Мурашки бежали по спине, пока я вглядывался в бездонную пустоту дверного проема… Оттуда веяло холодом, смрадом. Не покидало ощущение опасности. Я поймал себя на том, что, оскалившись, рычу по–звериному. Такое со мной случилось впервые, значит, я должен подготовиться прежде, чем идти в неизвестность. Что‑то там есть. Что‑то ужасное, что мне рано видеть, к чему я, вероятно, еще не готов.

Бояться глупо… Лезть на рожон тоже не годится, особенно в моем теперешнем плачевном положении. Первое, что надо сделать, – максимально защитить раненую руку.

Из двухлитровых пластиковых бутылок, что валялись тут в изобилии, я нарезал больше десяти квадратных листов пластика. Это просто – лишаешь бутылку горлышка и дна, разрезаешь получившуюся трубу пополам… В одно из горлышек я тупым концом вставил прут и, медленно вращая конструкцию над огнем лампы, оплавил все так, что получилась почти рукоять. Почему почти? Потому, что я не ставил перед собой цель получить рукоять, я делал так, чтобы прут уперся в крышку, тем самым увеличивая площадь торца. Затем я сложил листы друг на друга поверх прямоугольного куска ткани, не давая им свернуться. Аккуратно завернул наверх концы ткани, выступавшие по краям – это я сделал для того, чтобы не пораниться о неровные края. Надетый на руку, пластик сразу же свернулся. Немного помучившись, я смог завести его края друг за друга, лист за лист, как если бы тасовал колоду карт. Венцом всего стал штырь, упиравшийся пробкой в руку при сгибании: он плотно прилегал к внутренней стороне руки и выходил при сжатом кулаке между средним и безымянным пальцем. Естественно, все это было виток к витку обмотано веревкой. Больно. Но как иначе? До этой сложной операции рука не могла держать пику крепко. Теперь же она нормально защищена и представляет собой вполне сносное оружие. К минусам получившейся конструкции можно было бы отнести потерю подвижности кисти вниз, но поскольку моя рука была повреждена и кисть двигалась плохо, это, скорее, был огромный плюс.

Я не сразу переступил высокий металлический порог с резиновой прокладкой, а стоял и покачивался в такт нереальным оранжевым отблескам, незаметно для себя впадая в странное состояние, в котором не было ничего, кроме пустоты. Старый порванный кожаный плащ с высоким поднятым воротником, ощущение лямок на плечах. Непонятная, отдаленно напоминающая человеческую, собственная колышущаяся тень, мерзкая, пропитанная запахом смерти атмосфера захламленного полусклепа–полуподвала. В какой‑то момент исчезло все. И в наступившей пустоте не было меня, не было ничего и одновременно было все, но намного больше, чем просто «все». Там был весь мир, вся вселенная, наполненные умиротворенностью и покоем.

Не знаю, сколько это длилось, но все исчезло в одно мгновение и я снова вернулся в себя, вернулся в пропитанный смрадом смерти подвал.

— С Богом! – сказал я и сделал шаг.

Свет лампы отбирал у темноты совсем чуть–чуть, странным образом растворяясь в ней. В затхлом тяжелом воздухе лениво плавало невообразимое количество пыли, стены были покрыты толстым ее слоем и от этого казались неестественными, бесформенными, немного пушистыми. Казавшийся бесконечным тоннель по форме сечения напоминал квадрат и имел несильный, градусов в тридцать, уклон вниз. Бетонные стены, пыль, странные, неровные – на одном уровне и через одинаковые промежутки – воронки в стенах и ничего более. Остановившись возле одной такой, я попытался рассмотреть и детально изучить ее. Похоже, когда‑то на этом месте было что‑то вбито и к этому чему‑то крепилось нечто. Я насчитал двести двадцать пять отверстий. Если учесть, что они отстояли друг от друга метров на пять, то получилось вполне приличное расстояние.

Тоннель заканчивался очередной дверью, правда, в отличие от первой она находилась в более плачевном состоянии, была полуоткрыта, имела квадратную форму, а более массивные засовы крепились только с внутренней стороны.

Дверь вела в маленькую душную комнатку с низким давящим потолком и еще одной дверью. На стенах – «шуба» из пористого вещества белого цвета, напоминавшего гипс. На правой стене вверху – квадратное отверстие, закрытое решеткой. Решетка была странной, не из прутьев, а из полос металла, покрытых толстым налетом какого‑то казавшегося жирным вещества черного цвета. Все углы были затянуты огромной запыленной сетью паутин.

Ощущение опасности не оставляло меня ни на секунду и от греха подальше я решил прикрыть дверь, потянув за скобу, приваренную к ней чуть ниже уровня груди. В стене что‑то щелкнуло и прежде, чем я успел опомниться, тяжелая металлическая плита со скрипом и лязгом плотно закрылась. По спине пробежал неприятный холодок: я услышал, как комната наполняется странным гудением… Из отверстия послышалось непонятное шипение. Уши мои тотчас же заложило, а огонь в лампе загорелся ярче.

Шипение прекратилось так же неожиданно, как и началось, и из‑за решетки все того же отверстия полился неяркий, немного мигающий оранжевый свет. Теперь помещение было освещено немного ярче, чем от света моей лампы, но гасить пламя последней я не спешил. Как знать, что еще меня ожидает…

Тем не менее, ничего сверхъестественного не происходило. Я осмотрел вторую дверь. Ни петель, ни выступов – ничего, кроме странного отверстия с торчащим из него коротким ржавым штырем, который заканчивался небольшой – сантиметров десять – металлической рукоятью, приваренной посередине штыря перпендикулярно ему. Я потянул «штопор» на себя, но ничего этим действием не достиг, напротив, это дало массу спецэффектов, начиная со странного похрустывания и громкого лязга, заканчивая медленным движением огромной плиты в сторону…

За дверью находилась широкая и (насколько я мог судить по лампам, излучавшим неровный красный свет, что усиливал ощущение нереальности происходящего) довольно глубокая шахта. Откуда‑то сверху свисал почерневший трос, а по стене, параллельно линии ламп, тянулся толстый силовой кабель. В небольшой бетонный выступ, на котором я стоял, упирались края старой металлической лестницы: одна часть ее по квадратной спирали поднималась наверх и заканчивалась таким же выступом, другая же вела далеко вниз. Вдобавок, рядом с «балконом» прямо по стене, в полуметре от силового кабеля, шла еще одна лестница из вмурованных в бетон ржавых скоб.

Трудно спускаться в колодец по скобам с одной нормальной рукой, поэтому я решил воспользоваться основным вариантом, несмотря на то, что он ужасно шатался и скрипел. Лежавшая толстым слоем пыль взлетала от моих ног, как свежий тополиный пух, а в руке от прикосновения оставались трухлявые коричневые полосы ржавого металла перил. Спустившись пролетов на пять, я остановился рядом с одной из скоб и потянул за нее. Хорошо, что я не начал по ним спускаться: двадцатисантиметровый кусок, который и металлом уже назвать было нельзя, остался у меня в руке. Идти приходилось очень осторожно, и все же одна ступенька, сделанная из толстого двухсантиметрового рифленого металлического листа, не выдержала, и я провалился вниз. Хорошо, что это была самая нижняя, последняя ступенька…

На дне колодца не оказалось ничего интересного, кроме груды битого кирпича. Кабель уходил прямо в стену метрах в десяти над моей головой, немного ниже заканчивались и лампы. Внизу было довольно прохладно и создавалось впечатление, что дует легкий осенний ветерок. Правда, я никак не мог понять, откуда он дует. Красный свет вызывал в памяти давние детские воспоминания, когда отец учил меня печатать черно–белые фотографии. Но не будем о воспоминаниях.

В стене напротив того места, где заканчивались ступени, были огромные ворота, в которые легко мог бы проехать грузовик. Ворота были наглухо закрыты, справа от них стоял силовой шкаф с уходящими в стену проводами. Сдув пыль, я открыл верхнюю дверь.

На ржавой, черного цвета, пластине, напоминавшей дно детской лодочки и привернутой к внутренней панели шкафа двумя массивными болтами, виднелось прямоугольное отверстие. С обеих сторон к нему были приварены два металлических полукруга, в нижнюю часть которых была ввинчена ось в палец толщиной, с ржавой резьбой и полусантиметровым пропилом в сечении. К оси, по всей видимости, крепились две уходившие внутрь панели металлические полосы с полукруглым окончанием и еще две металлические пластинки между ними, приваренные друг к другу в основании – они раздваивались кверху и заканчивались твердой, ручкой, напоминавшей старую катушку для ниток. Справа от рубильника виднелись всего три надписи, сделанные красной краской. Первая, напротив верхнего болта, маленькими буквами – «Вкл.», вторая, чуть выше оси большими – «Объект «А», третья, снова маленькими – «Откл.». К правой стенке прислонилась небольшая фанерка, размером примерно десять на двадцать сантиметров. Это была табличка с надписью «НЕ ВКЛЮЧАТЬ: работают люди».

Не очень‑то жалую я людей, оттого, не задумываясь, и включил рубильник. Треск, а затем гудение и скрежет заставили меня отступить на несколько шагов. Тяжелые ворота, подняв тучи пыли и осыпая пол хлопьями старой краски, отползли в сторону и скрылись в стене.

За воротами оказался широкий длинный прямой тоннель с цилиндрическим сводом. По правой стене далеко в бесконечность уходили толстые связки кабелей и лампы, горящие слабым мерцающим желтым светом. Справа находился еще один силовой шкаф. Единственным его отличием была надпись «Объект 31» вместо надписи «Объект «А». После того, как я воспользовался этим рубильником, раздался непонятный низкий вой, ворота с ужасным визгом закрылись. На какое‑то мгновение мне показалось, что даже пол завибрировал.

Как ни странно, но чем дальше я шел по бесконечному тоннелю, тем легче становилось дышать. Я пропустил, когда тоннель стал шире, когда из левой стены возникла и побежала по ней вереница всевозможных труб, а лампы со стены переместились под потолок…

С каждым шагом чувство тревоги усиливалось. Все время чудилось, будто за мной кто‑то следит и идет следом. Все попытки резко обернуться заканчивались ничем. Лишь иногда, краем глаза я замечал какое‑то мимолетное движение, тут же растворявшееся в темноте призрачных поворотов и ответвлений, в тени всевозможных выступов, плит, вентиляционных шахт, в мешанине труб. Уши на границе восприятия улавливали звук легких крадущихся шагов, всевозможные скрипы и шорохи. Иногда коридор наполнялся непонятным шелестом, отдаленно напоминавшим шепот.

Чтобы хоть как‑то себя успокоить, я все списывал на разыгравшееся воображение.

Время от времени мне попадались ответвления с непонятными обозначениями, знаками и надписями на стенах. Цифры, буквы – возможно, я слишком устал, чтобы воспринимать их значение.

Тоннель заканчивался массивными открытыми воротами и огромным квадратным помещением с невероятно высоким потолком. В «пещере» – так я сходу окрестил этот огромный зал – было много интересного, начиная от четырех огромных ворот, всевозможных табличек с надписями типа «Изучай и исполняй правила техники безопасности. Обезопасишь себя от травматизма», различных механизмов, балок и конструкций непонятного назначения, заканчивая двумя погрузчиками и широкой бетонной лестницей со стоптанными до вмятин ступенями, ведущими куда‑то вверх. Около часа ушло на то, чтобы обойти и осмотреть зал.

Поскольку все было закрыто, ничего полезного нигде не удалось ни найти, ни открутить, ни отломать, а любопытство не давало покоя, я отправился вверх по слабо освещенной, до жути напоминавшей все советские дома, лестнице.