Лиловое пламя заката окрашивалось оранжевым, переходило в голубой, фиолетовый, затем в темно–синий и – чуть дальше – в черный цвет.
Вокруг пахло свежескошенным сеном. Я подошел к телеге…
— Мих, как ты думаешь, если пересказывать все, что нам пришлось пережить за последнее время, на что это будет похоже? На унылую автобиографию потянет? Может, на безумное приключение?
— Ты сначала напиши. А не напишешь – кто же прочтет? – Мих улыбнулся в ответ. – А коль прочтут, будет ли им интересно? Люди ждут интригу, события, и им уже неинтересна обыденность и собственная жизнь – ведь они давно превратились в зомби, потому как разучились жить…
— Странно слышать это от тебя, – я усмехнулся. – Мало того, ты говоришь, будто ничего не произошло, и все остались живы…
— Вы говорите так, будто хлебнули «бургундского» из кладовых Ивана, – Алекс, легко пошатываясь, стоял и пытался удержать в левой руке бурдюк отменного самогона из загашников отрядника, а правой поддерживал самого «Вано», который, в свою очередь, старался не уронить плетеную корзину со всевозможной зеленью.
— На войне, как на войне, – пробормотал Иван и опустился на землю, да так быстро, что Алекс даже охнуть не успел. С земли донеслось что‑то, что можно было истолковать как «Сегодня последний день, когда можно отдохнуть, завтра снова в строй».
— Научил на свою голову, – Алекс безуспешно попытался поднять Ивана. – А что собачки наши места себе с утра не находят?
Стрела, навылет пробившая череп подошедшего к лежащему Ивану десятника, забрызгала нас липкой смесью крови и мозга. Время остановилось. Я почувствовал знакомый сладковато–приторный запах крови. И пока содержимое желудка безуспешно пыталось выплеснуться на бьющееся в судорогах тело убитого воина, мои руки уже прижимали АК к плечу, а ноги уводили в прыжок. Только мозг начинал понимать, что произошло нечто опасное и, скорее всего, непоправимое.
Самое страшное оружие – бесшумное. По крайней мере, для меня… Мозг рисует то, до чего нельзя дотянуться, что нереально ощупать; мысли проносятся со скоростью вихря, нагоняя леденящий, сковывающий движения страх…
Поляна медленно заполнялась едким белым дымом, от горевших тканевых свертков, выброшенных из леса…
Как в замедленных съемках, из растущих вдоль дороги кустов выпрыгивали полураздетые люди, вооруженные топорами, луками и ножами, летели камни и стрелы…
В дыму возникали непонятные силуэты, мозг показывал картинку «чужой», палец нажимал на спусковой крючок, раздавался щелчок, дуло автомата с хлопком выплевывало луч лилово–оранжевого пламени…
Хлопок, хлопок… Еще хлопок… Мих сзади… Я чувствую его спину, отдачу его выстрелов… Мир застыл, время исчезло – осталось нечто, по силе подобное кульминации в одном из концертов Рахманинова…
Рабы и новобранцы беспорядочно бегали, создавая хаос; воины же действовали четко и слаженно, их отточенные движения не оставляли противнику ни единого шанса, расчленяя тела врагов поющими песнь смерти клинками.
Кое–где дым казался розовым – наверное, у меня просто разыгралась фантазия. Впрочем… Фонтан крови из перерезанной шеи сложно забыть…
Наступаю на что‑то скользкое, падаю на спину. Сантиметрах в десяти над моим лицом скользит острие клинка. Успеваю задеть и сбить с ног Татьяну – выпущенный из арбалета болт пролетает там, где только что была ее спина.
Хлопок… Очередная безликая жертва окрашивает в серо–багровые тона кустарник за своей спиной… Человек – уже не человек: просто образ, просто цель… Просто команда мозгу нажать на курок… Нет мыслей… Нет эмоций… Нет страха…
На поле брани нельзя оставлять жизнь недобитому противнику – никакого милосердия во время боя… Разбивая прикладом лицо раненому дикарю лет сорока, начинаю подсознательно видеть целиком картину происходящего. Странное ощущение, смешанное с новым, непонятным и ни на что не похожим чувством.
Мне нравится вкус адреналина и пьянящий запах крови. В такие моменты я будто меняюсь: не замечаю боли, а при виде своих ран – зверею. Какой‑то подросток проткнул мне руку, я с рычанием вырвал у него нож и воткнул ему же в лоб. То ли лобная кость оказалась у паренька слабой (предположу, что в жизни бедняге недоставало кальция), то ли нож был добротным, не скажу точно, но только он с хрустом вошел бедолаге в лоб по самую рукоять.
Атака была столь неожиданной, и нападавших было так много, что мы потеряли почти треть людей, в основном рабов и новобранцев. Однако и нападавшие явно не ждали такого отпора – немногие из них выжили и смогли укрыться в лесу. Когда дым рассеялся, я увидел вокруг кровавое море, что поглотило не только усеянную трупами землю, но еще и деревья, кусты, людей…
Я никак не мог отдышаться, обычное зрение и мысли медленно возвращались. Я почувствовал дрожь в руках – порой, когда уже все кончено, начинаешь осознавать произошедшее, и в душу крадется страх, и важно – его не впустить. А руки? Что руки? Руки дрожат от адреналина… Как и колени. Но это приятная дрожь…
— Знаешь… – Мих стер кровь с лица, – автобиография? Иди ты к черту со своей автобиографией! Мне пока нашего общего воениздата с лихвой хватает… и… этих дурней из каменного века.
— Так нельзя… Так нельзя… Так нельзя… – Татьяна сидела у колеса телеги, обхватив голову руками, в лице – ни кровинки. К ней спиной, сжав рукоять окровавленного меча так, что белели костяшки пальцев, стоял сын кузнеца – взгляд неподвижен, из правой ноги, ближе к бедру, торчит нож. Четыре неподвижных тела перед ним завершали полноту картины. Паренек спас Татьяну…
— Как на бойне, – Алекс сел на землю. Его левая рука была перетянута веревкой, а от локтя до кисти зияла глубокая рана. – Мне начинает казаться, что наши войны гуманней.
— Расскажи тому уроду, которому я выстрелом ногу оторвал, – Мих сплюнул. – Где там твой самогон, – хочу сегодня напиться до потери памяти…
Алекс устало посмотрел на него: «А может, ну его, это пойло?»
В дальнейшем «пойло» нам очень пригодилось: его не только давали пить раненым, чтобы облегчить их мучения, но еще и дезинфицировали нехитрые ножи. Предположу, что именно из‑за использования холодного оружия в любых конфликтах все воины прекрасно «штопали» сами себя, и, судя по выражению их лиц, это было обыденным делом.
Понятно – я «принял на грудь», затем Иван зашил мою рану. Алексу повезло меньше: его руку пришлось чистить и дезинфицировать… Сделали это просто – мочой… Оказывается, она способствует свертыванию крови. В общем, кому как повезло – кто просто тряпкой описанной отделался да вышиванием по мясу, кто каким‑то мхом да тугой повязкой, кто на «повышение пошел» – парня со сломанным позвоночником просто добили… Острый прут в ухо, точный удар и все… Жестокость? Нет тут никакой жестокости…
— Сволочи, – выживший десятник покачал головой, – сняли секрет так, будто в нем малышня стояла… А ведь отсюда всего полдня пути до нашей базы… Куда патрули смотрят?
— Да… выдержки им не хватило, – Иван задумчиво смотрел в сторону леса. – Подожди они еще чуть–чуть, самую малость, и взяли бы захмелевшими. Странно все это, ой как странно… – Потом спросил жестко: «Тела собрали?»
Тела поверженных врагов были сложены на краю поляны.
— Это не бойня, Алекс… – Мих присел на корточки, – это мясная лавка…
— Смотри‑ка, татуировка волчьей головы – у этого и вот этого… – десятник ворочал трупы как заправский работник морга. – И на этой руке…
— Первый раз такое вижу… – Иван сосредоточенно разглядывал тела. – У всех одно и тоже… Где Альта? Выжила?
Десятник трижды свистнул, и через пару секунд из кустов к нему выбежала одна из наших собак. – Иди сюда, моя хорошая, – он ласково погладил огромного волкодава по голове и пару раз хлопнул по боку.
Иван что‑то нацарапал маленьким острым гвоздем на небольшом кусочке пластика, который затем вложил в специальный кармашек в ошейнике собаки и приказал: «Домой!» Альта мгновенно сорвалась с места…
— Почему собака? – я смотрел Ивану в глаза.
— Потому что, если мы окружены, – взгляд отрядника был тяжел, – то у нее больше шансов проскользнуть незамеченной, нежели у любого из нас, да и люди сегодня понадобятся – кто знает, что нас ждет в ночи.
Совещание было коротким, команды Ивана – четкими.
Телеги поставили полукругом, выгнутой частью в сторону леса. Нас с Мишей отправили на левый фланг, где из мешков с какой‑то крупой мы соорудили нечто вроде бруствера. Потом мы помогли Алексу и Татьяне защитить их «огневую точку». Каждую из наших «точек» укрепили псом и воином, отвечавшим за собаку. Остальные воины по трое расположились по периметру, еще несколько, самых умелых, разместились в центре вместе с ранеными, чтобы в любой момент быть в любом месте или – возможно, я ошибался – добить тех, кто мог попасть в плен… Рабам и новобранцам раздали трофейное оружие. Единственного пленного заковали в кандалы и привязали к телеге так, что он не мог даже пошевелиться.
Не знаю, почему Вано организовал оборону именно таким образом… Наверняка картина, которую я видел, была не полной… К тому же мне казалось, что уцелевших людей было несколько больше, чем сейчас находилось в «подкове», как ее окрестил Мих, а это значило лишь то, что остальные где‑то укрылись.
Патронов у нас с Михом было в достатке: за первый бой мы практически ничего не расстреляли – не больше десятка каждый, по пуле–две на нападавшего… С другой стороны, даже это было для нас целое состояние, но что поделать – жить‑то хочется…
Забыл добавить – воины в центре все были одеты в тяжелую броню, у каждого – щит.
— По крайней мере, сразу не вырежут… – Мих всматривался в лес. – Еще костры бы побольше… Поярче…
— Костров не будет, – отозвался сидевший рядом с псом парень лет двадцати пяти, – проще лес поджечь, а кострами только себе навредим.
— Почему? – мы с Михом переглянулись.
— Смешные вы, – парень смотрел на нас как на детей, – они смогут подойти к самой границе света, а затем напасть. Не будет огня – мы окажемся в равных условиях. А кое‑кто, – парень улыбнулся и потрепал лежащего пса за шею, – а кое‑кто даже в лучших…
Костры не жгли. Разговаривать было строжайше запрещено. Мы вслушивались в каждый новый звук, коими была наполнена бесконечная холодная лунная ночь. Чтобы согреться, мы напрягали и расслабляли свои мышцы, дышали на руки. В туалет отлучиться также было нельзя, что для парней особой проблемой не явилось.
Тяжелая бессонная ночь давала о себе знать страшной усталостью – не хотелось даже говорить. Не стоит объяснять, как радовались мы наступившему утру, что спасло от неминуемого сумасшествия теплом своих солнечных лучей. Вместе с рассветом к нам явились два отряда всадников. Нас охватила радость, а с ней пришло и спокойствие: мы расслабились, на суровых лицах появились улыбки. Глаза Татьяны блестели от слез.
Это утро запомнилось еще двумя событиями. Первое – Иван отдал нам четырех коней, оставшихся без хозяев после вчерашнего нападения. Что же до второго…
Иван привел к нам сына кузнеца.
— Есть в легионе традиция: после первого боя в легионе человек получает новое имя, которым заменяет основное или хранит в тайне ото всех. Что касается вашей четверки – в вас и ваших именах я уверен. А вот ты, – Вано обратился к парню, – ты далеко не трус, а к тому же еще и защитил Татьяну. Отныне имя тебе Бронислав.
— Спасибо! – в глазах Бронислава не просто зажглись искры, там произошла такая вспышка, что будь мы в том мире, до катастрофы, мне пришлось бы надеть солнцезащитные очки. Утрирую конечно, но парень еще долго искренне тряс руку Ивана…
Как только раненых разместили на телегах, прозвучал приказ «по коням». Верхом я ездил очень давно, но все же, в отличие от Миши, Тани и Алекса, ездил… По правде скажу, мой небольшой опыт не спас меня от боли в спине и прочих неприятностей, кои поджидают новичка–наездника на долгом марше. Спасало лишь то, что рабы вели коней под уздцы. Мы были позором даже на фоне тех раненых, которым не хватило места в телегах и они были вынуждены ехать верхом. Надо отдать должное воинам – усмешек в наш адрес не было…
К полудню мы выехали на, дорогу, что вела через внушительных размеров поле к «базе», находившейся посреди него.
С виду невзрачный комплекс из семи старых двухэтажных зданий с плоскими черными крышами, обнесенный внушительным бетонным забором с торчащими из‑за него вышками, опутанный колючей проволокой, окруженный двойным рвом с водой, противопехотными заграждениями и невесть еще чем, чему мой мозг просто не находил названий… Вокруг комплекса на поле, сколько хватало взгляда, росла картошка.
— Очень интересно… – произнес Алекс, когда мы с ним поравнялись. Я вопросительно посмотрел на него, но кроме многозначительного взгляда, направленного в сторону комплекса, так ничего и не дождался…
Вскоре мы выехали на вполне приличную дорогу, мощеную камнем. Дорога вела к подъемному мосту через ближайший к нам «первый» ров. Огромные, белого кирпича, одиноко стоявшие ворота смотрелись совершенно безумно и вовсе не к месту на валу, по которому за ними шла брусчатка, и который собой разделял два рва. Пока мы шли от ворот до ворот, из узких бойниц в стене нас сопровождали напряженные взгляды и тяжелые ржавые болты во взведенных арбалетах…
Странное место…