Когда писал свои воспоминания, я не думал, что мне придется писать продолжение. Хотя тогда «великая перестройка» (точнее, разрушение) России уже началась и более двух лет крушила страну, я не ожидал, что доживу до осмысления происходящих событий. Однако значительно позже, когда первое издание воспоминаний увидело свет и даже до того (об этом свидетельствуют даты публикаций моих общественно-политических статей, вклкюченных в оба издания воспоминаний), я задумался над продолжением. Под влиянием А. А. Самохина были задуманы грандиозные планы: написать в духе воспоминаний большой опус «О роли интеллигенции в развале Советского Союза» на примере жизни ФИАН и ИОФАН в эти годы и при этом возвыситься до осознания тех огромных перемен в жизни всего нашего общества, которые по масштабам превосходят перемены, вызванные Октябрьской революцией. Обычно смуты в России длились не более 10–15 лет и потому в конце 1990-х я надеялся, что выглянет солнце, и что можно будет понять, что произошло, взглянуть на «героев» моих воспоминаний, как они вели себя в период смуты и как выглядят сейчас. Однако мои надежды не оправдались, смута не кончается и вряд ли закончится при моей жизни.

Нет, не доживу я до конца смуты в России, и для этого есть еще более глобальная причина. Сегодня на Земле около 7 миллиардов людей, и это явно превосходит численность, необходимую для освоения богатств Земли и ее ресурсов. Технический прогресс всегда сопровождался высвобождением рабочих рук и ростом безработицы, ростом числа лишних людей. Они становятся лишними не потому, что нетрудоспособны, просто обществу их труд становится ненужным. Это давно интуитивно поняли люди и начали разными способами бороться с этим, в частности путем регулирования рождаемости и т. п. Однако это в основном происходило в развитых странах, обеспечивающих технический прогресс. В слаборазвитых странах, таких как Индия, Малайзия, страны Ближнего Востока и даже Китай, люди как размножались быстро, так и размножаются. Развитые страны начали понимать, что идет борьба за выживание на Земле. Значит, численность людей надо сокращать, но тогда возникает вопрос: кого же оставлять, кто должен управлять, регулировать жизнь на планете? И то, что сегодня происходит в России «демократическим» путем, а на Ближнем Востоке военным, и то, что происходило во Вьетнаме, Афганистане и других местах, — это проявление борьбы за выживание. Этот процесс долгий, и, возможно, продлится столетия. Я, естественно, не доживу до его конца. Но не доживут и мои потомки. Значительно раньше выровняется цивилизованность отдельных народов и наций и наступит время единого управления миром, в некотором смысле это будет время тяжелой и жестокой борьбы за выживание. Впрочем, это сугубо мое видение развития человеческого общества на Земле. Возможно, я и ошибаюсь.

А уходить, не досказав, я не хочу. Поэтому, понимая, что я могу ошибиться и что я не Л. Толстой и не М. Шолохов и никогда не смогу описать глубину происходящих событий, ограничусь кратким высказыванием моих взглядов. Тем более что перемены в России коснулись и моих «героев»; не все вели себя достойно и адекватно, и не сказать об этом я не могу. К тому же за эти 12 лет в мою жизнь вошли новые люди, сильно повлиявшие на мое мировоззрение и на меня в целом, и о них я тоже хочу сказать несколько слов.

В воспоминаниях я говорил только о людях, об их поступках, о событиях, связанных с ними, совершенно не касаясь политических событий. Это естественно, поскольку в 1991 году еще не очень ясно было, куда вся эта «перестройка» нас ведет. Хотя тревожно на душе, думаю, было у всех. Сейчас же, напротив, я буду говорить о людях и их поступках в эти годы на фоне политических событий. Это тоже естественно, поскольку поведение человека в экстремальных условиях, а именно такими были эти годы, лучше всего его и характеризует.

 

Эпоха М. С. Горбачева

В 1985 году на российском политическом небосводе взошла звезда М. С. Горбачева. Однако его политическая карьера началась раньше, по видимому, еще в 1956 году — с разоблачения культа личности И. Сталина Н. С. Хрущевым. Я не хочу давать оценку И. Сталину, хотя считаю, что доклад Н. С. Хрущева был злобным и во многом преувеличенным. Важно другое — он нанес непоправимый вред всему Советскому Союзу, всем народам нашей страны. Вместе с так называемой «хрущевской оттепелью» появилось диссидентское движение, в котором в основном участвовала интеллигенция. Власти нашей страны, вместо того чтобы пойти навстречу этому движению и начать хоть какие-то реформы, как политические, так и экономические (а они назрели), начали жестоко подавлять его, что привело к обратному эффекту — к расширению и укреплению этого движения. Западные же спецслужбы (я не оговорился, именно так), используя популистские и фальшивые лозунги о правах человека, всячески подогревали это движение, направляя его на подрыв власти и развал государства. Разве не подтверждает это тот факт, что Запад, который так усердно критиковал наш «железный занавес», из-за которого никого не выпускают, сейчас так усердно закрывает свои двери для восточных эмигрантов? Или другой факт: разве не Запад вопил, что из-за «железного занавеса» наш бедный гражданин ничего западного не может приобрести либо продать свое лучшее за хорошие деньги на Запад? Запад сам, подобно нашему «железному занавесу», создал свой полупрозрачный «железный занавес», сквозь который провозит свои товары и уже заполонил ими наш рынок, выкачивая из нас огромные деньги, и таким образом наглухо закрыл нам любую возможность вывозить свой товар на Запад, кроме сырья и умов, так дорого стоящих стране, бесплатно. А ведь тогда наша интеллигенция поверила лживым и утопическим мифам о правах человека и под управлением Запада пустилась в пляс на разрушение государства.

Так было при Н. С. Хрущеве, Л. И. Брежневе, К. У. Черненко и Ю. В. Андропове, причем все усугублялось двумя факторами: престарелостью наших руководителей, впавших в откровенный маразм, и затеянной Р. Рейганом дезинформацией о «звездных войнах». Наша страна, имеющая к 1980-м годам перед Западом явное преимущество не только в обычном вооружении (самолеты, танки), но и в стратегическом (ракеты с боеголовками, в том числе ядерными, атомные подводные лодки), поддалась на эту дезинформацию, разрушающую экономику страны. И в этом активное участие приняли крупнейшие ученые Н. Г. Басов, А. М. Прохоров, Ю. Б. Харитон, Б. В. Бункин, А. В. Гапонов-Грехов и др. Все прекрасно понимали, что никакое лучевое оружие не может быть эффективным в борьбе с тяжелыми ракетами, но намечали программы и тратили огромные деньги. Как-то Ю. Б. Харитон при осмотре уникальной установки по СВЧ-оружию в сердцах сказал: «Я думал, что только мы пускаем деньги на ветер, но, оказывается, вы намного больше делаете это».

Экономика начиная с 1980 г. с каждым годом падала, диссидентское движение росло, борьба с ним усиливалась, и на этом фоне в 1985 г. на политическом небосклоне засверкала звезда молодого М. С. Горбачева, который был далеко не маразматиком — по крайней мере, выступал без шпаргалок и не читал их по несколько раз. Общество в целом (включая диссидентов) приняло его с восторгом. Запад начал ему рукоплескать, а он Западу угождать. Он сразу же начал «отпускать вожжи», перестал преследовать диссидентов, освободил из-под домашнего ареста А. Д. Сахарова и даже предоставил всем желающим возможность свободно покинуть страну, активно критикуя при этом своих предшественников, — начал «перестройку». Правда, очень скоро стало ясно, что так называемая перестройка — большой блеф: экономика продолжала падать, хотя М. С. Горбачев и начал произносить знакомые всем слова, что, мол, «все хорошо, жить стало лучше». На Запад хлынуло большое число эмигрантов, и Западу это уже не понравилось. Ведь приезжали не активно умственно работающие молодые люди, а в основном пустословы, которые очень скоро и там становились диссидентами — в этом была их суть. Это уже после М. С. Горбачева, при великом «царе-разрушителе» Б. Н. Ельцине, на Запад устремилась активная молодежь, увеличивая за бесценок научный потенциал западных стран.

М. С. Горбачев со своей пресловутой «перестройкой» и «новым мышлением» пошел дальше — сделал Верховный Совет СССР «демократическим», а выборы — многопартийными (от организаций и обществ). Я не полностью осуждаю это, более того, выше отмечал, что реформы назрели и проводить их было нужно. Но делать это следовало осторожно, без разрушения страны, понимая, что этим воспользуются проходимцы и под флагом Демократии будут разводить демагогию, поднимая муть и смуту. Так и произошло: в Верховный Совет устремились такие демагоги, как А. Собчак, С. Ковалев, Г. Попов и др. Академия наук также внесла свой вклад в этот процесс: были избраны такие в прошлом активные коммунисты, как Н. В. Карлов и В. Л. Гинзбург, диссидент А. Д. Сахаров и др. (всех не перечислишь). Надо отдать должное В. Л. Гинзбургу, который очень скоро понял суть нового веяния в Верховном Совете и вышел из него со словами: «Раньше я считал себя смелым человеком, но здесь я увидел намного более “смелых”, чем я». Осуждал поведение активных депутатов от АН СССР и сам депутат от Академии А. В. Гапонов-Грехов, который в то время очень резко отзывался о Н. В. Карлове.

Депутаты от общественных организаций образовали так называемый «Дем. Союз» и, используя трибуну Верховного Совета, начали поносить все и вся, всю историю Советского Союза и даже победу во Второй мировой войне, призывали Запад разорвать отношения с СССР, а республики — к независимости, в общем вели к развалу СССР. Западу, естественно, все это нравилось, а М. С. Горбачеву уже нет. Он пытался с помощью референдума остановить распад СССР, сочинял все новые и новые «союзные договоры». Но было уже поздно. Выпущенный им «демократический джинн» сделал свое дело. Россия объявила себя независимой и избрала своим вождем «великого дирижера» Б. Н. Ельцина. Все шло к переименованию СССР в Россию во главе с Б. Н. Ельциным. Здесь, как мне кажется, М. С. Горбачев предпринимает последнюю попытку остаться у власти — образует очень хитроумный ГКЧП. Но это был его крах, он сам себя обманул, хотя считается, что его перехитрил Б. Н. Ельцин. Так или иначе СССР во главе с его первым и последним президентом М. С. Горбачевым перестал существовать. На развалинах СССР появились независимые страны — бывшие республики СССР, в числе которых и независимая (от кого?!) Россия во главе с председателем Верховного Совета Б. Н. Ельциным и спикером Р. И. Хасбулатовым.

Это грязное дело — дело рук демократической интеллигенции из «Дем. Союза», депутатов-демократов последнего Верховного Совета СССР и, как мне кажется, в этом деле основная заслуга принадлежит А. Д. Сахарову, Г. X. Попову, А. А. Собчаку и, разумеется, Б. Н. Ельцину и его сторонникам. И что мне было удивительно — народ ликовал. Но недолго музыка играла. Эпоха М. С. Горбачева кончилась и началась эпоха Б. Н. Ельцина.

 

Эпоха Б. Н. Ельцина

Собственно, когда я писал свои воспоминания, эпоха М. С. Горбачева уже закончилась, а эпоха Б. Н. Ельцина уже началась. Но меньше чем через два года, 1993 году, произошли события, которые многим миллионам людей открыли глаза на то, что из себя представляет Б. Н. Ельцин. Я имею в виду расстрел «Белого Дома» и разгон депутатов. Я не буду комментировать этот поступок Б. Н. Ельцина, он и так ясен. Но то, что меня больше всего поразило, — это реакция многих соотечественников, которые в Р. И. Хасбулатове (а не в Б. Н. Ельцине) видели исчадие ада, чеченца, рвущегося к высшей власти в России, в то время как именно он стоял за наш народ, против самодурства Б. Н. Ельцина. И это отношение к Р. И. Хасбулатову, думаю, большинства москвичей (а политика всегда вершится в столице) определила победу Б. Н. Ельцина и продолжение его эпохи, которая длится и по сей день.

Эпоха Ельцина — это эпоха разрушения России. Постараюсь это продемонстрировать на конкретных явлениях, характерных для этой эпохи. Я хочу начать с того, что эпоха Ельцина разваливала и продолжает разваливать науку России. Наука всегда определяла потенциал страны, а она у нас была на высочайшем уровне. Может, в свое время (в основном в период Второй мировой войны и сразу после нее) И. В. Сталин дал слишком большой импульс науке. Но этого требовало время — время атомного и ракетного оружия. Ученых и научных учреждений было порождено в стране больше, чем нужно. Но развалить с трудом созданное было преступлением, большим преступлением Б. Н. Ельцина. Сократив субсидирование науки почти до нуля, он инициировал большой отток молодых, наиболее способных кадров на Запад. Этого Запад и добивался. Очень быстро сократив иммиграцию диссидентов из стран бывшего СССР, Запад широко открыл двери ученым. Сотни тысяч молодых навсегда покинули страну, обогатив Запад, так как подготовка одного ученого на Западе обходится более чем в сто тыс. долл. Вот и подсчитайте, сколько мы подарили Западу! Но еще хуже, что в стране практически не остается молодых ученых, поэтому с уходом из жизни оставшихся наука умрет вовсе. Этот процесс деградации продолжается и до сих пор, да еще усугубляется постоянным уменьшением притока студентов в вузы.

Второе огромное преступление эпохи Ельцина — это разрушение экономики, не только промышленной, но и аграрной. Часто говорят, что заслугой экономической политики Е. Т. Гайдара, этого «экономического архитектора» эпохи Ельцина, является «наполнение пустых прилавков товарами». Посмотрим, что это за наполнение и к чему оно привело. Да, пустые прилавки сразу же заполнились! Но как? Покажу на примере Турции и ее вкладе в это заполнение. Когда в 1994 году я приехал в Стамбул, меня поразил аэропорт, сплошь заваленный огромными тюками для экспорта в Россию. Я узнал, что только за один день в Стамбул из различных городов России прилетает 31-й чартерный рейс (в основном Ил-86), которые привозят российских «челноков», закупающих турецкие товары. Простой подсчет показывает, что за год они в среднем оставляли в Турции более 10 миллиардов долларов, развивая турецкую промышленность и разрушая и без того слабую нашу. Кроме Стамбула были такие же рейсы и в другие страны Европы и Азии, были поезда и автобусы, увозящие российский капитал, столь необходимый собственной промышленности.

То же самое относится и к аграрной сфере. Я не буду распространяться на эту тему. Отмечу только, как реагировали США, когда Россия перестала импортировать пшеницу или же так называемые «ножки Буша». Чуть ли не войну объявили нам. Наш экспорт же не только ограничен — просто запрещен. Вот тебе и свободная рыночная экономика! И это заслуга «великого экономиста» Е. Т. Гайдара, правой руки Б. Н. Ельцина.

Выше говорилось о легкой промышленности. Еще более тяжелый удар был нанесен тяжелой промышленности, в том числе военной. Она у нас была рассредоточена по всему Советскому Союзу, по различным республикам. С развалом СССР, когда независимые государства решили, что «мы сами с усами» и будем жить, по отдельности намного лучше, были разрушены связи и сразу же тяжелая промышленность рухнула, заводы, особенно военные встали. Как-то в начале эпохи Ельцина я слышал высказывание Ю. Б. Харитона: «Вот сейчас, если начнется война, нас голыми руками можно будет поставить на колени: боеголовки «Маяк-2» производит, а средств доставки у нас нет — их производитель днепропетровский «ЮжМаш» стоит на Украине». А чего стоит недавно показанная по телевизору в программе «Совершенно секретно» гибель нашего Ту-144 на выставке в Ла Бурже, которую, возможно, инициировали англо-французские конкуренты?! Произошло то, о чем Запад мечтал: все независимые государства из бывшего СССР стали либо сырьевым придатком, либо просто рынком для Запада.

И на этом фоне больших преступлений детской шалостью покажется ограбление народа Сбербанком (гарантирующим сохранность сбережений), ваучерной приватизацией А. Чубайса, многочисленными коммерческими банками и пирамидами и, наконец, дефолтом 1998 года. Просто разделили и ограбили народ — тот народ, который рукоплескал Б. Н. Ельцину, приводя его к власти. Вот так он народу и отплатил.

Хватит, слишком долго я задержался на политике, слишком много очевидных вещей наговорил. Но просто накипело на душе, а кроме того, мне это нужно, чтобы на этом фоне показать, как себя вели «герои» моих воспоминаний в эту тяжелую эпоху Ельцина и как ведут сейчас, после ухода Б. Н. Ельцина. Именно в экстремальных условиях выясняется «кто есть кто». Не говоря уже о том, что как раз в таких условиях теряются многие старые и приобретаются новые друзья. О них-то я и хочу вкратце рассказать.

 

Мои пристанища: ФИАН, ИОФАН, физфак МГУ

Хотя уже почти 20 лет я работаю в ИОФАН, своим домом до сих пор считаю ФИАН. Поэтому начну именно с него. Почти все герои моих воспоминаний из ФИАН восприняли происходящую в этот период смуту примерно так же, как и я. Это относится к В. Л. Гинзбургу, В. П. Силину, В. Я. Файнбергу, Л. А. Шелепину и многим другим. Развал науки, инициированный на самом верху, естественно, тяжело отразился и на ФИАН. И этому развалу способствовали некоторые наши коллеги сами. ФИАН и так был значительно ослаблен противостоянием Н. Г. Басова и А. М. Прохорова, приведшим к развалу ФИАН и образованию трех институтов — ФИАН, ИОФАН и ИЯИ. В ельцинскую же эпоху дальнейшее ослабление всех трех институтов, как мне кажется, стало политикой Президиума РАН. После смерти М. А. Маркова, духовного отца и покровителя ИЯИ, его директор А. Н. Тавхелидзе ушел и, переехав в Тбилиси, стал президентом Грузинской АН. Это было существенным ослаблением веса этого института в РАН. Но особо тяжелый удар был нанесен ФИАН, когда настало время «убрать» Н. Г. Басова. В этом был заинтересован Президиум РАН и теоретический отдел самого ФИАН. Ими и было это сделано руками Л. В. Келдыша. Под флагом альтернативных выборов директором ФИАН был избран Л. В. Келдыш, имевший в РАН высочайший авторитет, но не обладавший каким-либо опытом административной работы, даже, с моей точки зрения, не пригодный для такой рабты. Н. Г. Басов, по-видимому, этого не ожидал и, получив тяжелый удар, оправиться от него впоследствии не смог. На похоронах Н. Г. Басова, как бы извиняясь, Л. В. Келдыш назовет его гениальным физиком. Но зачем это надо было теоротделу ФИАН, в частности В. Я. Файнбергу, В. Л. Гинзбургу и другим?

Что же касается ФИАН, то я считаю, что годы правления Л. В. Келдыша, даже с учетом общего развала науки, не были для него лучшими годами, несмотря на то что в это время Л. В. Келдыш был также и академиком-секретарем ООФА и многое мог бы сделать для ФИАН. По-видимому, в отличие от его предшественника по РАН А. М. Прохорова, Л. В. Келдыш был на это не способен.

После Н. Г. Басова пришла очередь и А. М. Прохорова: надо было избавиться от него как академика-секретаря ООФА. И это грязное дело тоже было сделано Президиумом РАН руками Л. В. Келдыша. Опять такими же альтернативными выборами А. М. Прохоров был отстранен, и академиком-секретарем ООФА стал сам Л. В. Келдыш. Эта смена была тяжелым ударом не только для А. М. Прохорова, но и для ИОФАН в целом. Замечу к тому же, что Л. В. Келдыша вообще не было на похоронах А. М. Прохорова. По-видимому, угрызений совести он не испытывал. Не испытывал угрызений совести Л. В. Келдыш и при получении премии «Триумф», учрежденной Б. А. Березовским, считая, что деньги не пахнут. А то, что устранение Н. Г. Басова и А. М. Прохорова было заказным делом, следует из того, что вскоре после этих «побед» Л. В. Келдыш ушел с постов как директора ФИАН, так и академика-секретаря — «мавр сделал свое дело, мавр может уйти».

После сказанного, естественно, мое мнение о Л. В. Келдыше сильно изменилось к худшему. Знаю, что ему на это наплевать, но думаю, напрасно, поскольку у многих такое же мнение.

Изменилось мое мнение и о Е. Л. Фейнберге, о котором в моих воспоминаниях были сказаны только теплые слова. Причина может показаться пустяковой, но для меня она принципиальна, поскольку имеет политическую окраску. Она связана с Дж. Соросом и его «благотворительностью», о чем я уже высказался в открытой печати и в воспоминаниях. В 1998 году на банкете в честь 85-летия профессора физфака МГУ В. А. Красильникова, однокурсника Е. Л. Фейнберга, я подошел к Е. Л. Фейнбергу и хотел с ним поздороваться. Но он сказал, что руки мне не подаст из-за моего отношения к Соросу. Сейчас, спустя пять лет, мне кажется, уже всем ясна роль Дж. Сороса в «спасении российской науки». Думаю, что Е. Л. Фейнберг и тогда это хорошо понимал, но его национальные чувства были явно мною задеты. Естественно, Е. Л. Фейнберг после этого сильно упал в моих глазах. Однако мое мнение об его роли в моем научном становлении и моей судьбе осталось неизменным.

Хочу отметить и изменения в лучшую сторону. Это в первую очередь относится к Д. С. Чернавскому и Л. А. Шелепину, которые все эти годы проводят политико-экономические семинары, на которых открывают глаза многим наивным поклонникам «демократии», показывая истинное лицо разрушителей России. В этом плане особо хочу отметить Л. А. Шелепина, который опубликовал две книги об информационной войне Запада против России. Положительно хочу отозваться и о В. Л. Гинзбурге, хотя он в журнале «Вопросы истории естествознания и техники» (2004. № 4) необоснованно смешал меня с грязью, назвав «горе-историком физики». «О мертвых надо говорить либо хорошо, либо ничего», — писал В. Л. Гинзбург, критикуя мою статью о роли А. А. Власова в физике в журнале «Физика плазмы» (1997. Т. 23). Но спустя всего лишь год, на закрытии (к сожалению) своего семинара он изменил свою точку зрения, сказав, что «о мертвых надо говорить правду, либо ничего». А ведь говорил я в своей статье правду, о чем В. Л. Гинзбургу дважды письменно указал В. П. Силин. Он тем не менее передо мной не извинился. Думаю, что он ничего не понял из писем В. П. Силина. И все же я хочу отметить, что точка зрения В. Л. Гинзбурга о роли А. Д. Сахарова в термоядерной проблеме, после опубликования статьи Б. Д. Бондаренко (УФН. 2001. Т. 178), в написании которой я принимал некоторое участие, изменилась в правильном направлении. Он понял, что решающее значение для всей термоядерной проблемы сыграло его предложение о Li6D, о котором долго умалчивалось не без участия А. Д. Сахарова. Думаю, что и в других вопросах (о состоянии науки в нашей стране, о несовместимости религии с научным мышлением и др.) наши позиции близки, но в этом ему трудно признаться.

Перейду теперь к ИОФАН, где я прожил все эти тяжелые годы. Даже тогда, когда я на основную ставку перешел на физфак МГУ (с 1966 по 2000 год), я всецело оставался в ИОФАН, не изменив ни на минуту свое расписание. ИОФАН повезло больше, чем ФИАН: его фактическим директором до конца 2000 года оставался сам А. М. Прохоров, авторитет которого был абсолютно непререкаемым. Со смертью А. М. Прохорова, несмотря на молодость и энергичность молодого директора И. А. Щербакова, думаю, нам будет тяжелее. Наш директор пока предан памяти А. М. Прохорова. Я ему даже уступил свой ученый совет. Это произошло еще при жизни А. М. Прохорова: он не был председателем ученого совета, что было нонсенсом, — вот я и уступил. К сожалению, теперь И. А. Щербаков слишком осторожен, и это плохо отражается на работе ученого совета. На защиту в основном принимаются либо хорошо ему понятные работы, либо рекомендованные кем-то из академических авторитетов. Со спорными работами председатель нашего совета старается не связываться. Но ни в чем другом упрекнуть я его не могу. Дай бог, со временем он повысит свои академические регалии, станет смелее и все изменится к лучшему. Взгляды о судьбе науки в эти экстремальные годы у него, с моей точки зрения, вполне правильные, и это обнадеживает. Последние годы показывают, что мои надежды оправдались: И. А. Щербаков оказался хорошим директором, вполне демократическим и вместе с тем последовательным в своей линии.

За эти годы произошли два важных события в моей жизни в ИОФАН. Первое — это формирование докторского ученого совета под моим председательством, в котором представлены три специальности: теоретическая физика, физика твердого тела и физика плазмы. Этот совет успешно проработал два срока — 10 лет. Ученым секретарем в совете по моему настоянию, вопреки нажиму Н. В. Карлова и А. М. Прохорова, была выбрана Н. А. Ирисова. Она об этом знала (я ей говорил), но оставалась другом Н. В. Карлова и мне, наверное, не доверяла.

Ученый совет в целом отработал хорошо, все его члены были практически единомышленниками и ни разу отрицательных голосований не было, все защищенные на совете диссертации были утверждены ВАК. Я горжусь тем, что на нашем совете защитились Г. А. Аскарьян, А. А. Самохин и многие другие хорошие физики. Н. А. Ирисова пассивно, но сопротивлялась защите А. А. Самохина, требуя выполнения всех формальностей. Она, думаю, во многом информировала Н. В. Карлова, когда А. А. Самохин судился с ВАК. Но я не давал ей повода думать, что недоволен ее поведением, и, слава богу, мы расстались друзьями. Я не подал вида, когда она за моей спиной осуждала публикацию моих воспоминаний, хотя именно она первой прочла рукопись воспоминаний и выразила свой восторг, который и подвигнул меня на их публикацию. Работая с ней, я нередко замечал ее неискренность. Но это я знал еще с первой защиты А. А. Самохина в 1986 году на совете А. М. Прохорова, когда она за кулисами уговаривала всех голосовать против. Но бог ей судья, она женщина и, как любая женщина, не всегда искренна. Хотя бы то, что до ельцинской революции она была очень активной коммунисткой и такой же антикоммунисткой, подобно Н. В. Карлову, стала после. Она не смогла оценить мою роль в ее жизни, ведь Н. В. Карлов (почти убедил А. М. Прохорова) послал бы ее на пенсию. Я же дал ей возможность активно поработать, по крайней мере, еще 10 лет. И я доволен работой с ней. То, что совет проработал все 10 лет хорошо, без скандалов и интриг, считаю не только своей, но и ее заслугой тоже. А то, что она до сих пор испытывает слабость к Н. В. Карлову и В. Г. Веселаго, то это даже характеризует ее положительно — друзей в этом возрасте не меняют. Просто друзья иногда ее подставляли, это были их интриги, а не ее.

Второе важное событие в моей жизни в ИОФАН в эти годы — безусловно, создание в институте теоретического отдела и его работа. Отдел и при моем заведовании, и при А. М. Игнатове: всегда был довольно дружным. И даже когда нам пришлось отправлять наших дам (Л. С. Богданкевич и Г. А. Звереву) на пенсию, все прошло безболезненно. И сокращения были проведены без скандалов, поскольку в отделе все работали и работают до сих пор и на кого-либо пальцем указать трудно. Саша Игнатов поступил очень мудро, когда существенно увеличил численность отдела, что позволяет ему маневрировать. Единственный упрек к нему, как и раньше я это отмечал, это его низкая активность во внешнем мире. Он все-таки ученый-одиночка и любит работать в одиночку, без рекламы и шумихи. Это хорошо, но финансово для отдела не очень выгодно, хотя и заставляет всех крутиться самих.

Из отдельных сотрудников отдела я хочу в положительную сторону выделить А. А. Самохина и В. П. Макарова — не только потому, что наши взгляды на все происходящее в стране во многом совпадают, но также и потому, что за эти трудные годы они оба повысли свою научную активность. А. А. Самохину уже не хватает одного С. Н. Андреева, и он стремится увеличить число своих учеников. В. П. Макаров же в последнее время сделал несколько первоклассных работ, и я приложу все усилия, чтобы он в ближайший год защитился.

В РАН начинаются тяжелые времена, не хватает бюджета на прибавку академикам и членам-корреспондентам (да и остальным тоже), и потому предстоит 30 %-ное сокращение. Это заденет многих стариков, думаю, В. Н. Цытовича и меня тоже. Но вряд ли этого будет достаточно. И тогда в отделе может возникнуть первая крупная ссора. Надеюсь, Саша Игнатов найдет в себе силы справиться с этой проблемой. Либо, молю Бога, рухнет РАН и ее Президиум, что будет благом для науки. Надеюсь, что теоротдел ИОФАН останется, и я, как его создатель, войду в историю института. Надеюсь также, что мое имя останется и в отделе физики плазмы, и в лаборатории плазменной электроники, возглавляемой очень дорогим для меня человеком П. С. Стрелковым. Он уже самостоятельно плывет, и я ему, в принципе, не нужен. Ему нужно только, чтобы я был, хотя иногда это ему очень мешает. Так, в 2000 году мы представили нашу почти тридцатилетнюю работу коллектива на Государственную премию. Название работы «Плазменная релятивистская СВЧ-электроника» говорит, что мы создали новую область СВЧ-электроники. Список авторов, представленных на премию, был жестко ограничен: А. А. Рухадзе (руководитель), П. С. Стрелков, А. Г. Шкварунец, О. Т. Лоза и М. В. Кузелев (единственный не из ИОФАН) — именно эти люди действительно определили успех всей работы в целом. Работа действительно выдающаяся, и, может быть, всего несколько работ, уже отмеченных Госпремией, могут сравниться с нашей. Но это ничего не значит. Нас отклонили, по слухам, мы получили всего один голос. Думаю, причина такого решения лежит во мне, точнее в присутствии моей фамилии в списке авторов. И это результат публикации моих воспоминаний, многие герои которых разочаровались во мне и забыли все, что я для них сделал. В первую очередь это Г. А. Месяц, А. В. Гапонов-Грехов и В. Е. Фортов. Собственно говоря, я предсказывал, что должно последовать за публикацией моих воспоминаний. Так и случилось Были и другие события, но о них я скажу ниже.

Хочу рассказать также о новых людях ИОФАН, вошедших в мою жизнь и оказавших на меня сильное влияние. В первую очередь это В. П. Быстров, заведующий вычислительным отделом ИОФАН. Я его знал и раньше, до ельцинской эпохи, и часто обращался к нему при необходимости использования вычислительной техники во времена БЭСМ, когда еще не было персональных компьютеров. Близко мы познакомились после публикации моих воспоминаний, которые ему понравились. Постепенно выяснилось, что у нас довольно много общего во взглядах. Единственное в чем мы с ним расходимся, — это отношение к религии. Я ее не признаю и считаю, что «религиозность несовместима с научным мышлением» (В. Л. Гинзбург). Он же фанатично религиозен, что граничит с ксенофобией. Но мне представляется, что это все кажущееся, наносное, от которого от избавится. Общение с ним привлекло мое внимание к проблеме возможности инициированая ядерных реакций в среде при ее сверхсжатии, и мы совместно с О. Хаврошкиным (из Института физики Земли) часто обсуждали эту проблему. Думаю, что со временем наши отношения станут дружескими, и он перейдет в разряд моих друзей. Его религиозность этому не мешает, поскольку она у него очень добра и вызвана именно добротой, а не фанатизмом.

В заключение хочу сказать несколько слов о физфаке МГУ, куда я вложил значительную часть своей души. На уровне деканата я всегда был там варягом и никогда не стану своим. По этой причине в 2000 году я ушел с основной ставки на физфаке хотя при этом существенно потерял в деньгах, но ни на минуту не сократил своего присутствия на кафедре. Более того, с 1995 года у меня появился новый интерес — к радиочастотным источникам плазмы и построению теории таких источников. Этот интерес возбудила во мне научная группа Е. А. Кралькиной, с которой я познакомился в 1994 году (тогда они были в МАИ). Я сразу же понял, что Лена очень серьезный физик-экспериментатор, а ее группа работает активно и надежно. Одно время эта группа работала на южнокорейскую фирму, и, хотя этим она получала существенную финансовую поддержку, позволяющую группе не только жить, но и вести научные исследования, в целом работа была направлена на оптимизацию источников. Это мешало работе по исследованию происходящих в источниках физических процессов. Несколько лет назад по моей рекомендации вся группа была переведена на физфак МГУ, где физическим исследованиям сейчас уделяет основное внимание. Я очень тесно контактирую с этой группой, и наши отношения переходят в дружеские. Думаю, со временем эта группа будет для меня как бы второй группой П. С. Стрелкова.

В идеологическом плане на кафедре А. Ф. Александрова все стоят на тех же позициях, что и я. В этом, полагаю, большая заслуга А. А. Кузовникова, который всегда был и оставался духовным наставником кафедры. В последние годы на кафедре (в той части, с которой я контактирую) произошел ряд изменений: уехал за рубеж М. А. Красильников, вместо него пришел не уступающий ему И. Н. Карташов; осуществилась мечта В. П. Савинова — он защитил докторскую диссертацию. По взглядам он мне ближе всех, хотя немного ортодокс, слишком доверяет написанному и общественному мнению, часто носящему социально заказной характер. Я к нему отношусь более чем положительно и всегда помогаю, хорошо понимаю его научные возможности и ценю его.

Вот все, что я хотел бы сказать о кафедре. В целом она проявила себя в это тяжелое ельцинское время неплохо. Единственное, что меня беспокоит, это нерешительность заведующего кафедрой А. Ф. Александрова, которая порой выглядит так, будто он запустил кафедру. Как бы это не стало причиной катастрофы. Одна из причин, почему я ушел с физфака, именно эта.

 

Еще раз о Российской Академии наук и Высшей аттестационной комиссии

О РАН и ВАК я уже высказывался в печати (статьи включены в третью часть). И это относилось уже ко времени ельцинского правления. РАН и ее Президиум, а также ВАК, с моей точки зрения, абсолютно ненужные органы, я бы сказал, рассадники коррупции. В ельцинскую эпоху это явление еще больше усугубилось и заразило даже ранее порядочных людей, в особенности в РАН.

Продемонстрирую на примерах. Начну с грантов: гранты РАН и РФФИ, поддержка ведущих научных школ и другие. РФФИ в начале 1990-х годов возглавлял В. Е. Фортов, который до дела A. А. Самохина относился ко мне даже с трепетом: ведь я писал отзыв на его докторскую, и он это знал. Но после дела А. А. Самохина, которое было инициировано черноголовскими академиками, он резко изменил отношение ко мне («волк волчью шкуру не ест»), И когда я обратился к нему за финансовой поддержкой участников Международной конференции по ионизованным газам в Нью-Джерси, он отказал мне. Я пожаловался Г. А. Месяцу, который для всей делегации (около 30 человек) нашел деньги и сказал: «Что ты с ним связываешься, ты — ученый, а он…». Позже B. Е. Фортов побывал министром, и отношение Г. А. Месяца к нему изменилось. По его настоянию я включил В. Е. Фортова с обзорным докладом на эту же конференцию в Тулузе (Франция), он не поехал (для министра это было не по рангу), послал вместо себя другого, но текст доклада так и не передали в оргкомитет. Более того, по настоянию Г. А. Месяца в Варшаве я ввел его в оргкомитет конференции (вместо себя), хотя понимал, что работу он либо провалит, либо замкнет на себя (к этому времени он перестал быть министром). Так и получилось, с тех пор на эту конференцию ездят только его люди и люди Г. А. Месяца. Мне можно возразить, зачем я это сделал, ведь мною уже была рекомендована замена в лице профессора Ю. К. Боброва, который кстати, мог оказывать финансовую помощь делегатам конференции — он работал в РАО ЕЭС. Но Г. А. Месяц настоял на своем, даже сам приехал в Варшаву, чтобы я его не обманул. Я же не мог ему отказать, так как он значительно финансировал делегации на эту конференцию, и, наконец, до публикации воспоминаний он был моим другом. Он же, будучи членом оргкомитета конференции по сильноточным пучкам, туда и В. Е. Фортова всегда проталкивает: если до 2000 года он и других включал в делегации на эту конференцию, то с 2000 года практически только люди, Г. А. Месяца, В. Е. Фортова и А. В. Гапонова-Грехова туда ездят. Вот такой демократический принцип монополизации в науке.

Еще в большей степени это проявилось в научных программах РАН. Если до ельцинской эпохи такие программы (не только академические, но и миннауки, и Минобразования) распределялись как-то объективно, то в последнее время они пишутся только под себя. Так поступил А. В. Гапонов-Грехов с программой «микроэлектроника» миннауки России, которой он руководит, а значит, распределяет деньги. Если еще до 2000 года в этой программе фигурировали и МГУ, и ФИАН с ИОФАН, то позже все были выкинуты, и эта программа стала чисто ИПФАНовской. То же самое можно сказать и о программах РАН на 2003–2005 годы. Я знакомился с программами ООФА, экспертную комиссию по которым возглавляет А. В. Гапонов-Грехов. В комиссию входит и наш директор И. А. Щербаков, и тем не менее мы об этих программах узнали уже после 17 февраля, т. е. после окончания срока подачи заявок. Однако и этот срок не имел никакого значения, потому что руководителями программ (а от ИПФАН их трое: А. Г. Литвак, А. В. Гапонов-Грехов, В. Сергеев) так составлена проблематика, что кроме их самих никто туда не вписывается. Они и распределили все финансы на себя. Воровать так воровать. Правда, я ни на что не мог надеяться, поскольку А. В. Гапонов-Грехов после публикации моих воспоминаний не только вычеркнул меня из списка своих друзей, но и не хочет появляться там, где я нахожусь. Так, он, руководитель программы «микроэлектроника», в 2001 году на итоговом отчете по программе не появился, так как я был там. Вот такое проявление «событий», которые последовали за воспоминаниями.

Такая же картина, думаю, и по другим отделениям РАН. Ведь своя рубаха ближе к телу, а в эпоху Ельцина «прихватизация» и откровенное воровство стали обычным делом. Обычными стали и заказные убийства. Не удивляйтесь, если «закажут» и меня. Любому мною обиженному герою воспоминаний (правда глаза колет) это обойдется не более чем в 1000 долларов. Только и скажут: так ему и надо, сам напоролся на свободу слова.

Теперь о выборах в РАН. Уже когда объявляются вакансии, в руководстве РАН и ее отделениях все договорено и распределено. На выборах 2000 года я в этом лично убедился: когда по физике плазмы было объявлено одно место, я понял, что оно выделено под А. Г. Литвака (протеже А. В. Гапонова-Грехова). И, хотя мне это подтвердили многие (в частности, из окружения Г. А. Месяца), я позвонил ему и, задав прямой вопрос, получил подтверждение. Позже мне позвонил сам А. В. Гапонов-Грехов, но меня не оказалось дома, а больше он не звонил. Я понимаю, как тяжело ему было звонить мне: ведь публикация воспоминаний уже состоялась. Я снял свою кандидатуру, как обещал А. Литваку: ведь на выборах у него был и другой конкурент — А. А. Веденов, человек по науке на голову выше. Более того, по результатам голосования он получил проходной балл, но меньше чем А. Литвак и потому не прошел. Е. П. Велихову как вице-президенту и академику-секретарю отделения, где оставалось неиспользованное место, ничего не стоило получить дополнительное место для А. А. Веденова. Но он этого не сделал. Отмечу, что в апреле 2003 года А. Веденов был наконец избран, поскольку в РАН существует неписаный закон: прошедшего, но не избранного из-за отсутствия места, на следующих выборах надо избрать. В данном случае по заслугам.

В 2003 году я подал документы на выборы в РАН. Но не для того, чтобы меня избрали. Этого по определению не могло случиться. Просто хотел проверить слова Г. А. Месяца, что он ничем на прежних выборах помочь мне не мог, поскольку И. М. Халатников следил за всеми, чтобы за меня не голосовали. Сейчас я подал документы в отделение, где Г. А. Месяц хозяин и делает что хочет. Был уверен, однако, что и в этот раз он найдет причину, как уйти в кусты. Моя уверенность была основана на факте провала нашей работы в Комитете по Государственным премиям России. Мы тогда получили всего один голос, но и он не был голосом Г. А. Месяца, хотя именно он представлял нашу работу и призывал всех членов физической секции голосовать за нее. Так и получилось: избрали ректора МФТИ Н. Кудрявцева, хотя как физик он далеко не блещет. Избрали по должности, а не по научным заслугам. Немалый вклад в это внес Месяц.

Вряд ли стоит приводить другие факты, свидетельствующие о клановости и коррумпированности в РАН. На выборах в 2003 г. еще не то было, так как академикам и членам-корреспондентам с этого года существенно увеличили пенсии до — 20000 и 10000 рублей соответственно. Не отдавать же такие места чужим, какими бы достойными они ни были. И это полностью проявилось на выборах 2008 г. Еще бы, перед выборами подняли академические пенсии до 50000 и 25000 руб. соответственно. Академию реформировать невозможно, это сообщество единомышленников, далеких от науки и жизни. Так что я остаюсь при своем мнении — такая Академия наук России не нужна.

Приведу один пример коррумпированности в РАН, который всплыл на выборах 2003 года. Иностранным членом был избран шведский ученый (по словам В. Е. Фортова, ученик X. Альфвена) М. Тендлер, будто бы внесший определяющий вклад в развитие термоядерной науки. На общем собрании РАН Р. 3. Сагдеев высказал недоумение, что он о нем ничего не знает как о термоядерщике. Ему возразили (кажется, В. Е. Фортов), что М. Тендлер внес существенный вклад в энергетику слабоионизованной плазмы. Его избрание утвердили. А недавно сам В. Е. Фортов был удостоен престижной Международной премии им. X. Альфвена, а М. Тендлеру, кажется, дали гражданство России. Подобное же имело место и при получении Международной премии «Глобальная энергия» Г. А. Месяцем и Дж. Смитом, недавно избранным почетным доктором РАН.

Теперь о ВАК. Как только туда в 1992 году пришел Н. В. Карлов, меня «ушли» из экспертной комиссии ВАК по физике. Правда, оставили экспертом по закрытым работам, но оттуда я ушел сам. Я уже рассказал о своей тяжбе с ВАК из-за дела А. А. Самохина. Н. В. Карлов всегда был политически ориентированным: при коммунистах — активный функционер, при демократах — непримиримый демократ, воюющий с членами общества «Память». И такой человек руководил ВАК, абсолютно ненужным органом, решающим судьбы людей. Думаю, не один А. А. Самохин был ошельмован и подвергнут научному гонению. С приходом Г. А. Месяца карловский субъективизм был в значительной степени искоренен — диссертацию оценивали с чисто научных позиций без учета «политических взглядов и вероисповедания» диссертанта и без ярлыков. Но это не изменило моего убеждения в том, что ВАК не нужен: единой оценки диссертационных работ из центра и с периферии нет и не может быть. Не лучше ли в дипломе указывать место защиты и присвоения степени? Это будет лицом и диссертанта, и ученого совета, присвоившего степень. При таком подходе ученые советы задумаются при приеме и защите диссертаций Г. Зюганова и В. Жириновского, С. Степашина и многих подобных «ученых» политиков. Сейчас же эти советы в тени, за широкой стеной ВАК России.

 

Мои ученики ельцинской эпохи

За последние 12 лет у меня защитили кандидатские диссертации россияне — Л. Г. Глазов, П. В. Рыбак, Р. В. Романов, М. А. Красильников, А. Б. Кринецкий, Д. Н. Клочков, Н. С. Демидова, А. П. Плотников, М. Ю. Пекар, Ю. В. Бобылев, И. Н. Карташов; иностранцы — Б. Шокри (Иран), А. Илмаз (Турция), Ри Мьенг Хи (Южная Корея). Несколько моих учеников защитили докторские диссертации — В. В. Северьянов, В. А. Панин, М. Е. Чоговадзе, В. И. Крылов. Все дети для родителя одинаково дороги, обо всех не скажешь. Отмечу лишь самых сильных и самых трудных, одни доставили удовольствие, другие переживания и даже страдания. Безусловно, самым сильным из них физиком является Л. Г. Глазов из Томска, который поступил ко мне по просьбе Г. А. Месяца. Я уже упомянул о нем выше, отметив, что подготовил Г. А. Месяцу блестящего теоретика. Но он оказался еще сильнее, чем я полагал. Его не удовлетворили просто прикладные задачи, которые перед ним ставили в Институте сильноточной электроники, и очень скоро он сам выбрал свое направление — кинетику взаимодействия ионов с поверхностью твердого тела. На его первые работы в этой области, посвященные точному решению кинетического уравнения ионов, пересекающих поверхность твердого тела, с учетом граничных условий, обратил внимание профессор Зигмунд из Дании. Они начали работать вместе. По словам профессора Зигмунда, Л. Глазов значительно глубже знает математику, и этот тандем выполнил ряд прекрасных работ. Он довольно много времени проводит в Дании, и я не удивлюсь, если он насовсем переедет туда.

Перебрался в Германию и М. А. Красильников, тоже довольно сильный и самостоятельный физик, хорошо владеющий вычислительными методами. Он работал в основном под руководством М. В. Кузелева и выполнил ряд важных работ по моделированию плазменных усилителей и генераторов СВЧ-излучения. М. В. Кузелев был очень расстроен его отъездом, и сейчас вся наша надежда на И. Н. Карташова. Так же как и М. А. Красильников, Игорь Карташов закончил физфак МГУ и обладает довольно хорошей подготовкой. Он во многом продолжает дело М. А. Красильникова, и мы с М. В. Кузелевым надеемся, что он не покинет нас.

Вузовская подготовка имеет большое значение для начинающего ученого. В этом плане нашим с М. В. Кузелевым ученикам из Тульского педагогического университета Ю. В. Бобылеву и Р. В. Романову, значительно уступающим М. А. Красильникову и И. Н. Карташову по вузовской подготовке, приходится в науке значительно труднее, больше вкалывать. Большая заслуга М. Кузелева в том, что они достигли такого уровня и сделали так много, что сегодня стоит вопрос о докторских диссертациях. Бог им в помощь! В связи с этим я хочу сказать несколько слов о двух других моих учениках последних лет — Д. Н. Клочкове и М. Ю. Пекаре. Они кончали соответственно Физико-технический институт и физфак МГУ, и это отразилось на их уровне. Они пришли ко мне по рекомендации В. В. Северьянова и, обладая достаточно высоким уровнем подготовки и работая вместе, довольно быстро и легко сделали кандидатские работы. Но после защиты их пути разошлись. М. Пекар работает в православной гимназии и, по-видимому, хорошо зарабатывает. Степень ему в этом плане помогает, но на этом он как-то успокоился и дальше расти не стремится. Д. Н. Клочков, наоборот, после защиты еще больше активизировался, и на это его толкает неустроенность. Он работал в Тульском педагогическом университете, когда В. В. Северьянов рекомендовал его мне, но позже между Д. Клочковым и В. Северьяновым произошла размолвка. Мне кажется, в ней в значительной степени виноват Д. Н. Клочков, его физтеховское высокомерие, которое во время работы в педагогическом университете еще больше усугубилась, и от него отвернулись почти все сотрудники ТГПУ. Ему пришлось уйти из университета, и до сих пор он не может найти работу. И в этом ему также мешает все то же высокомерие. Он — довольно способный и активный физик, и жалко, если пропадет из-за своей надменности по отношению к окружающим; ее замечают почти все, кто с ним имел хоть какое-то дело.

Наконец, кратко о моих иностранных учениках, получивших степени доктора философии. Раньше всех в университете Анкары, в котором я курировал теоретическую группу в 1995–1998 гг., защитилась А. Илмаз. Работа ее — о затухании геликонных волн в ионосферном волноводе в результате их переизлучения в наружную ионосферу в виде косых ленгмюровских волн — получилась вполне хорошей. После защиты она по моей рекомендации в течение двух лет стажировалась в Орлеане (Франция). Но здесь вместо активной работы она активно старалась выйти замуж и остаться во Франции. Это ей не удалось, с Орлеаном ей пришлось расстаться. Позже она все-таки вышла замуж в одной из скандинавских стран, но вскоре от мужа сбежала и ушла из науки.

В противоположность А. Илмаз очень хорошие отношения с продолжением сложились у меня с Б. Шокри, иранским аспирантом физтеха. У него был не очень высокий уровень, но он очень старался, сделал прекрасную диссертацию по поверхностным волнам в плазмоподобных средах и волнам в тонких пленках и, вернувшись в Иран, возглавил лабораторию по физике плазмы в одном из университетов Тегерана. Наше сотрудничество продолжается до сих пор, причем в основном он сам генерирует идеи, а я помогаю их правильно реализовывать. Единственный его недостаток — это стремление все охватить, из-за чего нередко страдает глубина проработки. Но, думаю, эта черта со временем может стать даже положительной и даст ему возможность создать хорошую теоретическую группу. В этом плане он старается во многом копировать меня.

Наконец, последняя моя аспирантка — кореянка Ри Мьенг Хи, больше всех доставившая мне хлопот своей неорганизованностью и даже безалаберностью. До меня она 10 лет училась в Гейдельберге (Германия), окончив два факультета — физический и математический. Подготовка у нее достаточно хорошая, но работала она урывками: то очень интенсивно, то пропадала на многие месяцы. И все-таки она выполнила вполне хорошую работу по низкочастотной неустойчивости токовой плазмы, проявив хорошие знания по решению нелинейных дифференциальных уравнений Я устроил ее в фирму «Самсунг», где она должна продолжить работу по теории радиочастотных источников плазмы для технологических применений.

В заключение кратко скажу о новых докторах наук из числа моих учеников. О них я уже говорил выше — и о В. В. Северьянове, и о В. А. Панине, и о М. Е. Чоговадзе. Они, успешно преодолели вторую ступень, по-разному продолжают свой путь в науке и по разному сложилась их судьба в этот перестроечный период. В. В. Северьянов не смог приспособиться к новому времени, да и здоровье и возраст не позволили ему сделать это. Он ушел на пенсию, обиженный на всех и вся, и очень зря. А недавно ушел из жизни, пораженный тяжелым недугом.

В. А. Панин, напротив, нашел себя в эту трудную пору, став проректором Тульского педуниверситета. Именно ему я во многом обязан публикацией этих воспоминаний. Считаю его вполне порядочным руководителем, способствующим молодым пробиваться в науке.

Несколько слов о М. Чоговадзе. Отмечу, что ей приходится труднее всех, поскольку живет она в Тбилиси, где под чутким руководством президента Э. А. Шеварднадзе наука уже полностью умерла. К тому же у нее тяжелое положение в семье. Она по существу кормилица престарелой матери и незамужней (странно, очень симпатичной) сестры с музыкальным (совсем в Тбилиси ненужным) образованием. Сама она своей семьи так и не создала. Пытается что-то делать в науке, но тяжелое положение в Грузии не оставляет ей такой возможности.

Осенью 2001 года защитил докторскую В. И. Крылов, окончивший аспирантуру ФИАН под руководством И. С. Данилкина. В течение многих лет он работает в Хабаровском педуниверситете. Сам нашел себе интересную, нераспаханную область — особенности кулоновского рассеяния частиц при наличии внешнего электрического поля. В докторантуре ИОФАН под моим наблюдением он завершил эту работу и защитил диссертацию на физфаке МГУ. Сейчас он заведует кафедрой в Хабаровском педуниверситете. Осенью 2002 года я был в Хабаровске, прочитал там несколько лекций (точнее, целый курс по электродинамике плазмоподобных сред) и убедился, что В. И. Крылов очень уважаемый и, пожалуй, самый сильный и перспективный физик в этом университете. Несмотря на тяжелые условия, он ищет любую возможность укреплять кафедру кадрами и развивать науку. Да поможет ему Бог!

Последним в 2004 году защитил докторскую мой ученик из Еревана Е. В. Ростомян. Он оказался покрепче С. Г. Арутюняна, который бросил науку и ушел в бизнес. Е. В. Ростомян не только остался в науке, но и стал одним из ведущих физиков-теоретиков Армении.

 

О моих друзьях, старых и новых

Начну с самых близких мне — Ловецких и Бакановых. Женя и Галя Ловецкие работали в вузах, и поэтому тяжелые времена для науки коснулись их косвенно. Их дети (и зять) с началом перестройки перешли в бизнес, из-за чего они вначале переживали, но позже не только смирились, но и поняли, что для того времени такой шаг был оправданным, и даже стали гордиться детьми. Могу добавить, что А. Андреев (зять Ловецких) мог стать блестящим ученым, но стал очень успешным бизнесменом благодаря незаурядности. Стать же преуспевающим бизнесменом, по-моему, намного труднее, чем хорошим ученым, поскольку многое зависит не только от тебя, а кроме того, в любой момент ты можешь встретиться с опасностью. В годы аспирантуры я уважал его как молодого ученого, а сейчас даже восхищаюсь им. Сами Женя и Галя были обеспечены детьми (по крайней мере, о хлебе насущном им не приходилось заботиться) и продолжали работать спокойно, без особого надрыва по зарабатыванию средств для существования. Благо разрушение образования шло и идет до сих пор медленнее, чем разрушение науки. Тем не менее генетика берет свое, и вслед за ушедшей в 2000 году моей женой Тамарой, в 2002 году ушел из жизни и Женя. Галя осталась одна, но не уходит на пенсию, много времени уделяет внукам, что и спасает ее от одиночества.

Несколько иначе сложилась судьба Нины и Сталя Бакановых. Нина Дравинг в самом начале ельцинской эпохи ушла на пенсию, а Сталь испытал на себе все ужасы перестройки. Работая в Институте физической химии РАН, он не смог сопротивляться развалу науки и приспособиться к рыночной экономике в науке. Да и дочь оказалась не очень устроенной как в личной жизни, так и в бизнесе. И они решили воспользоваться благами, которые им предоставляло национальное происхождение, и, переехав в Германию, живут на пособия для иммигрантов. Разумеется, эта благотворительность очень унизительна, морально очень ограничивает человека, но материально вполне приемлема. Поэтому они терпят моральное унижение и тихо живут в спокойном Веймаре. В октябре 2002 года я посетил их и в очередной раз испытал теплоту нашей дружбы. Они, славу богу, здоровы, хотя возраст со своими болячками коснулся и их.

Старость коснулась и Силиных — Виктора и Розы. Они всегда были столь активными в жизни, в особенности Виктор Павлович, что, казалось, они всегда будут такими. Он, несмотря на возраст (на четыре года старше меня), смог удержаться в эпоху Ельцина благодаря своему интеллекту и уму. Более того, он не только уберег свой отдел от развала, но и в течение ряда лет, в период правления в ФИАН Л. В. Келдыша, руководил, и довольно успешно, отделением физики твердого тела ФИАН, за что и был избран членом-корреспондентом РАН. Это, безусловно, украсило Академию, хотя она и не заслуживает В. П. Силина. В последние годы он удивляет меня не только хорошо сохранившимся научным интеллектом, но и глубоким пониманием истории и сегодняшних событий. Жаль, что он ничего об этом не пишет: такая книга, безусловно, очень помогла бы будущим исследователям эпохи Ельцина.

По здоровью сдал свои позиции и А. И. Исаков — один из моих кумиров, человек-созидатель, добрейшей души человек. В своих воспоминаниях я уже писал, что он, будучи заместителем председателя ВАК, проявил себя как государственник, построил для ВАК прекрасное здание на улице Грибоедова. С приходом Н. В. Карлова в качестве председателя ВАК А. И. Исакову пришлось уйти: разрушитель не мог ужиться с созидателем и избавился от него. Возвратившись в ФИАН, он с большой пользой для О. Н. Крохина (директора ФИАН после Л. В. Келдыша) несколько лет проработал его заместителем. Недавно по состоянию здоровья ушел с этой должности. Я очень горжусь нашей дружбой и отвечаю взаимностью — двое из его внуков прошли через мои руки в МГУ. Желаю ему здоровья и здоровья еще раз.

Подошла очередь А. Ф. Александрова, моего ученика и друга одновременно. Он, безусловно, предан друзьям и все, что может, для них всегда делает. В этом он безупречен. Нельзя его упрекнуть и в неправильном понимании всего происходящего, в том числе и эпохи Ельцина в целом. Но вместе с тем его нерешительность и робость перед начальством не дают ему возможности бороться против беспредела. Он быстро приспосабливается к нему, а до того, что при этом кафедра разваливается и ее авторитету падает, ему как бы и дела нет. Кроме того, слишком много времени он уделяет своим личным проблемам, которых у него действительно много. С большим трудом удалось мне убедить его, что для укрепления кафедры необходимо пригласить М. В. Кузелева, на редкость талантливого физика-теоретика и блестящего лектора. Я надеюсь, что Андрей поймет, что без М. В. Кузелева кафедра захиреет, особенно газовая электроника, и приложит все усилия для его «прописки» на полную ставку.

В последние годы я очень сблизился с Ю. Л. Климонтовичем, недавно ушедшим из жизни (в конце 2002 года). Я всегда считал его очень крупным физиком и сблизился с ним именно на почве несправедливого отношения к нему В. Л. Гинзбурга и особенно школы Л. Д. Ландау. Если бы Бог был, он бы не простил им травлю не только А. А. Власова, но и Ю. Л. Климонтовича и многих других. Об этом, кстати, написал еще в 1994 году один из лучших учеников И. М. Лифшица — М. И. Азбель (очень рекомендую прочесть его статью «Иерусалимские размышления» в журнале «Природа» (1991. № 10).

Я рассказал здесь о моих друзьях, о которых уже писал в воспоминаниях. Все они остались моими друзьями, между нами не возникло разногласий, поскольку оказалось так, что все мы в той или иной степени единомышленники, смотрим на окружающий нас мир одними глазами и реагируем хотя индивидуально, но в целом одинаково. Это было и остается основой нашей дружбы. Естественно, однако, что в эти тяжелые времена появились и новые друзья, о которых я тоже хотел бы упомянуть, поскольку и в них также вложена частица моей души.

Среди новых друзей хронологически первым является И. М. Минаев — полковник ВВА, который под моим руководством выполнил докторскую работу еще в начале 1980-х годов. В последнее время наши отношения перешли в дружеские, во-первых, потому что он как военный больше других испытал прелести ельцинской эпохи, и поэтому наши взгляды во многом совпадают, а во-вторых, он перешел работать в ИОФАН, и нам приходится больше контактировать, хотя и раньше мы сотрудничали достаточно тесно, что, собственно, нас и сблизило. Мы вместе работали по закрытой тематике и крушение военно-промышленного комплекса страны пережили одинаково остро. В его порядочности у меня нет сомнений, и наши отношения будут продолжаться и дальше.

Вторым хочу назвать Ю. К. Боброва. Он не был моим учеником, но я был его оппонентом и помог в выборе совета для защиты докторской диссертации. Мне понравилась его работа и он сам как ученый. Хотя хочу отметить некоторую странность в его работе с литературой: он хорошо знает старые работы классиков, по которым учился в вузе, и плохо — новые, он их просто не замечает. Нас сблизила работа с сирийскими студентами, которые в Москве выполняли дипломные работы. Они были приглашены в Москву по моей инициативе после чтения мною лекций в Дамаске. Ю. К. Бобров тоже читал там курс лекций и принял активное Участие в подготовке сирийских дипломников, за что я ему очень благодарен. Еще ближе мы сошлись после его болезни, когда по моему предложению он по рабочим дням стал оставаться у меня и мы много беседовали и даже спорили. За это время я его узнал лучше и могу сказать, что он хороший и надежный друг, несмотря на то что у нас несколько различные взгляды на историю нашей страны. Иногда мне кажется, что его отец был скорее моим, настолько он отошел от ценностей отца, а я, напротив, стал ценить их больше. Однако на сегодняшний день эпохи Ельцина у нас общие взгляды, которые я бы сформулировал следующим образом: если у этих гангстеров вроде А. Б. Чубайса я могу даже ценой обмана что-то урвать, я не остановлюсь. Ю. Бобров как раз и работает в РАО ЕЭС и следует этой формуле.

В последнее время я очень сблизился с В. И. Коганом, о котором я уже говорил в воспоминаниях. Подружились мы на почве обсуждения работ Л. И. Уруцкоева. Я еще раз убедился, что В. И. очень глубокий физик с нетрадиционным мышлением, не отвергающий априори чужие результаты и не преклоняющийся перед авторитетами. Сохранить такую свежесть ума в свои годы (ему 80 лет) дано не каждому. А тем, что он меня любит и ценит, я горжусь.

Подружился в эти годы еще с двумя молодыми, возраста моих учеников, физиками — У. Юсупалиевым и Л. И. Уруцкоевым. Они оба в чем-то похожи и в то же время очень разные люди. Похожи тем, что денег на науку не жалеют и достают их любыми средствами. Усен хороший организатор, умеет ладить с людьми и «делает» науку чужими руками, правда, щедро оплачивая труд. Леня же с людьми ладит хуже, обладает высоким уровнем знаний и своей идее (ошибочной или верной) отдает все силы и финансы. Думаю, что и он деньги для науки достает, не стесняясь средствами. Но я им обоим обязан: Усену — за экономическую поддержку, Лёне — за стимулирование мысли. Кроме того, они оба убежденные государственники и ратуют за целостность России, хотя оба, как и я, нерусские.

Последним, кого я причисляю к своим новым друзьям, являетется В. П. Быстров. Думаю, что он сблизился со мной из-за моей позиции в деле А. А. Самохина, хотя мы несколько по-разному оцениваем ее. Я считал А. А. Самохина достойным докторской степени, исходя только из достоинств его работы, и меня возмущало поведение его противников, проваливших его по чисто политическим соображениям. Владик же, мне кажется, последнее обстоятельство считал главным. Он очень добрый и слишком правильных, с моей точки зрения, взглядов человек. Но имеются у него два явно гипертрофированных «бзика»: славянофильство и термояд, хотя в остальном я только восторгаюсь им, его добротой и мудростью. Что же касается его взглядов на мир, эпоху Ельцина, причины краха СССР и роль интеллигенции в этом процессе, то они полностью совпадают с моими. От него я узнал многое о том, кто и что делал и делает против России и кто из сильных нашей страны помогает этому. Я ему желаю только здоровья, здоровья и еще раз здоровья.

 

Научные связи с республиками, о которых я писал в 1991 году

Одно из самых тяжких преступлений ельцинской эпохи — это «берите суверенитета сколько хотите». В результате сразу же появилась уйма независимых республик и их президентов, жаждущих сидеть с президентом США за одним столом. Естественно, с развалом СССР в значительной степени разорвались и научные связи. И сейчас, чтобы посетить мой семинар гражданину Украины либо Грузии надо заранее, через иностранный отдел заказать пропуск, выделить ответственного за прием, составить программу его пребывания в ИОФАН, а потом отчитаться. В общем, лучше ему отказать заранее. Докатились! И все-таки ученые разных республик разобщены значительно меньше, чем политики и экономика. Если в начале эпохи развала были такие, кто считал, что вот теперь начнется расцвет национальной науки и культуры (например, покойный А. Г. Ситенко из Украины, Н. И. Кервалишвили из Грузии и др.), то сейчас таких нет. Все прозрели, и не только люди, но даже многие политики в республиках поняли, что без России им тяжело и будет еще хуже, если не объединиться вновь. И что самое важное — ученые этих стран осознали, что они преступно способствовали развалу СССР. Слава богу, период разгула суверенитетов и угар национализма, когда, к примеру, вице-президент Национальной академии Украины В. Г. Барьяхтар собрался было бежать в Россию, позади, контакты постепенно вновь налаживаются, хотя между отдельными учеными они и не прекращались.

В начале эпохи Ельцина в Киеве были проведены две международные конференции по теории плазмы. Проводились они Национальной академией наук и Институтом теоретической физики, причем «курам на смех» языками конференций были украинский и английский. Поскольку на русском языке докладываться не разрешалось, то неудивительно, что на этих конференциях россиян было мало. Как следствие, конференции фактически провалились, поэтому после смерти А. Г. Ситенко такие конференции уже не проводились. Но и киевляне в Москве (и вообще, в России) появляются нечасто до сих пор. Связи поддерживаются скорее через международные организации. Так, на Международную конференцию по ионизованным газам в Тулузе (Франция) я предложил К. П. Шамраю из Института ядерной физики (Киев) представить совместный с МГУ обзорный доклад, что и было успешно сделано. Таких примеров личных контактов можно привести много, но совместных общих мероприятий нет, как нет и общих грантов.

С харьковскими институтами также прекратились общие контакты, хотя частные продолжаются. Это и понятно: Харьков не столь национально ориентированный город и, я бы сказал, город, сохранивший верность Москве. Это во многом заслуга А. И. Ахиезера, Я. Б. Файнберга и их учеников. Они постоянно публиковались и публикуются в российских журналах, приезжали и приезжают на ежегодные конференции в Звенигород. В. И. Карась, являясь членом редколлегии журнала «Физика плазмы», ежемесячно приезжает на заседания редколлегии. В 2003 году в Харькове проводилась конференция стран СНГ по физике плазмы в честь 85-летия Я. Б. Файнберга, на которую в числе других был приглашен и я.

Еще в большей изоляции от российских ученых оказалась наука Грузии. Здесь к пресловутому суверенитету добавилась изоляция, обусловленная абхазской и чеченской войнами, практически полностью парализовавшими наземное сообщение между Грузией и Россией. Воздушное же сообщение сократилось более чем в пять раз, не говоря уж о том, что стоимость перелета Москва-Тбилиси превысила зарплату российского старшего научного сотрудника и в три раза больше зарплаты его грузинского коллеги. Сухумский физико-технический институт после грузино-абхазской войны вообще прекратил работу. Почти все ученые эмигрировали в Тбилиси, Москву и другие научные центры либо вовсе бросили науку. Многие тбилисские ученые также сбежали от невыносимо тяжелых экономических условий. Положение ученого в Грузии втрое тяжелее, чем в России. После введения визового режима между Россией и Грузией практически прекратились не только научные, но и экономические связи. Если в 1996 году я смог организовать поддержку конференции в Тбилиси, посвященной памяти В. И. Петвиашвили (в связи с его 60-летием), и из Москвы приехали три человека, то сейчас такое сделать невозможно. Встречаемся с грузинскими физиками за рубежами России и Грузии, в основном в Триесте, куда еще грузинские молодые физики могут приезжать за счет Международного центра теоретической физики. Один только Дж. Г. Ломинадзе иногда приезжает в Москву на средства Центризбиркома Грузии, председателем которого он является. С Н. Л. Цинцадзе я встречаюсь в Триесте, Тегеране и других местах, но только не в Тбилиси и не в Москве.

Еще более тяжелое положение в других республиках, ученые которых практически полностью изолированы от России. Единственное, что их объединяет, — это эмиграция активно действующих ученых на Запад и на Дальний Восток (Япония, Корея, Китай), где не только встречаются, но и совместно работают — за мизерную плату, но зато на благо «демократии».

 

Эпилог

Я поведал обо всем, что на душе наболело и почему так «обидно за Россию, за державу». В конце предыдущих изданий своих воспоминаний я писал, что ограничился своей оценкой людей и их поступков и что «события» (санкции) последуют… И они последовали как в мой адрес, так и в адрес всей страны, и последовали как раз от тех людей, о которых я не очень-то лестно отозвался. Естественно, это представители ученой элиты в основном из РАН и МГУ, которых я знал, за которыми наблюдал и которые своими действиями произвели на меня неизгладимое впечатление в ту или другую сторону. Не все они, подобно А. Д. Сахарову и Р. 3. Сагдееву, проводили деструктивную, с моей точки зрения, политику. Н. Г. Басов, А. М. Прохоров, В. П. Силин и многие другие тяжело переживали развал СССР и всеми силами старались препятствовать развалу РАН, который обязательно должен был последовать и последует за развалом России. Действительно, иначе как развалом не назовешь узкоместническое отношение к грантам и другим благам таких академиков, как А. В. Гапонов-Грехов, В. Е. Фортов, Г. А. Месяц, А. Ф. Андреев и др. А разве конструктивна отчаянная борьба с так называемой «лженаукой» академиков Э. М. Круглякова, В. Л. Гинзбурга, Е. П. Велихова, которые не замечают при этом рекламы целителей и колдунов в СМИ и даже в газете РАН «Поиск»? Деструктивна также и сложившаяся система выборов в РАН, с ее интригами и «договорными играми».

А ведь раньше молчали, молчали, когда в 1985 году власти не запретили празднование 1 Мая в Киеве (после Чернобыльской аварии), молчали, когда расстреливали «Белый Дом», молчали, когда в 1992 и 1998 годах народ грабили, и сейчас молчат, когда сами разваливают РАН.

Ну, что ж, мне кажется, осталось совсем немного до полного развала РАН, и мне ее не жалко: я считаю РАН коррумпированной и ненужной. Думаю, что еще доживу до дня ее кончины. А то, что на меня обиделись многие мои друзья за правду, мою правду о них и теперь даже мстят, — значит, были лжедрузьями. Настоящие на меня не обиделись.