Глава 1

Пустыня Колорадо. Соединенные Штаты

Хэрроу вернулся поздно вечером. Он выглядел очень усталым и почти сразу лег спать, успев только спросить Жюльетту, умеет ли она держаться в седле. Жюльетта сказала, что да, умеет. По правде говоря, ее опыт верховой езды сводился к нескольким урокам, взятым в возрасте двенадцати лет в военном манеже. Ее отец, всегда склонный к строгости в вопросах воспитания, по своей воле записал ее туда, рекомендовав инструктору не спускать ей ни малейшего промаха. Когда же мать обнаружила, что Жюльетта входит во вкус занятий, она повела дело так, что Жюльетта распрощалась с манежем. И все же она надеялась усидеть на лошади с широким и мягким американским седлом.

Рано утром лошади были готовы. Жюльетта понятия не имела о цели их путешествия и считала, что не должна задавать вопросов. Она полагала, что стала членом команды и теперь должна привыкать к дисциплине, главным условием которой было молчание и подчинение.

В сухой ложбине под домом стояли оседланные лошади, которых держал один из индейцев. Небольшие тюки за седлами и сумки говорили о том, что путь может занять несколько дней. За одним из изгибов седла Хэрроу виднелся резной приклад карабина.

Перво-наперво они поднялись по ущелью до хаотического нагромождения скал, сорвавшихся с одного из обрывов. Между камнями едва виднелась пыльная тропинка. Казалось, что лошади ее уже знают и уверенно двигаются вперед безо всякого принуждения со стороны всадников. Хэрроу ехал на жеребце с могучей шеей. Жюльетте досталась спокойная и добродушная кобыла. Когда солнце начало подниматься над горизонтом они добрались до края гребня. Жеребец шел широким шагом так что Жюльетте приходилось время от времени переходить на рысь, чтобы не слишком отставать. Хэрроу, похоже, не возражал, что они едут на приличном расстоянии друг от друга что исключало всякую возможность разговора. Ничто не отвлекало их от расстилающегося вокруг пейзажа.

Чем выше поднималось солнце, тем ярче расцвечивались огнем дали. Все было не так, как обычно, когда прибывающий свет заставляет природу бледнеть. Здесь пурпур струился не с неба, а словно изливался из земли. Простиравшиеся до самого горизонта изъеденные водой и ветрами скалы постепенно наливались кармином и охрой.

Сначала солнце расчерчивало все окружающее по горизонтали. Сливаясь, сияние солнца и мрак земли проступали пластами на обрывах каньонов. Стремясь к зениту, солнце все четче выделяло вертикальные линии: трещины в скалах, тонкие складки на склонах, каменные столбы, вздымающиеся на равнине. Лошади были некованы, и стук их копыт по пыльной тропе задавал поездке своеобразный ритм.

Жюльетта вздрогнула от переполнявших ее чувств. Впервые после того, как ею овладело это странное сочетание тревоги и возбуждения, окружающий мир показался ей способным вместить охвативший ее душу восторг. В чем крылась завораживающая сила этого пейзажа? Хотя на первый взгляд вокруг расстилалась безводная и враждебная пустыня, нигде с такой очевидностью не ощущалась бесконечность мира. Горизонт казался Жюльетте лежащим гораздо дальше, чем обычно, и не только потому, что они ехали по холмам. Сама земля вмещала здесь больше. Извилистое ложе каньона уводило взгляд в запредельную даль. Необыкновенное разнообразие рельефа наводило на мысль о том, что сама земля распахнулась, чтобы вместить его. А еще, странное дело, небо казалось от этого не съежившимся, а совершенно бездонным. Гряды кучевых облаков рисовали в небесах те же изрезанные равнины и колеблемые скалы, что и на земле. Жюльетта никогда не видела ничего подобного.

Едущий впереди на некотором расстоянии Хэрроу придавал всему вокруг человеческое измерение и смысл. Человек казался разумным отражением неподвижной природы. Он рождал некое мерило ценности и, созерцая мир, делал явной его красоту.

Они добрались до края плато и теперь должны были углубиться в каньон, из которого струился жаркий дух пыли. Хэрроу сделал Жюльетте знак ехать первой. Он хотел держать ее на виду, чтобы прийти на помощь, если кобыла споткнется. Теперь Жюльетта видела перед собой мир, лишенный присутствия человека, и он показался ей совсем не таким, как раньше. Природа перестала выглядеть скроенной человеком по его собственной мерке – самодостаточный мир отводил ему лишь жалкое и ничтожное место. Подавленная всем этим великолепием, Жюльетта поняла, что природа живет своей собственной жизнью и ничем не обязана людям, способным лишь на разрушение.

Она вспомнила книгу, найденную в комнате накануне и прочитанную в ожидании Теда. Ее автор, некто Альдо Леопольд, в прошлом работал охранником национального парка, книга называлась «Альманах песчаного графства». О горах, реках и картинах природы автор писал как о живых существах, над которыми человек не должен иметь никакой власти. Джонатан говорил ей об этой книге во времена их студенческих споров. Он высокопарно рассуждал о рождении новых взаимоотношений людей с природой, в которой человек имеет свое – крохотное – место и не претендует на власть над миром.

Европейцу было нелегко усвоить образный строй этой книги. В странах Старого Света настоящей природы уже не найти. Здесь больше не осталось ни одного квадратного метра земли, который не был бы промерен, обработан и закреплен за кем-нибудь. В пейзажах Америки еще сохранилась первозданная и неукрощенная сила. Для природы этой страны человек остается чужаком, обязанным подчиниться ее законам. Именно это старался внушить читателю Альдо Леопольд, и Жюльетта соглашалась с ним.

Весь день Хэрроу хранил молчание. В полдень он протянул Жюльетте два сандвича и флягу воды, которые достал из своего вьюка. Они перекусили, не слезая с лошадей. Часов в пять остановились на ровной площадке у склона небольшого каньона, по которому ехали уже несколько часов. Здесь росли только чахлые кусты и акации. Хэрроу принес веток и разрубил какой-то сухой ствол. Потом он разжег огонь и устроил лагерь, разложив на земле циновки, которые были приторочены сзади к их седлам. Они поджарили кукурузу, а потом захваченные с собой сосиски и котлеты.

Хэрроу продолжал удивлять Жюльетту своей неразговорчивостью и дистанцией, которую он неизменно сохранял между собой и всеми остальными. И все же ей казалось, что он начал ей доверять. Она не знала, куда они направляются, но ничего не боялась.

– Ты родился в этих краях? – спросила она, грызя зерна кукурузы.

– Нет, я вырос севернее, в Скалистых горах.

В сумерках его голубые глаза уже не блестели так завораживающе. Он казался более простым и доступным.

– Похоже, ты хорошо знаешь эти места. Как ты находишь дорогу? Я бы уже сто раз заблудилась.

– Здесь есть знаки.

– Знаки! С самого отъезда я не заметила тут и следа человека. Хэрроу пожал плечами и впервые улыбнулся:

– Ты здесь на индейской территории. Индейцы не уродуют землю. Их знаки не бросаются в глаза: сломанная веточка, подвешенное к дереву перо, три камня в форме треугольника.

– Как же ты научился их распознавать?

Тед повернулся к ней, и его черты на мгновение осветил огонь. Прямые волосы, нос с горбинкой, высокие скулы, отливающие медью, – ошибиться почти невозможно.

– Ты сам индеец, ведь так?

Хэрроу хмыкнул и неопределенно помотал головой. Жюльетта решила не настаивать. Тед откинулся назад, уперев руки в землю. Он смотрел в искрящееся звездами небо.

– С самого отъезда я не видела ни одного индейца, – решилась продолжить разговор Жюльетта.

– Они держались поблизости, но не показывались. На своей собственной земле они не считают себя хозяевами. Они ничего не меняют и ничего не губят. Земля терпит их, и они относятся к ней с уважением. Они бы никогда не решились объявить себя собственниками и нарезать ее на куски, как порцию мяса. Для них земля живая. Индейцы ощущают себя частью мира. У них быстро учишься чувствовать взаимосвязь всего со всем во вселенной.

Тед говорил об индейцах, но прежде всего о себе самом. Именно таким Жюльетта его и представляла. Сила, опирающаяся на другую силу, человек, напитанный ветром, землей и пространством.

– Но чем же они здесь живут?

– Индеец никогда не задаст себе такого вопроса, – быстро ответил Хэрроу. – Они считают, что природа способна обеспечить их с избытком. Только цивилизации белых всегда чего-то не хватает.

Несмотря на резкий тон своего собеседника, Жюльетта радовалась, что разговор все-таки завязался. Она решила не сдаваться.

– Изобилие! В этой пустыне? Если бы мы не захватили котлеты!..

– В природе можно найти все, что нужно. Даже здесь. Конечно, если людей не слишком много.

– Ну вот!

– Да, – сказал Хэрроу, помешивая угли. – Это главная тайна которой владеют все традиционные общества. Ритуальные битвы, жертвоприношения, запреты – все служило тому, чтобы не дать коллективу расти. Тогда и природа была в состоянии кормить людей досыта.

Говоря об этом, Тед становился на удивление красноречивым. Он произносил слова медленно, но чувствовалось, что он коснулся чего-то важного для себя.

– А в один прекрасный день люди перестали видеть богов повсюду и вознесли над миром одного-единственного Бога. Каждая личность, его образ и подобие, стала священной. Человек сделался дороже коллектива, и род людской начал приумножаться. Природы стало ему не хватать, равновесие было нарушено. Изобилие сменилось нищетой.

Зашипел крохотный пузырек газа в угольях. Хэрроу прислушался к дрожащему в воздухе звуку, словно хотел уловить какое-то послание. Огонек погас, и он продолжил:

– Человек стал насильничать над природой, чтобы она производила все больше и больше. Он покрыл землю изгородями и межами, стал вспарывать ее плугом, колоть мотыгами, вскрывать ей кишки бульдозерами и взрывчаткой. И все это лишь для того, чтобы позволить людям размножаться. И получать от природы все меньше.

Казалось, что этим глухим и торжественным голосом говорит сама земля, окутанная прозрачной ночью пустыни и населенная вышедшими из скал призраками.

В тишине нетронутой природы Жюльетта слышала что-то вроде отдаленного гула. В иных обстоятельствах она бы сказала, что это просто кровь стучит в голове, но сейчас она понимала, откуда он шел. От городов с их щупальцами из асфальта и нечистот; от невода автострад, в который попадала земля; от тяжелого шага человеческих легионов, миллиардами живых существ выплескивающихся на беззащитные равнины до самых подножий гор… Это был стон вырубаемых лесов, истребляемой живности, замусоренных рек, загаженного дымом неба и отравленных нефтью морей. Их образы сменяли друг друга в воспаленном мозгу Жюльетты. Они так живо отпечатались в ней, что она была готова кричать. Ни одна книга или статья, ни один пропагандистский лозунг не смогли бы с такой силой воплотить эту грозную явь, как это сделала царившая вокруг молчаливая и пустынная бесконечность.

И все же само существование этого не тронутого тлением потрясающего и девственного мира говорило о том, что бой не проигран. На земле осталось еще не так мало не попранной человеком природы, пустынь, гор, лесов, чтобы неудержимое движение к смерти не могло быть обращено вспять и в один прекрасный день дикий мир не взял бы у человека реванш.

Хэрроу, конечно, почувствовал, что Жюльетту надо оставить наедине с ее мыслями. Завернувшись в одеяло, он пожелал ей спокойной ночи и повернулся на бок. А она еще долго лежала на спине и грезила о грядущем сражении, в котором, как ей казалось, и ей должно найтись место.

Утром они отправились в путь на заре. Не раз тропинка становилась такой узкой, что им приходилось спрыгивать на землю и вести лошадей за собой под уздцы. Потом по шаткому деревянному мосту они перешли бурный поток и двинулись берегом вверх по течению. Вскоре вода разлилась по равнине, образуя старицы с травянистыми и галечными пляжами. Легкий ветер дул им прямо в лицо, скрывая звуки и запахи. Вдруг, агах в пятидесяти перед собой, они увидели антилоп, которые, не замечая людей, пили воду. Хэрроу знаком приказал Жюльетте остановиться. Среди ветвей они прекрасно различали головы животных, их подрагивающие носы и поворачивающиеся словно радары уши. Жюльетта увидела, как Хэрроу заряжает карабин и прицеливается.

Она не могла ваять в толк, как защитник природы хладнокровно берет на мушку диких животных. Жюльетта хотела отвести ствол, но Тед жестко перехватил ее руку.

– Почему ты хочешь убить антилопу? – прошептала Жюльетта.

– Ты думаешь, их следует защищать? – спросил Хэрроу, не сводя глаз с животных.

– Да.

– Что жизнь каждой из них священна?

Он говорил так тихо, что Жюльетта не могла различить интонации.

– Да, – повторила она. – Я так думаю.

– Так ты что, из этих придурков, которые защищают животных?

– Почему придурков? Они выступают в защиту природы. Хэрроу ловчее пристроил приклад на плече.

– Они не защищают природу, а наносят ей последний удар. Он прищурил глаз и прицелился.

– Они довели до абсурда уважение к личности, которое и губит природу. Они хотят и на животных распространить права человека. От этого все несчастья. К примеру, они защищают тюленей, и те размножаются совсем как люди. Теперь от тюленей нет жизни рыбам.

Одна из антилоп, должно быть, услышала шепот. Она подняла голову и посмотрела на берег, но не увидела ничего, кроме солнечных бликов на ряби воды. Антилопа снова принялась пить.

– Природа не знает уважения к жизни. В ней царит смерть. Каждый убивает и бывает убит. Равновесие – это гармония среди хищников. Защищать природу значит понимать, кого надо убить.

С этими словами Хэрроу протянул карабин Жюльетте. Она Удивленно посмотрела на Теда, потом, ни о чем не думая, взяла ружье. Ей еще в жизни не приходилось держать оружия, даже игрушечного. Жюльетту поразила тяжесть и солидность карабина. Она сразу же поняла, какую уверенность он придает человеку. Хэрроу наблюдал за животными сквозь кустарник. Жюльетта догадалась, что бесполезно ждать от него приказа или хоть какого-то намека. Он оставлял ей выбор. Некоторое время она не могла собраться с мыслями. Наконец, приложила приклад к плечу и прицелилась.

Как-то случайно на мушке оказалась молодая антилопа, которая уже утолила жажду и стояла на берегу чуть выше других.

Жюльетта почувствовала, что Хэрроу повернулся к ней. Ей и в голову не приходило, что в ее глазу и лежащем на холодном спусковом крючке пальце может сосредоточиться столько волнующей энергии. Голова Жюльетты лопалась от мыслей. С этим надо было кончать, разогнать мысли как стаю ворон. Она нажала на спуск.

Раздался щелчок, который тут же услышали антилопы. Рванувшись прочь, они исчезли из виду. Жюльетта долго не шевелилась, словно все еще ожидая выстрела. Потом она опустила ствол, посмотрела на карабин и повернулась к Хэрроу. Увидев его улыбку, она поняла, что карабин не дал осечку. Он просто-напросто не зарядил его.

В Не надо убивать антилоп. Не потому, что жизнь каждой из них священна. Если бы их было много, можно бы одну и подстрелить, но их становится все меньше, и сегодня весь вид под угрозой.

Жюльетта смотрела на него с изумлением. С одной стороны, она была рада, что не убила животное. С другой – неожиданно ощутила где-то в глубине души досаду и разочарование оттого, что так колебалась с выстрелом.

– Защищать природу, – пробурчал Хэрроу, вставая и идя к лошадям, – это знать, кого нужно убивать.

Потом он громко добавил:

– Куда лучше разобраться с браконьерами на джипах.

Прежде чем расположиться лагерем, они ехали еще несколько часов, и у Жюльетты было время обдумать случившееся. Сначала она решила, что Хэрроу попросту издевался над ней, и обиделась, но со временем мысли ее приняли другой оборот. Скорее всего, это был своего рода обряд посвящения, переиначенная история Исаака. Авраам собирался лишить его жизни, но Господь послал ему овцу, которую следовало принести в жертву. Жюльетта должна была принести в жертву животное, а Хэрроу, олицетворение силы и власти, повелел ей уничтожать браконьеров. Иными словами, людей.

Она чувствовала всем своим существом, что если бы на месте антилопы оказался охотник, она бы без колебаний всадила в него пулю.

Не это ли волновало ее? Не мог ли Хэрроу разбудить в ней влечение, которое она слишком долго пыталась скрыть от себя самой?

Назавтра они продолжили свой путь по пустыне. Хэрроу по-прежнему ничего не говорил о цели их путешествия, но теперь Жюльетта начинала ориентироваться в пустыне, становившейся все более привычной. Она обращала внимание на положение солнца, направление рек и особенности рельефа, а однажды потешила свое самолюбие тем, что самостоятельно обнаружила индейские знаки на ветвях деревьев там, где им нужно было сменить направление. В конце концов Жюльетта пришла к выводу, что они сделали большой круг по пустыне и вскоре должны вернуться к исходной точке. Итак, они ехали в никуда. Целью дороги оказалась сама дорога. Хэрроу говорил ей, что она должна многому научиться, но, должно быть, решил, что опыт жизни в пустыне окажется лучше слов и глубже войдет в ее тело и душу.

Убаюканная ровным шагом лошади и тишиной, которую Тед не нарушал, ибо и сам привык к ней, Жюльетта перебирала воспоминания и думала о будущем.

Она привыкла считать, что когда-то вступила в «Зеленый мир» по чистой случайности, присоединившись к шумной компании студентов, позвавших ее на демонстрацию. Это случилось в Лионе прекрасным солнечным днем. Жюльетта толком не понимала, по какому поводу заварилась вся каша, ей просто нравилось дышать свежим воздухом и что-то кричать. Для нее это было время мучительного одиночества. Всю зиму она не могла отделаться от мыслей о смерти. Веселая толчея на набережных Роны, крики взявшейся за руки молодежи, яркое солнце, отражавшееся в черепичных крышах квартала Сен-Поль, – все это почти излечило ее. Лекарство называлось «Зеленый мир». Главное заключалось в том, что оно действовало.

Теперь, труся по пустыне, Жюльетта мысленно возвращалась к такому объяснению, понимая, что даже депрессия и отчаяние не заставили бы ее воевать за чужое дело. Нет, ее подкупило что-то более важное. Она ненавидела абстрактные теории, а политика всегда оставляла ее равнодушной, так что, если программа экологов оказалась исключением из правила, значит, сработало что-то глубоко личное.

Скоро обнаружилось, что мишенью «Зеленого мира» был именно буржуазный идеал жизни ее родителей. Отец Жюльетты, человек себялюбивый и извращенный, посвятил себя беспощадной борьбе не только с себе подобными, но и с природой. Его ненависть к дочери стала источником многих мучительных воспоминаний Жюльетты. Она не могла забыть, например, участок, который родители купили близ Экс-ан-Прованса. С одного края там стоял небольшой домик, а вся остальная земля заросла великолепными соснами. Однажды Жюльетта провела там целое лето. Она гуляла, прислоняясь к нагретым солнцем стволам деревьев, и на четвереньках ловила кузнечиков на усыпанной мягкой корой и хвоей земле. На следующее лето она увидела, как огромные желтые машины корчуют пни срубленных под корень деревьев и сваливают в углу необтесанные стволы. Отец Жюльетты решил снести старый домик и выстроить новую виллу. Остаток земли он продал, и на нем возвели две бетонные коробки, лицемерно названные «Резиденция «Сосны».

Не таким наглядным, но даже более важным оказался урок который она извлекла из рассказа отца: посмеиваясь, тот говорил о том, как отдавал приказ танкерам сливать горючее на границе территориальных вод и топил в тропических бухтах изъеденные мазутом и ржавчиной суда, чтобы получить страховку.

А еще эти бедняги, которых он прогнал из принадлежавшей ему квартиры в Кале. Жюльетта сидела на заднем сиденье машины, которую отец припарковал на углу улицы, чтобы наблюдать за тем, как жандармы вышвыривают на мостовую матрацы и детские игрушки. Она отвернулась, увидев детей, в слезах выходивших из дома.

Все это могло бы пробудить в ней тягу к социальным вопросам и привести в лагерь левых, но их революционные фразы никогда не казались Жюльетте убедительными. Она полагала, что жестокость в мире распределяется поровну и бедные повинны в ней ничуть не меньше богатых.

Природа говорила ее сердцу гораздо больше. Родители Жюльетты утратили связь с корнями. Точнее не скажешь. Именно измена природе сделала ее отца безжалостным, нечувствительным к красоте деревьев, исполненным жажды рушить, строить и владеть вещами, что по сути одно и то же, а мать заставила предпочесть комфорт любви к ребенку; она возненавидела бедность и отреклась от здоровой простоты своих деревенских предков.

Здесь, в пустыне, Жюльетта осознала, что ненависть и презрение, жертвой которых она стала в детстве, сродни тем, что выпали на долю природе. От этой мысли ей стало легче. Она придавала смысл страданиям и оправдывала бунт. Жюльетте казалось, что она стоит на пороге зрелости.

К тому же Хэрроу помог ей понять, какую форму должен принять протест. Прежде, как и большинство симпатизирующих «зеленым», Жюльетта смутно представляла себе, что надо делать, чтобы защитить планету. Обычно все ограничивалось душевной привязанностью ко всему живому. Это чувство заставило ее с радостью согласиться принять участие в акции, направленной на защиту животных, о которой ей рассказал Джонатан. Она не задавала себе вопросов о конечных целях и возникающих неувязках. Теперь, благодаря Хэрроу, до нее дошла вся смехотворность ее действий, и она сделала главный вывод: надо помешать человеку калечить природу. Для достижения этой цели хороши все средства, не исключая насилия и даже убийства. Именно этой решительности и храбрости ей так не хватало в «Зеленом мире», особенно после того, как она сама стала жертвой насилия. Наконец-то она отыскала людей, говорящих с ней на ее языке.

Что же конкретно предстоит сделать? Какая роль отводится ей? Об этом она ничего не знала. Тед не сообщал никаких подробностей, зато поделился с ней чем-то гораздо более важным: жизненным кредо и состоянием души. Во всем остальном Жюльетта полагалась на него. Придет время, и она узнает, чего от нее ждут и каков план действий всей группы.

Важно лишь то, что теперь она к ней принадлежала.

Когда уже в сумерках они добрались до дома-пещеры, Жюльетта прошла в свою комнату и легла, измученная и разбитая. Мысли ее превратились в сны.

 

Глава 2

Сиэтл. Штат Вашингтон

В жизни Джинджер настала черная полоса. Ее муж, Марк, завел любовницу, и Джинджер об этом узнала. После нескольких мучительных объяснений Марк вернулся домой, но Джинджер не сомневалась, что он видится с той, другой… Ей как никогда нужно было кому-то поплакаться и спросить совета.

Керри это вполне устраивало. Ее «подруга детства» на другой же день договорилась с Роджером о том, что Керри будет работать на складе лишь до полудня. После обеда она могла подняться к Джинджер и остаться у нее. На деле Керри приходилось выслушивать бесконечные излияния новообретенной подруги. Главная трудность заключалась в том, что их представления о времени не совпадали. У Керри его было мало. Ее легенда была шита белыми нитками, и в любой момент правда могла выйти наружу. Сестра Джинджер возвращалась в Сиэтл меньше чем через неделю. Она «узнала» Керри по описанию Джинджер, но непременно заподозрила бы неладное при личной встрече.

Джинджер, напротив, никуда не спешила. Работы в «Одной планете» было немного. Кое-кто из руководителей разъехался по командировкам или болел, и до самого лета не планировалось никаких масштабных акций. Желание облегчить душу стояло у Джинджер на первом месте. Керри потребовалось немало усилий, чтобы снова навести ее на разговор об архивах.

– Ах да, архивы! Я и забыла, а вот ты помнишь. Ничего удивительного. Еще в Де-Муане ты считалась прилежной ученицей. – Много материалов можно забить в компьютер. Ты бы сэкономила место.

– Верно. Тут уже повернуться негде. Все эти входящие и исходящие, приглашения на собрания, стенограммы заседаний совета директоров, списки членов – ты не поверишь, сколько всего скопилось за несколько лет. К тому же после всей этой истории с Марком у меня появилась аллергия на пыль и бумаги. Целый день текут слезы, а мой дурак думает, что это из-за него…

Керри испугалась, что Джинджер снова примется за свое, и твердо вернула разговор в прежнее русло.

– Считай, дело сделано. Завтра же с утра начну все это сканировать. Тебе только надо подробнее рассказать мне о вашей структуре, чтобы разработать схему хранения с уровнями секретности, датами и принципами поиска документов.

Джинджер скорчила рожу:

– Полегче на поворотах. Нельзя просто так заложить все бумаги в компьютер. Господа руководители не очень-то им доверяют. Это же поколение карандаша и ластика. Они полагают, что стоит информации попасть на жесткий диск, как тут же найдутся пройдохи, которые сунут в нее нос.

Керри поняла, что добралась до главного.

– Можно защитить доступ паролями…

– Нет! Тебе их не убедить. Они прямо параноики, хотя и их можно понять. В «Одной планете» не очень-то заботятся о юридической чистоте. Считается, что, с одной стороны, есть Закон, а с другой – Справедливость. Закон всегда на стороне сильных и если мы действительно хотим защищать природу, его можно и обойти. Понимаешь?

Джинджер говорила без воодушевления, как будто вела опостылевший ей урок. Все это интересовало ее куда меньше чем личная жизнь.

– Мы защищаем не Закон, а Справедливость, то, что нам кажется морально оправданным.

– И в этих бумагах?…

– Вот именно. Некоторые из них нужны лишь для того, чтобы показать, что мы уважаем законы. Их извлекают на свет при всяких проверках. Если взять протоколы заседаний совета, то там ничего не найдешь. Это товар на экспорт.

– А другие документы предназначены для своих.

– Точно.

Джинджер подкатилась на стуле к маленькому шкафчику и открыла его ключом. Там тоже стояли папки.

– Сюда я кладу бумаги, не предназначенные для ищеек. Сведения об активистах, протоколы важных заседаний… Эти я хотя бы разобрала, а многие так и лежат вперемешку…

– Как же узнать, что я могу сканировать, а что нет?

– Спросишь меня, и дело с концом.

В то утро они больше к этому не возвращались. Керри пришлось выслушивать болтовню секретаря совета, смеясь кстати и некстати. Она использовала это время, чтобы понять, как строится ее рабочий день.

Методичность и точность не принадлежали к числу достоинств Джинджер. Она принималась за несколько дел сразу и могла из чистого удовольствия сколько угодно болтать с посетителями. Многие важные дела откладывались в долгий ящик только по той причине, что требовали общения с людьми, казавшимися ей скучными. Она посещала множество заседаний, но трудно сказать, сколько времени проводила на каждом. Если Джинджер надоедало шептаться с соседями или тема оставляла ее равнодушной, она делала вид, что у нее срочный разговор по телефону и исчезала с загадочным видом. Лишь стаж работы и прошедшая через нее конфиденциальная информация позволяли Джинджер сохранять свое место. Если бы она впервые претендовала на него сегодня, ее бы сочли совершенно неподходящей для исполнения обязанностей ассистентки дирекции.

Итак, Керри не удавалось рассчитать, как много времени она сможет провести в кабинете одна. Операцию следовало спланировать так, чтобы уложиться в кратчайший срок.

Бюро в Провиденсе направило Керри досье с указаниями, на что обращать внимание, когда придет пора действовать. Керри выучила их наизусть, и это доставило ей радость. «Нормальная» жизнь редко предоставляет случай учить что-нибудь наизусть. Натренированная память секретного сотрудника постепенно слабеет, стоит ему оставить свое ремесло. Первое время после ухода Керри заставляла себя запоминать целые газетные статьи, чтобы не терять форму. Потом мало-помалу она распустилась и сейчас с удовольствием вспомнила о дисциплине.

Оставаясь в кабинете Джинджер, чтобы «оценить объем работы», она проверяла информацию по подсказке своей памяти. Официальные отчеты о заседаниях совета, свободно стоящие на полках, отличались предельной краткостью и не давали никакого представления о сути обсуждавшихся вопросов. Однако даже списки присутствующих и отсутствующих на каждом заседании могли помочь точно определить время исчезновения Хэрроу. Чтобы получить хоть приблизительное представление о составе его группы, Керри просмотрела в следующих отчетах списки вступивших в организацию и вышедших из нее, на что в принципе требовалось одобрение совета. Она запомнила имена пятнадцати человек, исключенных на ближайших к событиям заседаниях. Она не без оснований предположила, что это было как-то связано с появлением «новых хищников».

Оставалось уточнить подробности, но для этого требовалось получить полные версии отчетов и личные дела исключенных членов движения. Теперь Керри точно знала, какие сведения ей необходимы и где их можно найти. Дело было за малым.

Керри сняла себе комнату в невзрачном отеле на севере города. Каждый день в семь утра она связывалась по телефону с Провиденсом и разговаривала с Тарой. Утром дня «икс» она узнала, что поиски Хэрроу завели Поля на Запад. Поначалу Керри решила, что после завершения операции ненадолго заедет в Нью-Йорк и повидает детей, но накануне вечером пришло сообщение от Роба. Он писал, что детям так понравилось у кузенов, что они хотят остаться еще на неделю. На этих днях дядя организует поездку в дом на озерах. Наверное, им захотелось покататься на каноэ и поиграть в трапперов. Теперь времени было сколько угодно. Керри попросила Тару связаться с Полем и передать ее предложение увидеться где-то в этих краях, когда она покончит с «Одной планетой».

Потом она отправилась пробежаться по парку, разбитому вдоль берега бухты. Найдя уединенный уголок, Керри минут двадцать тренировалась в боевых искусствах. Увлекшись выпадами в сторону воображаемого противника, она вдруг заметила, что за ней с ужасом наблюдает какой-то пожилой господин. Судя по всему, он стоял здесь уже довольно долго. Керри скорчила ему рожу и, повернувшись к прохожему, встала в боевую стойку. Мужчина в панике бросился прочь, таща на поводке свою собаку. Керри чувствовала себя великолепно. Близость опасности наполняла ее радостью и энергией.

Для проведения операции выбрали вторник. Вечер понедельника был для Джинджер особым. Ей удалось разузнать, что ее соперница в этот день не работает, и она из кожи вон лезла, чтобы ее беспутный муж не имел в этот вечер свободной минуты. Каждый понедельник Джинджер приглашала друзей на ужин, тащила мужа в кино или на дискотеку. Вечер кончался требованием дать самые веские доказательства его преданности и страсти. Даже после всего этого безумия Джинджер не смыкала глаз, боясь, что у мужа достанет сил глубокой ночью набрать номер «другой»…

Во вторник утром наступала расплата. Джинджер являлась на службу не раньше одиннадцати с видом измученным, удовлетворенным и одновременно обеспокоенным, ибо ей всего-то и удалось, что выиграть еще неделю…

Накануне Керри удостоверилась, что в ежедневнике Джинджер на вторник не планировалось никаких дел до полудня. Раннее утро в здании организации оставалось самым спокойным временем. Все кабинеты обычно пустовали до девяти, но именно поэтому присутствие Керри на работе следовало как-то оправдать. Попасть внутрь Керри могла по карточке, которую ей вручил Роджер. Она решила войти через заднюю дверь, предназначенную для персонала. Керри не знала кодов сигнализации и рисковала наткнуться на кого-то из служащих. Значит, надо постараться прийти не слишком рано и не слишком поздно. Без четверти девять показалось ей подходящим временем.

Все предыдущие дни Керри старалась соответствовать своей легенде. Она одевалась в болтавшиеся на ней как на вешалке, затрапезного вида тряпки, как женщина, не обращающая внимания на свою внешность и не только не помышляющая о кокетстве, но, напротив, старательно избегающая чужих взглядов. Утром во вторник все это уже не имело значения. Керри хотела, чтобы в случае каких-либо неожиданностей ничто не стесняло ее движений. Она выбрала спортивные туфли, рубашку для гольфа и облегающие джинсы стрейч. Она не взяла ни куртки, ни портфеля, ни сумки – ничего, что могло бы ее задержать на месте. Керри заплела волосы в две косы, что делало ее чем-то похожей на венецианку. Одежда Керри и брызжущая из нее энергия привлекали внимание прохожих. Керри насторожилась, но возвращаться не стала – некогда.

Подойдя к зданию «Одной планеты», она постаралась принять свой обычный пришибленный вид, но это не помогло.

Какой-то юнец, работавший в африканском отделе и до того не сказавший с Керри ни слова, предложил ей пойти выпить кофе Она отказалась, но парень потащился за ней.

– Ты ранняя пташка, – попытался он завязать разговор.

– Мне надо связаться с Лаосом.

Это был предлог, подсказанный ей из Провиденса на случай подобных вопросов.

– Ах да, разница во времени, понимаю.

Он все еще плелся за ней, свинья, но Керри винила во всем только себя. Она не придала значения фактору женской привлекательности, к действию которого сама еще не привыкла. Когда-то, во время работы в Конторе, она выглядела как девочка-переросток, – комок нервов, который забавляет, даже очаровывает, но заставляет держаться настороже. Никто не знал, чего от нее ждать. Возраст, материнство и пережитое счастье наделили Керри внутренней силой, которая тем больше привлекала мужчин, чем слабее они оказывались. Этот, судя по всему, просто тряпка, а вот поди ж ты, прилип и не отстает. Конечно, проблему можно решить, просто нахмурив брови, но зачем слишком светиться. Первое правило разведчика – быть «никаким»…

Дойдя до двери кабинета Джинджер, Керри обернулась и сказала, широко улыбаясь:

– Сожалею, дружок, но я должна отправить в Лаос конфиденциальное послание совета. Увидимся позже.

Едва скрытый смысл этой фразы был очевиден: «Проваливай, идиот!»

Керри вошла в кабинет Джинджер и закрыла за собой дверь. Она глубоко вздохнула и выбросила из головы эту дурацкую встречу. План действий встал у нее перед глазами.

Сначала запереть дверь.

Об этом они долго спорили. Тара была против. Если кто-нибудь и застанет ее тут, то ведь Керри только делает свою работу. Зачем же запираться на ключ? Да, но если придет сама Джинджер… Керри решилась. Она осторожно повернула ключ в замке, чтобы никто не мог услышать ее снаружи.

Потом Керри достала отмычку, склонилась над шкафчиком с конфиденциальными документами и без труда открыла его.

На часах половина десятого. На все про все у нее полчаса. После десяти к Джинджер в любую минуту мог кто-то зайти. Керри начала с папок, содержащих протоколы заседаний совета. Ее ждала приятная неожиданность – Джинджер относилась к этим бумагам со всей тщательностью, на какую была способна. Конечно, если руководство и могло проявить интерес к каким-нибудь бумагам, то только к этим, а Джинджер не хотела неприятностей. Керри не составило труда найти протокол последнего заседания, в котором участвовал Хэрроу. Она положила папку на стол и принялась методично фотографировать страницы при помощи аппарата, полученного в Провиденсе. Каждый документ занимал четыре-пять страниц. Керри сняла протоколы еще четырех заседаний – двух до и двух после того, на котором в последний раз присутствовал Хэрроу, и поставила папку обратно в шкаф.

Потом она вынула зеленую папку с конфиденциальными сведениями о членах организации. Даже беглый просмотр показал, что в ней нет дел участников группы «новые хищники». Наконец, Керри обнаружила папку, содержащую данные о тех, кого исключили из «Одной планеты» уже после Хэрроу. Каждое дело включало информацию о работе в организации (дата приема, круг обязанностей, дата исключения и прочее) и подробную биографию. Керри не вчитывалась в документы, она торопилась сфотографировать их. Всего страничек тридцать, работы на три-четыре минуты.

Ей оставалось еще страниц пятнадцать, когда ручка на двери неожиданно опустилась.

Все без исключения сотрудники знали, что Джинджер иногда не запирает свою дверь на ключ. Она считала охрану здания достаточно надежной, чтобы не опасаться людей, ходящих по коридорам. Того же мнения придерживались и члены совета. Они ничего не имели против самого строгого внешнего контроля, но внутри хотели сохранить атмосферу равенства и взаимного доверия, чтобы каждый, пройдя проверку на входе, потом был волен ходить где хочет.

Человек, желавший войти к Джинджер, задумался, должно быть, о необычности ситуации. Керри замерла, надеясь, что тишина убедит его в том, что кабинет пуст и заперт самой Джинджер по каким-то неизвестным причинам. Не тут-то было: ручка опустилась снова, и чувствовалось, что кто-то толкает дверь, проверяя на прочность замок.

Надо немедленно привести все в порядок, запереть шкаф и открыть дверь, отговорившись потом важным телефонным разговором. Таков был сценарий, предусмотренный в Провиденсе. К несчастью, осуществить его не удалось. Человек за дверью отпустил ручку и теперь колотил ладонью по двери. В утренней тишине звук казался оглушительным. Это надо прекратить без промедления. Керри закрыла папку и на ходу толкнула ногой дверцу шкафа. Потом она рванулась к двери и, осторожно повернув ключ, резко открыла ее. Прямо против нее стояла женщина, которую Керри уже доводилось видеть на этом этаже. Она выглядела гораздо старше основной массы сотрудников «Одной планеты». На подбородке у нее торчала огромная безобразная бородавка. Керри вспомнила, что кто-то мимоходом говорил о ней как о ветеране движения, сейчас работающей добровольным помощником. Она смотрела на Керри тяжелым взглядом. Объяснять такой что-либо бесполезно. Задурить ей голову тоже не получится. Она не такая простофиля, как Роджер или встреченный утром балбес.

Через секунду эта особа закричит, чтобы поднять тревогу. Керри не оставила ей такой возможности. Одной рукой она резко втащила женщину в комнату, а другой повернула ключ. Не успела та прийти в себя от изумления, как получила от Керри удар ладонью в солнечное сплетение и потеряла сознание. Керри уложила ее на пол за дверью.

Она чувствовала себя совершенно спокойной. Мгновения, которые оставались для подготовки к бегству, текли безмятежно, как отдых в кругу семьи. Керри неторопливо подошла к столу, вынула из кармана аппарат и завершила прерванную работу. Она уже собиралась закрыть папку и водрузить ее на место, но вдруг, осененная внезапной мыслью, открыла ее наугад на каком-то документе и положила на самое видное место посередине стола Джинджер.

Керри рассуждала так. Вторжение женщины заставило ее дать волю рукам. Если руководство не узнает, почему она это сделала, то непременно выставит «Одну планету» жертвой, поднимет на ноги полицию, прессу, юристов. Напротив, если оно поймет, что за всем этим стояло стремление ознакомиться с закрытой информацией, то дважды подумает, придавать ли делу огласку. Боссам «Одной планеты» вряд ли захочется, чтобы противник – будь то группа Хэрроу или ФБР – обнародовал их маленькие тайны, так что лучше вовсе не заметать следы.

Керри даже вознамерилась было забрать с собой одну из папок, к примеру ту, на которой значилось «Бухгалтерия». Здесь-то уж точно найдется такое, что сразу подействует на местную публику как холодный душ. Однако, если придется бежать или прятаться, лучше быть налегке, и Керри решила бросить все как есть.

Женщина стала постепенно приходить в себя и стонать. Керри перешагнула через нее, вышла и закрыла за собой дверь. Она спокойно прошла в конец коридора, миновав копировальный аппарат, у которого стоял пристававший к ней утром юнец. Хорошее место для засады. Парень едва успел улыбнуться Керри. Она сделала ему знак рукой и стала спускаться по лестнице. Внизу ей попался явившийся на службу Роджер. Он придержал входную дверь, и Керри проскользнула наружу, бросив ему на ходу:

– Надо же, я кое-что оставила дома.

Хорошо, что в руках у нее не было палки. Начальство строго запрещало выносить из здания документы.

Через секунду она уже была на улице. После серенького утра наконец распогодилось. Ветер с севера принес свежесть и разогнал на голубеющем небе облака. Быстрым шагом Керри прошла два квартала и припустилась бегом. В спортивной обуви, джинсах и майке – ни дать ни взять любительница размяться по утрам.

Какое счастье ощущать свое тело здоровым и сильным. Поль прав: теперь все сошлось. У Керри мелькнула тревожная мысль о том, что будет, если даст сбой разработанный в Провиденсе план. Но нет, в условленном месте стояла машина с шофером, и Керри с наслаждением ощутила себя отлично подогнанной деталью великолепных часов, отмечающих время на невидимом циферблате. За рулем сидел молодой сотрудник отдела Лоуренса. Он рванул с места, и машина понеслась на восток.

 

Глава 3

Кер-д'Ален. Айдахо

Весной Айдахо напоминает Спящую красавицу. После зимнего сна пробуждается зелень. В тени на склонах еще лежат языки снега. Взъерошенные и бледные люди с опаской выходят наружу, не представляя, что надеть: на солнце уже тепло, но, стоит задуть северному ветру, холод пробирает до костей.

Не менее трети штата занимает нетронутая природа, а на остальной территории выращивают картофель. Уроженцы этих мест в прошлом, должно быть, настолько увлеклись охотой на медведей и прополкой полей, что не имели досуга построить нечто, напоминающее настоящие города. Бойз стал столицей штата лишь потому, что не нашлось конкурентов.

Сидя за рулем взятого напрокат старенького «шевроле», Поль забавлялся, читая на указателях французские названия деревень. Надо же, до Нового Орлеана тысячи три километров, а он все еще в Луизиане, купленной Джефферсоном. Огромная территория французских владений когда-то простиралась до самых земель трапперов в Орегоне.

Тед Хэрроу вырос в Кер-д'Алене, на северо-западе штата Айдахо. С самого детства он слышал пронесенные сквозь века Французские слова, и это в чем-то роднило его с Полем. Хотя он и не надеялся обнаружить Хэрроу в этих краях, Поль чувствовал, что настигает того, за кем охотится.

Он провел в Провиденсе несколько дней, разбирая документы о Хэрроу и разрабатывая направления поиска. Всю необходимую помощь Поль получил в самые сжатые сроки. Ему весьма пригодилось то обстоятельство, что и после отъезда Керри в Провиденсе продолжала царить полная боевая готовность. Все отделы присутствовали на заседаниях, и дело «новых хищников» по-прежнему оставалось в центре внимания бюро, хотя отлаженная машина работала прежде всего на свою создательницу. Каждое утро во время ее сеанса связи с Провиденсом сотрудники толпились вокруг телефона. Поль начинал раздражаться, видя, с какой чуть жалостливой симпатией они относятся к Керри, и мечтал взять реванш. Не могло быть и речи о том, чтобы след Хэрроу вел в никуда.

К несчастью, чем дальше Поль продвигался, тем отчетливее понимал, что объект его поисков сродни призраку. Тед Хэрроу не просто исчез, он исчез бесследно. Заметать следы стало второй натурой этого парня. Еще до того, как он порвал с «Одной планетой», его жизнь проходила в постоянных передвижениях и была окутана тайной. В отличие от большинства людей Хэрроу не оставлял за собой следа из предметов, точек на карте и человеческих отношений. Даже если удавалось установить, чем он занимался в то или иное время, никто не знал, где он жил. Стоило Полю засечь его адрес, как вопрос о работе Хэрроу ставил его в тупик. Все это длилось довольно долго и странным образом касалось даже его родни.

Между тем в далеком прошлом все обстояло иначе. В родном штате Хэрроу, Коннектикуте, его семья считалась весьма почтенной. Бабушка Теда по отцовской линии принадлежала к славному роду паломников с «Мэйфлауэр». Все изменилось в 1920-х годах. Отцовская родня Хэрроу пустилась в сомнительные дела и разорилась. Семья прекратила всякие отношения с обедневшими неудачниками. Вот почему теперь, когда их расспрашивали о Теде Хэрроу, все его дальние родственники и однофамильцы отговаривались неведением. Деятельность отца Теда, подвизавшегося в гостиничном бизнесе на Восточном побережье, еще прослеживалась в архивах налоговой службы, но и он через пару лет после рождения сына совершенно пропал из виду.

Из-за спешки команда Провиденса не смогла раздобыть школьного досье Теда: его пришлось бы искать по всей территории Соединенных Штатов и даже за границей. Хэрроу вновь возник из небытия лишь в 1991 году, когда подошел срок его военной службы, но затем снова исчез. Хэрроу числили среди «уклонистов», не желавших отправляться на войну в Заливе. Похоже, что, как и многие другие, он перебрался в Канаду. Проверка показала, что он и вправду обосновался там, и даже позволила выявить некоторые из его местных связей. К несчастью, все они вскоре оборвались. Сотрудники Провиденса собрали множество доказательств участия Хэрроу в акциях экологов в Британской Колумбии, но и на этот раз оказалось, что Хэрроу не стремился сохранить отношения с соратниками.

Выходило, что больше всего сведений удалось получить о времени работы Хэрроу в «Одной планете». Он вступил в организацию в 1995 году и сделал головокружительную карьеру: менее чем через два года он уже был кооптирован в совет. Своему продвижению Тед был обязан дружбе с Джерри Меткафом, одним из отцов основателей движения. Меткаф никогда не давал интервью, так что его версия событий оставалась загадкой. Приходилось полагаться на мемуары этого деятеля, опубликованные год назад. Там говорилось, что Меткаф случайно познакомился с Хэрроу во время силовой акции на одном из участков порубки леса. Он оценил храбрость Хэрроу и убедил его вступить в «Одну планету». Меткаф восхищался его знанием жизни индейцев и считал, что Тед весьма удачно привил движению многие мысли индейцев о мире. При этом Меткаф признавался, что Хэрроу всегда оставался для него загадкой и он ничего не знал о его прошлой жизни. Даже делая скидку на вполне понятное раздражение – книга вышла в свет уже после конфликта с «новыми хищникам», – искренность Меткафа не вызывала сомнений.

Все это никуда не вело, и Поль понемногу падал духом. Идею подсказал Барни.

– А что его мать? – спросил он.

Среди всех белых пятен, из которых, по сути, и состояла жизнь Хэрроу, одно особенно удивляло: отсутствие сведений о его матери. Поль подумал, что она, должно быть, ушла из жизни вскоре после рождения малыша, но после слов Барни решил разузнать об этом побольше. В свидетельстве о рождении Теда после имени отца, сразу наводившего на мысль о Новой Англии, стояло и имя матери. Довольно странное имя: Мария Розария, рожденная 1.1.1946 в Бойзе, Айдахо. На свете, конечно, есть люди, появившиеся на свет i января, но чаще всего эту дату проставляют не имеющим подлинного свидетельства о рождении: подкидышам или тем, кто родился в районах, где такие записи не обязательны. Так делали после войны во множестве индейских резерваций.

Поль занялся католическими миссиями города Бойз и штата Айдахо. Имя Мария Розария могли дать монахини рожденному в резервации и крещеному младенцу. Два практиканта из отдела Барни связались со всеми монастырями штата на предмет информации о всех приемышах сороковых и пятидесятых годов. Одна из монастырских привратниц сообщила о том, что девочка с таким именем занесена в акты некой миссии графства Клируотер, расположенной на склонах Скалистых гор. В миссии девочка освоила ремесло прачки, а в восемнадцать лет отправилась попытать счастья на Восточное побережье, где ей предложили работу. Судя по датам, речь могла идти о матери Хэрроу Сверившись с записями актов гражданского состояния штата Айдахо, где монастырь должен был зарегистрировать приемыша, сотрудники Провиденса нашли упоминание о Марии Розарии, дважды выходившей замуж. 7 июня 1968 года она стала супругой Эдгара Хэрроу, скончавшегося три года спустя. От этого брака родился ребенок по имени Эдвард. Вскоре Мария сочеталась браком с неким Миллером, но вот уже десять лет фактически с ним не жила. Если она взяла фамилию второго мужа, то раньше и не могла попасть в поле зрения сыщиков. В актах нашлось и последнее известное место жительства Марии Розарии: Кер-д'Ален, на севере штата Айдахо.

Эти края известны своим огромным и богатым рыбой озером. Сам городок живет почти исключительно за счет туристов, представая их взору таким, каким они хотят его видеть: декоративно подлинным местом поселения трапперов и продавцов шкур, несмотря на бревенчатые дома не лишенным достижений американской цивилизации вроде закусочных «Кентукки фрайдчикен» и бензозаправок «Шеврон». Вдобавок здесь процветают и полувоенные правые организации, борющиеся за превосходство белой расы.

Поль снял номер в одном из центральных отелей, населенном в основном пожилыми любителями ловли нахлыстом. Оставил там свои вещи и сразу же приступил к поискам Марии Розарии.

Она отыскалась на заднем плане всех этих причудливых декораций. Домом Марии служил поставленный на деревяшки вагончик, увитый плющом и окруженный густым кустарником. Пространство передвижного дома было расширено за счет хаотического нагромождения бочек, дощатых навесов и ящиков, свидетельствовавших о долгой жизни на одном месте.

Поль с трудом отыскал вход в виде похожей на корабельную двери со срезанными углами. Он постучал и стал ждать. Дверь открыла крохотная девочка-индианка в красном полотняном платьице, из-под которого торчали худые ноги.

Я бы хотел повидать Марию Розарию, – сказал Поль.

Из глубины каравана раздался такой громкий голос, что вздрогнули хрупкие стенки машины.

– Кой дьявол зовет меня так?

Женщина лежала в кровати, укрытая сиреневой периной. Ее голова покоилась на подушке с кружевными каймами. На Поля уставилась пара черных пронзительных глаз. Они так блестели, что заставляли забыть обо всем остальном: распластанном бесформенном теле, ногах со вздутыми венами и скрюченными пальцами, давно не мытых руках.

– Подойдите. Вам страшно?

Поль подошел к кровати.

– Утренний Ветер слушает тебя, приятель. Теперь меня зовут так, а старое имя лучше забыть. Если хотите что-то продать, можете сразу проваливать. Денег у меня все равно нет. Я принимаю пожертвования, да и то, если не надо ничего подписывать. Так в чем дело?

– Я насчет Теда, – сказал Поль таким тоном, словно говорил со своим пациентом.

– С ним что-то стряслось?

Спазм почти всколыхнул массивную грудь женщины, но сила тяжести взяла верх, и она снова опустилась на подушку.

– Не знаю. Я его ищу.

Поль сразу понял, что у него нет ни малейшего шанса встретить здесь Хэрроу.

– О нем часто спрашивают?

– Никогда. Понятия не имею, как вы меня разыскали. Даже он меня не может найти, – сказала женщина, достала из-за спины платок и приложила его к глазам.

Поль рассматривал царивший вокруг беспорядок: сломанные лампы, фарфоровые кошки, искусственные цветы. Он чувствовал себя словно в египетской гробнице, где покойный лежит, окруженный вещами, которые он захотел взять с собой в вечность. Если что было важно, так это то, что, похоже, здесь никто не появлялся до него, а значит, ФБР еще не добралось до этой берлоги. Это давало какие-то шансы найти здесь хоть что-то, что поможет ему взять след.

– Он в опасности, так ведь?

– Возможно, – ответил Поль.

Он присел на край кровати, и женщина наконец его разглядела.

– Покажитесь-ка. Да у вас черные волосы! И вдобавок курчавые! Вы что, пуэрториканец?

Она взглянула на него безумными глазами.

– Негр! Негр, черт побери, вот вы кто!

На ее голос прибежала девчушка. Она с осуждением посмотрела на Поля.

– Успокойтесь же. Вы же видите, что я белый. Да и какое вам дело?

– Здесь черных не любят. Предупреждаю сразу, Тед любит их еще меньше, чем я. Принеси нам коку, малышка.

Ребенок исчез.

Мария Розария откинулась на подушку. Лоб ее покрылся испариной, и она начала бредить:

– Вы уже видели его глаза? Когда он родился, я испугалась. С его отцом я уже привыкла к таким глазам, но на его лице утонченного валлийца они смотрелись к месту. А представить, что я сама выродила такие глаза…

Она уставилась в потолок, расправив белесоватые складки на шее.

– Вас это тоже удивляет, ведь так? Бедная индейская сирота и породистый хлыщ?

Она так резко вскинулась на кровати, что, похоже, сама удивилась, оказавшись с Полем нос к носу.

А он-то меня полюбил, вот ведь как. И я его тоже любила. Семья была против, но с его образованием работу найти нетрудно. Никто так не умеет ладить с богатыми, как обнищавший богач. Он был главным администратором отеля «Мажестик» в Балтиморе. Пять звезд, и сам он заместо шестой.

Женщина глотнула коку, которую подала девочка. Поль поставил свой стакан на маленький столик у кровати.

– A я была прачкой в отеле. Так вот. Чего уж там дальше рассуждать.

– У Теда есть братья и сестры?

– Господи, нет! Я и этого-то рожала, думала, помру. Это я сейчас чуть располнела, а убери с меня жир, ничего не останется.

– Вы долго прожили в Балтиморе?

– Пока дирекция не расчухала. После родов нас выкинули на улицу. Бедняга Хэрроу! Вы ведь знаете, эти отели делятся друг с другом черными списками. Так вот, его никто не захотел взять на работу. Это был человек, созданный для своего дела, вот он и пристрастился пить. Совсем стал на себя не похож. Потом решил обратиться к родне, а эти белые мерзавцы, один богаче другого, выставили его за дверь.

Мария Розария замолчала и взглянула на Поля:

– Зачем я вам все это рассказываю? Через три года мой бедный Эдгар сдох как собака. Вот и все.

Едва удержав рыдание, она хлебнула еще коки. Напиток, похоже, вправлял ей мозги.

– А теперь скажите, зачем вы ищете Теда?

– Хочу предложить ему работу.

Поль решил импровизировать. Он сразу понял, что рассчитал верно.

– Приличные деньги? – спросила Мария, и глаза ее вновь заблестели.

– Вполне.

– Дай-то бог.

Теперь она была спокойна и улыбалась.

– Ему нужны деньги?

– Теду? Да у него никогда ни гроша не было, а ведь он птица того же полета, что и его отец. Ну, погрубее, может. Он не может работать, как все. Не знаю, что вы хотите ему предложить, но сразу скажу: на долгий срок не рассчитывайте.

– Не думаете, что он может где-то здесь прятаться?

– Не заглянув ко мне?

– Когда он был здесь в последний раз?

– Два года назад.

– Что он говорил?

– Глупости, как всегда. Он не охоч языком трепать, Тед, но уж если начнет, то все о заумном.

– О чем же?

– Откуда мне знать. Что он, наконец, нашел свою дорогу… Разглагольствовал о Земле, Жизни, Природе, все с большой буквы. Попробуй мы с вами так говорить, весь свет насмешим, а ему ничего. Как вам сказать? Эти слова идут к его глазам.

Она прикрыла кулаком рот и глухо закашлялась.

– Это у него от индейцев.

– Что?

– Все эти слова.

– Вы хотите сказать, что он научился у вас?

Увидев, что Поль удивлен, она уточнила:

– Я родилась индианкой, но монашки пропустили меня через свою мельницу… А Тед, он бывал у настоящих индейцев. Тут большая резервация недалеко, так вот, Тед уже в двенадцать лет пропадал там по несколько дней. Я-то этих краснокожих знаю. Не настолько они уж и больше индейцы, чем я, просто решили вернуться к истокам. Вот и пережимают, чтоб показать, что все это серьезно. Сидят целую ночь, уставившись на луну, и произносят каких-то три слова – ни дать ни взять священные заклинания. Меня-то не купишь на все эти штучки. Я думаю, все они просто жулики, но Тед, он во все это верит.

– Вы давно уже здесь живете?

– Мы приехали через четыре года после смерти Эдгара. Даже не знаю, почему мне захотелось вернуться в эту дыру. Вдоволь поболталась по Восточному побережью. Прачкой ведь ни черта не заработаешь. Можно было бы кое-чего наварить с мужиков монашки мне бы уже не помешали. Но со мной ведь был Тед, да и жили мы почти всегда в одной комнате. Все гадюшники Филадельфии обошли, а потом я добралась до Детройта, чтобы заработать побольше, только дела шли все хуже и хуже Тог я и приехала сюда. У меня было немного деньжат, вот я и о крыла забегаловку на берегу. Потом вышла замуж за Миллера он давал напрокат лодки. Прокатил меня раз на веслах.

Она охнула как паровой домкрат, и Поль понял, что это вздох пополам со смехом. Фирменный номер, за это, должно быть, ее и прозвали Утренний Ветер.

– А что он говорил два года назад?

– Да я же сказала, что, дескать, нашел свою дорогу, и всякие глупости в этом роде.

– А поточнее?

– Что ему придется много поездить. И что-то в том духе, что мир станет лучше.

– Вы не заметили ничего необычного в его поведении или одежде?

– Нет.

Она задумалась:

– А может, и да. У него были новые часы. Большие такие, знаете, с множеством циферблатов и кожаным ремешком.

– Раньше вы их не видели?

– Раньше у него вообще никогда часов не было. Он говорил, что индейцы научили его узнавать время по теням на земле. В итоге всегда опаздывал. Святая наивность!

– Вам показалось, что он разжился деньгами, не так ли?

– Ну, он впервые был прилично одет и принес мне цветы. Огромный букет, не меньше сотни долларов будет.

– Он говорил о работе?

– Нет.

– Тогда откуда же деньги? У него что, есть друзья, которые могут ему подкинуть?

– А ты, часом, не из полиции, негритосик? Тебе-то какое дело, есть у него друзья или нет?

– Я хочу разыскать его. Если кто-то знает, где он, это могло бы помочь.

– Нет, – проскрипела она, вновь укладываясь и прикрывая глаза. – Сдается мне, друзей у него нет. Представьте себе, никогда ни одного не видела. Он всегда держался особняком, понимаете?

Мария Розария зевнула, продемонстрировав изъеденные кариесом зубы.

– А теперь, легавый, оставь меня в покое. Ищи Теда где угодно только отвяжись. Мне приятно о нем говорить, но на сегодня хватит. Лучше посплю, глядишь, во сне приснится.

Поль встал, одернул штаны и отошел от кровати. В углу каравана он увидел малышку. Она, конечно, все слышала. Поль улыбнулся, но девочка ему не ответила.

– Только одно еще, – сказал Поль, делая шаг к кровати. – Отчего он так не любит черных?

Мария Розария уже почти спала. Ноздри ее раздувались в такт ровному дыханию.

– Это пошло от его отца, когда тот начал пить, – пробормотала она, не открывая глаз. – А может, с той поры как… ну там, на Востоке…

Поль решил, что больше она не скажет ни слова. Он повернулся к двери, но женщина заговорила булькающим голосом: – По правде сказать, он не черных не любит, а бедных. Вы скажете, что сегодня это одно и же. Но не всегда. Да ладно, не важно. Ну да, он бедняков не выносит.

Поль едва не схватился за косяк вагончика. От этих слов у него закружилась голова, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это с ним. Потом он бросился бежать к отелю, где исчеркал две страницы заметками, чтобы не забыть все то, что представилось ему с необыкновенной ясностью.

 

Глава 4

Одесса. Штат Вашингтон

Жизнь научила Поля тому, как бывает с Керри. Разговоры, уколы, подначки, а потом все это куда-то уходит и наступает главное. Надо только дождаться. Поль ждал. Он чувствовал, что терпение его будет вознаграждено. Прелюдия подходила к концу. Грядет объяснение. Керри не могла этого не понимать, ибо сама предложила встретиться один на один где-нибудь на Западе в укромном уголке, где можно будет раскрыть карты.

Организовать встречу поручили Тайсену, который, никогда не бывав в тех краях, спросил совета у Барни. Какое бы подходящее место выбрать на примерно одинаковом расстоянии от Сиэтла и Кер-д'Алена, между которыми миль семьсот? Барни улыбнулся и сказал одно слово: Одесса.

Тайсен попался в ловушку. Вернувшись в свой кабинет, он перебрал все авиарейсы на Украину. Из Сиэтла туда еще можно добраться, но проложить маршрут из Кер-д'Алена требовало героических усилий. Меньше чем тремя пересадками не обойтись. Тайсен засомневался, правильно ли понял Барни. Случайно он вспомнил про город Одессу в Техасе и уже собирался снова налечь на компьютер, как вдруг получил по электронной почте короткое послание Барни: «Дом Ипатьева, Одесса, штат Вашингтон».

Вызвав на экран карту, Тайсен без труда обнаружил город Одессу, расположенный на северо-востоке штата. Одессу, как и ее соседку Москву в Айдахо, основали русские староверы, эмигрировавшие в Америку в XIX веке. И Керри, и Поль могли добраться туда всего за несколько часов езды на машине. Чуть в стороне от города лежало бывшее поместье, называвшееся «Дом Ипатьева». Теперь оно превратилось в отель на большом участке земли, заросшем березами и вязами. Главный дом появлялся перед взором гостей лишь в самый последний момент за поворотом ведущей к нему грунтовки. Простое вытянутое в длину здание, благодаря крашенному белым перистилю похожее на дворец, с треугольным фронтоном над входом, придававшим ему вид официальный и сдержанный.

Главным достоинством этого места была уединенность. Гостей селили в бунгало, разбросанных по парку. Тайсен зарезервировал для Поля и Керри четырехкомнатную избу с деревянной террасой. Она выходила на лужайку, сбегавшую к пруду, заросшему лилиями. При всем старинном очаровании дома он был оборудован интернетом для связи с миром и идеально подходил для работы.

Керри приехала первой. Ей не пришлось даже сидеть за рулем. Шофер, подобравший ее у «Одной планеты», сначала вывез ее из Сиэтла. Милях в тридцати от города они остановились на заправке, где смогли перекусить и отослать в Провиденс цифровые фотографии документов из кабинета Джинджер. После этого они снова двинулись в путь на восток. Первые три часа она подменяла водителя, а потом уснула. Они подъехали к Дому Ипатьева еще до рассвета.

После душа и завтрака Керри связалась с Провиденсом. Команде Тары уже удалось разобрать присланные документы и проследить биографии кое-кого из товарищей Хэрроу. Даже первые результаты привели Керри в состояние крайнего возбуждения.

Поль появился около десяти. Сначала он думал ехать не останавливаясь, но понял, что слишком измучен. Зарулив на какой-то паркинг, он поспал до шести утра. Поль решил не признаваться, что потерял еще час, остановившись посреди леса на маленьком выступе скал среди деревьев и отдавшись игре на трубе.

Он встретил Керри на террасе избы. Ее распущенные волосы золотились на солнце. Она была одета в голубую рубаху с закатанными рукавами и расстегнутым воротом. У нее гибкое и напряженное тело гончей, подумал Поль.

Керри сделала знак Полю сесть напротив нее.

– Сразу подведем итоги, – сказала она. – Надо принять решения, с которыми нельзя тянуть.

Внизу Поль заказал чай и пирожные. Служащий отеля поставил перед ними синий сервиз Ломоносовской фабрики.

– Я тебя слушаю, – сказал Поль, водрузив голые ноги на балюстраду террасы.

Сон пошел ему на пользу. Он чувствовал себя в форме. Поль дал Керри рассказать о результатах работы, отлично зная, что в рукаве у него есть карта, с которой он выиграет эту последнюю партию.

– Провиденс разбирает документы, которые я смогла переснять в «Одной планете».

Керри сказала это как бы между прочим, лишь чтобы начать разговор. Поль искренне и даже нежно поздравил ее с успешным выполнением задания в Сиэтле. Керри была удивлена и тронута.

– Расскажи, как там все прошло.

– Правда? Тебе интересно?

Она не заставила себя упрашивать и рассказала про Джинджер, коридоры здания «Одной планеты» и женщину, которая вломилась к ней как раз тогда, когда она фотографировала документы. Оба они посмеялись. Поль чувствовал, что время соперничества позади. Вновь окунувшись в дело, Керри нуждалась в таких вот невинных играх. Казалось, ей снова нужно доказать себе что-то, быть на высоте в своих собственных глазах. Керри никогда не отличалась болтливостью, и Поль почти ничего не знал о ее детстве, проведенном в обществе сестер. Ее семья происходила из Центральной Европы, точнее, из бывшей Чехословакии. Поль подумал о собственной матери и ее русских корнях и сделал вывод, что атмосфера, в которой выросла Керри, была пропитана одновременно нежностью и соперничеством. Ее, наверное, очень любили, как любят детей в этих краях – с бурными ласками, криками, плачем, объятиями. Но любовь не давалась даром – ей постоянно нужно было доказывать, что она везде может быть лучшей. Такое сочетание всегда питает тревогу. Всякий раз, как она встречалась с Полем и приступала к делу, ей прежде всего требовалось избавиться от этого беспокойства. Проникновение в «Одну планету» послужило хорошим лекарством. Поль сказал себе, что скоро могут возникнуть большие проблемы и они станут решать их вместе.

– Я только что говорила с Тарой о первых результатах. Она еще позвонит днем, когда они закончат анализировать документы и все проверят. Рассказать?

– Давай!

Керри встала и присела на деревянные перила. Поль видел ее против света на фоне деревьев и лужайки.

– Перво-наперво новость, которая тебя обрадует. Мы, скорее всего, нашли недостающее звено твоей теории.

– Между чем и чем?

– Между группой Хэрроу и Европой. Представь себе, что среди «новых хищников» есть европеец. Один-единственный. Это молодой французский студент по имени Джонатан Клюз. Был в Штатах на стажировке. Какая-то подружка свела его с «Одной планетой». У него уже была склонность к радикальным идеям, и он быстро клюнул на пророческие речи Хэрроу.

– Где он сейчас?

– Когда в «Одной планете» возникли разногласия, руководство решило его исключить, но в это время он уже покинул Штаты.

– Почему?

– По официальной версии, закончилась стажировка. А может быть, эта свинья Хэрроу подговорил его смыться.

– Он вернулся во Францию?

– Похоже на то. Мы проверяем.

– Ты думаешь, что этот парень стоит за историей в Польше?

Поль ничего не сказал Керри, но чувствовал себя немного разочарованным. Он уже утвердился в мысли, что в лабораторию наведалась женщина, хотя и не смог бы подтвердить это какими-то уликами. Как и при выполнении всех прежних заданий, он «нарисовал» себе цель, причем иногда очертания ее проступали весьма отчетливо. Сейчас Поль представлял себе девушку невысокого роста, стройную и спортивную, и ему очень не хотелось расставаться с этим образом.

– Он вовсе не обязательно действовал сам. Во всяком случае, это доказывает, что у Хэрроу есть связник в Европе и он вполне может планировать там операции с его помощью.

Керри и сама не была уверена, что существует связь между раскольниками из «Одной планеты» и польским делом, так что подобное предположение означало скорее миролюбивый жест в сторону Поля, некую гарантию передышки в сражении. Это была хорошая прелюдия к разговору.

– Что вы еще там нашли?

– Все отчеты о заседаниях совета эпохи разрыва с Хэрроу.

Поль снова восхищенно поднял голову.

– Поверхностный анализ позволяет заключить, что события разворачивались в три этапа. На первом – два с половиной года тому назад – сложилась сама группа «новых хищников. Тогда это было просто движение нескольких несогласных, объединившихся вокруг своего гуру, Хэрроу. Руководство «Одной планеты» было раздражено, ибо не одобряло раскола в своих рядах, но не считало проблему серьезной.

– А на втором этапе?

– Второй этап начался прямо перед разрывом, точнее говоря, примерно за месяц. Это было два года назад. Хэрроу вдруг поменял тон. Он информировал руководство об одном секретном проекте и призвал начать действовать. Это был прямой шантаж: либо вы со мной, либо я работаю в одиночку. Он утверждает, что располагает всеми необходимыми средствами. Руководство приходит в ужас. Начинаются жаркие споры. Одни утверждают, что он просто блефует. Они полагают, что на Хэрроу не нужно обращать внимания и все само собой кончится. Другие считали, что он говорит правду. В отчетах появляются интересные факты. Так, Хэрроу арендовал суперсовременный офис в Канзасе, стал много ездить и посетил ряд городов не только в Штатах, но также в Индии, Китае и Бразилии. Раньше у него никогда гроша за душой не было, а теперь кто-то его весьма щедро финансировал.

– Ну, и что же они решили в конце концов?

– Победили сторонники статус-кво. Совет постановил игнорировать ультиматум Хэрроу. В то же время его не исключают из организации, чтобы не делать парню липшей рекламы.

– А на третьем этапе лидирует Хэрроу?

– Именно так. Теперь уже он берет инициативу в свои руки. Примерно месяц спустя он объявляет о выходе из «Одной планеты». За два дня до назначенного срока руководство собирается на заседание и принимает решение вскрыть нарыв, Одному из членов совета поручается составить список сторонников Хэрроу, чтобы потом исключить их всех скопом.

– Но все это было бесполезно, потому что Хэрроу уехал…

– Ну да, они просто боялись, что он затянет «Одну планету» в свой дикий проект через кротов, которые могли остаться у него в организации.

Керри помолчала, чтобы придать больше веса тому, что собиралась сказать.

– Все это подтверждает наши опасения: группа Хэрроу действительно планирует действовать совершенно независимо от «Одной планеты». И парень на это способен: кто-то щедрой рукой дает ему средства.

– У тебя есть наводка на этого «кого-то»?

– Из документов понятно одно: ни у кого из группы Хэрроу нет таких финансовых возможностей, так что речь идет о человеке или организации, не имеющем отношения к «Одной планете».

Поль кивнул и задумался. Он встал и подошел к крыльцу, спускавшемуся на лужайку. В материалах Керри зиял один пробел. Она и сама это знала, так что все предшествующее было лишь приглашением к разговору, где должны прозвучать соображения Поля.

– Нигде в отчетах не говорится, в чем суть проекта Хэрроу?

– Нет, – ответила Керри. – Похоже, то, что Хэрроу говорил на совете, нигде не зафиксировано. Они постарались убрать всякое упоминание об этом даже из конфиденциальных документов. Ясное дело, не хотели заслужить обвинение если и не в сообщничестве, то в недонесении о преступлении, поскольку проект Хэрроу конечно же криминальный. Это вытекает из всей его человеконенавистнической идеологии.

– Конечно, – согласился Поль. – Суть дела понятна, но когда начинаешь действовать, надо определить цели, средства и время… Как по-твоему, какой конкретно план он им предлагал? Что могло так напутать боссов «Одной планеты»?

Керри помотала головой. Ей было нечего больше сказать. Оборона никогда не была ее сильной стороной в игре, и Керри решила обратить вопрос к самому Полю.

– У тебя есть мысли на этот счет? Расскажи, что ты накопал на Хэрроу.

– Пойдем, – предложил Поль. – Прогуляемся и подумаем.

Это вошло у них в привычку. Она появилась в не такую давнюю, но уже доисторическую эпоху, когда детей учили опасаться припрятанных микрофонов. О серьезных делах следовало говорить на ходу и на открытом пространстве. Для Керри и Поля такие прогулки быстро превратились в удовольствие. Это был лучший способ избежать служебных ограничений и лишнего любопытства.

– Надо пройти по цепочке с самого начала, – сказал Поль, опуская со лба на нос солнечные очки.

Они стали спускаться по лужайке к пруду.

– Итак. Отец Теда Хэрроу – отпрыск почтенной семьи из Новой Англии. Он разорился и кончил жизнь в нищете из-за неравного брака. Его мать – оторванная от своей среды индианка. Я ее видел. Она живет неподалеку отсюда в Айдахо. Ей крепко досталось в жизни, и она ненавидит весь род человеческий. Она не переносит индейцев, потому что считает их выродившимся народом, а также белых – потому что они ее не приняли. Но больше всего на свете она презирает черных, которые стали для нее воплощением нищеты. Похоже, что все это передалось ее сыну. Молодой Хэрроу водится с индейцами из резервации. Он лепит свое мировоззрение из чего придется, как бездомные подбирают всякий мусор для постройки хижины. Он бежит в Канаду, чтобы не попасть на войну в Заливе. В Ванкувере сближается с какими-то экологами. Они говорят ему о природе, дают читать книги, втягивают в потасовки с полицией. Вернувшись в Штаты, он появляется в «Одной планете», где его грубоватая простота приходится ко двору.

– Похоже, мы все это и раньше знали.

– Согласен, но я же сказал, что хочу восстановить всю картину.

Они подошли к пруду. Между кустами по берегу вилась протоптанная в черной грязи тропинка, огибавшая пруд. Поль и Керри двинулись к ней, продолжая разговор.

– Четыре года назад Хэрроу встречает в «Одной планете» первых бунтовщиков. Они обвиняют руководство в потворстве буржуазному духу. Хэрроу с ними согласен. Членам совета удается удержать власть. Хэрроу остается в «Одной планете», но начинает обдумывать свой план. Прямолинейное мышление и опыт активных действий ведут его к радикальным решениям. Он обладает огромной харизмой и цельностью натуры. Его идеи ужасны. Хэрроу предлагает просто-напросто объявить войну человечеству. Он формулирует свои мысли с невозмутимостью варвара, не раскрывая до времени средств, которые приведут его к цели. Ты и сама заметила, что его ранние тексты окрашены в поэтические тона. Все его образы заимствованы из арсенала индейцев.

Керри начала понимать, что все эти дни в Провиденсе Поль заново делал ее работу. Он постарался устранить пробелы в ее гипотезах и неувязки в доказательствах. Сейчас он предлагал ей новую версию всех тех выводов, которые она изложила на последнем собрании.

– При зарождении группы «новых хищников» Хэрроу ограничивается туманными рассуждениями о зловредности рода человеческого и его бесконтрольного размножения. У него еще нет четкого плана действий. Он без разбора вываливает свои мысли о способах сдержать давление людей на природу. Да здравствует СПИД, детская смертность и войны… Холера уже фигурирует среди прочих напастей, но в то время он не придает ей особого значения. Он вспоминает об этой болезни только метафорически. Но это не простая метафора. Холера, как известно, болезнь бедняков. В отличие от большинства радикалов, Хэрроу не придает большого значения промышленной деятельности человека. Нет, он больше всего боится, что на свете расплодится слишком много нищих. Это не столько итог размышлений, сколько горький опыт прожитой жизни. Именно это я понял из общения с его матерью. Маленький Тед сам жил в бедности. Она пропитала его шкуру, хотя он и умудрился выбиться в люди. Он ненавидит бедняков так, как может их ненавидеть только тот, кто презирает самого себя.

Поль больше не скрывал своего интереса к этому делу. Он говорил все громче и увлеченней. Керри внимательно следила за ходом его мысли. Они уже миновали этап соперничества и вступили в следующий, где каждый был счастлив поделиться мыслью с другим и действовать заодно.

– Отлично, – сказала Керри. – Я согласна: в самом начале у него нет никакого конкретного плана. Он просто хочет повлиять на «Одну планету» и, быть может, отхватить для себя самого толику власти. Руководство не особенно обращает на это внимание. И вдруг что-то происходит, и его имя начинает мелькать в отчетах.

– Прежде всего, он раздобыл деньги. Это заметили в «Одной планете», да и мать Хэрроу подтвердила. Человек, у которого в жизни гроша за душой не было, обзавелся дорогими часами, стал снимать офис, ездить по свету. В это же самое время заявления его группы становятся более обстоятельными и академическими. Похоже, на него стали работать не только деньги, но и чьи-то мозги.

– Эту связь я упустила, но так оно вроде и есть.

– Я проверял: эти тексты появляются ровно за полтора месяца до исчезновения группы.

– То есть в то самое время, когда он разжился деньгами.

– Посмотрим теперь на идеологию. Логика заявлений становится более четкой. Исчезает, к примеру, весь этот шум и гам по поводу детской смертности в странах третьего мира, не упоминается СПИД как полезный фактор регулирования численности населения. Но одна тема по-прежнему тут и даже начинает выдвигаться на первый план. На это нам и указывали англичане.

– Холера, – пришлось согласиться Керри.

– Именно! Холера. Заметь, что для Хэрроу в разное время это совсем одно и то же. В ранних текстах она служит простой иллюстрацией его теоретической зауми на индейский лад. Но вот у него появляются союзники, и Тед готов действовать. Теперь холера уже не просто первая попавшаяся метафора он видит в ней реальное оружие, надежду для одних и угрозу для других. Иными словами, это нечто вполне конкретное и готовое к употреблению.

Поль предложил Керри присесть на лежащий ствол дерева В стоячей воде пруда отражались нависавшие над ней лиственницы.

– Все это наводит на мысль: если холера продолжает иметь такое значение для Хэрроу после его встречи со спонсорами значит, точки отсчета у них совпадают. Тем тоже кажется, что главная угроза миру – бедняки. Конечно же они не обычные террористы: эти выбирают цели в развитых странах, метят в промышленных гигантов и беззащитное население. А вот партнеры Хэрроу хотят нанести удар по беднейшим странам, используя болезнь бедняков.

– Кто может ставить такую цель? Ладно, Хэрроу еще можно понять: он чокнутый придурок, но люди с финансовыми и интеллектуальными возможностями…

– Идея не становится менее реальной оттого, что она чудовищна. Сейчас у меня нет ответа, но моим предположениям все это не противоречит.

– Но один-то вопрос остается, – сказала Керри, решившая отыграться на другом поле. – Ты же сам говорил, что холера как оружие никуда не годится, что против нее вырабатывается иммунитет, и почти везде в мире она становится эндемичной.

– Верно, это никудышное биологическое оружие. В нынешней форме болезни.

– А есть и другие?

– Лаборатория во Вроцлаве как раз и работает над мутацией вибриона.

– Ты хочешь сказать, что этот Рогульский вывел какую-то новую агрессивную форму микроба?

– Здесь пока что сплошные вопросы. Надо кое-что проверить через профессора Шампеля из Института Пастера, но из его же материалов следует, что вывести новый вибрион вполне возможно. Он мог бы вызывать тяжелые формы болезни, легче распространяться и не поддаваться лечению обычными антибиотиками.

– Значит, этот поляк заодно с ними?

– Не делай поспешных выводов. Вполне возможно, что новые партнеры просто заверили Хэрроу, что могут раздобыть ему модифицированный вибрион холеры. Он останется возбудителем болезни бедняков, но будет гораздо опаснее. Неизвестно, был Рогульский в это замешан или его самого обвели вокруг пальца.

– А Острова Зеленого Мыса?

– Как мы и думали: генеральная репетиция. Отличный способ испытать разные способы заражения на ограниченной территории.

Керри встала и двинулась обратно к избе. Поль молча шел следом. Оба были погружены в свои мысли, рождавшие смутные убеждения, приправленные желанием действовать и досадным чувством бессилия, смешанным с отвращением.

– Если мы правы, – прошептала Керри, – то понятно, почему наложили в штаны эти деятели из «Одной планеты», когда Хэрроу пришел к ним с таким планом. Естественно, они и не собирались отражать обсуждение в отчетах.

Они вернулись к лужайке перед избой. Солнце уже поднялось над кронами деревьев и золотило зелень густой травы.

– Это чудовищный и неслыханный план, – сказал Поль. – Самая масштабная из всех мыслимых операций по уничтожению людей, катастрофа мирового масштаба.

Он слегка улыбнулся и добавил на одном дыхании:

– С таким вызовом еще никому не доводилось сталкиваться… Страстная убежденность Поля потрясла Керри. Она посмотрела на него. Его черные волосы были растрепаны, а бакенбарды от постоянного подергивания заплелись в косички. Таким она его и любила: возбужденным, знающим, кто его враг, готовым пустить в ход любое оружие. Она подошла к нему. Мгновение они стояли неподвижно, чувствуя дыхание друг друга. Потом Керри положила голову ему на грудь, а руки на спину. Поль ласково поглаживал ее волосы. Все напряжение последних дней разом исчезло, уступив место взаимной нежности.

– Знаешь, – прошептала она, – я действительно рада опять быть с тобой.

Так они и стояли, когда на лужайке появился старый русский слуга в косоворотке. Увидев их, он удалился, недовольно склонив голову и пряча морщинистое лицо, обрамленное седой бородой.

Керри и Поль стали любовниками давным-давно.

Их страсть, как это часто бывает, родилась из своей противоположности. Еще в училище Керри углядела в числе сокурсников молодого подтянутого военного, известного, как говорили, своей храбростью и дисциплиной. Поля задевали насмешливые замечания девчонки с огненными волосами, которая была вечно настороже и никому не спускала демонстрации мужского превосходства.

Тогдашние незамысловатые представления Поля о женщинах сложились в основном под влиянием образа его строгой неуступчивой матери и воспоминаний о случайных посещениях азиатских борделей. Свободная и дерзкая Керри не могла заслужить уважения, подобающего зрелой даме, но и не возбуждала на манер продажных девиц. Парни с его курса – а тогда их было еще подавляющее большинство – думали примерно то же самое и избегали рассказывать ей о своих похождениях. Керри делала вид, что это ей безразлично, но однажды в выходные, когда она, как обычно, осталась одна в лагере, Поль увидел, как Керри плачет в своей постели. Он тихонько прикрыл дверь и никогда с ней об этом не говорил.

У нее с деликатностью обстояло похуже. Как-то вечером Керри зашла в столовую, совершенно пустынную в этот час, поскольку курсанты отправились на вечеринку, организованную другим подразделением. Там оказался лишь Поль, которому выпало дежурить. Безделье и какая-то болезненная тоска, вызванная воспоминаниями о матери, заставили его сесть за рояль. Он стал перебирать клавиши, хотя не испытывал к этому инструменту ничего, кроме ненависти. Захваченный воспоминаниями детства и памятью пальцев, Поль принялся играть ноктюрны Шопена и переложенные для фортепиано произведения Баха. Он думал, что его никто не слышит, так что, когда Керри вдруг захлопала в ладоши, он с грохотом захлопнул крышку инструмента и встал, покраснев и дрожа, словно его застали за неприличным занятием. Она попросила его продолжать, но Поль грубо отказался и вышел вон, хлопнув дверью.

Ближайшие три месяца они не говорили друг с другом иначе как по необходимости. Потом подошло время распределения. По случайному совпадению оба они оказались в Форт-Брэгге в одном и том же подразделении, приданном Восемнадцатой воздушно-десантной дивизии. На первое задание их отправили в Боснию, поручив действовать совместно с группой агентов на сербской территории и наметить для авиации НАТО цели бомбардировок. В качестве прикрытия командование выбрало миссию гуманитарной помощи. Для надежности легенды решили послать смешанную группу из двух мужчин и одной женщины. В нее попал Поль и некий Тибор, американец венгерского происхождения, родители которого проживали в Воеводине. Он свободно говорил по-сербохорватски. Возраст и внешность Керри, особенно если она распускала волосы, идеально подходили для роли молодой идеалистически настроенной сотрудницы гуманитарной миссии. Снабженные новыми паспортами – австралийскими и финским, – они намеревались попасть на сербскую территорию, сопровождая конвой грузовиков с продовольствием. У них был приказ ночью покинуть конвой сразу за горой Игмам и заняться определением целей. В полученных группой спортивных рюкзаках имелось все необходимое для жизни в лесу и передачи шифрованных радиограмм. Великолепно обученные работе под прикрытием они обосновались в лесу прямо под Пале, временной столицей Республики Сербской в Боснии. Работать предстояло по двум направлениям. Прекрасно владевший языком Тибор мог свободно перемещаться в форме местной милиции. Его задачей было выявить места жительства и ночные убежища главарей сербских вооруженных формирований в Боснии. Керри и Полю предстояло вести наблюдение за ночными передвижениями танков и артиллерии около холма, под которым, по предположениям американской разведки, находился подземный склад. Первый прокол случился на другой же день после их прибытия. Тибор не вернулся с задания.

По радио они смогли узнать, что у того едва хватило времени привести в действие свой тревожный маяк, чтобы сообщить о том, что он схвачен.

В соответствии с разработанным планом, эвакуация группы вертолетом должна была состояться через три дня. Место было оговорено заранее. Существовал и запасной вариант, но гораздо более рискованный. Кроме того, после поимки Тибора сербы наверняка обложили весь район, так что добраться до площадки, где ожидалось приземление вертолета, представлялось практически невозможным.

Именно тогда начался отсчет часов, по напряженности не сравнимых ни с чем, что пришлось испытать Полю за всю его военную карьеру. Прежде ему случалось работать на пределе возможностей, но он всегда действовал в рамках системы. Он подчинялся приказам и, несмотря на усталость, страх и боль, черпал силы в строгой армейской иерархии, которую в обычное время недолюбливал. Теперь же они оказались одни. Совершенно одни. Кроме того, в отличие от Тибора, который был схвачен в гражданской одежде и мог рассчитывать на статус политического заключенного, они рисковали попасться в боевых условиях и получить пулю без суда и следствия.

Тогда-то Керри и показала себя. Без всяких видимых усилий она взяла руководство на себя и разработала план, который они привели в исполнение тем же вечером. Керри решила не только дождаться намеченной даты эвакуации, но и в оставшееся время продолжать собирать разведданные. Трудности словно удваивали ее силы. Она сохраняла полнейшее спокойствие и, казалось, получала удовольствие от выпавшей им свободы действий. Благодаря ее выдержке они мало-помалу организовали свою жизнь потерпевших кораблекрушение.

Прежде всего, выкопали землянку и, расположив вокруг датчики движения, стали днем и ночью вести наблюдение за округой при помощи инфракрасного прицела. На другой день после исчезновения Тибора Керри и Поль обследовали окрестности леса, служившего им укрытием. Картина выглядела вполне утешительной. Судя по всему, сербы не догадывались о присутствии еще одной команды на своей территории. Вокруг шла обычная жизнь: по дорогам ездили нагруженные сеном тракторы, разбитые машины и видавшие виды автобусы. Ночью им удалось заметить перемещение колонны пехоты и подразделения танков, которые, судя по всему, уже не могли двигаться своим ходом. Большинство использовались как артиллерийские установки, передвигавшиеся на грузовиках. С восходом луны Поль и Керри вернулись к землянке. Они чувствовали себя ускользнувшими от преследования, почти свободными. Решимость Керри передалась Полю. Позже они не раз замечали, как дерзость и смелость одного из них без всяких усилий подстегивали другого. Это не было соревнованием по оговоренным правилам. Между ними просто возник дух соперничества, удесятерявший силы обоих. Керри и Поль отдались стихии этого благородного состязания и никогда его не обсуждали. Всякая удача одного приветствовалась другим, и эта игра сближала их больше, чем любые откровения или признания. На второй же день игра вышла наружу. Керри решила, что кто-то из них должен остаться в землянке со средствами связи, a другой – отправиться за три километра и удостовериться в наличии подземного арсенала, ради которого, собственно все и затевалось. Поль немедленно вызвался идти и радовался что сумел обскакать Керри. Керри удивилась его прыти, а Поль с опозданием спросил себя, не разыграла ли эта хитрюга комедию специально для того, чтобы испытать его.

Поль вернулся на два часа позже расчетного времени и с удовольствием обнаружил, что Керри волновалась и обрадовалась его появлению. Ему удалось сделать четкие фотографии подходов к арсеналу и обнаружить расположение множества систем вентиляции. Вдобавок Поль смог запечатлеть на пленке конвой военных грузовиков, показавшихся на выезде из арсенала.

На другой день пришла очередь Керри отправиться к зоне наблюдения. Она решила сделать большой крюк в северном направлении, чтобы подобраться к подземному складу с другой стороны. Оставшись один в лагере, Поль мог вволю размышлять о своих чувствах. Поджидая Керри, он испытывал нечто большее, чем простое беспокойство о боевом товарище, вышедшем на опасное задание. В нем нарастала болезненная тревога и страх потери, которую он с трудом смог бы перенести. С каждым часом напряжение возрастало. Стало темно. После девяти поднялась почти полная луна, при свете которой все было видно как днем. Поль знал, что по дороге к землянке Керри придется идти неподалеку от ферм и пересечь дорогу. Если она еще не приблизилась к землянке, этот отрезок пути мог стать очень опасным. Около одиннадцати Поль услышал вдали лай собак, крики и приглушенный звук выстрелов из охотничьих ружей. Не размышляя, он принялся запихивать их вещи в рюкзаки на случай, если придется бежать немедленно. За этим занятием его и застала внезапно появившаяся из темноты Керри. Она обливалась потом и задыхалась, лицо ее было исхлестано ветками, но она вовсе не выглядела испуганной и не лишилась самообладания. Совершенно спокойно она рассказала Полю, что наскочила на местных крестьян, которые забили тревогу и навели на нее небольшой отряд ополченцев, бросившихся в погоню. Через мгновение Поль закончил собирать рюкзаки, они закинули их за спину и растворились в лесу.

Погоня продолжалась всю ночь, но в конце концов им удалось оторваться. Поль и Керри поднялись по сырому ущелью, заросшему колючими кустами и деревцами, и вышли на незаметный снизу покрытый травой уступ. Всю ночь они соревновались в выносливости и хладнокровии, но стоило им растянуться на травяном ложе, как они бросились в объятия друг друга. Вся тревога, боль и усталость выплеснулись наружу в одном долгом поцелуе. Потом, едва раздевшись, они с животной страстью стали заниматься любовью так, будто знали друг друга давным-давно.

Здесь, на каком-то выступе скалы во враждебной стране, откуда они могли и не выбраться живыми, началась история их любви.

На следующий вечер после долгого блуждания по лесу они добрались до намеченной точки. Вертолет сел в точно назначенное время и перебросил их в Сплит. Оттуда на «C-i3o» Поля и Керри доставили на базу Авиано. Через два дня они уже были в Форт-Брэгге.

Такое случайное и даже анекдотичное начало связи могло остаться без последствий, но оказалось, что оно навсегда отметило их отношения. Всякий раз, когда после заданий Поль и Керри встречались в «нормальных» условиях жизни казармы, их близость казалась обоим случайной, а соперничество брало верх над взаимопониманием. Они начинали мучить и почти ненавидеть друг друга. Напротив, когда на операциях, в которых они охотно вызывались участвовать вместе, Поля и Керри подстегивали опасность и непредсказуемость событий, они вновь обретали безграничное счастье первой близости. Они были похожи на наркоманов, попробовавших тяжелые наркотики и теперь не испытывавших к легким ничего, кроме отвращения.

Мысль оставить армейскую службу пришла им в головы одновременно, но по разным причинам. Поль не видел своего будущего в бесконечной череде заданий, которые будоражили кровь, но непременно оставляли какое-то ощущение пустоты. Ему казалось, что его жизнь превращается в бессмысленную круговерть, как ее понимал Паскаль, и он все больше отдаляется от чего-то главного. В ту пору во время затянувшихся перерывов между заданиями он много читал и имел вдоволь досуга, чтобы обдумать причины, по которым завербовался в армию. Верность слову и памяти той жертве, которую принес его отец, оставалась среди них главной, если не единственной. Сам Поль долгое время считал свой шаг доказательством смелости. Теперь же армейская служба виделась ему прибежищем трусости и бегством отличного выбора. В восемнадцать лет он мечтал об изучении медицины и установлении глубоких и искренних связей с людьми. В один прекрасный день Поль решил положить конец колебаниям и выбрал легкий путь армейской карьеры. Мысленно возвращаясь к тому времени, Поль подумал, что накопил достаточно опыта, чтобы пересмотреть свое решение. Было еще не поздно заняться медициной, к которой его неизменно влекло.

Керри тоже одолевали сомнения, но по совсем другим причинам. Поначалу она восприняла свою службу как вызов и возможность оправдать репутацию непокорной и дерзкой девчонки, которая установилась за ней среди сестер. Теперь она понимала, что приняла решение лишь под давлением крохотного мира своей семьи, державшей ее вместо мальчишки. Ей захотелось вернуться к серьезным занятиям психологией, которые ей пока заменяло беспорядочное чтение популярных статей и книг. Но главное, оказавшись заброшенной в мир мужчин, она стала иначе относиться к себе как к женщине. Глядя на своих кокетливых и бестолковых сестер, Керри постепенно привыкла использовать женственность как один из залогов успеха в жизни – вроде ума, спортивного духа и чувства юмора. Теперь она видела в ней нечто гораздо более важное. Ей захотелось жить жизнью женщины рядом с мужчиной, иметь семью.

Поль и Керри не раз обсуждали принятое обоими решение и то, что их к этому подвело. Велик был соблазн остаться вместе и в новой жизни, но после участия в последней перед отставкой операции они отбросили эту мысль. Поль и Керри были отправлены на Кавказ в расположение чеченских формирований, которым Соединенные Штаты оказывали тайную помощь. Само по себе задание не было сложным, хотя и требовало физического напряжения, но в этих непередаваемо красивых горах, среди принесенных в жертву суровых людей они испытали минуты такой любовной страсти, что даже мысль о том, что впереди маячит сытая и спокойная жизнь, казалась непереносимой. В двадцати километрах от разбомбленного Грозного, забравшись в бревенчатое убежище, которое начинал засыпать снег, они решили разорвать отношения на этой чистейшей ноте и сохранить воспоминания в неприкосновенности. Они распрощались друг с другом как путники, пошедшие после привала каждый своей дорогой.

Но перед тем они дали другу два обещания. Во-первых, оставив секс в стороне, всегда хранить взаимную привязанность, не изменять прекрасным воспоминаниям и помнить о том восхищении, которое всегда испытывали друг к другу. Второе было сродни зароку: они снова встретятся, если жизнь даст им шанс опять пережить минуты такой же близости, как та, что они испытали. Оба не очень-то верили в такую возможность, но поклялись ответить друг другу, если каким-то чудом опять «все сойдется».

В Одессе они убедились, что так и случилось.

Рожденная в подполье и напряжении службы, страсть Поля и Керри вспыхивала как огонь. Их близость подстегивали опасность, вечная гонка и необходимость принимать решения. После мгновения страсти и нежности на лужайке Дома Ипатьева они возвратились к работе.

В тот же вечер Керри и Поль суммировали свои выводы и наметили оперативные цели. Прежде всего, во что бы то ни стало найти следы вибриона холеры, похищенного в Польше. У них была единственная ниточка: Джонатан Клюз и его предполагаемые сообщники. Потом попытаться определить источник финансовой поддержки Хэрроу. Этим должны заняться в Провиденсе. В отправленном туда запросе они просили установить местонахождение офиса Хэрроу в Канзасе и выяснить, кто его оплачивал. Поль и Керри поручили Тайсену раскопать дополнительные сведения о Рогульском. Независимо от своей причастности к делу, профессор мог так или иначе контактировать с группой, помогавшей Хэрроу.

К девяти часам все было кончено. Поль и Керри пошли пешком к главному зданию, где им подали обед на крымских кружевных салфетках и вино в хрустальных бокалах, доставленных на транссибирском экспрессе к Берингову проливу. Отобедав, они вернулись в избу.

Встав рано утром, Поль и Керри пробежались по парку, едва освещенному бледными лучами зари. Учитывая разницу во времени, они смогли сразу же связаться с бюро в Провиденсе. В десять часов они в последний раз перед отъездом подвели итоги. Отдел Тары добыл важную информацию о списке членов группы Хэрроу. Выходило, что все, кто попал в разработку, два года назад просто-напросто испарились. След некоторых терялся еще до того, как им была отправлена официальная повестка об исключении из «Одной планеты». Установить их местопребывание будет непросто. До сих пор удалось зацепить лишь четверых из всего списка. Двое из них – мужчина и женщина – работали преподавателями в одном из колледжей Балтимора. Недавно они взяли билет в один конец в Южную Африку, откуда мужчина был родом. Установить их теперешний адрес не удалось.

Третий, двадцатилетний паренек, одним из последних примкнувший к Хэрроу, по сведениям Провиденса, имея «любительские познания в области строительства». До того как попасть в «Одну планету», он, судя по всему, работал на севере Канады. Люди из Провиденса установили, что он нанялся в отдел логистики организации «Врачи без границ» и недавно получил назначение в Африку в район Больших Озер.

Что же до Джонатана, то в бюро раскопали его адрес в департаменте Рона-Альпы, но не смогли подтвердить, что он там проживает и сейчас. Благодаря связям Дина удалось договориться о встрече с одним из инспекторов департамента безопасности, занимавшимся леворадикальными активистами.

Ближайший к Одессе аэропорт находился в Спокэйне, откуда после полудня отправлялся самолет на Нью-Йорк. Сделав там пересадку, они могли попасть в Париж на другой день к вечеру. Поль и Керри собрали вещи и сверили часы.

Ровно в пятнадцать ноль-ноль они вылетели из Спокэйна.

 

Глава 5

Париж. Франция

– Поль Матисс, это ведь французское имя?

Инспектор Лебедь, которому родители легкомысленно дали имя Филипп, оказался тщедушным человечком с длинным носом. У него был особенный цвет лица настоящих парижан, способный под влиянием эмоций изменяться от белизны каменных фасадов до сероватого оттенка оцинкованных крыш.

Поль и Керри сидели вплотную друг к другу на маленьком диванчике, обтянутом красной кожей. В небольшом шумном кафе прямо напротив штаб-квартиры департамента даже усатый патрон заведения казался напичканным государственными тайнами.

– Да, это имя французского происхождения, – ответил Поль. – Но все это быльем поросло. Когда Наполеон продал Луизиану… Вы понимаете?

– Еще бы не понимать! Тысяча восемьсот четвертый! Ну и глупость! До такого, как сегодня, мы бы не докатились. Ну, ладно… А вас как зовут, сударыня?

Обращаясь к женщинам, Лебель говорил с интонацией, которую американки в зависимости от возраста и жизненного опыта считают либо абсолютно очаровательной, либо невыносимо похотливой. Керри, которой и в голову бы не пришло, что ее может соблазнить этот коротышка с желтыми от никотина пальцами, находила его просто забавным чудаком. Так или иначе, ей было приятно немного поупражняться в языке. Она говорила на нем не так бегло, как Поль, но ей всегда нравилась мелодия французского.

– Меня зовут Керри. Но осторожно, я просто чудовище: стопроцентная американка. За-ну-да!

Она произнесла это слово с нарочитым акцентом. Лебель рассмеялся, но по его глазам было видно, что он уловил намек и намерен держаться смирно.

– Как поживает сэр Арчибальд Мортон? – спросил он почтительно.

В У Арчи все хорошо, – ответил Поль. – Он скоро вернется из длительной поездки по Дальнему Востоку. На этой неделе мы собираемся встретиться в Италии.

Они связывались через бюро в Провиденсе, и Арчи, ничего не объясняя, просил о срочной встрече еще до своего возвращения в Штаты.

– Передайте ему мои наилучшие пожелания, – сказал инспектор. – Я восхищаюсь этим человеком.

Из уст довольно желчного на вид француза комплимент прозвучал так, будто он только что лично вручил Арчи орден Почетного легиона. На этом тема была исчерпана. Керри и Поль решили, что Арчи заслужил благодарность, оказав когда-то Лебелю большую услугу.

– Итак, вас интересует молодой Джонатан?

Заметив, что Керри и Поль покрутили головами, Лебель успокоил их:

– Не волнуйтесь, здесь можно говорить.

– Да, – сказала Керри. – Мы разрабатываем американскую группу радикальных «зеленых», к которой он принадлежал…

– Да, в ваших краях они могут быть очень опасны, – задумчиво сказал инспектор. – У нас это по большей части славные парни, только и мечтающие стать министрами. Честно говоря, не знаю, что лучше. «Придется привыкать к философскому юмору инспектора, достойного представителя своего племени», – подумал Поль и вздохнул.

– Возьмете что-нибудь еще? – внезапно спросил Лебель и крикнул бармену: – Пожалуйста, еще кружечку, Раймон.

– Этот парень вернулся во Францию два года назад, – продолжила Керри, – и нам хотелось бы знать, что он делал с тех пор.

– Ваши люди мне уже сказали. А что, господин Арчибальд теперь работает на себя?

– У него частное бюро в Провиденсе.

– Провиденс! – Лебель сложил руки, словно молился. – Только американцы могут такое выдумать…

Видя, что его собеседники даже не улыбнулись, Лебель громко закашлялся и сказал:

– Перед тем как прийти, я заглянул в досье вашего клиента. Поль достал из кармана блокнот и фломастер:

– Ничего, если я кое-что запишу?

– У себя в Америке вы все еще пользуетесь этими штуками? – спросил Лебель, блеснув глазами. – Мне казалось, вы без карманного компьютера никуда…

Чтобы польстить инспектору, Поль издал короткий смешок.

– Мы уже давно приглядываем за вашим парнем.

– Из-за его делишек?

– Нет, в основном из-за отчима.

Керри и Поль переглянулись. О таком повороте они и не подозревали.

– Его мать развелась лет пятнадцать назад, а отец вскоре после того скончался от рака. Да, именно от рака, не ищите полдень в два часа дня.

Поль и Керри вопросительно взглянули на Лебеля, и тот перевел выражение на школьный английский:

– Я хочу сказать, не ищите преступления там, где его нет. Отец умер совершенно естественной смертью. Потом родительница вашего Джонатана вышла за некоего Эрве де Бионнэ, блестящего выпускника Эколь Нормаль д'Администрасьон – знаете, что это? Что-то вроде национального блюда наподобие улиток по-бургундски, но гораздо более ядовитое. Он бросил государственную службу и стал боссом в промышленности.

– Какой промышленности?

– В том-то и дело. Он президент «Бета-текнолоджиз», главного в Европе производителя боевых ракет.

– Торговец оружием.

– Если угодно. Самое меньшее, что мы могли сделать, это приглядывать за его окружением. Собственных детей у него нет, жена ни во что не замешана. Кое-какие проблемы возникли как раз с Джонатаном.

– Какого рода проблемы?

– По правде сказать, ничего особенного. Кризис переходного возраста, протест против отчима, разные глупости.

– Как это все проявлялось?

– Что с этим парнем забавно, так это то, что он любит заигрывать с опасностью, но сам ни во что не вляпывается. Еле тянул в школе, но с помощью частных учителей родители дотащили его до аттестата. Джонатан крутился с какими-то музыкантами – он на гитаре играет, по-моему, – пропитанными наркотиками до костей, но сам только баловался.

– Не приторговывал?

– В том-то и дело, что да. У нас была наводка из таможни о переправке кокаина из Колумбии.

– Когда это было?

– Четыре года назад.

– Его судили?

– Нет, только по-хорошему предупредили отца, ну, этого отчима. Тот подключил министра внутренних дел. Когда всех накрыли, парень уже улизнул. Понятное дело, те решили, что это он их подставил, но проблем не возникло, потому что их всех засадили – и здесь, и в Колумбии.

– И тут родители отправили его на практику в Штаты.

– Именно так.

– У вас должно быть досье на него?

– Которое может надолго запрятать его за решетку, но хода ему не дали и держат так, на всякий случай.

– Вам известно, чем он занимался в Штатах?

– Мы знали только, что за ним присматривало ФБР. Он связался там с радикалами, а когда вернулся домой, ваши ребята посоветовали нам не спускать с него глаз. Он обосновался в департаменте Рона-Альпы. Мы дали указание нашим парням на месте время от времени проверять его. Ничего, если я закурю?

Лебель достал пачку «Мальборо» и с нежностью посмотрел на знакомый прямоугольник с надписью: «Курение убивает».

– Лучше не надо. Вас же предупредили, что я зануда.

– Я раб пожеланий синьоры, – сказал Лебель, улыбнувшись и продемонстрировав свои мелкие желтые зубы.

Он снова засунул сигареты в карман.

– Значит, он жил в Рона-Альпах?

– Ваш папенькин сынок записался в какое-то экологическое движение. Похоже, это он у вас там пристрастился. Он выбрал самую боевую организацию во Франции, хотя здесь у нас они не идут дальше протестов против ядерной энергии.

– Что, должно быть, не очень нравилось отчиму…

– И да, и нет. Дело в том, что вообще-то он симпатичный парень, хотя до сих пор живет на деньги родителей. Мне кажется, что они не считают все это трагедией. Думают, что он перебесится. Джонатан дилетант по натуре, плейбой. Все эти бунтарские игры – не более чем уловка, чтобы подцепить симпатичную девочку. Да простит меня мадам, – добавил Лебель, склонив голову.

Керри пожала плечами и улыбнулась.

– Он все еще тусуется с «зелеными»?

– Нет. Он расстался с ними чуть более года назад.

– По какой причине?

– Безо всякой. Это может быть совпадением, но у его тогдашней девчонки как раз в то время возникли трения с организацией.

Лебель грустно взглянул на дно своей пустой кружки, явно стесняясь заказать третью.

– Возьмете что-нибудь еще? – протянул ему руку помощи Поль.

– Почему бы и нет? Э-э… Еще кружечку.

– И два кофе, – крикнул Поль, делая знак патрону.

– Так вот, – продолжил приободрившийся Лебель, – эту девицу потрепал полицейский во время одной демонстрации. Ничего особенного, но об этом много шумели. Организация не упустила случая: слепое насилие, жестокость полиции, вся эта чушь… У нее брали интервью направо и налево. К несчастью для них, девицу в ответах определенно занесло не туда.

– Критиковала боссов?

– Вовсе нет. У нее что-то сдвинулось в голове после всей этой кутерьмы. Она призывала к всеобщему бунту и убийству полицейских, короче, во всю глотку несла бред, и это пришлось не по нраву экологам.

– Пассионария?

– Не совсем. Похоже, на нее просто что-то нашло. Была девчонка как девчонка, скорее замкнутая, скромная. Родители – почтенные буржуа из Па-де-Кале. В конце концов пришлось упрятать ее в психушку.

– Как ее звали?

– Жюльетта Декомб.

– И Джонатан поехал за ней?

– Нет, он остался в Лионе. После больницы Жюльетта получила место преподавательницы в одном колледже в Юра.

– Тогда где тут связь с уходом Джонатана из организации?

Связь только хронологическая. Он ушел из организации сразу после этого инцидента. Точка. Надо сказать, он единственный из всех активистов навестил ее в клинике.

Поль кончил записывать. Лебель молчал и ждал новых вопросов.

– Кто-нибудь говорил вам о Вроцлаве?

– Не напрямую. Мне дали понять, что вас интересует март этого года из-за какого-то погрома в заграничной лаборатории. Верно?

– Вы смогли проверить, где был Джонатан в это время?

– Он не та птица, чтобы следить за ним круглые сутки. Наши люди время от времени наводят справки. Так что считайте, что вам повезло. Хотя не знаю, это может быть и случайность, но ведь в нашем деле не очень-то верят в случайность, ведь так? Ну так вот, в тот самый день, когда произошла вся эта история в Польше, Джонатан на своем мотоцикле проскочил на красный под носом у двух полицейских. Ему выписали штраф и пробили три дырки в правах.

– Где это случилось?

– В районе Белькур, в самом центре Лиона.

Керри и Поль обменялись взглядами: еще один след вел в никуда.

Лебель не нарушал молчания. Он похлопал себя по карману, снова достал пачку и вытащил сигарету.

– Я не буду курить, просто так мне спокойней.

– Да ладно, курите, – сказала Керри, которую вежливость инспектора сделала покладистой.

– Благодарю.

Лебель закурил и что есть сил затянулся. Поль завороженно смотрел на инспектора, ожидая, когда же дым выйдет наружу, но легкие бедняги страдали таким недостатком никотина, что поглотили его без остатка. Щеки инспектора стали цвета свежей ветчины.

Лебель улыбнулся, глядя на сбитых с толку собеседников. Он был явно рад восстановить вечно попираемое достоинство французской полиции и выложил свою последнюю карту:

– Ваше бюро связалось с нами только вчера. Мы не смогли копнуть глубже, и все же…

Он скромно замолчал, чтобы усилить эффект.

– …я взял на себя труд проверить, что делала Жюльетта в те дни, которые вас интересуют.

Поль прикусил губу. Такая проверка напрашивалась сама собой.

– И что же?

– Она отсутствовала в колледже как раз четыре дня. Уехала за два дня до погрома, вернулась на следующий день после. Официальный предлог: болезнь. Справки от врача нет.

Сильнейшее волнение охватило Поля. Выходит, интуиция его не обманула, хотя он уже внутренне смирился с такой возможностью. За погромом в Польше и вправду стояла женщина, и вот теперь он узнал ее имя.

– Жюльетта, – прошептал Поль.

– Вы знаете, где она? – нетерпеливо спросила Керри. – Можно ее допросить?

– Мы знаем ее официальный адрес, – ответил Лебель хитровато, – но не то, где она теперь.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что прелестная Жюльетта бесследно исчезла три недели назад.

Даже не заезжая в свой отель в квартале Сен-Жермен-де-Пре, Керри и Поль отправились на такси в Институт Пастера.

Шофер-камбоджиец рассматривал их в зеркало заднего вида и настойчиво предлагал совершить экскурсию по Парижу. Всю дорогу они отнекивались, так и не улучив минуты, чтобы обсудить разговор с Лебелем.

Поль еще накануне договорился по телефону о встрече с профессором Шампелем. Профессор охотно согласился принять их на другой день. Чтобы не стеснять себя в разговоре, Поль решил на этот раз открыться Шампелю. Был, правда, риск, что профессор упрется и не захочет сотрудничать со спецслужбами, но, если он согласится им помочь, они смогут узнать гораздо больше.

Немного смущенное признание Поля не вызвало никакой реакции у пожилого профессора. Казалось, что ему абсолютно безразлично, кто перед ним: секретный агент или коллега медик. Шампель был очарован присутствием Керри, благодаря которой число благодарных слушателей его рассуждений на любимую тему удвоилось. Вот и все, что его волновало.

– Нам совершенно необходимо прояснить некоторые моменты нашего предыдущего разговора, – сказал Поль.

– Охотно. Какие же именно?

– Мы говорили о генетической стабильности вибриона холеры.

– Да, она действительно весьма примечательна.

– Но не абсолютна? Вам приходилось сталкиваться с появлением совершенно новых штаммов?

– Мне кажется, я об этом уже говорил, – ответил профессор, нахмурив брови, словно отчитывая нерадивого ученика. – С 1992 года нам известен еще один вибрион. В отличие от всех, что существовали веками, он не распознается обычными сыворотками Οι. Его обозначение – Оι39.

– Где он появился?

– В Бангладеш. Подозрения возникли сразу, потому что эпидемия 1992 года не щадила и взрослых. Между тем там, где холера эндемична, у взрослых обычно вырабатывается иммунитет. Исследования нового микроба показали, что антитела против вибриона Οι не защищают от этого нового штамма. Последствия эпидемии оказались весьма серьезными.

– Откуда он взялся, по вашему мнению?

– Он появился путем включения в обычный микроб частиц генетического материала из множества штаммов не патогенного вибриона. От этого вибрион получил дополнительную защиту: он заключен в капсулу, позволяющую ему лучше сопротивляться внешним воздействиям и передаваться контактным способом. Кроме того, он обрел способность проникать в кровь. У одного из ослабленных больных мы наблюдали даже септисемию, чего никогда не бывает при заражении обычным вибрионом.

Профессор, – вмешалась Керри, пристально глядя на Шампеля, вы можете ответственно утверждать, что эта мутация носила естественный характер?

Я понимаю ваш вопрос, мадемуазель. Действительно, может показаться странным, что микроб, остававшийся веками стабильным, вдруг мутирует. По правде говоря, я не могу ничего исключить. Возможно, что эти изменения самопроизвольны, но их могли и… спровоцировать.

– В таком случае можно предположить, что это лишь промежуточная стадия?

Шампель выглядел удивленным:

– Уточните, пожалуйста.

– Позвольте себе на минуту игру воображения, профессор. Можно ли спровоцировать новые мутации, чтобы… сделать вибрион еще более опасным?

– Генетические скрещивания со штаммами непатогенных микробов, конечно, возможны. Сегодня их известно более ста пятидесяти. У каждого свои особенности, я бы даже сказал, качества. Некоторые очень заразны, другие легко проникают в кровь и провоцируют септисемии. Как и при выведении новых пород собак или лошадей, можно выборочно делать акцент на тех или иных свойствах.

– И это может привести к созданию суперхолеры?

– Микроба с новыми свойствами, да. Более стойкого, более патогенного. Это, бесспорно, возможно, но изменить всю структуру микроба нельзя. В любом случае холера всегда останется болезнью бедных.

– Почему?

– Потому что заражение всегда будет происходить в антисанитарных условиях. Это касается всех микробов без исключения. Кроме того, эта болезнь не щадит только тех, кто ослаблен и плохо питается.

Поль устроился на самом краешке стула. Было заметно что возбуждение и круговорот мыслей физически притягивают его к профессору.

– Таким образом, – сказал он, – можно заключить, что по сути одна и та же болезнь при появлении микроба с иными иммунными свойствами может стать более заразной и патогенной, вызывая, к примеру, септисемию в сочетании с кишечным расстройством и лучше сопротивляясь антисептикам?

– Что-то вроде эффекта Бангладеш в десятой степени, – сказала Керри.

– Да, – согласился Шампель, – это вполне вероятно. Не понимаю, правда, кто бы мог захотеть, чтобы такая…

– Сколько жертв бывало при пандемиях обычной холеры?

– Последняя, шестая по счету, за тридцать лет унесла несколько сотен миллионов жизней.

– Значит, мутировавший вибрион приведет к тому же гораздо быстрее! Несколько месяцев, а может быть, и недель?

Поль вложил столько пыла в свои слова, что в голове у Шампеля зародилось сомнение. Он подозрительно обвел взглядом Поля и Керри и замолчал.

– Н-да, – сказал Поль, сознавая свою ошибку, – вы, без сомнения, заразили нас своей страстью к этой болезни, профессор.

– Очень рад, – ответил Шампель, протирая очки кончиком галстука.

Потом он водрузил их на нос и строго сказал:

– Надеюсь только, что эта страсть послужит благой цели.

Похоже, что он впервые задумался о намерениях своих собеседников.

Поль решил немедленно поставить все на свои места.

– Послушайте, профессор, – сказал он, – у нас есть основания предполагать, что некоторые, скажем так, террористические организации интересуются вибрионом холеры именно из-за избирательности ее действия.

– Единственное, за что можно благодарить и сентября, – со вздохом отозвался профессор, – так это за то, что теперь можно поверить во все, что угодно.

Он помотал головой, словно не одобряя выбор невесты дальним родственником.

– Нет ли у вас пусть даже косвенных сведений о любых исследованиях вибриона холеры в контексте биотерроризма?

– Нет. Во времена холодной войны ходили какие-то слухи, но ведь вы знаете, в долг дают только богатым: тогда русских подозревали в работах над всеми возможными мерзостями. Холера тоже упоминалась, но гораздо реже, чем оспа, чума или туляремия. Конечно же без всяких доказательств.

– А сегодня? Разве не происходит на наших глазах приватизация биологического оружия? Говорят, что любой при помощи простой скороварки…

– Верно, хотя все эти ремесленные приемы проходят только с такими простыми материями, как карбункулы и ботулизм. Напротив, изменение вибриона холеры путем рекомбинаций с другими штаммами можно осуществить только в специальных лабораториях усилиями целой команды ученых.

– В прошлый раз я говорил вам о лаборатории в польском Вроцлаве… – сказал Поль.

– Да, – перебил его Шампель, – и вы меня заинтересовали. Я решил разузнать об этом побольше и почитал специальную литературу. Об этом центре я раньше не знал, ведь они занимаются фундаментальными исследованиями, а я прикладными. Надо признать, что они работают на очень хорошем уровне.

– Чем они конкретно заняты?

– Они исследовали генетические особенности Οι39 и выяснили, какие цепочки генов приводят к наличию у него капсулы и где еще встречаются такие же последовательности генов.

– То есть как раз то, что нужно, чтобы «совершенствовать» микробы холеры.

– Вы полагаете, что… – воскликнул профессор. – Но речь ведь идет о фундаментальных работах и результатах, опубликованных в серьезных научных журналах!

Чувствовалось, что он искренне верит в свои слова, но в нем уже поселилось сомнение.

Поль и Керри попросили профессора сохранить их разговор в тайне и получили все возможные заверения. Они обещали держать Шампеля в курсе расследования.

– И последний вопрос, – сказал Поль, когда они уже прощались. – В районе Больших Озер холера является эндемичной, не так ли?

– Совершенно верно.

– Но разве года полтора назад не наблюдался эпидемический всплеск? Я что-то читал об этом.

– Да. Я сам ездил туда с научными целями.

– Не знаете, кто занимался там больными холерой?

– В этих краях больше нет никакой профилактики. Государство в полном маразме. Без НПО эти несчастные остались бы вовсе без помощи.

– Каких НПО?

– Самыми активными были «Врачи без границ».

Та самая организация, в которой работал один из членов команды Хэрроу… Поль и Керри переглянулись. Теперь они знали, откуда взялся «обычный» штамм, обнаруженный на Островах Зеленого Мыса, и получили подтверждение своих предположений о работах во Вроцлаве. Это было больше того, на что они могли рассчитывать. Пришло время возвращаться в отель.

Надеясь на то, что у Джонатана хватит деликатности дать им оправиться от последствий разницы во времени между Америкой и Европой.

 

Глава 6

Лион. Франция

Улочки старого Лиона очень своеобразны, это все знают. Знал и муниципалитет, отреставрировавший их булыжник за булыжником. Вся старина сохранилась, но приобрела безукоризненный вид. Толпы зевак перемещаются здесь как токсичные вещества в нержавеющих трубах.

Из окна Джонатана виднелся карабкающийся в гору проулок с ненужным уже желобком в мостовой и средневековыми лавками, превращенными в магазины сувениров и интернет-кафе. Чуть вдалеке над черепичными крышами возвышалась колокольня церкви Святого Павла. Обычно вид из окна успокаивал Джонатана. Забив лишний косячок, он представлял себе фантастические картины. Вот орды полицейских заполняют улицу и окружают его дом, а он со своей голубятни подстреливает их одного за другим, ухмыляясь. Однако сегодня мысли уводили его далеко от подобных видений.

Улица была почти пустынна. Выходящие из кабачков парочки медленно прогуливались, чтобы настроиться на любовные утехи и утрясти в животе колбасу с чесноком. Ничего подозрительного. Ни тени сыщиков в подворотнях, но вот ведь раздался же этот телефонный звонок в предвечерний воскресный час…

Американка сказала ему, что ее зовут Руфь и она видела Джонатана в «Одной планете». Она в Лионе всего на два дня, путешествует по Европе. Ей очень неудобно навязываться, но понимаешь, так вышло, что я без гроша. Если бы ты приютил меня на денек-другой… Ее чарующий голос дрожал. Она сказала что вполне может спать в кресле, на что Джонатан рассмеялся прямо в трубку. И все же что-то велело ему быть настороже. Он не помнил никакой Руфи, хотя это и ничего не значило. Как-то раз он пытался составить список всех своих девочек, но только потратил время впустую. Зачем отказывать себе, если уж подворачивается шанс? У нее был и вправду приятный голос, и если все остальное окажется не хуже… Он предложил ей встретиться в кафе на проспекте Республики, но она сказала, что предпочитает подъехать прямо к нему, это гораздо проще, не так ли? У нее довольно много багажа. Джонатан вздрогнул. Вот это уже странно и ни в какие ворота не лезет: откуда у нее его адрес? Он почти никому его не давал и уж точно не оставлял в «Одной планете». Он спросил, откуда она знает, где он живет. По чистой случайности, ответила она. Расскажет, когда встретятся…

Джонатан почувствовал прилив желания: ее голос его возбуждал. На прошлой неделе он едва не запутался в паутине лжи, закрутив с тремя девицами одновременно. Тощие твари; ему не хватало любви.

– Когда ты сможешь быть у меня?

– Через час. Подходит?

Джонатан окинул взглядом свои две комнаты: грязная посуда, носки и пустые банки из-под пива на полу. На все про все ему понадобится полчаса.

– Ну давай. Ты обедала?

Было уже половина восьмого.

– Не беспокойся.

У нее был довольный голос, и это его немного успокоило. Джонатан не стал медлить и взялся за дело. Через двадцать минут его квартирка уже обрела вполне пристойный вид. Легкий беспорядок лишь подчеркивал, что это жилище отверженного бунтаря.

И вот теперь он ждал, глядя на улицу, освещенную оранжевым светом фонарей. Он снова стал волноваться. Какой-то старик поднимался по улице, таща на поводке собаку. Бедная тварь что-то вынюхивала на земле. Ей ничего не светило, учитывая, что муниципальные службы поливали мостовую два раза в день.

Вдруг Джонатан замер. Он заметил ее. Женщина появилась из-за утла улицы Ферронри и оглянулась по сторонам как впервые попавшая сюда туристка. Потом она храбро двинулась в гору, несмотря на огромный рюкзак за спиной и две полотняные торбы, болтавшиеся на плечах. Из своего окна Джонатан не мог разглядеть ее лица, еще и прикрытого козырьком джинсовой бейсболки. Хотя широкие походные штаны и тяжелые туфли скрывали ее фигуру, силуэт женщины пришелся ему по душе: стройный, спортивный, влекущий. Джонатан пристроился у окна дальней от входной двери комнаты. Когда она постучит, он неспешно пересечет всю квартиру. За очарование с маркой дзен придется платить.

Он и вправду мог не спешить, так как ей еще предстояло одолеть целых пять этажей по каменной винтовой лестнице великолепной башенки XVI века, занесенной в реестр исторических памятников. Кто бы мог подумать, что эта квартира на пятом этаже без лифта расположена в одном из самых дорогих кварталов города. Когда родители решили купить ему жилье, Джонатан совершенно обдуманно выбрал именно это место. Буржуазность квартиры искупалась усилием, которое требовалось, чтобы в нее попасть. Плакаты с изображением Че Гевары и большие постеры, привезенные с саммита антиглобалистов в Дурбане, в этой голубятне под самой крышей казались вполне уместными, хотя квадратные метры стоили здесь не меньше, чем на так называемых престижных этажах.

Наконец раздался стук в дверь. Джонатан, не торопясь, пошел открывать. Взглянув на запыхавшуюся девушку, стоявшую на пороге, он замер на месте. Она сняла свою бейсболку, распустив роскошные вьющиеся волосы. По телефону ее голос звучал очень молодо, но сейчас Джонатан понял, что ей уже за тридцать. Он всегда обожал женщин старше себя, любил соблазнять их, но еще больше любил их бросать. Джонатан знал по опыту, что разрыв со зрелыми женщинами легко доводил их до предела покорности и унижения. Ничто не давало ему такого ощущения собственной власти. Джонатан взял себя в руки и придал лицу немного утомленное и пресыщенное выражение, делавшее его, по словам самих женщин, неотразимым. Руфь расцеловала его в обе щеки. Она не была накрашена и пахла сладким миндалем. Это считалось обычным делом в «Одной планете».

Руфь поставила рюкзак у двери и прошла внутрь. Большая комната немного напоминала мансарду. Главными предметами обстановки служили два сложенных в виде диванов хлопчатобумажных матраса, стоявшие под углом по сторонам килима желтоватого цвета.

Теперь Джонатан не сомневался: она не была его старой подружкой. Такую девушку он никогда бы не забыл, хотя встречаться в «Одной планете» они, конечно, могли. Там всегда толклось столько народу! Джонатану льстило, что она его вспомнила.

– Поставить кофе?

– Лучше чаю, спасибо.

Джонатан уединился в маленькой кухоньке без окна и стал рыться в шкафах в поисках пакетиков «липтона».

В это время девушка разглядывала комнату.

– Можно посмотреть квартиру? – спросила она. – У тебя очень славно.

С этими словами она подошла к городскому телефону и быстро перерезала провод.

– Будь как дома, – крикнул ей Джонатан, перекрывая бульканье чайника.

Она прошла в другую комнату, чтобы проверить, нет ли там второго аппарата, потом вернулась в гостиную, где Джонатан уже ставил на стол китайский поднос с двумя глиняными чашками и красным чайничком.

– Присаживайся, Руфь, – сказал Джонатан, садясь на диван и указывая на место рядом с собой. – Тебя ведь зовут Руфь?

– Да, – ответила она, улыбаясь.

Она все еще стояла.

– Прости, мне нужно принять лекарство.

Она вернулась в маленькую переднюю, где лежали ее вещи. Дальше все произошло очень быстро. Вместо того чтобы наклониться к рюкзаку, она отодвинула задвижку и распахнула дверь, за которой уже стоял Поль. Он быстро прошел в комнату и остановился перед диваном. Керри снова заперла дверь и достала оружие.

Джонатан как раз наливал чай. Он заметил Поля в последний момент, когда тот уже встал перед ним во весь рост.

– Теперь медленно встань, – сказал Поль.

От страха кровь отлила от лица Джонатана, и он задрожал так, что уронил чашку. Джонатан с глупым видом смотрел, как растекается чай между узлами килима. Его мускулы плеч и спины окаменели, так что он едва смог подняться. Поль обыскал его.

Врач пальпирует пациента, чтобы найти аномалии внутренних органов; обыск ограничивается поверхностью тела. Если отвлечься от этого, обе процедуры весьма схожи, и Поль улыбнулся, подумав о сходстве двух своих профессий.

Он взял в руки мобильник, который обнаружил в кармане Джонатана, вынул аккумулятор и зашвырнул его в угол. Потом знаком велел Джонатану сесть, и тот рухнул на диван, словно эпилептик, охваченный внезапным припадком.

– Чего вы хотите? – только и смог он выговорить.

– Поговорить.

– О чем?

Поль улыбнулся, спокойно взял восьмиугольный табурет, сбросил с него какой-то хлам и сел напротив Джонатана.

– Расслабься. Мы не собираемся причинять тебе боль.

Что-то похожее он говорил пациентам. Так, после пальпации опрос. Консультация продолжается.

– Кто вы вообще такие? – пробурчал Джонатан.

Спокойствие собеседника в какой-то мере приободрило его. Джонатан выпрямил спину и злобно уставился на Керри.

– А вы уверены, что имеете право вот так вторгаться в чужое жилище? Вы легавые или как? У вас есть жетон и удостоверение?

– Допустим, что мы доктора, пришедшие посмотреть, что у тебя в организме не так.

Джонатан презрительно пожал плечами, но тон и спокойная уверенность Поля не позволяли просто отмахнуться от его слов.

– Ты был активистом «Одной планеты», когда жил в Штатах?

– Это что, преступление?

– Почему ты вернулся во Францию?

– Кончилась стажировка. Вы из ФБР?

Джонатан разглядывал Поля и по акценту американца силился понять, из какого он штата. Он отчаянно хотел знать, что же все-таки происходит, и найти какую-то точку опоры, но главное – попытаться расположить к себе собеседника, а уж потом, используя связи родителей, и надавить на него.

– Мы хотим, чтобы ты рассказал о Теде Хэрроу.

– Не знаю такого.

– А «новых хищников»?

– Тоже.

Во времена работы на ЦРУ Поль бы повел допрос Джонатана не так. Он бы немедленно «поставил его на место» и продемонстрировал всю серьезность ситуации при помощи пары хорошо рассчитанных ударов. Но теперь он стал врачом и прекрасно знал, что при пальпации брюшной полости надо начинать с наименее чувствительных участков, а при болезненной реакции не пережимать, искать в другом месте и медленно возвращаться к цели.

– Ты сохранил связи с Сиэтлом?

– Никаких.

– Почему, вернувшись во Францию, ты записался в «Зеленый мир?

– Чтобы бороться. Вас удивляет, что кто-то еще может во что-то верить?

Теперь Джонатан совершенно пришел в себя. Он даже выгнул спину и выпятил грудь. Непокорная белая прядь торчала над его лбом словно петушиный гребень. В его позе и выражении лица сквозили надменность и стыд человека, только что обнаружившего свою слабость.

– Где сейчас Жюльетта? – спросил Поль.

Было ясно, что Джонатан не готов к такой прямой постановке вопроса. Он заморгал.

– Что еще за Жюльетта?

Керри, все еще сидевшая спиной к двери, покачала ногой и тронула свое оружие. Джонатан дернулся и повернулся к ней. То ли он неправильно понял ее жест, то ли сообразил, что его линия защиты никуда не годится, но на лице его снова проступил страх, а тело съежилось.

– Я не знаю, где она. Вы были в ее дыре?

Это уже было глупо, он чувствовал. Поль не хотел давить на него. Напротив, решил позволить ему продаться относительно достойным образом. Вздохнув, он выложил на стол карту, которую приберегал напоследок:

– Ты уже виделся с Пеле Гузманом?

На сей раз Джонатан так и застыл с раскрытым ртом, и его вновь охватила дрожь. Левой рукой он взялся за серебряное кольцо, которое носил на указательном пальце, и пробормотал что-то похожее на заученную фразу кающегося грешника.

– Ты знаешь, что он выходит в этом году?

Поль дал Джонатану время погрузиться в свои, без сомнения, мрачные мысли, а потом протянул руку помощи, чтобы тот совсем не потерял голову.

– Не волнуйся. Мы не от него.

– Тогда почему вы его вспомнили?

– Чтобы ты знал, чем рискуешь. Если уж мы тебя разыскали то твой старый колумбийский приятель тем более сможет. Особенно если ему дадут наводку.

Они в молчании смотрели друг другу в глаза. Поль постарался придать своему взгляду выражение глубокой печали с какой доктор предлагает больному мучительное, но эффективное лечение.

– Так что лучше уж тебе не запираться.

– Что вы хотите знать? – спросил Джонатан, опуская плечи.

О Хэрроу он не мог сказать ничего существенного. Джонатан входил в группу его сторонников, но держался в обычной своей манере на расстоянии, сдержанно и осторожно.

– Что тебе нравилось в Хэрроу? Почему ты пошел за ним?

Некоторое время Джонатан смотрел на свое кольцо и не без кокетства теребил оплетающую его змейку. Допрос был ему неприятен, но теперь, когда козырей у него не осталось, он хотел, по крайней мере, заинтриговать собеседника.

– Вообще-то с «зелеными» я связался почти случайно. Я всегда считал, что это сборище слабаков. Хэрроу был совсем другим. Он всегда говорил то, что есть, и не боялся делать выводы. Он говорил о нем словно о великом спортсмене.

– Ты в курсе его плана?

– Только в самых общих чертах.

– А детали?

– Какие детали? Не понимаю, о чем вы.

Он бросил на Поля взгляд снизу вверх, чтобы понять, поверил ли тот ему.

– Хэрроу ничего не поручал тебе, когда ты собрался домой?

– Он попросил заглянуть к нему перед отъездом.

– В «Одну планету»?

– Нет. Он там больше не появлялся.

– Ты был у него?

– Никто и никогда не бывал у него. Нет, он назначил мне встречу в заднем помещении кафе «Старбак» в Сиэтле. Там стоял дикий шум, потому что мы сели у самых дверей на кухню. У Хэрроу низкий голос, и я не понимал половину того, что он говорил.

Поль поднял бровь.

– Это так, клянусь вам. Я уловил главное, но не все.

– Так что же главное?

– Он хотел, чтобы я стал связным здесь.

– Чьим связным?

– Его и всей группы.

– Это было частью плана.

– Ему нужны были контакты.

– Организация-филиал.

– Он не очень-то любит все эти организации. Большинство из них – сборища хлюпиков, которые куста боятся.

Говоря это, Джонатан выпрямился, явно не желая, чтобы его смешивали с подобным сбродом.

– Но ты все-таки записался в «Зеленый мир»?

– Я не строил себе никаких иллюзий, но если хочешь встретить хоть чем-то интересующихся людей, надо же их где-то искать, верно?

– Тебе поручили вербовать людей, недовольных традиционной экологией?

– Допустим.

– С Жюльеттой ты познакомился в «Зеленом мире»?

– Да.

– И что ты заставлял ее делать?

Снова озабоченный взгляд Джонатана.

– Я не о ваших отношениях. Что ты просил ее делать для Хэрроу?

– Ничего.

Поль вздохнул, ухватился обеими руками за табурет и придвинул его поближе.

– Поговорим о Вроцлаве?

– О чем?

С самого начала допроса Жюльетта не выходила у Поля из головы. Глядя на юношу, которого она знала и, возможно, любила, на комнату, где она, без сомнения, спала с ним, он все лучше представлял себе девушку. Это как головоломка, к которой добавляешь фрагмент за фрагментом. Странно, но к его удовлетворению примешивалось чувство ревности к Джонатану. Совершенно не представляя себе, кто такая на самом деле Жюльетта, Поль чувствовал, что этот трусоватый безвольный сынок богатеев ей не пара.

– Послушай, – сказал он, подаваясь вперед. – В Лионе можно столько всего повидать в выходные. Моей подруге и мне не терпится покончить со всем этим, да и тебе тоже, наверное. Так вот, я сейчас напомню тебе кое-что из прошлого, и мы перейдем к настоящему. Твоя подружка Жюльетта отправилась навести шорох в научном центре во Вроцлаве. Так или нет?

– Так.

– Это ты отправил ее?

Джонатан кивнул.

Как только он понял, что Поль не легавый, ему стало легче. Он боялся гнева непрошеного гостя, но уж никак не официального обвинения в соучастии преступлению.

– Да, – буркнул Джонатан. – Это я послал ее в Польшу.

– Сам ты там никогда не бывал?

– Нет!

– Ни в этот раз, ни раньше?

– Никогда.

– Значит, кто-то дал тебе план местности. Тебе все разъяснили, а ты сообщил это Жюльетте.

– Да.

– Кто? Хэрроу?

– Я ведь сказал, что не видел его, после того как вернулся.

– Но ты сохранил с ним контакт.

– Не с ним самим.

Джонатан снова замкнулся в себе. Легонько тронуть больное место. Вернуться к нему позже. Поль изменил тактику:

– Что должна была делать Жюльетта во Вроцлаве?

Освободить несчастных животных. Бедных кошек с электродами в голове. Мышей, превращенных в чудовищ. Обезьян…

– Хватит об этом. Мы хотим знать, что еще она должна была сделать?

По привычке Джонатан одним глазом взглянул на Поля, чтобы понять, блефует тот или в самом деле что-то знает. Но Поль был настороже, и Джонатан не сумел сообразить, какие у него на руках карты. Он решил обойти препятствие.

– Еще? Не понимаю…

Он не успел и глазом моргнуть, как получил по физиономии. Джонатан опрокинулся на левый бок и стал слизывать кровь с губы. Казалось, Поль даже не пошевелился. Физический страх охватил Джонатана. Боль была тут ни при чем, им овладела идущая из самых глубин его естества паника, прораставшая откуда-то из детства и похожая на не поддающуюся контролю фобию.

– Колбу, – произнес он, держась за челюсть.

– Где она должна была ее взять?

– В холодильном шкафу.

– Что в колбе?

– Об этом я ничего не знаю.

Джонатан, разинув рот, завыл во весь голос. Глаза его стали совершенно безумными, пальцы бессмысленно теребили окровавленные губы. Это был крик пилота аэростата, выбросившего из корзины последний мешок с песком и знающего, что его шар непременно рухнет на землю. Поль поверил ему и подбросил немного балласта, чтобы Джонатан еще продержался в воздухе.

– Куда поехала Жюльетта?

– В Соединенные Штаты.

Измученный Джонатан совсем запутался во лжи и принялся тихонько всхлипывать. У него не хватало духа изворачиваться дальше.

– У тебя есть ее тамошний адрес?

Заливаясь слезами, парень помотал головой. Поль был уверен, что на этой ступени падения Джонатан уже не мог лгать.

– Как ты выходишь на связь с группой Хэрроу?

Не подавая вида, Поль немного расслабился. Обладая звериным чутьем и интуицией, позволявшей ему всякий раз ускользать от насилия и не давать загнать себя в угол, Джонатан почувствовал это. Им овладела мысль, что худшее уже позади, допрос скоро кончится и он сумеет выскользнуть из ловушки, в которую угодил. Оставалось сказать последнее слово, но оно могло стоить дорого. Все еще хлюпая носом и хныча, он изо всех сил старался соображать. Джонатан выпрямился, он явно тянул время. Наконец, он указал на маленький металлический кляссер:

– Поглядите там.

Поль открыл кляссер, где между картонными вставками лежали бумаги.

– Первое отделение слева.

Поль взял тонкую голубую папку и подал ее Джонатану.

– Я не знаю адреса наизусть. Он записан здесь.

Джонатан вынул из папки два скрепленных листка и протянул их Полю. На первой странице стояло: «Правила игры в бейсбол», а в уголке было написано имя, адрес и почтовый индекс.

Поль сложил листок и сунул его в карман.

– Весьма сожалею, что потревожил, – сказал он.

Поль встал и пошел в прихожую к Керри. Через мгновение они были на улице.

Джонатан долго сидел в сумерках, обхватив руками голову. Потом вставил в мобильник аккумулятор и набрал номер, который помнил наизусть.

 

Глава 7

Турин. Италия

Михаил Горбачев, генерал Ярузельский, Беназир Бхутто, Джулио Андреотти и Джон Мейджор спокойно сидели рядом. Можно подумать, что находишься в итальянском филиале музея Гревен, если бы не одна мелочь: все фигуры двигались. Время от времени кто-то из них опускал на манер ящерицы веки или что-то шептал на ухо соседу. На длинном полированном столе были разбросаны совершенно одинаковые досье, на каждом из которых красовался логотип Фонда мира.

Никто так не любит потолковать о мире, как бывшие вершители судеб, подумал Поль. Грустно, что они так мало думали об этом раньше… Он сидел прямо за спинами докладчиков во втором ряду длинного зала. Керри позевывала, устроившись рядом с ним. Заседание происходило в Турине, который в соответствии с весьма приблизительными познаниями Арчи в географии находился «рядом с Лионом». Они прибыли сюда встретиться с Арчи сразу после свидания с Джонатаном. Арчи отчего-то забыл сказать, что прямая железнодорожная ветка между этими городами только строится. Дорога заняла у них шесть часов.

Арчи расстарался, и они попали в число счастливцев, допущенных на это закрытое шоу. С тем же успехом он мог дождаться вечера и спокойно встретиться с Полем и Керри в одном из многочисленных ресторанов, но оказался не в сил побороть желание покрасоваться перед кем-нибудь из своих одним столом с грандами международной политики. Придет час, и они расскажут об этом в Провиденсе.

Арчи сидел рядом с одним из британских парламентариев который на редкость хорошо подошел бы для рекламы дорогой одежды или изысканного виски. Испещренный фиолетовыми прожилками нос народного избранника прекрасно гармонировал с торчащим из его кармана шелковым платочком. В его усталых глазах проглядывала давняя привычка к комфорту, лошадям и предательству. Когда пришла очередь Арчи просветить аудиторию насчет «частных организаций и их вкладе в дело мира», он принялся выражать свое одобрение сдержанными кивками.

Воодушевленный видом своего элегантного соседа, Арчи стал с удвоенной силой напирать на британские интонации, уснащая свою речь многочисленными «hum», «well», «indeed», отчего она стала напоминать отлично подстриженную лужайку. Присутствующие, нимало не стыдясь, перешептывались и не обращали на Арчи никакого внимания.

Горбачев даже не дал себе труда повернуть голову к докладчику. Когда Арчи закончил, он машинально захлопал в ладоши, не прерывая разговора со своим соседом.

Сразу за этим объявили перерыв. Поль и Керри оставили Арчи принимать поздравления и спустились в холл гостиницы, где разыгрывалось все действо.

Последний писк современной архитектуры, холл представлял собой огромный стеклянный куб, поддерживаемый паучьей конструкцией из полированной стали. В нем теснились тропические растения, туманившие своим влажным дыханием самые высокие стекла. Повсюду сновали очаровательные молодые девушки в деловых костюмчиках и молодые люди в очках и с папками под мышкой – ассистенты всякого рода, неизбежно крутящиеся вокруг политиков, даже когда те попадают в разряд бывших. Заняв стратегические позиции у входов и лифтов, стояли не теряющие бдительности охранники, вслушивающиеся в голоса громовержцев, доносящиеся из едва заметных наушников. Так как дело происходило в Италии, их костюмы цвета морской волны отличались безупречным покроем, а на темных очках красовались эмблемы известных домов моды.

Примерно через полчаса Арчи удалось отделаться от поклонников, которые, впрочем, и не стремились его задерживать. Приглаживая ладонью растрепавшиеся волосы, он подошел к Полю и Керри. Арчи сел рядом с ней напротив Поля на красный диван изысканного дизайна.

– Ну и толчея! – сказал он, покашливая в кулак.

Керри всегда недолюбливала Арчи. Ее раздражала его манера обращения с женщинами, и он вовсе не казался ей забавным. Зная об этом, Поль все-таки удивился, услышав, как агрессивно она спросила:

– Ну и что это за конференция такая?

– Одна из лучших операций по отмыванию денег, какую я только видел. Международный фонд со всем самым-самым. Мафия платит за все. Католическая церковь двигает свои фигуры. Они спят и видят обратить Горбачева в свою веру. После смерти жены он стал редкостным святошей.

– Ну и кому все это нужно?

– Понятия не имею, да это и не важно. Главное, что все довольны. Два дня живут как князья, вот и все. На будущий год, если не ошибаюсь, встречаемся в Венеции.

Высаживая и забирая каких-то шишек, у входа в отель беспрерывно останавливались черные «альфа-ромео».

– Вы знали, что здесь раньше располагались заводы «Фиат»? Теперь они все переделали и превратили квартал в деловой. Эти итальянцы знают толк в роскоши.

В личной системе ценностей Арчи главные призы доставались англичанам и иже с ними, ну а латинским народам приходилось довольствоваться первенством в таких второстепенных областях, как кухня, дизайн и любовь.

– Не сердитесь, Арчи, – спросил Поль, – но вы-то что здесь делаете?

Арчи насупился:

– Что за вопрос? Вы разве не знаете, что я почетный президент известной неправительственной организации?

– Вы?

– Ну да. Чему вы так удивляетесь? «Братья человечества» – одна из самых известных. Мы спонсируем Ассоциацию вдов Либерии, программы помощи сиротам в Перу… А может, в Эквадоре. Какая разница! Я не вникаю в детали.

Увидев ехидные улыбки своих собеседников, Арчи предпочел сменить тему.

– В любом случае главное – это контакты. Такие конференции – просто манна небесная для Провиденса. Ладно, давайте к делу.

– Прямо здесь?

В просторном холле на расстоянии нескольких метров от них сидели группы участников и гостей конференции.

– Никакого риска, – ответил Арчи. – Кому придет в голову подслушивать здесь?

Именно об этом и жалеют все эти бывшие, подумал Поль.

– Я должен вам сказать что-то очень важное. Потому я и хотел повидать вас как можно скорее.

– Это касается нашего расследования?

– Именно.

– Тогда, может быть, мы расскажем о том, к чему оно привело на сегодня? – спросила Керри.

– Бесполезно! Провиденс все это время держал меня в курсе ваших дел. Нечего зря терять время.

– Но вчера мы узнали важные вещи. Вам не могли об этом сообщить, потому что мы сами еще никому ничего не сообщали.

– Речь о французском студенте, – подтвердил Поль. – Мы встретились с ним. У него дома в Лионе. Он и есть недостающее звено между американской группой и всем этим делом в Польше. Девчонка, которую он тогда отправил во Вроцлав, теперь в Соединенных Штатах.

– И он подтвердил, что весь этот разгром понадобился только для того, чтобы украсть лабораторный образец, а вовсе не освободить собачек и кошечек.

Арчи отмел все это широким жестом руки:

– Отлично! Отлично! Это лишь подтверждает то, что вы уже знали. Сам-то я в этом и не сомневался. Великолепная работа. Великолепная, мои поздравления. Да, один капуччино.

Официант-албанец с усталым видом принял заказ и потащился к другому столику.

– И трех недель не прошло, а вы уже провернули это дело.

– Как это так, «провернули»?

Керри держалась настороже и отреагировала первой.

– Вы подтвердили подозрения британцев, – продолжил Арчи. – Речь и вправду идет об американской группе, которая ответственна за воровство в Польше. Это самые отпетые фанатики, которые по каким-то диким и несуразным причинам решили поквитаться со своими ближними.

Арчи взял чашку, которую поставил перед ним официант, расплескав на блюдечко немного присыпанной какао пены.

– Наш долг, – заключил он, – немедленно передать это досье официальным органам Соединенных Штатов.

Керри и Поль переглянулись. Оба были потрясены и возмущены.

– Передать досье! Но мы еще не завершили расследование.

Поль понял, отчего Арчи сел рядом с Керри: так он мог не смотреть на нее и не замечать гнева, сверкавшего в ее зеленых глазах.

– Это новые правила, – потирая руки, произнес Арчи тоном философствующего священника. – Частные бюро вроде нашего могут проводить расследования, касающиеся национальной безопасности, но должны действовать до известного предела. Вся штука в том и состоит, чтобы почувствовать, где эта граница, и не переступать ее.

– Чушь! – воскликнула Керри нарочито громко, желая заставить наконец Арчи взглянуть ей в глаза, от чего он упорно уклонялся. – Дело вовсе не в этом. Мы нащупали нечто чрезвычайно важное. Эти люди – опасные психопаты. Они обязательно нанесут удар, но мы пока не знаем, где и когда его ждать. Каждый день имеет значение. Черта с два мы отдадим это федеральным службам, которые и не почешутся, поставив на деле гриф тридцатой степени срочности.

Арчи морщил лицо, словно раздосадованный неуместным шумом. Потом он снова заговорил, и его голос зазвучал еще слаще:

– Подводя итог, могу сказать, что благодаря тому, что вы накопали, мы можем счесть дело довольно простым: речь идет об очередной бактериологической тревоге на территории Соединенных Штатов.

– С чего бы это? – возразил Поль. – Что позволяет вам так говорить?

– Я просто придерживаюсь фактов. Какое-то опасное биологическое вещество находится где-то в Соединенных Штатах. Оно попало в руки людей, желающих использовать его как оружие террора. Я не ошибаюсь? Мне дела нет, идет ли речь о борцах за природу, неонацистах или исламистах. Все это пустая болтовня.

– Мы убеждены, что план Хэрроу имеет глобальный масштаб, а целью удара будут вовсе не Соединенные Штаты.

– Почему?

Поль смутился. Простые и прямые вопросы всегда самые трудные.

– Как сказать… Его идея фикс – уничтожение бедных.

Арчи усмехнулся:

– А что, в Штатах их нет? Я полагал, что наводнение в Новом Орлеане…

В этот момент через холл прошел очень смуглый низкорослый человек, за которым семенила свита весьма озабоченных помощников. Арчи поднялся и поприветствовал его.

– Это костариканец, лауреат Нобелевской премии мира, – сказал Арчи, снова садясь. – Никак не припомню его имени… Весьма приличный господин.

Потом он снова вернулся к разговору с видом человека, который прервал важную консультацию ради примерки новых штанов.

– Не знаю, что там себе думают ваши экологи. Факты говорят о том, что все сходится на Соединенных Штатах. Ваша девчонка уехала именно туда, конечно же прихватив то, что украла в Польше. Террористическая группа, насколько я знаю, все еще там, и связник вашего французского студента тоже в Америке. Так что все ясно. Речь идет о деле государственной важности для Соединенных Штатов, и мы не имеем права и дальше играть в казаков-разбойников.

Почувствовав, что Керри снова хочет ему возразить, Арчи поспешил добавить:

– В любом случае ЦРУ настаивает на том, чтобы мы все прекратили.

– Что?

Арчи клюнул носом, делая вид, что стряхивает соринку с галстука, и заговорил тихим голосом:

– Два дня назад мне позвонили из Лэнгли. Можно сказать, хм, звонок на самом высоком уровне. Они хотят получить досье и запрещают нам продолжать расследование. Похоже, что это последствия вашей проделки в Сиэтле.

Керри вздрогнула.

– Я вас ни в чем не упрекаю. Это следовало сделать, и вы выкрутились, как могли. Но дело явно аукнулось в ФБР, и двум службам пришлось объясняться. Так это или нет, но мне позвонили из ЦРУ в Сингапур и попросили остановить все и передать им досье.

– И вы согласились? – спросила Керри.

– Успокойтесь, – сказал Арчи так, словно это и было главное. – Они будут полностью соблюдать условия контракта. Я уверен, что они весьма довольны нашей работой. Сейчас они уже, наверное, ознакомились с резюме, которое я отправил через Провиденс.

Поль понимал, что поделать ничего нельзя. Ему только не хотелось, чтобы Керри от досады и горечи ввязалась в бессмысленные арьергардные стычки. Он знал, что она труднее, чем он, переносила напоминания о дисциплине. На самом-то деле пора бы привыкнуть. В их ремесле без этого никуда, и, может быть, потому-то они его и бросили. Все и всегда начинается с энтузиазма, барабаны зовут вперед, и вот, наконец, первые результаты. Однако не тут-то было: как только хочешь получить дивиденды, следует удар хлыстом и команда «лежать».

Он внимательно посмотрел на Керри. На секунду ему показалось, что она готова броситься на Арчи, поколотить его и устроить скандал. К величайшему удивлению, она не сделала ни того ни другого и успокоилась. Она даже нашла в себе силы повернуться к старику и улыбнуться.

– Кто будет доволен, так это мои дети, – сказала она на удивление ровным голосом. – Увидят меня раньше, чем думали.

Арчи едва заметно улыбнулся, помешивая ложечкой капучино. Он еще не был уверен, что она говорит искренне и не набросится на него.

– Кстати, позвоню-ка я им прямо сейчас. Они как раз должны подниматься с постели.

Керри встала, поднесла свой мобильник к уху и отошла от столика.

– Поразительная женщина, – сказал Арчи, помотав головой. Он был не прочь немного поговорить об этом и расспросить Поля об их отношениях, но сейчас было не время. Он предпочел не обострять ситуацию.

– Два моих друга-сенатора устроили нам специальный рейс на Вашингтон прямо сегодня вечером. Можем прихватить вас с собой, если вы не против.

Поль все еще не отошел от известия о таком неожиданном и бесславном конце их миссии. Он чувствовал себя как альпинист, чье восхождение грубо прервали и заставили снова стоять у подножия горы.

Между тем Керри уже спрятала телефон и шла к ним, покачивая головой.

– Совсем забыла, – сказала она. – Ребята ведь на каникулах, и отец забрал их к родственникам в Сакраменто.

Поль почти не прислушивался, но вдруг до него дошел смысл сказанного, и он вздрогнул. Роб? В Сакраменто? Насколько он знал, ее муж был родом из Торонто и Саскачевана. Она же сама сказала, что отец повезет детишек в Канаду.

– Я предложил Полю взять вас на борт моего самолета.

– Отличная мысль. Отправляйтесь вдвоем. Мне торопиться некуда, и я, пожалуй, заскочу в Милан пробежаться по магазинам.

Арчи встал, весь лучась удовольствием видеть перед собой женщину в своем вкусе: грациозную и пустоголовую. А он-то боялся напасть на истеричную фанатичку. Арчи взял руку Керри и галантно поцеловал ее.

– Я возвращаюсь в гостиницу, – сказала Керри Полю. – Не хочешь забрать свои вещи?

– Обязательно, – ошеломленно ответил Поль. – Я тебя провожу.

– Давайте, давайте, – подбодрил их Арчи. – Я еду в аэропорт только в шесть. Не торопитесь, мой дорогой Поль. Я буду ждать вас прямо здесь, в холле.

Арчи уже приметил в конце коридора, который вел в конференц-зал, серебристую шевелюру лорда Лэндби, которого он непременно хотел поприветствовать. Покончив с делом, он повернулся на каблуках и торопливо удалился, снова приняв вид достойного джентльмена, которому предстоит общаться с благовоспитанными людьми.

 

Глава 8

Пустыня Колорадо. Соединенные Штаты

Всю неделю после возвращения из путешествия с Хэрроу по пустыне Жюльетта чувствовала, как в ее душе совершаются перемены. Из их короткой поездки она вернулась спокойной и умиротворенной; привычные скачки настроения и приступы страха почти оставили ее. Она по-прежнему пребывала во власти эйфории и какой-то лихорадочной активности, проявления которой время от времени нарушали первозданную тишину дома. Но в целом она чувствовала себя гораздо лучше, чем прежде.

В своем теперешнем состоянии Жюльетта отчетливо понимала, какая тревога владела ею все эти недели после Вроцлава. Поначалу она принимала таблетки, но потом беспокойство обернулось своей противоположностью: чем хуже ей становилось, тем лучше она себя чувствовала, так что мысль о лечении приходила Жюльетте в голову все реже.

Теперь, когда стало понятно, через что ей пришлось пройти, Жюльетта опять боялась. Ей хватало ума, чтобы понять, что душевный покой еще очень непрочен. Ее преследовала мысль о новом приступе, а ведь ей так хотелось, чтобы на нее могли рассчитывать в любых ситуациях. Она мечтала выглядеть в глазах Теда достойной возложенной на нее миссии.

Он все еще ничего не говорил о том, что в точности предполагал поручить Жюльетте. Таковы были правила игры, и она их принимала. В голову ей лезли мысли о каких-то нечеловеческих испытаниях. Возможно, ей придется действовать среди врагов, терпеть лишения, бессонницу, может быть, пытки… Сумеет ли она, такая хрупкая и неуравновешенная, противостоять всему этому? Жюльетта боялась, что нет.

Она решила снова начать принимать лекарства. Жюльетта прихватила с собой несколько упаковок нейролептиков, которые прописали ей еще в больнице. Она прекрасно знала, как они действуют, делая ее похожей на корабль, который сбавляет ход и зарывается носом в волны. Случалось, что потом проявлялся обратный эффект, и ею овладевали депрессия, уныние, отвращение к себе и миру.

Из двух зол Жюльетта выбрала это. Рядом с Хэрроу она не так боялась попасть во власть тягостной меланхолии, которая часто посещала ее во времена студенчества и жизни в Шоме.

Жюльетта понимала, что связывает с Тедом слишком много надежд, которые могут обернуться ничем. Видит ли она его таким, какой он есть, или сотворила себе идеальный и очень опасный образ? А может, она в него влюбилась?

Он часто отлучался из дома, и Жюльетта часами лежала на спине в своей комнате и размышляла. В конце концов она пришла к выводу, что ее чувства к Хэрроу не похожи на любовь, во всяком случае такую, какой она ее знала раньше. Жюльетте совсем не хотелось сократить расстояние, которое их разделяло. Ее восхищение и доверие рождались как раз благодаря этой дистанции. Сам Хэрроу и все, что он воплощал для нее, оказались бы униженными, примешай она к их отношениям плотскую страсть. Возможно, все было бы по-другому, сделай он сам первый шаг. Тогда ей, конечно, не устоять, но Тед оставался таким же замкнутым и нелюдимым, как в самом начале знакомства. Он уходил и возвращался, часами просиживал с телефонной трубкой или за компьютером. Иногда он пропадал на несколько дней, уезжая с одним из индейцев. Где-то на стороне у него, скорее всего, была машина.

Как-то раз он не выключил компьютер, и на его экране Жюльетта обнаружила список полученных сообщений. Она не решилась открыть ни одно из них, ибо достаточно себя уважала чтобы пойти на подобную низость. К тому же в доме находился Рауль, всегда появлявшийся из тени там, где его не ждали. И все же, не приближаясь к компьютеру, Жюльетта вгляделась в экран: послания приходили со всего света, из Китая, Европы и Африки. Ей вдруг пришла в голову мысль, что Хэрроу специально оставил компьютер включенным, чтобы ее проверить. Это вполне в его духе – действовать исподтишка и добиваться результатов. А может быть, он хотел показать, что организация, с которой она связалась, имеет связи по всему миру.

Все это наводило на мысль, что планировалась масштабная операция, требовавшая тщательной подготовки.

В те редкие минуты, когда они оставались вместе и Тед был ничем не занят, он расспрашивал Жюльетту о книгах, которые она читала. Он показывал ей звезды через подзорную трубу, которая всегда стояла у него на треноге в уголке террасы. Хэрроу ничего не говорил о предстоящей операции, а Жюльетта дала себе слово ни о чем его не расспрашивать. Только однажды она поинтересовалась, не боится ли он, что их убежище кто-нибудь обнаружит. Их перемещения в безлюдной местности могли показаться подозрительными. И все оборудование, которое хранилось здесь прямо посреди пустыни… А связь со всем миром? Жюльетта спросила об этом не из любопытства, она искренне волновалась за Теда, в глубине души опасаясь, что весь их план может провалиться, и тогда прощай надежды…

Тед выслушал ее совершенно спокойно и сказал то, что потом не выходило из головы Жюльетты весь остаток дня:

– Следят только за тем, чего боятся.

И, прикрыв, как всегда, когда он хотел скрыть свои чувства, голубые глаза, добавил:

– Люди не боятся того, чего не могут и вообразить.

Он, как обычно, говорил невпопад, словно и не слышал вопроса Жюльетты. Ведь наблюдение могло быть вовсе не связано с их планом. Полиция могла решить, что они просто злоумышленники или террористы, прибывшие из-за границы.

Хэрроу понял, что Жюльетта хочет обиняком разузнать про планируемую операцию, и подбросил ей эту подсказку, которая не приближала ее к разгадке, а лишь подогревала нетерпение и энтузиазм. Операция, которую они задумали, не имела аналогов в прошлом. Готовилось нечто совершенно невиданное и невообразимое.

Нужный эффект был достигнут. Два дня Жюльетта думала только о его словах. Больше никаких вопросов она не задавала.

Ее мирная жизнь, приправленная ожиданием событий и располагавшая к размышлениям, оборвалась в одно прекрасное утро. Поднявшись с кровати, Жюльетта увидела Хэрроу на террасе. Он был мрачен. Она села за стол, и против обыкновения Тед сразу же задал ей вопрос:

– Ты с кем-нибудь говорила до своего отъезда?

– До отъезда откуда?

– Из Франции.

Жюльетта пристально посмотрела на него:

– Пожалуйста, хватит допросов! Мне кажется, что я снова в Южной Африке. Что случилось?

– Тебя разыскивают.

– Кто?

– Не знаю.

Жюльетта пожала плечами и взяла чайник, чтобы наполнить кружку.

– Похоже, это люди, которые неплохо осведомлены. Они знают про Джонатана и про то, что во Вроцлаве работала ты. – Легавые?

– Вроде бы нет.

– Французы?

– Американцы.

– Тогда это ФБР. Они же должны следить за тобой, верно?

– Не ФБР, это точно. У нас есть там пара друзей, которые делятся сведениями. Они оставили нас в покое с тех пор, как мы ушли из «Одной планеты».

– Ты полагаешь, они могут до нас добраться?

– Может быть, но мы знаем, как запутать следы.

Хэрроу говорил тихо, без всякой враждебности, хотя Жюльетта знала, какое значение он придает операции.

– Придется начать операцию раньше, чем предусмотрено.

– Когда?

– Завтра утром. Ты вступаешь в игру. Пора забрать колбу оттуда, куда ты ее положила.

Турин. Италия

Расставшись с Арчи, Керри и Поль остановили проезжавшее мимо такси. Это оказалась «джульетта-ти» выпуска 1970-х, и, похоже, шофер дорожил ею больше, чем жизнью. Ему самому было под восемьдесят, он носил черные очки и кожаные перчатки. На поворотах машину вело в сторону. Такого рода зрелище обычно веселило Поля, но в этот раз он обмяк на заднем сиденье и грустно смотрел на красные фасады домов, блестевшие от дождя.

– Что это с тобой? – спросила Керри, казавшаяся, напротив, расслабленной и довольной.

Поль пожал плечами:

– Я что, должен радоваться такому жалкому концу всей истории?

– Какому концу?

Поль внимательно посмотрел на Керри, чтобы понять, не смеется ли она над ним, но та держалась очень уверенно.

– Что ты хочешь сказать?

Она повернулась к Полю. Чтобы сполна насладиться пьемонтской весной, Керри выбрала легкое декольтированное платье, а голову с утра украсила замысловатой прической из вьющихся косичек. В этом была вся Керри – с ее способностью улавливать дух местности, становиться на время итальянкой больше, чем сами итальянки, а через минуту, натянув военный комбинезон, уже прыгать с парашютом. Ни одно из тысячи мыслимых обличий не могло посягнуть на цельность личности Керри. Она не погружалась в мучительные поиски своего «я», а просто увлеченно играла, демонстрируя завидный аппетит к жизни и ее радостям в любом их проявлении.

– Срок нашего контракта истек. Мы свободны. Так сказал эта свинья Арчибальд?

Поль кивнул в ожидании продолжения.

– Свободу, которую он вдруг решил нам возвратить, мы, насколько я знаю, никогда и не теряли. Мы не его служащие и никогда ими не были. Мы по собственному желанию согласились помочь ему в расследовании запутанного дела. Он дал нам отставку, – ну и что?

Под грохот мотора они влетели на окруженную колоннадами восьмиугольную площадь как раз тогда, когда первый луч солнца прорезал плотную пелену дождя. От мостовых шел пар и голубыми струйками поднимался к небу.

– Но никто не вправе решать за нас, что нам делать дальше.

– Ты хочешь сказать, мы продолжим, несмотря ни на что?

– А ты решил дать задний ход?

– Нет.

– Тем лучше. Я тоже.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

Поль и Керри подъезжали к отелю. Заложив крутой вираж шофер остановил машину. Первый взгляд он бросил не на счетчик, а на часы, чтобы увериться в своем мастерстве. Несмотря на солнце, освещавшее дальнюю часть площади, дождь не хотел сдаваться и поливал землю теплыми струями воды. Поль распахнул плащ, чтобы укрыть Керри. Они добежали до входа, поднялись в свои комнаты, приняли душ и переоделись, Облачившись в белые брюки и завязав на талии элегантную блузку Керри пришла в комнату Поля. Она уселась в кресло, а Поль завернувшись в белый гостиничный халат, растянулся на кровати, положив руку под голову.

– Первым делом, – начала Керри, – надо отыскать ту девицу. Необходимо проверить адрес в Нью-Йорке, который нам дал Джонатан. Вот, не успели сразу сообщить об этом в Провиденс, а теперь так и так поздно. Придется пахать самим.

– Интересно, чей это адрес: частного лица или каких-нибудь экологов?

– Это может быть просто ловушка. Чтобы подобраться к ним, надо придумать себе легенду, а мне и вовсе лучше держаться в стороне, потому что эти ребята меня уже знают.

– В «Одной планете»?

– Возможно, не только. Слухи распространяются быстро.

Говоря, Керри машинально теребила узел на блузке. Поль никак не мог отделаться от мыслей об этой Жюльетте, в чьих руках был ключ от всего дела и чье присутствие он начинал физически ощущать рядом с собой. Если только она не карта в чужой игре.

– Сегодня вечером сэр Арчибальд доставит тебя в Нью-Йорк. Когда ты от него отделаешься, не садись на самолет до Атланты, а бери такси и поезжай на Манхэттен.

– А ты? – спросил Поль.

– Все, чего я хочу, это остаться с тобой, но мне придется прокатиться по Европе прежде, чем мы снова встретимся.

– Поглазеть на витрины в Милане…

– К сожалению, нет, но это и к лучшему. Послушай-ка, этой ночью мне что-то не спалось, и я просмотрела почту, которую в последние дни нам присылал Тайсен. Там было кое-что весьма интересное об этом польском профессоре из Вроцлава.

Поль понял, что Керри в очередной раз вырвалась вперед, но теперь его это не задевало.

– Представь себе, что Рогульский не всегда работал на Востоке. В 1972 году он получил стипендию и два года провел в одном из австрийских университетов.

– Ну и что? – пробурчал Поль.

– А вот что. Догадайся, что он там изучал. Философию у некоего Конрада Фрича. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Ничего.

– Мне тоже. Пожалуй, слабоваты мы в философии.

Поль готов был это признать, но восполнять пробел в образовании ему хотелось меньше всего.

– Так вот, я поглядела в Сети, и знаешь, что я обнаружила? Этот Фрич – один из гуру защитников окружающей среды, у него несколько пухлых трудов в той области, которую называют фундаментальной экологией. Он оказал огромное влияние на университетскую публику по всему свету.

– Ну и?…

– Надо бы побольше узнать о том, с кем там общался Рогульский, и повидать славного профессора Фрича – ему уже стукнуло восемьдесят восемь. Может быть, он и есть та ниточка между поляком и американцами, которой нам недостает. Если она существует, конечно.

Безупречная логика. Керри была права по всем пунктам.

– Значит, ты едешь в Австрию?

– Совсем ненадолго. Я бы хотела встретиться с тобой в Нью-Йорке самое позднее через три дня.

Филадельфия. Пенсильвания

Быть полицейским в Филадельфии – не очень-то завидная судьба. Спокойствие здесь только внешнее: всем кажется, что жизнь в городе замерла, а на самом деле в Филадельфии не меньше работы, чем в Майами или в Чикаго. К счастью, на склоне лет тут еще можно рассчитывать на несколько теплых местечек. Бертону Хопкинсу в его шестьдесят два досталось одно из самых желанных: он охранял Мемориал.

Работа заключалась в том, чтобы изо дня в день мерить шагами маленькую, засаженную деревьями площадь, где единственными выходящими из ряда вон происшествиями оставались перебранки пожилых дам с их песиками. Бертона часто фотографировали туристы, и иногда ему казалось, что он и сам стал частью исторического достояния страны. Его добродушный вид, нависающий над поясом живот и пугавшие детей усы безошибочно указывали на принадлежность Бертона к давно ушедшим временам, когда полицейских уважали, знали в лицо и даже иной раз любили.

Помимо прочего, он жил совсем недалеко от работы и ходил к Мемориалу пешком, вдыхая уличный воздух и запахи разных времен года. Больше всего он любил весну. В Пенсильвании она запаздывает, но приходит всегда как-то сразу, словно приехавший без предупреждения друг, которого ты и не надеялся уже увидеть.

В его возрасте Бертону больше не приходилось стоять на страже порядка. Он просто задирал нос и всматривался в бледно-голубое небо, видневшееся между стеклянными зданиями. Вот почему он и не заметил в то утро остановившийся возле одного из гаражей «шевроле». Когда Бертон поравнялся с машиной, ее дверца открылась, и на мостовую вышла женщина. Темноволосая, очень стройная, в чуть великоватом для нее пальто, она быстрым шагом приблизилась к старому полицейскому.

– Берт, – тихо позвала она.

Тот обернулся, нахмурив брови и посмотрев на нее одновременно возмущенно и добродушно, как, по его мнению, и полагалось представителю власти.

– Жюльетта!

Берт обхватил девушку за плечи и расцеловал в обе щеки. Потом он настороженно огляделся, боясь, что кто-то заметит его неподобающий чести мундира поступок.

– Каким ветром тебя занесло в Филадельфию?

– Я же писала, что буду у вас проездом. Вы получили письмо?

– Да, и посылку тоже. Я храню ее дома. Ты здесь надолго?

– Уезжаю сегодня вечером.

– Вот как! А Луиза отправилась на всю неделю к тетушке в Балтимор. Ты бы предупредила пораньше.

– Точно не знала, когда выберусь, – пробормотала Жюльетта, опуская глаза.

– Да, ты совсем не меняешься, – сказал Бертон, сдерживая всхлип сожаления о прошлом.

Когда Жюльетта впервые приехала в Филадельфию, ей было всего восемнадцать лет. Она выдержала настоящий бой со своими родителями, не желавшими отпускать ее, и Жюльетте пришлось соглашаться на одно из последних предложений ассоциации, подыскивавшей изучающих английский язык студенток для бесплатной – за стол и жилье – работы в американских семьях. От нее не скрыли, что место не очень завидное: дом вполне заурядного полицейского. Его жена была инвалидом, и честному служаке приходилось одному воспитывать свою внучку Луизу, оставшуюся у него на руках после скандального развода родителей. О своих отношениях со старым полицейским, считавшим теперь Жюльетту своей дочкой, она ни словом и не обмолвилась на допросах в Южной Африке.

Дело в том, что во время своей жизни в Филадельфии она впервые поняла, что такое нежность. Несмотря на пережитые неприятности, десятилетняя Луиза росла очень веселой девочкой. Квакерская строгость, унаследованная Бертоном от матери, уравновешивалась ирландской кровью по отцовской линии. Бертон показал Жюльетте, что такое тепло человеческих отношений и привил вкус к доброму виски, которым полагалось наслаждаться лишь после захода солнца.

– Проводи меня до Мемориала. Все-таки расскажешь мне про свою жизнь.

– Нет, Берт, мне очень жаль. Я обязательно приеду в следующем месяце дня на три-четыре, а теперь слешу на самолет. Сейчас весна, и мой друг-садовник – помнишь, я тебе о нем рассказывала, – ждет меня с семенами. Я просто заскочила их забрать. Увидимся позже.

Бертон нахмурился:

– Если хочешь знать мое мнение, в твоей истории с семенами концы с концами не сходятся.

Жюльетта вздрогнула. Она хотела что-то сказать, но старый полицейский уже подошел к ней и ткнул в нее пальцем:

– За всем этим любовные шашни, ведь верно?

На лице Жюльетты отразилось облегчение, которое Бертон принял за смущение.

– Загнал-таки тебя в угол! В этих делах меня не обманешь. Не для того я тридцать лет прослужил в полиции, чтобы ты меня обдурила! Я любого выведу на чистую воду.

Жюльетта заморгала, как будто ее застали врасплох, и опустила глаза.

– Ну все, ты арестована. Пошли со мной до Мемориала. По дороге во всем сознаешься. Как его зовут?

Бертон взял Жюльетту под руку и чуть отступил в сторону, словно собирался танцевать кадриль.

– Хм, Симон…

– Где он живет?

– В… Вайоминге.

– Теперь я понимаю: в тех краях сезон посадок короток. Холода стоят долго. Поторопись отвезти ему семена.

Вдруг Берт замер на месте и строго посмотрел на Жюльетту.

– Как вспомню, что ради тебя я нарушил федеральный закон…

– Мне правда жаль. Но все эти разговоры о птичьем гриппе, коровьем бешенстве и…

– …и ящуре! Да, понимаю, они просто свихнулись на этом импорте биопродукции.

Потом он взял себя в руки.

– Но ведь это на пользу всем нам. А кроме того, закон есть закон.

Ворча, он снова пошел вперед.

– Знаешь, Этель больше не дома. Пришлось поместить ее клинику. Бываю там каждый вечер. Это всего час автобусом.

Он вздохнул.

– Но дома теперь прислуга, мадам Браун. Позвоню ей, чтобы предупредить о твоем приходе.

Жюльетта обняла его за шею:

– Спасибо, Берт. Вы просто золото.

Старый полицейский поправил свою фуражку и на этот раз не стал озираться по сторонам. Это не преступление, когда тебя целует такая красотка.

– Тебе повезло, что это хмель, – пробурчал он.

– Но не абы какой, Берт, я же объяснила. Это редкий сорт, из которого получается фландрский солод высшего качества. Из него Симон сварит лучшее пиво в Штатах, а я пришлю вам бочонок.

Бертон пожал плечами:

– Можешь поверить, на луковицы тюльпанов я бы так легко не согласился.