— Конечная станция, — объявила улыбчивая девушка-стюардесса, когда автобус остановился. Я подхватила небольшую дорожную сумку, подмигнула девчонке, и выскочила наружу. Городок с непроизносимым для большинства нормальных людей названием Пцичь остался позади, а здесь было только солнце, летний ветерок, бескрайнее поле, такое же небо, да еще высоченные сосны на пригорке, там, где приютилось маленькое старое кладбище.

Туда я и отправилась.

Отряд быстрого реагирования Католической церкви, как я узнала позднее, ворвался в Гамильтон-хаус через пятнадцать минут после окончания нашей с Руди мексиканской дуэли. А еще через десять минут туда примчалась группа захвата «Хеллсинга» во главе с Интегрой — Уолтер, понятно, раскололся, болтливый старик. А может, хотел как-то загладить свою вину. Церковники, несмотря на протесты Интегры, изъяли тело Руди, и, насколько я слышала, кремировали его. Меня же, как сотрудницу, забрали на базу «Хеллсинга», благо, красный режим угрозы можно было отменять — молитва Андерсона сработала как надо, и ни одного случая обращения в упыря в пределах как минимум Лондона зафиксировано не было.

Это, правда, я тоже узнала уже намного позже.

Нельзя сказать, что я была на волоске от смерти — в организме оставалось еще достаточно дракулина, чтобы оперативно залечить наиболее серьезные раны — укус и пулевое отверстие на левой руке, и еще одну, зато большую, дырку в правом легком. Конечно, восстанавливалась я долго — организм, разбалованный быстрыми заживлениями, не хотел полагаться на свои силы и все, кажется, ждал помощи свыше.

Но помощь так и не пришла, так что телу пришлось смириться и выздоравливать самостоятельно.

Дороги здесь, надо сказать, были на загляденье — даже в полной деревенской глуши, где и автобус-то ходил два раза в неделю, асфальт настолько ровный, что кажется — сядешь на попу — да и заскользишь, как по льду, на неопределенное расстояние. Экспериментировать с этой яркой метафорой я, правда, не стала, только чуть ускорила шаг. Мне еще на обратный автобус нужно было успеть.

Вскоре — когда я уже оказалась в состоянии говорить и понимать сказанное, но еще задолго до полного выздоровления — у нас состоялся долгий и тяжелый разговор с Интегрой и Андерсоном. Пресса и общественность сходили с ума, выстраивая предположения о том, что все же происходило в Лондоне тогда, в «горячем феврале», как его окрестили. Естественно, никто не собирался открывать людям правду, но правительство поторапливало всех причастных и намекало, что не худо бы разработать целостную, непротиворечивую легенду случившегося. Вот как раз ее, эту легенду, мы и придумали, а я потом озвучила на телевидении, в новостях и многочисленных интервью.

Все кладбища растут по одному и тому же принципу — новые могилы появляются с краю, старые могилы остаются в неприкосновенности. Ну, кроме тех случаев, когда хоронят «к родственникам», на одном участке. Правило не нарушается — на то оно и правило — и потому по кладбищу идешь, как будто погружаясь на машине времени в прошлое. Вот ты в начале двухтысячных, вот промелькнули девяностые — много, много одинаковых, как под копирку, могил — вот простые и вялые, как мухи в сахарном сиропе, восьмидесятые, дальше, дальше… Девятнадцатый век — это фамильные склепы, кованые католические и православные вперемешку кресты, могильные плиты из благородного черного мрамора, витиеватые стихи латиницей на памятниках. Век восемнадцатый — почти неразличимые уже надписи на сглаженных временем камнях, утопающих в кустах и мхе, память, стертая столетиями. Дальше, еще дальше…

Разработанная нами версия не отличалась оригинальностью и гласила, что, по невыясненным пока причинам, на Великобританию было совершено нападение со стороны крупной неонацисткой террористической группировки, использовавшей биологическое оружие и остановленной британской боевой организацией, последним резервом королевы. Неофициально — для желтой прессы — я подготовила совершенно секретную «утечку» об ужасных, сосущих кровь невинных людей вампирах и оборотнях со свастиками на рукавах, которых мы из последних сил победили. Объяснение этому абсурду было простым — «а как еще можно объяснить весь происшедший кошмар?» Существование спецотряда «Невинные» было сперва вежливо поставлено под сомнение, а затем полностью дезавуировано. «Нет, что вы такое говорите? Нас всегда было всего двое — я и командир Алукард. Он тоже был вампиром, но боролся на нашей стороне, и мы отлично сработались».

Было сделано всего одно исключение — по личной, хотя и конфиденциальной, просьбе Ее Величества, которой власти страны не могли отказать. В самой дальней, исторической части кладбища, густо заросшей елями, орешником и ольхой, появился простой каменный крест с коротким именем. К этому кресту, выделяющимся черным пятном на фоне могучих столетних деревьев и сплошного покрова травы, я и направлялась.

Несмотря на долгие и интенсивные поиски, ни Алукарда, ни его сына в здании Гамильтон-хауса или поблизости найти не удалось. Это был единственный случай, когда у Интегры, лично курировавшей операцию, случилась истерика, и Уолтер увез ее обратно в центр. Наивно было бы надеяться на обратное — в центре Лондона и мертвого-то человека спрятать — нечего делать, а живому скрыться еще проще. А если этот человек — бывший вампир, мало приспособленный к обычной жизни, то причины исчезновения понять совсем легко. Жизнь, какой бы долгой и интересной она ни была, в какой-то момент приедается, ты просто понимаешь — все, пришел край, сделано все, что можно было сделать, завод механизма кончился, пора тушить свет и сворачивать лавочку. Уходить навсегда, или отступать в тень, отправившись туда, где никто тебя не знает — это уже на выбор уходящего. Я, честно говоря, надеялась на второй вариант.

В любом случае, официально было положено считать, что сотрудник организации «Хеллсинг» с позывным «Алукард» героически погиб в ходе выполнения важного правительственного задания и был похоронен, в связи с пожеланиями близких, на исторической родине.

И все закончилось. Газеты и блоги еще несколько недель мусолили рассказы о «чудовищном вампирском вторжении», откуда-то странным образом возникли сотни свидетелей, наперебой рассказывавших высосанные из пальцев подробности о гигантских дирижаблях, реках крови и грозных нацистских авианосцах, заходящих прямо в порт Лондона. Я не пыталась опровергать эти бредни, в конце концов, это было именно то, чего мы добивались с Интегрой и Андерсоном — сделать так, чтобы кровавая, болезненная истина оказалась погребена под слоями красивой ламинированной легенды.

Прошли месяцы, история исчезла с первых полос, журналисты переключились на более свежие темы, зато несколько компаний объявили о намерении снять фильм, несколько сериалов, комикс и онлайн-игру по мотивам «горячего февраля» и таинственной организации «Хеллсинг». Я не сомневалась, что у них все получится, и подозревала, что в конце концов обязательно выйдет и одноименное аниме, где все будет драматично, незамысловато, и именно по этой причине привлекательно. Я сама обеспечила появление именно такой легенды о себе — было бы глупо жаловаться.

— Знаешь, — сказала я, стоя перед черным крестом. — Там, в Англии, по-прежнему ничего нового. Интегра временно отстранена от руководства организацией — официально за проявленную халатность при решении «февральского кризиса», но на самом деле по состоянию здоровья. Она очень скучает по тебе, и начальник из нее сейчас и правда никакой. О Уолтере никаких вестей, в «Хеллсинге» он уже точно не работает, а вот что случилось — не знаю. То ли под следствием, то ли на пенсию наконец выпихнули, то ли отправили в какую-нибудь дыру. Не завидую ему, но и не сочувствую. Заслужил.

Сосны, уходящие длинными стволами прямо в синее небо, мерно покачивались. Удивительное дело — ни одного сухого или больного дерева, никакого валежника или бурелома. Даже комаров и мошек, обязательных в любом леске или рощице, нет. Климат тут, что ли, такой, или почва особенная?

— А я вот… попрощаться пришла, — я через силу улыбнулась. — Официально уволилась из «Хеллсинга», подписала все бумаги, сдала личное оружие и документы, забрала заработанное. И уехала. Сначала сюда, на восток, проведать тебя. Потом — домой. На базе мне все равно делать больше нечего, а дома я нужнее, буду заниматься чем придется. А тебе — вот, последний подарок от меня.

На крест лег вытертый кожаный пояс с кобурами. «Дезерт Игл» и «Смит и Вессон», то, о чем никто не вспомнит, его всегдашние спутники, которых я слезно выпросила у нового оружейника, собиравшегося списать с баланса организации это старье по причине морального и физического износа, а также нарушения условий использования. Здесь они в любом случае принесут больше пользы, чем под гидравлическим прессом центра утилизации.

Я сказала правду — какое-то время после того, как все закончилось, я честно ждала, что проснусь обратно собой, Марией Скориковой, дома, живой и невредимой. Да пускай даже раненой — но у себя. Не знаю, почему. Наверное, мне казалось, что после того, как чья-то равнодушная воля вогнала меня в тело несчастной, умирающей Виктории, я сделала на ее месте все, что могла. Даже чуточку больше. И теперь, по неписанному договору, смогу отправиться домой.

На свою землю.

Этого не произошло. Похоже, мир и впрямь несправедливое место. Но в наших силах сделать его лучше — или хотя бы попытаться.

Я развернулась и пошла к выходу с кладбища. Деревья закончились, древние темные склепы постепенно уступали место аккуратным оградкам и плитам из мраморной крошки. Я остановилась на самой границе, окинула взглядом сочные, зеленые луга, на которых паслись лоснящиеся каурые лошади, и высившиеся на горизонте горы (почему, интересно, всегда говорят про их синеву? горы были черными). Встающее солнце ласково грело кожу, налетевший ветерок разметал отросшие волосы.

От автобусной остановки донесся нетерпеливый гудок. Машина отправлялась через две минуты, и я припустила бегом.

— Пани се спожна! — укорил меня водитель, закрывая двери и энергично стартуя. Я, похоже, была сегодня единственным пассажиром.

— Спожна, — согласилась я, плюхнувшись на сиденье. — Но я уже исправляюсь, больше никаких опозданий. С этого момента — без пауз и раздумий, только вперед, в прекрасное далеко, до самой окончательной победы.

«Как знать, Виктория, как знать, — прошептал в голове чей-то голос. — Никогда не давай опрометчивых обещаний».

Я улыбнулась.

Я ехала домой.

И впереди не было ничего, кроме света.