Броневик заносит на поворотах. За окном мелькают дома из красного кирпича и аккуратные садики, старинные парки и тихие улочки со столетними дубами и платанами. А может, кленами, я во всей этой флоре разбираюсь не очень. Наш водитель, лысый усатый дядечка по фамилии Фергюсон, с машиной управляется мастерски, но ширина здешних дорог оставляет, конечно, желать всякого. Белгравия — старый, престижный и очень, очень богатый район Лондона. Безумного скрипа тормозов и отпечатков сожженных шин на асфальте здесь не ждут и удивленно сторонятся.
Впрочем, нам плевать.
Неновый, неудобный, угловатый «Снэтч Лэнд Ровер», от которого отказались уже, кажется, все, кроме нас, нещадно заносит в очередной раз, и я чувствительно стукаюсь головой о оружейную стойку, прикрученную у самой двери. В отражении успеваю увидеть собственное бледное лицо на переднем плане, и торжествующую ухмылку Влады — на заднем.
— Десять негритят, — сообщает мне Влада. В этом нет особого смысла, но я с некоторых пор вообще пытаюсь не слишком вдумываться в то, что говорит моя бывшая напарница. Ну, чтобы как-нибудь случайно не съехать с катушек. — Прости за неполиткорректность, конечно, но дама Агата писала именно так. Правда, в нашем случае негритят оказалось всего четверо. Как там, помнишь? «Четыре негритенка легли на солнцепеке, один сгорел, осталось их трое, одиноких». Прямо как про нас написано. Скажи, похоже? Ну похоже ведь?
Я не отвечаю.
Над Белгравией, как и над всеми остальными районами, висит серебряная туша аэростата. Обычный метеозонд, на самом деле, только большой. Поэтому они никаких особых подозрений и не вызывали до поры. А еще на них стоят мощные передатчики и громкоговорители, что позволяет штурмбанфюреру оперативно извещать лондонцев о любой перемене в своем непредсказуемом настроении. Сейчас вот он, например, полон скорби.
«Жители Лондона, услышьте нас! С чувством глубокого сожаления сообщаем, что ваше правительство отказалось вести переговоры, в результате чего нам буквально приходится прибегнуть к насилию. Стремясь свести жертвы среди населения к минимуму, и вместе с тем продемонстрировать серьезность наших намерений, нашим первым „шагом убеждения“ станут триста лондонцев из Белгравии! Триста человек, ужасная кончина которых падет тяжким бременем на Правительство Ее Величества и преступную организацию „Хеллсинг“!»
Составлено немного сумбурно, но в целом грамотно. Как легко догадаться, по итогам мозгового штурма, выполненного верхушкой организации (читай, Интегрой и Алукардом), последнего решили все-таки не сдавать. Благо из правительства и других высоких инстанций пока не поступало паникующих воплей. Видимо, у них все еще жива надежда, что ситуация под контролем.
Что истине, конечно, не соответствует.
— Трое негритят пошли купаться в море, один попался на приманку, и их осталось двое, — продолжает Влада. — Понятия не имею, что там была за приманка такая в Рио, но наш самоуверенный друг Арти на нее и правда клюнул. А вот дальше начинается самое интересное. «Двое негритят гуляли среди льдин, затылком кто-то стукнулся, остался лишь один.» Как считаешь, подруга, кому их нас так фатально не повезет в следующий раз? Тебе? Мне? На всякий случай, думаю, нам обеим не помешает время от времени поглядывать назад.
Очень правильное замечание. Я уже который день так делаю.
Что ж, как бы то ни было, а, несмотря, на грозные обещания Руди, отсутствие паникующих толп на улицах не такого уж и большого района внушает пока осторожный оптимизм — быть может, его возможности и впрямь не столь велики, может, нам еще удастся удержать ситуацию от сползания в кромешный мрак и хаос, может, все еще не стало совсем плохо…
Лысый Фергюсон жмет на тормоза так резко, что я в очередной раз гашу инерцию лбом о стекло. Если не шишка, то синяк мне тут в ближайшее время гарантирован. Как только вернемся обратно, нужно будет запудрить, солдат «Хеллсинга» с фингалом во лбу — нонсенс и позор на все вооруженные силы Ее Величества, так что запудрить, однозначно.
Если мы, конечно, вернемся.
Потому что посреди улицы стоит, покачиваясь и уставившись в нас прозрачным бессмысленным взглядом, самый настоящий упырь. Кому-то он, конечно, показался бы простым парнем в измятой сорочке и заляпанным чем-то темным дорогом пиджаке, изрядно пьяным, что немного необычно для этого района, но в целом — порой случается и такое, а потому любой порядочный лондонец, сдержанно фыркнув, просто отвернулся бы от неприглядного зрелища и забыл бы про него через несколько секунд.
Скорее всего, это стало бы его последним осмысленным действием.
Тварь была голодна. Так часто бывает со свежими упырями. Остатки гаснущего сознания, подавляемые вирусом, испуганно тычутся в темноте мертвого и более не повинующегося ему мозга, не могут найти объяснения происходящему, не укладывающемуся ни в какие знакомые схемы, и как-то сами собой приходят к самым базовым инстинктам. Двигаться. Пить. Есть.
Зараженный глухо ворчит. Отупевшие рецепторы исправно передают информацию, но между лобными долями у новоявленного упыря царит пока что полный диссонанс. Атаковать? Бежать? Опасность? Добыча? Вирусу не до того, он пытается взять под контроль нервную систему и спинной мозг, и на внешние раздражители пока что не обращает внимания.
Это очень кстати.
— У-ти боже мой, какая лапочка, посмотри, Вика, — с широкой, прямо-таки вампирской ухмылкой цедит Влада. — Младенчик прямо. До чего же милашный! На вот тебе, младенчик, покушай.
И прямо из окна влепляет упырю пулю в лоб.
* * *
Труп мы, между прочим, подхватили, нечего ему посреди дороги валяться. Провоцирует негативные общественные настроения, если выражаться казенным языком. Да, как подумаешь теперь, какой мы ерундой занимались — оторопь берет. Но нам это тогда показалось очень важным. Не допускать паники. Сохранять спокойствие и уверенность.
Ну, пускай нам двум показалось, мне и Фергюсону. Влада просто пожала плечами, но присоединилось. Наверное, ее этот вопрос не особенно занимал.
«Район оцеплен, — сообщил по телефону Алукард. — Натурально, с броневиками, собаками и пулеметами. Из Белгравии никому не вырваться, во всяком случае, пока. Так что работайте оперативно, делайте то, что должны, главная задача сейчас — не допустить распространения заражения за пределы района».
Влада хихикнула. Громко, не скрываясь. После чего выдернула из уха гарнитуру и уставилась на меня.
— Понимаешь, что нам сейчас сказали, подруга? — поинтересовалась она весело. — Понимаешь, да?
— Нет, — призналась я. — То есть я поняла, что он сказал. Но не соображаю, отчего ты так радуешься.
— Все ты понимаешь, — вздохнула Влада, и воткнула наушник обратно. — Просто признаться себе боишься. Ну, а мне-то теперь и вовсе грех жаловаться.
А мы пока добрались до точки рандеву — Кадоган-холла, красивого такого, невысокого здания из гладкого серого камня. Старого, наверное, и, как все здесь, ужасно престижного. Но нам престижность была сейчас не очень важна, нас тут уже ждали. Угрюмый темно-зеленый грузовик с эмблемой желтой подводной лодки, припаркованный в тупике. Не то, чтобы Пип и его люди так усердно маскировались, скорее просто схватили то, что первым попалось под руку.
Упырям, по большому счету, все равно, какой логотип будет на ощетинившейся автоматами машине.
— Здрасьте, девчонки! — на удивление бодро рявкнул Пип в наушниках. — Рад видеть вас в добром здравии. Точнее, вижу я, конечно, не вас, а ваш джип, но это то же самое, а «рад видеть ваш джип» звучало бы еще более странно. Как добрались, никто не приставал?
В этом было что-то слегка противоестественное — Пип, болтающий так, будто мы были знакомы сто лет, пытающийся шутить шуточки и быть любезным. Но потом я сообразила. Капитан Бернадотте очень сильно нервничал. Его люди и он сам находились посреди квартала, захваченного, или почти захваченного упырями. Сидячая утка, вот как это называется. В любой момент какой-нибудь особо эволюционировавший вампир мог наброситься на их грузовик, разодрать крышу и забрать с собой одного-двух солдат. Не то, чтобы это было таким уж вероятным исходом. Но возможность оставалась.
И Пипу это очень не нравилось.
— Все нормально, — коротко ответила я, потому что Влада только фыркнула и показала невидимому капитану средний палец. Да, как-то сразу у них взаимоотношения не задались.
— Нормально? Ха! — развеселился Бернадотте. Чуть-чуть слишком бурно, чтобы это выглядело естественно. — Значит, у вас все в сто раз лучше, чем здесь. Потому что я хрен бы описал нашу ситуацию как нормальную! Сидеть на одном месте, как чертова приманка, вместо того, чтобы воевать, как положено честным наемникам — нет уж, спасибо, может, в другой раз.
Честно, такой Пип мне нравился куда больше, чем наглый хлыщ, которого я впервые увидела на полигоне. Он был нервным, взвинченным, агрессивным. Он не был нормальным, совершенно очевидно, но он был, по крайней мере, адекватным, в отличие от девушки, которая сидела в метре от меня и строила самой себе глазки в зеркальце.
Что поделать, мы живем в такое время, когда даже норма уже является недостижимым идеалом.
Но в одном капитан был прав. И он, и его люди, да и мы с Владой тоже, по большому счету, прибыли сюда с единственной целью — заманить к Кадоган-холлу как можно большее количество упырей и вампиров. Если потребуется, то и ценой своей жизни.
* * *
Черт. А холодно здесь, между прочим. Зима в северном Лондоне — это и так не слишком весело само по себе, а уж на высоте двадцати с чем-то метров, и подавно. Редкие снежинки пикируют мимо, я высовываю язык, чтобы поймать хоть одну, как в детстве, но резкий ветер заносит в рот только какую-то морозную стылую гадость.
Все-таки то, что было в детстве — пускай остается там же.
— Развлекаешься? — Влада показала мне язык. — Глупо выглядишь. Как… хм… как малолетка, впервые увидевшая снег. И потерявшая голову от восторга.
Я-то догадывалась, что она собиралась сказать сначала. Но потом проявила тактичность. Очень непохоже на Владу, на самом деле.
— Может, мне нравится видеть снег, — сказала я все-таки. — Визуально наблюдать замерзшие осадки. У нас тут, если ты не заметила, с этим довольно туго.
Легко у меня это вышло. «У нас». А ведь так и есть. И этот вымороченный, угрюмый, погибающей от неизвестный болезни город, этот старый серый Лондон — теперь и мой тоже. Моя ответственность. Моя земля. И, значит, именно мне придется ее защищать. Просто потому, что других героев вокруг как-то не видно. Сплошь вампиры, упыри, психопаты и маньяки.
Кадоган-тауэр, башня с колоколом, венчающая здание, оказалась идеальным наблюдательным пунктом, отлично подходящим для осмотра окрестностей, неспешного созерцания Слоун-сквер или Церкви святой Троицы.
Для снайперской засады, впрочем, она тоже вполне годилась.
Под нами, в клетчатом разнообразии красного кирпича и белого камня, дымили несколько покрышек, пара-тройка файеров и еще какая-то мелочь. Дымили не то чтобы интенсивно, но заметно, люди капитана свое дело знали туго. Ближние упыри на такое наверняка должны были навестись, а наведясь — привлечь внимание остальных, не таких внимательных тварей. Дальнейший план действий предполагал подачу звуковых сигналов, должных, по идее, заинтересовать даже наиболее равнодушных, но и здесь Пип решил по-своему.
Он откопал где-то здоровенные старые колонки, подсоединил их к автомагнитоле и включил первую попавшуюся радиостанцию. А первой попалась — не знаю, случайно или нет — «Абсолют Радио Классик», с их вечным ассортиментом старого рока. И вот сейчас мы сидели на холодной, продуваемой всеми лондонскими ветрами, колокольне, настороженно оглядывая пустые, затаившиеся в предчувствии нехорошего, улицы в свои прицелы, натягивая на уши шерстяные шапочки и стирая с ресниц мокрые снежинки, ожидая худшего — а внизу перебирал струны гитары невидимый «Пинк Флойд»:
So, so you think you can tell Heaven from Hell, blue skies from pain.
Can you tell a green field from a cold steel rail?
A smile from a veil?
Do you think you can tell?
Хорошая песня, кстати. В прежней жизни мне такая музыка никогда не нравилась, я как-то больше по панку и дэт-металу заезжала, нашему и буржуйскому. А тут, можно сказать, выросла над собой. Может, это заглохшая в последнее время настоящая Виктория подает голос, подсовывая свои вкусы, вместо моих, родных?
Да нет, не чувствую я никаких следов старого сознания. Тихо, как в могиле.
Типун мне на язык, кстати.
Did they get you to trade your heroes for ghosts?
Hot ashes for trees?
Hot air for a cool breeze?
Cold comfort for change?
Did you exchange a walk on part in the war for a lead role in a cage?
Последняя строчка на минуту выбивает меня из колеи. Как, как в далеких семидесятых, когда меня еще и в проекте не было, худому длинноволосому наркоману с лошадиными зубами и неважной дикцией удалось так убийственно точно сформулировать суть моей проблемы здесь и сейчас?
«Неужели ты променял роль статиста на войне на главную роль в клетке?»
Сердце пропускает удар.
Как там дома?
How I wish, how I wish you were here.
Weʼre just two lost souls swimming in a fish bowl, year after year,
Running over the same old ground.
What have we found?
The same old fears.
Wish you were here.
Песня уходит на долгое, как всегда у «пинфлоев», гитарное соло, а размышления о горнем и духовном некстати прерывает Влада — как это у нее принято, щипком в крайне оригинальном месте.
— Ой!
— А нечего клювом щелкать, подруга, — поясняет она, убирая руки. С неохотой убирая. — Пришли к тебе.
— Что? Кто?
— Ну, не совсем, конечно, к тебе, но с твоей стороны сюда уже трупики ковыляют, пора встречать, — девушка с хрустом потягивается, ей совершенно явно жаль, что честь начала отстрела бывших мирных лондонцев будет принадлежать мне.
Трупики, да. Чем-то это напоминает юмор патологоанатомов, такой же примерно жизнерадостный и наполненный уважением к окружающим. И чем тогда, спрашивается, она отличается…
Не думать. Пусть это и не ей адресовано, но вдруг она и такое способна прочитать? Не думать.
Бинокль. Винтовка. Затвор. Прицел. Снег. Колокольная башня. Больше ничего. Никаких мыслей. Вот лучше музыку послушать — там как раз выступают «Зи-Зи Топ» — Viva Las Vegas. Вполне бодрая вещь, хотя и попсовая до неприличия.
Влада задумчиво смотрит на меня. Долго. Сосредоточенно. Хмурится и отворачивается.
А я снова приникаю к биноклю.
Так и есть: по Слоун-террас, это по правой стороне в моем секторе, бредут какие-то граждане. Бывшие граждане, если уж быть совсем безжалостно точными. Поскольку это не простые упыри, а модифицированные, да еще и недавно, особых сюрпризов от них ожидать не приходится — ну, умеют они культяпками шевелить чуть быстрее обычного, да еще, может, двери открывать, нам от этого ни холодно, ни жарко не будет. Мы от них далеко, высоко, патронов у нас очень много, на любой вкус, а на крайний случай Пип с Фергюсоном нас подхватят и увезут в безопасное место.
А еще они работают нашим огневым резервом. Засадный полк такой, если хотите. C целым ящиков гранатометов и даже огнеметом, кажется — на всякий пожарный, как удачно выразился Пип.
Ловлю в прицел первую цель. Обычный парень с виду, на улице прошла бы мимо, не оглянувшись. Но по воле идиота Руди, сейчас он сам себе не принадлежит, а наоборот — представляет смертельную опасность для нас, да и всех людей в мире. Потому что в крови у него циркулирует очередной штамм вируса «лилит», а где-то в теле притаилась контрольная микросхема, управляющая всеми действиями, от поворота головы до интенсивности выделения слюны.
И изъять ее, превратив зараженных обратно в людей, увы, невозможно.
Бах!
Парень спотыкается, сзади из головы у него вылетает черное с такого расстояния облако. На серой мостовой расплывается очередное темное пятно. Остальные упыри, разумеется, не замечают потери, продолжают целенаправленно приближаться. Видимо, «Миллениум» сейчас ими не управляет в полную силу, занимается какими-то другими вопросами. Ну, это нам на руку.
«Аминь», тихонько шепчу я. Может, и не так уж Алукард и неправ — только вера и может помочь не двинуться сейчас рассудком, не потерять себя посреди безумной круговерти постоянной крови, убийств и смертей. Не превращая цели в недочеловеков, не упиваясь своей властью над ними. Просто делать свою работу. Скорбеть о потерях. Защищать свою землю. Верить в правоту своих поступков.
Верить.
Эта мысль как бы размораживает заледеневшее сознание. Я больше не колеблюсь, быстро и аккуратно меняя обоймы, рационально, но без излишеств опустошая их — помню, в оригинальном аниме меня всегда поражал этот безумный, ничем не оправданный оверкилл — три десятка пуль там, где можно обойтись одной.
Я обхожусь.
Снизу из динамиков жизнерадостно рубит Джон Мелленкамп — R.O.C.K. In The U.S.A. Очень подходящая песенка для танцев, или, скажем, беззаботного пикника где-нибудь на природе. Ну, и для быстрой прицельной стрельбы она тоже подходит.
— Хорошо работаешь, куколка, — одобрительно вклинивается по радио Пип. — Мы контролируем, на всякий случай, но ты пока отлично справляешься.
Про Владу ни слова, а она, между прочим, тоже без дела не сидит — к башне уже со всех сторон подтягиваются все новые и новые упыри, и их на глаз уже, кстати, как минимум за сотню. Руди, подлец, то ли соврал насчет трехсот, то ли ошибся, то ли легкомысленно посчитал только первоначально зараженных с помощью чипов, без учета неизбежно инфицированных в процессе обращения. И это ведь только начало.
Музыка стихает, уступая место пятиминутке новостей. Хорошо поставленный голос ведущего сообщает последние известия. Аятолла Хомейни заявил в очередной фетве, что Россия — хуже Англии и Америки, вместе взятых. Цены на дома в Британии упали впервые за последние девять месяцев. В ближайшие дни следует ожидать незначительного снижения температуры, кратковременных дождей и снегопадов, но уже со следующей недели синоптики обещают солнечную, теплую погоду.
Ни единого слова о чрезвычайной ситуации. Ни намека об ультиматуме, выдвинутом британским властям. Как будто все это происходит не здесь, а в другой, спокойной и беззаботной реальности. Понятия не имею, чего стоит Андерсону и прочим удерживать репортеров и блогеров в узде. В любом случае, долго это продолжаться не может. Либо наше руководство быстро найдет способ разобраться с «Миллениумом», пока мы тут затыкаем дыры в авральном режиме, либо уже в ближайшее время страна погрузится в панику и хаос.
Мы это понимаем. Интегра с Алукардом это понимают.
Правда, и Руди это тоже понимает очень хорошо.
В наступившей на короткие секунды тишине продолжает надрываться голос с дирижабля: «Мы инфицируем тысячи британцев — остановите бойню…»
Забавные требования, если подумать.
— Я его могу снять, — неожиданно говорит Влада. — Хочешь?
Вот казалось бы, причем тут вообще я? Какая связь между тем, чего я хочу, и падением вражьего аэростата? Для Влады, по-видимому, прямая.
Может быть, это можно использовать.
— Давай лучше не отвлекаться, — так мягко, как только могу, предлагаю я. — Я бы все-таки хотела сосредоточиться на задании. Чем быстрее закончим, тем меньше людей в городе пострадает.
— Поняла-приняла, — легко соглашается Влада. И даже кивает, послушно глядя на меня своими прозрачными, голубыми, как два кусочка льда, глазами. — Люблю, когда все ясно и понятно, и не остается никаких недосказанностей.
Растягиваю губы в легкой улыбке. Уже почти естественно стало получаться. Непрерывная практика — залог совершенства.
Радио-марафон продолжается. Играет R.Е.М. — Itʼs the End of the World, очень в тему, надо сказать. Стрельба не стихает, пол на небольшой смотровой площадке колокольной башни уже полностью покрыт остывающими гильзами, но упырей на улицах все больше. Несколько раз уже из неприметного фургончика с веселой желтой эмблемой выскальзывали темные фигуры с короткими трубами гранатометов на плечах, и помогали нам, добавляя разрушения.
Атак вампиров так и не происходит. Надо думать, девственников среди инфицированных не оказалось. А может, и какая-то другая причина этому есть.
Приближается вечер, Эрик Клэптон сменяется Гэри Муром, а тот, в свою очередь, уступает место Игги Попу и еще каким-то вовсе уж древним динозаврам. Где-то на юге, со стороны Влады, но сильно вдалеке, разгорается пожар, но быстро тухнет. Фергюсон, все такой же лысый и спокойный, передает нам снизу очередной боекомплект.
Постепенно в голову закрадывается беспокойство. Пассивная оборона — это не стратегия. Победа всегда достается наступающим.
— Слишком медленно, — неожиданно говорит Влада. Я непонимающе гляжу на нее.
— Что?
— Я сказала, что это слишком медленно, — повторяет она с отсутствующим видом. — Ты вот знаешь, сколько людей в этом районе проживает, хоть примерно?
Я качаю головой.
— И я тоже не знаю, но по площади тут километра четыре, наверное, многоэтажек практически нет, много нежилых помещений — магазинов и ресторанов… Ну, верных тысяч шесть будет.
Она поворачивается ко мне, очень деловитая и серьезная.
— Шесть тысяч потенциальных упырей. Нам предстоит много работы.
Ну все, приехали. Вот оно, то самое падение, о котором еще давным-давно говорил умный Алукард.
— Нет, — качаю головой. — Нет. Ты это сейчас несерьезно говоришь, правда?
Из колонок у Пипа динамично молотит Dani California от Red Hot Chili Peppers. Влада выглядит удивленной.
— Ну конечно, серьезно, глупенькая. Я же тебе это еще в самом начале сказала. А Алукард подтвердил.
— Что ты мелешь? — Ладно, пусть она сама свихнулась. Может, и я тоже не в лучшей форме. Но причем тут Алукард, которого здесь вообще не было?
«Делайте то, что должны, главная задача сейчас — не допустить распространения заражения за пределы района».
Влада хлопает в ладоши.
— Видишь? Видишь? Прямой приказ от начальства. Ты же не думаешь его нарушать?
Англия — страна цивилизованная. Здесь на самый верх колокольной башни, той самой, где мы сейчас сидим, ведет специальный лифт. Чтобы исторический звонарь не натрудил свои исторические ноги, поднимаясь сюда два раза в день, наверное. И сейчас этот старенький, но все еще надежный лифт идет наверх. Идет потому, что его вызвала Влада. И она в него войдет, и уедет вниз. И убьет всех жителей этого района, чтобы не дать им превратиться в упырей. Убьет всех до одного. Это если я не найду нужных слов, чтобы ее остановить, конечно.
А может, тут и не слова вовсе нужны.
— Ты неправильно все поняла, Влада, — голос у меня не дрожит. Ну, почти. — Ничего подобного нам приказать не могли. Организация «Хеллсинг»…
— Защищает людей от потусторонних тварей, — заканчивает девушка за меня. — И если ради безопасности страны и Ее Величества нужно упокоить какое-то смешное количество упырей, скажем, тысяч шесть, то непосредственный командир просто отдает инициативу в руки исполнителей. Например, в мои.
Раздается мелодичный звон. Двери лифта гостеприимно раскрываются. Влада — темный в наступающих сумерках силуэт, белые волосы, мерцающие нехорошим светом зрачки — делает шаг к кабине. И улыбается мне.
— Влада… — я умоляюще смотрю ей в глаза. Левый, голубой, светится веселым безумием. Он предвкушает, не может дождаться, когда уже можно будет бросить все эти детские оправдания и заняться настоящим делом. Правый глаз, кажется, исходит слабым зеленоватым дымом, он черен и мертв. — Не надо этого делать. Пожалуйста. Ты ведь на самом деле этого не хочешь… правда?
Не дождавшись реакции, лифт начинает закрываться, но Влада просовывает ногу между сходящимися дверцами, и машина с лязгом отступает.
— Вика… ты вот уже вроде бы большая девочка, а так ничему и не научилась. Какая разница, хочу я чего-то, или нет?
Лифт снова со звоном сдвигает дверцы, но, натолкнувшись на препятствие, решает еще немного подождать. Свет из кабины освещает половину лица Влады, заостряя черты, превращая его в говорящий желтый череп.
— Есть такое слово — надо, — мягко заканчивает она, наклонившись ко мне. Кожа чувствует тепло дыхания. Вот только никакого тепла в ее словах нет. — И не стоит мне мешать, Вика. Просто поверь своей старой подруге — не стоит.
Динь-дон. Дверь ходит взад и вперед. Динь-дон.
— Эй, девчонки… — неуверенно встревает в переговоры Пип. — Я думаю… ну, в общем, лучше бы нам повторно связаться с командирами и уточнить приказ повторно. Уж больно это смахивает на геноцид, а мне эти штуки осточертели еще в Боснии.
— Как скажете, — покладисто соглашается Влада. — Если у вас есть сомнения, уточняйте, конечно. А я, пожалуй, пойду.
И, немыслимо ускорившись в темнеющем вечернем воздухе, исчезает.
А уже через секунду появляется у ближайшего к башне кирпичного особняка с белыми эркерами и металлической вывеской Sloane Terrace Mansions. Легко отворив здоровенную дубовую дверь, она пропадает внутри.
И больше ни одного звука оттуда не доносится. Ни единого выстрела. Ни даже крика.
Почему?
«Извини, подруга, это не игра, и патроны у меня не бесконечные, — мимоходом передает Влада. — А вот руки и ноги — наоборот. Или, скажем, зубы…»
А в радиоэфире снова классический рок, звучит композиция Брюса Спрингстина — Radio Nowhere.
This is radio nowhere, is there anybody alive out there?
This is radio nowhere, is there anybody alive out there?
Is there anybody alive out there?