла…

— «Столичная». Сомневаюсь, что ты найдёшь настоящую, но после настоящей столичной водки в этом городе люди становятся счастливыми и мирными, а не превращаются в огромного спермя по кличке Бад, трахающего всё подряд.

Десантник сделал в уме какую-то пометку.

— Должен сказать тебе, что нынче «Столи» популярна только в гей-барах. Поэтому…

Бутылка с синей этикеткой и следом собачьей лапы на стекле лишилась крышки и извлекла собственное содержимое максимально принятым здесь способом.

— Вот и рюмка. Пей.

Клэм опрокинул емкость в себя и скорчил усталую гримасу.

— Похоже, сегодня нам попался бракованный Бад. Вот моя карта памяти с обещанной историей, поглядите, если есть охота. Рассказывать лень — и Бад, при просмотре постарайся воздержаться от своих дебильных комментариев, это была трудная неделя. Лейтенант, предоставляю тебе право прочистить ему мозги, если таковые, паче чаяний, обнаружатся, а я пошёл спать. Меня красавица ждёт.

— Которая из?

— После того, как я с ними заканчиваю, они все на одно лицо, — сообщил Клэм и ушел наверх, оставляя на перилах лестницы глубокие борозды от когтей.

 

Рассказ Клэма. Маскарад

Клэм проснулся в обычное для себя время — около десяти утра. Стоило бы, возможно, перепрошить схемы в башке, заточенные под часовой пояс его родного времени и измерения, но смысла в этом Клэм не видел. В Городе-минус-один случаи наблюдения солнца фиксировались в хрониках, а дни без дождя считались чем-то сродни легенды — все понимающе кивают, но никто не верит до конца.

Он потряс головой и выкатился из кровати.

Больше на кровавого цвета шелковых простынях никого не было, и это было, пожалуй, необычно. Более того, на полу поблизости не наблюдалось ни игрушек, ни инструментов. Пятен красного и бурого цветов было не видно, да и тухлятиной тоже, кажется, не воняло.

Неужели вчера обошлось без развлечений?

Он вспомнил, ухмыльнулся и хлопнул себя по лбу. Схватил стоявшую рядом с кроватью бутылку с чем-то тяжелого чайного цвета и густого запаха, набулькал себе полный стакан, осушил залпом. Опустился обратно на кровать, медленно сдавил ладонями виски. Глаза под крепко сжатыми веками метались, словно загнанные в угол зверьки, и наливались тревожным красным светом. Сегодня был тот день. Седьмой. Последний, завершающий, если верить Анне. То есть тому, во что она в конечном счете превратилась.

Если сравнивать разум Омни Гидрара с машиной, мчащейся по узкому и опасному серпантину, где с одной стороны — угрюмый горный склон, а с другой — холодное черное море, то сейчас эта машина проломила хлипкий барьер и рухнула вниз, рассыпая вокруг себя снопы искр, окутавшись пламенем и скрипящими обломками фибропластика и стали. Она упала в море, подняв столб белых кипящих брызг, словно в это место угодил заряд с корабля, ведущего безнадежную артиллерийскую дуэль с неизвестным противником.

Он вспоминал.

Частые яркие вспышки, от которых болела голова, и к горлу подкатывал плотный горьковатый ком — такое бывает в ночном клубе от работающего на полную мощь стробоскопа… ну, или от выстрелов из энергетического оружия в упор.

Он менялся, сидя на кровати и обхватив голову руками: рослая фигура словно бы усыхала, становилась тоньше, изящней; расширялись бедра, сужалась талия, синюю майку-алкоголичку распирали невесть откуда взявшиеся выпуклости, упали на глаза внезапно и стремительно отросшие волосы, лицо побледнело и сжалось, показав острый подбородок и резкие азиатские скулы.

Менее чем за минуту дело было сделано — девушка гибко поднялась, крутанулась на месте, с удовольствием рассматривая себя в закрепленном на стене зеркале, подмигнула отражению и широким жестом распахнула дверцы платяного шкафа.

* * *

В те нечастые промежутки, когда Клэм не пил в баре «Сломанный сон» с остальными, не развлекался с порядком расчлененными девушками у себя в номере и не спал пьяный с мышами на чердаке, он работал. Работа была простая, но ответственная — корректировка реальности. С таким же успехом можно было назвать его менеджером текущего мира.

Он висел в тяжелой пустоте, из которой высовывались длинные светящиеся кабели, подключенные к рукам, ногам и позвоночнику. Перед глазами маячил слишком яркий в окружающей тьме экран, на котором появлялись слова, схемы и объемные изображения. В ушах звучал вкрадчивый голос Координатора.

— В Верхнем Царстве второго тысячелетия наблюдаются беспорядки, экономика падает.

— Добавить в нильскую воду эндорфинов и дофамин, пусть пару месяцев попрыгают в трансе, а там и работать привыкнут.

— Абарка-а резко повысили потребление электроэнергии.

— Снизить температуру на тридцать процентов, закрыть половину их печей. С учетом имеющейся тенденции, это разумная мера на ближайшие пять лет.

— Роботы на Киткате-восемь продолжают войну с аборигенами.

— Пробудить еще четырех Избранных — пускай они с ними уже замучаются.

— Варлангары снова осадили Илион.

— Отправить экспедиционный корпус, выставить условия капитуляции. Откажутся — сравнять чертову гору до основания. Эти фальшивые боги уже у всех поперек горла.

— Да, и насчет конца света…

— Что с ним? — Клэм нахмурился, экран перед глазами окрасился раздраженным оранжевым цветом.

— Он приближается.

— Что за чушь?

— Информация с самого верха.

— Чертовщина. Сколько у нас времени?

— Вряд ли больше нескольких недель. Мистер Свет вроде бы знает насчет этого, но то ли не возражает, то ли тоже ничего не может поделать. Сами знаете, колесо Сансары не подчиняется никому, даже самому Ти-Джи.

Клэм молчал несколько секунд. Глаза под полуприкрытыми веками подрагивали, за горизонт утекали сотни непринятых решений, схлопывались и умирали, не дождавшись резолюций, полные разумной жизни миры.

— Я подключу свои резервы, возможно, удастся что-нибудь сделать. «Мозговые танки» ничего не смогли нарыть?

— Пока тишина.

— Ладно, держите меня в курсе, — Клэм отключился. Экран погас, кабели уползали в темноту, и она переставала быть самой собой — просто темная комната на одном из последних этажей циклопического здания «Немо» с выходящим на залив окном до пола, креслом виртуальной связи, почти такие, разве что проще, стояли во многих домах Города-минус-один. Он накинул на голое тело халат — душ, только душ — и, на секунду забывшись, прислонился к дверной арке.

В чем была проблема с концом света? В беспрестанном, непрекращающемся наступлении Ада. Тут следовало понимать, что Ад как таковой вовсе не являлся местом чудовищных мук и наказаний грешников, он был обстоятельствами, приводящими к этим мукам. Иными словами, Ад был не «где», а «когда» и «при каких условиях». В данный момент, например, он официально располагался на Уратхе второй половины двадцать первого века, но постепенно сдвигался, подминая своей тушой реальность, перемещался в новые обстоятельства.

И этими обстоятельствами, по всем расчетам, как раз и являлся Город-минус-один.

Клэм вылез из душевой кабинки, растерся жестким полотенцем — имплантаты после пребывания в насыщенной влажной среде слегка покалывали из-под кожи — и отправился на крошечную кухню. Он старался не увлекаться едой на рабочем месте, обедая и ужиная в «Сломанном сне», но кухонька здесь была оборудована как следует, да и запас продуктов автоматический разум пополнял регулярно. Клэм ткнул пальцем наугад в кофе-машину, сунул пару ломтиков хлеба в тостер и достал из холодильной камеры засахаренную банку сгущенки.

Проблема была в том, что в течение тысячелетий Город-минус-один создавался как оазис сверхъестественных сил и инопланетных сущностей, территория абсолютной свободы и одновременно стабильности. Нейтральная территория, «тихая гавань», переговорная площадка для всей известной Вселенной. Теперь это могло разрушиться наступлением внешней агрессивной силы — и нынешнее мироустройство, более или менее устраивающее всех, перестало бы существовать.

Допускать такое, конечно, не следовало.

Недрогнувшими железными пальцами Гидрар достал горячие тосты, смазал их сгущенкой, подхватил в другую руку чашку дымящегося кофе и призадумался над вариантами дальнейших действий. Если даже Тетраграмматон был здесь бессилен, то что мог он, простой метачеловек из двадцать пятого века? В его родном времени о Городе-минус-один никто даже не слышал, но значило ли это, что он перестал существовать? Следовало бы спросить ковбоя, как обстояли дела в его девятнадцатом веке, или Фикуса — но откуда родом немногословный Чумной Доктор, Клэм был не вполне уверен.

То, что Бад найдет подходящий ответ, было очевидно, но так же очевидно было и то, что он будет непонятен. Следовательно, не стоило и пытаться. А впрочем, все к черту! Ему нужен был собеседник. Плохой, хороший ли — безразлично, Клэм был в состоянии, когда он мог либо слушать, либо убивать. От убийств следовало пока воздержаться, сэкономить силы для ночи.

Наступление Ада на твое уютное «здесь и сейчас» — такое случается нечасто. Потому и опыта в решении подобных задач у него не было.

Бар встретил Клэма тишиной — наверное, прав был Чумной Доктор, музыка бы здесь не помешала. За столиком скучал одинокий Лейтенант, в этот раз без Алисы, то ли бросила она его в очередной раз, то ли за покупками умчалась. А вот то, что перед ним на деревянной столешнице не было ни бутылки, ни стакана, тянуло на сенсацию.

— Погонщики крупного рогатого скота нынче не в цене? — предположил Клэм, подходя. — Чего ты тут делаешь?

Лейтенант поднял с пола тяжелые веки.

— Я, как бы сказать помягче… катаю по дорожкам, и вовсе не факт, что на велосипеде. Был у меня как-то похожий опыт в чертовом Отстойнике…

Он помотал головой и с некоторым трудом задрал на соседний стул ноги в длинноносых ковбойских сапогах со шпорами.

— Ни фига себе у тебя корабли! — невольно впечатлился Клэм. — Размер сорок пятый, наверное?

— Написано, что да, но на самом деле нет, — хмыкнул Лейтенант. — Вся эта фигня с размерами, знаешь — вечно оказывается меньше, чем ожидалось.

— Хм…

— Не о присутствующих, конечно же.

— Можно я тебе кое-что скажу? — Бад налетел на них, словно вихрь, огромный и неряшливый, он дико вращал глазами, на толстых, как вареники, губах выступила пена. Словом, вел себя как обычно.

Лейтенант втянул в легкие насыщенную азотно-кислородную смесь, и сфокусировал взгляд.

— Только давай без вот этой вот глупой лести. Руку целовать не позволю, хоть ты что. Я не люблю этого.

— Ты чертов гад, ты понял?! — взорвался Бад, брызжа слюной. — Из-за тебя я опять вспомнил, как работает нейросеть!

— Все мы бережно храним в памяти то, что порой хотели бы забыть, — меланхолично заметил Чумной Доктор, подходя. — Не вижу здесь ничего заслуживающего внимания.

— Да чтоб тебе все твои нелинейные функции поломало, блядь такая! — не похоже было, что десантнику вообще нужен был собеседник. — Я вспомнил, что у меня в номере стоит хрень, которой срочно нужно найти применение. И еще опять вспомнил о своей проблеме.

Он схватился за голову, которая почти утонула от этого неожиданного объятия в ладонях, приспособленных для держания сразу двух баскетбольных мячей.

— Из всего этого, — сообщил Лейтенант, стряхивая пепел в стакан, — я понял только, что у тебя стоит. И это положительный факт, должен заметить, при твоем-то возрасте и образе жизни.

Клэм вспомнил еще об одном человеке, с недавних пор обитающем в потрохах их бара. Возможно, как раз он и мог ему сейчас помочь. Или хотя бы выслушать.

— Дорогой Бадофут, — он изящно нарисовался на периферии зрения десантника и перевел тему. — Вот ты-то мне и нужен. Быть может, по какой-то нелепой случайности ты видел поблизости Анну?

— Л — значит логика, — заметил Лейтенант. — Клэм ищет Анну, но нужен ему ты. Я бы на твоем месте начинал тревожиться.

— Ни хрена подобного! — отрезал Бад, отнимая от лица ладони. — И не задавай мне больше таких вопросов об Анне, ибо… Видишь ли, друг Гидрар, недавно мы поняли, что больше никогда не сможем быть вместе, поскольку её ПО несовместимо с моим нелинейным преобразователем.

— А говорил — стоит, — ровным голосом сказал Лейтенант. — В таком случае, как там твои атомные авантюры? Нашел подходящий нейтронный яд?

— Мне хочется сейчас воткнуть графитовый стержень замедлителя кому-нибудь в глаз, — мрачно сообщил Бад.

— Успешно, значит, — определил Лейтенант. — Это здорово, это радостно слышать.

— Давайте вернемся к Анне — нет-нет, я образно, Бад, не стоило тебе разбивать этот столик… Из бара она не выходила?

— Как ты себе это представляешь? У нее даже ай-ди нет, а в информ-сети при запросе на ее данные начинают взрываться сервера. Я уже поменял два сканера на входе, и на большее тратиться не имею ни малейшего желания.

— То есть не выходила? — уточнил Клэм. Десантник вздохнул.

— Выражаясь максимально понятным тебе языком: приборы говорят, что она в здании.

— Отлично, — брюнет стукнул кулаком о ладонь. — Лейтенант, не желаешь присоединиться ко мне в поисках непутевой сестренки подальше от этих чудовищных говорящих приборов? Ты вроде бы с ней недурно в свое время сошелся.

Ковбой сделал большие глаза.

— Черт, само собой разумеется, нет! Ежу ведь понятно: если она не здесь, значит, не хочет никого видеть. Я бы на ее месте забрался на чердак. Или в подвал. Или просто сделался бы невидимым. Иисусе, парень, из какой чертовой глуши ты вылез, чтобы не понимать таких простых вещей?

— Клэм, ежели чего, родом из Бостона, — гулко пояснил Бад.

— Штат Техас, — согласился Лейтенант. — А ты из Дублина, штат Техас. Иногда мне кажется, что во всех Соединенных Штатах нет ни одного штата, кроме чертового Техаса.

Клэм выслушал все это, подтянул скучающие без запонок манжеты и недрогнувшим шагом направился на второй этаж.

— Куда ты так торопишься, Омни? — окликнул его Бад. — Анна никуда отсюда не денется, а у нас впереди целая вечность.

— Здесь не поспоришь, но мне хотелось бы провести ее в максимально комфортных условиях. Если ты понимаешь, о чем я.

— Чертов гедонист, вечно норовишь подстелить соломки. Что, неужели никто не желает раздавить со мной бутылочку горячего? Обещаю вести себя лучше аквариумной рыбки и смеяться над вашими несмешными шутками. И даже не спорить ни с одним ложным утверждением. Вот так.

— Ты же не выполнишь ни единого своего обещания, — мягко упрекнул его Чумной Доктор, неожиданно возникая у стойки.

— Ничего подобного!

Клэм оставил их препираться — основным занятием в последние несколько дней, если уж на то пошло — и отправился на поиски. На чердаке он потревожил разве что пару беспокойных, но зато и безвредных призраков и целую гору аккуратно сложенных андроидов устаревшей модели. Чертова Вю, вечно покупает негодное старье…

Переступая через чьи-то кости, он задумался, на кой черт им вообще сдалась эта ворчливая миниатюрная брюнетка. Бар теперь поддерживался в порядке усилиями роботов, да и Ильяса можно будет приставить… Нет, он выпьет все в первый же день. Ладно, можно будет что-нибудь по этому поводу сообразить. Так зачем она здесь вообще нужна? Разве что Баду… но об этом, конечно, лучше было не думать.

Он спустился на второй этаж. Из номера Лейтенанта доносились неразборчивые стоны и плеск воды. Помирились, значит. А душевые кабинки в баре действительно были хороши, правильной формы, с местами для сидения и нейрошунтами информ-сети. Но ни в его съемной комнатушке, ни в тесном и скучном номере Бада Анны тоже не обнаружилось. Оставался подвал.

Подвал в «Сломанном сне» был знатный — шумонепроницаемый, выложенный камнем и теплым кирпичом, а самое главное — большой, идущий под всем немаленьким зданием. Здесь хранились основные запасы продовольствия, какие-то невиданные цистерны тушенки, оставшиеся еще от прежних хозяев, земля им пухом, бензин, керосин, уголь и дизельное топливо, а еще тут они с Бадом как-то прикопали то, что осталось от первого тела Вю, когда она окончательно разозлила их обоих.

В итоге мистеру Свету пришлось потрудиться, чтобы прикупить свежие и не попорченные Хаосом органы и ткани для создания «мясного манекена», а Чумной Доктор потратил частичку своих бесценных сил, чтобы поймать и обуздать призрачные электромагнитные поля личности бывшей баристы и поместить их внутрь. Словом, тогда они все немного погорячились.

Инфракрасным зрением, вырывающимся из его нечеловеческих глаз, Клэм различил тепловую сигнатуру впереди, в той части подвала, где находились склады топлива. Анна стояла неподвижно, уронив бессильные подрагивающие руки вдоль тела. На ней был белый бодисьют с вертикальными полосками телесного цвета и сиреневые туфли на высоких стальных каблуках-шпильках. На правом запястье с неприятным шершавым звуком терлись друг о друга толстые браслеты из дешевого каменного угля.

В который раз Клэм задумался, откуда Анна доставала свою одежду — они ни разу не бывали в магазинах, и в гости к ней тоже вроде бы никто не заходил, а они ведь привезли ее в бар в чем мать родила, без сознания, да еще с торчащими из головы длинными пластиковыми трубками, Лейтенант еще хохотал по этому поводу и называл ее младшей сестрой своей давней знакомой по имени Медуза Горгонер… Но секрет с бельем и одеждой продолжал оставаться неразгаданным.

— Анна? — родственные чувства, конечно, чувствами, но расслабляться не стоило. — Что-то случилось?

Она медленно, напряженно обернулась.

— Омни… ты пришел, — у нее что-то не так было с лицом, в голосе вроде бы звучало облегчение, но глаза не менялись, они были темные, неподвижные, огромные. — Ты должен был прийти, я знала, что ты придешь, потому что они так сказали, но я… я не хотела этого. И сейчас не хочу!

Она всхлипнула. Короткий звук отразился от стен, улетел в пространство. Клэм напрягся. Ловушка? Засада? Мастер бесконтактного боя не боялся ударов. Чем бы ни была неведомая опасность, он ее обнаружит и уничтожит. И, возможно, позабавится в процессе. О да, отлично позабавится.

Девушка коротко вздохнула. Еще раз. Третий. Глаза у нее стали совсем бессмысленные, а рот открывался, словно у выброшенной на песок рыбы. Нет, скорее, словно у дешевой механической игрушки, у которой кончался завод.

Игрушки, значит?

Изо рта у Анны вырвалась струя желтоватого газа и почти сразу заполнила помещение жестким горьковатым запахом. В глазах как будто завелось и задвигалось что-то живое и агрессивное, кожу на лице жгло, словно кислотой, Клэм прыгнул в сторону выхода, но ноги подвели, они гнулись, растеряв кости и точки опоры, и он еще сделал на них один неуверенный шаг, и упал на грязный бетонный пол, хранивший следы отпечатков множества ног на влажном цементе.

…В теле была боль.

— Омни?

Редчайший случай, — сказал сам себе Клэм. — Омни Гидрара поймали на такую простую приманку. Хоть в учебники заноси.

— Ты осознаешь себя? Понимаешь, что с тобой случилось? Мозговые функции не нарушены? Как насчет речи?

Узнаю сестренку, — мысленно похвалил ее Клэм. — Деловой подход, свойственный всем Гидрарам. Молодчина. Конечно, не считая того, что она сама и заманила меня в эту ловушку. Нет, черт, совсем не так. Она и была той самой ловушкой.

— Омни! Многие имплантаты могут барахлить, так что мне нужно знать, что ты уже в состоянии двигаться, мыслить и говорить, так что перестань пожалуйста размышлять о вечном и открой уже свои чертовы глаза!

А ведь Лейтенант к ней довольно успешно подкатывал в свое время, еще до Алисы, — вспомнил Клэм. — Настолько успешно, что они сначала заглушили передачу футбольного матча в большом зале, а потом подожгли второй этаж. Неужели он тогда не сообразил, что это обыкновенный андроид? Впрочем, парень никогда не отличался особым умом.

Он открыл глаза и тут же вытаращил их еще шире. Склонившаяся над ним девушка ни в малейшей степени не походила на Анну Гидрар. Она была загорелой, почти смуглой азиаткой с острыми чертами лица, длинными иссиня-черными волосами до лопаток и ярким ультрамариновым макияжем. Из одежды на девушке было только короткое светло-зеленое платьице с тоненькими бретельками и белые кружевные чулки, и она была вся такая гладкая, ухоженная и чистая, какими в этой части вселенной бывают только очень дорогие проститутки.

А ведь я ее знаю, — отвлеченно подумал Клэм, — это Пинк Бомбшелл, по информсети недавно была рассылка насчет… хм… ага, неизвестные хакеры взломали ее базу данных и выкрали физические параметры и незапароленные черты личности. Что ж, это кое-что объясняло.

Он застонал, приподнимаясь на локте, и тут же заметил неладное. Он превратился в женщину. Довольно молодую девушку и, судя по всему, весьма фигуристую. Длинные волосы лезли в глаза и мешали видеть, зрение все еще восстановилось не окончательно. Он машинально провел рукой по лицу, ощущая мягкую гладкую кожу и пришел в себя окончательно. Мгновенное изменение пола в подвале бара «Сломанный сон». Вот что с ним случилось.

Не то, чтобы Клэма это шокировало — в двадцать пятом веке, откуда он был родом, люди вообще могли не иметь постоянного облика; законами это не воспрещалось, лишь бы генетический код оставался одним и тем же. Но одно дело перевоплощаться в молоденького гермафродита или, скажем, кентавра для собственного удовольствия, и совсем другое — попасть под трансформацию, подготовленную и наведенную другими. И скорее всего, с целями, далекими от невинного желания пошутить.

— Я… — прохрипел он не своим голосом. Интересно, в кого его превратили? Если и правда взломали базу данных местных шлюх, то и он сам, наверное, сейчас напоминает кого-то из местного ассортимента. Нужно будет рассмотреть себя поближе, хотя бы для того, чтобы не шарахаться от зеркал в ближайшее время. Впрочем, вздор.

— Ты, ты, — подтвердила порнозвезда Бомбшелл Пинк, а на самом деле, судя по всему, безымянный андроид, долгое время притворявшийся его сестрой, Анной Гидрар. Она нетерпеливо озиралась, поджимая пухлые губы, черные волосы качались, словно занавески. — Ты в состоянии рассуждать? Или шок все еще слишком силен? Мужская психология не может смириться с потерей фаллоса?

Механизм операции тоже представлялся очевидным, должно быть, биотрансформатор в нем сидел уже давно, а газ, закачанный в Анну — или кем там она была на самом деле — являлся лишь катализатором. Кто мог сделать первоначальную инъекцию? Да кто угодно в этом баре или за его пределами — наномоскитов было практически нереально обнаружить. Единственная зацепка — это дорогое удовольствие, так что Лейтенанта, Доктора, Бада и Вю можно было отбросить прямо сейчас. Итак, уже минус четыре; круг подозреваемых неумолимо сужался, оставалось что-то около четырехсот миллиардов кандидатур.

— Поговори у меня тут, сука, — сформулировал Клэм своей первое связное предложение с момента трансформации. Он привстал, но новое тело слушалось плохо, руки дрожали. К черту. К черту. — Я тебе череп раскрою и разгрызу зубами твой маленький дрянной микропроцессор, выкачаю из твоего пластикового сердца машинное масло, поотрываю руки и ноги, вытащу на свет божий гениталии…

— Все это ясно, — прервала его девушка. — Думаю, ты можешь справиться со мной, навыки бесконтактного боя вернутся… со временем. Но я хотела тебе помочь. Анна Гидрар, чьи воспоминания еще живы во мне, хотела этого. А значит, и я — смесь алюминиевых сплавов, выращенной в пробирке плоти и электронных импульсов микропроцессора — я тоже хотела бы. Поэтому если у тебя на уме только убийство — убивай, мне все равно. Но не забудь, что пока я — единственная твоя ниточка к заказчикам этой операции. И если в тебе есть хоть капля стратегического мышления и хотя бы на унцию больше мозгов, чем у какой-нибудь ленивой красной панды с погибшей Уратхи — ради бога, заткнись.

Клэм заткнулся. Анна — андроид — порнозвезда Пинк Бомбшелл была на сто процентов права.

— Для начала, — он машинально откашлялся, но это не помогло, голос был непривычно высоким, — для начала помоги мне встать, черт бы тебя побрал.

Анна протянула ему руку, но из этого ничего не вышло, Клэм по привычке дернул слишком сильно, и девушка, не удержавшись на ногах повалилась на него. От нее едва слышно пахло духами. L?Envoi? Клэм поймал себя на мысли, что ему приятен этот запах.

— Извини, — прошептала она.

— Ничего, — сказал он.

C грохотом раскрылась входная дверь, по бетону затопали тяжелые шаги.

— Если не поддерживать минимальный порядок в своих владениях, то очень скоро легко столкнуться с тем, что количество хаоса растет в геометрической прогрессии, и выходит из-под контроля настолько быстро, что ты не всегда успеваешь… — Бад шел, не поднимая головы, разбрасывая пыльные кости тяжелыми ботинками, и вдруг остановился, как вкопанный, уставившись на Клэма и Пинк.

— Здравствуйте, девочки, — сказал он жестяным голосом, неловко кашлянул, развернулся через левое уставное плечо и потопал обратно, ничего уже не бормоча.

— Психологическая травма, — фыркнула Пинк, поднимаясь и повторно протягивая руку помощи.

— И возможно, пожизненная, — согласилась вторая девушка, принимая эту руку. — Слушай! Черт…

— Что такое?

— Ну, мне теперь вроде как полагается новое имя. Называться Клэмом в таких условиях — глупо, Гидраром — позорно. Есть мысли на этот счет?

— Хм… — азиатка нахмурилась, затем усмехнулась. — Как насчет Пандочки?

— О, черт… Договорились.

Девушки выбрались из подвала — даже перемазанные пылью, паутиной и невесть откуда взявшемся в открытом доступе углем, они выглядели и двигались достаточно хорошо, чтобы на минуту парализовать нормальное функционирование бара. Впрочем, в баре нынче был только беспокойный Бад и задумчивый Лейтенант, так что вряд ли это можно было считать феноменальным эффектом.

— Соси как следует, шлюха, — ласково сказал Пандочке тяжело поднимающийся по лестнице наверх Бад. — И не прячься по углам. Все равно тебе платят из моих денег.

— Будем стараться так, что сперма из носа полезет, — заверила его Пинк Бомбшелл, непринужденно улыбаясь и затягивая Пандочку в другую сторону.

— Сволочь! — прошипела та, как только здоровяк-десантник пропал из поля зрения. — Конченный психопат!

— Иногда полезно посмотреть на мир другими глазами, а?

— И ты тоже заткнись. — Они присели за пустующий столик. — Кто подписал тебя на это? Что ты знаешь?

— Ничего. — Пинк растянула пухлые губы в невеселой усмешке. — То есть вообще ничего. У нас с заказчиками было пара сеансов связи, но они пользовались шифрованным каналом, мой чип передавал только семы, минимальные фрагменты смысла…

— Я знаю, что такое семы. Толку от тебя.

— Есть еще кое-что. Точную дату операции — сегодняшнюю — мне передал Булат.

— Серьезно? Красноглазый был твоим связным?

— Разовым. Он просто проходил мимо меня и сказал пароль «вектор-омега-черный» и еще «сегодня». И вот…

— Биотрансформатор, должно быть, тоже он мне подбросил, — Пандочка вскочила на ноги. — Славненько. Это уже становится интересно.

Танцующим шагом она подошла к одинокому в это время дня Лейтенанту.

— Мадемуазель! — расплылся он в улыбке. — Что такая милая девушка делает в столь ужасном…

— Жует жвачку, бьет морды и решает проблемы, — прервала его девушка. Раскосые глаза недобро щурились. — Булата видел?

— Сегодня нет, — осторожно сказал ковбой. — Сударыня, прошу прощения за возможную бестактность, и чтобы ее загладить, предложил бы вам…

— Только попробуй еще розу подарить! — донеслось из-за хлопнувшей входной двери. Лейтенант выключил миниатюрный голопроектор под столом, и висящий в воздухе алый цветок медленно растаял.

— Встречались уже, что ли? — задумчиво предположил он.

* * *

Вопреки популярному мнению, Город-минус-один состоял не только из баров и борделей, хотя и те и другие составляли львиную долю его площади. Здесь были также заводы, трущобы с уходящими ввысь неоновыми мега-зданиями, минимум один фешенебельный район с белыми особняками, окруженными заборами под напряжением, охраняемые киборгами склады, супермаркеты и даже один, но зато очень хороший пляж. Туда-то им и нужно было.

Со средствами передвижения наблюдалась некоторая напряженка, но Пандочка решила ее радикально, легким движением руки на расстоянии выломав замок из стоявшего рядом с баром двухдверного «Порше 911» с номерным знаком «Guns&Anal». Пинк была права, имплантаты работали через раз, поминутно вырубаясь и не опознавая носителя, но бесконтактник пока справлялся со своими задачами.

Запасной комплект ключей на ромбообразном брелоке оказался под сиденьем, и усевшаяся за руль Пандочка уверенно вставила его в гнездо зажигания, после чего ткнула пальчиком — господи, аккуратно наманикюренным! — в кнопку «Спорт Плюс». Двигатель взвизгнул на какой-то болезненной, высокой ноте и захрипел сжигаемым на холостом ходу бензином. Это было похоже на то, как будто допиваешь последние капли коктейля через соломинку, и подумав об этом, девушка хихикнула.

— Ничего, — ответила она на молчаливый вопрос расположившейся на пассажирском сиденье Пинк. — Артефакты наложенной личности, наверное.

Автомобиль мигнул лупатыми фарами, развернулся на полицейский манер и направился в северную часть города, через которую как раз и протекал горячий Флегетон. Темные, перечеркнутые серебряными стрелами фонарей, силуэты домов по сторонам выглядели накрытыми пиратскими накидками головорезами с абордажными кинжалами в зубах. Пандочка глубоко и резко выдохнула и бросила взгляд в зеркало заднего вида.

Увиденное ей неожиданно понравилось. Прямые четкие губы, высокие скулы, темные бесстрастные глаза. Волосы нужно бы заколоть или перевязать, а то мешают, но в целом, в целом… Да, внешность была отнюдь не модельной, но говорила об упрямстве и выдержке. Такую одновременно будет сложно запомнить и легче принять на веру, когда она примется отрывать ноги и выбивать глаза и зубы. В том, что это придется делать, девушка не сомневалась.

— Начнем с начала, — сказала она, поглядывая одним глазом на пустынную дорогу впереди. — Вспомни максимально точно все полученные семы. Все детали, все оттенки смыслов — это важно, черт возьми.

Пинк пожала плечами.

— Разумнее будет включить прямой интерфейс. Не против?

— Начинай.

Поза девушки изменилась, она словно проглотила штык. Взгляд застыл, уставился внутрь себя, голос потерял последние краски эмоций.

— Задача заманить/привлечь существо/персону Омни Гидрар в месте тайник/убежище. Произвести выброс катализатора с целью затруднить/прекратить оперативную деятельность существа/персоны Омни Гидрар. Конец передачи.

Двигатель автомобиля выл на одной ноте, силуэты за окном сливались в неразличимую кашу. Пандочка опомнилась и сбросила скорость.

— Интересные дела… «Затруднить или прекратить деятельность», значит. То есть их бы устроила моя смерть… Их и еще четыреста миллиардов. Почему тогда в тебя не закачали летальный газ?

— Думаю, потому, что он токсичен, а я — гражданская модель, не приспособленная для хранения химикатов уровня 4 и выше.

— Логично. Задача, значит, передавалась по шифрованному каналу, а старт операции дал лично купленный посредник. Что это означает, понимаешь?

— Шифрование такого уровня дорого и привлекает внимание. И еще дата начала операции была неизвестна до последнего момента.

— Точно. По какой причине так случилось? Хм… Должно быть, в последние пару дней произошло нечто, что привело в движение всю эту конструкцию с моим отравлением. Кому-то я очень сильно перешел — перешла? черт! — дорогу. Так… в последний день я разбиралась с варлангарами, древними египтянами, абарка-а, роботами и пролджз, будем плясать от этого. Так, ну, роботов мы откинем, они не могли задумать и спланировать ничего такого, законы Азимова держат крепко…

— Варлангаров я знаю, — сообщила Пинк. — Высоченные синие гуманоиды, все сложены как Геркулесы, даже с избытком. Грудь словно барабан.

— Да, на их родной планете недостаток кислорода, отсюда гипертрофия мышечных тканей… Абарка-а — раскаленные каменные глыбы, кремнийводородная форма жизни, а пролджз — разумная плазма.

— А на что это похоже?

— Выглядят как… ну, плазма.

— А других примет нет? Видишь ли, дорогая, я никогда не встречалась с мистером Плазмой лично и очень боюсь перепутать.

— Хм, ирония? Тоже, должно быть, атавизм. В общем, это очень плотный горячий сгусток, отдаленно напоминающий шаровую молнию, такое сверкающее и гудящее желтое облако, на редкость неприятные существа…

— А египтяне?

— Черт с ними, они давно умерли. Нет, это кто-то из этих троих. И я бы поставила на варлангаров.

Автомобиль, нервно подрагивая выхлопными трубами и тоненько взрыкивая, свернул на боковую улицу, еще через несколько мгновений перевалил через невысокую земляную насыпь, пересек ржавые железнодорожные пути и оказался на пляже. Здесь проводились ночные вечеринки, а учитывая, что в самом Городе ночь царила практически всегда, вечеринкам не было конца. Вот и сейчас совсем рядом с кромкой воды была устроена импровизированная сцена — невысокий пружинящий помост, на котором плясал и извивался кто-то с головой носорога; была это маска или настоящий череп животного, пришитый к человеческому существу средствами косметической хирургии двадцать третьего века, установить на таком расстоянии было трудно.

Мелькали и оседали в воздухе золотистые вспышки стробоскопов, работающих в оптическом спектре и за его пределами, под ногами перекатывался медленный вибрирующий гул. Это не было звуками как таковыми — просто пульсирующие низкие частоты вкупе с легкими электрическими импульсами, растормаживающими синапсы головного мозга наподобие слабого наркотика. Можно было сказать, что каждый на этой вечеринке слушал свою собственную музыку.

— Сюда! — Пинк первой углядела в мрачно ворочающейся толпе тонкий силуэт с поблескивающим красным глазами и стаканом в руке. Среди царящей вокруг теплой реки суматохи его силуэт показался Пандочке аномально теплым, но это было, разумеется, иллюзией. Вампиры не бывают теплее окружающей среды, ибо их тела не являются живыми в общепринятом смысле этого слова.

Они подошли к Булату, виляя бедрами, как дешевые шлюхи.

— Такой красивый мужчина, и один, — низким голосом сказала Пинк. В полумраке ее губная помада выглядела голубой и светящейся. — У вас неконтролируемый уровень агрессии, медицинские показатели или, может, мутации не позволяют?

Булат поглядел на них свысока и увидел двух забавных глупышек, восторженных и недалеких. Именно из таких почти каждый вечер делал кебаб его знакомый психопат по прозвищу Клэм. Впрочем, он и сам был не без греха.

— А если дело в агрессии, это плохо? — поинтересовался он. Пандочка рассмеялась захлебывающися смехом юной наркоманки.

— Это замечательно! Сделаем это в машине или поедем к тебе?

— Мы могли бы… хм, совместить процесс, — предложил Булат. В нем определенно плескалось не менее литра крепкого алкоголя, но вампирам все нипочем. — То есть сначала в машине, а уже потом, если понравится, продолжить у меня.

— Что же тут может не понравиться? — промурлыкала Пинк, беря его под руку.

Машина у Булата была хорошая — «Бентли». Пандочка это сразу поняла и заулыбалась еще паскуднее. Булат плюхнулся за руль, Пинк с умыслом заняла заднее сиденье, сама она устроилась впереди.

— Закрой дверь, крошка, — скомандовал вампир, откидываясь на сиденье. — И давайте-ка посмотрим, насколько вы хороши. Как насчет того, чтобы вы для начала занялись друг другом, а я посмотрю?

Пандочка улыбнулась еще раз. А потом ласково положила руку с острыми коготками ему на горло. И сказала:

— Не шевелись.

Вампир почуял неладное сразу же, его органы чувств были куда острее человеческих. По сути, вампиры — достаточно редкая форма жизни, близкородственная демонам-ракшасам, также известным, как потерянные души. Их тела нематериальны, а что-то, похожее на сознание, содержится в длинных электромагнитных волнах. Они паразитируют на органических телах, отдавая предпочтение белковым, но вполне способны существовать и без них. Потому-то вампирам и приписывают способность мгновенно перемещаться в пространстве и превращаться в дым или туман, а также вселяться в людей или животных.

Вот только…

— Я же сказала: не дергайся, — повторила Пандочка. — Сейчас вся твоя дурацкая машина превратилась в большую клетку Фарадея: толстая сталь снаружи и деревянные панели изнутри. Она не пускает внутрь электромагнитное излучение… но и не выпускает ничего наружу. Тебя могли бы спасти резиновые шины, но моя механическая подруга со стальными ногами удачно заземлила всю конструкцию, так что ты заперт здесь.

Для удобства пользователей в Городе-минус-один некоторые базовые физические законы были приведены в упрощенный вид, и длина волны не играла здесь определяющей роли.

— Что вам нужно? — прохрипел Булат. Ногти Пандочки оставляли на его шее фиолетовые отметины омерзительного вида. — У меня даже денег с собой нет, не ношу. Только алкоголь — вон, в бардачке. Энергии тоже, хоть залейся — но это на счету…

— Милая девочка на заднем сиденье — Анна Гидрар, — сказала Пандочка. — И ей сейчас очень интересно, на кого ты, сволочь, работаешь.

Булат замер на пару секунд, а потом затрясся в хохоте, показывая красные зрачки и длинные белые клыки.

— Если она — Анна, значит, все получилось? И это выходит, что ты — ха! — ты Клэм, что ли? Ха-ха! И вы мне решили ставить условия? Нет, правда? Из этой машины мне выхода нет, верно, но разве вы не боитесь, что я сейчас вселюсь в кого-то из вас? Твои имплантаты…

— Мне казалось, это тело тебя устраивает, — ледяным тоном сказала девушка. — А что до имплантов — они частично работают. Блокировка против вторжения чужих сущностей, по крайней мере, работает точно, так что в меня ты не влезешь, не надейся. А Анна… да, это возможно. Но в этом случае я тут же ее убью. И все будут знать, что произошло это по твоей вине. Я, ее брат, Бад, ее парень, и Лейтенант, ее любовник — все. Ты точно хочешь такого решения?

Вампир нахмурился.

— Вы же не оставляете мне выбора…

— Напротив, — живо откликнулась Пандочка, тряхнув головой. Чертовы длинные волосы безумно мешали. — У тебя есть великолепный выбор. Никто не пострадал, потому что ничего еще не случилось. А сейчас ты быстро скажешь, кто тебя нанял на всю эту операцию с биотрансформатором и газом внутри андроида — и мы благополучно разойдемся и забудем и произошедшем. Иначе… Ну, я не потеряла своих навыков. Помнишь, как выглядели те девчонки, когда мы выносили их из бара на помойку?

Булат поморщился.

— Это лишнее. Ладно, задавайте вопросы. Все равно меня здесь уже слишком многие ищут, пора искать новое место лежки…

— Кто стоит за всем этим?

— Если в глобальном смысле, то наверняка добрый боженька, — усмехнулся вампир и зашипел, когда ногти вонзились ему в шею. На безупречно белый воротничок скатилась капля быстро густеющей на воздухе крови. — Черт! Меня наняли разово и через посредника, я знаю только позывные заказчиков, да и то случайно. Несколько чертовых цифр, это все!

— Говори.

— «Пятьсот двадцатый», «пятьсот четырнадцатый», «сорок седьмой»… Нет, постойте. «Плюс пятьсот двадцатый», «плюс пятьсот четырнадцатый»…

— Этого достаточно, — на лице Пандочки не промелькнуло ни тени эмоции. — Ты свободен. Пинк, убери ногу.

— Серьезно? — только и сказала девушка-андроид, когда Булат растворился в окружающей автомобиль темноте. — Он и правда знал маловато, так?

— Для нас вполне достаточно. Видишь ли, названные им позывные довольно редки. Да и не позывные это вовсе, а звания, и, по большому счету, их использует всего одна известная раса. И так уж сложилось, что она как раз в числе тех трех, на которые мы смотрели.

— Все-таки варлангары?

Пандочка словно и не услышала ее.

— Звание дается по температуре внутреннего ядра, чем она выше, тем более высоко положение его носителя. Это абарка-а, Пинк. Магматический разумный камень. Черт, их ведь и не убьешь так сразу, чем это я, интересно, перешла им дорогу…

Она очнулась от мыслей.

— Послушай, Пинк… Как ты относишься к жаре?

— Как на море? — Азиатка призадумалась. — Я люблю море. Особенно на шезлонге в джакузи с коктейлем в руке, и чтобы еще рядом был… Черт. Черт! Опять остаточные черты личности?

— Они самые. В общем, нам придется отправиться на родную планету абарка-а. Не помню, как она там называется, я там никогда не была — словом, там скорее всего будет довольно-таки душно. Как в сауне. Нет, как в жерле вулкана — это значительно точнее.

— Черт… — Пинк наморщила носик. — А нам обязательно туда отправляться?

— Неизбежно. Мне интересно, что же подвигло эти каменюки на активные действия. И мне интересно узнать это быстро.

— «Быстро» не очень-то вяжется с межзвездными перелетами…

— Совсем не вяжется. Поэтому мы воспользуемся телепортацией. — Пандочка заметила непонятное выражение на лице азиатки. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это страх. Она выдержала паузу и добавила. — Черной телепортацией.

«Бентли» Булата они напоследок расколотили бесконтактной техникой Пандочки, предварительно разрисовав похабными надписями. В качестве компенсации.

* * *

Телепортация как физический процесс — это совсем просто, если у вас есть чертова прорва энергии. У человечества в конце двадцать третьего века энергии было достаточно, поэтому телепортация использовалась достаточно широко, хотя и стоила кругленькую сумму для каждого желающего.

Была только одна закавыка. Легко рассчитывать координаты прибытия, если ты находишься в одном городе, и хочешь мгновенно оказаться в другом, в тысяче километров к юго-западу. Астрономические данные общедоступны, привязка к местности делается автоматически — дела на десять секунд. На соседнюю планету отправиться уже не так просто, приходится учитывать их взаимное вращение. Другая звездная система — совсем тяжело, такие рейсы государственные транспортные компании практически не выполняют, слишком велик риск ошибки или погрешности. Легко можно оказаться вместо пункта назначения в пустом черном космосе, вплавленным внутрь метеорита или объединенным с любым другим существом на поверхности мгновенным хирургическим вмешательством — такие случаи бывали.

Между галактиками телепортационных рейсов не было совсем. По крайней мере, официально. Неофициально было что угодно.

— Девочки, мы не несем ответственности за точку прибытия, — в десятый раз сказал покрытый черным латексом человек внутри неприметного здания на окраине Города-минус-один. — Я хочу, чтобы вы подтвердили это вслух, четко и ясно. Гарантируется штатная работа вычислительной аппаратуры и подача энергии. Куда вы попадете — зависит от состояния пространства, завихрений Хаоса и еще дюжины параметров, которые все равно никто не понимает. Ведется автоматическая фиксация происходящего. Вы принимаете ответственность за возможные катастрофические последствия?

— Обязательно, сладенький, — сказала Пандочка. Покачивание груди при ходьбе вызывало какие-то странные ощущения, в первую очередь — желание говорить глупости первым встречным. — Принимаем их полностью.

— Был случай недавно, — сказал человек в латексе. — Отправили почти триста человек в паломничество на Умму-дельта, вернулось двое. Для них прошло почти двадцать лет, до Уммы они так и не добрались, зато провели время на каком-то пустынном дождливом острове посреди океана. Роанок, что ли? Компенсировать никто ничего не стал, естественно, так один украл у нас из аппаратной запасную плату для аккумулятора, а другой кинул в распределительный шкаф безголовую курицу. Вот и верь после этого людям. Багажа нет у вас?

— Все наше с нами, — подмигнула черному человеку Пинк, но на него это не произвело ни малейшего впечатления.

— Жаль, за багаж большая доплата идет… Вот сюда станьте, за желтую линию, можно и обе, если поместитесь — плотнее, вот так, да, очень хорошо. Для возвращения активируйте нейрочип, имплантированный в левую ладонь, правда, его работа не гарантируется при высоких показателях гамма-радиации, термальном воздействии, а также под водой. Включаю… Еще плотнее станьте, вот так замечательно. Включаю… да, теперь точно включаю. Ну, поехали.

Древнее напутствие пилотов-смертников, должно быть, имело какую-то магическую силу. Во всяком случае, когда перед глазами Пандочки и Пинкт сверкнула какая-то кислотно-сиреневая молния, и к горлу подкатила тошнота, откуда-то взялось ощущение, что все идет как следует, правильно. Ощущение оказалось верным. Они оказались на Плюс-Бесконечности, родной планете расы абарка-а.

Планета была странной, напоминая поверхностью суши-ролл — отовсюду вздымались небольшие, правильной формы полупрозрачные возвышенности, похожие на зернышки риса. Возможно, выходы каких-то кристаллов? Углубления между этими возвышенностями были заполнены вязкой, медленно движущейся жидкостью, от которой постоянно подымался легкий дымок со специфическим горьковатым запахом. Все вокруг было залито красноватым светом, как от заходящего солнца, в воздухе повисло непонятное потрескивание, будто от сминаемого целлофана. На горизонте чернели правильной формы силуэты явно искусственного происхождения и, кажется, что-то медленно двигалось.

А еще было холодно. Холодно! Щеки щипал непонятно откуда взявшийся морозец, волосы развевались на холодном ветерке. Обе девушки, одетые саму малость легкомысленно, тут же покрылись сиреневой гусиной кожей.

— Кажется, кто-то говорил насчет жары? — проговорила Пинк сквозь постукивающие зубы и подвывающий не хуже голодного щенка ветер. Азиатка могла бы сейчас выступать иллюстрацией под словосочетанием «неприятный сюрприз».

— Помолчи, — оборвала ее Пандочка. — Я чувствую… жизнь.

— А я не чувствую ног…

— Разумная жизнь. Где-то неподалеку. Совсем рядом.

— Имплантаты барахлят?

— Может быть. Или — что более вероятно — говорят чистую правду. Смотри!

В вязкой темной жидкости у их ног наметилось какое-то оживление, словно комки манной каши вдруг обрели собственную волю и решили поплавать по тарелке. Черные, без проблесков, буруны закружили мимо той возвышенности — точнее сказать, кочки — на которой, не шевелясь, застыли девушки. Они меняли направление движения и свою скорость, они сливались в созвездия и распадались на отдельные жидкие атомы, они выглядели живыми, активными — разумными.

— Что это? — Пинк инстинктивно спряталась у Пандочки за спиной. — Кто… это?

Девушка напряженно усмехнулась.

— Это дети. Детеныши абарка-а. Без искусственных силовых полей они выглядят как раз так — как жидкие камни, лава. Но с ними что-то не так.

— Почему?

— Слишком темные. Низкая температура. Впрочем, при такой погоде… — она поежилась. — И все равно.

Одно из особенно крупных скоплений вдруг забурлило, задрожало и издало отчетливую вибрацию. Это было примерно на полпути между собственно дрожью горячего вязкого вещества и звуком — и это, конечно, было явной попыткой общения.

— Мы установили контакт… — хихикнула Пинк, выглядывая из-за ее спины. — Никогда еще не была в этой роли — а я, между прочим, многое знаю о ролях.

— Еще не установили, — вздохнула Пандочка. — А надо бы. Что ж, тогда сделаем так…

Она вытянула руку, напряглась, поморщилась — и направленная силовая волна проделала неглубокий, но длинный ров в густой массе ожившего камня. Вибрация усилилась и, кажется, стала выше на тон. Несколько потоков устремились прочь, подрагивая и сменив цвет на светло-серый оттенок.

— Частично нарушила целостность молекулярных структур, — прокомментировала девушка. — Проще говоря, причинила им боль.

— И что теперь?

— А что делают дети, когда их обижают? Жалуются взрослым, конечно.

«Рисовая» поверхность задрожала, из нее выпало несколько кристаллов, укатились в медленно кружащие вокруг их кочки буруны и были ими немедленно поглощены. Из почвы метрах в семи от них неспешно вырастали словно бы белые дымящиеся соляные столпы. Жидкие дети потекли врассыпную, заново меняя цвет — серый, коричневатый, темно-лиловый. Запах стал тяжелее, в нем чувствовалась мощь и неспешная, обстоятельная ярость каменного оползня.

— А вот и взрослые, — меланхолично сказала Пандочка. — Все любят своих детей, вне зависимости от расы, пола, цивилизации и формы материального существования. Если есть во вселенной хоть один нерушимый закон — это он и есть. Для нас это удобно.

Взрослые особи абарка-а выглядели смутной массой каменных обломков и булыжников, между которыми пульсировала жаркая магма. Вокруг них слегка искажали пространство полупрозрачные силовые поля, удерживая сложные конструкции вместе. Воздух вибрировал и дрожал, рождая непривычные для абарка-а акустические волны.

— Незнакомцы/враги, данная местность, вопрос. — слова словно повисали в сознании, угловатые и неуклюжие. Вот они семы, о которых говорила Пинк.

— Зачем мы здесь? — Пандочка фыркнула. — Вопросы сейчас буду задавать я! Это же вы решили начать эту войну со мной, но просчитались.

— Неверное/некорректное утверждение. Незнакомец/враг, конфликт, отрицание.

— Вы хотели меня уничтожить!

— Неверное/некорректное утверждение. Уничтожение, отрицание. Сокращение, активность, подтверждение. Незнакомец/враг, прошедшее время, действие, враждебность.

— Хотите сказать, я начала конфликт с вами? Что за бред?

— Предложение, незнакомец/враг, взгляд, направление, вертикальная ось.

— Что?

— По-моему, — Пинк гримасничала и жестикулировала, — по-моему, они предлагают тебе посмотреть вверх.

Высоко в небе багровым остывающим шариком висело местное солнце.

— Тепловое излучение/радиация, снижение, абарка-а, общность, действие, будущее время, уничтожение.

— Так… Ваше солнце теряет температуру, поэтому вы медленно замерзаете с перспективой полностью вымереть?

— Верно/корректно. Строительство/создание, печи/станции, действие, функционирование, молодые особи. Сокращение/снижение, электричество, печи/станции, функционирование, отрицание. Будущее время, уничтожение.

— Вы построили печи для обеспечения жизнедеятельности своих детей, для их обогрева — но теперь… — ее осенило. — Я же сократила выделение электроэнергии для вашей планеты! Печи остались недостроенными, вам всем грозит замерзание!

— Верно/корректно. Надежда, отрицание.

— Черт… И вы постарались вывести меня из игры, для того, чтобы… Черт-черт! Дьявол! Вы не понимаете!

— Пояснение, запрос.

— Решение уже принято и одобрено. Энергия все равно не будет выделена, в деле я или нет. Вы ничего не добились.

— Неверно/некорректно. Абарка-а, общность, знание, действие, Ад, наступление, действие, Город-минус-один. Незнакомец/враг, противостояние, действие.

— Вы знаете насчет прихода Ада, и знаете, что я пытаюсь этому помешать… Потому и пытались выставить меня, ослабить, лишить возможности действовать в полную силу. Зачем? Какой вам прок, если Ад наступит в Городе-минус-один?

— Переселение, — слово раздалось и повисло в воздухе, медленно шипя и разлагаясь.

— Что?

— Переселение/миграция. Ад, тепло/жар, увеличение. Соответствие, подтверждение.

— Вы хотите занять Город-минус-один?

— Верно/корректно.

— Все равно невозможно. Есть высший суд, и Мистер Свет…

— Согласовано/утверждено.

— Дьявол! — Пандочка не думала долго. — Нет-нет, это не место назначения, Пинк, когда я скажу, просто хлопни по левой ладони, активируется обратная связь с телепортом… Последний вопрос: вы, как я понимаю, не намерены отступаться от идеи остановить или уничтожить меня?

— Верно/корректно. Расчет/вычисление, вероятность, Ад, остановка, малое количество, не нулевое количество. Уничтожение, действие, безопасность/гарантия.

— Ну, понятно. Шансов у меня почти нет, но для верности вы меня отсюда не выпустите. Тогда вот что я вам скажу напоследок, каменюки: не думайте, что у вас хоть что-то получится. Причина проста, но ваши вычисления здесь не помогут. Ад — это не засуха, не цунами, не остывающее солнце. Это не то, что наступает медленно и неумолимо, как солнечное затмение или новый ледниковый период, а то, что вы несете в себе. То, что у вас внутри, ваши чувства, мысли и переживания. Понимаете? Ваш Ад уже с вами. И бежать от него вам некуда.

Было долгое молчание, прерываемое только потрескиванием сгорающих в атмосфере кусочков снега и пепла. Тусклое красное солнце с трудом пробивалось сквозь почерневший воздух. Абарка-а нарушил паузу первым.

— Утверждение, ложно/некорректно. Проверка/верификация, недоступность, недостаточность вычислительных средств. Проверка/верификация, возможность, отрицание. Ситуация, обычность, отрицание. Незнакомец/враг, свобода, подтверждение.

— Мы свободны? Можем возвращаться домой?

— Подтверждение. Абарка-а, расчеты, проверка/верификация, повторение. Незнакомец/враг, свобода, действие.

— Мы уходим, — Пандочка сжала левую ладонь и сделала знак Пинк. — Прямо сейчас.

* * *

— Почему они нас отпустили? — Пинк нежилась в огромной каменной ванной, напоминающей бассейн, в квартирке Клэма, имеющей выходы одновременно на Город-минус-один и Черную лагуну, славящуюся мягким климатом и чистейшими озерами без паразитов, зато с горячими источниками. Гиперпространственные переходы были дьявольски дороги, но Клэм не видел нужды в накоплении денег. Глупо держать в баллонах кислород, которым никогда не сможешь воспользоваться, верно?

Пандочка подошла к порогу и с удовольствием потянулась, разглядывая обнаженную девушку в бурлящей воде.

— Камни — с физической точки зрения очень сильная раса. Уничтожить их почти невозможно, разве что быстрой заморозкой, снизить жизненные функции почти до нуля… Но есть у них и слабое место — какое-то трепетное отношение к данным, не поддающимся статистическим и вероятностным подсчетам. Или даже напрямую им противоречащим. Это очень удобно.

— То есть…

— Да, я им соврала. Но черт, они же собирались нас укокошить! В такой ситуации даже папа Римский бы спалился. «Ад, который вы несете в себе…» Блевать тянет, когда слышишь такую чушь. Никто не несет в себе ровным счетом ничего, кроме камней в почках и говна в кишках. Имеет значение только то, что снаружи. Только что ты совершаешь и делаешь. Ты там долго еще?

— А что?

— Нам придется съездить еще в одно место, родная… ха, даже в прямом смысле! Но дело пустяковое, так что не думаю, что оно займет много времени. Кстати, о времени: эта трансформация, чертова дрянь, засевшая где-то в моем теле — как долго она будет длиться?

— Не так уж долго, — рассеянно ответила Пинк. Вокруг нее поднимался пар, скрадывая контуры, пряча выражение лица. — Для обычного человека превращение длится недели две, но у тебя ведь нечеловеческий метаболизм, так что… неделя, может быть, десять дней — самое большее.

— Славненько, — усмехнулась девушка. — Не то, чтобы мне не нравились ощущения и маленький рост — да и попа весьма неплоха! — но делать дела в таком виде попросту неудобно. Через десять минут жду тебя в машине.

Хвала автопилотам, они подгоняют машины в любое время известной вселенной по первому зову. Хвала навигаторам, они помогают найти на карте Города-минус-один даже те точки, о которых не знают гнездящиеся угрюмыми толпами на этом плане бытия духи. И хвала тем инженерам, что дали разрешение на вселение своих мятущихся гениальных душ в полтонны листовой стали и алюминия.

— Мамочки, которых я никогда не знала… — прошептала Пинк в восхищении. — Где это мы?

«Порше» остановился у обрыва, через который был перекинут узкий белый мостик. На противоположном берегу, за холодными водами Коктас-ривер, высилось огромное черное здание, всю фронтальную часть которой занимало гигантское бородатое лицо. Они взирало на серый с чернотой пейзаж вокруг с явным неодобрением, словно не могло поверить, что человечество, его любимое дитя, позволило себе деградировать до такой чудовищной степени.

— Я тут работаю, — пояснила Пандочка, бросая осторожный взгляд вокруг. — Мы ненадолго, зайдем и выйдем.

— А кто это? — Пинк ткнула тонким пальчиком в суровый лик.

— Жюль Верн, конечно, кто же еще.

— А…

— Нам туда. И быстро.

Они пересекли тряский мостик, поднялись по стремительному внешнему лифту. Мимо проплывала борода угрюмого Жюля Верна, сделанная, кажется, из такого густого тумана, что по нему, не проваливаясь, свободно могли бы разгуливать кошки.

— Мы… на самый вверх?

— Нет, в мою рабочую сферу.

Здание напоминало храм — огромный, темный и пустой. Каблуки щелкали по монолитному камню, словно выстрелы. Им не повстречалось ни единого человека, а систем безопасности, настроенных на генетический код, Клэм благоразумно не заводил — на случай, если его телом завладеет враждебная сущность, но и в нынешней ситуации это решение оказалось вполне эффективным.

— Здесь.

— А ты знаешь, как произвести впечатление на девушку, да? — Пинк прошла по комнатам включая везде свет. — Квартира под самой крышей, шикарный вид, ни единой живой души на полмили вокруг? — она погрустнела. — Фальшивая личность… ее все больше, что это значит?

— Это значит, надо поторапливаться, — Пандочка, не чинясь, скинула одежду, из стен к ней поползли кабели, свет начал меркнуть. Пинк отвернулась, кусая губы.

«Решение по Плюс-бесконечности. Закрытие и отключение тридцати процентов печей — выполняется. Причина — чрезмерное потребление энергии, необходимость экономии.»

«Дополнение к решению по Плюс-бесконечности. Отключить сто процентов печей, прекратить выработку тепловой энергии.»

«Подтверждение решения. Требуется персонализация. Шестьдесят два, розовый, сталь, девятнадцать, быстро, Аврора, золото, смерть. Введите недостающее.»

«Витгенштейн, борода, никто».

«Подтверждение принято, решение выполняется».

Вот и все. Абарка-а, лишенные тепла и света, впадут в летаргический сон, их цивилизация разрушится, и никакого переселения не произойдет. Может, это и не идеальное решение, но давай мы будем работать с каждой проблемой адресно и последовательно!

— Пандочка!

Девушка закончила последние манипуляции и отключилась от терминала. По коридору в сторону их сферы шли люди, много людей. Темные костюмы, белые рубашки, идеальные прически — все как у Клэма было когда-то, потому что это они, такие же, как он, только чуть лучше подготовленные. Служба безопасности здания «Немо».

— Мистер Гидрар, — Координатор, шедший первым, вежливо кивнул. Это бы высокий моложавый мужчина со светлой кожей, хитрыми зеленоватыми глазами и вандейковскими усиками и бородкой. — Ваш новый облик… довольно мил, но не в моем вкусе. Впрочем, мы здесь не для того, чтобы обмениваться комплиментами, не так ли?

Девушка привстала с ложа из кабелей, но даже не подумала одеться.

— Тогда удачно, что я и не собиралась их делать. Думаете, я не поняла, что за всем этим стоите вы и ваши недобрые молодцы?

— В самом деле?

— Абарка-а увеличили потребление энергии потому, что их солнце начало резко остывать. Обычно такого не происходит, остывание звезд занимает миллионы лет, а базовые физические законы нерушимы. За исключением тех случаев, когда их изгибают по чьему-то заказу. И во всей вселенной есть лишь одна сущность, способная на такое… ладно, две. Но всего одна организация, способная такой заказ выполнить.

— Я аплодирую вашей догадливости, мадемуазель, — поморщился Координатор. — Мистер Свет предупреждал, что в этой части могут возникнуть сложности. Мы заключили неофициальный субподряд на поставку энергии для одного из его объектов, а лишних мощностей не было… пришлось забрать немного у звезды, вокруг которой вращалась планета абарка-а. Цивилизацией больше, цивилизацией меньше — лично для меня никакой разницы. Вот только печи в их мире выключили все-таки вы. И за это отвратительное преступление будете покараны.

— Даже так? — резко и остро запахло химией, на обнаженных запястьях Пандочки с потрескиванием и шорохом начали образовываться белые наноуглеродные перчатки. В ушах появился легкий гул, это выходило на рабочий режим энергетическое оружие у людей Координатора. Пинк с ужасом переводила взгляд с толпы безопасников на девушку.

— Я же… я не хотела этого. Я ничего этого не хотела, — прошептала она.

— Жизнь несправедливая штука, детка, — усмехнулась Пандочка. Силовое поле толкнуло окружающий воздух, расширяясь, уши мгновенно заложило. Некоторые из парней успели среагировать и вскинули свои стволы, но большинство — нет. Да и вскинувшим это не слишком помогло — транслюди из двадцать пятого века отличались сверхбыстрыми рефлексами и полным отсутствием тормозов.

Басовитым ударом отозвались намертво привязанные к перчаткам силовые поля, создавая комбинированный импульс. От избытка переходящей из потенциальной в тепловую энергии воздух принялся светиться, в нем заплясали едва видимые искры, в воздухе запахло озоном — молекулы кислорода накрепко связывались друг с другом, образуя своего рода электрическую материю.

— Да убейте уже ее! — завопил Координатор. Его терпение тоже было не безгранично. Но команда запаздывала, безнадежно запаздывала, восприятие послушно обострилось, все происходило теперь очень медленно и совсем безопасно, а Пандочка, между тем, уже была в воздухе.

Первый удар чисто формально все-таки нанесли они — то место, где только что стояла, напружинившись, девушка, буквально расплавилась от одновременного попадания двух дюжин высокотемпературных импульсов. Воздух горел с неприятным натужным свистом, биодинамические панели изо всех сил пытались поглотить огонь и дым — и не справлялись с задачей.

Перчатки птицами вспорхнули в воздух.

Двое противников столкнулись между собой с такой силой, что черепа расплющились друг о друга. Оружие звякнуло о пол, смятое и бесполезное.

Один вылетел в обширное окно в коридоре — оно было сделано из умного сенсорного стекла, отталкивающего грязь и воду, но человеческое тело оттолкнуть не смогло и, рассыпавшись на сотни блестящих серебристых кристалликов, улетело вниз вместе с диким бессвязным криком.

Второй залп прожег в соседнем окне оплавленную дыру, но больше никакого вреда не причинил. Еще один стрелок лишился большей части внутренностей и рухнул на пол, ловя раскрытым ртом воздух. В коридоре воняло сожженными полимерами, расплавленным стеклом и человеческим калом, сквозь разбитые окна врывался холодный ночной ветер, уши закладывало от крика и стрельбы. Все было сделано нарочито грязно, и, разумеется, исключительно для деморализации. Будь это не так, первыми же ударами Пандочка заблокировала бы оба выхода.

— Сожгите эту тварь!

Пандочка смахнула еще двоих в разбитые провалы окон и прыгнула на потолок, оценивая обстановку. Боевые химикаты отрабатывали пока на все сто, но одно плечо они все-таки подожгли, под тонкой тканью набухали огромные волдыри. Волосы тоже подпалили. Можно сказать, что потери пока были один к одному. Скоро, как только все это закончится, ей понадобится много-много сахара.

Она гибко прыгнула обратно, прикрылась чьим-то телом и дождалась, пока его пробьют снаряды из иглометов, на которые наконец-то перешли туповатые стрелки, после чего оторвала обе ноги и нанесла еще два точных удара. Все можно было бы закончить куда быстрее, но ей никогда не нравилось огнестрельное оружие. Двадцать четвертое столетие было веком пацифистов, и это ощущалось до сих пор.

— Стой!

Она замерла. Поле боя было чистым — живого противника в пределах видимости не было. То есть, почти не было. Координатор выглядывал из-за угла, крепко держа Пинк за шею. Лицо у него было гадкое.

— Я знаю, кто это и что для тебя значит, дрянь, — он хотел сказать это насмешливо, но в голосе ощущался страх. — Мое предложение: я отпускаю ее и получаю тебя. Вы уже работали на мистера Света, поэтому он не будет требовать казни — в худшем случае, хорошую, надежную нейросеть и контракт на пару тысяч лет. Что скажешь?

— Скажу, что мне насрать на нее и на тебя, — Пандочка ухмыльнулась. Лицо Пинк исказилось, словно от боли. — В далеком будущем нас учили так: устроил бардак — прибери за собой. Ты последняя крошка на этом столе, парень.

Выстрел из энергетического оружия пропалил в груди андроида черную дыру, она сложилась пополам и рухнула вниз почти сразу же. Координатор был глуп, первый выстрел стоило бы потратить на Пандочку, тогда у него появился бы хотя бы небольшой шанс. Теперь этого шанса не было, девушка стояла за его спиной, тяжело дыша. Все-таки это тело было плохо приспособлено даже для слабеньких боевых нагрузок.

— И… что теперь? — выдохнул Координатор. — Это пат. Я не имею права и возможности убить тебя, но и ты связана теми же ограничениями. Мистер Свет не простит тебе моей смерти. Рано или поздно тебе придется столкнуться с ним лицом к лицу, здесь или в его владениях.

Пандочка покачала головой.

— Не совсем.

В руках у нее была оторванная металлическая кисть Пинк, покрытая разводами крови и ошметками плоти. На тыльной стороне ладони мигала яркая синяя лампочка. Координатор все понял и завыл.

— Я оплатила еще одно путешествие во времени, — буднично сказала девушка. — Одно место без обратного билета в другой конец галактики. Ты любишь дальнюю дорогу?

— Ничего не выйдет! — завизжал Координатор — безумная тень, а не человек. — Чтобы это сработало, индикатор транспортировки должен быть внутри живой ткани!

— Так и есть, — подтвердила Пандочка. Она сдернула с Координатора брюки и до упора вогнала ладонь андроида ему в анус. — Приятного путешествия.

Из остановившихся глаз Пинк текли медленные прозрачные струйки.

 

Интерлюдия 2

— Длинновато, — определил Лейтенант, что-то решительно отчеркивая в своем неизменном блокноте. — Очень даже неплохо, но длинновато. Сестра таланта смотрит на автора сей поэмы безо всякого одобрения.

За окном светлело, словно ночь собиралась уступить дорогу утру, чего, впрочем, никогда не случалось. Бад вышел в зал размяться, но вместо этого просто бродил среди посетителей, переворачивая столы и жалуясь на скуку. Это не выходило за рамки принятого; по правде говоря, это тоже было привычно и довольно старо.

— Ужасы какие вы здесь рассказываете, — сказал Ильяс, отставляя рукой в тактической перчатке с обрезанными пальцами очередную тонкогорлую бутылку. — С такими приключениями и поседеть недолго. Как это Джеки-бой умудрился собрать вас всех разом?

— Джеки-бой? Ха!

— Не знаю, мне просто не заходит называть своего старого боевого товарища какой-то собачьей кличкой.

— Понимаю, о чем ты говоришь, дружище. — Лейтенант сделался серьезным. — Хоть мы все и зовем его Бадом, но его настоящее имя вовсе не Джек Райан Диксон.

— А какое?

— Мне скучно, господа! — кричал десантник в отдалении закуренного по самый потолок зала.

— Обещай, что не скажешь никому.

— Клянусь! — Ильяс сделал торжественное лицо.

— Фафник. Бадофут Фафник.

— Надеюсь, перспектива остаться без нижней челюсти ещё в силе? — Бад навис над столиком, как «Титаник» над айсбергом.

— Лучше без верхней, — задумчиво сказал Лейтенант. — Она мне жмет в последнее время.

Бад хохотнул.

— Как там я говорил… не лезь к психопату в штаны, да?

— Как же ты при таком подходе в туалет-то ходишь?

— Слышь, ты, двухмерный паразит! — вскипел десантник. — Ещё слово скажешь… и я уберу у твоего мирка пару диоптрий, понял?

— А, не обращай внимания, — отмахнулся ковбой, — я не замышляю плохого, это так, просто эхо от остывающих мозгов. Я тут практически закончил свою историю, так что легко могу быть следующим. Она от первого лица, там немножко гонок, стрельбы и любовь, конечно же, как без нее. Отменная беллетристика, первый класс. Рассказать?

— Алекс, черт тебя… когда я сниму с себя сан «священной дойной коровы», я вылакаю пару бутылок «Бейлеса» и буду ссать на твои леттресы с антресоли, понял? Черт возьми, ну и компания собралась! Один до состояния пудинга взволнован отсутствием любимой девочки, другой то и дело отращивает себе пару сисек, третий страдает от внутричерепных проблем и винит во всём чужих, дескать, хорошего человека теснят. Народ, с вами даже нельзя побыть чуточку психопатом — все роли давно разобраны и сыграны!

— О, да в баре беспредел! — на пороге стоял привычно франтоватый и нетрезвый Клэм. — Зашибись! Мне перекусить и комнату. Девочек не предлагать.

— Самим мало, — откликнулся Бад. — И это, ты еще не видел беспредела. По сравнению с ним, нынешний беспредел — просто детский сад.

— Принято, — согласился брюнет. — Но мне все ещё перекусить!

— Это не вопрос. — Бад нацепил фартук и направился к газовой плите. — Гренки?

— Отличный вариант, сэр. Лучше не придумать.

— Превосходно. — Десантник щелкнул пальцами и приступил к готовке. Мягкий хлеб легко поддавался ножу, сверху скибочки были умелой рукой посыпаны кориандром и тмином, сбрызнуты оливковым маслом и скоро оказались на шкворчащей сковородке. Через несколько минут, собрав большую Голгофу сухариков на огромное блюдо, он отправился обратно к столику. Там было пусто.

— Он опять ушёл, — покачал головой Бад, ставя блюдо на стойку.

— Я за него, — вынырнул откуда-то Лейтенант. — И я сожру эти гренки.

— Не думаю, — дуло «беретты» уставилось в лицо ковбою. — Лучше пива налей. Бокалы вон там.

— Иттадакимас, блядь, — непонятно откуда взявшийся Клэм отпихнул Лейтенанта и утащил тарелку прочь. Тот сделал большие глаза и покачал головой.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Бад? Это риторический вопрос, не отвечай. А риторический ответ таков: скорее чаще, чем нет ты ведешь себя словно ополоумевший опоссум, притворяясь опасным психопатом, хотя на самом деле вся твоя фронда — средство привлечь внимание к твоей, скажем прямо, пустяковой проблеме. Ну, украли у тебя из ящика бара столовое серебро, да и казалось бы хрен с ним, но нет, нужно раздуть из этого вселенскую проблему, равную по масштабам приступу поноса у бога. Скажешь, не так?

Десантник, выглядевший нелепо в фартуке, со своим бычьим торсом и бритой головой, лишь молча кивнул и снова включил газовую плиту.

— Послушай, те, кто выставляют своих оппонентов идиотами, вызывают у меня легкую жалость. И еще гадливость. Знаешь, как будто сидишь за столом, ешь мясо, запивая пивом, и вдруг случайно суешь руку в чьи-то теплые, разлагающие останки.

— Нет, не знаю.

— Это же совсем просто: вот был у нас один барыга неподалеку. Высокого довольно класса: продавал «первый» всем, до кого мог дотянуться. На безопасности у него был пунктик, отстроил и не дом даже, а настоящую крепость, две стальные двери на четырех петлях каждая, десяток замков, ставни, которые и грузовиком не оторвешь, оружия полный дом… даже ловушки какие-то смастерил насчет люка в подвал, в железную клетку для незваных гостей…

— И как незваные гости?

— Гости не были полными идиотами, они закачали в дом через систему кондиционирования опиаты, и парень тихонечко помер во сне. Одной проблемой меньше. Никто не будет бросаться на железную дверь и грызть ее зубами, если есть обходной путь, может, более сложный, но и более перспективный.

— Я вот одного не могу понять…

— Да?

— Как они потом проникли-то в дом?

— Поэтому я и сказал, что гости «не были полными идиотами». Но и умными я бы их тоже не назвал.

— Глупая история, Бад, и никак не связанная с моими тезисами. Ты говоришь настолько мало, что я успеваю обдумать шесть предложений, пока ты решаешь вставить где-нибудь свою вялую ремарку. Ты ремарочный импотент, парень. Извини за откровенность, но я уже вошел во вкус.

Бад пожал плечами и перевернул гренки.

— Далась тебе эта кулинария, — хмыкнул Лейтенант. — Что за чушь эти гренки? Сушеный хлеб, зачем-то облитый жиром. К тому же, похоже, твоя сковородка пуста — Клэм добрался до гренок раньше и уже сточил их своими мутировавшими зубами. Погляди, на ней даже остались борозды. Эти гренки не прожили долгую и счастливую жизнь, закончив свой путь в желудке сурового оборотня. Не так уж весело, а?

Бад звякнул, отключая плиту.

— Будет весело, когда я исчезну — в этом баре в последнее время становится жарковато. Однажды вы придете в бар, а здесь вас встретит тишина. И еще, может, Вю с вырванным горлом и посиневшим лицом. Мы с ней уже отрабатывали этот сценарий.

— Что ж, никто не вечен. Но вот, пришли новые люди — Ильяс плюс эта певичка, Лана… Теперь их можно пустить на фарш. И накормить страждущих. С тремя рыбами как-то не сложилось, но уж мясо и гренки я могу вам уверенно пообещать, не так ли, артиллерист?

Десантник медленно повернул голову и просканировал ковбоя в инфракрасном диапазоне.

— Пустить Ильяса на фарш…блядь, что с тобой случилось, Лейтенант?

— Так, сопоставил некоторые любопытные факты из недавней истории. Впрочем, если уж на то пошло, я и к стейкам неравнодушен.

— Эй, ты чего, нормально же общались, — блеснул тревожным взглядом по сторонам Ильяс. Бад огорченно цыкнул зубом.

— Лейтенант, когда ты становишься похожим на меня, это всегда выглядит страшновато. Но до каннибализма даже я вроде бы не докатывался.

— Брось, в той или иной форме это неотъемлемая часть практически любой культуры, бездушные вы остолопы. Ильяс, последнее слово — твоя костлявая тушка вкуснее всухомятку или термическая обработка тоже сгодится?

— Бад, это все серьезно? Парни, вы не предупреждали, что у него все так запущено…

— Предпочитаю среднюю прожарку. А разговоры с самим собой, должен заметить — тревожный признак. Твоя правая рука соблазнила тебя, парень. Отсеки же ее и брось от себя!

Артиллерист подскочил на месте.

— Санитары! Черт! Дурдом протек, где галоперидол! Доктор, доктор, тут поехавшие бунтуют и грозят переварить без лука и соли! Я с ними рядом сидеть не буду!

Он удалился приставным шагом, поминутно оглядываясь и жестикулируя, словно смеющийся паяц. Десантник огорчительно приподнял брови.

— Спугнули единственного адекватного человека здесь, что за манера?

— Все три определения ложны, Бад. Тебе ведь не нужны подсказки, правда?

— Сказать по правде, мне сейчас опять невыразимо скучно, а пальцы двигаются, словно ватные. Что со мной, ковбой?

— Гляди, Клэм, — изумился Лейтенант. — Этому рослому юноше скучно. Ты ж еще не жил, мелочь пузатая, чего тебе скучать-то? Давайте спросим Гайдара — не скучно ли ему было полком командовать, в шестнадцать-то лет. Не накрывала ли его временами мутная волна постмодернизма.

— Я давно знал, что ты скучный парень, — определил Клэм, вернувшийся за второй порцией. — Знаешь, с какого момента? Когда ты принципиально отказался трахать шлюху, которую я подарил тебе на Новый Год.

— В бога душу мать, Клэм! Она была уже два дня как мертвая!

— Твои придирки смехотворны.

— Печальная истина: когда к тебе возвращается та самая агрессия, от которой уходил — я хочу послать во все допустимые зоны Вселенной проклятое дежавю. — Бад медленно повесил фартук на крючок. С ним и вправду творилось что-то не то.

— Вот это объяснил, — присвистнул ковбой. — Все сразу стало намного яснее. Сейчас я расскажу свою историю — и после этого, в качестве компенсации, ты сможешь, не рискуя получить в задницу заряд из револьвера, подняться на второй этаж и погладить загорелую попу одной бывшей рыжей девушки. Я даже дам точный адрес.

— Спасибо, воздержусь, — твердо сказал Бад.

И покраснел.

 

Рассказ Лейтенанта

Два билета на частный рейс до рая

— Имею к тебе предложение, — ляпнул я, сворачивая из узкого коридора на втором этаже, где вечно пахло капустой, муксусом, дешевой туалетной водой и водой обычной, мокрой, на внутреннюю площадку над баром, куда обычно никто не забирался, потому что никто не знал о ее существовании, вывеска, да еще изреченные и записанные мудрости насчет срать каждое утро ее совершенно скрывали.

Алиса стояла у импровизированной балюстрады, с которой открывался довольно-таки полный вид на зал «Сломанного сна», и, склонив голову набок, задумчиво рассматривала что-то в руках. Мне показалось, что это был листок бумаги.

— Если решил замуж звать — не пойду, — решительно сказала она. Рыжие волосы до лопаток все еще смотрелись непривычно, в нашу последнюю встречу вне Города-минус-один она выглядела совсем иначе. — Или ты не от себя, а чисто транслируешь чужие мечты и пожелания? В интересном месте мы живем, все стесняются сказать друг другу важное, пользуются не внушающими доверия посредниками, вместо того, чтобы… А может, ты по другому вопросу?

Она сунула непонятный листок в карман, стала вполоборота, потянулась всем своим гибким, юным, лакомым телом, вся такая невинная и улыбающаяся и сахарно-сладкая от старательно подведенных глаз до загорелого обнаженного живота и наманикюренных коготков на маленьких, идеальной формы ступнях. Я вдруг понял, что хочу ее.

И она знала, что я ее хочу.

Сучка.

— По другому, — согласился я. — Пойдем прокатимся.

— Ты обналичил свои сбережения и купил самокат? — вскинула она тонкую бровь. — Рада, что наконец смог решиться на это, Лейтенант.

Мало кто умеет так мастерски выводить меня из себя, как Алиса. И об этом она тоже знает. Но совершенствует свои навыки. Постоянно.

— Пришлось взломать твои счета, мисс Дрейк, — сказал я с делано-равнодушным видом. — Иначе не хватало на тот автомобиль, который мне хотелось бы пилотировать в это время суток.

— Тебе покорился трехколесный велосипед? — захлопала она в ладоши. — Отлично! Правду говорят, учиться никогда не поздно!

Здесь следует понимать: в делах вроде этого самое важное — не слететь с катушек в неподходящий момент. Проще говоря — нужно держать морду кирпичом. Или, как здесь выражаются, «лицо кочергой», даже не знаю, почему.

— Поговорить нужно.

Судя по гримасе, которую скорчила Алиса, моему лицу могла сейчас позавидовать какая-нибудь не слишком амбициозная кочерга.

— А что здесь, — она обвела рукой тесный и, честно сказать, грязноватый коридор, рассохшееся, хотя и настоящее, дерево стен и балюстрады — нельзя?

— Здесь нельзя. У стен, видишь ли, бывают уши, а у ушей — головы и прочие хозяева. Ничего, прокатимся как следует, я обещаю.

— Клэм — наш рулевой?

— Обойдешься. Я и сам водить умею.

— Поправочка, — промурлыкала она, проходя мимо меня походкой манекенщицы, или, вернее, стриптизерши. Я всерьез задумался насчет того, чтобы остаться в пустом баре и уединиться с ней в одном из номеров наверху. — Уметь водить и уметь сидеть с важным видом в пассажирском кресле — разные вещи.

— Как скажете, мисс Дрейк. — Я выдал самый тупой свой взгляд. — Ваши слова — команды в наши уши, мадам!

— Ненавижу, когда ты меня так называешь! — прошипела она. — И уже во второй раз!

— Прошу прощения, милая Элли. Как долетели? Как погодка в Канзасе?

— Эл-Ти! Смерти своей захотел?!

— Вашу руку, мадам. Позвольте провести вас к карете, мадам.

Эл-Ти — конечно, не мое настоящее имя. По правде говоря, это просто сокращения от воинского звания. Называть меня «Золотой Шпалой», как обычно делают новички, она стеснялась, да я никогда и не носил этого дерьма. Так что она просто чередовала «Эл-Ти» и «Лейтенант» в удобных для нее пропорциях. А с недавнего времени, нахватавшись ненужного в баре, приплела сюда еще и «ковбоя». Это было забавно и мило и почти что отбивало воспоминания о том, как мы здесь оказались и что делаем.

— Да ладно! — светло-синий «Ламборгини» производил впечатление. Даже, наверное, большее, чем-то, на которое я рассчитывал. Алиса замерла перед ним словно бабочка на булавке. — Лейтенант! Кого ты убил, чтобы наложить свои волосатые лапки на этого зверя? Сказал бы раньше, что мы поедем кататься на вот этом вот чудовище, я отдалась бы тебе прямо на капоте!

Я, похоже, начинал понимать владельцев шикарных авто. Они и в самом деле помогают решать целый ряд проблем — быстро и безболезненно, даже приятно. Такими темпами мой долг перед Бадом, подогнавшим вчера эту машинку, не будет погашен никогда; а с другой стороны — какие счеты между старыми боевыми товарищами?

— Держись за эту мысль, дорогая, я тебе ее еще напомню, — изобразил я поклон. — А насчет убийств… знаешь, хитрость не в том, чтобы поубивать кучу народу ради нескольких сотен килограмм алюминия и листовой стали. Хитрость — получить все это, никого пальцем не тронув.

— Знаю я эти твои поговорки про пальцы, — проворчала Алиса, приплясывая у двери. — Не пальцами ты дерешься, ковбой. А револьверами. Давай уже, открывай двери, хочется проверить на прочность этот восхитительный экипаж!

А травма с переселением в другое тело и в самом деле сильно на нее повлияла. Сделала какой-то более непосредственной, что ли. И еще почти по-детски милой и откровенной. Впрочем, практически то же самое можно было сказать и обо мне.

Я торжественно нажал хромированную кнопку на брелке, двери автомобиля послушно поднялись вверх, словно уши у насторожившейся кошки. Если бы, конечно, кто-то додумался покрасить эту кошку в ярко-голубой цвет.

— А-ха! — закричала рыжая и метнулась внутрь, плюхнувшись в объятия ребристой кожи кресла. Я не стал торопиться, поэтому с хозяйским видом обошел машину, с трудом удержавшись от того, чтобы попинать колеса — какие идиоты вообще это придумали? — и легко опустился на сиденье, потянув дверь вниз. Стало удобно, только приходилось почти что лежать, и это выглядело странным и непривычным. Но непривычным в хорошем смысле этого слова.

— Чувствую себя пассажиром машины времени из старых фильмов, — хихикнула Алиса. — Я в детстве смотрела такие. В них машины работали то ли на ядерном топливе, то ли на мусорных отходах… Не помню. Но здесь все выглядит еще шикарнее, чем тогда. Солиднее, и все такое.

Анатомическое сиденье поскрипывало, подтверждая ее слова. Я со значительным видом поднял брови и воткнул длинный ключ зажигания в гнездо и повернул. Панель управления тоненько бибикнула и замигала зеленым. В двигателе что-то гулко провернулось.

Машина не завелась.

— Водить машину — это искусство, — поучительным тоном сказала Алиса. Она наслаждалась собой, окружающим днем, пахнущим деревом и кожей интерьером — хотелось верить, что и моим обществом тоже.

— Беззвучно пердеть — вот это я понимаю искусство, — огрызнулся я. — А это… просто полезный навык.

Я крутанул ключом в замке повторно, и двигатель, упрятанный, судя по звуку, под десятком дубленых бараньих шкур за нашими спинами, зарычал сытым зверем.

— Пристегните ремни, мальчики и девочки, — сказал я официальным голосом. — Компания «Эл-Ти Ламбо Райд» благодарит вас за то, что вы выбрали именно нас и надеется, что путешествие на этом ворованном, но от этого еще более прекрасном автомобиле оставит только приятные впечатления.

Машина подрагивала на холостом ходу, гул в кабине давил на уши, поэтому я снялся с тормоза и выжал сцепление. «Диабло» радостно фыркнула и заскользила по дороге, быстро ускоряясь.

— Класс… — восхищенно выдохнула девушка рядом со мной. Я промолчал. Я был с ней согласен.

Автомобили вроде «Ламборгини» очень хороши внешне, но ездить на них по городу — извращение, слишком быстро набирают скорость. То есть набирали бы, не будь в городе системы светофоров. В результате их преступной деятельности мы тащились словно беременная каракатица от одного перекрестка до другого. Я промучился таким манером минут десять, потом сообразил выход — рванул на окружную, кажется, пару раз нарушил правила, но выехал-таки на восьмиполосную магистраль безо всяких маленьких мигающих ублюдков и поддал газу как следует.

— Восемьдесят пять миль в час, продолжаем разгон, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать. Рядом с Алисой не хотелось молчать. Она была рядом, и она была настоящей — имело значение только это. — Температура за бортом плюс пятнадцать градусов, и на пятьдесят миль вокруг, а может и больше, нет ни единого копа.

— Ты не знаешь этого наверняка, — лукаво посмотрела на меня рыжая сквозь ресницы.

— Открою тебе секрет, дорогая: в Городе-минус-один полиция с самого начала как-то не прижилась. Довольно сложно принуждать к соблюдению каких-то там законов существ, которые на эти законы во-первых плевать хотели, а во-вторых отлично знают, что за это самое наплевательство им ровно ничего не будет. Попробовал бы кто-нибудь оштрафовать Афоргомона за незаконную телепортацию…

Алиса отделалась гримасой, которую можно было истолковать по-разному.

— Из всех богов я знаю только Азатота. Он тоже тут есть?

— Надеюсь, нет, во всяком случае, пока… В общем, здесь нет копов — только автоматические модули, которые подбирают трупы после неудачно завершившихся дискуссий — пару дней назад неподалеку от бара кто-то изрядно повеселился, расколотили мой старый «плимут-фьюри» в тысячу и один осколок, восстановлению не подлежит, разве что по личному указанию парня на облаках, по мановению его морщинистого пальца, да и то вряд ли…

— А ты стал поэтом, Лейтенант… — Алиса неразборчиво хмыкнула и снова уставилась в окно.

Мы были на окраине города; солнца, конечно, не было, но низкие небеса словно бы подсвечивались из неизвестного источника; время от времени по ним словно бы пробегала волна вспышек, и тогда вокруг становилось чуточку яснее. По левой стороне все просматривалось на много миль вокруг, катила свои унылые волны Коктас-ривер, сливаясь дальше, почти у самого моря, с подпитываемым горячими источниками Флегетоном. Там, словно символизируя это слияние, торчал на одинокой скале Херасе-пойнт единственный в округе маяк. Но нам туда было не нужно, я знал места и повеселее.

— Как ощущения? — поинтересовался я, продолжая вести машину. Водительский стаж у меня был так себе, но не свалить машину в кювет на повороте пока получалось. — Кстати, уже можно говорить свободно, Бад вряд ли додумался влепить сюда жучков.

Рыжая поморщилась в кресле.

— Пока непривычно. Это тело… и скорость… и это место… Все непривычно, просто жуть! Здорово меня накрыло тогда, верно? На станции?

— Угу, — подтвердил я. Она не помнила, да и мои воспоминания уже блекли, выцветали, будто древние фотографии, вытеснялись новыми яркими впечатлениями, и хотелось забыть все, что тогда было, забыть, как дурной сон, такой, чтобы после пробуждения только помотать головой — приснится же такое… И Алиса — рядом, яркая, живая, настоящая…

Господи, почему там не оказалось спасателей, и как вышло, что реактор пошел вразнос когда все уже были в двух шагах от выхода, сколько там не хватило, тридцать секунд? И как она умудрилась спасти всех и почти выбраться, схватив при этом смертельную дозу радиации? И эти четырнадцать дней… Черт, целых четырнадцать дней…

Алиса медленно покачала головой. Наваждение рассеялось.

— Бад и остальные знают об этом?

— Не думаю. После взрыва нас обоих расшвыряло в разные места и времена. Тебя — сразу сюда, а меня занесло в одно довольно поганое местечко, пришлось пробираться через какие-то чертовы прерии, вроде Дикого Запада… Там меня и подхватил десантник. Теперь он думает, что я и вправду ковбой.

Девушка хихикнула.

— Ты ему расскажешь когда-нибудь?

— В отдаленном будущем, может быть. В любом случае, он не должен услышать правду от тебя.

— Я похожа на дурочку? — рыжая притворно оскорбилась.

— Ты не хочешь слышать ответа на этот вопрос.

— Ковбой, ты бука, — фыркнула она. Помолчала секунд десять, но больше не выдержала. — Надолго мы здесь застряли?

— Спроси что полегче.

— Это было самое простое. — в кабину врывался свежий воздух, он играл с ее волосами, словно котенок с фантиком, самозабвенно, неутомимо и раздражающе. — Меня эти психи уже начинают доставать.

— Всерьез? Клэм или Бад?

— Нет, не в этом смысле, — она состроила мне рожицу. — Но согласись, что жить в приюте для умалишенных, замаскированный под бар, со временем несколько надоедает. Очень мягко выражаясь.

— Посмотри на это с положительной стороны, — предложил я, — кому придет в голову искать двух специальных агентов из Корпуса Спокойствия в этой дыре?

Алиса фыркнула, но спорить не стала.

— И кстати, — добавил я, — я вытащил тебя не только затем, чтобы мирно поболтать о всяком дерьме, как в старые времена — хотя видит бог, я по ним скучаю — а с более прозаической целью.

— Трахнуть под звуки духового оркестра?

— Если это нужно для задания, мэм, я пойду и на это, мэм, — рявкнул я, приложив кончики пальцев к пустой голове. — Нет, на самом деле мы сейчас едем за покупками.

— Оружие, взрывчатка и прочее дерьмо? — рыжая вся подобралась. — Чтобы свалить отсюда, придется прорываться с боем? Ты уже разузнал насчет местных барыг?

— Нет, ничего такого, — я рассмеялся. — Просто тебе нужна новая одежда и косметика. И еще кое-что по мелочи.

Я впервые видел растерянную Алису.

— Ковбой, тебя на твоем Диком Западе, похоже, крепко приложили по куполу — какая, к дьяволу, косметика?

— Даже и не представляешь, насколько ты права… А косметика обыкновенная — «АртритСтринг Дайм Дифенс» или «Оруэллфлейм», словом, какую выберешь.

На меня смотрели очень круглые и бесконечно удивленные глаза. Ветер продолжал прорываться через систему вентиляции и вытворять разное с отросшими рыжими прядями. И я все еще ее хотел. Чертовщина.

— Ладно, — я сделал широкий жест ладонями, на секунду отлепив их от рулевого колеса, потому что автомобиль делал уже верных сто десять миль по трассе. — Ориентирую, агент.

Алиса вся подобралась, сгруппировалась, будто именно сейчас, на несущейся по дороге машине, на нее намеревались напасть сотни наемников Синдиката.

— Нашей главной задачей является нахождение способа выбраться отсюда, верно? — задал я риторический вопрос. Алиса кивнула. — И не просто выбраться, а по возможности сохранить в целости все жизненно важные органы. Корпус не одобряет калек на службе и почему-то отказывается выплачивать им компенсации. А между тем, в настоящий момент за всей нашей безумной ватагой идет охота. Точнее, в первую очередь за тобой, мы-то уже после увязались.

— Это еще почему?

— Так ведь автобус-то мы взорвали, — пояснил я, невесело скалясь. — В автобусе ехали стандартные мертвые души, направленные в преисподнюю — бандиты, пираты, убийцы, насильники и проститутки. Среди них, само собой, была и ты, хоть пока и непонятно, в каком именно качестве.

— Спасибо, ковбой — комплимент так комплимент…

— Всегда рад оценить тебя по достоинству, дорогая моя… Словом, Харона мы хлопнули, большинство душ упокоили, в результате чего адская приемка недосчиталась кругленькой суммы, и теперь очень на нас обижена. Вывод?

— Мистер Свет вышел на тропу войны? Ты уже написал завещание в мою пользу?

— Мистер Свет — это фигура, масштаб которой еще оценят когда-нибудь наши потомки. А может, предки, не знаю. Он не будет сам заниматься поисками, глупости какие. Но младший заместитель его шестого ассистента, возможно, поговорит к кем-нибудь из верхних боссов Города-минус-один… после чего жить нам может стать совсем кучеряво — и нам четверым, и тебе тоже.

— Я думала, вы договорились зарыть томагавк войны — я помню, в бар приходила Весна, она же работала с ним…

— Опосредованно. И верно, такой договор был, да только он действовал, пока мы выполняли заказы мистера Света. Но в какой-то момент Бад решил разорвать этот контракт. Не продумав последствия, и уж конечно не посоветовавшись с остальными. В результате мы сейчас имеем вялотекущую вражду, которая вот-вот превратится во что-то более серьезное. И когда это произойдет, я не буду ни капельки удивлен.

— Какой тогда смысл менять мне внешность?

— Пока только то, что никто не сумел связать тебя и «Сломанный сон», спасает нас от полномасштабного рейда на бар силами адских демонов, Синдиката или еще кого-нибудь. И меня очень устраивает именно такое положение дел. В массовых побоищах нет ничего плохого — вот только когда ты знаешь, что на помощь ни из-за каких холмов не прискачет кавалерия, становится немного грустно. Смекаешь?

— Ты мог бы просто закрыть меня в баре и не выпускать никуда…

— Верно, но есть еще одна причина: мне может понадобиться твоя помощь в ходе поисков выхода из этого дерьмового городишки. Да и после побега опасность никуда не денется, мистер Свет суров, так что смена внешности — не моя извращенная фантазия, а суровая необходимость. Понимаешь? Маскарад нужен для анонимности, анонимность для перемещения по городу, перемещения приведут к побегу. Вопросы?

— Только один. Смена внешности — все-таки твоя извращенная фантазия?

— О, да. Но об этом позднее. Как тебе идея в целом?

— Неплохо, — призналась Алиса, ворочаясь на сиденье. Я сбросил скорость, следовало съезжать с трассы и снова зарыться в неприветливые каменные джунгли. — У меня были, конечно, и свои варианты; сидение в баре целыми днями — тьфу, черт! — ночами напролет способствует некоторому обострению ума. Я немного разобралась с местной географией, но лучшее, на что меня хватило — угнать машину, выбраться в ближайшее время за город, на Интерстейт 60, и попробовать доехать до Рая. Я слышала, раскаявшихся грешников туда принимают — по большому конкурсу, но все же принимают, на небесах нынче текучка кадров и дикий недобор.

— Ты, должно быть, и в самом деле была в отчаянии, агентесса, — дорога принялась изгибаться между домами, снова появились эти маленькие паразиты-светофоры, приходилось следить за проезжей частью внимательнее. Впрочем, украдкой пялиться на девушку это не мешало. — Поверила в эдакую детскую чушь. К счастью, теперь у тебя есть я.

«Ламборгини» пронзала городской трафик словно иголка — не слишком плотную ткань. Подрезав какой-то медлительный грузовик под аккомпанемент ревущих клаксонов, я ловко ввинтился в крайнюю левую полосу.

— Куда мы первым делом? — вопрос Алисы застал меня врасплох.

— Эмм… — исчерпывающе ответил я. — Ну… надо бы за париком прежде всего, потому что твои рыжие кудри очень скоро примелькаются, и кто-нибудь обязательно вспомнит: «А не про эту ли девчонку нам говорил давеча Дон Балконе?» Ты, мягко говоря, бросаешься глаза, вот что я хочу сказать. С другой стороны, за париком в этой твоей школьной расцветке нельзя, она выглядит, словно прямиком из секс-шопа, видел я там такое…

Алиса как-то неожиданно смущенно разгладила над коленями синюю форменную юбочку.

— Снять? — поинтересовалась она ангельским голосом.

— Было бы неплохо, — признал я. — Увы, не в этой жизни, так ты привлечешь еще больше внимания. Но, как уже было сказано, очень удачно, что у тебя есть я! — я притормозил и щегольски втерся между двумя стоящими у тротуара «мини-куперами». С щелчком открыл отделение для перчаток — локоть при этом коснулся голых коленок Алисы, и меня в очередной раз бросило в жар. Да что ж такое-то?

— Неужели эротическое белье? — восхитилась девушка и тут же погрустнела. — Нет, всего лишь бейсболка…

— Поможет не привлечь внимание всех озабоченных парней, бандюганов и мартовских котов в округе. Давай сделаем это по-быстрому.

— Честно говоря, я думала, ты другое имел в виду, — пробормотала Алиса, когда я тащил ее к дверям магазина под названием «Пробешка», я пару раз слышал, как о нем упоминали немногочисленные девчонки, бывавшие в баре. — Но в качестве заменителя тоже, пожалуй, сгодится.

За что я люблю современные магазины — здесь всем на тебя чихать. Никто не бросается на тебя оголодавшим тигром, бормоча «Чем могу помочь, уважаемые господа, обратите снимание на скидочные товары», никто не вздымает жарким дыханием волосы на затылке. Ходишь, выбираешь? Вот и ходи себе, а надумаешь чего — касса в той стороне.

Мы ходили. Счастье еще, что Алиса, хоть и девчонка, умудрилась не перенять отраву консумеризма от местных продажных дурочек — да она и сама, похоже, понятия не имела, что именно ищет. В результате остановились на легких кроссовках «Скачерс», синих джинсах «Ливон», серой толстовке «Норт Маг» и черной футболке с надписью на груди «Хватит пялиться, я тебе не по карману». Небеса, должно быть, рыдали.

— Я тебя разорю, — обронила заметно повеселевшая Алиса, когда мы покидали магазин. Она переоделась сразу же, срезав ярлычки, старую одежду упаковали в полиэтилен и выбросили в ближайшую урну.

— Да нет, — осторожно сказал я, прикидывая в уме расходы. — Пока еще в пределах бюджета держимся.

— Ты не понял, ковбой, — хихикнула она, направляя меня ко входу в магазин с веселым названием «Психора». — Я говорю в будущем времени. О перспективе. И я не шучу.

Она не шутила.

В магазине продавалась косметика. И как-то в итоге получилось, что Алиса неслась по рядам, словно птеродактиль, вцепляясь то в одно, то в другое, рассматривая какие-то баллончики, тюбики и футлярчики, то с недовольным писком отбрасывая что-то обратно на полки, то с одобрительным ворчанием перебрасывая вещи за спину, в подставленную тележку. Через сорок минут я уже был мокрый, как мышь, а рыжая, кажется, только начала входить во вкус.

— Алис, еще немного, и ты станешь золотым клиентом этого магазина, тогда придется оформлять VIP-карточку с фотографией и личными данными!

Это ее остановило.

— Хм… Ладно, тушь мы взяли, корректор мы взяли, румяна и пудру тоже… Салфетки для снятия макияжа взяли, и даже гигиеническую помаду нашли. Клубничка, моя любимая!

«Мы?»

— Осталось… осталось… — пробормотала Алиса, морща лоб. — А! Влажные салфетки какие-нибудь, да еще пробничек духов. И дезодорант! Ты же хочешь, чтобы от меня пахло приятно, да, ковбой?

Я-то знал, чего хочу. Но вслух об этом не сказал.

Магазин был сделан с толком — здесь имелось несколько столиков для макияжа, один из которых Алиса немедленно оккупировала. Я с трудом переводил дыхание, полулежа в удачно подставленном расторопной сотрудницей кресле, осоловело водя глазами по сторонам.

— Ну как тебе?

Развратная школьница с потекшей тушью и съеденной помадой на припухших губах исчезла бесследно. Передо мной стояла девочка-подросток лет шестнадцати, спортивная, аккуратно, едва-едва заметно накрашенная — такой макияж требует больше всего времени — с веселыми светло-карими глазами. Непослушные рыжие волосы бесследно спрятались под бейсболкой, накрытой капюшоном.

Я громко сглотнул.

— Нормально, — сказал я совершенно не своим голосом. — Достаточно неузнаваемо. Но учитывая, что в кепке и капюшоне ты ходить все время не сможешь, то…

— Здесь рядом есть парикмахерский салон, у них должны быть отличные парики, — не дала закончить фразу Алиса и потащила меня к выходу.

— Этот? — я пришел в себя и скептически нахмурился.

— Так ты похожа на Мэрилин Монро.

— Это комплимент?

— Предостережение. Она плохо кончила.

— У всех свои недостатки. Этот?

— Хмм… Ава Гарднер. Фам фаталь.

— Ты просто слишком пессимистично настроен, Лейтенант. Немного жизни в этом мрачном месте — вот и все, что ему нужно… Этот?

— Лиз Тейлор. Омерзительно выглядела под конец жизни.

— Вряд ли ты будешь смотреться намного лучше. Что насчет этого?

Я ничего не сказал. Только пожирал глазами маленького, коротко стриженного подростка. Прическа полностью преобразила ее, сделала одновременно чище, правильнее, и… да, безумно сексуальной.

— Ты… — голос был хриплым, в кровь поступало слишком много гормонов. — Ты похожа на Одри Хэпберн.

— Это хорошо? — Алиса всмотрелась в меня, будто в зеркало. Кивнула чему-то своему. — Да. Это хорошо. Берем!

По хорошему, следовало бы хватать машину и нестись домой — мы были в хорошем районе, бандитские крысы здесь не шныряли, а из посетителей магазинов нас, похоже, никто не узнал. Но на меня напала охота покуражиться. Да и Алиса так радостно переживала собственную свободу и перевоплощение, что удержаться было невозможно.

— Как насчет отметить радостный повод реинкарнации в какой-нибудь забегаловке поприличнее? — Я уже пришел в себя и снова научился строить связные предложения вместо сдавленного динозаврьего хрипа.

Алиса сверкнула глазами.

— Не могу отказать такому соблазнительному… предложению. Идем! — Она закружилась посреди улицы, прохожие с ворчанием обходили живую карусель. — Черт, кажется, мне начинает нравиться этот город!

* * *

— Чертова планета, — зло сказала Алиска, тряхнув коротко стриженой рыжей челкой. Сказала и уставилась в заполненное дождем окно. Лило уже вторые сутки, на улицу было не выйти, так что все, что нам оставалось — это надираться в полном одиночестве в служебном баре. — Чертова насквозь промокшая планета.

В другой ситуации я был бы вовсе не против — выпивка присутствовала в поражающих воображение масштабах, в помещении было тепло, да и Алиса могла, если нужно, быть приятным собеседником. Но только не в нынешнем положении — Корпус поручил нам охрану недавно открытой здесь АЭС, разведка расстаралась и доложила, что местные террористы из очередного «Фронта праведного освобождения от неправды и несвободы» задумали ее подрыв, а у кого-то из местных шишек нашлись среди нашего руководства полезные друзья. Хорошо хоть сегодня была не наша смена, но дождь в любом случае пришелся совершенно некстати.

Дождь, конечно, был искусственный. После долгой зимы и внеплановой оттепели Бюро Погоды, наверное, решило, что земле нужна встряска. Биоактиваторы, удобрения и мутировавшие сверхэффективные зерна, упрятанные под слоями дерна, ждали слишком долго.

— Все ненастоящее — реки, дома, дожди… — протянула Алиса пьяно. — Люди, наверное, тоже. А? Как думаешь, Лейтенант?

Я промолчал. Но такая мелочь не могла, конечно, остановить девушку.

— Кругом манекены, — сказала она, стукнув пустым стаканом о стойку. — Андроиды. Проклятые роботы, чтоб их… И мы. Какого хрена мы забыли среди этого водяного ада? А? Может, и мы тоже ненастоящие? У меня в рюкзаке наверху лежит четырехфунтовый пакет Семтекса. Гексоген и ниперит. Подорвать здесь все, что ли?

— Эй, придержи коней, — успокаивающе сказал я. — С такими разговорами недолго оказаться в Сан-Квентине. Корпус в этих делах довольно щепетилен.

— Чертова древняя тюрьма, — пробормотала Алиса, склонившись над стойкой. Рыжие волосы закрыли лицо. — Сколько ей — лет пятьсот?

— Около того. Только это не тюрьма, а лечебница. И кстати, напиваемся мы сейчас исключительно на деньги того самого Корпуса, который ты так не любишь.

— А знаешь, почему? — она вскинула голову. По подбородку стекала слюна. А может, водка. — Я расскажу. Помнишь, когда мы только начинали работать на этих ребят? Не знаю, как ты, а я пришла сюда не из-за денег. Мне хватало своих. — Она икнула. — Мне не хватало цели. Понимаешь? У меня была спокойная, правильная, размеренная жизнь — и в ней не было смысла. Никакого! Жрать да спать — вот и вся жизнь, но это, ты знаешь, свинячье дело. Мне нужна была цель. Что-то, за что не стыдно было бы и умереть.

Она помотала головой. За окном шумели струи дождя, с шипением обрушивающиеся на блестящую от влаги землю.

— Корпус дал мне это, Лейтенант. Точнее, пообещал дать, иначе я бы свихнулась от этого чертового однообразия жизни в этом лучшем из миров, иначе я загремела бы в чертов древний Сан-Квентин… Мне пообещали цель в жизни. Высокую, чистую и благородную. И к чему все пришло? К чему скатилось? Охранять атомные станции да наклюкиваться в баре в отдыхающую смену?

Я не ответил.

— А ты зачем пришел в Корпус?

— Деньги были очень нужны, — соврал я. Не признаваться же, что мы учились в одной школе и выпустились в один год. Она меня не помнила, конечно — самая яркая девчонка на потоке, у нее хватало поклонников — а такие, как я, никогда не запоминаются. Словом, можно сказать, что получив ее, Корпус одновременно получил и меня.

Алиса фыркнула.

— Тогда забудь то, что я только что говорила. Или не забывай — все равно вряд ли поймешь.

Размеренный шепот дождя расколола резкая трель коммуникатора. Сначала моего. Потом к нему присоединилось пиликанье устройства Алисы.

— А вот это уже хороший знак, — прокомментировала девушка, мотая головой. Ее опьянение никуда не делось, но в глазах разгорался огонек азарта. — Что-то случилось, что-то чрезвычайное. Что-то настоящее. Жизнь снова обретает смысл, а, Лейтенант?

* * *

Это было не совсем кафе — скорее то, что называется «фуд корт», только на открытом воздухе. Десяток столиков и три небольших заведения, делящие их между собой — да, еще передвижной киоск с шаурмой в отдалении, делающий вид, что он тут ни причем. Но мне понравилось. Черт, мне бы понравилось и закусывать прогорклыми шпротами в коробке из-под стиральной машины, дело было не в еде и не в месте.

Алиса недоуменно оглянулась было в поисках меню, потом сообразила и набрала заказ на ЛСД-экране посреди стола. Удобнее было бы с телефона, но мы его не купили. Оно и к лучшему — меньше шансов отследить.

— А? — я отвлекся от стратегического планирования.

— Меню на, — хихикнула Алиса. — Заказывать будешь?

Заказывать… Условное кафе представляло собой традиционную эклектику «европейско-азиатско-классической кухни». Интересно, классическая — это какая? Ага, «жаркое в лаваше», более известное, судя по всему, как чимичанга. Прелестно. Просто прекрасно.

Я ткнул пальцем наугад и отмахнулся.

— Кулинарные способности хозяев поражает разнообразием. У Бада в баре и то вкуснее, он умеет готовить вполне сносные гренки.

— Серьезно? Тогда ему стоило бы остаться поваром и владельцем своего «бед-энд-брекфаст», а не идти в наемные убийцы, — развеселилась девушка. — «Бад-энд-брекфаст», а?

Экран засветился и проиграл маршевую трель.

«От администрации города, — сказала женщина в строгом костюме. — Сообщается о побеге с территории фабрики, принадлежащей «Корпорации Хелайн» ценной собственности — Алисы Дуче. — На экране появилась фотография, но явно не из отдела кадров этой самой фабрики, на ней Алиса в своей всегдашней школьной форме позировала на фоне каких-то антикварных диванов и портьер. Я с облегчением выдохнул — узнать в этой лолите нынешнюю остроглазую девчонку было практически невозможно. — Всем, кому известно местонахождение указанного экземпляра, просьба проявить гражданскую сознательность…»

— Эй, да она забойная цыпочка! — громко сказала Алиса. — С такой я была бы не прочь проявить сознательность и позабавиться как следует!

— Думаю, у тебя была такая возможность, — тихо сказал я. — И еще будет, если мы не напортачим. Прекращай клоунаду.

Но Алиса и сама как-то посерьезнела и даже в принесенные суши вгрызлась без особого аппетита. Мой заказ тоже принесли — что, серьезно? Чертово «жаркое в лаваше»? Дьявол! Хм… Хм… А на вкус даже и ничего… Голод, до этого вялым анабиозным червяком шевелившийся где-то в углу кишечника, вдруг радостно напомнил о себе и заставил проглотить немаленький конверт «жаркого» буквально за минуту. Здравствуй, язва желудка, мы всегда рады постоянным клиентам!

Алиса все еще о чем-то раздумывала.

— А они взялись за дело всерьез, а, Эл-Ти?

— Ненавижу эту кличку.

— Я тоже не в восторге от «мисс Дрейк», но тебя это никогда не смущало. Боссы города с специальными заявлениями, мое милое личико на экране любой забегаловки, странные фотки, словно из эскорт-агентства… «Вы видели эту девушку?» Ха! Ой, язык прикусила!

— Значит, теперь ты будешь меньше говорить? — обрадовался я.

— Нет, теперь ты будешь хуже меня понимать… Интересно, что они планируют со мной делать дальше — отправят в Ад на фабрику к мистеру Свету или просто будут чем-нибудь шантажировать Корпус со мной в качестве заложницы?

— Скорее первое. Корпус не платит выкуп за попавших в плен сотрудников и не оказывает сравнимых по ценности услуг. Не считает нужным.

Фуд-корт заполнялся посетителями — популярное, судя по всему, местечко. Я проводил взглядом парочку, которая отчего-то не стала присаживаться за столик, а подошла непосредственно к стойке. Знакомые, наверно. Или тоже постоянные покупатели.

Алиса вздохнула.

— Н-да… Жаль, еще темные очки мы не взяли. Маскироваться — так по полной!

— Наоборот. Здесь редко бывает солнечно, так что человек в темных очках привлекает внимание. Ты сейчас выглядишь идеально.

Черт. Оно само вырвалось.

— Ты сегодня буквально соришь признаниями, — Алиса вгляделась в меня. — С тобой точно все нормально?

Господи, какое же у нее мягкое и молодое лицо, совсем не похожее на то, с которым я ее видел тогда, в прежней жизни, после взрыва… Но ничего уже не вернуть. К сожалению или к счастью — все случилось так, как случилось, раз и навсегда.

— Понятное дело, — я занялся поисками недоеденных фрагментов «жаркого» на тарелке. — Просто имею в виду, что волноваться не о чем. Маскировка надежна. Мы в безопасности.

— Некому не двигаться, суки! — взревел вдруг один из тех, кто последние пару минут отирался у стойки. Он развернулся; в руках у парня оказался дробовик, который он немедленно разрядил куда-то в потолок. Сверху посыпались осколки подвесного потолка, фрагменты ламп дневного света и строительный мусор; кто-то взвизгнул, кто-то тоненько, пугливо вздохнул.

— Это ограбление! — подхватила его спутница, щуплая девица с грязноватыми волосами какого-то мышиного цвета. Она орудовала небольшим, но угрозливо выглядящим пистолетом — судя по фигурной рукояти, чем-то вроде «Глока 17» — Кто из вас, пидаров, шевельнется, сразу влеплю пулю в мерзкую харю! Замерли все, ублюдки!

— Вот блин, — сказал я негромко. И уловил боковым зрением восхищенный взгляд Алисы. Кой-черт! Она не была встревожена или испугана, ни капельки. Она наслаждалась минутами опасности, как пьяница восторженно цедит в воспаленное горло последние капли дешевого вискаря.

— Что делаем? — деловито поинтересовалась она. — Работаем же, так? Я снимаю девку, ты берешь парня. Никто даже пальнуть не успеет, все быстро сделаем, и без жертв.

— Какого хрена ты там бормочешь, курица! — парень с дробовиком повернулся к бледной, как молоко, хозяйке. — Роботов вызвать захотела, приборов этих? На тебе приборов!

Бахнул выстрел, какой-то мигающий зеленым агрегат за спиной женщины выбросил в воздух куски пластика, развалился и мигать перестал. Девица с пистолетом вскочила на стойку.

— Слушаем все! Выкладываем бумажники на стол, прямо на экран! Два человека — два бумажника! Часы и телефоны туда же! Через минуту! Нет бумажника — пуля в ногу, дальше будешь жить калекой! Не шучу, сука! Хотите проверить — докажу каждому, лично!

— Работаем, значит? — прошипел я. — И без жертв? А что ты потом с ними делать собираешься? Сдать в администрацию? Тебя ничего не настораживает в своем блестящем плане?

— Черт, — она выглядела обескураженной. — Как-то привыкла, что городские власти перед нами на задних лапках ходят…

— А ты что замерла, родная? — дробовик снова повернулся в сторону хозяйки. — Выворачивай кассу, живо! Мы поблажек малому бизнесу не делаем, самим мало. Шевелись, время тикает!

— Поэтому вот что мы сейчас сделаем, — прошептал я, вытаскивая из заднего кармана джинсов бумажник и позволяя рубашке задраться. — За поясом сзади у меня револьвер, сейчас я пригнусь и ты его вытащишь.

— Ты…

— А когда я скажу «честное слово» — влепишь пулю в того парня, что маячит с дробовиком.

— А…

— А у меня останется нож, и я постараюсь что-нибудь с ним сделать.

— Эй! — пигалица с «Глоком» заметила непорядок. — Какого дьявола ты, носатый, возишь деньги по полу! Руки кривые или что? Потому что если так, то я тебе их быстро вылечу! И нос твой кривой заодно!

— Извините, пожалуйста, — униженно улыбаясь, я нагнулся за бумажником. — Очень волнуюсь просто, простите.

— Давай сюда! — она была уже совсем рядом. — Нет у меня времени с вами разговоры вести! Эй, а почему бумажник всего один? Ты со мной шутки решил шутить, придурок?

— Да нет, — я уставился ей в переносицу самым искренним взглядом из своего арсенала. Закоренелые преступники немедленно раскаялись бы от его чистоты и прозрачности. — Тут такое дело… моя девушка буквально только что бежала из Врат Ада и по этой причине еще не успела обзавестись. Времени не было. Но мы исправимся. Честное слово.

— Что за…

Бах!

Отдача у моего «Уокера» будь здоров, да и весит он два с лишним килограмма, куда больше, чем более привычные Алиске «Стрижи» и «ПЯ». А я забыл ее об этом предупредить. В общем, пистолет выбросил в воздух целый сноп искр и пламени, плюнул облаком густого синего дыма, но если говорить о результатах, а не внешнем эффекте, то дела у нас были так себе — она промазала. Идиот с дробовиком завертелся на месте, как юла, но желания упасть и замереть навсегда не выказал — подвел меня, одним словом. Зато коза с пистолетом едва не полетела под стол от неожиданности, потеряла равновесие.

— Вторая отметка! — рявкнул я не своим голосом, и Алиса, молодец, поняла — с хрустом взведя курок ладонью, она пальнула снизу вверх, почти не целясь — и свинцовая шарообразная пуля сорок четвертого калибра свалила наглую грабительницу со стола.

— Ага! — закричала рыжая. — Гнутся шведы!

Фуд-корт заволокло дымом и пылью. Отвратительно воняло кровищей, обугленной тканью и сгоревшим черным порохом. Откуда-то доносились сдавленные крики — неважный выдался ланч у местных ценителей смешанной кухни. Впрочем, им не впервой.

А я все пытался засечь того парня с дробовиком. Он выглядел поумнее подельницы и под пули лезть не спешил. Перемахнул через стойку? Затаился за углом? Вовсе сбежал, скинул ствол и одежду?

— Я потеряла его! — Алиса осторожно высунула голову из-за столика, длинный ствол револьвера торчал из-за черных прядей, как подсолнух над полем. Я скосил глаза вбок — но подстреленная лежала глухо, пуля пробила брюшину и под углом вошла в грудь. Смертельный исход. — Где он, Лей… — она осеклась. — Где он, Лейв?

За ее спиной возникла бесшумная смутная тень. Тень двигалась быстро, крадучись, в сжимала в руках длинный ствол, что-то очень старое, чуть ли не с деревянным прикладом, вроде охотничьей «Беретты». Алиса его не видела и даже не чуяла — она, похоже, решила, что стрелок и в самом деле скрывался за стойкой, и основное внимание уделяла именно ей.

Дым рассеивался медленно. Парень с дробовиком был уже совсем рядом, он уже разинул рот для бодрого дровосечьего хеканья, чтобы опустить приклад на черную алискину шевелюру. Оставалась секунда, самое большее две.

Ну, не умею я как следует метать ножи. Не научился, чтобы они эдак красиво, словно в замедленной съемке, вращались в воздухе и в конце по рукоять врезались плохому парню между глаз. Контактный бой — это одно, а весь этот цирк с летающими кинжалами я всегда считал ненужным. Маловажным. Как оказалось, ошибочно — и в критический момент метнуть как следует у меня не получилось.

Но это, в общем, и не понадобилось. Главное тут было усилие и скорость — нож полоснул воздух размытой тенью и влетел второму идиоту рукояткой прямо в висок. Глаза у идиота закатились, его повело вбок и завалило куда-то под столик. Дробовик громко стукнул о покрытый вытертым линолеумом пол.

Тут Алиса, наконец, обратила на него внимание.

— Ух! — выдохнула она. — Это было… чертовски близко, а? Прямо как тогда, в операции «Воздушные ножи», на Омикрон-семь! Черт, точно, как в старые времена! Спасибо, что выручил, Лейтенант. Нет, правда! Спасибо! Теперь я тебе должна — по-крупному. А пока — пора сваливать! Труповозка, медики и копы разберутся — кого куда, ну, а у меня в этом участвовать нет никакого желания. Ходу!

Она отвернулась и одним прыжком перемахнув через столик, рванула прочь. А хорошие джинсы мы ей купили… тьфу, что за чушь лезет в голову после всего этого.

— Ты уже умерла однажды, Алиска, — сказал я тихо, чтобы она не услышала. — Больше этого не повторится.

* * *

— Какой придурок додумался строить атомную станцию посреди города? — Алиса металась из стороны в сторону, поперек улицы, точно тигрица в вольере. Улица, к слову, была перегорожена и заблокирована — обычные полицейские рогатки, в нормальные дни мы бы на них и внимания не обратили. В нормальные, смекаете? — Это специально, чтобы любая атака ополоумевших фанатиков, оснащенных более-менее современной электроникой и оружием, гарантированно увенчалась успехом?

— Считалось, что станция абсолютно безопасна, — сказал я бесполезно. Можно подумать, она и так этого не знала, будто не отпечатались в памяти строки из методички: «Контейнмент выдерживает падение самолета типа «Бородавочник» с полным боезапасом, или землетрясение до семи баллов, или подрыв грузовой автомашины с двумя тоннами тротила на расстоянии двухсот метров…»

Алиса только дернула нервно плечом и зашагала еще быстрее. Дождь продолжал лить, все происходящее казалось сценой из какой-то производственной драмы. Он и она, и ливень, и пустая улица…

— Дежурная смена? — резко уточнила рыжая. — Джинни, Рональд? Обстоятельства подрыва?

Офицер полиции, блокирующий проезд, покачал головой.

— Террористы привели в действие взрывное устройство большой мощности. Обслуживающий персонал и охрана погибли на месте, в здании пожар — нарушена целостность корпуса реактора.

— В смысле «нарушена целостность»? — Алиса резко развернулась. — Тогда почему здесь не работают спецкоманды, а над реактором не кружат пожарные самолеты? Почему все ведут себя так, будто это — обыкновенный пожар, и вообще оно все само рассосется?

— Эммм… — на полицейского было неловко смотреть. — Ну, так дождь ведь, считают, что он потушит крышу-то… Или она обвалится, когда прогорит, и опять же тушить будет легче. Деток, конечно, жалко, но тут уж выбирать приходится…

— Каких еще деток?

— Так ведь экскурсионный автобус там был, привезли школьников знакомиться с устройством станции… А тут взрыв, значит, да вся эта неразбериха… В общем, там и застряли. А как вытащить? Радиация эта опять же, чтоб ее…

— Твари, — коротко резюмировала Алиса и повернулась ко мне. — Пошли.

Не спросила, не попросила, просто выдала, как само собой разумеющееся. И я пошел за ней сквозь стену падающей с неба воды — и это тоже было естественно. Точнее, побежал, потому что она тоже бежала — и плевать было на заблокированную улицу, и было плевать на столб черного дыма в ее конце.

— Что случилось с рассуждениями о людях-манекенах, которые недостойны спасения? — крикнул я на бегу. А она даже не запыхалась, неслась быстро, ровно, как на тренировке вокруг стадиона.

— Это разное! — крикнула она в ответ, поднимая облака водяных брызг. — Это мои личные рассуждения, индуцированные алкоголизмом, депрессией и недотрахом. Бывает! А то, что мы несемся сейчас спасать ребят, вместо вон тех трусливых свиней в начале улицы — это вколоченные намертво в учебке инстинкты. Людей — спасают. Всегда и везде. Если ты, конечно, тоже человек, а не помянутая чуть выше свинья.

Залитая дождевыми потоками улица закончилась. Здесь был еще один кордон — более основательный, пара броневиков и несколько бесцельно бродивших туда-сюда полицейских, судя по возрасту, курсантов.

— Корпус Спокойствия! — махнула удостоверением, подбегая, Алиса. Нельзя сказать, что, увидев ее, парни вытянулись по струнке, но маяться дурью определенно перестали. — Доложить обстановку!

Пару секунд полицейские переваривали приказ.

— Э-э-э… — ответил наконец самый сообразительный. — Ну, это… препятствуем доступу населения к очагу возгорания. Поддерживаем порядок.

Алиса окинула взглядом пустынную улицу.

— Молодцы, — кивнула она. — Пропустить.

Императивная речь сработала и на этот раз — а может, просто не было приказа тормозить двух безумных психов, рвущихся к окутанному дымом и радиоактивным облаком зданию. Гарь прибивало дождем к земле, и мы бежали по мокрому пеплу, похожему на сгоревшие крылья.

Двор был пуст, только догорал в неглубокой воронке подорвавшийся грузовик террористов, да замерли вдали две пожарные машины, тоже пустые. Алиса остановилась, выставила перед собой руки, словно очерчивая невидимый экран.

— Так… Энергоблоки здесь строились по единому проекту, который не менялся со времен царя Гороха… значит, справа будет технологическая шахта, а по левой стороне такой тоннель, если не завалило… ну… минут шесть туда, там, положим, минуты три, и обратно столько же. Ну, две минуты еще накинем.

Она повернулась ко мне, дождь размывал резкие черты, делал лицо неуверенным, почти детским.

— Девятнадцать минут, Лейтенант. Если через девятнадцать минут я не появляюсь, связываешься с Корпусом, объявляешь тревогу по форме Б-2, пускай сгоняют сюда всех, кто есть. Я попробую вытащить оттуда живых.

— Вытащить живых?

— Только это, — Алиса покачала головой. — Я не самоубийца, близко к реактору меня на аркане не затащишь. Обернусь быстро, даже дозу поймать не успею, дождь поработает замедлителем, понял? — она помахала ладонями.

— Алиса… Я…

— Я знаю, Эл-Ти, — она быстро, почти незаметно улыбнулась. — Скоро увидимся. Жди здесь.

И исчезла в одном из боковых выходов, полном темноты и дыма. Дождь не прекращался, вокруг все еще не было ни души, только поверху прошла тройка вертолетов, видимо, Корпус и без алискиных инструкций подтягивал резервы.

Пятнадцать минут. К воротам с визгом подлетела «скорая». И еще одна. Длинный черный лимузин и два внедорожника. Пожарная машина, из которой горохом посыпались люди, расставляя переносные дизели, разворачивая пожарные рукава. Из «скорых» выскользнули размытые тени в белых халатах. Одна метнулась ко мне.

— Где они?

Похоже, сегодня я намертво ускользал из актуального новостного контекста.

— Кто?

— Был звонок насчет застрявших на станции детей — насчет того, что они освобождены и находятся во дворе. Похоже, звонили изнутри станции.

Черт!

Я рванул к выходу, в котором скрылась Алиса, и кричавший что-то вслед врач исчез за дождевой пеленой.

Семнадцать минут. Из тоннеля донесся топот множества ног — один за другим оттуда выскакивала мелюзга, класс пятый-шестой, не больше. Они рассыпались по двору, почти сразу попадая в оборот ребят в пожарной и медицинской форме. Я остановил одну девчонку, посмышленее с виду.

— Где девушка, что вас всех нашла?

— Она сказала, что ты будешь ее искать, — очень серьезно ответила девчушка. — А еще сказала, что пошла к реактору, иначе вся эта тряхо-мурдия скоро рванет. А ты ее жених, да? А что такое тряхо-мурдия?

Ответов она не дождалась.

Коридоры энергоблока узкие, как по ним вообще можно передвигаться, не влетая в стены? Но проект и правда типовой, нас как раз на таких учили. Коридор — раздевалка, коридор — машинный зал и часть контура охлаждения, коридор…

Она была здесь. Лежала ничком на белом кафеле и едва пошевелилась при моем приближении. Но все же пошевелилась.

— Какого дьявола ты туда полезла? — честное слово, я этого не говорил, но слова, полу-крик, полу-стон словно вырвался сам. Алиса ничего не сказала, только слабо отмахнулась рукой-плетью. На ноги она встать так и не смогла — не держали.

— Люди, Эл-Ти. Какие бы они ни были — их все равно нужно спасать… Спасать, в надежде, что… А, неважно. Смысл — помнишь, я говорила? Смысл жизни.

Я подхватил ее тоненькое тело на плечо — оно было сухим, скрипящим и очень, почти невыносимо жарким.

— А ты… зачем ты за мной увязался? Я и сама бы…

— Заткнись, Алис, вот просто сейчас заткнись. — Делать шаги оказалось не так уж и сложно — одна нога вперед, потом другая. Не упасть на скользком полу. И балансировать с дополнительным весом. Просто, как кусок пирога. Ребенок управится.

Несмотря на это, обратный путь показался несообразно, невыносимо долгим. В глазах плавали надутые радужные пузыри, ноги дрожали, словно я оставил позади два — один за другим — марафона. А на последних метрах, уже у самой «скорой», меня начало слегка подташнивать.

* * *

Страшная Алиска. Лицо опухло, словно натянулось от жары, глаз почти не было, одни щелочки остались. В снежной белизне палаты, окруженная катетерами, капельницами, разноцветными трубками и капсулами с физраствором она выглядела космонавтом, покидающим земную твердь в путешествии к далеким холодным звездам.

— Уходите, — медсестра была категорична. Одна из тех, кто дежурил всю смену целиком, принимая раненых и облученных. Эта смена вся умрет в течение месяца, у нее и защиты-то никакой не было, только халаты да перчатки. Но тогда об этом еще никто не знал.

Город эвакуировали — весь, целиком. Бесконечные очереди автобусов вытягивались с автовокзалов длинным суставчатым хвостом. Люди смеялись — каникулы за счет государства! Брали с собой ноутбуки и документы, больше ничего. Собирались, словно на отдых. Опустевшие улицы были по колено в белой пене дезактиванта.

В радиологической лечебнице в столице не было свободных мест, меня приняли одним из последних, но уже в первый же день я узнал, конечно, где держат Алису — как же не узнать, мы ведь были вместе, всегда. Как говорят, в горе и в радости — только это чушь, радость свою мы цедили поодиночке, а вот бедами всегда делились друг с другом. Пускай в наших отношениях не было нежности, но я все равно не ждал и не хотел ее. И мы никогда не могли быть вместе, конечно, я знал и это, но только… только я не мог представить ее здесь одной, одинокой, в пустой холодной палате.

Начальник отделения была женщиной. Спросила сразу:

— Ты ей кто будешь?

— Жених, — соврал я, вспомнив про спасенных детей.

Женщина вздохнула.

— Оно, может, и к лучшему. Слушай сюда, парень: центральная нервная система у твоей невесты поражена полностью, костный мозг поражен полностью, внутренние органы…

— Это понятно, — сказал я. В голове билась одна мысль: что вы от меня хотите, люди? увидеть ее, снова увидеть, быстрее… — Сколько займет лечение?

Завотделением поглядела странно. Я запомнил этот ее взгляд: вроде бы понимающий и сочувствующий, но все равно равнодушный. Вроде как с маленьким ребенком общалась.

— Это я могу сказать точно, жених: четырнадцать дней. Может, меньше.

— Нормально. А потом — восстановление, может, химиотерапия какая-то, я не знаю? Санаторий? Или просто комиссуете по здоровью?

— Потом будут похороны, парень, — спокойно и четко сказала женщина за столом. — Через две недели, самое большее.

Слепыми мутными струями молотил в окна дождь.

Она прожила ровно четырнадцать дней. Аппаратуру у нее меняли каждые два дня, старую выбрасывали, из соседних палат всех больных перевели на другие этажи — от нее фонило, как от работающего реактора. И то сказать, из тех коротких фраз, которыми Алиса делилась, пока еще была в сознании, было понятно, что в реакторное отделение она вошла, когда там уже все пошло вразнос, первый тепловой взрыв уже произошел, и куски ТВЭЛов с урановыми таблетками валялись буквально под ногами. Как она сумела опустить стержни-замедлители, как у нее вышло вернуть сборки обратно в реактор — бог весть.

А когда я спросил ее об этом, Алиса только ухмыльнулась.

— Швабра там стояла рядом, уборщица, наверное, забыла. Так я их — шваброй обратно закидала. Сделала, блин, влажную уборку, — и закашлялась мокрым булькающим кашлем. Внутренние органы уже начинали деградировать, слизистая во рту отходила пластами, и говорить ей было тяжело.

Она менялась внешне каждый день — мутнели глаза, выпадали волосы, на лице постепенно проступали язвы и раны. Кожа мокрела, трескалась и расползалась. А потом меня перестали к ней пускать. На одиннадцатый день. Я это помню точно. Одиннадцатый день.

А накануне у нас состоялся последний разговор — потому что больше Алиса уже никому не сказала ни единого слова.

— Я не жалею, — прошептала она. — Это больно и мерзко, конечно… когда тело превращается в кисель, когда я почти не вижу тебя, но чувствую, что ты отводишь глаза… Но я ни о чем не жалею. Черт, обидно-то как — я бы не прочь, чтобы ты сейчас прыгнул на мои кости, но только боюсь, что уже утратила товарный вид. Развалюсь на тряпочки прямо под тобой — сраму не оберешься.

Следующие три дня было очень тихо. Потом объявили, что похороны состоятся в ближайшие выходные. Закрытый свинцовый гроб, помещенный в бетонный саркофаг. Говорят, одеть ее уже так и не смогли, не на что было одевать. И на кладбище не пустили никого, только сделали трансляцию через сеть для желающих.

А на следующий день после похорон я взял ее рюкзак с Семтексом и подорвал всю эту больницу к чертовой матери.

* * *

На шоссе мы вернулись без проблем — синяя «Ламбо», возможно, и привлекала внимание, но не настолько, чтобы у кого-то из бандосов-беспредельщиков возникло желание ее остановить. Сыто порыкивая двенадцатицилиндровым двигателем, автомобиль оставил позади знакомые серые квадраты Стэкстона и устремился за пределы города, на юго-восток, где на возвышенности Пургатори-Маунтин находился маяк Херасе-пойнт. Ветер принялся потихоньку крепчать, набирая силу, а темная беспросветная ночь начала сменяться предвечерней тусклостью, когда все вокруг видно словно через желтый светофильтр.

Алиса внезапно расхохоталась.

— Отходняк начался? — заботливо поинтересовался я.

— А? Нет, какое, мы ж не дети… Просто пришло в голову смешное. Понимаешь, любое заведение общепита — дорогой ресторан или маленький «морковник» вроде нашего — это место повышенного риска. Поэтому там обязательно стоят камеры, пишущие все происходящее за день на винчестер. Доходит?

Я напрягся. Одно дело — мирная парочка, поглощающая фаст-фуд. Другое дело — та же парочка, раскидывающая вооруженных грабителей и раскидывающая во все стороны пули и ножи. Таким непременно заинтересуется администрация. А у местных боссов не может не быть хороших друзей среди оргпреступности — оно везде работает одинаково. И снять после этого наши милые, открытые физиономии с камер наблюдения, растыканных по всей улице — пара пустяков. Может получиться нехорошо. И вся маскировка коту под хвост.

— Вот только… — Алиса все еще давилась смехом, — вот только первый парень, тот, что с дробовиком, очень нам помог. Первым же выстрелом он вдребезги разнес сервер с жестким диском. Никаких записей.

— Граждане, — с чувством сказал я. — Используйте облачные сервисы, они просты, надежны и неплохо умеют противостоять выстрелам из дробовика.

Дальше мы еще немного посмеялись, а «Ламбо» тем временем упруго нарезала круги вокруг Пургатори-Маунтин, подбираясь к маяку.

— Мы могли бы здесь остаться, — сказала в набегающий сквозь полуоткрытое окно ветер Алиса.

— Что?

— Я же вижу, — она не могла, не должна была видеть, она смотрела прочь, на нехотя сливающиеся в объятиях реки. — Вижу, что тебе здесь нравится. Напиваться каждый вечер в баре, носиться с визгом тормозов по улицам, паля из своих револьверов в воздух и не только… Твоя бы воля — ты здесь бы остановился навсегда. Так что мешает?

— Корпус?

— Брось, рано или поздно Корпус прекратит поиски. Если уже не прекратил. «Пропал при невыясненных обстоятельствах», такая пометка стоит в половине личных дел агентов, из тех, что сданы в архив. К чему им лишние хлопоты? Поиски не приносят денег, а больше Корпус Спокойствия ничего не интересует.

Чистая правда. Официальный девиз Корпуса звучал так: Our prime goal is prosperity, он был выгравирован большими бронзовыми буквами на мемориальном мраморном обелиске во дворе Корпуса. Перед словом prosperity шутники регулярно приписывали слово our, чему начальство умеренно возмущалось, но попыток запретить не предпринимало.

— Мы давали присягу, — сказал я медленно. Асфальтовая дорога с вытертой черно-белой оградой продолжала утекать под колеса, стирая воспоминания, лишая нас прошлого, превращая его в туман, размытые, выцветшие изображения. В ничто.

Алиса прищурилась.

— Да, мы говорили какие-то слова. При вступлении в ряды Корпуса, а? Точно. Но я их уже не помню — а ты?

Я не ответил.

— Сегодня утром тот парень у вас в баре — такой стеснительный, в странной маске с клювом, Фикус, вроде бы? — попросил меня передать Баду какую-то записку, — нарушила молчание рыжая — впрочем, уже совсем не рыжая — минуту спустя. — Он не просил не читать ее содержание.

— Поэтому ты, конечно, ознакомилась?

— Не вижу причин, почему нет… Нет, там не было ничего интересного — этот парень просто рассказывал историю своего увлечения какой-то девушкой по имени Мику. Далекая планета, случайная встреча, тысяча и одно приключение, долгие поиски, смешные причины, по которым они должны всегда быть вместе… Звучит знакомо?

Звучало в самом деле знакомо, но откуда я знал это имя, было решительно непонятно. Но я был уверен, что никогда не встречал эту неведомую девушку в баре.

— И в конце он написал, что если в какой-то момент исчезнет, если о нем долго не будет никаких новостей, то Бад должен знать, что он наконец набрался храбрости и отправился за ней, — продолжала Алиса, все так же глядя в окно. — Наверное, в какое-то опасное место хоть там про это и не было ничего… Но я не об этом, вообще-то. Я про сам подход. Писать записки, доверять мысли бессловесному пластику… Идиотизм, я считаю. Нужно тебе что-то — идешь и берешь. Хочешь сказать — подходишь и говоришь. Иначе в какой-нибудь отнюдь не прекрасный момент может стать слишком поздно. Правильно я говорю?

Грудь на секунду свело спазмом, но я держал себя в руках, а руки — на руле, поэтому реакция не получила продолжения. Алиса! Она все помнила. Реактор, больницу… собственную смерть, и непонятное воскрешение в этом странном месте. Или все же совпадение? Я глубоко выдохнул и ответил:

— Конечно, правильно.

Автомобиль тяжело заворчал, переваливаясь через пологий горбик, обозначающий конец асфальтового покрытия и захрустел шинами по грунтовке, ведущей на самый верх. Там, прямо на обрыве, рядом с маяком, усилиями неизвестных доброхотов была возведена целая скамейка, и открывался потрясающий вид на залив, отражающий покрытое разноцветными облаками небо. Я заглушил двигатель, вышел из машины и подошел к краю.

— Красиво…

Я обернулся. Она сидела, скрестив ноги, на капоте «Ламборгини» — тонкая изящная фигурка на прямых, четких линиях, кроссовки прямо над лого с яростным золотым быком. Ветер запутался у нее в волосах, от бессилия играя блестящими черными прядями.

— Я не очень-то люблю делать долги, Лейтенант, — голос Алисы звучал ясно и четко. — Но то, что задолжала, предпочитаю отдавать. Сразу.

— Эй, что ты…

— Эти джинсы, — она чуть повысила голос, — довольно плотно сидят. Снимаются тяжело. Но если ты постараешься как следует, я не буду против.

Я сделал шаг. И еще один.

— Тебе не обязательно…

— Спасибо за это интересное мнение, я приму его во внимание, — Алиса слегка нахмурилась. — Ну так что, сделаешь последний шаг, или я уйду с этой приятной теплой поверхности, и мы оба притворимся, что ничего не было?

Я сделал этот шаг. И никуда она не ушла.

Она пахла клубникой и лепестками едва расцветших абрикос, и ее кожа, еще недавно грубая и обветренная, шелком скользила под моими жесткими пальцами. Дыхание сбивалось, нарушая ритм, сердце билось так громко, что я боялся — как же нам разговаривать-то, ничего же не будет слышно…

Правда, слова не понадобились — ушли, испарились очень быстро, увидев и поняв собственную никчемность. И некоторое время ничего, кроме заполошного стука сердец и сбивчивой музыки вздохов, слышно не было.

— Я очень хочу… — сказала она, когда снова обрела возможность говорить, — я безумно хочу, чтобы это никогда не кончалось… Но это, наверное, было бы неправильно.

Я ничего не сказал, потому что еще не мог говорить. За ее прекрасным обнаженным телом, за блестящей от пота и страсти бронзовой фигурой, ловящей на себя последние отблески солнца, в море, ветер закручивал плотные темные тучи в хлысты смерчей. Гнулись черные конусы елей, светлым пятном скользил по надвигающейся тьме свет с маяка. Свет солнца блек, словно только что погашенная ртутная лампа. Какое сейчас время года, какой сезон застыл, запутался и навсегда замерз в Городе-минус-один? Мягкая зима? Позднее северное лето? Ранняя осень? Я в очередной раз попытался угадать, но почти сразу отказался от этой мысли.

— Знаешь… — она дышала часто, прерывисто, — я должна тебе еще кое в чем признаться…

— Не самое удачное время, по-моему?

— Как раз удачное… Понимаешь, Лейтенант… — ой, вот сейчас было больно — мне неприятно это говорить, но если ты думаешь, что после вот этого мы непременно поженимся и будем верны друг другу, пока смерть не разлучит нас, то у меня для тебя плохая новость…

— Дорогая моя, я провел последние месяцы в замаскированном под бар-мотель публичном доме — а это не лучшее место для целибата. С другой стороны, так удачно совместить работу и хобби еще, думаю, никому из Корпуса не удавалось…

— А-ах! Сволочь ты все-таки, Лейтенант! Я тут как бы пытаюсь выглядеть перед тобой циничной стервой, а вместо этого, получается, раскрываюсь с какой-то совершенно неправильной, сентиментальной стороны… Ладно! Знаешь, сколько у меня было парней в училище Корпуса?

— Во-первых… я, наверное, не назвал бы ту сторону, которая сейчас передо мной, такой уж сентиментальной. Во-вторых…

— Ах!..

— Тут согласен. И все-таки, раз уж ты настаиваешь… хотелось бы услышать детали тех омерзительных порнографических сцен в Училище, о которых ты недавно упоминала.

— А тебя это, я смотрю, заводит? Даже не отвечай, и так все понятно…

— Можно подумать, это не ты мне тут сейчас подмахиваешь.

— Неважно… так вот, тяжело там было учиться наивной неопытной девочке вроде меня… в день бывало иногда три-пять парней… ну ладно, в среднем все-таки трое…

— Одновременно, наверное? И все — карлики? Или, может, ушки там у них были кошачьи?

— Причем здесь карлики?

— А забавная картина получилась бы… что-то вроде Белоснежки и семи гномов…

— Извращенец!

— А то! И это я еще из лучших представителей Корпуса — представляешь, что там творится в плохие дни?

— Ох!.. И как после такого приличной девушке себе в глаза смотреть?

— Осмелюсь заметить, приличные девушки незнакомым мужчинам ноги на плечи обычно не закидывают.

— Незнакомым? Пяти лет тебе не хватило?

— Хм… Малознакомым тогда?

Она хихикнула и застонала.

— Лейтенант, такое дело, я сползаю… капот все-таки не очень приспособлен для…

— Понятное дело — рожденный ползать… А перевернись-ка, если не устала — перейдем в партер. Освежим твои навыки.

— Нет… тут другое… а-а-ах.! Как у тебя это получается?

— Годы тренировок, оглушающий успех у десятков благодарных поклонниц, как обычно. А может, дело в новой прическе. Рыжий цвет тебе не очень шел.

Потом мы долго лежали на все том же капоте и целовались. Небо, разгоняемое вершинами остроносых елей, теряло даже тот робкий отблеск, что имело раньше, наливаясь темной тревожной серостью. И серебристого светлого края на приближающемся фронте хмурых туч не было. Не было.

Запиликал телефон, что-то из оперной арии. Хотелось сбросить его со скалы, он был здесь полностью, на сто процентов лишним.

— Пора возвращаться, — сказал я, закончив короткий разговор. — Это Вю. Минут через сорок его роллс-ройсовское величество Бад изволят ожидать нас в привычном месте, чахлой лачуге, известной под именем бара «Сломанный сон». В кои-то веки у него появилась история, в которой могут поучаствовать все четверо — даже пятеро, если считать и тебя. Возможно, я ошибаюсь, но прозвучало слово «адская прогулка». Может быть весело.

— Вот так оно и бывает, — задумчиво сказала Алиса, продолжая лежать рядом и изучать темные хвосты ползущих по небу туч. — Живешь, словно плывешь кролем по бурному морю, и руки устали, и ноги не двигаются, и все морда в пене — это в лучшем случае — и вдруг шторм заканчивается. Падает штиль. И ты лежишь на волнах и думаешь — да вот же оно, счастье. Это купающееся в воде огромное солнце, это теплое блаженство, этот бриз… Ради такого и умереть не жаль, пускай оно и длится полчаса от силы.

— Ты мне льстишь… А что потом?

— Потом умираешь, конечно, — она пожала плечами. — Внезапная судорога, или акула, и переохлаждение, или еще что-нибудь… Да только один хрен — ты уже почувствовал это. Самое главное, после чего, как говорится, уже и смерть красна.

— И что это?

— Счастье, дурень, — она наклонилась ко мне. — Я пытаюсь сделать тебе комплимент, но ты, видно, слишком умен для того, чтобы это сообразить.

— В мое время, — чопорно сказал я, — комплименты делали так: «Ты классный парень». Или «Ты метко стреляешь, парень!» Или: «Ты неподражаем в постели, милый» — это если ситуация была такой же, как сейчас, например.

— Ты неподражаем на этом капоте, парень, — с серьезным видом сказала Алиса. — Плюс метко мечешь ножи и кидаешь палки. Королева в восхищении. Ты спас мою веру в человечество — сейчас мне снова хочется его защищать. То есть не сейчас, а чуть позже, но… ты понял.

С моря, полным ветром и обгоняя его, шли тучи, поворачивая в земле угрюмые черные лица. Редкая зелень прижималась к земле, словно пугаясь набегающего шквала. Наш момент прошел, проскользнул между двумя разорванными и снова собранными воедино силуэтами, собрал чувства и впитался в жесткую землю Пургатори-Маунтин. Пора было сворачиваться.

— Я не смог спасти всех, Алиска, — прошептал я. — Но зато я спас тебя. Не тогда, а сейчас. И мы возвращаемся. Вместе.

— От чего это спас? — насмешливо обернулась она, ладная, бодрая, раскрасневшаяся, словно в нее воткнули лампочку на сто пятьдесят ватт. — Того придурка с дробовиком? Да я срисовала его еще за полминуты до твоего броска. Опасности не было, ковбой, это ты слишком мнительный стал.

— Точно, — согласился я и снова утонул в мягких объятиях сиденья. Двигатель завелся с полуоборота. — Слишком мнительный, таблетки пить надо. Феназепам там, и прочее…

Мы возвращались.

 

Интерлюдия 3

— Весело у вас тут, парни, ничего не скажу, — Бад растопырил свои уши, похожие на слегка увядшие листья цветной капусты и присел за столик; даже его не знающие устали железные ноги нуждались в отдыхе. — Половые акты на природе — это залог здоровья, а также профилактика закаливания. Проверочное слово «кал», кстати.

— Еще бы не весело, — тихо, по своему обыкновению, сказал Чумной Доктор, — если специальная установка день и ночь распыляет опиаты. А твоя история мне и в самом деле понравилась, Лейтенант. Правда. Она жизнеутверждающая, это большая редкость в наши дни.

— Тревожный признак — понимать, что тебя больше не забавляют зрелища юных красоток с вырезанными глазами, горкой лежащих в пустом и печальном аквариуме, — хмыкнул Клэм, изящным щелчком стряхивая что-то вязкое с черной перчатки. — К счастью, мне это пока не грозит.

— Черт возьми, ковбой, я думал, твои психи берут исток в общей малоопытности, а ты, оказывается, просто врожденный идиот с мировоззрением эльфа. — Десантник немного подумал. — Немолодой врожденный идиот.

— Бросьте, парни, это двадцать третий век! Старость — просто неопасная медлительная болезнь, которая лечится вливаниями чудовищных сумм денег в алчных докторов-убийц. Можно заменить себе все органы, или влить флюиды юности из переработанных на фабриках душ, или имплантировать себе ген вечной молодости, как Весна…

— Но только если отбросить всю эту механическую идиотию, то и правда выходит, что мы стареем, — грустно заметил Бад. Лейтенант выпучил глаза.

— Довольно странно слышать такое от человека… ой, прости за неполиткорректность… от существа, которое не умеет стареть в принципе.

— Иди ты…

— Как-то одна восемнадцатилетняя девушка мне примерно такое же сказала, дескать, молодость безвозвратно исчезла, пришел возраст угасания.

— Разумная была девушка, значит… Но моральное устаревание отдельных вещей никто не отменял. Так, всё. На этом моменте можно отринуть всю эту ебаную философию — до чтения Гегеля нам ещё далековато.

Лейтенант кашлянул и сменил тему.

— А что за эльфы, о которых ты здесь упоминал?

— Смешная была история. В годы Второй Реконкисты скауты наткнулись как-то на одну захудалую планетку — как она называлась раньше, понятия не имею, по новой номенклатуре записали как Девгамм. Там росли какие-то деревья, смола которых была первоклассным эластомером, вроде каучука, только еще лучше…

— А эльфы?

— Похожи на тех, древних, из книжек — высокие, гибкие, с остроконечными ушами. Жили на этих самых деревьях. Одна из веток человеческой цивилизации, только захиревшая: первобытный строй, полный коммунизм, жрали преимущественно фрукты да орехи, разве что хвосты себе не отрастили. Скаутов встретили радостно, аки спустившихся с небес богов, делали подношения, короны плели из лиан и веток…

— Ну и?

— Так я же сказал — деревья были источником ценного ресурса. Говорю по буквам — имеющего значительную материальную ценность. Временная администрация провела тендер, передала планету в собственность выигравшей компании, та вырубила и продала все леса, естественная среда обитания для эльфов исчезла, эти ребята не смогли приспособиться и вымерли. Не все, конечно, несколько десятков оккупационные власти Девгамма вроде бы даже сохранили в каком-то заповеднике, я смотрел сюжет в информ-сети — забавные…

— И как к этому относится ковбой? — склонив голову набок, спросил Чумной Доктор, на мгновение став невероятно похожим на мудрого черного ворона.

— Своей жизнерадостностью он напоминает мне вольную птицу голубя, который летает над кровищей, стрельбой и баррикадами, искренне считая, что это не про него, после чего как угорелый летит жрать чечевицу.

— Я свои баррикады уже давно построил и снес, — Лейтенант вздохнул и нахмурился. — Но стало ли мне от этого легче? Не думаю.

— И кто же в этом виноват? — ухмыльнулся Клэм.

— Можно было бы сказать «совесть» — и, получив от меня утвердительный ответ, уйти спать.

— Чтобы пойти спать, мне никакой совести не надо, — Клэм потянулся и закряхтел. — Но у меня, как бы безумно это ни звучало, есть немалые шансы прыгнуть на кости этому педриле Морфею прямо сейчас. Вы все слишком много болтаете, парни, вот что.

— Ты прав, Омни, пора заканчивать, пока мы — это все еще мы. Понимаете, парни… нельзя постоянно жить в безумии и быть свободным от безумия. Рано или поздно тебе захочется окунуться в это мутное море с головой, да только ты останешься в нем навсегда — вечно молодой, неизменно радостный, плюс красивые подвязочки на модной смирительной рубашке. Поэтому прошу вас: давайте уже выслушаем то, что хочет нам рассказать наш достойный десантник, и сделаем то, ради чего он собрал нас здесь. Отправимся в Ад.

— Думаю, здесь будет уместен девиз школьных вечеринок, — хихикнул Клэм. — «Каждый приносит с собой». То есть каждый носит немного преисподней в себе. И то место, где все это собирается вместе, и называется Адом.

— Здравая мысль, — согласился Лейтенант. — И, судя по всему, у кого-то, много тысяч лет назад, этого ада в душе оказалось чересчур много.

— Хелайн его звали, идиоты, — устало сказал Чумной Доктор. — Мы ведь уже говорили об этом.

— Принесу-ка я, пожалуй, бухла, — решил Бад, — не то вы все здесь погаснете и вырубитесь к чертовой матери, а до конца еще далековато. — Какого вина дорогие дамы пожелают в этот темный ночной час?

— Дама здесь ровно одна, — сказал Клэм, бесполезно вращая глазами. — Да и то не слишком… ой, прости, Лейтенант, я думал, ты достаточно тактичен, чтобы сделать вид, будто не слышишь.

— Ну, просто превращение воды в вино — это к дамам, а превращение воды в виски, водку и абсент — это не к дамам, это к барам. Жаль, у нас нет соответствующего специалиста, за все приготовления приходится отдуваться одному мне, эксклюзивно.

— Эй, парень! — Лейтенант опер локоть на спинку стула, его пальцы поглаживали шею Алисы, от чего та довольно, по-кошачьи, жмурилась. — Можешь, по крайней мере, намекнуть, за каким дьяволом мы отправляемся в этот трижды проклятый Ад, рядом с которым я был всего два раза в жизни, но навсегда уяснил, что от этого места любой в здравом уме — живой или мертвый — хотел бы держаться подальше?

— Конечно, — согласился Бад. — И, в виде исключения, я буду краток и кристально ясен. Мы отправляемся туда на поиски Бога.

 

Рассказ Бада

Боги старого мира

«Индия, Индия, это Ромео Один, выходите на связь, прием.»

«Индия Один на связи.»

«Индия, в нашу сторону продвигается группа солдат, раздел, маршируют сомкнутым строем, вооружены холодным оружием. Прием, как поняли.»

«Понял хорошо, Ромео Один, ожидайте.»

Капрал Стивенс повернулся к сержанту Диксону.

Какого хера эти придурки делают?

Хер его знает, Стивенс, пробормотал Диксон, выплюнув жевательный табак в коробочку из-под консервов, которую он использовал для хранения использованного табака, подлежащего повторному употреблению. Но думаю, что нам не помешает продолжать наблюдение за указанными долбоебами, вооруженными холодным оружием.

Ни хера себе, где вы научились этой мудрости, сержант?

Пошел на хуй.

Сам пошел.

Радио снова заскрипело. «Ромео Один, выходите на связь.»

«Ромео на связи.»

«Каковы их намерения, Ромео?»

«Секунду.»

«Сержант, не похоже, что эти утырки идут сюда, чтобы просто поздороваться».

Диксон вздохнул. Какого хуя мы вообще здесь делаем.

«Индия, предполагаю враждебные намерения, прием.»

«Понял вас, Ромео Один, запрашиваю огневую поддержку. Прием.»

«Принял вас. Конец связи.»

Ебанем по этим пидарасам?

Еще как. Переключись на другой канал, задействуем минометчиков.

Сделано, сержант.

Над наступающей римской армией летели серые цапли.

Секстус Клаудиус устал. Поход шел совсем не так, как следовало. Центурионы орали, словно цепные псы, но это была их работа, и все было бы ничего, если бы не проклятый пейзаж вокруг. Степь, большая безводная степь на столько стадий, сколько достает глаз. Белесый известняк или селенит образуют блестящую под лучами солнца почву, покрытую песчаными дюнами, создающими огромные облака пыли, мешающие видеть.

Проклятые Крассы, отец и сын — воины в строю справа и слева от Секстуса Клаудиуса поговаривали об измене. Поговаривали также, что триумвир принял от парфян дары и заводил теперь армию все дальше в беспредельную даль. Воины изнемогали от жажды и трудностей пути и впадали в уныние от безотрадных картин; они не видели ни куста, ни ручья, ни горного склона, ни зеленеющих трав, а глазам их представлялось море песков пустынь, окружавших войско со всех сторон.

В таких местах, как всем было известно, как раз и водились чудовища. Огромные, бесшумно двигающиеся лемуры с глазами-плошками, а также яростные кентавры, рвущие людей голыми руками и стреляющие без промаха из своих длинных луков. Говорят, они чуяли чужой страх, но этим бабкиным сказкам, конечно, не стоило верить.

Они шли вперед, и поступь Секстуса была тяжела, а его пилум — блестящим и готовым к бою.

Радио зашипело, и младший капрал Хуарес отложил колоду.

«Икс-Рэй, Икс-Рэй, это Ромео Один, прием.»

«Это Икс-Рэй, прием.»

Чего опять надо этим пидарасам? ласково поинтересовался сержант Кам, едва не перевернув полупустую бутылку «Белой лошади». Сегодня это была всего лишь первая, что было явно ниже нормы.

«Запрос на огневую поддержку, раздел, ожидайте указаний, прием.»

«Ожидаем указаний, прием». Хуарес нахмурился и повернулся к сержанту.

И куда стрелять-то?

Скоро узнаем, салабон. Жди приказа.

«Первое отделение!» заорал Кам, «А ну-ка подняли свои жопы и потрясли хуями!»

«Так точно, сержант!» ответил многоголосый хор. Вздымая пыль и песок, бойцы понеслись к своим минометам.

«Икс-Рэй, это Ромео Один. Огонь на поражение, раздел, по сетке 4876–9574, с юга на север 200 метров, раздел, 600 на 400, пехота противника на открытой местности, раздел, бризантный заряд, беглый огонь, огонь по готовности, прием.»

«Принимаю вас, Ромео Один, конец связи.»

«Приготовиться, огонь!» крики раздавались постоянно, минометы глухо постукивали, с ускорением посылая тяжелые бризантные снаряды к цели.

Сержант Кам сделал глубокий вдох, смакуя запах отработанных компонентов топлива, доносящегося от минометов. Охуенно. Люблю свою работу.

Цапель больше не было.

Что это значит, сказал Секстус вслух. Легион был на привале, центурионы рычали приказы, солдаты пили подкисленную воду и готовились к новому марш-броску.

В небе родился свист.

Секстус посмотрел верх. Неужели цапли вернулись? Это было бы добрым знаком.

Капрал Стивенс и сержант Диксон наблюдали, как странно одетые неприятельские солдаты кричали и разбегались, не зная, как спастись от падающей с небес смерти.

Не люблю командировки, сказал сержант. Жарко и чертовы насекомые только и ждут, как бы вцепиться мне в задницу.

Чертовски верно подмечено, ответил капрал. Но беднякам выбирать не приходится. Такая работа.

«Икс-Рэй, это Ромео Один, сказал сержант, корректировка, 10 градусов к востоку, беглый огонь, как принимаете, прием?»

«Ромео Один, принимаю хорошо, прием.»

Отступающие легионеры попали под смертельный огонь идеально нацеленных минометных выстрелов.

Через некоторое время свист прекратился.

Секстус пришел в себя. В глазах все расплывалось. Он не мог пошевелиться, все тело горело огнем. Лицо тоже.

Он попытался встать, но ничего не вышло. Он с трудом приподнялся на локтях и посмотрел на себя — ему оторвало ноги. Из кровавой мешанины ошметков брони, сандалий и ткани торчала здоровенная белая кость. Вокруг кричали люди, дико ржали и бились лошади.

Боковое зрение стало медленно погружаться в темноту.

С неба снова донесся свист.

Земля тряслась, с неба падали заряды, поражавшие каждый свою цель. Песок и измельченный камень клубились в воздухе, медленно оседая. Дым маскировал запах пороха, страха и смерти. Совсем немного.

«Икс-Рэй, это Ромео Один, прекратить стрельбу, прием.»

«Вас понял, Ромео Один, сэр, прием.»

Последние шесть выстрелов покинули трубы минометов, разорвавшись на погружающемся в тишину поле из людей, щитов и лошадей.

Солнце садится, сказал Диксон капралу. Пора собираться. Скоро сюда подойдут основные силы аборигенов, которые, согласно нужному ответвлению истории, и будут считаться настоящими победителями в этом сражении.

А мы в очередной раз совершили подвиг, а, сержант. Или военное преступление, как посмотреть.

Засунь эти преступления себе в жопу и пошевеливайся. Через три четверти часа нас подберет телепорт на берегу той реки… как ее. Вспомнил. Евфрат.

* * *

Он проснулся среди ночи; скука, словно железное лезвие топора, плотно засела в черепе. На блестящем зеленом циферблате часов попискивали, сменяясь, цифры. Три после полуночи. Самое время для долгих разговоров.

Он умылся, накинул на бычий торс красный халат и спустился вниз. В баре было пусто, только немногословная Вю протирала стойку и бросалась в древних барахлящих роботов короткими ультразуковыми импульсами, от которых немного закладывало в ушах и заходились дурным перелаем окрестные собаки.

— Перестань на меня глазеть — бросила брюнетка, не прекращая своего занятия. Бад, не отвечая, продолжал ее разглядывать, отмечая узкие плечи, маленькую грудь, крепкие бедра и просторную белую рубашку — как бы даже и не мужскую — в которую куталась девушка. — Не спится?

— В последнее время мне снятся сны, — сказал он.

— Это случается, — согласилась Вю. — Типично для белковых углеводородных форм жизни. Считается, что роботы их не видят, хотя я слышала и обратные мнения.

— Сегодня было что-то из долгих лет беспорочной службы в Армии США. Вогнали в каменный век каких-то дикарей в бронзовых доспехах, не знаю, что за планета, никогда не интересовался этим дерьмом. Помню только что вокруг был песчаник и пыль, и синее небо, и еще река с подгнивающей бурой водой. И летали серые цапли, глядя сверху на свалку из человеческих тел. Безупречная победа, да, мэм.

— Поэтично. Тебе стоило бы рассказать об этом ковбою, он в последнее время собирает такие истории.

— Нет в этом ни хренового грамма поэзии, дорогуша, тебя обманули. Причем, скорее всего, еще при зачатии. А подкалывать ковбоя за писательские потуги, увы, вышло из моды после очередной пьянки, когда виновник торжества превратил свои штаны в местечковый туалет на одну персону. Эх, смотаться бы отсюда…

— Что мешает? — Вю достала из выдвижного ящика стойки банку с Кока-колой и присосалась к ней, словно пиявка. — Парни то и дело куда-то подрываются среди ночи, возвращаются довольными и загоревшими. Кстати, ты что, поссорился с Булатом? Уже несколько дней не заходит.

— А два дня назад мне снился сон насчет мертвецов, — сказал Бад. — Будто бы я иду по кладбищу и ищу чью-то могилу. Или даже несколько. Небо устлано темными облаками, наползающими одно на другое, словно чешуя у рыбы, или… ну да, дракона. Временами начинает накрапывать дождь, и тогда тропинки, вытертые ногами предыдущих посетителей, становятся скользкими, и мне приходится идти осторожно, размеренно, петляя между оградами и стряхивая с себя не пойми откуда взявшуюся паутину. Но кладбище не кончается, оно бесконечно, и не ограничено ни заборами, ни пространством, ни временем, словно Вселенная.

Вю тревожно оглядела пустое помещение, но здоровяк в поношенном красном халате был сейчас ее единственным собеседником.

— В этом, конечно, нет никакого смысла — я имею в виду эту чушь насчет бесконечного кладбища. Все, что у тебя есть в жизни, ограничено. Крышкой гроба, белой тканью савана, отсутствием света, его источника, а также неимением кислорода для дыхания и двумя метрами земли по вертикали между тобой и свободой.

Вю молча смотрела на него, крутя в руках ультразвуковой свисток.

— И я нахожу наконец правильный участок — три одинаковые могильных камня из серого мрамора. Присаживаюсь на один из них и продолжаю потягивать пиво, морщась то ли от неприятного вкуса хмельного напитка, назвать который ослиной мочой означало бы оскорбить это трудолюбивое животное, то ли от гулких ударов, раздававшихся где-то внизу, под землей. Мое поле зрения сужено редкими градусами этилового спирта и заперто несущимся мимо небом, одетым в корсет заоблачной ширины, а моя спина все еще опирается на могильный камень и чувствует исходящий от него приятный холод.

Он помолчал, подвигал челюстью.

— Над кладбищем, которым стало все видимое пространство вокруг, парит птица — я не понимаю в их разновидностях, но что-то вроде здоровенной чайки, а может, альбатроса. Она описывает надо мной медленные круги, и в какой-то момент до меня доходит — это стервятник. Но страха по-прежнему нет, ведь я знаю, что стервятники не рвут живое. Чтобы принять меня за добычу, ему следует убедиться, что я мертв.

В этом месте мне надо ухмыльнуться? это совсем простой тест, ведь мертвые не умеют смеяться, и я ухмыляюсь, но тут же понимаю, что тест соврал. Ибо правда в том, что я умер несколько лет назад.

Где-то на втором этаже — а возможно, на чердаке — кто-то шумно зашевелился, опрокинул что-то стеклянное, выругался, икнул и, судя по звуку упал, растекшись влажной лужей на полу. На улице протопали, на мог задержавшись у входа, чьи-то шаги. Закрытый бар неведомого пешехода, видимо, не заинтересовал.

— Напоминает Фолкнера, — осторожно сказала Вю.

— Да? — равнодушно откликнулся Бад. — Ну, значит, всё вообще идеально.

— Размазано маслом по хлебу, мутно и темно, но считается, что круто.

Десантник задумчиво уставился в так и не закрытый ящик барной стойки.

— Постепенно, однако, становится понятно, что в этой галиматье есть идея, а?

— Возможно. Нужно, правда, заметить, что Фолкнера и в первый-то раз трое из ста дочитают. А это все-таки не совсем он.

— А три дня назад мне снилось, что я прикончил вейпера и потом принялся смотреть, как чернявенькая сучка в тройном экземпляре исполняла Harlem Shake, — медленно сказал Бад, что-то вспоминая. — Но сейчас не об этом. Сейчас меня интересует насущный вопрос: куда делся набор серебряных ложек, который раньше лежал вот в этом ящике?

Вю, нахмурившись, уставилась в пустоту.

— Это было вчера… Сюда пришел парень, сказал, что ты срочно попросил принести. Я разрешила взять, конечно. Кому в здравом уме могут понадобиться серебряные ложки из нашего бара?

— Швабра! Ты конченная дура! Как выглядел парень? — Барменша замялась.

— Ну, такой… Я и не рассмотрела толком. Высокий, довольно вежливый, похоже, слегка нетрезвый — обвалял меня всю перегаром…

Бад с силой саданул кулаком по ближайшему столу, превратив его в кучу щепок. В воздух поднялся клуб пыли.

— Тварь! И кого мне теперь искать — «какого-то парня?» Вывесить в сеть награду за информацию насчет «какого-то парня»? Ух, так бы и прибил сейчас…

Он вынесся из дверей на темную улицу, подобно яркому метеору.

— Какая сволочь сперла мои ложки?!

Ночь осветилась ярким сполохом. Сверток, оставленный у дверей бара неизвестным доброхотом, взорвался. Бад почувствовал, что невидимая рука с легкостью подняла его и ударила о стену. Потом он потерял сознание.

* * *

Первыми перезапустились многочисленные имплантаты, вживленные в тело десантника на разных этапах его существования. Загрузилась и считала данные с камер операционная система, плавающая в чипе посреди озера спинномозговой жидкости, заработали гироскопы в лобных долях черепа. Механические глаза, расположенные по всему телу, раскрыли резиновые веки и принялись поглощать информацию. Так что когда Бад пришел в себя, к его услугам уже была довольно полная картина случившегося.

Самодельное взрывное устройство состояло из двух видов мин — фугасной, нажимного действия, и осколочной, выпрыгивающей на высоту до метра и оснащенной сейсмическим взрывателем. Схема была проста и смертельна — первый вышедший из бара или заходящий в него становился гарантированной жертвой, превращаясь в решето от попадания целого града стальных шариков и цилиндриков — до 500 штук в каждой мине.

Он лежал у растрескавшейся от удара кирпичной стене напротив бара, наблюдая осоловелыми глазами происходящее. За пять минут до его выхода мимо прошел человек и оставил что-то у порога. Бад выскочил, наступил на оставленное, раздался взрыв, его отбросило в сторону, но не убило. С момента взрыва прошло порядка десяти минут. Что здесь было неправильно? Практически все.

Начнем с малого. Он поднялся и, прихрамывая, направился обратно в бар. Там было по-прежнему пусто, только Вю, пригнувшись, все еще наблюдала блестящими глазами за происходящим.

— Я вызвала страховую компанию, — сообщила она приглушенной скороговоркой, — и еще киборгов из охранного агентства, но они не приедут, сказали, что ты не расплатился с ними за прошлый вызов, но с другой стороны, оно, может, и к лучшему…

Он перегнулся через стойку и схватил девушку за глотку.

— Ты не выбежала из бара после взрыва. Почему. — Интонации еще не восстановились, да и голосовой модуль оставлял желать лучшего.

— Кхххр… стххрррр…

— Учись говорить с пережатым горлом, девушка, — хватка стала жестче, — в данный момент я себя не очень контролирую.

— Страшно… было… страшно.

Он ослабил руку.

— Меня уже взрывали как-то… В косметической хирургии пришлось потратить целое состояние… Больше не хочется.

Миниатюрный полиграф в ладони говорил, что она, скорее всего, не лжет.

— Верю, дорогая. А что насчет укравшего мое серебро парня? Взрыв освежил твои извилины?

— Никаких особых примет, но с другой стороны, я и не приглядывалась… Единственное — он спросил насчет ближайших ломбардов. Я сказала, что если у него на уме заложить что-то ценное, то лучше обращаться в ближайшую церковь — там и расценки выше, и гарантия лучше.

— И тебя ничего не насторожило? Например забираемое серебро, сопровождаемое вопросами про ломбард? Господи, какая же ты все-таки тупая…

— Я не подумала…

— Конечно, не подумала, безмозглая ты корова. — Он отпустил ее — девушка рухнула на стойку, задыхаясь и ловя фиолетовыми губами неподатливый воздух — и принялся гримасничать, активируя информационные имплантаты в нижней челюсти и на нёбе. — Ага… церковь Святого Коллапса совсем недалеко отсюда. Но это пока подождет. Сперва я бы разобрался с умельцами, устроившими здесь фейерверк. Есть в них кое-что, привлекшее мое внимание.

Он критически оглядел измочаленный в длинные тряпочки халат и майку, но остался удовлетворен их видом.

— Заведение некоторое время будет целиком на тебе, у меня образовались важные дела. И приберись здесь пока. Да и столы поменяй — задрала уже эта рухлядь.

И вышел.

* * *

На видео, которая операционка Бада скопировала напрямую в мозг, было нечто странное. Человек, лицо которого никак не удавалось опознать, на секунду останавливался у дверей «Сломанного сна», присаживался на корточки, а в следующий миг уже каким-то дерганым движением поднимался и спешил прочь. У порога оставался небольшой сверток, который после появления Бада начинал двигаться, взлетал в воздух и взрывался. Первая точка подрыва.

С опозданием в три микросекунды у двери появлялась еще одна вспышка, перераставшая во вторую точку подрыва. Две мины, как и было ясно еще в самом начале. Но Бада беспокоило вовсе не это. Ему не давало покоя поведение человека на записи.

Он присаживался на корточки и через мгновенье поднимался, оставив сверток.

Присаживался и поднимался, каким-то рваным, словно незавершенным движением.

Это выглядело странно.

Может быть, человек на записи был андроидом? Три закона робототехники оставались нерушимыми уже много столетий, и искусственные люди не могли сознательно причинить человеку вред. Но, возможно, имелись способы обойти запреты? Изогнуть правила?

Поганая вырисовывалась ситуация, но, к счастью, была и в ней светлая сторона. Десантник знал по меньшей мере одно место, где делали и ремонтировали искусственных людей. И сейчас было самое время его навестить.

В развевающемся халате он снова вышел из здания, внутренне снова готовый к взрыву — но взрыва не было, и он приободрился. «Призрак» стоял у заднего входа, колеса были подперты пустыми банками из-под пива, чудовищная ересь, но сейчас пора ереси прошла, и верный скакун был готов к объезду.

Он забрался внутрь — рваные полы халата застряли в двери, и их пришлось просто оборвать — и запустил двигатель прикосновением с голографическому интерфейсу. «Призрак» довольно заурчал, узнав хозяина. Псевдоразум его был чуть ниже собачьего, но симпатия к владельцу была обязательным условием. Бад снял автомобиль с ручника и вывел его на прогулку.

«Разгон», — дал он мысленную команду. Когда салон был полон, и он увлеченно крутил руль — это были чистой воды понты, машины давно уже управлялись напрямую синапсами. По крайней мере, машины премиум-класса.

«Призрак» понятливо рявкнул и вырвался на свободу. Ночные улицы были пустынны, но в Городе-минус-один ночь царила всегда, а по универсальному времени сейчас было раннее утро. Чем дальше от города, тем более выраженными становились перемены времени суток, но в центре всегда царила угрюмая, несменяемая полночь.

Это было как если бы на городом постоянно висел чей-то огромный мрачный лик, заслоняющий солнце. Счастье, что интересующий десантника объект находился в далеком пригороде, во внешнем кольце, и «Призрак» мог как следует разогнаться. Темные изрезанные силуэты ночных домов и улиц постепенно таяли в зеркале заднего вида, витающая в воздухе тьма медленно уступала место предутренней дымке. Бад задрал ноги на пассажирское сиденье и довольно ухмыльнулся.

Они пришли с неба, еще не разогнанного до ясной солнечной чистоты: четверка механических птиц с управляемыми ракетами под шипастыми железными крыльями. Они меняли формацию движения, обгоняли друг друга и кувыркались, в воздухе, словно впервые покинувшие гнездо птенцы, разбрызгивая в прохладном воздухе горящие капли неотработанного топлива. Бад заметил их даже раньше, чем сработала автоматическая система обнаружения: наверное, ему просто не верилось, что все может пройти благополучно.

— Сука! — завопил он в каком-то яростном восторге. — Зачем, а? Ну зачем? С какой целью, зараза?

Ответа не дали ни роботизированные птицы, ни верный «Призрак», но он ему и не был нужен. Сейчас имел значения только вопрос габаритов — сумеет ли Бад пробраться с водительского сиденья к багажнику. Учитывая, что машина летела под пустынному, но все больше наливающемуся мрачными красками осеннего утра шоссе, по бокам расстилалась унылая, окруженная вдалеке бледно-коричневыми горами пустошь, из которой в любой момент могли выпрыгнуть многоногие пауки-каннибалы или радиоактивные доктора-убийцы с пилами вместо рук, вопрос не казался праздным.

— Одну только минуточку, — прохрипел десантник, протискиваясь между сиденьями. — Вы меня еще не знаете — но вы меня еще узнаете. Точнее, вы узнаете моего дорогого и давно почившего друга Ронни Баррета. Он вам привет передавал.

В багажнике находилась древняя, но отлично себя зарекомендовавшая винтовка М82, она же М107, она же «Легкие Пятьдесят», по странному недоразумению считающаяся в популярном сознании снайперской. Приоткрывая полог тайны — для уничтожения любой живой силы пятидесятый калибр был совершенно не нужен. На самом деле «Баррет» и задумывался, и создавался как противотанковое ружье. Можно было, конечно, использовать и АСВК, но Бад питал объяснимую слабость к американской продукции.

Он скукожился сзади и нашарил в обширном багажнике сперва пустую пачку из-под чипсов, начатую банку рубленых томатов — мерзость! — что-то теплое и, похоже, разлагающееся, и, вот, наконец! кофр с оружием. Обоймы должны быть внутри.

Беспилотники открыли огонь из пулеметов. Грохот стоял неимоверный, трассирующие пули чертили в застывшем пустынном воздухе огненные струи. «Призрак» вильнул в сторону и съехал на грунтовку, повинуясь мысленному приказу. Бурый хвост пыли укрыл его от любопытных электронных глаз, но тепловые сенсоры это, конечно, обмануть не могло.

— Скажите привет моему маленькому другу, — пробормотал Бад, лихорадочно собирая оружие. Обойма с пятнадцатисантиметровыми рыже-черными солдатами из частной военной компании BMG внутри послушно стала на место, и похожий на деревенскую дверную задвижку затвор мягко толкнул одного из них в ствол. — Открыть крышу!

Его мгновенно искупало в пыли и разогретом дыме, который с воем электромоторов полосовали огненными вспышками пулеметы противника. На голову упала горячая стреляная гильза от пулеметов сверху, и он зашипел, дергаясь и ругаясь. Других попаданий пока не было, счастье, что «Призрак» работал по алгоритмам движения, которые не умел расшифровать придурочный машинный разум вражеских компьютеров — следовало сказать спасибо Вю и ее обширным знакомствам. Не сейчас, позже.

Тактические очки остались дома, в баре, но здесь они бы пригодились разве что как защита от пыли, все нужные данные выводились Баду сразу на радужку. Он скомандовал автомобилю возвращаться обратно на дорогу — тряска по грунту сейчас могла только помешать. Приник глазом к окуляру, мысленной командой отсеял пыль и помехи — эти маленькие уродцы предусмотрительно отстреливали инфракрасные ловушки — и глубоко выдохнул.

Бам!

Винтовка тяжело рванулась у него из рук, саданув в плечо ногой приклада, но он был готов к этому и не разомкнул объятий. Беспилотники сломали строй и разбились на двойки, их пулеметы лязгнули, израсходовав боезапас, и тут же были сброшены на землю.

— Ракетами решили, а, пидарасы? Ракетами? — захохотал Бад, передергивая затвор и морщась, как от боли. — Попробуйте немного боевого пирсинга!

Бам!

Бронебойная пуля попала в правое крыло беспилотнику, прошила его насквозь и ушла в небо. Враг окрасил небо желтоватой радугой хлещущего из дыры горючего, снизил скорость, но отставать не спешил.

— А вот сейчас и посмотрим, роботы вы, или у вас живые люди за спинами сидят, — десантник выдернул полупустую обойму и заменил ее на новую, желтую, со странной надписью «ОН». Бад был сосредоточен, голые ноги в армейских ботинках уперлись в пассажирское сиденье, рваные полы халата развевались на ветру, как флаги.

Подбитый беспилотник попытался выпустить ракету, поджег ей себя, и комком жирного чадящего пламени рухнул в пустыню. Всходило солнце, его лучи пробивались через дымную пелену, словно неуверенные руки слепого.

— Все-таки робот, значит, — сказал Бад. — Есть один, осталось три.

«Призрак» несся по пустому шоссе, произвольно меняя полосы, разгоняясь и притормаживая. Сзади и впереди быстрыми тюльпанами расцветали взрывы. В ушах свистел ветер и злость.

Разрывные снаряды, выпущенные из старой винтовки со скоростью почти километр в секунду, успели сбить еще одного крылатого опричника, но на этом успехи закончились — самонаводящиеся ракеты все-таки сумели захватить цель и, ревя выхлопными факелами двигателей, пошли на сближение. Противопульная броня «ролс-ройса», конечно, не могла им противостоять, ракеты прошили стальную коробку багажника, как нож в масло, и взорвались в салоне. Это был конец.

Бад прыгнул. Взрыв придал ему дополнительное ускорение, и на несколько секунд он мог почувствовать себя парящей птицей в месте, где птиц никогда не бывало. Но все, что он чувствовал, было усталое раздражение.

Два взрыва за одно утро — все-таки слишком много.

Он упал и перекатился. Халат обгорел и для носки был определенно непригоден. Бад сделал из его остатков нечто вроде чалмы, которую нахлобучил на голову. Пистолет из кармана, конечно, бесследно пропал, зато обнаружился автомобильный брелок, который пришлось сунуть в ботинок. Беспилотников тоже было не видать — изрядная удача, он был заметен среди пустыни, словно прыщ на гладкой попке первокурсницы.

В стороне догорал «Призрак», но сейчас его это не беспокоило. Перед глазами развернулась голографическая карта. До нужного места было максимум полтора часа ходьбы. Он на глазок определил направление и заковылял по шоссе.

— Один, посреди чертовой пустыни, и в голове только желание убивать, — сказал он. — Счастье, что оружие закончилось, а то я бы им весь городок вырезал, не хуже Клэма, или кто у нас там специалист по адресному геноциду.

Город-минус-один пересекало под прямым углом два основных шоссе — одно называлось Интерстейт 60 и вело из мира живых в рай, другое носила имя Интерстейт 66 и направляло всех желающих в ад. Бад сейчас был в той части, которая удалялась от преисподней. Его это немного успокаивало.

— Ничего страшного, — сказал он. — Бывали ситуации значительно хуже. Черт, да хотя бы то, что я жив, является предметом зависти для как минимум трех квадриллионов мертвых душ! Что уж говорить о прочих достоинствах!

Из-под армейских ботинок струилась легкая и мелкая пыль, асфальт казался горячим и вроде бы чуть пружинил под ногами.

— С другой стороны, где-то в коробке из-под холодильника под мостом сейчас наверняка сидит грязный вонючий бомж и мечтает: «Эх, сейчас бы впендюрить Эмилии Кларк!» С этой стороны я вряд ли могу считаться предметом мечтаний именно для него. Хотя если так посмотреть, через информ-сеть я имею данные о всех наклонностях всех когда-либо живших или живущих душах на Земле и не только. И это не очень приятное знание, верьте мне.

Он помолчал, восстанавливая дыхание. Хорошо, что хотя бы стервятников в воздухе не было, эта часть реальности их не поддерживала. Но как тогда выходило летать у беспилотников? Еще одна загадка.

— Никакое знание не бывает абсолютным, — поучительно сказал он песчаным вихрям, гуляющим по обочине шоссе. — Взять хотя бы тех девчонок, обнимающихся в подвале, я до сих пор не знаю, кем была по меньшей мере одна из них. Азиатка! В моем собственном баре! Где она сейчас? Наверняка пьет кумыс и живет в степях, а также скачет на лошадках на работу и с.

На шоссе повсюду валялись задавленные машинами животные. Сначала кошка, полосатая как тигр — красивая, похоже, была кошка — потом попугайчик, кролик, белка, забавный, похожий на бочонок корги с выражением дикого ужаса на расплющенной морде… «Все псы попадают в рай», — вспомнилось ему. Да, конечно. Это осталось у него с войны — теперь он больше замечал мертвых, испытывая при этом не отвращение, а интерес — как они расстались с жизнью. Он шел мимо трупиков прямо посреди шоссе, работая одновременно разделительной полосой и отбойником, его майка уже была желтоватой от пыли, короткий ежик на голове и подбородке торчал во все стороны воинственными мокрыми иглами.

— Нет у тебя лошадей, вот и бесишься.

— Просвещенному разуму не нужны эти органические атавизмы, — разъяснил он со снисходительной ухмылкой. — У меня есть «Призрак», у Клэма — разные хитрые телепорты с обратным билетом, а у Лейтенанта, я слышал, имеется велосипед. Это экологично и современно, плюс профилактика простатита.

Он споткнулся на ровном месте.

— Погоди, с кем я сейчас разговариваю? Сам с собой?

— Верно, — согласился он, подумав. — Сам с собой.

Он хохотнул звуком, похожим на всхлип.

— Теперь я понимаю, почему по этому шоссе никто не проезжает на небеса. Все дело в свободе. Никто не бывает полностью свободен, кроме как до рождения и после смерти. Да и насчет этих условий я не до конца уверен.

Он покачал головой, сокрушаясь о множестве потерянных душ, не уразумевших эту простую истину.

— Зачем говорить прячься? — задумчиво спросил он, минуя барханы песка, словно курящиеся маленькими вулканчиками пыли на макушках. Все они блестели тем отвратительным желто-оранжевым светом, какой бывает у покрывал в дешевых меблированных комнатках Стэкстона, где дешевые шлюхи подставляют свои отполированные зады извращенцам в застегнутых на все пуговицы клетчатых рубашках. Что ж, не стоит тогда удивляться, что у этих парней в руках оказывается вовсе не страпон, а тесак.

Бад наморщил лоб и скорчил гримасу, призванную обозначать крайнюю степень дискомфорта.

— В-четвертых, это не настоящий тесак. Это пластилиновый тесак. — Становилось жарковато. Солнце выбивало чечетку на его покрытом потом затылке.

— Просто не разрушай мой внутренний мир, — сказал он просительно. — Не нужно. Я же не называю себя… ну, скажем, Бэтменом, хотя и мог бы. Я всего-навсего грустный клоун с опухшими от крови руками, мне этого вполне достаточно.

Через час, когда он уже едва передвигал ноги, а язык во рту походил на разваренную сардельку, он увидел здание.

* * *

Здание было приземистым, тускло-розовым, будто его когда-то снизу доверху обляпали фруктовым мороженым, но не щедро, а дозировано и экономно, больше для вида. Розовый цвет припал грязью, потом его омыли дожди и туманы, и в результате получилось что-то дряхлое и довольно-таки неаппетитное с виду. Но ему было без разницы, он и не собирался здесь завтракать.

Он миновал двор, заставленный древними скелетами автомобилей — длинные «бьюики», «форды-фэйрлайн» с задними фарами, похожими на опрокинутые колонны, «де сото» с откидным верхом. У кого-то здесь было очень много денег и столько же терпения. Когда-то давным-давно.

Подволакивая ноги, словно зомби с планеты Паразит-девять, где черви прорастают в теле человека таким образом, что сначала убивают мозг, а затем заменяют собой мышцы, он подошел ко входу в здание. Сбоку крутился жестяной флюгер, справа во дворе высилась водонапорная башня, рядом гордо стоял враскоряку седельный тягач с цистерной машинного масла. Он единственный выглядел здесь новым.

Это было хорошо. Значит, хозяин был дома.

Внутри здание состояло из одного просторного зала, который маскировался под авторемонтную мастерскую, пустого и покинутого. Вдоль стен тянулись ободранные трубы подачи пара и ацетилена, окна оказались затянуты проволочной сетью, через ремонтные ямы в полу были небрежно перекинуты толстые стальные плиты. Мигали и потрескивали лампы дневного света, отбрасывая опасные блики на почти новые четырехдверные «доджи» 1957 года, у которых не было откидного верха, ржавые «понтиаки», у которых еще не была разделена передняя решетка. Вдалеке все сливалось в одинаковые неживые ряды — «рамблеры», «паккарды», «импалы», несколько остроносых «студебекеров».

— Знатоки, — пробормотал Бад, тихо ступая по заляпанному маслом и мазутом полу, на котором валялись топливные шланги, свечи и совсем уж невразумительные, слегка подергивающиеся кабели. — Убивать надо таких знатоков. «Студебекеры» они себе привезли!

Лампы продолжали мигать, торцы пожарных цистерн, вмонтированных в потолок, выглядели в их свете, как гигантские груди неизвестных кормилиц, застрявших в самом неудобном и двусмысленном положении. Баду пришло в голову устроить пожар, чтобы проверить процесс кормления, но он отогнал эту мысль.

Без оружия было чертовски неуютно.

— Томас, парень! — позвал он. — Ты здесь?

Никто не отозвался, только где-то рядом словно бы заклокотала паровая централь отопления.

— Ты меня знаешь под именем Бад Лейн, — продолжил десантник. — Мне нужна твоя помощь.

Где-то, похоже, в соседнем помещении, что-то гулко упало, да так, что под ногами задрожала земля. Заскрипело, упало еще раз. Скрипнуло вовсе уж душераздирающе. На третьем падении Бад наконец сообразил, что это шаги.

С прошлой их встречи Томас сильно изменился. За спину он повесил себе миниатюрный легководный ядерный реактор, где в герметичной камере шипела и плевалась перегретым паром тепловыделяющая сборка с изотопами урана. В левой руке вместо ладони была привинчена газовая горелка, правая выглядела как гигантские кусачки, а в голове горел синим неоновым светом единственный фасеточный глаз. На металлическую тушу он зачем-то натянул синий полотняный комбинезон механика.

— Я помню Бада Лейна, — сказал он неожиданно мягким голосом. Стальные челюсти сходились и расходились несинхронно со словами, но робот, видимо, очень хотел походить на человека. — Но не припоминаю, чтобы когда-нибудь обещал ему свою помощь.

— Да брось, — десантник принужденно рассмеялся. — Это, если вдуматься, и не помощь вовсе, так, скорее беседа. Старые приятели всегда найдут, о чем поболтать, знаешь…

— Не знаю. У меня никогда не было приятелей. — Робот сделал еще шаг и остановился перед ним — большой, железный и печальный, со следами коррозии на могучих боках.

Бад развел руками.

— Ты прав, парень. Ну, извини тогда.

Он прыгнул — с места и высоко, улучшенные мышцы ног давали ему такую возможность. Приземлился на широкие, увенчанные поршнями плечи и с силой погрузил кулаки в сделанные из мягкой меди виски робота.

— Ответишь на пару вопросов — и все. Небольшая братская помощь, приятель, плевое дело.

Робот покачнулся. Громадные руки взметнулись с голове, грозно загудела, включаясь, горелка. Бад саданул ногами по поршням, руки дрогнули, опускаясь. Голос не изменился, в нем будто бы прорезалась сожалеющая нотка.

— Боюсь, не могу ее вам оказать. Я на ремонте и больше не работаю.

Бад ударил снова, под подбородок, напоминающий ковш экскаватора. Затем, согнувшись, полез в беспомощно раззявленный рот робота, ухватился за подрагивающий от электрических импульсов язык и сильно потянул. Тот был сделан из каких-то довольно прочных полимеров, поэтому только растягивался, но не рвался. Бал вытащил язык изо рта на метр, будто змею из воды.

— Оборву к херам, — пообещал он. — Если не начнешь говорить. Тебе он все равно без надобности.

Робот заскрипел и залязгал.

— Мы нанесли ядерный удар по Сиону на Киткате-восемь три дня назад, — послушно сказал он. — Первый взрыв воздушный, мощность шестьдесят килотонн, направление — главный шлюз, второй взрыв подземный, мощность пятнадцать килотонн, направление — Ипанема, третий взрыв…

— Сейчас большая Ипанема образуется на месте твоей халупы, — сказал Бад. Его терпение было на исходе. — Мне нужна консультация относительно возможного использования роботов в деле покушения на жизнь человеческого существа.

— Невозможно.

— Поговори мне тут. Погоди, что именно невозможно?

Робот сдался, его покатые плечи поникли. Бад спрыгнул на землю, все колени у него были в машинном масле.

— Прошу уточнения: под человеческим существом Бад Лейн подразумевает себя?

— Подразумевает.

Томас заколебался.

— Теоретически возможно. Строго говоря, Бад Лейн не является в полной мере человеком, количество имплантатов и модификаций в его теле делает возможным рассмотрение его как киборга, то есть практически андроида. При очень сильной положительной мотивации некоторые модели синтетов могли бы, полагаю…

— Хрен в зубы, а не мотивация. Взгляни сам. У тебя есть здесь накопитель и достаточно белый экран?

— Да. Флэш-диск на том столе.

Бад перебросил данные с камеры на флэшку. На дальней стене появилось изображение.

— Это не андроид, — уверенно сказал робот, быстро проглядев запись. — Оставить мину у человеческого жилища — однозначное нарушение Первого Закона, даже НС-100, самые гибкие в этом смысле модели, не способны на такое.

— М-да? А что ты скажешь насчет того. что по пути сюда мою машину догнала и обстреляла пара автоматических беспилотников?

— Летательные аппараты при здешней гравитации? Позвольте сказать, абсолютно невозможно.

— Позволь мне самому решать, что здесь возможно. Или ты думаешь, что я приперся сюда в таком виде пешком?

— Простите, но физические законы неизменны практически везде. Модификация, да и то в очень жестких пределах, возможна только по прямому разрешению… высших сил. Сами понимаете, это не тот случай.

— Тут ты прав, парень. Сам я очень даже понимаю.

На стене крутилась кольцом последняя сцена из записи. Та самая, где человек — теперь в этом не было сомнений — поднимался с корточек тем самым странным, рваным движением.

— Постойте, — сказал вдруг робот. — Повинуясь его мысленным командам, запись застыла. Потом включился покадровый просмотр.

— Вот дерьмо, — сказал Бад и сплюнул. Теперь он тоже видел. Человек присаживался на корточки, медленно, очень медленно, а затем… на долю секунды исчезал! И тут же появлялся, почти — почти! — в той же позе, что и раньше. Именно этот перебой в изображении и вызывал впечатление дерганости.

— Что это? — спросил Бад у воздуха. — Может, зеркальный камуфляж? Телепортация? На кой-черт она здесь нужна? Да и на кой-дьявол здесь нужен камуфляж?

— Нет информации, — сказал Томас. — Кстати, обращаю внимание на особенности установки мин.

— О чем ты?

— Судя по последовательности взрывов, обе мины были установлены и взведены последовательно. Взведены на месте. Что физически невозможно сделать за ту секунду, пока этот человек присаживался на корточки. Есть ли у вас еще вопросы относительно данного инцидента, Бад Лейн?

— Нет, — мрачно сказал десантник. — Ни хрена у меня больше нет.

* * *

«Сломанный сон» встретил его непривычным запахом и группкой незнакомых посетителей, невзирая на условный день, рассевшихся… что?

— Сюрприз, — проинформировала его Вю, синюшные губы улыбались, невиданное дело. — Я заменила столы, заказала и установила роботов-официантов, да еще к нам заявилась девушка с гитарой и хочет петь по вечерам, и я… а что случилось с твоим халатом?

— Он выразил желание попробовать себя в качестве модной шапки, и я не стал перечить, — Бад смотал с головы тряпку и кинул в угол. — Надеюсь, Клэм еще не добрался до этой девушки вместе с ее гитарой, мне что-то надоело в последнее время расчленять трупы и стаскивать их на помойку в полиэтиленовых пакетах. Может, твои роботы будут этим заниматься? Готов в качестве компенсации барыжить им разбавленное электричество в батарейках!

— Девушка — это я, и, полагаю, ваш знакомый еще до меня не добрался, — она сидела на высоком барном стуле, у нее был негромкий, чуть хрипловатый голос, и черное платье до колен, и длинные светлые волосы, и еще спокойные насмешливые глаза. У ног в кожаных полусапожках стоял футляр в форме гитары, на котором висела шляпа. — Меня зовут Лана.

— Красивое имя — еще не пропуск в мой бар, — сказал Бад. Он постучал ботинком об пол, проклятая тварь не желала сниматься. — Ага, вот. Эй, Вю! Держи брелок от «Призрака», какие-то уроды спалили его в пустыне за городом. Распечатай мне новый и поставь на заднем дворе. Так о чем я?

— Место в вашем баре нужно заслужить, как я понимаю, — спокойно сказала девушка. — Постельные выкрутасы меня не интересуют, но я готова спеть. Поскольку я сейчас вроде как на собеседовании — бесплатно, это редкая оказия.

Она пнула сапожком футляр, тот раскрылся, словно был на пружине, там была, конечно, гитара — не светлого дерева, а что-то блестящее насыщенным темным блеском, узкое и, наверное, дорогое. Девушка провела ногтем по одной струне, что-то поправила на изогнутом грифе, похожем на тигриную лапу, склонила голову набок, чтобы не мешали волосы, и начала:

— Недурно, — сказал Бад, когда вереница образов, звуков и ощущений, пляшущих перед глазами все это время, закончилась. — То есть я не выражаю свое мнение, но предполагаю, что посетители могли бы оценить эти… гармонии примерно в таком духе. Что ж, можешь петь здесь два… даже три раза в неделю, от парня по имени Клэм — напомаженный такой, манерный — держись подальше, парень с клювом вместо лица может выдавать по настроению довольно сносные стихи. Денежные детали утрясешь с Вю, если понадобится помощь — зови ковбоя, он здесь вроде вышибалы.

Лана кивнула, ее лицо оставалось приятно доброжелательным, но в глазах нет-нет, да и мелькал насмешливый огонек.

— Да, вот еще что — насущный вопрос. Что ты знаешь о церкви Святого Коллапса здесь неподалеку?

— Боюсь, что ничего.

— Я так и думал, — вздохнул Бад. — А как бы мне сейчас, между прочим, пригодились хоть какие-нибудь религиозные знания!

* * *

Добираться до церкви пришлось не на любимом «Призраке» — Вю не успела допечатать интерьер, так что Бад выкатил из гаража древний «Касспир Марк 6», высоченный и длинный, но надежный как топор, бронетранспортер. Внутри остро воняло старой смертью — когда Бад покупал машину, внутренности только слегка сполоснули из брандспойта, а в остальном здесь все было примерно так же, как сто с лишним лет назад, в последние дни гибнущей Уратхи. Но это был самое защищенное от подрыва и атак с воздуха движущееся средство, которым располагал десантник.

Путь до церкви оказался недолгим, ночные улицы хотя и оживились чужими «мерседесами» и «БМВ», но их хозяева, завидев впереди мрачный силуэт «Касспира», предпочитали отвернуть на обочину и переждать, пока изрыгающая черные столбы дыма, покрашенная в темно-оливковый цвет смерть прогромыхает мимо.

Слово «церковь», среди прочего, было верным технически, но ошибочным по восприятию. Церковь вызывает в памяти стремительную высоту линий, строгую готическую изящность или гибкую роскошь ортодоксальной веры. Святой Коллапс действовал иначе, раскинувшись на двадцати тысячах квадратных метров городской окраины — угрюмый, темный, заросший зеленой травой, напоминая гигантскую палатку сделанную из выщербленного временем камня. На его средних этажах росли деревья, свешивая вниз тяжелые ветви. На крыше вили гнезда птицы — точнее, то, что считалось таковыми в Городе-минус-один. Нижние этажи удерживались на месте каменными подпорами, похожими на крепостные контрфорсы.

Зданию было немногим более двухсот лет, но оно выглядело вечным и, наверное, им и являлось.

Бад припарковал броневик у часовни в виде усеченной четырехгранной пирамиды, заглушил двигатель, и раздвигая высокую, по пояс, траву, направился ко входу. Внутри было прохладно, темно и влажно, и хотя ветер сюда не залетал, удерживаемый силовыми полями, это создавало впечатление пустоты и незавершенности. Бад услышал впереди низкий повторяющийся ритм, и прорезающийся сквозь него высокий голос, и ускорил шаги.

По небольшой каменной арене в центре, сопровождаемый лучами огненно-белых прожекторов, ходил кругами священник в черной мантии — рослый мужчина в расцвете сил, мускулистый, белый и бритый наголо. По тому, как блестели в свете прожекторов его глаза, Бад безошибочно установил ультраморфинового наркомана, а по неестественно прямой походке угадал, что священник использует как минимум экзоскелет. Возможно, под его хламидой скрывались и другие улучшения.

— Кто мы, идущие во тьме к режущему глаза осознанию своей сущности, прячущие лица под капюшонами и накидками, в руках сжимающие стальные мечи и плазменные пулеметы, кто мы? — вопрошал священник, кружась по арене. — С момента создания религии как метода объяснения текущей реальности, жрецы всегда говорили, что люди — бессловесное стадо под ногами всемогущих богов, грязь на их сандалиях, рабы и слуги их, послушные инструменты и покорные игрушки в их играх! Глупые и недостойные копии высших сил!

Сверкали блики прожекторов, каменные колонны содрогались от гула динамиков — не музыка как таковая, скорее тяжелый барабанный ритм, вводящий в транс. Десантнику это не грозило, его совершенная слуховая система разлагала ритм на дискретные звуковые колебания, неспособные на гипноз. Но людей — темные, кружащиеся в сложном танце фигуры у подножия арены — это, безусловно, торкало.

— И жрецы были правы, конечно, — продолжал священник. — Блевать тянет от того, насколько беспомощными мы, люди, были тогда. Но мы чертовски хорошо поработали — и продолжаем работать по сей день. Пенициллин и дезинфектанты повысили срок жизни до небес, пересадки органов дали возможность жить по-настоящему достойным, чипы и имплантаты вывели наши возможности на новый уровень, ну, а телепортация и манипулирование силовыми полями — это уже совсем другой разговор, парни. Соображаете?

Выкладывала в воздухе изгибающийся четкий ритм музыка, трясли длинными цветными хвостами благовония и наркотики. Люди двигались в темном вязком пространстве, дергаясь и улыбаясь. Они улыбались, потому что знали, — внезапно понял Бад.

— И когда мы вышли в дальний космос — уже подготовленными, и вы понимаете, о чем я — тогда мы убедились окончательно. Старые легенды говорили правду, и боги действительно есть. И мы встретили их, и духов, и призраков, и титанов, да и рай с преисподней. Все это было правдой с самого начала. Понимаете, что это означает?

Людская масса прогудела в унисон что-то неразборчивое, но согласное. Во рту у Бада появился странный мучнистый привкус.

— Понимаете?

— Да!

— Мы стали равными богам, ребята! — громовым голосом сообщил священник. — Мы знаем все, что знают они, и умеем все, что умели те самые бородатые старики из древних времен. Мы и есть боги! Вы понимаете?

— Да!

— Вы можете летать, убивать или оживлять одним прикосновением, видеть то, что происходит в другой точке галактики, перемещаться в пространстве и обладать знаниями тысячелетий нашей цивилизации, разве это не круто?

— Да!

— Так зачем нам старые идолы, когда мы наконец стали больше и лучше их?

— Незачем!

— Чертовски верно, незачем! А знаете, чего боги из старых легенд не делали никогда? Они не собирались в храмах и не слушали, до чего же они клевые парни. Они выходили наружу и делали свои чертовы дела — воевали, любили, умирали и воскресали. Что это говорит вам о них?

— Это круто!

— Круто? Да это охрененно! Так что идите наружу, ребята, и повеселитесь как следует, мои божественные друзья!

Толпа повалила наружу, их глаза светились, изо ртов вырывались обрывки дыма и порошков. Бад подождал, пока поток иссякнет, и подошел к священнику, в изнеможении присевшему на ступеньки.

— Неортодоксальные у тебя проповеди, парень.

— Согласен. — Он смотрел устало, но голос был тих и вежлив. — Что ж, это настолько близко, насколько я могу вдолбить в их головы простую мысль: «Вы все кучка ничтожных ублюдков, насладитесь остатками своих жалких жизней вместо того, чтобы тратить их на проповеди, мрази». Впрочем, пути господни неисповедимы, а к чему приведут мои слова, ведомо Ему одному.

Бад от неожиданности закашлялся.

— Так ты верующий?

— Всем сердцем, — кивнул священник. Вышитые золотом ризы качнулись. — А если и не был им, то непременно уверовал бы после того, что случилось вчера.

— Ага! — На лицо Бада выползла довольная ухмылка. Тяжелый был день, но теперь вроде бы начинал выправляться. — И что же, что же случилось сегодня? Продолжайте, падре!

— Вчера утром… — священник помолчал. — Вчера нашу пустынную обитель посетил Господь.

— Тьфу!

— Я не выражаюсь фигурально, парень — это на самом деле был Тетраграмматон.

— М-да? Как же ты определил?

— Уже почти триста лет существуют надежные методики идентификации сверхъестественных существ. МРТ, ПЭТ, кардиограмма, эктограмма — сейчас можно легко изучить длину мозговых волн человека на расстоянии, сопоставить ее с зафиксированными нечеловеческими способностями и вычислить место объекта на шкале существ. Тот, что пришел к нам вчера, имел высочайший, никогда ранее не наблюдавшийся уровень того и другого. Что, сами понимаете, делает его богом.

— Замечательно, — Баду наскучило обсуждение религиозных проблем. — И чем же закончилось это нежданное Третье пришествие?

Священник выглядел смущенным.

— По правде говоря… довольно странным конфузом. Господь пришел сюда… пожертвовать набор серебряных ложек.

— Что?

— За небольшую плату.

— Что?!

— Я же говорю, странная была ситуация. Он пришел, во всей своей славе, с сиянием вокруг головы, шагая по воздуху, вручил мне столовое серебро и поинтересовался, сколько кредитов я могу одолжить на поправку здоровья. На моей карте была только двадцатка, но Господу этого хватило, и он удалился, сказав, что отправляется в самые бездны Ада, чтобы потратить деньги как следует. Я думаю, это было своего рода испытание веры…

— Испытание кредитоспособности это было. Так, падре, в силу врожденной щедрости я даю тебе сейчас тридцать кредитов, а ты возвращаешь мне мои ложки, которые этот везучий сукин сын у меня украл.

— Нет! — священник распростер перед ним руки, повторяя поведение своего древнего пастыря. — Это святой артефакт! Наша церковь будет хранить его вечно!

— Это ложки из моего бара, парень. Частная собственность. Отдай, пока я еще предлагаю за них деньги.

— Нет!

— Знаешь… я же могу сейчас просто остановить твое сердце одним своим взглядом.

Священник вздрогнул и опустил веки.

— Полагаю, можете. Но не сделаете этого.

— Почему?

— Вы все-таки благородный человек.

Бад подумал, потом нехотя кивнул.

— Это верно. Да.

Он вышел из церкви быстрым шагом, перепрыгивая через ступеньки. За городом связь ловила плохо, но дозвониться в «Сломанный сын» вышло со второй попытки.

— Эй, Вю? Наших там нет, случаем? Ну и ладно. Скинь им тогда голосовое сообщение от меня, цитирую: «Как освободитесь, подъезжайте в бар, есть дело. Если все срастется, нас ждет адская прогулка в поисках вороватого Боженьки. Целую, Бад.» Приняла? Умничка. Дальше, впиши там в отчетности тридцать кредитов по статье «непредвиденные расходы». Страшное дело, как утекают деньжата, когда разные хитрожопые ублюдки разводят тебя на чувства. Есть? И да, вот еще что: вызови медицинскую службу в церковь Святого Коллапса, да пошустрее, тут у одного киборга сердце остановилось.

Он забрался в кабину, стартовал двигатель и медленно вырулил с темного, но все равно открытого простора церковного двора в мрачный и тесный лабиринт городской застройки. Бронетранспортер с трудом продирался сквозь узкие улочки, задевая мусорные баки, надрывно ревя, выбрасывая клубы черного дыма из широких жадных морд выхлопных патрубков, и даже давая временами задний ход, чтобы разойтись на особенно загруженном перекрестке.

В общем-то, именно на это и рассчитывали те, кто за ним следил.

— Вот блядища! — он ударил по тормозам. Спереди дорогу перегородили два крепких фургона, сзади его блокировал минивэн. Верить в случайности — плохая примета в Городе-минус-один. Это была засада. — Кому ж я на этот раз помешал?

Вопрос был риторическим — по роду своей деятельности Бад мешал многим, но здесь ошибки быть не могло, на всех трех фургонах зеленой фосфоресцирующей краской была выведена перечеркнутая двумя вертикальными линиями буква S. Синдикат. Чертов Синдикат снова на него вышел. Но до чего не вовремя!

— На хрен вы мне нужны сейчас, выблядки! — проревел Бад, зачем-то сигналя, словно это было простым недоразумением, и фургоны могли сейчас разъехаться в стороны, извиняющееся моргая габаритами. — Я отправляюсь в ад, чтобы найти Бога! И вы мне в этом поможете, хотите вы этого или нет!

* * *

Дальнейшее представляет собой выписки из рабочего журнала автоматического медицинско-боевого аппарата (АМБА) 96–33, прибывшего на место перестрелки в районе церкви Святого Коллапса, район Стэкстон, Города-минус-один. Выписки составлены по материалам опроса оставшихся в живых участников столкновения и свидетелей, а также съема информации с накопителей андроидов и киборгов. По оперативным данным, в ходе перестрелки трое сотрудников Синдиката (ссылка) были убиты или уничтожены, и шестеро ранены или выведены из строя во время вооруженного столкновения с неустановленным лицом.

Справка по ссылке: Синдикат представляет собой парамилитарные формирования, разделенные на «семьи», управляемые «донами», осуществляющую коммерческую деятельность на территории Города-минус-один и ряда других планет известной Вселенной. Деятельность Синдиката не регулируется местными законами (при наличии), поэтому не существует рекомендованной стратегии поведения при встрече с его представителями.

Описываемое вооруженное столкновение произошло, когда десять сотрудников Синдиката предприняли попытку взять штурмом бронетранспортер «Касспир Марк 6», остановившийся на перекрестке Шестнадцатой и Сорок седьмой улиц Стэкстона. Когда сотрудники Синдиката, находящиеся в трех машинах, вынудили неустановленного водителя остановиться, последний выскочил из машины, открыв огонь. У него было следующее оружие: автоматическая винтовка «АР-18» калибра 5.56 и автоматическое ружье, возможно, раритетный «Панкор Джекхаммер» двенадцатого калибра. В результате боя трое сотрудников Синдиката погибли или были уничтожены, шестеро получили повреждения разной степени тяжести. Оборонявшийся (в дальнейшем описываемый условным именем Догтэг, по надписи на номерной табличке броневика) сумел скрыться.

Бронетранспортер «Касспир Марк 6», в котором находился оборонявшийся, был «взят в коробочку» и заблокирован тремя машинами сотрудников Синдиката, он сдал назад и врезался в третью машину Синдиката — минивэн «Крайслер Пасифика». Догтэг (сидящий в высоком водительском кресле) выстрелил справа налево перед лицом водителя (мистер А) первого фургона «Джи-Эм-Си Савана» 13 раз из «АР-18» через закрытое боковое стекло водителя, затем во второй фургон «Рам Промастер» и в самого водителя (мистер Б), ранив его в руку, затем в человека рядом (мистер В), который выпрыгнул с сиденья и упал на землю, раненный в левое предплечье.

АМБА предполагает, будто Догтэг посчитал, что достаточно подавил угрозу слева от «Саване» и дважды выстрелил из ружья 12 калибра назад, в сторону «Пасифика», подавляя огонь оттуда, что не было необходимым, поскольку водитель «Пасифика» (мистер Г), на момент столкновения с «Касспиром», выронил револьвер, который держал в руке, а также потерял очки. Потом, полуслепой, он не смог найти револьвер, который завалился под педаль тормоза и в итоге не сделал ни одного выстрела. Таким образом, всю перестрелку он прятался на полу своего автомобиля пытаясь найти очки и револьвер.

В это время открываются сдвижные двери «Савана» и «Промастера», выпуская боевую группу Синдиката (мистер Д, мистер Е, мистер Ж, мистер З, мистер Й и мистер К), открывается огонь по кабине «Касспира», не давая высунуться Догтэгу. Игнорируя огонь со стороны группы, обороняющийся поворачивается и стреляет один раз из дробовика в мистера А и мистера Д — дробины попали в решетку их машины.

АМБА предполагает, что в это время Догтэг мог получить свое ранение, поскольку на водительском сиденье «Касспира» были обнаружены следы крови.

АМБА считает, что этот выстрел сделал мистер Д с расстояния приблизительно 25 футов.

АМБА делает предположение, что Догтэг, возможно, снова откидывается на своем сиденье, чтобы осмотреть рану. В это время мистер В (который уже сделал четыре выстрела с земли в салон «Касспира», когда был ранен в левое предплечье одной из пуль 5.56), видимо, замечает перемещение Догтэга и выпускает в него последние две пули из револьвера. Когда Догтэг откинулся на сиденье, одновременно выстрелив в мистера Б и Ж, пули проходят над мистером В, сохранив ему жизнь.

Обе они попадают в мистера Б, андроида-водителя «Промастера», это его второе ранение — правая сторона шеи и грудная клетка. Пуля разорвала маслопровод за позвоночником, отрикошетила от титанового ребра рядом с ним и застряла в грудной клетке. В результате этого ранения прекратилась подача рабочей жидкости к правой руке и, возможно, было также разорвано плечевое сплетение и повреждены нервные окончания правой руки.

АМБА отмечает, что это ранение, совершенно точно, было смертельным, так как были разорваны важные сосуды.

АМБА также делает предположение, что Догтэг, оценив плотность огня и количество противников, решает, что его шансы скрыться будут выше, если он покинет машину. Справа от «Касспира» находилась машина «плимут-фьюри» 1958 года цвета «красная осень» — она была припаркована на подъезде к публичному дому «Летняя неделя», рядом с которым и произошел инцидент. После того как Догтэг выбрался из кабины, он перекатывается по «плимуту-фьюри» и занимает положение за этой машиной, за передним пассажирским сиденьем. Он стреляет из ружья 12 калибра в мистера Д и мистера А, которые, в свою очередь, оба стреляют в него, находясь через дорогу.

АМБА особо отмечает хладнокровие Догтэга, не потерявшего присутствия духа и навыков тактического планирования во время перестрелки с десятком вооруженных боевиков.

Догтэг, оперев автоматическую винтовку АР-18 о крыло «плимута-фьюри», делает еще три быстрых выстрела, один из которых был сделан в направлении «Савана», мистера А и мистера Д — пуля попадает в рулевое колесо, и мистер А получает осколочные ранения, после чего пригибается на сиденье и не принимает участия в дальнейшей перестрелке. Два выстрела предназначались мистеру Д. Первая пуля прошла мимо, но вторая ранила его в шею, задев позвоночник. В течение нескольких часов после окончания перестрелки мистер Д был парализован. Впоследствии он вспоминает, что, ранив его, Догтэг улыбался.

Догтэг затем меняет магазин в АР-18, покидает позицию за «плимутом-фьюри», передвигаясь между этой машиной и «Джи-Эс-Эм», и стремительно приближается к мистерам Ж, З и Е, Й и К, которые находились за «Промастером», а также раненому мистеру В, все еще лежащему под автомобилем. АМБА утверждает, что в это время Догтэг оставляет на задней части автомобиля лужи крови, в том числе артериальной крови.

Когда мистер В пытается как можно глубже спрятаться под левым задним бампером «Савана», чтобы эффективнее укрыться от огня Догтэга, он слышит крик мистера З: «О Господи!». Догтэг смеется и говорит «Нет.»

Догтэг убивает мистера З одним выстрелом в грудь.

Догтэг затем обходит машину сзади, замечает мистера В и стреляет ему в пах. Мистер В переворачивается на правую сторону и сворачивается в позу эмбриона, ожидая, что сейчас будет сделан еще один, смертельный, выстрел. Но внимание Догтэга переключается на мистера К, киборга, единственного из Синдиката, у кого был в руках дробовик, и он дважды стреляет мистеру К в голову из ружья 12 калибра. Мистер К получает серьезные повреждения главного процессора и оптических сенсоров.

Далее показания относительно действий Догтэга расходятся. Гражданский очевидец, Мария Чиф, показала, что Догтэг прошел более 15 футов по направлению к людям за фургоном «Промастер», непрерывно стреляя из автоматической винтовки, поминая Господа, неустановленные столовые приборы, а также отмечая, что его голова полна спелых персиков, после чего вернулся под прикрытие «Савана».

Мистер Е не припоминает такого.

Мистер Д вспоминает что-то вроде пуль, отскакивающих от тротуарной плитки.

Мистер Й не помнит, чтобы Догтэг подходил настолько близко, но он помнит, как тот прицелился на него через бокового окно фургона, и как их взгляды пересеклись.

Мистеры Ж и Д, оба находившиеся через дорогу, показали, что не видели, чтобы Догтэг целился и стрелял в мистера Й через боковое окно.

АМБА отмечает невероятную меткость одиночной стрельбы, которую вел на ходу Догтэг, учитывая тот факт, что пять из шести пуль попали либо в мистера Е, либо в мистера Ж, либо в мистера Й.

АМБА подчеркивает, что характер попаданий указывает, что Догтэг изначально планировал обездвижить всех противников с тем, чтобы безопасно покинуть место перестрелки.

По этой причине АМБА настаивает на применении к Догтэгу термина «обороняющийся».

Первая пуля попадает в борт фургона за левым плечом мистера Е, стрелявшего в этот момент в противника из «Магнума».357. Вторая пуля попадает мистеру Ж в голову выше правой брови. Вес осколков, которые впоследствии достали из головы мистера Ж, составил порядка 20 гран. После того как осколки входят под кожу, они рикошетят от изгиба лба мистера Ж и проходят под кожей около двух дюймов, прежде чем застрять над правым виском. Осколки не проникают в череп, но мистер Ж роняет свое оружие — револьвер 38 калибра — и падает на землю.

Третий выстрел Догтэга ранит мистера Й в лицо, ниже левой скулы. Пуля разбивается на два осколка; самый большой входит в кость рядом с носом, меньший проникает в левую синусоидальную полость. АМБА утверждает, что это ранение было незначительным и случилось когда мистер Й целился в приближающегося Догтэга из самозарядного карабина «Ругер Мини-14». Размер и вес двух фрагментов указывают на то, что, пуля, возможно, ударилась о раму стекла водительской дверцы, прежде чем ранить мистера Й.

После этого Догтэг стреляет в четвертый раз. Пуля попадает в лицо мистеру Е за правым глазом, проходит вниз через лицевые кости, по правой стороне нижней челюсти, в шею и входит в позвоночник между позвонками С2 и С3, где она разрывает позвоночник у основания С2. Отмечается недостаточная надежность креплений позвонков у киборгов модели «Пичотто», к которым принадлежал мистер Е. После попадания тело мистера Е мгновенно обмякло, его голова откинулась назад, а лицо приподнялось вверх к тому моменту, когда в него попадает пятая пуля, выпущенная Догтэгом. Пуля входит в подбородок, ниже правого угла рта, проходит челюсть и в шею, где застревает рядом с правой стороной позвоночника у С3. Пуля не задевает позвоночник.

Шестая, последняя пуля поражает мистера Й, лежащего на земле и находящегося в состоянии медицинского шока. Пуля проходит грудную клетку мистера Й ниже левой ключицы через мышцы плеча и шеи и застревает в 5 позвонке. После этого стрельба закончилась, Догтэг покинул зону перекрестка и затерялся в переулках, бросив автоматическую винтовку АР-18, но сохранив при себе ружье 12 калибра, предположительно, из-за его ценности.

Заключительные положения.

АМБА заканчивает анализ вооруженного столкновения, подчеркивая выдающуюся меткость Догтэга, несмотря на тот факт, что все действующие лица перемещались в глубокой тени, пыли и дыме от выстрелов. Он отмечает, что несмотря на подавляющий численный перевес, сотрудники Синдиката не достигли поставленных целей и были рассеяны и/или уничтожены.

Он также обращает внимание на способность некоторых участников вооруженного столкновения продолжать битву после получения серьезных ранений, преодолевая физическую боль и не падая духом, после чего приводит примеры решимости противников.

Конец отчета. Код АМБА. Дата.

 

Интерлюдия 4

— Вот так я и оторвался от этих лопухов, — закончил Бад.

— Это грустная история, — сказал Лейтенант. — Да еще и без явного счастливого конца. Можешь быстренько придумать?

Немногочисленные посетители покидали бар — в соответствии с местными понятиями, здесь снова начиналось утро. По застланным тьмой улицам стлался грязный туман, словно дыхание бога, оседая осторожными капельками на стеклах машин и зданий.

— Вот был недавно случай, — охотно сказал Бад, шевеля левой рукой, где о ранении напоминал только розоватый рубец, да и то если приглядываться. — Иду я как-то по улице. Ночь, понятно, фонари горят через один — замечательная погода! И вдруг слышу из-за спины звуки — шлеп-шлеп-шлеп! Будто ножками кто-то шлепает. Маленькими такими ножками, и до чего быстро, словно нагоняя! Шлеп-шлеп-шлеп!

— Просрался?

— Еще в баре, после третьего стакана. А там как-то нервничать начал… Оборачиваюсь — матерь родная!

— Зомби-малютки?

— Да нет, просто машина катила со спущенными шинами. Они и лопотали по асфальту.

— Тьфу ты…

— А за рулем были две зомби-малютки, конечно. Порешил обеих. Это считается за счастливый конец?

— Звучит так, будто Буковски трахнул Эриха и Марию Ремарков, получившийся от этой связи ублюдок выжрал литруху Белой лошади и катанул две дорожки, после чего, разумеется, у него не встал на ближайшую красотку, а жизнь — полное дерьмо, парень. А своей историей ты, на мой взгляд, убедительно показал, что ты человек хладнокровный и рассудительный. То есть я здесь погорячился… не человек, конечно.

— Грубая лесть не поможет тебе получить стакан за счет заведения, Лейтенант. Кстати, о людях, я тут вот что подумал. Возьмем нас четверых: Фикуса обучили во владениях мистера Света всяким хитрым штукам вроде телепортации и телекинеза, Клэм, когда обдолбится, вполне тянет на Супермена в худший из его дней, во мне столько боевой механики, сколько не снилось даже пророку нашему Адаму Дженсену, а ты… что в тебе такого особенного?

— Душа, — предположил Лейтенант. — Она мне нелегко досталась.

Бад покатал это слово на языке, попробовал на вкус, пожевал отличными фарфоровыми зубами.

— Ладно, оставим как запасной вариант. Еще?

— Мне везет, — сказал ковбой с извиняющейся улыбкой. — Просто мне везет. Ты прав, десантник, больше у меня нет ровным счетом ничего выдающегося, я не умею летать и двигать вещи взглядом, а единственное, что вставляли в меня злые мегакорпорации — это кишечный зонд при колоноскопии. Но я здесь, и я не промахиваюсь из своих револьверов, у меня есть она… и еще мне везет.

— Идеальный подручный, значит.

Ковбой еле заметно усмехнулся.

— Не совсем. Я не слишком-то умен. Иногда это становится даже как-то слишком заметно. Кстати, Бад, я так и не понял, что не так с тем парнем на записи, которого ты заподозрил в том, что он робот, носит камуфляж и умеет телепортироваться?

— «Не слишком умен»? Лейтенант, да ты туп как пробка, — подтвердил общие подозрения Клэм. — Отбрасывай ошибочные гипотезы одну за другой, и ты поймешь все. Как можно за долю секунды установить мину, а тем более две?

— Никак.

— Правильный ответ. Недостаточно времени. Значит, есть еще одно условие, которое мы пропустили. Я уже подсказал тебе, ну?

— Время, — тихо сказал Чумной Доктор. — Да, конечно. Парень прыгнул минут на десять назад во времени, установил и настроил заряды, после чего снова переместился вперед, в момент, когда только присел на корточки. Кольцо получилось не идеальным, а дискретным, с разрывом. Это разрыв и запечатлела камера Бада.

— А промышленные технологии хронопортации имеет в своем распоряжении только…

— Так точно, — сказал десантник. — Мистер Свет. Еще бы. Как я понимаю, это реакция на то, что мы больше не собираемся с ним работать. Не иначе, как Весна разболтала, чертова сука. Зря ты ее тогда вытащил из тюрьмы, Фикус, ой зря…

— Не уверен, что у меня был выбор, — сказал Чумной Доктор. — Может, и нет. Но я все равно отправляюсь с тобой, Бад. Я должен найти Мику. Поговорить с ней. Попытаться понять.

— Я тоже, само собой, — кивнул Клэм. — Мне не нравится идея насчет наступления Ада здесь. Да и из чистого любопытства и для расширения общего кругозора — давно хотел ознакомиться с интерьером Преисподней. Ставлю свою мозоль против фонящего уранового пятака — его делал полный уебан без чувства прекрасного.

— Я в деле, — подтвердил Лейтенант. — Алиса — не собственность мистера Света. She?s a broken thing, true. But she?s kind of my thing. Готов оседлать любую подходящую кобылку и мчать в Ад с первым же лучом солнца… то есть, я хотел сказать, Луны.

— Если под кобылкой ты не имел в виду местных девочек, у которых нет лишнего миллиона кредитов на достойную пластику, то получается, что в Городе-минус-один есть лошади?

— Ну, как бы да… А кто, по-твоему, срет здесь повсюду на улицах говном лошадиным?

— У меня, — меланхолично сказал Чумной Доктор, — была пара вариантов, но теперь я вижу, что они все слишком радикальны. Вероятно, всему виной тот последний коктейль.

— Черт знает что такое, — Бад грустно завертел головой по сторонам. — Без толкового бармена не получается даже квалифицированно нализаться. Да еще и Ильяс куда-то подевался. Я почему-то рассчитывал, что он тоже будет с нами…

— Не боись, — сказал Лейтенант. — Не знаю, как что, а с барменом мы стопудово решим вопрос.

Рядом раздались шаги — тонкие, почти невесомые, словно по тысячу раз прожженному и разбитому чужими головами полу цокали острые каблучки — а потом мягкий, чуть хрипловатый голос поинтересовался:

— Не помешаю?

— Не думаю, что это удачная идея, — резанул Бад, вставая. Совсем немаленького роста Лана на его фоне сразу же потерялась. — У нас тут намечается славный поход с горящими деревнями и человеческими жертвоприношениями, и твоя музыка сейчас…

— …Совсем не то, что я хотела предложить, — закончила за него девушка. — Какова вероятность, что в этом вашем походе все пойдет именно так, как планировалось, и вы… ну, скажем, не потеряете друг друга по дороге?

— Она примерно равна встрече с единорогом по пути из кухни, на мой взгляд, — пожал плечами Лейтенант. — Кстати, позвольте предложить прекрасной даме свободный стул и розу от восхищенного…

— Позже, — отвергла предложение Лана. — Невысоки ваши шансы, значит?

— Как член муравья на фоне Эвереста, — согласился Бад. — Впрочем, этот стервец соврал насчет единорогов — псилоцибы способны еще и не на такое.

— Не советовала бы превышать дозу, измененное состояние сознания в вашем случае чревато импотенцией, — она присела, не дожидаясь приглашения. — Должна сказать, я здесь не просто так. У меня для вас имеется подарок.

— Надеюсь, это хотя бы минет? — нашелся Клэм после недолгого молчания. Бад снова сел с неописуемым выражением лица. Не в традициях Города-минус-один было дарить что-то незнакомым людям, если, конечно, это была не бомба с часовым механизмом. А бомбы его сейчас совершенно не возбуждали.

Лана на секунду задумалась.

— Не совсем. Но тоже своего рода средство связи.

— Мне нравится ход ее мыслей, — громким шепотом сообщил в пустоту Лейтенант. Девушка не ответила, она была занята, доставая гитару из футляра.

— Вас ввел в заблуждение наш острый слух, милая Лана, — шелковым голосом сказал Чумной Доктор. — Но на деле мы не совсем музыканты. А точнее даже, совсем не они. Ваша гитара не принесет нам большой пользы.

— Кто говорил о гитаре? — удивилась девушка. — Но вот ее струны… они дадут вам возможность обмениваться данными в любой точке известной Вселенной, невзирая на расстояние и количество помех.

— Каким образом? — Бад легонько коснулся тонкой кисти девушки.

— Ну… понятие «портативный гиперпространственный коммуникатор» вам о чем-нибудь говорит?

— Ни капельки.

— Мне тоже — честно говоря, я только что его придумала. Но эта штука правда будет работать.

— Любопытно… — Доктор неподвижно уставился на лежащие на столе тросики. — Мономолекулярный состав, сверхпроводимость… Удивительная вещь. Теория струн. Откуда у тебя эти штуки?

— Хм… Скажем так, меня попросил передать эти струны вам тот единственный парень, которому правда хочется, чтобы вы справились с этим делом, чем бы оно ни оказалось.

— И когда этот парень умудрился поговорить с тобой у всех на виду?

— Недавно. — Девушка улыбнулась. — Но ведь я же поэт. Я слышу голоса. Постоянно.

— Музыка вас связала, тайною нашей стала… — фальшиво пропел Клэм и сгреб со стола струны. — Ладно, не будем о классике, я вижу, она сегодня плохо заходит. Но ведь у нас и правда нет ни малейших шансов добиться успеха, вы же знаете? Черт, куда опять запропастился Бад, еще минуту назад он был за стойкой!

— Я здесь, — вооруженный гигантским рюкзаком десантник появился со стороны лестницы и направился к входной двери. Лейтенант и Доктор сделали то же самое. — И шансов правда нет, это верно. Но останься они у нас — разве это выглядело бы настолько весело?

 

Общее дело

Реакторы преисподней

Если Ад и был когда-нибудь местом, куда бесцельно отправлялись души грешников, не допущенных к изысканным виртуальным развлечениям Небесного Рая, то эти времена давно прошли. Последние лет пятьсот Преисподняя функционировала как крупнейшая в известной Вселенной научно-исследовательская лаборатория, чудовищных масштабов электростанция и склад постоянно восполняемого топлива одновременно. А после того, как в конце двадцать первого века наука экспериментально доказала существование души и изучила ее основные физические свойства, все стало уже совсем просто.

Душа настолько же материальна, насколько материально, скажем, гамма-излучение. Или даже шаровая молния. Сгусток психокинетической энергии, также известной как эктоплазма, имеет очень мало общего со своим прижизненным носителем. Зато он умеет проходить сквозь стены, испытывать эмоции, летать по воздуху и безвоздушному пространству. И — самое главное — чувствовать боль и выделять, распадаясь, при этом чудовищную уйму энергии, которую вполне возможно переводить во всем знакомое электричество.

После этого остальное было делом техники. В Аду устроили испытательный полигон, соорудили здоровенные эктоплазменные ловушки вроде тех, что были в «Охотниках за привидениями», только в миллионы раз больше, и принялись искать способы наиболее эффективного выбивания электричества из мертвых душ для погрязшего в энергетическом кризисе мира.

Первым делом испробовали стандартные пытки, хорошо показавшие себя в ходе работ над человеческими ипостасями душ. Голода и холода они, конечно, испытывать не могли, но вот электрические разряды работали прекрасно. Решение казалось простым и изящным до тех пор, пока кто-то не заметил, что тратить электричество для получения электричества — это по меньшей мере странно. Понадобилось еще много лет и десятки неудачных попыток заставить чертовы мертвые души распадаться с минимальными затратами, пока не остановились, наконец, на перегретом паре, который был относительно дешев и достаточно эффективен, причиняя несчастной душе чудовищные муки с крайне умеренными затратами. Этот выход был признан удачным, после чего коммерциализирован и поставлен на поток.

Забавно, что средневековые гравюры с варящимися в огромных котлах вопящими грешниками были, в общем-то, недалеки от истины.

— Как это выглядит со стороны, и насколько тупыми окажемся мы, если это — а я почти уверен, что так и будет — не выгорит, вот вопрос, — сказал Клэм, вальяжно интонируя и растягивая гласные.

Верный (и заново распечатанный) «Призрак» замер поникшей грудой упорядоченного металла на улице, когда четверка, взметая полами плащей дождевые капли, ворвалась в офис «Телепорт Инк.4 Мани». Идею подкинула Вю — какой смысл полосовать бензиновым лезвием многие мили пути до Врат Ада, если можно просто попробовать переместиться в его пределы за звонкую кредитную монету? В конце концов, зачем вообще бар приносит деньги, как не для исполнения невозможного?

— Я, — сказал Лейтенант, — придерживаюсь того мнения, что мы все наглухо ебанулись. Кто-то чуть меньше, кто-то чуть больше. Насчет моей персоны пока имеются определенные сомнения.

— Что же их вызывает? — хохотнул Бад, громко топая по мраморному полу вестибюля сапожищами. — У тебя что, сохранились иллюзии, что ты все еще нормален?

— Отчасти да, — согласился ковбой. — Алиску-то я все-таки додумался оставить. Мысль о том, что не стоит тащить в Ад человека, только что спасенного из Ада, сумела пробиться сквозь толстую лобную кость, а?

— Любовь — великая сила, — непонятно к чему сказал Чумной Доктор, его сандалии на воздушной подушке едва слышно шипели и поскрипывали.

По огромным окнам «Телепорт Инк» плясал чечетку дождь, словно требовал впустить его. Словно ему было страшно там, в чужой неприветливой темноте снаружи.

— Здорово, тварь, — приветливо осклабился Бад сидевшей в центре вестибюля за полукруглым столом девушке-администратору. — Имеем желание телепортировать наши тощие задницы из этой вонючей выгребной ямы в более пристойные места. И даже заплатить за эту пустяковую услугу совершенно реальные деньги!

— Место назначения? — девушка даже не подняла головы. Андроид, похоже. Людей говорливая ипостась десантника обычно вводила в легкий ступор, но не в сегодняшнем случае.

— Ад!

— Директория с таким названием отсутствует. Ближайшее соответствие: Преисподняя, Уратха, интервал с две тысячи шестьдесят первого по две тысяча сто шестнадцатый годы.

— Она самая! — обрадовался Бад. — Давай в сто шестнадцатый, под конец всего этого дела!

— Сожалею, данное путешествие является хронопортацией, то есть перемещением одновременно во времени и пространстве. Такие путешествия требуют отдельного разрешения со стороны «Корпорации «Хелайн», держателя патента на подобные перемещения. Располагаете ли вы указанным разрешением?

— Нет, но у меня имеется не хуже, — хладнокровно сказал Лейтенант и взвел курок.

Револьвер со странным именем «Хуан» бахнул в закрытом помещении, как 152-миллиметровая гаубица, выстрелом девушке напрочь снесло голову, мозговой тканью забрызгало стол, а также парящие в воздухе голографические экраны. Тело завалилось на пол, разливая красное по блестящему полу.

— Даже не андроид, — с легким удивлением сказал Клэм. — Просто притворялась тупой сукой.

— Наша уборщица сегодня в отгуле, не обращайте внимания! — дико захохотал Бад, размазывая ногой в ботинке окровавленные останки. — Могли бы и предупредить, что у вас обеденный перерыв, я бы попозже зашел!

— Ты существенно усложнил нашу задачу, ковбой, — упрекнул Лейтенанта Чумной Доктор. — Самое большее через две минуты здесь будет служба безопасности с гаусс-пушками, а параллельно сообщение о попытке взлома «Телепорта» уйдет и мистеру Свету, и бог знает, до чего он додумается, чтобы помешать нам. Мне бы не хотелось превращать столь спокойное место в новый Армагеддон.

— Нет ничего проще времени, парень, — подмигнул Лейтенант. — Ты знаешь, как это работает.

Они ввели себе в тыльные стороны ладоней «обратные билеты» на телепортацию, пинком вскрыли всегда поддерживающуюся в «горячем» состоянии процедурную комнату и заблокировали ее изнутри. Кабели и трубы переплетались в нездоровых комбинациях, огромный кристалл хронопорта посередине мерцал насыщенным красным блеском, с четырех сторон его поливали холодным азотным паром черные раструбы охладителей.

— Бросок будет быстрым и жестким, — Чумной Доктор удаленно манипулировал переключателями на пульте. — Возможны разрывы синхронности по обоим шкалам.

— А можно для малограмотных помедленнее?

— Раскидать нас может, ковбой. В разные места и в разное время. Не слишком далеко, как мне кажется… но может.

Заблокированная изнутри дверь в комнату начала дымить и плавится. Ацетилен плюс термит — это всегда работало.

— Станьте ближе, — скомандовал Чумной Доктор, завершая манипуляции. Они сгрудились в плотный кулак. Пахло потом, песком и оружейной смазкой. — Отправка через пять… четыре…

— Войдите во врата ада, в котором вы будете вечно, — внезапно сказал Клэм. — И как же плох итог гордецов!

— Коран? — Чумной Доктор сообразил быстрее других.

— Что ж еще, — утвердительно хмыкнул брюнет непонятно в чей адрес, потому что хронопортация произошла, и они больше не были вместе. Родни Клэм, известный в узких кругах, как Омни Гидрар, висел в серой неподатливой пустоте, похожей на плотный туман. Он подрагивал и извивался. А может, извивалось что-то другое, живущее в этом тумане.

Клэм скривил губы в нехорошей улыбке. Химикаты начинали действовать, все вокруг приобретало четкость и контрастность. Проснувшееся инфракрасное зрение говорило, правда, что на двадцать метров вокруг нет ничего теплокровного.

«Поистине, те, которые возгордились в поклонении Мне, войдут в ад униженными», — прогудел вдруг рядом глубокий голос. Клэм до предела обострил свою телепатию и рефлексы. Чутье подсказывало ему, что когда вокруг начинают со значением говорить о религии, кровавое месиво не за горами.

— Где ты, парень? — позвал он. Туман все также клубился вокруг непрозрачными пыльными волнами, в которых, однако, то и дело вспыхивали тусклые оранжевые огоньки. — Слышишь меня?

— Принимаю ясно и четко, — хихикнул из дымной пустоты Лейтенант. Судя по звуку, он был метрах в шести, самое большее.

— Принимать надо меньше, — сварливо отозвался Бад откуда-то из-за спины. — Кстати, где вы все, парни?

— Полагаю, физически мы сейчас распылены по защитному поясу Ада, — сказал Чумной Доктор. — Их система безопасности очень хороша, Уратха навечно неприкосновенна для биохакеров и проходимцев вроде нас.

— Уратха есть рай на земле, — сказал гулкий голос. — За ее пределами лишь боль и ужас, сатана и пламя обжигает грешные души. Нет жалости и нет прощения тем, кто не принял Спасителя в своей отвратительной гордыне, спесивой безграмотности или в результате программной ошибки. Подобно диким зверям вы бродите по безмолвному лесу похоти, пожирая друг друга окровавленными клыками из полимеризованного углерода.

— Все нормально, — сказал Бад. — Мы проходим файервол, вылавливая разумные единицы в море электронных ботов, работает капча. Главное не задавать ей никаких вопросов, это будет расцениваться, как вирусное поведение.

— Я ни хрена не вижу, — посетовал Лейтенант. — Момент примечательный, хотелось бы запечатлеть в памяти. Впрочем, согласен и на модное селфи на пологом левом берегу Стикса.

— Потерянная невинность вашего потустороннего бытия бродит мертвой пиньятой между мирами, засыхая каплями первородной спермы на луноликом лице космической Гюльчатай, — сказали из пустоты. Лейтенант прищурился и закрутил на пальце драгунский кольт «витнивиль-хартфорд», редкую штуку, доставшуюся ему как-то по случаю. — Ваши дряблые белковые тела не двигаются, они превращены внутренним Папой Карло в мертвых танцующих человечков. И пустота небытия входит в вас целиком, заполняя нефритовые внутренности мутной влагой второго пришествия.

— Эта дрянь начинает действовать мне на нервы, — заметил Бад. Вокруг по-прежнему ничего не было видно, только смутные переливающиеся контуры чего-то огромного и, бесспорно, нечеловеческого медленно двигались в густой дымке. — Было бы славно услышать что-то осмысленное, просто для разнообразия.

Он еще не закончил говорить, когда мгла вокруг начала — рассеиваться? Нет, упорядочиваться, и через минуту оказалось, что он больше не парит в пустоте, а стоит на хрупком соляном утесе, растущем из темноты, а перед ним, на расстоянии вытянутой руки, медленно вращается большой стеклянный шар.

Довольно быстро десантник понял, что чудовищно ошибся с оценкой масштабов показанной ему драмы. Примерно тогда же стало ясно, что стеклянный шар — на самом деле планета.

— Это Вальгалла, — сказал бесплотный голос. — Расплавленный мир. Когда-то он был технологически развитым раем, уровень прогресса 9000, максимальный. Ее жители строили прекрасные города из корабельных сосен и акриловой смолы, освоили левитацию и укротили атомный огонь, они выточили из цельных гранитных скал храмы Тетраграмматону, подобных которым не создавал никто и никогда. О его процветании писали поэмы и учебники, снимали телешоу и порносериалы. Но случилась война, которая сожгла мир целиком. Теперь его поверхность — спекшееся стекло и кипящие океаны, и изредка выходящие оттуда ядовитые радиоактивные смерчи. Что это говорит тебе о Господе?

— Что добрый боженька не очень-то заботится о своих потомках с синдромом Дауна. Честно говоря, с каждым столетием становится все яснее, что ему, в общем, на нас насрать, пока мы представляем собой неоформленную клубящуюся массу из мяса и ненависти. Знаешь, это почти как вода для пельменей — бывает горячей, бывает холодной, но всегда подсоленной. Так вот, ненависть — это специя нашего биологического вида.

Стеклянный шар вдруг померк. Темнота звучала колокольным перезвоном, в котором ощущался лед сталкивающихся случайно в сутолоке неуклюжих остроконечных звезд.

— Правильный ответ. Место назначения — город Нью-Йорк. Подтверждено.

— Зацените, парни! — обрадовался десантник. — Некоторые всадники оказываются на точке раньше, чем другие успевают сделать затяжку горького синтетического каннабиса! Ваш ход, мои вороватые вейперы!

— Я бы поспорил насчет основного посыла, друг Бадофут, — с сомнением сказал Лейтенант. — Но в целом метод заслуживает внимания. Эй, неизвестные мозговые черви! Я хотел бы присоединиться к товарищу на разоренных полях славного града Нью-Йорка. То есть они будут разоренными, если смотреть на них из объективного будущего — мы же говорим сейчас о десантнике, в конце-то концов!

Темнота рассеялась, туман исчез, окружающее залило ослепительным светом, словно от десятка ртутных прожекторов, и Лейтенант зажмурился, прикрывая лицо рукой с револьвером, а когда открыл глаза, все было уже совсем иначе — он находился посреди парка, между массивных, зеленых от моха и времени камней, а над ним подпирала небо угрюмая коричневая башня, в которую вел темный узкий дверной проем. Вокруг шумели вековые деревья, уходящие широкими кронами в мутные сумерки, царящие вверху и накрепко сплетающиеся там ветвями, пахло стоячей водой и лесными травами.

Было совершенно очевидно, что для того, чтобы определить направление, ему придется подняться на самый верх башни.

— Череда маленьких зверей в пыльных смокингах черными каплями просачивается в реальность из библейских книг, заполняя пыльные тракты бормочущей бессильной массой, — сказал голос ему на ухо. — Улыбающиеся коты нашептывают наркоманам из нержавеющей стали многозначительную чушь, вовремя наладив поставки розового героина в викторианскую Англию. Барон Унгерн проезжает на ржавом «плимуте фьюри» по улицам пустынного Петергофа, с тревогой глядя, как трупные пятна на крепких старческих руках превращаются в модные татуировки.

— У тебя вовсе не так складно выходит, а? — вздохнул Лейтенант, начиная подъем наверх по скользким потемневшим ступеням. — Ничего, такова жизнь.

— А что есть жизнь, мой скалярный отблеск? — голос рокотал, словно обвал в горах, от его раскатов шевелились камни и мелко вибрировал прочный раствор в стыках. Лейтенант поднял голову, дьявол, странно, что он не заметил этого раньше — башня не имела крыши, являясь, по сути дела, колодцем. И сейчас он был на самом его дне.

— Жизнь? — он на мгновение задумался. — Череда квестов типа «запертая комната». В теории — задачи на логику и внимательность, вот только очень быстро понимаешь, что ты закрыт в железном ящике габаритами метр на метр на два, на единственной дверь висит снаружи амбарный замок, ключа нет, а снаружи для мотивации каждые шесть секунд заливают по два ведра дерьма. Осмелюсь заметить, в такой ситуации эффективность логического мышлении оказывается сильно преувеличенной.

Он одолел уже примерно треть ступенек. По стенам ползали отблески колдовских огней и рогатые многоножки. Голос у него за спиной забавлялся.

— А как же народные мудрости, освященные вонючим дыханием столетий?

— И миллионами загубленных жизней, замечу. «Хорошие вещи приходят к тому, кто умеет ждать». Да, конечно. Но только знаешь что? Только конченные дебилы считают, что все необходимое само упадет в рот, нужно лишь подождать и расслабиться. И еще пошире открыть пасть, конечно. Что характерно, иногда в раззявленные рты лентяев и в самом деле что-то падает. Но как правило, это не совсем то, на что они рассчитывали.

— Ой ли?

В башне светлело. По всей вероятности, он преодолел уровень древесных крон, но выглянуть наружу, разумеется, было сейчас невозможно, окна, забранные витражами, таращились на него слепыми многоцветными буркалами. Внизу, в покинутом им мраке, сейчас что-то неразборчиво шевелилось, там витали чужие голоса и слышалось низкое, неприятное бормотание. Лейтенант утер пот со лба.

— Именно так.

— Ответ корректен. Место назначения: Нью-Йорк-сто шестнадцать.

Лейтенант исчез в ослепительной синеватой вспышке магниевого свечения.

— Догадливый парень, — сказал Клэм. — Пристроиться бы ему в кильватер для уменьшения сопротивления…

Последние слова налетели с пенным шипением, словно брызги дешевого шампанского, переполненного углекислотой, а через секунду стало ясно, что это и не слова вовсе, а белый соленый прибой, потому что он стоял на краю моря, а может, океана, господи, какой же он огромный, и ведь не скажешь, что бескрайний, потому что вот он, край, он как раз стоял на нем, метров сорок высоты, и внизу ничего, только черная в наступающих сумерках вода в клочьях пены, и завывающий ветер, и обветренные крошащиеся скалы с чахлыми остатками растительности, которые, казалось, издавали временами какой-то мычащий, стонущий звук, и искаженное, вогнутое небо с белыми точками звезд, сложенных в незнакомые созвездия…

— Океан? — он презрительно сморщился. — Миллиарды кубов неочищенной подсоленной воды. Чашка Петри для белковых форм жизни. Намек на первооснову, из которой все мы вышли в свое время? Временная петля? Или здесь присутствует более глубокий смысл?

— Первое. Из этих соленых глубин, богатых растворенным кислородом, появились твои далекие предки. Непрерывно совершенствуясь и убивая, они освоили межзвездные перелеты, сращение с кибернетическим мозгом и мускулами и прямые контакты с потусторонним миром. Сейчас вы ничуть не напоминаете те липкие кусочки протоплазмы, которые зародились когда-то в черной холодной бездне. Вы умны, циничны и проницательны. Как были умны и циничны пятьсот и тысячу и даже полторы тысячи лет назад.

— Все течет, — сказал Клэм. С его лица не сходила гримаса, вокруг выла и бесновалась темнота, мокрые брызги текли по щекам, как слезы. Где-то далеко внизу, в беззвездных глубинах океана, перекликались тонкими смеющимися голосами киты. — Все меняется.

— Это верно. Но и неверно тоже. Вы заменили карнавальный свет Богородицы подземным сиянием позитронного разума, наполнив сосуды греха осклизлой межпозвоночной жидкостью. Адское пламя бед, разлитое по остекленевшим венам наркоманов, стало прибежищем последних ангелов. Оцифрованный сатана бегает мелким бесом в зависшей от количества игроков компьютерной стрелялке. Ад настолько близок, что невинные дети самовозгораются на улицах пропахшего табаком Лондона, а телевизионные гермафродиты поменяли окраску щупалец Pal-Secam на более модную спутниковую. Животные в зоопарке рычат и воют, чувствуя терпкий запах приближающегося Зверя и сладковатую туалетную воду блудницы. И я спрашиваю: что есть ваша так называемая цивилизация?

— Если тебе кажется, что это сложный вопрос, тебя обманули, — Клэм усмехнулся в темную молчаливую пустоту, но усмешку унес ветер. Скалы завывали и плакали. — Нет никакой цивилизации, по крайней мере, в том виде, в котором ее любят представлять. Мультфильма, словно на уроке истории в заштатной школе — несущаяся вперед толпа, оставляющая после себя города, лаборатории и ракетные бункеры. Но цивилизация — не муравейник, где каждый занят своим делом, не геометрически правильная пирамида, не прекрасное здание. Это груда личных, но переплетенных ошибок и разочарований, словно бурелом на заброшенной лесной просеке. Огромная куча переваренного и выброшенного на помойку дерьма.

— Но как же прогресс, который вы так любите?

— Соревнование по скоростному потреблению. Это как жрать просроченное и уже слегка подгнивающее мясо: желудок отказывается, подозревая, что никакой пользы ему с этого не будет, но придурочные мозги вперемешку с жадностью суют все новые и новые куски в конвульсивно сжимающееся горло. Потому что скидки по акционным дням и премиальные бонусы из числа неликвида.

Раздался щелчок, странным образом заглушивший бушующее море внизу. Расцвели и тут же завяли черные цветы под ногами. Включилась, погасла и снова загорелась луна, образовав на воде лунную дорожку из прочного пенобетона. Клэм ступил на нее, ту покачнулась, заскрипела неприятным стеклянным звуком, но выдержала. Он пошел по ней, все дальше и выше. Голос в его голове продолжал звучать.

— Логично. Пускай сказочные кровь и мясо приносятся в жертву на пластмассовых алтарях и возносятся к покинутому Спасителем стеклянному небу, а кровоточащая плоть заменена куклами на полупроводниках и лампах, обреченные города, где нашли свой последний приют Белоснежка с великолепной семеркой козлят, уже не спасти. Приходит конец сказки. И цинково-алюминиевый Валтасар под управлением системы «андроид» тяжелым гробом опускается в холодные воды рейнского Стикса.

Дорожка истончилась до линии, мерцающего бледного лучика, и — исчезла. Настала тишина, словно ничего этого не было: ни скал, ни волн, ни самого голоса.

— О Стиксе правильнее было бы спросить у меня, — тихо и рассудительно сказал Доктор. Он брезгливо пошевелил носком сандалии валявшуюся на влажном асфальте крысу. Крыса была дохлой и раздутой, и даже в нынешнем своем состоянии выглядела больной. — Я мог бы поделиться с любопытствующей аудиторией парочкой интересных фактов.

Город, где он оказался — в один миг, в один крошечный шажок — подавлял своими размерами, колоссальностью разрушения и пустотой. И еще он совершенно точно не был нужным ему Нью-Йорком. На вопросе разрушения, однако, следовало остановиться подробнее. Любое человеческое поселение — и нечеловеческое тоже — всегда имеет определенную степень инфраструктурного износа: ржавые трубы, облупившаяся краска, растрескавшийся асфальт… Это нормально и привычно, и по большому счету, даже не замечается, а отклонение в сторону опрятности наоборот воспринимается как аномалия.

Верно и обратное — когда маятник качается в обратную сторону, например, когда город несколько месяцев подряд перемалывает тяжелая артиллерия, психика старается прикрыть неизбежное от внимание глупого импульсивного мозга, маскирует разрушения и изо всех сил пытается сделать их менее заметными. Пробитая снарядами крыша? Усталость конструкции. Обрушенные перекрытия? Мелочи жизни. Перебитый газопровод? Страховой случай. Все решаемо. Жизнь продолжается.

В этом городе все было иначе. Каждое второе здание выглядело так, будто сквозь него проехал, размахивая чугунным шаром, гигантская стенобитная машина, а каждое первое словно желало, что стенобитная машина до него не добралась. Изъеденные дырами стены напоминали терку для сыра, груды щебня высились скособоченными пирамидами, кое-где еще били фонтаны питьевой воды и растекались вонючие лужи канализации. В воздухе висел дым и парили частицы легкого серого пепла и гашеной извести.

Доктор втянул носом воздух — на маске собирались темные капли конденсата, но громового запаха озона, непременно спутника орбитальных бомбардировок, было не слышно. Счетчик Гейгера тоже молчал. Значит, поживем еще.

— Расскажи мне, человек, — пророкотал голос сверху. — Расскажи то, о чем умолчал им. О годах одиночества, об отчаянных попытках забыть, о боли и ненависти. О забвении. И твоей тихой, позорной, постыдной капитуляции.

Он поднял голову, стащил промокшую маску. Камни в глазных проемах со свистом резали густой печальный воздух. Он заметил кое-что. Видимые в предзакатной синеве звезды над головой горели ровным холодным светом, но над горизонтом они не только мигали, но также, если смотреть на них пристально, перемещались, время от времени прыгая влево-вправо и вверх-вниз. Возможно, тому можно было придумать научное объяснение, предположить, например, что всему виной разная температура воздушных масс на линии взора, создающая оптическую иллюзию, но он знал, что это не так. Атмосферные явления не имели к происходящему ни малейшего отношения.

Бледное лицо Доктора осталось бесстрастным, но мозг прилежно запечатлел падение непрочного, низкого неба под натиском небесных фантомов. Они опускались тихо, практически беззвучно — десантные корабли, после того, как последний очаг сопротивления на непокорной планете был подавлен. Оккупационные силы. Враждебная раса, призванная занять освободившееся жизненное пространство.

— Мне не вполне понятна высказанная просьба, — вежливо сказал он. — Но если уважаемый собеседник сочтет возможным разъяснить ее суть, я искренне обещаю, что постараюсь ответить на вопрос так хорошо, как только смогу.

— Ты сдался, — сказал голос, будто раздумывая. — Отказался от нее. После стольких лет, и все-таки отказался. Убедил себя в ее смерти. Смирился с ней, оставив себе самое простое, самое безопасное, словно светлячок, чей зеленоватый отблеск истаивает на рассвете — ожидание.

Над ним — одинокой фигурой посреди пустынной улицы, запорошенной начинающимся снегопадом — мерцающие в небесах разноцветные складки света выстрелили, но сразу же прянули назад, точно руки агрессивных, но нерешительных призраков. Расплывающиеся пальцы протянулись к Доктору, растопырились, будто готовясь схватить, и отдернулись.

— Прошу прощения, — сказал Доктор. Шрамы на бледной до белизны кожи чуть покраснели, но в остальном его ледяному спокойствию, кажется, ничего не угрожало. — Но мне сложно согласиться со сказанным. То, что было между нами тогда, на Кайше — несколько коротких часов, неважно — осталось самым светлым и чистым событием во всей моей бесцельной и неправильной жизни. Она создала меня, заставила меня, не знаю — стать лучше, чем я считал себя. Лучше, чем я на самом деле есть. Наверное, это и есть любовь, такая, которой ее задумывал Бог в свои наиболее адекватные минуты. Возможно, я потерял ее из-за того, что ждал и планировал слишком долго — да, возможно. Но если есть хоть крохотный шанс, что это не так, я обязательно его использую.

Пока Доктор говорил это, торосистые воздушные поля вокруг обреченного города стали голубыми, потом багрово-фиолетовыми, а затем ярко-зелеными, как холмы его детства на далекой провинциальной планетке Новый Ганелон. На краткий миг у него возникло ложное впечатление, словно сами развалины, находящиеся почти в миле впереди, источают цветное сияние изнутри, полыхая своим собственным холодным пламенем, будто бы сокрытым в оплавленных мертвых недрах.

— Значит, ты считаешь, что эту любовь тебе дал бог… — если бы Доктор не знал, что голос — всего лишь аппаратный брандмауэр, он бы решил, что его владелец на несколько секунд глубоко задумался. — Скажи, а тебя не смущает тот факт, что одной рукой этот твой Бог дает тебе любовь, а другой тут же забирает ее? Тебя не пугает, что ему, похоже, нравится, причинять тебе боль? Не вызывает недоумения, что контроль за твоей жизнью осуществляет конченный маньяк-садист?

— Разумеется, нет, — сказал Доктор. — Похоже, вы наблюдаете за происходящим прилежно и внимательно, но совершенно не понимая контекста. Бог — вовсе не радуется нашим страданиям. И не дает их нам в качестве кары небесной или божественного испытания. Нет, все намного проще. Он создал нас по своему образу и подобию. Что это означает?

— И что же, по-твоему?

— Для меня, сказал Доктор, — совершенно очевидно, что Всевышний — опасный безумец. Как и все мы.

Разгорающееся холодное сияние перед ним застыло. Корабли, черные стремительные тени, будто повисли в превратившемся вдруг в органическое стекло воздухе. Последние нерешительные снежинки замерли в пространстве с тонким хрустальным звоном.

— Процесс завершен, — сказал голос. — Введенные коды корректны, создано исключение, файлы не будут уничтожены. Добро пожаловать в Ад.

Не было больше никакого разрушенного города. Во всяком случае, пока не было. Он оказался посреди обширного парка привычно геометрической формы, за деревьями высились небоскребы, в синем небе парили летучие змеи. Рядом стоял Бад, Клэм и Лейтенант, привычные и надежные, как раньше.

Имелись, правда, и некоторые отличия. Руки Лейтенанта были все в грязи, Клэм казался насквозь мокрым, а лицо Бада выглядело загорелым и натянутым, словно он провел долгое время у какой-то адской топки. Но их странствия закончились, файервол остался позади; они были на месте.

— Вот это и есть Ад? — задал риторический вопрос Лейтенант. Метрах в тридцати от них сплошная зеленая лужайка площадью в несколько тысяч квадратных футов заканчивалась, уступая место цветному стеклу зданий и голубоватому, словно светящемуся изнутри асфальту. — Я, может быть, излишне традиционен, но это совершенно определенно не то, что я ожидал увидеть.

На Преисподнюю было приятно смотреть. Фонтаны чистейшей воды извергались из микроскопических трещинок в стенах домов, устраивая освежающий душ визжащим девчонкам в коротких платьицах; блестящие радуги, пахнущие травами и смутно — дорогими антиперспирантами, рассыпали вокруг прозрачные осколки калейдоскопов. В мягкой земле то и дело открывались зияющие пропасти, из которых вылезали мохнатые толстые щупальца и уволакивали вниз истерично хохочущих зевак, из-под колес проезжающих автомобилей вырывались снопами искры и блестящие пластиковые пузыри, начиненные чем-то красным и влажно поблескивающим. В воздухе парили дроны, воздушные змеи и слизистые летающие демоны, похожие на неимоверно костлявых птеродактилей.

Небо у них над головами походило на толстое, плотное одеяло, расшитое аляповатыми цыганскими блестками, оно то приближалось, то отдалялось и постоянно меняло цвет, словно было ничем иным, как порталом, пологом в дверном проеме, ведущем куда-то.

В фонтанах на площадях плескались, скаля стальные зубы, механические скаты, а под ногами сочно похрустывали кости дохлых собак и бродяг, которые деловито растаскивали на костную муку и удобрения трудолюбивые мышки-роботы. Вокруг звучала легкая звенящая музыка и беззаботный смех, пахло свежескошенной травой, землей и фосфатными удобрениями.

— Наследники славы Мельхиседека, напоенные огнем Божьего гнева, леденцовыми феями вспарывают червивое брюхо детям удела Азазеля, — произнес напоследок голос, быстро бледнея и истончаясь. — Окровавленные всадники последних дней отделяют гной от лимфы, живых от мертвых, призрачное от прозрачного. Стальное мясо еретиков расплавится в руках Божьих, словно нагретый пластилин, и их липкие души потеряют форму людей, растекаясь в бесформенную массу. Танцующие католические трупы войдут в бронзовые двери медикаментозного шока. И не будет спасения. В наши розничные торговые сети оно больше не поступает.

— Интересно… — протянул Лейтенант, с трудом отрываясь от созерцания огромной голограммы на залитом в блестящее органическое стекло силуэте Эмпайр-Стейт-Билдинг. Голограмма изображала рогатое обнаженное чудовище с гипертрофированным фаллосом и гранатометами в мускулистых руках. — Как же они дошли до жизни такой?

Поверху изображения бежала цветастая надпись «Мы вооружаем демонов во имя светлого будущего!». Судя по всему, надпись не шутила.

— Здесь все на самом деле довольно просто, — пояснил Клэм. — Кое-кто мог бы отвлечься на час-полтора от извращенных забав со своей рыжей и посвятить это время чтению исторических справок.

— Информ-сеть не выдает информацию насчет причин гибели Уратхи, — пробурчал Лейтенант.

— Мог бы подумать и сам, сопоставить… а, нет, прости, ковбой, я все забываю. Тогда заплатил бы уже за пересадку мозга, это недорого, а денег у тебя все равно завались… В общем, где как, а в тогдашних Соединенных Штатах идея конвергенции… ну, мирного сосуществования человеческой цивилизации и потусторонних сил — причем отчетливо потусторонних и даже очевидно адских — была почти сразу принята на ура. И ты спросишь: почему?

— Нет, не спрошу, — покачал головой Лейтенант.

— Да потому, что человеческая мораль второй половины двадцать первого века была невероятно гибкой и с легкостью восприняла подобные идеи. Тогдашние люди уверенно считали, что они уже находятся в Аду, или на его пороге. С детства им рассказывали, что твари Преисподней только и ждут нужного момента, чтобы проникнуть в их уютный мирок. Так что когда это все-таки произошло, никто особенно не удивился.

— Но ведь должно было возникнуть какое-то… сопротивление?

— Ковбой, ты же не в Испании пятнадцатого века. И даже не на Среднем Западе века девятнадцатого. Савонаролы нынче не в моде, а проповеди насчет святости и невозжелания не пользуются былой популярностью. Нет, верх взяла другая линия: «Зачем воевать, когда можно жить мирно, с уважением к обычаям друг друга, плюс взаимовыгодно торгуя?»

— C демонами?

— Почему бы и нет? Бесконечная энергия, которую предложили Владыки Ада, была слишком привлекательна для мира, с головой погрузившегося в энергетический кризис. А тварям из преисподней, как ты можешь заметить, пришлось по вкусу наше оружие. Взаимовыгодная сделка. Никто не хотел попадать в Ад. Это было попросту неизбежно.

— Ерунда. Это не могло продолжаться долго. Демоны и потерянные души неизбежно должны были обмануть и предать.

— Так и произошло — со временем. Теперь ты понимаешь, почему мы добавляем к имени «Уратха» обязательный атрибут «Погибшая»?

Раздался крик. Кого-то из ближайших прохожих затянуло в фигурный фонтан из розового мрамора, где плескался один из левиафанов. Вода вскипела от десятков жадных щупалец, которые кромсали и рвали на части распятое тело. Вокруг места происшествия, впрочем, ни на секунду не прекращалась жизнь — фото-дроны прилежно снимали происходящее с разных точек, среди небольшой, но быстро сформировавшейся толпы проскальзывали остроумные замечания. Воздушные демоны закладывали над фонтаном виражи, то и дело срываясь в пике, чтобы урвать глоток-другой ферментированной, богатой красным железом воды. В воздухе парила пронзительная музыка: «Если Бог откусил тебе руки, выплюнь свои глазные яблоки, кричи и веселись!»

— Все это очень познавательно и интересно, — сказал Бад. На бритом лбу десантника были видны капли пота, за спиной высился рюкзак размером чуть ли не выше его самого. — Но есть у кого-нибудь идея, куда нам теперь двигать? Где схоронился Бог, мне сейчас без разницы. В первую очередь меня интересует мистер Свет, задумавший меня убить хитрый пронырливый ублюдок. Кто-нибудь знает?

Клэм промолчал, мигая по сторонам чуть раскосыми глазами. Лейтенант пожал плечами и ухмыльнулся.

— Разумеется, да, — сказал Доктор. — Пока вы здесь маялись дурью и сходили с ума от осознания собственной никчемности, я наладил связь и подключился к одной из точек беспроводной информ-сети, Интернета, как его здесь зовут. Самомнение у этого роутера, конечно, на уровне — да и вообще решение наделять механизмы сознанием выглядит для меня довольно спорным — но свою функцию она… то есть он выполнил, позволил скачать мне актуальные карты. Нам вот в ту сторону.

Он неспешно направился к выходу из Центрального парка — черный плащ с капюшоном, пугающая клювастая маска с красными камнями вместо глаз, все как обычно.

— В последнее время меня не покидает ощущение, что мы все — просто приложения к этому парню, — довольно громко сказал Бад, перебрасывая гранату из ладони в ладонь. — И довольно бесполезные приложения, при всем этом.

Взвыла сирена.

«ВНИМАНИЕ! — в пространстве между двумя голографическими небоскребами, с вершин которых свешивалась окровавленная бахрома рекламы, развернулся полупрозрачный экран. — ЭКСТРЕННАЯ ТРЕВОГА! ЭПИДЕМИЯ! НАГРАДА ЗА УНИЧТОЖЕНИЕ ОПАСНЫХ ВИРУСОВ! МИЛЛИАРД КРЕДИТОВ ЗА ИНФОРМАЦИЮ, ДЕСЯТЬ ТРИЛЛИОНОВ ЗА УЧАСТИЕ В ОХОТЕ! НЕ ПРОХОДИТЕ МИМО!»

На экране появились четыре фигурки — конечно, это были они, заботливо подкрашенные оранжевым и черным, чтобы казаться страшнее.

НАЙТИ! УНИЧТОЖИТЬ! ВСЕ НА БОРТ!

— Все начинается несколько быстрее, чем мне бы хотелось, — хладнокровно сказал Чумной Доктор, проделывая непонятные манипуляции с собственными руками. Он на мгновение прижал перчатки к лицу, словно совершал намаз по мусульманскому обряду. — Но если мы прямо сейчас перейдем на бег, то небольшой, крохотный шанс, эта развратная похотливая девка, у нас все же появится.

— Силовой пузырь? — Бад сообразил первым, его «Панкор Джекхаммер» словно сам прыгнул в руки. — Сколько сможешь держать?

— Минут семь-восемь. В четыре раза больший, чем обычно, объем, да еще в движении… Нет, поправка — вряд ли больше семи.

СЕРЬЕЗНЫЕ СТАВКИ! ВЫРЕЗАТЬ ПРОКЛЯТЫХ ЧУЖАКОВ!

В сине-желтую мозаику асфальта у них под ногами ударилась резная фарфоровая ракета, выпущенная из растущей толпы. Она дымилась пока безвредным розоватым дымком, Лейтенант почувствовал легкое головокружение. Эфирное масло или барбитураты?

— Зонтик, Фикус, раскрывай зонтик! — взревел Бад. Клэм закинул в рот пригоршню таблеток, Лейтенант ощутил в каждой ладони по фигурной револьверной рукояти. Над ними с легким электрическим шипением включился колпак силового поля.

Они побежали. Раздавались удивленные крики и смех, под ногами хрустели чьи-то высохшие останки, в воздух взлетали желтоватые ломкие кости. В воздухе Нью-Йорка нарастало животное, неприятное бурление, словно у страдающего несварением желудка.

— Что теперь? — крикнул на бегу Клэм, вокруг его кулаков разрасталось ослепительное белое сияние, пока ненужное и даже лишнее. Силовое поле Доктора отбрасывало с их пути прохожих, словно игрушечные кегли.

— На месте Хелайна я бы вызвал сюда его демонический спецназ или киборгов без тормозов насчет убийства человеческих существ, — хекнул десантник. — Поэтому на нашем месте… а я и так на нашем месте… в общем, я бы сейчас очень серьезно поднажал. Доктор, где пункт назначения?

— Наивный вопрос, — сказал Доктор. Он летел сквозь улицу огромными прыжками, плащ развевался на ветру, сандалии пружинили от раскрашенной мостовой, но голос оставался тихим и ровным. — Найдите самое высокое здание в этой клоаке цинизма. Затем — это сложнее — найдите в этом здании самый верхний этаж. Вот и ответ на ваш вопрос.

Была пятисекундная пауза, когда три головы вращались на бегу, сканируя горизонт.

— Что? — Лейтенант сумел сформулировать первым.

— Нестандартная архитектура, да, — согласился Чумной Доктор, останавливаясь и переводя дух. — Дополнительной подсказкой может служить голографическое название «Объединенные энергосистемы Преисподней», а также выходящие из здания силовые линии на десятки киловольт, но мне хотелось…

— Заткнись.

Оно было обыкновенным, это здание. Высоким — да, но мало ли небоскребов в Нью-Йорке, да и гигантомания двадцатого века, пыжащаяся кубометрами стекла, бетона и стали, уже давно пришла в упадок, и удивить здесь конструкцией в пятьсот с чем-то метров высотой было уже невозможно. С другой стороны, не так уж часто можешь видеть пронзающий облака шпиль, мерцающий на цветном местном солнце, но не касающийся при этом земли. Окутанный проводами, трубопроводами и силовыми линиями силуэт просто висел в воздухе, мерно покачиваясь. А из торца, обращенного к земле, бил белый столб пламени.

С чисто прагматической точки зрения это было одновременно понятно и необъяснимо. Излишки энергии, получающиеся в результате переработки мертвых душ, стравливались максимально простым и неэкономичным образом. Но кроме всего прочего, это несло еще и важный воспитательный заряд. «Корпорация «Хелайн» забирала у Вселенной ее души и извлекала из них энергию с прибылью для себя. Но одновременно и делилась этой энергией с окружающей цивилизацией. Понемногу, крохами, но делилась же. Возможно, это было моделью любого успешного социального строя. Возможно, это было намеком.

Над скрывшемся в фиолетовых облаках шпилем висели объемные, белые, неоновые слова, такие ясные, что их хотелось взять в руки и потрогать.

ВСЕЛЕННАЯ РАБОТАЕТ НА ВАС.

Хелайн не скрывал своих намерений, не занимался черным пиаром, не мошенничал и не давал недобросовестную рекламу. Он и в самом деле не предлагал ничего, кроме правды. Вселенная действительно работала на них, всех тех, кто мог видеть надпись. Точнее, на энергии, выделяемой измученными душами при распаде.

— Гррррм, — сказал Бад, меряя взглядом башню. — И теперь, значит, пешим порядком на самый верх? Ага. За семь минут.

— Уже меньше, — сказал Доктор. О прозрачный колпак силового пузыря расплющилась, превратившись в распустившийся металлический цветок, пуля. В Нью-Йорке вопрос насчет скрытого ношения был решен давно и в положительную сторону.

— Вперед, — скомандовал Бад, отдышавшись. Воздух пах горячей травой, он забирался в легкие, словно непрошеный гость в квартиру, разваливался на диване и тычком кулака в пульт включал телевизор. Воздух был вальяжным и развязным, и в чужих легких чувствовал себя, похоже, замечательно.

— Они не похожи на чертей… — вполголоса заметил Лейтенант, на бегу умудряясь разглядывать красивые загорелые тела, широко распахнутые удивленные глаза, улыбающиеся рты. — Впрочем, я вживую-то чертей и не видел никогда. Но для жителей Ада они как-то слишком… человечны, что ли?

— А чего ты ожидал? — желчно поинтересовался Клэм, отдуваясь и отфыркиваясь. — Рога на головах и копыта на ногах? Трезубцы и котлы с серой?

— Это выдумки?

— На самом-то деле, не совсем. Рога и копыта — дурацкие имплантаты, которые некоторые придурки вживляли себе по новой моде. Но в целом… Преисподняя ведь приходит не снаружи, парень. Настоящий Ад всегда внутри.

— Да я, в общем, в курсе… но по этим парням как-то не особенно похоже, что они сейчас расхаживают по владениям Сатаны. Где ужас в глазах? Где осознание собственной обреченности? Ничего такого я не вижу.

— Даже не старайся. Это же Преисподняя, а не камера пыток, стресс должен быть постоянным, тягучим и приторным, как разведенное арахисовое масло в чертовом «Гей-Марте». Здесь конец рабочего дня, а значит, они уже закинулись релаксантами, чтобы как можно быстрее свалить от липкого вонючего дерьма на работе, куда они прискакали утром, закинувшись спидами под чашку кофе без кофеина. Бесконечность, ковбой. Замкнутый круг. Хелайн знает толк в пытках.

Чудовищная башня медленно приближалась, словно плыла по синему морю более низких, практически карликовых небоскребов, и уже можно было различить отдельные надстройки, рубки и антенны на ее гигантском теле, и удачно было, что все дороги, изгибаясь и поворачивая, но все же вели в том направлении, и толпа редела, истончаясь и колеблясь в нерешительности. Они уже слышали издаваемый башней шум — наверное, от того невероятного столба чистой энергии — будто прибой бушевал где-то вдалеке, упрямо пробивая себе дорогу в самое сердце Земли.

— И кто же они такие? Все эти люди? Те, кто добровольно, будучи в здравом уме и трезвой памяти впустил в себя и дал приют Аду?

— Терминология давно отработана, парень. Грешники. Падшие души.

— А как тогда назвать тех, кто отверг щедрые предложения мистера Света… Хелайна, не задумавшись и не прельстившись ими?

— Хм…

— Святые.

Итак, они оказались на площади — пустой и ослепительно белой, с выложенными черной плиткой тонкими арками, так, что даже при коротком взгляде на эту бесконечную чешуйчатую поверхность возникало легкое головокружение. Здание «Корпорации «Хелайн»» возвышалось далеко впереди, строгое и неприступное, до него теперь было не больше десяти минут ходу.

Их, разумеется, ждали; глупо думать, что мистер Свет рассчитывал только на дурную инициативу одурманенных горожан. Три линии обороны — легкобронированные, высокомобильные демоны в первой, тяжелая моторизированная кавалерия на механических чудовищах во второй, и артиллерийское усиление в конце, у самого огненного подножия.

— Наверняка еще и авиация имеется, — пробормотал сквозь зубы Бад. — Воздушная поддержка. Для полного шоколада, блядь.

— Мы все карлики, замершие перед ревущей стеной огня, — неожиданно сказал Чумной Доктор, разматывая руками что-то невидимое. — Но выхода нет.

Лейтенант смотрел на происходящее с застывшим лицом, словно на горькое лекарство, которое все равно придется принять. Клэм вежливо и неприятно улыбался, вокруг его кулаков потрескивали белые и колючие электрические узоры.

— Как я понимаю, плана боя у нас нет? — скрипучим голосом осведомился он. — Рубить всех, Господь потом сам разберет?

— Смешно, — оценил Лейтенант. — Но плана и впрямь нет. Будем рубить контру и пробиваться вперед. Внутри башни должно стать полег…

Демоны атаковали, не дожидаясь окончания их дискуссий. Огромные тени закрыли солнце, лязгающие железом силуэты с ревом выдвинулись вперед, визжащие и мигающие разноцветными светодиодами скелеты, гикая, окружили их.

— Снимаю круговую защиту, — сказал Чумной Доктор. — Дальше смогу прикрывать только фрагментарно.

Первый залп вражеской артиллерии был сбит в воздухе. Небо расцвело красными цветами разрывов, неприятно и остро запахло химией. Лейтенант покрутил на пальце револьвер и ухмыльнулся.

— И никаких зениток.

Дальше начался хаос. Жалящие молнии из радиоактивной магии Доктора опрокидывали целые ряды наступающей тяжелой пехоты, Клэм крутился на месте наподобие балетного плясуна, но от его ударов противники разлетались в стороны, как кегли. Лейтенант беспрерывно палил из револьверов с двух рук, сосредоточенно хмурясь; ситаллические снаряды пробивали любую броню, но были дороги, приходилось время от времени переключаться на традиционные вольфрамовые. Впрочем, и они показывали себя очень неплохо.

Ружье Бада выбрасывало сверкающие султаны огня и дыма, коробчатый магазин жалобно пощелкивал, быстро пустея, а сам десантник возвышался на площади, превратившейся в поле боя, словно угрюмая темная башня, не уступающая размерами той, куда они так отчаянно рвались.

— Пока что все идет очень слабо, — ревет он, на секунду переводя дыхание. — По всей вероятности, Хелайн не принимает нас всерьез.

Лейтенант поправляет косо сидящую шляпу, едва увернувшись от нескольких полосовавших пространство рядом трассирующих снарядов.

— Да ты окончательно охренел, десантник… Если только… если только вы выберемся из этой задницы, на следующий же день я сдерну от ваших пробитых голов на океанское побережье. Хватит с меня этого дерьма. Так что, экономя время, маши мне платочком прямо сейчас.

Бад щелкает новым магазином, достав его из бездонного рюкзака за спиной.

— Прости, я намотал платок на свой средний палец.

— Это… очень типично. Ты никогда не знал, как обращаться с вещами. Впрочем, с людьми тоже.

— Я думал, что запомню тебя нормальным. Но по всей вероятности, все люди имеют право на ошибку. Даже если ошибкой был ты.

Щелчок предохранителя. Выстрел. Мимо пролетают чьи-то грязно-розовые с фиолетовым мозги.

Взрыв. Смертоносный взгляд Чумного Доктора добрался до артиллерийской закладки. Площадь начинает затягивать черный вонючий дым. Фигура в черном плаще и маске идет вперед быстрым скользящим шагом, она будто парит над грудами разорванной плоти демонов и вживленных в нее механизмов из тусклой меди и золота.

— Хелайн занимался киборгизацией потусторонних существ, — с легким осуждением говорит он. — Плюсы этого решения очевидны: увеличенная скорострельность и огневая мощь, да, но также и радикально сниженная мобильность. Низкая абразивная стойкость и полное отсутствие психических стопоров. На мой взгляд, весьма неудачная идея.

— Подашь ему заявку на предмет рационализаторского предложения, — сипит Клэм. Идеальное лицо бесконтактника испачкано чем-то вязким и черным, губы подергиваются в гримасе. — Он необидчивый парень и наверняка оценит.

Клювастая маска Доктора курится легким белесым паром. Он качает головой и не обращает на это внимания.

— Наши разговоры никогда не имели заметного результата, поскольку я всегда был для дьявола недостаточно убедителен, — говорит он своим мягким голосом и продолжает путь. Группа следует за ним.

Телекинез в исполнении Клэма ужасен и разрушителен. Он сталкивает атакующих демонов в воздухе, разметая клубы ими дыма и закрывая мутное солнце, сминает и превращает в металлолом чужую артиллерию, разносит в клочья тяжелую броню, в которую закованы чудовищные существа.

— Необычные твари, — с ненавистью и глотком крови выплевывает он, разорвав очередную небольшую капитулу нападающих демонов. — Низкий силуэт, высокая скорость, предпочитают атаковать издали. Кто это, Бад?

— Чжуржени, — скалится в тот в ответ. — Раньше думали, что это дикие степные племена, но на самом деле просто младшие упыри в подчинении сильных колдунов. Довольно сильный, но, в общем-то, немногочисленный противник.

— Серьезно? Как можно не верить в то, что наблюдаешь своими глазами? Фантастика.

— Поверь, Родни, даже у моей фантазии есть период полураспада. Жизнь с закрытыми глазами, игнорирующими реальное положение вещей, проста, комфортна и даже в чем-то, возможно, завидна. Но есть у нее и один небольшой, но существенный недостаток. Она всегда довольно херово заканчивается.

Группа летающих киборгов заходит со стороны занавешенного дымом солнца и неожиданно обрушивается сверху. Они рвут группу когтями, пилят зубастыми металлическими клювами, во все стороны летят куски мяса и несет тяжелым соленым запахом. Неожиданная вылазка отбита благодаря реакции Клэма, его телекинетические кулаки отбрасывают тварей на почтительно расстояние в воздух, а решающий вклад вносят револьверы Лейтенанта, без видимых усилий выбивающие из них целые клоки шерсти и плоти. Они искрят и падают в стороне, загораясь странным зеленоватым пламенем — вероятно, в телах присутствовали значительные примеси соли меди.

Из носа Клэма бьет настоящий фонтан крови, брюнет шатается, но не отступает. Тем не менее, он в состоянии грогги, и атакующая мощь группы неизбежно снижается. Но они все равно приближаются к окутанной тучами электрических разрядов башне «Корпорации «Хелайн». Они к ней приближаются.

В решающий момент правительство Нью-Йорка вводит на площадь тяжелую технику. Танки и самоходные артиллерийские установки ползут по закопченной брусчатке, порыкивая, как дикие и сытые звери. Это работа для Лейтенанта. Ситалл — это кристаллизованное стекло, только очень легкое и прочное. Первые пули намертво разбивают и глушат триплексы — теперь бронетехника слепа, а Лейтенант не промахивается. До бензобаков с их позиции не достать, но это и не нужно. Выстрел — убит командир. Еще один — экипаж недосчитывается стрелка. Механик-водитель получает свое, когда лихорадочно пытается развернуть тяжелую машину. Та же участь постигает экипаж второго танка.

И третьего.

Лейтенант уходит на долгую перезарядку, но остальная техника не принимает правил игры и отступает. Они остаются одни среди дымящегося кромешного ада, из которого прямо перед ними вырастает белоснежный остов башни, держащийся на столбе пламени. В этом проблема.

— Кажется, отсутствие планов может снова сыграть с нами дурную шутку, — говорит Бад. Он все еще не прячет оружие, а его руки покрыты маленькими точками от въевшегося пороха. — Как мы поднимемся наверх? Я ожидал чего-то более традиционного, скажем, ворот или даже двери, но сейчас…

— С другой стороны, это, может, даже хорошо, — говорит Лейтенант. У него уже свободны руки, «уолкер» отправился в кобуру подмышку, а «витнивиль-хартфорд» на пояс. В шляпе, кажется, прибавилось дыр, плащ прожжен и разрезан, а у сапога оторвался каблук, отчего ковбой слегка прихрамывает. — Если бы у нас были планы, их пришлось бы менять, а нет ничего хуже смены планов. То ли дело сейчас! Планы можно просто придумать, и это всегда значительно легче.

— Я думаю… — начинает Чумной Доктор, но его прерывает доносящееся от башни шипение. Растворы, похожие на оружейные амбразуры, открываются, и здание окутывается пышной газообразной юбкой грязно-желтого цвета. Она неприятно пахнет чесноком, колеблется и медленно оседает в тяжелом, пронизанном металлом и порохом воздухе.

Мистер Свет использовал химическое оружие.

— Дерьмо! — выплевывает Клэм, ежась вовсе не от холода. — В мое время никто уже не бодяжил эту дрянь, так что защита от химии считалась анахронизмом и ретроградством. Мне не справиться с газом, Бад!

— У меня есть противогаз, — ровным, задумчивым голосом произносит десантник. — Только это не поможет, он имеет и кожно-нарывное действие тоже. Ублюдок знает, как по-настоящему начать действовать на нервы.

— Если вы скажете мне примерную дистанцию до башни, — говорит Чумной Доктор, — я, возможно, смогу предложить приемлемое решение. И быстро. Чертова маска зверски искажает перспективу.

— Метров сто двадцать, — говорит Лейтенант. Он уже повязал на лицо вездесущий красный платок — нелепая мера защиты, но ничего лучше у него нет. — Плюс-минус десять, как мне кажется.

Желтое облако уже опустилось почти до их уровня, словно гигантский занавес, и продолжает расползаться. Запах чеснока и горчицы становится нестерпимым.

— Это приемлемо, — говорит Чумной Доктор. — Станьте ближе.

— Что?

— Станьте. Ближе. — Во всегда спокойном голосе поскрипывает и шипит, испаряясь, жидкий гелий, негорючий газ, образующийся в смертельном огне ядерного распада.

Он телепортирует всех как раз в тот момент, когда облако иприта накрывает их полностью. Он телепортирует их внутрь башни. Прямо на первый этаж.

Первый этаж выглядит роскошно — это богатая корпорация. Они оказываются в чем-то среднем между оранжереей и парком. Повсюду тропические растения, вьюнки, пальмы и лианы соседствуют с дубами и карликовыми секвойями. Парк пересекают почти незаметные дорожки, в ландшафт умело вписаны неприметные, но уютные скамейки и искусственные роднички, вокруг клубится тяжелый запах нагретого влажного дерева и органического разложения.

На скамейках отдыхают сотрудники «Корпорации «Хелайн» — сплошь люди. Долгий рабочий день, постоянная необходимость выкачивать и препарировать чужие души — это тяжелый стресс, трудно выдержать такое без качественного отдыха. Они смотрят на нежданно появившуюся группу с удивлением, но без страха, их сознание затуманено галлюциногенами и анаболиками, которые они принимают непрерывно.

— Здорово, парни, — вежливо говорит Лейтенант. — Как жизнь?

— Фикус, это было охеренно, — произносит Бад свистящим шепотом. — Не знаю, заметил ли ты… но ты только что в очередной раз спас наши тупые задницы. Ума не приложу, зачем ты это сделал — но спасибо.

— Не имел намерения проверять, как пахнут пули, — пожимает плечами Чумной Доктор. — Однако, время не ждет. Проследуем дальше?

— Конечно, — скалится Клэм. Заляпанное кровью лицо выглядит карнавальной (и довольно малобюджетной) маской. — И вот что я здесь подумал… Следовало бы привлечь внимание мистера Света, в противном случае, нам придется очень долго бежать на верхний этаж, а у нас не сказать, чтобы было для этого много времени.

— Что предлагаешь? — в голосе Лейтенанта словно бы тлеет какой-то нехороший огонек. Словно наверх пытается вылезти что-то давно забытое, но все еще очень сильное.

Клэм скупым жестом активирует свои перчатки. Они светятся желтым — половинный заряд — но все еще вполне работоспособны.

— Я говорю: передавить все живое на этом этаже. Обеспечить пидарасу приток свеженького, сверх плана, потока душ.

— Мило, — комментирует Бад. — Фикус, как у тебя с силовыми полями?

— Паршиво. Но три-четыре сеанса шоковой терапии для всех желающих еще смогу выдать.

— Чудно. Ковбой?

Лейтенант взводит курки обоих револьверов.

Дальше они двигаются плотным клином: Десантник во главе, Лейтенант справа, Клэм слева, Доктор идет замыкающим, на нем функции прикрытия и контроля. Двигаться совсем легко, здесь нет оборонительных сооружений, и никто не додумался прорыть в жарком тропическом климате полноценные окопы и оборудовать блиндажи в три наката. Атмосфера расслабленности и абсолютного покоя запустила свои чуткие щупальца глубоко в души находящихся здесь.

Душами, строго говоря, они являются уже, впрочем, чисто формально.

— Воздух свободы сыграл с аборигенами злую шутку, — говорит задумчиво Бад. Его руки ходят ходуном, палец дрожит на спусковом крючке. — Жаль, нет огнемета…

— Огнемет не нужен, — говорит Чумной Доктор. Глаза на маске загораются красным. — Достаточно того, что есть я.

Джунгли вспыхивают. Над зелеными листьями парят голубые молнии. Паникующих и разбегающихся сотрудников жалят невесть откуда появившиеся огненные шары, превращающие живую плоть в раскаленный пепел. Пожар начинается в дальней части парка, так что вопли и крики резко нарастают, по мере того, как спасающиеся люди бегут, оскальзываясь и катясь по влажной земле, в сторону Бада и остальных. Это очень удобно.

«Панкор Джекхаммер» оживает, сотрясаясь и меча серии патронов 12 калибра. Сила попаданий такова, что целые ряды бегущих она словно выдергивает из вертикального положения и переводит сперва в летящее, а затем в лежащее. Лежащие больше не поднимаются. А в те секунды, когда десантник перезаряжает громоздкий, но всего лишь десятизарядный магазин, он щедрым взмахом разбрасывает вокруг гранаты, снаряженные белым фосфором. Это горящая, жгущая, сдирающая плоть, словно старые обои, смерть.

Клэм нашел призвание своей жизни в работе дирижером — по крайней мере, так это выглядит со стороны. Его перчатки с равной легкостью пробивают горящий жаркий воздух и мягкие белковые тела. Взмахами рук — невесомыми, воздушными — он регулирует, кому в проклятой выжженной оранжерее следует остаться жить, а кому умереть. Путевку в жизнь пока что не получил никто.

Лейтенант ухмыляется. Наивное простодушие сползло с его души, словно кожа со змеи, и сейчас в гримасе, застывшей на лице, нет ни капли доброты. Револьверы палят без передышки, их стволы раскалились — каждая третья пуля, прошивающая иногда по несколько человек, трассирующая — и на фоне всеобщей смерти и боли это выглядит поэтически красиво.

Уши закладывает от криков и воплей горящих заживо. В воздухе почти физически ощущается боль и отчаяние. Сопротивления нет. Это избиение безоружных.

Кровью, огнем и колесами группа проходит первый — условно первый, потому что он возвышается над городом, как гора — этаж, готовая к любым гнусным неожиданностям и практически уверенная в том, что лифт будет заблокирован, а лестница наверх — завалена. Но она ошибается.

На втором этаже их ждет сюрприз. В отличие от оплавленного и черного от огня, дыма и сгоревшей плоти парка ниже, здесь все почти стерильно белое — стены, потолок, даже окна, похоже, выходят на берег Северного ледовитого океана с навсегда вмерзшими в прибрежный лед кораблями и призрачными белыми медведями. Здесь совершенно чисто и почти сверхъестественно пусто. И тихо — их шаги звучат как святотатство.

Но сюрприз, как выясняется, отнюдь не в этом.

— Здравствуйте, — приветливо говорит им выходящая из бокового — разумеется, тоже белого — коридора девушка. — Как добрались?

Никто не отвечает. И вовсе не потому, что девушка некрасива — наоборот, в ней есть что-то притягательное. Но это животная, первобытная притягательность, что-то в ее плоском, улыбчивом лице, вздернутом носе, редких, мышиного цвета волосах с ровной челкой и едва заметными зеленоватыми прядями, быстрых, темных глазах. Она невысокого роста, одета в бурую и довольно затрапезную майку с надписью FUCK WHAT CHA HEAR и короткие зеленые шортики. Но самое главное — она смотрит на них, словно на старых знакомых. Но никто в группе не может сказать, что видел ее раньше.

Почти никто.

— Мику… — глухо выдыхает сквозь маску Чумной Доктор. — Что… Как…

Лейтенант сдвигает шляпу на затылок. Горячечный оранжевый огонь в его глазах уже померк, и то, что там было — если было — по всей видимости, устало и отправилось на боковую.

— Так это, значит, и есть Мику?.. — он недоверчиво щурится. — Должен сказать, я представлял ее себе совершенно иначе. Несколько… э… более…

— Это потому, — говорит Чумной Доктор, — что я описывал ее тебе совершенно иначе.

— Зачем же ты обманывал меня, позволь поинтересоваться?

— Лейтенант, помолчи. Все уже давно все поняли. Раньше она выглядела не так, а, Фикус?

— Верно. Раньше… Мику! Что с тобой случилось?

Девушка хитро качает головой. В ее маленьких глазках нет узнавания. Там вообще ничего нет.

— Кто вы, замаскированный незнакомец? Боюсь, мы не представлены друг другу, а значит…

Доктор снимает маску. Мику всматривается в его изборожденное шрамами лицо.

— Фикус… Что…

— Очевидно, вы оба изменились, — нетерпеливо говорит Клэм. — Обычно это случается с течением так называемого времени. Оставляю вас пораженно осознавать эту чрезвычайно сложную истину и предлагаю двигаться дальше.

— Нет, — говорит Доктор. Маска в его руке выглядит сброшенным за ненадобностью щитом. Здесь и сейчас, перед той, что когда-то была его мечтой, он наг и беззашитен. — Что произошло? Что ты… что ты с собой сделала? Или это он? Я знаю, этот ублюдок наверняка…

Девушка пожимает плечами.

— Да вообще-то ничего подобного. Все, что сделал Хелайн, это предложил мне работу, а я, конечно, согласилась. А лицо? Внешность? Ну, просто мне нравится разнообразие. И если все возможно, то почему бы и нет?

— Он… заставил тебя?

— Да нет же, — она улыбается, широко и бездумно. — Зачем? Мистер Свет дал мне то, что я всегда хотела. Будущее. Цели. Перспективу. Он забрал меня с Кайши и устроил здесь, в самом сердце своей империи. Чего еще можно ждать?

— Но ведь ты… не этого желала. Ведь так? Так? Я же говорил… Мы же говорили с тобой тогда, на Кайше… Ты хотела другого. Настоящего. Странного. Я все помню. Что случилось с девушкой, которая превыше всего ценила поиск истины?

Мику отмахивается. Легко, словно от надоедливой мухи.

— Подростковые глупости, — говорит она своим звонким, смеющимся голоском. — Они пропадают, как только ты начинаешь взрослеть. Ты уже начал взрослеть, Фикус?

Доктор не отвечает. Его изрезанные шрамами губы шевелятся, но оттуда не доносится ни звука.

— А по-моему, ты просто изначально ошибся, Грач, — громко говорит десантник. — Это никакая не любовь, и это никакая не твоя любимая. Обычная восемнадцатилетняя шлюха, которую следовало бы трахнуть еще тогда. Ну, или ублажать подольше. Впрочем, даже сейчас еще не совсем поздно: только погляди на ее рот — два хуя туда отлично влезут. Ты как насчет этого, готов ввалить своей несостоявшейся Жозефине?

На сцене появляется новое действующее лицо.

— Мистер Свет готов вас принять прямо сейчас, — с облегчением говорит Мику. Она улыбается — может быть, в этой улыбке есть хотя бы след сожаления? — думает Доктор — и исчезает за одной из снежно-белых дверей.

За годы — годы ли? — отсутствия Мистера Света в известной Вселенной он мало изменился. Тот же хорошо сшитый костюм, блестящие туфли, тонкое, умное лицо с аккуратной бородкой, дорогие очки, слегка растрепанная, по моде, прическа, дымящаяся звезда в петлице. Вполне мог бы работать разработчиком в какой-нибудь игровой компании чуть выше среднего. Он не выглядит озабоченным. Он не выглядит удрученным. Он также не выглядит испуганным. Нет, ни в малейшей степени.

— А вот и вы, доблестные рыцари смерти и разрушения… — произносит Хелайн почти весело. — Привет, Ддавэр. Ты уже отключил свою нейросеть? Все эти путешествия во времени ужасно запутывают последовательность.

— Мы пришли к тебе, мистер Свет, — говорит Бад тяжелым низким голосом.

— Я уже сообразил, спасибо, — улыбается дьявол. — Не желаете пройтись? Здесь недалеко. Заодно покажу вам производство.

Группа переглядывается.

— Идем, Фикус, — говорит Клэм, не приближаясь к Чумному Доктору, по черному плащу того все еще прыгают, сталкиваясь и рассыпаясь на искорки, голубоватые молнии. — Забудь о ней. Это не та, которую ты искал сквозь Вселенную многие годы. Совершенно определенно не та.

— Мику умерла, — глухо говорит Доктор. Его голос печален. — В тот самый момент, когда согласилась на предложение Хелайна. Умерло то, что делало ее особенной, незабываемой… собой. Душа. А то, что ее тело осталось в живых и даже перешло на высокооплачиваемую работу — просто досадная случайность. Разумеется, я с вами, парни.

Они — пятеро — идут по коридору. Тяжелый обвес десантника, черный плащ и маска Чумного Доктора, ковбойская шляпа, шейный платок и револьверы Лейтенанта выглядят нелепо в этих белых стенах. Впрочем, Клэм в своем неизменном стильном костюме, пожалуй, сошел бы за одного из местных менеджеров.

— Мы начинали с малого, — говорит мистер Свет. Он совершенно спокоен, в очках отражаются светодиодные лампы. — Труднее всего, конечно, было определиться с наиболее эффективным источником энергии. Чьи души при переработке окажутся оптимальны, а что только забьет коллекторы липким черным шламом? Никаких учебников, как вы понимаете, никаких методичек. Базовые теоретические материалы вроде Библии описывали все… ну, малость однообразно и не очень-то подходили для наших целей. Что оставалось?

— Что? — говорит Клэм. Мистер Свет улыбается.

— Практика. Критерий истины.

Они покидают коридор и сворачивают направо. Размеры реакторного зала поражают воображение — он бесконечен и необъятен, хотя логика подсказывает, что здесь не больше двух-трех тысяч квадратных метров. Зал тоже ослепительно-белый, подсвеченный у потолка разноцветными огнями, по полу тянутся фосфоресцирующие полоски-директивы красного, желтого и синего цветов.

— декламирует Хелайн, расправляя руки на манер коммивояжера, представляющего собственный товар. Затем он отщипывает что-то из воздуха и бросает в рот. — Конфетки с миелиновой оболочкой, снятой прямо с нейронов трехлетних детей. Вкуснотища! Хотел сперва поделиться, но вы, парни, оказались куда более хамоватыми и напористыми, чем мне бы хотелось. Взгляните же, надменные, на труды мои, и ужаснитесь!

Все пространство зала заполнено реакторами душ. Это невысокие сооружения, примерно в два человеческих роста, сделанные из блестящего металла, напоминающие первые атомные бомбы — яйцеобразные объекты на широком возвышении, окруженные яйцами поменьше и опутанные силовыми кабелями и шлангами охлаждения. Перед каждым реактором установлен небольшой пюпитр — пульт диагностики и управления с интерактивным экраном с трансляцией в реальном времени и мигающими датчиками.

На экране, окруженная волнами пара и пламени, бьется в муках человеческая фигура.

— Мы начинали с животных, — охотно поясняет мистер Свет. — Насекомые, как быстро выяснилось, не имеют души, поэтому их убийства — кармически нейтральный поступок. Это было, конечно, сильным ударом, мы серьезно рассчитывали проредить рои мух и комаров, даже закупили довольно значительное их количество, но все пошло прахом — да еще этот удар по имиджу… Вельзевул — дурацкое имя, но отчего-то приклеилось. Козни конкурентов.

— Чудовищные страдания, — роняет Чумной Доктор, глядя на экран. Хелайн не замечает этой ремарки.

— Мы быстро переключились на динозавров. Чертовы рептилии давали неплохой прирост энергии, но были невероятно дороги в транспортировке и эксплуатации, приходилось разрабатывать гигантские реакторы, потребители жаловались на тарифы… Ну, а потом, в качестве эксперимента, испробовали людей, и дело неожиданно пошло на лад. Экономично, экологично, энергоэффективно. Есть чем гордиться.

— Ты же знаешь, что всему этому очень скоро придет конец, мистер Свет, — говорит Бад. — Конец Света, если можно так сказать.

— Правда? — поражается Хелайн. — Ну да, я помню, вы собрались меня уничтожить. Вот только одного я не могу понять: зачем? Мы построили здесь очень успешный бизнес, друзья мои — в том числе и с вашей помощью, ведь все вы так или иначе работали на меня. Глупо надеяться — пусть даже вам и удастся задуманное — что с моим исчезновением здесь все внезапно превратится в рай. В действительности, на мое место просто придут другие — и кто вам сказал, что они будут хоть сколько-то правильнее, чем я? Где вы вообще видели приличный мир без дьявола?

— Все это дерьмо насчет баланса сил и равновесия тьмы и света, — морщится Лейтенант. — Сказки для малолетних енотов, пардон за грубость.

— Нет никакого баланса, — улыбается мистер Свет. — Всевышний давно устранился от дел и ни на что не влияет. Но послушайте: в местном обезьяннике, в сосудах из фарфора и бронзы, под слоями пресной воды и машинного масла до сих пор томятся Древние Боги, от Осириса до Ньярлатотепа. Вы всерьез хотите, чтобы ваш родной мир захватила после меня эта старая, вечно жующая развалина Азатот? Вам нравится мерзкий бой барабанов из человеческой кожи и всхлипывания проклятых флейт? Танцы безглазых и безумных богов? Вы вообще представляете, за кого вписываетесь?

Гудят, вибрируя от пылающего внутри пламени, реакторы, с охлаждающих шлангов капают мутные слезы конденсата.

— Пускай я зло, — убежденно говорит Хелайн. — Но я предсказуемое и рациональное зло. Мои методы циничны, но прозрачны, мотивации очевидны. Я бизнесмен и практик, и такие парни, как я, всегда побеждают. Бросьте эту чушь насчет борьбы света и тьмы, и проживете гораздо дольше, хотя и не обязательно счастливее. На самом деле вы всегда выбираете между злом и еще большим злом. И, должен сказать, на любой случай у меня всегда имеется свой план.

— Мне никогда не нравился ни сам Яхве, ни его сынок, малолетний подонок, который умеет делать из воды воду, — медленно говорит Бад. — Да, еще он должен мне тридцать монет за стибренные ложки, и за это я тоже обязательно с него спрошу. Но этот сын девственницы, по крайней мере, не использовал меня втемную и не пытался убить.

— Я сам не восторге от тех акций и, кстати, до сих пор не могу понять, почему они не удались…

Десантник не дает ему договорить, он делает шаг вперед, и в руках у него прорастает огнем «Панкор Джекхаммер». Пули со звоном рикошетят от железных раскаленных боков, оставляя на них черные отметины. Но мистера Света уже нет на месте, он исчез.

На миг наступает такая тишина, что, кажется, становятся слышны крики из ближайшего реактора, хотя это невозможно — он наглухо запечатан и герметичен.

— Найдите урода! — азартно кричит Бад, но глаза его холодны и прищурены. У десантника имеется план.

Они рассыпаются в стороны, будто у невидимого кулака вырастает неполный комплект пальцев, среди рядов капсул слышен топот их сапог. Но зал по-прежнему пуст — ни охраны, ни призванных демонов. Хелайн не желает помощи извне. А может быть, просто не хочет повредить дорогостоящее оборудование.

— Вы не понимаете главного, парни, — он появляется на возвышении, сетчатом металлическом мостике, протянутом через все помещение на высоте нескольких метров. — Вы все еще не понимаете времени.

Лейтенант разряжает в него револьвер, и — невероятно! — мажет. Мостик выбрасывает сноп искр от попадания и заметно проседает.

— Если представить жизнь в виде тонкой портновской нити, уныло тянущейся из прошлого в будущее… — мистер Свет обнаруживается расхаживающим за их спинами, Чумной Доктор пытается достать его молнией, но и у него случается досадная осечка. Аккумуляторы пусты, энергия выбрана вся без остатка. — То обрезав ее, мы прекращаем эту самую жизнь. Все просто. Но если, скажем, взять нить путешественника во времени, который отправлялся в прошлое хотя бы один раз…

Телекинетический удар Клэма оставляет на одном из реакторов глубокую вмятину, но других последствий не приносит. Хелайн теперь выглядит полупрозрачной фигурой, словно высеченной из цельного куска хрусталя. Фигура перемещается по воздуху долгими изящными скачками.

— Это становится больше похоже на портновской стежок. Вперед — назад — вперед. И теперь, чтобы оборвать такую жизнь, ее нужно обрезать уже два раза. Соображаете?

Бад бросает гранату; в его огромном рюкзаке их, похоже, бесконечный запас. Взрыв снова не приносит заметных разрушений — на полу остается черная воронка в полфута глубиной, со свистом и шипением срабатывает противопожарная сигнализация, все заволакивает мелкими катышками изолирующей смеси, будто все они окунулись в метель.

— Я живу очень давно, — доносится из ниоткуда спокойный, знакомый голос. — Я очень много путешествовал. Нить моей жизни выткала на этой Вселенной — всей, целиком — затейливый узор. Наверное, даже можно сказать, что я — и есть Вселенная. Неприятно это говорить, но вы, парни, никак не сможете меня уничтожить, кроме как заручившись полной поддержкой своего нерешительного Тетраграмматона.

Он появляется в белой мгле — неверная темная фигура. Он улыбается. Он полностью уверен в себе.

— Но на этот счет у нас с ним имеется давний уговор.

За его спиной вырастает фигура повыше и куда коренастее. Вероятно, все дело в рюкзаке.

— Кто говорит об уничтожении? — искренне удивляется Бад. Одной рукой он проводит простейший захват локтем под горло. Очень примитивный, но настолько же действенный. В другой руке у него что-то громоздкое, неустойчивое, светящееся мертвенным зеленоватым блеском. Чумной Доктор сразу узнает это устройство.

Самодельная нейросеть.

Резким движением Бад надевает конструкцию на голову Хелайну. Металлические ячейки тугим хватом облепляют череп, потрескивают и разгораются ярче. Пахнет паленым волосом.

— Ты никогда не причинишь вреда никому из нас, — четко выговаривает он. — Ты не причинишь вреда людскому роду еще… ну, хотя бы пять тысяч лет. Ты станешь призрачной мифологической фигурой, монстром под диваном, букой в шкафу. Ты не проявишь свою сущность. И ты… больше никогда… не будешь мучить людей.

Голова мистера Света мотается из стороны в сторону так резко, будто его дергают за ниточки. Сияние нейросети становится почти нестерпимым.

— А чтобы уберечься от твоих замечательных союзников, — заканчивает Бад, — я намерен хронопортироваться с тобой в произвольное место с открытым билетом. Один раз, по неизвестному маршруту, без возможности вернуться. Во внутренности остывающей звезды или россыпь ярких метеоров, в океанскую толщу или холодный вакуум. Сейчас или за миллиарды лет до нашей эры. Этого не узнает никто, кроме Господа Бога. Но он, думаю, не выдаст нас в этом ответственном вопросе.

Он задумчиво смотрит на свой огромный кулак, где на запястье светится голубоватый огонек хроно-перехода.

— Если как следует подумать, то это ни разу не плагиат, Клэм, — говорит десантник. — И уж тем более не пародия. Я восхищаюсь изяществом твоего решения, поэтому использую малоизвестное слово «пастиш».

Мистер Свет хрипит.

Бад с размаху загоняет кулак ему в глотку. Слышен треск, но чего именно — зубов, костей или электрических разрядов? — остается неизвестным.

Откуда-то, кажется даже, что из-под земли, доносится многоголосый вой. Две фигуры окутывает белое пламя, но всем четверым — нет, троим, не считая десантника — непонятным образом приходит одно и то же видение. В нем растут и разрушаются грозные империи, эскадры белых парусников отправляются за гремящие штормами океаны, в чистых небесах висели десятки сверкающих лун, а под ними вереницы рабов послушно тащили по пустыне каменные параллелепипеды. Это длится какое-то мгновение, а потом исчезает в яркой вспышке и больше не повторяется.

Все затихает, остается только мерный гул реакторов. Эти жестяные коробки, похоже, вообще ничем нельзя пронять.

— Охренеть, — произносит Клэм, как только обретает способность говорить и перестает лязгать зубами. — Заебись концовочка.

— Да, — говорит Чумной Доктор. — Впечатляюще, следует это признать, но слишком уж оборвано. Не совсем этого я ожидал, должен признаться.

— Это что, все? — удивляется Лейтенант, протирая глаза. — Невозможно поверить.

За их спинами хлопает дверь, и троица мгновенно оборачивается, вскидывая оружие. Да только оружие не может здесь помочь, оно бесполезно, ненужно, и Лейтенант первым опускает свои револьверы, отступая перед светящейся, идущей по воздуху фигурой. От нее веет такой мощью, такой настоящей, первозданной чистотой, что они понимают, все сразу — в удостоверении личности здесь нет ни малейшей нужды.

— Боже мой… — уточняет на всякий случай Клэм.

Светящийся силуэт останавливается, глядит по сторонам, опускается на землю и выключает яркое ксеноновое сияние. Стягивает с костистых кулаков черные кожаные перчатки без пальцев, облизывает пересохшие губы, шумно сглатывает и говорит совершенно обыкновенным голосом:

— Послушайте, парни… Налейте мне уже кто-нибудь выпить и объясните, если не сложно, какого дьявола здесь творится!

— Ильяс?!

* * *

Они сидели на облаке и разговаривали. Вокруг было только насыщенно-синее осеннее небо, мягкое солнце прихотливо разливало свои теплые лучи, а на земле царила робкая ранняя осень, и сквозь капельки водяного пара нет-нет да и проглядывал сплошной желтый ковер опавших листьев. Облако было взято в плотное оцепление боевых ангелов в силовой броне, сжимавших в механизированных руках скорострельные артиллерийские установки. Они сидели по-турецки, пили что-то горячее и обжигающе-крепкое из древних расписных пиал и разговаривали.

— Ты… Бог? — зачем-то еще раз спросил Лейтенант. — Тот самый?

— Поверь мне, парень, я и сам был в шоке. Просыпаюсь как-то рано утром, в голове ни единой мысли, кроме боли, в животе словно рептилоиды нагадили, в глазах резвятся маленькие кровавые лошадки… И вдруг я понимаю, что я — бог. Тут у любого ум за разум зайдет. — Ильяс засмеялся и отхлебнул из пиалы.

— Ты создал наш мир? И всю Вселенную?

— Не спешите винить меня, ребята, я же говорю — колоссальный был отходняк. А еще понос. Накануне я, должно быть, нажрался какой-то просроченной дряни… Скажем так, все, что бы я ни съел, выходило из меня приблизительно со сверхзвуковой скоростью. Возможно, кстати, именно тогда…

Он задумался.

— И все, что пишут о тебе в священных книгах, тоже правда? — Чумного Доктора интересовали менее глобальные вещи. — Новый завет, Евангелие от Луки и прочих фанбоев… Тебя на самом деле прибили к кресту, словно преступника? Распяли на солнце и прикончили ударом копья?

— Какому кресту? А, нет. То был совсем другой парень.

— Совсем другой? — переспросил Клэм. — Эй, как насчет того, чтобы рассказать все? Как так получилось, что ты оказался Богом, зачем ты связался с нами и украл ложки, что случилось с мистером Светом…

— И что теперь произойдет со всем этим, — закончил Чумной Доктор, описав закованной в перчатку рукой полукруг, означающий, вероятно, Вселенную.

Ильяс скорчил гримасу.

— Черт, не думаю, что вам понравится то, что вы сейчас услышите, но… Можно сказать, я услышал ваши молитвы. Я вас написал.

— Что?

— Что?!

— Присоединяйся, — Ильяс обернулся к безмолвному и недоверчивому Клэму.

— Что?

— Так-то лучше. Я писатель. Каждый писатель всегда немного бог. Со мной это вылилось в терминальную стадию. Я написал вас всех. Людей, инопланетные расы, демонов, Хелайна, Рай, Ад… Это был просто пьяный литературный эксперимент. Вдохнуть жизнь, настоящую жизнь, с настоящими душами в этот придуманный мир, всю эту Вселенную… Целиком.

— Ерунда.

— Чушь.

— Херня.

— Немного однообразно, но сойдет. Не совсем мой словарный запас. Видите ли… все пошло не так с самого начала.

Он сделал паузу, поковырявшись в зубах. Облако парило в вышине, прямо под самым схватившимся золотистой прижаристой корочкой солнцем, разреженный воздух пролетал сквозь легкие с реактивной скоростью, над пиалами курились шапочки пара, словно тучи над Везувием перед самым роковым днем Помпеи.

— В какой-то момент весь этот мир… и все его персонажи отказались мне повиноваться. Зажили своей собственной жизнью, принялись совершать свои поступки, и проклинать меня за собственные ошибки… И я ничего не мог больше исправить. Я перестал быть их всемогущим богом. И стал просто Создателем. Отцом, чьи сыновья выросли и ушли в пьяный загул. А разве это не судьба любого отца?

— В какой момент это случилось? — Чумной Доктор был деловит и сосредоточен.

— А ты не сообразил? — Язык у Ильяса уже немного заплетался. — Аккурат в тот самый, когда парень на кресте спросил: «Отец мой, для чего ты меня оставил?» Он напугал меня до усрачки — бухал после этого дня три, наверное.

Он помолчал, разглядывая дымящееся содержимое пиалы.

— Но суть в том, что после этого я уже не имел над вами власти. Так что если вы вдруг захотите спустить на меня всех собак за голод, бедность, войны, разрушения и прочее, мой вам совет — взгляните для начала в зеркало. А что до всех бед и неприятностей, что сыпались на ваши глупые головы почти всю историю человечества… Можно сказать, что я не сбрасывал те бомбы. Я только их снаряжал.

— Что было дальше? — тихо спросил Лейтенант.

— Дальше не было ничего интересного. Вы увлеченно убивали друг друга и не менее увлеченно трахались, баланс был в пользу второго, иначе мы бы сейчас здесь не разговаривали. Я иногда перекидывался парой слов с Сатаной, то есть мистером Светом, как его называли ваши… Он забавный парень, в чем-то похожий на меня, только более собранный, предполагалось, что со временем он станет Властелином мира, но с этим немного не срослось. А порой я и сам спускался вниз, жил там по нескольку десятков лет… Как раз так я и познакомился с Бадом. В армии.

— И как служилось?

— Если нормально себя поставишь — в любой армии служится одинаково. Мы сдружились, я начал за ним приглядывать, особенно когда он перебрался в Город-минус-один и собрал вокруг себя шайку разнообразных отбросов — это я сейчас про вас, парни.

— Ничего обидного, — Лейтенант закинул руки за голову. — Клэм и Фикус те еще канальи.

— Вы принялись работать на мистера Света, но меня это не волновало — свободный выбор, вы помните. Но только потом решили соскочить, и вот отсюда начались неприятности. Хелайн решил, что Баду, как лидеру вашей маленькой группы, охреневшему пророку, кормящему стаю голодных уток, пора откинуть коньки. Мне пришлось вмешаться.

— Что-то незаметно, — ухмыльнулся Клэм. — За последние несколько дней его с десяток раз едва не укокошили.

— Конечно, — согласился Ильяс. — Но его не изрешетили ни установленные у дверей мины, не добили в пустыне беспилотники, и не подстрелили киборги из Синдиката. Не говоря уже об этих чудесных гитарных струнах и внезапно потерявшем свой кибернетический нюх файерволе. Вам чертовски сильно везло в последнее время, не находите? Разумеется, не бесплатно. Но набор серебряных ложек — не такая уж высокая цена, как мне кажется.

— Вот так история, — сказал Лейтенант. — И что же будет теперь? С Бадом, с нами, со всем этим местом?

— Не знаю, заметили ли вы, ребята, но вы пережили Армагеддон, — сказал Ильяс. Он часто моргал, потирал щеки и казался сонным. — Бад, конечно, не имел об этом ни малейшего понятия, но это же Бад… Рандомно выставив хронопортацию, он отправился вместе с Хелайном на семь с небольшим тысяч лет назад. На Землю. Передняя Азия. Неподалеку от Эдемского сада. Улавливаете связь?

— Погоди-погоди… — Чумной Доктор выглядел ошеломленным даже несмотря на маску.

— Мистер Свет выполнит гипнотический приказ нейросети. Пять тысяч лет — и ни секундой больше! — он будет сидеть тихонько, словно мышь. Копить знания и могущество. Но в начале нашей эры, примерно в тот момент, когда я потеряю свою власть над людьми, он снова войдет в силу. И все начнется заново.

Он поглядел на троицу с непонятной грустью.

— Главная беда Армагеддона — он чертовски однообразен. История всегда заканчивается одинаково, словно кем-то когда-то было высказано дурацкое самосбывающееся пророчество.

— Возможно, его и в самом деле провозгласили?

— Все пророки в земной истории были либо путешественниками во времени, либо наглыми шарлатанами, — отрезал Ильяс. — Будущее неизменно, но не определено. Гребаный парадокс.

— «Шарлатан» в переводе как раз и означает «говорун», — сказал Чумной Доктор. — Может быть, это знак? Впрочем, неважно. Что будет с Бадом?

— Я пошлю к Баду специальную команду, парня должны будут положить в анабиоз, чтобы он не свихнулся от течения времени. Не зря же в десятках земных легенд упоминается герой, спящий в тайном месте до тех пор, пока родной земле не будет угрожать смертельная опасность. Чистейшая правда. Давайте надеяться, что все эти тысячелетия Бад будет видеть только счастливые сны.

— They don?t do dreams in cryosleep, — прошептал Лейтенант. Ильяс непонимающе качнул головой.

— Но Земля?

— Она не останется без присмотра. Многочисленные демоны, потерявшие связь с Хелайном, устроят здесь выжженную землю, которая войдет в историю, как Гибель Уратхи. Все произойдет в точности так, как написано в учебниках. Человечество переселится на другие планеты, начнется космическая экспансия… Вы сделали именно то, что должны были. Ровно то, что делали всегда.

— Как и запланировал для нас мистер Свет, — сказал Чумной Доктор.

Они притихли. Не так уж весело осознавать, что набившая оскомину фраза «у бога есть план для всех нас» содержит всего одну, зато принципиальную ошибку.

Ильяс кивнул.

— У него и правда были планы на все случаи жизни. А теперь… осталось только определиться, что делать с вами, ребята.

— В каком смысле? — ощетинился Клэм.

— Расслабься, никто не собирается тебя убивать. Но «всадников Апокалипсиса» больше нет. Вам стоило бы подумать о новой карьере. Если есть пожелания ко мне, лучше высказать их сейчас, пока я еще не отрубился. Это дерьмо, что мы тут выхлестали в четыре глотки, довольно крепкое.

— Я бы отправился в Китай, — пожал плечами Чумной Доктор. — Эпоха Сражающихся Царств. Всегда интересовался этим периодом. Да и надоело воевать с демонами — имею желание пожить некоторое время среди людей.

— Тебя могут ждать там некоторые неприятные открытия, но не вопрос, — кивнул Ильяс, и парень в маске исчез.

— Хочу домой, — решительно сказал Клэм. — Двадцать пятый век, созвездие Лебедь, Кеплер-бета.

— Невыполнимая задача. Путешествия в будущее невозможны.

— Я знаю. Но я найду способ. Для этого отправь меня в крупнейшую библиотеку известной Вселенной.

— Это будет Трантор. Выполнено.

Брюнет растаял в воздухе. Они остались на облаке вдвоем.

— Прежде, чем я скажу свое желание, — ухмыльнулся Лейтенант, — хотел бы задать еще один вопрос. Мы так и не услышали, чем планируешь заняться именно ты.

— В «Сломанном сне», насколько я знаю, имеется вакансия бармена, — пожал плечами Ильяс. — А у меня всегда отлично получались манипуляции со спиртными напитками. Рвану туда — это все же не самое плохое место на свете, да и за Городом-минус-один кто-то должен приглядывать без вас. Ну, колись уже, что там у тебя за фантазия? Я не готов сидеть здесь, в Раю, целую вечность.

Лейтенант сказал.

— Разумно и вовремя, — согласился бог. — Еще пара часов, и здесь в буквальном смысле разверзнется Ад. Ладно, дело сделано, так что я отправляюсь в бар — сначала закрыть глаза минут на шестьсот, а потом приступить к своим прямым обязанностям: предоставлять проспиртованное утешение малодушным и выслушивать гневные жалобы слабых. Собственно говоря, и тебе, как я понимаю, туда же. Подбросить?

 

Эпилог

В Городе-минус-один привычно и веско царила ночь. Светила старая, поеденная и побитая молью луна, в канавах и на помойках деловито хозяйничали крысы, сквозь подземные коммуникации угрюмо и целеустремленно скользили террористы, сжимая в грязных руках свои книги и бомбы. В центре раскатами ленивой грозы обменивались железными выстрелами и выясняли свои непростые отношения громилы из Синдиката и синекожие варлангары. Бар «Сломанный сон» выгонял последних посетителей и гасил огни — не обращая внимания на отсутствие владельца, Вю, временная хозяйка, свято блюла режим.

Лейтенант вышел из «Ламборгини», и со всегдашним восхищением пополам с классовой ненавистью поглядел, как медленно опускаются на место двери-ножницы. После чего засунул руки в карманы своего вечного плаща, поднял воротник, коснулся края потертой, простреленной, но все еще достаточно ковбойской шляпы, и направился к дверям, на которых нанятые за смешные деньги светлячки дисциплинированно перестраивались из положения OPEN в положение CLOSED.

Он толкнул скрипучую дверь, отпихнул с порога какого-то вконец отупевшего робота — что кошки, что эти твари, одни повадки, одни манеры — и вошел. В зале было темновато, горели только светильники над барной стойкой. Сам бармен, высокий длинноносый блондин, лишь коротко кивнул ему, продолжая колдовать над очередным коктейлем. Лейтенант заметил, что жидкость в нем на глазах изменила цвет с оранжевого на зеленоватый, но не стал останавливаться, а вместо этого поднялся на второй этаж.

Алиса сидела на кровати, обхватив голову руками, одетая в одну только белую сорочку. Она казалась такой же, как… нет, не такой же. Из глаз исчезло расслабленное спокойствие, к которому он уже успел привыкнуть за время здесь, там снова была злость и раздражение, и еле-еле скрываемая паника.

— Лейтенант! — она чуть было не бросилась к нему на шею, но вовремя опомнилась. — Какого хера!

— И тебе добрый вечер, мисс Дрейк, — сдержанно сказал он. — Как спалось, что снилось?

— Что? Ты, блин, издеваться надо мной вздумал? Что тут, к хренам, происходит, почему на мне этот дебильный парик и такие здоровенные сиськи, и откуда ты такой загоревший, и что это за хренова дыра, и самое главное…

— Почему ты жива, здорова и даже довольно агрессивна, а не мирно разлагаешься на том мерзком дождливом кладбище, где тебя похоронили полгода назад?

Она заткнулась и нервно сглотнула.

— Я… но… оно правда было настолько мерзким?

— Отвратительным, — безжалостно сказал Лейтенант. — Да и ты в свои последние дни выглядела не лучше. Помнишь?

У Алисы дрогнуло лицо.

— Поглядела бы я на тебя после двадцати минут под жестким гамма-излучением… Лейтенант… но как?

— Понимаешь… — ковбой вздохнул. — Когда ты умерла, мир кончился. Кончился для меня, для тебя, конечно, да и для некоторых окружающих тоже. Посреди пространства словно бы открылась черная дыра и принялась с чавканьем заглатывать в себя предметы, солнца и людей. Так не могло продолжаться долго. Не должно было продолжаться. И я бежал. В эту темную, беззвездную, бесконечную ночь, к людям, которым, мне казалось, я был все еще нужен. И знаешь, что?

— Что? — она даже забыла про свою фирменную насмешку, прости сидела и слушала, уперев локти в голые коленки. В другое время он бы непременно отвлекся на эти коленки, хотя бы на несколько секунд, но сейчас — сейчас время не было другим. Оно было правильным.

— Они подарили мне куклу. Сработанную настоящим мастером и очень-очень похожую на тебя, но все-таки ненастоящую. Наверное, думали, что я не замечу.

— Но ты заметил.

— Она была слишком хороша, чтобы быть настоящей. Она была идеалом. Но только мне не нужен был идеал — все потому, наверное, что я не слишком умен, даже эти парни со временем заметили. Мне нужна была настоящая ты.

— Вот только настоящая я умерла.

— Верно. И поэтому я забрался в какие-то немыслимую вонючую глушь, поговорил там с одним толковым парнем, и он согласился выполнить мою просьбу. Засунул руку в самые глубины Ада — а это та еще банка с пауками, скажу я тебе — и вытащил тебя отсюда. И теперь мы — это мы. Мы свободны, никому ничего не должны и вольны отправиться куда угодно. Любое время, любое место. По твоему желанию. Что скажешь?

— Я… не знаю, — прошептала девушка. Из ее глаз уходил страх и возвращалась прежние чувства. Задор. Бесшабашность. Даже немного смешливой иронии. Самую чуточку. — Но я думаю, что-нибудь жаркое и солнечное. Поближе к океану. Похоже, теперь я очень долго не смогу смотреть на дождь.

Лейтенант кивнул.

— Точно мои мысли. Что ж, в таком случае одевайся — все твое барахло в этом шкафу, оружием разживемся по дороге. За баром на парковке стоит синий «Ламборгини», забирайся внутрь, вот ключи. Я подойду через пару минут.

Она молчала секунд десять. Потом подошла к нему, поднялась на цыпочки и легонько чмокнула в щеку.

— Ты изменился, Лейтенант. Ты больше не жалкий расхристанный цыпленок, пытающийся казаться прожженным циником. Ты повзрослел и вырос. Я буду ждать в машине.

Неслышно притворилась дверь, сработала шумоизоляция. Лейтенант смотрел в окно на кипящий в ночи город. На стекле капельками оседал туман.

— Ильяс ошибся в одном, — сказал он в пустоту. — Когда человек на кресте понял, что над ним больше нет чужой власти, что он волен в своем выборе — это не означало, что Бог-Автор утратил свои силы. Это значило, что все мы стали хозяевами своих жизней. Авторами своей реальности. Своей судьбы. Не каждый способен это понять — да и не всем комфортно с этим осознанием: оно мешает спать по ночам. Но только поняв и приняв эту правду, можно стать по-настоящему живым. А что может быть прекраснее Жизни?

Он не дождался ответа — этаж был полностью пуст, а единственный человек, имеющий значение, сидел сейчас в краденой «Ламборгини» на заднем дворе.

— Разве что дружба, — задумчиво сказал Лейтенант, высокий, худощавый и печальный. — Бад хотел заполучить себе бармена, и я пообещал, что помогу. Я сдержал слово, пускай даже для этого мне пришлось убедить прежнего Автора решиться на кражу столового серебра и отправиться в путешествие по забытым уголкам Преисподней. Но у «Сломанного сна» теперь есть бармен, и вся его божественная сила пойдет на доброе дело. Доброе, алкогольное, с высоким содержанием сивушных масел дело. Это тоже непросто — остаться живым, став всемогущим. Но кажется, я справляюсь.

Он развернулся — и, повинуясь его желанию, широко раскрылась дверь, да и вообще все двери в «Сломанном сне», и тревожно спящая уже Вю проснулась, села на кровати и закричала от сковавшего все тело ужаса — вечно недовольной хабалке вдруг показалось, что ее суматошная жизнь скрывается в пасти невесть откуда взявшегося волка с неприятно белой шерстью. Этой же ночью она соберет свои вещи, оставит все ключи и пароли этому новому парню, покинет город и проведет остаток жизни в напрасных попытках экспериментально доказать основы психофеноменологии. Она никогда больше не вспомнит о Городе-минус-один. Спасибо дорогущим сеансам терапии.

Лейтенант спустился по лестнице, пересек зал, отсалютовал все еще стоящему за стойкой бармену и вышел из бара. Пока у него получалось.

Стать живым навсегда, вцепившись крепкими зубами в гнилую плоть тварей Преисподней, подобно сторожевому псу оберегая тех, кто тебе дорог. Пускай власть берут красные танцующие роботы, а толпы дрессированных каннибалов из Гарварда насилуют на улицах школьников. Но центр мира, Город-минус-один, стоящий на невидимой оси, о которую трутся спиной гиперборейские белые медведи, все еще не выбросил белый флаг, а осажденная Уратха, как говорят, по-прежнему отбивает атаки алмазных грешников, этих святых Сатаны.

Ты не сможешь спасти всех — Вселенная слишком огромна и стара для этого дерьма. Но ты можешь, по крайней мере, сохранить свою любовь, и своих друзей, и самого себя, а большего не смог бы сделать даже тот, кто создал тебя таким в приступе горделивого божественного пьянства. И пусть пока ты один, и зверюшки Армагеддона, ухмыляясь, медленно обступают круг божественного света, но надписи на аккадских словарях провинциальных шарлатанов все еще светятся вечными словами генерала Карбышева.

Ведь главное не в том, кем были эти грустные четыре всадника Апокалипсиса, везучие сукины дети, и какие коктейли они вгоняли в свои желудки и вены, и какие автомобили плевались из дрожащих выхлопных труб несгоревшим бензином под их стальными пальцами. Они не запомнились героями с громоподобными голосами и доспехами из сверкающей иридиевой брони, но когда в Преисподней была уничтожена висящая в воздухе башня Сатаны, то бесконечное эхо тяжело застонало даже в райских кущах, и реакторы человеческих душ с грохотом обрушились в черную кровоточившую бездну и разбились там кричащими железными знаками ненаписанных пророчеств.

КОНЕЦ