Глава 8. Свидетели

Корби снился странный и страшный сон. Была осень. Лил дождь. На круглом плацу лежали тела нескольких десятков людей. Сожженные, застреленные или пронзенные, с вырванными глазами и перерезанным горлом. Некоторые из погибших еще цеплялись друга за друга. Они умерли в смертельной схватке, одержимые холодной ненавистью. Дождь стекал в их открытые глаза, в их мертвые оскаленные рты.

Вокруг плаца возвышались круговые каменные террасы. Там, наверху, горели факелы. Их принесли странные создания. Они выглядели как люди, но имели огромные красивые крылья с лазурно-золотым оперением. Корби мог бы подумать, что они ангелы или демоны, но в их лицах было что-то дикое и суровое, свойственное скорее людям древности, чем мифическим существам. Они ходили в одних набедренных повязках. Их спины вздувались желваками мышц, не существующих у обычного человека. Под тяжестью своих крыльев они наклонялись вперед и припадали к земле. Они сидели на корточках, опустив руки перед собой. В этом положение в них появлялось что-то даже звериное.

Создания спокойно расположились на террасах. Иногда кто-то из них срывался и улетал, спиралями поднимаясь вверх, в непроглядную бездну дождливого неба, а другой опускался вниз, чтобы, шумя крыльями, сесть на свободное место.

Внизу, между телами погибших, пробирались два человека: мужчина и подросток. Мужчина был похож на старого грифа. Он курил, кутался в длинное осеннее пальто и все время всматривался в лица погибших. Казалось, он очень устал. Корби узнал в пожилом человеке своего отца, но его лицо было изменившимся и каким-то безвременным, словно он просуществовал долгие годы не живой и не мертвый. А рядом с ним шел юноша с лицом Андрея. Он казался чуть старше, чем при жизни. Взгляд его был спокойным и печальным. Он убрал руки в карманы куртки и тоже смотрел на мертвецов.

— Ты помнишь, как выглядит мой сын? — спросил отец Корби у подростка.

— Конечно, — ответил тот. — Он же мой лучший друг.

— Не боишься? — спросил мужчина.

— Думаете, он здесь? — усомнился Андрей. — Я бы спросил о нем у тех, кто улетает.

«Эти его вечные сложные формулировки, — с раздражением подумал Корби, — как вчера утром он стал гнать про судьбу, так и сейчас».

Мужчина и подросток начали подниматься. Теперь они шли по одной из круговых террас, мимо полулюдей, несущих свою мрачную вахту. Мужчина держал подростка за руку.

— Не боишься? — спросил взрослый.

Андрей только покачал головой. Отсветы факельного пламени падали на его лицо, заставляли искриться золотистые волосы. Никто не пытался остановить их или заговорить с ними. Никто даже не смотрел на них. Казалось, для странных существ они не существуют.

По мере того, как они поднимались, облик Андрея менялся. Он молодел. Скоро он снова выглядел как ровесник Корби, а потом превратился в мальчика лет десяти. Ребенок тоже вел себя сдержанно, как будто давно привык к этому жуткому месту, странным созданиям и угрюмому взрослому, который сопровождал его. Вот его взгляд остановился на одном из ближайших крылатых факелоносцев — так дети беззастенчиво разглядывают в метро незнакомых людей.

— Давайте спросим этого, — предложил он отцу Корби.

— Попробуй, — ответил тот. — Я пойду дальше.

Он выпустил руку ребенка и вышел на берег ночной реки, облицованный серым гранитом. Там, в воде, лежало что-то темное и бесформенное. Мужчина некоторое время смотрел вниз, потом медленно поднял голову.

— Мальчик, эй, мальчик, — позвал он, — иди сюда. Я нашел.

Корби застонал и открыл глаза.

Он лежал одетый на своей кровати. Все его тело онемело и затекло. За окном был новый день. А над кроватью склонялся дед и теребил внука за плечо.

— Что? — пробормотал Корби. Язык еле ворочался у него во рту. Он чувствовал себя странно, как будто ночью его выпотрошили и набили ватой. Он приподнялся на локте, встряхнул головой и понял, что видел самый невероятный сон за всю свою жизнь. Потом он встряхнул головой еще раз и вспомнил вчерашний вечер. Это знание оглушило его, и он рухнул обратно в кровать.

* * *

Вечерние сумерки превратились в густой темно-фиолетовый мрак, когда подъехала первая полицейская машина. Ее обгоняли равномерные всполохи красных и синих огней. Тень от угла здания упала поперек лица Андрея, а потом поползла в сторону.

— Мою версию вы будете рассказывать не только полиции, но и родителям, и друзьям, и вообще всем, кто вас спросит, — напоследок напомнил старик.

Автомобиль обогнул школу и остановился внизу, на объездной дорожке под косогором. Вой сирены оборвался. Из легковушки показались двое полицейских. Один из них остался стоять у двери машины, другой поднялся по ступенькам бетонной лесенки, ведущей на косогор.

— Это понятно, — гнусаво ответил Ник. Он стоял, чуть запрокинув голову, и ждал, когда остановится кровь.

Полицейский подошел к группе людей, собравшихся вокруг тела Андрея.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался он.

— Здравствуйте, — вразнобой откликнулись подростки.

— Кто звонил? — спросил полицейский.

— Я, — поднял руку дед Корби.

— Виталий Рябин? — уточнил полицейский.

— Да, — подтвердил старик.

В этот момент на соседней улице и во внутреннем дворе школы вспыхнули оранжевым светом лампы уличного освещения. Центральный вход школы выходил во внутренний двор, а один из корпусов не имел первого этажа и был поднят над землей на трех рядах простых бетонных колонн. Обшарпанный голый портик напоминал разросшуюся подворотню. Теперь блики света, проникшие между колонн, неровными квадратами легли на подъездную дорогу перед школой. Их было видно от места, где лежало тело Андрея.

— Вот черт, — сказал полицейский. — Здесь что, фонари не работают?

— Их здесь никогда и не было, — ответил Ник. — Мы зимой после уроков ходили почти вслепую.

— Плохо, — констатировал полицейский. Он оглянулся на своего товарища.

— Нужен фонарик, — крикнул он. — А лучше два.

— Нету у нас двух, — ответил напарник и полез обратно в машину.

Полицейский переминался с ноги на ногу. В нагрудном кармане его гимнастерки негромко шипела рация. Сквозь постоянный шум прорывались отдельные слова:

…ДТП на киевском…

…диспетчерская…..диспетчерская…

…я Сокол, прием…

…нужно еще пару человек…

…код 309…..код 309…

…диктую номер машины по буквам: Андрей, Егор, Сергей…

…мне нужен…

…диспетчерская… диспетчерская…

Корби поймал себя на том, что слушает шум эфира с большим интересом, чем происходящий у него на глазах разговор. Жизнь не остановилась, настоящее было полно событий, а будущее — возможностей. Люди умирали и рождались, машины мчались по дорогам, работали сверхсложные системы, бились сердца. Продолжался непрерывный полилог множества голосов. И его эхо поднималось к сумеречным небесам, в которые безмолвно смотрел Андрей.

— Упал с крыши? — спросил полицейский.

— Да, — подтвердил Ара.

— Его столкнули, — поправил Ник.

Служитель порядка невесело вздохнул, нажал кнопку на рации.

— Диспетчерская, я Ялта, — представился он. — Подтверждаю сообщение об убийстве.

Его голос дублировался шипящим эхом из динамика.

— Принято, Ялта, — затрещал в ответ нечеткий женский голос. — К вам едет оперативно-следственная бригада. Действуйте по инструкции.

— Хорошо, — ответил полицейский. Его напарник нашел фонарь и вместе с ним взбежал вверх по лесенке. Луч света заметался по траве косогора и остановился на лице погибшего подростка.

— Пацан совсем, — заметил напарник, рассмотрев Андрея. Он обошел тело и попытался приладить светильник к небольшому выступу в стене школы, но первый его остановил.

— Упадет, — сказал он. — Положи, положи его просто.

Фонарь был опущен прямо на асфальт, в тридцати сантиметрах от края кровяной лужи. Корби поймал себя на том, что в который раз смотрит на лицо Андрея, наблюдает, как по нему ползут тени, тщится уловить в нем движение, признак жизни.

— Тело не трогали? — спросил первый полицейский.

— Нет, — заверил дед.

— Отойдите от него на два метра, — попросил напарник. — И Вы, молодой человек.

Он показал на ноги Корби.

— Есть свидетели убийства? — поинтересовался первый.

— Все, — сказал Ара.

— Все? — удивился полицейский.

Дед Корби откашлялся.

— Не совсем так, — пояснил он. — Эти трое молодых людей — свидетели убийства, а я пришел позже, но успел застать убийц.

— А у Вас с лицом что? — спросил полицейский у Ника.

— Мне его разбил один из тех, кто столкнул с крыши Андрея, — ответил тот.

— Так, понятно, — подытожил полицейский. — Вы еще и пострадавший. Документы у вас есть?

— Нет, — хором сказали подростки.

— У меня есть, — ответил дед.

— Подходите к машине, — решил полицейский. — Вы первый. И остальные потом тоже.

Старик по широкой дуге обогнул тело Андрея и вслед полицейским спустился вниз по лесенке.

— Вот, — протянул он служивому какой-то листок.

— Что это? — не понял сотрудник.

— Право на ношение оружия, — объяснил дед. — Будет иметь значение, потому что я ранил одного из бандитов.

Он вытащил из-за пояса «стечкин» и, держа его двумя пальцами, как бы подвесил в воздухе перед носом полицейского.

— Так… — пробормотал служивый. — Час от часу не легче.

— Вы, молодой человек, обязаны сейчас его у меня забрать и оформить протокол, — проконсультировал дед.

— Не Вам судить, что я обязан, — недоверчиво глядя на оружие, сказал полицейский.

— Я, сынок, был офицером КГБ, когда ты под стол пешком ходил, — отчеканил дед. — Вот положим, я убийца — ты бы тогда уже мертвый был. Так что бери его. Ты обязан меня обезоружить, вплоть до выяснения всех обстоятельств дела.

— Не тыкайте мне и не угрожайте, — потребовал полицейский. Однако пистолет он у деда забрал и теперь тоже держал его двумя пальцами. Подростки молча наблюдали за сценой. Корби подумал, что «стечкин» сейчас напоминает какое-то дохлое мерзкое существо: к нему относились с брезгливостью, а он холодно и темно поблескивал в тусклых всполохах полицейской мигалки.

— Я не угрожал ни в коем случае, — возмутился старик. — Даже напротив, хотел предостеречь от возможных неприятностей.

— Ладно, ладно, — согласился полицейский. Он забрался в машину, отыскал в бардачке целлофановый пакет и сунул в него пистолет. Потом стал переписывать данные. Корби поймал на себе взгляд Ника.

— Помнишь? — спросил тот. — Утром я тебе сказал, что лучше бы ты разбил своему старику лицо.

— Да, — еле слышно ответил Корби. — И ничего этого не было бы.

Полицейский вернул бумажку деду.

— Следующий.

Подошел Ара.

— Фамилия, имя, отчество?

— Джинаганали Ара Феликсович, — ответил черный брат.

Полицейский чуть поднял брови.

— Отец был студентом из Буркина Фассо, — пояснил Ара.

— Тогда фамилию еще раз по буквам, — попросил служивый.

— Джон, Жюль, Инга, Наталья… — начала Ара.

Один за другим следовали рутинные вопросы. Третьим подошел Ник, четвертым — Корби. Полицейский еще переписывал его данные, когда подъехала новая машина.

Это был устаревший «уазик» с подслеповатой круглой мигалкой. Из него вышли четверо. Мужчина, который сидел рядом с водителем, сразу направился к патрульной машине. Видимо, этот человек был главным в группе — высокий, как баскетболист, с плоским усталым лицом и большими расплющенными губами. На нем был поношенный, но еще приличный костюм.

— Я следователь, Анатолий Геннадьевич Крин, — негромко представился он. — Это свидетели?

— Свидетели, — подтвердил из машины рядовой. — Этот парень — пострадавший, — он показал на Ника. — И пожилой мужчина… сам пытался задержать преступников. Он сдал мне пистолет.

— Как сдал? — переспросил Крин. — Как найденный? Или по разоружению населения?

Полицейский опешил и запутался.

— Он говорит, что из этого пистолета ранил одного из нападавших. Как вещдок, наверное… — попытался объяснить он. — У него разрешение на ношение.

Крин замычал, как от зубной боли.

— Вещдоки берут при понятых, — процедил он. — А теперь это хрен знает что и лишний ком бумажной волокиты.

Полицейский начал неразборчиво извиняться.

— Покажите пистолет, — потребовал Крин. — Там тело?

— Да, — подтвердил Ара.

Крин чуть ли не вырвал оружие из рук патрульного и, злой, ни на кого не глядя, пошел к своим людям. Корби заметил, что дед улыбается. Все было устроено специально. Старый пройдоха разрушил какую-то важную формальность.

— Барыбкин, — приказал Крин, — с фонарем вокруг здания. Желтую ленту на все интересное.

Один из приехавших с ним мужчин засветил фонарик и быстрым шагом ушел в темноту.

— Катунин, — продолжал Крин, — ленту вокруг тела. И дайте нам свет. Я хочу, чтобы повсюду был свет. Зайдите в школу и зажгите свет в каждом классе с этой стороны. Потом найдите мне материально ответственного за школу: директора, завхоза, все равно. Зотов, найдите понятых. И если кто-то что-то видел…

— Есть, — ответил второй оперативник. Он ушел в направлении окраинных пятиэтажек.

— Михаил Григорьевич, — окликнул Крин последнего из своих спутников, — пойдемте.

— А куда ж мы денемся, — ответил тот. Он был самым старшим из всех, не торопился и ждал следователя в начале лесенки, ведущей на косогор. В руках у него был большой бело-красный ящик, с удобной ручкой для ношения. Корби догадался, что этот человек — судмедэксперт.

Крин и Михаил Григорьевич поднялись на косогор. Судмедэксперт установил свой чемоданчик в ногах Андрея и начал работу. Крин вместе с ним несколько минут провел у трупа, потом вернулся к патрульной машине.

— Вы хоть правильно свидетелей оформили? — спросил он.

— Да, — сказал полицейский. — Как раз закончил.

— Дайте посмотреть, — попросил Крин. Он пролистал бумажки.

— Хорошо, — одобрил он. — Так, а это что?

— Разрешение на… — начал полицейский.

— Вижу, — оборвал его Крин. — Верните владельцу оружия. Сейчас нам эта бумага не нужна. А на то, что Вы сделали, я рапорт напишу. Не потому что я злой, а потому что так положено.

На школьном дворе стало больше света: зажглись четыре старых фонаря по периметру футбольного поля. Стало слышно, как натужно раскаляются мощные лампы. Вслед за ними стал вспыхивать свет в классах. Крин с бумагами, заполненными патрульным, подошел к Корби и остальным.

— Господа, — сказал он, — прошу вас ответить на несколько общих вопросов. Пока без протокола.

— Хорошо, — отозвался Ник. Ему, наконец, удалось остановить пущенную дедом кровь. Он выглядел очень усталым.

— Кто своими глазами видел преступление? — спросил Крин.

— Мы трое, — ответил Ара.

— Знали погибшего? — поинтересовался Крин.

— Мы его одноклассники, — объяснил Ник.

— Откуда вы все видели? — уточнил следователь.

— С поля, — показал Ара. — Там до сих пор наши вещи.

— И мы записали убийство на видеокамеру, — добавил Ник. — Я могу показать.

— У вас с собой камера? — уточнил Крин.

— Я запускал модель вертолета с установленной на ней видеокамерой, — ответил Ник.

— Какая-то шпионская штука? — поинтересовался Крин. — Сами делали?

— Отец делал на заказ для киностудии, — ответил Ник, — но это к делу не имеет отношения. По крыше бежали люди. Андрей и трое в масках, которые его загоняли.

— Как это «загоняли»? — переспросил следователь.

— Брали в клещи, — вмешался Корби.

— Он от них убегал, — сказал Ник. — В общем, они прижали его к краю крыши. Он добежал до угла и там пытался защищаться. Это все есть на видеозаписи.

— Очень хорошо, — одобрил Крин.

— У него выбили что-то вроде перочинного ножика, — добавил Корби.

Ребята переглянулись. В лице Ника появилась решимость.

— А потом он упал, — быстро закончил он, — и Корби позвонил деду.

— Корби? — переспросил следователь.

— Корби — это я, — объяснил Корби. — Прозвище.

— Хорошо, — решил следователь. — С остальным мы разберемся, как только будут понятые, а сейчас… — его взгляд остановился на Корби, — я хотел бы поговорить с Вами.

 

Глава 9. Первая ложь

В «уазике» пахло потом и старой кожей. Крин привычно положил на руль большой планшет, запустил старый ленточный диктофон.

— Ваше имя и фамилия? — спросил Крин.

— Николай Рябин, — ответил Корби.

Крин быстро переписал данные Корби в форму.

— Как зовут погибшего?

— Андрей Токомин, — ответил Корби. — Отчество не помню.

— Вы знаете контакты его родных?

— У Ника спросите, — предложил Корби. — Они общались.

— Вы пришли вместе с друзьями? — поинтересовался Крин.

— С Ником, — ответил Корби, — а Ара нас ждал.

— Когда вы пришли? — уточнил следователь.

— Чуть раньше восьми, — сказал Корби.

Подъехала белая газель-труповозка, похожая на скорую, только без окон и без мигалки. Из нее вышли устало выглядящие люди в синих спецовках.

— С погибшим у вас была назначена встреча?

— Да, — подтвердил Корби. — Он тоже должен был прийти в восемь, но опоздал. Ник ему звонил и не дозвонился.

— Что случилось потом? — спросил следователь.

— Мы стояли в центре поля, — ответил Корби. — Ник запускал модель. У него на экране мы увидели, что по крыше бегут люди. Андрей и трое в масках.

— В масках? — переспросил следователь.

— В черных масках, — сказал Корби. — Все должно быть на записи.

Крин кивнул.

— Он от них убегал? — спросил он.

— Да, — подтвердил Корби. — Они прижали его к краю крыши.

Корби вспомнил, как Андрей кричал свои последние слова.

— Что вы делали в тот момент? — перебил его мысли Крин.

— Ничего, — соврал Корби. — Я ничего не мог сделать. Ник снимал их вертолетом, а мы с Арой просто смотрели. Он добежал до угла и там попытался защищаться. Его сбросили вниз.

Следователь кивнул.

— Пожилой мужчина с пистолетом — ваш дедушка? — поинтересовался он.

— Да, — подтвердил Корби.

— Как он здесь оказался?

— Я позвонил ему сразу после падения Андрея, — заученно отрапортовал Корби.

— Почему не в полицию? — удивился следователь.

— Ну, там же вроде какой-то другой код, — вывернулся Корби. — Я просил дедушку позвонить в полицию с городского телефона, а он мне не поверил и сам сюда пришел. И мы пошли внутрь школы.

— Вот так взяли и пошли? — спросил следователь.

— Н-нет, — медленно ответил Корби.

— Не волнуйтесь, — сказал Крин. — Просто рассказывайте, что случилось. Это не допрос. Нет протокола. Вы не даете мне показания, под которыми будет нужно ставить подпись. Пока не даете.

— Да, я не рассказал… — «вспомнил» Корби, — немного перепрыгнул…

— Перепрыгнули что? — уточнил Крин.

— Дед пришел через пятнадцать минут, — объяснил Корби. — До этого мы с друзьями сначала подошли к Андрею, а потом пошли вдоль школы до запасного выхода.

— Зачем? — спросил следователь.

— Просто… ну… была идея, что мы можем увидеть, как убийцы спускаются вниз, — попытался выкрутиться Корби, — и они действительно спустились, но не сразу, а уже когда подходил дед.

— Кто открыл двери школы? — спросил Крин.

— Мы, — сказал Корби. — То есть, я и дед. Он разбил стекло, а я просунулся внутрь и открыл щеколду.

Крин оторвался от листа и сквозь лобовое стекло уазика посмотрел на светящееся всеми окнами здание.

— Которую из дверей? — уточнил он.

— Ту, — показал Корби. — Дальнюю с этой стороны.

— До или после убийства? — спросил следователь.

— Конечно, после, — ответил Корби. — До убийства деда здесь не было.

— Хорошо, — кивнул следователь, — а как?

— Дед разбил стекло пистолетом, а я просунулся внутрь и сдвинул щеколду, — объяснил Корби.

— Зачем? — спросил Крин.

Корби почувствовал, что у него пересыхает во рту. Он видел, как вокруг машин и по полю ходит множество людей. Его друзья стояли рядом со своими вещами. Поодаль от них курил водитель труповозки. Барыбкин рассматривал примятую траву и что-то втолковывал одному из патрульных.

— Когда дед подошел, мы с друзьями там стояли, — объяснил Корби, — и сквозь стеклянную дверь увидели, как убийцы спускаются по лестнице и выходят в коридор.

Крин задумался.

— Ваш дед всегда ходит с оружием? — серьезно спросил он.

— Не думаю, — нервно ответил Корби, — но если Вы спросите, все ли у него дома, я за него не поручусь.

Он заметил, как у него потеют руки. Ему вдруг пришло в голову, что он может просто подставить старика. Достаточно сказать еще несколько слов, и тот начнет выглядеть едва ли не убийцей. Но он промолчал.

— То есть, Ваш дед взял пистолет после того, что Вы сказали ему по телефону? — уточнил Крин.

Корби лихорадочно облизнул губы. Ему совсем не нравилось, к чему могут подводить эти вопросы Крина. Внезапно в окно машины постучали. Вернулся Зотов. За его спиной стояла сильно крашеная тетка с маленькой собачонкой на руках и низкорослый небритый мужчина с глазами, горящими нездоровым интересом.

— Есть понятые, — объявил оперативник.

Крин поморщился.

— Идите к трупу, — приказал он. — Я буду через пару минут.

Корби понял, что это его шанс.

— Пришел дед, — быстро заговорил он, — и мы как раз увидели, как они спускаются. Мы замахали ему. Он подошел, разбил стекло пистолетом. Я просунулся внутрь и открыл дверь. Трое в масках побежали по коридору центрального корпуса. Мы за ними погнались.

Корби еле успел перевести дыхание и, не давая следователю времени на вопросы, продолжал.

— Дед приказал им остановиться, угрожал пистолетом. Они остановились, и в вестибюле школы мы их догнали. Ара стал вызывать полицию по городскому телефону.

Крин хмурился и кивал. Корби усилием воли заставил себя не отводить в сторону взгляд.

— Но тут они напали на нас, — скороговоркой закончил он. — Я растерялся. Нику разбили лицо, телефон сломали. Дед подстрелил одного и стрелял в другую, но чуть-чуть промазал. Это была девушка. Пуля сорвала маску с ее лица. Это она телефон сломала. И потом они убежали, а мы остались. У Ника было сильно разбито лицо.

— Ладно, — наконец, протянул следователь.

Корби услышал надрывный стук своего сердца. Он чувствовал себя так, будто убежал от своры собак. Крин задумчиво всматривался в его лицо.

— Ладно, — повторил он. — Пока Вы свободны.

* * *

Корби вышел из «уазика» и остановился, жадно вдыхая запахи летней ночи. Снаружи тянулись шеренгой машины. На частных легковушках подъехали прокурор, замначальника розыска и сильно напуганная директриса.

Корби знал, что ему следует предупредить Ару и Ника насчет каверзы с тем моментом у двери. Но вместо того, чтобы подойти к друзьям, Корби зашел за фургон труповозки и уперся лбом в ее пыльный холодный бок. Его оставили последние силы.

Он вдруг понял, что все это ему что-то напоминает. Машины, выстроившиеся в ряд, суетливые люди, Андрей с растекшейся под ним лужей крови. И он тоже кого-то себе напоминал. Наверное, самого себя. Так же, как и несколько лет назад, он чувствовал, что люди стали ему невыносимы. Он хотел отделаться от них, остаться один. И вот он стоит здесь, забившись в проход между машинами, прячется и от Крина, и от своих друзей, как будто здесь можно спрятаться.

Корби внезапно вспомнил день смерти своих родителей. Видение прошлого было четким, осязаемым, будто сейчас все снова повторялось. Он — тринадцатилетний мальчишка — сидел за своим письменным столом и делал уроки. Было семь часов вечера пасмурного октябрьского дня. Снег еще не выпал, но листья с деревьев почти облетели. На улице было холодно и мерзко, порывистый ветер рвался в закрытое окно и звякал шпингалетом форточки.

Корби торопился разделаться с неподатливой математикой. Вечером по телеку крутили его любимый сериал — «Полицию Майами». Корби знал, что если он не доделает домашнее задание, отец не даст ему смотреть телевизор. Он писал формулы, жульничал, перемножая на калькуляторе трехзначные числа, и периодически поднимал голову, чтобы прислушаться. Его комната стеной граничила с лестничной клеткой; напрягая слух, он мог различить звук лифта, останавливающегося на этаже. Это бы означало, что родители возвращаются домой. Они должны были вот-вот приехать. Отец Корби работал менеджером в компьютерном салоне, а мать — бухгалтером в офисе автобусного парка. Отец на полчаса раньше заканчивал свой рабочий день и на машине забирал маму с работы. Иногда они задерживались, чтобы зайти в магазин.

Тогда они жили на верхнем этаже шестнадцатиэтажного дома. Из окон их квартиры было видно плоскую крышу колледжа для богатеньких детишек. За ним проходило шоссе, а за шоссе, немного в стороне, была школа самого Корби.

Корби дописал условие очередной задачи и прислушался. Лифт молчал. Зато ветер принес со стороны дороги визг тормозов. Звук был коротким и резким, как оборванный предсмертный крик. Потом раздался удар.

Корби вскочил и посмотрел в окно. Серая полоса далекой дороги тонула в сумерках. Один из придорожных столбов был поврежден, а в его полуразрушенном основании застрял вдребезги разбитый автомобиль. У обочины дороги, в нескольких метрах позади машины, лежал сбитый и отброшенный пешеход. Вокруг него стояло несколько человек. Корби понял, что это подростки. Теперь ему казалось, что они стояли там точно так же, как сегодня он и его друзья стояли над телом Андрея.

Он торчал у окна, напрягал глаза, чтобы рассмотреть маленькие фигурки, и не сразу заметил, что попавшая в аварию легковушка похожа на «ауди» его отца.

Рядом с местом аварии остановились два других автомобиля. Группа несовершеннолетних испугалась чего-то, и они бросились бежать в темноту.

Загорелись уличные фонари. Они загорелись так же, как и сегодня, так же, как загораются каждый день. При их свете Корби заметил, что разбившаяся машина имеет темно-синий цвет — такой же, как «ауди» отца. «Бывают же совпадения», — подумал он.

В половине восьмого он понял, что родители должны были приехать хотя бы пять минут назад. Его охватила слабость. Он почувствовал странную тянущую боль в левой стороне груди. До этого у него никогда не болело сердце, и он не мог понять, что с ним происходит. Он прижался лбом и руками к холодному стеклу — так же, как сейчас прижимался к фургону — потом не выдержал и побежал на кухню, к городскому телефону. Тогда у него еще не было своего мобильного. Он на память набрал номер матери. Прошла минута, две, три. Наконец, гудки оборвались.

Корби повесил трубку. «Она просто не слышит, — подумал он, — она часто не слышит». Можно было позвонить отцу, но отец не любил, чтобы ему звонили, когда он ведет машину. Минуту или две мальчик мялся у телефона, потом все-таки набрал папин номер.

— Извините, абонент не доступен. Попробуйте…

Корби положил трубку. «Я ошибаюсь», — подумал он. Открыл справочник — телефоны всех домашних были на первой странице — и снова набрал номер матери, потом — номер отца. Все повторилось.

Корби бросился обратно в комнату. Он действовал лихорадочно, но думал спокойно. «У них сломалась машина, — говорил он себе, — папа выключил мобильник, потому что он за рулем, а мама минут через пять проверит свой мобильник и перезвонит». Спокойно убеждая себя в этом, он натягивал джинсы, надевал рубашку и свитер, завязывал ботинки.

Что-то произошло с ним, только когда он снял с вешалки куртку. «Зачем я это делаю, — спросил он себя, — ведь все в порядке».

— Нет, — пробормотал он.

Ему пришла идея, что можно позвонить родителям на работу. Он в ботинках вернулся на кухню и снова набрал номер матери. Там были только длинные гудки. Он набрал номер отца. Трубку снял папин сменщик.

— Здравствуйте, — сказал ему Корби. — А Рябина можно?

— Он ушел почти час назад, — удивленно ответил мужчина. — Погоди, а ты ведь его сынишка, да?

Корби бросил трубку. Час. Час. Час — это слишком много. За час можно дважды забрать маму с работы и дважды приехать домой.

Он бросился вон из квартиры. Сердце больше не болело — теперь оно бешено колотилось.

Он еле дождался лифта. В кабине он гладил пальцами резиновые амортизаторы дверей, как будто они от этого могли быстрее открыться. Как только лифт достиг первого этажа, Корби выскочил из него и бросился на улицу.

Он бежал вдоль забора колледжа, почти тем же маршрутом, которым каждый день ходил в школу. Порывистый ветер холодил лицо и трепал непокрытые волосы.

Выскочив к дороге, Корби резко остановился.

«Это не машина отца», — подумал он. Он стоял и с облегчением смотрел на то, что осталось от легковушки. Передней части у автомобиля больше не было. Рваные остатки капота вдавились в пассажирский салон, а крыша салона почти касалась своим верхом покосившегося фонарного столба.

Корби рассуждал логически. «Мои родители не могут умереть, — думал он, — а те, кто в этой машине, не могут быть еще живы. Значит, это не их машина». Все так просто.

Он настолько успокоился, что вспомнил про самого себя. Застегнул куртку и накинул на голову капюшон.

Движение на дороге было слабым, но рядом с местом аварии уже стояло несколько других автомобилей. Они выстраивались в ряд, как машины у школы в вечер смерти Андрея. Водители останавливались, заглядывали в окна разбившейся машины, потом на полминуты замирали над распростершимся телом сбитого человека — и либо уезжали, либо присоединялись к небольшой группе зевак. Кто-то говорил по телефону — видимо, вызывал милицию.

Корби подумал, что раз уж он сюда пришел, глупо будет просто возвращаться домой. Он перешел дорогу. Сначала его взгляд обратился к сбитому подростку. Нижняя часть его тела была жутко вывернута, обломки костей торчали сквозь штаны. Корби затошнило. Он пожалел о своем любопытстве, отвернулся. И только тогда по-настоящему увидел.

На заднем бампере машины был знакомый номер «НЛО 177». Отец Корби любил пошутить насчет этого номера. Теперь у отца Корби не было лица. Струйки его крови блестели на сдавленном капоте погибшей «ауди» и на бетоне фонарного столба. С мамой все было хуже. Часть ее тела вылезала из разбитого окна.

— Эй, парень, хорош любоваться на чужую смерть! — раздраженно крикнул водила, который до этого вызывал милицию. — И вы все тоже! Пошли отсюда, пошли, не на что тут смотреть!

И Корби пошел прочь.

* * *

— С телом все! — закричал кто-то из оперов.

— Понятые, осмотрите вещи свидетелей, — попросил другой.

— Где Николай Рябин? — тут же позвал Крин. — Понятых обоих сюда.

Корби очнулся от видения, понял, что у него лоб перепачкан грязью с борта машины, нашел в кармане бумажную салфетку и вытер ею лицо. Руки сильно дрожали. Стараясь ни на кого не смотреть, он вышел из-за фургона и пошел к своим друзьям. Ара уже открыл свой рюкзак и показывал бутылки Крину и первому понятому. Он был бледен, но держался.

— Странные бутылки, — подивился следователь.

— Это вино из Армении, — сказал Ара, — от моей мамы.

— Дорогое, наверно, — заметил Крин.

— Нет, так только кажется, — ответил Ара. — В любом случае, мама сама бы его не выпила.

Следователь хмыкнул.

— И много у нее? — спросил он.

— Последние, — сказал Ара. — А больше в рюкзаке ничего.

— Ладно, — решил Крин, — вино запишите.

Опер занес вино в опись.

— У Вас? — спросил Крин.

— Пустой рюкзак, — сказал Корби.

— Показывайте, — предложил следователь.

Корби открыл. Луч фонарика высветил ворох денег и одинокий черный носок.

— Не пустой, — возразил Крин. — Или денег в нем быть не должно?

Корби почувствовал на себе злобный взгляд старика. И Ник смотрел почти так же.

— А… это деньги деда, — почти честно сказал Корби.

— Да, мои, — подтвердил старик. — У нас утром ссора была. Разногласия между поколениями. Я потом из-за этой ссоры не сразу поверил в его телефонный звонок.

— Вот как, — прищурился Крин.

— Да, — сказал дед. — Когда он мне позвонил, я решил, что этот бандит меня разыгрывает.

— Стало быть, он Вас обокрал? — спросил следователь.

— Вовсе нет, — ответил отставной полковник. — Я сам этими деньгами в него швырнул. В ярости.

— Ладно, — решил Крин. — Пересчитайте. Мы запишем.

Корби сел на корточки рядом со своим рюкзаком и начал складывать бумажку к бумажке. Он вдруг почувствовал, что его губы дрожат и глаза наполняются слезами. Он собирался посчитать эти деньги три часа назад, когда все было совсем иначе.

Он еще возился с ворохом бумажек, когда Ник в присутствии понятых запустил ролик с убийством. Его смотрели в безмолвии. Лишь раз Крин нарушил тишину.

— Почему убийца пригнулся? — спросил он.

— Не знаю, — сказал Ник.

Корби дошел до сорока тысяч, когда почувствовал безумную боль у себя в ухе. Тихо, пока все смотрели в другую сторону, старик подкрался к нему. Теперь он тянул ухо и выкручивал. Корби не кричал, он просто задохнулся от боли. Перед глазами поплыли белые круги.

— Что? — прошипел ему в другое ухо дед. — Не только пистолетик взял? Хотел еще поживиться?

Корби ногтями впился ему в руку. Несколько секунд они боролись и, наконец, старик проиграл.

— Я запру тебя в чулане, — поклялся он, — и ты будешь там жить. А иначе я сдам тебя с потрохами, маленькая мразь.

Корби не ответил, только отодвинулся на безопасное расстояние и, все еще вздрагивая от боли, продолжал считать деньги.

— Уж на эту-то ночь точно, — заверил старик.

Корби вынул из рюкзака последние бумажки и обнаружил, что на дне под ними все еще лежит жестяная коробка с масляной тряпкой. Быстро, почти автоматически, он достал ее и сунул под рюкзак Ары, потом встал и, складывая деньги в ровную стопку, подошел к остальным.

Здесь шел бурный разговор.

— Зачем вам вертолет? — спрашивал Ник. — Возьмите саму запись.

— Молодой человек, не спорьте, — уговаривал его Крин. — Я все равно обязан конфисковать его как улику.

— Отец убьет меня, — с досадой отмахнулся Ник от следователя. Его яростный взгляд уперся в Корби.

Корби спас Крин.

— Пересчитали? — спросил он.

— Шестьдесят семь тысяч, — сообщил подросток.

Крин присвистнул.

— Можете проверить, — предложил Корби.

— Не нужно, — сказал следователь. — Больше у вас там ничего нет? Покажите дно.

Корби вернулся за рюкзаком и показал.

— Тряпочка? — уточнил Крин.

— Носок, — объяснил Корби. — Я собирался уйти из дома. Остальные мои вещи у Ника.

— Да, все с Вами ясно, — решил Крин.

Он посмотрел на часы.

— Время позднее, работы еще на полночи, — заметил опер.

— Это точно, — вздохнул следователь. — Свидетели свободны. Видеозапись очень ценная, и замечательно, что был ранен один из преступников. Спасибо всем за сотрудничество.

— Пожалуйста, — ответил дед Корби.

— Завтра в первой половине дня мне нужно будет снова с вами поговорить, — продолжал Крин. — Несовершеннолетние приходят с родителями. Кому нужен отгул с работы, мы дадим справку. Все понятно?

— Да, — хором подтвердили подростки.

— Рябины, — окликнул Крин, — десять утра вас устроит?

— Устроит, — кивнул старик.

— Джинаганали одиннадцать? — спросил следователь.

— А можно, если мама будет занята, мы позвоним и передоговоримся? — поинтересовался Ара.

— Нужно, — сказал Крин. Он достал три визитки, протянул их Аре, Нику и деду Корби.

— Николай Коплин, — обратился Крин к Нику, — двенадцать. И мы с Вашим отцом сможем еще раз обсудить вопрос о вертолете.

— Хорошо, — буркнул Ник.

— Все свободны, — сказал Крин. — Доброй ночи.

Он повернулся и через поле пошел к разбитым и распахнутым дверям запасного выхода школы. Опер и понятые двинулись за ним.

Когда полицейские ушли достаточно далеко, Корби поднял рюкзак Ары и достал жестяную коробку.

— Ник, это твое, — окликнул он друга.

— Выброси ее, — ответил Ник.

— Пошли, — сказал дед, — нечего теперь с ними болтать.

Он схватил Корби за локоть и потащил за собой. Подросток не сопротивлялся, но какую-то долю секунды еще смотрел на своих друзей. Они стояли посреди едва освещенного поля. Наступила ночь, и небо над ними мерцало искорками звезд. Ник сжимал кулаки, а глаза Ары блестели, хотя он не плакал.

Корби подумал, что больше не знает себя. Он не понимал, почему не может по-настоящему раскаиваться и грустить, как это делает Ник. Не понимал, почему все развалилось вместе с этой смертью. Не понимал, на чем держалась все эти четыре года его жизнь, и не понимал, на чем она держится сейчас.

Перед его глазами снова были только мертвые. Он чувствовал, что проведет эту ночь с ними.

 

Глава 10. Мертвые

Дед не отпускал руку внука и не переставал говорить с того момента, как они вышли со школьного двора.

— Ты не уважал старших, — бубнил он, — и вот к чему это привело. Считал себя большим и сильным, а ни шагу не можешь ступить сам. Сосунок, приживалка, малолетка неблагодарная. Молоко на губах не обсохло, а что о себе возомнил?

Старик и подросток шли по пустынным темным улицам. Корби узнавал места. Вот подъезд первой девушки Ары. Вот подворотня, где Ник как-то шуганул пару гопников. Двор, в котором они залезли на крышу трансформатора. Дом одноклассника, на дне рождения которого все первый раз сильно напились. Лавочка, на которой они столько раз сидели, разговаривая обо всем на свете. Знакомые окна, машины, заборы, детские площадки, тропинки, заросли кустов. Корби ходил здесь утром и вечером, днем и ночью — веселый или грустный, трезвый или пьяный, разочарованный или окрыленный маленькими победами.

— Убежал из дома, — крутил свою шарманку старик, — и тут же приполз обратно. Все вы такие. Новое поколение. Слабаки. Тебе в восемнадцать лет еще с сосочкой играть надо, а мне в ножки кланяться. А ты дерзишь, мозгляк.

Корби не реагировал. Его самооценка в этот момент была такой низкой, что никакие ругательства и попреки не могли ему досадить. «Я мразь, — думал он, — я живу, когда другие умерли. Живу, топчу землю. По-прежнему дышу. Я опять попал в ту же ловушку. Дурак, какой же я дурак. Мне не надо было даже отходить от стола деда. Надо было прямо там пустить пулю себе в висок, и сейчас всего этого не было бы. Даже Андрей, может, был бы еще жив».

— Денежки прибрал, — продолжал старик. — Шестьдесят семь тысяч. Я всю жизнь служил родине, чтобы иметь свой кусок хлеба. А ты просто взял и положил в карман. Легко тебе, тварь, было грабить старика, а? Кормильца своего обирать?

Дед рванул Корби за руку.

— Что молчишь?

Они шли мимо дома культуры. Под козырьком подъезда со сбитыми ступенями горел одинокий желтый фонарь. Корби понял, что недавно был здесь почти счастлив. Они стояли в толпе своих одноклассников и знакомых, слушая, как дрожат стекла широких окон от звука настраивающейся рок-группы, и наслаждаясь праздником лета — веселые, дружные, опьяненные своей молодостью и красотой…

Он испытывал странное дежавю. Четыре года назад он бежал к разбившейся машине тем же путем, каким по утрам ходил в школу. Теперь, после гибели Андрея, дорога от школы домой опять стала дорогой смерти. Корби казалось, что все повторяется, что ветер так же шуршит в траве, как в ту ночь, и что мир так же утратил краски.

* * *

Когда незнакомый водитель прогнал его, Корби не стал спорить, не стал ничего объяснять или доказывать. Он просто побрел прочь. Прочь от разбитой машины, от мертвых отца и матери, от неизвестного ему подростка с переломанными ногами. Тогда он тоже шел через опустевшие темные дворы, мимо чьих-то тепло светящихся окон, мимо молодых людей, курящих и целующихся за стеклами подъездов, мимо детских площадок и поставленных на сигнализацию машин.

Он прошел три или четыре улицы и вышел на пустырь. Начался мелкий дождь. Ветер разбрасывал по сухой траве крупу блестящих капель. Шоссе осталось у Корби за спиной. Он шел от света в темноту. Его рассеянная тень обгоняла его и постепенно бледнела, сливаясь с ночным мраком. Когда дорога осталась в четырехстах метрах позади, тень исчезла.

Один.

Он шел по узкой тропинке. Засохшие стебли травы цеплялись за одежду, царапали безвольно обвисшие руки. Джинсы промокли насквозь. Он замерз, но продолжал идти. Он пытался говорить с собой. Он понимал, что сходит с ума, и пытался заставить себя снова стать нормальным, живым, мыслящим существом.

Он пытался понять, любил ли он их. «Я любил своего отца? — спрашивал он себя. — Я любил свою мать? Чем они на самом деле были для меня? Как я смогу без них жить?»

Он не находил ответов. Он не мог вернуть прошлое. Он не мог вспомнить, как выглядели их лица. Он не мог вспомнить, о чем они говорили, над чем вместе смеялись. Все исчезло.

Он уходил в темноту, в страшную безлюдную пропасть дождливой осенней ночи, где нет места ни ребенку, ни взрослому. Ему казалось, что там он, наконец, сможет успокоиться, остудить голову, лицо, сердце, найти точку стабильности в накренившемся мире, собрать то, что разбилось о фонарный столб. Ему казалось, что там он не встретит ничего ненавистного, ни одной повторяющейся черты человеческого мира. Там не будет одинаковых домов, которые все такие же, как их дом, одинаковых машин, которые все могут стать чьим-то гробом из скомканного металла. И там не будет людей. Людей, которые думают, что контролируют что-то, принимают решения. Выбирают комнату посветлее, вид покрасивее. Подбирают кафель, паркет, обои. Высчитывают время пути до метро и расстояние до школы, в которую пойдут их дети. Но в конечном итоге, они выберут образ жизни, дорогу, соседей, судьбу. Они выберут призраков. Они выберут воздух, в котором им, возможно, придется умирать.

Корби наткнулся на одиноко растущую молодую березу и вдруг вспомнил это место. Несколько лет назад он с родителями был здесь. Они устроили пикник. Он вспомнил, как отец гонялся за мамой, держа на вилке жареную сосиску, как они смеялись какой-то глупости и как, в конце концов, сосиску уронили в траву.

В нем вспыхнула ненависть. Он налетел на бедное дерево, как на злейшего врага. Он убил бы его, если бы мог, но ему хватило сил только на то, чтобы сломать нижние ветви. Там он впервые заплакал. Эти слезы не облегчали душу, а лишь слепили глаза. Он начал кричать и быстро охрип. Он схватил одну из сорванных с дерева веток, превратил ее в палку. В том месте росла трава с макушками в форме зонтиков. Ее высокие стебли засохли, но не упали. Корби принялся рубить их палкой. Головы растений, одетые коронами из сухих цветочков, осыпались на землю, распадаясь в бурый прах. Уже уничтожив все зонтики, Корби продолжал бить по обломкам стеблей.

Он вернулся домой только под утро. Кажется, позвонил в дверь соседке. Та вышла и вызвала ему скорую. Его завернули в одеяло и укололи успокоительным. Он уснул, а когда очнулся, рядом уже был дед.

Следующие дни Корби запомнил как время бесконечной усталости. Он не простудился, но у него болело все тело — каждая мышца, каждая клеточка. Иногда он не находил в себе сил даже поднять руку.

Через несколько дней были похороны. Отец лежал в закрытом гробу. Мать — в открытом, но даже на ее лице шрамы были такими, что работники морга не смогли их толком замаскировать. Церемония прошла словно в тумане. В память почему-то врезался дурацкий разговор двух случайно встретившихся старух.

— Ну как же, — говорила одна, — я от каждой пенсии тысячу откладываю себе на похороны. Гроб хочу хороший, сосновый…

— На внука бы деньги потратила, — раздраженно отвечала другая.

— А я прилично хочу умереть…

Корби испачкал руку, когда бросал землю на гроб своего отца, и знакомая матери полила ему воды на ладонь из пластиковой бутылки. Тогда, оттирая с кожи жидкую грязь, он впервые подумал о том, что может разрезать ее и перестать жить. Так просто.

Неделю спустя Корби вернулся в школу. Ему все соболезновали, а он вымученно улыбался и говорил, что все в порядке, что надо жить дальше, что он справится, что у него замечательный дед, который позаботится о нем.

Вечером того дня он лежал на спине и смотрел в пустой потолок своей комнаты. Он думал о фонтанах крови, о том, как они забьют из его рук, когда он порежет свои вены, о том, как раскроется кожа, уступая острой кромке бритвенного лезвия. Он думал о розовом срезе раны и о темной внутренности вены. Почему-то он был уверен, что его самоубийство будет безболезненным и очень мокрым. Он хотел испачкать кровью все вещи, хотел перемазаться в ней сам. Он хотел, чтобы его лицо стало таким же красным и изуродованным, как лицо его отца.

В папином ящике с инструментами был большой оранжевый нож с выдвижным лезвием фирмы «BOSCH». Отец любил немецкие инструменты и говорил, что уважает «немецкое качество». Корби разобрал его и вытянул изнутри два запасных, новеньких, абсолютно острых лезвия. Они были серебристыми, влажными от машинного масла. Мальчик попробовал одно из них на своем пальце и получил первую каплю крови. Она вызвала у него странное чувство — почти голод, почти жажду.

Он пожелал деду спокойной ночи. Потом ушел в свою комнату, разделся, сел на кровать и взял по лезвию в каждую руку. Он по-наполеоновски сложил руки на груди, так, что лезвие, которое он держал в левой руке, воткнулось в ямочку у локтевого сгиба правой руки, а лезвие, которое он держал в правой руке, воткнулось в ямочку у локтевого сгиба левой руки.

Он сидел так и чувствовал покой. Наконец-то он был свободен. Призраки больше не мучили его. Не нужно рубить траву, кричать, бредить, метаться, лицемерить в школе. Все прошло. Он улыбнулся и развел локти в сторону. Лезвия оставили на его руках глубокие порезы, и из них тут же полилась кровь. Но не так много, как он хотел.

В этот момент дед постучал ему в дверь.

— А зубы-то ты не почистил, — напомнил он.

— Я сейчас, — соврал Корби.

Он попытался углубить порезы. Раз, другой. Все было не так, как он планировал. Он стиснул зубы от дикой боли, полосуя свои руки. Он весь дрожал, кровать под ним скрипела, кровь, совсем не сверкающая и не красивая, брызгала на паркет и на простыню.

Старик открыл дверь его комнаты и закричал матом. А мальчик все еще пытался дорезать себя. Дед отобрал у него лезвия и перетянул его руки выше локтей. Корби сопротивлялся, как звереныш, сорвал повязку и добился того, что, наконец, лишился сознания от кровопотери.

Очнулся он в больнице, без мыслей, с руками, забинтованными от ладони до локтя и предусмотрительно привязанными к сторонам койки.

* * *

— Стыдно, да? Стыдно. Вся наша семья стыд и позор из-за таких, как ты. Яблоко от яблони не далеко падает. Мой сын не хотел служить родине. И вырастил вора! Вора и слабака! Опять молчишь.

Корби остановился. Он не мог оторвать взгляда от входа в ДК. Он вспомнил, как Андрей тоже стоял здесь, на этих ступеньках. Без банки пива и такой одинокий. Вспомнил его голос.

— Я не не люблю рок, — неуклюже пытался объяснить светловолосый мальчик, — просто я почти ничего о нем не знаю.

Он говорил и улыбался. Его улыбка казалась Корби заискивающей. Она как будто была заготовлена заранее. Она появлялась прежде, чем кто-нибудь отпускал шутку.

Да, они были здесь еще вчера — или уже позавчера? Корби вспомнил, как они обернулись на оклик Ника. Вдоль аллеи, ведущей к подъезду ДК, выстроились огромные стальные щиты для афиш. Их покосившиеся черные рамы, казалось, еще помнили разгул девяностых. Ник отстал и, еле заметно качаясь, стоял перед одним из щитов.

— Что? — спросил Корби.

— Смотри, — ответил Ник.

Афиша на щите выглядела обтрепанной и полустертой, но изображение на ней еще читалось.

— Это же Майкл Джексон! — удивился Корби.

— Майкл Джексон уже умер, — отметил Ара.

— Да, — сказал Ник. — Он был в России в конце девяностых. Надо же.

Корби почувствовал, что сейчас заплачет. Слезы, которых так и не дождался Ник, увидит дед, у которого они вызовут лишь привычное презрение. Майкл Джексон умер. И Андрей, который был с ними, когда они говорили об этом, теперь тоже мертв. Старый плакат, удививший Ника, исчез. На его месте уже красовалась новая афиша — большая, гладкая, черно-серебристая.

Взгляд Корби потерял фокус. Фонарь над входом в ДК расплылся в пелене слез. Вокруг него побежали, заискрились красивые крестовидные звездочки.

— Ну что встал? — не понял дед. — Пошли.

Он рванул внука за собой. Тот качнулся, но не сдвинулся с места. Он перестал замечать деда, как не замечал его четыре года назад в дни своей депрессии. Старик был просто частью обстановки, стихией человеческого мира. Она могла помешать покончить с собой или заставить чистить зубы. Она могла решить, что ты живешь в той квартире или в этой, ходишь в ту школу или в другую. Но в ней ничего не было.

— Ты что, язык проглотил? — зло поинтересовался дед. Он ударил внука по щеке. Корби вздрогнул, повернул голову.

— Постой-ка, — вдруг сообразил дед. — Где-то я все это уже видел… А ну, посмотри на меня.

Их взгляды встретились. Зрачки Корби были предельно расширены, взгляд стал ошалелым, неуправляемым. Казалось, подросток все время видит больше, чем хочет видеть.

— Так, — пробормотал старик, — те же елки, та же песня. Не хочешь ли ты опять вены порезать, а, сопляк?

Его голос сорвался на крик. Он тряс Корби, как тонкое молодое дерево. На них нервно оглянулся одинокий поздний прохожий.

— Отстань от меня, — попытался отвернуться Корби.

— Ага, как же, — хмыкнул старик. — Только хоронить тебя мне не хватало.

Он с новой силой вцепился в локоть внука. Корби уперся.

— Я сам, — сказал он. Дед отпустил. Подросток одернул помятую майку и быстрым автоматическим шагом пошел к дому. Старик нагнал его.

— И давно ты это задумал? Пистолет для этого брал, да!? Так ведь, хитрая бестия?

«Как все нелепо, — подумал Корби, — я сам пять минут назад жалел о том, что не застрелился, и вот он уже обвиняет меня в том, что я это планировал. А может, он прав? Может, я перехитрил самого себя? Может, я устроил все это только затем, чтобы снова решиться на самоубийство?»

* * *

Дома дед втащил Корби на кухню и толкнул на стул. Подросток сел. Он двигался как тряпичная кукла. Его бил озноб. Свет люстры казался слишком ярким.

Дед взял с холодильника телефон и телефонный справочник, с грохотом отодвинул второй стул, сел напротив внука, задумался и прикусил нижнюю губу.

— Ну вот что, — наконец, сказал он, — ты все довел до того, что мне теперь придется разбудить другого приличного пожилого человека.

Корби равнодушно прикрыл глаза.

— Ты бредишь, дед, — сказал он. — Зачем кого-то будить?

Подросток ждал, что сейчас за свои слова получит по лицу. Но этого не произошло. Старик зашуршал справочником, потом раздалось попискивание телефона. Дед набирал чей-то номер.

— Але, але, — позвал он в трубку, — Иван Петровича будьте добры.

Наступила пауза.

— Я знаю его по работе, — ответил дед на какой-то вопрос.

Из трубки донеслось слабое эхо возмущенного женского голоса.

— Форс-мажорные обстоятельства заставляют меня звонить в такой час, — объяснил старик. — Нет, нет, не беспокойтесь. Пока ничего не случилось. И уж тем более ничего страшного для вас.

Секунду он молчал.

— Вовсе не просто так, — возразил он. — И да, надо будить. Я человек чести. За доставленные неудобства мы сочтемся.

Наступило долгое молчание. Дед исподлобья поглядывал на Корби и шишковатыми пальцами теребил угол скатерти.

— Иван Петрович, — наконец, обратился он. — Виталий Рябин. Да, да, я тоже рад Вас слышать. Уж простите, что в такой час.

Пауза.

— Внук, — сказал дед. — Ну, как раньше. Да, именно. Надо. Ну что вы, Иван Петрович, приличные люди всегда платят. Такси возьмите.

«Что он хочет сделать?» — задумался Корби. Дед стал диктовать адрес.

Далеко за шеренгами пятиэтажек, погруженных во тьму, стояла школа. Она еще светилась всеми окнами. Крин рассматривал стойку охраны. Опер Барыбкин собирал образцы крови. Судмедэксперт сидел за столом в пустом школьном классе, смотрел на таблицы высыхания слизистых оболочек и замеры температуры тела. Он погрузился в глубокую задумчивость, потому что его что-то смущало в определении времени смерти. Заплаканная директриса плюхнулась в кресло в своем кабинете, достала из нижнего ящика стола штоф коньяка, который прятала там до дня объявления результатов ЕГЭ. Дрожащей рукой налила себе полную рюмку. Залпом выпила ее, задохнулась, и, собрав все свое мужество, набрала номер.

Трубку снял мужчина. Он еще не спал. Работать заполночь давно вошло у него в привычку.

— Что? — переспросил он.

— Ваш сын умер, — осипшим голосом повторила директриса.

А люди в синих халатах уже перекладывали тело погибшего мальчика на носилки.

* * *

Ровный белый свет люстры заливал кухню. Дед Корби повесил трубку и цепкими холодными пальцами взял внука за руку.

— Пойдем, — сказал он.

Корби не сдвинулся с места. Он подумал, что эта перемена в тоне ему совсем не нравится.

— Пойдем, — настойчиво повторил дед. Теперь он снова рванул руку внука, так же, как делал это по дороге домой.

— Отвали, — попросил Корби.

— А ну пошли, щенок, — снова потребовал дед.

«Ненадолго же его хватило, — отметил Корби. — Может, как раз сейчас мне надо разбить ему морду, как Ник предлагал вчера».

— Встал быстро! — рявкнул старик.

— И не подумаю, — истерически засмеялся Корби. Рябин рывком стянул его со стула, но подросток повалился на пол.

— Не пойду, — повторил он. Старик схватил его под руки и, сопя и надрываясь, потащил через коридор.

— Все твои хитрости я насквозь вижу, — сквозь зубы шипел он. — Я же знаю, ты просто хочешь остаться один.

«Да, — подумал Корби, — хочу». Он не сопротивлялся. Дед пинком открыл дверь комнаты внука, втащил подростка внутрь и бросил на пол рядом с кроватью. Корби ударился затылком о паркет, его зубы щелкнули. Боли он не почувствовал, только забился в новом припадке странного смеха-плача.

Пока он лежал на полу, старик принялся рыться в его вещах. Содержимое ящиков стола было кучей вывалено на стол. Дед выбирал из россыпи предметов, все, чем можно нанести себе вред: точилки, циркуль и козью ножку, железный пенал.

«Неужели старый хрен думает, что я не смогу этого сделать, если захочу? — удивился Корби. — Я разобью окно головой и наткнусь шеей на острые стекла, или разобью его и просто выпрыгну. Мне не тринадцать лет. Я сильнее, умнее и решительнее, чем был тогда».

Дед швырял предметы в пластиковый мешок для мусора. Поверх степлера и россыпи канцелярских кнопок он бросил зарядку от старого телефона, интернет-модем со всеми проводами и еще несколько примочек для ноутбука. «Ого, — подумал Корби, — настала очередь всего длинного и гибкого. Странно. Я о повешении не думал. А он подумал».

Наконец, со столом было покончено. Старик распахнул платяной шкаф и принялся выкидывать из него на пол простыни, вешалки, штаны с длинными штанинами, кожаный пояс. «Как много способов умереть, — с иронией отметил Корби, — мне бы даже не пришло в голову, что можно удавиться штанами».

Когда старик вытряхивал одеяло из пододеяльника, в дверь позвонили. Он вздрогнул и посмотрел на Корби.

— Пошли, — снова потребовал он. Подросток не шевельнулся. Старик наклонился и попытался его поднять. Корби вывернулся, упал на кровать и начал отползать к стене.

— Ну и черт с тобой, — выругался дед и торопливо вышел из комнаты. Корби, задыхаясь, остался лежать на кровати. «Я могу украсть циркуль или простыню, — подумал он, — это даже круче, чем три литра церковного кагора». От этой мысли ему снова стало смешно, и он захихикал, запрокинув бледное лицо к потолку, комкая покрывало кровати белыми от напряжения пальцами.

Старик открыл гостю дверь.

— Быстро Вы, — одобрительно сказал он.

— Где мальчик? — поинтересовался незнакомый голос.

— Там, — показал дед.

— Я не буду обувь снимать?

— Не нужно, — согласился дед. — Я и на минуту боюсь его оставить.

— Конечно, — сказал гость, — и правильно.

Он чуть приостановился в дверях комнаты.

— Вижу, Вы собрали все опасные вещи, — заметил он. — Хорошо, очень хорошо.

Корби снизу вверх смотрел на незнакомца. У Ивана Петровича был большой угреватый нос, на который сползали очки-велосипед, и жиденькие седые волосы. В левой руке он держал маленький черный чемоданчик.

— Добрый вечер, — обратился он к Корби. — Вы не против, если я сяду?

Подросток не ответил. Иван Петрович сел на краешек кровати и положил чемоданчик себе на колени.

— Как поживаете? — спросил он. — Вижу, что не очень.

Корби молчал.

— Вы лучше расскажите все, — посоветовал Иван Петрович. — О чем думаете, почему плачете. А я помогу.

Корби смотрел на него. «Дед позвал ко мне мозгоправа, — понял он, — плохо».

— Не говорит, — почти обиженно пожаловался старику психиатр.

— Иногда говорит, — возразил дед, — но редко и по большей части бред.

— Ясненько, ясненько, — кивнул Иван Петрович. — В прошлый раз это было…

— После смерти его родителей, — уточнил дед, — четыре года назад.

— Да, да, верно… Понятно, почему он тогда… А сейчас в чем дело? Он что, вообще нестабильный?

— Нет, что Вы. Просто стал свидетелем несчастного случая. Погиб его одноклассник, у него на глазах. — Дед явно не собирался посвящать Ивана Петровича в подробности. — Вот Коля и расстроился. Наверное, ему все это напомнило…э-э… прошлый раз.

Корби едва не стошнило от фальшивого сочувствия в голосе деда.

Иван Петрович цокнул языком и покачал головой.

— Ясненько, — сказал он. — Ну что, миленький, давайте сделаем укольчик, чтобы не грустить и хорошо спать.

Он посмотрел на подростка и расплылся в улыбочке. Корби подобрался. Иван Петрович заметил его движение.

— Не больно, совсем не больно, — заверил он.

«Как будто дело в этом», — подумал Корби.

— Да Вы не бойтесь, — сказал психиатр, — сейчас все пройдет. Хорошо станет.

Он открыл чемоданчик и извлек из него заранее приготовленный шприц. Снял колпачок, спрыснул капельку из иглы.

— Миленький, — сказал он, — на животик перевернитесь.

С каждым его словом Корби подбирался все больше.

— Что же Вы так нервничаете? — удивился Иван Петрович. — Один укольчик, и все.

«Они лишат меня воли, — подумал Корби, — и я буду лежать здесь всегда. А старик станет приходить два раза в день, кормить меня с ложки и бить по щекам. Я буду бессилен. Я смогу только тихо плакать и шептать, что наконец-то стал уважать старших».

— Расслабьтесь. Один укольчик, и Вы будете хорошо спать.

Рука психиатра как бы ненароком легла на щиколотку подростка. Корби понял, что сейчас будет. Иван Петрович прижмет его ногу к кровати, а потом резко вколет ему шприц в бедро. И все кончится.

Корби рванулся. Он ударил психиатра свободной ногой по руке со шприцом. Шприц отлетел на пол. Спектакль кончился.

— Витя, держи его! — потребовал Иван Петрович.

Следующим ударом ноги Корби сбил с него очки-велосипед.

— А-а-а! Не хочешь по-хорошему? — завопил дед и, жертвуя своей поясницей, прыгнул на кровать. Иван Петрович свободной рукой ловил Корби за вторую ногу. Подросток рванулся к двери. Дед обхватил его за корпус, но его руки соскользнули с гибкого молодого тела. Майка Корби порвалась. Он еще раз ударил психиатра ногой. Попал в плечо, но опытный старик не собирался легко отпускать жертву. Вторая нога подростка оставалась прижатой к кровати.

Корби дотянулся одной рукой до косяка двери, другую поставил на пол и пытался уползти. В этот момент дед навалился на его вторую ногу. Иван Петрович согнулся, сумел подобрать шприц и прямо сквозь штаны всадил его в незащищенную задницу Корби.

Схватка закончилась. Подростка отпустили, и он скатился на пол к двери. Психиатр все еще сидел на краю кровати исмотрел на него. У него шла носом кровь. Разбитые очки лежали на полу. Подслеповато щурясь, Иван Петрович достал большой белый носовой платок и приложил его к пострадавшей части лица.

— Вы бы поосторожнее с ногами, — совершенно невозмутимо сказал он.

«Хоть милым больше не называет», — подумал Корби.

— Ох, — прокряхтел дед, — спасибо, Иван Петрович.

— Ничего, — ответил психиатр. — За очки только заплатите.

— Будьте покойны, — заверил Рябин.

Старики помогли друг другу встать с кровати. Корби подумал, что может убежать. Надо подняться, выскочить в коридор, рвануть к двери — и свобода. Но мысль осталась лишь мыслью. Он сидел на полу и смотрел на своих мучителей. Его охватило равнодушие. Эта эмоция не была новой. Корби и раньше казалось, что все теряет смысл, распадается. Он и раньше думал, что остается один, отстраненный от всего остального. Но теперь идея самоубийства и жажда борьбы казались такими же бессмысленными, как и все внешние вещи. И сам себе он тоже казался бессмысленным. Он не имел больше значения — ни его прошлое, ни движения его тела, ни его страдание. Ничего больше не существовало.

Корби проследил взглядом, как Иван Петрович подбирает свои разбитые очки и выходит из комнаты. Он слышал, как дед отсчитывает ему деньги. Дед предложил чаю, но Иван Петрович отказался. Последовали дружеские рукопожатия, прозвучала пара теплых слов о былом союзе советской психиатрии со службой госбезопасности. Потом хлопнула дверь.

Корби, не шевелясь, сидел на полу. Он чувствовал, как ноет место укола, как от неудобной позы затекают его ноги, но не сдвинулся с места. Вернулся дед. Корби поднял на него глаза.

— А ну, снимай штаны! — потребовал старик.

— Что? — переспросил Корби. — И не подумаю.

— Тогда ремень отдай, — сказал дед. — Не хватало, чтобы ты удавился.

Корби, наконец, понял, что он имеет в виду. Удивляясь собственной покорности, он вытянул ремень из джинсов и бросил его в общую кучу конфискованной одежды. Старик свалил все вещи на простыню и рывками вытащил ее из комнаты. Дверь захлопнулась, а потом в коридоре раздался грохот. Корби понял, что старик делает то же самое, что он сделал с ним сегодня утром — припирает дверь, только более основательно.

— Эй, подожди, — сказал он. — Что ты делаешь?

— Раньше надо было думать, — ответил дед.

Корби потянулся и толкнул дверь. Она не шелохнулась. Подросток распластался по полу и заглянул в щель под дверью. Там было темно.

— А как я пойду в туалет? — спросил он.

— А мне плевать, — отозвался старик. — Можешь справлять нужду в нижний ящик стола.

Корби лежал на холодных досках паркета и слушал, как старик идет по коридору. Потом шаги стихли, а в ванной полилась вода. Подросток понял, что дед ложится спать.

Он встал и налег плечом на дверь. Она даже не шелохнулась. «Ладно, — подумал Корби, — все равно». В туалет на самом деле не хотелось. В комнате по-прежнему горел яркий верхний свет. Все было разгромлено. Корби вяло сел на кровать. Ему пришло в голову, что надо разбить окно и выпрыгнуть на улицу. Но он остался сидеть на месте.

«Этот укол сделал меня совсем тупым», — подумал Корби. Медленно, будто уже во сне, он протянул руку и выключил свет. Стало видно, что на улице светает. «Надо раздеться», — подумал Корби, но не смог сделать даже этого. Он раскинулся на кровати и погрузился в болезненное забытье.

 

Глава 11. Чужое лицо

«Думаете, он здесь? Я бы спросил о нем у тех, кто улетает».

Дождь. Изувеченные тела. Бесприютная земля, по которой бродят души умерших.

— Половина девятого, — объявил дед. — В десять нам надо быть в полиции. Приводи себя в порядок.

Корби не шевельнулся.

— А ну, вставай давай, — снова затормошил его старик.

«Ты вколол мне вчера наркоту, — подумал Корби, — и еще хочешь, чтобы я что-то делал».

— Пять минут, — сказал дед, — иначе пеняй на себя.

Он хлопнул дверью и вышел из комнаты. Подросток лежал на кровати и смотрел в потолок. Потом он снова закрыл глаза. «Я впервые видел во сне отца», — вдруг осознал он.

«Он что-то искал. Что-то — или кого-то».

Черная клякса, плавающая у берега ночной реки.

В воде было что-то еще. Что-то грязно-белое, плавающее поодаль от черного. Какая-то материя или ткань. Она была больше черного, но они были связаны. От одного к другому тянулись длинные тонкие нити. Это напоминало…

Корби попытался уснуть обратно, провалиться, забыться, оказаться в том странном и страшном месте, где мертвые скитаются среди мертвецов. Но у него уже не получалось. Мешало тело. Он чувствовал, что хочет изменить позу, сходить в туалет, почистить зубы. Он медленно встал. У него было ощущение, что он тяжело болен и температурит. Было трудно ориентироваться в пространстве, веки стали тяжелыми, руки и ноги еле двигались.

Корби дотащился до туалета, потом перебрался в ванную. Дед увидел его через открытую дверь кухни и смерил презрительным взглядом. «Пошел на хрен», — подумал подросток. Он остановился перед раковиной, включил воду и минуту стоял не шевелясь. Холодный поток с шипением струился по белому кафелю и, пузырясь, убегал в зарешеченную дыру слива. Взгляд Корби остановился на бритвенном наборе. «Если сломать эти сменные пластиковые штучки, — подумал он, — можно вытащить изнутри лезвия».

Словно во сне, он открыл набор, достал одну из головок для бритвы и попытался согнуть ее пальцами. Она не поддавалась. Тогда Корби попытался сломать ее другим способом: зажал край пластины зубами, а рукой стал выкручивать ее. Раздался тихий щелчок, и бритвенная головка лопнула. Подросток ощутил резкую боль в десне. Он негромко застонал, наклонился и сплюнул в раковину окровавленный обломок пластика. Потом поднял глаза и увидел в зеркале свое отражение.

С ним что-то было не так.

Оно было темным, с бездонными глазами. С волос будто струился мрак. Призрак из зеркала был старше, чем сам Корби. И он едва заметно улыбался. От этой улыбки его лицо не становилось веселым. Бесконечный ужас притаился в изогнутых уголках губ.

Корби увидел, как разрушается перспектива, а мир раздваивается. Одно изображение отделялось от другого. Лицо подростка, отраженное в зеркале, расслаивалось с другим лицом, которое было и похоже, и не похоже на него.

Корби понял, что есть другое зеркало и другой человек, который смотрит в это зеркало. Он сидит в углу старого клуба. Стены обиты потертым красным сукном. На них падает тусклый свет от желтых настенных ламп. К потолку поднимается дым сигар. Бокалы с вином напоминают о крови.

Это место последнего разврата, похоти, которая так велика, что уже не нуждается в извращениях. Это место пьяного угара. Это место, где собираются убийцы. Это место беспредельной скорби. Вечное место, куда приходят те, кто не может умереть. Темные волосы падают на лицо юноши, сидящего в углу, обитом красным сукном. Он не ест и не пьет. Он не курит — только наблюдает, как в воздухе кружится дым. В его душе — замерший крик.

Он отворачивается от зеркала и глядит в окно: там, на улице, горят факелы, лежат под серым ночным дождем мертвецы. А среди их тел пробираются два человека, которые тоже умерли. Один из этих двоих — Андрей. Он единственный след, единственная зацепка, единственная настоящая частица его самого…

Корби увидел свет. Странный свет, яркость которого была удивительно неполной. Горела лампочка на потолке ванной. По-прежнему лилась вода, блестела капелька крови на слегка порезанной губе.

«Это все проклятый укол», — подумал Корби. У него было ощущение, что он спит и бодрствует одновременно. Сон стал видением. Он крутился в голове, разворачивался. Он продолжал сниться, хотя Корби не спал.

— Что ты, мать твою, делаешь!? — заорал на него дед с порога ванной. — Опять!?

Корби вздрогнул, обернулся.

— Ничего, — пробормотал он и положил обломки бритвенной головки на край раковины.

— Ничего? — переспросил дед.

Корби медленно сунул руки под кран, набрал полные ладони ледяной воды и начал полоскать рот.

— Ты что, разгрыз и проглотил лезвия? — упавшим голосом спросил старик.

— Нет, — ответил Корби. Он достал из стаканчика зубную щетку, намазал на нее пасту и начал чистить зубы. Дед резко шагнул в ванную, открыл бритвенный набор и заглянул внутрь. Все лезвия были на месте, кроме одного сломанного, обломки которого остались лежать на краю раковины.

Старик облегченно выдохнул.

— Побрейся, — сказал он. — Ты должен выглядеть нормально.

* * *

Районное отделение полиции располагалось в уродливом сером здании с неровной линией окон. Корби и дед прошли через перегороженный шлагбаумом двор, открыли массивную железную дверь и оказались в помещении, больше похожем на притон, чем на вестибюль государственного учреждения. Выщербленный кафель пола. В центре помещения находилась железная клетка. Прутья решетки выглядели так, будто их долго обливали помоями. За решеткой на пластиковом стуле сидел бомж и беззубым ртом ел помидор. Казалось, ему там вполне хорошо.

Напротив клетки находилось окно для справок — маленький желтый просвет посреди темно-серого вестибюля. Старик уверенно подошел к окошку. В этой дыре он явно чувствовал себя как рыба в воде. Наблюдая за ним, Корби подумал, что некоторые плохие вещи не меняются. Наверное, опорные пункты милиции тридцать лет назад выглядели точно так же, как это место сейчас. Сам он не был в полиции с пятнадцати лет, с тех пор, как его с друзьями единственный раз забрали за распитие в общественном месте. Тогда было весело. Вместе с остальными незадачливыми любителями спиртного они сидели на железных лавках, допивая свои напитки, и корчили рожи подвешенной к потолку камере видеонаблюдения.

За стеклом было пусто. Старик нагнулся к решеточке для переговоров.

— Есть кто-нибудь? — крикнул он.

Повисла долгая пауза.

— Что? — наконец, спросили его из неразличимой глубины помещения.

— Я ищу Крина, — объяснил дед.

— Второй этаж, — посоветовал невидимый дежурный, — двести пятнадцатая комната.

— За мной, — приказал старик. Корби замешкался. Сильно, как вчера, дед схватил его за плечо и потащил за собой. Лестница в два марша, такая же серая, как и все здесь, привела их на второй этаж. Корби с удивлением отметил, что здесь почти чисто. Они попали в нормально освещенный коридор с дверями из светлого дерева. Стало слышно, как где-то впереди истерично кричит женщина.

— Не мое! Подложили! И это не мое! Подложили!

Дед быстро нашел нужную комнату, постучал и приоткрыл дверь. Корби смотрел через его плечо.

Отдел был большой, разгороженный парой ширм. Напротив двери сидел мужчина в клетчатой футболке-поло и ел — но не пончики и кофе, как это бывает в сериалах, а желтый початок вареной кукурузы. Еще два лежали на тарелке перед ним. Посреди засыпанного бумагами стола стояла консервная банка с солью, а рядом с ней, будто странное второе блюдо, располагалась фуражка.

Старик откашлялся, и мужчина поднял голову. Корби узнал в нем оперативника Барыбкина.

— Крина можно увидеть? — спросил у него дед.

— Можно, — Барыбкин впился здоровыми белыми зубами в бок початка и с хрустом снял с него два десятка влажных желтых семян.

— Я не воровка! — снова послышался бабский вопль из коридора. — Подложили! Все подложили!

— Вот разошлась, — заметил любитель кукурузы. — У нее в сумочке восемь телефонов, а пинкод она знает только от одного.

Дед хмыкнул.

— Крин освободится и подойдет, — дожевывая, пояснил Барыбкин. — Вы там можете посидеть.

Он неопределенно махнул рукой. В коридоре было несколько железных лавок. Рябины поместились на лавку, ближайшую к двести пятнадцатой комнате. Взгляд подростка скользил по унылой обстановке: стоптанный желтый линолеум, доска объявлений с вложенными под мутное стекло листками гербовой бумаги, кофейный автомат в полутемной стенной нише.

— Суки! — верещала женщина. — Мусора! Суки! Мусора! Суки!

Корби на слух определил дверь, за которой бесновалась истеричка.

— Гнида ментовская! Тьфу! Тьфу! — Баба явно переключилась на кого-то одного. — Твоя мать шмарой была на зоне! А бахарем ее — сифилитик! Тьфу! Тьфу!

* * *

Прошло полчаса. Женщина все кричала. Появлялись и исчезали какие-то люди, хлопали двери, раздавались и затихали голоса. Воздух был густым и спертым. Дед вспотел и утирал лицо платком.

Корби чувствовал, что погружается в транс. Отделение полиции и компания деда неожиданно принесли ему тот покой, который он так безуспешно искал, пытаясь спрятаться от людей. Именно здесь было настоящее одиночество. Утренние видения больше не беспокоили его, и он старался о них не думать. Ему казалось, что если он не забудет о них, они сведут его с ума. Он сидел, свесив безвольные руки между колен, чувствовал под собой грубую железную лавку, смотрел на затоптанный пол и понимал, что ни одна вещь вокруг не взывает к нему. Наконец-то он был один.

Лишь какой-то слабый далекий голос, забытое щемящее чувство иногда прорывались сквозь пелену, окутавшую его сознание. Они шептали ему, что так не должно быть, что он еще жив, что он должен чувствовать. Он попытался разбудить себя, растолкать. «Ты нервничаешь, — напомнил он себе, — нервничаешь, как перед экзаменами или даже больше. Если ты не сдаешь экзамены, то отправляешься в армию. А если ты колешься на допросе, тебя сажают в тюрьму. Или не сажают? Хоть кому-то вообще есть дело до меня и этого дурацкого пистолета? А Ник и Ара? Они скажут правду, или прикроют меня? Вдруг они скажут правду?»

— Хватит трястись, — зашипел старик. — Напортачил, так хоть не будь трусом.

Корби только сейчас заметил, что однообразно подергивает рукой. Он перестал. Казалось, ожидание длится вечно. В какой-то момент дед встал и раздраженно заметил:

— Час прошел.

Корби не ответил ему. Старик снова заглянул в отдел и выразил свое возмущение Барыбкину.

— Обстоятельства, — ответил тот.

Двадцать минут спустя в коридоре появились Ара и его мать. Женщина увидела Корби с дедом и чуть ли не побежала им навстречу. Она была пожилой и пухленькой, с кожей в три раза светлее, чем у ее сына.

— Здравствуйте, — подскочила она к деду Корби. — Пожалуйста, скажите мне правду! Какую роль мой сын играл во всей этой кошмарной истории? Он никого не убивал? Он говорит, что Вы были там.

Старик удивленно поднял брови.

— Я пришел, когда мальчик был уже мертв, — ответил он. Корби понял, что его дед испытывает садистическое удовольствие, не отвечая прямо на вопрос женщины. Он поймал взгляд Ары, влажный и измученный.

— Мама, не надо, прошу тебя, — взмолился черный брат. — Успокойся.

Армянка повернулась к сыну.

— Как я могу успокоиться — после того, что ты сделал? — закричала она. — Как я могу тебе верить?

— Он никого не убивал, — пробормотал Корби. — Там были другие.

— И я это говорю, — подхватил Ара.

— О Господи, — выдохнула женщина. — Хоть одну заповедь ты не нарушил.

— Дайте срок, нарушит, — зло усмехнулся старик.

— С чего это Вы взяли? — вскинулась Арина мать.

— Дурная кровь, — ответил дед Корби.

Круглые щеки армянки вспыхнули от гнева.

— Я забыла, какой Вы человек. — Женщина поджала губы. — Пойдем, сын.

Она схватила Ару за руку как маленького, хотя тот был на полголовы выше ее, повернулась к двери двести пятнадцатой комнаты.

— Его там нет, — предупредил дед Корби.

Арина мать не послушала его и распахнула дверь.

— Это отдел убийств, да? — спросила она.

— А Вам кого? — поинтересовался оперативник. Он уже расправился с кукурузой и корпел над какими-то бумагами.

— А, а… кого? — Армянка растерялась и повернулась к сыну. — Ты помнишь, кого?

— Следователь Крин, — сказал Ара.

— Он занят, — ответил оперативник. — Вон люди сидят, ждут.

— Понятно, спасибо, — ответила женщина.

Она оттащила Ару к лавочке самой дальней от Корби и его деда. Снова ожидание. Корби нервно дергал рукой, ловил взгляды черного брата и задавался вопросом: с кем он? Он догадался, что Ара рассказал своей матери про бутылки с вином, но это ведь не значило, что он сдал Корби. Или значило?

«Нет, не значило, — решил Корби, — иначе бы его мама вела себя по-другому. Спасибо, черный брат. Ты все еще мой друг».

* * *

Неожиданно открылась дверь соседней, двести шестнадцатой, комнаты, и из нее вышел молодой человек в сером костюме и темных очках. За ним следовал Крин.

— Вы мешаете мне вести дело, — выговаривал он. — Из-за Вас мои свидетели должны торчать в коридоре! Час!

Его спутник слегка пожал плечами. Корби не видел его глаз, но почувствовал, как холодный взгляд незнакомца скользнул по нему и по его деду, потом — по Аре.

— Здравствуйте. Простите, — раздраженно обратился следователь к свидетелям. — Я заставил Вас ждать. Это не моя вина.

— Здравствуйте, — ответил Корби. Он заметил, что его дед навострил уши и как-то по-особенному приглядывается к молодому человеку, на которого досадовал Крин.

Между тем следователь открыл дверь своего отдела.

— Барыбкин, ты чем занят? — резко спросил он. — Кукурузой?

— Утром, — спокойно ответил опер, — я обошел десять домов и нашел собачницу, которая видела, как с территории школы уезжала машина. Вот.

Он поднял бланк, на котором что-то писал, и протянул его следователю. Крин взял бумажку, пробежал глазами, засопел.

— Большой зеленый внедорожник с золоченой полосой на борту, — прочитал он. — Закрытый кузов. Лучше, чем ничего. Сопоставьте это описание со следами покрышек и ищите дальше.

Он повернулся обратно к свидетелям.

— Рябины пришли в десять? — спросил он.

— Да, — подтвердил дед Корби. — Безобразие.

Он стал возмущаться слишком поздно, и Корби чувствовал, что он делает это специально. Но Крин ничего не заметил.

— Я еще раз извиняюсь, — повторил он. — Николай, проходите в отдел.

Корби послушно встал.

— Нет, постойте! — запротестовал старик. — Я пожилой человек. Я устал. Я не могу здесь больше сидеть. Здесь душно! А внук молодой — потерпит.

Крин поморщился.

— Ладно, — решил он, — тогда сначала Вы.

Старик, следователь и его молодой спутник зашли в комнату. Дверь захлопнулась. Корби опустился обратно на лавку.

Через несколько минут человек, доставивший Крину столько неприятностей, вышел из двести пятнадцатой и остановился перед кофейным автоматом. Корби снова почувствовал, как по нему скользит взгляд глаз, скрытых за темными очками. У него по спине пробежал холодок. Незнакомое неприятное ощущение проникло сквозь порожденное вчерашним уколом транквилизаторное отупение, сквозь отделяющую от мира стену депрессии. Корби поймал себя на том, что ответно смотрит на незнакомца. Его охватила неясная тревога. «И дед что-то в нем увидел, — подумалось ему, — что?»

В осанке незнакомца чувствовалась военная выправка. Корби помнил эту черту в некоторых знакомых старого полковника. Но там все выглядело немного иначе — они уже были пожилыми людьми, а этот парень, казалось, только закончил институт. Корби смотрел, как быстро молодой человек нажимает неподатливые кнопки на морде кофе-машины. Он понял, что в его движениях есть что-то еще, не связанное с осанкой. Что-то хищное, пугающее. Или это только кажется?

Корпус автомата был блестящим, хромированным. В гладком металле отражалось лицо незнакомца. Слишком правильные черты делали его практически незапоминающимся. Корби почувствовал, что молодой мужчина перехватил его взгляд, вздрогнул и быстро отвел глаза.

Незнакомец подул на свой горячий кофе и пошел обратно в кабинет следователя. Потом, как бы нечаянно, заметил Ару и его мать.

— Вы ведь Джинаганалли? — спросил он.

— Одно «л», — ответила женщина.

— Простите. — Молодой человек чуть улыбнулся. — Я как раз хотел с Вами поговорить… без Крина.

— Что еще сделал мой сын? — подскочила она.

— Мама, успокойся, наконец! — взмолился Ара. — Ничего я не сделал.

Он тревожно уставился на незнакомца. Корби смотрел на эту сцену и чувствовал, что к нему возвращаются утренние видения. Ему пришла в голову странная мысль, что этот человек мог бы быть в том месте со стенами из красного сукна, стоять у барной стойки и спокойно потягивать из бокала мутную красную влагу. И там на нем не было бы очков.

«Меня опять плющит», — подумал Корби. Когда же это кончится? Ему захотелось плакать, как вчера. Он сгорбился и обхватил голову руками.

— Дело не в вашем сыне, — объяснял молодой мужчина. — Вчера они заполнили некоторые документы, которые не должны заполнять на несовершеннолетних в отсутствии их родителей.

— А, понятно, — успокоилась Арина мать. — И что теперь?

— Я из отдела внутренних расследований, — сказал незнакомец. — Лейтенант Белкин. Мне нужно, чтобы Вы написали заявление о нарушении Ваших прав.

На самого Ару он как бы не обращал внимания.

— А это обязательно? — спросила женщина.

— Нет, конечно, — сказал молодой человек. — Просто очень желательно. Если Вам не трудно.

Мать Ары замолчала, пыталась принять нужное решение. «Вот она как раз нервничает, — подумал Корби, — почти мечется. Она нормальная. А я думаю о бредовых вещах». Он испытал зависть.

— Хорошо, — мать Ары встала. Незнакомец еще раз мельком посмотрел на Корби, и они ушли в двести шестнадцатую. Корби остался наедине с Арой.

Он посмотрел в сторону друга и наткнулся на его прямой, вызывающий взгляд. Его охватила досада. Ара разрушал его одиночество. Ара мог увидеть, что он не в себе, или даже пожалеть его. Сейчас Корби совершенно не знал, что с этим делать.

Два подростка сидели и смотрели друг на друга. «Кто заговорит первым?» — подумал Корби.

— Корби, — наконец позвал Ара.

Губы Корби шевельнулись. Надо было что-то сказать, что-то ответить Аре. Быть, как нормальные люди. Корби лихорадочно искал нужные слова.

— Что? — после паузы спросил он.

— Теперь моя мама называет меня антихристом, — сказал черный брат. — Зачем мы все это вчера сделали?

— Не знаю, — ответил Корби.

— Давай расскажем правду, — предложил Ара. — Еще не поздно.

— Ты кричишь на весь коридор, — пробормотал Корби.

Ара встал и подошел к нему.

— Надо рассказать, — тихо сказал он. — Ведь все ужасно. Погиб человек. А своим враньем мы можем помешать поимке настоящих убийц.

Его глаза, влажные, темные, искали ответный взгляд Корби.

— Мы же рассказали про них, — заторможено возразил Корби, — описали, как они выглядят. И на пленке они остались. Мы говорим почти правду.

— Ты не понимаешь, — сказал Ара. — Я думал об этом всю ночь. Те люди на свободе. Они могут убить кого-нибудь еще. В том числе нас. А если их поймают, то они все равно расскажут, как на самом деле было.

Корби не нашелся, что ответить. В этот момент в конце коридора появились двое — мужчина и женщина. При виде их Ара как-то сжался, а Корби почувствовал, что у него пересыхает во рту.

Это были родители Андрея.

 

Глава 12. Срыв

Отец погибшего мальчика был в черных брюках и белой рубашке, а сложенный пиджак держал в руках и машинально теребил его. Его бледное лицо было изуродовано старым широким шрамом. Рубцы и спайки проходили через лоб и левую щеку, искажали уголок рта, форму брови и глаза. Корби никогда еще не встречался с этим человеком, о его увечье слышал лишь мельком из чужих рассказов, и сейчас оно его шокировало.

На женщине был строгий офисный костюм: голубая блузка и юбка темно-песочного цвета. Она носила короткую стрижку. Ее шею прикрывал платок из черной кисеи. Ее медленный, полумертвый взгляд остановился на двух подростках, и она пошла быстрее, как будто вся подалась вперед.

— Рита, — сказал мужчина, и она снова замедлила шаг.

Он обогнал ее и первым подошел к Корби и Аре.

— Я, кажется, вас знаю, — уже обращаясь к молодым людям, продолжал он. — Вы одноклассники моего сына.

Когда он говорил, покалеченная сторона его лица вздрагивала. Это производило отталкивающее впечатление.

— Да, — Ара ответил так тихо, что осиротевший отец его не услышал.

— Вы учились с Андреем? — переспросил он.

— Да, — сказал Корби. Ему трудно было отвезти глаза от увечья.

— И были рядом, когда это случилось, — мужчина замолчал.

Ара издал какой-то звук.

— Рита сказала, что он шел на встречу с вами, — снова заговорил отец Андрея. — Мне бы очень хотелось услышать, что там произошло.

Последние несколько слов он произнес раздельно и отчетливо.

Корби и Ара молчали. Корби встретил взгляд женщины, и ему вдруг стало нехорошо. Он как будто впервые понял, что случилось.

— Я не виноват, — вырвалось у него.

— Когда человек в семнадцать лет падает с крыши, кто-то всегда виноват, — сказал отец Андрея.

У Ары потекли слезы.

— Как мне это понимать? — спросил мужчина. — Как то, что я говорю с убийцами своего сына?

Корби вспомнил все обвинения, которые ему вчера высказал Ник, и теперь они, сконцентрированные в словах отца Андрея, вдруг превратились в приговор, в неизгладимое клеймо. «Они все считают, что это я, — подумал Корби, — и они меня ненавидят».

— Нет, — всхлипнул Ара, — мне просто жаль, мне очень жаль.

Во внезапном порыве он встал навстречу отцу погибшего мальчика и крепко его обнял. Мужчина секунду стоял с безвольно опущенными вниз руками, потом шевельнулся и медленно отстранил подростка от себя.

— Вы не ответили на мой вопрос, — тихо, чеканя каждое слово, произнес он. — Как все произошло?

— Мы просто смотрели, мы просто видели, — глотая слезы, попытался объяснить Ара, — как они гнались за ним, как они убивали его, и мы ничего не могли сделать.

Маргарита Токомина потянула свой шейный платок, будто он ее душил, а потом закрыла им нижнюю половину своего лица и отвернулась. Лицо мужчины хранило каменное спокойствие.

— Мы не могли ничего сделать! — вскричал Ара. — Правда! Мы были внизу, а они были на крыше!

— Правда? — переспросил отец Андрея.

— Корби, не молчи, — потребовал черный брат. — Скажи, как все было!

В этот момент на второй этаж полицейского участка вошли Ник и его отец. При виде сцены они оба на мгновение замедлили шаг. Потом Ник сорвался с места и почти подбежал к своим друзьям, но в двух метрах остановился, как вкопанный.

Неожиданно молчание нарушила Маргарита.

— Он иногда рассказывал про Корби, — сообщила она. — Про то, как разговаривает с Корби. Про то, как ходит куда-то с Корби. Про то, что у вас одна судьба.

Лицо Корби дернулось. Он пытался что-то сказать, но только шевелил губами. Вдруг разрушилась его иллюзорная изоляция, его одинокий выдуманный мир.

— Я раньше даже думала, — глухо проговорила женщина, — что он тебя придумал. А теперь оказывается, что ты действительно его одноклассник. И я даже не знаю, что хуже: придуманные друзья — или такие вот не-друзья, которые стоят и смотрят, как умирает их знакомый.

— Да, это так, — вдруг сказал Ник. — Я хочу, чтобы вы знали правду. Хотя бы какую-то ее часть.

Мужчина повернулся к нему.

— Что? — каким-то странным голосом спросил он.

— В нашем классе ваш сын хотел дружить только с одним человеком, — Ник говорил, задыхаясь. — С ним.

Он показал пальцем на Корби.

— Ник, зачем ты…? — испуганно начал Ара, но Ник не дал ему закончить.

— Но Корби не хотел дружить с Андреем, — продолжал он. — Поэтому Андрей не стал нашим другом, хотя мог бы им стать. Он мог бы быть счастлив, но Корби все время отделывался от него.

Отец Ника подошел к Корби и протянул тому большой пластиковый пакет.

— Твои вещи, — объявил он. — В целости и сохранности.

Корби стиснул ручки пакета. Все смотрели на него, а он по-прежнему сидел на лавочке у засаленной стены коридора.

— Не надо меня ненавидеть, — дрожащим голосом попросил он.

Внезапно двери двести пятнадцатой открылись, и на пороге возник Крин. На его лице отразилась досада. Человек из отдела внутренних расследований спутал все его планы. Люди, разговоры с которыми он так тщательно разводил во времени, теперь стояли вместе. Одни плакали, лица других были искажены ненавистью и отчаянием.

— Господа, — громко обратился он ко всем, — я следователь по делу о гибели Андрея Токомина. Я официальное лицо, которому можно задать все вопросы. Зовут меня Анатолий Геннадьевич Крин.

Родители Андрея, а потом и все остальные, повернулись к нему. Корби казалось, что его сейчас избивали камнями и вот, наконец, перестали. Он обессилено откинулся к стене.

* * *

После заявления Крина на мгновение наступила тишина, а потом родители погибшего подростка в свою очередь представились ему. Пока мужчины пожимали руки, к группе одновременно подошли еще три человека. С одной стороны появились мать Ары и молодой сотрудник, вернувшиеся из двести шестнадцатой комнаты. Набожная армянка, перебивая всех, попыталась выразить соболезнования Токоминым, но они, кажется, даже не слышали ее. Из-за спины Крина возник дед Корби. Он приветствовал всех новых лиц одним общим кивком. Этот кивок заметил отец Ника и, кажется, рассвирепел, хотя и не выразил никак свое негодование. Он регулярно пикировался с отставным полковником на родительских собраниях, и между ними давно уже установились прочные отношения взаимной ненависти.

В коридоре образовался затор. Какие-то люди, которые шли по своим делам, теперь были вынуждены проталкиваться через толпу, собравшуюся перед дверью двести пятнадцатой комнаты, и каждый своим движением и извинениями усиливал общий беспорядок. Крин начал объяснять родителям Андрея что-то о ходе следственных мероприятий и о том, когда они смогут получить вещи своего сына. В этот момент отец Ника не к месту спросил про свой конфискованный вертолет. Следователь сбился, начал отвечать на его вопрос. Дед Корби не удержался от язвительного замечания, а мать Ары закричала, что он ужасный человек. Их совместными усилиями разговор потерял всякий смысл и стал превращаться в отвратительную свару.

Правда, почти половина присутствующих молчала. Корби единственный сидел и снизу вверх смотрел на все происходящее. Молчали и два других подростка. Молчал молодой человек из отдела внутренних расследований. С холодным вниманием он следил за ходом разговора.

Безобразную сцену остановил отец Ника. Он начал хлопать в ладоши. Три хлопка, громких и четких, заставили всех обернуться.

— Мне кажется, — сказал он, — что сейчас мы все мешаем следователю делать его работу.

Наступила тишина. Крин моментально сориентировался и взял ситуацию в свои руки.

— Благодарю, — кивнул он своему спасителю. — Я прошу вас расступиться вдоль стены, а лучше — сесть, чтобы люди свободно ходили через коридор.

Началось движение. Дед сел рядом с Корби. Джинаганали и Коплины отошли к стене.

— А Вам нужно ехать в морг, — сказал Крин отцу Андрея, — и официально опознать Андрея. Когда вы вернетесь, я закончу со свидетелями, и здесь будет спокойная обстановка.

— Хорошо, — безропотно согласилась Маргарита.

— То есть, Вы вот так от нас отделываетесь? — спросил Токомин.

— Моей работе помешали обстоятельства, — ответил уязвленный следователь. — Меня задержали на полтора часа. Поэтому свидетелям пришлось ждать.

— И кто же задержал?

Крин повернулся и посмотрел на непроницаемого молодого человека в темных очках.

— Отдел внутренних расследований, — сказал он.

Токомин усмехнулся.

— То есть, Вы сами под следствием, — заметил он, — но ведете следствие.

— Артем, не надо, — попросила мать Андрея. — Не устраивай скандал. Здесь никто ни в чем не виноват.

— Виноват, — сказал отец Андрея.

— Если у вас есть вопросы, я на них отвечу, — обещал Крин.

— Кто убил моего сына? — спросил Токомин.

— Мы это узнаем, — ответил следователь.

— Я поеду в морг одна, — сказала женщина, — а ты можешь делать все так, как всегда делал в своей жизни.

— Маргарита Леонидовна, — тут же согласился Крин, — подождите секунду. Барыбкин.

Он поднял любителя кукурузы из-за стола и увел его в глубины отдела. Ник улучил этот момент, чтобы наклониться к Корби.

— Нравится смотреть в глаза его матери и отцу? — еле слышно процедил он ему в ухо. Корби оглянулся на него диким затравленным взглядом.

Прошло меньше минуты, и Крин вернулся с бумагами.

— Вам нужно расписаться здесь и здесь, — показал следователь, — и на этой бумаге — в морге, если вы признаете, что погибший — ваш сын.

Мать Андрея всхлипнула. Мужчина со шрамом даже не посмотрел в ее сторону. Он сверлил Крина глазами.

— Барыбкин будет сопровождать вас, — продолжал Крин.

— Хорошо, — согласилась Маргарита.

Она вместе с оперативником пошла к выходу. Корби смотрел ей вслед. «Скоро ее ждет то, что я пережил у машины моих родителей, — с неожиданной ясностью подумал он. — Она увидит его тело, его мертвое лицо и расколотую голову, его безвольные руки и сломанную ногу».

— Теперь я снова Вас слушаю, — сказал следователь отцу Андрея. — Мы ведем следствие. Что еще Вы хотите знать?

— Все, — сказал Токомин.

Крин скрипнул зубами.

— Я сам не знаю всего, — ответил он.

— Вы видите этот шрам? — тихо сказал человек с изуродованным лицом. — Четыре года назад мой сын спас мне жизнь. Поэтому сейчас я хочу знать. Кто. Его. Убил.

«Андрей спас ему жизнь, — повторил Корби в своих мыслях. — Андрей сделал для своего отца то, что я не сделал для своего. Как странно. Как глупо, что я жив. Жив, виноватый во всем. Как глупо, что я отвергал Андрея».

Следователь тяжело вздохнул.

— Вот, — показал он, — вот люди, с которыми мне нужно поговорить, чтобы быть на шаг ближе к ответу на этот вопрос. Но я сейчас говорю не с ними, а с Вами, потому что уважаю Ваше положение.

Токомин молчал.

— И еще потому, что Вы обвинили меня в том, что я пытаюсь от Вас отделаться, — добавил Крин. — Я не пытаюсь. Я готов ответить на любые вопросы. Все, что я знаю.

— Хотите с ними говорить? — холодно поинтересовался отец Андрея. — Пожалуйста. Говорите.

Он отступил в сторону.

— Николай Рябин, пройдемте ко мне в отдел, — предложил Крин. — Всего несколько вопросов, и я смогу отпустить Вас и Вашего дедушку.

Корби механически встал и пошел за следователем. Молодой сотрудник отдела внутренних расследований закрыл за ними дверь.

— Я буду присутствовать при допросе, — сказал он в спину Корби. — Пусть вас это не смущает.

* * *

В комнате было светлее, чем в освещенном лампами коридоре. Стол Крина стоял боком к окну в выгородке из двух ширм. Старый монитор с маленьким мерцающим экраном, засаленная клавиатура, кипы бумаг и бокс с дискетами. За одной из ширм кто-то разговаривал. За другой работал принтер или факс.

Корби предложили стул напротив Крина. Молодой мужчина сел у угла стола. Его молчаливое присутствие действовало на подростка угнетающе. В остальном все было как вчера: диктофон, анкета. Только теперь вместо блокнота Крин использовал протокол.

— Ваше имя и фамилия? — Крин чему-то улыбнулся. — Ладно, я помню. Николай Рябин.

Он записал первые строчки протокола.

— Вы можете подтвердить, что видели, как трое неизвестных сбросили Андрея Токомина с крыши вашей школы? — спросил следователь.

Корби молчал. Он молчал с тех пор, как умолял своих друзей и родителей погибшего мальчика не ненавидеть его. «Да, — подумал он, — могу». Но ни слова не произнес.

— Вы можете подтвердить, что видели, как трое неизвестных сбросили Андрея Токомина с крыши вашей школы? — повторил Крин.

Корби облизнул губы. Сами собой потекли слезы. «Неважно, — подумал он, — ничего уже не важно». Следователь смотрел на него в удивлении.

— У Вас все в порядке? — спросил он. — Почему Вы плачете? Вы понимаете, что Ваши показания очень важны? Вы можете плакать, но, пожалуйста, скажите «да».

— Это давление на свидетеля, — вмешался молодой человек из отдела расследований. — Рябин, очевидно, либо не хочет, либо не может отвечать.

— Вот что Вы лезете? — взвился Крин. — С тех пор как Вы здесь, у меня все из рук валится.

Молодой человек пожал плечами.

— Я ниже Вас по званию, — сказал он, — но статус моей организации таков, что Вы обязаны мне подчиняться. Так что терпите.

Корби смотрел в окно мимо людей, которые сейчас о нем говорили.

— Вам угрожали? — спросил у него следователь.

«Да, — вспомнил Корби. — Оскаленный мне угрожал. Но я не боюсь. Я боюсь, что сейчас выйду отсюда и снова увижу глаза Ары и Ника, и отца Андрея. Вот чего я боюсь».

— Вас запугивали? — продолжал спрашивать Крин. — Вы решили отказаться от своих показаний?

Корби замотал головой. Небо и ветви деревьев за окном — все расплылось. Дышать стало трудно.

— Тогда почему Вы молчите? — спросил следователь.

«Я ненавижу небо, — подумал Корби, — потому что мой отец, и моя мать, и Андрей ходили под ним, а потом умерли. Но больше всего я ненавижу себя. Это я во всем виноват. Почему смерть забрала не меня? Ведь так было бы лучше для всех».

Из-за ширмы выглянула женщина лет тридцати пяти, простая, черноволосая, но еще миловидная.

— Толя, ну что ты его пытаешь? У мальчика полная истерика.

— А что мне делать, Наташа? — поинтересовался следователь. — Сейчас по Москве бегает на трех убийц больше, чем вчера утром. И я не знаю, почему он ревет — потому что ему жалко одноклассника, или потому, что он знает, кто эти люди.

Корби снова замотал головой.

— Нет? — спросил Крин. — Не знаешь, кто убийцы?

Корби опять помотал головой.

— Жаль, — сказал следователь.

— Вы обязаны прекратить допрос, — заметил молодой человек из внутренних расследований.

Крин швырнул ручку о стол так, что она отлетела и стукнула по клавиатуре компьютера. Выключил диктофон, скомкал протокол и швырнул его в мусорку.

— Сколько Вам нужно времени, чтобы успокоиться? — поинтересовался он у Корби. — Полчаса? Час?

— Я думаю, на сегодня Вы свободны, — обратился молодой человек к Корби.

— Да, — процедил Крин, — статус Вашей организации таков, что я должен Вам подчиняться. Но этот молодой человек Вам подчиняться не обязан.

Следователь сделал паузу.

— Еще как минимум полтора часа я буду здесь, — сказал он. — Поэтому будьте так добры, постарайтесь за это время привести себя в порядок и возвращайтесь сюда, чтобы ответить на мои вопросы. Если у Вас есть любые опасения насчет собственной безопасности или безопасности других людей, Вы можете их высказать. Мы Вам поможем.

Корби судорожно покивал, но с места не поднялся.

— Пойдемте, Николай, — следователь сам вышел из-за стола и как-то умудрился поднять Корби на ноги. Они пошли к выходу из комнаты. «Не хочу, — думал Корби, — не хочу уходить отсюда. Не хочу снова видеть их всех». Он вывернулся из рук Крина и уткнулся лбом в стоящий у стены шкаф-сейф.

— Господи, да что такое, — пробормотал следователь.

Он открыл двери в коридор.

— Рябин.

— Да.

— У вашего внука истерика, — объявил Крин.

— Какая истерика? — встревожился дед.

— Молчит и плачет, — объяснил Крин. — Отведите его во двор. Пусть подышит воздухом, посидит на лавочке. Если за полтора часа успокоится, то пусть возвращается.

Дед вошел в комнату. Корби цеплялся руками за угол шкафа. Его плечи содрогались.

— Ну что? — обратился к нему дед. — Совсем не можешь держать себя в руках, да? А ну прекрати реветь! Тазик наревел. Как девка. Семью только позоришь. Вон люди смотрят, а ты все ревешь.

Корби не ответил, только попытался закрыть лицо руками, когда дед взял его за локоть и потащил его в коридор. Спрятаться у Корби не получилось. Он увернулся от взглядов Ары и Ника только затем, чтобы встретиться глазами со стоящим в стороне отцом Андрея. В лице этого человека он прочитал свой приговор. «Ты убийца, — утверждало оно, — ты виноват во всем. Твое раскаяние — признак твоей вины».

«Оставьте меня в покое, — безмолвно закричал Корби. — Я же не такой плохой. Если бы я мог, я бы всех спас. Но я не был в машине со своими родителями. И я второй раз в жизни держал в руках пистолет, когда Андрея убивали. Что я мог? Ну что я мог? Почему никто не хочет разбираться? Почему все ненавидят меня? Я просто неудачник».

Что-то надломилось у Корби внутри. Он уже с тоской думал об уколе Ивана Петровича. Сейчас он хотел, чтобы ему снова стало все равно.

 

Глава 13. Западный ветер

Территория полицейского участка с двух сторон была обнесена забором, а две другие стороны образовали здание отделения и старый кирпичный дом, который сходился с ним углами. Унылые городские деревья врастали корнями в потрескавшийся асфальт. Томились на солнце служебные машины. Парочка уголовного вида субъектов курила на бетонных ступеньках крыльца. Вдоль перекрывающего выезд красного шлагбаума бродил постовой.

Еще было слышно ритмичную музыку. Она доносилась из открытых полуподвальных окон кирпичного дома. Там, несмотря на дневное время, горел свет. Сквозь щели в прореженных жалюзи Корби видел фрагмент стены и движущиеся по нему тени. Подросток стал смотреть на эти окна. «Я не хотел ничьей смерти, — подумал он, — я просто хотел быть счастливым».

— И теперь переворачиваемся на спинку, — нараспев прозвучала команда, — и делаем ножницы ножками. Вот так. Вот так.

Музыка сменила ритм на еще более энергичный.

— Ты понимаешь, что все испортил? — пилил его дед. — Понимаешь, что я зря старался? Сопляк. Тварь неблагодарная. Что для тебя ни сделаю, все спускаешь на ветер.

Корби не слышал его. «Я хотел быть счастливым, но теперь я ненавижу счастье, — думал он, — ненавижу движение и красоту. Я хочу, чтобы все остановилось. Ведь это пустой спектакль. Люди умирают. Вот что настоящее. Вот что правда. А всего остального нет».

— Хоть бы утерся, — буркнул дед. Он попытался провести ладонью по лицу подростку. Тот отшатнулся.

— Да что ты, — пробормотал дед. — Дикий совсем. Меня слушай, дурак. В руки себя возьми.

«Ненавижу», — подумал Корби. Он вскочил и неровным шагом пошел в угол, где смыкались здания. Здесь росло старое корявое дерево. Под ним лежало пятно тени. Корби прислонился к пахнущей мочой стене и закрыл глаза.

— Делаем велосипед, — весело продолжал доносящийся из открытых окон голос инструктора. — Крутим ножками, как будто они нажимают педали. Вот так, вот так. Сгибаем ножку в колене и потом разгибаем, но не до конца. Молодцы, девочки.

Дед вместе с Корби дошел до угла, потом унюхал запах мочи, сморщился, махнул рукой и вернулся на лавочку.

— Теперь все подумают, что ты ссышь, — бросил он внуку в спину.

Корби приложил ладони и лоб к стене. Он искал этой позы. Он помнил ее с тех пор, как стоял у окна и смотрел на разбившуюся машину. Он повторял эту позу вчера вечером, когда прильнул к борту труповозки. И теперь он снова ее нашел.

«Я не смогу, — отчетливо понял он, — как бы я ни хотел, я не смогу туда вернуться и не смогу говорить с Крином. Да и зачем? У него есть видеозапись, у него есть слова Ника и Ары. И описание машины, которое нашел Барыбкин. И, наверное, еще куча всего. Он справится».

Музыка сменила ритм, стала мелодичнее.

— Руки под поясницу и тянем ножки вверх, — объявил инструктор. — Делаем березку. Будем стройными, как березки.

Дыхание Корби стало немного выравниваться. И тут он почувствовал на себе чье-то внимание. Оно было неотрывным и невыносимым. Подросток терпел его минуту, потом не выдержал и обернулся.

У входа в отделение стояли отец Андрея и мужчина в темных очках. Они о чем-то разговаривали, но оба, кажется, смотрели в его сторону.

Корби стало нехорошо. Эти двое, да еще вместе, показались ему самыми страшными людьми, каких он видел на свете. Покалеченный Токомин, с его бледным лицом в рубцеватых шрамах, с застывшим взглядом, полным скорби, безумия и ненависти. И молодой мужчина в очках, с непроницаемым лицом, которое разочаровывает ожидания, на котором почти не отражаются эмоции. Корби отвернулся от них и, дрожа, вжался в стену. «Кого сейчас допрашивают? — подумал он. — Ару? Точно, Ару. Значит, скоро и он выйдет на улицу. А потом выйдет Ник. И Ник, пожалуй, еще подойдет ко мне и что-нибудь скажет».

Корби охватила паника. Взгляды сверлили ему спину. Встреча с друзьями казалась неизбежной. «Я этого не вынесу, — подумал он, — мне лучше умереть, чем оставаться здесь. Мне лучше умереть десять раз».

«Бежать, — решил подросток, — от них и от деда. От всех. Потом найду, что с собой сделать. Прыгну под поезд, или порежу себе вены битым стеклом, или просто уйду пешком из города, лягу на землю в лесу и умру от голода».

* * *

У всех, кто выходил с участка, постовой смотрел документы и забирал пропуска. «Там я не пройду, — подумал Корби, — к тому же там близко от отца Андрея».

Сквозь открытые окна полуподвального этажа снова запульсировала ритмичная музыка.

— Переворачиваемся, садимся, — прокомментировал инструктор, — ножки расставляем под углом в девяносто градусов и тянемся. Два наклона направо. Два наклона налево. Пальчиками рук касаемся пальчиков ног. Раз-два! Три-четыре!

Корби уставился на открытое окно.

— Бодрее, девочки, — жизнерадостно взывал тренер, — и хорошая фигура вам обеспечена.

Подросток снова оглядел двор. Дед не смотрел в его сторону — он исподтишка изучал молодого человека в очках. Корби не торопясь, но целенаправленно пошел вдоль стены кирпичного здания. Он видел, что Токомин и незнакомец продолжают наблюдать за ним. У него откуда-то появилась уверенность, что человек в темных очках разгадал его план, но молодой мужчина не двигался с места и равнодушно объяснял что-то отцу погибшего мальчика.

«Даже если он понял, — подумал Корби, — он уже не успеет меня догнать. До окна остались считанные метры». Корби прошел их быстро. Сквозь щели в жалюзи он увидел ритмично движущиеся тела. Женщины в купальниках, в основном в возрасте от тридцати до сорока.

В последний момент маневр Корби заметил дед.

— Стой! — вскрикнул он. — Ты же совсем все испортишь!

Корби спрыгнул в незарешеченное углубление, а потом, ломая жалюзи, рванул в открытое окно полуподвального этажа. Раздался женский визг.

— Эй! Вам сюда нельзя! — рявкнул возмущенный, усиленный динамиками голос тренера.

Подросток освободился от надоедливых шуршащих планок и увидел, что находится в просторной комнате, посреди десятка сидящих на полу или уже начавших вскакивать бабенок. Потные, удивленные лица.

— Маньяк! — закричала одна из них. — Извращенец!

Корби увидел дверь и бросился к ней. Никто не пытался его задержать. Только тренер сделал несколько нерешительных шагов в его сторону, но остановился, как только понял, что подросток не угрожает его клиенткам.

Корби выскочил в пустынный коридор. На стенах висели плакаты, посвященные фитнесу и здоровому образу жизни. Подросток проскочил через стеклянные двери и оказался в маленьком холле фитнес-клуба. Его ноги заскользили по каменному полу.

Из-за стойки вскочил охранник.

— Вы кто? — спросил он. Корби бросился мимо него, почувствовал на своем плече захват, рванулся, вырвался. Он больно ударился коленом, но вскочил. Несколько шагов вверх. Он рванул за ручку дверь и оказался на улице.

Шум машин и запах выхлопных газов. Подросток врезался в прохожего. Тот обругал ему матом. Не обращая внимания на гудки и скрежет тормозов, Корби бросился на другую сторону оживленной улицы. Его сердце учащенно билось.

«Когда они все в следующий раз увидят меня, — подумал он, — я уже буду лежать в гробу. Осталось совсем недолго». На другой стороне улицы он обернулся. За ним не гнались. Никто не выскочил из дверей финтес-центра, никто не бежал из-за угла, от отделения милиции.

«Оторвался», — понял Корби. Он перешел на шаг. Ему навстречу попадались прохожие. Разные лица. Иногда мрачные, иногда веселые, но в основном никакие. Подросток заметил, что привлекает к себе внимание, утер лицо и пошел еще медленнее.

«Сегодня я умру, — думал он, — это решено. Осталось выбрать способ». Он не думал о предсмертных записках и последних телефонных звонках. Он никому ничего не хотел сказать, не собирался кого-либо наказывать или шантажировать своей смертью. Он просто хотел исчезнуть.

Корби свернул в подворотню. Десять метров темного туннеля вывели его в маленький квадратный двор. Здесь росло дерево. На чьем-то балконе висело белье, на железной лестнице сидела толстая кошка. Двор был проходным. За первой подворотней открылась вторая. Корби пошел в нее. Он хотел запутать следы. Еще ему пришло в голову, что в таких дворах часто бывают лестницы на крышу. Если удастся одолеть одну из них, смерть станет доступной.

«Чем быстрее, тем лучше, — подумал Корби, — и хорошо, если так же, как Андрей».

* * *

Когда он дошел до середины второй подворотни, у него за спиной раздалось шуршание автомобильных шин. Корби оглянулся. За ним полз большой «мерседес» с тонированными стеклами. Он почему-то не сигналил, хотя подросток явно мешал ему проехать. Подворотня была достаточно широкой, и Корби отступил в сторону, уступая машине место. «Мерседес» не стал разгоняться, но и не притормозил. Все так же медленно он ехал вперед. За темными стеклами ничего не было видно. «Давай уже, — подумал Корби, — что ты так ползешь? Боишься меня задавить?»

Вместо того, чтобы послушаться его совета, автомобиль совсем остановился. «Что происходит?» — успел удивиться Корби. И в ту же секунду задняя дверца машины резко открылась. Удар был таким сильным, что Корби сбило с ног. Он упал на одно колено в узком проходе между машиной и стеной подворотни.

Автомобиль резко проехал на два метра вперед. Его открытая дверца толкала и тащила Корби за собой. Наконец, подросток упал на спину. Ему чудом удалось увернуться от заднего колеса машины. «Меня убивают», — почти спокойно подумал он.

Из машины вышли двое. Один из них рукой зажал Корби рот. Рука была в перчатке. Она пахла кожей, мужским одеколоном, сандалом и табаком. Корби начал задыхаться и рефлекторно попытался оторвать ее от своего лица, но нападавший был слишком сильным.

— Он не закричит, — сообщил он.

Корби сорвал с его запястья часы.

— Олег, мои часы, — сказал мужчина. Он потащил подростка к машине. Его черный галстук с неброскими фиолетовыми вставками мазанул Корби по лицу. Второй нападающий поднял часы, сунул их в карман и подхватил Корби за ноги. Он был не слишком высоким, такого же роста, как и Корби, но с более развитым телом.

Корби почти не сопротивлялся. Он был слишком удивлен нападением, не знал, кто эти люди, не знал, зачем вообще ему стоило бы защищать свою жизнь. Его втащили в машину. Он оказался на заднем сидении между своих похитителей.

Из-за тонированных стекол в салоне царил коричневый полумрак. Здесь было прохладно — работал кондиционер. Играла приглушенная музыка: грубый прокуренный голос пел про трудные перипетии судьбы. Двери захлопнулись.

— Трогай, — сказал тот, с кого Корби сорвал часы. Машина тронулась. Подростка крепко держали за обе руки.

— Будешь дергаться — поедешь в багажнике, — уже обращаясь к Корби, продолжал мужчина. — Ты меня понял?

Корби не ответил. Они проехали через дворы и оказались на следующей улице. В темные окна автомобиля ударили солнечные лучи. В их пригашенном свете Корби, наконец, смог рассмотреть говорившего. Его кожа казалась шершавой. На верхней губе — сизый налет щетины.

— Ты меня понял? — снова спросил мужчина.

— Да он сейчас промочит штанишки, — ответил тот, который тащил Корби за ноги.

— Куда едем? — поинтересовался водитель.

— Сейчас, — ответил Шершавый.

Он достал телефон, набрал чей-то номер.

— Босс, — сказал он в трубку.

Слабое эхо ответного голоса.

— Он наш.

Пауза.

— Хорошо.

— Что? — спросил водила.

— Босс сказал везти его на главную стройку.

«Они что, собираются закатать меня в бетон?» — мелькнуло в голове у Корби. Он сидел очень тихо — не пытался высвободить руки, даже почти не шевелился. Пока один разговаривал по телефону, другой обшарил карманы пленника. Он вытащил у Корби мобильник, открыл его, вытряхнул батарейку. Потом выгреб из карманов подростка мелочь и маленькие полезные вещи. Монетки посыпались на дно машины. На это никто не обратил внимания.

«Кто они? — думал Корби. — Кому нужна моя смерть?» «Неужели это убийцы Андрея? — поразила его следующая мысль — Точно. Они мстят мне за то, что я ранил одного из них. И еще они убирают свидетеля».

Водитель сделал музыку громче. Он не нарушал правил, держался зеленой волны. Они ехали быстро. «Как они меня нашли?» — спросил себя подросток. «Они знали, что происходит во дворе отделения милиции, — подумал он, — или пробили, где находится мой телефон».

«В любом случае, — рассуждал он, — теперь я знаю то, чего еще не знает Крин. Так как я не боюсь смерти, то, даже рискуя жизнью, должен попробовать убежать». «Может, Ник простит меня», — с надеждой подумал он.

— Так ты говорил, что не выспался? — вдруг спросил Шершавый у другого.

— А, да, — вспомнил тот. — Прикинь, прихожу вчера домой, а моя шалава не одна.

— Я бы убил, — заметил водитель.

— Я почти и убил.

— С кем она была-то? — полюбопытствовал Шершавый.

— С соседом. Он ей, типа, телевизор чинил.

— Я бы и его убил, — добавил водитель.

— А зачем? Если баба своей дырке не хозяйка, к ней все равно будут ходить.

— И че ты сделал? — поинтересовался водитель.

— Говорю же, не спал, — ответил мужчина. — Всю ночь ремнем ее учил. Орала, как пожарная сирена. Теперь неделю сесть не сможет.

Водитель гоготнул.

«Гопники, — подумал Корби, — большие, злые, богатые, в хороших костюмах, на дорогой машине. Но те же самые гопники».

— Либо тебе нравится ее бить, — заметил Шершавый, — либо ты не можешь найти себе нормальную бабу.

В разговоре наступила пауза. Корби старался запоминать места. Он понял, что они едут в сторону центра Москвы.

— А че, ты свою Людку ни разу не учил? — через какое-то время осторожно спросил тот, который тащил Корби за ноги.

— Она мне не девка, а жена, — сказал Шершавый. — Учить пришлось только раз. Уже три года прошло.

— Значит, любит, — заметил водила.

«Они не такие, как те, что убил Андрея, — неожиданно усомнился Корби. — Эти никогда не возьмут в свою банду девушку, не будут так безумствовать, как Оскаленный, не будут ловко подкрадываться. И убивать они будут совсем по-другому, хотя убить тоже могут». Те, кто убил Андрея, пугали Корби намного больше, чем эти.

Темы для разговора закончились. Путь продолжался в молчании. Водила полистал радиоканалы. Один хриплый голос сменился другим.

— Подъезжаем, — заметил он. — Дай ключ.

Машина проехала через мост и свернула на набережную. Корби увидел башни Москва-Сити. Стекло, металл и пластик сверкали на солнце. Половина взметнувшихся в небо небоскребов была еще не достроена. «Большая стройка, — вспомнил Корби. — Неужели мы едем сюда?» «Ну да, — подумал он, — самый фешенебельный район города. Где еще быть таким ублюдкам?»

Шершавый вытянул из нагрудного кармана белую карточку. Корби сразу узнал ее, и его сердце замерло. Такую же карточку бросил с крыши Андрей. Она была белая, запаянная по углам, с лейблом «West Wind» на одной стороне.

* * *

Сомнения Корби рассеялись. Даже если убийцы Андрея были другими, эти люди — из той же организации. «Возможно, они не только мстят, — подумал он, — возможно, они еще хотят вернуть карточку. Или хотя бы узнать, что ей никто не воспользовался. Логично. Это объясняет, почему я еще жив».

— Держи, — протянул Шершавый. Водитель двумя пальцами поймал карточку над своим плечом.

— Затрахала эта система, — заметил тот, который тащил Корби за ноги. — Без карточки за кофе не сходить.

— Скоро ты в сортир без проверки сетчатки не сходишь, — сказал водила.

Они загоготали. Шершавый только слабо улыбнулся. Корби подумал: вот человек, который мог бы стать достойным потомком его деда. Он никогда не станет пить со своими подчиненными. Он точно понимает смысл субординации.

Машина свернула в сторону от набережной. Москва-река осталась позади. Башни были так близко, что Корби уже не мог увидеть в окно их вершины. Он услышал гул работающей техники: где-то рядом жужжало, рычало и бухало. Вдоль дороги потянулись сетчатые заборы. На одном из них висел плакат. «Башня Северо-Восток», — прочитал Корби на афише, — «должна стать четвертым по высоте зданием…» Дальше он не смог читать, так как плакат остался позади.

— Не вертись! — рявкнул Шершавый. Подросток замер. Его взгляд зацепился за следующую афишу. Она была такой же, как первая. Под заглавием «Башня Северо-Восток» шли строчки пояснений. Он снова побежал по ним глазами. Ему удалось узнать, что башня будет закончена в две тысячи четырнадцатом году. Потом его взгляд скользнул дальше, и он увидел заветную подпись маленькими буквами: «Застройщик — компания West Wind».

Машина повернула. Ее слегка качнуло при съезде с шоссе. Теперь под колесами была дорога, сложенная из бетонных плит. «Мерседес» остановился перед сетчатыми воротами. Корби увидел, что к автомобилю подходит административный охранник, и в ту же секунду Шершавый зажал ему рот рукой в перчатке. Подросток задергался, но все его метания были бесполезны.

Водила приспустил окно.

— Вот карточка, — помахал он.

Охранник кивнул. «Загляни в машину, — мысленно попросил его Корби, — загляни в машину, и ты раскроешь преступление. Тебя повысят, тупая ты рожа». Мужчина в форме медлил. Он, видимо, услышал в салоне звуке возни.

— Я тебе не грузовик, — раздраженно сказал водила.

Охранник отступил.

— Ладно, — сказал он, — сейчас открою.

— За кого они себя держат, — бросил через плечо водила.

Задыхаясь, Корби смотрел, как охранник откатывает тяжелые створки ворот. Закончив, он махнул рукой. Машина поехала. Шершавый отпустил лицо подростка и зло ударил его кулаком под ребра.

— Сопротивляться вздумал, да? — зашипел он.

Корби не ответил, только сжал зубы и согнулся от боли. «Что я буду делать дальше?» — спросил он себя. Ответа у него не было.

«Мерседес» проехал через стройку и нырнул под один строящихся небоскребов. Здесь все было бетонным: серый пол, серые стены, серый потолок с редкими сигнальными лампами. Автомобиль спустился на два этажа под землю, въехал в огромный, совершенно пустой подземный гараж и остановился. В полумраке Корби видел, как поблескивают железные двери лифта, похожего на гигантский сейф.

— Что дальше? — спросил тот, который тащил Корби за ноги.

— Ждем босса, — ответил Шершавый.

— Сидеть в машине? — огорчился мужчина.

— Тебе что-то не нравится? — уточнил Шершавый.

Тот, который тащил Корби за ноги, не ответил. Водила заглушил мотор, и наступила тишина.

* * *

Корби сидел неподвижно. Его по-прежнему держали за обе руки. Ему казалось, что это будет продолжаться вечно: босс никогда не приедет, водила будет вечно жевать свою жвачку, а Шершавый будет вечно курить и стряхивать пепел в приоткрытое окно.

«Кто этот босс? — гадал подросток. — Тот, кому принадлежит «Западный ветер»? Какой-нибудь опасный человек, мафиози или агент ФСБ, тайный покровитель разного рода убийц? И откуда Андрей мог достать эту карточку?»

Тускло светились огоньки подсветки на приборной панели автомобиля. Очередной мастер тюремной песни хрипло затянул «Владимирский централ».

«Я ни за что не скажу им, что карточка у Ары, — подумал Корби. — Я вообще сделаю вид, что ничего про нее не знаю. Скажу, что видел, как Андрей бросил что-то, какой-то клочок бумаги, но тот унесло ветром и мы его не поймали».

Под сводами подземного гаража раздался новый звук. Корби понял, что слышит, как подъезжает новая машина. Несколько секунд спустя он увидел ее отражение в зеркале заднего вида. Это был настоящий черный «хаммер», из тех, на которых ездят очень богатые люди.

Босс.

Шершавый бросил окурок, открыл дверь и за руку потащил подростка наружу. Корби не сопротивлялся. Он знал, что не справится с этими людьми и не убежит от них.

— Шевелись, — поторопил Шершавый.

Наконец, Корби выпихнули из машины. Он чуть не упал, но чудом сумел устоять на ногах.

Подъехал «хаммер». Его окна были такими же темными, как у «мерседеса». Дверь водителя открылась. Из нее вышел еще один мужчина в костюме. «Это он», — на мгновение подумал Корби, но тут же понял, что ошибается. Водитель обошел автомобиль и открыл заднюю дверцу.

Корби почти не дышал. Он увидел ногу и плечо человека. Они показались ему странно знакомыми. «Не может быть», — пронеслось у него в голове. Но так могло быть. У пассажира машины было лицо со шрамом.

Это был Токомин.

 

Глава 14. Озеро боли

Корби вспомнил, как Ник говорил про «богатую мамку» и «еще более богатого отца» Андрея. Значит, Андрей обокрал собственного отца. Как и все они, он взял что-то, связанное с его родителями. Ноги подростка подкосились, и он повис между своими стражниками. «За что? — подумал он. — Почему я опять должен смотреть ему в глаза? Ведь я убежал. Я хотел сам себя убить. Мне оставалось так недолго. И вот я снова должен мучиться».

— Не ожидал меня увидеть? — удовлетворенно сказал мужчина со шрамом. — В лифт его.

Токомин обогнал своих подчиненных и сам приложил к индикатору идентификационную карту «West Wind». Двери кабины послушно открылись. Подростка втащили внутрь. Лифт был новый, чистый, с металлическими стенами, резными поручнями и безупречным зеркалом.

— Верхний этаж? — спросил кто-то из охранников.

— Да, — ответил Токомин.

Корби сжался на полу. Вокруг него были ноги в черных брюках и лакированных ботинках. Корби знал, что отец Андрея смотрит на него. Лежа на холодной стали, он ощущал всем телом вибрации скоростного лифта. Его начало трясти. «Этого не может быть, — подумал он, — это не настоящее. Не жизнь. Просто я не заметил, как умер. И сейчас я в аду».

Двери лифта открылись. Этаж представлял собой платформу с необработанными краями. Штабеля заготовленных на будущее облицовочных материалов. Синие баллоны с газом. Вокруг — двести квадратных метров голого бетона, глухие коробки двух лифтовых шахт, колонны из серого камня, черные пруты металлических конструкций и небо на месте отсутствующих стен. Между полом и потолком гулял ветер.

— Сюда могут прийти сварщики, — предупредил один из тех, кто приехал с Токоминым.

— Наверх, — сказал отец Андрея. — На крышу. Там работы уже закончены.

Корби выволокли на такую же голую лестничную клетку. Перил не было. В голых прорехах между ступенчатыми плитами открывалась перспектива устрашающей высоты.

Путь на чердак был перекрыт стальной решеткой. Шершавый приложил карту к магнитному замку. Что-то лязгнуло, красный огонек сменился зеленым и решетка открылась. Корби втащили на чердак.

Здесь не было окон. Солнечные лучи падали сверху, пробиваясь сквозь вентиляционные колодцы, отражались от окрашенных охрой лифтовых моторов и рассеивались мириадами оранжевых бликов. Пахло маслом, застоявшейся водой, птичьим пометом и чем-то еще — чем-то горьким, будто здесь недавно резали сталь.

Корби протащили мимо лифтовых моторов. Началась новая лестница — путь на крышу. Здесь снова была магнитная дверь. Один из людей Токомина открыл ее карточкой, и подростку в лицо ударил свежий ветер высокого мира.

Корби выволокли на крышу и отпустили. Он безвольно распластался на поверхности рубероида.

— Ну вот, — подытожил Токомин, — здесь нам никто не помешает.

Он опустился на корточки рядом с подростком. Корби замер как парализованный.

— Я задал вопрос, — сказал отец Андрея, — и ты промолчал. Но я хочу услышать ответ. Это ты убил моего сына?

* * *

Корби вдруг увидел перед собой лицо Андрея. Он вспомнил, как тот странно и нервно смеялся, напившись шампанского в предпоследний вечер своей жизни. Вспомнил его руки, и глаза, и улыбку, и светлые волосы.

Теперь все это умерло. Светловолосый подросток больше не улыбнется, не скажет какой-нибудь новой путаной фразы. Теперь он лежит на столе, накрытый белой простыней. Его мать сейчас смотрит на него, и у нее внутри все тоже умирает.

— Ладно, — сказал Токомин. — Ты можешь просто рассказать свою версию событий. Ты же наверняка что-то придумал. Не мог ты не знать, что тебя будут допрашивать. Так что вперед, расскажи мне хотя бы то, что собирался рассказать полиции. Давай.

Корби смотрел в его искалеченное лицо, напоминавшее карту какой-то бесчеловечной холодной планеты. Обезобразивший его шрам был неровным, сетчатым. Между долинами серой кожи тянулись темные горные гряды спаек и рубцов.

«Что сделал Андрей, чтобы спасти его? — спросил себя Корби. — И как ему это удалось? От чего этот шрам? От взрыва? От брызг кислоты? Что может так обжечь и изуродовать кожу человека? Андрей должен был быть решительным и смелым, совсем не таким, как я. У него получались настоящие вещи».

— Говори, — сказал мужчина. — Я приказываю тебе говорить.

Его лицо стало совсем страшным.

— Как все произошло? — повторил Токомин. — Как мой сын упал с крыши? Как он умер? Кто с ним это сделал?

Он схватил подростка за грудки.

— Почему ты молчишь? Тебе нечего мне сказать?

Корби молчал.

— Ты притворяешься, — сказал Токомин. — Я тебе не верю.

Он отпустил Корби, вскочил, прошел несколько шагов вдоль края крыши, поднес руки к лицу и застонал. Потом вернулся к подростку.

— Рассказывай! — потребовал он. — Рассказывай! Рассказывай! Рассказывай! Рассказывай!

Корби молчал. Он нашел центр узора. Он нашел на лице своего мучителя круглую каверну посреди поля перепаханной кожи. Ему казалось, что он идет там, по серой долине, по земле, погребенной под пеплом, и выходит к темно-фиолетовому озеру с розоватыми берегами. К Озеру Боли.

— За что? — спросил отец Андрея. — За что ты его убил?

Корби повторил про себя слова Ника. «Он меня пидорски облапал, — подумал он, — и увел мою девчонку. Он мне кнопки клал на стул. Он мне сделал все плохое, и за это я его ненавижу». Эта простая ложь взорвалась в голове у Корби спазмом страдания.

— Кем ты был для моего сына? — продолжал спрашивать мужчина. — Другом? Приятелем? Просто знакомым? Ты предал его?

«Он говорил про тебя», — вспомнил Корби слова матери Андрея. И слова самого Андрея из сна: «Он мой лучший друг». И слова Андрея из реальности: «Что такого в твоих друзьях, чего нет во мне? Я не дурак и не урод». И слова Ника: «Ты мог быть его другом, но не хотел».

Корби смотрел в покалеченное лицо отца Андрея и не мог вымолвить ни слова. «Да, — думал Корби, — я мог, но не стал. Я предал всех. Я мог сделать его счастливым. Я мог сделать Иру счастливой. Я мог даже моего деда сделать счастливым. Я мог сделать счастливыми кучу людей. И мне это ничего не стоило. Но я не хотел».

Мужчина ударил его по лицу. Не так, как дед, а так, что зазвенело в ушах и боль прокатилась через виски к затылку.

— Говори! — закричал он. — Что ты с ним сделал! И за что! За что можно убить мальчика в семнадцать лет? Говори!

Оглушенный и скорчившийся, Корби вспоминал, как все время обижал Андрея, как раздражался на то, что прилипала безропотно сносит все мелкие тычки и издевательства, пренебрежение, разговоры за спиной. А раздражаясь, Корби хотел обидеть его еще сильнее. Но тот все равно все сносил и не отставал от него. Стыд рвал Корби спазмами боли, как лезвие ножа, ворочающееся в кишках.

«Убей меня, — мысленно обратился он к Токомину. — Убей меня. Убей меня. Я хотел всего только для себя. Я недостоин жить. Недостоин своих друзей. Недостоин своего отца. Недостоин солнца. Убей. Так будет лучше». Он закрыл глаза.

— Не можешь вспомнить? — спросил отец Андрея. — Но вспомнить придется. Говори, как вы это сделали? На спор предложили ему встать на край крыши, а потом толкнули? Или сначала избили его, а потом, чтобы скрыть следы, решили отправить полетать, а?

Корби не отвечал.

— Смотри на меня! — закричал мужчина. — На меня смотри!

Подросток открыл глаза.

— Я хочу знать, что случилось, — сообщил он, — и, не разговаривая со мной, ты делаешь себе только хуже. Ты не понимаешь, да? Я объясню. Если ты его убил, ты все равно умрешь. Умрешь так же, как и он. Но если ты не начнешь говорить, ты умрешь намного хуже. Это будет дольше и больнее.

«Мне все равно, — подумал Корби. — Если ему станет легче, пусть поступает, как хочет. Это последнее, что я могу сделать для Андрея».

— Не хочешь говорить? — удивился Токомин. — Даже сейчас молчишь? Может, ты мне не веришь? Думаешь, я на это не пойду? Ошибаешься. Думаешь, эти парни меня остановят? Опять промашка. Они всегда и все делают, как я говорю.

Корби молчал.

— Покажите ему, — приказал Токомин.

Тот, который носил золотые наручные часы, подошел и ударил Корби ногой в бок. Подросток охнул.

— Еще, босс? — спросил Шершавый.

— Нет, — ответил бизнесмен. — Подвесьте его. Пусть почувствует то, что чувствовал мой сын.

Двое мужчин послушно схватили Корби за ноги и подтащили к краю крыши. Его майка задралась. Он чувствовал, как жесткое покрытие крыши царапает его голую спину. Руки подростка безвольно волочились по рубероиду.

Токомин шел за своими людьми и неотрывным безумным взглядом смотрел в лицо Корби.

— Попроси меня, — предложил он, — и я не буду этого делать. Умоляй меня. Расскажи мне правду.

Корби не ответил. Его подняли вверх. Он нечаянно ударился головой о стальную раму ограждения, а потом кто-то схватил его за руки и с силой выпихнул в пропасть. Корби повис над бездной. Перед собой он видел серый щербатый бетон стены. На семьдесят метров ниже начинались остекленные стены, а далеко под ним была стройплощадка и крошечные люди-муравьи в красных желтых и оранжевых касках.

— Как ощущения? — спросил Токомин. — Нет страха высоты?

— Босс, может, потрясти его? — предложил один из охранников.

— Есть детская игра, — сказал другой, — для совсем маленьких. Их сажают на колени и поют: «Едем, едем, едем. Едем на лошадке. Ой, ямка».

Корби почувствовал, как одну его ногу на мгновение почти отпустили. Его качнуло над пропастью. Сердце екнуло.

— Мне не до шуток, идиот, — сказал отец Андрея. Он перегнулся через ограждение крыши и попытался заглянуть подростку в лицо.

— Это здание повыше, чем ваша школа, — перекрикивая ветер, продолжал он. — У тебя будет шанс, которого не было у моего сына. Шанс умереть еще в воздухе от разрыва сердца.

* * *

Корби чувствовал, как кровь приливает к голове. В ушах шумело. Он перестал различать звук ударов собственного сердца и гул копошащегося внизу города.

Высота. Пропасть в сотни метров. Падать и падать. Корби представил, как мимо него будут проноситься этажи недостроенного здания. Сначала пустые бетонные провалы, потом новенькие стекла окон, обклеенные белой пластиковой лентой. Они сольются в сплошную зеркальную поверхность, а где-нибудь на высоте пятнадцатого этажа его тело наткнется на торчащий из стены прут и дальше полетит разрубленное на две части. Будет очень много крови — больше, чем было на асфальте вокруг головы Андрея, даже больше, чем было на капоте машины его родителей. А потом на землю упадут ошметки плоти.

Корби казалось, что он проходит через строй барабанщиков, и все они отбивают ритм его сердца. Грохот сотен там-тамов. Вой отдаленной сирены. Гудок теплохода, плывущего по Москве реке. Бредовые угрозы Токомина. Пиликающий сигнал работающего над соседним зданием крана. Тупая ватная боль в голове. Холод и жар.

Подростка стошнило. Едкие капли желудочного сока проникли ему в нос. Глаза слезились. Он начал кричать.

— Хватит, — приказал Токомин.

Охранники вытащили Корби наверх и отпустили. Кашляя и задыхаясь, он упал на новенькое зеленое покрытие крыши. Его била мелкая дрожь. Стук сердца начал медленно стихать, но головная боль не проходила, резала виски.

Отец Андрея сел на корточки рядом со своей жертвой. Корби поднял на него глаза.

— Ну что? — спросил мужчина. — Начинаешь что-нибудь вспоминать?

— Да, — прохрипел Корби.

— Это хорошо, — сказал Токомин. — Я слушаю.

Корби свернулся в комочек. Нестерпимая головная боль. Мир плыл и кружился вокруг. Мужчины в темных костюмах на фоне почти безоблачного неба. Окаменевшее от горя лицо бизнесмена. Корби чувствовал себя хуже, чем когда-либо — и впервые чувствовал себя живым. Он смотрел на своих мучителей без ненависти. Их тени казались ему красивыми.

Он вспомнил, как совсем маленький играл в ванне, а мама принесла трех желтых резиновых утят и пустила их плавать. Он вспомнил, что у них был светлый, песочного цвета, лабрадор. Он умер от старости, когда Корби было шесть лет, но папа сказал ему, что их пес лечится от рака в элитной клинике в Германии. Еще два года Корби в это верил, а когда понял правду, уже не очень грустил.

— Говори, — снова потребовал Токомин.

— Я помню, что на девятый день рождения мне подарили огромную коробку «Лего», — прошептал Корби. — Помню, как мы строили вместе с отцом игрушечный аэропорт.

— Что? — переспросил мужчина.

— Я помню, что мама пела, когда готовила, — сказал Корби. — Помню ее любимую одежду. Летом она носила голубое платье, а зимой пушистый белый свитер. Он потом состарился, и она одевала его дома.

Отец Андрея схватил его за плечо и встряхнул.

— Что ты несешь? — спросил он.

Корби улыбнулся.

— Я помню, что мама называла нас «мужчинами», — продолжал он. — Меня и папу. Помню, как она учила меня чистить зубы. Помню, как папа показывал мне, как заряжать аккумулятор машины.

Лицо Токомина исказилось.

— Я помню, как он склеил мне линейку, когда ее сломали одноклассники, — сообщил Корби. — Помню, как мы разбирали компьютерную мышь. Помню, как мама делала песочное тесто.

— Замолчи, — странным голосом сказал мужчина.

— До того, как они умерли, — еле слышно добавил Корби, — у меня были друзья. Теперь я их вспомнил. Комар, Аня и Паша. Это они придумали, что меня будут звать Корби.

Токомин схватил его и притянул к себе.

— Ты специально, — прошипел он, — специально все это говоришь. Ты знаешь, что у меня с сыном тоже все это было. И ты специально это говоришь. Ты питаешься моей болью, да? Тебе плевать, что я тебя убью?

Мужчина отпустил его и встал.

— Побудешь здесь, — сказал он, — а когда я приведу сюда твоих друзей и подвешу вас рядом, правда начнет проясняться.

«Друзей? — удивленно подумал Корби. — Он что же, думает, что они тоже виноваты?» Он неловко перевернулся и увидел спины уходящих сотрудников безопасности.

— Подождите, — попробовал позвать он.

Но никто даже не обернулся. Хлопнула дверь, потом громко лязгнул автоматический замок.

Корби удалось встать на колени. Он был один. Посреди неба, под солнцем, на холодном ветру.