Небольшой чистый дворик, мощенный камнем, обнесен высокими побеленными стенами, в их узких бойницах зияет бездонная темнота. На незнакомых суровых лицах – ни малейшего намека на улыбки, тяжелые изучающие взгляды словно прожигают насквозь. А над головой – глубокой синевы небо и медленно проплывающие перистые облака необычайной красоты.

В этом маленьком замкнутом пространстве с нами – лишь трое воинов, попросивших нас задержаться. Мы да еще несколько выживших новичков с неподдельным интересом рассматриваем массивные деревянные ворота, обитые металлическими пластинами. Странно, но вход в этот дворик был абсолютно таким же, что и выход – можно было поклясться, что разница в размерах огромных каменных арок не превышала и сантиметра.

Воины, что остались с нами, молча изучали нас. Им явно хотелось заговорить, но при попытке Миха обратиться к одному из них самый высокий и плотный из троицы медленно поднес указательный палец к губам и довольно четко произнес «Тсс–с-с», всем своим видом показывая, что начинать разговор не стоит.

Слишком много впечатлений, слишком сильная усталость, слишком неприятная слабость, слишком тяжелые рюкзаки, слишком много всевозможных «слишком» собрались воедино и одновременно дали о себе знать…

Во дворике мы провели около получаса. За высокими стенами ничего не было видно, лишь верхушки зеленых берез. Из‑за стен ничего не было слышно, но это была вовсе не гробовая тишина – просто все звуки были привычными и естественными: порывы ветра, щебет птиц, шелест листьев…

— Пора, – Высокий подошел к арке и поманил нас рукой. Второй, что был чуть пониже, негромко добавил: «Следуйте за ним».

Во дворе остался лишь один воин, затворивший за нами устроенную прямо в воротах тяжелую дверь на больших кованых петлях. Высокий зашагал вперед, но почти сразу же за аркой свернул влево и нырнул в темный незаметный узкий проход. Он неторопливо шел впереди, то и дело останавливаясь и оборачиваясь, показывая нам путь. Тот, что был пониже, замыкал шествие. Оба молчали. После был еще один коридор – много короче, но и значительно темней. Мы шли недолго, но, если не учитывать белого пятна в конце прохода, в абсолютной темноте.

Нас привели в маленькое помещение: голые стены с зарешеченными окнами, открывавшими прекрасный, можно даже сказать, незабываемый вид на посеревшую и покрытую зелено–серым мхом каменную стену, что тянулась куда‑то вверх; три грубые, добротно сработанные деревянные лавки, отполированные временем и чьими‑то задницами, большой, без единого гвоздя, деревянный стол.

Отдельно стоит упомянуть о туалете типа «сортир». Находившийся за старой, окрашенной в зеленый цвет дверью, он, как ни странно, был весьма чистым. Система слива поражала простотой и оригинальностью: деревянная пробка на бечеве и самый обычный кран, торчавший из стены примерно на метровой высоте. Алекс, посмотрев на наши удивленные лица, объяснил, что пробка закрывает дырку, затем набирается вода, после чего пробка выдергивается, происходит смыв.

— Обычная чаша «Генуя»… – Алекс задумчиво посмотрел на «чашу». – Правда, в армии все это называлось совершенно иначе, – добавил он, не обращая внимания на наше крайнее удивление и «отвисшие» челюсти…

И опять мы – в неизвестности… И опять время, подобно пластилину из кошмарных снов, течет вверх по стенам…

Что поделать, усталость дает о себе знать. Я сел, положил автомат на колени, сверху на него поставил вещмешок, немного подправив его для мягкости, положил на него руки, будто ученик в первом классе, уткнулся в них лбом и задремал.

Спишь и, вместе с тем, не спишь, а медленно бродишь по границе сна, краем уха слыша, как о чем‑то перешептываются деревенские пареньки. Шаг – Мих лег на скамью и задремал. Еще шаг – Таня что‑то ищет у себя в рюкзаке. Еще… Алекс, прислонившись к стене, тихонечко насвистывает какую‑то до боли знакомую мелодию. Еще шажок… Бронислав медленно ходит из угла в угол… Я задремал… Беспокойная туманная дремота застилает мое сознание… Я заснул, и сон мой был как никогда беспокойным.

До следующего утра о нас забыли. Конечно, Таня и Миша возмущались, более сдержанный Алекс молчал, парни–новобранцы вели себя невозмутимо, я же просто делал вид, что спал…

— Вставайте, бандерлоги! – голос завис в воздухе и не принадлежал ровным счетом никому…

Я протер глаза руками. Было либо слишком поздно, либо слишком рано, но уж точно слишком темно, чтобы быть светлым временем суток.

— Кто много спит, тот мало живет! – голос продолжал пугать отсутствием источника и проникал прямо в мозг…

Дальнейшее наше знакомство с военной базой прошло в абсолютной тишине и в полной темноте… Возможно, оно и к лучшему… Бескрайнее черное небо приобретало темно синий оттенок у самого горизонта и блестело мириадами звезд.

Нас привели в некое подобие бани, где, однако же, не было ни веников, ни парной, ни раскаленных камней, ни пара, а были обычные душевые «соски», как ласково обозвал Алекс душевые головки, приваренные к трубе у потолка, да перегородки, разделявшие огромное помещение на кабинки. Чуть теплая вода стала приятной неожиданностью для каждого из нас. «Баня» разделялась на мужскую и женскую секции. Особый «шарм» всему придавал отблеск пылающих факелов.

До «бани» нам выдали по куску мыла, отдаленно напоминавшего по размеру и цвету хозяйственное, а после, когда мы построились по двое, по комплекту белья и одежды из довольно грубой ткани, кожаную обувь. Само собой разумеется, мы взяли все… Вдруг пригодится.

Когда все уже помылись и почти оделись, мы получили по доброй порции горячего травяного отвара. Приятная и наверняка полезная неожиданность.

— Армия… – Алекс многозначительно хмыкнул, – проходит время, меняются люди, мелькают поколения, но что‑то всегда остается неизменным…

— Да… Это что‑то вроде того, как я однажды, в гостях у подруги, чуть не наступил в туалете на электронную книгу, – я не мог сдержать улыбку.

— Что‑то вроде… – Алекс все глубже и глубже уходил в себя, его голос становился все тише и тише…

И снова мы в том же самом помещении, где были ровно час назад, и снова ничего не происходит… И снова я делаю вид, будто сплю… Гоню от себя мысли, что мы – будто шестерни какой‑то отлаженной годами системы… Все непонятно и неясно, а ожидание неизвестного гнетет…

— Сева Корябин!!! – голос звучал из ниоткуда.

— Я! – один из новобранцев вскочил.

— Подойти к двери! – Сева подошел. – Лицом к стене! Ноги шире плеч! Руки за голову! Вещи перед собой! Шаг влево! Вперед! Смотреть в пол!

Миша и Алекс одновременно присвистнули.

Так произошло поочередно с каждым из новобранцев. Даже с Брониславом. Нас же четверых оставили «на закуску». Каждый из парней получал приказ, каждый подчинялся, каждый следовал указаниям бестелесного голоса, каждый был готов с самого начала стать частью системы…

Когда все новички закончились, к нам вошел человек невысокого роста. Он молча сел и закурил, пристально нас рассматривая…

— У вас есть к нам вопросы? – его взгляд по твердости превосходил сталь. – Есть ли какие‑нибудь пожелания? – В какой‑то момент мне показалось, что передо мной добрый старый полковник белорусского КГБ, пытавшийся высмотреть в душе крупицу ненависти к руководителю страны… Но нет, это был профессионал, это был человек, прошедший войны, человек, способный видеть душу… Я почти ухмыльнулся.

— Мы хотим остаться вместе, – голос и взгляд Алекса едва ли уступали по силе пришельцу из внешнего мира.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Ни единой эмоции! Человек, одетый в поношенный кожаный плащ, встал и вышел вон. Мы сидели наедине со своими мыслями – нам оставалось лишь думать, думать, думать… Вариантов было не слишком много, точнее, их не осталось с самого начала, – все они закончились еще в тот миг, когда мы согласились вступить в ряды легиона. Новая система, новые законы, новые порядки и, безусловно, свои правила…

— Здравствуй! – Мих резко встал, широко расставил ноги и раскинул руки. В голосе звучала ирония: «Здравствуй, Легион!»

Прошло еще несколько долгих часов ожидания, прежде чем «голос из ниоткуда» приказал взять вещи и встать с ними у дверей, что мы без промедления и сделали. Вдруг мне показалось, что нас пристально рассматривают, – я почти физически ощутил на себе чей‑то взгляд, хотя никого, кроме нашей четверки да кота, в помещении не было.

Прошло еще минут пять. Наконец старая дверь со скрипом отворилась, и показался наш старый знакомый – отрядник, он хитро подмигнул и взглядом поманил за собой, жестом приказав нам молчать.

Нас ждало некоторое подобие медкомиссии… Три женщины лет пятидесяти, в белых халатах… Все это казалось странным. В основном их интересовали наше телосложение и зубы. Миша даже пошутил насчет коней…

Дальше нас привели в небольшое помещение, заставленное двухъярусными, сваренными из труб и пластин кроватями, застеленными белыми простынями.

Вано повернулся к Тане и Алексу: «Тут будете недели две. Это карантин. Он для того, чтоб подготовить вас к жизни внутри лагеря, к нагрузкам, тренировкам, и, если бы вы были обычными новобранцами, распределить по тренировочным отрядам. Но… Ведь я вам обещал». Иван хитро, я бы сказал, заговорщицки, подмигнул.

Карантин… странное, непонятное мне слово…

— Вы будете спать вот тут и тут, – Вано показал нам две двухъярусных кровати, – это теперь ваш «ходок». – Он еще раз подмигнул, но уже только Татьяне, коротко попрощался с нами, пожелал удачи, терпения, веры и сил, и ушел.

— Что он имел в виду? – Миша и Таня с недоумением смотрели на Алекса.

— Предположу, что он имел в виду это место, откуда можно заходить к нашим кроватям, и непосредственно сами кровати. Чур, моя внизу!

— И моя! – Таня улыбнулась.

Что нам с Михаилом оставалось делать, кроме как согласиться, благо тумбочка была большая, двухъярусная, явно рассчитанная на четверых.

Кровать… Что может быть лучше самой обычной кровати? Мягкий, пусть сбившийся, пусть тонкий, пусть комками, матрац… Ни с чем не сравнимая накрахмаленная простыня… Подушка, хоть небольшая, но в ней можно утонуть лицом… Все это сможет понять лишь тот, кто был вынужден спать где попало и как попало, когда вместо перины под тобой в лучшем случае доски, а вместо подушки, если повезет, в лучшем случае, полено…

Какое же это чудо – простая, незатейливая вещь при правильном сочетании времени, места и обстоятельств…

Мы были страшно голодны. И пусть это мелочь, ерунда, лишь укрепляющая дух, но все же интересно, а тут кормят? Надо было обо всем расспросить Ивана, ведь за спрос не бьют в нос. Усталость и голод давали о себе знать как никогда: хотелось поесть хоть чего‑нибудь, а затем упасть на кровать и забыться.

Обычное любопытство, простой человеческий интерес – иногда он пересиливает голод, усталость и много всего прочего.

Из комнаты с «нарами» – а это были именно они – мы попали в небольшой квадратный коридор с высоким потолком да еще тремя дверями. Чтобы добраться до первой (она, к слову, оказалась запертой), пришлось подняться по массивным каменным ступеням примерно на двухметровую возвышенность. Две другие были открыты и находились внизу, на уровне той, из которой мы вышли. За одной из дверей мы обнаружили трехместный туалет все с теми же чашами, а за другой нас ждал сюрприз. Открыв ее, мы увидели небольшой дворик, обнесенный довольно высоким забором с острыми прутьями и колючей проволокой наверху и воротами ровно посередине. Дворик был выложен досками. Там же мы увидели три длинных стола, шесть, невысоких узких скамей, и две прислоненные к забору метлы.

— Я сейчас – будто герой странного рассказа, – Татьяна улыбнулась. – Кругом сплошные загадки и головоломки, из‑за них нельзя понять сути. Наверняка она где‑то на виду, но почему‑то все время ускользает.

— Глубоко… – Мих вздохнул.

Мы стояли, устремив взгляды вверх, в бездонное синее, начинавшее темнеть небо… Вдруг дверь в заборе с лязгом распахнулась, и в проем вошли трое рослых парней. Кряхтя, они тянули за собой три бидона.

— Карантин! – проорал самый плотный из троицы. – Ужин!

Бидоны открыли. В первом были алюминиевые миски, деревянные ложки и хлеб, во втором суп, а в третьем вареная картошка. Каждому из нас выдали по две миски, по ложке и куску хлеба, затем каждому в одну миску, деревянным черпаком внушительных размеров, наложили картошки, в другую налили суп.

Мы вшестером заняли средний стол. Почему вшестером? Да потому как с нами ужинали Бронислав, которого позвал Алекс, и кот – мы поделились с ними едой. Кот не привередничал и уплетал картошку так, что чем‑то напоминал хомяка, натолкавшего себе полные щеки семечек. За соседними столами расположились еще с десять–двенадцать знакомых и незнакомых нам парней и девчонок лет пятнадцати–шестнадцати.

Пожелав друг другу приятного аппетита, мы принялись за еду. Ели молча. Хлеб был странный на вкус, крупного помола и не до конца пропеченный посередине. Он уже успел немного зачерстветь по краям, но все же это был самый настоящий хлеб! Что касалось супа, то он был наваристый, с картошкой, какой‑то зеленью и еще чем‑то, что я не смог опознать. Картошка, нарезанная примерно сантиметровыми кубиками, была частью разваренной, частью полусырой – этакие кубики в пюре, но голод, как известно, не тетка, поэтому за ушами трещало не только у кота.

Темнело. На небе замерцали звезды.

Минут через пятнадцать после того, как унесли остатки еды, дверь в заборе снова открылась. Во двор важно зашел мужчина лет сорока пяти–пятидесяти. На нем были не доспехи, как показалось сразу, а добротная кожаная одежда, что не мешало ему, однако, носить на поясе увесистую металлическую булаву. Он неспешно осмотрел дворик и басом гаркнул: «Карантин! Отбой!»

… Я лежу на кровати, мне нет никакого дела ни до молодых ребят, волею судеб заброшенных в это странное место, ни до их судеб. Я мысленно дотрагиваюсь до каждого из лежащих, вижу внутренним взором их путь, все, что с ними было и будет, жизнь и смерть… Кажется, я вшит в этот странный мир – из головы не уходят Танины слова, а помещение кружится странным вальсом, приобретая все более неясные очертания в тусклом свете, проникавшем вместе с комарами через незастекленные окна.

Холодно. Я укутываюсь в тонкое одеяло и понимаю, что нахожусь в странной огромной пещере. Вдалеке виднеется заброшенный город, полный мертвецов и пауков. Вокруг меня – паутина и я знаю, что надо бежать, бежать как можно быстрее, бежать без оглядки. Мне очень страшно. Но я нахожу выход – небольшую, насквозь проржавевшую трубу в огромном бетонном кубе, и выбираюсь наружу…

Холодно. Не хочется открывать глаза и я бросаюсь в распростертые объятия следующего кошмара…

— Правила не я придумал, – я слышу шепот Алекс а и Ивана. – Вам четверым придется пройти карантин вместе со всеми.

— Сколько он длится? – Алекс явно нервничал. – Что будет потом? Каковы процедуры?

— Все увидишь сам, – голос Вано был ровным, – дней десять. Сегодня вас ознакомят с распорядком дня, макетом базы, правилами, расскажут о людях… Дальше – больше…. – Иван сделал паузу. – Вас проведут по всем укреплениям, вы побываете везде, чтобы знать, где и что находится, как работает, с людьми познакомиться… Потом вас разобьют по семь, но ты не волнуйся, все будет, как я и обещал – все вы будете в одной семерке…

— Почему в семерке? Странно, – мысль кончиками длинных полупрозрачных пальцев тронула мое лицо…

Я снова провалился в сон, и мне снилась то ли зона, то ли война… Но главным в этом сне оказался рев сирены… Я проснулся и сел, свесив ноги. В последний момент мне чудом удалось не задеть ногами голову вскочившей внизу Татьяны. Алексу повезло меньше – Мих спал явно крепче, чем я.

«Карантин, подъем!», – с этих незатейливых слов, что звучали из металлического рупора и проникали в мозг сквозь любой, даже самый крепкий сон, для нас начинался каждый новый день на базе кочевников… Дни были похожи друг на друга и распорядок дня никогда не менялся. Даже концовка была одной и той же: «Карантин отбой!». И баста!

Часовая тренировка начинала день. После нее до завтрака оставалось около получаса свободного времени, когда мы могли прийти в себя, умыться и убрать спальные места. Потом был завтрак, а после, до самого обеда, наряды по карантину, в основном – по уборке территории… Обед всегда был сытным, после него следовала длинная, до самого ужина, изнурительная тренировка: мы укрепляли свою выносливость и совершенствовали навыки владения холодным оружием. После ужина, до отбоя, примерно часа полтора мы были предоставлены сами себе. Честно признаюсь: хотелось только спать. Сил хватало лишь на то, чтобы поднести ложку ко рту, доползти до туалета, помыться и выключить мир, просто–напросто закрыв глаза, или коснувшись головой подушки.

Девчонки, как ни странно, держались лучше некоторых парней, а наша Татьяна давала всем карантинным аборигенкам фору… Через несколько дней весь карантин разделился на небольшие «группы по интересам», в основном по два–три человека. Люди между собой общались очень мало, скорее, не общались вовсе, зато к концу первой недели сложился некоторый порядок: все знали, кому, что и когда надлежит делать. Мы по–прежнему были впятером, не считая кота. Бронислав оказался толковым малым, хорошим слушателем и талантливым учеником, хотя многое ему все же приходилось объяснять на пальцах по несколько раз.

Почти каждый вечер к нам наведывался Иван – расспросить, как обстоят дела, все ли хорошо, все ли получается и есть ли у нас какие‑либо пожелания. После мы разговаривали просто «за жизнь». Визиты имели дружеский характер, но были краткими – иногда всего минут пять–десять.

День за днем незаметно пролетели две недели, наступил последний вечер нашего пребывания в карантине. К нам зашел тренер и объявил, что завтра утром нас ждет распределение по отрядам… Впрочем, Вано давно разъяснил нам процедуру, и не раз заверял, что мы все останемся вместе и создадим руководящую ячейку нового совершенно автономного отряда…