С возрастом мы отвыкаем от окружающей нас красоты и учимся смотреть лишь себе под ноги. Однообразный быт, одинаково–скучные будни… Мы давно разучились летать. Да если бы только летать… Припоминаете, как в детстве вы раскрашивали рисунки? А книжки–раскраски? А после, много позже? Наверное, если только после того, как у вас появились и подросли дети… А сами для себя? Сами пробовали купить и вечером, за чашкой кофе, упоенно, не отрываясь, чтоб нос и руки в краске? Нет? Вот именно. А все дети умеют раскрашивать свой, да и наш окружающий мир теми красками, которые мы давно разучились видеть…

Но цвета у красок бывают разные, и не только дети умеют пользоваться кистью… Порой с нами хочет поиграть сама Судьба или его величество Случай…

К чему это я? Ах, да… У кузнеца пропал сын… Последний раз его видели у поля, в тот день, когда пришли воины легиона. Поиски ничего не дали. Саид места себе не находил. Кузня встала…

После такой новости кузнец с отрядником запили, мы с Алексом и Михом из «солидарности» присоединились. Саид… Его было жалко. С горя кузнец день за днем напивался еще с самого утра. Что касается нас четверых… Мы «приговорили» практически все стратегические запасы старосты. По пьяному делу, после долгих рассказов и заверений в том, что наша группа сохранит свою целостность, не будет подчиняться никому, кроме главнокомандующего и что после подготовки нам дадут создать свой отряд, усилив новобранцами и несколькими бывалыми воинами, мы договорились с Иваном поехать вместе с ним на базу легиона.

Иван оказался приятным собеседником, прекрасным рассказчиком и просто хорошим человеком. Проще сказать, идеальным собутыльником. Он ни на миг не расставался с нашим подарком и время от времени тихонько бормотал, что теперь многим утрет нос…

Танина рабыня ни на шаг не отходила от нее, сама же «госпожа» стала постоянным объектом наших дружеских шуток. Научить Аллу – а именно так звали рабыню – обращаться к Татьяне просто по имени оказалось делом абсолютно безуспешным. Никакого результата, кроме слез и мольбы не губить ее, не дала и попытка избавить Аллу от оков рабства… При этом рабыня была весьма умной женщиной и искусной хозяйкой, но разговаривать предпочитала только со своей «госпожой». Впрочем, Тане за это время наверняка надоела наша сугубо мужская компания…

А что же жители деревни? Мне подумалось, что староста не впервые кутил в компании гостей, не заботясь о том, что о нем подумают остальные. Возможно, поэтому на мой вопрос о людях Ахмед попросту махнул рукой, сказав, чтобы я не беспокоился, ибо главных канонов еще никто не отменял – будут и хлеб, и зрелища. Возможно, это всего лишь мои догадки, но не являлись ли все эти устроенные старостой попойки частью работы, частью некоего его замысла…

Время шло размеренно и неторопливо, открывая нам все новые и новые события. Вскоре наступил день, когда Ивану и его десятникам надлежало выбрать троих молодых парней для службы, а нам – собираться в путь–дорогу…

Площадь застелили толстым слоем свежескошенной травы, а по периметру еще с вечера расставили столы и лавки. Последние находились лишь с одной стороны, чтобы сидящим было удобно наблюдать за всем, что происходит в центре площади. В результате получилось некое подобие амфитеатра.

Скромная пища богато смотрелась на массивных столешницах из почерневшего старого дерева. Люди появлялись группами, каждая несла с собой свое божество. Идолы были небольшие, их устанавливали за столами со стороны площади, затем, поклонившись, рассаживались. Картину дополняли массивные кожаные бурдюки с вином. Вся эта обстановка, я бы добавил, атмосфера средневековья пагубно сказывалась на трезвости рассудка, ибо мозг требовал бутылку рома в руку и, как минимум, одноглазого попугая на плечо.

Женщин среди сидевших за столом практически не было. Они либо подносили пищу, либо о чем‑то беседовали, толпясь за небольшими заборчиками там, где улицы примыкали к площади. Кузнец, уже успевший с самого утра принять на грудь несколько смертельных доз алкоголя, запинаясь и путаясь в словах, пояснил, что, негоже женщинам портить мужской праздник. А вот те, что находились за столами, – они «бились наравне с мужчинами и делом доказали, что достойны этой почетной привилегии». Таня, покраснев, пыталась возражать, но в гневе не могла найти слов и только хватала ртом воздух, словно выброшенная из воды рыба.

Когда все уселись, в центр площади вышел староста. Он долго и проникновенно говорил о славе воинов легиона, их победах, о полчищах кровожадных врагов, ненавистных технарях, спрятавшихся в утробах машин. Яростно жестикулируя, рассказывал о будущем поселения, о богатых урожаях и беззаботной жизни. Политики, порой, все похожи на двуликого Януса… Люди слушали Ахмеда. То и дело раздавались одобрительные возгласы. Наконец, староста передал слово и почетное право начать отбор кандидатов отряднику.

Выйдя в центр, Иван начал со слов благодарности жителям деревни. Далее шла реклама легиона, его воинов и суровой аскетической жизни, в которой было место не только подвигу, но и повседневным радостям. Отрядник не был столь красноречив, как староста, поэтому и речь его была недлинной. В заключение он объявил, что пропавший груз найден и находится в нескольких часах пешего хода от поселения, а все виновные, что были захвачены живыми, казнены на месте. Разогретая старостой толпа взорвалась воплями радости и шумным гомоном.

То, что произошло дальше, показалось мне странным: все сидевшие за столами молча встали, высоко подняли кружки, затем, выплеснув немного вина на землю, выпили все до дна. Саид, икнув, сказал, что это дань славы павшим, затем залпом выпил полулитровую емкость и, закрыв глаза, в беспамятстве тихо сполз под стол.

Иван заранее нас предупредил, чтобы мы много не пили, ибо нам предстоял довольно утомительный и опасный поход. Отрядник наверняка знал, о чем говорил, поэтому мы не спорили. В наших кружках был бодряще–холодный крепкий травяной отвар (спасибо рабыне – иногда она была просто незаменима).

Тем временем в центр площади вышли десятники Ивана – все раздеты до пояса, в руках шесты. К ним присоединились двадцать местных парней лет от пятнадцати и старше, вооружены они были кто чем, да и одеты кто во что…

Я не раз бывал на соревнованиях по различным видам единоборств, но то, что происходило на траве, не походило ни на один виденный мною бой. Это не было похоже ни на показательное выступление, ни на постановку, ни даже на спарринг. Это была настоящая битва, когда десятники, мастерски прикрывая друг друга, без жалости избивали претендентов, а те, в свою очередь, без тени страха нападали, пытаясь применить весь свой жизненный опыт. Каждый новый удар вызывал крики, одобрительные вопли или гул разочарования и свист зрителей.

Пятерых, оставшихся лежать на траве, окатили водой, тех же из них, кто сам не смог подняться, подняли и унесли рабы. Оставшимся ребятам приказали раздеться догола. Как я понял, оценивали телосложение. Так отсеяли еще двух. Алекс, ухмыльнувшись, вспомнил, как когда‑то его забирали в армию он точно так же, голышом, стоял перед военкоматской медкомиссией.

Все¸ что происходило далее, походило на игры горцев в Шотландии: метали булыжники с места, нетолстые двухметровые бревна – с разбега. К этому времени толпа, уже изрядно разогретая алкоголем, неистово орала, мужчины вскакивали с мест, активно жестикулируя. Завязалось несколько драк, которые, впрочем, с легкостью разняли солдаты Ивана. После всех состязаний осталось с десяток потенциальных новобранцев.

В разгар испытаний прибыли солдаты с груженой телегой. Управлял телегой никто иной, как пропавший сын кузнеца. Ахмед поднялся из‑за стола и, пошатываясь, направился прямо к телеге. Толпа замолчала: все понимали – сейчас что‑то произойдет. Очнулся и кузнец и, показывая чудеса эквилибристики, тоже двинулся к телеге.

— Не трогать парня! – Иван вышел из‑за стола.

— Это мой сын! Что хочу, то с ним и сделаю! – Саид развернулся к Ивану и чуть не упал. Десятники попытались скрыть улыбки.

Пока кузнец старался обрести равновесие, Иван просто подошел и двинул тому в пах. Саид грузно осел на колени и, свернувшись калачиком, повалился на землю. Толпа загудела.

— Люди! – Иван сделал десятникам едва заметный знак и те оттащили кузнеца в сторону. – Люди, уважаемый Ахмед! Саид, дай Бог тебе здоровья. – по толпе волной пробежал смешок. – Этот парень помог вернуть украденный у вас груз! Более того, он лично расправился с одним из бандитов! Я вижу, ты не очень‑то рад видеть сына дома, и потому я решил взять его с собой, четвертым!

Люди повскакали с мест, нарастало возмущение.

Тише! – Иван поднял руку над головой. – Этот молодой мужчина доказал, что он воин, и он сам пожелал служить легиону! – Криков стало заметно меньше. – Люди! Взамен легион полностью возвращает вам украденное!

Вот и все. Полтелеги за мальца – и негодование сменилось радостью… Как все просто… Прав был староста – каноны еще никто не отменял…

Пошатываясь, «уважаемый Ахмед» подошел к пришедшему в себя Саиду. Пока они переговаривались между собой, народ затих в ожидании.

— Забирай! – Саид в сердцах махнул рукой. – У меня их еще трое, а из этого сорванца хоть дурь выбьете… – Помолчав немного, вздохнул: Все равно учиться не хочет…

Кузнец подошел к сыну. За ним было двинулся один из солдат, но, уловив жест своего командира, вернулся на место. Саид подошел к сыну. Тот съежился, ожидая удара, но остался на месте, рука кузнеца сжалась в кулак и стала опускаться на голову парня. В нескольких сантиметрах от волос сына движение замедлилось, рука задрожала, кулак раскрылся, и ладонь ласково опустилась на голову мальчика. Сморгнув слезу, отец прижал его к себе, затем оттолкнул и, не разбирая дороги, пошел прочь.

Итак… Претендентов осталось девять… Один из парней почувствовал себя плохо: из‑за сломанной переносицы и разбитых бровей у него заплыли глаза и он ушел.

Следующее испытание оказалось самым сложным. Ребятам приказали драться друг с другом, всем одновременно. Это был очень жестокий кулачный бой, где каждый был сам за себя, бой, который прекратили, когда на ногах осталось только трое. Казалось, безумное ликование захлестнуло площадь и как из чаши выплеснулось за ее грани. Все поселение стянулось к площади, победителей подняли и на руках отнесли к отдельно стоящему по–королевски накрытому столу.

Через пару часов практически все мужское население, за редким исключением, валялось под столами…

Чуть позже полудня после непродолжительных сборов наш небольшой отряд вышел из поселения. Мы ушли, так и не попрощавшись ни с кузнецом, ни со старостой – оба были пьяны до такой степени, что разбудить их попросту не удалось. Нам оставалось лишь попросить женщин, что провожали обоз, передать нашим друзьям наилучшие пожелания, извинения за скорый отъезд и благодарность за радушие и гостеприимство.

Лошадей ни у нас, ни у новобранцев не было, так что мы разместились в двух старых ужасно скрипящих телегах. В первую погрузили вдрызг пьяных победителей (сын кузнеца, к слову, тоже успел изрядно накачаться и теперь вовсю храпел, лежа в неестественной позе). В эту же телегу определили и рабыню. Мы же вчетвером, не считая кота и возницу, разместились во второй.

Мы с Михом сидели, прижавшись друг к другу спинами, и молча смотрели по сторонам, Татьяна гладила свернувшегося урчащего кота, а Алекс дремал… Бесконечно долгий путь и однотипные пейзажи усыпляли: старая разбитая дорога, деревья, неторопливо ползущие по сторонам, легкий теплый ветерок… Из глубин памяти, будто вечерние тени, выплыли воспоминания, как в детстве я ездил с бабушкой в какую‑то Богом забытую деревню, как сам управлял телегой, как погонял хлыстом лошадь, как пытался ее остановить, крича «Тпррррру!»… Меня бы так и укачало, если бы под колеса время от времени не попадали камни и толстые ветки, так что нас изрядно потряхивало.

Трое воинов скакали впереди, трое замыкали колонну… То есть с арьергардом, авангардом и, наверняка, с разведкой в отряде Ивана все было в полном порядке, тем не менее, оружие из рук мы не выпускали.

— Разбить лагерь! – Иван зрелищно поставил коня на дыбы.

Поляна, покрытая мягким ковром из зеленой травы, находилась на небольшой возвышенности и прекрасно подходила для лагеря. Воины действовали слаженно: кто занялся костром, кто разгрузкой груза, а кто‑то ушел в лес за кольями.

— Просыпайтесь, хватит спать! – десятник тормошил парней. – Ты, ты и ты, – в лес за дровами, ты, – обратился он к сыну кузнеца, – разгружай вон ту повозку.

— Друзья! Не желаете ли выпить? – Иван все еще не слезал с коня. – Сейчас разобьют лагерь, и я вас познакомлю со своими солдатами!

— Выпить? Если только бургундского, – подмигнул нам Миша .

— Бургундского так бургундского. У меня как раз завалялся бурдюк первоклассного зелья. Адское пойло пробовали?

Палатка более походила на шатер и поражала воображение размерами: в ней не только свободно поместились все солдаты, но еще и осталось свободное место. Она представляла собой странную систему, состоявшую из трех внушительных кусков брезента, нескольких кольев и множества веревок–растяжек. В центре крыши было круглое отверстие, а прямо под ним, на земле, располагался очаг. Тем вечером я впервые попробовал на вкус оленину, надо заметить, весьма мастерски приготовленную. У Ивана в отряде были не только первоклассные охотники, но замечательные повара.

Вскоре все, кто был не занят патрулированием лагеря или иными делами, в том числе Иван и мы с Михом, накачались превосходным самогоном. Время для нас остановилось.

Утром случилось две неприятности. Первое – Миша обнаружил пропажу магазина к АКА. Второе – тут отличился сын кузнеца… Но не буду обгонять события, расскажу обо всем по порядку.

Сколько мы сами не искали магазин, все усилия оказались тщетными. Тогда Иван приказал построить весь отряд, включая новобранцев, и сам встал в начало шеренги. Десятники профессионально обыскивали всех по порядку – сначала людей, затем их личные вещи. Наконец рожок нашли под сеном в одной из телег. Через несколько минут нашли и допросили двоих воинов, что находились недалеко в секрете, еще через пять минут один из молодых солдат, ползая на коленях в грязи, молил о пощаде…

Иван лично отрубил вору кисти обеих рук. «Таков закон. Если я не накажу его, накажут меня. Меня перестанут уважать. Закон един для всех», – резко ответил отрядник на наши просьбы пощадить бедолагу. Кроме нас, никто из отряда не проявил ни тени жалости или сочувствия – ни когда к кистям мужчины привязывали веревки, ни когда меч с хрустом, под аккомпанемент гортанного вопля несчастного, входил через кости в дерево колоды. Вскоре парень скончался – от потери крови или от шока. Он так и лежал у окровавленной колоды, пока – перед тем, как снять лагерь – его не его похоронили, точнее, пока не зарыли у обочины дороги, не отметив могилу даже камнем…

Второе событие было связано с сыном кузнеца, которого звали Артуром. Бойкий парень везде совал свой нос. И эта его черта сыграла с ним жестокую шутку. Артур не разбил бы большой кувшин с какой‑то жидкостью, который ему было не поднять в одиночку, не начни он хорохориться перед земляками. Но малец взялся за непосильное для одного человека дело и таки разбил кувшин, за что тотчас был приговорен десятником к пятнадцати ударам нагайкой. Парня привязали к козлам и, не откладывая, привели приговор в исполнение. Впрочем, как и подобает мужчине, Артур выдержал наказание молча, лишь губу до крови прикусил. Кстати, именно то, что парень не проронил ни звука, вызвало у всех одобрение.

— Молодец… – Алекс с Мишей отвязали Артура и, подхватив его под руки, помогли дойти до телеги, где Татьяна с Аллой еще с самого начала готовили какое‑то целебное зелье…

— Занятно… – подошел к ним Иван. – Толк из тебя точно будет…

Неделя – а именно столько времени нам понадобилось, чтобы без спешки добраться до базы – прошла спокойно, разве что на шестой день пути мы встретили конный патруль, но эта встреча длилась не более десяти минут.