На обложке «Практики» Рейнмана был изображён не только потоп. На горе два человека играли на флейте и барабане. Чуть ниже группа крестьян с косами, цепами и вилами противостояла священникам католической церкви. В памфлете Иоганна Кариона 1521 года, кроме изображения ужасных ливней, показан рыцарь, вместе с крестьянами предающий мечу группу священнослужителей. В этом же памфлете издания 1522 года мы видим женщину и ребёнка, которых ждёт та же участь. На обложке книги Иоганна Коппа Practica Teutsch siege издания 1523 года изображена пушка, обстреливающая город. Наконец, в предсказаниях Ватигуеро, вошедших в книгу Mirabilis Liber, сказано, что «звёзды начнут сталкиваться друг с другом – и это будет знаком разрушения и уничтожения, грозящих почти всему человечеству».
Рыбы оказались акулами, и с небес на землю лилась не вода, а кровь. Измученные предсказаниями несчастий, доведенные до отчаяния двухлетним неурожаем, обиженные на высокие налоги и оскорблённые социальной несправедливостью, простые люди, которых подстрекало «революционное» священство, почувствовали возможность рассчитаться за старые обиды – и подняли знамя с изображением башмака.
Грубый башмак из сыромятной кожи был обувью низших сословий. Разительный контраст этого весьма скромного изделия и обуви благородных дворян, носивших шпоры, сделал башмак символом народных восстаний, вошедших в историю под названием «Крестьянская война» 1524–1525 года. Кроме прочего, в этом была игра слов. Немецкое слово «башмак» (Bundschuh) намекало на то, что было общим для всех простых тружеников – на их оковы (Bund).
Хотя в одном из лозунгов предлагалось мазать дворян коровьим навозом, конфликт в целом был не только сословным{249}. Войну называли крестьянской, но в ней участвовали не только крестьяне. Бедных ремесленников и крестьян возмущали чрезмерное налоговое бремя и произвол властей. Поскольку рост цен, как настоящее проклятие века, затрагивал не только бедняков, то к восставшим примыкали даже представители среднего класса и дворянства. Ряды восставших пополняли оставшиеся без дела, битые жизнью ландскнехты, многие из которых в своё время вышли из крестьянского или ремесленного сословия. Это была революция.
Хотя XVI век часто считают временем, когда Ренессанс пересекся с Реформацией, а искусство с религией, всё же сердцем империи было восстание и борьба между личностями, определявшими ту эпоху. В те времена политика и религия были двумя сторонами одного и того же клинка. Однако народное восстание возглавлял не Лютер, а люди типа Ганса Дударя. В 1476 году около 40 000 паломников посетили деревню Никласхаузен, чтобы услышать проповедь этого молодого пастуха и музыканта. Его проповеди несли идеи революционного коммунизма, проникавшие в сердца слушателей. Это так сильно задело представителей священства, что взгляды Ганса объявили «дьявольщиной». Несмотря на то что Ганс привлёк на свою сторону огромную армию сторонников, Дударя вскоре арестовали, а его армию отвлекли обманным манёвром. Потом на сцену вышел Лютер, внесший вклад в борьбу проповедями, направленными против крестьян, в поддержку феодальной повинности. Лютер не был революционером.
В детстве Фауст наверняка не раз слышал рассказы о восстаниях и видел ссыльных калек, просящих милостыню. В молодости он мог наблюдать за «восстанием Бедного Конрада». С того времени пламя тлело около 30 лет, периодически разгораясь то в Шпейере, то в Брайсгау близ Штутгарта, то в долине Верхнего Рейна, пока всё не закончилось кровавым побоищем 1524–1526 годов.
По некоторым оценкам, в Германии при численности населения всего около 10 или 11 миллионов человек под «башмачными» знаменами маршировал чуть ли не один житель из каждых тридцати трех. Разумеется, современники сильно расходились в количественных оценках. Если в письме архиепископа Фердинанда его старшему брату – императору количество восставших оценивалось в 300 000, то записи Марио Санутоса ограничивают эту цифру до 200 000, а другие источники называют всего 100 000 человек. Современные оценки, базирующиеся на довольно скудных данных, дают итоговую цифру в 151 500 восставших плюс, возможно, ещё 30 000{250}.
Волнения начались в июне 1524 года при уборке урожая в ландграфстве Штюлинген (Южный Шварцвальд), вдали от мест, где тогда находился Фауст. Фольклор связывал начало восстания с прихотью графини, во время уборки урожая заставившей крестьян собирать улиток. Около тысячи крестьян, возмущённых произволом, взбунтовались и выбрали своим командиром ландскнехта Ганса Мюллера. Восстание быстро развивалось.
Фердинанд призвал на помощь Швабскую лигу, но ситуация вынудила архиепископа согласиться на переговоры с мятежниками. Быстрый рост армии мятежников повлиял на Итальянскую военную кампанию Карла V: многие остававшиеся у него ландскнехты переметнулись на сторону противника. Пытаясь выиграть время, Лига начала переговоры с восставшими, а в это время агенты, старавшиеся внести раскол в движение, предлагали двойное жалованье тем, кто согласится воевать в Италии. Завидев повстанцев у своих ворот, другие города начали учреждать особые суды, в которых рассматривались жалобы населения, но и эти меры служили лишь затягиванию времени. С приходом зимы тактика подействовала: ледяной ветер вернул многих несогласных к их очагам.
Лишённый престола герцог Ульрих увидел в этом возможность получить назад земли, отобранные у него в Вюртемберге. Приняв странный титул «Ульриха Крестьянского» и отказавшись от претензий к крестьянам, Ульрих выступил в новой для себя роли друга и защитника угнетённых. Зимой он собрал наёмную армию, пополнив ряды крестьянским отрядом фон Бульгенбаха, и в конце февраля 1525 года двинулся маршем на Штутгарт.
Несмотря на имевшиеся шансы, его старания вернуть герцогство потерпели неудачу. Из-за поражения Франции в Италии швейцарские наёмники покинули Ульриха, а оставшиеся у него добровольцы не могли противостоять профессиональным солдатам Швабской лиги. Вскоре Ульриху пришлось опять пуститься в бега. Впрочем, его поражение не принесло мира. Знамя народного гнева развевалось по-прежнему высоко.
Продолжая тянуть время, Лига начала переговоры с кузнецом Ульрихом Шмидтом, возглавлявшим Балтрингенский отряд из 10 000 человек. Вообразив, что теперь-то их услышат, повстанцы составили огромный список, куда вошло более 300 претензий. В начале марта подмастерье Себастьян Лотцер, хорошо знавший Библию, выразил жалобы в более лаконичной форме. Вскоре его «12 статей» были напечатаны и получили широчайший резонанс, став программным документом Крестьянской войны. Текст оговаривал вопросы назначения приходских священников, церковной десятины, личной зависимости, запрета свободно ловить дичь, птицу и рыбу, возможности пользоваться лесом, барщины и оброка, взаимоотношений господина и крестьянина, непомерной арендной платы, введения новых законов и отмены посмертного побора. Текст был выдержан в благочестивом тоне, а политические требования носили религиозный характер, что придавало всему документу удвоенную силу. За короткое время было отпечатано 25 000 экземпляров крестьянского манифеста. Главное требование было простым: отмена феодальной зависимости. По сути, речь шла о смене общественного порядка.
Крестьянские бунты продолжились в марте и апреле на всём пространстве от Боденского озера до стен Вюрцбурга. Число восставших снова увеличилось за счёт ландскнехтов, возвращавшихся домой после Итальянской кампании. Хотя повстанцы одержали много побед, испытав лишь несколько поражений, и их моральный дух был на высоте, на этот раз Лига оказалась готова к борьбе.
По дорогам маршировали колонны из тысяч пехотинцев, ветер доносил то звон оружия, то ржание лошадей. Над лесом из пик ландскнехтов развевалось знамя, хорошо заметное издалека. На золотом полотнище отчётливо различались три золотых льва. При виде знамени повстанцев одолевали тяжёлые мысли: герб принадлежал Георгу III Трухзесу (Стольнику) фон Вальдбургу (1488–1531), возглавлявшему армию Швабской лиги. Георг III, уже выбивший несговорчивого герцога Ульриха из Штутгарта, теперь намеревался разделаться с взбунтовавшимися крестьянами.
Для отвода глаз Георг III Трухзес (по прозвищу Крестьянский Георг) начал переговоры, чтобы отвлечь противника и получить время для развёртывания своих войск. В начале кампании произошли короткие столкновения с Балтрингенским отрядом и отрядом из Лейпгейма. 4 апреля 1525 года состоялось первое решительное сражение Крестьянской войны, в котором повстанцы были разбиты.
Трухзес одерживал победу за победой, однако война была далека от окончания. Восставшие продолжали захватывать города и замки, а их ряды пополняли новые сторонники. В одном только 1525 году было разрушено около 1000 замков и церковных зданий. В руках повстанцев оказались Гейльбронн, Штутгарт, Эрфурт и другие крупные города. Хотя Трухзес показал, что он в состоянии разгромить противника на поле боя, население охватила паника. Лютер в своих проповедях истерически порицал такие настроения. Придя в Виттенберг на проповедь, повстанцы заглушили речь Лютера звоном колоколов и бросили ему копии «12 статей». Лютер опасался, что крестьяне могут одержать верх, и боялся за свою безопасность. Назвав восставших орудием Сатаны, Лютер призывал дворян без жалости расправляться с бунтовщиками{251}.
В мае – июне 1525 года произошли кровопролитные сражения, решившие исход Крестьянской войны. Некоторые группы повстанцев продолжали сопротивляться, вспыхивали новые восстания, но в итоге крестьянская мечта о лучшем устройстве мира потонула в крови их братьев.
Хотя крестьяне превосходили армию Лиги числом, их отряды были разбросаны на большой территории. Силы повстанцев ослаблялись отсутствием единого командования и постоянными спорами между радикально и либерально настроенными командирами. К тому же в сравнении с командирами ландскнехтов им просто не хватало боевого опыта. Лига, продемонстрировавшая крестьянским вождям своё двуличие, при финансовой поддержке Фуггеров и Вельзеров, могла опереться на жестокого Трухзеса и на других закалённых бойцов, вроде Георга фон Фрундсберга. Готовность, с которой крестьянские вожди соглашались на переговоры, никогда не шла на пользу, а желание сражаться с превосходящими силами врага, при всей храбрости восставших, представляла грубую тактическую ошибку.
Если соединение планет не принесло библейского потопа, то в ретроспективе слова астролога можно было расценить как предсказание потоков крови и слёз. Почти то же предсказывал Лютер: «Земля, охваченная убийствами и кровопролитием»{252}. Считается, что за время Крестьянской войны погибло около 100 000 человек, причём далеко не все умерли на поле боя. В XVI веке не существовало Женевской конвенции. Жестокость была нормой. Пленных крестьян публично сжигали заживо, закапывали в землю, рубили им головы, вспарывали животы и колесовали. Призыв к свободе сменился криками наказуемых скорым судом. Потерпевшее поражение и втоптанное в грязь крестьянство оставалось под тяжким гнётом феодального рабства ещё два столетия.
Зная то, что мы знаем о Фаусте, нелегко определить, на какой стороне находились его симпатии. Связь с повстанцами могла погубить его карьеру – и, возможно, это произошло. Исторические документы, составленные после 1524–1526 годов, отражают более чем драматические события. Хотя Фауст мог держать в благоговейном ужасе любую аудиторию, его учёность направлялась в первую очередь на интеллектуалов – и тех, кто нуждался в его услугах. До начала Крестьянской войны Фауст был занят поиском покровителя или клиента благородного происхождения, такого как фон Зиккинген и епископ Бамбергский. Более поздние высказывания Фауста говорят о нём как о человеке с благородными целями. Но, как известно, некоторые дворяне перешли на сторону простого народа, и прежняя дружба Фауста с фон Зиккингеном могла добавить радикализма его политическому кредо. Образованные люди презирали крестьян за грубость и неграмотность, а учёных и студентов XVI века едва ли заботила социальная справедливость. Если Фауст сыграл какую-то роль, он мог быть только астрологом, но никак не повстанцем, и в этом случае его участие неизбежно вскрылось бы по окончании боевых действий. Вовлечение Фауста в революцию выглядит маловероятным. Впрочем, оказавшись в сельской местности, он вряд ли мог избежать пассивного участия, но, судя по преданию, в 1525 году Фауст находился вдали от войны.