ВАКЛИН И ЕГО ВЕРНЫЙ КОНЬ

I

Видишь ласточек, что словно черные бусинки унизали телефонные провода за нашим окном? Через три дня, мой мальчик, они простятся с родными гнездами и, дружно взмахнув крылышками, унесутся на юг. Минуют три синих моря, три желтые пустыни, три темных-темных леса и опустятся на землю в бедном горном селении…

Много-много лет тому назад на краю селения стоял беленький домик, а перед ним в палисаднике цвели алые цветы. В домике том согласно и счастливо жили мальчик Ваклин, его работящая матушка и заботливый отец. Но однажды ненастной весной на селение обрушилось несчастье: страшная болезнь начала косить людей. Не обошла беда и домика, что как снежный сугроб белел за палисадником с алыми цветами. Когда над полем прошумел последний весенний дождь, глаза матушки Ваклина закрылись навеки.

Домик посерел, помрачнел. Огонь в очаге погас. Стены затянуло паутиной. Цветы в палисаднике завяли. Печалью веяло от каждого уголка… Осиротевшему мальчику опостылели родные стены, где все напоминало об утрате, и он целыми днями, с раннего утра до позднего вечера, бродил по лесу.

Там, под сенью деревьев, ему было легче. Ветерок гладил лицо, и мальчику казалось, что это невидимые руки матушки ласкают его. На душе становилось покойно, легко. В чаще леса звенели птичьи голоса. Из груди Ваклина невольно вырывался радостный крик:

— Это мама!.. Так звучал ее голос, когда она пела мне свои прекрасные песни…

Одно только угнетало мальчика: он был одинок. Не с кем было перемолвиться словом, чтобы хоть ненадолго забыть о своем горе…

Раз поздней осенью Ваклин услышал далекий волчий вой. Эти зловещие звуки доносились из лесной чащи. Потом вдруг лес содрогнулся от жалобного лошадиного ржанья.

Не теряя ни минуты, Ваклин схватил свой лук, вставил стрелу и, натянув тетиву, бросился туда, откуда доносились волчий вой и лошадиное ржанье. Долго продирался он сквозь колючий кустарник. Наконец глазам его открылась ужасающая картина. Белый, как снег, конь, прижавшись к подножию огромной скалы, отбивался от громадного волка, который с остервенением наседал на него.

Неравная борьба подходила к концу. Хищник, присев, готовился к последнему, роковому прыжку. Еще мгновенье — и клыки зверя вонзились бы в холку лошади. Но стрела Ваклина, просвистев в воздухе, впилась серому злодею прямо в сердце. Волк три раза перекувыркнулся в воздухе и, словно мешок, набитый гнилой картошкой, рухнул наземь, вытянул ноги и испустил дух.

Тут только Ваклин получше разглядел спасенного коня. Это был всем коням конь. Ноги стройные и гибкие, как тростник, грива белая, пышная, будто весеннее облако. Большие темные глаза так и глядели в душу. А на белом лбу сияла огромная золотая звезда.

Конь тем временем встрепенулся, радостно заржал и поскакал к Ваклину. Встал перед ним словно вкопанный и вдруг заговорил человеческим голосом:

— Ну, Ваклин, до гроба не забуду сделанного тобой добра. Ты спас меня от волка. Так веди же меня домой — отныне, до самой смерти, я буду служить тебе верой и правдой!

Слушая эти слова, Ваклин был на седьмом небе от счастья. Две радостные слезы скатились по его бледным щекам и упали на белую гриву. Мальчик вскочил на коня, и тот вихрем понесся к селению, туда, где за палисадником с побитыми морозом цветами сквозь сумерки угасающего дня белели стены домика Ваклинова отца.

Вечером того же дня отец Ваклина, который не мог равнодушно смотреть, как дом приходит в упадок, привел новую жену. Так у Ваклина появилась мачеха.

II

Мачеха была баба злая.

Не успев переступить порог белого домика, она люто возненавидела пасынка и стала думать-гадать, как бы ей от него избавиться.

Думала-думала и надумала:

— Я его изведу. Не потерплю, чтобы он мозолил мне глаза. В доме и так тесно!..

Вот однажды мачеха поднялась с рассветом, отправила Ваклина в лес за дровами, а сама замесила тесто и подсыпала в него яду. Испекла она лепешку, уселась под окном и с тайным злорадством стала дожидаться возвращения пасынка.

Увидев, что Ваклин въезжает во двор с дровами, мачеха выбежала ему навстречу и заворковала ласковым голосом:

— Ваклин, сынок! Не утруждай себя. Отец сам свалит с воза дрова. Иди скорее в дом. Я испекла тебе лепешку из белой муки, что отец вчера привез с мельницы. Иди, поешь, пока не остыла!

Но Ваклин, у которого живот подвело от голода, не позарился на лепешку, не пошел в дом, а как всегда, бросился в конюшню — задать любимому коню корма, приласкать его, сказать доброе слово… Конь, стоило ему завидеть хозяина, встречал его радостным ржаньем. И все время пока Ваклин, прижав к груди его голову с ясной звездой на лбу, расчесывал ему гриву и рассказывал, где был и что делал, тихонько ржал и бил землю копытами. На этот же раз при виде Ваклина он не подал голоса, не встрепенулся. Только повернул голову, печально взглянул на хозяина. И Ваклин увидел в его глазах слезы…

— Что ты опечалился, мой верный конь? — спросил встревоженный Ваклин своего друга. — Уж не обидел ли тебя кто, пока я ездил в лес за дровами?

— Никто меня не обижал, никто и пальцем не тронул, — ответил конь. — А печален я оттого, что тебя, мой хозяин, хотят погубить..

— Вот тебе и на! — удивился Ваклин. — Ты, верно, ошибаешься. Я никому не причинил зла. Кто захочет меня погубить?

— Нет, Ваклин, я говорю чистую правду… Мачеха испекла лепешку, подсыпала в нее яду и ждет не дождется твоего возвращения. Знай: стоит тебе откусить маленький кусочек, как ты тут же умрешь. Станет она тебя лепешкой потчевать — не ешь, крошки в рот не клади. Очень тебя прошу!

— Ладно! — пообещал Ваклин.

А когда мачеха угостила его отравленной лепешкой, он взял ее, вышел из дома и тайком зарыл глубоко в землю возле кучи мусора. Напрасно злая женщина всю ночь не смыкала глаз, дожидаясь его смерти…

Неудача еще больше озлобила мачеху. С того дня она места себе не находила и все ломала голову над тем, как погубить сироту… Но, что бы она ни замышляла, что бы ни делала, конь Ваклина невесть как обо всем проведывал и заблаговременно предупреждал хозяина о грозящей ему опасности.

Так шли дни за днями…

Раз вечером мачеха, управляясь по хозяйству, услышала тихий говор. Голоса доносились из конюшни. Удивилась она, с кем это может шептаться Ваклин, поскольку знала, что в конюшне никого, кроме коня, нет. Подкралась к дверям, приложила ухо к щели… И слово по слову услышала, о чем разговаривают пасынок и его верный конь.

— Так вот кто его советчик! — злобно прошипела мачеха. — Погоди же ты у меня! Теперь я на вас найду управу. Прежде изведу коня, а потом разделаюсь с пасынком!

Сказано — сделано!

На другой день вероломная баба притворилась больной.

Укрылась с головой, лежит, стонет:

— Ох-ох-ошеньки, умираю! Ох-ох-ошеньки, смерть моя пришла!

— Что с тобой, женка? — бросился к ней встревоженный муж.

— Ох, занемогла я, дорогой муженек!.. Совсем плоха… Если не принесешь мне сердце Ваклинового коня, то через три дня меня не будет в живых. Так и знай!

Муж схватился за голову.

— Опомнись, жена! Что ты несешь! Да разве ты не знаешь, что у моего сыночка только и радости, что конь. Как же я могу его извести?.. Нет, нет, скорее я отдам тебе свое сердце! Проси, что хочешь, только оставь в покое сироту!

Но мачеха стояла на своем.

Три дня и три ночи она без умолку охала, стонала и то и знай жалобно молила мужа:

— Сжалься надо мной, не дай умереть безвременной смертью! Принеси мне сердце Ваклинового коня, и я тут же выздоровею!

Под конец жалостливый мужик не устоял перед ее просьбами.

— Ладно, так тому и быть! — сказал он. — Потерпи до утра. Как только Ваклин уйдет из дому, я отведу его коня на бойню, зарежу и принесу тебе его сердце!

А в это самое время, когда отец обещал мачехе порубить коня, Ваклин зашел в конюшню навестить своего верного друга. Конь встретил его словами:

— Ну, мой дорогой хозяин, раньше я спасал тебя от гибели. Теперь твоя очередь: ты должен помочь мне избавиться от западни, которую готовит для меня твоя мачеха.

И конь поведал Ваклину, как злая баба надумала его погубить, чтобы потом расправиться и с ним, Ваклином. А под конец наказал:

— Ворочайся поскорее домой и не подавай вида, будто ты что-нибудь знаешь… Завтра утром уйди из дому, а сам прислушивайся. Как только твой отец поведет меня на бойню, я трижды заржу. Коль скоро услышишь мое ржанье, где бы ты ни был, бросай все и беги скорее ко мне. Застанешь меня живым, делай что хочешь, говори отцу какие угодно слова, только добейся, чтобы он позволил тебе сесть на меня верхом! Если тебе удастся это, мы спасены, нет — не сдобровать нам обоим.

— Будь спокоен, мой дорогой конь, я все сделаю, чтобы тебя спасти. Если потребуется, жизнь свою отдам, но тебя из беды вызволю! — пламенно поклялся Ваклин и, поцеловав своего верного друга в лоб, с тяжелым сердцем отправился спать…

Всю ночь он не сомкнул глаз. А как только рассвело, следуя наказу коня, ушел из дому… Отец его тут же бросился в конюшню. Отвязал коня, крадучись, точно вор, вывел его со двора и понуро поплелся к бойне.

Конь, выйдя за ворота, раздул ноздри и заржал в первый раз. Но Ваклин, который в это время лежал за околицей села под деревом, не услышал его тихого ржанья.

На полдороге к бойне конь вскинул свою красивую голову с золотой звездой на лбу и заржал во второй раз. Его ржанье пронеслось над селом, словно звук трубы, долетело до дерева, под которым лежал Ваклин, затрепыхалось в листве, словно пойманная птица. На этот раз Ваклин услыхал голос своего друга, вскочил, как ужаленный, и сломя голову помчался к бойне, А навстречу ему несся громкий жалобный зов: это его верный конь заржал в третий раз.

— Где ты, Ваклин, где ты, мой дорогой хозяин?.. Уже точат ножи острые, неужто я не увижу тебя в последний раз?!

Жалоба друга придала пареньку сил. Казалось, у него выросли крылья. Не успел заглохнуть отзвук лошадиного ржанья, как Ваклин уже был возле бойни. Задыхаясь от быстрого бега, он подбежал к отцу в тот момент, когда тот уже занес нож для смертельного удара. Ваклин схватил его за руку.

— Погоди, батюшка, не губи моего коня! — умоляюще воскликнул он. — Лучше убей меня, а коня пожалей… Ты ведь знаешь, что после смерти матушки нету у меня друга вернее, чем он!

Слова сына больно ранили сердце отца. Он переменился в лице. Рука с занесенным ножом бессильно поникла, словно перебитая. Но тут же, вспомнив мольбы и слезы жены, он решительно стиснул губы и говорит:

— Не проси меня, сынок. Не могу я уступить твоим мольбам. Купим тебе другого коня, а мне жениться в третий раз негоже.

— Позволь мне тогда в последний разочек поездить верхом на моем коне! — попросил Ваклин, залившись слезами. — Не то до самой смерти буду горевать о нем.

— Что ж, это можно, — с облегчением промолвил отец.

— Проедься вдоль улицы да поскорее возвращайся, мать-то ведь совсем плоха; если к обеду я не принесу ей сердце твоего коня, того и гляди отдаст богу душу!

Услыхав слова отца, Ваклин на радостях бросился к лежавшему на земле коню и принялся целовать его голову с золотой звездой на лбу. Дрожащими от волнения руками разрезал веревку, которой был связан конь. Не успел тот вскочить, как молодой хозяин резво взметнулся ему на спину… Гулко застучали копыта, отец мальчика и охнуть не успел, как белая грива коня молнией сверкнула высоко в синем небе и пропала с глаз. Конь уносил Ваклина далеко-далеко к неприступным вершинам гор, которые таяли в синей мгле, — подальше от коварной мачехи и послушного ей отца…

III

Конь, не зная отдыха, нес своего всадника через горы и долины. И только на третий вечер остановился перевести дух у подножия невиданной горы. Она была гладкая, как стекло, и черная, как уголь. А на самой вершине, острые пики которой вонзались в белые облака, сверкала огненная звезда, озаряя своими лучами вечерний сумрак.

— Что это за звезда горит над вершиной? — спросил Ваклин у своего четвероногого друга.

— Это не звезда, а драгоценный камень из короны девушки по имени Агарь — хозяйки всех озер в этом горном крае, — ответил конь. — Каждый вечер, как только зайдет солнце, Агарь вынимает из своей короны самый крупный драгоценный камень и кладет его там, на вершине, чтобы он светил озерным коням, когда они ночью выйдут на берег полакомиться травой ароматных горных лугов… Что, понравился тебе этот камень?

Ваклин ничего не ответил. Но с той минуты он не отрывал глаз от вершины, над которой, пронзая густой мрак ночи, сиял, переливался драгоценный камень из короны Хозяйки горных озер. От коня не укрылось это, и он поспешил предупредить своего молодого хозяина:

— Сегодня ночью, когда пропоют первые петухи, мы будем пролетать над тем местом, где Агарь кладет свой драгоценный камень. Послушай меня, Ваклин, и запомни хорошенько мои слова. Не вздумай смотреть на камень, а тем более доставать его рукой!.. Возьмешь камень, так и знай: на нашу голову посыпятся несчастья одно другого ужаснее!

Ваклин, однако, на этот раз не послушался своего верного коня.

В полночь они и впрямь пролетали над вершиной, где во мраке сверкал, словно звезда, драгоценный камень из короны Хозяйки горных озер. Ваклин не устоял перед искушением. Свесился с коня, протянул руку и, сам не ведая, зачем он это делает, схватил сверкающий рубин и сунул его за пазуху прямо к неистово бьющемуся сердцу.

В ту же минуту конь укоризненно заржал:

— Ох, напрасно ты не послушался меня, мой хозяин. Беды не заставят себя ждать, вот увидишь!

Не успел он вымолвить эти слова, как ясное, усыпанное звездами ночное небо вдруг подернулось черными тучами. Стало темным-темно. Засверкали молнии, загрохотал гром. Ваклин оглянулся, и волосы у него на голове встали дыбом… За ними, разинув огромные, как печи, пасти, высунув огненные языки, гнались семеро крылатых чудовищ с красными, словно раскаленные сковороды, глазами.

— Ой, беда, пропали мы! — вырвалось у Ваклина.

— Если до рассвета не долетим до Страны желтых полей, то нам несдобровать! Здесь, в горах, Агарь всесильная владычица, — сказал конь. — Дунь сейчас же мне в правое ухо, да так сильно, чтобы зазвенело в левом.

Ваклин немедленно выполнил волю своего верного друга. И тут же конь понесся над скалистыми вершинами с такой быстротой, что облака над их головами расступались, издавая свист, словно паруса под напором урагана… Крылатые чудовища мало-помалу начали отставать. А когда настало утро, Ваклин и его верный конь были уже так далеко, что огненные языки чудовищ еле мерцали в предрассветной мгле, словно зажженные свечки.

Так-то так, да только мчавшихся во весь дух коня и всадника подстерегала новая беда… Впереди вдруг раздался страшный грохот, казалось, где-то разверзлась гора. Потом из-за последней цепи гор, отделявшей Страну горных озер от Страны желтых полей, хлынули, будто лава, огненные потоки. Не успел Ваклин опомниться, как перед ним выросла бесконечная огненная стена, такая высоченная, что ни перепрыгнуть, ни перелететь.

У Ваклина от страха закружилась голова.

Что делать? Куда податься? Назад возвращаться нельзя: там их подстерегают крылатые чудовища с огненными языками и кровавыми глазами… Лететь вперед — раскаленная стена испепелит дотла! Видно-таки, пришла их погибель. Нет спасения ни ему, ни его верному коню. Ах, зачем только он позарился на этот проклятый драгоценный камень, зачем не послушался совета своего друга!..

— Ваклин, хозяин мой! — окликнул его конь. — Не вешай голову. Обхвати покрепче ногами мои бока!

Ваклин вонзил ему в бока свои босые пятки. И тут же из ноздрей коня забили две мощные струи воды, обдав огненную стену сверху донизу. Стена жалобно зашипела, застонала, как человек. Потом вдруг потемнела, погасла. Не успели Ваклин и его конь приблизиться к ней, как она рассыпалась пеплом, и ветер разнес его, словно летний туман. И тут глазам молодого всадника открылась Страна желтых полей, озаренная первыми лучами утреннего солнца…

— Дерни меня изо всех сил три раза за хвост! — приказал Ваклину конь, когда они спустились на равнину, чтобы передохнуть.

Ваклин, валившийся с ног от усталости, послушно дернул коня три раза за хвост. И тут свершилось чудо… Белоснежный красавец-конь, перелетавший словно на крыльях высокие вершины, превратился вдруг в тощую клячу. Казалось, подует ветер — и она упадет!..

— Что с тобою, мой конь? Почему ты вдруг так отощал?

Ваклин готов был расплакаться, видя, что от его лихого коня осталась одна тень.

— Не печалься, хозяин. Так будет лучше! — засмеялся конь. — Теперь-то уж я знаю, что никто не позарится на меня, и мы с тобой будем неразлучны.

Успокоившись, Ваклин с любопытством огляделся по сторонам.

Позади тонула в рассветной мгле Страна горных озер. Впереди, сколько хватал глаз, расстилалась бескрайняя равнина, напоминающая дно золотого противня. По равнине мчалась целая дюжина неведомо кем напуганных зайцев.

При виде этой отрадной картины на душе у Ваклина посветлело. Глаза его радостно сверкнули, из уст вырвался звонкий крик:

— Ну, мой дорогой конь, теперь всем бедам конец!.. Не страшны нам ни злая мачеха, ни напасти, что подстерегали нас в Стране горных озер. Нас ждут счастливые, безоблачные дни… Ты будешь по целым дням мирно щипать травку, а я — бегать наперегонки с пугливыми зайцами!

— Погоди радоваться, Ваклин, — сказал конь. — Беды, которые принесет нам камень Агари, только еще начинаются!..

Словно в подтверждение его слов Ваклин увидел отряд всадников, которые, казалось, вынырнули из-под земли. Впереди ехал толстяк с маленькими злыми глазками, весь в золоте и шелках. Его сытый конь был втрое больше Ваклинового коня.

Не успев подъехать, человек этот накинулся на Ваклина:

— Каким ветром занесло тебя, голь перекатная, с этой тощей клячей в мои владения? Ты зачем пугаешь мою дичь?

Не успел Ваклин рот раскрыть, как толстяк, обернувшись к спутникам, приказал:

— Порубите этого паршивого мальчишку и его клячу на куски, чтобы неповадно было распугивать зайцев, на которых охотится хан Чордан!..

Слуги хана бросились было выполнять ханский наказ, как вдруг один вельможа из свиты хана приблизился к грозному владыке и шепнул ему на ухо:

— Вельможный хан! Позволь доложить тебе, что вчера вечером конюх, который ходил за твоими столетними кобылами, приказал долго жить. Чем убивать этого негодяя, не лучше ли тебе сделать его конюхом — лишний слуга всегда пригодится! А если ты потом решишь отправить его на тот свет, за этим дело не станет. И время, и повод можно сыскать.

Хану такой совет пришелся по душе, он махнул слугам рукой.

— Оставьте его в покое!

Потом окинул Ваклина с головы до ног злыми прищуренными глазами и говорит:

— Ну, так и быть: дарую тебе жизнь. Слушай мой наказ! Неподалеку отсюда есть конюшня, где я держу триста столетних кобыл. От старости эти клячи еле волочат ноги, к тому же они такие тощие, что можно пересчитать ребра. Если за тридцать дней ты сумеешь их так отходить, что шерсть у них на спинах заблестит, залоснится, будто шелковая, а глаза заискрятся, как у кобылок-трехлеток, то я дам тебе в награду полную шапку золотых монет. Если же не уложишься в указанный срок, то на тридцать первый день твоя голова слетит с плеч, словно кочан капусты… Что, принимаешь мои условия?

Прежде чем дать ответ Ваклин украдкой взглянул на своего коня. Тот кивнул головой, мол: «Соглашайся!» Ваклин с готовностью промолвил:

— Принимаю!

Хан ехидно усмехнулся, в глазах сверкнул злой огонек. Он приказал слугам:

— Ведите его поскорее к моим кобылам, они, бедолаги, ждут не дождутся конюха, который вернет им прежнюю силу!..

IV

Слова хана, насмешливые взгляды его приближенных как нельзя красноречивее говорили, что Ваклину нечего ждать добра. Но картина, которую он увидел, когда его привели на конюшню, была столь печальна и безутешна, что превзошла все его ожидания. Кобылы напоминали ходячие скелеты. Только в глазах еще тлели искры жизни. Невозможно было без содрогания смотреть на этих несчастных. Сердце Ваклина болезненно сжалось, слезы застлали глаза. Он печально взглянул на своего коня и с горечью промолвил:

— Скажи, мой верный конь, как мне выполнить наказ хана! Ведь эти несчастные скотинки не сегодня-завтра околеют. У них, я вижу, совсем нету зубов, а уж какие тощие — одни кости да кожа! Эх, не послушался я тебя в свое время, а теперь плакала моя головушка: ханский палач снесет ее с плеч!..

Но конь думал иначе.

— Не печалься, дорогой хозяин, — поспешил он утешить своего юного друга, — не так страшна беда, как тебе кажется. Драгоценный камень из короны Хозяйки горных озер сослужит нам добрую службу. Только знай, что это будет в первый и последний раз. Камень этот имеет волшебное свойство: если тридцать ночей кряду растирать им спину самой тощей клячи, то на тридцать первое утро ее нельзя будет узнать — она превратится в резвую лошадь. Не теряй же времени, засучивай рукава и берись за дело!

Ваклин послушался совета своего верного коня, и чудеса, одно другого удивительнее и невероятнее, не заставили себя ждать.

После первой ночи у кобыл выросли новые зубы — белые, крепкие, впору камни перемалывать!

После второй ночи ноги у них стали стройные, мускулистые, только тронь — зазвенят, словно тетива лука.

После третьей ночи ребра перестали выпирать из-под кожи, а шерсть заблестела, залоснилась. Стоило прикоснуться рукой — из-под пальцев так и сыпались искры!

На пятое утро кобылы, до недавнего времени валившиеся с ног от ветра, фыркали и ржали так голосисто, так рьяно, что с деревьев, росших возле конюшни, пооблетали все листья…

Молва о чудесах, которые творил молодой конюх, быстро облетела Страну желтых полей и вскоре достигла ушей хана Чордана. Не мешкая ни минуты, хан послал на конюшню самого хитрого боярина, наказав ему выведать любой ценой секрет Ваклинового колдовства.

Ханский посыльный прибыл в конюшню в сумерки. Улучив удобный момент, он тайком, как уж, проскользнул вовнутрь, спрятался в укромном углу и стал дожидаться прихода Ваклина.

Ждать пришлось долго — до самой полуночи. А как только пропели первые петухи, дверь тихонько заскрипела, отворилась, и в конюшню неслышными шагами вошел молодой конюх. Кобылы встретили его громким ржаньем, на радостях забили копытами.

Ваклин сунул руку за пазуху и вытащил оттуда драгоценный камень из короны Хозяйки горных озер. В ту же секунду помещение озарилось таким ярким светом, будто кто-то высыпал целую корзину звезд…

Глаза ханского соглядатая жадно сверкнули, в глубине зрачков вспыхнул злой огонь. Сердце под шелковой накидкой бешено заколотилось. Пальцы рук судорожно сжались — его так и подмывало наброситься на конюха, удушить его, завладеть драгоценным камнем, а там — будь, что будет!.. Но шпион не успел ничего предпринять: новое диво заставило его прикипеть к месту. Он увидел, что Ваклин принялся натирать волшебным камнем лошадиные спины. У боярина глаза на лоб полезли от удивления. В желании убедиться, что все это происходит с ним не во сне, а наяву, он даже ущипнул себя за щеку. До самых третьих петухов просидел он в своем укрытии, не смея шевельнуться, глядя и не веря своим глазам. А как только пропели третьи петухи и Ваклин, спрятав за пазуху волшебный камень, отправился к своему коню, лукавый царедворец выскользнул из конюшни и сломя голову помчался во дворец, чтобы поведать хану обо всем, что видел ночью.

Выслушав рассказ соглядатая, хан Чордан приказал немедленно доставить Ваклина во дворец. Молодого конюха ввели к хану, тот, яростно затопав ногами, закричал:

— Говори, холуй, где ты взял свой колдовской камень!..

Горемычному Ваклину ничего другого не оставалось, как рассказать хану все, что он знал со слов своего верного коня про драгоценный камень Хозяйки горных озер. Хан Чордан слушал его рассказ, довольно потирая руки.

— Ну, раз тебе удалось раздобыть самый крупный камень из короны Хозяйки горных озер, — сказал хан, — то ты сможешь без труда завладеть и всей короной… Делай, что хочешь, только через три дня доставь мне корону Хозяйки горных озер в целости и сохранности, а не то на четвертый день мои палачи порубят тебя на куски! Ну же, пошевеливайся, спасай свою шкуру!

Пошел Ваклин к своему верному коню, сказал, какая новая беда свалилась на его голову.

— Просто ума не приложу, как я добуду эту корону! — воскликнул он, горестно вздохнув.

— Да, дело это не простое, — озабоченно промолвил конь. — Дай-ка я наведаюсь к столетним ханским кобылам, которым ты воротил молодость и силу. Они повидали на своем долгом веку не одну страну, слыхивали множество всяких былей и небылиц… Авось, найдется среди них такая, что знает, где хранит свою корону Хозяйка горных озер.

И, оборотившись тощей клячей, верный конь отправился к кобылам, что резвились на лужайке перед конюшней, словно малые жеребята, притаился и стал ждать. Глядит: по дороге, ведущей в столицу, скачет кобыла, вся в мыле от быстрого бега. Прискакала, стала как вкопанная и, тревожно раздув ноздри, проржала три раза, да так жалобно, что товарки ее, вмиг присмирев, испуганно обступили ее плотным кольцом.

— Что случилось, сестрица? — заржали они в один голос. — Чем ты так растревожена? Какая еще напасть готова обрушиться на наши головы?

— Ох, дорогие сестрицы, ни вам, ни мне никакая беда не грозит. Горе нашему молодому конюху, чужеземцу, что вернул нам молодую силу!..

— Что же с ним стряслось? Говори! Ведь нынче ночью он был здоровехонек.

— Ох, сестрицы! Черные тучи сгустились над его буйной головушкой!

Кобыла рассказала про ханский наказ и про то, какая лютая казнь ждет конюха, если он через три дня не доставит хану корону Хозяйки горных озер…

Услыхав такую весть, кобылы повесили головы и стали думать-гадать, как помочь своему благодетелю, как отвести от него страшную беду, спасти от острых ятаганов ханских палачей. Долго-долго думали они, но ничего не могли придумать.

Первой нарушила молчание самая старая кобыла:

— Э, сестрицы, это еще не напасть! Бывают беды и похуже. Горю конюха можно пособить. В молодости, помню, я слыхала, что Хозяйка горных озер каждый вечер перед тем как лечь спать запирает свою корону в золотой ларец, а ларец тот опускает на дно озера, что лежит за горами Трах и Бух… Эти две соседние горы с незапамятных времен бьются одна о другую и не пускают к озеру ни одной живой души…

— Ох, сестрица, — перебили старшую сестру остальные кобылы, — где нашему конюху, пришельцу из чужедальней стороны, добраться до того озера! Нет, не достать ему золотой ларец с короной… Ведь как только он попытается проникнуть к озеру, горы, о которых ты рассказываешь, сотрут его в порошок!

— И эту беду можно одолеть. Бабка моя покойница рассказывала, — а ей про то поведала её бабка, — что в трехстах шагах от гор Трах и Бух есть белая, круглая, как яйцо, скала. Так вот, если после полночи, когда пропоют вторые петухи, трижды дотронуться до той скалы пучком разрыв-травы, она расколется надвое и из трещины выкатятся две серебряные коробочки. В каждой из них по золотой лампаде, а в каждой лампаде по девять капель лампадного масла. Стоит засветить эти лампады у подножия гор Трах и Бух, как они перестанут биться одна о другую и не сдвинутся с места, пока не выгорит все масло… Если наш конюх успеет за это время добраться до озера, достать с его дна золотой ларец и воротиться обратно, жизнь его будет спасена.

Услыхав такие слова, конь Ваклина поскакал к своему хозяину. К вечеру они собрались в дорогу. Как только усталую землю окутал мрак, конь Ваклина из клячи превратился в резвого скакуна. Ваклин вскочил на своего верного товарища, и тот понес его в Страну горных озер, туда, где, окруженные цепями гор, не зная покоя, бились одна о другую две горы — Трах и Бух.

V

Нелегко было в лабиринте скал и ущелий страны Хозяйки горных озер обнаружить горы Трах и Бух. Долго конь с всадником на спине носился от вершины к вершине во тьме, словно летучая мышь. Остановится, прислушается, не доносится ли откуда-либо грохот, и вновь скачет к неведомым громадам гор, чутко ловя голоса ночи.

И только когда где-то в лесной чаще прокричал дикий петух, Ваклин и его конь различили глухой гул, напоминающий отдаленный шум водопада.

— Это голос гор, Ваклин! — радостно заржал белый скакун. — Это Трах и Бух дают о себе знать. Слышишь?

И конь вихрем понесся в ту сторону, откуда долетал гул.

Долго скакали они через горы и долины, пока не очутились у подножия таинственных гор Трах и Бух. У Ваклина все поплыло перед глазами, казалось, он очутился на дне огромного котла, куда с грохотом и ревом низвергается бесконечное множество водопадов…

— Тра-а-ах! — гремела одна гора, ударяясь о другую.

Эхо громко вторило:

— А-а-ах!

— Бу-у-ух! — не заставляла себя ждать вторая, отвечая еще более мощным ударом.

Эхо отзывалось протяжным:

— У-у-ух!..

При каждом столкновении вверх взлетали снопы искр, которые на какие-то секунды рассеивали мрак и тут же, гасли, растворяясь в непроглядной тьме ночи. Но даже этих коротких вспышек было достаточно, чтобы Ваклин увидел за узким ущельем, разделяющим горы Трах и Бух, озеро, напоминающее огромное зеркало.

Посередине озера откуда-то из водной глубины струился ослепительный свет. Это удивительное сияние исчезало, когда горы сталкивались. Ваклин мигом смекнул, что этот дивный свет излучает золотой ларец, в котором Хозяйка горных озер хранит свою драгоценную корону…

Пока Ваклин стоял как зачарованный, не сводя глаз с невиданного чуда, где-то поблизости пропели вторые петухи. Это заставило добра молодца опомниться, и он со всех ног бросился к огромному валуну, что белел в трехстах метрах от гор Трах и Бух, и три раза прикоснулся к нему пучком разрыв-травы, которую захватил с собой. Послышался скрежет, с каким отворяется заржавевшая дверь. Затем гигантский белый, как снег, валун покраснел, словно раскаленное железо, и раскололся на две половины, а из трещины к ногам Ваклина выкатились две серебряные коробочки.

Ваклин открыл их, и в руках у него засверкали две золотые лампады. Это были те самые лампады, о которых рассказывала старая кобыла из конюшни злого хана Чордана.

Не теряя времени, Ваклин поставил одну лампаду у подножия горы Трах, а другую — у самого крутого склона горы Бух. Затем достал огниво, выкресал огня и зажег обе лампады.

Фитили зашипели и вспыхнули. И тут случилось невиданное диво: горы Трах и Бух, что с давних времен не знали покоя, вдруг застыли на месте. Оглушительный грохот и треск сменила гробовая тишина. Она наступила так неожиданно, что Ваклин от волнения прирос к месту.

— Не мешкай, Ваклин, масло в лампадах уже горит, — прошептал верный конь и толкнул своего молодого хозяина под локоть, видя, что тот стоит как вкопанный и не думает бежать к озеру, излучающему дивный свет.

При этих словах Ваклин встрепенулся и, не раздумывая ни секунды, ринулся в расщелину между горами, миновать которую до этого не могла ни одна живая душа. Стрелой промчался он через узкий проход и живой, невредимый добежал до озера.

Не раздумывая, прыгнул Ваклин в ледяную воду и опустился на самое дно. Когда же он вынырнул и подплыл к берегу, в руках у него сверкал-переливался золотой ларец, где хранилась корона Хозяйки горных озер…

VI

Ваклин воротился из дворца хана Чордана с радостной улыбкой на устах. Еще издали он крикнул своему коню:

— Ну, теперь можно спать спокойно! Я вручил золотой ларец с короной Хозяйки горных озер самому хану. Он премного доволен и теперь, верно, оставит меня в покое!

Но конь только головой покачал.

— Ошибаешься, дорогой мой хозяин! Ты плохо знаешь хана Чордана: корона Хозяйки горных озер еще больше распалит его жадность. Не видать тебе покоя, пока он жив.

Так оно и вышло. В один прекрасный день хан Чордан позвал Ваклина во дворец и, сердито сверкая глазищами, наказал:

— Эй, парень, даю тебе сроку девять дней и девять ночей, делай, что хочешь, только приведи мне во дворец саму Хозяйку горных озер… А не приведешь, на десятый день мои палачи раскромсают тебя на девяносто девять кусков и накормят твоим мясом собак!..

Взглянув на опечаленное лицо своего молодого хозяина, верный конь сразу почуял неладное и спросил напрямик:

— Чего хочет на этот раз от тебя хан Чордан?

Ваклин рассказал ему все и, глубоко вздохнув, добавил:

— Эх, мой верный конь, вижу я, что нет мне спасения от проклятого хана. Погубит он меня ни за что, ни про что во цвете лет!

Печаль, с которой Ваклин произнес эти слова, словно раскаленный уголь, обожгла сердце его друга. И на этот раз верный конь не упрекнул Ваклина за то, что тот не послушался его совета и накликал на свою голову столько бед. Он только промолвил:

— Не падай духом, мой хозяин! Ведь если бы не было на свете трудных дел, не рождались бы и храбрые юнаки, чтобы с ними справляться… Иди, собирайся в дорогу, а я наведаюсь к столетним кобылам, может, разузнаю, где искать Хозяйку горных озер и как привести ее к хану…

Когда через час конь вернулся к своему опечаленному хозяину, Ваклин по радостному блеску его глаз сразу понял, что он принес добрые вести. Так оно и было.

— Отправляйся как можно скорее на восток! — шепнул Ваклину верный конь. — Перейдешь через три реки, а на берегу четвертой увидишь три большие засохшие вербы. Стукни каждую из них три раза вот этой кизиловой веткой… После девятого удара стволы всех трех верб разом переломятся, и ты увидишь три глубоких дупла. Засунь в эти дупла руку и возьми все, что там есть, а потом живо возвращайся ко мне. Да только помни: ты должен вернуться до того как взойдет луна!..

Ваклин в точности выполнил наставления своего верного коня и до восхода, луны воротился к нему с тремя узлами. В первом узле лежал тканый золотом ковер. Во втором — золотой кувшин, полный искрометного вина. А в третьем — алмазная чаша.

Как только взошла луна, Ваклин и его верный конь, захватив с собой все три узла, направились в страну Хозяйки горных озер. Перелетев через бесконечное множество горных вершин и страшных пропастей, в одно прекрасное утро они очутились на берегу озера, расположенного выше всех остальных озер.

Озеро это было удивительно прекрасно!..

Повсюду, куда хватал глаз, сверкала, переливалась зеркальная гладь, синяя, как ясное утреннее небо в горах. А на ней, словно белые кораблики, мерно покачивались цветки белых лилий.

Несмотря на огромную глубину, дно озера было видно как на ладони — так чиста была его вода. Все оно, от края и до края, было усыпано драгоценными камнями. Рядом с темно-красными рубинами белели груды крупного жемчуга. Голубые, как незабудки, сапфиры задорно подмигивали зеленым, словно весенняя травка, изумрудам. И оттого озерное дно горело, переливалось всеми цветами радуги.

Но самое большое диво представлял собой дворец Хозяйки горных озер Агари!

Его стройные башни из чистого золота доходили до самой поверхности воды. Стены из белого, розового, голубого и зеленого мрамора отражали сияние драгоценных камней и пылали так ярко, словно в воде полыхали мириады белых, розовых, голубых и зеленых солнц. А окна светились из водной глубины таким мягким призрачным светом, будто в каждое из них заглядывал месяц!

С трудом оторвав зачарованный взгляд от этой дивной картины, Ваклин снял с коня узлы и отнес их к самому берегу озера. Он разостлал тканый золотом ковер на мягкой мураве, посередине ковра поставил кувшин с вином, а рядом пристроил алмазную чашу.

— А теперь давай спрячемся и подождем, пока Агарь выйдет на берег, — сказал Ваклину верный конь и повел его к скалам, что высились в сотне шагов от озера.

Не успели они укрыться за скалами, как подул ветер, гладкая поверхность озера покрылась мягкими складками, вспенилась, и на берег вышла стройная молодая девушка…

— Это она, Агарь! — прошептал Ваклин, увидев красавицу, и сердце его забилось часто-часто.

А девушка, стряхнув с одежды капли воды, стала прогуливаться по берегу и расчесывать золотым гребнем свои длинные золотистые волосы, что сверкали над ее белоснежным челом и струились до самых пят, будто водопад. А потом она запела, и все, что было живого на берегу, смолкло, затаилось, слушая ее пенье: и чайки на скалах, и птицы в кустах, и кузнечики в траве.

Прогуливаясь по берегу, девушка вдруг заметила разостланный Ваклином прекрасный ковер. Она радостно заулыбалась и направилась прямо к нему. На ковре стояли золотой кувшин, полный искрометного вина, и алмазная чаша.

Агарь, недолго думая, налила полную чашу вина и выпила одним духом. И то ли от вина, то ли от солнечного зноя глаза ее затуманились, веки смежились. Не успели наши путешественники оглянуться, как девушка мирно склонила голову на шитый золотом ковер и уснула сладким сном…

— Ну, Ваклин, пора приниматься за дело. Бери красу-девицу! — прошептал верный конь, убедившись, что Хозяйка горных озер крепко спит.

Ваклин коршуном вылетел из засады, в несколько прыжков очутился возле спящей царицы, завернул ее в ковер, связал покрепче. Потом перебросил драгоценную ношу через седло, вскочил сам на верного коня, и они понеслись через горы, через долы в Страну желтых полей, где хан Чордан с нетерпением ждал, когда ему приведут Хозяйку горных озер…

— Ну, мой верный конь, и на этот раз беду пронесло стороной! — воскликнул с облегчением Ваклин, когда озеро с подводным дворцом Хозяйки горных озер скрылось из вида.

Но не успел он вымолвить эти слова, как прекрасная пленница проснулась. Поняв, что с ней стряслось, она сложила свои малиновые губки трубочкой и пронзительно свистнула. В то же мгновенье какая-то тень набежала на солнце, ясный день померк.

Ваклин поднял голову, чтобы посмотреть, что закрыло небесное светило. Взглянул — и волосы у него на голове встали дыбом… Со всех четырех сторон потемневшего неба к нему неслись с грозным клекотом стаи орлов, ястребов, воронов. Вот-вот налетят, накинутся на Ваклина и его верного коня, разорвут на мелкие куски — костей не соберешь!..

— Скорее брось в эту крылатую нечисть алмазную чашу! — проржал Ваклину конь.

Ваклин вытащил из узла драгоценную чашу и дрожащей рукой швырнул ее прямо в гущу преследователей. Раздался громкий треск, потемневшее небо прорезали четыре молнии, алмазная чаша разлетелась на тысячу осколков. Осколки эти со страшным свистом, как стрелы, понеслись навстречу стаям орлов, ястребов и воронов. Спустя мгновенье трупы крылатых хищников градом посыпались на скалистые вершины, над которыми пролетал звездолобый конь. И тут же опять весело засияло солнце, засинело небо…

Но когда конь со своим молодым ездоком достигли середины дороги, ведущей в Страну желтых полей, прекрасная Агарь надула щеки и что было силы свистнула дважды. И тут же со стороны гор, над которыми они в ту минуту пролетали, раздался страшный грохот и треск; можно было подумать, будто разверзлась целая сотня горных вершин. Ваклин взглянул вниз, и волосы у него опять встали дыбом.

Скалы, на которых до этого грелись на солнце одни змеи да ящерицы, кишели страшными черными великанами. Исполины крушили своими могучими руками скалы, отламывали огромные камни и швыряли их в пролетавших над головами всадника с конем… Стоило такому обломку утеса попасть в цель, как от Ваклина и коня осталось бы мокрое место!

— Скорее швырни вниз, на скалы, золотой кувшин с вином! — посоветовал конь.

Ваклин тут же повиновался.

Кувшин упал на скалу, разбившись на бесчисленное множество осколков и оросив вином, словно кровью, окрестные вершины… Отовсюду, где пролилось вино, поднялись столбы дыма, скрывшего от глаз великанов всадника с конем. А обломки золотого кувшина превратились в огненные языки, которые со страшным свистом устремились к ногам чудовищ. Те в паническом ужасе бросились бежать, кто куда.

Ваклин и его верный конь уже подлетали к последней цепи гор, которая отделяла Страну горных озер от Страны желтых полей, как их прекрасная пленница вдруг опять надула губки и три раза свистнула.

В ту же секунду случилось такое, чего не бывает и в сказках…

Солнце — то самое небесное светило, что тысячелетиями совершает один и тот же путь, вдруг свернуло с него и, словно огромный огненный шар, покатилось прямо на наших путешественников. Стало невыносимо жарко: прохладный ветерок утих, небо пылало, будто раскаленная печь. Конь и ездок начали задыхаться от зноя.

А огненный шар подкатывался все ближе, с каждой секундой лучи его палили все беспощаднее. Еще немного — и от всадника и коня останется только кучка пепла.

— Привяжи Агарь к седлу, а ковер брось на разъяренное солнце! — донеслось до ушей Ваклина тихое ржанье.

Ваклин с трудом выполнил наказ своего верного коня. Но стоило ему бросить навстречу солнцу тканый золотом ковер, как тут же свершилось чудо… Ковер мигом превратился в огромное белое облако, которое окутало теряющих силы беглецов. Потянуло прохладой, начал накрапывать дождик. К Ваклину и его коню вновь вернулись силы, дышать стало легче, в глазах посветлело, и вскоре они благополучно прибыли в столицу хана Чордана…

VII

Хану Чордану Хозяйка горных озер с первого взгляда так понравилась, что он решил любой ценой заставить ее выйти за него замуж. Хан каждое утро и каждый вечер увещал ее:

— Одену тебя в шелка, одарю золотом, построю дворец из редкостного дерева и дорогого мрамора, всю увешаю ожерельями из рубинов и алмазов — только стань моей женой!

Но Агарь и слушать не хотела об этом. А чтобы хан оставил ее в покое, она однажды возьми да и скажи ему:

— Ладно, так и быть, я стану твоей женой, если ты приведешь с моей родины златогривую кобылицу с двенадцатью среброногими жеребятами!..

Ты, мой мальчик, наверное, подумал, что хан Чордан из любви к прекрасной девушке покинул трон и сломя голову бросился в Страну горных озер выполнять ее желание? Как бы не так! Ничего подобного не случилось, хан Чордан, как все властелины, думал, что если он вдруг погибнет, то солнце перестанет светить и мир будет обречен на гибель. А чтобы не подвергать мир такой опасности, хан Чордан приказал оседлать коня и помчался…

Только не на родину любимой девушки, где его на каждом шагу подстерегали опасности, а на конюшню, где неусыпно пекся о своих столетних кобылах Ваклин.

Хан издалека заорал зычным голосом:

— Эй, деревенщина, живо собирайся в дорогу. Нынешней же ночью поедешь в Страну горных озер и приведешь златогривую кобылицу с двенадцатью среброногими жеребятами! А не то завтра утром я сам, своими руками отрублю тебе голову!..

Опечалился Ваклин, пошел искать своего умного коня. Конь и на этот раз выручил его советом.

— Найди до вечера три вилка краснокочанной капусты и свей петлю из золотых ниток, а потом приходи ко мне… Да не печалься! Коли сердце твое будет смелым, десница — крепкой, завтра на заре златогривая кобылица и двенадцать среброногих жеребят разбудят хана своим ржаньем!..

К закату все было готово. А как только зашло солнце и выплыла на небо луна, Ваклин на своем лихом скакуне понесся в Страну горных озер… Долго ли, коротко они летели — как вдруг очутились на берегу озера, где стоял дворец Хозяйки горных озер.

Конь шепнул Ваклину:

— Спрячься за скалы, как в прошлый раз, и жди, пока пропоют третьи петухи. В ту пору из воды покажется златогривая кобылица со своими двенадцатью среброногими жеребятами… Как станут они пастись на берегу, ты незаметно подбрось кобылице три кочана капусты, потом скорее накидывай ей на шею петлю из золотых нитей. Только смотри — постарайся накинуть петлю с первого раза, не то все пропало… А дальше поступай так, как подскажет тебе сердце!..

Ваклин, взяв золотую нить и капусту, притаился за скалами.

И вот пропели третьи петухи. На берегу озера вдруг стало светло как днем. Озеро вспенилось, разбушевалось. Откуда-то из далеких его глубин донеслось лошадиное ржанье, и не успел Ваклин глазом моргнуть, как из воды выплыла златогривая кобылица.

Она взбежала на прибрежную скалу, огляделась по сторонам и, не увидев нигде ни души, повернула свою красивую голову к озеру и три раза призывно заржала. Тут же из вспененных волн на берег выскочили двенадцать среброногих жеребят. Все они были одинакового роста и похожи друг на друга, словно двенадцать капель росы…

Жеребята окружили мать и принялись мирно щипать росистую траву-мураву. Кобылица тоже начала пастись. Ваклин подождал немного и выкатил из своего укрытия первый кочан капусты. Кобылица подняла голову, увидела капусту, однако и ухом не повела. Ваклин выкатил второй кочан. Кобылица вытянула шею, глаза ее жадно сверкнули, но она по-прежнему не сдвинулась с места… И только когда Ваклин выкатил последний кочан, кобылица подбежала к капусте.

Ваклин только того и ждал. Он выскочил из своей засады, кинулся к кобылице и, когда она подняла голову, набросил ей на шею петлю… Перепуганная лошадь рванулась изо всех сил, отпрянула назад, но, увидев, что петля крепко стянула ей шею, поднялась на дыбы и кинулась на дерзкого юношу. Ваклин отскочил в сторону. Не успела лошадь вновь взвиться на дыбы, как Ваклин сел на нее верхом и вцепился руками в огненно-рыжую гриву.

Почуяв незнакомого наездника, кобылица взвилась на дыбы. Она шарахалась из стороны в сторону, брыкалась… Казалось, еще немного, и она сбросит храброго ездока на землю. И тут до Ваклина долетел голос верного коня:

— Вырви из гривы кобылицы один волос!..

Тот так и сделал. Лошадь тут же успокоилась, притихла, стала смирной, как овечка. А через минуту-другую Ваклин уже мчался в Страну желтых полей… Впереди скакал ваклинов звездолобый конь с развевающейся белой гривой. За ним на укрощенной златогривой кобылице летел во весь опор его хозяин. Двенадцать среброногих жеребят, вытянувшись цепочкой, словно стая журавлей, ни на шаг не отставали от матери.

VIII

Хан Чордан всю ночь глаз не сомкнул. До самого рассвета сидел под окном, ждал, не покажется ли его посыльный с драгоценной добычей. Как только златогривая кобылица ударила под окном передним копытом, а за ней потянулись стайкой среброногие жеребята, хан сломя голову бросился к Агари.

— Ну, краса-девица, воля твоя исполнена. Златогривая кобылица с ее двенадцатью среброногими жеребятами стоит перед дворцом. Теперь-то ты станешь моей женой! — вскричал он прерывающимся от радости голосом.

Но Агарь и на этот раз ответила ему отказом. Она сказала:

— На моей родине, в Стране горных озер, девушки выходят замуж только за смелых, сильных, ловких мужчин… Завтра перед восходом солнца я оседлаю мою любимую кобылицу, и как только солнце покажется из-за гор, поскачу к нему. Тот, кому удастся догнать меня и снять с седла прежде чем солнце поднимется в зенит, станет моим мужем. Так вот, завтра ты сможешь доказать на деле, что ты не только хан, но и настоящий мужчина, что тебе не занимать лихой удали! Догонишь меня, снимешь с седла до наступления урочного часа — стану твоей женой. Не сможешь — придется тебе уступить меня и свое царство тому молодцу, который окажется достойным моей руки… Согласен, хан?

— Согласен! — ответил хан Чордан, который надеялся, что во всем его царстве не найдется скакуна быстроходнее, чем его конь.

— Тогда объяви мою волю всем молодцам своего царства, а завтра вместе с остальными попытай счастья!..

Утром рано — ни свет, ни заря — перед ханским дворцом выстроились сто всадников. Впереди весь в золоте и шелках восседал на своем лучшем коне хан Чордан. А где-то в последнем ряду, накинув на плечи ветхую свитку, смиренно ждал начала состязания Ваклин. Конь его был такой тощий, такой никудышный, что, казалось, вот-вот свалится с ног.

— Ха-ха-ха!.. Глядите-ка, этот парень на своей кляче, видать, надеется догнать златогривую кобылицу и завладеть Хозяйкой горных озер!.. Ха-ха-ха! — посмеивались всадники, тыкая пальцами в сторону Ваклина и его коня.

Ваклин же, делая вид, будто ничего не слышит, время от времени озорно посматривал на своего конька. Г лаза лошади сверкали дивным блеском, и по этому блеску можно было догадаться, что это тот самый конь-огонь, которому ничего не стоило перелететь через гору…

Когда восток начал алеть, Агарь оседлала свою кобылицу. Грива красавицы-лошади горела пожаром. Из ее глаз вылетали синие языки пламени, из ноздрей сыпались искры. Ее тонкие стройные ноги, казалось, чуть касаются земли.

Всадники переглянулись. В глазах у всех появилось колебание. «Где нашим коням тягаться с этой чудо-кобылицей!.. Не лучше ли поскорее убраться восвояси, не смешить людей?» Половина охотников в самом деле тихомолком покинула строй и отъехала в сторонку.

В эту минуту первые лучи солнца озарили далекие вершины гор.

Хозяйка горных озер вздрогнула. Ухватившись руками за гриву кобылицы, тронула шпорами бока. Стройная лошадь вытянула шею и не успели собравшиеся ахнуть, как она взвилась на дыбы и понеслась навстречу восходящему солнцу…

Первым бросился вдогонку молодой наезднице хан Чордан. А сзади всех, провожаемый насмешками толпы, затрусил на своей кляче Ваклин. Но как только столица скрылась из глаз, наш молодец спрыгнул на землю, встал перед своим верным конем и трижды дунул ему в каждую ноздрю. Конь вдруг рухнул на землю, будто неживой, но тут же резво вскочил на ноги. Перед Ваклином стоял его белогривый скакун с огненной звездой на лбу, что одним прыжком мог перелететь через гору.

— Подуй живее мне в левое ухо, да так сильно, чтоб зазвенело в правом! — проржал конь, когда Ваклин вскочил в седло.

Молодой всадник тут же выполнил его наказ. В то же мгновенье конь-огонь взвился под облака и понесся вперед так быстро, что вскоре догнал и перегнал всех своих соперников. А когда солнце стало приближаться к зениту, конь Ваклина поравнялся с златогривой кобылицей Агари. Ваклин протянул руки, схватил красавицу и, крепко обняв ее, посадил к себе на седло. А потом пришпорил коня и поскакал обратно к столице. Было еще светло, когда собравшийся перед дворцом хана Чордана народ увидел, что паренек в ветхой свитке, ускакавший последним, возвращается, везя на седле Хозяйку горных озер.

А что же хан Чордан?.. О, его больше никто никогда не видел — он умер в чистом поле с досады и стыда, и дикие звери растерзали его труп…

 

СОЛНЦЕ, МЕСЯЦ И ПЕТУХ

Много-много лет тому назад жили-были на небесных просторах трое братьев: Солнце, Месяц и Петух. Младшие братья — Месяц и Петух, — как все озорники на свете, частенько ссорились из-за пустяков. Но стоило им повздорить, как в ту же секунду, откуда ни возьмись, прибегал старший брат и мирил их — когда по-хорошему, а когда и силой. Благодаря ему все кончалось добром, никто не помнил, чтобы у них доходило дело до разлада. Так жили они в мире и согласии целых три года.

Вот однажды старший брат позвал двух меньших, погладил их по вихрастым русым головкам и говорит:

— Братцы вы мои родные! До сих пор мы были неразлучны, жили безбедно в доме, который достался нам в наследство от отца. Но завтра утром, ни свет ни заря, я вас покину и отправлюсь в дальний путь. Вам придется жить одним, без меня, целый год. Ты, братец Месяц, пока я буду бродить по неведомым странам, как и раньше, усердно заботься о нашем звездном стаде. А ты, братец Петушок, хозяйничай в доме, следи, чтобы твой брат всегда ходил чистый, опрятный, чтобы по возвращении с пастбища его ждал вкусный ужин, приготовленный твоими руками… Живите, дорогие братья, мирно, без раздоров и драк. Начнете ссориться — станете посмешищем для всех, а не то еще и такое может случиться, что мы расстанемся навеки и не увидимся больше никогда-никогда!

Не успел старший брат кончить свои наставления, как брат Месяц бросился к нему и, хвастливо вздернув свой курносый нос, ударил себя в грудь и заносчиво воскликнул:

— Не думай об этом, братец Солнце! Раз я остаюсь за старшего в доме, все будет идти как по маслу!.. Ты только погляди, какой я большой, вот-вот с тобой сравняюсь!

И он так напыжился, надул щеки, что стал похож на огромный шар.

— Ну, а ты, брат Петушок, что скажешь? — с ласковой улыбкой спросил старший брат.

Петушок словно того и ждал — бросился старшему брату на шею, прижался к его сильной груди и горько заплакал.

— Я, братец Солнышко, знаю только одно: очень мне будет без тебя горько, ты ведь давным-давно заменяешь нам отца и мать… Раз надо, отправляйся в дорогу, да только поскорее возвращайся домой, не то я не вынесу разлуки, помру с горя.

Старший брат отвернулся, чтобы Месяц и Петушок не видели набежавших на глаза слез, и поспешил удалиться: мол, ему нужно собираться в дорогу. А утром встал затемно, когда Месяц и Петушок еще спали сладким сном, украдкой вышел из дома и с тяжелым сердцем отправился в путь-дорогу.

Он уже успел отойти далеко, когда проснулся Петушок. По тому, как заныло его сердечко, как померкло все вокруг, он понял, что любимый брат покинул дом. Петушок очень огорчился, что он уехал не простившись. Бедный мальчик даже заплакал с горя. Но стоило ему вспомнить наказ старшего брата, как он мигом вскочил на ноги и принялся готовить завтрак брату Месяцу, которому велено было гнать звездное стадо на Небесные луга… Завернул в виноградный лист кусок свежей брынзы, насыпал в деревянную солонку соли, красного перца. Отрезал большой ломоть хлеба… Уложив снедь в полотняную пастушью торбу, Петушок подошел к кровати, на которой спал непробудным сном молодой пастух.

— Вставай, братец Месяц! Звезды давно ждут-не дождутся, когда ты погонишь их на пастбище!..

И Петушок легонько потормошил брата за плечо.

— М-м-м-м! — промычал Месяц, но не проснулся, а повернулся на другой бок и захрапел еще громче.

Петушок потормошил его еще раз. Месяц почмокал губами, что-то пробормотал сквозь сон и опять засопел. Так повторилось несколько раз. Тогда Петушок взял и плеснул ему в лицо холодной водой. Месяц вздрогнул и открыл глаза.

— Ты зачем меня будишь, гадкий мальчишка? — сердито вскричал он, увидев над собой улыбающееся лицо младшего брата. — Не видишь разве, что я сплю!..

— Не сердись, братец, — кротко ответил Петушок. — Я видел, что ты сладко спишь, мне было жаль будить тебя, но… Разве ты запамятовал, что наказывал вчера нам братец Солнце?

— Что он наказывал?

— Он говорил, чтобы ты пас звезды, а я хозяйничал… Вот гляди: я положил тебе в торбу хлеба с брынзой… Вставай, братец, звезды-то, бедняжки, небось давным-давно проголодались!

Но Месяц, громко зевнув, вдруг заявил:

— Ну нет! Так дело не пойдет. Будем чередоваться: сегодня ты пасешь звезды, а я буду дома хозяйничать, а завтра ты останешься дома, а я погоню стадо на Небесные луга…

— Но ведь братец Солнце велел иначе, — попытался было возразить Петушок.

Несговорчивый брат от злости покраснел, как вареный рак, вскочил с постели и яростно затопал ногами.

— Замолчи, негодный мальчишка! Чтобы я от тебя и слова не слыхал!.. Я теперь старший в доме, и ты должен меня слушаться! Лучше не отвиливай, не мешай мне спать, а иди выгоняй стадо!

Петушок не стал больше возражать, перекинул через плечо приготовленную для брата пастушью торбу, взял стоявшую в углу крепкую кизиловую палку и побежал к кошаре, откуда доносилось жалобное блеянье проголодавшихся звезд. Петушок распахнул ворота, звезды хлынули, словно золотое просо, и сломя голову помчались на Небесные луга, а он бросился за ними вдогонку.

Ах, как прекрасны были Небесные луга!..

Все там было синее-синее.

Высокая росистая трава, что волновалась, куда ни глянь, словно бурное море.

Пенистые потоки, над которыми вели нескончаемые хороводы голубые стрекозы.

Работящие пчелы, что жужжали, не зная отдыха, среди синих душистых цветов.

Птицы, что щебетали без умолку в густом синем кустарнике.

Все, все на Небесных лугах было синим-синим!..

Но вот по этому синему травяному морю разбрелись пригнанные Петушком звездочки-овечки, — казалось, в росистой траве замерцали сотни светлячков. Их блеск придал лугам новое очарование. Эта дивная картина, птичье пенье, звон колокольцев быстро развеяли грусть Петушка. Печаль по уехавшему брату, что целый день томила его душу, наполняя глаза слезами, незаметно растаяла. Сердце наполнилось радостью, на губах расцвела счастливая улыбка. Он вытянул шею и закричал во все горло Месяцу, будто тот мог его услышать.

— Ку-ка-ре-ку, братец Месяц! Я уже не сержусь на тебя за то, что ты не послушался наказа братца Солнышка и послал меня пасти звездное стадо!.. Если бы я остался дома, то, наверное, умер бы с тоски по уехавшему брату, а здесь мне так привольно, так весело… Ку-ка-ре-куууу!

Повеселевший Петушок достал из пастушьей торбы серебряную свирель, поднес ее к губам и заиграл. Из тонкой дудочки вырвался целый рой задорных звуков… Они рассыпались по лугам, словно стая шустрых воробушков. Слились с песнями птиц, с рокотом ручейков. Звуки свирели переливались, звенели, вторя перезвону колокольцев звездного стада. Весь день без отдыха над лугами звучал радостный мотив, веселя сердца всех обитателей Небесных лугов…

Уже совсем свечерело, когда Петушок спрятал свою серебряную свирель и погнал стадо домой. Всю дорогу молодой петух подгонял звездочек, а сам думал:

— Братец Месяц уже давно небось накрыл стол к ужину и ждет-не дождется, когда я вернусь… На столе дымится горшок с горячей фасолевой похлебкой, по комнате разносится сладостный аромат мяты и душицы, вкусно пахнет свежеиспеченной кукурузной лепешкой… Я так проголодался, что съем целых три миски похлебки и пол-лепешки!.. А братец Месяц, глядя, как я ем, будет радоваться и приговаривать: «Кушай, кушай, братец Петушок! Ты сегодня поработал на славу, заслужил вкусный ужин!» А потом мы вдвоем выйдем на галерею да как запоем. Соседи услышат, скажут: «Хорошо, дружно живут братья. Счастливые!» А когда братец Солнышко воротится из далекого путешествия, они ему все расскажут. То-то он будет радехонек!

Так думал Петушок, а вышло все по-другому.

Утром, когда младший брат выгнал стадо за ворота, Месяц натянул на голову одеяло и заснул крепким сном. Спал он беспробудно до самого обеда. Потом встал, съел все, что было в доме съестного, и опять улегся в постель. Свернулся калачиком и задал храпака.

Так в безделье скоротал он весь день.

Когда Петушок воротился с звездным стадом домой, он не увидел ничего, о чем мечтал дорогой. Брат его и не думал накрывать на стол. Не было ни горшка с фасолевой похлебкой, ни свежеиспеченной лепешки. А Месяц — ох, уж этот Месяц! — не зная забот, спал таким богатырским сном, словно перед этим он три дня и три ночи трудился не покладая рук!..

Усталый, голодный Петушок опечалился. У него заныло сердце от обиды, что родной брат заставил его пасти звездное стадо, а сам не только не позаботился об ужине, но съел все припасы, какие имелись в доме, и теперь по его милости придется ложиться спать голодным. Но стоило ему улечься в постель, свернуться клубочком, как сон ласково коснулся его отяжелевших век, и добросердечный Петушок простил брата. Засыпая, он прошептал:

— А, не стоит сердиться! Что было, то было, одну ночь как-нибудь переживу, не помру. Зато завтра останусь дома, наемся досыта, да к тому же еще покажу брату Месяцу, как надо встречать пастуха. Когда он вечером вернется со звездным стадом с Небесных лугов, стол будет ломиться от яств!

Но вышло все по-другому…

Утром рано, ни свет ни заря, Петушка разбудили жалобные стоны.

— Ох, помираю! Ой, спасите! — стонал Месяц.

Петушок встревожился, бросился к постели брата.

— Что с тобой, братец? Отчего ты так жалобно стонешь?

— Ой, захворал я, брат Петушок! Очень мне худо… Ой, мамочки, не могу пошевелиться так режет в животе! — запричитал Месяц, увидев над собой озабоченное лицо брата. — Просто ума не приложу, как я доберусь со стадом до Небесных лугов… Ох!..

Жалко стало Петушку брата, он и говорит:

— Раз ты нездоров, оставайся дома, я сам погоню стадо, а ты лежи, поправляйся… На то мы и братья, чтобы помогать друг другу в беде!

Сказано — сделано!

Хотя у бедняги от голода сводило живот, он выпустил из кошары звезды и погнал их на Небесные луга.

По дороге Петушок вдруг обнаружил, что в спешке забыл дома свирель.

— Придется воротиться за свирелью, — решил Петушок, — не то целый день голодному без музыки не выдержать.

Всю дорогу он бежал без передышки, шепча про себя:

— Это хорошо, что я сбегаю домой! Небось мой дорогой братец мается в жару, и некому ему водицы подать!

Добежал Петушок до ворот, и что же видит! Во дворе полным-полно детей. Гоняются друг за другом, катаются по траве, кувыркаются, и такой стоит шум-гам, что хоть уши затыкай. А проворней всех бегает и громче всех хохочет его брат, который накануне не мог встать с постели. Младший брат просто не поверил своим глазам.

— Уж не сон ли мне привиделся? Ведь всего час тому назад братец мой метался в жару, места себе не находил от боли, а сейчас…

Раскрасневшийся Месяц увидел младшего брата, бросился к нему, затопал ногами, закричал:

— Как ты смел оставить стадо без присмотра? Чего тебе здесь надо? Марш обратно!..

Возмущенный нечестным поступком брата, Петушок воспротивился:

— Никуда я не пойду! Раз ты только притворялся больным, гони сам стадо, я за лодыря работать не буду!

Услышав такие слова, Месяц весь побагровел.

— Ах, вот как! Ты еще будешь называть меня лодырем, паршивый мальчишка! Погоди же, я тебя проучу! — заорал он и бросился на Петушка.

— Что ты делаешь? — воскликнул, ужаснувшись, Петушок. — Не смей драться! Вон сколько народу на нас смотрит. Разве ты забыл, что наказывал нам на прощанье братец Солнце?

Но расходившийся Месяц и слушать ничего не хотел. Не успел Петушок и глазом моргнуть, как старший брат отвесил ему оплеуху.

И тогда случилось страшное…

Не успел заглохнуть звук оплеухи, как, откуда ни возьмись, на братьев налетел бешеный вихрь. С диким воем подхватил он Петушка, вырвал его из рук брата и унес в синюю даль.

Соседские дети, на глазах которых произошло это чудо, с перепугу бросились врассыпную. Двор опустел. Увидев, что все его покинули, Месяц спохватился, пожалел о случившемся и стал жалобным голосом звать брата:

— Братец Петушок, вернись! Прости меня, дорогой брат, я так виноват перед тобой… Вернись, дорогой братец!..

Но никто не откликался на его жалобный зов: Петушок в это время был уже далеко-далеко, невидимые крылья вихря несли его в ту сторону, где весело мерцали огоньки далекой земли.

История, которую я тебе сейчас рассказал, мой мальчик, случилась давным-давно.

С тех пор над землей пронеслась не одна тысяча лет… Попав на землю, Петушок поселился во дворе доброго работящего крестьянина, завел семью, вырастил детей. Утром ни свет ни заря он будил рабочий люд, и за это пользовался большим почетом. И он, и его потомство…

Надо сказать, что любовь Петушка к доброму брату Солнцу не угасла и поныне. Вот почему каждое утро, глянув на небо и увидев, что старший брат отправился на его поиски, Петух громко хлопает крыльями, вытягивает шею и, задрав кверху свою красивую голову, громко кричит:

— Ку-ка-ре-ку-у-у, братец Солнышко!

Я здесь!.. Я здесь! Я зд-е-е-есь!..

Ку-ка-ре-ку-у-у-у!

И весь день, пока Солнышко бродит по небу, Петушок то и дело вытягивает шею, хлопает крыльями и кричит:

— Ку-ка-ре-ку-у-у!

А вечером, как только Солнышко скроется за горы, Петушок спешит убраться в свой домик, чтобы не видеть недоброго брата Месяца, который всю ночь одиноко бродит по небесной шири в надежде найти Петушка и вымолить у него прощение…

 

ДВА НИКОЛКИ

I

Жили-были в одном селе два Николки. У одного Николки было доброе сердце, он всегда готов был прийти на выручку попавшему в беду, поделиться с приятелями последним куском хлеба. Другой Николка нисколько не походил на своего тезку: он был скупой, завистливый, трясся над каждым грошем и все зарился на чужое добро. Вот почему односельчане, чтобы не путать их, первого Николку называли Николка Золотое сердце, а второго — Николка Скряга…

Раз вышло так, что оба крестьянина отправились вместе в дальний путь. Каждый прихватил с собой на дорогу всякой снеди. Шли они, шли целый день, а когда смерклось, остановились на ночлег в придорожном лесу. Вот Николка Скряга и говорит:

— Послушай, тезка, давай не будем развязывать обе котомки, сегодня поужинаем тем, что ты взял в дорогу, а завтра перейдем на мои харчи.

— Будь по-твоему! — согласился без долгих уговоров Николка Золотое сердце и тут же выложил на зеленую мураву все, что было в его котомке.

Оба дружно налегли на еду. И поскольку за день они изрядно проголодались, то живехонько уплели все до крошки…

Поужинав, усталые путники улеглись спать.

Николка Золотое сердце растянулся на траве-мураве, пару раз сладко зевнул и заснул мертвым сном. Другой же Николка до поздней ночи не смыкал глаз, лежал, прислушиваясь к спокойному похрапыванию соседа, и в сердце его закипела злость. Он то и знай ворочался с боку на бок, злобно бормоча:

— Еще бы ему не спать, еще бы не храпеть! Радехонек, небось, что завтра будет есть чужой хлеб…

Не выдержало сердце скупердяя. Незадолго до рассвета он тихонько встал, схватил свою котомку со снедью, прижал ее к груди и, крадучись как вор, кинулся прочь. Вскоре следы его затерялись на кривых тропинках темного леса.

Утром проснулся Николка Золотое сердце, глядь спутника и след простыл. Встал он на ноги, заглянул за один куст, за другой — нету Скряги. Поднес Николка Золотое сердце ладони ко рту, закричал во весь голос, прислушался — ни ответа, ни привета.

Добрый человек понял, в чем дело, и стало ему очень горько, что приятель бросил его одного в дороге. Но поскольку сердце у него было незлобливое, обида вскоре улеглась. Николка Золотое сердце, махнув рукой, сказал себе:

— Из-за такого товарища не стоит сокрушаться. Раз он бросил меня в дороге, пожалев куска хлеба, добра от него ждать нечего!..

Николка Золотое сердце перекинул через плечо пустую котомку и, весело насвистывая, бодро зашагал вперед один. Шел, шел и к заходу солнца добрался до другого леса. Там, на самой опушке, усталый путник увидел странный домик.

Маленький, беленький, словно только что вылезший из-под земли грибок, домик тот стоял на серебряных утиных ножках и непрерывно вертелся, как юла. А из распахнутых золотых дверей и четырех золотых окошек веяло на усталого путника ледяным холодом.

— Будь, что будет, — сказал Николка Золотое сердце, пересилив страх, — но я должен попасть в этот домик, поглядеть, что в нем есть!

Когда домик повернулся к нему передом и Николка очутился прямо перед распахнутой дверью, он недолго думая прыгнул на порог и вошел внутрь.

В домике была одна-единственная горница. Первое, что бросилось Николке в глаза, был стоявший посередине горницы стол, накрытый белой, как снег, скатертью. На столе дымились три жареные курицы. Рядом лежали три свежеиспеченных душистых белых каравая с румяной корочкой. А посередине стола стояли три золотых кувшина с искрометным вином.

Незваный гость заглянул во все уголки — в горнице, кроме него, не было живой души.

— Что ж, раз некому пригласить меня за стол, я сам сяду! — засмеялся Николка Золотое сердце и шагнул к уставленному яствами столу, решив на скорую руку расправиться и с курами, и с караваями, и с вином.

Однако, сев за стол, он раздумал:

«Нет, так не годится. Кто знает, скольких голодных людей, вроде меня, ждет эта трапеза!»

И хоть у Николки с голодухи темнело в глазах, он удовольствовался тем, что отломил от каждой курицы по одному крылышку, отщипнул от каждого каравая по кусочку корочки. Заморив червячка, отпил из каждого золотого кувшина по глотку вина, а потом забрался под одну из стоявших в горнице трех кроватей, притаился и стал ждать, что будет дальше.

Покамест в горницу сквозь золотые окна и распахнутую золотую дверь проникали последние лучи заходящего солнца, в домике, где прятался Николка Золотое сердце, царила тишина. Но как только солнце скрылось за темным лесом и в горнице воцарился мрак, у самых окон вдруг раздался страшный грохот и свист; казалось, свирепый вихрь, налетев, ломал ветви, выворачивал с корнем деревья… Домик перестал вертеться, в горнице стало светло, будто днем, и в нее со зловещим хохотом влетели одна за другой верхом на метлах три старухи, три ведьмы.

Увидев их из своего укрытия, Николка Золотое сердце чуть не помер со страху — уж больно страшный был вид у старушенций!..

У первой, самой старой ведьмы, на плечах вместо человеческой головы покачивалась вправо-влево голова совы. Из ее выпученных круглых глаз вылетали темные языки пламени.

Туловище второй ведьмы, длинное, как шест, и гибкое, как тростник, заканчивалось маленькой крысиной мордой, а глаза метали во все стороны красные искры.

У третьей ведьмы, самой молодой, морда была лисья. В ее хитрых глазах сверкали злые огоньки…

Николка Золотое сердце тут же назвал первую ведьму Совой, вторую Крысой, а третью — Лисьей мордой. Эти прозвища как нельзя лучше пристали к ним, поэтому и мы не будем терять время на поиски новых имен, а лучше поскорей продолжим сказку.

Итак, слушайте, что было дальше!

Спрятав свои метлы, ведьмы бросились к уставленному яствами столу, схватили в руки по курице, и горница огласилась таким яростным рычанием и таким громким чавканьем, словно это пировали не три старухи, а целая свора изголодавшихся до смерти волков… Неистовое рычание и чавканье продолжалось долго-долго. И только когда была обглодана последняя косточка, съедена последняя крошка хлеба и выпита последняя капля вина, в горнице вновь воцарилась тишина.

Немного передохнув, Сова вытащила из-за пазухи глиняную трубку. Набила ее доверху черным, как деготь, табаком, важно кашлянула два-три раза и обратилась к двум другим ведьмам:

— Ну, сестрицы, поели, попили все, что нам приготовили наши невидимые рабыни, а теперь на сон грядущий давайте поведаем друг другу, кто какое зло причинил за день людям. Послушайте сперва, что сделала я.

Сказав это, Сова зажгла трубку, поднеся ее к своим выпученным глазам, изрыгающим желтое пламя, с наслаждением затянулась едким дымом и приступила к рассказу.

— Нынче утром я вылетела из дому на метле и понеслась в соседнее царство, туда, где раскинулась богатая, плодородная долина. Луга там были усыпаны цветами, гроздья винограда наливались сладким соком, на ветках деревьев, гнувшихся до земли под тяжестью плодов, распевали песни беззаботные птицы. Повсюду звучали веселые голоса счастливых людей. При виде людского счастья сердце у меня заныло, словно ужаленное змеей. Я засучила рукава и принялась пакостить… Пламенем своих глаз выжгла траву и цветы на лугах, золотые хлеба в полях и зеленую листву лесов. Едким дыханием уничтожила виноградные гроздья и плоды. Замуровала все источники, высушила реки и ручьи, высосала из земли всю влагу до последней капли. Когда перед заходом солнца я бросила взгляд на этот край, на месте плодородной долины лежала сыпучая пустыня… Никто никогда не вдохнет в нее жизнь: люди не догадаются оросить опустошенную землю живой водой, что струится из-под корней Синего дуба в нашем лесу. Только живая вода способна разрушить мои чары…

За Совой принялась перечислять свои «подвиги» Крыса:

— А я, сестрицы, сегодня летала на Высокие луга. Эти луга зеленеют высоко в горах, что возвышаются над плодородной долиной, которую наша сестрица превратила в знойную пустыню. Как вам известно, жители этой долины каждую весну выгоняют на Высокие луга свои стада. Когда я опустилась на траву, вокруг с веселым ржанием носились табуны быстроногих скакунов, гремя колокольцами, бродили стада тучных коров, звонко блеяли ласковые ягнята. А когда солнце склонилось к закату и моя метла помчала меня к дому, среди зеленой травы белели одни только камни, в которые я превратила коней, коров, овец… И эти камни будут лежать там вечно, холодные и безмолвные, потому что никто из людей не догадается дотронуться до них веткой нашего Синего дуба, чтобы вдохнуть в них жизнь!..

Не успела Крыса кончить свой рассказ, как раздался вкрадчивый голос Лисьей морды.

— Сестрицы, вы знавали девушку с золотыми волосами, что живет в крайнем домике горной деревеньки, расположенной пониже Высоких лугов? — спросила она сестер, зло поблескивая глазами.

— Как же нам не знать ее, этой негодницы! — в один голос завопили Сова и Крыса; — Ее беззаботные песни и счастливый смех не раз приводили нас в ярость!

— Ну, так вот, милые сестрицы, уверяю вас: больше эта золотоволосая уродка не будет досаждать вам своими песнями и смехом! — прошипела Лисья морда, бросив победоносный взгляд на Сову и Крысу. — Сегодня я возвращалась домой не в духе, потому что за весь день не удалось как следует досадить людям. Гляжу: золотоволосая девушка спит глубоким сном в палисаднике среди цветущих роз. Недолго думая, я обрызгала ее ядовитой слюной… И теперь она вся горит, мечется в бреду, ее потрескавшиеся губы шепчут бессвязные речи… Если до исхода девятого дня никто не даст ей съесть кусочек корня Синего дуба, на десятый день она помрет, догорит, как свеча!

Услыхав такую новость, Сова и Крыса на радостях кинулись обнимать и целовать Лисью морду. А потом все три ведьмы бросились на свои постели, несколько раз громко зевнули и тут же уснули мертвецким сном…

II

Утром, когда три ведьмы проснулись и разлетелись по белу свету делать зло людям, Николка Золотое сердце тоже покинул их логово. Только он не вышел по широкую дорогу, не отправился дальше своим путем, а свернул в дремучий темный лес, на опушке которого стоял удивительный домишко.

Долго ли, коротко ли бродил он по лесу, как вдруг его глазам открылась залитая ярким солнцем обширная поляна. Посередине этой солнечной поляны Николка Золотое сердце увидел то, что искал в этом незнакомом лесу Синий дуб, тог самый, который упоминали вечером в своих рассказах три ведьмы.

Это необыкновенное дерево, могучее и высокое, вполне соответствовало своему названию: все оно — от вершины, упиравшейся в небо, до корней, уходящих глубоко в землю, — было синим. Даже вода источника, пробивающегося из-под корней этого синего лесного великана, была синяя-синяя!..

Не теряя ни минуты, Николка Золотое сердце бросился к синему дереву. Сломал синюю веточку с мягкими, словно шелк, листьями. Отрезал небольшой кусок синего корня. Набрал полную баклагу воды из синего источника, хорошенько заткнул ее и положил все это в свою пустую котомку.

— Ну, а теперь можно идти туда, где вчера хозяйничали ведьмы! ~ сказал себе парень и отправился на поиски плодородной долины, превращенной в пустыню, Высоких лугов с окаменевшими стадами и домика, где металась в жару девушка с золотыми волосами.

Шел он, шел весь день и всю ночь, а рано утром, на рассвете, очутился на голой вершине. Глянул Николка Золотое сердце вниз, на простирающуюся у подножия горы широкую долину, и сразу догадался, что это и есть та самая местность, которую Сова превратила в пустыню.

Перед ним расстилалось мертвое царство.

Там, где некогда росли густые, как лес, виноградники, лоза которых свисала до земли под тяжестью крупных янтарных кистей, чернели одни обгорелые пни.

Не осталось и следа от пестроцветных травяных ковров… Там, где некогда шумела спелым колосом пшеница, ветер разносил раскаленный, словно жар, песок.

Не увидел Николка Золотое сердце и садов, где ветки деревьев гнулись до земли под тяжестью румяных яблок, желтых, как воск, груш, покрытых золотым пушком абрикосов и персиков. Засохшие деревья жалобно протягивали к синему небу уродливые черные ветки, по которым ползали голодные волосатые гусеницы.

И нигде во всей местности не заметил Николка ни быстрой речки, ни гомонливого потока, ни студеного ключа…

Спустившись в долину, Николка Золотое сердце увидел ее жителей, небольшими кучками слонявшихся среди пустыни. Одни жалобно причитали над погубленными виноградниками. Другие молча лили горючие слезы над занесенными песком нивами и лугами. Третьи с почерневшими от горя лицами бродили, будто тени, между высохшими стволами фруктовых деревьев. И никто не знал, что делать, как помочь постигшей их страшной беде. Все только плакали и плакали.

— Полно, добрые люди, ломать руки и лить слезы над этими обгоревшими пнями! Воспряньте духом! — обратился Николка Золотое сердце к людям, оплакивающим свои виноградники. — Я спасу вас от беды!

Не успели сокрушенные скорбью люди понять, чего нужно этому незнакомому человеку, как он достал из котомки свою баклажку, сбрызнул живой водой землю, где некогда зеленели тучные виноградники… И в ту же минуту случилось невиданное диво. Черные пни вдруг зашевелились, как живые, из них полезли толстые зеленые побеги. Побеги мигом покрылись густой листвой, из-под которой виднелись тяжелые кисти янтарного винограда..

— Скажи, добрый человек, чем тебя отблагодарить! — в один голос закричали обезумевшие от радости хозяева спасенных виноградников.

Каждому хотелось обнять Николку Золотое сердце, но того уже и след простыл — он торопился побрызгать живой водой сожженные луга, нивы, сады, пересохшие источники… К вечеру долина, превращенная Совой в бесплодную пустыню, вновь ожила, зазеленела.

Луга с вымахавшей в человеческий рост травой и душистыми цветами напоминали пестроцветное волнующееся море. Золотые колосья, налитые крупным зерном, звенели в вечерней тишине, словно колокольчики. Деревья в садах, увешанные крупными плодами, в сумерках напоминали огромные зеленые облака. И вся долина вновь звенела радостными человеческими голосами, веселыми криками детей, звонким девичьим смехом…

На другое утро Николка Золотое сердце встал ни свет ни заря. Как ни просили жители обновленной долины своего нежданного спасителя остаться, он отказал и вновь пустился в путь. Он отправился в горы, туда, где расстилались Высокие луга. Но вот Николка ступил на покрывающий их зеленый ковер, и сердце его болезненно сжалось и заныло, как тогда, когда он с голой вершины окинул взором опустошенную долину… Повсюду, куда ни глянь, белели камни, в которых злая Крыса превратила лошадей, коров, овец. Безмолвные, бездыханные, застыли они в росистой траве в тех позах, в каких застали их чары злой ведьмы: одни, казалось, мирно щиплют траву, другие, вскинув головы, смотрят на солнце, третьи, встав на дыбы, готовятся к прыжку.

Николка Золотое сердце подошел к кучке людей, которые, глядя на своих окаменевших коров, безутешно рыдали.

— Не плачьте, добрые люди! — сказал им Николка. — Не успеете вы глазом моргнуть, как я разбужу вашу скотинку.

— Зачем ты насмехаешься над нашим горем, сынок? — с укором воскликнул седовласый старец, подняв на парня покрасневшие от слез глаза. — Где ты видел, чтоб камни оживали!

— Скажу по правде, мне такого еще не приходилось видеть, но сейчас ты убедишься, что я не лгу! — засмеялся Николка и принялся постукивать окаменевших коров веточкой Синего дуба.

И чудо, в которое не верил седовласый старец, свершилось!..

Как только Николка Золотое сердце дотрагивался синей веточкой до камней, они вздрагивали, словно он обдавал их ушатом холодной воды, и превращались в коров. Не успели их хозяева опомниться, как они уже будто ни в чем не бывало мирно щипали сочную траву.

— Пусть судьба воздаст тебе сторицей, сынок, за то, что избавил нас от лютой напасти! — прерывающимся от волнения голосом вскричал седовласый старец и повернулся было к Николке, чтобы его обнять.

Но Николка Золотое сердце уже был далеко. Он обходил скопища камней, не пропуская ни одного, дотрагивался до них волшебной синей веточкой. И скоро Высокие луга, печальные и безмолвные, вновь огласились радостными звуками жизни…

— Скажи, незнакомый молодец, чем тебя отблагодарить за добро, которое ты нам сделал? — спросили Николку Золотое сердце счастливые хозяева стад после того как он расколдовал последнего ягненка. — Хочешь — мы дадим тебе самых резвых скакунов, самых молочных коров, самых тонкорунных овец? И все скажут, что этого мало, что мы не наградили тебя достойно!

— Не нужны мне, добрые люди, ни ваши быстроходные кони, ни молочные коровы и тонкорунные овцы! — сказал Николка Золотое сердце. — Если же вы и впрямь хотите отплатить мне добром за добро, то укажите человека, который мог бы показать мне самую короткую дорогу в то село, где мается в лихорадке девушка с золотыми волосами…

— Сынок, — промолвил седовласый старик, тот самый, что не верил, будто Николка сможет оживить его коров. — Пожалуй, вряд ли кто-нибудь сделает это лучше меня. Девушка эта — моя внучка. Идем, я провожу тебя к ней!

И они отправились в дорогу.

Шли, шли, на закате подошли к деревне. Николка Золотое сердце остановился перед воротами крайнего двора, хотя старик не сделал ему никакого знака. От глаз добра молодца не укрылись увядшие розы в палисаднике, сердце подсказало ему, что в этом доме живет занемогшая девушка.

Старик сказал:

— Ну вот мы и пришли, сынок!

— Знаю, дедушка! — воскликнул Николка Золотое сердце и по усыпанной золотым песком дорожке направился к белому домику.

Когда Николка и старик вошли в горницу, на дворе уже совсем стемнело. В доме же было светло как днем, можно было подумать, что туда зашло переночевать красное солнышко. Николка Золотое сердце сразу догадался, что этот удивительный свет исходил от золотых волос девушки… Она лежала на постели в белоснежной одежде чуть живая и время от времени, не открывая глаз, жалобно стонала:

— Ох, матушка, умираю!.. Проклятая лихорадка сведет меня в могилу…

— Нет, милая девушка, ты не умрешь! — воскликнул Николка Золотое сердце, приблизившись к постели.

И когда девушка открыла свои глубокие, синие, как горные озера, глаза, он протянул ей кусок корня Синего дуба.

— Съешь этот корешок, и болезнь твоя сразу пройдет!

Девушка послушалась, съела корешок.

Как только проглотила последний кусочек, тут же вскочила и бросилась на шею деду со словами:

— Дедушка, родной, погляди, я уже здоровехонька!..

Потом вдруг притихла, подошла к своему избавителю и, потупив глаза, промолвила:

— Я не знаю тебя, добрый молодец. Но ты спас мне жизнь… Чем я могу тебя отблагодарить?.. Хочешь, возьми меня в жены, я буду верна тебе до последнего дыхания!

Николка Золотое сердце от волненья не смог вымолвить слова. Он только раскинул руки и крепко прижал золотистую головку девушки к своей груди…

Через две недели они сыграли свадьбу, на которую пришли все жители спасенной долины, все хозяева расколдованных Николкой стад с Высоких лугов. Гости, богато одарив молодых, три дня и три ночи ели, пили, веселились. Днем им светило ясное солнце, а ночью золотые волосы невесты.

И я был на том пиру, ел, пил и веселился от души.

Не попал на свадьбу только Николка Скряга: на том самом месте в лесу, где он когда-то бросил товарища, его повстречали злые ведьмы, и с тех пор о нем ни слуху, ни духу.

 

БЕЛОЧКА ЛЮ-ЛИ

Далеко-далеко отсюда, где кончается тучная равнина и стеной стоит темная громада гор, шумел вековой лес. А в том лесу давным-давно счастливо и беззаботно жила белочка Лю-Ли.

Как-то раз, прыгая с веточки на ветку, Лю-Ли услыхала жалобные причитания. Женский голос приговаривал:

— Ох-ох! Горе мне! Нет, видно, в этом лесу доброго сердца, что сжалилось бы надо мной к. Если никто не поможет мне освободиться от пут страшного разбойника Мецуна, я умру, не увижу своего доброго батюшки и родимой матушки!

Белочка так и застыла на месте.

— Кто это безутешно плачет в нашем лесу, где всем живется так привольно, так весело? — спросила она себя, и сердечко ее болезненно сжалось.

Недолго думая, Лю-Ли бросилась туда, откуда доносились плач и стоны… Долго пришлось ей прыгать с ветки на ветку, с дерева на дерево, пока она добралась до пещеры, вход в которую терялся в густой чаще. В пещере на куче сухой травы сидела красивая девушка. Ее гибкий стан был перехвачен толстой веревкой.

Она горько-горько рыдала.

— Кто ты такая и каким злым ветром тебя занесло сюда, в эту берлогу? — ласково спросила Лю-Ли.

Девушка взглянула на нее голубыми заплаканными глазами и, глотая слезы, стала рассказывать:

— Я единственная дочь воеводы, который правит этим краем. Три дня тому назад мы с подружками пошли в лес за цветами. Я увидела красивую пеструю бабочку, погналась за ней и заблудилась в чаще. Тут меня и схватил злой разбойник Мецун. Он бросил меня в эту пещеру, требует, чтобы я стала его женой. Но я скорее умру, чем выйду замуж за это чудовище!..

— Разве ты не можешь развязать веревку и убежать? Ведь руки-то у тебя свободны! — удивленно спросила Лю-Ли. — Развяжи веревку и положись на свои быстрые ноги. Я тебе буду показывать дорогу.

— Ох, милая белочка, напрасно ты думаешь, что я не пыталась убежать! — сквозь слезы сказала пленница. — Я уже раз тридцать развязывала веревку и убегала из пещеры… Но каждый раз Мецун тут же меня настигал, словно он не охотился в это время где-то за тридевять земель, а сидел за кустом возле пещеры!

Белочка осмотрелась. И тут только она увидела, что в глубине пещеры сидит старая-престарая слепая старуха, сжимая костлявыми пальцами концы двух веревок. Одной веревкой была связана голубоглазая пленница, а вторая терялась где-то в глубине леса…

Лю-Ли сразу догадалась, куда ведет эта веревка. Она шепнула девушке:

— Видишь веревку, которая тянется в лес? Так вот, бабка дергала за эту веревку, давая знать Мецуну о твоем побеге. Ты должна ее перехитрить, не то тебе несдобровать.

Услышав такие слова, девушка впала в отчаяние, стала ломать руки и горько плакать.

— Ох, бедная я, горемычная!.. Не видать мне больше родимой матушки, не гулять с любимыми подружками.

Белочка принялась ее утешать. Она спрыгнула девушке на плечо и тихонько зашептала в ухо:

— Не плачь, милая, то, что не под силу тебе одной, по плечу нам двоим. Развязывай веревку и беги, а я буду дергать за брошенный тобой конец, чтобы старая ведьма ни о чем не догадалась.

Девушка послушалась совета белочки Лю-Ли, развязала веревку и была такова. А сметливая белочка, убедившись, что та убежала далеко и разбойнику Мецуну ее не догнать, поскакала за ней вслед и стала показывать дорогу.

Спасенная девушка привела Лю-Ли в свой богатый дом. Родители, узнав, что белочка спасла их дочь, окружили ее самой нежной заботой. Они кормили ее орехами в сахаре. Каждое утро ставили перед ней серебряную чашу, до краев полную душистого меда, в котором плавали янтарно-желтые ореховые ядра, потчевали разными сластями. Приказали смастерить для белочки золотую клетку, положили в нее шелковую пуховую перинку и поставили клетку в самом солнечном углу своих палат.

Но не прошло и недели, мой мальчик, как Лю-Ли начала тосковать. Прошла еще неделя, и белочка совсем зачахла. Она не дотрагивалась до орехов, смотреть не хотела на сласти, которые ей приносила девушка. По целым дням сидела неподвижно, глядя полными тоски глазами вдаль, туда, где синели высокие вершины гор, где расстилался бескрайним зеленым ковром ее родной лес…

— Что с тобой, милая белочка, скажи мне, что тебя гнетет, — с тревогой допытывалась девушка. — Уж не больна ли ты?

Лю-Ли печально взглянула на нее, а потом повернула голову в сторону дальнего леса и сказала:

— Ты прожила в лесу три дня и три ночи. Скажи мне, ты знаешь лес?

— Нет! — чистосердечно призналась девушка.

— Тогда тебе не понять тоску по лесу, что гложет меня, не давая ни минуты покоя, — сказала Лю-Ли, горестно вздохнув.

— И что в нем хорошего? — удивилась девушка. — Нашла из-за чего убиваться! Брр!.. В лесу днем и ночью раздавались такие страшные голоса, что у меня до сих пор, как вспомню, волосы встают дыбом и сердце заходится!..

Слова девушки больно ранили белочку. Она выпрямилась во весь свой крохотный рост и сказала:

— Ты спрашиваешь, что хорошего в лесу?.. Сколько там звонких ручейков, что струятся в зеленой траве, неся на равнину лесную песню о свободе. А когда опускается вечер, с гор прилетает веселый проказник-ветер, он ласкает нас своими невидимыми ладонями, нашептывая дивные сказки. На рассвете лес оглашает щебетанье птиц, они приветствуют восход солнца… О, там, в моем лесу, все живут привольно, славят в песнях свободу!.. И если ты мне признательна за добро, которое я тебе сделала, отпусти меня в лес, на волю!..

Напрасно просила Лю-Ли! Дочь воеводы была глуха к ее мольбам, хотя ей от души хотелось видеть свою избавительницу счастливой. Недоуменно пожав плечами, девушка сказала:

— Нет, милая белочка, не пущу я тебя в лес. Там нет ни дорогих сластей, ни мягкой пуховой постели… Сейчас тебе тоскливо, но пройдет время, и ты привыкнешь к новой жизни…

Лю-Ли ничего не сказала, только тяжело вздохнула. Свернулась клубочком в углу золотой клетки, закрыла глаза и тут же мысленно перенеслась в свой родной лес, услышала привольный щебет птиц, порхающих с ветки на ветку. Две горючие слезинки упали на шелковую постель… Две слезинки, до которых никому не было дела…

Прошло еще несколько дней.

Лю-Ли становилась все печальнее. Она чахла и таяла на глазах. Однажды утром дочь воеводы разбудила весь дом криком:

— Ой, горе мне! Белочка моя…. моя дорогая избавительница умерла!

Отец и мать девушки подошли к золотой клетке. Белочка лежала на шелковой постельке мертвая.

Девушка проплакала весь день и всю ночь. А когда занялась утренняя заря, она взяла на руки маленькое безжизненное тельце Лю-Ли, прижала его к груди и отправилась вместе с родителями в лес — хоронить белочку, которая при жизни так по нему тосковала… Но когда они дошли до опушки леса и остановились передохнуть, белочка вдруг вскочила и прыгнула на дерево. Не успела девушка и оглянуться, как Лю-Ли исчезла в густой листве деревьев, где в упоении щебетали голосистые птицы.

— Вот как! — радостно воскликнула девушка. — Значит, ты только притворялась мертвой!

— Прости меня за это! — крикнула ей с высокой ветки Лю-Ли. — Но поверь, я и впрямь умерла бы с тоски по лесу в вашем богатом доме!.. Будь счастлива!

И белочка Лю-Ли ускакала в чащу леса, туда, где гулял вольный ветер, где пели свои песни голосистые птички, где всем жилось привольно…

 

ОБОРВЫШ

У одного бедного человека было три сына. Два старших брата были гордецы и лодыри, много о себе мнили, черной работы гнушались. Третий, самый младший брат был парень покладистый, работящий. Он и пахал, и сеял, на нем, как говорится, весь дом держался. Чванливые братья не любили его, считали дураком, и поскольку ходил он в старой рваной одежде, называли Оборвышем. На людях они сторонились брата и то и знай поднимали его на смех…

Как-то раз до села, где жили трое братьев, дошла весть, будто царь обещает выдать свою единственную дочь замуж за того, кто срубит вековой дуб, что растет перед дворцом. Удивительное дерево был этот дуб!.. С незапамятных времен его могучие ветви заслоняли окна, не позволяя проникнуть в царские покои ни единому солнечному лучу. Но каждый раз, когда царские дровосеки пытались срубить хоть одну ветку, на ее месте вырастали двенадцать новых — еще развесистее, еще гуще.

Все жители той страны знали, каким испытаниям подвергает себя тот, кто попытается срубить волшебный дуб. Знали об этом и братья Оборвыша. Но, услышав, какую награду обещает царь богатырю, которому удастся повалить дуб, они недолго думая закричали в один голос:

— Это дело нам по нраву! Чем худо? Себя прославим и с царем породнимся!..

И тут же начали собираться в далекую дорогу.

— Возьмите и меня с собой, братцы! — взмолился Оборвыш.

Услыхав такие слова, оба брата набросились на парня:

— Да ты в своем уме?. Погляди лучше на себя — на свою латаную одежду, грубые мозолистые ручищи! Царская дочка, увидев тебя, шарахнется с перепугу. Ты и нас опозоришь!

— Возьмите меня, братцы, я вам пригожусь! — не отставал Оборвыш. — Буду нести всю дорогу ваши топоры и торбы, чтобы вы сберегли силы, а царской дочери и на глаза не покажусь: как доедем до столицы, я от вас отстану.

Такие речи пришлись по душе старшим братьям, и в назначенный день все трое отправились в путь. Впереди — разнаряженные в пух и прах, с высоко задранными головами и пустыми руками — гордо выступали старший и средний братья. Сзади, согнувшись в три погибели под тяжестью топоров и битком набитых торб, тащился в своем рваном кафтане Оборвыш…

Настал вечер. Братья дошли до тенистого гомонливого ручья и расположились на ночлег. Не успели они рассесться на траве, как чуткое ухо Оборвыша уловило сквозь шум воды чьи-то стоны.

— Нужно посмотреть, в чем дело. Может, кто-нибудь нуждается в помощи, — сказал себе Оборвыш и, несмотря на усталость, тут же направился вверх по течению ручья, в ту сторону, откуда доносились стоны.

Шел он, шел, и когда солнце закатилось за ближнюю гору, очутился на вершине высокого холма. В ту же минуту Оборвыш услыхал дребезжащий старческий голос. Он жалобно молил:

— Добрый молодец, если у тебя в груди сердце, а не камень, подойди ко мне!

Оборвыш зашагал в ту сторону, откуда долетал голос, и вскоре перед ним выросли две гранитные скалы, плотно прилегающие одна к другой. А из расщелины, крепко зажатый между скалами, торчал старый железный желоб. Из его широкого, позеленевшего от старости отверстия непрерывно струилась вода, которая вливалась в ручей.

— Это ты меня звал, дедушка Желоб? — спросил изумленный Оборвыш, склонившись над источником.

— Я, сынок, — человеческим голосом простонал Желоб.

— Зачем я тебе понадобился?

— О-о-о-х, сынок, вот уже сотня лет прошла с тех пор, как я торчу из этой расщелины. И день, и ночь по мне течет вода. Я уже стар, выбился из сил, мне давно пора на покой. Прошу тебя, освободи меня из этой тюрьмы, я в долгу не останусь!..

Жалко стало Оборвышу старика. Ухватился он за край желоба своими мозолистыми руками, собрался с силой, дернул — и вытащил его из расщелины, освободил от векового плена. Потом положил обессиленного старца в торбу и, беззаботно насвистывая, побежал к братьям, что давно уже задавали храпака на берегу ручья…

На другой день братья перешли вброд девять рек, перевалили через девять холмов, а вечером расположились на ночлег у подножия скалистой горы, сплошь заросшей колючим кустарником. Кругом, сколько хватал глаз, не видно было ни единой живой души. Только где-то над головами братьев, среди колючих кустов и скал, раздавались глухие удары: кто-то так усердно долбил скалы, что вся окрестность гудела, а в темнеющее небо то и дело взлетали вырванные с корнем кусты и обломки скал.

— Интересно, что за горемыка трудится там на горе после захода солнца? — промолвил Оборвыш, сочувственно вздохнув.

— Видать, дурень вроде тебя, что не может сидеть сложа руки! — засмеялись старшие братья и с наслаждением растянулись возле разложенного Оборвышем костра. — Ложись-ка лучше спать, завтра ведь опять будешь тащить наши топоры и торбы.

Но Оборвыш не послушался братьев.

Как только они заснули, он на цыпочках отошел от костра и начал пробираться по склону горы вверх, туда, где один за другим гремели удары и летели в небо выкорчеванные кусты и обломки скал… Добравшись до вершины, парень не поверил своим глазам: на горе, среди колючих кустов и скал, трудился большой стальной лом.

— Эй, дедушка Лом, не видишь разве, что на дворе уже ночь, пора спать! Ложись-ка, отдохни, — ласково обратился Оборвыш к работяге.

— Ох, сынок, если бы я мог остановиться! Вот уже двести лет подряд корчую я эти дебри и дроблю скалы, не зная покоя ни днем, ни ночью, — жалобно промолвил Лом, не прекращая работы. — Если у тебя, парень, доброе сердце, выручи меня, забери отсюда. Я до самой смерти не забуду твоей доброты!

Оборвыша не надо было долго просить. Он пробрался сквозь колючий кустарник, выдернул Лом из груды обломков и сунул в торбу. А потом, насвистывая, как ни в чем не бывало, спустился к подножию горы, где братья спали мертвым сном…

Третья ночь застигла братьев в вековом лесу.

Темный дремучий лес издали казался немым, безмолвным. Но не успели усталые путники войти под его сень, как до их слуха донесся оглушительный стук топора и треск падающих деревьев, словно сто дровосеков в чаще леса без передышки рубили дерево за деревом… Оборвышу захотелось узнать, в чем тут дело. Как только старшие братья, улегшись на мягкой мураве, захрапели, он встал и направился в глубь леса, где неведомые дровосеки с оглушительным стуком и треском валили лесных великанов.

— Что заставляет этих горемык махать топорами ночью? — с сочувствием думал Оборвыш, шагая к месту рубки.

Подошел и не поверил своим глазам. Никаких дровосеков не было и в помине, деревья-великаны валились под ударами большого топора, сверкавшего при свете месяца, словно молния.

— Эй, дедушка Топор, взгляни на небо — месяц уже давным-давно взошел, пора бы и отдохнуть! — крикнул что есть мочи Оборвыш, собравшись с духом.

— Нету, сынок, для меня отдыха от этой проклятой сечи, — охрипшим от усталости голосом отозвался Топор, не переставая делать свое дело. — Триста лет рублю я лес днем и ночью, пожалуй, еще лет триста мне не выбраться из этих дебрей, если кто-нибудь не сжалится надо мной и не заберет отсюда!..

— Дай-ка я тебе помогу, — сказал Оборвыш и, схватив топор, вытащил его из веток только что поваленного дерева. Старик и ахнуть не успел, как очутился в торбе, где уже лежали двое таких же работяг.

— До гроба не забуду этого, сынок! — промолвил Топор. — Попадешь в беду, не горюй — я тебя избавлю.

— Беда, дедушка Топор, не за горами, а пока отдыхай, набирайся сил! — сказал Оборвыш, вскинул торбу на плечо и с легким сердцем зашагал к тому месту, где братья его видели третий сон.

Шли они, шли целую неделю, и в одно погожее утро добрались до столицы. Старший и средний братья тут же прогнали Оборвыша с глаз и горделиво двинулись к царскому дворцу, где упирался вершиной в небо огромный, точно гора, дуб.

— Ну, государь, все ли готово к свадьбе? Не успеет завтра утром солнце взойти, как твой дуб рухнет под ударами моего топора! — гордо выпятив грудь, сказал старший брат.

Царь, которому не понравился заносчивый выскочка, нахмурился, словно пасмурный осенний день, сердито проворчал:

— Свадьбу сыграть, парень, не хитрое дело, только ты помни, что, если завтра на рассвете дуб будет стоять на месте, мой палач отрубит тебе нос, чтобы ты не слишком его задирал…

Но царская угроза ничуть не испугала хвастуна.

Еще выше задрав нос, он прошествовал мимо толпившегося под дубом народа, ни на кого не глядя, будто уже впрямь был царским зятем. Подойдя к непокорному дереву, засучил рукава и принялся рубить в первую очередь ветки потоньше. Рубил, рубил весь день и всю ночь. Но когда взошло солнце, все увидели, что дуб стоит как ни в чем не бывало — еще развесистей, еще царственней. Не успело солнце подняться выше домов, как царский палач отрубил зазнайке нос.

Тогда к царю направился средний брат.

— Государь, брату моему не удалось срубить дуб, он поплатился носом… Но перед моей силой ни одно дерево не устоит. Да, да, не устоит! — сказал он, ударив себя в грудь. — Завтра до восхода солнца я порублю этот проклятый дуб на дрова. На всю зиму хватит…

Царь опять грозно насупил брови и говорит:

— Ладно, парень, так тому и быть. Повалишь дуб — отдам за тебя свою дочь… Если же на рассвете дуб будет цел, мой палач отрежет тебе язык, чтобы ты в другой раз не хвастался!

— Постараюсь сделать так, чтобы язык мой остался цел! — сказал средний брат, не испугавшись царской угрозы.

Взял в руки топор и решительно зашагал к дубу. Поплевал на руки, замахнулся и, подобно старшему брату, принялся рубить ветки потоньше. Рубил весь день и всю ночь. Весь взмок от пота, переменил девять рубах. Но когда взошло солнце, все увидели, что дуб стоит цел-целехонек, крона его, казалось, была еще выше, еще гуще чем раньше.

Ничего не поделаешь — прошлось среднему брату расстаться с языком…

Последним предстал перед царские очи Оборвыш. Царь смерил его взглядом с головы до ног и захохотал.

— Как, и ты, голодранец, решил стать царским зятем?

— А почему бы и не попытать счастья, государь! — не обращая внимания на насмешку, спокойно ответил Оборвыш. — Как видишь, нос у меня не меньше, чем у старшего брата, а язык не короче, чем у среднего, будет чем расплатиться, если не удастся срубить дуб…

Царь разгневался, сердито топнул ногой и говорит:

— Не срубишь дуб до рассвета, мой палач снесет твою глупую башку!

— Ладно, государь! — воскликнул Оборвыш. — Коли в моей башке не хватит ума, чтобы справиться с каким-то деревом, поделом ей. Крестьянин — не царь, глупая голова ему ни к чему.

Сказав так, добрый молодец повернулся и вышел из царских покоев, не взглянув на позеленевшего от злости царя. С веселой улыбкой направился он к дубу и — на удивленье толпившемуся перед дворцом* народу — не взялся за топор, а улегся в тенечке и крепко заснул… Так беззаботно проспал он до самого захода солнца. А когда наступил вечер, встал, расправил плечи и, не говоря ни слова, три раза обошел вокруг могучего дуба.

Потом достал из торбы лом-самокоп, вонзил его в корни дуба и крикнул зычно, чтобы было слышно аж во дворце:

— Ну-ка, дедушка Лом, давай покажем царю-батюшке и этому проклятому дереву, из-за которого мои братья лишились носа и языка, на что способна крестьянская башка!..

Не успел он договорить, как Лом подскочил, будто ужаленный, и со страшным свистом врезался в корни зеленого великана. Потом опять взлетел вверх и с еще большей силой вонзился в дерево… Во все стороны полетели комья земли, щепа, из камней посыпались искры… К полночи исполин, которого веками не могли одолеть ни люди, ни жестокие бури, зашатался, словно немощный старец, и с треском повалился на землю.

Не теряя времени, Оборвыш достал из торбы топор-самосек.

— Ну-ка, дедушка Топор, пришел твой черед показать батюшке царю и этому строптивому дереву, на что способна крестьянская башка! — выкрикнул он, швырнув топор в крону поверженного великана.

И в тот же миг на глазах у пораженной толпы произошло новое чудо.

Топор раскалился, словно его только что сняли с горна. Из-под острия во все стороны взметнулись огненные языки. Топор-самосек сердито зашипел, заходил влево-вправо, как челнок, запрыгал вверх-вниз… Его удары отдавались в ночной тишине громким эхом. Казалось, сотня дровосеков дружно накинулась на поваленное дерево. Дуб застонал, затрещал… А когда взошло солнце, на том месте, где возвышалась зеленая громада, белела огромная куча щепок да толстых поленьев…

На ее вершине, улыбаясь во весь рот, стоял Оборвыш. Он ждал, что сейчас покажется царь и наградит его по заслугам за доброе дело. Только у царя и его дочери было совсем другое на уме… Царевна из окошка своей горенки увидела, что дуба больше нет. Разглядела она и Оборвыша, что стоял улыбаясь на останках могучего исполина. Только не увидела ни его синих, как небо, глаз, ни стройных, как у оленя, ног, ни гибкого стана. Ей бросились в глаза рваная одежда парня, стоптанные постолы, мозолистые руки… И когда царь вошел в ее светелку, она со слезами кинулась ему в ноги.

— Не губи меня, батюшка, не выдавай за этого оборванца… Я лучше умру, чем выйду замуж за человека, у которого такие грубые руки, а на ногах стоптанные постолы!..

Эти слова как нельзя больше пришлись по сердцу царю. Успокоив дочь, он спустился к Оборвышу. Лицемерно похлопав парня рукой по крепкому крестьянскому плечу, скривил губы в усмешке и сказал:

— Молодец ты, ничего не скажешь; хорошее дело сделал этой ночью, спас свою голову!..

— И к тому же честно заслужил обещанную твоим величеством награду, — напомнил Оборвыш. — Где моя невеста, где полцарства?

Царь словно только того и ждал. Нахмурил брови и говорит сквозь зубы:

— Не спеши, парень, не так легко стать царским зятем и получить полцарства, как ты думаешь. Видишь эту скалу? — спросил царь и, указав рукой на гранитную громаду, возвышающуюся над дворцом на безводном холме, громко добавил: — Если сделаешь так, что до захода солнца с этой скалы потечет вода, дам тебе в жены дочь и полцарства… А не сделаешь, беги с моих глаз, не то несдобровать тебе!

Оборвыш не проронил ни слова. Молча вскинул на плечо торбу со своими верными друзьями и побрел к скале. Взойдя на вершину холма, он вогнал старый железный желоб в расщелину скалы прямо против дворца и крякнул:

— Эй, дедушка Желоб, ну-ка, покажи свою волшебную силу!. Напрягись изо всех сил, сделай так, чтобы вниз хлынула река. Пусть унесет она за тридевять земель и царя, и его привередливую дочь, и весь его дворец вместе с царскими крысами!

Не успел добрый молодец выговорить эти слова, как из железного желоба вырвался бурный пенистый поток. С каждым мгновеньем он становился все полноводнее, все грознее. Не успел царь опомниться, как на царские палаты с грохотом обрушилась водяная лавина. Она смыла дворец в мгновенье ока и понесла его, словно утлый челнок, далеко-далеко за тридевять земель, в тридесятое царство, откуда никому нет возврата…

 

КАМЕН И БЕЛАЯ ГОЛУБКА

I

Давным-давно в Большом лесу — том самом, что необъятной зеленой рекой течет в Синих скалах, — жили-были дед и баба. И была у них корова, которая давала старикам молоко. И кошка, что на чердак гоняла мышей. И собака, что стерегла их домик. Не было у старика и старухи только детей — скрашивать их одиночество.

И они из-за этого очень горевали.

Днем, занятые работой, старик и старуха меньше чувствовали свое одиночество. Но как только наступали сумерки, бабка принималась вздыхать:

— Эх. старик, глухо и пусто у нас в доме… Была бы у нас дочурка, весь бы двор звенел ее песнями?

А дед подхватывал:

— Эх. старуха, знаешь, как мне хочется послушать свирель… Был бы у нас сын. он бы каждый вечер веселил мое сердце игрой на свирели. Разве это жизнь — ложись в постель с петухами и до самого света ворочайся с боку на бок. думай о смерти.

Так, жалуясь на судьбу, старики прожили в своем домике среди Большого леса много лет. Но, видно, на веку им было писано дождаться лучших дней!..

Как-то раз дед сидел в тени развесистого дерева. Вдруг над головой его раздался жалобный птичий писк, и на землю упала белая голубка со сломанным левым крылом. За ней гнался ястреб. Это он сломал ей крыло.

Старик прогнал хищника и отвес раненую голубку домой. Три дня и три ночи бабка прикладывала к больному крылу, целебные травы, а дед делал примочки из теплого молока. На четвертый день крыло зажило и стало здоровее, чем было.

— Ну, а теперь, милая пташка, лети себе на здоровье да берегись разбойника ястреба! — сказал дед и выпустил белую голубку на свободу.

Голубка взлетела, покружилась над домиком, потом села на грушу, что росла у крыльца, и вдруг заговорила человеческим голосом:

— Послушайте, дед и баба! Над источником, где вы берете воду, лежит большой черный камень. Перенесите его сегодня же домой, прикладывайте к нему целебные травы, которыми лечили мое крыло, и поливайте молоком. Через три дня и три ночи камень треснет, и из него выскочит то, чего вы напрасно ждете вот уже много лет. Пусть растет ваше дитя крепким и здоровым… Только помните: захочет сын пойти по белу свету искать добра, вы его не останавливайте, как бы вам ни было горько!

Сказав эти слова, дивная птица взмахнула крыльями и скрылась в чаще леса.

А старики… Ну, конечно же, дед и баба, на радостях не дослушав до конца голубкину речь, побежали к источнику! Нашли там большой черный камень, с трудом притащили его домой. А потом целых три дня и три ночи не отходили от него ни на шаг: обкладывали его целебными травами, поливали теплым молоком.

И вот наконец настало утро четвертого дня.

Камень вдруг зашевелился и вздрогнул, как живой. Затем послышался страшный треск, и черная громада раскололась на две половины. Из трещины проворно выскочил мальчик. Сам маленький, щечки круглые, как яблочки, волосы мягкие, словно шелк, золотые, как солнечный луч, что озарил с его появлением бедный домишко. И хоть был он мал, под его задорным носиком кудрявились небольшие светлые усики.

— Доброе утро, матушка! Доброе утро, батюшка! — воскликнул мальчик и поклонился онемевшим деду и бабе до земли.

Услышав эти долгожданные слова, старики чуть на радостях богу душу не отдали…

«Матушка!..» Сколько раз старухе снился этот дивный сон! А теперь — какое счастье! — перед ней наяву стоял живой мальчик, смотрел на нее своими большими голубыми глазами, а его губки произносили это самое дорогое на свете слово — мама!.. Ну как тут не заплакать от счастья.

«Батюшка!..» Эх, старина, наконец-то довелось тебе услышать наяву этот оклик! Почему бы тебе, добрый человек, не поплакать на радостях? Пусть болтают, что слезы лить — удел женщин!..

Старики долго стояли перед мальчиком, будто вкопанные, а из глаз у них катились одна за другой крупные слезы — то были слезы счастья… Потом они наперебой бросились обнимать приемыша, и с того дня в маленьком лесном домике не смолкал радостный смех. Трое его обитателей жили припеваючи…

Камен — так назвали своего приемного сына старик и старуха — рос не по дням, а по часам. Он стал ходить со стариком в лес за дровами, и его вязанка была вдвое тяжелее отцовской. В пять лет с мальчиком не мог тягаться ни один мужик из соседних деревень — всех он клал на лопатки. А когда ему исполнилось пятнадцать лет, сильнее его не было человека во всей стране.-

В ту пору родину Камена постигла страшная беда.

Темной ночью Стоголовый змей, обитавший в Чертовых горах, пролетел по небу над родными местами юноши и угнал с собой дождевые облака, словно стадо овец. Запер их в пещеры за железные двери под девять замков…

В стране началась невиданная засуха. Умолкли говорливые горные потоки. Пересохли полноводные реки. Увяли деревья. Пожелтела трава-мурава в лугах. Земля вся потрескалась от жажды.

И повсюду настал страшный голод и мор.

Люди бродили по сожженной зноем земле, словно тени, не сводя воспаленных глаз с выцветшего неба!

— Хоть бы одно облачко показалось! Может, пошел бы дождик! — шептали их потрескавшиеся губы.

Но с неба смотрело на них только безмолвное солнце, с каждым днем оно палило землю все лютее, все беспощаднее.

Камен ходил сам не свой. Что бы он ни делал, где бы ни находился, все напоминало ему о страшном бедствии, постигшем его родную землю. И все, казалось, молило о помощи.

— Камен, тебе не занимать силы… Избавь нас от напасти, выпусти дождевые облака из пещер Стоголового змея! — шептала ему высохшая на корню трава, когда юноша ложился на потрескавшуюся от зноя землю. — Без воды мы все пропадем!

— О-о-ох! — стонали увядшие листья деревьев, когда Камен с приемным отцом ходили по лесу. — Не выпадет дождик — сгинем мы ни за что, ни про что!.. Неужели ты не спасешь нас?

Такие речи юноша слышал и от птиц, об этом молило высохшее русло ручья на лужайке перед его домом, эти мысли читал он в глазах каждого встречного…

Но никто не мог ему сказать, где он может найти Стоголового змея, чтобы померяться с ним силой. Добрый молодец бродил, как в воду опущенный, при мысли о злодее кровь закипала у него в жилах, в голове билась одна мысль:

— Уничтожь Стоголового змея! Сотри его с лица земли… Отомсти за муки родного края!..

Как-то он шел повесив голову домой и вдруг услышал шум крыльев. Белая голубка подлетела к нему, заговорила человеческим голосом:

— Эх, Камен, Камен! До каких пор ты будешь глядеть, как погибает без воды родная земля? Чем сидеть сложа руки, пошел бы ты к Чертовым горам да освободил дождевые облака. Ведь если не будет дождя, все живое погибнет и край твой превратится в пустыню!..

Не выдержал тут Камен. Посмотрел на голубку да как крикнет во весь голос, даже деревья к земле пригнулись:

— Все говорят, чтобы я уничтожил Стоголового змея, а никто не скажет, где его найти… Помоги мне хоть ты, белая голубка! Дай совет…

— Так вот почему ты, добрый молодец, сидишь дома! — проворковала голубка. — Ну, это беда поправимая, а я уже было подумала, что у тебя десница богатырская, а сердце заячье!

Белая птица уселась на нижнюю ветку сосны и говорит:

— Послушай, Камен, что я тебе скажу… Отправляйся завтра утром до света по тропинке, что вьется мимо вашего источника. Перейдешь русло девяти ручьев, переберешься через девять холмов, пересечешь девять широких полян… А на десятой остановись, повернись к солнцу спиной и прокричи трижды: «Есть у меня и мать, и отец, только брата нет! Кто хочет стать моим побратимом, отправиться со мной на край света?» Кто первым отзовется на твой крик, того возьми в товарищи, — он приведет тебя живым-невредимым в Чертовы горы, где дождевые облака ждут, не дождутся, чтобы какой-нибудь смельчак выпустил их на свободу!..

Сказав все это, белая голубка вспорхнула и улетела невесть куда.

Камен же стремглав побежал домой, закричал старику и старухе:

— Мама, отец! Собирайте меня живо в далекую дорогу — пойду биться со Стоголовым змеем, что живет в Чертовых горах, выпущу из пещеры дождевые облака, ворочу на родину!

Услыхав такие слова, старуха принялась жалобно причитать:

— Ох, не говори про это, сынок!.. От твоих слов мое старое сердце готово разорваться! Целых девяносто лет мы с дедом ждали сына, чтобы веселил нас на старости лет, и дождались, ты уже возмужал, скоро приведешь невесту в дом — мне помощницу, — а теперь вдруг собираешься нас покинуть… На кого же ты нас, горемычных, бросаешь? Нет, нет, я тебя не пущу! Где тебе одному осилить Стоголового змея!

Старик тоже опечалился, узнав про желание сына. Да только бросил он взгляд в окошко, увидел опаленную зноем землю, вспомнил наказ белой голубки — не останавливать сына, когда тот решит идти добра искать, пересилил свое горе да и говорит:

— Не мешай ему, старуха, пусть идет, повоюет со злом — на то он у нас и вырос молодец молодцом! И не тревожься, что Камену придется одному меряться силой со Стоголовым змеем, — богатырю дружина найдется!

Старуха поплакала, погоревала, а потом смирилась с судьбой и стала снаряжать сына в далекую неведомую дорогу…

II

Рано утром Камен по совету белой голубки вскинул на плечо свою кизиловую дубинку и зашагал по тропе, что змеей извивалась под гору, пробегала мимо высохшего источника. Шел он три дня и три ночи. Перебрался через девять обмелевших ручьев, перевалил девять обожженных холмов, пересек девять полян с высохшей дотла травой и на четвертое утро очутился на десятой поляне.

Вокруг было тихо, пусто. Нигде ни души. Только где-то в лесу, стеной окружавшем поляну, время от времени жалобно попискивали птицы, которых мучила жажда…

Камен повернулся спиной к солнцу, поднял повыше голову, набрал полную грудь воздуха да как крикнет:

— Э-ге-е-ей! Есть у меня мать, есть и отец, нету только брата. Кто согласен стать мне побратимом, отправиться со мной в дальнюю дорогу?..

Его громкий крик слышен был далеко-далеко, но на него откликнулось одно только эхо.

Крикнул добрый молодец еще раз — опять гробовое молчание.

И только когда парень отважился повторить свой клич в третий раз, откуда-то из глубины леса донеслось пронзительное лошадиное ржанье… Потом деревья расступились, и не успел Камен опомниться, как на поляну выскочил красавец-конь, весь белый, словно снег на вершинах гор.

Из ноздрей скакуна вылетало пламя, из глаз сыпались искры. Он нетерпеливо бил землю копытами с золотыми подковами. А на парчовом седле покачивалась острая сабля. Казалось, она ждала, чтобы молодецкая рука легла на ее эфес…

— Возьми меня в побратимы, Камен. Я знаю, куда ты путь держишь! — промолвил конь человеческим голосом.

— Мне тоже нужно посчитаться со Стоголовым змеем, что живет в Чертовых горах… Этой весной он погубил мою старую матушку!

— А ты знаешь, как найти злодея? — спросил Камен, и глаза его радостно сверкнули.

— Нет, не знаю, но я отведу тебя к дряхлой-предряхлой колдунье, она покажет нам дорогу к Чертовым горам, в логово змея…

Камен больше не стал спрашивать. Ухватился рукой за гриву коня и проворно вскочил в парчовое седло. В эту минуту солнце вдруг скрылось, и на всадника с конем набежала огромная тень. Раздался шум крыльев, на поляну спустился огромный орел.

— Возьмите и меня с собой, побратимы! — прокричал орел. — В прошлом году Стоголовый змей сгубил мою орлицу со всеми орлятами, и я тогда дал клятву не вить другого гнезда, пока не вырву сердце проклятого злодея!..

Раз такое дело, присоединяйся к нам! — сказал Камен. — Где есть дело для двоих, там и третий пригодится… Одолеем Стоголового змея, сердце его будет твоим!

Орел издал радостный крик, расправил могучие крылья и взмыл в небо. Потом стрелой полетел на запад, в ту сторону, где высились Чертовы горы. А за ним быстрее ветра помчался белый конь со своим ездоком…

В первый день побратимы оставили далеко позади родные леса и горы. Весь второй день они неслись через желтую пустыню. А на третий день ни свет, ни заря, усталые, обессиленные, добрались до высокой башни, что стояла посреди чистого поля, словно неприступная скала.

Удивительная была эта башня!.. Сколько бы ни присматривался к ней человек, нигде не видно было ни одной щели. А над ее верхушкой вилась в небо струйка дыма и вкусно пахло грибным соусом…

Пока Камен дивился на странную башню, конь его приблизился к ней, поднял правую переднюю ногу и несколько раз ударил по стене копытом, сопровождая каждый удар пронзительным ржаньем. Когда он стукнул копытом седьмой раз и его ржанье заглохло в чистом поле, башня вдруг раскололась и из расщелины выглянула древняя-предревняя старушка.

Нос у нее был длинный и крючковатый, как клюв совы. Лицо все в морщинах, словно печеное яблоко. Одни только глаза — добрые, улыбчивые — говорили о том, что старуха эта вовсе не так страшна, как могла показаться с первого взгляда. Она заговорила, и голос у нее оказался ласковый, участливый.

— Добро пожаловать, удалые молодцы! — сказала старуха. — Скажите, что вас привело ко мне, в глухомань, куда даже птицы редко залетают?

Камен тут же поведал ей обо всем — куда они путь держат и зачем к ней пришли. Рассказал про беду, постигшую их родимый край, про все преступления Стоголового змея…

— Бабушка, укажи нам, где отыскать злодея, а дальше уже мы сами знаем, как быть…

Но старуха думала иначе.

— Вижу я, что вы все трое храбрецы, раз взялись за такое дело — спасти мир от стоголового чудовища! — промолвила она, покачав седой головой. — Но Стоголовый змей больно силен: немало молодцев он погубил, выпил их кровь… Вот почему я не укажу вам путь к логову змея, пока не увижу своими глазами, что вы не слабее его!.. Не могу я послать вас на верную смерть!

Сказав эти слова, старуха скрылась в своем каменном жилище, а спустя некоторое время вышла, неся в руках небольшой горшок, вербовую корзинку и расписную глиняную крынку.

В горшке дымился грибной соус.

В корзинке зеленело свежее пахучее сено.

А в крынке лежало семь кусочков жареного мяса, каждый величиной с орех.

Горшок старуха дала Камену. Корзинку поднесла коню, а крынку поставила под ореховым деревом. А потом и говорит:

— Ну-ка покажите свою молодецкую удаль! Съедите все до крошки, — покажу вам дорогу к Чертовым горам! А не съедите, возвращайтесь подобру-поздорову домой!

— Ты что, бабушка, решила с нами шутки шутить? — хмуро спросил Камен, поглядывая исподлобья на горшок, который он держал в руках. — Да я так проголодался, что опорожню целый котел грибного соуса! Это мне на один зуб!..

Тут и конь подал голос:

— Правду говорит мой побратим! Я готов съесть три копны сена, а ты мне даешь горсть да еще грозишься испытать мою силу!

Не смолчал и орел:

— Мне, чтобы насытиться, нужны семь баранов, а ты мне предлагаешь семь жалких кусочков…

Старуха терпеливо выслушала каждого, а потом и говорит с улыбкой:

— Поговорить всегда успеется… Вы сначала попробуйте, а потом зарекайтесь!

Нечего делать, пришлось покориться. И как только побратимы приступили к еде, они сразу поняли, что старуха была права…

Первым убедился в этом Камен. Он решил, что проглотит соус в один миг. Но не тут-то было! Он ел, ел, а горшок все был полнехонек, словно чья-то невидимая рука то и дело подбавляла туда столько соуса, сколько парень съедал.

То же было и с конем. Он хрупал душистое сено, но в вербовой корзинке его ничуть не убывало, она была полна, как в ту минуту, когда старуха вынесла ее из своего каменного жилища.

Орел с жадностью накинулся на мясо, думая, что старуха не успеет В ахнуть, как он закричит ей: «Ну-ка, бабушка. поднеси мне еще пару кусочков!», но, сколько он ни клевал, в крынке по-прежнему лежало семь кусков

Так бились побратимы над едой, что им дала старуха, три дня и три ночи… И только когда загорелся четвертый день, грибной соус Камена вдруг кончился, корзинка с сеном опустела, орел проглотил последний кусок мяса. Старуха вышла к ним и радостно сказала:

— Ну, добры молодцы, теперь я с легким сердцем могу открыть вам тайну, где следует искать стоголовое чудовище… Вижу, что вы богатыри как на подбор. Змею от вас не поздоровится!

Старуха подозвала Камена, заперлась с ним в своей каменной башне и стала рассказывать:

— Логово Стоголового змея, сынок, находится в той стороне, куда вы направлялись — за тремя горами. Чертовы горы вам нетрудно будет узнать: там все железное — и трава, и деревья, и звери… Иначе и быть не может, ведь пламя, что вырывается из ста змеиных пастей, давно бы превратило все живое в пепел!..

В сердце гор, туда, где высится дворец чудовища, ведет железный путь. По обе стороны дороги густо-густо стоят каменные башни — вроде моей. В них томятся рабы змея… Заслышав топот копыт, они начнут жалобно просить. чтобы вы их освободили. Это нетрудно будет сделать. Вот тебе волшебная палочка — дотронься ею до стены башни, она тут же рухнет, и рабы очутятся на свободе. Только ты, сынок, не торопись. Сперва расправься со змеем, не то чудовище погубит и тебя, и твоих товарищей!.. Дворец злодея обнесен железной стеной, высокой ~~ до неба и гладкой, точно зеркало. Проникнуть вовнутрь труднее трудного. Только жадный Змей сам выползет наружу, как учует, что в его владения забрались незваные гости. А стоит ему покинуть дворец — он в ваших руках. Вы избавите мир от стоголового чудовища!.. Кстати, вот тебе еще один совет: не давай страху поселиться в твоем сердце, что бы ни случилось. Знай: смелым и горы помогают!.. Ну, а теперь иди, ложись спать — утро вечера мудренее!

Когда Камен вышел из башни, небо уже было усеяно звездами. Рассказав побратимам слово в слово все, что поведала ему старуха, Камен лег на неостывшую от зноя землю рядом с конем и заснул мертвым сном…

III

Трое побратимов — сытые, отдохнувшие — ахнуть не успели, как очутились у подножия Чертовых гор.

Время было послеобеденное. С неба лило палящие лучи огненное солнце, а из железного леса тянуло таким холодом, что мороз леденил жилы. Стоял день, а весь лес тонул в зловещем мраке. Только железный путь блестел в темноте серебряной лентой, словно весь он был усыпан мириадами светлячков…

Камен пришпорил коня, и вскоре лошадиные копыта застучали по ровной железной дороге. И тут же из каменных башен, стоявших у обочины, стали долетать жалобные крики.

— Смилуйся, добрый человек, помоги! — кричали детские голоса. — Мы родились в темнице, о солнце знаем только из сказок наших матерей. Освободи нас, мы хотим увидеть небо, звезды, цветы!..

— Ох, горе нам! — рыдали старики. — Не проезжай мимо, безвестный молодец! Разбей стены наших тюрем, возврати нам свободу, которой Стоголовый змей лишил нас век тому назад!..

— Звери и птицы живут на воле, хищные волки рыскают по лесам, только мы, горемычные рабыни змея, пропадаем в темнице! — причитали девичьи голоса. — Если ты не сжалишься над нами, змей сгноит нас в этом каменном склепе!

Камен все это слышал, и сердце парня разрывалось от жалости и горя. Его так и подмывало остановить коня, достать волшебную палочку, данную старухой, и с ее помощью разрушить темницы, где томились рабы Стоголового змея. Но как только он порывался это сделать, перед глазами вставала обездоленная родина… Камен видел ее почерневшие от страшной засухи поля, увядшие леса, осунувшиеся лица людей, с тщетной надеждой устремляющих взоры в небо… Вспомнил Камен предупреждение старухи и поехал вперед, глухой к воплям несчастных. Только побелевшие губы выдавали его волнение.

— Потерпите еще немного! — шептал он. — Пусть я пропаду, превращусь в кучку пепла и пусть ветер развеет мой прах, если я не расправлюсь с чудовищем и не освобожу вас!..

Вдруг каменные башни кончились. В ту же минуту над темным лесом взвились в воздух целые стаи железных птиц — ворон, сов, филинов. Они кружились над головой Камена и громко кричали.

— Воротись! Воротись, пока не поздно, путник! — каркали вороны. — Увидит тебя Стоголовый змей — испепелит своим дыханием… Неужто тебе не жаль своей молодой жизни?!

— Никому на свете не удалось победить Змея, и тебе не удастся, глупый ты человек! — наперебой кричали совы.

А филины то и знай твердили:

— Тебя ждет смерть… смерть… смерть!.. Тебя ждет смерть… смерть… смерть!..

Они подлетали все ближе, их голоса звучали зловеще. Но напрасно они старались запугать Камена!

Его сердце не знало страха, он был непреклонен. С каждым поворотом дороги в груди у него все неудержимее поднимался гнев против злого чудовища.

Казалось, дороге не будет края. Но вот наконец она вывела Камена на противоположный конец леса. Там, посреди ровной, словно противень, поляны, возвышался дворец Стоголового змея. Стальные башни упирались в небо, и вершины их были вровень с белыми шапками гор, со всех сторон окружавших широкую равнину. Где-то вдали, за замком, чернели пещеры, где Стоголовый змей держал взаперти дождевые облака.

У железных ворот, под каменной стеной, окружающей логово стоголового чудовища, лежали три громадных черных пса.

Увидев незнакомого всадника, черные псы вскочили и с бешеным лаем кинулись прямо под ноги коню. Камен тут же выхватил из ножен саблю, висевшую у седла, но замахнуться не успел.

— Камен, дорогой мой побратим! Не трать сил, позволь мне справиться с ними! — послышался над головой молодца клекот орла.

Не успел Камен перевести дух, как могучая птица камнем ринулась вниз. Один пес остался лежать на земле, убитый клювом орла. Потом крылатый побратим Камена вновь поднялся в вышину и, ринувшись вниз, вцепился когтями в спину второй собаки. Третий пес, видя, какая участь постигла его товарищей, трусливо поджал хвост и с жалобным воем исчез в Железном лесу…

Когда собачий вой затих, кругом воцарилась зловещая тишина. Слышно было только, как бьется молодецкое сердце да всхрапывает усталый конь.

Тишина эта длилась недолго, но Камену эти минуты показались дольше века.

— А вдруг змей не выйдет из замка? Что тогда делать? Как я доберусь до него, как перелезу через каменную стену, которую и птица не перелетит?

Но змей и не думал сидеть во дворце. Узнав, что к нему пожаловали незваные гости, он решил дать им бой. Со стороны его логова вдруг раздался страшный грохот. Потом железные ворота распахнулись, и Стоголовый змей выкатился на поляну.

Ах, какой он был страшный, этот змей!..

Каждая из его ста голов напоминала бочку, по бокам которой горела ярким пурпурным пламенем пара глаз, а посередине, словно жаркая печь, зияла пасть… И из этих ста пастей непрерывно вылетали клубы огня и черного дыма. А уж о туловище Змея лучше умолчать, таким оно было безобразным!

— Что тебе здесь нужно, несчастный? — заревел во все свои сто глоток змей. — Разве ты не знаешь, что ни одна душа живьем не вернулась отсюда?

Стоголовый змей окатил Камена клубами огня и дыма.

— Я пришел избавить мир от тебя, разбойник! — ответил Камен, выхватив из ножен саблю.

Стоголовое чудовище заревело страшным голосом и бросилось на смельчака.

Разгорелась жаркая битва…

Три дня и три ночи Камен без передышки размахивал саблей. Рука парня одну за другой сносила головы змея. Но на месте каждой отрубленной головы тут же вырастала новая, изрыгавшая пламя еще жарче, дым — чернее.

Три дня и три ночи орел набрасывался на змея и выклевывал его глаза…

Камен не знал, что и делать. Если так будет продолжаться, то ему и за триста дней не одолеть Стоголового змея, не освободить дождевые облака! Без влаги деревья в лесах засохнут на корню! Суховеи, капля по капле, выпьют всю воду из источников, ручьев, рек. Нет, не бывать этому! Он, Камен, такого не допустит!.. Он должен любой ценой уничтожить страшилище, воротить на родину украденные облака!..

Эти мысли придали парню силы. Но что он ни делал, все сто голов змея были целы… И кто знает, чем бы кончилось это сражение, если бы к Камену не подоспела помощь.

— Слушай Камен! Главная сила змея таится в семьдесят седьмой голове, — проворковал в разгаре боя чей-то нежный голосок. — Отруби семьдесят седьмую голову, а остальные покатятся наземь, словно кочаны капусты!..

Парень поднял голову, посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос, и из груди его вырвался радостный крик:

— Ах, это ты, белая голубка!

И в самом деле, среди дыма и пламени носилась белая голубка. Она взмахивала белыми крыльями и то и дело восклицала:

— Отруби семьдесят седьмую голову! В ней вся сила змея!..

Как только Камен, послушавшись совета голубки, отрубил самую страшную голову, пламя, плясавшее в глазах змея, померкло. На месте отрубленных голов больше не росли новые.

Так на девятый день лютой битвы Камену наконец удалось отрубить все сто голов чудовища… Тогда он отдал орлу на растерзание труп злодея, а сам кинулся к пещерам, где томились запертые змеем облака. Камен разбил железные ворота, и в тот же миг облака вылетели из глубины пещер и понеслись на восток — на родину Камена, где каждая былинка, каждый лист, все живое с трепетом сердца ждало их, своих спасителей.

А когда последний луч солнца погас за Чертовыми горами, тронулся в обратный путь и Камен с побратимами. Освобожденные рабы провожали их, плача от радости. А впереди Камена, в парчовом седле, сидела девушка, такая красивая, что ни в сказке сказать, ни пером описать… Это белая голубка приняла человеческий облик, как только скатилась на землю последняя голова омерзительного чудовища…

 

ЧИСТО ПО-ЦАРСКИ

Однажды перед царским дворцом остановился бедный продавец яблок. Весь его товар — ароматный и румяный — был сложен в две корзинки, которые покачивались из стороны в сторону на спине тощего осла. Стоял тихий жаркий полдень. Голосистый веселый продавец во все горло расхваливал свои яблоки:

Заслышав песенку, его тотчас окружили дети, женщины, старики. Каждый давал по пятаку и тут же, не отходя, принимался грызть сочные плоды… Царь в это время стоял у окна. Увидел он, с каким аппетитом все жуют румяные яблоки, и ему захотелось их отведать. Царь хлопнул в ладоши.

На его зов явился главный царедворец.

— Возьми эти пять золотых и купи мне на них яблок вон у того человека! — сказал царь, сунув в руку придворному пять блестящих монет. — Отдай ему все эти деньги, только чтобы яблоки все до одного были сладкими и сочными и таяли во рту как конфеты!..

Царедворец поклонился до земли и вышел.

Оставшись один, он разжал кулак, и на его ладони засверкали царские золотые. Он сказал себе:

— Дурачок наш царь — не знает цену деньгам!.. На эти золотые можно купить целых пять повозок отборных яблок!

Недолго думая, царедворец сунул две золотые монеты в свой глубокий карман и велел позвать к себе своего первого помощника. Когда тот вошел, он положил на стол оставшиеся три золотые монеты и строго наказал:

— Спустись вниз и купи на три золотых яблок для царя!.. Да только гляди в оба: яблоки должны быть как одно сочными и сладкими — для царских уст!

Помощник главного царедворца забрал золотые и бросился выполнять царский приказ. Но стоило ему скрыться с глаз своего начальника, как он принялся ласково поглаживать золотые. Потом огляделся по сторонам, убедился, что его никто не видит, и быстро сунул одну монету за пазуху…

Тут из-за мраморных колонн сумрачного зала показался главный повар царской кухни, который куда-то спешил. Помощник главного царедворца подозвал повара, сунул ему в руку два золотых и, нахмурив брови, распорядился:

— Пойди купи на эти деньги яблок царю!.. Только гляди, чтобы ни одна монета не попала в твой кошель, пока дойдешь до продавца. Не то царь тебя повесит!

Главный повар обещал в точности выполнить наказ. Но, дойдя до первого поворота лестницы, воровато оглянулся. Нигде не было ни души.

«Не пойман — не вор!» — хитро подмигнул сам себе повар, и одна из двух монет исчезла в его парчовой мошне…

Во дворе главный повар встретил начальника дворцовой стражи и, отдав ему последний золотой, сказал, что нужно купить царю, а сам — как ни в чем ни бывало — отправился по своим делам.

— Как же, так я и отдам деньги этому глупцу, который явился со своим товаром прямо в пасть волку! — сказал начальник стражи и, хмуро глянув вслед повару, преспокойно спрятал последний царский золотой за широкий пояс.

Потом подозвал двух стражников и, придав своему лицу сердитое выражение, направился с ними к тому месту, где веселый продавец яблок продолжал зазывать покупателей. Когда начальник дворцовой стражи со стражниками подошел к нему, он уже распродал одну корзину и принимался за другую…

— Кто тебе разрешил продавать тут этот мусор — здесь царская площадь, а не базар! — заорал он на продавца яблок таким громким голосом, что все собаки, поджав хвосты, бросились в соседние переулки. Потом, повернувшись к стражникам, ледяным тоном приказал: — Повесить этого негодяя на первом же фонаре, чтобы он в другой раз не мусорил своими гнилыми яблоками на царской площади!

Поняв, что усатому верзиле ничего не стоит его погубить, продавец яблок вырвался из рук стражников, бухнулся их начальнику в ноги и взмолился:

— Смилуйся, сударь!.. У меня шестеро малых деток — они без меня помрут с голоду. Пощади меня ради них!

Начальник сначала и слушать не хотел: повесить — и все тут!.. Но потом усмехнулся, великодушно махнул рукой и проворчал:

— Ладно, на этот раз так и быть прощаю!.. Но в наказание я заберу у тебя яблоки для царских свиней… А если ты осмелишься явиться сюда еще раз — пеняй на себя. Ну-ка, убирайся отсюда живо, пока я не передумал!

Услышав этот милостивый приговор, продавец яблок, не чуя под собой ног от радости, поставил на землю полную корзину яблок, пнул ногой своего ослика, и только его и видели. Стражники взвалили корзину на плечи, и она медленно, с остановками, проделала тот же путь, что и пять золотых царских монет, только в обратном направлении. Причем яблоки постигла та же участь. Начальник дворцовой стражи взял себе половину яблок. Главный повар, не будь дураком, припрятал половину оставшихся яблок в потайном стенном шкафу. Первый помощник первого царедворца тоже не обидел себя. А главный царедворец отобрал из дошедших до него яблок пять штук и, положив сочные ароматные плоды на золотое блюдо, преподнес их собственноручно с низким поклоном царю…

А в это время продавец яблок — счастливый, что удалось избежать виселицы, разъезжал по улицам города на своем ослике, распевая во все горло нехитрую песенку:

Услышал его песенку царь. Мрачно взглянул на пять яблок, красующихся на золотом блюде, и сердито пробормотал:

— Еще бы ему не петь, еще бы не быть веселым, если он каждое яблоко продает за золотой!.. А люди покупают хоть бы что — значит, у них много денег!

И он поступил чисто по-царски: приказал обложить народ новыми налогами, каких никто не видывал…

 

ДЕВУШКА-ЗВЕЗДОЧКА

I

Ты помнишь дремучий темный лес за селом Чичопей, куда прошлым летом мы с тобой ходили за грибами? А солнечную полянку у самой опушки, куда мы всегда забредали отдохнуть на прогретом солнцем ковре из пахучих трав?

Много-много лет тому назад на эту пестроцветную полянку пригоняла свою небольшую отару овец бедная пастушка со своей годовалой дочкой. Овцы мирно щипали зеленую мураву. Мать, взяв в руки расписное веретено, пряла тонкую пряжу, а девочка лежала неподалеку в легкой кружевной тени двух березок смирно, точно сытый ягненочек, и смотрела на пушистые облака, которые скользили по синему шелку летнего неба, как быстроходные кораблики.

Так проходили день за днем. Ничто не нарушало лесного покоя… Но однажды — это было в конце лета — из темного леса на полянку нежданно-негаданно вышли олень с оленихой. На лбу у них сверкало по золотой звезде. Легконогие животные в несколько прыжков пересекли полянку и остановились под березами, где лежала девочка. Олень наклонил голову, вскинул ребенка на рога, и через секунду они с оленихой скрылись в лесной чаще, унося свою добычу.

Все это произошло так быстро, что мать девочки и ахнуть не успела. Глядя на раскачивающиеся ветки деревьев, за которыми исчезли олени с ее ребенком, бедная женщина громко заплакала, запричитала. На ее крик прибежали охотники. Три дня и три ночи бродили они по лесу в поисках оленей, укравших младенца, но тех и след простыл.

А сейчас ты узнаешь, что стало с оленями и девочкой.

Как только олень и олениха очутились в лесной чаще, они, не разбирая дороги, помчались туда, где в далекой дали чернели, громоздясь друг на друга, мрачные Железные скалы… В первый день похитители пересекли дубовый лес. На второй день стук их копыт с утра до вечера оглашал буковый лес, где деревья стояли прямые, как свечи. А на третий день они очутились в царстве вечнозеленых великанов и, тяжело дыша, остановились перед входом в пещеру у подножия Железных скал.

Странная это была пещера!..

Снаружи, сколько бы ни всматривался человек, ничего нельзя было увидеть, кроме густых зарослей ежевики. Олень трижды стукнул передним копытом, и зеленый колючий занавес тут же раздвинулся, будто по мановению чьей-то невидимой руки, обнажив тяжелую дверь из твердого, как камень, красного дерева, вмурованную в серые скалы… Олени вошли в эту дверь. В пещере было светло, как днем, потому что с белого мраморного потолка свешивались семь золотых ламп, в которых горели круглые сутки семь драгоценных камней.

Глаза девочки в лучах драгоценных камней засверкали, словно звездочки. Олень и олениха заметили это и назвали ребенка Лулу-Сана, что на их оленьем языке означало Девочка-Звездочка. Они стали холить малютку и пестовать не хуже, чем мы, люди, пестуем своих маленьких детей… Олениха кормила ее сладким молочком, а олень носил из леса ароматные плоды. Они купали ее в пенистых лесных потоках, одевали в наряды, сотканные из мягких, как шелк, лесных трав. И Звездочка росла, окруженная заботой, как цветок на солнце, с каждым годом становясь все краше. А когда ей исполнилось семнадцать лет, во всем мире нельзя было найти другую такую красавицу: волосы ее золотой волной спускались до самой земли, губы алели на белом личике, словно две ягодки малины, омытые росой.

Как-то раз олениха сказала оленю:

— Дочка-то наша уже выросла, скоро начнут сваты наведываться. Как мы будем их встречать без обручального кольца! Я слыхала, что далеко-далеко, за девятью горами, на самой высокой вершине десятой, Стеклянной горы в золотом роднике спрятан бриллиантовый перстень, который сверкает, будто месяц… Давай отыщем этот перстень и подарим его нашей Звездочке!

— Будь по-твоему! — согласился олень.

На следующее утро олени попрощались с Лулу-Саной и помчались на своих быстрых стройных ногах к Стеклянной горе — искать бриллиантовый перстень для своей любимой приемной дочери.

II

В этом же лесу, где находилась оленья пещера, жила злая колдунья. Она давно уже присмотрела Звездочку себе в невестки. Узнав, что олени отправились в дальнюю дорогу и не скоро вернутся домой, она решила выманить девушку из пещеры и выдать замуж за своего сына, двухголового великана, ужасного страшилища.

Сказано — сделано.

Однажды вечером хитрая старуха пробралась к дверям пещеры, постучалась в них и крикнула тонким голосом:

— Звездочка, детка, открой!.. Это я, олениха, твоя мама, несу тебе в подарок бриллиантовый перстень со Стеклянной горы.

— Зря ты надрываешься, бабушка! — отозвалась Лулу-Сана, узнав обманщицу по голосу. — Мама моя говорит, словно голубка воркует, голос у нее ласковый-ласковый. А у тебя, бабушка, как ни старайся, голосище, как у голодного волка… Уходи, я тебя не впущу, ты не с добром ко мне пришла!

Колдунья поняла, что проникнуть в пещеру хитростью ей не удастся, и решила ворваться туда силой. Она засучила рукава и принялась швырять в дверь чем попало.

Целую неделю ломилась колдунья в пещеру, но тяжелые двери оказались прочными, не поддались.

Под конец старуха свалилась с ног от усталости и злобно прошипела:

— Видно, упрямица, тебе не суждено стать женой моего сына. Погоди же, я сделаю так, что ты не достанешься и другому.

И прежде чем удалиться ни с чем в свою берлогу, колдунья приклеила к щеколде змеиный зуб…

На другой день, рано поутру, убедившись, что злая старуха наконец-то ушла, Звездочка собралась с духом, отперла дверь, ведущую в пещеру, и вышла на лужайку. Завидев девушку, к ней со всех ног бросилась целая стая зайцев, серн и белок. Они окружили свою любимую подружку и наперебой стали просить, чтобы она поиграла с ними.

— Сестричка, мы первые! — нетерпеливо перебирая лапками, лопотали длинноухие зайцы. — Мы первые увидели, что ты вышла из пещеры, и первыми подбежали к тебе!

— Нет, сначала поиграй с нами! — ласково упрашивали большеглазые серны. — Мы послушнее зайцев, не будем тебя сердить!

— Нет, — пищали прямо в уши белочки, забравшись девушке на плечи, — ты сегодня не будешь играть ни с зайцами, ни с сернами, мы будем качаться на деревьях, Лулу-Сана! Ты так проворно прыгаешь с дерева на дерево. Никто, кроме нас, не может тягаться с тобой.

Звездочка ласково дергала зайцев за длинные уши.

Гладила серн по умным головкам.

Прижимала к груди пушистых белочек.

И, звонко смеясь, говорила:

— Погодите, не горячитесь. Я поиграю с вами, зайцы, и с вами, серны, и с вами, белочки… На все хватит времени — ведь летний день долог, как год!

Звездочка побежала в лес и целый день резвилась со своими четвероногими друзьями.

Она носилась с зайцами по лесным полянкам, поросшим травой-муравой.

Гонялась за сернами среди тонкоствольных деревьев.

Качалась на верхушках сосен с белочками. Летний день пролетел незаметно, как одно мгновенье.

Солнце клонилось к закату. В горных ущельях проснулся легкий вечерний ветерок. Где-то в чаще завыл голодный волк… Лулу-Сана, услыхав волчий вой, вспомнила наказ матери не оставаться после захода солнца в лесу и тут же пустилась бежать к двери, ведущей в оленье жилище.

Она погладила зайцев по головкам.

— До завтра, милые!

Помахала рукой белочкам, которые свешивались с нижних веток деревьев и протягивали к ней свои мохнатые лапки.

— Ждите меня завтра рано утром, шалуньи-подружки…

Только сернам не успела Звездочка сказать на прощанье ни слова.

Повернувшись к ним, она взялась рукой за щеколду, и змеиный зуб тут же впился в ее нежную ладонь. Девушка рухнула на землю как подстреленная пташка. Ласковое слово замерло у нее на устах.

III

На следующее утро, как это всегда случается в лесу в ясные летние дни, солнце разбудило его обитателей ни свет ни заря. До позднего вечера лес оглашался беспечными песнями птиц, благоухал ароматом распустившихся цветов. Над лесными полянами летали без устали пчелы; по стволам деревьев, усердно стуча клювами, прыгали пестрые дятлы. Где-то вдалеке грустно куковала кукушка. Радостно чирикали проворные воробушки… Одна только Лулу-Сана безмолвно лежала возле пещеры с закрытыми глазами, ни разу не улыбнувшись зайцам, белочкам и сернам, которые стояли возле нее, как на посту, ни на миг не отводя печальных глаз от своей милой подружки.

Лулу-Сана была безмолвна и неподвижна…

Так прошло девять дней и девять ночей.

На десятый день где-то неподалеку вдруг залаяли собаки, зазвучали охотничьи рога. Не успели звери, караулившие бездыханную девушку, понять, что произошло, как их окружила группа всадников под водительством красивого юноши, с ног до головы одетого в парчу, золото и шелк.

Охотники, увидев так много дичи, с радостными криками стали целиться из луков в зайцев, белочек и серн. Но прежде чем стрелки успели выпустить смертоносные стрелы, их молодой предводитель увидел лежащую на траве золотоволосую девушку и крикнул:

— Погодите, не стреляйте. Там лежит девушка!..

Красивый юноша слез с коня и одним прыжком очутился возле бездыханной Лулу-Саны… Склонившись над ней, он коснулся рукой ее белого, как мрамор, безжизненного лица, погладил по распущенным золотым волосам. Приблизил свои губы к ее крохотным устам, целых девять дней и ночей не издававшим ни звука, и из его груди вырвался горестный крик:

— Она мертва… Красивее девушки я не видел на белом свете!..

Всадники молча спешились, обступили девушку и, потрясенные ее красотой, преклонили колени перед ее безжизненным телом. В ту минуту лес умолк, будто вымер. Перестали шелестеть листья на деревьях и кустах; уронили головки, словно побитые морозом, цветы на лесных полянках. Смолкли голоса птиц, перестали стучать клювами неугомонные дятлы. Притихли на цветах работящие пчелы, замерло кукованье кукушек. Даже непоседа ветер сложил свои невидимые крылья в глухих оврагах.

Кто знает, сколько времени длилось бы это скорбное безмолвие, если бы один из охотников не сказал опечаленному юноше:

— Ваша светлость, обратите внимание на эту черную занозу. Уж не в ней ли причина смерти?

И все заметили, что из ладони правой руки Лулу-Саны торчит черная заноза — это был змеиный зуб, подсунутый злой ведьмой. Целая дюжина нетерпеливых рук потянулась к занозе, каждому хотелось поскорее выдернуть ее. Но молодой предводитель оказался проворнее всех и первым вытащил ядовитый зуб из ладони спящей мертвым сном девушки…

И тут произошло чудо.

Из открывшейся ранки вытекли одна за другой три капли крови, черной, как деготь. На белом безжизненном лице девушки забрезжил румянец. Ее длинные ресницы вздрогнули, веки приподнялись, и не успели затаившие дыхание охотники ахнуть, как их озарил лазурный блеск ее глаз.

— Кто ты, добрый молодец? С добром или злом ты пришел сюда, где не ступала нога человечья, кроме моей? — прошептала Лулу-Сана, увидев над собой склоненное лицо красивого юноши.

Но не успел юноша слова сказать в ответ, как девушка увидела обступивших ее охотников. Их суровые бородатые лица испугали ее, она вскочила на ноги и бросилась бежать прочь.

Юноша в несколько прыжков догнал ее.

— Не убегай, девушка, мы ничего плохого тебе не сделаем. Я сын боярина, который владеет этим краем, а это мои верные друзья, охотники. Мы так увлеклись погоней за дичью, что не заметили, как очутились в этом уединенном месте. Здесь мы увидели тебя. Нам показалось, что ты неживая… Расскажи мне, кто ты такая и что ты делаешь в этой глуши?

Лулу-Сану пленил задушевный голос молодого боярина, она успокоилась, перестала рваться из его рук.

— Я дочь звездолобых оленя и оленихи, — сказала она, — они живут вон в той пещере. Меня зовут Лулу-Сана, что на языке оленей означает Девочка-Звездочка… Мои родители месяц тому назад отправились на Стеклянную гору за бриллиантовым перстнем для моего жениха, который, по их словам, скоро должен появиться в нашем лесу и попросить моей руки… Ведь мне уже исполнилось семнадцать лет!

Сраженный дивной красотой девушки, очарованный ее голосом, который звенел и переливался, словно серебряный колокольчик в тихий полдень, плененный добротой ее лучистых глаз, синих, как небо над их головами, юноша обнял ее и сказал:

— Милая Лулу-Сана! Пойдем со мной во дворец моих родителей, будь моей любимой невестой! Мне не нужен бриллиантовый перстень! Я одарю тебя подарками, каких не видела ни одна любимая жена на свете!..

Застигнутая врасплох таким предложением, Звездочка заколебалась.

«Как я оставлю мой лес, где мне все близко и дорого, и уйду с этим юношей в чужой, незнакомый дом! Разве могу я расстаться с моими верными друзьями — игривыми зайцами, белочками, сернами… Нет, мне хорошо здесь, среди приволья душистых полян, где можно от восхода до заката солнца резвиться с зайцами среди тонкоствольных сосен, носиться наперегонки с быстроногими сернами. Разве я увижу где-нибудь такие развесистые деревья, на ветвях которых я раскачивалась с проворными белочками!.. Пусть лучше тот, кто меня полюбит, идет жить к нам — в жилище моих родителей найдется и для него место!»

Но стоило Звездочке взглянуть еще раз на красивое мужественное лицо молодого боярина, на его глаза, которые смотрели на нее с бесконечной любовью и мольбой, как она забыла обо всем, что было ей так дорого в лесу. Склонив головку на сильное плечо юноши, она тихо прошептала:

— Веди меня, милый!..

Так девушка Звездочка, любимая приемная дочь звездолобых оленей, покинула свой второй дом. Молодой боярин увел любимую невесту в свой дворец. Зайцы, серны и белочки проводили подружку до самых неприступных стен, которыми было обнесено новое жилище Лулу-Саны. Но ни они, ни охотники, ни счастливые жених с невестой не видели, как следом за молодыми во дворец прокралась злая колдунья, которая чуть не погубила Лулу-Сану.

Налитые кровью глаза злой старухи горели жаждой мести, из ее черного беззубого рта время от времени вырывались страшные угрозы:

— Зря радуешься, негодница! Не захотела стать моей невесткой — не допущу, чтобы ты досталась другому. На этот раз тебе несдобровать!..

IV

Во дворце, куда молодой боярин привел свою невесту, жила другая девушка, дочь одного из боярских советников. Она уже давно питала тайную надежду выйти замуж за знатного юношу. Увидев, что боярский сын возвращается с охоты не один, а с удивительной красавицей, дочь советника поняла, что случилось, и заперлась у себя в горнице. Целых три дня и три ночи она не показывалась на люди, все думала, как ей быть, каким способом завоевать сердце боярского сына, заставить его охладеть к своей невесте. Думала-думала — и придумала. На четвертое утро она вышла из своей горенки и тут же начала рассказывать о Лулу-Сане разные небылицы.

Одним говорила, что молодой боярин нашел свою невесту в медвежьей берлоге и что она со зверями питалась сырым мясом. Других убеждала, что невеста их молодого господина каждую ночь покидает дворец и до раннего утра слоняется по лесу с ведьмами и лесными русалками. Третьим клялась, что видела собственными глазами, как лесная девушка у себя в покое варит волшебное зелье, чтобы околдовать всех обитателей дворца.

Наговорив с три короба, коварная девушка озабоченно вздыхала.

— Ох, не знаю, добрые люди, может, я заблуждаюсь, но мне кажется, что эта девушка принесет нам много бед. Авось небеса смилостивятся над нашим молодым господином, и он не пострадает!

Но как ловко она ни плела свои интриги, никто ей не верил: лесная девушка всех покорила своей добротой, и все обитатели дворца от души полюбили ее…

В ту пору другой лютый враг Звездочки — злая колдунья с Железных скал, которая хотела взять приемную дочь оленей себе в невестки, нанялась на боярский двор птичницей. От ее зорких совиных глаз не укрылись ни бессильная ярость дочери советника, ни любовь окружающих к невесте молодого боярина. И когда однажды соперница Звездочки проходила мимо нее, коварная старуха бросила:

— Вот ты заладила одно, люди слушают — на то им и уши даны. Да что толку… Послушай, молодой лисе есть чему поучиться у старой. — И, вытянув вперед длинную жилистую шею, будто собираясь клюнуть проходившую мимо девушку в глаза, колдунья прошипела: — Запомни: тихомолком всегда можно большего добиться!

Загадочные слова новой птичницы заставили девушку вздрогнуть. Она остановилась:

— Что ты хочешь этим сказать, бабушка? — спросила она оборванную старуху.

Колдунья будто только того и ждала. Приблизив свой черный беззубый рот к уху испуганной красавицы, она долго нашептывала ей какие-то речи.

Что говорила лукавая старуха, какие советы давала — не слышал никто, кроме отвергнутой красавицы. Вскоре все обитатели дворца, от мала до велика, с удивлением заметили, что в поведении соперницы наступила полная перемена.

Она перестала бесстыдно клеветать на Звездочку, плести против нее интриги. Можно было подумать, что колдунья одним волшебным мановением погасила всю ее злобу. Если до того дня все замечали, что дочь советника при виде счастливой невесты зеленела от зависти, то теперь вдруг она воспылала любовью к невесте боярского сына, стала с ней неразлучна.

Она сопровождала Звездочку в ее прогулках, с утра до вечера сидела в ее горенке. Девушки пели и готовили подарки к свадьбе, которая уже была на носу. Словом, соперница Звездочки незаметно стала ее закадычной подругой…

Многие обитатели дворца от души радовались этой неожиданной дружбе и не видели в ней ничего плохого. Но были и такие, кто не верил в искренность дочери советника и подозревал, что она подружилась с лесной девушкой неспроста и готовит ей западню.

Эти люди при каждом удобном случае предупреждали молодую невесту:

— Остерегайся своей новой подруги, девушка!.. Слишком люта была ее ненависть к тебе, чтобы можно было поверить в искренность ее дружбы. Попомни наши слова — она задумала недоброе!

Но Звездочке, прожившей свою недолгую жизнь в лесу среди зверей, были неведомы людское лицемерие и злоба. Она с легким сердцем отвечала:

— Напрасно тревожитесь, добрые люди, мы с моей новой подружкой любим друг друга как сестры. Она готова ради Меня пойти в огонь и в воду.

Доверчивая девушка с каждым днем все больше привязывалась к своей бывшей сопернице. Чем ближе был день свадьбы, тем неразлучнее были подруги. Теперь уже никто не видел невесту одну. Куда бы ни пошла Звездочка, за нею, как тень, следовала тайная соперница…

Однажды, в самый канун свадьбы, дочь советника и говорит Звездочке:

— Давай, сестрица, последний раз погуляем по лесу вдвоем — ведь завтра ты выйдешь замуж и кто знает, сможем ли мы с тобой дружить, как дружили до сих пор…

Услышав ее слова, Звездочка запрыгала от радости и, никого не предупредив, отправилась со своей подружкой в лес. Та вывела простодушную девушку через тайный ход за стены дворца, и они, никем не замеченные, скрылись в темном лесу. Долго-долго шли девушки, пока не очутились на берегу глубокого озера, отовсюду окруженного густым кустарником.

Девушки провели у озера весь день. Дочь боярского советника то и дело обнимала молодую невесту, клялась ей в преданности, восхваляла ее красу. Она превозносила до небес золотые, словно лучи солнца, волосы Звездочки, захлебываясь от восторга, расхваливала ее голубые, будто незабудки, глаза. Схватив Звездочку за руки и ласково поглаживая их, ворковала:

— Какие у тебя, сестрица, красивые руки. Маленькие, мягкие, словно пух, а пальцы будто выточены самым искусным мастером! Твоим рукам могла бы позавидовать сама царица, руки которой слывут самыми красивыми, самыми нежными во всем царстве!.. О, не случайно наш молодой господин, милая, потерял голову от любви к тебе!

Так она, не зная устали, рассыпала похвалы одну другой восторженней и льстивей.

У Звездочки, которой раньше никогда не приходилось слышать таких восторженных похвал ее красоте, закружилась голова. Ведь она принимала каждое слово коварной дочери боярского советника за чистую монету. Ее пробудившееся к ласкам женское сердечко стучало все сильнее, будто подружка опоила ее крепким вином. Околдованная лестью, Звездочка, знавшая язык лесных зверей и птиц, пропустила мимо ушей вещие слова одной малой пташки, которая вилась над ее головой, тревожно попискивая:

— Не слушай ее, глупая девушка — не к добру она тебя хвалит! Заткни уши, не слушай ее!.. Поверь мне, она погубит тебя своей лестью!..

Перед заходом солнца, когда его лучи вот-вот должны были позолотить озерную гладь, дочь советника, отойдя от Звездочки на несколько шагов, сделала вид, будто впервые увидела ожерелье на шее молодой невесты. Притворно всплеснув руками, она воскликнула:

— Ах, сестрица, наконец-то я поняла, почему ты сегодня так дивно прекрасна — у тебя новое ожерелье! Если б ты только знала, как оно тебе к лицу!..

Взбежав на крутую скалу, нависшую над самым озером, она стала звать Звездочку:

— Иди, милая, скорее ко мне, погляди на себя в воду, и ты убедишься собственными глазами, как идет тебе ожерелье — свадебный подарок жениха!

Поняв, что задумала злая разлучница, пташка совсем потеряла голову. Она припадала к девушке, отчаянно трепыхая крылышками, и пищала:

— Не подходи к ней… не надо… Она тебя погубит!..

Но Звездочка, зачарованная велеречивой злодейкой, была глуха к советам птички… Резво вскочив на ноги, она с легкостью серны взбежала на крутую скалу и склонилась над зеркальной гладью озера. Оттуда на нее смотрело улыбающееся лицо девушки редкой красоты: ее длинные золотистые волосы были подобны лучам заходящего солнца, большие синие глаза светились радостью, щеки рдели…

— Сестрица, неужели это я? — спросила Звездочка, переводя изумленный взгляд на подругу.

— Ты, проклятая разлучница, отнявшая у меня своей дьявольской красотой любимого! — прошипела дочь боярского советника, и не успела пораженная девушка опомниться, как та изо всей силы толкнула ее в бездну:

— Отправляйся же туда, наивная дурочка!

Это произошло так неожиданно, что Звездочка не успела даже крикнуть. И только вещая пташка до самой ночи жалобно пищала над тем местом, где скрылась под водой лесная девушка…

V

Убедившись, что Звездочка утонула в глубоком озере и ей уже больше не выбраться оттуда, дочь боярского советника поспешила вернуться во дворец. Никем не замеченная, она пробралась в свою горницу и на радостях принялась плясать. С сияющими от счастья глазами бегала от окна к окну, самодовольно потирала руки и то и знай повторяла:

— Никто меня не видел, никто ничего не узнает!.. Нет больше у меня соперницы, и молодой боярин возьмет меня в жены!

Послушай, однако, что было дальше!..

На следующее утро на том месте, где утонула Звездочка, появился чудесный цветок. Его стебелек и корни уходили вглубь, на дно озера, а на водной поверхности мерно покачивалась только золотая чашечка.

Издали одинокий цветок напоминал полную золотую луну, которая каким-то чудом упала в озеро. В середине же цветка, там, где обычно располагаются тычинки, светились, словно человеческие глаза, две голубые звездочки. Они были обращены к берегу, туда, где далеко за лесом возвышался дворец боярина. Время от времени из них капали в озеро крупные слезы, похожие на жемчужные росинки…

Весть о чудесном цветке, выросшем на том месте, где утонула невеста, в тот же день, разнеслась по всему лесу. Об этом пели лесные птицы, шептались травы, тихо переговаривались листочки на деревьях. В одно прекрасное утро эта удивительная история достигла до обитателей леса, раскинувшегося у подножия Железных скал.

— Это наша сестричка, это про нее поют птицы! — встревожились зайцы, белочки и серны. — Ведь она покинула нас, потому что стала невестой молодого боярина.

И они сломя голову бросились бежать к берегу лесного озера. Пробравшись сквозь чащу и увидев на поверхности воды одинокий цветок, звери договорились, что будут охранять его днем и ночью: голубые звездочки золотистого цветка были так похожи на глаза их милой сестрички Лулу-Саны…

А теперь давайте посмотрим, что стало с женихом Звездочки, как он встретил весть о том, что его невеста бесследно пропала, что делал.

В тот же день, когда свершилось преступление, молодой боярин, нигде не видя своей невесты, поднял на ноги всех обитателей дворца от мала до велика и отправился на ее поиски. Они обошли с горящими факелами в руках подворье, обыскали все покои — жилые и нежилые. Обшарили подземелья, заглянув в каждый уголок, отодвинув каждый сундук. Но девушка словно сквозь землю провалилась.

На следующий день жених разослал по окрестным и дальним селениям гонцов, которые оповещали народ:

— Слушайте, люди! Пропала бесследно невеста боярского сына!.. Тот, кто принесет о ней какие-либо вести и поможет молодому боярину найти невесту, получит в награду шапку золотых!

Прошел день-другой, прошла целая неделя, а о Звездочке не было никаких вестей. Тогда несчастный юноша решил сам отправиться на поиски своей любимой невесты. Оседлал самого выносливого коня и поскакал через горы, через долы. Он объездил вдоль и поперек весь лес, осмотрел каждую пещеру, каждое ущелье. Не пропустил ни единого кустика.

Подметки его сапог износились от карабканья по скалам и обрывам, одежда превратилась в лохмотья.

Нетрудно догадаться, что все усилия молодого боярина были напрасны — нигде он не наткнулся даже на след пропавшей девушки. Безнадежно махнув рукой, он с тяжелым сердцем отправился домой.

Шел он, шел и в одно прекрасное утро набрел на тропинку, которая пролегала вдоль озера с чудесным цветком. Молодой боярин валился с ног от усталости, его сердце разрывалось от скорби. Он чуть было не прошел мимо озера. Но тут откуда ни возьмись выскочила стая зайцев, белочек и серн. Насторожив уши, они бросались то в сторону человека, то к озеру, вставали на задние лапки и махали передними, словно хотели сказать:

— Пойдем с нами!.. Пойдем с нами!

Бросив случайный взгляд на них, юноша вдруг вспомнил, что эти звери когда-то оберегали Лулу-Сану, лежавшую в забытьи перед пещерой. Тогда он увидел ее впервые. Сердце его, в котором вновь затеплилась надежда, глухо забилось. Забыв про усталость, он побежал в ту сторону, куда скрылись зверьки, и очутился на берегу озера…

Первое, что привлекло внимание молодого боярина, когда он бросил взгляд на водную гладь, был чудесный цветок. Он по-прежнему одиноко покачивался на поверхности озера, его голубые звездочки роняли крупные жемчужины слез.

— Ах, да ведь это же глаза моей невесты!.. — вскричал изумленный юноша.

В тот же миг, словно в подтверждение его слов, золотой цветок перестал ронять слезы, а голубые звездочки засияли так, как сияют глаза девушки, после долгой разлуки увидевшей любимого… Согретый их лаской, юноша опустился на мягкую траву и просидел, не шевелясь, до позднего вечера.

На другой день рано утром он опять пришел на берег озера.

На третий день восход солнца застал его на том же самом месте. Он сидел, не сводя глаз с удивительного цветка, его окружали лесные друзья Лулу-Саны. День за днем проводил молодой боярин на берегу озера, глядя на золотой цветок, губы его шептали слова, которые он некогда говорил своей невесте…

VI

Узнав, где пропадает молодой боярин, и поняв, какую опасность таит в себе золотой цветок, дочь советника расхворалась от злости. Три дня она в отчаяньи не находила себе места, три ночи не смыкала глаз, все ломала голову над тем, как разрушить новую преграду, выросшую на пути к сердцу возлюбленного.

Ничего не придумав, она бросилась за советом к старой колдунье — заклятому врагу лесной девушки.

Она нашла безобразную старуху на поляне, где та стерегла боярских гусей. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, дочь советника заломила руки и запричитала:

— Бабушка, миленькая, на тебя вся надежда! Помоги сгубить золотой цветок, который вырос на том месте, где утонула моя соперница!.. Молодой боярин проводит возле него день за днем, ни на одну девушку и смотреть не хочет. Стану боярской невесткой, проси, что хочешь, одену тебя с головы до ног в парчу и шелк, украшу твои руки драгоценными перстнями и браслетами!

— Огонь, один только огонь может совершить дело, начатое водой, пламя все сметет на своем пути! — прошипела колдунья.

Потом она объяснила дочери советника, что нужно сделать, как погубить цветок. Дочь боярского советника, затаив дыхание, жадно ловила каждое ее слово. Она заперлась в своей горнице и целый день твердила про себя советы колдуньи, стараясь запомнить каждую мелочь.

Длинный летний день пролетел, как час. Зашло солнце. Смерклось.

Настала полночь.

В этот поздний час, когда все живое на земле и в воде спало спокойным сном, когда даже звездочки на небосклоне начали сонно мерцать, дочь боярского советника решила окончательно расквитаться со своей соперницей.

Она сделала так, как учила ее колдунья.

Выйдя украдкой из дворца, улучила момент, когда поблизости не было стражи, и никем не замеченная покинула боярский двор. Юркнув в лесной кустарник, тайными тропинками добралась до берега озера, где над притихшей водной гладью в полуночном мраке блестели голубые звездочки золотого цветка.

— Сейчас я погашу навсегда твои глаза, проклятая! Ты даже после своей смерти не отдаешь мне суженого! вскричала потерявшая от злобы голову дочь советника и, бросившись в воду, быстро поплыла к цветку.

Когда она вылезла на берег, в руках у нее желтел вырванный со дна озера золотой цветок. Его стебелек и корни отчаянно извивались, стараясь выскользнуть из цепких пальцев похитительницы. А голубые звездочки, орошенные слезами, жалобно глядели в сторону леса, словно говорили своим лесным друзьям:

«Неужели вы забыли Лулу-Сану, свою сестричку, с которой когда-то играли у подножия Железных скал… Помогите, спасите! Вырвите меня из рук этой женщины — она меня погубит!»

Но злая колдунья еще на закате усыпила зверей, и они спали мертвым сном, ничего не видя и не слыша. Дочь боярского советника бросилась бежать со своей добычей к самому укромному уголку леса, где у ярко пылавшего костра ее ждала уродливая старуха…

Они бросили золотой цветок в костер, собрали пепел и, набив им суму, зарыли ее глубоко в землю у дороги, ведущей к боярскому дворцу.

Восток начал алеть, когда злые женщины расстались. Старуха вернулась к гусям, а дочь советника заперлась у себя в горнице. Старая колдунья ликовала, что ей удалось до конца выполнить свою угрозу — лесная-девушка, которая отказалась стать женой ее двухголового сына, не достанется другому. Дочь боярского советника чуть не прыгала от радости, она надеялась, что наконец-то ей удастся завоевать сердце молодого боярина.

Но и на этот раз все вышло не по-ихнему!..

У дороги, где злые разлучницы зарыли в землю пепел сожженного цветка, нежданно-негаданно выросло высокое, стройное как тополь, дерево. Оно покрылось нежными серебряными листочками, а на вершине его сверкал-переливался один-единственный плод. Издали он напоминал крупное золотое яблоко. Подойдя поближе, можно было увидеть, что на нем сияют две голубые звездочки.

Каждый, кто знал Лулу-Сану, взглянув на эти звездочки, невольно восклицал:

— Смотрите, добрые люди, чудо-то какое! Ведь это глаза пропавшей невесты нашего молодого боярина!

Весть о необыкновенном дереве разнеслась по всей стране, и к нему стал стекаться любопытный народ.

Стоя в сторонке, — поскольку боярский сын пригрозил, что каждого, кто осмелится подойти к дереву, ждет смерть, — люди любовались его серебряными листочками и золотым плодом с двумя голубыми звездочками. Пораженные увиденным, они расходились по домам и рассказывали каждому встречному:

— Ах, если бы вы только знали, какое удивительное дерево выросло напротив дворца нашего боярина!.. Серебряные листья звенят, не умолкая, словно бубенчики, а на самой верхушке висит золотой плод, похожий на яблоко, с двумя голубыми звездочками, которые так и смотрят в душу.

Люди слушали, раскрыв рот, и опрометью бежали к боярскому дворцу, чтобы поглядеть на чудо собственными глазами…

Как-то раз мимо дерева проходила пастушка, у которой когда-то звездолобые олени украли маленькую дочку. Не слыша окриков стражи, старая женщина прилегла отдохнуть в его тени.

И в ту же минуту золотой плод с двумя голубыми звездочками сорвался с верхушки, сверкнул, точно молния среди ветвей, и упал прямо на колени ошеломленной женщине…

Обезумевший с горя жених Лулу-Саны подбежал к пастушке, обнажив меч, и вдруг застыл на месте от неожиданного зрелища:

На коленях у женщины, суча розовыми ножками, лежала крохотная голубоглазая девочка с золотыми волосами.

— Господи! Моя ненаглядная дочка, которую когда-то унесли олени, опять со мной! — вскричала пастушка.

Этот крик счастливой матери, казалось, влил волшебные силы в тельце ребенка, и девочка стала расти прямо на глазах. Не успела женщина обнять дочь после долгой разлуки, как девочка проворно вскочила с ее коленей и уверенно встала на ноги. Пастушка и боярский сын от удивления не могли вымолвить и слова: девочка вдруг превратилась во взрослую девушку, и перед ними предстала Звездочка, какой она была в день своей гибели…

— Милая Лулу-Сана, любимая моя невеста ожила! — радостно воскликнул молодой боярин.

Он раскинул руки, которыми только что сжимал рукоятку меча, и заключил улыбающуюся девушку в объятия.

* * *

На следующий день в боярском дворце сыграли пышную свадьбу. Девять дней и девять ночей пировали гости. На самом почетном месте сидела счастливая пастушка, мать невесты. А рядом с ней, чуть живые от усталости, пристроились звездолобые олень с оленихой, которые наконец-то вернулись со Стеклянной горы с драгоценным бриллиантовым перстнем — свадебным подарком для своей любимой приемной дочери.

Были там и лесные друзья Лулу-Саны — зайцы, серны и белочки.

Не было на пиру только дочери боярского советника да безобразной колдуньи, матери двухголового великана. Первая с горя и зависти утопилась в том самом озере, куда она толкнула Звездочку. А вторая убежала за тридевять лесов и гор, и с тех пор о ней ни слуху, ни духу…

 

ЗАВИСТЛИВЫЙ ОСЕЛ

Много лет тому назад неподалеку от небольшой деревушки, на приветливой лесной полянке, стоял нарядный белый домик. В домике мирно и счастливо жили старик со старухой. А перед домиком с утра до вечера расхаживал важно-преважно, словно деревенский богач, серый осел Марко.

У старика и старухи не было детей, не было у них ни собаки, ни кошки. Вот почему они любили длинноухого красавца как родного сына. Каждое утро старуха потчевала своего любимца пшеничными отрубями, и пока он ел, не отходила от него ни на шаг. Она не могла нарадоваться, глядя, как ее питомец уписывает пахучие отруби. Смотрит, а сама, знай, приговаривает:

— Ах ты, мой пригоженький! Как же мне не любоваться тобой? Ну чем не богатырь?

Весь день старуха не оставляла осла в покое. Принесет ему сухих хлебных корок и, довольно потирая руки, бормочет себе под нос:

— Ах, какой ты у меня сытый да холеный: шерсть блестит, как шелковая!

А стоило ослу зареветь во все свое мощное ослиное горло, как старик и старуха бросали все дела и выбегали из дома. Как зачарованные, стояли они посреди поляны и молча слушали громогласный рев, от которого раскачивались ветки на деревьях… Когда Марко замолкал, они радостно переглядывались, словно очнувшись после приятного сна, и из их уст тут же начинали литься, как весенняя капель с крыш, новые похвалы в адрес осла.

— Вот так горло! Ну и песня!.. — восклицал старик. Старуха будто только и ждала этого. Она тут же начинала ему вторить и не закрывала рта до тех пор, пока не провозглашала Марко великим певцом, поющим лучше, чем все соловьи на свете.

Так продолжалось много лет…

И осел настолько привык к похвалам, что не мог прожить без них и дня. Но вот однажды старик купил на базаре курочку. Что за чудо была эта курочка! Глаза черные, кругленькие, словно бусинки. Перья гладкие, блестящие, как шелк. А на голове гребешок красный — настоящая корона.

— Где ты нашел такую курочку? — воскликнула старуха, когда старик с курицей вошел во двор, и заулыбалась во весь рот.

— Я ее купил тебе, старуха. Будет нести яйца и тешить тебя на старости лет! — ответил заботливый хозяин.

Услышав такие слова, старуха чуть было на радостях не тронулась в уме.

Бросилась к старику. Выхватила у него из рук курочку. Прижала ее к груди, и из уст ее полились похвалы, какие раньше она расточала перед ослом.

— И где ты только нашел такую красавицу? Ах ты, моя пригожая, моя ненаглядная! Сегодня же заставлю деда построить моей раскрасавице домик — беленький, чистенький, тепленький… Вот уж обрадовал меня старую мой дед!..

Ни одно из этих медоточивых слов не пролетело мимо длинных ушей Марко — все слышал избалованный осел. И его стали снедать зависть и злоба. Он набрал полную грудь воздуха, разинул рот да как заревет — аж деревья в лесу закачались.

Но увы!..

На этот раз никто не обратил внимания на его рев, никто не стал как раньше хвалить его голос. Старуха продолжала превозносить до небес красоту курочки. Старик по приказу хозяйки уже хлопотал над постройкой куриного домика. Впервые с тех пор, как осел жил у стариков, на его мощный рев отозвалось только далекое эхо.

— Видать, они совсем выжили из ума! — решил Марко.

— Восторгаются никудышной курицей, а про меня — красавца из красавцев, музыканта из музыкантов, гордость их двора — совсем забыли… Ну, это им так не пройдет!

Оскорбленный осел поджал хвост, обиженно опустил длинные уши и отправился в свой хлев. Там он долго-долго думал, как бы проучить старика со старухой за то, что они променяли его на какую-то курочку. Наконец, после долгих грустных размышлений о людской неблагодарности, осел решил:

— Убегу от них!.. Вот потеряют меня глупые старики, тогда поймут, кто такой Марко!

Сказано — сделано.

На заре Марко бесшумно выбрался из хлева, одним ударом копыт разнес в щепки курятник, который успел смастерить старик, и, гордо вскинув голову, помчался с горы, даже не взглянув на прощанье на белый домик, где старики, ни о чем не подозревая, продолжали спокойно спать…

День застал беглеца возле молодого березового леса, где на полянках было так много цветов, а в густой кроне берез порхали и пели птицы. Как известно, все цветы и все птицы на свете очень любят солнце. Вот почему, когда осел вместе с первыми лучами солнца ступил в лес, весь лес огласился радостным гимном пернатых в честь дневного светила. А цветы тянулись вверх на своих тонких стебельках, поднимались на невидимых ножках — каждому хотелось первым увидеть солнечные лучи, окунуться в их ласковый свет.

Но Марко истолковал все это по-своему, по-ослиному:

— Конечно же, в мире далеко не все так глупы, как старуха со стариком! — пробубнил он с чувством удовлетворения. — Стоило мне войти в лес, как все его обитатели чуть не умерли от радости, что такой знаменитый осел оказал им честь своим посещением! То ли будет, когда | попаду в город, где живут образованные люди… Выше голову, Марко! Есть еще на земле подлинные ценители, которые знают, какова разница между какой-то там курицей и красавцем ослом!

И Марко, помахивая хвостом, двинулся через лес неторопливой, торжественной походкой. Идет, ни на кого не глядя, никого не приветствуя кивком головы. И невдомек ослу, что его-то самого тоже никто не заметил… Выйдя на дорогу, осел остановился, оглянулся назад, задрал еще выше голову и на прощанье великодушно огласил лес звучным ревом.

Услышав этот страшный рев, лесные обитатели застыли от ужаса.

Но Марко и это воспринял по-своему, по-ослиному… «Видишь, Марко, — сказал он себе, радостно ухмыльнувшись. — Все смолкли, чтобы послушать твое пенье! Да, братец, твое место — среди знаменитых певцов, в опере!.. А старик и старуха — просто жалкие невежды! Разве не глупо упустить такого великого певца ради крикливой курицы!»

И, довольный и счастливый, осел, помахивая длинным, облепленным репьями хвостом, быстро-быстро засеменил напрямик через луг к большому городу, где, как он слыхал, имелась опера…

По дороге ему часто попадались длинноухие братья. Одни из них с аппетитом жевали чертополох. Другие блаженно валялись в придорожной пыли. Третьи — сытые, довольные, уставившись на какой-нибудь цветок, часами размышляли, съесть его тотчас или дать срок — пусть одну-две ночи полюбуется на звезды… Короче говоря, все они занимались серьезными ослиными делами. И все как один, завидев важного путника, спускающегося с гор, поворачивали к нему головы и от души приветствовали его более или менее радостными ослиными криками.

Но Марко не удостоил ни одного из своих собратьев взглядом. Он продолжал свой путь, устремив взор в сторону большого города, где была опера, и время от времени обиженно бормотал:

— Что эти бездельники себе воображают!.. Неужели я — знаменитый певец, венец природы — покинул родное село, оставил привольную жизнь ради того, чтобы проводить с ними время в пустых разговорах?! Они даже не знают, как надо обращаться со мной… Горланят: «Здравствуй! Здравствуй!» Разве я им ровня? Нет, я с таким невоспитанным обществом не хочу иметь ничего общего. Всяк сверчок знай свой шесток!..

Марко остановился только тогда, когда перед ним выросло огромное белое здание оперы. На его счастье, дверь была открыта. И осел, не мешкая, пробрался внутрь и притаился в темном углу переполненного людьми зала.

В опере как раз шел концерт, и на сцене выступала девочка.

Ее песня, задорная и звонкая, неслась над притихшим залом, ее голосок то звенел колокольчиком, то напоминал нежное журчание лесного ручейка. Все слушали девочку, затаив дыхание, с просветленными лицами, в глазах у многих стояли слезы.

Марко же, скорчив недовольную мину, хмуро смотрел на завороженных пением девочки людей и думал:

«Странный народ! Слушают, разинув рты, мяуканье ребенка, словно никогда в жизни не слыхали настоящего пенья! Ну разве это песня, разве это голос… Эх, дай-ка я разочек рявкну, а потом посмотрим — захотят ли они слушать этого жалкого котенка!»

Девочка закончила песню и смолкла. Зал огласился восторженными аплодисментами. Они отозвались в длинных ушах Марко ударами невидимых кнутов и до боли задели его честолюбивое сердце. Чаша его терпения переполнилась, и он заревел так громко, что весь зал онемел от ужаса.

«Вперед, Марко! Пробил твой час — покажи миру, кто ты такой!» — сказал он себе и, не дав публике опомниться, быстрой рысцой пересек зал и одним прыжком очутился на опустевшей сцене. Свысока оглядел онемевших слушателей, сделал глубокий вдох, поднял голову и вдохновенно заревел во все свое ослиное горло.

Здание оперы задрожало, словно во время землетрясения, тревожно зазвенели стекла в окнах, закачались люстры. С грохотом попадали декорации, обрушились картины со стен. Испуганно закричали дети, тут и там послышались крики о помощи. Люди, у которых от ужаса волосы встали дыбом, бросились, обгоняя друг друга, на улицу.

А Марко, закрыв блаженно глаза, опьяненный трубными звуками собственного голоса, ничего не видя и не слыша, пел все громче и громче… Он продолжал петь даже тогда, когда в зале не осталось ни одной живой души. Лишь когда его громкий рев оборвался и из горла стали вылетать непонятные звуки, напоминающие стоны, великий певец решил, что пора остановиться. Он перестал петь, но глаз не открыл — ждал, когда публика разразится восторженными аплодисментами.

«Они сейчас собьют друг друга с ног, каждый захочет поблагодарить меня за то, что я продемонстрировал им настоящее пение!» — думал длинноухий певец, застыв на сцене как статуя.

К большому удивлению Марко, крики раздались не из зала, а откуда-то из-за кулис.

— Ну-ка, убирайся поскорее отсюда, длинноухий нахал!.. — гаркнуло за его спиной несколько голосов.

И в то же мгновенье на спину певца обрушилось с десяток кизиловых дубинок.

Марко подскочил, как ошпаренный.

— Эй вы, слепцы, не видите разве, что перед вами не простой осел, которого можно бить дубиной, а великий певец! — возмутился он и хотел было броситься на обидчиков. Но, увидев угрожающе вскинутые кизиловые дубинки, тут же отказался от мысли вести какие бы то ни было разговоры и без оглядки пустился бежать куда глаза глядят.

Он бежал долго-долго.

Подгоняемый насмешками горожан, на одном дыхании пересек город, выбежал в поле и помчался напрямик, не разбирая дороги, словно за ним гналась стая ос.

Была уже поздняя ночь, когда Марко рухнул на траву посреди лесной полянки, ни живой, ни мертвый от усталости.

— Что за ужасный мир! Какой грубый народ! Не оценить такого певца! — простонал осел и гут же заснул мертвым сном.

Но спал он недолго.

После полуночи его разбудила дивная песня. Невидимые певцы с восторгом славили чью-то красоту…

В голову ослу тут же пришла приятная мысль:

«О чьей красоте, как не о моей, могут они петь в моем присутствии?!»

И ему расхотелось спать. Он вскочил на ноги, огляделся.

Над лесом, по усыпанному звездами небу, плыла кроткая полная луна. Под ее мягкими лучами лес и небольшое озеро, на берегу которого лежал осел, блестели, словно золотые. О луне, об ее удивительной красоте пели до изнеможения лесные птицы…

Услыхав это, Марко позеленел от зависти и злобы. Все огорчения и обиды, которые он пережил в последнее время, захлестнули его бурным потоком. У него закружилась голова. В глазах потемнело. И тут взгляд его скользнул по гладкой поверхности лесного озера.

Там, в водах озера, окруженное сиянием, блестело, как золотой каравай, отражение луны. Увидев его, Марко вздрогнул, и тотчас его губы растянулись в брезгливой усмешке.

— Так вот ты где прячешься, незаслуженно прославляемая красавица!.. Ну, погоди, я тебя проучу, будешь знать, как появляться там, где пребываю я! Да я тебя сейчас выпью, проглочу, как кочан капусты! — пробормотал он и кинулся к озеру.

Спустя мгновенье осел принялся с ожесточением пить озерную воду в том месте, где, ничего не подозревая, плавало отражение луны, окруженное золотым сиянием. Марко пил, пил и пил, грозно ворча:

— Свети, свети, красавица, не так уж долго осталось тебе светить! Скоро ты навсегда померкнешь в моем брюхе!..

Но вот, откуда ни возьмись, на небе появилось черное облако и закрыло луну своей густой вуалью. В тот же миг в зеркальной глади озера исчезло ее отражение.

Увидев это, Марко подумал, что и впрямь выпил луну. Задрав вверх мокрую морду, он заревел во всю мочь:

— Эй вы, крикливые пичужки! Смотрите, я выпил вашу хваленую красавицу! Что же вы смолкли? Почему больше не воспеваете ее великолепие?

Но облако полетело дальше.

Луна тут же засветилась снова — еще более прекрасная, еще более ослепительная. И сразу же со всех сторон — словно эхо ослиных слов — грянул дружный птичий смех:

— Ха-ха-ха!.. Глупый осел!.. Ха-ха-ха!

Чтобы спастись от этого смеха и не видеть больше луны, осел закрыл глаза и бултыхнулся в озеро. Больше его никто не видел.

 

НЕБЛАГОДАРНЫЙ КУПЕЦ

I

В одной далекой стране жил-был богатый купец. Его лавки были завалены дорогими-предорогими товарами. По широким морям плавали его корабли — числом не меньше десятка. После каждого их возвращения в бездонных сундуках купца появлялись новые мешки золота. А дом купца — о, своей роскошью он не уступал домам самых богатых вельмож!..

Пока купец владел этими богатствами, он ничем не отличался от других богачей мира. Бедняки привлекали его внимание только тогда, когда нужно было выудить у них из кармана последний грош. Нищих же, протягивавших руки в надежде получить жалкие объедки с его стола, он травил злыми собаками. Сам же ел и пил до отвала, ходил с высоко задранной головой, думал, что счастливым дням не будет конца, что никогда не придут к нему плохие дни.

Но вот однажды — купцу тогда только что исполнилось сорок лет — мимо его дома проходила недоля. Приглянулся он ей, она украдкой пробралась внутрь и засела в нем.

С того дня на богача посыпались несчастья. Его корабли во время бури затонули вместе с товаром. Разбойники очистили сундуки, набитые золотом. В довершение всего разразился пожар, и на месте лавок и дома купца осталась груда развалин. В одно прекрасное утро богач проснулся последним бедняком. Не было у него больше слуг, не было приятелей, которые расточали ему похвалы. Даже собаки и те одна за другой разбежались… Купец совсем пал духом.

Раз ночью он решил:

— Без денег для меня нет жизни… Завтра пойду утоплюсь!

На рассвете купец выбрался из развалин своего дома. Простился с пепелищем, горько заплакал и, понурив голову. отправился искать глубокий водоем, чтобы утопиться.

Шел он, шел и к вечеру очутился на берегу большого озера. Воды озера были синие-синие и прозрачные, как хрусталь, а дна не было видно, словно дна у него вообще не было.

— Вот то. что я ищу. Брошусь в воду — и конец всем горестям! — воскликнул отчаявшийся купец и храбро зашагал к берегу.

Но когда он захлебнулся и стал тонуть, ему стало жалко жизни… И купец начал отчаянно бить по воде ногами, грести руками, покуда кое-как не выбрался на берег. Но, посидев на берегу, он впал в уныние и опять бросился в озеро. Глотнув воды, он снова испугался и изо всех сил стал грести к берегу.

Так повторилось несколько раз.

Когда трус в седьмой раз выбрался на берег, низкий голос вдруг пробасил, как из бочки:

— Послушай, что с тобой? Не пойму я — ты купаешься или собираешься топиться?!

Купец повернул голову на голос и так и обомлел. В граве, чуть ли не у самых его ног. сидела огромная безобразная жаба. Была она зеленая, с тремя глазами, причем третий глаз был величиной с гусиное яйцо и полыхал ярким пламенем, словно раскаленный уголь. Несчастный купец, не помня себя от страха, был готов дать стрекача.

Но жаба опять заговорила человечьим голосом:

— Не бойся, не убегай. Ничего худого я тебе не сделаю!.. Скажи мне. отчего ты хочешь утопиться. авось я тебе помогу.

В словах ее было столько участия, что купец не стал убегать, подошел к жабе и признался:

— Да, я хотел утопиться, но духу не хватило…

И купец рассказал о постигших его несчастьях. Странная жаба слушала, не сводя с него немигающих глаз.

Когда он кончил свой рассказ, жаба приказала ему:

— Закрой глаза и не раскрывай их до тех пор, покамест я тебе не велю. Не то будет худо!

Купец послушно закрыл глаза и стал ждать.

Много ли, мало времени прошло, несчастный уже начал терять терпение, когда раздался голос жабы:

— Открой глаза, человек!

Купец тотчас открыл глаза, и его жадное купеческое сердце бешено заколотилось…

У самых ног купца блестел рубин величиной с детский кулак. Он горел-переливался под лучами заходящего солнца; можно было подумать, что к ногам разорившегося богача подкатилось маленькое солнце, которое по яркости лучей смело могло соперничать с настоящим… В глазах у несчастного помутилось, в голове зашевелились мысли одна другой чудовищнее.

В первую минуту купца охватило неодолимое желание схватить рубин и убежать. Но он тут же передумал. «Кто знает, какой колдовской силой наделена эта жаба; еще причинит мне зло!» Ему пришло в голову, что лучше раздавить зеленую жабу ногами и спокойно взять драгоценный камень…

Но тут трехглазая жаба промолвила ему ласковым голосом:

— Возьми этот рубин, человек! Продай кому хочешь… Он, конечно, не стоит того, что ты потерял, но деньги, которые ты за него выручишь, помогут тебе встать на ноги. Со временем ты станешь богаче, чем был… Ну, а теперь прощай и поминай меня добром!..

Сказав это, жаба нырнула в прозрачные воды бездонного озера — только ее и видели. Перед купцом лежал рубин величиной с детский кулак, сиявший в наступающих сумерках, словно маленькое солнце.

В полночь, не помня себя от усталости, вернулся счастливый купец к развалинам своего дома. Но он не лег спать, а всю ночь расхаживал по двору, радостно потирая руки, повторяя вслух слова жабы. Он думал о том, как продать подороже драгоценный камень и поскорее заняться торговлей… Как только рассвело, купец выбрался из развалин и зашагал по широкой дороге — отправился искать покупателя на свой рубин.

Шел он день, неделю, месяц.

Однажды утром очутился он в стране сказочно богатого восточного владыки — магараджи. По старой привычке купец первым делом заглянул на постоялый двор и принялся расспрашивать хозяина, что нового во дворце их государя. Тот ему поведал, что не так давно сорока-воровка пробралась во дворец и утащила из короны магараджи самый большой рубин. Вся дворцовая стража и войско сбились с ног, обыскали сорочьи гнезда по всей стране, но увы — драгоценный камень словно сквозь землю провалился… А дня два тому назад магараджа объявил, что даст тому, кто принесет ему рубин, подобный украденному, три верблюжьих поклажи серебра…

— Только откуда у нас взяться такому дорогому камню! Наш народ доведен до нищеты страшными налогами, — закончил хозяин постоялого двора со вздохом.

При этих словах купец вскочил из-за стола и со всех ног кинулся во дворец магараджи. Придворные, узнав, по какому делу он пришел, отвели его к своему государю.

— Я узнал о постигшей тебя беде и принес тебе драгоценный камень, достойный заменить пропавший рубин, — с поклоном сказал купец и показал магарадже рубин, который подарила ему трехглазая жаба.

Осунувшееся от горя лицо магараджи вдруг озарилось улыбкой, глаза радостно заблестели: рубин был похож на пропавший как две капли воды. И если бы он не сверкал во много раз ярче, каждый бы сказал, что это — тот самый камень, который утащила сорока-воровка.

— Я покупаю этот рубин! — воскликнул обрадованный магараджа, затем повернулся к своему казначею и приказал: — Нагрузи серебром трех верблюдов, и пусть этот любезный иностранец отправляется в путь-дорогу. Рубин, который он мне принес, стоит такой цены.

Но жадный купец с поклоном возразил:

— Прости меня, недостойного, государь, но я не отдам свой драгоценный камень за три поклажи серебра… — И, притворившись, что собирается покинуть дворец, сунул было рубин за пазуху.

— Стой, не уходи, добрый человек! — поспешил остановить его перепугавшийся магараджа. — Если моя цена кажется тебе низкой, скажи сам, сколько ты просишь за свой рубин, авось поладим…

— Семь стран обошел я, пока добрался до твоей страны, и потому хочу за свой рубин семь верблюжьих поклаж серебра и семь верблюдов в придачу… Такова моя цена, и знай, что я не уступлю ни гроша, даже если мне придется семь раз пройти вдоль и поперек еще семь стран! — с твердостью ответил купец.

Магараджа был столь же скуп, сколь и богат. Он начал торговаться. Но и наш купец был не лыком шит — крепко стоял на своем. Пришлось магарадже уступить, и на другой день купец отправился домой с семью верблюдами, до отказа нагруженными серебром…

Трехглазая жаба оказалась права: деньги, вырученные за рубин, принесли купцу большую удачу. Он накупил на них товару, занялся торговлей. Покупал дешево, продавал в девять раз дороже. Не прошло и три года, как он стал богаче, чем был. Его лавки ломились от дорогих товаров. По широким морям плавали его корабли, доставляя купцу все новые и новые мешки золота. А его дом — о, его дом превзошел красотой и роскошью самые пышные дворцы всех владык мира!

II

А теперь давайте на время оставим нашего купца и посмотрим, что делает магараджа, который отдал за рубин трехглазой жабы семь верблюжьих поклаж серебра!..

Как-то во время охоты в правую ногу магараджи вонзилась ядовитая колючка, и, вернувшись домой, он слег в постель, пораженный неизвестной тяжелой болезнью.

Собрались тут все придворные лекари со всеми помощниками и помощниками помощников. Они заставляли магараджу высовывать язык, щупали царственный нос, выстукивали высочайшую грудь, но никто не мог ему помочь, как бывает не только во дворцах магарадж. Наутро во все концы белого света поскакали на борзых конях гонцы. Они несли весть о болезни государя и возвещали, что тот, кто его вылечит, будет богато награжден.

К постели больного магараджи тут же стали стекаться охотники получить богатую награду. На второй день их число удвоилось. На третий — утроилось. Число желающих разбогатеть росло не по дням, а по часам. Но все эти любители легкой поживы покидали дворец с пустыми руками: никто из них не мог помочь магарадже, который лежал в своей пуховой постели и жалобно стонал, чуя близкую смерть.

Наконец, когда преданные магарадже придворные, потеряв надежду на то, что кто-нибудь сможет его вылечить, стали реже навещать умирающего и увиваться за его наследником, во дворец явился некий пустынник. Бросив взгляд на рану магараджи, из-за которой силы его таяли со дня. на день, он сказал:

— За семью государствами в восьмом лежит большое озеро. Вода его чиста, как хрусталь, но дна не видно. В озере том живет огромная жаба с тремя глазами. Если содрать с нее кожу и приложить к ране, государь тотчас встанет на ноги, как будто и не болел вовсе. Другого средства против его болезни нет.

Слова пустынника заронили крупицу надежды в сердце магараджи, его глаза оживились, щеки тронул легкий румянец… Придворные тут же заметили эту перемену, и в опочивальне больного вновь стали с утра до вечера толпиться сановники с опечаленными лицами.

— О, пусть боги сжалятся над его милостью — светочем нашей жизни! — шептали они достаточно громко, чтобы государь мог их услышать.

Все они ломали голову над тем, где находится бездонное озеро, в котором живет трехглазая жаба.

Но больной на этот раз сам себе помог.

Когда пустынник покинул дворец, магараджа долго лежал, задумавшись, и вдруг вспомнил купца, продавшего ему дивный рубин. Он думал три дня и три ночи, пока не догадался, что жаба с целебной кожей — это и есть та самая трехглазая жаба, которая подарила купцу драгоценный камень. Додумавшись до этого, больной магараджа тотчас велел тремстам гонцам скакать на родину богатого купца и, найдя его во что бы то ни стало, как можно скорее доставить во дворец.

Всадники загнали в дороге семьдесят семь быстроногих коней, но через семьдесят семь дней и семьдесят семь ночей привезли купца.

— Послушай, — сказал больной магараджа купцу, когда того подвели к его постели. В свое время за рубин, подаренный тебе трехглазой жабой, я отсчитал тебе семь верблюжьих поклаж серебра вместе с верблюдами. Сейчас я награжу тебя семью поклажами золота, если ты привезешь мне жабу, свежесодранная кожа которой поставит меня на ноги. Говори, согласен или нет?

Купец смиренно отвесил в знак согласия земной поклон и тотчас удалился. Вскочив на своего отдохнувшего коня, он вихрем помчался в родные края, где синело бездонное озеро с чистой, как хрусталь, водой.

Прискакав домой, жадный купец снял с себя богатую одежду и переоделся в лохмотья, которые были на нем в тог день, когда он увидел на берегу озера таинственную жабу. Переодевшись, он тайком покинул дом и отправился к бездонному озеру.

Пока он добрался до озера, наступили сумерки. Купец бросился в воду, но, захлебнувшись, принялся отчаянно бить руками и ногами, пока не выбрался на берег. Это повторилось несколько раз. Когда он в седьмой раз благополучно выкарабкался на берег к нему прискакала трехглазая жаба.

— Что с тобой, друг мой? — участливо спросила она. — Неужели тебя постигла новая беда, и ты решил утопиться?

В ее глазах светилась доброта. Но жадного купца это не тронуло, из его головы не выходила мысль о золоте, обещанном больным магараджей за кожу жабы… Не проронив ни слова, купец протянул свои хищные руки, и не успела бедняжка опомниться, как он навалился на нее всей своей жирной тушей. Схватив жабу, он засунул ее в свой мешок. Наружу торчала одна только трехглазая голова.

— Зачем ты сунул меня в этот мешок? — со слезами в голосе спросила перепуганная жаба. — Что ты задумал сделать со мной? Если тебе еще нужны рубины, отпусти меня, я тебе дам, и ты уйдешь подобру-поздорову.

Но купец рассмеялся:

— Мне больше не нужны твои рубины, за твою зеленую кожу один больной правитель выделит мне из своих несметных сокровищ семь верблюжьих поклаж золота… Эх, за такую цену я бы продал родного отца, что уж говорить о тебе!

Тут жаба поняла, что никакие мольбы не тронут сердце этого жестокого человека, и, тяжело вздохнув, притихла, смирилась. Тогда купец крепко стянул мешок веревкой, перекинул его через плечо и, весело посвистывая, утонул во мраке наступившей ночи — он отправился в страну больного магараджи, его манил блеск обещанного магараджей золота…

III

Проскакав на сытом коне много дней и ночей, купец со своим ценным товаром подъехал к столице магараджи. Перед тем как явиться во дворец, он сделал привал в придорожной роще, чтобы умыться и отдохнуть с дороги.

А в эту рощу каждый день пригонял свое небольшое стадо молодой пастух. Увидев запыленного путника, услыхав жалобные стоны, раздававшиеся из его мешка, молодой парень бросился к нему.

— Что у тебя в мешке? Кто так жалобно стонет?! — спросил пастух.

— О том, что лежит у меня в мешке, знает ваш государь да я, а оборванцам-пастухам до этого дела нет! — надменно ответил купец и повернулся к любопытному юноше спиной.

Жаба же, услыхав человеческий голос, в котором звучало искреннее участие, высунула из мешка свою трехглазую голову и слово по слову поведала ему свою историю. Под конец она со слезами на глазах открыла ему зачем неблагодарный купец везет ее к больному магарадже…

Слова трехглазой жабы тронули пастуха, и он крикнул жестокосердному купцу:

— Неблагодарный, у тебя, видно, нет сердца, раз ты так поступаешь с той, что спасла тебя от смертной беды!

Но купец и в ус не дул.

— Ха-ха, сердца, говоришь! — расхохотался он. — Неужто ты, глупый мальчишка, не знаешь, что при звоне золота сердце спит… А за эту отвратительную жабу я получу семь верблюжьих поклаж чистого золота!

Кровь вскипела в жилах юноши. Подняв свой увесистый посох над головой купца, он крикнул побелевшими от гнева губами так громко, что вся роща загудела:

— Если ты сейчас же не выпустишь ее на волю, мой посох разбудит твое уснувшее сердце, негодяй!

Когда жадный купец увидел над своей головой крепкую кизиловую дубинку, сердце его и впрямь проснулось, запрыгало в груди, как у зайца, за которым гонятся охотники. Он отшатнулся, бросил на землю мешок с трехглазой жабой и пустился прямиком во дворец больного магараджи.

— Ну что, принес драгоценное снадобье, мой друг? — чуть слышно спросил больной, когда запыхавшийся купец очутился у его постели. — Я все глаза проглядел, ожидая тебя… Покажи мне ту, чья кожа вернет мне здоровье, поставит на ноги!

— Ах, государь, страшная беда стряслась со мной у ворот твоей столицы! — воскликнул купец и, упав на колени, рассказал магарадже о том, что случилось в роще.

Магараджа пришел в ярость.

— Найти и немедленно привести ко мне этого негодяя! — крикнул магараджа слугам, и его бледные уста покрылись пеной. Потом он вскинул вверх ослабевшие руки и, сжав кулаки, пригрозил: — Он дорого мне заплатит за свою дерзость. Я на всю жизнь заточу его в темницу!

Слуги под предводительством купца тотчас же бросились в рощу.

Там они сразу нашли молодого пастуха.

Он сидел у потока на поваленном бурей стволе дерева и, как ни в чем не бывало, беззаботно посвистывал. У его ног лежал мешок купца, в котором тот привез трехглазую жабу. Только мешок тот был пуст — жабы и след простыл…

Пастуха привели к больному магарадже. Когда правитель узнал, что трехглазая жаба исчезла без следа, он впал в страшную ярость и бесновался три дня и три ночи. А потом велел бросить добросердечного юношу в самую глубокую темницу…

В темнице той стоял непроглядный мрак, со стен сочилась вода, по холодному каменному полу шныряли громадные крысы. Но парень не впал в уныние: в ушах у него звучал голос жабы, которая на прощанье сказала ему такие слова: «Смелый юноша, тебе придется поплатиться за добро, которое ты мне сделал… Но не теряй надежды — все кончится так, что лучше и не придумаешь!..» Парень верил в пророческие слова и с твердостью переносил все муки, которым его чуть не каждую ночь подвергали палачи магараджи. «И эта беда минует, наступят добрые времена!» — думал он и с каждым днем все тверже переносил пытки. Ни один из палачей не слышал, чтобы он охнул или простонал.

Его вера в слова трехглазой жабы оказалась не напрасной.

Однажды ночью палачи не пришли. И парень рано погрузился в сон. Сколько он спал, того никто не знает, только вдруг его разбудили какие-то глухие удары, долетавшие, казалось, откуда-то снизу.

Парень вскочил на ноги, прислушался.

Удары не только не стихали, но с каждым мгновеньем раздавались все ближе и ближе. Не успел пастух понять, что происходит, как бесчисленное множество невидимых молотов застучало по стене его темницы. Потом раздался страшный грохот, и в стене открылось широкое отверстие. Мрак вдруг рассеялся, и темница озарилась таким ярким светом, будто кто-то рассыпал в ней целую корзину звезд.

Парень от внезапного света зажмурился. А когда он снова поднял веки, из его груди вырвался радостный крик… Перед ним, окруженная карликами с кирками и молотами в руках, стояла трехглазая жаба, ласково глядя на него своими тремя глазами, свет которых так ярко озарил глубокую темницу…

— Храбрый юноша, пробил, наконец, час, когда ты получишь награду за то добро, которое ты мне сделал, — торжественно произнесла жаба и, приблизившись вплотную к не помнящему себя от радости узнику, добавила: — Закрой глаза!

Парень послушно смежил веки. В то же мгновенье он почувствовал, как его охватывает тяжелая дремота. Затем сквозь сон он ощутил, как его подхватило несметное множество сильных рук, и неведомые силачи понесли его из темницы к свету, к жаркому солнцу, к свободе…

Много ли, мало ли спал пастух, он того не ведал, и в сказке об этом не говорится. Когда же он проснулся, то увидел себя в дивном дворце. Стены дворца из белого мрамора были украшены золотом. На потолках, словно звезды в небе, горели яркие рубины. Откуда-то доносилась услаждающая слух музыка. А за стенами дворца раскинулся огромный — ни конца, ни края — благоухающий сад, где устремлялись в небесную синеву серебряные струи сотен золотых фонтанов.

И нигде — ни в роскошных залах, ни в саду — не было живой души, звук человеческих шагов не оглашал тишину.

— Куда же это я попал? — воскликнул восхищенный пастух. — Кто владеет этим дивным дворцом?

И тут вдруг у него за спиной раздался знакомый голос:

— Это твой новый дом, сынок! Все, что ты видишь здесь, — твое.

Молодой пастух оглянулся и окаменел от изумления.

Он ожидал увидеть трехглазую жабу, но перед ним стоял высокий старец с длинной до пояса белой бородой. И только его глаза своим блеском и добрым выражением напоминали глаза его спасительницы-жабы.

— Кто ты? — воскликнул изумленный юноша. — Твои глаза, твой голос мне знакомы. Неужели ты…

— Да, да, ты не ошибся, сынок. Это меня ты спас от верной смерти. Мало того, твоя доброта избавила меня от проклятия, которое тяготело надо мной триста лет. Злые чары превратили меня в трехглазую жабу. Страдания. которые ты перенес так достойно ради меня, вернули мне мой прежний облик. Пусть же дом этот, который возник из пепла в тот самый миг, когда моя жабья кожа спала с меня и я сделался человеком, озарит тебя радостью. Будь счастлив в этом доме, сынок!

Сказав эти слова, старец исчез, словно дым, оставив пастуха одного…

И в ту же самую минуту в далекой стране пламя охватило лавки и дом неблагодарного купца и сам он сгорел в огне пожара.

 

В КОЗЬЕМ ДОМИКЕ

Вон в том сельце, напротив, где лачуги с соломенными крышами разбежались по холмам, словно козы без пастуха, много лет назад жил один бедняк. Не было у него ни жены — хозяйки, ни крыши над головой, ни даже собаки, которая была бы ему товарищем. Летом он считал звезды, ночуя под открытым небом, а зимой дрожал от холода с чужой скотиной по чужим хлевам. Так он встретил и проводил много лет, много зим. Надоела ему эта морока. Однажды утром проснулся бедняк продрогший, махнул рукой и решил:

— Видно, нет тут для меня жизни, пойду-ка я по белу свету счастья искать — ведь для бездомного любой уголок под звездами — дом!

И в тот же день простился бедняк с родными местами и зашагал босыми ногами по пыльным дорогам… Шел он, шел и как-то в знойный полдень забрел в дремучий лес. Скитался по лесу день, пробирался по чащобе еще два, а на четвертый день открылась перед ним во всей своей красе дивная поляна.

Ее устилал густой ковер мягкой травы, весь в пестрых цветах. В мареве летнего дня они пахли так сладко, что у бедняка даже голова закружилась. Среди цветов, будто серебряная змейка, струился чистый и студеный ручеек; он уютно журчал в глухой тишине леса, будто убаюкивал, и усталого путника так и тянуло прилечь на бережку и хорошенько отдохнуть.

Но больше всего понравился бедняку домик, который один-одинешенек стоял посреди чудесной поляны. Маленький, беленький, он мигал ему своими круглыми окошками и как бы приглашал:

«Что медлишь, человек, что не спешишь войти? Для усталого путника у меня найдется и богатый стол, и мягкая постель, и теплые одеяла!»

Домик приветливо манил, обещая отдых и покой после долгих скитаний по лесу, и бедняк, недолго думая, побежал к чудесному домику и вошел в него. Вошел и в тот же миг лишился и ума, и разума от того, что раскрылось перед его глазами…

Все стены в домике были увешаны не картинами да коврами, как украшают иные дома по белу свету, а пышными, белыми, как снег, караваями. Очаг в глубине единственной комнатки не походил на другие очаги, а был сложен из крупных кусков брынзы. Лежанка была сбита из желтого, как слоновая кость, масла… Словом, все в этой необыкновенной комнатке было сделано из различных вкусных вещей, как бы для того, чтобы поразить воображение голодного человека.

Хочешь есть, сними со стены каравай, мажь маслом с лежанки, отламывай от очага кусок брынзы, открывай рот и ешь на здоровье, душа голодная!..

Так бедняк и сделал! За всю свою жизнь он видел такие чудеса только на чужих столах и не заметил, как съел половину хлеба со стен и половину брынзы, из которой был сделан очаг… Лишь когда он оставил без ножек масляный диван и до дна опорожнил кувшинище молока, он спохватился.

— Ох, несдобровать мне, если хозяева меня застанут, увидят, что я натворил… Дай-ка я спрячусь скорее где-нибудь, а там видно будет! — сказал себе бедняк и поспешил спрятаться на чердаке.

Только незваный гость укрылся, как в лесу вдруг загремела дружная, звонкая песня:

Песня была слышна все ближе и ближе. Не успел бедняк понять, в чем дело, как дверь с треском распахнулась, и в комнатку, толкаясь, вбежало целое стадо коз — все до одной рогатые, все до одной бородатые. Сытые, беззаботные, они пели, прыгали и смеялись.

Но, завидев опустошения, произведенные в их жилище бедняком, козы ужаснулись и наперебой принялись верещать:

— Кто съел половину хлеба со стен?!

— Кто разрушил наш белый очаг?!

— Кто оставил без ножек наш мягкий диван?!

— Кто до капли выпил молоко наших козлят?!

Затем они дружно топнули копытцами и крикнули в один голос:

— Сестрички, разыщем злодея и безжалостно его накажем!

Насторожившиеся, разъяренные, они разбежались по комнатке. Заглянули в каждый укромный угол. Перевернули всю мебель. Каждую темную дыру осмотрели… Только на чердак ни одна из них не догадалась заглянуть, и злодея так и не нашли.

Утром козы, уходя на пастбище, оставили одну охранять дом.

— Смотри в оба, сестрица, — строго-настрого наказали они ей перед уходом. — Случится новая пакость, пока нас нет, — несдобровать тебе!

Вот козы ушли, а сторожиха улеглась возле дверей и широко раскрыла глаза — муравей покажись, и то заметит. Бедняк с чердака в щелку смотрел и все видел. До самого полудня он не шевельнулся, не издал ни звука. Но когда подошло время обеда, захотелось ему снова полакомиться белым хлебом с брынзой и с маслицем. Стал он думать, как перехитрить сторожиху и незаметно спуститься в комнатку к лакомствам.

Думал он, думал и наконец решил: «Попробую-ка убаюкать рогатую красавицу, не то, того и гляди, в двух шагах от еды с голоду ноги протяну!..»

Тут он через шелку уставился на сторожиху и стал шептать тихо, настойчиво:

Трижды повторил бедняк заклинание. Сказал в первый раз — коза ничем не показала, что услышала что-нибудь. Сказал во второй раз — веки ее отяжелели и стали часто мигать. А проговорил слова заклинания в третий раз — сторожиха опустила голову, закрыла глаза и тотчас уснула. Тогда бедняк спокойно слез с чердака и распорядился оставшимися со вчерашнего дня лакомствами, словно отцовским наследством…

Под вечер вернулись козы с пастбища и еще с порога увидели, что злодей опять побывал в домике, и, как грозились утром, сразу же набросились на спящую сторожиху.

— Вот мы тебе покажем, как охранять дом, соня! — дружно заверещали они и давай бодать ее рогами, давай бить копытцами.

Проснулась коза, увидела, что произошло, и горько заплакала:

— Поверьте мне, сестрички, я не виновата!.. Все утро глаз не закрывала, но к полудню что-то так сладко зажужжало у меня над головой, какая-то невидимая рука так нежно погладила мне веки, что я и сама не заметила, как уснула!..

Поверили ей козы, перестали бить.

Затем все столпились посередине комнаты и начали тихонько совещаться, что делать, как злодея схватить. Долго думали и дружно решили на следующий день оставить дома одну из трехглазых сестер: пусть, мол, злодей усыпит ей два глаза, третий-то не уснет!.. А сытый злодей в это время беззаботно спал на чердаке и не слыхал, что решили козы. Проснулся он утром, увидел в щелку новую сторожиху и весело сказал:

— Э-ге, мне такие рогатые сторожихи нипочем — только зашепчу ей над головой, и заснет бородатая красавица как купаный младенчик!

И когда подошел полдень, он стал смотреть в глаза сторожихе и зашептал тихо, настойчиво:

Трижды повторил бедняк свое заклинание с начала до конца. Два глаза у козы закрылись, а третий смотри; Спустился бедняк с чердака в комнату, она ею тотчас увидела и крикнула на весь лес:

— На помощь, сестрички, я вора поймала!

Вмиг примчались все козы. И еще с порога яростно кинулись к растерявшемуся бедняку — рога наставили, копытца подняли.

Увидел бедняк, что дело плохо, и стал упрашивать:

— Пощадите, сестрички-козочки, не убивайте. Дайте искупить свою вину перед вами, я ведь ваш хлеб и маслице без труда ел и молочко без заслуги пил!

Козы помоложе и слышать не хотели о пощаде. Но старшая коза их остановила:

— Потерпите, сестрицы… Наказать его мы успеем, никуда он от нас не убежит! Давайте-ка лучше послушаем, как он думает расплатиться… — Тут она обратилась к дрожавшему бедняку: — Говори, как ты думаешь искупить свою вину?

— Могу вам хозяином стать, — тут же ответил виновник. — Я человек бедный, привык работать. Буду за домом смотреть, буду вас на пастбище выводить, от волков стеречь, а зимой, когда завоют вьюги, буду вас в тепле держать, и кормить готовой крупкой да сладким сеном!

Это понравилось всем козам. В тот же день они побратались с бедняком и зажили вместе мирно да счастливо. Он заботился о них, охранял от лесных хищников, запасал на зиму корм. А они платили ему молоком, из которого бедняк пахтал масло, делал брынзу и творог.

Ты ведь знаешь, мой мальчик, что до сего дня козы и козопас живут мирно и дружно.

 

ДЕРЕВЯННЫЙ ТРОН

Много, много лет тому назад в царстве Девяноста девяти холмов, в одном бедном сельце под семьдесят седьмым холмом жил да был бедняк-плотник с единственным сыном. Как и все бедняки в селе, отец с сыном жили — кое-как концы с концами сводили, досыта не ели, но и голодными никогда не ложились — все что-нибудь дымилось в горшке на столе.

Но однажды над селом заиграли трубы, забили барабаны, заржали буйные кони, а немного погодя промчались по узким улочкам царские прислужники. Они вихрем врывались в бедняцкие избушки и хватали все, что попадется — подать собирали. А потом умчались в другое село, а вслед им неслись женские вопли и проклятия стариков.

Тогда плотник позвал своего сына, велел ему сесть рядом и сказал:

— Сынок, до сих пор была у нас на столе то бобовая похлебка, то каша из крапивы, то печеная картошка — всегда было, чем заесть черствый хлеб! Но сегодня царские грабители все вымели из дому, не оставили даже горшка, в котором мы варили похлебку… Если ты останешься здесь, мы оба с голоду ноги протянем! Так что собирайся, завтра пойдешь искать счастья по свету.

— А ты, отец?

— Я уже стар, одной ногой в могиле стою… А ты молод, жизнь твоя только начинается, может, где-нибудь и догонишь свое счастье!

Тяжко было парню расставаться С селом под высоким холмом, где прошло его детство, со стариком отцом, с верными товарищами… Но делать было нечего: воля отца — закон, и на рассвете следующего дня он уже шагал по пыльной дороге, которая вела в широкий незнакомый мир.

Долго он шел.

Не раз стучался в чужие двери, спрашивал работы, но отовсюду его выпроваживали. Наконец, поздним летним вечером, парень добрался до большого дремучего леса. На опушке стояла хижина, перед которой горел буйный костер. У огня грелся старик. Вместо глаз на лице у него чернели две впадины — старик был слеп.

Кроме слепого старика, парень никого не заметил ни возле костра, ни возле хижины. Но странное дело! — когда он подошел к костру, старик кого-то спросил:

— Березка, кто там остановился у моего костра?

И тотчас звонкий голос ответил:

— Молодой путник, дедушка.

Тогда слепой снова спросил:

— Грушка, ну-ка, нагнись над путником, посмотри, откуда он идет — из ближних мест или издалека?

И ему тотчас ответил другой звонкий голос:

— Лапти у него пыльные и рваные, — наверное, он не из ближних мест, дедушка! И он очень, очень устал!..

Поняв, что старик разговаривает с деревьями, парень так и обмер. До того удивился, что даже забыл поздороваться.

— Ну, путник, теперь ты скажи, что тебя привело в мою глушь? — обратился, наконец, старик к парню.

Голос у слепого был теплый, ласковый.

Парень обошел костер и присел рядом со стариком. Все о себе рассказал — с того дня, когда он покинул ограбленное село, до той минуты, когда увидел одинокую хижину старика. А потом попросил:

— Оставь меня работать у тебя, дедушка, я буду тебе служить верно, от всего сердца! Не по душе мне скитаться по пыльным дорогам…

Вместо ответа старик снова обратился к деревьям:

— Березка, грушка, примем этого парня к себе?

— Прими его, прими, дедушка! — в один голос ответили березка и груша, весело зашумев листвой.

Лишь после этого старик погладил пришельца по волосам и сказал:

— Слыхал, сынок, мои дружки согласны оставить тебя у нас… Поработаешь три года за харчи, а будешь уходить, я тебе кое-что дам, что принесет счастье не только тебе!.. Согласен?

— Согласен, дедушка, согласен! — поспешил ответить парень, с первого же взгляда привязавшийся к слепому старику.

Так сын бедняги-плотника из сельца, что стоит под семьдесят седьмым холмом в царстве Девяноста девяти холмов, остался работать у слепого деда в маленькой хижине на опушке дремучего леса. И на следующее же утро взял на себя все заботы по небольшому и бедному хозяйству старика. Был он молод и здоров, честен и трудолюбив, и работа у него кипела. Он, можно сказать, даже не заметил, как промелькнули три условленные года…

Но вот истек последний день третьего года. Слепой старик позвал к себе парня и сказал ему:

— Ты свое обещание выполнил — все время служил мне верно и от всего сердца. Теперь надо и мне выполнить то, что я тебе обещал…

Тут старик вынул из-за пазухи гладко отполированную костяную палочку. Протянул ее парню и наказал:

— Спрячь эту палочку, как я, за пазуху! Положил ее ближе к сердцу? Ладно… Теперь запомни хорошенько. Отправишься в путь — ступай прямо через лес. На третий день выйдешь на опушку и увидишь перед собой широкую дорогу. Иди по ней. Она выведет тебя к нашей столице. Перед тем, как войти в город, увидишь два постоялых двора, один слева от дороги, другой — справа. Остановись в том, что справа. Он стоит над высоким холмом, а на холме шелестят листвою девять ореховых деревьев… Когда пропоют первые петухи, поднимись на вершину и начни постукивать палочкой по стволам деревьев. Восемь из них — как ни стучи — не ответят. Но одно, только прикоснешься к нему палочкой, скажет человечьим голосом: «Ах, наконец-то ты пришел, путник, давно я жду, чтобы ты меня срубил!» Заметь это дерево и на другой день сруби его. Из него сделай деревянный трон — ты ведь сын плотника и сможешь его смастерить… Что дальше делать, узнаешь сам. Ну, а теперь доброго тебе пути, сынок, авось за добро добро и получишь!..

Как старик сказал, так парень и сделал. Прошел через лес, вышел к столице, остановился на постоялом дворе, что стоял справа от дороги. И когда пропели первые петухи, отправился на вершину холма к девяти орехам. Постучал по одному дереву — никакого ответа. Постучал по второму — опять ничего. И по третьему, и по четвертому… Лишь когда постучал костяной палочкой по девятому ореху, из ствола раздался ясный голос:

— Ах, наконец-то ты пришел, путник, давно я жду, чтобы ты меня срубил!..

На другой день парень срубил дерево, а через неделю сделал из него чудесный трон. Такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать — молодой мастер не посрамил своего отца!.. Посмотрел парень на готовый трон и подумал:

«Про трон хозяин ничего не сказал, что с ним делать, кому его нести. Да и так ясно — трону место во дворце!»

И, недолго думая, понес деревянный трон в царский дворец.

Шел он, шел, устал и остановился отдохнуть под раскидистым деревом. Сидит в тени и думает, как будет с царем говорить. И вдруг… Раскидистое дерево и его трон повели между собой разговор. Парень весь обратился в слух.

— Куда тебя несут в эту жару? — спросило дерево.

— Во дворец… Там мой мастер получит за меня семь торб золота, — гордо ответил трон.

— Ха-ха-ха! — рассмеялось дерево. — Ты, брат, уморишь меня со смеху. Или мало в царском дворце золотых тронов, что твоему мастеру отвалят за тебя, простую деревяшку, целых семь торб червонцев!.. Ты, видно, не знаешь, что за человек наш царь, вот и вообразил невесть что… Да он за золото готов самого себя продать черту!

— Не смейся… Это верно, есть во дворце золотые троны. Но они закрывают глаза тому, кто на них сидит, а я буду их открывать… И если царь проведет на мне только одну ночь и не заснет, он узнает все, что происходит в самом дальнем уголке его царства. Тогда, каким бы скупцом он ни был, он с легким сердцем даст вознаграждение, которое потребует с него мой мастер. Если же откажется, то…

Дальше парень не стал слушать. Теперь он знал, что делать, чего еще ждать. И он снова взвалил трон на спину и уверенно зашагал во дворец.

— Отведите меня к царю, — сказал он стражам. — Я хочу продать ему этот трон.

Привели его к царю.

Тому понравился трон, и он спросил:

— Сколько просишь?

— Проведи эту ночь на нем, твое царское величество, только смотри, не засни. Останешься доволен тем, что увидишь и услышишь — завтра наградишь меня семью горбами червонцев. Не останешься доволен — буду тебе даром служить всю жизнь.

Царь принял условие — посуленное ведь вилами на воде писано. Что ему стоит провести без сна одну ночь — может, и впрямь увидит и услышит что важное. А завтра — что может быть легче! — прогонит парня, когда тот придет за наградой.

Покуда царь размышлял да прикидывал, смерклось. Сел он на трон, уставился в темноту, стал ждать.

Ждал, ждал. К полуночи ножки трона вдруг зашевелились, как живые. И тотчас одна из них проговорила человечьим голосом:

— Три сестренки, ножки тонки, оставайтесь здесь и смотрите, чтоб царь не свалился, а я погуляю по царству!

— Хорошо! — ответили в один голос остальные ножки.

И пораженный царь увидел, как одна из ножек отделилась от трона и вылетела в окно…

Ножка стрелой помчалась на восток и вскоре прилетела к деревянной башне. Башня эта была очень стара, стены ее еле держались. Ветер свободно гулял по всем комнатам и свистел в сотнях щелей.

Ножка услышала, как стены просят:

— Ветер, ветер, поднатужься и повали нас. А то никто нас не чинит, никто за нами не смотрит.

— Нет, пока я вас трогать не буду! — ответил ветер. — На днях сюда приедет отдохнуть царь. Вот тогда я поднатужусь, дуну изо всех сил и повалю вас ему на голову. Пускай погибает за то, что безжалостно грабит бедноту… Сегодня я пролетел над многими селами и всюду слышал одни вопли да проклятия — передо мною там проехали царские сборщики податей и все до последнего взяли из бедняцких домов! А только что я заглянул в хибарку под большим вязом. Там маленькая девочка плачет-убивается от отчаяния, что уже ночь, а матери все нет, и некому накормить девчурку. Бедняжка, она еще не знает, что мать никогда не вернется; царские люди ее схватили и продали в рабство, потому что ей нечем было уплатить подати!.. Скажите, разве такой царь заслуживает того, чтобы жить на этом прекрасном белом свете? Так что потерпите, старушки: я вас повалю, пусть только царь явится!

— Раз так, потерпим, — согласились одряхлевшие стены.

Ножка деревянного трона все слышала. Она еще посидела в башне, а потом возвратилась во дворец. Рассказала своим сестрам все, что видела и слышала, а под конец добавила:

— Знай об этом царь, тотчас послал бы слуг укрепить башню. А если ему жизнь мила, то он станет добрее к беднякам и поукротит своих чиновников, не то ветер рано или поздно отомстит ему за слезы бедняков!..

Царь не спал и не пропустил ни слова.

Много ли, мало ли времени прошло, трон вновь зашевелился.

На этот раз проговорила другая ножка:

— Сестренки, ножки тонки, сейчас мой черед погулять. Вы смотрите, чтобы царь не свалился, а я улечу!

И ножка вылетела в окно. Отправилась она на запад. Летела, летела и добралась до высокого берега большой реки. Там, в пещере, вырытой в откосе, жил старый отшельник.

Когда ножка остановилась, к берегу подошла лодка. Из нее вышел юноша и направился к пещере. Глубокие гневные морщины прорезали его лоб. Но как только он подошел к жилищу Отшельника, лицо его прояснилось, и юноша, кроткий, как агнец, опустился на колени у ног седобородого старца.

— Встань, сын мой! — промолвил отшельник ласково. — Какая забота привела тебя сюда в столь поздний час?

Юноша поведал, что он сын воеводы, правителя соседней области. Возмущенный лихоимством и грабежами, его отец не утерпел и отправился в столицу, чтобы открыть царю глаза на то, что творится в стране. Но верные слуги царских советников, боявшихся правды, схватили в дороге воеводу, заковали, как преступника, в кандалы и клеветой добились, чтобы царь осудил его на смерть.

Под конец юноша с громким рыданием произнес:

— И вот завтра перед царским дворцом повесят невинного человека… Отец мой погибнет, но я поклялся, что и царю после этого не жить! Потому и пришел к тебе. Благослови мою руку, чтобы она не дрогнула в час расплаты!

— Будь благословен, сын мой, за то, что готов отдать жизнь за правду! — Пустынник обнял юношу. — Но тебе незачем пачкать свои чистые руки кровью царя. Один из его самых доверенных вельмож подкуплен властителем соседнего царства, он уже наточил свой меч и сейчас сторожит у царской опочивальни… Идем, ты собственными глазами увидишь это!

И старец ввел юношу в пещеру. Снял с полки глиняный горшок, наполненный до половины зеленой жидкостью, и сказал:

— Видишь этот горшок?.. Я всегда в него смотрю, когда хочу знать, какие преступления творятся у нас в стране. Вчера я видел, как слуги соседнего властителя передали вельможе подкуп, а теперь посмотри сам, что готовится сделать этот коварный царский любимец.

Юноша заглянул в горшок и увидел в волшебной жидкости, как в зеркале, отражение царского дворца. В полутемном коридоре перед опочивальней царя стоял вельможа в пурпурной мантии. Юноша сразу узнал царского любимца, который на пирах всегда сидел по правую руку царя. Но сейчас его глаза смотрели на дверь опочивальни своего благодетеля не с любовью, а со страшной ненавистью, Под мантией подкупленный вельможа сжимал большой меч, готовясь пронзить им царя, как только тот покажется из своих покоев.

— Видел, сын мой?

— Видел, отче!

— А теперь возвращайся домой — нашему царю больше подходит погибнуть от руки предателя!.. И за своего отца не тревожься — до завтра много воды утечет, многое изменится!

Юноша попрощался с отшельником и послушно пошел к своей лодке.

Вторая ножка деревянного трона тотчас полетела во дворец. Там она рассказала своим сестрам все, что видела и слышала у реки. Царь не спал и ни слова не пропустил из рассказа.

Как только вторая ножка умолкла, из-под трона выбралась третья. Она понеслась на север.

Летела, летела и прилетела в тайное убежище. Здесь скрывались страшные разбойники, перед которыми трепетало все царство. Они грабили всех подряд — и бедных, и богатых — и где бы ни появились, приводили в ужас и старых и молодых.

Мною раз царь посылал против них войска, и все без толку. Каждый раз на месте грабежа войска заставали только пострадавших, а разбойников и след простыл. Будто они слетали на землю вместе с ночью, а на рассвете вместе с ней исчезали…

Когда деревянная ножка влетела в убежище, разбойники делили добычу. Все шло тихо и мирно. Но когда наступил черед царской дочери, которую разбойники похитили ночью, они перессорились. Каждый хотел взять красавицу-царевну себе.

Наконец вожак сказал:

— Ясно, ребята, никто из вас не уступит, каждому охота стать царским зятем. Ложитесь спать, а завтра состязание покажет, кому достанется царевна!

— Что за состязание? — в один голос воскликнули разбойники.

— Станем пить вино. Кто остальных перепьет, тому царская дочь и достанется. Ведь у царя на пирах вино рекой льется! А царский зять должен быть первым!..

Разбойники согласились с предложением вожака и улеглись спать. В тот же миг третья ножка деревянного трона полетела во дворец. Также как и ее сестры, она рассказала обо всем, что видела и слышала, а закончила так:

— Вот и случай царю схватить разбойников, которые даже его дочь не пощадили… Завтра после состязания они будут мертвецки пьяны, и воины царя схватят их в убежище, как спящих птенчиков. А когда разбойников приведут, то-то царь удивится!

— Почему, сестрица?

— Да потому, что все они — его старые знакомцы и дружки.

Царь не пропустил ни слова и из этого рассказа. Потом он почувствовал, как от деревянного трона отделилась последняя ножка. Она тоже выскользнула в окно и полетела на юг.

Через некоторое время она вернулась.

— Что ты видала, сестричка, на белом свете? — спросили ее остальные.

— Встретила я по дороге крестьянина. Он ехал в столицу и вез две корзины яблок. Завтра к полудню проедет мимо дворца. На месте царя я бы купила все яблоки, какую бы цену он ни попросил.

— Почему, сестричка, что это за яблоки?

— Яблоки эти волшебные. Честному человеку от них ничего не делается, но если лжец или вор откусит кусочек, у него тотчас вырастут лисьи уши… Так царь легко узнает, кто из его помощников и советников честен, а кто его обманывает и грабит.

Не успела она договорить, как на царском птичьем дворе пропели третьи петухи. В открытое окно пробрались первые лучи нового дня.

Трон утих, и царь спрыгнул на толстый ковер, покрывавший пол его опочивальни. Зная, кто подстерегает его с обнаженным мечом за дверью, он вышел через тайный ход, кликнул ночную стражу, и немного погодя вельможу-предателя схватили.

Царские ратники окружили разбойничье логово и переловили разбойников всех до одного. Они были мертвецки пьяны. И когда их привели к царю, у него — как и предсказала третья ножка трона — и впрямь чуть было глаза на лоб не полезли от удивления… Вожаком шайки был начальник царской стражи, а остальные — все знатные чиновники и сановники.

Но веселее всего в тот день было во дворце, когда царь собрал самых ближних придворных и советников и велел им попробовать чудодейственных яблок. Ни один из них не покинул дворец с собственными ушами: у всех под париками шевелились острые, юркие лисьи уши…

Сын плотника из села под семьдесят седьмым холмом царства Девяноста девяти холмов узнал о том, какие чудеса творятся во дворце. Счастливый, он отправился к царю. Идет и говорит:

— Как царь меня увидит, сейчас же велит слугам: «Скорее нагребите из моей казны семь торб золота для этого парня; его деревянный трон открыл мне глаза на зло, которое ширится в моем царстве!» Но когда принесут золото, я ему скажу: «Вели, твое царское величество, раздать это золото тем, у кого твои люди его награбили. А с меня хватит и того, что мой трон открыл тебе глаза, теперь для бедняков настанут лучшие дни!..»

Но юноша думал одно, а царь распорядился по-другому.

Он беспокойно расхаживал по дворцу, припоминая все случившееся прошлой ночью, дивился чудесам и бормотал:

— Видно, мудрая голова у этого оборванца, раз он может делать такие троны!.. Самое лучшее — бросить его в темницу, не то он возьмет да смастерит такое, что и у народа глаза откроются, — поди, управляй таким народом… Нет, нет, такой человек не должен свободно расхаживать по моему царству!

И как царь надумал, так и сделал.

Увидел он, что улыбающийся мастер подходил ко дворцу, и велел слугам встретить его, заковать в цепи и бросить в самую глубокую темницу. Только после этого царь успокоился и пошел провести еще одну ночь на чудесном троне.

Когда он уселся на трон, тот весь задрожал, будто хотел сбросить царя. Но царь не обратил на это никакого внимания, только навострил уши и стал ждать.

«Посмотрим, какие еще чудеса доведется мне услыхать этой ночью, — думал царь. — От вороватых министров я отделался. Как бы теперь узнать, где найти золото — много золота, целые горы золота!»

Долго он так сидел на троне, и чем ближе подходила полночь, тем сильнее разгоралась его жадность. Сперва он хотел, чтобы трон открыл ему подземелья, полные золотых монет. Но вскоре этого ему показалось мало, и царь пожелал, чтобы трон нашел ему целую золотую гору. Потом золотая гора превратилась в бриллиантовую. Но и этого царю показалось мало… А потом он стал сердиться на себя самого, что не знает, чего бы ему пожелать, чтобы сразу стать самым богатым царем на земле…

Наконец петухи на царском птичьем дворе возвестили, что наступила полночь. Ножки деревянного трона зашевелились. Царь затаил дыхание и весь превратился в слух.

— Ну, сестренки, ножки тонки, — заговорила та ножка, что первой летала в прошлую ночь на прогулку, — видали, как царь разделался с нашим мастером?.. Вместо того чтобы дать ему обещанную награду, он заточил его в темницу!

— Чему тут удивляться, сестрица, — ответила та ножка, что летала последней. — Ведь он чернее дьявола — самый главный разбойник в той шайке, что покинула сегодня дворец с лисьими ушами!.. Зря мы, сестренки, ножки тонки, прошлой ночью старались открыть ему глаза!

— Конечно, зря! Такому царю место в дегтярных водах Драконова моря!.. — воскликнула третья ножка.

— Вот и бросим его туда как можно скорее, чтобы народ раз и навсегда избавился от него, — согласилась с ней последняя ножка.

— Чего же мы медлим… — дружно воскликнули все четыре ножки и в тот же миг выскочили из-под трона. Испуганный царь свалился на ковер и на четвереньках бросился к двери. Но ножки схватили его за руки и за ноги, подняли и вылетели с ним в окно.

Они поднялись высоко-высоко и скоро исчезли со своей ношей. Они летели на запад, где плескались черные дегтярные волны глубокого Драконова моря… Очутившись над ним, они выбрали самое глубокое место и бросили царя. Тучный царь несколько раз перевернулся в воздухе, плюхнулся с плеском в дегтярную воду и тотчас камнем пошел на дно.

Там, где утонул царь, на поверхности моря разошлись большие круги. Когда исчез последний круг, в столице совершилось чудо…

Двери дворцовой темницы страшно затрещали и, не успели сторожа опомниться, сами собой распахнулись. Из мрачных подземелий вышли все узники. Впереди шел сын бедного плотника из села, что стоит под семьдесят седьмым холмом царства Девяноста девяти холмов…

 

БЕДНЯК АНГО, БОГАТЕЙ АЛЧО И МЕДВЕДИ

Некогда в селе Голодный Дол жил да был бедный человек. Называли его Бедняк Анго, потому что у него не было ничего, кроме приземистой лачуги да каменистой полоски земли в десяток борозд. Полоска его лежала точно серая заплата у подножья высоких гор, возвышавшихся над селом. Каждый год с началом весенних ливней по их крутым склонам мчались мутные потоки, снося все, что бедняк с великим трудом успевал посеять. Так проходил год за годом, а Бедняк Анго так и не мог собрать со своей пашни больше двух-трех мер зерна… Зато посредине поля росла у него большая груша. Каждую весну она покрывалась цветами. Летом ее ветви гнулись под тяжестью плодов. И каждой осенью Бедняк Анго привозил домой целый воз груш — желтых, как янтарь, сладких, как мед.

Однажды, придя на поле, Бедняк прилег под грушей. Припекло его жаркое солнце ранней осени, убаюкало сладкое жужжанье работящих пчел, и он незаметно задремал. Вдруг сквозь сон услышал он чьи-то тяжелые шаги. Открыл Анго глаза — и сердце у него ушло в пятки со страху: прямо к нему шли два огромных медведя.

Анго вскочил и хотел бежать. Но не успел он сделать и шагу, как один из медведей заговорил человечьим голосом:

— Не бойся, добрый человек, ничего плохого мы тебе не сделаем!.. Только разреши нам приходить на твою пашню и подбирать упавшие плоды — уж очень мы любим медовые груши… А за твою доброту мы тебе когда-нибудь отплатим.

При этих кротких словах у Бедняка отлегло от сердца, и он великодушно воскликнул:

— Раз вам груши нравятся, ешьте на здоровье. С того, что вы съедите, Бедняк Анго не разбогатеет… А об отплате я и говорить не хочу — ничего мне от вас не надо!

Медведи подошли к дереву. Стали подбирать упавшие на землю зрелые плоды. А когда насытились, тихо и мирно ушли в горы. И с этого дня мишки стали частенько наведываться на бедняцкую ниву и лакомиться грушами…

Однажды (пора уже было обрывать груши) Бедняк Анго пришел на свою пашню, и там ему вдруг пришло в голову: «Дай-ка я прикинусь мертвым, авось косматые приятели меня пожалеют…»

Сказано — сделано.

Когда подошло время появиться медведям, Бедняк Анго улегся под деревом. Вытянул ноги, руки — кто посмотрит, сразу же скажет: помер бедняга, избавился от нищеты!..

Медведи не заставили себя ждать. И, как обычно, придя на пашню, первым делом заковыляли к усеянной плодами груше. Но, заметив неподвижного Анго, тотчас остановились. Затем, поборов страх, приблизились к мнимому мертвецу. Притронулись к нему, похлопали по плечу, и убедившись, что Бедняк не шевелится, один медведь тяжело вздохнул:

— Помер, бедняга, не дождался, пока мы ему отплатим за его щедрость!

— А мы и сейчас можем его отблагодарить, — возразил другой медведь. — Давай отнесем его в Серебряную долину; там на Серебре пусть почиет вечным сном!..

— Нет, лучше положить его в Золотой долине: золотым было его сердце, пусть же его прах почиет на золоте.

— Хорошо! — тотчас согласился первый медведь.

И не успел мнимый мертвец понять, что собираются с ним сделать медведи, как один из них взвалил его на спину и направился со своим грузом в гору. Другой медведь поплелся следом.

Долго ковыляли мишки с мертвецом, пока, наконец, остановились и положили Анго на мягкую, словно бархат, траву. Увидеть, куда его положили, Бедняк не мог — он ведь прикидывался мертвым!.. Зато ясно слышал, что вокруг раздавался мелодичный звон, будто со всех сторон безостановочно пели несметные золотые колокольчики:

— Дзинь!.. Динь!.. Дан!.. Дзинь!..

Хорошо стало Бедняку, приятно. Стал он нетерпеливо ждать, когда медведи уйдут и он сможет открыть глаза и увидеть золото. I Медведи задержались недолго. Посидели рядышком, помянули добрым словом щедрое сердце Анго, сладкие груши, которыми лакомились все лето на его каменистой пашне. Потом с тяжким прощальным вздохом поднялись, и вскоре Бедняк Анго услышал, как вдали затихли их тяжелые шаги. Тогда он поскорей открыл глаза и застыл от изумления: вокруг простиралась волшебная долина. Все в ней было золотым!..

Золотыми были деревья, со всех сторон окружавшие Анго. Их золотые листья нежно трепетали, словно солнечные зайчики, и при каждом дуновении ветерка звенели, как колокольчики:

— Дзинь!.. Динь!.. Дан!.. Дзинь!..

Золотой мох покрывал огромные золотые валуны, среди которых извивались со звонким журчаньем бесчисленные золотые потоки. На золотых кустах в золотых гнездах высиживали золотые яйца золотые птички. Даже травы, на которых, как роса, блестели драгоценные камни, были здесь золотыми.

Не был золотым в этой долине только ее случайный гость из села Голодный Дол — Бедняк Анго!..

Провел он в золотой долине три дня и три ночи, а на четвертое утро и говорит:

— Ну, Анго, душа бедняцкая, хватит тебе топтать золотые травы и драгоценную росу своими сыромятными постолами. Послушал золотых птичек, отдохнул на золотой траве, пора и в Голодный Дол возвращаться.

Взял Бедняк золота, сколько мог унести, и в тот же день зашагал в своих сыромятных постолах в Голодный Дол. Там он построил на принесенные из Золотой долины богатства новый дом. Потом высватал самую пригожую и работящую девушку в селе, и они зажили тихо и мирно, словно голубь с голубкой…

Тут бы и завершиться нашей сказке, как многим другим сказкам, счастливым концом. Да жил в то время в селе Голодный Дол алчный и завистливый человек — Богатей Алчо… Увидел он, как вчерашний бедняк Анго вдруг так разбогател, что и ему самому не уступит, и чуть было не лопнул от горя и зависти: до того болело у него сердце при виде чужого счастья. Наконец не вытерпел богатей. Пришел к Анго, стал просить:

— Скажи по правде, как так получилось, что ты, последний бедняк в селе, чуть не за одну ночь сравнялся богатством со мною, самым зажиточным человеком во всем краю!

— Почему же не сказать, сосед, — с готовностью отвечал Анго. — Ко мне богатство не кривыми тропками пришло, как к тебе, от меня никто не пострадал, как от тебя. Мне скрывать нечего… Просто счастье выпало…

И рассказал бывший бедняк все от слова до слова: как он пустил медведей с гор подбирать медовые груши; как прикинулся потом мертвым; как они поверили, что он умер, и отнесли его в Золотую долину покоиться вечным сном… Богатей глядел на Анго, выпучив глаза. То вздыхал, сожалея, что не был на его месте. То икал от удивления, слушая, какие богатства видел в волшебной долине его добродушный сосед. А потом хитро так спрашивает, а у самого от жадности глаза так и горят:

— А как, по-твоему, наберется в этой долине золота на целый воз?

— Какой там воз!.. — чистосердечно воскликнул Анго. — Целый караван вывезешь — и все равно всего золота не увезешь… Но мне и того, что я с собой принес, довольно: когда я еще видел в своих руках золото!..

Задумчивый воротился Богатей Алчо домой. И с того дня потерял сон. Только ляжет, а перед глазами блестит и сверкает долото чудесной долины, манит, влечет к себе, так что сердце у него сжимается; тянет Алчо жадные руки, хватает драгоценный металл кусок за куском… Каждую ночь до рассвета ломал он себе голову над тем, как бы добраться до Золотой долины. Наконец придумал что-то, и однажды ранним утром снова явился к Бедняку Анго.

Просит, умоляет, чуть не плачет:

— Уступи мне свою полоску под горой, она и без того тебе больше не нужна…

Анго хитро ухмыльнулся в усы и говорит:

— Полоску-то я тебе уступлю, а ты взамен верни мне батюшкину ниву — ту, большую, что когда-то отнял у него за малый должок!

Услышал эти слова Богатей Алчо — и пот его прошиб. Самую лучшую, самую плодородную ниву — село близко, и вода рядом — за каменистый пустырь — не нива, а заплата где-то в горах. Трижды порывался Алчо уйти, Но каждый раз перед его глазами начинало сверкать золото Золотой долины. Ноги у него подгибались, и он возвращался к Анго.

Наконец Алчо глубоко вздохнул и сказал:

— Ладно, согласен!

И со всех ног пустился бежать к горам, туда, где лежала точно серая заплата полоска Анго с большой грушей…

Вновь стояло жаркое лето, и крепкие ветви груши снова гнулись под тяжестью медовых плодов. Как и прежде, в ее листве жужжали работящие пчелки, рядом в лесу распевали птички, высоко по синему шелку летнего неба опять плыли, как белые лодки, пушистые облачка. Но Богатей Алчо, прильнув к шершавому стволу старого дерева, был слеп к красоте чистого неба и глух к жужжанью пчел и вольным птичьим песням, славившим мирный жаркий день, Мысли богача стремились к золоту волшебной долины, а глаза его зорко, как глаза хищной птицы, следили, скоро ли появятся из леса медведи.

Наконец к полудню темный лес зашевелился и появились два медведя. Они спокойно вышли на поле и направились прямо к груше, где, как прикованный, стоял Богатей Алчо. Завидев незнакомого человека, медведи тотчас остановились и крикнули:

— Кто ты, добрый человек, и чего тебе надо на этой нине, хозяин которой давно умер?

— Я покойному Бедняку Анго брат; нива перешла ко мне по наследству, и я пришел осмотреть ее, — солгал Богатей, заранее придумавший, как провести мишек, чтобы поскорее подружиться с ними. — А вам что тут надо?

Медведи подошли поближе.

— Твой брат был добр к нам, и мы в вознаграждение отнесли его в Золотую долину почивать вечным сном… Позволь же и ты лакомиться сладкими плодами этого дерева. А за твою доброту мы тебе когда-нибудь отплатим добра мы не забываем!..

Богатей Алчо развел руками, будто хотел обнять обоих зверей, и запел медовым голосом:

— Медведушки милые, да о чем тут говорить… Ешьте, ешьте, сколько душе угодно, все равно, что груша ваша… И я, как мой брат, душу готов отдать за друзей!

Повторять приглашение ему не пришлось: медведи тот-час подошли к дереву и стали подбирать упавшие на землю сладкие плоды, а затем тихо и мирно скрылись в лесу. Дальше все пошло, как прежде, когда Анго был Бедняком Анго и у него не было ничего, кроме каменистого поля с грушей посередине… Чуть полдень, медведи спускаются с гор, лакомятся грушами и уходят. День за днем Богатей Алчо, спрятавшись в кустах, скрепя сердце смотрел, как мишки угощаются его грушами, и сердито сопел:

— Жрите, ненасытные, жрите, придет время, золотом заплатите!..

И вот, наконец, богач решил, что пора испытать, какова у медведей благодарность. Он улегся под грушей, прикинулся мертвым и стал ждать, когда покажутся медведи. В сердце алчного богача мечты сменялись мечтами:

«Когда они меня оставят в Золотой долине, я-то не промахнусь, как Анго. Наполнил, дурак, золотом карманы да пазуху! Нет, уж я-то знаю, что делать!.. В тот же вечер сбегаю в село и вернусь в Золотую долину с девятью порожними возами. Доверху нагружу их золотом и тихомолком отвезу домой. Потом опять вернусь в долину и опять отвезу домой полные возы. Не успокоюсь, пока последнюю золотую былинку не вырву. А тогда-то…»

Что Богатей Алчо собирался сделать с таким количеством золота, он не успел придумать: из лесу показались медведи и немного погодя пришли на полоску. Увидев вытянувшегося человека, они стали причитать:

— Ай-ай-ай. и этот не дождался награды! — вздохнул один медведь. — А ведь тоже был человек не злой…

— Ничего не поделаешь, придется и его вознаградить посмертно. — отозвался другой медведь. — Давай отнесем его в Серебряную долину!..

Услышал это Богатей Алчо — и разум потерял от злости. Забыл он. что мертвые не говорят, и жалобно воскликнул:

— Не хочу в Серебряную… Хочу в Золотую, как Бедняка Анго. Даром, что ли, я ему отдал лучшую ниву за этот пустырь…

Испугались медведи, услышав, что воскресший обманщик заговорил, и сломя голову кинулись обратно в лес. Остался Богатей Алчо один-одинешенек посреди поля. Понял он. что наделал, да поздно. И с такого горя взял и вправду… помер.

 

НЕПОСЕДА И ПЯТЕРО ИВАНОВ

Видишь вон там, на склоне, домишко, что ютится в дубраве, как аистово гнездо? Там когда-то жил веселый паренек. Был он батраком, целыми днями пас чужих коз. Набегается по горам, по долам, вернется вечером домой, а все равно на месте не сидит. И все бегом, все вприпрыжку. Потому, хотя его настоящее имя было Боян, все звали паренька Непоседой.

Пришел однажды Непоседа к отцу.

— Пусти меня побродить по белу свету! Надоело за хозяйскими козами бегать… Хочу поглядеть на неведомые страны, подружиться со славными храбрецами да богатырями, мешок золотых раздобыть — довольно за сухую корку спину гнуть!

Отец согласился. И в тот же день паренек ушел из дома…

Было лето. Горячее солнце припекало так, что и дерево, и камень трескались от жары. Но Непоседе все нипочем. Идет, яблоки жует, что мать в дорогу дала. Насвистывает беззаботно, будто весь свет ему принадлежит. И знай себе шагает да шагает.

Шел он, шел и на перекрестке двух дорог увидел чудного человека — худого, как жердь, высокого, как тополь.

— Доброго здоровья, дяденька! — сказал Непоседа. — Ты что стоишь на дороге, будто в землю врос?

— Я — Иван Крылатый из Быстрограда. Стоит мне ногой шевельнуть — и помчусь вперед быстрее птицы.

Тут далеко в поле показался сохатый олень. Иван Крылатый подпрыгнул, бросился за ним, и не успел Непоседа оглянуться, как он уже вернулся с оленем.

— Такой человек мне и нужен в товарищи! — обрадовался Непоседа, — Хочешь, станем побратимами? Я тебя буду яблоками кормить в пути, а что раздобудем — по-братски поделим!

— Ладно, согласился Крылатый.

Пошли они вдвоем.

Шли. шли и на другом перекрестке увидели чудного человека. Сам маленький, тощий, голова, будто тыква-горлянка. а уши большие-пребольшие. До самых колен висят.

— День добрый, дяденька! — поздоровался Непоседа. — Кто ты и что тут делаешь?

— Я Иван Длинноухий из Слухарева. Сам здесь сижу, а слышу, что говорят в тридевятом царстве!

— Да ну? А скажи-ка, что сейчас про меня дома говорят?

Длинноухий лег на землю. Разостлал на дороге левое ухо, как ковер, и стал прислушиваться. Потом зашептал Непоседе:

— Слышно, как женщина сквозь слезы причитает: «Ох, муженек, не надо было отпускать сынка в такую дальнюю дорогу! Непоседа, сыночек, как ты там, в странах дальних-чужедальних! Кто тебя ночью потеплее укроет, кто в торбочку просяного хлебца с луком положит?» А мужской голос отвечает: «Молчи, старая, от твоих слов сердце ноет… Думаешь, мне не жалко сына, да что поделаешь…»

— Хватит, хватит, дядя! — крикнул Непоседа и отвернулся, чтобы скрыть слезы. — Вижу, есть у тебя чудный дар! Хочешь к нам в товарищи? Я тебя буду по дороге яблоками кормить, а что раздобудем — по-братски поделим!

— Согласен, — ответил человек с большими ушами и отправился с побратимами.

Шли они, шли и на третьем перекрестке встретили еще одного чудака. Он стоял, натянув лук, и пускал стрелу за стрелой в облака. И хотя в небе ничего не было видно, к его ногам одна за другой падали птицы.

— Кто ты, добрый человек? — спросил Непоседа.

— Я Иван Стрелец из Прицелграда. Искуснее меня нет стрелка на свете… Ни одна стрела у меня мимо цели не пролетит!

В это время в облаках появилась птица. Она летела так высоко, что снизу казалась не больше просяного зерна. Иван Стрелец прицелился и пустил стрелу. Птица камнем стала падать вниз. Чем ниже она падала, тем больше становилась. А когда упала к ногам стрелка, все увидели, что это — громадный орел. Стрела попала ему прямо в сердце.

— Такого человека нам и надо, — радостно хлопнул в ладоши Непоседа. — Пошли с нами, дядя, побратимами станем. По дороге буду тебя яблоками кормить, а что раздобудем по-братски поделим!

— Пошли! — согласился Иван Стрелец из Прицелграда.

Пошли они вчетвером.

Шли они, шли и пришли к другому перекрестку. Видят — стоит у дороги дерево, к нему прислонился человек — толстый, как бочка, а щеки у него, что кузнечные мехи. День был тихий, безветренный, а листья у него над головой трепетали, будто стрекозиные крылья, казалось, их ветер шевелит.

— Здравствуй, дядя! — окликнул его Непоседа. — Кто ты, откуда и что тут делаешь один-одинешенек?

— Я — Иван Кузнечный мех из Ветрограда, — ответил незнакомец. В ту же минуту вдруг что-то засвистело, будто среди жаркого летнего дня пронесся сильный вихрь. — Могу поднять ветер, какой захочу, — и зефир, и суховей, а то и ураган могу наслать!

— А ну, покажи свое искусство!

Иван из Ветрограда не заставил себя долго просить. Надул легонько щеки, и тут же легкий зефир погладил лица побратимов. Надул щеки посильнее — и побратимы попадали на сухую траву. А как дунул изо всех сил, такой ураган поднялся, что тополя, вырванные с корнем из земли. зашвырнуло прямо под облака.

— Без такого человека дружина — не дружина! — воскликнул восхищенный Непоседа. — Не пойдешь ли ты, дядя, с нами? По дороге я тебя буду яблоками кормить, а что раздобудем — по-братски разделим!

— А что ж, пошли! — отвечал Иван Кузнечный мех.

Шли они, шли и пришли на пятый перекресток. Там сидел человек и весело насвистывал песенку. Это был настоящий великан: грудь, как скала, а плечи до того широкие. что на них хоровод можно водить!

— Что это ты, дядя, один сидишь да сам себя веселишь? — спросил его Непоседа.

— Я Иван Силач из села Носильщиково. Жду какую-нибудь дружину. Надоело мне одному скитаться по свету…

— А что ты умеешь делать?

— Могу взвалить себе на плечи целую гору и не почувствовать все равно, что комара несу. Да вот, смотрите!

И не успели побратимы опомниться, как Иван Силач вывернул из земли огромный валун, взвалил его себе на спину, словно пуховую подушку, и пустился в пляс…

— Такого-то человека нам и надо, дядя! — топнул ногой от радости Непоседа. — Раз сидишь да товарищей ждешь, пошли с нами — кого тебе еще ждать в этой глухомани! По пути я тебя буду яблоками кормить, а что раздобудем — по-братски разделим!

Согласился Иван Силач и пошел вместе с побратимами…

Однажды, как раз в тот день, когда побратимы съели последнее яблоко из торбы Непоседы, пришли они в незнакомый город. Идут и видят — бегают по улицам молодые парни, запыхавшиеся, красные, как вареные раки.

— Эй, дядя! — окликнул Непоседа первого прохожего, что спокойно шел в стороне. — Что тут у вас за беготня? И почему эти люди носятся взапуски?

— Это все желающие стать правителевыми зятьями, — отвечал прохожий и стал рассказывать: — У правителя нашего города, — а он богатством и царю не уступит, — есть дочь, красивая, как солнце, быстроногая, как ветер. По ее желанию правитель три дня назад объявил через глашатаев, что отдаст свою дочь и половину своих несметных богатств впридачу тому, кто ее обгонит… Состязания будут завтра, вот молодые и стараются…

Услышав эту новость. Непоседа ногой топнул и руками всплеснул:

— Вот, наконец, и дело для нас, побратимы! Иван Крылатый, готовься, — завтра придется тебе показать, каковы в нашей дружине молодцы!

На другое утро Иван Крылатый встал в один ряд с другими кандидатами в зятья и очутился возле самой дочери правителя. Увидела она его, еле удержалась от смеха.

— Смотрите-ка, — шепнула она подружкам, — этот чужеземный кузнечик тоже бежать собирается! Да только не перегнать ему меня, как не видать своих ушей!

Иван Крылатый все слышал, но виду не подал.

Тут городской трубач протрубил в рог. Парни бросились вперед, а впереди всех — быстроногая красавица. Только Иван не двинулся с места. Другие, высунув языки, спотыкаются, поспешают за красавицей, а он сидит себе спокойно на траве да лапти подвязывает. Подвязывает — не торопится.

— Эй, чужеземец, что-то ты быстро вернулся! — кричат ему подружки правителевой дочки. — Ай да молодец, первым прибежал! С невестой тебя!

А Иван Крылатый и ухом не ведет. Посматривает на свои лапти, то тут подоткнет завязку, то там. А быстроногая красавица всех опередила. Добежала до вехи, повернула обратно, мчится со всех ног… Только тут Иван Крылатый вскочил с места. И не успели зеваки опомниться, как длинноногий парень вихрем промчался мимо всех соперников. Через минуту он уже был у вехи. Повернул назад, обогнал правителеву дочь. Зеваки еще и ртов не закрыли от удивления, а он уже вернулся на место. И на второй день повторилось то же самое…

Быстроногая красавица готова была сквозь землю провалиться от гнева и стыда. Какой-то лапотник обогнал ее на глазах всего города! И кто знает, что сделала бы капризная дочь правителя, но тут на помощь ей пришел городской судья, который давно тайно вздыхал по красавице.

— Послушай, — прошептал он ей. — Возьми вот эту золотую булавку. Булавка эта не простая. Если вколоть ее в чью-нибудь одежду, то человек тот пройдет несколько шагов и так устанет, что ни рукой, ни ногой пошевелить не сможет. Вколи ее завтра тайком в одежду чужеземного лапотника, и победа будет за тобой!

Засверкали глаза гордой красавицы. И как судья ее научил, так она и сделала…

Но Иван Длинноухий им все дело испортил. Он ни слова не упустил из тайного разговора судьи и дочери правителя. И на третий день состязаний, когда Иван Крылатый упал на землю мертвый, Иван Длинноухий толкнул Непоседу и тихонько объяснил, в чем тут дело. Непоседа побежал к Стрельцу. Тот поднял лук, прицелился и пустил стрелу. Стрела зажужжала, просвистела и попала прямехонько в бриллиантовую голову булавки. Булавка тут же выпала из одежды бегуна.

Иван Крылатый зашевелился. Открыл глаза. Увидел вдалеке коварную красавицу и тут же бросился ей вдогонку. Скорехонько настиг ее, перегнал и снова первым прибежал обратно, где народ встретил его восторженными криками…

А посрамленная красавица глухими переулками вернулась домой ни живая, ни мертвая от стыда и гнева. Там ее с нетерпением ждал хитрый судья. Увидела она судью, упала ему в ноги и зарыдала:

— Избавь меня от этого оборванца, награжу, чем пожелаешь! Хочешь, женой тебе стану, только помоги мне от него отделаться!

Засверкали глаза у судьи:

— За такую награду, красавица, я готов чудеса совершить. Не плачь, все устроится, как ты желаешь. Я тебя спрячу в таком месте, что и триста чертей не найдут!

Тут лукавый судья нагнулся к уху красавицы и долго-долго ей что-то шептал. Потом они вдвоем отправились к ее отцу. О чем они говорили, никто не слышал, никто не узнал. Но когда побратимы отправились в богатый дом правителя и Иван Крылатый выступил вперед и потребовал обещанную награду, тот ухмыльнулся, развел руками и с издевкой сказал:

— Верно, парень, ты заслужил чести взять мою дочь в жены. Только где ее найти? После состязания моя бедная дочь пропала, как сквозь землю провалилась. Мы с ног сбились, где только не искали — нет ее и нет! Найдешь ее, приведешь ко мне — она твоя!

Вышли побратимы на улицу, опечалились.

Идут по городу и говорят между собой:

— Что за люди — богачи! Обещают одно, а делают совсем другое! К таким близко не подходи — небось, тень у них, и та лживая!

Захотелось им махнуть на все рукой и уйти, куда глаза глядят, подальше от коварного правителя и его капризной дочери. Вышли они из города, смотрят — небо над ними синее, ни облачка. Солнышко весело катится по небу, как козленок, которого только выпустили из хлева. На деревьях птицы поют. В траве пчелы гудят. Хорошо, привольно, каждый своим делом занят, будто и нет на свете ни коварного правителя, ни лукавого судьи, ни гордой красавицы, ни грустных побратимов.

Запрыгало от радости сердце у Непоседы.

— Смотрите, — говорит он, — никто здесь не горюет, что дочь правителя рассердилась на нашего Ивана Крылатого и спряталась невесть куда! Эй, побратимы! Что носы повесили! Так мы красавицу не найдем! Верно, что из-за такой привереды не стоило бы и пальцем шевельнуть, да взялся за гуж — не говори, что не дюж. А ну-ка, Иван Длинноухий, наставь уши да послушай, что где говорят по белу свету. Может, услышишь что-нибудь про невесту Ивана Крылатого!

Ивану Длинноухому только того и надо было. Лег он на землю, наставил левое ухо в сторону правителева дома и стал слушать.

— Слышно только, как правитель хохочет, радуется, что нас обманул, — сказал он.

— Пускай смеется, может, потом и поплакать придется, — махнул рукой Непоседа. — А ну-ка, послушай, что говорят в другой стороне. Наверное, красавица не у отца в доме.

Длинноухий послушно повернул голову. Через минуту глаза у него весело заблестели:

— Вроде бы нашел я ее, братья! — И он принялся повторять, о чем говорили где-то далеко судья и капризная красавица: — «В таком укромном месте ты меня спрятал, — а на душе у меня все равно не спокойно. Все мне кажется, что найдут меня оборванцы и на глазах всего города к отцу отведут. А тогда… Ах, такого позора мне не пережить! Стать женой лапотника!..» А мужской голос — эге, да ведь это голос судьи, что подучил ее булавку воткнуть в одежду нашего Ивана Крылатого! — и говорит: «Успокойся, ненаглядная красавица! Этому не бывать. Во-первых, эти оборванцы — из чужих земель, они даже не знают, что в нашей стране есть Скалище. Во-вторых, даже если они сюда и доберутся, как им узнать, под какой скалой мы укрылись, если их тут без счета и все похожи одна на другую, как две капли воды! И потом, даже если нас и найдут, я знаю такое средство, что тут же превращу и тебя, и себя в зверей. Пускай тогда ищут ветра в поле!» А красавица и говорит…

— Хватит, побратим, — перебил его Непоседа. — Пригодились нам твои уши — мы узнали все, что надо! А теперь, братья, надо разведать, что это за Скалище, куда сбежали судья и правителева дочка!

Видят побратимы — идет через поле древний старик.

Побежал к нему Непоседа и спрашивает:

— Дедушка, есть ли в вашем краю такое место — Скалище?

— Есть, сынок, такое место, да только далеко оно отсюда. Надо пересечь вон те горы и идти дальше, все прямо да прямо, а затем перебраться еще через одни горы. И там, у подножия третьих гор, увидите Скалище. Узнать эго место легко — кроме белых камней, ничего там нет, ни водицы, ни травицы!

Непоседа поблагодарил старика и вернулся к побратимам. Не теряя времени, славная дружина отправилась в дорогу, к горам, которые синели вдалеке, преграждая путь к Скалищу…

Шли да шли побратимы, пересекли первые горы, взобрались на перевал вторых гор. И тут увидели внизу, в долине, что отделяла их от третьих гор, чудную картину. Куда ни посмотришь, всюду торчали огромные белые, камни, словно вбитые в землю. Сверху было похоже, будто белые коровы разбрелись по долине. Стал Непоседа их считать и насчитал ровно триста тридцать три скалы. И все они были похожи одна на другую, будто их отливал один мастер в медной форме.

Растерялся тут паренек.

Как среди скал-близнецов найти ту, под которой укрылись судья и дочь правителя? Если землю копать да скалы вытаскивать одну за другой, шестерым побратимам понадобится не меньше трехсот тридцати трех дней. Разве станут быстроногая красавица и ее лукавый наставник сидеть столько времени сложа руки! Кто знает, что они за это время придумают и куда спрячутся! Вот и впрямь — ищи потом ветра в поле!

Но. пока паренек размышлял, что делать да как быть, Иван Силач из Носильщиково быстро спустился в чудную долину. И не успел Непоседа понять, в чем дело, как он принялся за работу: ухватится за скалу, как дернет — и вытащит ее, словно морковку. И пока остальные побратимы спустились к нему, Иван Силач успел вытащить тридцать три скалы. Но ни под одной из них не было судьи с коварной красавицей. Только когда он вырвал из земли девяносто девятую скалу, глазам побратимов открылась удивительная картина…

Под скалой находилась просторная пещера, вся залитая ослепительным светом. Всмотрелись побратимы и увидели, что это не простая пещера, а роскошный зал. На стенах его, как ледяные сосульки, висели гирлянды драгоценных камней, излучающие яркий свет. Пол был застлан толстым ковром. А в глубине зала на каменных креслах, крытых бархатом, сидели те, кого побратимы искали, — коварный судья и гордая дочь правителя.

— Братья, вот они, голубчики. Попались, цыплятки? — вскричал Непоседа, широко расставив руки, и двинулся на беглецов, будто и впрямь собрался цыплят ловить.

Но не успел он к ним подойти, как дочь правителя и ее наставник исчезли, будто испарились. Только две белые мышки, прошмыгнув мимо его ног, бросились бежать…

— Иван Крылатый, лови мышей, не то упустишь невесту! — крикнул Непоседа.

Крылатый тотчас пустился вдогонку, и не успели побратимы глазом моргнуть, как он схватил одну мышку, а потом и другую. Первая мышка пропищала человеческим голосом:

— Ой-ой-ой, проклятый лапотник, все мои хрупкие косточки переломал своими лапищами!

И побратимы поняли, что это и есть капризная красавица.

В это время другая мышка, та, которую Крылатый держал в левой руке, выскользнула из его пальцев, и в ту же минуту в безоблачное небо взлетел белый ястреб. Иван Стрелец натянул лук, но не успел он спустить тетиву, как Иван Кузнечный мех толкнул его под руку. В первый раз стрела его прошла мимо цели.

— Зачем ты это сделал? Кого пощадил! Разве ты не понял, что этот ястреб — судья, советчик дочери правителя? — вскипел Иван Стрелец и сжал кулаки, готовый броситься на побратима.

— Я все понял, потому и помешал тебе его убить, — спокойно отвечал Иван Кузнечный мех. — Его ждет другая участь!

Повернулся Иван Кузнечный мех лицом в ту сторону, куда улетел ястреб, и надул свои могучие щеки. Поднялся страшный ветер. Он подхватил птицу, завертел ее в вышине, как перышко. и понес за тридевять земель… А вскоре Иван Длинноухий сообщил побратимам, что он слышит, как коварный судья рыдает в далеком глухом лесу, откуда нет возврата…

Иван Кузнечный мех тут же перестал надувать щеки. Вихрь тотчас утих, а белая мышка в руке Ивана Крылатого затрепетала, пронзительно пискнула и исчезла. Не успели глазом моргнуть шесть побратимов, как перед ними предстала в человеческом образе дочь правителя, белая, как мел, от гнева и стыда.

— Ну-ка, побратимы, давайте скорее отведем красавицу к отцу, — кивнул Непоседа своей дружине. — А то несчастный отец, небось, целую лохань слез наплакал от тоски по любимой дочери. Ведь он ни сном, ни духом не ведает, куда пропало его милое чадо… Эй, Иван Силач, посади-ка красавицу на плечи, как бы она не поранила нежные ноги на каменистых тропах!

Иван Силач из села Носильщиково протянул руку, взял дочь правителя двумя пальцами за пояс, как перышко, поднял к себе на плечи, и побратимы зашагали обратно к городу. По дороге гордая красавица была тише воды, ниже травы. Но когда побратимы вошли в дом правителя, она соскочила с плеч Силача, обняла отца и затрещала без умолку.

— Отдашь меня в жены этому оборванцу, не видеть тебе меня в живых! Так и знай! Повешусь!.. Проткну себе сердце отравленной иглой!.. Утоплюсь… в пропасть брошусь… Живой этим лапотникам не дамся!

Долго причитала привередливая дочь правителя. Правитель слушал, слушал, а потом повернулся к шестерым побратимам и говорит:

— Что мне с вами делать, люди добрые, — сами видите, ни один из вас не по нраву моей дочери. Как тут быть? Насильно мил не будешь, сами знаете. Просите лучше любую другую награду, но оставьте мне дочь. Она у меня одна, не могу с ней расстаться.

Иван Крылатый открыл было рот, сказать, что ему никакой другой награды не надо — довольно и того, что утер нос гордой красавице, но Непоседа толкнул его в бок. А потом вышел вперед и сказал:

— Все мы побратимы бедняки, всем шестерым немного надо. Прикажи своим людям дать нам столько добра, сколько сможет унести один из нас, и забирай свою дочь!

Правитель обрадовался, что дешево отделался от лапотников, крикнул слуг и приказал им исполнить желание Непоседы. Слуги отвели дружину в подземелье, где правитель хранил свои сокровища.

Тут Иван Силач подставил спину и говорит:

— Накладывайте!

Взвалили слуги на спину силача несколько сундуков с золотом. Потом взвалили несколько бочек с серебром.

А Иван Силач знай покрикивает:

— Еще давайте! Еще! Еще!

Взвалили они ему на спину все богатства правителя, про которого говорили, что у него сокровищ не меньше, чем у самого царя. Тогда Непоседа дал своей дружине знак, и побратимы поспешили удалиться из города. Впереди легко шагал Иван Силач, будто пуховые подушки нес.

Узнал правитель, какая участь постигла его сокровища, и тут же послал вдогонку побратимам наемное войско: и пехоту, и кавалерию, и целый порожний обоз, наказав вернуть взятое. Но прошло немного времени, и над городом поднялась страшная буря, а потом с неба вдруг посыпались солдаты, пешеходы, конники, порожние телеги. Это Иван Кузнечный мех вернул правителю его войско, которое тот послал побратимам вдогонку.

А шестеро побратимов взяли себе по торбе золота, остальные сокровища роздали тем, у кого правитель их награбил, и веселые, довольные разошлись по домам…

 

ГОРБУНЫ И МАЛЕНЬКАЯ ФЕЯ

Много, много лет назад, когда птицы не вылезали из воды, а рыбы с утра до вечера щебетали веселые песни на деревьях, когда уши у осла были не больше улиток, а муравей был ростом со слона, жили в одной деревеньке по соседству — плетень против плетня — два горбуна. Один из них был бедный веселый сапожник, а другой — богатый, злой и жадный ростовщик. У сапожника горб был на спине, а у ростовщика — на груди.

Сделал однажды сапожник пару сапог, а продать-то их некому — совсем обеднело село, разорил его жадный сосед-ростовщик. И решил сапожник пойти в город — авось там найдется покупатель. Сапоги были ладные, из доброй кожи, сразу видно, что делал их хороший мастер. Продал их сапожник, а на вырученные деньги купил мешок кукурузной муки — дома-то его ждала куча детей мал-мала меньше, — взвалил мешок на горб и с веселой песней зашагал обратно.

Дело было летом. Стоял знойный полдень.

Идет сапожник по дороге, а вокруг цветы благоухают, манят прохладой прозрачные ручейки.

— Эй. добрый человек, послушай! Ты ведь со дня женитьбы ничего не дарил своей хозяйке! Порадовал бы ее хоть букетом душистых цветов, — говорили ему цветы, кивая пестрыми головками.

— Куда ты, прохожий! Не знаешь разве, что от глотка нашей воды у усталого путника вырастают крылья? — звонко журчали веселые ручьи.

Бедняк послушается да и сорвет цветок с придорожной полянки, свернет к ручью да и напьется студеной воды.

Так шел он. шел и не заметил, когда село солнышко, настала ночь.

А до дома еще шагать да шагать.

— Пойду-ка я напрямик через лес, не то, пожалуй, до завтра дети не дождутся муки, — решил запоздалый путник и свернул на тропку, что вела прямехонько через вековой лес, залитый лунным светом.

Шел он. шел лесом, вдруг слышит — кто-то вздыхает, да уж так жалобно, так горько. Остановился сапожник, огляделся — ни души вокруг. Пошел дальше, не успел шагу шагнуть, слышит: опять кто-то вздыхает — еще тяжелее, еще жалобнее, вот-вот зарыдает.

— Кто тут плачет, а сам прячется! — сердито крикнул сапожник, оглядевшись по сторонам.

— Я не прячусь. Разве ты меня не видишь? — долетел из куста шиповника звонкий голосок.

Только тут сапожник увидел среди веток шиповника, усыпанных цветами, крохотную — с палец — девочку.

— Почему ты плачешь, красавица? — спросил он девочку и погладил ее по длинным, до пят, золотистым волосам. — Ты что, заблудилась в лесу?

— Нет, не заблудилась. — отвечала девочка. — Я лесная фея. А плачу я оттого, что все мои сестры отправились на бал в замок Змея-Горыныча. Они будут танцевать с его сыновьями, а меня не взяли, — говорят, мала еще! — Маленькая фея встала на цыпочки и посмотрела на горбуна полными слез глазами. — Не такая уж я маленькая. погляди-ка!

— Вовсе нет! — засмеялся сапожник, глядя, как маленькая фея изо всех сил тянется вверх. — Еще немного, и ты достанешь до вершины самой высокой сосны!.. Да ты не горюй. Я могу смастерить тебе такие туфельки, что ни в сказке сказать, ни пером описать — стоит их надеть, как ноги сами пустятся в пляс, не заметишь, когда ночь пройдет.

— Ой. правда? — всплеснула руками фея, и ее личико просияло. — Очень тебя прошу, сшей мне поскорее такие туфельки, я больше всего на свете люблю танцевать. Я тебя за это щедро отблагодарю!

Не теряя ни минуты, сапожник сорвал два листка клевера, вместо нитки взял стебель травы подлиннее, а вместо иголки — колючку шиповника и принялся за работу: стежок сверху, стежок снизу… И не успела маленькая лесная фея опомниться, как у ее ног уже стояла пара туфелек. Они переливались в лунном свете, будто были сделаны не из листиков клевера, а из дорогого зеленого бархата.

Обувай — и танцуй, сколько душе угодно.

Как только маленькая фея ступила в своих чудесных туфельках на траву, она тут же закружилась в веселом беззаботном танце, словно легкая бабочка. Веселый сапожник, глядя на нее, запел, и полились песни, одна другой веселее, одна другой звонче… Так они пели и танцевали всю ночь. И только когда заря залила румянцем вершины самых высоких деревьев, маленькая лесная фея остановилась перед сапожником, еле переводя дух.

— Ох, натанцевалась — не могу больше! — промолвила она со счастливой улыбкой. Потом подняла к нему лицо и спросила: — Скажи мне, какую награду ты хочешь за то, что так славно веселил меня всю ночь?

— Награду! — удивился сапожник. — Да у меня, красавица, все есть. Вот только муки не было детям на хлеб, но вчера я купил муки. Ничего мне больше не надо!

Но фея стояла на своем: скажи да скажи, что дать в награду, и все тут. Увидел сапожник, что фея так просто его не отпустит, и решился.

— А ты не можешь в награду кое-что у меня взять? Я бы с радостью избавился от ноши, которую всю жизнь таскаю на спине! — несмело сказал он. кивнув головой на свой горб.

Услышала фея его желание и тут же достала из кармашка волшебную палочку. Забравшись на самую верхнюю ветку шиповникого куста, фея протянула руку и притронулась палочкой к спине бедняка. В тот же миг ненавистный горб, который бедняк со дня рождения таскал на себе, сорвался с его спины, шлепнулся на землю, как гнилая груша, покатился по поляне и исчез в темном овраге.

Первым человеком, кого встретил счастливый сапожник в селе, был его сосед, завистливый и злой ростовщик. Бедняк, улыбаясь до ушей, рассказал ему, как избавился от ненавистного бремени. И ростовщик в тот же вечер отправился в лес искать маленькую лесную фею с волшебной палочкой.

Маленькая фея, увидев ростовщика, подбежала к нему.

— Ах. как хорошо, что ты пришел! Давай потанцуем! Тот удивленно уставился на нее, мрачно покачал головой и сердито сказал:

— Не бывать этому, девочка!

— Тогда давай споем, — вчера один человек пел мне до зари.

— Хм! Что еще делать бездельникам, как не танцевать да не петь, — огрызнулся ростовщик. — Чем терять время на болтовню, лучше доставай поскорей волшебную палочку да потрудись ради меня!

— Хорошо, — согласилась фея. — Только моя волшебная палочка может взять, а может и дать. Ты чего хотел бы?

Жадный богач открыл было рот, чтобы сказать: «Возьми у меня горб», но помимо воли (он ведь привык все прибирать к рукам) вдруг как заорет во все горло:

— Дай! Дай!

— Тогда держи! — улыбнулась фея, подпрыгнула и ударила его волшебной палочкой.

В тот же миг из темного оврага донесся страшный свист, будто оттуда вылетело пушечное ядро. Не успел богач опомниться, как что-то толкнуло его в спину, и он с ужасом понял, что горб соседа-сапожника прилип к его спине.

Что тут было делать!

Ростовщик закричал во весь голос и принялся кататься по траве, будто на него напали осы. Он то ругал лесную фею. то умолял ее избавить его хоть от второго горба. Но все напрасно: так и носил богач всю жизнь два горба: на груди свой, а на спине — бедняка-сапожника.

 

ЖЕЛЕЗНЫЙ ПЕРСТЕНЬ

Много, много лет назад на окраине одной горной деревеньки стоял высокий вяз. Под его раскидистыми ветвями, словно белый грибок, стоял маленький домик. В нем жила бедная вдова с сыном. Целыми днями бедная женщина ткала, пряла и вязала на людей, бралась за любую работу, чтобы прокормить себя и сына Димчо, свою единственную радость и утеху.

А сын ее с каждым днем становился все умнее и послушнее. Днем он ходил в лес за грибами и ягодами, собирал хворост для очага. А вечером как мог помогал матери — починял челноки для станка, перематывал чужую пряжу, из которой мать должна была вязать чулки для чужих людей…

Когда поздним вечером мальчик засыпал от усталости, мать на цыпочках подходила к нему и долго гладила загрубевшей рукой волосы сына. Иногда она закрывала глаза и мечтала о том, как наступит когда-нибудь и для них хорошее время. Сын вырастет, возмужает, женится на самой работящей девушке села… А сама она будет самой счастливой матерью счастливого сына…

Ах, сладкие мечты о лучших днях, прилетающие поздней ночью, когда глаза закрываются от усталости, а сон еще не пришел, — какое бедняцкое сердце не баюкали вы лживыми песнями!

Но однажды, когда Димчо уже вырос и мечты матери, казалось, вот-вот сбудутся, он нашел на чердаке оставшуюся от отца котомку и сказал:

— Мама, собери меня в дорогу. Пойду искать счастья по белу свету!

При этих словах материнское сердце дрогнуло, словно раненая птица. Голова у нее закружилась, из глаз полились жаркие слезы. Из груди вырвался сдавленный крик:

— Сынок, милый, нет, нет, ни за что! Я еще не выплакала всех слез о твоем отце, который вот так же ушел из дома и не вернулся!

— Не удерживай меня, мама! — твердо сказал Димчо. — Не могу я сидеть дома — каждую ночь я вижу во сне дальние пути-дороги, они меня зовут, манят к себе. И все мне чудится, что где-то ждет меня мое счастье, что стоит мне отправиться в путь-дорогу — и наша с тобой жизнь переменится. Мы заживем счастливо, про бедность и думать забудем…

Как ни просила его мать, как ни отговаривали соседи, Димчо, закинув за спину отцовскую котомку, попрощался с друзьями, поцеловал матери руку, вышел на пыльную дорогу, по которой испокон веку мужчины уходили на заработки в дальние края, и вскоре пропал из виду. Осталась мать одна-одинешенька.

Сначала она плакала, не переставая. Слезы избороздили морщинами ее усталое лицо. Но понемногу привыкла к одиночеству, смирилась. Время притупило боль разлуки. Однажды бедная женщина, ложась спать, сказала себе:

— Что ж, пускай постранствует сын, может, и правда к добру это!

И с этого вечера никто в селе не видел, чтобы она плакала.

А Димчо в тот вечер, прошагав без отдыха долгий путь, остановился передохнуть у придорожного родника. По дороге он стучался во многие дома в поисках работы, но все не находил того, чего ему хотелось… Сердце его ныло от тоски по родному краю, по оставшейся дома матушке. Ему вспомнились посиделки в родном селе, отцовский дом… И так ему стало грустно, так печально. К горлу подступили сдерживаемые слезы, и Димчо заплакал. Плакал он долго-долго. И вдруг чья-то мозолистая рука легко коснулась его волос.

Удивленный парень поднял голову и увидел рядом с собой высокого, стройного как тополь старика с седой головой. Старик смотрел на него с доброй улыбкой.

— Видно, большое у тебя горе, парень, — вот уже битый час как ты плачешь, будто малое дитя, — сказал старик и сел.

Димчо ничего не ответил.

— Ну-ка расскажи, о чем ты плачешь!.. Поделись своим горем — легче станет на сердце, — сказал незнакомец и опять положил парню на голову свою жесткую ладонь.

Стариковская рука легко касалась волос — так гладила Димчо мать. Посмотрел он старику в глаза, а глаза у того добрые-предобрые, и все ему про себя рассказал. Не утаил, что он, единственный сын бедной вдовы, против воли матери отправился искать счастья по белу свету. Посетовал, что где бы он ни спрашивал про работу, отовсюду его прогоняли.

— Уж так мне, дедушка, горько, что я не послушался матери и ушел из дому, а еще горше, что теперь надо возвращаться к ней с пустыми руками!

Старик молчал, покачивая головой. А когда Димчо кончил, он взял руки парня в свои, окинул его ласковым взглядом и спросил:

— Хочешь, я скажу тебе, как сделать счастливым и себя, и мать? Только знай, что домой, может, тебе все равно придется воротиться с пустыми руками!

Глаза у Димчо тотчас высохли. Сердце забилось сильно-сильно, и он воскликнул:

— Хочу, дедушка!

— Слушай же хорошенько и запомни все, что я тебе скажу, — тихо сказал старик.

Он вытащил из-за широкого красного пояса железный перстень, весь покрытый ржавчиной, и подал его Димчо.

— Надень этот перстень на указательный палец правой руки. Завтра ты снова отправишься в путь-дорогу. Пройдешь через много сел и городов, будешь искать работу. В иных местах тебя встретят добром и дадут работу. В иных — прогонят. Но ты, сынок, будь всегда добр. Помогай слабому, защищай беззащитного!

— Хорошо, дедушка… Пока у меня хватит сил, буду поступать, как ты велишь, — тихо сказал парень.

— После каждого твоего доброго поступка ржавчина с твоего перстня будет исчезать, — продолжил старик, — пока он не станет золотым, не засияет у тебя на руке, как звезда… Знай, сынок, в этот день ты найдешь самую большую добродетель. Не расставайся с ней, она сделает тебя счастливым на всю жизнь!

Старик кончил говорить и поднялся. Встал и парень. Надел железный перстень на указательный палец правой руки, посмотрел на старика с благодарностью и молвил:

— Спасибо тебе, дедушка. Никогда не забуду твоей доброты. Все, что ты наказал, я исполню в точности — только бы хватило сил со злом бороться!

Старик опять сунул руку за пояс, вытащил пустую тыкву-горлянку, подал ее Димчо и сказал:

— Силы тебе даст эта тыква. Наполни ее водой из этого родника. Только смотри, пей воду только тогда, когда тебе нужна будет большая сила — одолеть недругов, что приносят людям несчастье. А ты их встретишь на своем пути немало.

Парень нагнулся к воде, чтобы наполнить тыкву… А когда выпрямился, старика уже не было.

Он исчез так же неожиданно, как и появился.

На другое утро Димчо проснулся рано. Умылся студеной водой, закинул за спину свою котомку и с легким сердцем зашагал по дороге.

Шел он, шел и пришел в большое село.

Село, как село домики маленькие, чистенькие, дворы широкие. Во дворах — хлевы да амбары. Но сколько ни глядел Димчо, не мог увидеть во всем селе ни единой живой души. Не кричали на плетнях петухи, не копались в пыли куры, не слышно было ни блеяния ягнят, ни мычания коров. У источника посреди села не стояли девушки с ведрами, не толпились парни в лихо заломленных шапках. Пусто было и в тени двух чинар перед домом старосты, где старики любили коротать время за беседой… Всюду царили тишина и запустение, не слышно было даже лая собак.

Куда девалось все живое?

Димчо вздрогнул: наконец-то он увидел в этом странном селе живого человека. Это была древняя старушка, которая с трудом тащила тяжелую ношу.

Догнал парень старуху и говорит:

— Бабушка, дай помогу!

Но старуха, вместо того чтобы обрадоваться, бросила ношу на землю, схватилась за голову и ну причитать:

— Ой, парень! Да откуда ты взялся, как забрел в наше забытое богом село, где молодых давным-давно не видать? Беги отсюда, сынок, беги скорее, куда глаза глядят, не то несдобровать тебе, милый! Увидит тебя Черный арап или кто-нибудь из его девяти братьев — пропадешь ни за что, ни про что!

— Ладно, бабушка, надо будет, убегу. Ты мне лучше расскажи, что это за Черный арап и его девять братьев, чем они тебя так напугали, что ты так встречаешь гостей! — засмеялся Димчо.

Слова парня немного успокоили старуху.

— Долю рассказывать, сынок, — начала она. — Большая беда на нас свалилась. Коли ты просишь, я тебе расскажу, а ты другим поведай. Пусть весь свет знает, какую мы муку терпим из-за Черного арапа и его братьев!

Старуха огляделась по сторонам и продолжила свой рассказ:

— Были времена, когда и в нашем селе можно было жить безбедно. Да только три года назад примчались в наши края золотые колесницы, запряженные бешеными конями. На них сидели страшный арап и его девять братьев. Семь дней и семь ночей ели и пили разбойники, сожрали всех ягнят, ощипали всех кур. Вино, что мы берегли на свадьбы да крестины, до капли выпили. На восьмое утро согнали с дворов всю скотину, скрутили веревками парней да девушек и угнали с собой. Остались в селе горе мыкать одни старики да старухи…

— Где же они? Я во всем селе не видел ни одной живой души… — удивился Димчо.

— Прислал Черный арап весть, что нынче ночью придет со своими девятью братьями, заберет все, что уродилось на полях за этот год. Потому и пусто в селе — весь народ повез вон на ту поляну — мы ее называем Оброчищем — оброк проклятым разбойникам…

Пока старуха рассказывала про беду своего села, Димчо взял ее ношу. Потихоньку-полегоньку дошли они до Оброчища. Парень собрал всех стариков и говорит:

— Берите, старики, своих старух и ступайте себе домой. Я один встречу Черного арапа и девятерых его братьев. О чем мы с ними говорить будем — завтра узнаете. Только дайте мне кизиловый посох покрепче!

Сначала старики заупрямились: мол, не оставят они его, молодого да сильного, на верную гибель. И без того немало народу погубили злодеи, зачем же и ему пропадать! Пусть идет своей дорогой, а им уж, видно, на роду писано помереть не своей смертью.

Но Димчо стоял на своем, и старые люди воротились в село. Парень остался па Оброчище один-одинешенек с посохом в руках, который оставили ему старики на прощанье.

Прошел час, второй, третий.

Прохладное утро сменил жаркий полдень, потом день стал клониться к вечеру. И вот наконец пала на Оброчище непроглядная черная ночь. Руку протяни перед собой — не увидишь, такая тьма кругом. А к полуночи вдруг небо над поляной засияло огнями, будто на соседних вершинах загорелись бессчетные костры. Потом вдалеке раздался гром да треск. На поляну влетели десять пар коней — из ноздрей пламя, из-под копыт искры летят. Кони те были впряжены в десять золотых колесниц, и в каждой колеснице сидел черный, как деготь, арап.

Ох, и страшные были эти арапы!

Глаза, налитые кровью, горят огнем. Толстые губы до пояса висят. Во рту — зубы острые торчат, как зубила. А руки громаднющие — глядеть жутко!

Кони остановились, как вкопанные. С первой колесницы соскочил на землю самый старший из десяти братьев.

Видит: поляна пуста, а возле кучи зерна стоит один парень с кизиловым посохом в руках. Арап как заревет во все горло:

— Кто ты. несчастный? Где мои остальные рабы? Отвечай, пока я тебя не проглотил вместе с твоей палкой!

В первую минуту Димчо взяла оторопь. Он даже во сне не видывал такого страшилища. Как с таким бороться? Тут вспомнил он совет седого старика, вытащил тыкву и быстро отпил три глотка воды. Чудодейственная вода огнем разлилась по телу, и почувствовал он в себе силу неслыханную.

Не страшны ему стали Черный арап и его девять братьев — сто раз по сто таких арапов выйди навстречу, он и глазом не моргнет!

И парень ответил чудовищу, что стояло перед ним:

— Кто я такой, тебе и твоим братьям скажет вот этот посох, который ты собираешься проглотить вместе со мной. А если хочешь знать, зачем я сюда явился, скажу: я пришел проучить вас, чтобы вы больше народ не мучили.

Услышал арап такие слова и рассвирепел. Заревел так, что у Димчо шапка слетела с головы. Но парень и с места не сдвинулся, только сжал покрепче кизиловый посох. И когда разъяренное чудовище замахнулось на парня тяжелой палицей, его посох со свистом обрушился на арапа, ударив его изо всей силы по правой руке. Рука повисла, как плеть, а тяжелая палица покатилась к ногам Димчо.

Та же участь постигла и остальных арапов, которые поспешили на помощь старшему брату. Поднял было Димчо свой посох, чтобы добить разбойников, но они упали ему в ноги и жалобно запричитали:

— Пощади, неведомый богатырь, не убивай нас! Пощади, умоляем!

— Ага, про пощаду запели разбойники, сами-то пощады никому не давали, — засмеялся Димчо, глядя на их склоненные головы.

— Пощади… пощади! — хныкали повергнутые разбойники. — Проси, что хочешь, все тебе отдадим, только не убивай… Станем твоими рабами, верными слугами будем до гроба, осыплем тебя золотом и алмазами, только не лишай нас жизни.

Димчо опустил свой посох.

— Не надо мне вашего краденого богатства, — сказал он. — Оно достанется тем, кого вы грабили. Скорее ведите меня туда, где томятся ваши рабы, отпустите их на свободу и верните им все, что награбили. А сами убирайтесь туда, где вам быть положено, — за тридевять земель, в леса дремучие. И навсегда — слышите, навсегда! — забудьте дорогу к добрым людям. Согласны?

— Согласны… на все согласны, только пощади, — закричали побежденные злодеи.

— Тогда ведите меня скорее к вашим рабам.

Встали злодеи с земли и, захватив с собой Димчо, полетели на своих колесницах к Железным горам, где стояли их дворцы. А рано утром старики из ограбленного села пошли на Оброчище посмотреть, что сталось с неизвестным юношей. И что же? Они нашли там не только Димчо, который был жив и здоров и весело им улыбался, но и всех своих детей и внуков, всех парней и девушек, которых три года назад злодеи увели с собой в рабство.

Сколько тут было радости и веселья! Ни в сказке сказать, ни пером описать. И сколько слез — целые потоки счастливых слез были пролиты в то утро на Оброчище.

Димчо прожил в ожившем селе девять дней и девять ночей. Девять дней и девять ночей все жители села ели, пили и веселились, а с ними вместе веселился и Димчо. А на десятое утро парень опять закинул за плечи котомку, сдвинул шапку на затылок и, как ни просили его и стар и млад остаться насовсем в селе, отправился в путь-дорогу.

Когда Димчо остался один, он посмотрел на свою правую руку. Ржавчины на перстне не осталось и следа, он весь блестел, но золотым еще не стал…

— Станет золотым, звездой заблестит у меня на руке, — уверенно сказал Димчо и бодро зашагал вперед.

Шел он, шел и в один дождливый день пришел в большой город. Дома в том городе были высокие, а посередине возвышался царский дворец, окруженный стеной с островерхими башнями. Димчо догадался, что это столица. На улицах и постоялых дворах было полным-полно народу. Но странное дело! Люди все ходили понурые, печальные.

Постучался Димчо в один дом и еще с порога спрашивает хозяина:

— Добрый человек, что у вас такое творится в городе? Почему все такие унылые? Не беда ли какая стряслась?

— Сразу видно, парень, что ты пришлый, — промолвил в ответ хозяин, который оказался человеком разговорчивым. — Не то ты бы знал, какая опасность нависла над нашей страной, лишила людей радости.

— Что же это за опасность такая? Расскажи скорей, может, я чем помогу!

— Говорить-то, парень, тошно. Да раз просишь, расскажу. ты, чужой человек, может, посмеешься, нам же, право, не до смеха…

И. пригласив Димчо сесть, разговорчивый хозяин поведал ему про несчастье, постигшее его страну.

— С месяц времени гостил у нашего царя соседний царь. Устроил наш царь в честь гостя, как положено, богатый пир. Пили, ели, веселились. Все шло хорошо, как и следовало — люди-то эти другого не умеют, кроме как пировать да в веселье время проводить. Да только посреди пира наш царь возьми и встань зачем-то из-за стола. Был он пьян и наступил на хвост любимой борзой гостя, которую тот везде с собой возит. Собака заскулила — и к хозяину. А хозяин вскочил, схватил нашего царя за шиворот и давай кричать, проси, мол, прощения у пса, а не то все твое царство разорю!

— Вот так беда! — засмеялся Димчо.

— Еще бы не беда! — возразил рассказчик и продолжил: — Ну, наш царь пьян был, а пьяному известно — море по колено, не стал он у пса прощенья просить, а еще нарочно пнул его ногой в морду… Совсем рассердился гость, вскочил из-за стола и в тот же вечер уехал со всей своей свитой домой, в свое царство.

— Велика беда — рассердились гости! На сердитых воду возят, — еще веселее засмеялся Димчо. — Стоит ли из-за такого дела, дядя, всему народу нос вешать?

— Стой, парень, не спеши, — оборвал его хозяин. — Народ наш не так глуп, чтобы горевать оттого, что два пьяных царя повздорили! Да ты знаешь поговорку: паны дерутся, а у холопов чубы трещат?

— Знаю.

— Вот и у нас то же получается. Цари разругались, а народу горе!

— Почему?

— Несколько дней назад прислал соседний царь гонцов к нашему царю. Дескать, он готов простить обиду, нанесенную псу, если наш царь отдаст ему в жены свою дочь. А не даст дочери — пойдет он на нас войной, все царство разорит да спалит! Страшное дело, что и говорить. Наш же царь ни дочери не отдает, ни войска не собирает, чтобы врага встретить. Заперся со своими царедворцами в самой неприступной башне, ему и горя мало. Ясно тебе теперь, почему все носы повесили? Некому нас, парень, защитить. А сегодня прискакали гонцы, говорят, вражеское войско утром границу перешло, все села подряд разоряют да палят, всех встречных убивают. Как тут веселиться!

Услышал Димчо такие слова, попрощался поскорей с разговорчивым хозяином и побежал на главную площадь к царскому дворцу, где народу было больше всего. Там он набрал себе дружину из ста храбрых молодцов и велел всем вооружиться кизиловыми дубинками. Взяли молодцы коней из брошенных царских конюшен и помчались вихрем, не разбирая дороги, к границе, где бесчинствовали завоеватели…

Ехали они, ехали день, второй и третий. А на четвертый день к вечеру, когда на землю спускалась ночь, въехали на вершину высокого каменистого холма. Глянули вниз: у подножия холма горят большие костры, а вокруг снуют вооруженные до зубов воины.

Вот он, вражий стан!

Когда совсем стемнело, Димчо собрал свою дружину и тихо им молвил:

— Братцы, разделитесь на десять отрядов по десять человек и окружите вражеский лагерь со всех сторон… И помните, пока я не свистну три раза, голоса не подавать. А как подам сигнал, кричите во все горло: «Вперед, истребим врагов всех до одного!» Кто бросится бежать, тех не трогать — пусть себе возвращаются домой! А тех, кто станет сопротивляться, бить дубинками без пощады!

Молодцы Димчо окружили вражеский лагерь со всех сторон плотным кольцом, притаились и стали ждать сигнала своего предводителя. А Димчо в это время незаметно пробрался в неприятельский лагерь и подошел к самому большому костру, горевшему перед палаткой чужеземного царя.

Царь, опьяненный легкими победами над мирным населением, пировал со своими генералами и царедворцами, то и дело восклицая:

— В-вельможи! Ц-царе-дворцы! Желаю, чтобы были сражения! Подайте мне битву, увидите, каков у вас царь!

— Раз хочешь биться, выходи, ваше величество, померяемся силой! — громко сказал Димчо.

Царь мигом протрезвел. Огляделся по сторонам, увидел парня да как заревет во все горло:

— Эй ты, оборванец! Кто тебя пустил сюда? Здесь разрешается быть только моим царедворцам да прославленным генералам!

— Я здесь у себя дома, — спокойно отвечал Димчо. — А что тебе с твоей шайкой здесь, на чужой земле, надо?

Услышал это царь — позеленел от злости, обернулся к своей свите да как рявкнет:

— Чего стоите, точно пни! Сейчас же схватить этого оборванца и изжарить на огне, как барана! Немедленно, слышите!

Повскакала тут царская стража — верзилы один к одному. Засучили они рукава и двинулись на Димчо. А впереди семенил, пыхтя, толстый, как бочка царский маршал.

— Сию минуточку, ваше величество, сию минуточку собственными руками скручу этому оборванцу тощую шею и самолично зажарю на костре, — бормотал он.

Парень подождал, пока маршал подойдет поближе, вбил дубинку в землю, засучил рукава, нагнулся и схватил толстяка за короткие ножки. И не успел царь с приближенными опомниться, как Димчо раскрутил маршала над головой и швырнул прямо на уставленный яствами стол. Раздался крик, от которого у обступающих Димчо врагов кровь застыла в жилах, и они замерли на месте.

Растерялся тут царь, испугался. Потом вскочил, надул толстые щеки и трижды громко свистнул — позвал на помощь своих воинов. Но тут случилось такое, чего и сам Димчо не ожидал. Молодцы из его дружины, услышав свист царя, подумали, что это их предводитель дает сигнал, и закричали что есть духу:

— Впере-е-ед, братья! Истребим врагов всех до одного! Руби, коли!

Дружный их крик прогремел так зловеще, что можно было подумать, будто на стан напала тысяча дьяволов.

— Бежим, спасайтесь! — раздались испуганные голоса. — Не то нас всех перебьют!

Поднялась паника. Зазвенело брошенное оружие. Раздался топот множества бегущих ног… И когда утром взошло солнце, вражеский стан был пуст — ни воинов, ни царедворцев, ни вельмож. Все они позорно бежали, спасая свою шкуру. Не удалось спастись бегством только их повелителю, которого димчова дружина на рассвете нашла в пустой бочке.

— Пощади меня! — упал дрожащий царь в ноги Димчо. — Бери, что хочешь, все отдам, только не губи! Есть у меня груды золота, есть груды драгоценных камней, есть табуны быстроногих коней — все будет твое, даже любимого пса отдам, только будь милостив, даруй мне жизнь!..

— Все твои богатства достанутся тем, кого ты грабил, злодей! — вскричал Димчо. — А тебя не я буду судить, а сироты, которых ты лишил отцов, вдовы, которых ты лишил мужей. Берите его! Вяжите!

Тут подоспел народ из разоренных врагом городов и сел. Тысячи мужчин, женщин, стариков и детей. И каждый хотел поднести в подарок Димчо и его отважной дружине самое дорогое, что удалось спасти от ворогов. Каждый зазывал Димчо к себе в гости. Только Димчо провел в освобожденной стране всего девять дней и девять ночей. Он пил, ел и веселился, а на десятое утро распростился с народом и со своей верной дружиной, пожелал им отправить своего царя за темные леса, за высокие горы, и снова пустился в путь-дорогу…

Оставшись в одиночестве, Димчо первым делом посмотрел на перстень. Теперь он сверкал-переливался в лучах зари, но золотым еще не стал, еще не засиял на руке, словно звезда.

— Засияет, еще не конец земли, и дорога ведет дальше. Справлюсь с делом потруднее, и станет мой перстень золотым! — сказал себе парень и, беззаботно посвистывая, зашагал вперед.

А земля и вправду велика!

За каждым холмом открывалась новая долина, шире и просторнее предыдущей. А за каждой долиной возвышались новые горы, еще выше и круче. И сколько муки, сколько страданий и неволи было на прекрасной этой земле! Всюду радость была мала, как слезинка, а горе велико, как океан. Добро было робким, как серна, а алчность — ненасытной, как голодный волк. Много, много дела было всюду для Димчо…

Три года ходил парень по измученной земле.

Девять жестоких царей сверг он за это время. Без числа злодеев загнал за темные леса, за высокие горы. Одарил радостью народы, множества царств и государств. Много других добрых дел сделал. А железный перстень на правой его руке все еще оставался железным! Правда, к концу третьего года он блестел, как раскаленный уголь, от ржавчины давным-давно не было и следа, но железо оставалось железом!..

Стал Димчо терять терпение. Стал все чаще спрашивать себя:

— Когда же, наконец, найду я ту добродетель, о которой говорил старик, и вернусь домой к родимой матушке? Мало я разве добрых дел сотворил, что же мне еще нужно сделать?

Ему не терпелось увидеть свой перстень золотым, и в то же время в сердце его незаметно росла тоска по родному дому.

Ах, эта тоска по родному краю, сладкая мука по прекрасному уголку земли, где в первый раз ты сказал самое дорогое слово «мама», где все тебе кажется лучше самого дивного сна и волшебнее самой волшебной сказки, — у какого скитальца, отправившегося в чужие края искать счастья, не сжималось от нее сердце!

Воспоминания о родном крае — о селе, укрывшемся между двух холмов, как аистово гнездо; о белом низеньком домике, что приютился, точно грибок, под вековым вязом; о матери, которая ждет-не дождется своего единственного сына; о деревянном топчане, на котором он видел в детстве самые сладкие сны, — все чаще бередили сердце Димчо.

Много раз ему приходилось ночевать под открытым небом.

Ляжет, бывало, укроется ветхой одежонкой и думает про людскую неволю да обиды. А потом заглядится на звездочку, что ласково мерцает над головой, и невольно вздохнет:

— Что-то сейчас делает мама? Может, смотрит на эту звездочку в наше маленькое окошко и думает: «Звездочка, не видно ли тебе с высоты, как поживает мое милое чадо? Тепло ли ему? Есть ли чем укрыться?»

И мысли Димчо, как птицы, летят к маленькому домику под вязом, к милой матери…

Или идет незнакомым селом. Видит своих ровесников, безвременно состарившихся под бременем непосильного труда. Встречает сгорбленных женщин с глазами как у его матери… Тяжело ему видеть, как люди маются. Он идет и думает, как помочь несчастным, а из груди сам собой вырывается невольный вздох:

— Бедная мама? Наверно, сидит на пороге и вглядывается в каждого путника: надеется увидеть родного сына!

И снова мысли его летят к домику под вязом, к одинокой матери…

Так продолжалось много дней и ночей.

И после каждого дня, после каждой ночи тоска по родному краю, по дому, по одинокой матери все сильнее тревожила душу, не давала покоя.

И Димчо не выдержал.

Однажды — это случилось на четвертый год его скитании по белу свету в первые дни четвертого месяца — он решительно махнул рукой и повернул назад, к дому. К маленькому домику под раскидистым вязом, к одинокой матери с самыми милыми, самыми добрыми глазами на свете…

Эх. легко шагается, когда знаешь, что идешь домой, где тебя ждет мама, где увидишь дорогих друзей, милую сердцу девушку!

Как на крыльях, летел Димчо домой. И только одна мысль омрачала его радость.

Перстень!

Шагает парень к родному селу, а из головы у него не выходит железный перстень.

— Столько я добра сделал, столько подвигов совершил для людей. Почему же перстень не стал золотым, не засиял, как звезда? Почему я не нашел добродетель, которая сделает меня счастливым? — то и знай повторял Димчо.

— Что же мне надо было сделать для этого? Как весело я бы вернулся тогда к маме, а теперь…

Так сокрушался Димчо, а потом стал себя корить:

— Эх, Димчо, Димчо… Пожалуй, зря ты побежал домой. как малое дитя, вспомнив про мать… Скитался, скитался по белу свету, оставив ее одну-одинешеньку, а теперь возвращаешься с пустыми руками — ни богатства не добыл, ни ума не нажил… Молодец, нечего сказать!..

Стал Димчо подходить к роднику, где три года тому назад ему встретился седой старик, и сердце его еще сильнее сжалось.

— А вдруг старик там… Эх, как я ему в глаза посмотрю, что ему скажу, когда он увидит, что я иду обратно, а святой добродетели так и не открыл!

Старик и правда был там.

Он сидел на том же камне, на котором когда-то безутешно рыдал Димчо, и смотрел вдаль, на пыльную дорогу. Старик сидел неподвижно, как каменный. Но, увидев на дороге парня, оживился, вскочил и торопливо пошел ему навстречу.

— Ну, сынок, наскитался по свету? — сказал старик с улыбкой смущенному парню. — Идем, посидим рядышком у воды, как когда-то, расскажешь, что ты видел в чужих краях… Поймал свою птицу счастья?

Ни жив, ни мертв сел Димчо рядом со стариком. Он был готов в землю провалиться от стыда. Но добрые глаза старика придали ему смелости, и парень рассказал обо всем, что с ним случилось.

Потом, понурив голову, сказал:

— Гнался я, дедушка, за птицей счастья, да не сумел поймать. Не выдержал — одолела тоска по родному дому, по одинокой матери… И вот возвращаюсь домой, а добродетели, что может превратить железный перстень в золотой, так и не нашел…

И он показал старику свою правую руку, на указательном пальце которой блестел железный перстень. Он ждал, что старик начнет его корить, но тот посмотрел внимательно на перстень, погладил Димчо по выгоревшим от солнца волосам и тихо молвил:

— Ничего, сынок, не беда! Послушайся своего сердца и возвращайся домой. Может, там найдешь то, чего не смог найти, скитаясь по белу свету! Перстень показывает, что ты избрал правильный путь к счастью. Еще немного и он засияет, как звезда…

Проговорил это старик, встал и пошел по тропинке, что вилась по холму над родником и, как три года назад, пропал из глаз, даже не простившись с парнем. Тогда Димчо умылся студеной водой и с легким сердцем зашагал к дому.

* * *

Отшумело веселое лето.

Наступила поздняя осень.

Как-то вечером вдова, что жила в одиноком домике под вековым вязом, собралась зажечь лампу и взяться за веретено, когда в дверь тихонько постучали.

— Кто бы это мог быть?

Забилось сердце бедной женщины, бросилась она открывать дверь запоздалому гостю. На пороге стоял усталый путник в запыленной одежде.

— Димчо! Сынок! — воскликнула мать.

— Мама!..

Только это и могли сказать мать с сыном после долгой разлуки. Они долго-долго плакали, припав друг к другу.

— Ох. что же это я! — спохватилась мать. — Больше трех лет ждала, когда вернешься, а теперь, как чужого, на пороге держу! Входи же, сынок, входи в дом!

Допоздна не спали в эту ночь обитатели домика под вековым вязом. Димчо рассказывал матери все, что ему довелось увидеть и перенести за долгие годы разлуки… Мать молча гладила волосы сына жесткой, потрескавшейся от работы рукой и слушала его рассказ с бьющимся сердцем. Радостно ей было, что сын вернулся домой живым и невредимым, но больше всего была она счастлива, что сын сумел сохранить за эти годы в сердце доброту и честность.

— Мама, ты не сердишься, что я вернулся домой с пустыми руками? Не мог я иначе. Все, что зарабатывал, раздавал другим, тем, кто нуждался больше меня… А сколько на свете людей, которые нуждаются в помощи, мама! Вот мне ничего и не осталось…

Этими словами Димчо кончил свой рассказ и с мольбой посмотрел на мать.

А у той сердце замерло от счастья и две слезинки — то были слезы радости! — выкатились из сияющих глаз. Одна из них упала на руку сына, прямо на подаренный ему седым стариком железный перстень.

И в тот же миг совершилось чудо, которого парень ждал больше трех лет…

— Перстень… железный перстень стал золотым, засиял у меня на руке, как звездочка! — крикнул Димчо и, обезумев от радости, кинулся матери на шею. — Мама, я ее нашел. Нашел святую добродетель!

— Что случилось, сынок? — изумилась мать.

— Радуйся, мама, я открыл путь к нашему счастью…

Сынок показал матери перстень, сиявший у него на пальце, и сказал:

— Три года я тщетно ждал, чтобы этот перстень засиял, как звезда. Это означало бы, что я нашел самую большую добродетель. А сегодня одна твоя слеза, пролитая от счастья, упала на него, и чудо свершилось…

А перстень сиял, заливая бедную горенку ярким светом…

 

КАК В КУРИЦЫНЕ СОЗДАЛИ СЕБЕ ГЕРОЯ

Однажды летним утром из Курицына — того сельца, что угнездилось в буковой роще, словно наседка, — отправился в ближний город обоз: двенадцать отборных молодцов погоняли двенадцать голосистых ослов, груженных дровами. В городе молодцы быстро продали дрова, получили выручку, лихо угостились в корчме. А потом сели на ослов и с веселыми песнями отправились домой. Ехали они. ехали, и вдруг посреди дороги один из молодцов вздумал пересчитать — все ли здесь. Считал, считал. и все у него выходило одиннадцать мужиков да одиннадцать ослов.

— Стойте, братья! Беда большая! — закричал он во всю мочь.

— Что такое? — удивились молодцы.

— Когда утром мы уезжали из села — нас было двенадцать мужиков да двенадцать ослов. Теперь же я насчитал одиннадцать наездников на одиннадцати ослах… Один из нас, братья, сгинул по дороге вместе с ослом! — причитал парень.

— Что ты говоришь! Быть того не может! — не поверили товарищи.

— Не верите — сами посчитайте!

И стали молодцы, не слезая на землю, пересчитывать ездоков и ослов. Считали, считали, и у каждого получается: одиннадцать мужиков и одиннадцать ослов. Понурили они головы и в один голос запричитали:

— Верно, брат! Видно, и впрямь самый лучший, самый достойный из нас пал жертвой матерого волка, что давно уже разбойничает в здешних лесах!

Вонзили молодцы своим ослам пятки в бока и в глубокой печали отправились домой, в Курицыно. Едут они, едут, тяжко вздыхают, жалобно всхлипывают и наперебой сетуют:

— Смотрели бы мы в оба — не потеряли бы самого храброго парня в селе, не разорвал бы его волк! — причитал тот, кто первым открыл, что в дружине не хватает одного человека и одного осла.

— А волчище-то, батюшки-светы! — вторил ему другой. — Глаза кровью налиты, пасть величиной с печь, а зубы-то, зубы — как тесла!

Не успел он договорить, как подал голос третий парень:

— Только большой храбрец может схватиться с таким страшилищем!

— К тому же с голыми руками! — добавил четвертый.

— Плохо ты его знаешь, браток! — прикрикнул пятый. — Да он с голыми руками не побоялся бы выйти против целой стаи волков и глазом бы не моргнул…

— Видно, потому он и не позвал на помощь, когда на него напали девять зверюг. Думал, сам справится! — хлопнул себя по лбу шестой парень.

Седьмой же парень, сам того не заметив, добавил к стае волков еще дюжину. Восьмой тут же округлил цифру до тридцати. Девятый, недолго думая, сказал, что храбрец половину из них уничтожил. А десятый и одиннадцатый из сотни волков, напавших на исчезнувшего удальца, оставили на поле сражения одного-единственного волка, который был «ростом с осла и зол, как шершень».

— И всех-то девяносто девять волков, братья, наш отважный земляк уложил одной рукой, потому что в другой руке у него был недоуздок, — пояснил, как очевидец, двенадцатый молодец.

Так всю дорогу говорили наперебой молодцы из славной дружины, упиваясь собственными речами, и когда они стали подъезжать к Курицыну, сердца их пели от гордости. Но как раз у околицы один из них спохватился, что погибший герой был единственной опорой и утехой своих стариков-родителей. Тут сердца молодцов вновь переполнились жалостью, и храбрая дружина въехала в село, осыпая проклятиями кровожадных волков, погубивших их собрата, и испуская душераздирающие вопли о горькой участи стариков, потерявших единственного сына…

Жители Курицына, услышав громогласные проклятия и вопли, перепугались, как угорелые повыскакивали из домов. Увидели храбрую дружину и бросились к молодцам.

— Что такое? Какая беда приключилась, чего вы орете, как оглашенные?

— Горе, люди! Беда большая постигла наше село! — закричали парни еще громче, слезая с ослов. — Поехало нас в город двенадцать молодцов и двенадцать ослов, а воротилось — глядите сами — одиннадцать! Двенадцатый — самый лучший, самый храбрый парень нашего села — сгинул по дороге. Шутка сказать — девяносто девять волков из сотни одной рукой уложил!

Удивились жители Курицына необыкновенной вести. Восхитились великим подвигом своего молодого односельчанина. Помолчали. А потом как разинули рты да как начали в голос оплакивать героя, что не пощадил своей жизни и покрыл село Курицыно вечной славой. Долго шумело село…

Тут к ослам, которые все это время безучастно стояли в сторонке, подошла девочка. Сама маленькая, глазки живые, любопытные. Стала она считать ослов. Считала, считала и видит: стоят, в землю глядя, двенадцать ослов. Стала девочка мать за полу тянуть:

— Мама, — говорит она, — а ведь здесь двенадцать ослов стоят…

— Молчи! — прикрикнула мать. — Погиб неслыханного геройства парень из нашего села, который прославил нас на весь мир, а ты тут с какими-то ослами пристаешь!

— Послушай, мама! Раз здесь стоят двенадцать ослов, значит, на них приехало двенадцать наездников!

Эти слова дошли до ушей матери. Пробилась она сквозь толпу и ну сама считать ослов. Считала, считала и тоже насчитала двенадцать долгоухих, которые кротко стояли поодаль.

— Что за чудо, люди добрые! — крикнула она не унимавшимся односельчанам. — С нашими молодцами вернулось двенадцать ослов! Может, и хозяев вернулось столько же?

Примолк народ. Все стали переглядываться:

— Пожалуй, что так и выходит… Ведь парни-то въехали в село все до одного верхом на ослах!..

Тут приунывших селян растолкал староста. Вышел он вперед и давай считать:

— Один осел, два осла, три осла…

Насчитал двенадцать. Потом повернулся к их замолчавшим хозяевам и тоже принялся считать: — Один молодец, два молодца, три молодца…

Получилось не больше и не меньше, как двенадцать молодцов. Стоят, носы повесили.

— Да-а… Ослов стоит двенадцать, и хозяев — двенадцать, это и малому ребенку видно! — сказал староста.

Потом почесал в затылке, пораскинул умом и важно кивнул мудрой, убеленной сединами головой:

— Значит, люди добрые, наш герой убил и последнего волка, раз вернулся к нам живой и невредимый!

Жители Курицына встретили мудрые слова старосты радостными криками.

— Ура-а-а! — до хрипоты кричала молодежь, ликуя со славной дружиной. — Наш храбрый собрат с нами!

— Голубчик ты наш! Всех двести волков уложил на месте да в родное село поспешил старых родителей порадовать! — умиленно всхлипывали матери.

— Ну, теперь весь мир узнает, каковы в нашем селе мужчины!.. — свирепо крутили ус отцы. — Шутка сказать, триста волков одной рукой уложить и целехоньким домой вернуться!

На другой день счастливое село устроило в честь героя невиданный праздник. Пили, ели и веселились три дня и три ночи. И с тех пор из поколения в поколение старики села Курицыно рассказывают молодым о храбреце, что одной рукой уложил тысячу волков и вернулся в село живым и невредимым, прославив родное Курицыно на весь свет!

 

ТРИ СЕСТРЫ

Далеко-далеко отсюда, у подножия высоких гор, на вершинах которых и зимой, и летом белеет снег, стоит бедное селеньице. Его домики рассыпались по склонам горы, будто отара овец. Только один ветхий домик остался внизу в долине и сиротливо белеет сквозь деревья заросшего бурьяном сада.

В домике этом никто не живет.

А много-много лет назад в нем ютилась бедная вдова с тремя дочерьми. Все три были красавицы — ни в сказке сказать, ни пером описать. По целым дням они распевали песни, как соловьи, трели которых оглашали садик с заката до зари. Стоило девушкам затянуть песню, все село умолкало, прислушивалось.

С давних пор у вдовы жила ручная ворона. Ворона эта была такая же, как все остальные вороны, разве что голова у нее была белая. Вот почему птица напоминала старушку, повязанную белым платочком.

— Ворона эта делит с нами и радость и горе с тех пор, как я себя помню, — отвечала хозяйка тем, кто спрашивал, зачем они держат у себя птицу. — Она — мои глаза и уши: днем летает среди людей, а вечером рассказывает, где бывала, что слыхала. Где уж мне, почтенной вдове, бросив работу, как угорелой бегать по соседям, узнавать, что где случилось?!

И впрямь, пока мать с дочками гнули спину, зарабатывая на кусок хлеба, ворона носилась по селу. Ничто не ускользало от ее глаз, ничего не пропускала она мимо ушей. А воротившись домой, обо всем рассказывала своим хозяйкам. Предупреждала вдову, чтобы она остерегалась того или иного богача, который задумал недоброе. Девочек учила, с кем надо дружить, а с кем не надо водиться. По каким улицам нужно ходить, а какие обходить десятой дорогой, потому что там водятся злые собаки… А потом все они усаживались перед очагом, и в маленьком домике допоздна раздавались звонкие песни девушек да жужжание веретен, сучивших тонкую пряжу для чужих людей.

Так проходили за годом год. В домике, что стоял в цветущем саду, как и во всяком бедняцком домике, было мало радости и много забот, мало веселья и много работы. Мать все старела, а дочери знай себе росли да хорошели. И пошла о них молва по всем окрестным селам…

— Ну-ка скажи нам, милая ворона, что говорили сегодня обо мне на селе? — спросила однажды вечером старшая дочь. — Скоро ли мне улыбнется счастье, скоро ли я выйду замуж?

— Говорили, что волосы у тебя золотые, как солнце, что ты прекрасна, как распустившийся бутон, но сердце у тебя холодное, будто кинжал… И еще толковали, что не пройдет и года, как перед нашими воротами остановится золотая карета. За тобой приедет жених, и ты станешь хозяйкой самого богатого дома… «Дай-то бог, — говорили люди, — чтобы не забыла она своих бедных односельчан!»

— О, никогда, никогда не будет этого! — воскликнула девушка. — Куда ни забросит меня судьба, мое сердце, мои мысли останутся здесь, в моем бедном селении, с моими подружками и милой, дорогой мамой!..

— Время покажет! — строго сказала ворона.

А спустя некоторое время средняя дочь спросила:

— А про меня, милая ворона, что говорят?

— Говорят, что ты похожа на свою старшую сестру, как две капли воды, и тебе улыбнется судьба: не пройдет и года после свадьбы старшей сестры, как за тобой на быстром коне прискачет жених. Ты будешь жить в довольстве, дом у вас будет полная чаша… Добрые люди и тебе желают не забывать про голодных и сирых.

— Не забуду ни за что и никогда! — еще более горячо воскликнула средняя дочь. — Горек мне будет хлеб, если я не поделюсь им с голодными!..

— Ничего, время покажет! — сказала в ответ ворона.

— А про младшую дочь разве никто ничего не сказывал? — спросила мать, заметив, что та сидит молча, стесняется выспрашивать, какую судьбу пророчат ей добрые люди.

— Сказывали, как не сказывать, — каркнула ворона, мотнув белой головой. — Той же осенью, когда выйдет замуж средняя сестра, в ворота постучится третий жених. Он придет усталый, запыленный, потому что дом его стоит далеко в горах… Сейчас в нем печально и тихо, но как войдет в него молодая жена, он весь засияет… Вот что говорят о твоей младшей дочери добрые люди. Уж такой у нее, видно, ласковый да веселый нрав!..

Все, что вещала белоголовая ворона, вскоре сбылось.

Не прошло и года, как в один прекрасный день в село въехала золотая карета. Она промчалась мимо высоких домов с расписными галереями и остановилась перед домиком, где жила бедная вдова с тремя красавицами дочерьми, стройными, как тополя. Из кареты вышли сваты в дорогом одеянии и молодой жених. Он был собою хорош: статный, высокий, с холодными голубыми глазами, весь в золоте и шелках, с драгоценными перстнями на каждом пальце.

Сваты шумной толпой ввалились во двор. Погостили у вдовы до вечера, а потом посадили в карету старшую дочь и отбыли восвояси. На прощанье мать обняла свое чадо и со слезами шепнула:

— Живи себе на здоровье в новом дому! Но не забывай тех, с кем ты росла. И мать — старуху не забывай!

— Ах, мама! Как ты можешь такое подумать! Только позови, — пусть хоть камни валятся с неба, я все равно приеду, чем смогу — помогу! — пообещала невеста, вскочила в карету, где ее ждал разнаряженный жених, — только ее и видели!

Шло время. Настал черед средней дочери покинуть материнский дом. Все вышло так, как предсказала ворона: жених прискакал на резвом коне в окружении приятелей, кони у которых были один другого лучше.

Расставаясь с родным домом, младшей сестрой, белоголовой вороной и любимой матушкой, средняя дочь сказала:

— Мама, если тебя постигнет несчастье, если тебе потребуется моя помощь, пошли ко мне ворону, пусть даст мне знать… Я сразу же примчусь к тебе, не остановят меня ни жара, ни мороз, ни дождь, ни метель. Птицей обернусь, но не оставлю тебя в беде.

А осенью вдова выдала замуж и младшую дочь. Ее жених пришел пешком. Он был усталый, запыленный, в изорванной колючим кустарником одежде. Он увел свою невесту далеко в горы, где стоял его домишко.

На прощанье девушка ничего не сказала матери, но взгляд ее, полный слез, был красноречивее всяких слов. Видать, девушке и впрямь было тяжело расставаться с родным домом, где прошло ее детство, до боли жаль мать, которая осталась одна-одинешенька…

II

После того как младшая дочь вышла замуж, в домике, где жила бедная вдова, стало печально и тихо. Не слышно было звонкого девичьего смеха и песен… Одно только веретено с утра до вечера тянуло свою монотонную песню да временами стучал станок: старая вдова пряла и ткала на чужих людей, чтобы как-то сводить концы с концами. Белоголовая ворона не летала больше за новостями, по целым дням она сидела со своей одинокой хозяйкой и старалась разгонять ее тоску по любимым дочерям, что разлетелись по чужим домам, словно пташки. Но увы!.. О чем бы ворона ни заводила речь, хозяйка не обращала на ее слова внимания, а знай прислушивалась: не скрипит ли дверь, не отворяются ли ворота — ей все казалось, что вот-вот в комнату впорхнет одна из дочерей.

Наконец старушка не выдержала и говорит вороне:

— Лети, милая подружка, к людям, послушай, что они говорят про моих дочерей, добром ли, худом ли их поминают!

Ворона тотчас же улетела и не возвращалась до самого вечера.

Не вернулась она и на другой день. И только на третий день, когда начало смеркаться, белоголовая птица влетела в дом.

— Ну, сестрица, расскажи поскорее, что ты слыхала про моих дорогих пташек! — с нетерпением вскричала женщина.

— Погоди, не торопись, расскажу по порядку все, что довелось увидеть и услышать.

Старая женщина и птица уселись перед очагом. Переведя дух, ворона приступила к рассказу:

— В первый день полетела я к твоей старшей дочери.

Живет она — не тужит, по дорогим коврам ходит, в золото, парчу да шелка одевается, на пуховой перине спит. Слуги ей во всем угождают, стол от яств ломится. Но сердце ее давным-давно позабыло, что на свете есть бедняки. Дом стерегут злые собаки, никто не смеет к широким дверям подступиться, горсть муки попросить…

На второй день решила я слетать к твоей средней дочери. И эта живет — лучше не надо. В доме с утра до вечера смех да песни раздаются. У нее столько денег и жемчуга, что она и счет им не знает. Только вот беда: в доме-то веселье, песни, а вокруг люди ходят хмурые, недовольно косятся на их палаты…

Заболело у матери сердце от этих слов, чуть было не сорвалось проклятье с материнских уст, да собралась она с силой, сдержалась. С надеждой в голосе спросила у вороны:

— А что же моя младшенькая? Ты ее видела? Хорошо ли ей живется, моей касатке, в новом гнезде?

Старые вороньи глаза вспыхнули радостным огнем, вот что она рассказала:

— Только сегодня мне удалось повидать ее… Живут они с мужем скромно, домик крохотный. Словно большое солнце, и днем и ночью всех согревает доброе сердце молодой хозяйки. Слава про ее доброту разнеслась по всей округе. Всех-то она привечает, всем помогает. Последним куском хлеба делится с бедняками… И за это все ее любят, желают добра!..

— Да будет она благословенна! — промолвила мать.

Вновь потянулись серые, похожие один на другой дни, по-прежнему раздавалось жужжание веретена, стучал ткацкий станок. Так прошло немало времени. Ничто не нарушало покоя, царившего в ветхом домишке вдовы. Но однажды в дверь постучалась беда: расхворалась старая мать и слегла в постель. Два дня она терпела, не хотела беспокоить детей, но на третий не выдержала, попросила ворону:

— Лети, сестрица, к моим дочерям. Скажи, чтобы приехали. Чует мое сердце: мало мне осталось жить на свете… Хочу перед смертью порадоваться, водицы испить из их рук…

Ворона тотчас улетела.

Сначала полетела к старшей дочери.

Когда старая ворона постучала в окошко, молодая хозяйка сидела на шелковой подушке и натирала мелом два золотых подноса.

— Что случилось? Зачем ты оставила маму одну и прилетела ко мне? — холодно спросила она, выглянув в окно.

— Мать твоя лежит на смертном одре, — тихо сказала ворона. — Просит тебя приехать: водицы подашь напиться, порадуешь материнское сердце перед смертью.

Дочка скривилась.

— Ох уж эта мама! Нашла, когда заболеть! — рассердилась она, а потом и говорит: — Нет, не могу я поехать ни сегодня, ни завтра… Сегодня нужно вот эти подносы натереть до блеска, а завтра к нам придут знатные гости кто их без меня встретит, кто приветит?

Сжалось сердце у белоголовой вороны при этих речах. Разгневалась она. открыла клюв и каркнула в сердцах:

— Чтоб ты вовек не рассталась со своими подносами, ради которых не хочешь проведать родную мать!

И в ту же минуту оба подноса подскочили, как живые, один прилип к спине молодой женщины, а другой — к груди. Красавица сползла на пол, вся съежилась и обернулась вдруг большой уродливой черепахой.

Но белоголовая ворона ничего этого уже не видела. Изо всех сил взмахивая старыми крыльями, она неслась к дому средней дочери. Та в это время сидела за золотым станком — ткала шелковое полотно, распевая веселые песни.

— Что привело тебя в мой дом? — не очень любезно спросила средняя дочь, нехотя поднимаясь навстречу вороне.

— Мать твоя тяжело захворала, — ответила старая ворона. — Некому ей, горемычной, водицы подать, просит тебя приехать. Поезжай, порадуешь старую перед смертью.

— И-и, сестрица, в неподходящее время зовет меня мать! — запричитала средняя дочь, выслушав старую ворону. — Нет, не могу я поехать, пока не сотку это полотно, обещала я своему мужу к празднику сшить из него рубаху!..

— Тки же тогда, жестокая дочь, вечно свое полотно, из-за которого ты не хочешь проведать больную мать! — прокляла ее ворона.

Не успела она прокаркать эти слова, как средняя дочь сжалась в клубок и превратилась в уродливого серого паука… Но ворона и этого не видела, взмахивая усталыми крыльями, она поспешала к дому младшей дочери своей подруги.

Когда она постучалась в окно, молодая хозяйка месила тесто. Услыхав про болезнь матери, она не промолвила ни слова, а как была, даже рук не помыв, бросилась вслед за вороной к ветхому домику, где больная мать с нетерпением дожидалась своих дочерей.

Ворона летела, а младшая дочь бежала за ней следом. Они не отдыхали всю ночь, а наутро были у постели умирающей вдовы.

К вечеру она скончалась на руках у своей дочери. На ее измученном лице навсегда застыла счастливая улыбка.

— Дорогое дитя, пусть же ты всегда будешь приносить людям только радость, за то, что утешила старую мать, порадовала ее материнское сердце в последний час! — благословила добрую дочь белоголовая ворона. — И пусть люди любят и берегут тебя и твоих детей, и внуков, и все твое потомство до конца света!

И эти слова вещуньи сбылись.

Младшая дочь вдовы дожила до глубокой старости. И все. кто ее знал, любили ее. А когда пришел ее смертный час, добрая дочь превратилась в золотую пчелку, потомство которой живет и поныне…

 

УЧАСТЬ ЗАВИСТНИКА

Послушай, мой мальчик, что рассказал мне сегодня вечером длинноногий аист, который вчера вернулся в свое гнездо на наш вяз из своего третьего путешествия в далекий Индокитай…

Много, много лет назад в столице Бирмы жили на широкой улице друг против друга два ремесленника. Один занимался стиркой белья, другой обжигал горшки. Первый был человек покладистый, трудолюбивый и веселый. Проснувшись поутру, он тут же вставал и с песней принимался за работу. И до самого заката пел, не умолкая… Людям нравились его песни, во дворе у него всегда толпился народ. Зайдет любопытный прохожий послушать его пенье, увидит, как ловко и аккуратно он стирает, — и тут же бежит домой и приносит целый ворох грязного белья в стирку. Веселый работящий парень никогда не сидел без работы, и жизнь у него шла все лучше и лучше.

Гончар же, что жил напротив, был совсем другим человеком. Ленивый, угрюмый, он целыми днями сидел на скамейке перед своей мастерской. И вместо того, чтобы заниматься делом, не спускал глаз со двора соседа. Видел, как там с утра до ночи толпился народ. Стиснув зубы, подсчитывал, сколько денег зарабатывает сосед. С перекошенным от злобы лицом слушал веселые песни, которые он пел. Даже сон потерял от зависти.

— Ну уж я ему удружу: сделаю, что он и думать забудет о своих проклятых песнях, на которые народ к нему валом валит, — решил он.

С этого дня гончар совсем забросил работу. Днем и ночью все думал о том, как бы напакостить веселому соседу. И пока не придумал, ни разу не улыбнулся…

По широкой улице, где стояли дома соседей, каждый вечер выезжал на прогулку на своем любимом слоне король Бирмы. Во всей стране не было другого такого громадного слона, и потому, стоило королю появиться на улице, как млад и стар сбегались посмотреть на громадину. А король слушал восторженные восклицания, видел, как удивляются люди, и сердце у него таяло от радости. Можно было подумать, что толпы на улице восторгаются им самим. Этот король, как и все короли на свете, ужасно любил, чтобы на него глазели и чтобы им восхищались. Но однажды вечером, когда вокруг королевского слона опять собралась толпа и люди начали бурно изливать свой восторг, гончар растолкал народ и вышел вперед. Потом встал так, чтобы король мог его видеть, и горько заплакал. И плакал до тех пор, пока слон не удалился.

Король это видел, но ничего не сказал.

На следующий вечер повторилось то же самое.

Король опять все видел, но и на этот раз сдержался и не сказал ни слова.

Но когда гончар на третий вечер проводил королевского слона слезами, король не выдержал. Он кивнул слугам на человека, лившего слезы, и приказал:

— После прогулки приведите во дворец этого человека!

Королевские слуги тут же подхватили хитреца под руки и ввели к королю, вернувшемуся с прогулки.

— Почему ты, о несчастный, один во всей столице не радуешься при виде нашего слона, а каждый раз начинаешь лить слезы, будто повстречал свою смерть? Разве ты слеп, не видишь его красоты и могущества? Или тебя ввергает в печаль нечто другое, чего мы не зрим нашими королевскими очами? Говори, наши божественные уши открыты твоим словам!

Так сказал грозным голосом король гончару, смиренно стоявшему у трона. Тот упал королю в ноги и верноподданнически облобызал его сандалии. Затем выпрямился, разорвал на себе рубаху в знак великой горести и сквозь слезы заговорил:

— О, государь, пусть будут мне свидетелями боги, мои ничтожные глаза никогда не видели и не увидят столь красивое и могучее животное, как слон вашего величества! Но скажите, сын солнца, как мне не плакать, как моему сердцу не стонать от скорби, как моим глазам не лить слезы, когда я вижу его кожу! Ведь кожа вашего божественного слона по цвету ничем не отличается от той, которой покрыта презренная мышь! — И гончар опять безутешно зарыдал. — А ведь стоит только вашему величеству пожелать, и ваш слон станет белее снега на Гималаях!..

— Как это сделать? — воскликнул король. — Говори быстрее, о несчастный, ибо мы горим нетерпением узнать, как может наш слон стать белее снега на Гималаях!

Глаза у гончара заблестели, как у лисицы. Он приблизился к трону и прошептал на ухо королю:

— Ваше величество, напротив моей мастерской живет ловкий человек. Он славится своим искусством стирки. Только прикажите, и через три дня кожа вашего слона станет белее молока и снега на вершинах Гималаев!..

Король не блистал особым умом и поверил хитрецу. Он тут же приказал доставить во дворец соседа гончара. И когда тот, весь дрожа, приблизился к трону, король объявил так торжественно, как может объявить только король:

— Нам угодно, чтобы ты изменил цвет кожи нашего прославленного слона. Она должна стать белее молока, белее снега на Гималаях! Если ты этого не сделаешь за три дня — на четвертый день наш королевский палач отрубит твою бестолковую голову!

Догадливый парень сразу смекнул, кому он обязан королевским вниманием и милостью. Он улыбнулся про себя и спокойно ответил:

— Государь, как известно, чтобы белье стало белым, его нужно кипятить в мыльной воде. Твой слон станет таким, каким его желает видеть ваше величество, если его прокипятить в мыле. Но для этого мне нужен горшок, в котором бы поместился слон! А такой горшок может смастерить только один человек во всем мире — гончар, мастерская которого находится напротив моего дома!

Побежали царские слуги, привели гончара во дворец. Во второй раз он предстал перед королем.

— Приказываем тебе, — обратился к нему король, — сделать горшок такой величины, чтобы в нем мог уместиться наш слон! Не сумеешь — наши королевские палачи повесят тебя на воротах твоей мастерской в назидание всем гончарам нашего благословенного королевства!

При этих словах ноги у гончара подкосились, а лицо стало белее полотна, которое развешивал сушиться его сосед. Но делать было нечего! Вернулся он домой злой-презлой, собрал всю родню, друзей-приятелей и с их помощью вылепил горшок такой величины, что в нем уместился королевский слон.

Но сосед его тоже был не лыком шит.

Спокойно намылив слона, стоявшего в горшке, он облил его водой. А потом развел под горшком сильный костер — надо же было намыленному слону прокипеть! Но как только вода стала нагреваться, слон завозился в горшке, и посудина разлетелась на тысячу кусков.

Пришлось гончару делать новый сосуд — покрепче, с более толстыми стенами. Только в таком горшке вода никак не нагревалась, сколько дров ни подбрасывали в костер. Тогда гончар сделал третий горшок, который постигла га же участь, что и первый. И вот изо дня в день, из месяца в месяц завистнику пришлось лепить горшки слоновьих размеров, только стенки у них выходили то слишком толстыми, то слишком тонкими. А так как перед глазами у него все время маячила веревка, которой запугал его король, то он не смел брать другие заказы и вконец разорился. В одно прекрасное утро соседи нашли его мертвым — он умер с голоду, когда лепил очередной горшок для королевского слона.

 

ХИТРЫЙ СКОРНЯК

Жили-были два соседа.

Один был богатый, жадный, кулак-кулаком, а другой — бедный скорняк.

Однажды перебросил богач через плечо овечью шкуру и отправился к бедняку-соседу…

— Послушай, — говорит, — сшей-ка мне из этой шкуры безрукавку. Да такую, какой никто не носил. Еще бы! За работу-то ведь деньгами буду платить. Это тебе не шутка!

— Ладно, сосед, — ответил скорняк. — Сошью тебе безрукавку, да такую, что ни в сказке сказать, ни пером описать. В тридевятом царстве, в тридесятом государстве пойдет о ней молва.

— Да, чуть не забыл. Смотри, крои так, чтоб ни шерстинки не пропало даром. Шкура, брат, денег стоит!

— Будь спокоен, сосед! Стану кроить, буду в оба глядеть, а уж как шить начну — буду стараться не меньше чем золотых дел мастер, когда царской дочери браслет кует!

— А то как же! Деньги за работу получишь, разве это шутейное дело! — сказал богач и направился к двери.

Но с порога воротился.

— Послушай, сосед, — говорит, — а ведь шкура-то большая, нельзя ли из нее вместо одной две безрукавки сшить?.. Шкура — она немалых денег стоит!

— Будь по-твоему, сосед. Хочешь две безрукавки — сделаю две, — ответил скорняк и усмехнулся в усы на кулацкую жадность.

А у богатого соседа глаза разгорелись. Осмотрел он еще раз шкуру, тут пощупал, там подергал, да и говорит:

— Смотрю я, из шкуры-то, пожалуй, три безрукавки выйдет, а?

— Отчего же, сосед, им не выйти.

— А вот я по твоим глазам вижу, что и на шапку останется, что скажешь?

— Могу и шапку сделать, сосед, почему бы и нет!

Тут богач чуть не запрыгал от радости. Потом потер руки и решил поскорей уходить, пока скорняк не передумал.

Идет домой, усмехается:

— Ловко же я его вокруг пальца обвел, этого дурака — из одной овечьей шкуры он мне сошьет три безрукавки и шапку впридачу! Хе-хе-хе! Вот как надо жить — с умом да с оглядкой!

Прошла неделя, другая. Богач решил, что его заказ уже готов, и отправился к скорняку. Идет, а сам еще с улицы весело так покрикивает:

— Эй, сосед, готовы мои безрукавки?

— Готовы, готовы, только что кончил шить, сосед, — ответил скорняк, выглянув из мастерской.

— А шапка?

— И шапка готова!

Богач вприпрыжку бросился к закройному столу. Увидел свои безрукавки, шапку, да так и обмер. А потом как заорет во все горло:

— Ты что же это сделал, такой-сякой!

— Как что? Три безрукавки и шапку, — спокойно отвечает скорняк. — Разве не такой был уговор?

— Да ты глянь, на что они похожи. Ведь безрукавка-то и на ладонь не налезет! И шапка ей под стать. Такую разве что коту носить!

— Полно, сосед, не гневайся, — развел руками скорняк. — Ты заказал три безрукавки и шапку — я сделал. А про размер речи не было. Ну разве мог я думать, что ты не знаешь, сколько безрукавок можно сшить из одной овечьей шкуры. Овца, сосед, не то, что твои батраки — с нее три шкуры в год не сдерешь! Разве я неправду говорю?

Ничего не ответил богач. Только сжал кулаки, запыхтел сердито, и потом схватил безрукавки и шапку, да только его и видели.

 

ДВА КАБАНА

Жили в дубраве два кабана. Лес тянулся далеко, желудей под вековыми дубами всегда было вдоволь, и кабаны жили мирно. Но однажды в жаркий полдень они в одно и то же время отправились к холодному ручью. Столкнулись у ручья да и поссорились.

— Отойди от воды, я первым буду пить, — сердито хрюкнул один кабан другому. Не знаешь разве, что я на целый месяц старше тебя!

— Раз ты раньше родился, так и приходил бы пить первым. Чего до сих пор ждал! — огрызнулся другой кабан.

Первый не на шутку рассердился.

— Не умничай, а то как двину клыками — распорю от глаз до хвоста!

— Думаешь, это тебе так сойдет?

— Молчи, балбес!

— Не ори, старый хрыч!

— Молчи, молокосос!

Слово за слово, обида за обиду — началась драка. Длинные кабаньи клыки скрестились, словно сабли. Брызнула кровь. Весь лес огласился руганью, стонами, воплями.

Почуяли запах крови орлы-стервятники и вороны, полетели к ручью. Увидели, что кабаны дерутся, и ну кружить над ними. И пока на земле у ручья кабаны попусту лили кровь, в небе раздавались ликующие крики стервятников.

Долго дрались кабаны…

Потом выбились из сил и остановились перевести дух. И услышали в небе птичий галдеж. Задрали кабаны головы, посмотрели вверх и в один голос воскликнули:

— Никак мы с тобой спятили! Тузим друг друга, как бешеные, а зачем? Врагам на радость!

Кабаны тут же помирились. Встали рядышком у ручья, напились воды и мирно разошлись под недовольные крики стервятников.

 

ХРАБРЕЦЫ-МОЛОДЦЫ

Много лет тому назад высоко в горах, на опушке темного леса, стояли кошары. Их хозяева жили мирно и дружно. Днем пасли свои стада на тучных лугах, на солнечных полянах. А вечером, только начнет смеркаться, разводили жаркий костер и до поздней ночи сидели у огня за беседой.

Однажды сидели они, грелись у костра и говорили о том, о сем. Самый старый чабан возьми да и скажи:

— Что будем делать, братцы, если выскочит сейчас из лесу волк и бросится на овец?

Трое чабанов помоложе захорохорились, как молодые петушки. И глазами храбро сверкают. И головами в кудлатых шапках угрожающе крутят. И кричат грозными голосами:

— Эге-ей! Вот бы с волком силой померяться!

И ну наперебой хвалиться:

— Я, — говорит один, — волка в три прыжка догоню, как стукну посохом по спине — хребет надвое переломлю. А из шкуры теплый тулуп сошью на зиму!

— Какой там тулуп, — возражает другой. — Вывесим волчью шкуру на опушке, на самом видном месте, в назидание другим волкам, если им вздумается сюда забрести.

А третий чабан, самый молодой, руки расставил, словно хочет удержать товарищей, которые вот-вот в погоню за волком кинутся, и кричит:

— Братцы, пустите меня! Я его голыми руками возьму, сверну шею, как куренку, и живого в село отнесу — пускай и стар, и млад знают, какие мы молодцы и храбрецы!

Не успел умолкнуть храбрец-молодец, как возле кошар в ночной тишине раздался тревожный лай собак. Через минуту из леса выскочил огромный волк. И ворвался в кошару. Не успели храбрецы-молодцы опомниться, как волк вытащил на поляну самую жирную овцу, забросил ее на спину и исчез в темном лесу.

Только тут храбрецы-молодцы опомнились.

Вскочили, забегали, но волка и след простыл. Много ли, мало ли времени прошло, собрались они опять у костра. У каждого в руках оружие — один с топором, другой — с вилами, третий — с богатырским кизиловым посохом. Все трое, стоя в безопасности у огня, повернулись к лесу и громко крикнули в один голос:

— Вперед, братцы, спасем овцу, накажем разбойника!

И дружно двинулись к лесу. Но в десяти шагах от темной таинственной чащи остановились, примолкли.

Стоят, переглядываются. Тот, что хотел из волчьей шкуры тулуп шить, тихонько говорит:

— С ума мы сошли, что ли, — в такую тьму-тьмущую в лес идти! Что там сейчас увидишь! Подождем до рассвета, тогда и покажем волку, каково с нами дело иметь!

— Верно, братец. Так и сделаем, — согласились с ним остальные храбрецы-молодцы.

Вернулись они к костру, расположились у огня и стали ждать утра.

Стало рассветать. Тут подал голос храбрец-молодец, который собирался вывесить волчью шкуру на опушке:

— А что, братцы, разбредемся мы по лесу, а разбойник-то нас поодиночке и перережет. Так и погибнем ни за что, ни про что. Давайте лучше лес вырубим да на открытом месте его и схватим.

И на это согласились храбрецы-молодцы без спора. Взялись за топоры, дерево за деревом валят. К полудню добрались до небольшой поляны. И что же видят? Лежат в траве обглоданные овечьи кости да копыта, а от разбойника ни слуху ни духу.

— Э-э-эх, почуял, трус, что мы на него идем, и дал стрекача! Жалко, не увидит теперь село, какие мы храбрецы-молодцы! — вздохнул тот, что намеревался голыми руками волку шею свернуть и живьем в село доставить.

— Не горюй, — отозвался старый чабан. — Овечьи кости сами покажут, что вы за храбрецы, что вы за молодцы!

 

ЯСТРЕБ И КУКУШКА

В знойный летний день в роще недалеко от села встретились кукушка и ястреб. Кукушка летала с ветки на ветку, ловила мошек, клевала червячков и все время довольно куковала:

— Ку-ку! Ку-ку!

Ястреб долго с удивлением следил за ней. Потом не выдержал и спросил:

— Чем ты, сестрица, кормишься, что так весела? Можно подумать, будто ты живешь лучше всех на свете!

— Сам видишь, братец, мошек ловлю, червячков клюю… — отвечала кукушка. — Мышка попадется — мышкой полакомлюсь…

Засмеялся ястреб.

— Глупая ты птица, кукушка, раз довольствуешься такой едой. Посмотри на себя: ростом ты почти с меня, и перья твои на мои похожи. Почему бы тебе не ловить голубей, кур или, на худой конец, цыплят в крестьянских дворах? Попробуй — и ты увидишь, что значит вкусно поесть!

Взмахнул ястреб крыльями и взлетел в небо. Поднялся высоко и начал гордо кружить над дворами, где гуляли наседки с цыплятами.

Хозяин одного двора давно грозился расправиться с крылатым вором. Увидел его в небе, вскинул ружье, прицелился и попал ястребу в правое крыло.

Раненый ястреб беспомощно перевернулся в воздухе и упал во двор, прямо в руки довольному крестьянину. Тот привязал ястреба за ногу и повесил вниз головой на колу возле мусорной кучи, чтобы другим ястребам неповадно было. И, довольный, ушел в дом.

Тут подлетела к надменному ястребу кукушка. Села неподалеку, засмеялась и говорит:

— Ну, братец, чья еда слаще? Моя, которую добываю, — никого не обижаю — или твоя?

 

КТО ДРУГОМУ ЯМУ РОЕТ…

Однажды в городе в базарный день встретились два крестьянина — два соседа. Зашли в корчму, выпили по чарочке, разговорились, решили купить поросенка и откормить его.

— На мои деньги купим поросенка, — говорит один, — а ты будешь его до зимы кормить. А как нагуляет жиру, заколем и разделим по-братски. Согласен?

— Добро, — согласился второй.

Как решили, так и сделали. Купили поросенка, отвезли в село. Тот, что должен был его кормить, засучил рукава и взялся за дело. Ходил за поросенком, как за родным дитятей. Выросла к зиме из поросенка свинья — любо-дорого посмотреть. Приятель его часто заглядывал в хлев соседа, смотрел, как свинья уплетает все, что ни дадут, радовался и весело потирал руки:

— Эх, Иван, гляжу я на нашу свинью и думаю: нынче голод нам не страшен. Заколем ее — и всю зиму будем жареной свининкой баловаться!

Но у Ивана другое было на уме.

Ему было обидно, что вот ходит он за поросенком, холит его, лелеет, а потом придется делиться с соседом. И стал он думать, как бы ухитриться, чтобы свинья ему одному досталась. Думал, думал и решил отправиться за советом к куму — человеку большой хитрости.

Кум что брат родной, ему все рассказать можно. Поделился с ним Ивин своим горем и попросил:

— Научи, что делать, чтобы свинья мне одному досталась. Ведь я ее растил, в своем хлеву держал!

Кум смеется:

— Проще этого дела — другому зло причинить — и нет ничего!

Потом стал учить:

— Придет время свинью колоть, пошли кого-нибудь за соседом, и пусть ему скажут: так, мол, и так, в такой-то день станете свинью делить. А сам заколи свинью, отнеси ее целехонькую на сеновал да и зарой в сене. Придет сосед делить тушу, а ты встреть его у ворот, кричи, волосы на себе рви: «Беда, сосед, беда большая, ночью забрались в хлев воры и утащили свинью!» Реви, что есть мочи, пока твой сотоварищ махнет рукой и не уйдет домой. А тогда уже и свинью домой неси, вся тебе останется.

Совет Ивану понравился. И решил он на другой же день сделать все так, как надоумил его хитрый кум.

Но вот беда!

Ехали через село цыгане. Увидели они, как Иван колол свинью. Подглядели, куда он тушу спрятал. И пока село спало мирным сном, забрались на сеновал, выволокли тушу — только их и видели…

Пошел Иван утром на сеновал проверить, что и как, видит — нет свиньи. Бросился он к куму и ну причитать:

— Ох, кум, большая у нас беда! Ночью забрались воры и украли свинью — заколотую, обмытую… Ах, бедные мои детки, не видать вам этой зимой ни сальца, ни мясца!..

Решил кум, что Иван хочет показать, как будет соседа встречать, и похвалил его:

— Так, кум, молодец! Послушает тебя твой сосед, поверит — с пустыми руками домой пойдет!

Иван еще горше плачет, сокрушается:

— Да я тебе правду говорю: украли свинью-то ночью, утащили голубушку! Как мне теперь жене и детям в глаза смотреть?..

А кум знай свое приговаривает:

— Хорошо, крестник, урок запомнил! Если и перед соседом так будешь причитать, как сейчас передо мной, он обязательно тебе поверит.

Долго так продолжалось. Иван на себе волосы рвет с горя, а кум знай похлопывает его по спине да приговаривает:

— Молодец, куманек. Уверяю тебя, что свинья тебе достанется.

Наконец махнул Иван рукой и пошел домой, проклиная себя за жадность, из-за которой лишился и свиньи, и доброго имени.

 

КАК ОСЕЛ И ЛЕВ ПОБРАТИМАМИ СТАЛИ

Надоело ослу по целым дням тяжелые мешки таскать. Весь день работает, а вечером только и угощения, что дубинка да мякина колючая. Вот и решил осел:

— Убегу из дома — с таким голосом, как у меня, как-нибудь добуду себе пропитание. Могу с самим львом побрататься!

Сказано — сделано.

Однажды темной ночью выбрался осел потихоньку из хлева, вышел в чистое поле и побежал куда глаза глядят… Бежал, бежал и к утру очутился в дремучем лесу.

В этом лесу жил страшный лев. И надо же было случиться, что его-то осел и встретил первым.

— Что привело тебя сюда, глупец? — оскалил лев зубы, увидев незваного гостя. — Сюда никто не смеет ходить. Да знаешь ли ты, что я лев, царь зверей?

Вместо того чтобы испугаться, осел радостно подскочил и заулыбался до ушей:

— Тебя-то я и ищу, братец Лев.

— Да ну? — удивился лев. — Или в ослиной шкуре ходить надоело, что сам ко мне в пасть лезешь?..

— Да нет, — отвечает осел. — Хочу тебе побратимом стать.

Случись это в другое время, лев разорвал бы его в клочья. Но прошлой ночью он хорошо поохотился, был сыт и потому только рассмеялся на ослиную дерзость:

— Чем же ты мне помогать станешь, если мы с тобой побратаемся?

— Голосом! — гордо ответил осел. — Голос у меня — на вес золота!

То ли насмех, то ли всерьез взял лев осла себе в побратимы. И в тот же вечер оба вместе вышли они на охоту… Встал осел посреди леса, набрал воздуху в свою могучую грудь да как заревет! Весь лес замер. Звери затрепетали от страха в своих норах. А когда осел заревел во второй раз, все бросились кто куда — спасаться от неслыханной напасти. А лев только того и ждал — он подкарауливал испуганных зверей и тут же валил их на землю. К вечеру перед львиной берлогой лежала целая гора мяса.

Осел подошел к царю зверей и гордо спросил:

— Ну, побратим, что скажешь? Солгал я, когда утром хвалил свой голос?

— Что и говорить, — усмехнулся лев. — Сказать по правде, я бы и сам испугался твоего рева, не знай я, что ты — осел!

 

САМЫЙ БОЛЬШОЙ ЛЕНТЯЙ

Жили в одном селе три брата. Были они страшно ленивы. Хорошо, находились добрые люди — то поесть дадут, то воды поднесут. А то давно бы они умерли с голода да с жажды.

Далеко разнеслась молва о ленивых братьях и долетела, наконец, до царского дворца. А царь в этой стране, как и положено царю, славился своей ленью. Прослышал он про трех братьев и тут же послал за ними карету с провожатыми — захотелось ему увидеть знаменитых лентяев.

Привезли их в столицу. Царь приказал поселить лодырей в домике возле самого дворца, давать им вволю пить и есть. И сам стал частенько заглядывать к лентяям, зайдет, полюбуется на них, спросит, все ли у них хорошо, всем ли довольны.

От царской заботы наши лоботрясы и вовсе размякли. Братья-то и дома были ленивы, а тут разленились втрое. Они уже не поворачивались с боку на бок сами, а ждали, пока подойдет слуга и повернет их. Морщились, когда им набивали рты едой — ведь ее еще надо было жевать! Ворчали, когда им приносили воду для питья — ведь надо было лишний раз рот открывать, чтобы воды в горло налили!

Все это царь видел.

Сначала он было рассердился, что простые крестьяне оказались ленивее его самого. Но потом стал даже гордиться ими и решил, что всему царству от них немалая слава — ни у какого другого царя нет таких ленивых подданных. И наконец решил самого большого лентяя сделать своим первым советником.

Да вот беда — как узнаешь, кто из них самый ленивый, когда все трое только и делают, что спят да лежат!

Закрылся царь в своей опочивальне, лег на пуховую перину и стал думать, как решить такую трудную задачу. Думал он девяносто девять дней и девяносто девять ночей, да ничего другого не придумал, кроме как попросить чужого совета — самому ему и сто лет с этой задачей не справиться!

Помог царю один придворный. Он дал такой совет:

— Велите поджечь домик, государь! Кто из лентяев выбежит последним, тот и есть самый ленивый из всех троих.

Совет царю понравился, и он в тот же день решил его исполнить.

Слуги натащили соломы. Обложили со всех сторон домик лентяев и подожгли. Домик тут же вспыхнул, как лучина. Столбом взвилось пламя. Зловеще затрещали тонкие стены. Языки огня шипели, как лютые змеи. Мыши и крысы бросились наружу. Только лодыри ни с места.

Когда пламя подползло к самым ногам лежебок, один из них пошевелился и чуть слышно пробормотал:

— Братья, что-то страшно становится, бежим, что ли! Другой отозвался:

— Бежать — больно трудное дело. Никуда не пойду.

А третий чуть приоткрыл один глаз, глянул на братьев и с трудом выговорил:

— Ну, что за люди! И не лень вам болтать!

И опять уснул.

Услышал это царь и хлопнул в ладоши:

— Теперь я знаю, кто самый большой лентяй! Слуги, скорее выносите его на улицу!

Но было уже поздно. Пока царь выговорил эти слова, домик рухнул и похоронил всех трех лентяев.

 

ОБЕДАТЬ — МУЖИКИ, РАБОТАТЬ — МАЛЬЧИКИ

Однажды отправился крестьянин в лес и взял с собой двух сыновей — пусть помогают. Пришли они в лес, крестьянин остановил коня на поляне у холодного ручья, достал еду и зовет сыновей:

— Давайте, ребятки, сначала перекусим, а потом уже будем дрова рубить. И то сказать, какая работа на пустой желудок!

— Добро, отец! — согласились сыновья и быстро уселись возле салфетки с едой. Как голодные волки, набросились они на еду. Не успел отец куска проглотить, они уже все съели до крошки.

— Молодцы, ребятки! — похвалил их отец. — Не ударили в грязь лицом за едой, пусть и работа у вас так же спорится!

Парни заважничали и говорят в один голос:

— Что ты, отец, удивляешься — мы ведь уже мужчины!

— Хорошо, ребятки, — засмеялся отец. — Раз так, остается вам поработать по-мужски!

Сунул он сыновьям в руки по острому топору и показал, какие деревья валить, а сам пошел в чащу.

Оставшись одни, сыновья срубили по дереву, покрутились, повертелись и присели отдохнуть. День был летний, знойный. В цветах возле ручья гудели неутомимые пчелы. Парни и не заметили, как склонили головы на душистую траву и уснули.

Спали они долго, проснулись, глядят — отец возвращается.

Увидел старик, сколько прилежные сыновья наработали, и за голову схватился:

— Что же вы, ребята? Неужто только по одному дереву и сумели срубить за весь день? Не по вашему росту такая работа…

— Эх, отец, да разве мы мало сделали? — обиделись сыновья. — Не видишь, что ли, мы ведь еще мальчики!

 

ЗЛОЙ ВОЛК

Много, много лет назад жил в большом лесу злой волк — страшный разбойник. Весь лес его боялся. Сегодня зарежет кроткую лань, что вышла на полянку пощипать травки. Завтра без жалости загрызет дикую козу, что подошла к ручью напиться прозрачной водицы. А то лучшую овечку у бедного чабана унесет. Дня не проходило без того, чтобы злой хищник не сделал какой-нибудь пакости лесным жителям или пастухам, что жили на опушке.

Надоело зверям терпеть обиды от волка. Собрались они и стали думать, как быть, что делать, чтобы избавиться от злодея. Один одно говорит, другой — другое. Под конец решили дружно:

— С этих пор станем охранять друг друга, недаром говорится: «В кошаре, где собаки не спят, волка не увидишь».

Как звери задумали, так и сделали.

Поставили вокруг волчьего логова посты — длинноухих зайцев, попрыгуний-белочек и тонконогих ланей, — и строго наказали не спускать глаз с разбойника. И когда в полдень серый злодей вылез из своего логова, по всему лесу понесся тревожный шепот:

— Бегите, братья, спасайся, кто может, — волк на охоту вышел!

Лес быстро опустел.

Мигом исчезли куда-то зайцы. Скрылись за неприступными скалами лани, олени и дикие козы. Кинулись к своим верным стражам — пастухам — овцы на опушке…

Только птицы, которых волк на деревьях достать не мог, остались на своих местах. Увидели птицы, что зубастый голодный хищник бродит под деревьями, начали кричать, крыльями хлопать:

— У-у-у-у, разбойник зубастый! У-у-у-у, серый злодей!

Растерялся волк от птичьего крика, ходил-ходил по лесу — пустой лес, нет никого. Поджал он хвост и поплелся обратно в свое логово голодный да злой.

— Эх, не повезло мне днем; ну да ничего, как стемнеет, снова на охоту пойду; тогда-то уж наемся за троих! — утешил он себя и стал ждать, когда стемнеет.

Но и ночью вышло то же.

Такое повторилось и на другой день, и на другую ночь. Так и пошло. Волк исхудал, запаршивел. Ноги у него стали заплетаться и дрожать от голода. Перед глазами цветные круги поплыли… Увидел волк, что не будет ему жизни в этом лесу, где все звери заодно, и решил уйти в другое место.

Однажды утром волк тихонько выбрался из своего логова и, поджав хвост, потащился через поле. Навстречу медведь идет.

— Куда это ты так рано, побратим? — остановил медведь отощавшего беглеца.

— Переселяюсь, братец, в другой лес, где никто меня не видел и никто обо мне не слышал. Худая здесь у меня слава, бегут от меня все, как от чумы!

И рассказал серый обо всем, что пришлось ему вытерпеть с тех пор, как звери сговорились дружно беречь друг друга от волка. Медведь слушал и помалкивал.

А когда волк, вздохнув, кончил свой рассказ, медведь и говорит:

— А ну-ка, побратим, открой пасть!

— Зачем тебе? — удивился волк. — Пасть как пасть, на что там смотреть!

— Смотреть есть на что, побратим, — ответил мишка. — Посмотрю и скажу, какой удачи тебе ждать на новом месте.

Обрадовался серый разбойник, разинул огромную пасть. А вдруг, думает, косолапый мне сейчас предскажет сытный обед! Глянул медведь на огромные волчьи зубы — острые, клыкастые, постучал по ним и говорит:

— Зря ты, побратим, перебираться задумал.

— Почему? — разочарованно щелкнул зубами волк.

— Да ведь ты с собой старые зубы несешь, на старом месте не оставил. А пока они у тебя в пасти торчат, тебя везде и встречать будут по-старому — как волка!

 

СЛОВО БОГАЧА

Заболела у богатого крестьянина жена.

Было это летом, когда каждый час дорог. Испугался богач, что хлеб осыплется, вышел на улицу, волосы на себе рвет, причитает:

— Помогите, люди добрые, беда! Занемогла моя хозяйка. Все зерно в поле осыплется… Кто ее на ноги поставит, того озолочу, коня продам, а деньги, что выручу, отдам за лечение!..

Шел в это время через село седой старик. Услышал он отчаянные вопли богача, остановился и спрашивает:,

— Как, добрый человек, сдержишь слово, если жену на ноги поставлю?

Богачу деваться некуда, он и говорит:

— Только вылечи хозяйку, сам увидишь — коня с упряжью тебе отдам.

Вошел старик в дом богача, стал его жену лечить. Как лечил, чем пользовал, неизвестно, только через три дня больная вышла из дому здоровее прежнего.

— Мне твой конь не нужен, — сказал старик на прощанье хозяину, который нехотя повел его к конюшне.

— Но давши слово, держись! Обещал за здоровье жены коня, так и продай его. А деньги раздай беднякам!

Проговорил это старик и отправился своим путем-дорогой.

Сначала богач и в самом деле хотел выполнить зарок. Но потом ему стало жаль коня, и он махнул рукой:

— Посуленное на воде вилами писано! Кто его знает, где теперь тот человек, которому я коня обещал. Да и неизвестно, увижу ли я его еще когда-нибудь? Что я, дурак — беднякам коня отдавать!

И коня не продал, и денег беднякам не дал.

Не прошло месяца, опять слегла у богача жена. Еще хуже ей стало, чем в первый раз. На дворе лето, страдная пора, а богач опять не знает, куда деваться, чем беде помочь. Вышел он на улицу и начал сулить горы золотые тому, кто его жену вылечит.

И надо же так случиться, что седой странник в тот же день опять зашел в их село! И опять вылечил жену богача.

— Смотри, не отказывайся больше от своего слова, а то и на твою жену, и на тебя нападет злая болезнь. Больше ты меня не увидишь! — сказал старик богачу и пошел своей дорогой.

— Не бойся, добрый человек, — крикнул ему вслед хозяин. — Вот увидишь: богатый слов на ветер не бросает!

А на другой день показал, какова цена слову богача. Встал до зари, вывел жеребца из конюшни. Сунул в переметную суму шелудивого пса, который бегал по двору. И с таким товаром отправился в город, где каждое воскресенье была большая конная ярмарка.

Жеребец был статный, сильный — глаз не отведешь! Не успел хозяин встать с ним на ярмарке, как тут же набежали покупатели. Спрашивают наперебой, сколько стоит красавец-конь.

— Цена коню — один грош, ни полушкой больше, ни полушкой меньше! — отвечал богач ко всеобщему удивлению*

Народ стал переглядываться.

— С ума сошел человек, — говорят. — Где это видано: жеребец тонконогий, как лань, шерсть так и лоснится, а хозяин его за грош продает!

С два десятка рук потянулись к необыкновенному продавцу, деньги суют, спешат взять хорошего коня даром.

А богач всех отталкивает.

— Стойте, люди добрые, не напирайте! Коня со всей сбруей продаю за грош, только в придачу даю вот этого пса!

Хитрец вытряхнул из мешка под ноги изумленным покупателям шелудивого пса и говорит:

— А цена этому красавцу сто золотых — ни на полушку больше, ни на полушку меньше.

Услышав это, покупатели стали расходиться. Но конь стоил сто золотых, которые богач просил за пса. Нашёлся человек, который отсчитал ему сто золотых и один грош: сто золотых за пса и грош за коня.

Спрятал богач сто золотых в кошель, а грош в тот же день отдал сельскому попу, чтобы тот раздал деньги беднякам. Так богач сдержал слово, данное седому старику, так он отплатил за добро, которое тот ему сделал.

 

ЩЕДРЫЙ ДОЛЖНИК

Жили в одном селе два брата. Старший брат был человек работящий и хозяин хороший. День-деньской в поле работал, и земля ему платила сторицей. А младший брат черной работы не любил, хоть плачь. Одни выдумки в голове.

Как-то весной пришел младший брат к старшему и говорит:

— Надумал я заняться торговлей, а денег не хватает. Дай взаймы сто грошей!

Поморщился тот, поворчал, да что поделаешь — жалко брата! Дал деньги и говорит:

— Делай, как знаешь, но смотри, к осени верни долг. Мне надо будет корм скотине покупать на зиму!

Младший брат сунул сто грошей в пустой кошель, показал на грушу, под которой они с братом стояли, и торжественно произнес:

— Как только упадет первый желтый лист с этой груши. все тебе верну до полушки!

Промелькнула весна.

Прошло и лето.

Начались первые осенние заморозки. Листья на груше пожелтели и облетели все до одного. А младший брат ни денег не несет, ни брату на глаза не показывается.

Ждал старший брат, ждал и пошел сам долг требовать…

Услышал младший брат, зачем он к нему явился, и говорит:

— Не пошла у меня торговля, и свои деньги просадил, и твои потерял… Но я знаю, что делать. Видишь тот большой холм напротив? Хоть так, хоть этак, но я его куплю. Кликну жену и детей, терновник выкорчуем, холм вскопаем, посадим виноградную лозу. Через шесть лет уродится виноград, какого никто не видывал. Сделаю шесть бочек вина. Одну оставлю себе, а пять продам. Тут же верну тебе долг с прибавкой! Недаром говорят — долг платежом красен!

Услышал старший брат, сколько надо ждать, не выдержал, расхохотался. А младший и говорит:

— Смейся, смейся! Будь я на твоем месте, я бы в пляс пустился — как не плясать, когда знаешь, что тебя готовые денежки ждут. Ни труда тебе, ни заботы! А мне-то каково! Надо землю копать, лозу сажать, виноград опрыскивать, урожай собирать, вино делать да еще и продавать — тогда только деньги выручу!

 

ПАРЕНЬ И МЕЛЬНИК

Повез парень на мельницу мешок пшеницы. А там народу — не протолкнешься! К тому же и мельник не по совести поступает. Все хитрит да ловчит, вот и получается, что мельниковы дружки да богачи первыми зерно мелют. А бедный да робкий — жди! Увидел парень, что, если станет ждать своей очереди, неделю потеряет. А дома работа стоит… И стал он думать, как быстрее зерно смолоть. Думал, думал и придумал.

Подошел к мельнику, нахмурился и говорит:

— Слушай, не смелешь мою пшеницу этой ночью — несдобровать тебе! Если завтра утром мука не будет готова, я сделаю то, что мой отец в молодые годы делал!

Мельник перепугался. «Ишь, какой парень хмурый, кто знает, что у него на уме! Заставь его ждать, так он того и гляди подожжет мельницу…»

Так или иначе — к утру смолол он парню пшеницу. Тот взвалил мешок на плетеную арбу, заплатил за помол, попрощался с мельником, поблагодарил его и, как ни в чем не бывало, тронул лошадь.

— Скажи, парень, что бы ты сделал, если бы я не смолол твое зерно к утру? — спросил мельник на прощанье.

— Да я же тебе сказал, — ответил парень и в первый раз усмехнулся. — То же, что мой отец делал, когда на мельнице бывало народу много, а мельник вроде тебя бессовестный, дружкам да богачам поблажку дает, а таких, как мы, обижает…

— А все-таки…

— Повернул бы коня и поехал на другую мельницу — к мельнику почестнее!

 

НАСТОЯЩИЙ ДОЛЖНИК

Однажды к справедливому судье пришли торговец и чабан. Каждый бил себя в грудь и кричал, что другой должен ему ни много, ни мало — сто золотых.

— Я ему взаймы дал, сена на зиму купить! — настаивал торговец. — Летом была засуха, сена было мало!

— Он мне сто золотых должен за шерсть, что я ему прошлой весной отвез! — стоял на своем чабан.

Судья не знал, что и делать. Как узнать, на чьей стороне правда, кто из них не врет? Думал, думал и придумал, как узнать, кто из них настоящий должник.

Сначала судья подозвал к себе торговца и шепнул ему:

— Слушай, добрый человек, дашь половину денег, если заставлю чабана заплатить тебе сто золотых?

«Дареному ослу в зубы не смотрят!» — подумал тот и ответил:

— Согласен, господин судья. Дам, да еще в шелковом кошельке поднесу, посмотришь на него — меня вспомнишь. Только суди в мою пользу!..

Потом судья подозвал чабана, нагнулся к его уху и предложил то же самое.

— Ничего я тебе не дам, — сердито отвечал чабан. — Правда на моей стороне. Я свое рано или поздно и без взятки возьму!

Тут судья понял, кто настоящий должник. Заставил нечестного торговца вернуть деньги чабану. Да вдобавок присудил мошеннику пятьдесят палок, чтобы в другой раз не зарился на чужое добро и не обманывал суд. А честного чабана проводил с почестями и богато наградил.

 

ОТЧЕГО БОГАЧ УТОНУЛ

Возвращались домой два соседа: бедняк и богатей. Подошли к реке. Река была мелкая, можно вброд перейти, но накануне прошел проливной дождь, река вздулась. Ревет, бушует, громадные валуны ворочает. Мутная вода так и кипит, так ходуном и ходит. Посмотришь — голова кругом пойдет! Вброд переходить — и думать нечего, надо идти через мост. А мосток хлипкий, весь шатается.

— Хаджи Йордаки, дай руку, пойдем вместе через мост. Не то чего доброго — оба в воду угодим, — предлагает бедняк богачу.

Тот как услышал «дай руку», толстую шею вбок воротит, обогнал своего спутника и пошел один через мост. До середины дошел благополучно. Но тут мосток закачался, доски раздвинулись, оступился богатей и упал в мутную воду. Понесла его река, как мешок соломы…

Страшно бедняку в воду кидаться, да ведь человек тонет! Прыгнул он в реку, подплыл к богатею и кричит:

— Руку давай! Давай руку!

А богатей, хоть уже и воды наглотался, не желает руку подавать. Так и утонул ни за грош…

Вечером бедняк пришел к жене богача, снял шапку, рассказывает, как пропал ее хозяин.

— А спасти его я мог, — вздохнул он, — только бы он мне руку подал…

Тут жена как закричит на него:

— Ты моего мужа погубил, злодей!.. Если ты и впрямь хотел его спасти, надо было кричать: «Хаджи Йордаки, на, бери мою руку!» Где это видано, чтобы богатый человек давал? Он всю жизнь только и делает, что берет…

 

КТО КОГО УКРАЛ

Привели в суд конокрада.

Оглядел его судья с головы до ног и спрашивает с укором:

— Говори, зачем украл коня? Посмотри на себя — парень, как тополь, руки по работе плачут, а ты — воровать!

— Господин судья, не я коня украл, а он меня!

— Как это так? Что ты городишь? Где это видано, чтобы лошади людей крали! — рассердился судья.

— А вот как…

Откашлялся конокрад и стал рассказывать:

— Отправился я на базар, да на свое несчастье пошел глухой, узкой улочкой… Смотрю — поперек улочки конь стоит, тот самый, про которого говорят, будто я его украл. Стоит — ни проехать, ни пройти. Я ему киваю, пропусти, мол, — а он зубы скалит. Хотел я его отодвинуть, а конь давай брыкаться. Что тут делать? Думал я, думал и решил перескочить через него. Разбежался да как прыгну! Да вот беда — не перепрыгнул, а прямо на спину ему угодил. Проклятый конь будто того и ждал — шею вытянул да как поскачет, куда глаза глядят. Бегал, бегал по городу, бесновался, словно дракон какой, а потом возьми и прискачи на базар со мной на спине. Ну, думаю, никак этот разбойник решил меня в рабство продать. Нет, говорю, шалишь! Лучше я сам его продам первому попавшемуся цыгану — пусть знает, как красть честных людей! А тут его хозяин стражников привел. Ясно, не знают люди, как дело было, и потащили меня в суд. Вот и рассуди, ваша милость, кто кого украл.