Конец октября — середина ноября — это самое неприятное время года. Лес в это время голый, черно-серый, неприятный и неуютный, словно переполненный и нищий сиротский приют. Стабильная температура еще не установилась и в течение дня меняется с поразительной амплитудой. С самого утра может напугать хорошим морозом, от которого еще висящие на деревья листья сворачиваются в рваные трубочки и трава покрывается серебристым инеем. Днем же, напротив, ощутимо теплеет и возвращается ранняя осень. Кора деревьев, паутина веток покрываются крупными каплями тающего снега, под ногами начинает хлюпать вода, а натоптанная тропка превращается в непролазное болото.

…Отряд из двух десятков человек быстро продвигался по одной из многочисленных лесных тропинок, которыми так богат лес в географическом треугольнике Барановичи — Сломичи — Пинск. Тропка петляла из стороны в сторону, то обходя беспорядочны завалы из поваленных прошлогодней бурей деревьев, то устремляясь по самой кроме глубокого оврага, на дне которого журчит так и не замерзший ручеек.

— Господин лейтенант, сигнал, — остановился худой немец, шедший немного впереди основной группы. — Йозеф заметил заметил трех человек.

Отряд замер. Лейтенант Конрад Зауэр после секундного раздумья сделал рукой хватательное движение и медленно двинулся в сторону угрозы. Группа быстро рассредоточилась.

Пулеметный расчет устроился на небольшом холме возле трухлявого пня, густо поросшим поганками. Крупный солдат, сняв со спины массивный рюкзак, саперной лопаткой рубил несколько древовидных кустарников. Рядом с ним пристроился второй, ставя в зажимы патронный короб побольше.

— … Agneschka, ne bojsj, — послышался спокойный женский голос. — Ni shego s nej ne budet. Skolko ras ushe takoe bilo, ne cshest.

— Da, snaju ja, snaju, — что-то отвечал второй голос, в котором отчетливо проскальзывало беспокойство. — Snaju, a serdeshko-to bolit! A, wdrug, s nej shto slushitsj?

Командир скривился. «Это быдло даже языка нормального не имеет, — подумал он, подтягивая тело вперед, чтобы рассмотреть, кто там идет. — Надо брать. Мы уже давно вышли в отмеченный район. Другого такого случая может и не предоставиться… И место здесь подходящее. Если у того дуба попробовать…, — лейтенант начал внимательно рассматривать высокий раскидистый дуб, огромные нижние ветки которого доставали до самой земли. — Хорошо». Зауэр перевернулся на спину и на листьях съехал вниз.

— Около того дуба будем брать, — прошептал он своему заместителю. — Все нужны живыми. Нам нужно знать обстановку в этом районе.

Тот змей отполз в сторону залегший цепью солдат.

— Bolno usch u nee schivotik silno bolit, — со стороны сгоревшего села появились две фигурки, на руках одно из них был какой-то сверток. — Daleko esche, Fekla? U nee schar!

— Poshti prischli, — первая женщина, кутавшаяся в темный пиджак с широченными плечами, махнула рукой в сторону дуба. — Wona tam! Smotri-ka! Matka boska! A-a-a-a-a!

Подобравшиеся на расстояние одного броска солдаты практически мгновенно среагировали на сигнал командира. Одетые в грязно-зеленые штурмовые куртки, немцы окружили женщин.

— О, какие курочки, — пробормотал крупный в кости Фриц, прозванный Пигги за паталогическую страсть к салу. — Что же вы тут одни делаете? Не нас ли ищете?

— Бросил бы ты свои шуточки, — шепнул ему его сосед, буквально тащивший за руку одну из женщин. — Знаешь же, что лейтенант этого не любит…

— Черт с ним, камрад, — рассмеялся первый, бросив взгляд на стоявшего у дуба офицера. — Этого выскочку скоро заберут от нас. С таким дядей, как у него, только самый последний идиот надолго останется гонять по лесам русских свиней… Поэтому, расслабься!

Шедший к пойманным лейтенант неожиданно остановился у того самого дуба, который был выбран в качестве ориентира. «Что за…? — вблизи дерево выглядело совершенно иначе. — Хм…».

— Рядовой, сюда, — Пигги вздрогнул и, перекинув карабин за плечо, побежал. — Спроси у них, что это такое?

Лейтенант даже не взглянул на тех, кого привел солдат. Его взгляд продолжал блуждать по дереву. Несколько нижних его веток, которые были направлены в сторону дороги, были настолько густо обвешены ленточками разного рода тряпочками, что древесные кисти казались мохнатыми. «Что это такое? — его пальцы коснулись длинного лоскутка выцветшей красной ткани, висевшей почти на кончике ветки. — Какой-то знак? Сигнал? — немного дальше висела узкая шкурка какого-то животного, ворс которой оставлял приятное чувство прикасании. — Это сколько же их тут…».

— Господин лейтенант! — кивая на испуганную женщину, вцепившуюся в ребенка, начал докладывать солдат. — Она говорит, что это священное дерево, которое обладает целительной силой.

Командир ткнул пальцем в ближний лоскут ткани, лениво мотавшийся на ветру. Увидев его жест, что-то быстро начала говорить вторая женщина.

— Eto ne nado trogat! — лицо еще не старой, лет 42–45 лет, женщины исказила гримаса ужаса. — Nelsja! Les nelsja obischat!

Стоявший с боку солдат с силой дернул ее за рукав пиджака, от чего ткань на плече с хрустом разошлась.

— Этого не нужно касаться пальцами…, — морща лоб, вслушивался в быструю речь Пигги. — Это может быть опасно… Слово… Obischat… А! Это может кого-то обидеть. Господин лейтенант, мне не все понятно. Встречаются какие-то странные слова, — он вновь повернулся к женщине и что-то у нее спросил.

Тем временем Зауэр подошел к дубу еще ближе, для чего ему пришлось подлезть под раскидистые ветви. Он заметил на коре странные наросты. «Черт меня дери, если это не то самое странное, о чем меня предупреждали, — думал он, пока отводил от лица гибкие ветки. — Этот проклятый приказ выставляет всех нас на посмешище! Дело идет к тому, что скоро нам придется записывать русские предания и легенды… Хм, я представляю рожу этого борова, когда я, отчитываясь перед ним, начну рассказывать сказки, — пожалуй впервые за все время операции, он смог по настоящему улыбнуться. — Действительно, будет занятно. Стоп!». Прямо на него из коры смотрели сотни крошечных палочек, кое-как торчащих из наростов коры.

— Stoj! — женщина вырвалась из рук конвоира и бросилась к офицеру. — Uberi ruki! Eto smert! Nelsj trogat! — она мотала головой словно сумасшедшая, переводя взгляд то на дерево, то на немца. — Ujdi otsjuda, ujdi! Wse uxodite! — ее руки раскинулись в стороны, словно в надежде удержать солдат. — Uhodite, ja proschu was… Eshe est wremja…

Но ему все же удалось вытащить из коры одну из палочек. От сырости и ветра она превратилась в сморщенную трубочку, кончик которой был сильно измят. Кончиком ногтя он подцепил край бумаги и осторожно начал разматывать.

— Она совсем сошла с ума, господин лейтенант, — Пигги с удивлением наблюдал за впавшей в истерику женщиной. Снова просит, ничего не трогать… Здесь ничего разобрать не могу. Сейчас опять говорит, что кто-то должен проснуться и на всех обидеться.

— Уйми эту дуру, — не оборачиваясь бросил командир, которого в данный момент занимала эта записка. — Какие-то каракули, — тихо шептал он рассматривая записку. — Будто ребенок писал, — на измятом листке были схематично нарисованы три улыбающихся человечка (два больших по краям и один маленький в середине) в таком виде, в которых наверное любой смог бы узнать семью.

Он вновь посмотрел на ствол дерева, усыпанный этими листками и задумался. «Может это какие-то пожелания местных жителей…, — размышлял лейтенант. — Аборигены же поклоняются своим божка и носят им всякие предметы, — в этот момент память услужливо подала ему новую информацию. — Вот черт, я же читал последние сводки… Что там было? А… Какие-то язычники… Лес, дубы. Деревья! Это же настоящие варвары». Зуэр вытащил и развернул еще одну записку, в которой было что-то написано уже почерком взрослого человека. «Это несомненно какие-то просьбы, — он задумчиво мыл в руках бумажные лоскуты. — Получается, они молятся дереву?».

— Спроси, кто у них Бог? — лейтенант посмотрел на вторую пленницу, которая продолжала держать на руках девочку. — И, вообще, какого черта они тут делали?

— Говорит, что она католичка, — после недолгого разговора ответил солдат. — А сюда пришла, потому что девочка заболела. Ей обещали, что дерево излечит ее. Именно так она и сказала, — добавил тот, увидев недоумение на лица командира. — Дерево может вылечить всех, даже тяжелобольных… Господин лейтенант, они все тут совершенно дикие. Подумать только, вместо доктора дерево…

— Так… Все понятно, — пробормотал командир, остановив свой взгляд на девочке. — Слушай, Фриц…, — замолчал он, не договорив фразу (ему казалось, что он что-то упускает из виду и это чувство из мелкого, едва ощущаемого, разрасталось в огромное, почти физически заметное). — Что с этим ребенком? — Зауэр, наконец-то, понял, что не давало ему покоя все это время. — Спроси, чем более этот ребенок? — вновь проговорил он, в упор рассматривая женщину. — Быстрее! В этих проклятых лесах всего можно ожидать!

Перед его глазами стояло реально осязаемая страница из печально знаменитого в этом районе приказа № 124-р, окрещенного солдатами «напрасной надеждой». «… руководитель подразделения должен обеспечить регулярный санитарный осмотр военнослужащих, включающий в себя наружный осмотр в полевых условиях (досмотр верхней одежды и незащищенных одеждой частей тела и головы), полный осмотр в стационарных условиях… Осмотреть полость рта… Состояние зрачков… Ушные раковины…».

— Что? — не выдержал Зауэр продолжительной паузы. — А вы чего встали, проверьте не подхватили ли чего-нибудь? — выкрикнул он, заметив как остальные солдаты проявляют острейший интерес к его солдат.

— У нее болит живот, господин лейтенант, — отозвался Фриц, отходя от женщины. — Говорит, девочка чего-то съела.

— Хорошо, — пробормотал тот, судорожными движениями проверяя складки своей формы. — Вроде ничего…, — его пальцы чуть медленнее прошлись по воротнику кителя, поднялись на волосы и замерли возле правого виска. — Чего скривился! Проверил?

Из-под кучи разного тряпья на немцев смотрели большие глазенки с застывшими в них слезами. Ребенок голыми ручонками крепко цеплялся в махровой платок женщины, стараясь закутаться в него по сильнее.

— Проклятье, — буркнул рядовой, с отвращением глядя на ветхое с торчащими клочками пуха одеяло, которое ему предстояло потрошить. — Как бы вшей не подхватить… Вот сволочь, — с еле слышным бормотанием он потянулся рукой к ребенку. — Pokaschi ego! Kakaj bolesn? — увидев тянущуюся к нему руку солдата, ребенок молча заворочался. — Uberi ruku.

Агнешка попыталась дернуться назад, но ее крепко держал второй солдат.

— Ne nado, — тихо зашептала она, правовой рукой закрывая головку девочки. — Ne trogajte. Eto sche rebenak.

— Что вы там копаетесь? — в раздражении крикнул лейтенант, наблюдая эту возню. — Нам уже надо уходить! Фриц, я вами очень недоволен…

Последняя фраза, озвученная крайне многообещающим тоном, подстегнула солдата. Не обращая внимание на сопротивление женщины, он стянул с головы ребенка платок и, брезгливо коснулся ее шеи и ушей. Ни чего не обнаружив, Фриц потянул на себя одело.

— Schto wi delaete, heljudi? — закричала вторая женщина, пытаясь встать с земли. — Sastudite ditj! Irodi! Matka Boska! — она с силой вцепилась в руку второго солдата, стараясь оттолкнуть его. — Ne trogajte ee! Ne trogajte! Na! Poluschaj! — ее кулаки начали колотить по спине рядового. — Otpusti ee, irod!

— Вот, ведьма! — не выдержав, Фриц ударил Агнешку по лицу. — Что ты вцепилась, как сумасшедшая?! Мы только посмотрим! — от удара ее голову мотнуло в сторону и на скуле заалел отпечаток. — Скинь с нее это трепьё! Быстрее! — он резко дернул одеяло с ребенка. — Посмотрим, и все…

Вдруг, прямо около его головы грохнул выстрел. От неожиданности Фриц слегка пригнул голову.

— Настоящий солдат, рядовой, всегда дисциплинирован. Он быстро и в точности выполняет приказ своего командира, — из-за его спины вышел Зауэер с пистолетом в руке. — Дисциплина, рядовой, только настоящая дисциплина отличает настоящего немецкого солдата от неполноценных рас! — вторая женщина начала медленно сползать на землю; она продолжала цепляться за солдатскую куртку, но обессиленные пальцы лишь скользили по плотной ткани. — Этих тоже.

Раздался еще один выстрел! Чуть более резкий, он сильно хлестанул по ушам солдат и унесся глубоко в лес.

— Выступаем, — бросил лейтенант, вкладывая в кобуру парабеллум. — До места расположения еще шагать и шагать…

Сгрудившаяся было группа, вновь растянулась. Несколько человек, назначенными в передовой дозор исчезли первыми, почти сразу же за ними двинулась остальная группа, а через несколько минут между деревьями скрылся и силуэт предпоследнего солдата.

— Хм… Думал мягкотелый…, — бормотал оглядывавшийся по сторонам Фриц. — Значит, обтесали мы его немного…

Вокруг никого не было. Деревья стояли неподвижно, лишь их верхушки печально раскачивались из стороны в сторону. Он успокоенно присел на корточки возле одного из тел и, затаив дыхание, начал шарить в одежде.

— Как знал ведь…, — прошептал он, рассматривая крохотное золотой колечко на безымянном пальце женской кисти. — Не зря папаша говорил, что у меня нюх на такие вещи… А ничего вещица-то!

Исхудавшие пальцы совсем не держали колечко. Оно практически без всякого усилия выпало на заскорузлую ладонь. Причмокнув от удовольствия, Фриц засунул вещицу куда-то за пазуху.

— Ничего, но все равно нищеброды, — продолжал он шарить по одежде. — Одно паршивое колечко. Ни цепочек, ни зубов…, — пальца тщательно прощупали швы и уголки, куда можно было зашить что-то ценное. — Может здесь что есть? — небрежно отшвырнув рваное одеяло, Фриц глянул на ребенка. — Дерьмо!

Встав он закинул карабин за плечо и побежал догонять своих.

Поднявшийся ветер шевелил отброшенное в сторону одеяло, край которого то и дело касался ножки ребенка, словно пытался укрыть от холода хотя бы эту часть тела ребенка. Из дыры на одеяле вырвался клочок ваты и гонимый ветром, скользнул по синим пупырышками на коже, потом по шершавой ткани рубашке и, наконец, запутался в длинных спутанных волосах.

…Ветер подул сильнее и одеяло с силой ударило о маленькое тельце. Ножка дернулась, словно от удара, и тут же же согнулась обратно…