Я бреду по серой улице незнакомого города–призрака. Черные провалы пустых окон смотрят на меня из давно покинутых, серого цвета, бетонных скелетов зданий. Корявые изуродованные стволы мертвых исполинских деревьев уткнулись в свинцовое небо, из которого вот–вот должен пойти ливень. Под ногами – куски бетона, осколки стекла, кирпичная пыль. Холодный, пронизывающий до костей, ветер гоняет куски пластика и целлофана, запускает волны пыли. У меня на лице платок. Он немного спасает от песка. Ощущение опасности не покидает меня. Хочется бежать. Ощущение усиливается с каждым мгновением. Я не бегу. Мои глаза ищут источник ощущений. Моя рука сильнее сжимает рукоять ножа. В горле пересохло, но пить не хочется. Тело напряжено до предела. Зубы стиснуты. Вдалеке слышен легкий переливистый звон детских колокольчиков.

Яркая вспышка света. Вокруг рушатся здания, падают, вырванные с корнями, деревья. Все пространство наполнилось болью, скрежетом и треском. Рев, гул и свист на грани восприятия взорвали мое тело. Боль пронзила и испепелила мозг. Боль вырвала меня из мира сновидений.

Открываю глаза.

Вокруг все трясется, ничего не видно, треск, гул. Кто‑то дико, на пределе восприятия, визжит. Запах гари, дым. Режущая боль в руке. Что‑то липкое под пальцами, вкус крови во рту. Вокруг что‑то навалено.

Я не понимаю ничего. Голова гудит.

Визжит Татьяна. Но я ее не вижу. Рядом ощущаю движение. Что это? Кто это? Кот? Что происходит вокруг? Что‑то теплое течет по спине.

Что это за движение? Разгребаю хлам. Всматриваюсь.

Господи! Рука! Мих! Рука дрожит мелкой дрожью. Кисть неестественно вывернута вверх, пальцы скрючены. Все вокруг в крови.

— Мих! Твою мать! –кричу я не своим голосом.

Мих хрипит, его череп расколот рухнувшей плитой. Его не спасти. Ему ничем не помочь. Он мертв. Это агония тела.

В горле комок. Его не проглотить, его не продышать. Дышать не получается. Слез нет. Из глаз течет соль. Она разъедает глаза, словно кислота.

Вокруг все гудит, трещит и скрежещет. Вокруг все трясется и двигается.

Тело, словно пружина. Напряжение такое, что рвутся жилы. Вместо крови адреналин. Время застыло. Время остановилось. Времени нет. Ничего нет. Есть застывший звук, который издает объект с пометкой «Татьяна». Одним прыжком оказываюсь рядом. Объект представляет собой плотный сжавшийся комок. Осматриваю целую вечность. Внешне объект цел. Хватаю, выкидываю в объект с пометкой «окно».

— И–и-и–иииии!

Что это было? Господи! Я лежу на снегу, пытаясь укрыть своим телом вырывающуюся Татьяну. В ее глазах безумие. Бью в лицо, наотмашь, кулаком. Резкая боль заставляет упасть рядом с девушкой.

Осматриваюсь: руины дома поедает клокочущее пламя. Правая рука немеет. За шиворот пытаюсь оттащить тело в сторону от огня. Руки не слушаются. Ломаю ногти.

Вокруг Ад. Все трясется, гремит. Везде дым, невыносимая жара смешивается с режущим холодом. Снег смешался с грязью. Вокруг война. Сильный взрыв отбрасывает меня вперед. Я теряю сознание.

Открываю глаза – в руке кусок ткани. Танька!

В своей жизни я так никогда не матерился. Я даже не знал, что в моем лексиконе есть такие слова. Мое тело моментально напряглось, почувствовав мгновенный прилив сил. Дрожь пробежала по рукам и спине. Назад! Танька!

Пусть кто угодно называет американцев тупыми, но у их солдат предусмотрены лямки на тыльной стороне формы, на плечах – для выноса раненых солдат с поля боя, а у нас нет. Как жаль, что этих лямок нет на нашей гражданской одежде…

Хватаю подмышки и тащу. Тащу вечность. Подальше от земли, огня и хаоса. Тащу, спотыкаясь. Тащу, роя ногами землю и снег. Тащу, пока не начинаю чувствовать острую боль в спине — кусок заборной доски воткнулся мне в спину.

Что дальше?

Ничего! Ровным счетом ничего хорошего! Впрочем, как и ничего плохого. Кто вообще придумал эти слова, эти понятия? Какие критерии брать? Где точка отсчета? Что есть хорошее? Что есть плохое? То, чему нас учили с детства, ерунда. Причем, ерунда абсолютная. Есть правила, угодные толпе. Правила, угодные обществу… Господу, если хотите… Есть сотни, есть тысячи, десятки тысяч слов, бесконечное количество их комбинаций, обозначающих белое… Есть то же самое количество слов, выражений, интонаций, обозначающих черное…

Я сидел, упершись окровавленной спиной в доски забора. Вокруг лес, стаи голодных диких животных, пустота, отсутствие людей, абсолютный крах. Мир, которого не может быть, но он есть. Ситуация, которая нереальна, но вот она. Вопрос, на который человек мыслящий, умный никогда не сможет дать ответ… Ты ранен, ты не знаешь, что с тобой, близкий тебе человек погиб, еще один близкий человек без сознания. Вокруг Ад. Мозг взрывается от мыслей, и в то же время в нем абсолютная пустота. В этот момент в моей голове что‑то щелкнуло. Что‑то изменилось. Я осознал все. Я стал частью Мира. Частью вселенной. Я стал единым с Господом. «Я» растворилось и утратило смысл. Все утратило смысл.

— Не готов! Не вррррремя! – сквозь плотно сжатые зубы пошла розовая пена. Я зарычал, завыл. Почувствовал, услышал, осознал и внутренним взором увидел (иначе не могу объяснить это новое чувство), как скрежещут, крошатся мои зубы, как лопаются сосуды, рвутся мышцы…

Там не было моего ума, там было мое тело, там было мое тело… Оно погибало, оно лопалось, оно трещало, но оно выжило. Оно спасло.

Помню, как дотащил тело Таньки до своего погреба, помню, как закрыл не слушавшимися пальцами люк, как намертво забил изнутри кол в петли… Помню, как на тряпки бросил ее тело, помню, что не было сил, да и нечем было разжечь огонь, помню как накрыл нас какими‑то шмотками, тряпьем. Помню, как скрючился от боли рядом, попытался телом согреть. Помню, как провалился в багровую темноту.

Боли не было. В пустоте вообще ничего нет. В пустоте вообще ничего не надо. Там все, как есть. Там истина.

— Почему истина багрового цвета? Здравствуй, Мих! Как ты тут? Я? Я ничего. Все путем! Бывалые солдаты не умирают… Да… Они просто так пахнут… Да. Это не я сказал. Саймак, Гаррисон? А кто их разберет! Да что мы о ерунде какой‑то! Зайди в гости, пивка попьем! Танюха зайдет…

Мих смеется. В его смехе есть что‑то неестественное. Это не смех, это рокот… Рокот, полный смысла. Мне все становится понятно. Я смеюсь. Мы расходимся, не оглядываясь.

Я сижу в полном лотосе посреди луга. Луг покрыт ковром желтых цветов. Я трогаю землю. По ней, как по воде, идут круги.