Глава 1

Злое Жало

Тяжелый наконечник копья чертил в стылом воздухе подземелья замысловатые узоры. Багровые отблески двух факелов подрагивали на его отточенных кромках, а острие приковывало взгляд, как раздвоенный язык гадюки связывает волю полевой мыши. Не зря же копье прозывалось — Злое Жало. Викинги хоть и любят свое оружие, а именами нарекают далеко не всякое. Лишь самое любимое, надежное, верное.

Вратко сидел на корточках у холодной стены, покрытой капельками воды, которые играли в факельном свете не хуже драгоценных адамантов, и смотрел, как бородатый Гуннар выполняет ежедневное воинское правило. Бывший кормщик из дружины Хродгейра Черного Скальда остался нынче за старшего в крошечной горстке уцелевших бойцов. Ему полагалось показывать товарищам пример во всем. Соломенноволосый здоровяк Олаф, о котором злословили, что, мол, не уступает силищей северным йотунам, предпочитал меч. Веснушчатый Игни — самый молодой из викингов — следовал его примеру. Он вообще старался во всем подражать Олафу. Вратко заприметил это еще на «Слейпнире» — так в честь восьминогого коня верховного урманского бога Одина назывался дреки Хродгейра. Где они теперь? И красавец корабль, быстрый, верткий, с бортами из прочных просмоленных досок и клыкастой драконьей мордой, вознесшейся на высоком штевне, и его владелец — умелый скальд и беспощадный воин, верный товарищ и мудрый вождь?

«Слейпнир» остался лежать, наполовину вытащенный из воды, у небольшой крепостицы Риколл, поставленной саксами в месте слияния Уза и Уарфа. Там остался и весь остальной флот норвежского конунга Харальда Сурового, который прибыл на земли Англии в поисках короны, но нашел лишь злую смерть. Рядом с конунгом в сражении у Стэмфордабрюгьера погибли лучшие его воины — цвет северного края.

Друг и наставник Вратко — скальд Хродгейр — потерялся чуть позже, когда пытался отвести от измученных товарищей безжалостную погоню. Уже направляясь к нежданно-негаданно открывшемуся входу в Полые Холмы, новгородец слышал, что отчаянный вожак викингов рубится с рыцарями из числа саксов, преданных Эдгару Эдвардссону. С тех пор прошло вот уже десять дней. Несмотря на обещание помочь разыскать Черного Скальда и вызволить его, если норвежец попал в плен к врагам, королева Маб не торопилась. Как будто и не нуждалась в ответной помощи и верной службе Вратко, которого она считала могущественным чародеем.

Молодой словен до сих пор не свыкся с ролью колдуна и всякий раз искренне удивлялся, если кто-то вслух называл его волшебником или, как говорят на севере, ворлоком. Какой, скажите на милость, колдун из купеческого сына, да еще не встретившего семнадцатую весну?

Чародей должен быть старым, седым, с длинной бородой и мудрыми глазами. Он должен носить мантию до земли и опираться на посох, проводить время в ученых размышлениях и составлении все новых и новых заклятий, а не таскаться за бородатым кормщиком, с замиранием сердца разглядывая приемы боя с копьем.

А Гуннар все чаще и чаще, не говоря ни слова, хватал под мышку Злое Жало и уходил подальше, в одну из необжитых пещер под холмами, втыкал факел между двумя каменными сосульками и сражался с невидимым противником, пока не покрывался потом. Вратко, чувствуя подспудную вину, шел за ним. Садился в сторонке и наблюдал, как исходящий паром кормщик наносит резкие короткие удары острием, подсекает ноги, отбивает вражеские удары окованным древком, рубит наотмашь широким мечеподобным лезвием. Танец Гуннара завораживал. Хотелось самому взять в руки Злое Жало и задать жару воображаемым врагам.

Наконец факел начинал шипеть и плеваться искрами. Это означало, что пришла пора возвращаться в отведенные им для жилья палаты. Там горел очаг, который топили не дровами, а кусками торфа — диковинка для новгородца, не привыкшего видеть горящую землю. Там низкие каменные ложа были покрыты медвежьими и волчьими шкурами. Хоть и сыро, и стыло, как и везде в подземельной державе, но согреться можно. Однако возвращаться не хотелось. Ведь там сидела, не отрывая безучастного взгляда от пламени очага, Мария Харальдовна.

Дочь конунга беззвучно шевелила губами, словно разговаривала с бесплотными тенями, обступившими ее в полумраке. Она и до злополучного похода Харальда Сурового слыла… ну, не юродивой, конечно, но уж «не от мира сего» — это точно. Иногда про таких людей говорят — он беседует с духами. А кто-то считает, что они слышат голоса богов. Как там было на самом деле, Вратко судить не решался, но пророчество Марии, когда она еще на Оркнейских островах предсказала неудачу норвежского войска, если они не разыщут некий предмет, укрытый в сланцевых холмах, помнил. Одно время ему хотелось верить, что талисман, необходимый для победы, — это Рианна, девушка-пикта, которую они и в самом деле сыскали благодаря предчувствиям Марии Харальдовны в подземном жилище Скара Бра. Но, скорее всего, он ошибался. Вернее, убедил себя, выдал желаемое за сущее, и это оказалось ошибкой. Сокрушительное поражение войска норвежского конунга было тому подтверждением.

Уже здесь, в Полых Холмах, словен, не без помощи Рианны, пришел к выводу, что заветным талисманом, владение которым обеспечило бы победу, должна была стать Чаша. Та самая, которой поклонялась ветвь пиктского народа, обитавшая на Оркнеях, племя, которое Рианне предстояло рано или поздно возглавить. Но прознать о предназначении Чаши мало, нужно до нее добраться, а как это сделать — не знал никто. Даже великая королева малого народца йоркширских холмов — чародейка Маб. Ведь именно ради обладания Чашей она пригласила, если можно так сказать, их в гости. Королева хотела узнать о местонахождении Чаши от Рианны, но пикта ничем не могла ей помочь — в их племени все знания о Чаше передавались главе рода лишь по достижении совершеннолетия, во время особого обряда инициации. Воины Модольва Кетильсона, хевдинга по кличке Белоголовый, перебили всех родных Рианны, и теперь оставалось надеяться лишь на чудо. Или случай…

Гуннар хрипло выдохнул и замер, опустив копье наконечником вниз.

Вратко поднялся. Покачал головой и сказал:

— Еще как алчет… — буркнул Гуннар. — Почему я должен сидеть сложа руки, когда Хродгейр, возможно, погиб?

— Мария Харальдсдоттир, говорит, что он жив, — возразил новгородец.

— Она же не колдунья!

— Но она иногда прорицает будущее.

— Да, это так… — согласился кормщик. Но тут же вновь возмутился: — Почему эта королева… — Он опасливо зыркнул по сторонам, будто бы опасаясь сторонних глаз или ушей. — Эта королева с холодным взглядом и змеиным языком… Почему она молчит? Почему не выполняет своего обещания? Ведь она поклялась, что поможет нам спасти Хродгейра!

Вратко развел руками. Ну, что он мог ответить? Возмущение Гуннара совершенно справедливо. Словен и сам начинал злиться…

Королева Маб нуждалась в его заклинаниях. Вернее, заклинаниями она — да и многие другие — называла висы, складывать которые парня научил Черный Скальд. Да, иногда, когда он произносил строки, наполненные созвучиями, кеннингами и хейти, желаемое сбывалось. Но не было ли это случайностью? Вратко не знал и не мог поручиться, что в очередной раз все выйдет по его слову. А вот правительница малого народца, похоже, верила в колдовскую силу его строк. Потому и предложила союз против ненавистных ей монахов, служителей Белого Бога или Иисуса Христа, которые набирали все большую и большую силу на островах. Вратко не держал зла против христиан, но вот от отца Бернара, монаха, сопровождавшего войско норвежского конунга в походе и, как оказалось, возглавившего заговор в поддержку Вильгельма Нормандского, добра не видел. Отомстить ему парень не просто мечтал, он жаждал изо всех сил, готов был жизнь отдать, лишь бы наказать подлого святошу.

Но месть местью, а позволять королеве-волшебнице нарушать договор — помощь в борьбе с монахами в обмен на жизнь друга и учителя — Вратко не собирался. Он уже несколько раз за истекшие десять дней пытался поговорить с Маб, но молчаливая стража из воинов народа динни ши не пропускала его. На расспросы не отвечали. Вообще эти наследники некогда могущественного племени Туата Де Дананн относились к людям с изрядной долей презрения. Олаф как-то сказал, что ему давно уже хочется взять парочку заморышей за шивороты и хорошенько приложить головами друг о друга, если они не перестанут кривиться и морщить носы при виде викингов. Узнают, мол, тогда, что люди не грязные свиньи…

— Гуннар, — тихо проговорил парень. — Я сейчас пойду к королеве и добьюсь, чтобы она выполнила свое обещание. Веришь мне?

Кормщик долго молчал. Вратко даже начал опасаться, что бородач обиделся всерьез… А за что обижаться? Можно подумать, он сам не хочет спасти Хродгейра! В конце концов он тоже обязан скальду жизнью, а долги нужно платить.

— Я верю тебе…

Услышав голос Гуннара, словен дернулся от неожиданности:

— Правда, веришь?

— Верю, Подарок Ньёрда. Как же мне не верить тебе?

Парень улыбнулся. Если называет его привычной кличкой, значит, зла на сердце не держит.

— А можно… — словен замялся.

— Чего тебе? — приподнял мохнатую бровь кормщик.

— Я хотел просить тебя… Научи меня биться копьем.

— Копьем? А зачем тебе?

— То есть как это зачем? — опешил Вратко. — Ты думаешь, мне не надо уметь защитить себя?

— Да нет! Надо, надо! — быстро проговорил Гуннар. — Ты теперь наш, а викинг должен уметь постоять за себя. Просто… Копье… Ведь Олаф учил тебя мечу, насколько я помню?

— И многого я достиг? — усмехнулся парень. — Верно Сигурд говорил: ногу уже не отрублю, но драться с воином и думать нечего.

— Меча толком не понял, а уже к копью примеряешься? — нахмурился кормщик.

— Ну… Я только попробовать хочу. — Вратко уже пожалел, что попросил Гуннара о помощи. — Мне показалось… Я подумал…

— Что подумал?

— Подумал: вдруг копье — это мое оружие? Ведь так бывает… Кому меч, кому секира, а кому и копье.

— Да? Что ж, парень… Может быть, ты и прав. — Гуннар вдруг улыбнулся и сунул новгородцу в руки Злое Жало. — Держи!

Вратко сжал пальцы на древке — гладком, отшлифованном ладонями викинга.

— Не так! — командовал бородач. — Правую посредине! Хват нижний! Левую — ближе к пяте. Да верхним хватом! Держи свободно.

Парень выполнял все указания наставника, радуясь в душе. Если с мечом он чувствовал себя неловко, скованно — клинок был явно лишним, отягощал руку и мешал двигаться, постоянно норовил выкрутиться из ладони и если не зацепить ногу незадачливого мечника, то, по крайней мере, улететь куда-нибудь подальше, — то держак копья лежал удобно и привычно. Будто бы Вратко всю жизнь только и делал, что ходил с боевым копьем наперевес. Словно вилы или грабли, которые должны быть более привычны простому пареньку, не воину по рождению.

— Неплохо, Подарок Ньёрда, неплохо, — одобрил и Гуннар. — Мне нравится, как ты стоишь, как держишься. Попробуй уколоть.

— Кого?

— Да никого! — рассмеялся кормщик. — Ткни вперед, перед собой!

Вратко ткнул.

— Неплохо. Только ты слишком сильно сжимаешь пальцы. Мягче… Хорошо! А теперь крутани, будто руну рисуешь! Молодец! В запястье мягче!

Молодой человек старался исправно выполнять все распоряжения кормщика. Ему было легко и радостно. Злое Жало слушалось малейшего поворота кисти, хоть он и держал это оружие первый раз в жизни — Гуннар обычно очень ревностно относился к своему любимому копью.

— Мягче, мягче, Подарок! Теперь представь, что тебя бьют в лоб! Как будешь отбивать?

Вратко показал.

— Без пальцев останешься! Отводи чужой клинок так, чтобы твой кулак был выше! Тогда меч или топор соскользнут по оковке древка, а пальцы твои целы будут! Понял?

Радостно кивнув, новгородец повторил движение, но уже учитывая замечание Гуннара. Заслужил скупое одобрение:

— Ничего. Годится… А может быть, Подарок, из тебя толк и выйдет.

Увидев улыбку до ушей, озарившую лицо парня, кормщик нахмурился и добавил:

— Толк выйдет, одна бестолочь останется. Ты не зазнавайся. Ишь ты, не успел копье в руки взять, а уже великим воином себя возомнил.

— Да я…

— Не перебивай старших. Тебе, чтобы настоящим бойцом стать, нужно до седьмого пота прыгать. И не один год. И то не знаю, как еще жизнь повернется. Иному не дано бывает: учись, не учись — подмастерьем и помрет. А помрет обязательно. И не своей смертью, ибо имеют обыкновение такие горе-мастера о себе возомнить больше надобности. Бросаются драться и нарываются на стóящего бойца.

— Да я не собираюсь драться с кем ни попадя…

— Это хорошо. Только ты сейчас так говоришь, а получаться начнет…

— Правда начнет?!

— Сказал — не перебивай! — рыкнул Гуннар. — Я, парень, загадывать не берусь, но вижу — задатки у тебя есть. Если трудиться будешь до ломоты в костях и кровавых мозолей, то чего-нибудь и достигнешь. Понял?

— Понял.

— Вот и славно. Давай сюда Злое Жало…

Вратко невольно задержал копье в ладонях несколько лишних мгновений. Не поймешь этого бородача: то обещает учить и хвалит, то начинает обвинять в несуществующих проступках и недостойных замыслах. Даже немножко обидно… И вдруг новгородец почувствовал спиной чей-то взгляд.

Он обернулся. Рядом с толстым каменным столбом, который соединял свод пещеры с неровным «полом», стоял один из военачальников динни ши. Как и все воины народа холмов, малорослый, но отлично сложенный — благородная осанка, гордый постав головы, дерзкий разворот плеч. Серебристые волосы указывали на его почтенный возраст. Не мальчик. Хотя вряд ли кто-то мог бы сказать точно, сколько зим встретил житель Полых Холмов. Может, двести, а может быть, и тысячу. Но, если подумать, двести годков для динни ши — ранняя юность. Значит, Лохлайну — Вратко лишь сейчас вспомнил имя подземельщика — не меньше тысячи.

— Чего надо? — неприветливо буркнул Гуннар, приближаясь к факелу, начинающему уже тухнуть. На динни ши он старался не смотреть. Кормщик опасался, что может не сдержаться и наговорить злых, возможно, даже несправедливых слов, а то и ударить карлика. К чему это привело бы, нетрудно догадаться. Королева Маб вряд ли спустила бы викингам непотребство. Тут и защита ворлока по имени Вратко не помогла бы. Она и так согласилась оставить урманов среди залов и коридоров Полых Холмов только после настойчивых уговоров новгородца. Счастье, что он ей нужен, и волшебница готова терпеть его капризы и потакать им.

Говорил Гуннар, ясное дело, на северном наречии, которое динни ши не понимали. Но Лохлайн, похоже, догадался — вскинул подбородок, сверкнул глазами-сапфирами. Проговорил, брезгливо искривив губы:

— Не дикому зверю, которого приютили из жалости, задавать вопросы хозяину. Можно и плети отведать.

Кормщик тоже не понимал ни единого слова из речей, произносимых народом Полых Холмов. Говорили они на древнем языке, странной смеси гэльского, распространенного среди скоттов, населяющих горные долины севера Британии, эринского, который использовали уроженцы Смарагдового острова, и пиктского наречия, бывшего старым еще до римского нашествия. Но Гуннар уловил отлично тон, которым они были произнесены. Набычился, сжал покрепче Злое Жало.

Лохлайн опустил ладонь на рукоять меча.

В стылом воздухе подземелья запахло дракой.

— Перестаньте! — решительно вмешался Вратко. — Позволю напомнить тебе о нашем договоре с правительницей народа Холмов, — обратился он к динни ши. А потом добавил для Гуннара по-урмански: — Ты хочешь помочь Хродгейру?

Лохматый кормщик потупился.

— И правда, чего это я, как дите малое… — Он махнул рукой. — Спрашивай его, Подарок, чего он хочет, да пойдем уже.

— Благородному Лохлайну что-то нужно? — взял быка за рога новгородец.

— Какие же вы, люди… — сквозь зубы процедил подземельщик. — Спесивые, грязные и нетерпеливые…

— Уж какие уродились, — отвечал Вратко, а сам подумал: «Зато люди надавали вам хорошенько, когда дело до драки дошло. И все ваше благородство, рассудительность и опыт не спасли. А уж что касается спеси, то тут вас не переплюнет ни один из правителей человеческих королевств, и даже сам Папа Римский, хоть он и мнит себя правителем над всеми людьми, даже королей заставляет себе поклоняться».

— Не уродились, а выродились. Словно дикие звери в лесных логовищах…

— Это все, что ты хотел нам сказать? — словен сам готов был вспылить, несмотря на то что вот только сейчас успокаивал спорщиков. Но наглость динни ши его взбесила. Ишь ты! Прячутся в подземных схоронах, опасаясь нос на поверхность показать, вырождаются, мельчают, сходят с ума от злости и бессилия, а туда же — продолжают мнить себя высшими существами и того и гляди лопнут от презрения.

Парень, не глядя на надменного воина, направился прямиком к выходу из пещеры.

— Погоди, колдун, не так быстро! — остановил его Лохлайн.

«Ага! Вспомнил, что я колдун… Не забудь еще, что это твоя королева ищет моей помощи, а не я к ней прибежал со своими бедами».

— Ее величество приказала тебе явиться к ней, — негромко проговорил динни ши.

Вратко вздрогнул. Неспроста все это. Молчала, не желала удостоить даже встречи и беседы, а тут вдруг такая перемена!

— Ее величество больше ничего не велела передать? — поинтересовался новгородец, не надеясь, впрочем, на внятный ответ.

— Тебе мало услышать королевскую волю, колдун? — Лохлайн дернул щекой, сдерживая гнев.

— Мне достаточно, — пожал плечами Вратко. — Хотелось просто знать больше.

— Меньше знаешь, крепче спишь, — неожиданно ввернул поговорку воин-подземник. На гэллике его слова звучали по-другому, однако новгородец перевел для себя сказанные динни ши слова именно так. — Выслушав волю ее величества, смертным существам надлежит не рассуждать, а исполнять! — с нажимом произнес Лохлайн.

— Я исполню волю великой королевы, — стиснув зубы, ответил парень. — Но знай и ты, дружба и благорасположение королевы Маб не помешают мне прочитать заклинание, обращающее твои кости в студень. Или наслать водянку, чтобы ты перестал проходить в двери собственных покоев.

На самом деле словен не ощущал в себе ни силы, позволяющей заколдовать кого бы то ни было из народа Холмов, ни решимости привести обещанное в исполнение. Но ради того чтобы увидеть — даже в свете догорающего факела — побледневшее лицо военачальника, стоило пообещать и не такое.

Лохлайн сглотнул и невольно отступил на шаг.

— Ну, я пошел, — усмехнулся Вратко. — Можешь не провожать.

Парень заметил, что Гуннар подмигивает ему, и ответил кивком: мол, что поделать — с волками жить, по-волчьи выть.

Плечо к плечу словен с урманом шли к выходу.

— Счастливого пути! — долетел в спину насмешливый голос Лохлайна. — Не заблудись, колдун.

— Я помню дорогу, — не оборачиваясь, ответил словен.

— В тронный чертог, возможно, и помнишь. Но ее величество ждет тебя не там.

Что-то новое… Где же может ждать его королева Маб?

— Куда ее величество велела привести нас? — Парень остановился, прищурился, пристально глядя на Лохлайна. — И будет ли королева довольна, если благодаря твоему презрению к людям будет ждать меня напрасно или очень долго?

— Только поэтому я разговариваю с тобой, колдун. Ее величество никогда не сможет пожаловаться, что я плохо исполнил ее приказ. Или помедлил с исполнением, — не моргнув глазом, промолвил динни ши. — Следуй за мной. А своего медведеподобного спутника отправь отдыхать. Не худо было бы, чтобы он помылся при этом — псиной воняет.

— Чего он зыркает в мою сторону? — пророкотал кормщик. — Того и гляди, дырку в рубашке прожжет глазищами.

— Он хочет, чтобы я пошел к королеве, — пояснил Вратко. — Один. Без тебя.

Гуннар раздумывал недолго.

— Я верю, что ты справишься, какой бы разговор ни предстоял! — Широкая ладонь викинга хлопнула новгородца по плечу. — На! Держи! — Он сунул в руки Вратко копье. — Путь эти бледные черви видят перед собой взрослого мужчину, бойца, знающего цену словам.

— Спасибо, — со всей сердечностью, на которую оказался способен, поблагодарил словен. Злое Жало легло на плечо и примостилось там, будто живая тварь, способная думать и помогать хозяину в трудную годину.

Вслед за горделиво выпрямленным Лохлайном парень пошел по извилистому коридору. Чего же следует ожидать от беседы с королевой-волшебницей?

 

Глава 2

Волшебный котел Керидвены

Всю дорогу Вратко размышлял — куда его ведут, почему королева решила призвать его не в тронный зал? Ответа не находилось, а спрашивать Лохлайна, высокомерно задравшего подбородок, не хотелось. Не дождется… Да и, по правде говоря, новгородец не был уверен, что динни ши снизойдет до ответа «грязному человеку». И плевать воину на союз, заключенный его королевой с человеческим колдуном.

Мертвенно-зеленый свет фонаря, который подземельщик держал в левой руке, скользил по стенам, заставлял двигаться причудливые тени, отбрасываемые каменными наростами и выступами на стенах хода.

Обычным огнем народ Холмов пользовался крайне редко — все больше для обогрева или приготовления пищи, а освещали вырубленные в камне жилища особыми грибами, круглыми, как пылевик, и большими — в два кулака Вратко. Созревая, эти грибы начинали излучать зеленоватый свет, наподобие гнилушек, ровный и достаточно яркий, даже чтобы читать свитки или играть в тавлеи — занятие, которому динни ши уделяли много времени. Правила игры немного отличались от принятых среди урманов, но когда Шефра — сухорукий подземельщик, приставленный к викингам не то прислугой, не то соглядатаем, — обучил Гуннара, то кормщик начал выигрывать у динни ши три партии из пяти. Тот же Шефра рассказал любознательному новгородцу, как они выращивают грибы, называемые подземельщиками деарладс, то есть «сияющие», и обещал даже когда-нибудь показать «грядки». В своих домах народ Холмов держал деарладс в наполненных землей горшках. А чтобы освещать путь, укладывали грибы в плетенные из лыка или лозы корзинки, называя их фонарями.

Викингам, гостившим в Полых Холмах, свет грибов не нравился. Олаф бурчал, что грибы лучше есть, но присвечивать нужно честным пламенем — горячим и живым, а этими гнилушками впору освещать Нифльхель, коли так уж приспичит тамошним обитателям. Хотя, по мнению светлобородого викинга, обиталища под холмами мало отличались от преисподней вечного холода и мрака…

— Пришли! — оборвал раздумья новгородца Лохлайн. Зло так сказал, неприятно. Будто пролаял. А впрочем… У него ведь и имя такое — словно пес злится из-за забора, а достать не может.

Динни ши отступил в сторону, приподнимая лукошко с грибом.

Вратко уставился на каменную плиту, по поверхности которой мастер-резчик пустил виться и переплетаться диковинные травы и побеги. Ну да… У них ведь все коридоры перекрываются такими дверьми. Открывают их, нажав на цветок или лист, но на какой именно, нужно знать наверняка, а иначе можно и в ловушку угодить.

Где ключ к этой двери, парень не знал. Поэтому он молча ждал, когда динни ши соизволит открыть проход.

Но серебряноволосый воин не торопился. Стоял и мерзко улыбался. Вратко переступил с ноги на ногу, посмотрел на провожатого в упор.

— Что, не помогает тебе чародейская сила? — оскалился Лохлайн. — А, колдун?

Новгородец и сам готов был признаться, что нет у него никакой колдовской силы и в помине. И, обратись к нему подземельщик по-хорошему, вместе с ним посмеялся бы над собственной беспомощностью перед хитроумным запором. Но спускать наглому, истекающему презрением к людям Лохлайну? Ни в коем случае! Считают его колдуном? Хорошо! Тогда не обижайтесь!

Строки сложились в вису сами собой:

Серовато-желтая плита задрожала. Гул прокатился по извилистому ходу, отражаясь от стен. «Вот это да! — пронеслось в голове словена. — Неужели получается?!»

— Стой! Остановись, колдун! — побелевший лицом Лохлайн дернулся к новгородцу.

Вскинутая Вратко ладонь заставила динни ши замереть с вытянутыми руками — о болтающемся на поясе мече он забыл.

— Ты этого хотел? — Парень, как мог, попытался повторить нахмуренные брови и строгий взгляд Харальда Сурового. Кажется, ему это удалось, ибо воин подземного народа отвел глаза, сник, как цепной кобель, увидевший крепкий кол в руках незваного гостя. — Так я продолжаю?

— Не нужно… — Лохлайн повернулся к двери, но не успел прикоснуться к резному узору.

Створки дрогнули и поползли в стороны, скрываясь в стенах.

— Ты? — зашипел подземельщик.

— Нет, я! — раздался громкий, исполненный гнева голос.

Королева?

— Входи, Вратко из Хольмгарда! — приказала Маб.

Новгородец шагнул через порог. Лохлайн дернулся было, чтобы опередить (как это благородный наследник Туата Де Дананн уступит первенство жалкому человечишке?), но потом чего-то испугался — то ли недовольства правительницы, то ли гнева чародея — и застыл с поднятой ногой. Вышло смешно. Вратко еле удержался, чтобы не хихикнуть по-мальчишечьи. И хорошо, что пересилил порыв, — не к лицу грозному чародею.

Пещера, прятавшаяся за чудом уцелевшей дверью, выглядела заметно большей, чем тронный зал. Во всяком случае, стены ее тонули в густом мраке. Развешанные то тут, то там на вросших в каменный пол известковых сосульках корзины с деарладс бросали зеленоватые отсветы на низкий продолговатый стол, служивший, скорее всего, алтарем. У его подножья горел очаг. Настоящий, с багровыми углями и рыжеватыми лепестками пламени, трепещущими от малейшего дуновения.

— Входи, Вратко из Хольмгарда! — повторила королева.

Ее лицо, озаренное снизу алым светом очага, а сверху гнилушечной зеленью, напоминало жутковатую маску. Воистину, привидеться такое могло лишь в ночных кошмарах. Застывшая рядом Керидвена выглядела не лучше. Даже хуже — из-за носа, напоминающего вороний клюв, и густых, сросшихся на переносье бровей. Ведьма. Как есть, ведьма.

Новгородец сбросил с плеча копье, пристукнул пятой оскепища о валун — похоже, эту пещеру стремились сохранить нетронутой, не оскверняя ее прикосновением кайла или резца каменотеса, — и поклонился.

— Поздорову тебе, великая королева. И тебе, чародейка Керидвена. — Тут Вратко увидел стоящего в тени Морврана, поклонился военному вождю. — И тебе поздорову, кеан-киннид.

Сын Керидвены, уродливый горбун, которого поставили главенствовать над воинами динни ши, несмотря на презрение последних ко всему роду человеческому, оскалил желтые лошадиные зубы:

— Неужто сам бог Луг со своим копьем Ассалом к нам в гости пожаловал? Или это — Один, Отец Дружин, а копье именуется Гунгниром?

— Помолчи! — дернула плечом колдунья.

Морвран хохотнул злым, каркающим смешком, но послушался.

— Лохлайн! — зазвенел голос королевы Маб.

Воин поравнялся с Вратко, опустился на правое колено, склонил голову.

— Сколько я буду терпеть твои глупые шутки? — королева говорила ровно, без гнева, но от этого ее слова казались еще более весомыми. У словена даже мурашки побежали между лопаток, когда он на краткий миг примерил на себя шкуру провинившегося динни ши.

— Ты даешь волю своим чувствам вместо того, чтобы исполнять приказы, — продолжала правительница. — Ты испытываешь мое терпение, Лохлайн?

— Я… Я прошу простить меня, моя королева… — осипшим голосом произнес воин.

— Терпение твоей королевы не безгранично, Лохлайн, — удрученно покачала головой Керидвена. — Ты разочаровал нас.

— Я приношу свои извинения. Готов искупить вину кровью.

— Я не думаю, что ты достоин прощения, — холодно заметила Маб. — Опрометчивость в словах и поступках простительна для юнца, не разменявшего второй сотни зим. Но ты, Лохлайн… Чему будут учиться у тебя молодые воины?

— Моя королева… Я жизнь готов положить…

— Если будет нужно, то положишь. Сейчас же детской шалостью ты заставил хольмгардского колдуна прибегнуть к заклинаниям такой силы, что этот холм мог сравняться с землей. Зачем ты это сделал, Лохлайн? Может быть, ты хочешь моей смерти? Или смерти Керидвены? Или Морврана? Или, возможно, ты желаешь разрушить в прах наши Полые Холмы?

Плечи динни ши напряглись.

— Тебе известна моя преданность, моя королева.

— Которая перемежается с мальчишескими выходками? Ты разочаровал меня, Лохлайн. Передай Риордану — отныне он командует твоей полусотней. Ты не возражаешь, Морвран?

— Нет, моя королева, — скрипнул сын Керидвены.

— Хорошо. Ступай прочь, Лохлайн.

Воин поднялся с каменным лицом. Отвесил королеве учтивый поклон. Развернулся и прошагал мимо Вратко с гордо поднятой головой.

Чародейки проводили его суровыми взглядами.

Новгородец подумал, что наказание, постигшее динни ши, слишком уж серьезное, не по величине проступка. Хотя, с другой стороны, кто он такой, чтобы оспаривать слова королевы малого народца? И откуда он знает, что вытворял горячий Лохлайн раньше? Может, и вправду чаша терпения уже переполнена? Тогда и леший с ним…

Парень хотел спросить королеву Маб, зачем она его позвала, но потом сообразил, что это будет крайне неучтиво — первым заговаривать с хозяйкой. Пускай сама скажет, чего хочет. Хотелось бы еще узнать, почему в течение десяти дней она скрывалась… Ну да ладно. Не все же сразу.

А пока он решил оглядеться, куда попал.

Пещера мрачная, не похожая на те, в которых словену доводилось бывать раньше. Очень высокая — «потолка» не видать. Широкая. А затаившиеся между стволами каменных деревьев тени наводили на мысль о ее бескрайности. То ли стол, то ли алтарь, стоявший почти у входа, казался вырубленным из цельного камня. Возможно из «пенька» каменного столба. Он был, похоже, единственным, к чему прикасалась рука человека… Ну, или рука Туата Де Дананн, или рука цверга, или кто там еще мог работать с камнем в йоркширских холмах? Даже принятая парнем за очаг груда тлеющих углей лежала просто в углублении, очевидно принесенная сюда с неизвестной целью.

А вот позади алтаря!..

У Вратко глаза полезли на лоб, когда сквозь мутноватый, но прозрачный камень (а может, лед?) он разглядел закостеневшее в нелепой позе тело человека.

Зрелище сразу вызвало в памяти забавные безделицы, виденные еще на родине. Пруссы и жемайты, живущие на берегах Варяжского моря, иногда привозили на новгородский торг осколки медово-желтых, теплых на ощупь камней. Купцы называли его алатырь, ценили не очень дорого за ломкость и податливость огню. Поговаривали, будто из него был некогда построен замок подводной царевны Юрате, разрушенный стрелами-молниями грозного жемайтского бога Перкунаса — он разгневался, что морская владычица предпочла ему простого рыбака. Выточенные из алатыря бусы, благодаря яркому живому цвету, теплу и, что тоже немаловажно, дешевизне, пользовались спросом среди новгородских молодиц и девок. А больше всего ценились те камушки, в которые неведомым промыслом попали всяческие букашки-комашки: мухи, муравьи, жуки-долгоносики, комары…

Вот и заточенный в мутноватый плен мужчина — судя по длинной белой бороде, старик, статный и высокий, не уступающий ростом Гуннару, — напоминал эдакого жука-переростка, попавшего в середку медвяного алатыря. Он воздел руки, будто бы грозя обрушить кару на неведомых врагов. Его глаза сверкали даже сквозь дымку и легкую паутину трещин. Посох, зажатый в мосластой правой руке, и замысловатый оберег на груди не оставляли сомнений — в камне заточен волшебник. Причем силы немалой. Если королеве Маб удалось с ним справиться, то непонятно, зачем ей могла понадобиться помощь Вратко? Да она размелет в мелкую пыль всех христианских монахов, какие найдутся в английских землях, даже если они соберутся в кучу. А после по ветру развеет, чтобы и следа не оставалось от римской церкви на островах. Ей отец Бернар, с его молитвами и мощами-реликвиями, на один зуб. Как воробей степному орлу. Как пескарь щуке. Как мышь-полевка клыкастому волку…

— Это Мирддин, — проследила взгляд Вратко королева. — Искусный бард и могучий друид, в совершенстве владеющий чародейством. Его история очень поучительна и неразрывно связана с именем вождя скоттов Артуриуса… Но стоит ли сейчас тратить драгоценное время на воспоминания былого?

— Если это не помешает нам выполнить то, ради чего мы здесь собрались… — осторожно ответил новгородец.

— Мне кажется, не помешает, — вмешалась Керидвена. — А кое-кому послужит и уроком.

«Кому же это? — подумал парень. — Неужели они нарочно привели меня в эту пещеру, где заточен с незапамятных времен старик чародей, чтобы напугать, показать свою силу?»

— Ты несправедлива к Вратко из Хольмгарда, — на удивление мягко проговорила Маб. — Он еще ни одним поступком не поставил под сомнение крепость нашего договора. И не поставит, я думаю.

«Теперь уж, конечно, не поставлю. Нет у меня ни малейшей охоты оказаться рядом с этим выпучившим глаза старцем. Чем он им насолил, любопытно знать?» — подумал парень. Но вслух сказал:

— Я держу однажды данное слово. Но судьба Хродгейра заботит меня, признаться, больше, чем посмертие этого Мирддина, сколь сильным ворлоком он ни был при жизни.

— Что же именно так заботит тебя, Вратко из Хольмгарда? — чуть-чуть приподняла бровь королева.

— Вот уже десять дней, как мы гостим у тебя, великая королева. А Хродгейр Черный Скальд остался наверху, в окружении врагов. Что, если он ранен и нуждается в помощи лекаря? А вдруг он попал в плен? Слишком много времени…

— Не берись судить о том, что недоступно твоему скудному разуму! — прервала его речь Керидвена. — За время, проведенное вами в Полых Холмах, с Хродгейром не могло ничего случиться!

— Это еще почему? — искренне удивился Вратко. — Разве десяти дней мало?

— Я могу доказать! — воскликнула чародейка, но королева Маб остановила ее движением руки.

— Ты, очевидно, не знаешь, Вратко из Хольмгарда, — сдержанно проговорила она, — что время у нас и наверху течет с разной скоростью.

— Это как? — новгородец разинул рот. Он о подобном даже не слышал никогда. Время, оно время и есть. С ним ничего сделаться не может. Чай, не ручей, чтобы то быстрее, то медленнее течь.

— Так повелось с незапамятных времен, — пояснила Маб. — Догадываюсь, о чем ты думаешь, но это не моя заслуга…

Вратко не думал ни о чем, но едва не вздохнул с облегчением, услышав признание правительницы. Если бы она сейчас сказала, что способна повелевать течением времени…

— По моему мнению, это заслуга Богини Дану, — после долгого молчания произнесла королева. — Она создавала Полые Холмы, она же заложила и законы изменения времени здесь, в пещерах, которые стали последним приютом наследникам племен Туата Де Дананн. Когда наверху проходит один день, здесь — не меньше седмицы. А иногда — четыре или пять.

— Я не понял… — оторопело пробормотал новгородец. Удрученно вздохнул. — Я ничего не понял.

— Чего ты не понял, Вратко из Хольмгарда?

— Я еще могу согласиться, что ты уподобила время реке, великая королева. Что время обладает скоростью… Хотя мне трудно представить себе это…

— Ты еще многого не можешь себе представить, — неприязненно усмехнулась Керидвена. — Это свойственно юности. Недостаток опыта. Недостаток знания о жизни.

— Конечно, я молод, благородная Керидвена. Возможно, я не обладаю мудростью великих чародеев. Несомненно, я не владею оружием, как пристало знаменитым рыцарям и военным вождям, — Вратко говорил, чувствуя, как в груди закипает гнев, и изо всех сил сдерживал его. — И уж каждому ясно, колдун из меня так себе, ни рыба ни мясо. Но… Я — сын купца. Чего-чего, а считать приучен с детства. Не ответит ли мне благородная Керидвена из Ллин Тэдиг, сколько зим видела она на своем веку?

— Пристойно ли задавать женщине такой вопрос? — сверкнула глазами чародейка.

— Ужели ты стесняешься своего возраста?

— Просто воспитанные люди…

— Да перестань ты! — одернула ее Маб. — Хватит ломаться!

Керидвена осеклась.

— Шестьсот восемьдесят четыре… — процедила она сквозь зубы.

— По здешним меркам или по человеческим?

— По человеческим.

— И сколько из них прожила ты в Полых Холмах?

— Пятьсот будет. Что это за допрос?!

— Не торопись, благородная Керидвена из Ллин Тэдиг, не торопись. Ответь мне лишь, как ты могла достичь такого почтенного возраста, если время в Полых Холмах течет быстрее и ты должна была отмеренный обычному человеку век прожить за десять-пятнадцать годов?

Волшебница захлопала глазами, судорожно разевая рот. Королева Маб беззвучно захохотала.

Новгородец в душе торжествовал. Но и ответ на поставленный вопрос хотелось услышать тоже.

— Скудоумный звереныш… — просипела, наконец, Керидвена.

— Довольно, — нахмурилась правительница. — Ты порадовал меня, Вратко из Хольмгарда. Не зря я предложила тебе дружбу и военный союз, ибо ты выказываешь мудрость, достойную просветленного друида, но никак не мальчишки из купеческой семьи…

— Да чего там? — поклонился словен. — Мы, новгородцы, народ ухватистый… Где один новгородский купец прошел, там трем флорентийцам делать нечего. У нас так говорят.

— Я не знаю, насколько остры умом прочие выходцы из Гардарики, но ты сегодня заставил меня задуматься. А Керидвену заставил ощутить неловкость. Не многим это удавалось со времен друида Мирддина, поверь мне. — Она оглянулась на застывшего в камне чародея. — А что до срока жизни в Полых Холмах, то тебе известно уже: большинство их обитателей бессмертны. Это, опять же, заслуга Богини Дану и избранного ею народа — Туата Де Дананн. Нынешний народ Холмов — динни ши — пользуется лишь малой толикой наследия былых времен. Но и люди, попадающие к нам, живут дольше, несмотря на скоротечность времени. И чем дольше они остаются в залах и пещерах Полых Холмов, тем больший век отмерен им, даже если возвращаются они на поверхность земли, к солнцу и листве, к соплеменникам или недругам своим. Избравшие же путь дружбы с народом Холмов, как чародейка и прорицательница Керидвена из Ллин Тэдиг и сын ее, славный воин, Морвран, могут прожить век, в десятки раз превышающий те, что отмерены даже самым крепким телесно людям.

Вратко кивнул. Он понимал, что сказанное королевой с ходу не постигнешь разумом. Можно только услышать, принять и согласиться. А потом уже, по зрелому размышлению, можно будет принять ее объяснения не сердцем, а разумом. Лгать королеве Маб, похоже, нет резонов.

— Не думай, — продолжала она, — что бесконечная жизнь в подземельях, медленная и размеренная, доставляла такое уж удовольствие племенам Туата Де Дананн. А следом за ними и динни ши. Уже рассорившись окончательно с людьми, выдержав не одну войну, они все равно стремились к свежему воздуху и дуновению легкого ветерка, к благоуханию цветов и шепоту листвы, к аромату плодов в садах и горячему дыханию загнанного оленя в буковых лесах. Динни ши не рисковали более покидать убежища днем — люди даже выдумали сказку, что солнечный свет страшит их, а неосторожных, зазевавшихся или просто отчаянно отважных ждет лютая смерть — прикосновение солнечного луча якобы обращает их в камень. Это ложь. Выдумка досужих болтунов. Не солнце страшно народу Холмов, но стрелы, копья и мечи бриттов и скоттов, пиктов и саксов. Страшно пламя факелов в руках монахов-фанатиков и подзуживаемой ими черни. Страшен крест и молитвы, обращенные к Белому Богу южан, чье имя я не желаю даже произносить здесь, в заклинательном чертоге моей страны.

Королева перевела дыхание. Морвран и Керидвена стояли молча, не перебивая и даже не двигаясь, чтобы невольным жестом не сбить правительницу с мысли.

— Иногда динни ши выбирались лунной ночью подставить щеки лучам ночного светила, посмотреть на россыпь ярких звезд. Они танцевали на лугах, водили хороводы среди холмов. Они скакали среди долин, упиваясь бьющим в лицо упругим холодным ветром, преследовали дичь и пугали загулявших поселян. Они наслаждались скоротечностью времени на поверхности земли. Так было до недавнего времени. Люди, поклоняющиеся Лугу и Нуаду, Вотану и Тюру, Цернунносу и Эпоне, кое-как мирились с соседством малого народца. Даже римляне, чтившие Юпитера и Марса, Юнону и Венеру, с грехом пополам терпели Туата Де Дананн, как терпели в рядах своих легионов варваров, поклоняющихся иным богам. Так было долго… Пока с юга, из-за лазурного моря, из-за горячих пустынь и раскаленных жарким солнцем скал, не пришли монахи, которые молились распятому богу. Их бог был добрым и незлобивым, он принял смерть на кресте от рук римских солдат, желая искупить грехи людские, но его последователи принесли на землю Англии непримиримость, жестокость и упорство в искоренении инакомыслящих. Они объявили малый народец приспешниками сатаны. Они зовут праздничные поезда динни ши «дикой охотой». Если они обнаруживают вход в Холм, то срывают наши жилища до основания, а землю засыпают солью, чтобы и воспоминания не осталось о племенах Богини Дану!

Голос королевы звенел праведным гневом, глаза сверкали. Впервые Вратко заметил на ее бледных щеках румянец возбуждения.

Морвран, слушая правительницу, еще больше сгорбился, едва не касаясь кулаками камней под ногами. Кеан-киннид скалился, будто готовясь уже сейчас вцепиться в глотку монахам, принесшим столь много горя малому народцу. Керидвена сохраняла на лице бесстрастное выражение, но буравила глазами каменный столб с заключенным в нем чародеем. Показалось Вратко или нет, но седой бородатый старик легонько покачал головой. Скорее всего, показалось.

— Не пора ли нам приступить к делу, ради которого мы тут собрались? — Керидвена повела костлявым плечом. Она наклонилась к затухающим углям, взмахнула широкими рукавами. Алый отсвет озарил лицо чародейки. Затрепетали тени под потолком и в углах.

Не из-за неровного ли света новгородцу почудилось движение замурованного в камень?

— Да! Пора! — королева Маб кивнула. — Вратко из Хольмгарда!

— Слушаю тебя, великая королева.

— Мне ведомо, что ты затаил в сердце обиду на нас, Вратко из Хольмгарда. И не пытайся возражать! Я не просто чувствую, я знаю. Ты думал, я нарочно скрывалась от тебя, нарушая наш договор?

Парень хотел возразить, но потом не стал кривить душой. Ведь он и в самом деле так считал. Решил просто слушать дальше, не вмешиваясь и не показывая чувств.

— Не пытаешься оправдаться? Это хорошо, — заметила королева. — Этим ты по крайней мере не разочаруешь меня. Люди склонны к подозрительности. Повсеместно нарушая клятвы и обещания, они подозревают всех прочих существ в том же грехе. Но у тебя есть хотя бы мужество не унижать себя оправданиями. Но… Должна сказать тебе, Вратко из Хольмгарда, мы медлили не потому, что нам безразлична судьба твоего потерявшегося друга. Направлять отряд в неизвестность — не входит в мои замыслы. Динни ши осталось слишком мало, чтобы рисковать ими попусту. Мы решили вначале попытаться посредством волшебства определить местоположение этого скальда… Хродгейр, кажется?

Вратко кивнул.

— Так вот. Узнать, где находится Хродгейр, здоров ли он и многое другое, можно при помощи волшебного котла.

— Котла? — не выдержал словен. Слишком уж сильно было его удивление.

Ведь десяти дней не прошло, как королева Маб утверждала, что священная реликвия Туата Де Дананн утрачена, похищена пиктами в седой древности. То есть это для людей — в древности. Для малого народца и прибившихся к ним чародеев — позавчера. Слишком долгую жизнь они ведут. Пикты разрушили семнадцать древнейших святилищ Туата Де Дананн, укрытых под холмами Мерсии, и нашли в одном из них священный Котел Перерождения, который объявили Чашей и начали поклоняться ему. Вот и ветвь пиктского народа, из которой происходила Рианна, как раз служила Чаше.

Правда, от вероломного священника, отца Бернара, новгородец слышал другое. Монах утверждал, что пиктская Чаша — это Святой Грааль, христианская святыня. В нее последователь нового учения, Иосиф из Аримафеи, собрал кровь Иисуса Христа, вытекшую, когда один из римских легионеров пробил копьем бок сына божьего. Кто из них прав? Что на самом деле представляет собой Чаша: Котел Перерождения или Святой Грааль? Не добравшись до реликвии, сказать нельзя. А как до нее добраться, если Рианна, последняя в роду хранителей Чаши, так и не успела получить от матери и бабки древние знания?

— Что тебя удивляет, колдун? — подалась вперед Керидвена.

— Вы говорили, что Котел Перерождения утрачен, похищен у племен Туата Де Дананн.

— Так и есть, — мрачно кивнула королева. — Со времени нашего последнего разговора, ничего не изменилось. Котла Перерождения у нас по-прежнему нет. Но мы изготовили, еще лет триста тому назад, подобие волшебного котла. Признаюсь честно, работа подземных кузнецов-искусников стоила недешево, да и чары, которые мы накладывали на него впоследствии, тоже дорого обошлись — Керидвена восстанавливала силы почти двадцать лет. Но новый котел оказался хотя и небесполезной вещью, однако не достиг и сотой части от силы истинного Котла Перерождения. Вот так вот… — Маб вздохнула. — Но кое-что мы можем творить и с его помощью. В частности, использовать его как волшебное зеркало, позволяющее пронзать пространство и время, заглядывать в близкое будущее и узнавать, что творится за морем. Или вблизи, но когда мы не знаем толком, где искать и куда обратить взор. Тебе понятно? Не слишком туманно я говорю?

— Понятно, — обнадежил ее словен.

— Ты понятливый… — протянула Керидвена. — Для человека очень понятливый.

Она усмехнулась неизвестно чему. Наклонилась, без усилий подняла небольшой котел, скрывавшийся раньше за алтарем.

Вратко залюбовался тонкой работой. Не иначе цверги ковали…

Котел, сработанный, по всей видимости, из бронзы больше походил на плетенную из лозы корзинку. Витые ручки-проушины, стебли и побеги с нераспустившимися бутонами по ободу. Красиво. Очень красиво.

Колдунья установила котел над очагом. Тотчас из темноты появились две мохнатые тени: круглые желтые глаза, заостренные уши, бурая шерстка и длинные тонкие пальцы. Увидев малышей впервые в тронном зале королевы Маб, новгородец принял их за медвежат и уж после узнал, что это — брауни. Вульфер когда-то упоминал о них, называя так здешних домовых. Добрые и трудолюбивые существа, отличная прислуга. Правительница Полых Холмов держала их при себе для всякой домашней работы.

Брауни присели возле очага и принялись раздувать угли, смешно вытягивая губы в трубочку.

Вскоре в котле забурлила вода. Слишком быстро, чтобы усомниться в колдовской силе сосуда.

— Думай о Хродгейре! — приказала королева. — Думай о нем изо всех сил. Представляй его облик, его нрав, вспоминай его речи и поступки.

«Да пожалуйста. Если это поможет…»

Вратко прикрыл глаза, не забывая из-под ресниц поглядывать на волшебниц и скрывающегося в темноте Морврана.

Керидвена встала прямо над котлом. Откуда-то из складок одежды она выхватила полотняный мешочек. Развязала горловину, кинула щепоть неизвестного снадобья в кипящую воду.

— Цвет горлянки! — ломким голосом воскликнула колдунья.

Следующий мешочек.

— Пусторосль!

Еще щепоть.

— Щитовника корень!

Стараясь не отвлекаться на волшебницу, Вратко вызывал воспоминания о Хродгейре. Воин, вождь дружины викингов. Скальд, мастерски связывающий слова в строки, а строки в висы. Мечник, в одиночку стоивший нескольких бойцов.

— Семисильник!

— Думай, думай, Вратко из Хольмгарда! — размеренно повторяла королева Маб.

— Мухомор!

«Ну, же! Где ты, Черный Скальд? Живой ли?»

— Мыльный корень!

Новгородец зашевелил губами, облекая, по сложившейся уже привычке, мысли в кеннинги и хейти:

— Омела! — выкрикнула Керидвена, срываясь на визг. Взмахнула рукавами над колдовским зельем. Завыла, как раненая волчица, задирая подбородок. — Сюда, ворлок, сюда!

«Что ж мне не дают ни одну вису до конца сказать? — подумал Вратко, подходя поближе. — Или боятся? Неужели они больше верят в мою колдовскую силу, чем я сам?»

— Смотри! — Ледяные пальцы колдуньи вцепились в рукав, потянули его к котлу.

Новгородец, затаив дыхание, посмотрел на поверхность отвара. Еще несколько мгновений назад она бурлила, исторгала клубы пара и брызги, теперь же — застыла, словно зеркало. И в этом зеркале отражались лица и фигуры людей. Вратко узнал черную, сильно выделяющуюся среди светловолосых урманов, бороду Хродгейра и серебристый клок седины на подбородке.

 

Глава 3

Загадка Хродгейра

Вода в котле застыла, словно отполированное серебряное зеркало.

Новгородец увидел на ней вначале тени, как на глади пруда. Потом эти тени стали четче и яснее, черты людей приобрели узнаваемость. Хродгейр в потрепанной кожаной куртке, в которой он вступил в битву при Стэмфордабрюгьере, сидел, опираясь подбородком о кулак. Лицо Черного Скальда несло отпечаток усталости — темные круги под глазами, отекшие веки. Но норвежец не был напуган или рассержен. Напротив, на губах его играла легкая улыбка, будто бы он беседует со старым знакомцем.

— Смотри внимательно, ворлок! — звенел откуда-то издалека голос Керидвены. — Смотри! Обманывала я тебя?

Вратко не сопротивлялся. Смотрел.

Злое Жало выпало из пальцев, зазвенело стальной оковкой по камням, а он и не заметил потери.

С кем же разговаривает Хродгейр?

Будто бы послушавшись его мысленного приказа, изображение в чародейском котле сместилось, отодвигаясь вглубь.

Парень хрюкнул, едва не подавившись, наклонился над котлом, а потом опустился на колени, опасаясь упустить хоть малую толику из открывшегося его взору.

Напротив Черного Скальда, сложив ладони перед грудью, сидел отец Бернар. Монах нисколько не изменился с того вечера, когда отправил новгородца в лес на съедение диким зверям. Та же худая шея, выглядывающая из воротника черного одеяния, словно голодный птенец из гнезда. Те же впалые щеки, покрытые седой щетиной — еще бы, в лесу бриться негде, хотя обычай латинских монахов и предписывает срезать лишние волосы с лица. Те же мягкие волосы, светлым венчиком окружающие черную шапочку. Губы святоши шевелились. Молитву читает? А почему же Хродгейр сидит так спокойно? Викинг, хоть и говорил, что крещен по обычаю Римской церкви, любви к священникам не имел ни малейшей. Зато при каждом удобном случае, а в особенности в мгновения опасности или душевного напряжения, поминал урманских асов — Одина, Тора, Ньёрда и Хеймдалля, ругаясь, проклинал йотунов и троллей. То есть вел себя не так, как подобает доброму христианину. А тут улыбается, кивает в такт словам Бернара.

— Не может быть… — прошептал Вратко.

— Волшебный котел не обманывает, — жестко проговорила королева Маб. — Во всяком случае, не обманывал до сих пор.

Новгородец заморгал, пытаясь прогнать наваждение. Ущипнул себя за руку.

Достиг он лишь того, что видение в котле сместилось, показав третьего человека, присутствующего при беседе.

Рыцарь в яркой накидке поверх кольчуги-хауберка. Вышитая красным собака стояла на задних лапах, удерживая в передних маленькую корону. Вратко сразу узнал этот герб, как узнал и вытянутое лицо сакса, его темно-русые с проседью волосы и ровно подстриженную бородку. Эдгар Эдвардссон, привезший отцу Бернару священную реликвию — кусочек ногтя Иисуса Христа, остриженный после того, как тело его сняли с креста. Он прибыл в Нортумбрию тайно, скрываясь и от саксов, и от норвежцев. И не зря, ибо служил Вильгельму Бастарду, герцогу Нормандскому. Верой и правдой служил… Хотя насчет последнего Вратко здорово сомневался. Вот о том, что Эдгар рассчитывает в случае победы нормандцев стать, самое малое, наместником Вильгельма в Англии, он знал наверняка. Слышал из уст самого претендента. Тот, разговаривая с покойным Модольвом Кетильсоном в лесу, на берегу Дервента, настолько разошелся, что даже предложил хевдингу графство Нортумбрию на золоченом блюде.

Позже Эдгар Эдвардссон травил маленький отряд викингов, выручивших из плена Вратко и Марию Харальдовну, словно диких зверей. И неизвестно, чем бы все закончилось, не найди Рианна вход в Полые Холмы. Они спаслись, а Хродгейр остался прикрывать беглецов. Словен мог поклясться хоть кровью Христа, хоть молнией Перуна, хоть молотом Тора, что слышал звон мечей и крики — Черный Скальд не шутил с врагами и, по обыкновению, расправлялся с ними быстро и надежно.

Это по обыкновению…

А тут сидит довольный и благостный. Никакой вражды. Да и Эдгар с отцом Бернаром настроены дружелюбно, словно не скальд-урман пред ними, а посланник от Папы Римского.

Что же случилось с Хродгейром? Как они умудрились подкупить его, завоевать расположение? Уж не златом-серебром, это точно, не из тех он людей.

А вот обещанием славы могли? Могли…

Посулили подвиги, сражения, победы. Например, пообещали помочь отомстить саксам за гибель норвежского войска. Ну, или что он будет помогать воздать за кровь друзей и соратников другим, более сильным и могущественным мстителям. Тому же герцогу Вильгельму…

Да нет, вряд ли… Вождь викингов слишком хорошо знает предательскую натуру монаха, которому нельзя доверять ни за какие коврижки. А может быть, отец Бернар взял норвежца «на крючок» чем-то другим? Ну, обманом, например, как это водится у латинян… Сказал, что Хродгейровы друзья захвачены в плен и жизнь их теперь зависит от его сговорчивости. Вот это похоже на правду больше всего остального…

— Ты убедился, Вратко из Хольмгарда, что твой друг жив и здоров? — голос королевы оторвал парня от размышлений.

— Достаточно ли? — вторила правительнице Керидвена. — Мои силы не бесконечны. Такое волшебство требует полной отдачи.

Вратко поднялся с колен. Наверное, у него было такое ошарашенное лицо, что королева повторила еще раз:

— Волшебный котел не лжет.

— Он подчинялся тебе. Твоим мыслям, твоей памяти, — пояснила Керидвена. — Я лишь подтолкнула колдовство в нужное русло. Ну, и для начала оживила его, — добавила она не без самодовольства. — Разожгла волшебство, как разводят костер. Это чтоб тебе было понятнее, ворлок из Гардарики.

— Мне все понятно, — кивнул Вратко. — Я рад, что Хродгейр жив. Знаю, мою радость разделят все мои спутники и друзья. Мне нужно как можно быстрее сообщить им эту новость.

— Новость! — фыркнула колдунья. — Я говорила, что он целехонек, еще при нашей первой встрече!

— И все-таки я должен был убедиться, — твердо ответил парень. — Прости, благородная Керидвена из Ллин Тэдиг, если ты потратила слишком много сил на мою мимолетную прихоть. Я готов был помочь тебе своей волшбой, но ты не захотела…

— Ты мог испортить все, начатое мной, своей топорной работой. Стоит ли молотобойцу заниматься работой златокузнеца?

— Прошу простить меня еще раз…

— Там, где нужен точный укол в самое сердце, ты грозишь обрушить скалу на голову врага!

Вратко скрипнул зубами:

— Я попросил прощения. Я хотел как лучше…

— Ты не знаешь пределов своей силищи, доставшейся тебе не по праву…

— Прекрати, Керидвена! — устало проговорила королева Маб. — Хватит препираться. С годами ты становишься такой мелочной.

Колдунья тряхнула распущенными волосами, вскинула подбородок:

— Хорошо. Я умолкаю!

— Я не потерплю ссор между союзниками, — продолжала владычица Полых Холмов. — А ведь мы все союзники. Вы согласны?

Новгородец пожал плечами, склонил голову, соглашаясь. Керидвена кивнула так легко, что сторонний наблюдатель мог и не заметить, но Маб предпочла сделать вид, что все хорошо, и ее слова достигли сердец спорщиков.

— Теперь, Вратко из Хольмгарда, когда ты видел живого Хродгейра в нашем волшебном котле, как ты собираешься поступать?

— Я хочу найти его, — просто ответил парень. И добавил, опасаясь быть неправильно понятым: — Хродгейр нужен нам. Он отличный мечник, опытный вождь, искушенный в воинском ремесле.

— Полно, да захочет ли он якшаться с порождениями сатаны? Ведь твой викинг так мило беседовал со святошей, чума ему в кровь!

— Не захочет — неволить не стану. — Словен решил стоять на своем до победы. Пускай попробуют переспорить новгородского купца. — Но поговорить с ним хочу. А также отпустить тех урманов, что попали под ваши холмы со мной. Они — люди Хродгейра, его дружина. Если захотят уйти, то…

— Скатертью дорога, — голосом, наполненным презрением, бросила Керидвена.

Опять она вмешивается!

— Да! Скатертью дорога. А еще у нас говорят: вот — Бог, а вот — порог. Они свободные хирдманы, а не рабы. Имеют право поступать по своей воле.

— Что ж… — задумчиво протянула королева. — Боюсь, тебя не переубедить. — Она грозно глянула на колдунью, которая намеревалась вновь вставить язвительное замечание. Та замолчала, нахмурившись. — Хочешь навестить Хродгейра — иди. Думаю, ты помнишь о клятве. Захочешь распустить всех своих людей — я-то вижу, что они уже больше твои, чем прежнего вождя, — распускай. Мне нужна лишь твоя помощь. И конечно, девочки-пикты. Вы останетесь у меня, когда все ваши друзья уйдут. Устраивает тебя такое решение, Вратко из Хольмгарда?

— Устраивает.

— Хорошо. Тогда должна предупредить. Ни один воин динни ши не пойдет с вами. Я не буду рисковать верными слугами ради твоей прихоти. Уяснил?

— Уяснил.

— Но если тебе понадобится моя помощь, просто позови. Мы в йоркширских холмах, я услышу.

— Спасибо, великая королева.

— У тебя есть вопросы ко мне или Керидвене?

Вратко задумался на мгновение. По делу-то и спросить нечего. Еды на дорожку попросить, что ли? Или оружия получше для Игни, Гуннара и Олафа? Захотят ли еще викинги чужие мечи в руки брать?

Эх, ладно! Была не была!

Парень махнул рукой и задал вопрос, который мучил его давно, с той поры, как он переступил камень на входе в заклинательный чертог.

— Этот волшебник… друид Мирддин — живой?

Керидвена сухо рассмеялась.

Маб ответила серьезно:

— Это смотря как считать. Он не спит, не ест, не дышит, но видит, слышит, мыслит… Он живой?

— Живой, — сразу выбрал правильный ответ словен. — Раз мыслит, стало быть, живой.

— Мудрец! — буркнула колдунья. — Латиняне таких философами зовут. Вернее, звали, когда римляне тут были.

Вратко рассеянно кивнул. Не понять — смеется над ним колдунья или вправду хвалит. Наклонился за копьем.

Неожиданно для парня Злое Жало поползло, словно живое, и не далось в руки. Вратко повторил попытку. Копье рванулось, будто наутек.

Обернувшись, новгородец увидел, кто издевается над ним.

Морвран держал в руках Злое Жало и криво усмехался, показывая желтые зубы.

— Отдай! — Парень протянул руку.

Военачальник народа Холмов задумался. Или сделал вид, что задумался. Наклонил жало копья в сторону Вратко, но не успел словен сжать пальцы вокруг оковки, отдернул. Зло хихикнул.

— Отдай, я сказал! — Словен почувствовал нарастающий гнев.

— Сказал он… — Горбун оскалился. — Возьми.

Он слегка подбросил копье вверх и тут же поймал. Взвесил в руках.

— Доброе оружие. На Ассал или Гунгнир, конечно, не тянет, но работа добрая.

— Не тебе его давали…

— Оружие — не застежка на плащ, — возразил Морвран. — Кто сильнее, тот и берет. Хотя… И застежку тоже возьмет тот, кто сильнее.

— Драться я с тобой не хочу, кеан-киннид, — набычился Вратко.

— Или боишься?

— Морвран! — голос Маб стегнул, подобно бичу.

— Моя королева… — съежился, втянул голову в плечи сын колдуньи.

— Ты тоже решил затеять свару? Не хватает мне тебя еще в довесок к Лохлайну!

— Я лишь хотел проверить хольмгардского ворлока.

— Проверил?

— Да, моя королева…

— Отдай копье!

— Оно не для него.

— И не для тебя! Отдай немедленно!

Вратко не оборачивался, глядя в лицо урода-горбуна, а потому не видел королеву, но в ее голоске звучала подлинная властность. Попробуй ослушайся!

Морвран сник окончательно. Отвел взгляд. Перехватил Злое Жало двумя руками, подал оружие новгородцу на раскрытых ладонях:

— Возьми… ворлок…

Вратко принял копье. Попробовал улыбнуться военачальнику. Зачем зло друг на друга держать? И так врагов хватает, новых находить ни к чему. Улыбка вышла кривоватой. Кеан-киннид не счел нужным отвечать на нее. Боком посунулся в темноту, где стоял и раньше.

— Морвран! — остановила его Маб.

— Слушаю, моя королева.

— Проведешь Вратко из Хольмгарда к его друзьям. Потом покажешь выход из Холмов.

— Да, моя королева.

— Они вольны отправиться в верхний мир, как только будут готовы.

— Хорошо, моя королева.

— Ты будешь их дожидаться у входа. Сколько воинов взять, решишь сам.

— А если они не вернутся, моя королева? — Военачальник пошевелил ноздрями, приподнял верхнюю губу. Он все больше и больше напоминал Вратко дикого зверя. И внешностью, и повадками.

— Мы вернемся! — твердо сказал словен.

— Они вернутся, — подтвердила его слова королева. — Клятва была произнесена. Кости Холмов слышали ее. Великие боги, следящие за всеми нашими поступками, тоже. Вратко из Хольмгарда — не дурак. Он знает, что нарушивший такую клятву не найдет больше удачи. Поэтому он вернется. Если викинги решат остаться под солнцем, то он вернется один. Не так ли?

— Я вернусь. — Парень покрепче перехватил Злое Жало. Повернулся к Маб: — Даже если вернусь один. Нужно ли поклясться в этом еще раз?

— Нет необходимости, — легко отмахнулась королева. — Я верю тебе. Дружбу и союз воинский, а ведь мы собираемся сражаться против общего врага, нельзя начинать со взаимных подозрений.

Вратко стало стыдно. По-настоящему стыдно. До горящих ушей и желания спрятаться и не показываться никому на глаза. Почему он постоянно подозревает королеву и ее приближенных? Из-за дурацких выходок Лохлайна или Морврана? Ну, так их поступки можно объяснить завистью. Любой из попавших в Полые Холмы викингов сильнее каждого из динни ши в несколько раз, да и кеан-киннид, пожалуй, в подметки не годится Гуннару или Олафу. Вот и злобствуют напропалую. А вымещать недовольство стараются на нем, новгородце, ибо чувствуют, что он единственный, кто с оружием в руках им уступит. Не говоря уже о возрасте. Не рано ли, ворлок из Гардарики, зазнаваться начал? Почувствовал себя равным с вождями, волшебниками, воинами, которые не одну сотню лет оттачивали мастерство? А сам ведешься на подначки, не умеешь на чужую шутку своей остротой ответить. Как говаривал кожемяка из посада, мальчишка с грязным пузом, зелень зеленая.

— Прошу простить меня, великая королева! — Вратко поклонился в пояс. С чувством, с душой, со всем возможным уважением. — Я, пожалуй, пойду. В дорогу пора собираться.

Его не задерживали. В глазах королевы Маб промелькнула искорка довольства. Но и только.

Урманы восприняли рассказ Вратко о видении «из котла» по-разному.

Игни пожал плечами — мол, всякое бывает. И едва не заработал подзатыльник, поскольку Гуннар наотрез оказался верить услышанному. Чтобы его вождь мирно беседовал со святошей Бернаром? Во имя огней Муспелльсхейма, не может такого быть!

Олаф соглашался с ним, но защищал Хродгейра без излишнего запала. И его равнодушие — чего спорить-то… от споров белое черным не станет — выглядело, пожалуй, убедительнее, чем горячность кормщика.

Все еще слабый от ран, полученных в схватке с людьми Модольва-хевдинга, Рагнар Щербатый рассудительно заметил, что хитрость для воина не менее важна, чем отвага и доблесть. А вдруг Черный Скальд решил обмануть, обвести вокруг пальца монаха и Эдгара Эдвардссона? Притвориться овечкой, выжидая удобного случая, чтобы удрать. Раненый викинг напомнил товарищам хитрость, которой прибег Халстейн, друг и соратник Бьорна Железнобокого. Чтобы проникнуть в город латинян, защищенный крепкими стенами, он притворился тяжелобольным и сказал, что желает перед смертью обратиться в христианскую веру. Монахи, заправлявшие всем в том городе, обрадовались и пустили за стены носилки с вождем, которые несли немногочисленные приближенные воины Халстейна. Оказавшись внутри, викинг чудесным образом ожил, его хирдманы перебили охрану ворот, впустив всех остальных. Так вот, что мешает Хродгейру повторить шутку двухсотлетней давности?

Вратко украдкой вздохнул. Слова Рагнара бы да богу в уши.

Мария Харальдовна ни единому слову новгородца не поверила. Вернее, она поставила под сомнение образы, показанные котлом Керидвены.

— Сердце мне подсказывает — в беде Хродгейр, — упрямо твердила королевна. — Не может он сидеть, угощаться с врагами за одним столом, разговаривать с ними, прямо как с родичами. Я чувствую — плохо ему. Быть может, ранен и лежит, теряя силы, в овраге каком-нибудь, а возможно, и в плен попал, а там пытают его или убивают медленной смертью. Я страдания чувствую…

Ее речи можно было бы приписать душевному расстройству — дроттинг еще не оправилась после смерти отца. Но ведь о ней всегда шли слухи — дочь Харальда Сурового, мол, прорицательница, может будущее прозревать, предчувствует неудачи и несчастья.

Разве не Мария Харальдсдоттир первой заявила о грядущем поражении норвежского войска в походе на Англию? Не многие ей тогда поверили, да и сам конунг в первую голову. Оно, конечно, проще объяснить дурные предчувствия девичьими глупостями. А ведь после были другие предзнаменования: у конунгова хирдмана по имени Гюрд, у воина Торда из дружины Эйстейна Тетерева… Даже к самому конунгу Харальду являлся сводный брат его, Олаф Толстый, прозванный Святым, и пожурил младшенького, что нацелился тот на кусок, который ни прожевать, ни проглотить не в силах — не та нынче Англия, что была во времена короля Этельреда и датского конунга Свена Вилобородого.

Заговорив о погибшем отце, Мария не сдержала слез. В последние дни она и так была сама не своя — грустила, уставившись в стену, мало разговаривала, почти не ела. Рианна, находившаяся при королевне неотлучно, очень опасалась за ее жизнь. Ее бабка рассказывала о нередких в прежние времена случаях, когда от тоски чахли, словно деревья без дождя, словно птица в клетке, и в конце концов умирали. Конечно, новое поколение не отличалось той чувствительностью, как раньше, но ведь и Мария Харальдсдоттир не такая, как все.

Уже не оставалось сомнений, что дроттинг любит Хродгейра. Значит, она должна особо остро чувствовать его: дар прорицательницы, помноженный на любовь, многого стоит.

Желая хоть как-то подбодрить девушку, Вратко пообещал:

— Мы разыщем его, Харальдовна. Во что бы то ни стало, разыщем.

Она вздохнула, едва заметно улыбнулась:

— Я верю тебе. И тебе, и нашим друзьям. Вы будете стараться изо всех сил. Но мой дар… Мой проклятый дар… Как много я бы дала, чтобы не видеть будущего — оно предрекает мне лишь беды и несчастья. Мне и всем, кто мне дорог.

— Разве твоя в том вина?

— А кто знает? Мудрые люди говорят, что прорицатель способен изменять будущее по своему желанию.

— Не знаю. Не слышал никогда. По-моему, изменить будущее по силам лишь очень сильному колдуну. Или богу. Люди могут лишь подстроиться под него, смягчить удар судьбы.

— А потом горько раскаиваться, что совершил ошибку? Я должна была отговорить отца от похода в Англию.

— Кто смог бы отговорить Харальда Сурового от однажды задуманного? Кому по плечу такое дело?

— Я смогла бы. Отец верил мне. Я должна была настоять на своем. Сколько людей, сколько верных сынов Норвегии остались бы живы!

— Ты не должна винить себя, Мария-бан! — решительно вмешалась Рианна.

— Ты сделала все, что могла! — поддержал пикту Вратко. — Вряд ли кто-то из норвежского войска приложил больше усилий, чем ты!

— Не утешайте меня… — покачала головой королевна. — Я слишком понадеялась на свое предвидение, думала, что успею найти Чашу и использовать ее для успеха нашего войска, для успеха моего отца… И что получилось в итоге? Что теперь осталось мне? — Плечи ее вновь дрогнули.

Словен понял, что Мария сейчас разрыдается. Чем бы отвлечь дочь конунга?

— Тебе осталась месть, Мария-бан! — взмахнула кулачком Рианна.

— Кому?

— Мерзкому монаху, который все сделал, чтобы саксы одолели у Стэмфордабрюгьера! Королю Гарольду, торжествующему сейчас! Эдгару Эдвардссону, рассчитывающему обрести выгоды от свары двух великих королей.

«Если Гарольд Годвинссон такой великий, как и его норвежский тезка, то зачем ему мстить? — подумал Вратко. — Он же не знал, что отец Бернар читает молитвы в его поддержку? И уж тем более не просил монаха о помощи. Он защищал свой край, свой народ и свою корону… Эх, все равно сейчас Марии этого не объяснить. Она даже слушать не захочет».

— Харальдовна, — проговорил парень. — Харальдовна, ты дождись нас. Когда Хродгейр вернется, он сможет ответить на все вопросы сам. А я тебе вместо прощания вису скажу. Хочешь?

— Говори. — Мария смахнула слезинку с ресницы, но расплакаться не позволила себе. Вот что значит — дочь конунга!

— Тогда слушай. Эта виса о великом конунге Харальде Сигурдассоне, которого прозвали Суровым, и об английском короле Гарольде Втором Годвинссоне.

Вратко откашлялся и прочитал:

— Око за око, зуб за зуб… — медленно произнесла королевна. — Идите. И возвращайтесь вместе с Хродгейром. Вместе мы придумаем, как отомстить подлому монаху. Не забудем и о короле Англии…

 

Глава 4

Мгла среди холмов

Вопреки приказу королевы Маб военачальник не стал лично сопровождать викингов к выходу из Холмов. Вместо себя прислал Лохлайна с десятком воинов динни ши. Морвран и раньше не слишком-то нравился Вратко, хоть новгородец пытался усмирить клокочущую в душе неприязнь, убеждая себя, что грешно злобиться на человека, и без того обиженного судьбой, — урод ведь, каких поискать, да вдобавок горбатый. Само собой, прикидывал парень, на месте кеан-киннида любой возненавидит всех окружающих, не отмеченных печатью уродства. Отсюда и склочный характер, и желание выделиться из толпы за счет более слабого, поскольку сильный не пропустит вперед. Но нарушать слово королевы? Тут одной желчностью натуры не объяснишь. Пожалуй, прибавляется изрядная толика наглости и уверенность в безнаказанности. А впрочем… Керидвена, должно быть, не раз и не два выручала «сыночка», оправдывая его поступки и даже проступки перед повелительницей. Они ведь, по всему выходит, подруги — вместе колдуют, вместе вынашивают замыслы касательно мести врагам малого народца…

Лохлайн тоже держался неприязненно, что, впрочем, не удивило никого из северян — Вратко рассказал им о трепке, которую королева задала заносчивому воину. Хотя динни ши не долго ходил в простых дружинниках — суток не прошло, как десятником стал.

Викинги собрались быстро, затратив большую часть времени на подготовку оружия. Хоть и точил Олаф каждый день свой меч, а все равно перед походом погонял оселком по лезвию. Игни проверил — не меньше десяти раз, наверное, — оперение стрел. А Вратко уговорил Гуннара дать ему еще один урок боя на копьях. Кормщик бурчал, что, мол, глупо ворлоку учиться сражаться обычным оружием, но все-таки согласился. Правда, в поход новгородец отправился с мечом Рагнара — щербатый хёрд все равно едва-едва начал вставать, что и не удивительно с такими-то ранами.

Выход из Полых Холмов открылся в заросшую терновником лощину. Именно сюда они прибежали, спасаясь от воинов Модольва и рыцарей Эдгара Эдвардссона.

Динни ши выбрались на поверхность, опасливо поглядывая по сторонам. Дневной свет вызывал у них страх, с которым воины боролись по мере сил, но всегда удачно скрывали.

— Тебя устраивает место, ворлок? — безучастно произнес Лохлайн, отводя глаза.

Вратко так и не понял — стыдится подземельщик неблаговидного поступка у входа в заклинательный чертог или просто ему противно смотреть на людей?

— Устраивает, — кивнул парень.

А что ж ему не устраивать? По своим следам всегда можно вернуться туда, откуда пришел, было бы желание. Да убегать, если дело обернется не так, как задумывалось, будет легче.

— Они точно будут здесь нас ждать? — почесал бороду Гуннар. Народу Холмов он не доверял. Хорошо, что динни ши не понимали его слов, произнесенных на северном языке.

— Обещали… — Новгородец пожал плечами. — А если и уйдут… Это может нас остановить?

— Нет! Клянусь той гадюкой, которую подвесили над связанным Локи!

— Меня так вообще ничего не остановит. — Олаф пристроил ножны с мечом за спиной и все примерялся — удобно ли выхватывать оружие, хватит ли длины руки.

Игни только крякнул. Да его никто и не спрашивал — молодой, право голоса на воинском совете заслужить еще надо. Вратко от всей души надеялся, что он-то заслужил уважение старших и более опытных товарищей. Уж во всяком случае, рот ему никто не затыкает и подзатыльник отвесить не примеряется.

— До леса я иду первым, — тоном, не терпящим возражений, сказал кормщик. — Следом Подарок, потом Игни. Замыкает Олаф.

Новгородец рассеянно кивнул. Он во все глаза рассматривал склон ближнего холма и колючие заросли терна, выискивая подтверждение или опровержение слов волшебниц. Ну, никак не мог поверить парень в то, что время течет под холмами и над холмами по-разному. Да и кто смог бы? Тут нужно быть или настолько высокоученым, превзошедшим разные мудрые науки, о которых заезжие в Новгород греческие купцы только вскользь упоминали, или верить услышанному всем сердцем, сильнее, чем приверженцы Христа в Страшный Суд. А словен, как водится, должен сперва пощупать, а потом уж поверить.

Вот он и щупал. Пока глазами.

Ясеневый лес, уходящий вверх по склону, дышал сыростью. Кое-где у основания стволов серел непротаявший снег. Неужели это от его заклинания? «Встань туман студеный, стылый след укутай…» Если да, то и вправду, прошло сутки-двое, не больше — под небом, затянутым низкими тяжелыми тучами, снег может пролежать столько даже в вересне. А если нет? Вдруг в Нортумбрии такая погода — самая обыкновенная для середины осени? Сырая листва под ногой, холодные капли с листьев, мутный белесый туман, стелющийся между деревьев…

«Что ж, — рассудил Вратко. — Пускай мокреть, пускай холод, зато следы лучше видно. Ведь хочешь, не хочешь, а придется становиться следопытом — на викингов надежды никакой. Гуннар, поди, может различить до десятка цветов неба над окоемом, предсказывая бурю или безветрие, по оттенку воды скажет глубину моря, а по запаху ветерка — далеко ли до берега, но в лесу его хватает только на то, чтобы ходить не ломая хворост под ногами. А Олаф и того хуже, то и дело цепляется курткой за ветки терновника, а после шипит себе под нос неразборчивые ругательства».

Они шагали гуськом. Кормщик нес Злое Жало наперевес, будто бы каждый миг ожидая нападения. Густая трава мягко подавалась под сапогом. Эх, летом бы здесь поваляться, рухнуть лицом вниз и дышать, дышать, дышать… Но сейчас при одной мысли о том, чтобы упасть в траву, парень поежился — голенища очень быстро промокли. То ли дождь недавно прошел, то ли туман садится. Скорее все-таки туман. Да какой! Плотный, поземный, густой, как молоко. Он наползал на холмы, как прилив на прибрежные скалы, медленно и неотвратимо. Длинные языки его выползали из того самого леса, что отделял Полые Холмы от Дервента и оседлавшего реку Стэмфордабрюгьера, леса, в глубине которого прячется убогая хижина, приспособленная заговорщиками для своих встреч. Если уж искать Хродгейра, то начинать нужно оттуда.

— Смотри, Подарок! — Гуннар ткнул концом копья под ноги.

Словен подошел, наклонился. Пригляделся. Да. Точно. Земля взрыта, повсюду разбросаны комья, трава вырвана с корнем. Вратко наклонился, приподнял ошметок дерна, попробовал пристроить его на место.

— Зачем это ты? — удивленно проговорил Игни.

— А! Сам не знаю… — отмахнулся новгородец.

Ямка выглядела округлой, будто срезанной. Точно! Вот оно — отпечаток подковы. Рядом еще один. Выходит, именно здесь Хродгейр сцепился с рыцарями Эдгара Эдвардссона.

— Отойдите все! — решительно скомандовал словен, опускаясь на четвереньки..

Викинги повиновались. Они отлично знали свои слабые стороны и не пытались советовать уроженцу далекой Гардарики.

Света не хватало: солнечные лучи с трудом пробивались сквозь заслон дождевых туч, теряя при этом почти всю силу, а тут еще и туман наполнял воздух влажной дымкой. Но Вратко ясно различал отпечатки копыт… Ого! А вот и ступня. Пятка впечаталась глубоко. Возможно, человек стремительно разворачивался. Зачем? Ответ очевиден. Для удара мечом.

Словен пополз как огромный, нескладный жук. Крови не видно. Ну, так это неудивительно: чародейский снег, потом дождь. Хотя… Дождя могло и не быть.

Еще след!

А вот и буроватый стебелек. Кровь?

Парень потер травинку пальцем. Нет, просто пожухла к осени.

Туман сгущался. Приходилось едва ли не упираться носом в землю. Как собака или как мышкующий лисовин. Вратко усмехнулся, представив себя с хвостом и настороженными ушами.

Глупости какие в голову лезут! А надо делом заниматься.

Он снова пополз, забирая по кругу около найденных отпечатков сапог. Ничего… Никаких иных отметин — только выковырянный дерн и смятая трава. Ни звена от кольчуги, ни осколка от клинка, ни щепки от щита.

Может, это и хорошо?

Хродгейра взяли в плен. Оглушили или договорились полюбовно, это уже не важно…

Нужно сказать викингам.

— Гуннар! — негромко позвал Вратко.

Тишина. Никакого ответа.

— Гуннар!! — пришлось крикнуть погромче.

Вроде бы кто-то откликнулся. Но звук казался слабым, будто бы он пробивался сквозь мешковину.

Ну да, ну да… Это туман. Он всегда глушит, скрадывает любой шум.

Не зря, когда идешь в сырой мгле, душу охватывает страх. Будто бы любой враг может незаметно подкрасться и наброситься на тебя. Зверь какой-нибудь: волк там или медведь. Леший или кикимора болотная, чудо-юдо на мягких лапах… Кое-кто, пытаясь взбодриться, начинает громко петь, разговаривать сам с собой в полный голос, но от этого легче не делается. Голос не успевает пролететь и пары шагов, как вязнет, теряется, как будто глушит тебя кто-то. Или что-то.

Вратко поежился. Не хотелось бы заблудиться и потерять своих.

Парень быстро пошел в направлении, откуда послышался ответ Гуннара.

Да где же эти викинги? Сколько можно идти!

— Гуннар! Олаф! Игни! — Словен прислушался и вновь позвал: — Игни! Гуннар! Олаф!

Ничего.

Мертвая тишина. Липкая, обволакивающая.

— Олаф!!! — заорал Вратко изо всех сил.

— …о-о… — донеслось справа.

Словен побежал на звук, тщетно старясь придушить зарождающийся ужас.

Никого!

— Гуннар!!!

— …ра-а-а…

Теперь уже слева.

Да что же это такое!

Неужели заблудился?

И что теперь делать?

Новгородец заметался.

В глубине души он понимал, что совершает большую ошибку. Нужно передвигаться неторопливо, находя приметные знаки — камни, кусты, промоины в земле. Кричать громко и протяжно. Можно не звать никого по имени, а просто тянуть один и тот же звук. Так викинги гудят в рог, когда их дреки попадает в туман.

Но он испугался и ничего не мог с собой поделать.

Бросался вправо, влево, вперед, назад.

Падал, вскакивал и вновь бежал.

Меч Рагнара бился о лодыжку, норовил попасть между ног — не из-за него ли Вратко свалился во второй раз?

Скоро он окончательно потерял направление и даже под пытками не сказал бы, где север, где юг, в какой стороне лес, а в какой — холмы.

Это же надо! Корчил из себя следопыта, хвастался — хоть и не вслух еще, наглости не хватило — перед товарищами, что запросто по лесу ходит… И что? Потерялся, как оголец голоштанный!

В отчаянии Вратко упал на колени и завыл, разбивая кулаки о невесть откуда взявшийся шершавый валун.

— Дурень! Дурень! Куда ты теперь?

На глаза навернулись слезы бессилия.

Острые камешки впивались в кожу, порты промокли насквозь и пропитались водой. Капли влаги оседали на волосах.

Наконец парень застыл, вцепившись пальцами в метелочки травы. Жесткие, колючие кисточки странным образом успокаивали.

«Может, это одна из волшебных трав, которые Керидвена в котел сыпала? — проскользнула глупая мысль. — Ну, тебе-то они не помогут. И никто не поможет. Рассчитывать не на кого. Сам себя не спасешь — никто не спасет».

За плотной пеленой тумана послышался шорох.

Вратко прислушался.

Показалось?

Нет. Опять…

Вроде как чавканье какое… Будто сырая земля прогибается под тяжелой стопой.

— Ола… — начал парень и осекся.

А если не Олаф? Мало ли кто может блуждать в тумане. Какая надежда, что этот «кто-то» окажется дружелюбным?

А вдруг это вообще не человек?

Зверь лесной. Память услужливо подсказала — в здешних краях здоровенный медведь кормится. Крупный самец. С одной стороны, не так и плохо — других медведей он не потерпит в «своем» лесу, но с другой — встречаться с ним еще раз ой как не хочется.

Может, олень? Или лось?

Нет, с чего бы они здесь бродили? Копытный зверь опасается хищников, от тумана уйдет на верхушку холма.

А если нелюдь?

Вон викинги надо и не надо троллей поминают…

Насколько Вратко успел разобраться, тролли — уродливые твари, выше самого могучего человека и в плечах шире. Тупые и злобные. Так и норовят поймать одинокого путника и сожрать живьем. Правда, умелый воин, вооруженный доброй сталью, защищенный оберегами — лучше всего маленьким Мйольниром, отлитым из золота или серебра, — может их не бояться, но он-то, купеческий сын из Новгорода, ни оберегом не запасся, ни мечом владеть толком не выучился.

И все равно, к любой неожиданности лучше подготовиться заранее.

Вратко вытащил меч из ножен. Обвитая кожаным ремешком рукоять прильнула к ладони, как родная. Словен выставил клинок перед собой, медленно обернулся, изо всех вслушиваясь в туман.

Показалось?

Если так, то хорошо. Парень не чувствовал в себе великих способностей сражаться с нелюдями, да и просто с диким зверем.

Тишина.

Дыхание Вратко понемногу выровнялось, сердце перестало колотиться о ребра.

«Надо что-то делать. Не век же стоять на одном месте? Под лежачий камень вода не течет».

Лучше всего, конечно, забраться на холм. Насколько словен помнил, туман стелился по земле — выше головы пешего человека, но ненамного. Всадник, пожалуй, уже выглядывать может, особенно если в стременах приподнимется. Значит, заполняя низины — овраги, долины, яры, лощины, — мгла не сможет подняться до вершины холма. Вот там следует переждать. Набрать хвороста да развести костер. Кремень с огнивом лежат в кожаном мешочке на поясе, в сумке, переброшенной через плечо, половина копченого кролика и плоская лепешка — динни ши не пекут хлеб в печах, а жарят на раскаленных камнях, — во фляге-долбленке плещется вода из подземного источника — холодная и вкусная.

Знать бы только, в какую сторону идти нужно…

Вратко потоптался на месте, повздыхал, пораскинул умом. А потом зашагал прямо, положившись на удачу. Не зря Хродгейр говорил когда-то:

До сих пор ему везло. Должно повезти и сейчас.

Выйдет к холму, попробует вскарабкаться по склону — только бы не слишком крутой был бы уклон. А выйдет к лесу… Где наша не пропадала! В лесу тоже жить можно.

«Залезу на дерево, осмотрюсь. Глядишь, и до утра пересижу… Или ветер поднимется, разгонит туман. А может, мне поколдовать стоит? Вису сказать. Ведь удавалось до сих пор».

Задумавшись, парень споткнулся и едва не упал. Пришлось опереться на меч, словно на клюку. Лезвие ушло в землю, с хрустом перерезая корешки, скрежеща по мелким камешкам. Казалось, благородная сталь даже застонала от боли. Вратко вскочил, выдернул клинок, вытер его рукавом, извинившись, что по оплошности допустил надругательство над добрым оружием.

За стеной тумана что-то «гукнуло» и замолчало, будто задохнувшись.

Кто там бродит?

Может, викинги его ищут? Тогда хорошо бы окликнуть.

А если враги или неведомые чудища?

Парень задержал дыхание, прислушиваясь.

Вроде бы никого поблизости нет. Но туман обманчив…

Продолжая внимательно прислушиваться к каждому шороху, новгородец шел дальше.

Шагал и шагал.

Вначале пытался считать шаги, но понял, что отвлекается, а нужно быть настороже.

Бросил.

Остановился передохнуть. Огляделся. Похоже, земля по правую руку заметно повышалась. Неужели склон холма? Получается, вместо того, чтобы идти вперед, Вратко возвращался?

И что теперь делать? Искать вход в жилища динни ши? Дать повод Лохлайну обвинять словена в трусости: мол, больше всех кричал, а сам испугался врагов и назад вернулся, бросив товарищей?

Поджарый волк вынырнул из тумана неожиданно и бесшумно, подобно призраку.

Вратко вскрикнул и несколько раз взмахнул мечом, крестя воздух направо и налево.

И только потом сообразил, что зверь не нападает. Хищник присел на задние лапы и внимательно смотрел на человека медово-желтыми глазами. Его морду украшала изрядная проседь, словно у почтенного отца многочисленного семейства.

Новгородец узнал зверя.

Этот загадочный волк спас его от медведя несколько дней назад. Ошибки быть не могло — светло-серая с проседью шкура, проплешина шрама над левым глазом, заостренные уши, рыжеватые пятна подпала на морде. Когда всю ночь простоял со зверем «лицом к лицу», попробуй забудь его… И главное, глаза. Умные, напоминающие человеческие. Цвет их вызывал воспоминания об отборном липовом меде, самом лучшем, из тех колод, что доставляли бортники из-под Полоцка.

— Поди прочь! — воскликнул Вратко, замахиваясь мечом. Все-таки лучше прогнать волчару, несмотря на видимое его добродушие.

Бирюк даже не дрогнул. Только моргнул и наклонил голову.

— Уходи!

С таким же успехом можно было бы разговаривать с корягой. Или с валуном.

Парень решил зайти с другой, так сказать, стороны.

— Ты кто? — спросил он зверя, слегка наклоняясь вперед. Меч, понятное дело, словен убирать не спешил.

Волк молчал. Только слегка приоткрыл пасть, показывая вершковые клыки. На их желтоватой поверхности поблескивала слюна, одна капелька которой повисла на губе.

— Как тебя кличут? Что ты от меня хочешь?

Тишина. И внимательный взгляд желтых глаз.

— Молчишь, волчара?.. Ну, чего ты хочешь от меня? Зачем пришел?

Зверь одним движением поднялся на ноги. Вот только что сидел, а тут уже стоит. Вратко даже не успел испугаться и отшатнуться.

— Ты чего это? — опасливо протянул словен.

Волк повернулся боком и… Парню захотелось протереть глаза, ибо грозный хищник махнул хвостом. Раз. Потом второй. Шагнул в сторону. Повернул лобастую голову к человеку, снова вильнул хвостом. Вратко невольно улыбнулся: матерый зверюга, а ведет себя как дворовая собака.

— Мне за тобой, что ли, идти?

Новый взмах мохнатого хвоста.

— Ну, веди, ежели так…

Серый развернулся и скрылся в тумане.

«И как же я за тобой идти должен? Нюхом след брать?»

Парень нерешительно потоптался на месте, но все-таки решил направиться в указанном волком направлении. После всего, что он повидал и узнал, бояться предательства со стороны обычного зверя казалось смешным. Меч он по-прежнему держал наготове. Мало ли кто или что повстречается на пути?

Волк дал себя увидеть через несколько шагов. Вынырнул из белесой мглы, «улыбнулся», блеснув клыками, вновь поманил за собой.

Словен шагал, недоумевая. Слишком много вопросов, слишком мало ответов.

Что это за зверь? Откуда взялся? Почему благоволит к нему, купеческому сыну из Новгорода? Неужели в Англии мало своих парней, которые нуждаются в помощи?

Черный провал пещеры открылся неожиданно. Полная завеса тумана позволила его разглядеть с расстояния двух шагов, не больше. Дыра зияла в пологом откосе, как глазница в черепе, отбеленном временем и непогодами.

Вратко присвистнул. Покосился на волка.

Серый сидел рядом с провалом, чуть выше его по склону, «улыбаясь» до ушей и вывалив из пасти розовый длинный язык. Уши, стоящие торчком, и шевелящийся в траве кончик хвоста будто говорили: как, нравится, заработал я горбушку и кусок мяса?

— Ну, спасибо, дорогой, удружил… — Новгородец изобразил шутливый поклон. — Ты меня в Полые Холмы вернуть надумал?

Волк молчал. Да и что он мог сказать? Тварь бессловесная… Хотя и умная, бесспорно.

Парень внимательно, насколько позволяла туманная пелена, оглядел окрестности. Оврага нет и в помине. Терновника тоже. Значит, Лохлайн с верными дружинниками не ждет его там, в темноте.

А кто ждет?

Из пещеры тянуло холодом и сыростью.

А это что такое?

Дерн у входа истоптан и взрыт. Не так, как на поле боя… Скорее всего, здесь прошли люди. До десятка, точнее сказать трудно. Просто прошли, не торопясь. Значит, не убегали, но и сами не преследовали никого. Если подумать, то можно даже сделать вывод, что шли они осторожно. Налегали больше на носки, чем на пятки. Видно, опасались подвоха. Что ж… Он и сам боится неизвестности. Английская земля таит в себе столько опасностей, что русич и помыслить не мог раньше.

Волк зевнул, привлекая внимание.

— Чего тебе?

Зверь поскреб лапами край дыры.

— Мне туда?

Взмах хвоста.

Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет! Привел, приглашает зайти…

Вряд ли это волчье логово — слишком широкий лаз, доступный для любого врага: и человека, и медведя, и рыси.

Парень прислушался. В пещере царила тишина.

— В темноту не полезу… — сварливо сказал он волку.

Хищник улегся, примостив голову на передних лапах. Он не возражал. Свою работу сделал, а там будь что будет.

Вратко сломал несколько веток с темнеющего сквозь туман куста. Лещина, скорее всего. Хотя орехов не видно. Скрутил далекое подобие веника, хотя пытался на самом деле сотворить факел. После нескольких безуспешных попыток разжечь сырую древесину от тлеющего в труте огонька словен вспомнил рассказы стрыя Незвана, что надо делать, если тебя дождь в лесу застиг и надо согреться во что бы то ни стало.

Ножом, который дал ему Хродгейр перед последней схваткой с людьми Модольва-хевдинга, парень сострогал отсыревший слой древесины с ветки, сломанной уже давно и успевшей засохнуть. Зверь какой-то или человек ее обломал, никто бы уже сейчас не сказал, а вот гляди ж ты, пригодилась… Несколько тонких стружек из сухой сердцевины Вратко собрал в горсть, немного примял и, пристроил сверху на трут, высек искру… Осторожно раздул слабенькое пламя. Щепки загорелись невысоким, но ровным пламенем.

Несколько мгновений он колебался — а не остаться ли здесь? Добавить в костер хвороста, сесть, погреться, отдохнуть. Но потом решительно отогнал трусливые мысли и поднес связку веток к огню.

Факел долго не хотел разгораться. Шипел, брызгался, пускал пар.

Наконец пламя, сперва лизавшее кору осторожно и как бы нехотя, закрепилось, уверенно побежало по веткам. Как поселенцы на новом берегу. Первое поколение живет еще с оглядкой на покинутую родину и всегда готово подхватить нажитое добро и отправиться восвояси, а уж второе устраивается навсегда — пашня, борти, колодцы и мостки над ручьями, чтобы переходить и ног не замочить.

Бросив прощальный взгляд на волка, Вратко выставил перед собой меч в правой руке, а факел в левой и шагнул в пещеру.

 

Глава 5

Спящие богатыри

Низкий свод дохнул холодом и сыростью. Рыжие отблески горящего факела заметались по стенам.

Вратко сделал три шага. Оглянулся. Тучи и туман глушили солнечные лучи, да и дело уже шло к сумеркам, но все равно мир снаружи выглядел уютным и притягивал взор.

«А волк-то мой хитрый, как лиса. Зря про них сказки сказывают — ловись рыбка, большая и маленькая… — зло подумал парень. — Меня сюда завел, а сам не захотел лезть в нору. Не боярская, мол, забота».

Трусливая мыслишка, призывающая пойти на попятную, вновь всколыхнулась в душе, но Вратко усилием воли отогнал ее.

«Нет уж… И не проси. Как там в пословице? Взялся за гуж, не говори, что не дюж».

А вдруг в пещере ловушка? И волк вовсе не спаситель и друг, а предатель, заманивший его обманом в западню? Кто знает, что кроется вон там, за поворотом подземного хода, похожего больше на кишку огромного зверя?

Новгородец судорожно сглотнул, покрепче перехватил черен меча.

«Назвался груздем, полезай в кузов, — попытался он подбодрить себя, вспоминая подходящие к случаю поговорки. — В конце-то концов… ворлок я или не ворлок?»

Парень откашлялся и выговорил вслух, чеканя слова:

Ничего не произошло. Только мигнуло пламя факела, погаснув и разгоревшись с новой силой.

«Может, получится заговор на оружие неизвестных врагов?»

Он пошел дальше. Неторопливо, осторожно. Заглядывая за каждый поворот, прежде чем сунуть голову.

Нора закончилась округлой пещерой. Похоже, обычная промоина. Вода — дождевая и талая — вначале сочилась по трещине, раскалывающей холм, все больше и больше расширяя ее. Потом рванулась тонким ручейком, затем потоком, который не уступал реке, да и вымыла тот камень, что послабее. Случилось это много лет или даже сотен лет назад, но даже сейчас можно сказать с уверенностью: когда наверху идет дождь, здесь с «потолка» тоже каплет.

В отличие от пещер, приспособленных народом Холмов для жилья, здесь не свисали известковые сосульки. Зато там и сям были разбросаны гладко окатанные валуны. По несколько пудов каждый. Их размер и вес вполне давали понять, какой немереной силищи поток создал эту промоину в камне.

Дальний край пещеры терялся в темноте, а в круге света, падающего от факела, вповалку лежали люди. Викинги. Это Вратко понял сразу, еще не успев разглядеть лица, измаранные потом, смешанным с пылью и кровью, лохматые бороды, небрежно брошенное оружие и изрубленные щиты. Скорее всего, он почувствовал запах, памятный еще по плаванию на «Слейпнире», — прогорклого масла, селедки, немытых тел, нестираной одежды. Словен осознавал, что и сам пахнет не лучше: все-таки военный поход, и без грязи не обойдешься, но долго приучал себя не морщить нос, когда вплотную подходил Асмунд или Олаф.

Воины спали мертвецким сном. Развалились, что называется, кто где упал. Рыжебородый кудрявый крепыш взгромоздил сапоги на живот плешивому викингу с редкой седой бородой. Молодой парнишка в разодранной рубахе уперся локтем в щеку худощавому воину, прижимавшему к груди меч в вычурно украшенных бронзовыми бляхами ножнах.

Но вот что удивительно! Вратко не услышал ни звука от десятка — это на глазок — спящих мужиков. Ни храпа, ни посвистывания носом… Люди, выдержавшие сражение, не могут спать сном младенца. Молча и неподвижно.

— Эй! — парень окликнул викингов вначале негромко, а потом откашлялся и крикнул в полный голос. — Э-гэй! Деревья доски моря! Не спите — сами себя проспите!

Воины не пошевелились. Никто даже не дернулся.

— Неживые, что ли… — пробормотал новгородец под нос. Потрогал руку ближайшего урмана кончиком клинка.

Рука свободно подалась. Нет. Не окоченела. Значит, не труп.

Тогда парень преодолел страх и, наклонившись, взял викинга за запястье. Кожа северянина была теплой, но он по-прежнему не обращал внимания на бесцеремонного пришельца.

Что-то тут нечисто. Как бы человек ни устал, но когда в него тычут холодной сталью, а потом треплют за руку, опытный воин проснется. Это въедается в плоть и кровь. Опасность? На ноги и за оружие!

Страх Вратко не исчез окончательно, но изменился. Если раньше словен боялся нападения вооруженного врага, то сейчас опаску взывала неизвестность. Непонятное часто страшит.

Парень осторожно, держа меч и факел наготове (ведь что лучше защищает от нечисти и злых чар, чем огонь, брат Перуна, и добрая сталь?), пошел вокруг сгрудившихся в кучу-малу тел. Не забывая поглядывать в темноту, пересчитал спящих по головам.

Одиннадцать.

Десять викингов и еще один. Отважные и сильные воины. Они выстояли в бою с саксами, сумели уйти, отступить, не потерявшись. Сохранили оружие и даже несколько щитов — остальные, видно, разбиты в щепки. Что же могло свалить их с ног, погрузить в глубокий, так сильно походивший на смертельное забытье, сон?

Ответ напрашивался сам собой. Колдовство. Чье-то могущественное, изощренное чародейство.

Но чье?

— Стой! — уже не стесняясь ничего, выкрикнул словен. Хлопнул бы себя по лбу, да руки заняты.

Из кучи тел торчала до боли знакомая голова. Лохматые, непокорные волосы. Бурая с проседью борода, напоминающая круглую лопату. Лицо, правда, полностью скрывала корка грязи и запекшейся крови, и лоб охватывала замусоленная, измаранная тряпка.

Это же Лосси-датчанин! Лосси по прозвищу Точильный Камень!

Вон, и рукоять его любимого топора его торчит.

— Эй, Лосси! Лосси, просыпайся! — Вратко решительно преступил через двух дружинников-датчан и схватил вольного хевдинга за плечи. Тряхнул как следует. И еще раз. — Вставай, лохматая башка! Не смей спать!

Голова викинга болталась из стороны в сторону. Да так, что казалось — вот-вот и оторвется. Но он не открыл глаз, даже когда Вратко — неудобно ведь трясти человека и удерживать в руках меч с факелом — слегка припалил ему волосы. Не со зла, а по неосторожности — факел в руке дрогнул.

— Ты слышишь меня, Лосси?! Это — я, ворлок из Гардарики! Ворлок из дружины Хродгейра! Подарок Ньёрда!

Точильный Камень молчал. Только со свистом выдохнул через сложенные трубочкой губы.

Вот незадача!

Отшвырнув коренастого, похожего на гриб-боровик хевдинга обратно, на кучу соратников, Вратко со злости несколько раз пнул сапогом тех викингов, до которых сумел дотянуться, не сходя с места. Если бы они чувствовали боль, то очнулись бы непременно. Вот тогда бы они и надрали уши назойливому словену. И это еще в лучшем случае — датчане, а в особенности люди, идущие за вольными хевдингами, за вождями, которые отказываются повиноваться своему конунгу, обычно бывают скорыми на расправу и не спускают обид.

— Вставайте, люди! Вставайте, даны! — надрывался Вратко. — Что ж вы спите?! Одином вас заклинаю!

Замахиваясь ногой, чтобы из всех сил ударить мирно улыбающегося неведомым сновидениям викинга, новгородец покачнулся, потерял равновесие и шлепнулся, больно ударившись седалищем об острый камень. Выпавший из ладони факел зашипел в лужице, набежавшей в ямку со стены.

Вратко испуганно подхватил связку веток. Не приведи Господь, погаснет. Тогда он останется в кромешной темноте один с десятком датчан, больше похожих на трупы, чем на живых людей.

Огонь, шипя и рассыпая искры, нехотя разгорелся до прежней силы.

Как бы поступил на моем месте отец? А Хродгейр? А старый Сигурд? Асмунд, Олаф, Гуннар? Бросили бы датчан? Или попытались бы разбудить их во что бы то ни стало?

Трудно ответить…

Норвежцы могли бы и оставить Лосси-датчанина в беде. Северные воины суровы, и не всегда их поступки может понять и объяснить мирный человек, а Вратко продолжал считать себя далеким от войн и сражений, хотя и путешествовал с викингами больше двух месяцев, участвовал в сражениях, видел смерть врагов и гибель товарищей, убивал сам. А вот Позняк, новгородский купец, остался бы, чтобы помочь?

Парень вспомнил, как отец хихикал в усы, когда слышал сказочку о добром купце из Самары. Эту сказку очень любил их уличанский священник, отец Андрей, старый, сухонький и седой, и называл ее мудрено — притчей. Позняк как-то заметил, что если самаритянин был купцом, то ему прежде всего надлежало думать о товаре — ведь разбойники, избившие и ограбившие прохожего, далеко не ушли. А потеряет купец товар, значит, пойдет по миру, семья его голодать будет, дети побираться. Умный торговец, по словам новгородца, должен был быстро доехать до ближайшей заставы и сообщить стражникам о непотребстве, чинимом на дорогах, а он раны взялся перевязывать, масло и вино возливал…

Отец Андрей возражал, ссылаясь на древнюю мудрость: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они с тобой поступали. А отец говорил, что к купцам это высказывание не относится. Их брат, если не будет пытаться выгадать, обмануть, как говорится, «нажухать» чужеземного гостя, быстро пойдет по миру. Священник качал головой, закатывал глаза и напоминал о поступках Иисуса Христа. Позняк отвечал, что Сын Божий не был торговцем, а очень даже наоборот — купцов не любил и, если верить Священному Писанию, изгонял их из храма в Иерусалиме.

Сторонний слушатель, попади такой на беседу новгородского гостя с батюшкой, мог бы упрекнуть Позняка в корыстолюбии и жестокосердии, но и отец Андрей, и родичи купца знали, сколько он раздает милостыни у входа в церковь, как помогает недужным соседям, как частенько упускает выгоду, небрежно обронив: «Зато я доброго имени новгородского не посрамил!»

Пожалуй, Позняк не бросил бы викингов умирать от холода и голода — ведь неизвестно, кто этот сон наслал и сколько времени еще датчане пролежат в забытьи. На голых камнях в сырости. Без еды и питья.

Не бросит и он, Вратко Познякович.

Вот только обдумать нужно что да как. Нахрапом одолеть задачу не удалось. Значит, надо сесть и подумать. В свое колдовство парень верил мало, но есть же обычные способы? Например, пятку прижечь огнем… Правда, это опасно. И не столько для пятки, сколько для здоровья прижигающего. Спасенный викинг, прежде чем разберется, что ему на такой манер жизнь спасали, может и шею скрутить исцелителю.

Хотя, с другой стороны, припалить бороду Лосси — не такой уж и плохой замысел. Немало крови он попил из Вратко, обзывая его ворлоком, обвиняя в черном колдовстве, требуя суда у Харальда Сурового. Может быть, именно он и напророчил? Если человеку долгое время повторять одно и то же, то он, в конце концов, и сам поверит. Так и Вратко теперь прибегает к заклинаниям не по просьбе или приказу сторонних людей, а и по собственному желанию.

Новгородец усмехнулся вовсе даже невеселым мыслям и направился к выходу из подземелья. Думать-то надо, а мерзнуть в темноте зачем? Датчанам хорошо — дрыхнут себе и ничего не чувствуют, а тут уж и пальцы озябли, хоть вересень на дворе.

Туман, вопреки тайным надеждам словена, не развеялся, а стал еще гуще.

Будто в молочную реку нырнул, а не на свет божий выбрался.

Не видать ничего, что называется, дальше собственного носа.

Парень, подивившись чуду природы, вытянул как можно дальше руку с факелом. Огонь пробивался сквозь мглу тусклым красноватым пятном. Как закатное солнце сквозь тучи.

Эх, солнышка сейчас так не хватает… Без него, подателя жизни, и мысли не спешат, друг за дружку цепляются, так и норовят вовсе запутаться окончательно.

— Твоя беда, Вратко из Хольмгарда, — послышался позади негромкий голос, — в том, что ты не веришь в себя, в свои силы.

От неожиданности парень подпрыгнул на месте. Уронил факел. Развернулся, закрываясь мечом.

Чуть выше входа в нору из склона торчал плоский камень, изъеденный дождями и ветром, покрытый зеленоватыми пятнами лишайника, похожего на плесень. На нем примостился невысокий человек в меховой безрукавке. Сухой и сутулый. Морщинистое лицо докрасна загорело, и седая бородка выделялась, как будто он хлебнул сметаны прямо из горшка. Непокрытая голова поблескивала — на круглой плеши собрались капельки воды.

Парень перевел дыхание. Опустил меч.

— Поздорову тебе, почтенный Вульфер. — Он поклонился в пояс, как и положено приветствовать старшего годами, да еще спасшего тебе когда-то жизнь.

— И тебе не хворать, Вратко из дружины Хродгейра Черного Скальда.

— Да я как-то… — Словен пожал плечами. Глянул на потухший факел.

— Не переживай. Факел — что? Факел новый сделать можно.

— Э-э, не скажи, почтенный Вульфер. Я с ним столько потрудился.

— То-то и оно, что ты предпочитаешь чиркать кресалом вместо того, чтобы приложить самую малость умений, дарованных тебе богами.

— Какими богами? Каких умений? Как ты меня нашел, почтенный? — не был бы Вратко так ошеломлен внезапным появлением старика, он посчитал бы неприличным задавать подобное количество вопросов, но сейчас…

Сакс усмехнулся:

— Я вижу, ты хочешь продолжить нашу игру? Я тоже не против. Ты начал первым вопросы задавать. Значит, отвечать мне.

— Прошу прощения, если проявил невежливость, — взял себя в руки словен. Чего-чего, а разговаривать со старшими его выучили хорошо. До сих пор никто не жаловался.

— Да что ты! Я ж не обидчивый. Ты же знаешь. Мне отвечать?

— Ну… Отвечай, если хочешь.

— Тогда слушай. Какими богами, не знаю. Так что вопрос не засчитывается. Будем по чести играть. Ты ж вроде бы крещеный? Но и Перуна нет-нет, да и помянешь. А в последнее время Одина с Тором. Как родные тебе стали, да?

— Ну… Не знаю. — Вратко пожал плечами. — Вспоминаю, конечно…

— А не думаешь ты, что боги везде одни и те же, только люди их по-разному называют?

— Это как?

— Ну, ты возьми урманского Тора и Перуна вашего. Молнии мечут? Врагов рода людского убивают? Со Змеем сражаются?

— Так Перун на коне, а Тор на колеснице… И Змеи разные совсем…

— Ну да! Тор за Йормундгандом все гоняется. А Перун Волоса огреть секирой норовит, так? А диавола, что Иисуса в пустыне искушал, зря, что ли, в храмах рисуют в змеином облике?

— Так диавол хитрый, словно змея, и во рту язык раздвоенный имеет…

— Правильно. Один для лжи, один для правды. Так?

— Выходит…

— Вот ты уже и согласился со мной.

— Еще не…

— Погоди! Не перебивай старших! У Луга и у Одина зря, что ли, копья в руках? А повесился Отец Богов на Иггдрассиле? Зачем, я тебя спрашиваю?

— Чтобы мудрость обрести.

— Верно! — обрадовался Вульфер. — А зачем тогда Иисус дал себя распять?

— Почему дал? Его римляне распяли. И эти, как их… Фарисеи.

— Так он знал, что за ним идут? Помнишь, что ученикам своим говорил? «Возлив миро сие на тело мое, она приготовила меня к погребению», — показал старик отличное знание Священного Писания. — Мог ведь избежать? А он остался. Остался, чтобы через страдания и смерть обрести божественную сущность и мудрость. Разве не так?

— Наверное, так.

— Вот видишь… Потому мне и кажется, что бог — он единственный. А это разные народы его по-разному кличут. Да придумывают разные истории про его похождения.

Вратко кивнул. Он по молодости лет о таких вещах и не задумывался. Но излагал Вульфер складно. Может, и в самом деле прав? Ведь если люди норовят название города или державы переиначить по-своему, так чтобы понятнее было, то уж имена бога и подавно должны. К чему тогда эти споры: чьи боги старше, лучше, сильнее? Зачем люди пытаются насадить собственную веру другим народностям, объявляют их язычниками, идолопоклонниками? Огнем и мечом принуждают непокорных отрекаться от веры пращуров…

— Что задумался, парень? — усмехнулся, сверкнув ровными зубами Вульфер. — Заморочил я тебе голову? Можешь не отвечать. Знаю, что заморочил. Да ты не обижайся на старого отшельника. Один живу. Разве что с Шалуном могу поболтать. Вот всякие глупости и лезут в голову. А увижу нового человека и остановиться не могу. Так мне продолжать? Ты что-то об умениях своих спрашивал?

— А разве не твой черед вопрос задавать? — вспомнил условия игры Вратко.

— Верно. Мой. Только ты сейчас в своих вопросах и моих ответах больше нуждаешься, чем я.

Парень не нашел возражений. Да и что он мог рассказать этому въедливому старику, глядевшему, кажется, насквозь?

— Хорошо. Продолжай.

— Вот и здорово! — обрадовался старый сакс. — Поднимайся ко мне. В ногах правды нет.

Новгородец вскарабкался по склону и уселся на холодный камень, когда Вульфер подвинулся.

— Расскажи сперва, как ты меня нашел? И не видел ли ты моих друзей из войска Харальда Сурового?

— Их самих не видел, — ответил старик. — Только следы. Они забрали сильно на юг. Если будут до утра идти, то могут к Йорку выбраться.

— Но там же саксы! Гарольд Годвинссон с войском!

— Ошибаешься. Английский король заключил мир с Олафом Харальдсоном и Палем Торфинссоном. Разрешил увести всех людей, уцелевших в битве. Вот кораблей позволил взять всего две дюжины.

— Это же… — Вратко задохнулся, на миг представив себе, сколько же урманов погибло, если шло войско Харальда на трех сотнях кораблей, а выжившие уместились в два с небольшим десятка.

— Да уж. Поражение страшное. Не знаю, сумеют ли викинги, волки северных морей, восстановить когда-либо былую славу. Но кажется мне, что величию их державы пришел конец… — Вульфер покачал головой. — Правда, много дружин сейчас рассеяны по округе. Ты, должно быть, сам уже догадался? — Сакс подмигнул.

— Да. Воины Лосси-датчанина спят здесь. — Вратко ткнул пальцем под ноги.

— Они сделали большую ошибку. Датчан в Англии не любят. В народе еще жива память о зверствах, творимых сыновьями Рагнара Кожаные Штаны. А норвежцы что? От них столько зла не видели.

— Но я же не могу оставить их здесь? Они умрут.

— Ты можешь разбудить их, а в благодарность за спасение потребовать верную службу.

Новгородец замолчал. Его не отпускало ощущение, что Вульфер — не тот, за кого себя выдает. Не может простой селянин, отшельник разговаривать так гладко, мыслить, словно вождь или именитый боярин.

— Кто ты, почтенный Вульфер? — парень решился спросить напрямую, не надеясь, впрочем, на чистосердечный ответ. Если старик от кого-то скрывается, то с какой радости должен раскрывать душу перед первым встречным мальчишкой?

— Я — охотник, — ощерился старик. — Иногда рыбак. Живу, никого не трогаю. Но, случается, делаю глупости, когда начинаю помогать заезжим ворлокам, которые пользуются гостеприимством правительницы Полых Холмов.

— Ты знаешь о великой королеве?!

— Шутишь? О королеве Маб у нас знает любой голоштанник. А на мою долю выпадает изредка поболтать с тем или иным выходцем из малого народа. С брауни или гилли ду. Так что мне многое ведомо. — Вульфер опять подмигнул. — «Ей многое ведомо, все я провижу судьбы могучих и славных богов». Вот и я тоже… Живу себе, в чужие дела не лезу.

— Чего же ты…

— А вот твои дела почему-то перестали быть для меня чужими. С той ночи, когда гилли ду тебя от бэньши защищал.

— Почему?

— Не знаю. Но чувствую, что не простой ты парень, ворлок из Гардарики. С тобой лучше дружить, чем в твоих врагах числиться.

Вратко насупился. Хитрый старик не ответил на заданный вопрос. Улизнул. Зато признался в дружбе…

— Много ли толку от дружбы со мной? — невесело усмехнулся Вратко.

— Больше, чем ты можешь предположить. Взять, к примеру, вождя твоей дружины. Как там его? Хродгейр Черный Скальд? Кто его вытащит, если не ты?

— Да он вроде бы не сильно мучается. — Словен пожал плечами.

— Ты думаешь?

— Керидвена показывала… — ляпнул парень и осекся.

Брови Вульфера нахмурились, челюсти закаменели.

— Когда у нас будет больше времени, я расскажу тебе, почему не доверяю колдовству Керидвены, — отчеканил сакс. — Я не видел, что она тебе показывала, но Хродгейр в большой беде. Он нуждается в помощи.

Старик склонил голову к плечу и внимательно посмотрел на новгородца.

— Что я могу сделать? — Вратко напрягся. — Вернее, я знаю, что должен делать. Помоги мне догнать моих друзей: Олафа, Гуннара…

— Ничего вы не сможете вчетвером, — прервал его Вульфер. — Тебе нужны датчане.

— Датчане?

— Ну да! Десять отчаянных головорезов, которые пойдут за тобой.

— Шутишь? Лосси-датчанин разрубит меня пополам и будет гордиться подвигом.

— А если нет?

— Твои бы слова да богу в уши…

— Можешь не верить. — Вульфер пожал плечами. — Но тогда смерть Хродгейра будет на твоей совести.

— Да что ты меня пугаешь! — Парень стукнул кулаком себя по колену. — Волшебный котел показал…

— Ты можешь проверить, правду ли показал тебе котел Керидвены, — старик говорил спокойно и рассудительно. Ему хотелось верить.

— Как? — потише уже спросил Вратко.

— Вот тут мы возвращаемся к разговору о твоих способностях.

— Опять?

— А ты что думал? Выбери любую лужу и смотри в нее.

— Шутишь?! Керидвена сыпала в котел травы, грибы и коренья!

— Ну, так она женщина. Хоть и колдунья не из последних. А женщины даже ворожат, будто еду готовят.

— Так я…

— Смотри в любую лужу и повторяй одну из тех вис, которые у тебя так здорово выходят.

— И все получится?

Вульфер вздохнул:

— Помнится, я начал нашу беседу с того, что твоя беда в неуверенности. Ты слишком мало веришь в свои силы.

— А ты веришь в мои силы?

— Верю.

— Больше, чем я?

— Выходит, что так. И не я один. Королева Маб не предложила бы союз неумелому чародею. Она слишком стара и слишком хитра.

Вратко замолчал, отвел глаза. Когда все вокруг твердят, что ты — волшебник, немудрено и самому поверить. Что ж, попытка — не пытка. Что он теряет, попытавшись узнать истинную судьбу Хродгейра? А так можно будет подумать и об остальных словах Вульфера. О датчанах, например…

Он повернулся к саксу:

— Пойдем поищем лужу?

Вульфер беззвучно рассмеялся, запрокидывая голову.

 

Глава 6

Чародейство в тумане

Долго искать не пришлось. В десятке шагов от пещеры, в ямке под грязно-серым валуном, скопилось несколько пригоршней воды.

Вульфер молча указал новгородцу на лужицу — давай, мол, ворлок, покажи, на что ты способен. А сам легко, со звериной грацией — и не скажешь, что седой весь, — запрыгнул на округлую верхушку камня, уселся на корточки.

Вратко наклонился над ровной, неподвижной гладью воды. Лужица-то всего ничего: две пяди в длину да полторы — в ширину. Несмотря на сгущающиеся сумерки, видна каждая травинка, каждый камешек на дне.

Не заботясь о том, что штанины промокают насквозь, парень опустился на колени, поклонился водной глади.

Нужно прежде всего очень захотеть увидеть Хродгейра. Представить чуть насмешливого викинга с необычно черными для северян волосами и серебряной прядью в бороде. Представить острого на язык скальда, сурового воина и мудрого вождя. Соратника, способного грудью прикрыть товарищей.

И он, Вратко, не может допустить, чтобы с Черным Скальдом что-то случилось. Он обязан ему помочь…

Парень склонился лицом едва ли не к самой воде, едва не касаясь ее носом, и, вглядываясь в глубину, зашептал:

Сверху послышалось одобрительное покашливание Вульфера, но Вратко уже было не до него.

Поверхность воды подернулась рябью, будто от ветерка. Словен даже подумал вначале, что причиной тому его дыхание, но… Дрожь воды улеглась столь же неожиданно, как и возникла. Вода уплотнилась, напоминая больше отшлифованное мастером серебряное зеркало, а потом в нем замелькали образы: очертания человеческих фигур, лица. Все как в волшебном котле Керидвены.

Новгородец узнал место. Вот покосившийся сарай, вот приземистый ясень с очень толстой нижней веткой, а вот и крытая дранкой избушка, которую он назвал для себя «домиком лесника». Сюда викинги Модольва-хевдинга притащили его, Вратко, и Марию Харальдовну, изловив их в лесу после сражения при Стэмфордабрюгьере. Здесь лживый монах рассказывал о Святом Граале и сулил королевне золотые горы за помощь и союз. Отсюда Эйрик повел Вратко на съедение диким зверям в лес по приказу того же монаха. К избушке они вернулись позже с товарищами по оружию: Хродгейром и Гуннаром, Олафом и Рагнаром, Игни и Свеном.

Поляну перед «домиком лесника» освещали три или четыре больших костра. У коновязи помахивали хвостами несколько боевых коней, блики пламени играли на их вычищенных крупах. Вокруг огней суетились воины. Бородатые, в простой одежде норвежцев: темные туники и просторные порты, завязанные у щиколоток. Рядом с ними мелькали люди в одежде чуть более изысканной — куртки с узкими рукавами, куколи на головах. Скорее всего, оруженосцы рыцарей, пришедших с Эдгаром Эдвардссоном.

А где же сам наследник английского престола?

Ага! Вот и он.

Внук Эдмунда Железный Бок сидел за низким столиком, установленным в стороне от толпы. Блики костра играли на его щеках и бляхах перевязи. Напротив него застыл с выпрямленной спиной (словно кол проглотил) черноволосый рыцарь, стриженный в кружок. Следы усталости на его лице и засаленные, слипшиеся пряди волос, падающие на брови, свидетельствовали о долгом пути без удобств, приличествующих благородному путешественнику. И к столу его, по всей видимости, пригласили сразу по прибытии: заодно подкрепиться и узнать, с чем пожаловал.

Черноволосый старательно жевал. Расправлялся с половиной зажаренного на вертеле петуха так, что играли желваки под небритыми щеками. Эдгар Эдвардссон проявлял пока что самые легкие признаки нетерпения: барабанил пальцами по столешнице и то и дело поглядывал на отца Бернара, замершего тут же, между двух рыцарей.

Монах сильно осунулся с того вечера, когда Вратко видел его последний раз. Седая щетина на подбородке — о бритье он, похоже, забыл, — глубоко запавшие глаза и резко очерченные борозды морщин, тянущиеся вниз от крыльев носа. Но никому бы не могла прийти в голову крамольная мысль: пожалеть отца Бернара. Глаза священнослужителя горели неистовым огнем, а сурово поджатые губы заставляли обоих рыцарей опасливо поглядывать на ревнителя веры.

Рыцарь Эдгар внезапно пошевелил губами. Должно быть, что-то сказал.

Движение челюстей черноволосого рыцаря на миг приостановилось. Он пожал плечами и вопросительно глянул на монаха.

Отец Бернар воздел взор к беззвездному небу. Забормотал неслышно — волшебство заставило лужу передавать лишь образы, но не звуки. Черноволосый слушал, не перебивая, а Эдгар Эдвардссон все время пригибал голову, как бычок, собравшийся бодаться. Потом начал коротко возражать, прихлопывая для убедительности ладонью по столу. На каждое его слово Бернар находил не меньше десятка, причем произносил их неторопливо, крестясь и перебирая четки, умильно закатывая глаза. Наконец, когда рыцарь, надо полагать, исчерпал доводы, священнослужитель кивнул и размашисто перекрестился. Обернулся, глянул через плечо.

И тут Вратко увидел Хродгейра.

Черный Скальд стоял, прижавшись спиной к серому стволу ясеня. Грудь, живот и ноги его обвивали толстые, разлохмаченные веревки. Викинги такими привязывают грузы на кнаррах, чтобы не смыло волной за борт. Насколько позволял разглядеть неровный свет от костров, а ясень, кроме всего прочего, стоял довольно далеко от огней, кожаную куртку норвежца пятнали темные потеки, подозрительно похожие на кровь. На скуле Хродгейра наливался порядочных размеров синяк, а один глаз заплыл.

Вот тебе и мирная беседа!

Викинг неподвижно смотрел вдаль, поверх вражьих голов. На его лице застыло презрение, присущее истинным храбрецам. Не будет свободный лесной зверь унижаться перед поймавшими его охотничьими псами и княжескими ловчими, выпрашивая пощаду.

Рыцари — русобородый Эдгар и чернобородый незнакомец — поднялись. Неторопливо, вразвалку приблизились к Хродгейру.

Отец Бернар, сложив ладони пред грудью, беззвучно шевелил губами.

Эдвардссон постоял чуть-чуть почти вплотную к Черному Скальду, а потом коротко, без замаха ударил викинга в живот. Потом еще и еще раз. Лицо Хродгейра не дрогнуло, хотя голова раскачивалась в такт ударам. Он только прикрыл глаза, будто бы испытывал отвращение, глядя в рожи мучителей.

Рыцарь-сакс заорал, сгибая колени. Аж жилы на шее вздулись. Пнул хёрда по голени.

Скальд приоткрыл один, неподбитый глаз. Решительно покачал головой.

Эдгар ударил кулаком снизу в челюсть. Голова викинга мотнулась — Вратко даже испугался, что шея не выдержит, — и ударилась затылком о ствол.

Черноволосый рыцарь мягко придержал Эдвардссона за плечо. Долго растолковывал что-то, наклонившись к его уху. Сакс кивал, притопывая ногой. После позвал оруженосцев. По его приказу развели небольшой костерок неподалеку от ясеня.

Вратко, словно завороженный, наблюдал, как чернобородый вытаскивает из ножен, привешенных к поясу, короткий, около десяти вершков, граненый узкий клинок, осматривает его и возвращает на место. Взамен квиллона он взял в руку охотничий нож, протянутый одним из зубоскалящих викингов Модольва, сунул лезвие в пламя.

Новгородец попытался зажмуриться, поскольку догадался… почти догадался, что сейчас будет. Но не смог. Смотрел в лужу, охваченный оцепенением, которое лишало сил, обездвиживало.

Полыхающее алым лезвие прочертило полосу в воздухе и прижалось к щеке Хродгейра. Скальд оскалился, запрокидывая голову.

Эдгар Эдвардссон с перекошенным от злобы лицом что-то говорил, отмахивая рукой. А черноволосый продолжал прижимать раскаленное лезвие к щеке Черного Скальда. Он убрал нож, лишь когда голова норвежца бессильно опустилась на плечо. Тогда Эдгар быстрым движением схватил Хродгейра за волосы и, приблизив глаза к глазам, выкрикнул длинную тираду.

Хёрд долго смотрел на него. Клиновидная рана на щеке влажно поблескивала в свете костров. Наконец Хродгейр набрал воздуха в грудь и смачно плюнул прямо в глаза внука Эдмунда Железный Бок.

Тотчас на викинга обрушился град ударов. Старались двое оруженосцев, которых Вратко помнил еще по давней беседе их господина с Модольвом Белоголовым. Один — широколицый, коренастый, с высокими залысинами, а второй — тонкокостный юноша с волосами до плеч и глазами херувима. Мальчишка даже опережал своего засидевшегося в сквайрах товарища в стремлении зацепить Хродгейра побольнее.

Эдвардссон тем временем утирался рукавом, а черноволосый рыцарь, посверкивая зубами, вновь калил острие ножа.

Приблизившийся отец Бернар мягко опустил ладонь на плечо Эдгара. Назидательно проговорил пару слов, подняв кверху палец. Рыцарь дернулся, стряхнул руку священника. Чернобородый покачал головой, знаком отогнал оруженосцев. Отдал пару распоряжений.

Юноша отбежал и вернулся с ведерком, которое выплеснул на голову и грудь пленника. Хродгейр вздрогнул и поднял голову. Левый глаз скальда заплыл окончательно, вдобавок его заливала кровь, тонкой струйкой сбегающая из рассеченной брови.

Отец Бернар брезгливо взял хёрда за подбородок, внимательно посмотрел ему в лицо, а потом заговорил. Монах обратился к Черному Скальду, показывая викингу распятие.

Вратко не видел лица святоши, но глаз Хродгейра, слушающего речи монаха, опасно сузился. Губы напряглись…

Он прервал излияния монаха злыми, резкими словами. На разбитой губе скальда вздулся кровяной пузырь.

Бернар отшатнулся. Замахнулся тощим кулачком.

Эдгар Эдвардссон опрометью бросился к костру, голой рукой выхватил головню и, оттеснив монаха плечом, ткнул пылающей веткой Хродгейру в глаз. Замахнулся еще раз…

Новгородец вскрикнул.

Вода пошла рябью, разбивая изображение на тысячу маленьких дрожащих картинок.

Вратко отшатнулся, потом упал лицом в лужу.

Ледяная вода ворвалась в ноздри, хлынула в рот, плеснула в уши. Парень закашлялся.

Вульфер схватил его за шиворот и оттащил в сторону.

— Что ты видел? — спросил старик, наклоняясь над откашливающимся и отплевывающимся словеном.

— Откуда ты знал? — вопросом на вопрос ответил Вратко.

— Что Хродгейр в плену? Видел.

— Как? Как ты мог видеть? Ты…

— Нет. Я не с ними заодно, если ты об этом.

— Тогда как?

— Подкрался. Я ведь всю жизнь в лесу. Ты меня понимаешь?

Вратко кивнул.

— Ну, вот видишь… Морским хищникам ни за что не почуять лесовика. Здесь они как дети. А что говорить о заносчивых рыцарях?

— Они… они Хродгейра… — попытался рассказать парень. Остановился, зачерпнул воды из лужи, плеснул в лицо.

— Пытали?

— Железом каленым жгли. Эдгар Эдвардссон, провалиться бы ему… И чернявый… Не знаю, кто он и откуда взялся.

— Чернявого я не помню… — озадаченно проговорил Вульфер. И добавил: — Ты уже решился будить датчан?

— Да! — Вратко сжал кулаки.

— Вот и молодец. Речь настоящего воина.

— А ты проведешь нас коротким путем к избушке?

— Проведу. Обещаю, — серьезно ответил сакс.

Новгородец поднялся на ноги. Поправил меч, оттягивающий пояс на левом боку.

— Тогда я пошел.

Уже у самого входа в пещеру Вратко вспомнил, что так и не сделал нового факела. Пришлось задержаться. В сгущающихся сумерках он ни за что не нашел бы сухих веток, если бы не помощь Вульфера. Старик помог ему скрутить тонкую вязанку. Она даже разгорелась без особых трудов.

— И не забудь потом разогнать туман, — напутствовал парня Вульфер.

«Интересно, как я должен туман разгонять? — думал словен, вступая под низкий свод. — Я и в том, что разбужу их, не уверен до конца… Хорошо ему рассуждать, а попробовал бы сам. А я поглядел бы».

Викинги лежали все так же неподвижно. Ни один из них не сдвинул руку или ногу. И по-прежнему ни храпа, ни других каких звуков, кроме тихого сопения, свидетельствующего, что они спят, а не умерли.

— Ничего, воины датские, Вальхалла подождет вас… А пока что вы нужны мне.

Вратко вознес огонь факела над головой, попросив помощи и поддержки у Перунова братца, и проговорил:

Вначале ничего не произошло. Не задрожали холмы, не мигнуло пламя, не потянул ветер, как ожидал новгородец.

Несколько ударов сердца сохранялся мертвая тишина. Датчане лежали неподвижно…

Зато потом!

Парень и не надеялся, что сказанная им виса сработает так быстро и неотвратимо.

Викинги охнули одновременно.

Одиннадцать пар глаз уставились на Вратко.

Одиннадцать пар рук схватились за оружие.

«Вот сейчас меня искрошат, как капусту», — мелькнула малодушная мыслишка.

Лосси Точильный Камень первым попытался вскочить на ноги. Застонал, упал на одно колено, выронил топор.

— Тролльи потроха!

Рядом с ним викинг со шрамом на щеке рухнул на четвереньки. Пожилой лысоватый датчанин грязно заругался, ударившись локтем.

И началось!

Хирдманы Лосси падали, цепляясь за одежду друг дружки. Звенели на камнях выскальзывающие из пальцев мечи и секиры. Викинги ругались, поминая кишки троллей и причиндалы йотунов.

В один миг под сводами пещеры стало шумно, как на волинском торгу.

Словен сперва не мог понять — в чем же дело? И лишь потом сообразил: если спать в холоде и сырости, все мышцы затекают и теряют способность двигаться, все суставы начинают болеть. Вот так и получается, что ноги отказываются ходить, а руки — держать оружие.

Викинги продолжали копошиться на полу пещеры, сбившись в еще более беспорядочный клубок, чем во время сна.

— Датчане! — Вратко решил воспользоваться их беспомощностью и хотя бы попытаться договориться добром. — Воины! Вы узнаёте меня?

— Ворлок! — выплюнул рыжебородый дружинник.

— Чародей из Гардарики… — протянул седой.

— Безбожник! — Парнишка в драной рубахе попытался перекреститься. Выходило у него плохо, поскольку ладонь насмерть вцепилась в рукоять топора.

— Ты ворлок из Хольмгарда! — хрипло проговорил сам Лосси. — Ты явился по наши души, порождение Локи?

— Не нужны мне ваши души, — Вратко старался говорить твердо и уверенно, как говорил Хродгейр во время королевского суда на Оркнеях. — Я пришел помочь вам. Мы можем поговорить, Лосси-датчанин?

Точильный Камень озадаченно покрутил головой. Прикрикнул на своих:

— Тише! Раскудахтались тут! Вы воины или трэли?!

Хирдманы пристыженно замолчали.

— Чего ты хочешь, ворлок? — Лосси медленно поднялся. Гордость прирожденного воина не позволяла ему разговаривать стоя на четвереньках или на коленях. Он кряхтел, лицо викинга кривилось от боли, но он все же встал, тяжело опираясь на рукоять топора.

— Я разбудил вас… — начал новгородец, но его перебил плешивый датчанин:

— А кто наслал на нас чародейский сон? Сам же и наслал!

— Неправда. — Вратко покачал головой. — Не я вас усыплял. Кто? Не знаю. Но можем попытаться выяснить это вместе. После…

— Не ты нас усыпил? — нахмурился Лосси. — А кто? Кто здесь ворожит, колдует, напускает порчу? Я не знаю другого ворлока, кроме тебя…

— Если ты не знаешь, то это не значит, что их тут нет! — отрезал Вратко, вспомнив королеву Маб и Керидвену. И одна, и вторая запросто могли бы наслать волшебную сонливость на чужаков. Обеим эти чары по силам, обе способны на хитрость, когда им выгодно.

— Да? А кто тогда это сделал? — упрямо наклонил голову датский хевдинг. По обыкновению северян, он не собирался никому верить на слово.

— Сказал же — не знаю. Но если ты потребуешь, выясню. Могу даже поклясться тебе в этом.

— Поклясться? Пустое… Знал бы ты, сколько раз мне приходилось давать клятву, а после брать слова назад. Попробуй убедить меня, что ты тут ни при чем.

— Разве то, что я вас разбудил, не самое лучшее доказательство?

— Нет, — отмахнулся Лосси. — Ворлоки всегда ищут выгоду лишь для себя.

Новгородец вздохнул:

— Пойдем наружу, там, на свежем воздухе, я вам свидетеля покажу. Пускай он нас рассудит.

— А почем мы знаем, что там нас саксы не ждут? — снова встрял плешивый.

— Ждут. Обязательно ждут, — не стал возражать словен. — Но всего один и настроен он дружелюбно.

— Ты стал труслив, как заяц, Бьёрн! — покосился на болтуна Лосси. И снова обратился к Вратко: — Мы выйдем отсюда, ворлок. Не самое лучшее место… — Он поёжился. — Но ты ответишь на мои вопросы. И постараешься, чтобы ответы мне понравились.

— Мои ответы — не марка серебра, чтобы всем нравиться, — пожал плечами новгородец. — Могу пообещать, что скажу тебе правду. А там решишь для себя — друг я вам или враг. Годится?

— По рукам! — впервые за время разговора Точильный Камень улыбнулся. — Пошли!

Выбравшись из-под каменных сводов, Вратко первым делом окликнул старого сакса:

— Вульфер! Вульфер, ты где?!

Ответом была тишина.

Уже совсем стемнело. Туман отражал отблески факела, играя всеми оттенками красного: от багрового до ярко-алого. Мутно-белесая стена приступала совсем близко… Ну, как тут дорогу найти! И старик запропастился куда-то…

— Вульфер!

Тишина…

— И где же твой свидетель, ворлок? — Лосси шагал еще неуверенно, но уже гораздо ровнее.

Его хирдманы выбирались, поддерживая друг друга, опираясь на оружие, хватаясь руками за стены подземного хода. Кто-то, вдохнув полной грудью сырой, но все-таки свежий воздух, садился прямо там, где стоял. Другие с наслаждением впитывали и сырость, и холод — ведь это запах спасения и свободы.

— Откуда я знаю? — Парень развел руками. — Он — вольный человек. Хочет — приходит, хочет — уходит.

— Как селедка, — усмехнулся Бьёрн. — Хвостом махнул и поплыл… То в море, то во фьорд.

Викинги негромко засмеялись.

«Ну, если хохочут, значит, не пропадут, — подумал Вратко. — Для урманов смех — первая радость в жизни… Нет. Вторая. Первая — голову кому-нибудь с плеч снести. И кажется, с моей головы они сейчас и начнут…»

— Вот скажи, ворлок, что мне с тобой делать? — Лосси держал топор наперевес, прижимая к груди, как мать новорожденного младенца. — Я познакомился с тобой нынешним летом, но с тех пор удача развернулась ко мне задом. И лопни мои глаза, если это тот зад, который может соблазнить мужчину. Я уже жалею, что ввязался в поход Харальда Сурового. Ни денег, ни славы не добыл, а почти всю дружину потерял. И корабль… — Лицо Точильного Камня на мгновение страдальчески сморщилось. — Мой дреки… Мой «Жрущий ветер». Где он теперь, ворлок?

— Я-то тут при чем? — Вратко развел руками. — Разве я уговаривал тебя плыть на Оркнейские острова?

— Мои неудачи начались, когда я повстречал тебя, — угрюмо повторил викинг.

— Ну, извини… И позволь мне сделать так, чтобы встречей со мной они и закончились.

— Я тебе не верю. — Лосси перехватил топор покрепче. — Знаешь, что мне хочется сделать?

— Догадываюсь.

— Разрубить тебя на две половинки. А потом еще на две. Да разбросать их подальше одну от другой. Знаешь зачем?

Новгородец молчал, прикидывая, в какую строну лучше убегать, если датчанин от слов перейдет к делу.

— Не знаешь? Так я скажу, — продолжал между тем Лосси. — Чтобы части твоего тела не срослись вместе, послушные чародейским заклинаниям, а душа твоя вечно блуждала во мраке и холоде Нифльхеля!

Его хирдманы одобрительно переговаривались. Двое или трое, выглядевших покрепче прочих, потянули мечи из ножен.

«Сделает хоть шаг в мою сторону, побегу! Чего-чего, а догнать меня будет для них трудновато. Какое-никакое, а преимущество… Эх, втравил меня Вульфер в дельце! А сам удрал. И не попрощался даже. Вот и думай, что знаешь человека…»

Седой волк бесшумно выступил из тумана и остановился между Вратко и датчанами.

Новгородец услышал глухой рык, увидел вздыбленную шерсть на загривке зверя и вполне мог представить себе, как сморщивается верхняя губа, обнажая длинные, чуть желтоватые клыки.

Лосси отшатнулся. Лица его дружинников побелели как полотно.

— Да ты и правда ворлок… — протянул плешивый Бьёрн.

Вратко приосанился, бросил ладонь на рукоять меча. Турс его знает, откуда приходит этот волчара, но он не враг. Это точно. Значит, нужно пользоваться его помощью и поддержкой. Чтобы спасти Хродгейра, ничем пренебрегать нельзя.

— Вы слишком много толковали, что я ворлок, — проговорил парень. — И ты, Лосси Точильный Камень, и епископ Бирсейский, и монах Бернар. Так долго, что я и сам в это уверовал. Уверовал и начал колдовать по мере сил. Знаешь, получается неплохо…

Датчане хмурились, но слушали. Наброситься не пытались.

— Ты зря ставишь мне в вину проигрыш у Стэмфордабрюгьера. Если ты помнишь, многие скальды говорили тогда свои стихи. И я тоже. Ведь сам Харальд Сигурдассон просил меня об этом. Смог бы ты, Лосси-датчанин, отказать великому конунгу? Я говорил вису, и бой начал поворачиваться в нашу пользу. Ты помнишь это? Саксов отбросили от строя, «Опустошитель земель» пошел вперед, на врага… Победа уже улыбалась норвежскому войску. Ты помнишь это, Лосси-датчанин?

— Помню, — коротко ответил викинг. — Но я помню и…

— Правильно! Ты помнишь и развязку. Ту шальную стрелу, что сразила Харальда Сурового. Отвагу и решимость, забурлившие в сердцах саксов, когда они увидели, как пал величайший воитель северных земель. Ты это помнишь?

— Да! Помню!

— Тогда знай, что виной нашему поражению был отец Бернар, вероломный монах. Он приплыл в Англию с войском Харальда, но желал победы саксам. Здесь ему передали священную реликвию римской церкви — ноготь Иисуса Христа. Он читал над ней молитву и тем самым свел на нет мое заклинание.

— Складно болтаешь… — протянул Лосси.

— Откуда он это знает? — буркнул рыжебородый викинг.

— Я знаю это от самого Бернара. После боя он захватил в плен меня и Марию Харальдовну, дочь конунга.

— Она здесь откуда взялась? — Брови датского хевдинга полезли на лоб.

— Тайком приплыла на «Слейпнире».

— Кто в здравом уме поверит в такую чушь?! — воскликнул Бьёрн.

— Хочешь поговорить с королевной? — решил добить его Вратко. — Пусть она подтвердит — прав я или нет!

— Ты уже обещал нам свидетеля! — возразил плешивый. — Не этот ли волк твой свидетель?

— А если и он?

— Как нам проверить твои слова? — рассудительно произнес Лосси. — Ты то обещаешь свидетеля, то говоришь, что он куда-то сбежал. То рассказываешь о Марии Харальдсдоттир, что она в плену у саксов…

— Не только у саксов. Модольв-хевдинг по кличке Белоголовый тоже заодно с монахом.

— Пускай. Разницы нет — что в лоб, что по лбу. Ты говоришь, что она в плену, а потом предлагаешь встретиться с ней…

— Она была в плену, Лосси-датчанин. Была. Хродгейр Черный Скальд отбил нас, потеряв при этом несколько воинов. Но и самого его захватили враги. Он уводил погоню от нас.

— Это возможно, — не стал спорить хевдинг. — Что было дальше?

— Дальше мы решили вызволить его. Мы — это я, Гуннар-кормщик, Олаф…

— Достойные воины. Я рад, что они выжили после Стэмфордабрюгьера.

— Но я потерялся в тумане. Заблудился и случайно наткнулся на пещеру, где вы спали.

— Похоже на правду.

— Я разбудил вас потому, что хочу просить вашей помощи, датские мореходы. Помогите спасти Хродгейра. Я очень прошу вас. Помогите. А после можете возвращаться к Риколлу. Может, вам удастся завладеть «Жрущим ветер»?

Лосси задумался.

— Как я узнаю, что ты не лжешь мне? Кто ворлоку доверится, до утра не доживет… — Викинг покосился на волка.

Зверь сохранял неподвижность. Только кончик хвоста подрагивал.

— Я могу только предложить тебе, Лосси-датчанин, пойти со мной и убедиться, что я говорю правду. — Вратко развел руками. — Если я вру, то…

— То мы угодим в ловушку, — едко заметил плешивый.

— Дело ваше, — новгородец вздохнул. Он уже устал и подумывал, как бы отправиться восвояси. Клыки волка удерживают датчан от опрометчивых поступков. Так чего еще надо?

— Мне не нравится все это, — сказал Лосси, помедлив. — Отступая от Йорвика, мы попали к этому холму. Асгрим, — он кивнул на мальчишку, — заметил пещеру. Шел снег — удивительно для начала осени. Мы решили спрятаться и переждать непогоду. Бьёрн сразу сказал, что чует беду. Как всегда.

— А ты, как всегда, не стал меня слушать, хевдинг, — немного обиженно заметил плешивый.

— Что делать? Ты слишком часто видишь подвох там, где его и быть не может. Но на этот раз ты оказался прав. Я помню далекое пение — у нас говорят, что так поют черные альвы, танцуя на пастбищах в полнолуние… А потом я услышал твою вису, почувствовал, что промерз до костного мозга, увидел твой факел и твою наглую ворлоцкую морду…

Вратко молчал. Не перебивал. Оскорбления можно стерпеть. Небось, глаза не лопнут.

— Теперь ты рассказываешь нам байки, — продолжал Точильный Камень, — про колдующего монаха, про какой-то ноготь Белого Бога, про Хродгейра, которого я знаю как достойного воина, главная беда которого — излишняя любовь к ворлокам и умение встревать в неприятности. Но он не бежит от опасности. И про меня никто никогда не мог сказать, что я — трус. Хродгейру стоит помочь. А там и про «Жрущего ветер» можно подумать… Ты сможешь нас провести, ворлок?

— Я не смогу, — честно ответил Вратко. — А он сможет. — Словен показал на волка. — Я не знаю, откуда он взялся, но к вам меня вывел он.

— Лосси! — Бьёрн схватил вождя за рукав. — Ты ему веришь? Ворлок да вервольф! Вот так парочка! И ты им доверишься?

Точильный Камень резво обернулся к дружиннику. Сграбастал его за грудки.

— Бьёрн! Ты хочешь, чтобы Лосси-датчанина считали трусом? Чтобы я утратил уважение морских хевдингов от Свальбарда до Сикилии?

— Нет, что ты… — пробормотал плешивый. — Просто осторожность…

— Я буду острожен, — пообещал Лосси. — Если ворлок обманет нас, то не проживет дольше, чем нужно для хорошего замаха топором! Но бегать от драки?! — Он отпустил Бьёрна, повернулся к прочим хирдманам. — Датчане мы или нет?!!

— Веди нас! — выкрикнул рыжий.

— Ох, и дал бы я саксам! — поддержал его сутулый длинноусый воин.

— В драку! — ломким голосом прокричал Асгрим, потрясая секирой.

— Так когда же я от доброй потасовки отказывался? — пожал плечами Бьёрн. — Но я тебя предупреждал — ухо востро держи!

— Не учи ученого! — Лосси взмахнул над головой топором. — Я — самый осторожный хевдинг от Варяжского моря до Греческого!

Хирдманы датского вождя заулюлюкали, потрясая кулаками.

— Слышал, ворлок? — Лосси улыбался от уха до уха. — Веди нас к Хродгейру. Или зверь твой пусть ведет. Нам все равно! Только что ты с туманом проклятым сделаешь?

— Попробую разогнать… — Вратко в душе ликовал, но вида не показывал. — Ворлок я или нет?

Парень задумался, складывая кеннинг к кеннингу, а хейти к хейти…

— Вот мое заклинание. Я призову ветер разогнать туман!

Датчане слушали молча, исподтишка озираясь по сторонам. Недоверие хирдманов можно было понять — вроде бы ворлок на их стороне, а все равно боязно. Волшба — дело темное и ждать от нее можно все, что угодно. Например, молния ударит с неба или клыкастое чудовище выскочит из мутной мглы.

Поэтому на лицах отразилось облегчение, когда первый порыв ветра пробежал над холмом, дернул пелену, будто занавесь, потянул ее за угол, безжалостно разрывая на клочки, погнал обломки прочь от леса, за холмы на северо-запад.

В небе выглянули звезды и бледный серп Волчьего Солнышка.

 

Глава 7

Бой на поляне

Волк не подвел. Вывел точно, куда следовало. На окраину той самой опушки, памятной Вратко по плену и по схватке с хирдманами Модольва Белоголового. Признаться по чести, проводник из серого вышел — лучше не бывает. Он не торопился, как это случается даже с самыми умными и обученными лайками, не забегал вперед — спокойно и уверенно соизмерял трусцу со скорым шагом датчан, не рыскал по кустам, не вел напрямую через овраги или заросли терновника, выбирал дорогу поровнее, то и дело оглядываясь на людей, которые не уставали шепотом обсуждать на диво умного зверя. Громко говорить о волке урманы опасались — ведь взгляд его янтарных глаз казался по-человечьи разумным.

По дороге Вратко много думал, что сделает с монахом и рыцарями, если те попадут ему в руки живыми. Лживые мерзавцы, убивающие с именем бога на устах, пытающие и калечащие, поминая великое милосердие Иисуса Христа. Одним своим существованием они унижали род людской, а служением Господу оскорбляли его светлое имя. Ведь все, что Вратко слышал о Сыне Божьем еще в Новгороде, противоречило поступкам здешних его служителей. И они еще хотят раскинуть плащаницу веры на все известные земли! Объявляют народы, исповедующие любую другую религию, иноверцами и язычниками. А сами что творят? И дело даже не в Хродгейре, хотя пытки пленного достойным делом не назовешь…

Как объяснить поступок отца Бернара, недрогнувшей рукой обрекшего на смерть сотни, а то и тысячи норвежских воинов? Да и саксов тоже, если подумать. И все ради чего? А просто чтобы хитростью и уловками изменить расклад сил на острове в пользу Вильгельма Нормандского. И как это назвать? Радением за веру? А может, жестокостью и пренебрежением человеческими жизнями?

Да за все их провинности перед людьми и богом и монаха Бернара, и рыцаря Эдгара Эдвардссона стоило бы казнить самой лютой казнью. Например, живьем в землю закопать. Или привязать к скале, которая в прилив покрывается водой, как поступил великан Суттунг с карликами-гостеубийцами Фьяларом и Галаром. Можно вспоминать еще немало изощренных способов. Король Элла посадил Рагнара Кожаные Штаны в яму со змеями, а древлянский князь Мал велел привязать Игоря Рюриковича за ноги к двум березам и сделал две половинки князя киевского.

А уж если жития святых вспоминать… Одного камнями побили, а с другого раскаленными клещами кожу рвали. Тех в печь огненную бросили, а этих — в ров со львами. На крестах распинали, головы секли, вешали, топили, в землю зарывали, да не полностью, а по шею, чтобы дольше мучились.

Может быть, поэтому ревнители Римской церкви так жестоки к поверженным врагам, что с юных лет читают о казнях и пытках, о том, как глумились идолопоклонники Римской империи над апостолами и проповедникам Слова Божьего? И взрастает в душах желание отомстить… Как там в Священном Писании? «Мне отмщение, и аз воздам». Вот только забывают, что слова эти принадлежат богу. И не пристало смертному подменять собой бога, браться за его дело, его работу, его суд… Или отец Бернар считает себя равным богу? Тогда он — хуже самого закоренелого грешника. Так говорил новгородский священник, отец Андрей.

С головой окунувшись в невеселые мысли, Вратко едва не упал, подвернув ногу в небольшой рытвине. Рыжий викинг по имени Торд поддержал его под локоть.

— Глаза не закрывай! — буркнул датчанин. — Нос расшибешь.

— Спасибо!

— На здоровье.

Словен подумал, что хорошо бы присесть и растереть щиколотку, но викинги торопились, а потому пришлось терпеть боль. Ничего, переживем. Не сломал, связки не порвал. Так, растянул слегка…

Зато растяжение и вынужденная легкая хромота отвлекли парня от досужих размышлений о милосердии и жестокости, о мести и всепрощении.

И вот перед их взорами поляна.

Точильный Камень, следует отдать ему должное, почуял запах дыма раньше других и знаком приказал хирдманам хранить тишину. Мореходам его предупреждение не слишком-то помогло. Но они постарались хотя бы не разговаривать на ходу и поменьше топать.

Волк оглянулся в последний раз и, вильнув хвостом, растворился в темноте.

Новгородец понял, что дальше нужно действовать самим, не рассчитывая на помощь и подсказки.

Перед избушкой лесника багрово отсвечивали два потухших костровища. Огонь третьего поддерживался понемногу. Должно быть, дружинники Модольва думали, что свет поможет им лучше охранять покой спящих товарищей. Трое воинов сидели и пялились на язычки пламени, не догадываясь, что после огня окружающий мрак будет казаться еще темнее.

На краю освещенного круга Вратко разглядел Хродгейра.

Черный Скальд по-прежнему стоял привязанный к толстому стволу дерева.

«Раз не отвязали и не выбросили на съедение воронам, значит, еще живой, — подумал Вратко. — Или, по крайней мере, можно надеяться, что живой».

Парень только попытался протолкнуться поближе к Лосси, намереваясь посоветовать викингу напасть молча и стремительно, чтобы застать врага врасплох, но не успел. Крутанув над головой топор, Точильный Камень заорал во всю мощь луженой глотки:

— В бой, даны!!! Руби-круши!

— В бой! В бой! — радостно подхватили хирдманы.

— Лосси! Лосси! Бей-круши! — выкрикнул Торд, со всех ног устремляясь на поляну.

Если дружинники Модольва и намеревались подать знак своим товарищам, то теперь в этом отпала всякая нужда. Сторожа вскочили на ноги, озираясь по сторонам, выхватили мечи. Один из норвежцев свистнул в четыре пальца.

Вратко понял, что должен бежать вместе со всеми, если еще хочет принять участие в потехе. В отличие от датчан, мчащихся со всех ног, чтобы достать врагов наточенным железом, он поспешил к Хродгейру.

В какой-то миг парню показалось, что он вернулся назад во времени. Что там рассказывала Керидвена о потаенных особенностях Полых Холмов? Растягивают время, сжимают время… А туда-сюда человека бросать никакого колдовства еще не придумали? Кто знает… Ведь иногда кажется, что все, что происходит с тобой сейчас, ты уже переживал когда-то. Те же тени, те же мерцающие огни от прогоревших углей. Тот же топот и крик, лязг мечей и хриплые выдохи. Толкотня и острое ощущение опасности. Смерть становится живой и осязаемой, заглядывает пустыми глазницами через плечо, щекочет ноздри запахом сырой земли и смрадом разложения, солоноватым духом пролитой крови и холодным — стали, плетущей в воздухе сложные узоры. Вот так же он бежал десяток — или пару? — дней тому назад. Только рядом с ним были решительный Хродгейр и суровый Гуннар, разгневанный Олаф и сосредоточенный Свен. Рагнар Щербатый подбадривал соратников молодецким «гиканьем», а Игни таращился по сторонам, мало чем отличаясь от самого словена. А сейчас его окружают воющие от жажды крови датчане, доверившиеся словам ворлока. Если кто-то из них погибнет, ляжет ли это на душу Вратко таким же тяжелым камнем, как смерти Асмунда и Свена? Или кровь, пролитая чужими мужиками, не может приниматься так близко к сердцу?

— Бей-круши! — Лосси обрушил топор на голову первого сторожа.

Норвежец рухнул, как сноп. Без звука, даже умирая, не дрыгнул ногами.

Второго свалил Бьёрн, хладнокровно подбежав сбоку, пока воин из дружины Модольва пытался зарубить Асгрима.

Третий оказался датчанам не по зубам. Метнулся в сторону, проскочил между двумя викингами, которые столкнулись и повалились на траву, ругаясь почем зря. Мечом норвежец полоснул по животу курносого усатого датчанина, а зажатый в левом кулаке нож вогнал в горло Торду. Рыжий запрокинулся, булькая кровью, а умелец бросился в темноту, ища передышки и спасения.

Лосси устремился за ним.

— О-о-о-дин!!! — как и большинство урманов, хевдинг в бою забывал о крещении и возвращался к богам предков. — Бей-круши-и-и!!!

«Откуда у него такая голосина, — подумал Вратко, уже поравнявшись с Черным Скальдом. — Сам коротышка-боровичок, а ревет, как медведь, которого среди зимы из берлоги подняли».

В следующий миг новгородец увидел изувеченное, измаранное кровью и копотью, покрытое кровоподтеками лицо Хродгейра. А в особенности — выжженные глаза хёрда.

Время остановилось для Вратко. Есть ли на этом свете более изощренное издевательство над человеком, нежели лишить его зрения? Вот так в одночасье отрезать его от красок жизни. Парень похолодел, представив, что должен ощущать Черный Скальд. Никогда викингу не увидеть крутой, поблескивающий бок морской волны, темно-зеленой в непогоду, лазурной под ярким солнцем, иногда серой, а иногда синей-синей, до пронзительности. Не увидеть неба, нежно-сиреневого на рассвете, багрового на закате, и бегущих облаков, то грязных, как нечесаная шерсть, то белоснежных, подобно лебяжьему перу. Для него теперь недоступны легкое трепетание листвы на ветру, волнующаяся трава на поляне, черно-сизые ягоды на заснеженных кустах терновника и алые гроздья рябин, «озерки» цветущего льна и глазки ромашек. Не следить викингу за стремительным полетом сокола и за парящими над водной гладью чайками. Не командовать ему больше боевым дреки, что, оскалив драконью пасть, венчающую штевень, стремится на врага, не идти впереди строя хирдманов с остро отточенной сталью в руке.

Тяжело утратить ноги или руки, оглохнуть или онеметь, но глаза…

Парень задохнулся от жалости, которая сменилась клокочущим гневом. Да что ж это за люди такие?! Рыцари? Где же ваша честь и доблесть? Монах? Разве этому учил Иисус Христос апостолов и людей, жаждущих света высшей истины? Да вы хуже зверей лесных! Медведь рвет когтями, волк вцепляется клыками, тур поднимает на рога, гадюка жалит… Но они не увечат врага нарочно, стремясь превратить его в жалкого калеку, беспомощного и несчастного.

— Ты живой? — нерешительно проговорил новгородец. Просто, чтобы сказать хоть что-нибудь. Чтобы Хродгейр не стоял неподвижно, словно прикрученный к дереву труп, брошенный на прокорм падальщикам.

Долго, очень долго Черный Скальд молчал. Вратко даже подумал было, что оправдались самые худшие его предположения. Подумал и покрылся липким холодным потом. Но тут губы хёрда дрогнули.

— Кто тут?

— Это я… — не сумел придумать ничего лучшего Вратко.

Но Хродгейру хватило услышать звук его голоса.

— Подарок Ньёрда? Ты? — Хродгейр попытался улыбнуться, но разбитые губы лишь искривились.

— Я! Я! — обрадованно закричал Вратко. Засуетился. — Сейчас… Сейчас я тебе помогу.

Пальцы словена шарили на поясе в поисках ножа. Только ощупав широкий ремень, он вспомнил, что не брал ножа взамен того, что когда-то подарил Вульферу. Тогда он вытащил меч и начал пилить веревку.

— Я рад, что вы живы… — прошептал скальд.

— Живы мы, живы, — трясущимися губами шептал Вратко. — И Мария жива, и даже Рагнар выздоравливает…

Громкий, исполненный боли крик, раздавшийся позади, заставил парня обернуться.

Сеча продолжалась, но…

Удача отвернулась от датчан.

Из темноты выбежали дружинники Модольва. В шлемах, кольчугах, прикрываясь щитами — спали они в доспехах, что ли? Люди Точильного Камня были вынуждены отступать, отмахиваясь от наседавших врагов. Сам Лосси отходил в числе последних. Его огромный топор порхал, как перышко. А около хевдинга данов вьюном вился тот самый норвежец, что убил Торда. Наскакивал, рубил по ногам, пытался обманным движением зацепить хотя бы плечо датчанина.

А кто же кричал?

Вратко пригляделся внимательнее и увидел воина, корчащегося в углях почти догоревшего костра. Датчанин это или норвежец, не сказал бы никто. Ругался он на общем для северян наречии и пытался выбраться из прожигающих одежду углей. Однако нога, должно быть перерубленная в схватке, волочилась безжизненной плетью и мешала ему ползти.

«И это люди Модольва дерутся без лучших своих бойцов: Белоголового хевдинга, Эйрика, берсерка Скафти Медвежья Шкура. Жарятся ли они в христианском аду или пируют в Вальхалле рядом с Одином?»

— Бей-круши! — кричали датчане, но уже без былого запала.

— С нами Бог! — орали в ответ норвежцы. — Deum de Deo, Lumen de Lumine!

Извергавшаяся из перекошенных ртов, обрамленных всклокоченными бородами и длинными усами, латынь звучала необычно. Как если бы они заговорили по-арабски или по-хазарски.

— Один! — отвечал им датский хевдинг, рыча от ярости: ну, никак он не мог зацепить верткого бойца, противостоящего ему, и все тут!

Меч и тяжелый нож мелькали, словно молния. Жалили в горло, грудь, живот, секли по ногам, метили в глаза… Вращая топор, будто хворостинку, Лосси успевал пока не только успешно отражать вражеские выпады, но и удерживал противника на расстоянии. Но для победы этого мало! Как говорил когда-то старый Сигурд: нет удара — нет победы.

— Режь веревки… — поторопил парня Хродгейр. Он не видел, что происходит на поляне, но наверняка по звукам мог догадаться о кипящем сражении.

— Ага! — кивнул Вратко и с удвоенной силой принялся елозить мечом взад-вперед.

Толстая конопляная веревка, разлохмаченная и отсыревшая, поддавалась плохо. А может быть, клинок был не слишком острым? Вообще-то новгородец смутно представлял, как нужно правильно точить меч, а никто не подсказал. Хотя, с другой стороны, рубить-то им можно. Викинги никогда не старались довести лезвие до такой остроты, чтобы бриться.

— Крепче стой! — кричал кто-то из датчан.

— Бей-круши! — отвечал ему гундосый голос Бьёрна.

— Deum de Deo! — орали норвежцы Модольва.

«Где же рыцари? Эдгар и тот, второй, смуглый… Если они сейчас ударят, датчанам не устоять. Размажут, расплющат и копытами разнесут… А они наверняка готовятся вступить в бой, — думал Вратко. — Это викинги могли в одежде и сапогах спать — вскочил, шлем на голову, меч в руки и в бой! А благородным рыцарям время нужно, чтобы облачиться в броню, на коня взобраться. И хотя для этого у них слуги с оруженосцами имеются, а в один миг не управиться. Никак не управиться…»

— Ты режешь, Подарок? — пошевелил разбитыми губами Черный Скальд.

— Режу, режу…

— Нож тупой, что ли?

— Мечом режу, — вздохнул словен. — Нет ножа. Не взял…

— Тогда руби. Мечом рубить надо…

— Ага. Точно! — Вратко укорил себя, что раньше не догадался.

Замахнулся, чтобы рубануть с плеча. Увидел… Нет, скорее почувствовал мелькнувшую за плечом тень. Развернулся и рубанул наотмашь.

Бородатый, разлохмаченный викинг поймал его меч на свой клинок. Откинул в сторону. Лягнул в колено.

Вратко успел отодвинуть ногу, и удар пришелся в середину бедра. Тем самым парень спасся от перелома, но его повело в сторону. Пришлось сделать пару шагов, чтобы не свалиться.

Остановившись, словен поднял глаза и успел заметить хищный высверк лезвия, летящего прямиком в голову Хродгейра. Парень устремил свой меч наперерез. От столкновения клинки зазвенели, разве что только искры не брызнули. Кисти заныли, ладони отозвались болью, а черен меча едва не вырвался на свободу.

— Проклятый ворлок! — зарычал викинг.

Снова занес оружие.

Вратко перехватил рукоять покрепче, ткнул закругленным концом лезвия хирдману в лицо. Тот не ожидал такой прыти от словенского мальчишки, да еще и ворлока, как говорят викинги, «мужа женовидного», отшатнулся. Его замах пропал впустую.

— Ну, держись, колдун! — Воин прищурился, его скулы закостенели.

Взмах!

Еще взмах!

Меч целил Вратко в голову.

Справа. Слева. Сверху.

Так бьют, чтобы насмерть, наверняка. Ни о каком плене и речи идти не может.

Новгородец уворачивался, пытаясь заслониться мечом. Он понимал, что прямого столкновения клинков может и не выдержать. Викинг намного сильнее. Да еще и близок к боевому безумию, похоже. Неужели в дружине Модольва Белоголового было больше одного берсерка? Да уж, собрал себе войско Кетильсон — не дружинники, а разбойничья ватага…

Сталь свистнула у самой щеки, обдала холодным ветерком.

— Сдохни, ворлок! Будь ты проклят!

Вратко молчал, не открывал рта, как ни хотелось ответить словом пообиднее. Но он боялся сбить дыхание, а потому лишь крепче сжимал зубы.

Они крутились около дерева с привязанным Хродгейром. Дружинник Модольва изредка вспоминал о Черном Скальде и норовил нацелить удар в него. Приходилось вертеться юлой, отвлекая викинга от беспомощного хёрда. Попытки Вратко отвести его в сторону, выманить в гущу боя, успехом не увенчались. Бородач упрямо возвращался к Хродгейру. Один раз словену даже пришлось отбивать клинок клинком. Снова запястья занемели — если бы держал меч одной рукой, потерял бы.

Урман хрипел и вращал глазами — вот-вот пена изо рта пойдет. На каждый взмах он с сипением втягивал воздух открытым ртом, а на каждый удар — выдыхал с хриплым «хэканьем».

— Сдохни, ворлок! Сдохни!!!

Меч очередной раз взлетел к беззвездному небу.

Новгородец шагнул назад, стараясь увеличить расстояние до врага, и тут ему под ногу попался корень, высунувшийся из земли.

Парень вскрикнул, нелепо взмахнул руками и повалился навзничь, роняя меч.

С радостным рыком викинг прыгнул вперед, без остатка вкладывая в удар всю ненависть и всю жажду победы.

Вратко хотел зажмуриться, но не смог, поскольку оцепенел от ужаса. Даже закрыть голову руками показалось неимоверно трудным делом. Он только смотрел, как тускло отсвечивающий клинок начинает путь, подобно падающему соколу, которым некогда метил щиты дружинников и ближних гридней ладожский князь Рюрик.

Серая тень, вылетевшая слева из кромешной темноты, ударила викинга в плечо.

Крепкий воин пошатнулся. Взмах меча пришелся в пустоту.

Седой волк тоже не устоял на ногах, покатился кубарем. Оттолкнувшись от земли всеми четырьмя лапами, взвился в воздух. Клацнули клыки.

Урман отмахнулся мечом. Не испугался, не дрогнул и не побежал, а встретил зверя сталью.

Волку пришлось изогнуться в прыжке похлеще кота, чтобы избегнуть смертельного удара.

Словно завороженный, Вратко наблюдал, как они кружат друг около друга. Зверь и человек, оба выросшие для того, чтобы убивать. Хищники, смертельно опасные для любого, с кем сталкивает их судьба. Только один на двух ногах, а другой — на четырех. Один пользуется зубами и когтями, а другой — острым железом, прошедшим руки кузнецов.

«Что ты пялишься? — вдруг шепнул тихий голос, таящийся в глубине души, под толстым слоем страха и липкой трясиной беспомощности. — Бери меч, встань и помоги серому».

Пальцы словена зашарили по палой листве. Оружие, как назло, не торопилось находиться. Неужели улетело слишком далеко?

А вот и меч!

Оплетенная кожаным ремешком рукоять легла в ладонь.

Парень хотел картинно вскочить, но замер на одном колене, увидав, как меч урмана коснулся волчьей лапы. Прошел вскользь, но тело зверя судорожно дернулось, меняя направление прыжка. Волк не заскулил, не завыл, даже не зарычал, но приземлился на три лапы. Припал к листве, вздыбив шерсть на загривке.

Хирдман ненадолго задумался, переводя взгляд с Вратко на волка, а потом на Хродгейра. Оценивал, что ли, кто опаснее?

Словен рывком выпрямился, занося меч.

Викинг широко размахнулся, сделал обманный шаг в сторону серого, который отпрянул, скаля клыки, а потом с плеча рубанул Вратко. Мощно, с разворотом корпуса. Такой удар, если достигает цели, разваливает человека до седла, и кольчуга не спасет. На парне кольчуги не было. В один миг он вспомнил, как разлетелся в осколки клинок Асмунда от удара Скафти, но все равно поднял меч в отчаянной попытке защититься.

Лезвие, довершающее смертельный размах, заскрежетало по оковке копья, высунувшегося над плечом новгородца, словно жало гадюки. Поворот широкого, листовидного наконечника, и меч отлетел в сторону, будто пушинка. А копье прянуло злым укусом, вонзаясь бородатому викингу в распахнутый рот. Поперхнувшись сталью, воин упал.

— Держись, Подарок! — Широченная ладонь хлопнула Вратко по плечу.

Олаф?

— Вовремя мы успели! — Гуннар крутанул копье над головой.

Игни ничего не сказал. Он сразу побежал к Хродгейру, вытаскивая на ходу нож.

«Слава тебе, Господи… — подумал словен. — И правда, вовремя… Еще бы чуток, и все…»

— Вы знаете… — начал Вратко, но кормщик не дал ему договорить.

— Монаха ищи! Счетец у меня к нему!

— Ищи, Подарок Ньёрда! Кто, кроме тебя? — оскалился Олаф, поплевав на ладони.

Они обрушились на дружинников белоголового хевдинга, словно лавина, несущаяся по горному склону.

— Хёрды, вперед! — проорал Олаф во всю мощь луженой глотки.

— О-о-один! — поддержал его Гуннар, сбивая с ног зазевавшегося викинга.

Как датчане умудрились быстро разобраться, что подмога подоспела к ним, а не к их противникам, Вратко даже не пытался догадаться. Много в обычаях и знаниях урманов по-прежнему оставалось для него загадкой. В особенности их умение одним мимолетным взглядом оценивать незнакомцев и узнавать не только из каких краев они, но и какому вождю служат. Но, скорее всего, викинги Лосси-датчанина хорошо знали в лицо и Гуннара, и Олафа. Бойцы-то заметные…

«Где же рыцари? Почему медлят? Или струсили? И где может скрываться монах? Тут, пожалуй, и спрятаться негде… Разве что в избушке. Точно! В избушке! Он и раньше там ночевал».

Прежде чем сорваться в бег, Вратко убедился, что Игни справился с веревками, которые удерживали Черного Скальда, значительно лучше самого словена. Молодой хёрд уже укладывал вождя на траву, бережно поддерживая его под плечи и голову.

Новгородец поравнялся с «избушкой лесника» очень быстро. Так парень не бегал, даже когда речь шла о его жизни и смерти. Но месть оказалась более сильным побуждением, чем страх.

Дверь распахнулась.

Тлеющие угли очага давали мало света, но все же достаточно, чтобы понять: лежащий на невысокой лавке человек — не отец Бернар. Тощего монаха не спутать с широкоплечим викингом, даже если бы латинянин вздумал переодеться в необычную для него урманскую одежду.

Раненый — а замотанная тряпками, оставлявшими на виду лишь торчащую бороду и глаза, голова и правая рука, притянутая повязкой к груди, не оставляли в этом ни малейшего сомнения — увидел вбежавшего вооруженного человека. В руке Вратко продолжал сжимать меч, хотя и думать забыл, чтобы им воспользоваться. Викинг заворочался и попытался приподняться.

— Где монах?! — крикнул словен.

— Руби давай, ворлок… — ответил знакомый сиплый голос, от которого мурашки побежали у парня по спине.

Скафти Медвежья Шкура!

Берсерк из дружины Модольва-хевдинга.

Он безжалостно уничтожил все семейство Рианны. Он пытался убить Вратко. Дважды. Он зарубил Асмунда. Правда, в честном бою, один на один, но защищавший новгородца и королевну викинг был ранен… Его вид и его голос вызывали у словена едва ли не суеверный ужас. Скафти казался страшным, как йотун, и непобедимым, пока не столкнулся в схватке с Олафом. Соломенноволосый хёрд посрамил рыжего берсерка, победив его без оружия, голыми руками. И Вратко был уверен, что Олаф сломал врагу хребет. Оказалось — нет. Только покалечил.

— Руби же… — прорычал раненый. — Не томи. Ты победил.

Вратко медленно занес меч.

Один удар и со всеми страхами, сперва скрывшимися, а теперь всколыхнувшимися с новой силой, будет покончено. Убивать человека не так сложно. Главное, попасть клинком по темени или в висок. И не смотреть в глаза. Ибо одно дело, сразить врага в горячке боя, а совсем другое — добивать беспомощного и не пытающегося сопротивляться противника…

— Живи! — Парень опустил оружие. — Скажи только, где монах?

— Лучше убей, колдун.

— Почему ты меня ненавидишь? Что я тебе сделал?

— Ты — исчадье сатаны…

Вратко вздохнул. Пожалуй, проклятия монаха сделали свое дело. Попробуй теперь разубедить этого могучего, но недалекого умом человека… Да и стоит ли пытаться? Ради чего?

— Думай, что хочешь. — Словен махнул рукой. — Делай, что хочешь. Но если Бернар вернется, передай ему, что я никогда не забуду, что он натворил, и не прощу его никогда…

— Да пошел ты… — Глаза Скафти горели бессильной яростью.

— Верно. Ты угадал. Я пошел. Живи! Новгородец развернулся и вышел из избушки, плотно притворив дверь.

 

Глава 8

День Святого Михаила

— Почему вы меня обманули? — Вратко едва сдерживался, чтобы не кричать, но голос его звенел от затаенной ярости. — Почему твой котел показал неправду?

Синие глаза королевы Маб потемнели. Теперь они не напоминали летнее небо. Скорее море в непогоду.

— Кто дал тебе право разговаривать со мной в таком тоне, Вратко из Хольмгарда?

Они стояли в тронном зале. Друг напротив друга. Глаза в глаза.

Королева на возвышении, поднявшись с каменного кресла, которое казалось теперь сделанным не из розового, а из багрового камня. Самоцветы, украшавшие серебряный ободок короны, сверкали подобно волчьему взгляду.

Новгородец замер, не дойдя до нее трех шагов. Застыл, закаменел плечами. Он не брал с собой оружия, но готов был сейчас же наброситься с голыми руками и на королеву малого народца, и на ее верную помощницу Керидвену, и на угрюмого горбуна Морврана. А если не получится справиться врукопашную, то прибегнуть к заклятиям. Первые две строки подходящей по случаю висы уже крутились у него на языке.

— Я пришел сюда, чтобы спросить ответа за ложь, — раздельно проговорил парень. — Для того ли ты искала моей помощи? Для того ли я соглашался на союз? Я не вижу дружелюбия и доброй воли с твоей стороны, великая королева, и со стороны твоих присных. Одни лишь лживые слова, недомолвки и препоны!

Вратко не лукавил. Препон, в самом деле, хватало. Как и недавно, перед походом, призванным спасти Хродгейра, он добивался встречи с королевой несколько дней.

Они вернулись, когда уже рассвело.

Всю ночь шагали датчане, поддерживая раненых, вынося убитых — мореходы потеряли четверых из одиннадцати. Да еще трое нуждались в помощи лекарей. Асгриму лезвие вражеской секиры скользнуло по голове, срезав кусок уха — сама по себе рана болезненная, но не опасная, однако парень потерял много крови. Плешивый Бьёрн никак не приходил в сознание, получив обухом боевого топора в лоб. И седоватый, осанистый викинг по имени Одд, носящий смешную кличку — Клещ, вышел из боя со сломанными ребрами. Он старался идти сам, но от быстрой ходьбы начинал задыхаться, поэтому часто останавливался.

Лосси с невозмутимым лицом принял благодарность новгородца, выслушал теплые слова Гуннара. Сказал, что считает честью расправиться с мучителями Черного Скальда. А после попросил дозволения похоронить своих павших товарищей согласно обычаю предков. И подлечить раненых настолько, чтобы те выдержали переход до Риколла.

Вратко не возражал. Долг платежом красен. Эти люди проливали кровь по его просьбе. Почему же им нужно отказывать в такой малости? Словен и помыслить не мог, какое возмущение в рядах динни ши вызовет появление у заветного входа в Полые Холмы «лишних» викингов. Лохлайн грудью встал на защиту родных Холмов и уже был готов отдать приказ малорослым воинам браться за оружие.

Датчане тоже обиделись не на шутку. Заворчали, потянулись к топорам и мечам.

Новгородцу пришлось немало потрудиться, чтобы не допустить кровопролития. Он даже напомнил, что способен заколдовать их всех вместе взятых, превратить в свиней или дождевых червей и скормить в первом случае жителям Йорка, а во втором — рыбам в ближайшем ручье.

Спорщики поутихли. Больше не бросали друг на друга взгляды, исполненные ненависти. И тут возникла новая беда. Вратко хотел добиться разрешения для датчан пожить какое-то время в пещере-«предбаннике» — в нее открывался вход со склона холма. Лохлайн отказался наотрез, предложив урманам устраиваться в зарослях терновника и чувствовать себя как дома в глубоком овраге.

Понимая, что дело снова близится к потасовке, словен по мере сил убеждал несговорчивого десятника допустить викингов в укрытие, если он не хочет привлечь внимание рыцарей-христиан и римских монахов. Заинтересовавшись, что же делают викинги в заросшем кустарником овраге, враги великой королевы могут сыскать вход в Полые Холмы. И тогда они упредят попытки Маб нанести удар на поражение.

Лохлайн стоял на своем, упорством напоминая старого глупого барана. Ссылался на личное распоряжение кеан-кинида, на вековечную ненависть между малым народцем и урманскими мореходами, на необходимость чтить святость обиталищ предков.

Вратко уже отчаялся было, но тут вспомнил о начале висы, которую сочинял, когда заносчивый подземельщик пытался насмеяться над ним и выставить дураком перед входом в заклинательный зал.

Звонким шепотом, многозначительно поглядывая на ощетинившиеся копьями ряды динни ши, словен проговорил:

Оттенок лица Лохлайна сравнялся с цветом его волос. Он втянул воздух, будто задыхаясь. Невольно поглядев на вершину холма — неужели ожидал, что крепкий камень немедленно провалится, послушный приказанию ворлока? — десятник кивнул. Но отдал распоряжение своим воинам постоянно следить за викингами, а к двери, перекрывающей проход, приставил усиленную охрану — весь подчиненный ему десяток.

Лосси с товарищами остались в сырой пещере и тут же принялись разводить там костры. Все хорошо помнили, как проснулись закоченевшие, едва не замерзнув до смерти.

А Гуннар с Олафом понесли по длинным переходам Хродгейра. Для Черного Скальда кое-как соорудили носилки: два щита и два копья сослужили добрую службу. Когда вождя хёрдов отвязали от дерева, Вратко ужаснулся. На теле Хродгейра не осталось живого места. Ожоги, порезы, колотые раны — следы пыток. Это не считая сломанной руки и глубокой рубленой раны бедра, рассекающей мышцы почти до кости.

Мария Харальдовна не плакала, как повела бы себя любая женщина или девка у Вратко на родине. Дочь конунга молча подошла к изувеченному скальду, опустилась на колени около носилок и прижалась щекой к плечу. Там, где оставался кусок чистой, не тронутой палачами кожи, шириной не больше двух ладоней.

— Я верила, что ты вернешься, — прошептала королевна.

Губы Хродгейра дрогнули. Здоровая рука тихонько поползла и сжала пальцы Марии.

— Я не мог не вернуться, дроттинг. Я ведь знал, что ты ждешь меня. Как говорил когда-то Торнбьёрнссон?

Мария улыбнулась краешками губ:

— Этот сон, клен клыка кольчуги, вещает, что тебя нужно долго лечить. Теперь уж я не отпущу тебя, Черный Скальд, пловец пролива влаги Вальхаллы.

И она взялась за врачевание Хродгейра с таким рвением, что даже викинги, ревностно относящиеся ко всему связанному с жизнью и здоровьем их любимого вождя, только диву давались. Никто из них, даже Гуннар, поднаторевший в лечении полученных в сражениях ран, не сумел бы справиться лучше. Рианна помогала подруге, стараясь изо всех сил. Очень кстати пришлись знания, которые пикта перенимала от матери и бабки — ведь Мария родилась и выросла в Норвегии, а целебные травы Англии и прилежащих островов отличались от тех, к которым она привыкла на родине.

Вдвоем они целыми днями заваривали остро пахнущие травы, процеживали настои, отстирывали от крови и сукровицы старые повязки, накладывали новые. Промывали раны и ожоги. Попросив о помощи кормщика, зашили разрез на бедре. Наложили лубок на сломанное предплечье.

Хродгейр терпеливо сносил ежедневные заботы. Подшучивал над собственной немощью. Припоминал висы давно умерших скальдов:

А когда целительницы отдыхали от праведных трудов, отвечал на настойчивые расспросы Вратко и Гуннара. Чего добивались рыцари и монах? Кто такой смуглый рыцарь и откуда взялся? Что слышал Хродгейр, находясь в плену?

Ответы получались и ожидаемыми, и не очень.

Монах и два рыцаря хотели вырвать признание, где скрываются Мария Харальдовна и Рианна. Значит, Бернар продолжал верить в то, что дочь Харальда Сурового знает, где находится Святой Грааль. Ну или по-другому… Если не знает, то способна обрести искомое знание. Святоша был недалек от истины, предполагая, что пиктская девчонка, последняя из рода хранителей Чаши, может быть полезна в поисках христианской реликвии. Ведь не зря же и королева Маб с Керидвеной склонялись к тому же мнению. Как там вправду обстоит дело, Вратко не знал, но давно намотал на ус — все, алчущие заполучить Чашу (и неважно, называли они ее Святым Граалем, или Котлом Перерождения, или еще как-нибудь), пытались прежде всего захватить в свои руки пиктскую или норвежскую королевну. А лучше обеих сразу.

Само собой, Хродгейр ничего не сказал. Он попросту не знал, где скрываются его друзья, и не мог знать, ибо остался прикрывать отход прежде, чем Рианна обнаружила вход в Полые Холмы. Да если бы и знал, не сказал бы все равно ничего.

Нужно признать, поначалу с ним пытались договориться добром. Когда ничего не вышло, начали прижигать, резать, бить.

Эдгар Эдвардссон особо усердствовал. Видно, сказывалась его нелюбовь к северянам. Сакс считал, что из-за них он лишился престола Англии, правом на который обладал по рождению. Отец Бернар не особо его сдерживал, только остерегал время от времени, чтобы рыцарь не увлекся и раньше времени не замучил пленника до смерти.

Зато монах много и долго разглагольствовал насчет язычников и вероотступников, сетовал на отсутствие должного рвения у епископа Бирсея и у норвежских иерархов. С его слов, после епископа Гримкеля — друга и спутника Олафа Святого — ни один священнослужитель северных земель не совершил ни единого серьезного и решительного шага для утверждения веры Христовой в Норвегии, Швеции и Дании. Да и короли этих земель, которые обязаны были расширять влияние церкви на север, чаще препятствовали потугам миссионеров, нежели помогали. Достаточно вспомнить попытку благочестивого епископа Адальварда разрушить крупнейший языческий храм в Упсале. Святой отец прибыл в Швецию совместно с епископом Эгино из Сконе, но наткнулся на полное непонимание короля свеев Стенкиля. Его величество, хоть и заявлял на словах о своей приверженности к истинной вере, воспрепятствовал разрушению языческого капища, заявив малодушно, что-де, верноподданные его не поймут излишнего напора и того и гляди учинят бунт: обоих епископов предадут казни, короля изгонят, а те, кто уже перешел в римскую веру, вернутся в язычество.

В Норвегии тоже не все обстояло благополучно. Торжественное шествие веры Христовой, так хорошо начавшееся трудами Олафа Святого, уже при жизни его наследников превратилось во что-то непонятное и откровенно еретическое. Вроде бы и не отрицали норвежцы учения Иисуса Христа, но и поклонялись богу как-то по-особому, примешивая к Святой Вере кучу языческих верований, а также поклонение солнцу. Конунги норвежские сами канонизировали святых и раздавали направо и налево епископские титулы, не спросясь папы Римского. Священники норвежские могли жениться и иметь детей… Когда отец Бернар об этом заговаривал, его глаза закатывались, а голос начинал звенеть столь праведным гневом, что того и гляди призовет выступать в поход по искоренению еретиков.

Вратко задумался: а пойдут ли рыцари вот за такими ревнителями веры, чтобы убивать еретиков и язычников, жечь их посевы и жилища, насаждать гневом и сталью единственную, по их мнению, правильную веру? И вдруг понял: нет смысла рассуждать — пойдут, не пойдут. Они уже пошли. Из Лангедока и Гаскони, Оверни и Пуатье, Анжу и Шампани, Бургундии и Фландрии. Из Нормандии и Франции. И во главе их стоит герцог Вильгельм Бастард, а по правую руку от него — Эвд, епископ Байеский. И несут они впереди строя шитую золотом хоругвь, дарованную папой Римским, а на челе — папское благословение и отпущение грехов.

А все вторжение нормандцев в Англию есть не что иное, как попытка Рима вернуть утраченное было влияние на острове, а также не дать закрепиться на нем урманской ереси, которую нес Харальд Суровый со своим войском. И поход этот можно назвать «крестовым», ибо ведется он от имени и по поручению церкви, желающей утвердить Господний Крест по всему известному миру. А отец Бернар из числа разведчиков, что идут впереди войска, выискивая слабину во вражеском стане, вредят неприятелю, подготавливая победоносное продвижение своих сил. Потому-то он не гнушается подлости и предательства, идет против правил и установлений рода людского, против заповедей Божьих, что рассчитывает на отпущение грехов. Ибо в борьбе за процветание церкви и торжество веры нет запрещенных приемов, любой поступок оправдан, даже самый бесчеловечный.

— А кто этот чернявый рыцарь? — спросил новгородец, уже догадываясь, какой ответ получит. — Откуда взялся?

— От герцога Нормандского взялся, — отвечал Хродгейр. — Вернее, он от герцогского брата, епископа, поклон Бернару передавал. А еще от архиепископа Руанского. Звать этого рыцаря Хьюлам д’Оввэ.

— И как он через пролив переправился? — удивленно теребил бороду Гуннар. — Храбрец! Я думал, нормандцы уж и забыли, что их деды и прадеды славными мореходами были. Сидят теперь на суше, конским потом провонялись…

— А он и правда храбрец, — подтвердил Черный Скальд. — И что такое честь воинская, еще помнит. Хоть я для него и варвар, и язычник, идолопоклонник, а все-таки излишне зверствовать он Эдгару не давал.

— А щеку тебе кто жег? — воскликнул Вратко поражаясь. — Ножичек калил…

— Щеку… Щека — что? Мелочь. Зажило бы как на собаке, — отвечал викинг. — Он пытал, но не калечил.

Хродгейр надолго замолчал, видимо вспомнив, как лишился зрения по милости Эдгара Эдвардссона. Вратко еще подумал, что вождь хёрдов на удивление стойко переносит страшное увечье. Сам бы новгородец выл бы от тоски, грыз бы землю и бился головой о камни, если бы оказался на месте скальда. А он молчит, в себе держит, даже не пожаловался ни разу. А что иногда задумывается, как сейчас, к примеру, так это и незаметно почти.

— Хьюлам д’Оввэ, — продолжал рассказ Хродгейр, — отправился от берегов Нормандии в рыбацкой лодке, в бурю. Сопровождал его всего лишь один оруженосец — надежный и проверенный спутник. Им удалось совершить невозможное — пересечь пролив и добраться до Белого острова. Лодчонка разбилась лишь о скалы пролива Солент. Рыцарь выбрался на сушу, а оруженосец утонул. Каким-то чудом он раздобыл коня и пять дней скакал к Йорвику, чтобы доложить отцу Бернару, когда Вильгельм собирается высаживаться на берегах Суссекса.

— Он что — такая шишка большая? — недоуменно пробасил Олаф.

— Кто? — не понял Вратко. — Рыцарь?

— Да нет! Монашек этот худосочный. Жаль, что он нам в руки не попался, я б его пополам перервал бы — на одну ногу наступил бы, а за другую дернул…

— Погодит ты, йотун злобный, — усмехнулся Гуннар. — Ты спросить хочешь, почему к нему рыцаря погнали?

— Ну да! Целого рыцаря, да еще и не из последних, как я понял, к какому-то монашку шелудивому!

— Думаю, он гораздо важнее, чем со стороны кажется, — покачал головой новгородец. — Видно, сила Бернару дана немалая. От бога или от сатаны, я не знаю…

— Да от какого бога?! — возмутился Олаф. — Врет — куда там Локи, отцу лжи! Язык, что у гадюки, раздвоенный!

— Зато, когда молитву читал, все мое колдовство перебил, — понурился Вратко. — Если оно было, колдовство-то…

— Вот и выходит, что он тоже колдун, — буркнул Рагнар Щербатый, который уже мог ходить и даже выполнять несложную работу: огонь развести, воды согреть… Ведь за время отсутствия Вратко и хёрдов в Полых Холмах прошло никак не меньше десяти дней. — Колдует, а именем Белого Бога только прикрывается!

Из всех викингов дружины Хродгейра Рагнар больше всех был привержен к старым богам, постоянно носил на груди под рубахой оберег в виде серебряного молоточка Мйольнира, никогда не крестился, даже когда Бирсейский епископ служил службу перед отплытием войска Харальда с Оркнейских островов, и никогда не называл христианского бога Иисусом Христом.

— Значит, теперь он понадобился нормандцам! — воскликнула Рианна.

— И даже знаю зачем… — задумчиво проговорила Мария.

— Зачем, дроттинг? — Гуннар забрал бороду в кулак.

— Бернар говорил… — Она задумалась на мгновение. — А был ли уже день Святого Михаила?

— Был, — с уверенностью сказал Хродгейр. — Ибо в день Святого Михаила рыцарь Хьюлам д’Оввэ заявил, что войско герцога Нормандского высадилось на берегах Англии.

— Откуда он узнал? — напрягся Вратко. — Тоже колдун?

— Думаю, он раньше знал…

— И Бернар мне тоже говорил, что Вильгельм Бастард хочет высадиться в этот день…

— Он очень красиво рассказывал, — Черный Скальд говорил медленно, вспоминая события минувших дней. — Будто бы видел все своими глазами. О корабле герцога Вильгельма, плывущем впереди всех…

Вратко зажмурился и тоже представил себе величественно скользящую по волнам пролива флотилию нормандских судов.

На волнах кружился мусор и клочья пены — свидетели недавней непогоды. А между небом и водой играли яркими красками знамен и парусов сотни кораблей. Их борта украшали щиты, штевни — раззолоченные резные фигуры.

И впереди всех — самый большой и самый быстрый корабль, раскинувший паруса, словно степной орел крылья. На верху мачты у него полоскалась по ветру тяжелая хоругвь, присланная папой, чуть ниже ее трепетал флаг с изображением креста. Вильгельм всячески подчеркивал, что борется за веру против отступников и еретиков. На разноцветных парусах этого корабля было нарисовано по три льва — герб Нормандии, а носовую часть венчала фигура мальчика с натянутым луком в руках и стрелой, готовой к спуску.

Следующие за ним корабли выглядели беднее. Да так и должно быть, ведь и воины, плывущие на них, были не такие родовитые и богатые, как герцог и епископ Байеский. Но их число поражало воображение.

«Сколько же войска умудрился собрать Бастард? — подумал новгородец. — Сорок тысяч? Пятьдесят? Шестьдесят?»

Нормандские суда бросали якоря вблизи берега.

Через борта начали прыгать стрелки с длинными луками. Не боясь промокнуть до нитки, они пробирались через бурлящий прибой и рассыпались по берегу, зорко вглядываясь в окрестности: не появятся ли саксы? После слуги и оруженосцы принялись сводить по прочным сходням коней. За ними на сушу выбрались рыцари — в ярких накидках поверх кольчуг, в начищенных шлемах, вооруженные прямыми мечами, чеканами, боевыми топорами, длинными копьями с цветными флажками. Цвет рыцарства южных земель, отважные, мужественные, не ведающие сомнений в битве за веру. Но Вратко знал, что никто из них не чужд жажды наживы, не откажется ограбить купца, с радостью выгонит землевладельца-сакса из его замка и поселится в новых владениях. Слишком много младших сыновей во Франции, Нормандии, Бретани, Бургундии, Анжу… Да всех не перечислить! Слишком много безземельных рыцарей, устремившихся через пролив в поисках славы, богатства, власти.

Следом за рыцарями выгружали все необходимое для строительства укрепленного лагеря. Вильгельм не собирался тратить время на поиски бревен и досок на английском берегу. Плотники бережно складывали бревна в ровные ряды, напоминавшие срубы, из которых на Руси строят избы, только длиннее и толще. «Неужели они заранее приготовили прочные укрепления, чтобы здесь только собрать? — удивился Вратко. — Тогда мудрость Вильгельма и его военачальников воистину велика. Трудно будет Гарольду Годвинссону одолеть нового врага».

Герцог сошел на землю последним.

Вратко никогда не видел властителя Нормандского герцогства, только слышал всякие сплетни да побасенки. Потому парень не был уверен, правильно ли представляет великого воина. Вильгельм казался высоким, плечистым, но в свои неполные сорок лет заплыл жирком, утратил легкость движений. Конечно, герцогу совсем не обязательно махать мечом, мчась в бой впереди конного строя, да и времена, когда судьбу сражения решали поединки между двумя предводителями противоборствующих сил, давно миновали. Вождю лучше держаться позади строя и управлять боем, а не хвататься от отчаяния и безысходности — а может, от удальства и глупости — за острые железки. И пример Харальда Сурового доказывает это лучше всяких доводов…

Кольчугу Вильгельма покрывала накидка-табард, слева красная, а справа лазоревая, на которой золотом были вышиты три льва, каждый из которых занес правую лапу для удара. Вместо шлема голову Бастарда покрывал кольчужный капюшон, поверх которого поблескивал золотой ободок герцогской короны. Серые, широко расставленные глаза сурово смотрели из-под густых бровей, а пышные усы, топорщившиеся решительно и неумолимо, не сулили клятвопреступнику Гарольду ничего доброго.

Герцог прошел по сходням, укрытым дорогим ковром, презрительно отказался от предложенного плеча рыцаря в черном с серебром табарде, но лишь стопа его коснулась песчаного берега, Бастард споткнулся и, нелепо взмахнув руками, упал лицом вниз.

— Дурной знак! — воскликнул седоватый коренастый барон, бросаясь на помощь правителю.

— Господи, помилуй! — охнул золотоволосый рыцарь, сжимающий древко папской хоругви.

Окружающие Вильгельма рыцари побледнели. Высокий воин, на чей сан священнослужителя указывали лишь гладко выбритое лицо и тонзура, широко перекрестился…

— Вратко! Эй, Вратко! Ты что, заснул?

— Подарок? Что с тобой?

— Очнись, парень…

Новгородец открыл глаза. Его окружали озабоченные лица товарищей. Рианна вцепилась в рукав рубахи, а Олаф, казалось, раздумывал — не использовать ли пощечину, чтобы привести ворлока в чувство? Вратко поднял ладони, шутливо защищаясь. Затрещина от великана-викинга могла бы вышибить дух навсегда вместо того, чтобы вернуть к жизни.

— Ты побелел и замолчал… — затараторила пикта, увидев, что парень пришел в себя. — Такие лица бывают у прорицателей, способных видеть прошлое и грядущее… Что ты видел? Кого? Где блуждал твой дух?

Вратко потер виски, медленно проговорил:

— Он выпрямился. Он отряхнул песок с колен и сказал: «Я обнял эту землю моими руками, и, клянусь божиим величием, сколько ее ни есть, она ваша».

— Кто сказал?

— Вильгельм Бастард. Я видел высадку нормандцев на побережье Англии. Это на юге. Там белеют меловые утесы, и песок у их подножья чист, как голубиное крыло. За ними перелески, укутавшиеся в желтизну листвы. А вдалеке, кажется, городок…

— Хельсингьяпорт, — кивнула головой Мария. — Монах говорил о нем.

— Может быть… Не знаю. Я знаю только, что нормандцы высадились. Их силы неисчислимы…

— Так и говорил рыцарь Хьюлам, — подтвердил Хродгейр. — В день Святого Михаила Архангела!

— А войско Годвинссона далеко на севере и измотано битвой с нами, — почесал затылок Гуннар. — Что-то будет?

— Хорошего не будет ничего. — Королевна покачала головой. — И, чует мое сердце, монах убрался не зря…

О том, что отец Бернар, вместе с рыцарями Эдгаром Эдвардссоном и Хьюламом д’Оввэ быстро собрались и покинули лагерь дружинников Модольва Белоголового, Хродгейр рассказал еще по дороге, когда его несли на щитах. Теперь стало ясно почему. Монах при помощи чудодейственной реликвии и горячих молитв собрался обеспечить победу нормандцев. Можно подумать, мечей и копий им будет для этого мало!

Вратко с новой силой принялся добиваться встречи с королевой Маб.

И вновь, как и несколькими днями раньше, слышал в ответ лишь невнятные отговорки. Ее величество-де не может сейчас поговорить с ворлоком. То она отбыла на дальнюю окраину Йоркшира, то принимает послов от эринских динни ши, то решает споры между брауни и пикси, то приманивает птицу бубри…

Что это за птица и зачем ее обязательно нужно приманивать в последние дни месяца вересня, Вратко не знал, да и знать не хотел. А потому требовал и добивался, смутно ощущая, что начинает терять терпение. Хотел обратиться к Морврану и Керидвене, но волшебница и ее сын постоянно сопровождали королеву в разъездах и трудах праведных по управлению Волшебной страной. Новгородец уже начал подумывать: а не попробовать ли, в самом деле, закончить ту вису, про «кость холма исконную»?

Чтобы дать выплеснуться злобе, он уговаривал Гуннара дать урок-другой боя на копьях. Кормщик, хоть и бурчал, что с холодным рассудком за оружие браться нужно, да и вообще ворлоку пристало заклинаниями врагов долбить, чаще соглашался, чем находил повод отказать. Словен до седьмого пота прыгал по пещере, размахивая Злым Жалом. Колол, рубил, бил воображаемого противника снизу кованой пятой древка, отбивал вражеские удары и уколы. К исходу десятого дня даже Гуннар перестал хмуриться. Одобрительно похлопал парня по плечу и посетовал, что нет поблизости хорошего кузнеца, у которого можно было бы заказать копье, весом и длиной более подходящее для Вратко. Как ни крути, а Злое Жало для него тяжеловато. Первую пришедшую на ум мысль о кузнецах-подземельщиках они отклонили — вряд ли динни ши обращаются за оружием к настоящим цвергам северного края, а если есть у народа Полых Холмов собственные мастера, работающие со сталью, то привыкли они к легким сулицам да мечам.

Когда в один прекрасный день (или ночь — поди разбери время суток в подземелье, освещаемом только факелами и деарладс) к ним пришел Риордан, полусотник почетной стражи, назначенный вместо опального Лохлайна, Вратко несказанно удивился. Динни ши отличался от своего предшественника более крепким телосложением и шрамом на щеке — уголок рта все время глядел вверх в подобии кривоватой улыбки.

— Великая королева готова принять ворлока из Гардарики, — высокомерно процедил подземельщик. Вот чем он совсем не отличался от Лохлайна, так это непомерной гордостью, а может быть, даже и превосходил.

— Дождались наконец-то! — шутливо всплеснул ладонями Олаф.

— Великая королева почтит меня беседой прямо сейчас? — едко поинтересовался Вратко.

— Можешь следовать за мной! — казалось, не заметил издевки динни ши. Он расправил плечи, повернулся и зашагал прочь из пещеры.

Новгородец переглянулся с друзьями и пошел следом.

И вот тронный зал.

Королева Маб ожидала его с мягкой, снисходительной усмешкой, откинувшись на спинку каменного кресла. Керидвена сидела на привычном месте, опустив подбородок на сложенные ладони, и наблюдала за словеном исподлобья. Морвран застыл в тени, скрывавшей уродливое лицо. Военачальник народа Холмов походил на изваяние, гранитную глыбу, которой слепая прихоть природы придала человеческие очертания.

— Ты исполнил свои обязательства перед друзьями, Вратко из Хольмгарда? — мягко произнесла королева. — Теперь, я надеюсь, ничто не помешает тебе выполнить обещанное мне? Согласно нашему договору…

Взглянув в ее честное лицо, парень не выдержал. Его, что называется, прорвало. Звенящим от обиды и злости голосом он выложил все, что думал о взаимных с ее величеством обязательствах, о помощи, которую оказали ему благодаря волшебному котлу, о честности и доверии, о предательстве и хитрости. Говорил, понимая, что, возможно, уже завтра ему станет стыдно за резкие слова, но остановиться не мог. Запекшиеся черной кровью выжженные глазницы Хродгейра стояли перед его внутренним взором.

Само собой, ни один король или королева не стал бы терпеть подобных слов, обращенных к нему. Даже от придворного чародея, а уж тем паче от приблудного ворлока.

Гнев ее величества не замедлил выплеснуться наружу. В поджатых губах, в сузившихся и потемневших глазах, в голосе, напоминавшем теперь не журчание тихого ручейка, а шелест выходящего из ножен клинка.

— Кто дал тебе право разговаривать со мной в таком тоне, Вратко из Хольмгарда?

Новгородец ответил. И не опустил глаз, когда рассерженной кошкой фыркнула Керидвена, а Морвран заворочался, забурчал в тени.

Услышав обвинение во лжи, королева выпрямилась, словно кол проглотила. Воздух вокруг нее сгустился и замерцал, задрожал и вспучился волнами сдерживаемой пока силы.

Керидвена громко захохотала, запрокинув голову.

Уповая лишь на одно колдовство, Вратко быстро зашептал:

«Поможет, не поможет… Попытка — не пытка. Авось сумею удрать…»

— Вратко из Хольмгарда, — даже со стороны было видно, каких усилий стоит королеве Маб держать себя в руках. — Мне не понятны твои обвинения. Волшебный котел не лгал никогда, предсказывая будущее, прозревая прошлое и показывая настоящее.

— Но в вашем котле Хродгейр был живой и здоровый! Его принимали с уважением, как почетного гостя!

— А может, так оно и было? До поры до времени… — вкрадчиво произнесла королева.

— Хродгейр никогда бы не сел с монахом за стол! — запальчиво ответил новгородец. — Слишком много норвежской крови на руках и совести Бернара.

— Ты веришь варвару? Веришь вонючему викингу?

— Верю! Потому что он не предавал меня ни разу!

— А может, это ты не ловил его на лжи? — заметила Керидвена. — Пока не ловил.

— Хродгейр спас мне жизнь. И не раз!

Королева пожала плечами, покачала головой:

— Котел никогда не лгал. До сих пор…

Воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь звонким падением капель, сбегавших по каменной сосульке и разбивавшихся о гладь кристально чистой лужи у стены пещеры.

— Мир меняется… — нараспев проговорила волшебница. — Одни силы уходят, другие приходят на их место. Мы уже не можем знать, кому верить, а кому — нет.

— Верить нужно друзьям! — отчеканил Вратко.

— А разве друзья не могут предать?

— Настоящие друзья не могут.

— Как ты узнаешь, настоящий друг или нет, пока он тебя не предаст?

— Я верю людям! Почему я должен подозревать всех?

— А нас ты подозревать можешь? Или должен?

— Я говорю о том, что было. Твой котел, чародейка, обманул меня.

Керидвена развела руками:

— Но ведь и меня тоже.

— Ты колдовала. Котел повиновался тебе, — упрямо сжал зубы Вратко.

— Ну, конечно… — Чародейка оглянулась на королеву и сына, словно призывая их в свидетели. — Теперь во всем виновата я. Если ты помнишь, Вратко из Гардарики, я лишь сыпала в котел травы в определенной последовательности. Так ведь?

— Ну… да, — не мог не признать новгородец.

— Но тогда ты помнишь, что ее величество просила тебя думать о Хродгейре, представлять его облик, его нрав, его речи и поступки. Помнишь или нет?

— Помню. А к чему ты клонишь?

— Возможно, котел Керидвены показал твои подспудные мысли, Вратко из Хольмгарда, — торжествующим тоном произнесла Маб. — Твое отношение к другу, как ты его называешь.

«Ну, вот, — подумал парень. — Стоит с женщинами о чем-то поспорить, и они тут же докажут тебе, что во всем виноват ты и только ты…»

— Этого не может быть! — сказал он вслух. — Я знаю свои мысли о Хродгейре.

— Кто из нас может сказать, что постиг все глубины даже собственной души, не говоря уже о чужой? — мудро и снисходительно усмехнулась чародейка.

— Значит, я во всем виноват? — вспыхнул словен.

— Я этого не говорила! — отмахнулась Керидвена. Но хитро блеснувшие глаза колдуньи почему-то заставляли словена усомниться в правдивости ее слов.

Вратко открыл было рот, чтобы возразить… Помолчал и закрыл его.

— Я скорблю вместе с тобой о неудачах твоего друга, — склонила голову королева. — Но я не собираюсь брать на себя вину за все происходящее по воле и с попустительства римских монахов. Это — наш общий враг. Ты хочешь отомстить?

— Да… — выдохнул словен.

— Тогда исполни то, что обещал. Помоги мне. Глядишь, в союзе со мной ты и выполнишь свою заветную мечту.

«Что она может знать о моей заветной мечте?»

В душе парня боролись желание все бросить и уйти (ведь хороший повод есть, если подумать!) и жажда мести. Бернар и Эдгар заплатят за все. А также не избегнут справедливой кары те, кто им помогает и потворствует, кто направляет их действия и благословляет их.

— Я согласен, великая королева, — наконец произнес он.

— Тогда слушай меня, Вратко из Хольмгарда. Я задумала могучее чародейство. Оно сметет нормандские рати, а с ними и всех епископов, аббатов и простых монахов, прочь со старинной земли Британии. Важно не только подобрать место и время. Мне нужны еще и артефакты, которые помогут нам… Ты знаешь, что такое артефакты, ворлок?

— Догадываюсь, — буркнул новгородец. Хотя понятия не имел, о чем говорит королева.

— Я тебе объясню. Позже, — снисходительно отозвалась владычица Волшебной страны и вновь уселась в кресло. — А сейчас выслушай, что нужно сделать, чтобы отомстить монахам. Ты ведь хочешь этого?

— Да, — уже уверенно ответил Вратко и приготовился слушать.

Прежде чем неторопливый голос королевы Маб завладел его сознанием, парень успел заметить, как отвернулась Керидвена, словно пряча лицо от постороннего взгляда. Злорадную усмешку Морврана скрыла густая тень.

 

Глава 9

На восток

Если бы прятавшийся за деревом человек не вышел из тени и не помахал вдобавок рукой, его не заметил бы никто. Ни матерые бойцы Олаф с Гуннаром, ни Вратко, считавший себя в глубине души хорошим следопытом, ни динни ши — местные уроженцы, знающие холмы и леса Нортумбрии не одну сотню лет.

— Это еще что за птица?! — смущенно буркнул кормщик, сбрасывая Злое Жало с плеча.

— Сейчас я его… — угрюмо пообещал Олаф, хватаясь за рукоять меча, торчавшую над правым плечом.

Лохлайн, возглавлявший десяток динни ши, которых королева Маб дала ворлоку с викингами якобы в помощь, но, скорее всего, приказала следить, чтобы северяне не сбежали, нарушив уговор, не сказал ни слова, но дал знак воинам приготовить оружие к бою.

— Эй! Ты кто? — проорал Олаф.

Прежде чем встречный успел ответить, выглянувшая на миг луна осветила его блестящую плешь и седую бородку.

— Вульфер? — недоверчиво спросил Вратко. Человек похож на старого сакса, словно брат-близнец, но что с того? Может, какая-то нечисть приняла его обличье?

— Я! — весело отозвался сакс. — Рад видеть великого ворлока королевы Маб!

Старик бодрым шагом двинулся навстречу. Оружия он не носил, если не считать того самого ножа, который словен подарил ему перед битвой при Стэмфордабрюгьере. Больше того, правая рука Вульфера покоилась в перекинутой через шею петле. Где он успел? Не потому ли пропал, не дожидаясь пока Вратко пробудит датчан?

— Поздорову тебе, почтенный Вульфер! — Новгородец сдержанно поклонился.

— И тебе не хворать, Вратко из Гардарики! Это твои друзья? — кивнул сакс в сторону урманов. А после подмигнул подземельщикам, словно старым знакомым. — Вижу, ты впал в опалу, Лохлайн? Все равно желаю тебе удачи!

— Благодарю… — сквозь зубы процедил десятник.

— Это и есть тот сакс, что спас тебя от бэньши, Подарок? — Олаф отпустил рукоять меча, так и не обнажив клинок.

— Он самый!

— Храбрый человек, — оценил по достоинству поступок Вульфера викинг, не любивший всякую нечисть, в каком бы виде она ни появлялась.

— Где ты успел пораниться, почтенный Вульфер? — осторожно поинтересовался Вратко.

— А! — махнул здоровой рукой старик. — Там многие поранились!

— А куда ты путь держишь? — подозрительно прищурился Гуннар.

— Да никуда! Так блуждаю, куда ноги выведут… Я, понимаешь ли, один остался. Песик мой ушел куда-то… А старику одному жить в лесу скучно. Вот я и решил с вами прогуляться. Не прогоните?

— Какое тебе дело до нашего пути? — неприязненно бросил Лохлайн. — У тебя всегда была своя дорога.

— Это верно! — нисколечко не смутился старик. — Я всегда сам выбирал себе дорогу. Но иногда она совпадала с чьим-то путем. Ведь так бывало, Лохлайн? Не дай соврать старому одинокому саксу.

— Бывало, — вынужденно признал динни ши.

— Вот видишь! — обрадовался Вульфер. — Тогда ты не можешь не признать, что я бывал полезен тем, с кем решал пойти рядом.

— Так. Было, — кивнул подземельщик.

— Видишь, как хорошо!

— Но ты всегда добивался какой-то своей цели, — продолжил Лохлайн.

— А это уж такое свойство и у людей, и у нелюдей, — ухмыльнулся сакс. — Каждый ищет своей выгоды. Кто-то покупает, кто-то продает. Кто-то грабит, кто-то защищает нажитое. Правда, ведь?

Лохлайн не нашелся с ответом. Просто пожал плечами.

— А если кто-то заставит кого-то таскать угольки из очага… Для своей, конечно, пользы… То не убивать же его за это? — подмигнул Вульфер.

Динни ши насупился и отвернулся. Похоже, он уже не возражал против нового спутника. Хотя и не проявлял ни малейших признаков радости.

— Наш путь не близкий! — осторожно проговорил Гуннар.

— А может, я хочу с вами прогуляться? — прищурился Вульфер.

— Прямо в Норвегию? — соврал Вратко, изо всех сил стараясь не покраснеть.

— Ты еще в Хольмгард скажи! — рассмеялся сакс, сверкая не по возрасту крепкими зубами. И вдруг посерьезнел. — Знаешь что, Вратко из Гардарики… Давай договоримся, что ты соврал мне в первый и последний раз. Хорошо?

— Почему соврал?

— Потому. Да я тебя насквозь вижу, парень! Неужели вы бы отправились в Норвегию без Хродгейра и без конунговой дочери?

Словен покраснел. Зарделся, как закат, предсказывающий ветреный день.

— Так куда вы идете? — наседал старик.

— Слушай, дядя! — Олаф сжал кулаки. — По шее получить не хочешь? Меч я, так и быть, доставать не буду…

Вульфер только отмахнулся:

— Ты пугаешь сталью меня, видевшего битву при Брунанбурге? Не смеши меня, викинг!

Здоровяк застыл с открытым ртом. Гуннар выпучил глаза и, отпустив древко копья, схватил себя за бороду. Вратко не понял, в чем дело, но решил воздержаться от расспросов, чтобы не показывать свою неосведомленность.

— Одно из двух, — неторопливо, тщательно взвешивая каждое слово, проговорил кормщик. — Либо ты, дядя, враль, каких поискать. И тогда нам и в сам-деле нет нужды пачкать о твою задницу благородную сталь. Пара пинков — вот все, что заслужил хвастун и обманщик. Либо ты говоришь правду, и тогда… Тогда ты мог бы пойти с нами, не испрашивая разрешения.

Сакс потер лысину. Улыбнулся:

— Приятно видеть умного человека. То, что я хоть так, хоть этак за вами идти могу, — это точно. Вы бы и не заподозрили ничего. Уж это подземные жители наверняка знают. Вишь, Лохлайн губы кусает — злится, а сказать ничего не может.

— Я могу сказать! — возмутился динни ши.

— Да что ты можешь сказать, если королева твоя со мной связываться не хочет?

— Ее величество…

— Знаю, знаю… Раздавить может меня одним пальцем. Если захочет. Возможно… Только мы с ней не враги. Случалось, беседовали задушевно. А сейчас не беседуем. Ее окружение мне очень не нравится в последние годы.

Лохлайн молча вздернул подбородок.

— Так вот, — продолжал Вульфер. — Я с вами пойти хочу не потому, что выслужиться перед королевой Маб вздумал. А потому, что ты, Вратко из Хольмгарда, запал мне в душу. Хороший ты человек, Вратко. Незлобивый и помнишь еще, что такое дружба настоящая. А еще силу я в тебе чую.

— Так-таки и чуешь! — недоверчиво хмыкнул Гуннар. — Зверюга нашелся…

Вульфер расхохотался, не пытаясь ответить на подначку. Потом вытер слезу, набежавшую в уголок глаза. Подмигнул:

— Идем, что ли?

И они пошли.

От окружавших Йорк холмов — на северо-восток, к побережью.

Королева Маб пояснила новгородцу, что артефактом она называет старинную вещь, способную усиливать колдовство. Не всякий артефакт, созданный великими чародеями прошлого, нынешним колдунам по силам заставить подчиниться. Но это только к лучшему, иначе неизвестно, что было бы с нашими миром, начни необученные, но наглые волшебники надо и не надо прибегать к старинным реликвиям. Одним из таких артефактов, к слову сказать, был котел Керидвены, способный предугадывать будущее и показывать настоящее, но лежащее далеко за пределами видимости. К ним же, догадался Вратко, относится и Котел Перерождения, который называют еще Святым Граалем и Чашей. Только сила Чаши несоизмерима с силой всех прочих артефактов. И немудрено, ибо к ее возникновению приложили руки сами боги, а самый могучий чародей еще не сумел превзойти самого слабого из богов.

В стародавние времена было создано много подобных вещиц. Ничего удивительного. Тогда и волшебники были не в пример сильнее, и боги, случалось, разгуливали по земле и одаривали своим вниманием и дружбой смертных.

Позже многие из артефактов потерялись. Погибали в междоусобицах их владельцы, исчезали с лика земли целые народы, терялась память о древнем знании. Но кое-что бережно хранилось, передавалось из поколения в поколение.

Кельтские священники — друиды — владели многими волшебными орудиями. Они не враждовали с малым народцем и его королевой, но и особой приязни не испытывали. Так, терпели друг друга… Друиды не вмешивались в жизнь Волшебной страны, но и к себе чужаков не допускали. Они молились в священных рощах. Ночью при свете луны приносили жертвы почитаемым ими деревьям. Предсказывали будущее и по крупицам собирали рассеянное вокруг знание о природе, силах стихий, деяниях кельтских богов. Когда на Британские острова прибыли римские легионы, неся свою религию, свои обычаи и законы, друиды оказали яростное сопротивление. Многие восстания против римлян возглавляли именно они, а остальные вдохновлялись ими.

Римляне никогда не спускали оскорблений и открытого противоборства. Они включились в борьбу, вырубая священные дубовые рощи, истребляя друидов, их последователей и паству. Так было в Галлии, на землях которой нынче расположилось королевство франков, в Германии и Британии. И волшебство спасовало перед размеренной поступью легионов. Жрецы-кельты отступили в труднодоступные места. Создавали там капища и подземные тайники, где и хранили уцелевшие артефакты.

Позже, когда молодая христианская религия начала победное шествие по миру, друиды уже не представляли серьезной опасности для священников. И тем не менее гонения продолжались. В этом отношении малый народец мог гордиться своим умением выживать и прятаться. Королева Маб не смогла припомнить, живут ли ныне в Нортумбрии или Мерсии хотя бы остатки некогда могущественного клана жрецов. Быть может, в Шотландии, в горах и узких долинах, защищенных от внимания людей самой природой? Зато она хорошо знала, что крестители Британии и Эрина — святой Кеннет и святой Патрик, святой Фёрси и святой Колумба — нередко возводили храмы и монастыри в местах, где раньше стояли языческие капища друидов.

Шли годы, сменялись поколения. Одни монахи уходили, на их место приходили другие. Святые отцы уже и не помнили, что скрывается в подземных хранилищах под их храмами и монастырями. А во многих аббатствах позабыли о самом существовании тайных криптов. Входы в них со временем обрушились или были перекрыты более поздними строениями: подвалами для съестных припасов, кельями аскетов, ощущавших необходимость в подвижничестве, библиотеками — суровое время, частые войны между малыми королевствами Британии, нападения пиктов, саксов, а позднее и датчан понуждали монахов прятать бесценные книги и свитки от тупых варваров.

По признанию королевы Маб, ей самой стоило немалых трудов добыть сведения о тайниках и схоронах. Заклинания, наложенные еще друидами, а после многократно усиленные молитвами и богослужениями христиан, надежно защищали секрет подземелий от любопытства выходцев из малого народца. Ей даже пришлось пойти на сделку с дуэргарами — фейри нелюдимыми, злобными, не склонными оказывать услуги кому бы то ни было.

Говорят, дуэргары возникли из личинок, пожиравших плоть великана Имира, а когда появился дневной свет, они спрятались под землю. Правда, Гуннар возразил, что это цверги зародились в плоти Имира, а о дуэргарах он и слышать не слышал, и знать не знает. Но королева Маб и Керидвена в один голос отзывались о них как о существах большой силы, искусных в волшбе и работе с металлами, а вот о цвергах как раз они ничего не знают. Поразмыслив, Вратко решил для себя: если королева не лукавит и кормщик ничего не путает, то дуэргаров можно считать родичами урманских цвергов, а возможно, просто отдельным племенем, одичавшим и позабывшим общие корни. В отличие от своих северных собратьев, они никогда не брались за работу по заказу богов, людей или других жителей Волшебной страны. Жили особняком — не трогай меня, и я тебя не трону. А если встречали смертного, могли жестоко поиздеваться: сбросить в пропасть, заманить в подземелье и оставить умирать там голодной смертью, свести с ума блеском золота, которое на самом деле могло оказаться всего лишь видимостью.

Чем уж там подкупила или припугнула дуэргаров королева Полых Холмов, Вратко не знал — в золоте и серебре они не нуждались, чужого колдовства не боялись, поскольку сами были волшебниками хоть куда, силой их тоже не слишком-то принудишь к повиновению… Может, пообещала поделиться тайным знанием? Пожалуй, это единственное, что могло прельстить фейри-одиночек.

Родичи цвергов указали королеве место, где до сих пор хранились магический треножник и золотой серп верховного друида. Зачем эти артефакты королеве — Вратко не вникал. Из ее пространных объяснений запомнилось лишь, что котел Керидвены следует водрузить на подставку, не простую, а магическую, чтобы исключить искажение волшебства в следующий раз. А серпом удобно рисовать магические фигуры, призванные помешать нормандцам в сражении с войском Гарольда Годвинссона.

И теперь путь их лежал к развалинам монастыря Стринешальх, на восточное побережье Англии.

— Так куда идем-то мы? — хитро улыбнувшись, поинтересовался Вульфер.

Вратко сделал вид, что не услышал. Неожиданное исчезновение сакса перед боем у избушки лесника заставило парня задуматься — а так ли он хочет помочь, как уверяет? А может быть, старик преследует какую-то свою цель? Новгородец уже начал привыкать, что число людей, которым можно доверять, очень небольшое, да еще и уменьшается с каждым днем.

Слова сакса почему-то возмутили Гуннара.

— Тебе-то какое дело, дядя? Не гоним, и радуйся.

— А вдруг я помогу чем-то? — прищурился Вульфер.

— Да чем ты помочь можешь? — с презрением оглядел худосочного спутника Олаф. — Ты уж извини, старче, но тебя соплей перешибить можно.

Сакс ни капельки не смутился:

— Да разве ж я тебе военную помощь предлагаю? Я давно здесь живу. Глядишь, подскажу что. Опыт ведь тоже немалого стоит, так ведь?

— Верно. Стоит, — согласился викинг. — Да только мы тоже опытные. К примеру, знаем, что нельзя перед всяким первым встречным-поперечным душу выворачивать. Вдруг ты нас с потрохами сдать хочешь?

— Кому?! — выпучил глаза Вульфер. Напоказ оглядел мрачный ночной лес. — Кому вы тут нужны?

— Да мало ли… — пожал плечами Гуннар. — Тому же Бернару. Или Эдвину с Моркаром. Ты же из их рода-племени.

Старик захохотал, не скрываясь.

— Это я, выходит, из рода графа Эльфгара графа Мерсийского? Ну, раз ты меня с его сынами равняешь… Радостно!

— Не то я сказать хотел… — смутился кормщик. — Ты же сакс?

— Я уже, северянин, и сам не знаю, кто я.

— Вот ты какой, значит… Безродный? А золотишко любишь?

— Не люблю. — Вульфер беспечно махнул рукой. — Я и серебро-то не слишком люблю, а ты про золото речь ведешь.

— Видал я таких, непродажных, — угрюмо бросил Олаф. Нахмурился и слегка ссутулился, как он обычно делал перед дракой.

Вратко понял, что нужно срочно вмешаться, иначе кому-то может не поздоровиться. Урманы — его проверенные друзья, но и сакс не давал особых поводов усомниться в своей дружбе. Помогал всегда без просьбы и не требовал за это платы. Эх, если бы не его тогдашнее исчезновение…

— А скажи, почтенный Вульфер, — заговорил словен, — где ты руку поранил?

На удивление, услышав простой и ни к чему не обязывающий вопрос, старик замолчал. Долго шагал, глядя на едва различимые стволы дубов. Потом коротко бросил:

— Да было дело…

— Не хочешь говорить, что ли?

— Хвастать не люблю.

— Ух, ты! — воскликнул здоровяк. — Неужто в сражении? И где же оно было?

— Ты тоже в нем участвовал, — неожиданно резко ответил Вульфер.

— Да неужели?!

— А ты как думал? Только ты явился, когда полдела было сделано. Не припоминаешь?

— Ты что хочешь сказать, старый?

— А то! Датчане Лосси Точильного Камня сделали за тебя всю работу, — слова Вульфера жалили, словно бронебойные стрелы.

— Старик! — Олаф сделал было движение, чтобы схватиться за рукоять меча, но быстро передумал и попытался сграбастать говорливого сакса за ворот.

Тот увернулся легко, будто бы «протек» между пальцами викинга. Отскочил на шаг в сторону и замер, согнув ноги, будто готовясь к драке. Но за оружие не брался. Вратко удивился: он что, рассчитывает справиться с Олафом голыми руками?

Здоровяк, видно, подумал о том же. Позу сакса он воспринял как вызов. И принял его. Покачал головой, поддернул рукава кожаной куртки.

— Ну, погоди, кочерыжка плешивая…

Чтобы не допустить драки, Вратко, не мешкая, встал между задирами:

— Тише! Что вы задумали?

— Что задумали? — пробасил Олаф. — Холку намять этому болтуну. Уйди с дороги, Подарок!

— Не надо ссориться!

— Я первым не начинал. С дороги! Он уже надоел мне!

— В самом деле, — рассудительно проговорил Гуннар. — Сколько можно врать-то?

— Вульфер, — Вратко повернулся к саксу, — ты правда был там? Говори честно, без шуточек. Пожалуйста.

— Эх, не люблю я хвастать… — Старик потер затылок.

— Вот заладил! — Олаф сжал кулаки.

— Вульфер, ты был там? — повторил Вратко. — Если был, почему тебя никто не видел?

— Ладно, — сакс тряхнул головой, — я был. Там. Только… Как бы вам сказать… Это был не совсем я…

— Что ты морозишь?! — рыкнул соломенноволосый викинг.

— Как такое может быть? — поддержал его кормщик.

Лохлайн, с нескрываемым любопытством наблюдавший за людской ссорой, зло усмехнулся:

— А он оборотень. Волка видели?

— Видели… — Слова динни ши не сразу дошли до новгородца. — Что?!

— Правду он говорит. Оборотень я, — развел руками Вульфер. — Чего уж теперь скрывать? Волка видели?

Храбрецы викинги одновременно отшатнулись в стороны. Гуннар сжимал копье двумя руками, нацелив острое жало в лицо саксу. Олаф от волнения замешкался и все никак не мог вытащить меч из ножен, зато левую руку запустил за ворот рубахи, и Вратко знал, что широкая ладонь викинга сейчас сжимает оберег — молот Мйольнир.

Новгородец подумал, что тоже должен был испугаться. А вот не получалось никак. Скафти Медвежью Шкуру, пока тот был здоров и полон сил, Вратко боялся. Эйрика, викинга с угловатым лицом и глазами безжалостного убийцы, тоже боялся. И Модольва Кетильсона, хоть тот никогда не проявлял открытой враждебности. А уж вспоминая бэньши, ночную плакальщицу, парень и сейчас холодел, да между лопатками бежали противные мурашки. А тут… Вроде бы оборотень — человек, умеющий надевать звериную шкуру, — ой как опасен. Столько всяких историй про них рассказывают, спасу нет. А ведь не страшно!

— Серый с проседью, — медленно проговорил Вратко. — Так это ты… — Парень наконец догадался. — Так это тебя лохматый зацепил? Верно?

— Ну, меня, — неохотно ответил старик, поглядывая на норвежцев. Почему-то не оставалось ни малейшего сомнения — он упредит любое их движение.

— И когда меня к дереву привязали… Это тоже ты был?

— Ну, я…

Словен совершил тот поступок, который подсказывала ему совесть. В пояс поклонился плешивому седому саксу:

— Спасибо тебе, почтенный Вульфер. Я-то думал, ты мне один раз жизнь спас, а оно вот каким боком поворачивается. Трижды, самое малое… Спасибо тебе от всего сердца.

И тут старик застеснялся: переступил с ноги на ногу, отвел глаза, попробовал колупнуть дерн носком сапога.

— Два раза, Вратко из Хольмгарда. Только два. На берегу Дервента тебя гилли ду выручил. Пока я подоспел, он бэньши уже прогнал.

— Уберите оружие! — Новгородец повернулся к норвежцам. — Ничего он вам не сделает. Ну же!

— Ты, Подарок Ньёрда, сильно-то не командуй. — Гуннар отступил на шаг, опуская Злое Жало наконечником вниз. — Я об оборотнях мало добрых слов слышал…

— Да хотел бы он нас загрызть, давно б уже справился! — возмутился парень. — Ты его в бою видел?

— В волчьей шкуре? Видел. Мельком.

— И что?

— Не хотел бы я с таким зверем один на один сцепиться.

Олаф, так и не обнаживший клинок, опасливо пробормотал:

— Ага… Такого иначе как серебром и не возьмешь.

— И думать не смей! — прикрикнул Вратко, сам себе дивясь — никогда раньше он не пытался командовать викингами, хотя они всегда прислушивались к его словам и спрашивали совета, если следовало принять важное решение. — Он же, выходит, все время нам помогает!

— Серебром? — переспросил Вульфер. Шагнул вперед, протянул раскрытую ладонь. — Твой оберег серебряный? Клади, не стесняйся.

Олаф отшатнулся, но после взял себя в руки. Отпустил рукоять меча, упер кулаки в бока:

— Еще не хватало!

— Я для твоего же спокойствия, — пояснил старик.

— Ладно, чего там! — пожал плечами хёрд. Отвернулся, выказывая высшее доверие. Уж если бы он продолжал опасаться нападения оборотня, то ни за что не спустил бы с него глаз.

— Если то, что рассказал нам Подарок Ньёрда, правда, я почту за честь сражаться с тобой плечом к плечу, Вульфер-сакс, — подал голос Гуннар. Но поглядывал кормщик все еще настороженно. И копье убирать не спешил.

— Спасибо. Думаю, нам еще предстоит пара-тройка хороших драк. — Вульфер, недобро прищурившись, прошел мимо него, едва не оттолкнув с пути, остановился напротив Лохлайна. — Что, доволен, десятник?

Динни ши закаменел лицом:

— Смотреть, как боятся люди, так забавно.

— А не хочешь ли сам напугаться? По-серьезному, а? Чтобы полные штаны.

От взгляда Вратко не укрылось, что рядовые воины-подземельщики сдвинулись плотнее друг к дружке, выставили, словно невзначай, сулицы остриями вперед.

— Ты хочешь поссориться с великой королевой? — твердо (пожалуй, слишком твердо, что выдавало напряжение) произнес Лохлайн.

— Ты же знаешь, что я не побоюсь гнева ее величества, — негромко проговорил оборотень. — Я достаточно долго живу и многое перевидал на своем веку. Гнев королей и вражду колдунов тоже. И жив, как видишь. А на твоем месте подумал бы семь раз прежде, чем играть с огнем. Ведь ты, Лохлайн, если мне не изменяет память, еще недавно был сотником? Так ведь? Теперь ты десятник, а в скорости можешь стать мертвецом. Будет ли ее величество мстить за опального слугу?

Всего лишь несколько мгновений понадобились динни ши для ответа. Какие доводы он успел перебрать и сколько, Вратко не знал. Но житель Полых Холмов прижал ладонь к сердцу и, изящно поклонившись, проговорил смиренно:

— Я был не прав. Увлекся. Прошу простить.

«Доведет тебя гордыня и длинный язык…» — подумал новгородец.

— Доведет тебя гордыня и длинный язык… — покачал головой Вульфер. Махнул рукой и отвернулся.

— Ну, Вратко из Хольмгарда, — сказал он, немного погодя, — теперь с моей стороны недомолвок нет. Станешь ли ты говорить мне всю правду без утайки?

— Стану, — выдохнул словен. — Идем мы в Стринешальх. Это на востоке, немного севернее Скардаборга, который вы, саксы, зовете, Скарборо.

— Это вы, северяне, зовете наш Скарборо Скардаборгом. А позволишь ли мне узнать, что именно нужно вам в Стринешальхе?

— Монастырь.

— Аббатство ты хочешь сказать?

— Да. Наверное. Только…

— Аббатство давно разрушено. Датчанами. Сыновьями Рагнара Кожаные Штаны.

— Да.

— Значит, вам нужны остатки капища друидов?

— Да. — Вратко на миг показалось, что саксу нет нужды его расспрашивать. Зачем, если предугадываешь ответ на каждый вопрос?

— Пойдем! До рассвета еще не близко — нам шагать и шагать, — рассмеялся старик. — А поговорить мы можем и на привале.

Возражать никто и не думал. До цели путешествия оставалось не меньше полусотни верст, и их еще предстояло преодолеть.

 

Глава 10

Белые стены

В канун дня Святого Кеннета они заночевали в темном глубоком овраге, разрезавшем крутобокий, как каравай, холм. Вернее, «задневали», поскольку динни ши не слишком хорошо относились к солнечному свету и предпочитали путешествовать ночью. Вообще-то Вратко понял, что истории, гуляющие среди людей, о губительности солнечных лучей для «малого народца» во многом выдумка и порождение необузданного воображения болтунов. Подземельщики и не думали превращаться в камень или таять в воздухе на рассвете, а просто становились вялыми и ленивыми. Если день застигал их в пути, воины Лохлайна начинали спотыкаться, прикрывали глаза ладонями, могли врезаться лбом в дерево. Но это, предполагал новгородец, происходило от привычки народа Холмов к темноте. Яркий дневной свет причинял боль их глазам.

Поэтому перед зарей Лохлайн старался найти убежище: или пещеру, благо путь их лежал через холмы северной Нортумбрии, или заросший лозняком овраг, или, на худой конец, старался забраться в густую чащу. Люди не возражали — ну, что поделаешь, если спутникам невмоготу на солнце? Тем паче урманы тоже считали, что передвигаться ночью безопаснее. Об их племени гуляла по Англии не самая лучшая молва и, как знать, не захочет ли какой-нибудь местный тан по-легкому добыть воинскую славу? Они-то задешево жизни не продадут, и валькирии доставят с честью павших в чертоги Одина, заветную Вальхаллу, но кто тогда позаботится об оставленных друзьях? А спать можно и днем. Для человека, привычного к походам и сражениям, нет никакой разницы.

Поначалу Вратко опасался, что ночью они не смогут продвигаться так же быстро, как шли бы днем, но после присоединения к маленькому отряду Вульфера его сомнения улетучились. Старик время от времени покидал спутников, а после возвращался и показывал самую короткую и удобную дорогу, с тем расчетом, чтобы не нарваться на непреодолимое препятствие — реку с крутыми берегами или обрыв. Проводил мимо изредка попадавшихся замков и деревень, где собаки могли обнаружить путников и выдать их громким лаем.

Однажды именно благодаря его знанию они разминулись с вооруженным отрядом в полтора десятка всадников и почти полсотни пеших воинов. Саксы с севера спешили на помощь своему королю, догадался Вратко. Значит, решающего сражения между Гарольдом и Вильгельмом Бастардом еще не было. Английский правитель стягивает войска на юг. Да уж, если видение, посетившее новгородца в Полых Холмах, не солгало, то саксам нужно очень постараться, чтобы успешно противостоять силище, высаженной нормандцами у Хельсингьяпорта. То есть Гастингса, если говорить на здешнем наречии.

Вызнавал старик дорогу обернувшись волком или в человеческом обличии, Вратко не знал, да и знать не хотел. Какая разница? Жизнь самым безжалостным образом отучила парня от суеверий. Не всяк друг, который выглядит смиренной овечкой, и не каждый, оскаливший волчьи клыки, оказывается врагом. Словену даже интересно стало, откуда у Вульфера способности к оборотничеству, что он чувствует, когда переодевается в звериную шкуру, как умудрился скрываться столько лет? И правда ли, что опытный ворлок может тоже превращаться в зверя?

Опытный может, отвечал Вульфер. Но именно превращаться, либо используя сложные заклинания, либо черпая из окружающей природы очень много силы, либо в мгновения небывалого душевного надрыва. В самом деле, новичку тут нечего и рассчитывать на успех. Или напутает в самой важной части заклинания, или надорвется, не справившись с мощью колдовства. Он же оборачивается. То есть по желанию просто становится волком. Вот становится и все… Как? А как люди дышат? Откуда узнают, как сосать материнскую грудь? Откуда птица узнает, как летать, а рыба — как плавать?

— Когда у нас будет время, я расскажу тебе свою историю, — пообещал Вульфер. — Люди врут, когда говорят, что оборотнем можно стать, если тебя укусил и оцарапал другой оборотень. Трудно сказать, слышал ли я в жизни большую глупость? Когда ты рождаешься, это уже в тебе…

Ветер шелестел в кронах могучих ясеней. Вдалеке перекликались птицы, собираясь в стаю. Им давно пора отлетать в теплые края: Италию, Грецию, Мавританию, Гишпанию…

«Вот чуднó, — подумал парень. — Малые пичуги и птицы покрупнее по осени собираются улетать прочь из Англии, а люди, напротив, только слетаются… Как вороны к трупу. Почему войны начинают осенью? Чтобы крестьяне урожай успели собрать? Тогда и рыцарям спокойнее — сытая зима обеспечена. И есть что грабить на завоеванных землях».

Угли костра прогорели, подернулись седым пеплом. Только поднеся ладонь совсем близко, можно было ощутить ровный жар. Динни ши укрылись в зарослях, натянув плащи, словно полог, и, должно быть, спали. Вратко улыбнулся пришедшему на ум сравнению с совами. Олаф с Гуннаром тоже пристроились — под корнями старого вяза. Закутались с головами — вчера прошел дождь, и, хотя ночью тучи развеялись и звезды сияли с чистого неба, с холмов ощутимо дышало прохладой.

Вульфер и Вратко укладываться спать не спешили. Сакс, казалось, вообще мог не спать сутками, а парню хотелось посидеть, поговорить. Чем ближе к цели путешествия, тем меньше оставалось уверенности в своих силах. Получится ли спуститься в подземелья? А разобраться в хитросплетении друидских схоронов? А вдруг древние волшебники оставили охранять сокровища — а что есть бесценные магические артефакты, как не сокровища? — не только заклинания, но и чудовищ? Мало ли каких демонов можно зачаровать и удерживать силой в темнице? А если туда сунется посторонний, ему не поздоровится.

Старик поковырял остывшие угли палкой. Взметнулись хлопья пепла. И опали. Безветрие.

— Святой Кеннет, — негромко проговорил Вульфер, — крестил пиктов.

— Да? — искренне удивился Вратко. Он-то думал, что пиктов никто и никогда не крестил — варвары, дикари, язычники.

— А ты что думал? — улыбнулся оборотень. — Пикты тоже разные бывают. Ты же знаешь…

— Знаю. Народ Зверя и народ Чаши.

— Вот-вот…

— Люди Чаши, насколько я помню, воспринимали крещение спокойно. Без особого рвения, но и не сопротивлялись чересчур уж.

— За что и поплатились.

— Возможно. Только поверь мне, вырезали людей Чаши не только саксы и скотты. Племя Зверя тоже постаралось. Они оказались между двух огней. Так бывает…

— А свои-то за что взъелись?

— Не знаю. Мне не докладывали.

— Слушай, почтенный Вульфер, — Вратко подался вперед, — ты, правда, все это помнишь? Сколько же тебе лет?

— Не так много. — Старик сверкнул зубами. — Я хорошо помню лишь высадку Рагнара Кожаные Штаны, его вражду с королем Эллой. Когда я был молод, то несколько раз сражался с викингами. Потом понял, что это не поможет. Если Англии суждено быть завоеванной, то она будет завоевана. А Элла этого не понял. За это ему и вырезали «кровавого орла».

— Что вырезали?

— Это казнь такая, — Вульфер почесал бровь. — Ты у своих друзей-урманов спроси. Спину разрезают и ребра выворачивают, как крылья.

Вратко содрогнулся:

— Что за зверство?!

— Ну… — Сакс пожал плечами. — От «кровавого орла» умирают быстрее, чем на кресте. А римляне звали все прочие народы варварами.

— Они и сейчас… — пробормотал парень, вспомнив отца Бернара. А в уме быстренько прикинул возраст Вульфера — чего-чего, а в устном счете сын купца всегда показывал немалые успехи. Получилось: больше двухсот лет. А так и не скажешь…

— Я думаю, — рассуждал между тем старик. — Я думаю, народ Зверя хотел добиться каких-то знаний от своих соплеменников. А те уперлись. Отказались, и ни в какую. Ты бы свою подружку спросил.

Вратко невольно покраснел:

— Она мне не подружка.

— Да?

— Просто путешествуем вместе.

— Я думал, ты путешествуешь с друзьями.

— Ну да… — Парень смутился. Конечно, ему интересно было поговорить с Рианной. Учиться у нее пиктской и гэльской речи. Узнавать обычаи ее народа. Самому рассказывать о далекой родине, о князьях: Славном Рюрике и Вещем Олеге, Святом Владимире и Мудром Ярославе.

— Да что ты раскраснелся, как на солнышке? — усмехнулся старик. — Я же тебя не сватаю. Дружи. Она — девчонка хорошая, хоть я пиктов не сильно люблю. Знаешь, как бежала твоих друзей искать, когда вас с дочерью конунга в плен захватили?

— Ты про Святого Кеннета рассказывал, — новгородец решил переменить разговор.

— Про Кеннета? Ну, да… Он ирландцем был. Говорят, стихи слагал не хуже любого барда. А вот, поди ты, проповедником стал. У себя на родине принял сан, говорят, даже в Рим съездил, но я в это не верю.

— Почему?

— Ирландские монахи с римскими не очень-то друг друга жаловали. Хотя и те и другие — христиане. Но служение богу чуть-чуть по-разному понимали.

— Это как наши, греческие, монахи и те же римляне! — догадался Вратко, донельзя довольный, что разговор ушел в сторону от его отношений с пиктой.

— Все может быть. Мне эти тонкости не ведомы. Я же охотник, а не богослов. Рыбак, а не аббат.

— Да я тоже… Наши с римлянами из-за какого-то символа веры поссорились. Нам отец Андрей пояснял, да я совсем мальчишкой еще был — о другом думал.

— Вот и я про другое думал. Да и сейчас думаю о другом. Брюхо бы набить да живым остаться — вот заботы маленького человечка. А епископские да аббатские дела — не про нас.

— Угу, — Вратко кивнул.

— Об Кеннете вот что интересное вспоминали, — вдруг оживился старик. — Поговаривают, он не то чтобы колдовал, но силой обладал.

— От Иисуса Христа силой?

— Да. Вроде как чудеса творил. Но для меня разницы нет: от Иисуса сила или от Эпоны. Все равно иначе чем волшебством это не назовешь.

— Монахи это по-другому называют. Чудом. А если кто-то другой ворожит, то это черное колдовство и смертный грех.

— Ха! — Вульфер снова ткнул палкой в угли. — Грех — направлять волшебство на злое дело. Что ж не поворожить с погодой или жучков с поля прогнать, если это спасет целую деревню от голодной смерти?

— А обречь тысячи людей на смерть именем Христа?

— Вижу, ты меня понимаешь, — кивнул Вульфер. — Угли совсем прогорели. Уже и крошки жара нет. Спать пора идти.

— А про Кеннета?

— Про Кеннета? Ладно. Я коротко. Они со Святым Колумбой из Айоны приплыли в Шотландию, крестили скоттов и пиктов. В местности Инвренесс дорогу миссионерам загородил пиктский король Бруд Мак Мелхон…

— Зверь или Чаша?

— Думаешь, я помню? Да и короли пиктов часто объединяли на одних землях и тех и других. Пять веков назад многое по-другому выглядело. Не делились на своих и чужих так, как сейчас.

— А дальше?

— Что дальше? Ты меньше перебивай, скорее узнаешь, — сварливо проговорил оборотень. — Бруда Мак Мелхона не очень радовали ирландцы, обращающие его подданных в христианство. Слишком смиренным ему казался Иисус, и король боялся, что воины его станут слабыми и податливыми, а земледельцы и охотники отдадут все добытое монастырям. Поэтому он хотел силой изгнать Колумбу с товарищами. А всем известно, что явились они из Ирландии числом не более дюжины и большой силы не представляли. Так и Мак Мелхон думал: что мне стоит перебить безоружных монахов? Зато избавившись от них, я сохраню королевскую власть над своим народом еще на много лет. И он направился к монахам, которые смиренно читали молитвы, занося копье. Но Кеннет с кроткой улыбкой осенил его крестным знаменем, и ноги короля словно прилипли к камням, руки онемели. Король Бруд застыл как каменный столб. Или как там в Священном Писании христиан?

— Соляной столб.

— Значит, как соляной. Да так и стоял, пока Святой Колумба не сжалился над ним и не перекрестил его повторно. Вот тогда Мак Мелхон уверовал в силу слова Христова. Сам принял крещение и всех своих подданных обязал. Люди говорят, тех, кто отказывался, его дружина ловила, связывала, как баранов, и приносила священникам для крещения. Но мне кажется, — Вульфер хитро подмигнул, — король Бруд просто хотел иметь на своей стороне сильных колдунов. Да еще смиренных и покладистых — друидам ведь пальца в рот не клади.

— Он просчитался, — подытожил Вратко.

— Конечно! Ни его, ни его королевства крещение не спасло! А вот Колумбе и Кеннету славы добавило. Позже Святой Кеннет проповедовал на Гебридах еще при первом короле, которого звали Лливарч Хен. Его хорошо помнят в Инчкеннете и Кил-Хайнехе. Вернулся в Эрин, основал монастыри Килкенни, Або и Оссори. Умер восьмидесятилетним, что для человека, согласись, очень неплохо… Не знаю, совершал ли он еще чудеса именем Иисуса Христа или нет.

Вульфер смолк. Задумался, уставившись куда-то мимо Вратко. Словен понял, что больше он из старика слова не вытянет. Да и усталость брала свое. Лучше уж выспаться. До побережья оставался один переход.

Проснулся новгородец засветло.

Гуннар с Олафом уже возились у костровища — разводили огонь, укрепляли походный котелок на рогульке. Съестным в дороге их снабжал или Вульфер, оказавшийся весьма полезным, или один из воинов динни ши — Нехта. Сакс успевал не только выслеживать добычу в волчьем обличье и загонять ее на отряд, но и ставить силки в человеческом облике, а пару раз пренебрег утренним сном ради рыбалки в быстром ручье. А немногословный, суровый подземельщик отлично бил в цель из легкого самострела, не промахнувшись ни единого раза. Ну, по крайней мере, при Вратко. На привале оставалось лишь запечь в углях форель или рябчика. Запивать еду викинги сперва хотели холодной водой — хвала Господу, ручьев и родников в округе хватало с избытком, — но Вульфер научил их заваривать ягоды шиповника в кипятке. Получалось вкусно, да и для живота, как заметил старик, куда как полезнее.

«Кстати, — подумал словен. — А сакс снова волком обернулся да по лесам рыщет. Должно быть, разведывает предстоящий путь. Оно и правильно… Неподалеку от развалин монастыря должно быть поселение. Не хотелось бы нарваться на людей. Все-таки наше дело не нуждается в огласке».

Вульфер вернулся раньше, чем подземельщики выбрались из-под плащей.

Закат уже полыхал вовсю, предсказывая на завтрашний день ветреную погоду, а возможно, и с дождем. Что ж, если придется скрываться в развалинах, то хоть от дождя они защитят надежнее, чем лесная сень.

— Впереди нас люди, — сказал сакс, отряхивая хвоинки со штанов.

— Много?

— Кто?

Гуннар и Лохлайн задали вопрос одновременно и уставились друг на друга с плохо скрываемой неприязнью. Теперь получается, кому первому ответит разведчик, тот и главнее в отряде. А викинги и динни ши, несмотря на то что на словах признавали Вратко предводителем, постоянно соперничали между собой. Хоть в мелочи, хоть бы чуточку…

— Не знаю, — просто и коротко разрешил их спор Вульфер. — Я волком следы их нашел.

— Ну и что? — склонил голову к плечу Лохлайн.

— А я волком считать не умею! У меня голова другим забита — в одних запахах разберись поди. Опять же, стая тут неподалеку проходила… — Сакс слегка смутился. — Я не хотел, чтобы они меня обнаружили.

— Почему? — удивился Вратко.

— Волки чувствуют, что я не такой, как они. Вожак попытается меня убить. Не то чтобы я его боялся, но пришлось бы потратить много сил, — пояснил старик.

— А кто это шел, ты тоже не понял? — не дал им отвлечься Лохлайн.

— Могу сказать немного. Без коней, без собак, одеты в кожаную обувку, кроенную одним куском. Ходят очень осторожно. След в след.

— Пикты? — предположил десятник.

— Я тоже так думаю, — согласился сакс. — Больше тут некому так ходить. Только я лет пятьдесят уже не видел пиктов южнее Ярроу. Или война, ослабившая Нортумбрию, заставила их пойти на риск?

— Куда могут направляться пикты? — спросил Вратко.

— Похоже, они хотят ограбить пару селений, — спокойно ответил Вульфер. — Я их почти оправдываю — там, куда вытеснили их народ, весьма голодно.

— Пусть грабят, сколько хотят, — холодно заметил Лохлайн. — Но я не хочу тратить время на стычки с размалеванными дикарями.

— Осторожность не помешает, — впервые за время пути поддержал динни ши Гуннар. — Пикты по-своему гуляют, а я — по-своему. Если наши пути не пересекутся, я не расплачусь.

— Но если пересекутся, — нахмурился Олаф, показывая огромный кулак, — то я им не завидую.

— Я бы пошел вперед… э-э-э… в волчьем облике, — неохотно проговорил Вульфер, — если кто-нибудь… э-э-э… понесет мои штаны и рубаху. Мне не хочется остаться голым у стен Стринешальха, а одетых зверей в Нортумбрии отродясь не водилось.

Лохлайн скривился и отвернулся. Стало ясно, что ни он, ни его воины таскать порты за оборотнем не собираются. Вратко хотел было вызваться помочь, но тут Гуннар махнул рукой:

— Где наша не пропадала?! Просто будем идти осторожнее. Поглядывай по сторонам и под ноги. В монастырь они могут сунуться?

— Могут, — поразмыслив, ответил сакс.

— Значит, на рожон лезть не будем. Сперва оглядимся.

Кормщик покрепче перехватил копье, и они пошли.

Последний переход.

Последняя ночь.

Вратко не думал раньше, что она будет такой тревожной. Или раньше не задумывался, что в холмах можно столкнуться с врагами? Да нет… Осторожничали подземельщики всегда. Вульфер тоже внимательно смотрел по сторонам и старался примечать любой след, встретившийся по дороге. Да и викинги не расслаблялись, держали оружие под рукой.

Но только в эту ночь новгородец готов был шарахаться от шороха крыльев вылетевшего на охоту филина, от едва слышного треска в кустах — не семейку ли кабанов, нагуливающих жир по осени, они спугнули? В любой тени парню чудилась засада, и он то и дело хватался за меч, понимая, что, если начнется драка, проку от него будет немного. Но поделать с собой ничего не мог.

Чтобы отвлечься, он решил сложить вису. Желательно какую-нибудь боевую, чтобы помогла, если что. Но слова путались, мешали друг другу, кеннинги не приходили на ум, и парень сбивался, не добравшись даже до второй строчки.

Ближе к рассвету они спустились по пологому склону и скорее почувствовали, чем увидели, море.

Холодный ветер, пронизанный солоноватой свежестью и едва слышным запахом преющей на берегу травы, выброшенной волнами.

Олаф остановился на мгновение и вдохнул полной грудью. Едва не застонал от счастья.

— Были мы морскими волками, — горько проговорил Гуннар. — А кем стали?

— Хорошо Лосси, — вспомнил датского хевдинга Олаф. — Отыщет «Жрущего ветер», и поминай как звали!

К слову сказать, с данами они распрощались без взаимных обид. Казалось бы, дружина Точильного Камня — вернее, ее остатки — прониклась уважением к ворлоку, который не бросил в беде Хродгейра. Тем более по настоянию Вратко динни ши снабдили датских мореходов небольшим запасом харчей — не столько, сколько бы хотелось, но на первое время хватит. Хевдинг Точильный Камень был настроен очень решительно: во что бы то ни стало разыскать свой дреки и любой ценой завладеть им. Даже если все таны Нортумбрии и Мерсии вздумают наложить на него свои жадные лапы.

Хёрды, надо полагать, тоже скучали по своему кораблю, по красавцу «Слейпниру». Ведь дреки для викинга, как конь для кочевника-хазарина. И если вдали от побережья они скрывали чувства, то тут вместе с морским ветром, соленым и пьянящим, нахлынула тоска.

Олаф нахохлился, как умостившаяся на насест курица, повесил голову, опустил плечи. Гуннар как схватил себя пятерней за бороду, по давней привычке, так и не отпускал.

Вульфер глянул на них с сочувствием, но унижать жалостью не стал. Настоящему мужчине слова утешения ни к чему. Они с Вратко отстали от товарищей, оставляя их наедине с невеселыми мыслями. Пускай. Это тоже надо…

Рокот прибоя стал слышен в тот же миг, когда нежные лучи рассветного солнца высветили очертания разрушенных стен. Вратко показалось, что развалины засияли розовым, будто яблоневый цвет.

Заметив его удивленный взгляд, Вульфер вздохнул:

— Многие называли Стринешальх «Белыми Стенами». Я видел его лишь однажды и то мельком — молодой был, о великом и думать не хотелось. Все бы драться, гулять, за юбками гоняться…

— Правда? — Словен округлил глаза. — То есть, я хотел сказать, правда монастырь назывался «Белыми Стенами»?

— Ну, вообще-то Стринешальх — Бухта Маяка. Когда-то монахи зажигали огонь в непогоду, чтобы указать морякам путь в бухту.

— Вот за это и поплатились, — повернулся к ним Гуннар. Кормщик прекрасно слышал их разговор, несмотря на кажущуюся глубокую задумчивость. — Когда сыновья Рагнара Кожаные Штаны принялись мстить за отца, монастырям досталось покрепче прочих поселений Англии.

— Почему? — не понял Вратко.

— Они стояли на побережье и на островах у берегов Англии. Это — раз, — пояснил Вульфер. — Монахи не могли оказать сопротивления, но у них было чем поживиться морским разбойникам. Это — два. Тогда же разграбили монастырь на Линдисфарне, основанный благочестивым Аэданом, сподвижником Святого Паулина. Досталось обителям и в Ярроу, и в Аундле, что в Мерсии, и в Рипоне, который стоит у самого Йорка. А Стринешальх так и не отстроили… Кто знает, восстановят ли когда-то «Белые Стены»?

— А кто жил здесь? — спросил Вратко. Ему хотелось занять товарищей беседой, чтобы отвлечь викингов от невеселых мыслей.

— Люди… — пожал плечами Вульфер, очевидно не поняв вопроса.

— Я не про это… Монастырь женский или мужской?

— Да как тебе сказать? И мужской, и женский…

— Да?! — воскликнул Олаф. — Я бы ушел в такой монастырь! Клянусь молотом Тора!

— Я бы не советовал, — усмехнулся сакс. — Порядки там были пожестче, чем в раздельных монастырях, а работали монахи с монашками до седьмого пота. Не то что сейчас — так и норовят с крестьян три шкуры содрать.

— Жиреют святоши помаленьку? — скривился Гуннар.

— Да уж… Не тощают. Я думаю, это все началось с той поры, как здесь, в Стринешальхе, провели собор епископов и аббатов со всего острова: из Нортумбрии и Мерсии, из Суссекса и Уэссекса, из Корнуолла и Кента… Святые отцы решали: по какому обряду вести церковные службы и проводить таинства — по кельтскому или по римскому. Здешняя аббатиса Хильда стояла за кельтский манер, зато король Освиг настаивал на римском. Куда было епископам деваться? Согласились и приняли римских послов. Не все, правда, согласились. Святой Кутберт Линдисфарнский, так тот от сана отказался…

Сакс замолчал, насторожился.

До развалин оставалось каких-то полсотни шагов.

— Что-то почуял? — спросил Гуннар.

Вульфер остановился и втянул воздух ноздрями.

Покачал головой:

— Не нравится мне что-то…

— Что не нравится?

— Чужим духом пахнет. Вроде как люди тут были…

— Пикты? — Олаф повел плечами, будто примериваясь немедленно ввязаться в драку.

— Не знаю.

Лохлайн приблизился. Сказал, поглядывая на алеющий небосклон:

— Нужно укрыться в развалинах. Там мы сможем отбиваться, если нападут.

«А они нападут? — подумал Вратко. — Почему, если одни людские племена встречают другие, нужно обязательно убивать? Неужто нельзя полюбовно договориться?»

Кормщик обдумал слова динни ши. Почесал бороду:

— Кто-нибудь из вас уже был внутри? Кто-то знает, сколько там входов-выходов? Есть ли укрытия? Не загоним мы себя в ловушку?

Вульфер покачал головой.

— Не знаю. Я там не был. Но если есть подземелья…

— Мы не можем драться в чистом поле! — гордец Лохлайн выглядел немного испуганным, когда выкрикнул эти слова. — Нас окружат!

— Ну, положим, у нас нет уверенности, что пикты охотятся за нами, — попытался успокоить его Вратко. — Может, они просто мимо проходили? Да и проходили ли?

— Я же говорил — вроде, — немножко обиделся оборотень.

— Ладно! Чего спорить? — махнул рукой Гуннар. — Болтай, не болтай, а в подземелья лезть придется. Пойдемте!

— Раньше влезешь — раньше вылезешь! — пошутил Олаф, напомнив новгородцу погибшего при Стэмфордабрюгьере остряка Сигурда.

— Может, разведать сперва? — предложил Вульфер.

Глаза повернувшегося к нему Лохлайна сузились от гнева.

— Некогда уже! Светает!

— Ну, ты же не тролль. В камень, поди, не превратишься.

— Когда взойдет солнце, на моих воинов можете не рассчитывать! — решительно предупредил динни ши. — И не обижайтесь после!

— Ты никак пугать нас вздумал? — Олаф посмотрел на него сверху вниз. Викинг превосходил подземельщика ростом головы на три, не меньше.

— Я сказал! — скрестил руки на груди десятник.

Его воины сгрудились позади предводителя, бросая на людей недобрые взгляды.

— Ну, ведь решили уже, что идем, — примирительно произнес кормщик. — Чего спорить по пустякам?

Вблизи развалины выглядели куда хуже, чем издали. Кроме того, поднявшееся над окоемом дневное светило позволяло разглядеть копоть на белых камнях, которые не скрывал даже плотно увивший стены плющ, и обгоревшие балки со стропилами, лежащие у подножья кладки.

— Вон то, похоже, трапезная, — ткнул пальцем сакс. — Там часовня, а вон то — капитул. В нем крыша сохранилась лучше всего… Думаю, надо там укрыться. Заодно вход в тайник поищем. Что-то мне подсказывает…

Поначалу Вратко не понял, что происходит.

Один из динни ши, плечистый воин по имени Маркан, вскрикнул и повалился навзничь. Из его груди торчало короткое древко метательного копья. Рядом согнулся угрюмый Домналл, двумя руками вцепившись в дротик, воткнувшийся ему в живот.

— Засада! — во весь голос заорал Гуннар, крутанув над головой Злое Жало.

И тут со всех сторон, вопя и завывая, на них бросились смуглые низкорослые воины, одетые в звериные шкуры.

 

Глава 11

Схватка

— Пикты! — Клинок Олафа очертил в рассветном воздухе широкую дугу.

Сразу четверо нападающих отпрыгнули, опасливо пригибаясь.

«Умирать не торопятся», — промелькнула в голове Вратко отстраненная мысль.

— Ig, biastan!!! — Нехта разрядил самострел прямо в лицо пикта.

— О-о-один! — протяжно прокричал Гуннар, сбивая с ног ударом копейного древка раскрашенного охрой и сажей воина.

Обдавая ветерком, у щеки новгородца просвистело копье. Ударилось о камень и, зазвенев, отскочило.

Вратко впервые попал в такую передрягу. У Гейт-Фулфорда войска саксов и урманов бились по правилам, строем. Воины чувствовали плечо товарища и защищали друг друга. У Стэмфордабрюгьера новгородца в бой не пустили, но сражение опять же происходило чинно — строй против строя, не считая свалки, возникшей под «Опустошителем земель». Здесь же царила неразбериха. Бойцы обрушивались на врагов, как придется, лишь бы зацепить сталью. Презрев благородное искусство, целили клинками в пах и живот, тыкали копьями в глаза, не гнушались ударить в спину. Удивительно, что оружие как бы обминало новгородца. Уже несколько раз отточенная сталь пролетала в волоске от него, но не прикасалась, не ранила.

А вокруг кипел бой.

Пикты размахивали топориками с узкими лезвиями, короткими дубинками, тыкали копьями с наконечниками, напоминающими листья ясеня.

Новгородец, словно завороженный, смотрел, как один за другим падают воины динни ши. Лишь Нехта, бросивший самострел, и Лохлайн с перекошенным от ярости лицом, успешно противостояли натиску, встав спиной к спине. Пикты наседали на них со всех сторон, улюлюкая и рыча.

Гуннар и Олаф тоже отбивались, стоя рядом и громогласно выкрикивая имена валькирий. Как там сказал Хродгейр перед битвой с саксами?

Бородатый пикт, лицо которого покрывали черные и белые полосы, налетел на Вульфера и, прежде чем старик успел закрыться, ударил его в лоб обухом топора. Сакс упал. Кровь заливала ему глаза, и он попытался смахнуть ее рукавом. Изогнувшись, словно дикий зверь, пикт повернулся в прыжке и повторно замахнулся, на этот раз стараясь ударить Вульфера лезвием.

Вратко, позабыв о мече, который и сам не заметил, как вытащил из ножен, ударил дикаря плечом в бок, сбил с ног, но и сам не устоял — упал сверху. Пикт извернулся рысью и попытался ударить парня топором в живот. Без размаха получилось плохо. Словен только охнул и в ответ мазнул противника крестовиной меча по лицу. Почувствовал, как сильные пальцы вцепились в запястье и начинают выкручивать руку.

Он попытался ударить пикта локтем, пнул коленом между ног, но понял, что промазал. Тело дикаря оказалось неожиданно твердым, будто выточенным из дуба. Такого кулаками бить — ничего, кроме синяков, не заработаешь. Даром что ростом на полголовы ниже Вратко. Наверняка опытный воин, на счету которого немало побед и убитых врагов. Словен попробовал «боднуть» пикта, но тот подставил плечо и в свою очередь лягнул парня по голени. Вратко ойкнул, дернулся и выронил меч. С перепугу, должно быть не думая о защите, схватил пикта двумя руками за горло и сдавил что было сил.

Бородач сперва замахнулся топориком, но захрипел, выпучил глаза — видно, Вратко, сам того не ожидая, крепко придавил кадык — и бросил оружие. Принялся отдирать пальцы новгородца от горла, дергаясь при этом, как припадочный. Они покатились, свиваясь, как две змеи. Пикт хрипел и багровел на глазах. Ему почти удалось отцепить пальцы левой руки Вратко, но словен, сцепив зубы, держался, не отпускал. Хотя бы правой.

«Ты мужик крепкий, — думал он. — Но с викингами веслами не ворочал, не греб против ветра…»

Всякий раз, оказываясь сверху, пикт норовил упереться коленом в живот Вратко и расцепиться. Новгородец же встряхивал голову врага, стараясь ударить его затылком о камни, которых было разбросано по двору монастыря великое множество.

А вокруг звенела сталь. На нескольких языках кричали люди и нелюди.

После очередной попытки Вратко вышибить дух из противника пикт дернулся и обмяк.

Неужели получилось?!

Парень отпустил смятое горло врага и встал на четвереньки. Пальцы нащупали гладко отполированную деревяшку, сомкнулись на ней. Древко? Похоже на то…

Краем глаза заметив мелькнувшую тень, Вратко вскочил и ткнул копьем наугад.

Пикт охнул и выронил дубинку. Из оскаленного рта на всклокоченную бороду хлынула кровь. Слабеющие пальцы скользнули по древку. Убитый дикарь медленно осел, увлекая за собой копье. А Вратко все никак не мог оторвать взгляда от его остекленевших глаз.

— Не спи — замерзнешь!!! — Олаф размашистыми движениями меча просто смел двух пиктов. Щеку викинга заливала кровь. Алые капли окропили лоб, но хотелось верить, что это чужая кровь.

Новгородец дернулся. Застрявшее между ребер поверженного врага копье вышло с большим трудом. Но Вратко успел широким полукругом отвести удар топорика. Лезвие оставило глубокую щербину на твердом дереве.

Набросившийся на парня пикт заорал что-то неразборчиво и снова ударил, целясь в голову. Отшатнувшись, Вратко почувствовал, что лопатки уперлись в твердый и холодный камень древних развалин. Отбить вражеское оружие он не успевал…

Седой волк, светлую шерсть которого пятнали там и сям темные, влажно поблескивающие метки, обрушился пикту на спину, сомкнул зубы на затылке. Вратко передернулся от ужаса, но, тем не менее, руки сами довершили начатое движение, воткнув острие копья врагу в горло. Не зря Гуннар старался, учил…

— Не зря я тебя учил! — загремел кормщик.

Он стоял широко расставив ноги. Злое Жало покоилось на плечах, словно коромысло у молодицы. Рядом настороженно озирался Олаф, удерживая меч двумя руками. С широкого лезвия медленно капала кровь.

Лохлайн с непонятным ожесточением вытирал клинок о меховой балахон лежащего у его ног пикта. Нехта тяжело дышал, опустившись на одно колено, по лицу его струилась кровь, заливая глазницу.

Вокруг застыли мертвые тела динни ши и раскрашенных дикарей. Лишь немногие шевелились. Но легкораненых среди них не было.

Несомненно, победа.

Но какой ценой?

И что теперь делать? Не оставаться же в окружении трупов, которые и похоронить-то толком не получится, чтобы не выдать себя.

Кашляющий звук привлек внимание новгородца.

Волк горбился, как блюющая собака, на куче тряпья. Прежде чем парень успел сообразить, что же происходит, конечности зверя начали расти, спина — лысеть на глазах, хвост, будто по волшебству, втянулся, мелькнули дряблые старческие ягодицы…

— Первый раз вижу! — крякнул Гуннар.

Вратко кивнул, не отрывая взгляда от оборотня.

Чего уж тут говорить? Не каждый день выпадает случай понаблюдать обращение волка в человека. Счастье еще, что оба они числят тебя в друзьях.

Голова зверя тоже волшебным образом приобретала человеческий облик: округлялись и прижимались к голове уши, жесткая шерсть на морде превращалась в седоватую бороду, а на темени прорисовалась плешь, втянулась узкая морда, а зубы становились самыми обычными, человеческими, хоть и крепкими не по возрасту.

Голый Вульфер, стоя на четвереньках, утер окровавленную бороду о плечо, сплюнул тягучую розовую слюну.

— Терпеть не могу… — пробормотал он под внимательными взглядами спутников. — Терпеть не могу оборачиваться так быстро, да еще на людях…

— Вот и оставался бы! — с нескрываемым презрением бросил Лохлайн. — Убийца…

— А ты с ними что, в бирюльки играл? — нахмурился, поворачиваясь к динни ши Гуннар.

— Я? Я дрался честно! — вскинул подбородок десятник и быстрым движением вскочил на ноги.

Олаф, перекинув меч в левую руку, в два шага оказался рядом с подземельщиками, сграбастал хрупкого воина за шиворот и почти без усилий оторвал от земли:

— Мы все дрались честно! Понял? Запомни! Мы. Все. Дрались. Честно.

Динни ши смешно дрыгнул ногами, но свой меч он выронил, вернее, оставил в теле последнего убитого им пикта, а потому зашарил по поясу в поисках ножа.

Олаф еще раз встряхнул его. Словно вожак стаи непослушного щенка.

— Ты запомнил? Никаких склок, или я тебя в море выброшу! Хочешь?

Лицо Лохлайна побелело, стало по цвету похожим на окружающие их развалины.

— Не надо. Отпусти… — прохрипел он. Видно, ворот кольчуги передавил горло.

— Пообещай, что не будешь ссор искать, — отпущу, — мрачно пообещал Олаф. — А не то…

— Обещаю…

— Не так. Скажи сам, что не будешь.

Лохлайн зыркнул глазами вправо-влево, ожидая если не помощи, то хотя бы сочувствия Нехты, но тот, отвернувшись, пытался перевязать голову оторванным рукавом рубахи.

— Обещаю. Я не буду искать ссоры.

— Ни с кем, — подсказал здоровяк.

— Я не буду ни с кем искать ссоры.

Олаф разжал пальцы. Пятки динни ши стукнулись о камни. Он охнул, прошипел едва слышно:

— ’S е biastan a th’ annta!

На его удачу, хёрды не понимали речь народа Холмов, а Вратко, опасаясь новой размолвки между спутниками, толмачить не собирался.

Гуннар окинул мрачным взором шипящего от ярости динни ши и, повернувшись спиной, отправился осматривать тела поверженных врагов и соратников. Словен видел, как дважды взметнулось Злое Жало, пригвождая к земле пикта, очевидно подающего признаки жизни.

Парень прошел мимо прыгающего на одной ноге Вульфера — сакс пытался попасть в штанину, но выходило почему-то плохо, должно быть, сказывалось возбуждение схватки, а быть может, старик не вполне пришел в себя после превращения в волка и обратно. Остановился Вратко около Нехты, безуспешно обматывающего голову тряпкой. Повязка никак не хотела удерживаться и соскальзывала на заостренное ухо.

— Помочь?

Динни ши пожал плечами:

— Если хочешь.

Словен взял у него из рук лоскут, встряхнул, расправил. Примерился было обязать голову и вздрогнул: глаза у Нехты не было. Вместо него из-под изувеченного века выглядывали красно-черные сгустки и потеки слизи.

— Что, плохо дело? — заметил заминку парня подземельщик.

Вратко честно кивнул:

— Очень плохо. Боюсь, быть тебе без глаза.

Воин скривился:

— Ты же ворлок. Можешь мне вырастить новый глаз?

— Не могу, — ответил новгородец. — Не знаю, есть ли чары, способные вернуть потерянный глаз или руку, например. Ваша королева может?

— Если и может, то я не слыхал, чтобы она снизошла до кого-то из простых воинов.

Подошедший Лохлайн заметил:

— И Керидвена не может. Если бы могла врачевать волшебством, оставила бы она сына горбуном?

— Это точно, — согласился Вратко, заматывая голову Нехты. А сам подумал: «Десятник, кажется, зол на весь свет. Если он в любой миг готов перемывать кости своей королевы, ее советников, то как же достается таким же воинам, как и он, не говоря уже о викингах или оборотне Вульфере?»

— Эй, сереброволосый! — окликнул Лохлайна Гуннар. — Тут один из твоих вроде бы дышит еще!

Десятник скорым шагом поспешил на зов. Может, и правда, удастся помочь раненому.

Вратко еще раз проверил, хорошо ли держится повязка Нехты, и повернулся к Вульферу, который уже справился с портами и застегивал куртку.

— Почти два десятка, — грустно и немного растерянно проговорил оборотень. — Мы еще хорошо отделались. Если бы не урманы…

— Да брось ты! — добродушно отмахнулся Олаф. Он очень быстро переходил от решительных и жестких поступков к легкой ленце и шутливому настроению. — Нелюди тоже постарались. Добрые бойцы, жаль росточком не вышли. А у меня получилось две головы одним взмахом срубить, — похвастался он, подмигнув Вратко. — А то у Асмунда был такой счет. Мы когда-то кнарр у свейских берегов захватили. Бонды глупость сделали — начали сопротивляться, стрелы пускали… Вот Асмунд через борт сиганул и помахал мечом всласть. Пока мы к нему на подмогу подоспели, он пятерых уложил, из них двоих — одним ударом. А я, сколько пытался, все никак не получалось. Зато теперь… Слушай, Подарок Ньёрда, как ты думаешь, смогу я три головы одним ударом снести?

— Да откуда же мне знать? — удивился новгородец.

— Ты и четыре сможешь, если постараешься, — серьезно проговорил Вульфер, шаря глазами по развалинам. Казалось, его мысли витали где-то далеко отсюда.

— Правда?! — обрадовался Олаф. — Надо попробовать!

Он принялся вытирать меч обрывком шкуры и посторонился, уступая дорогу Гуннару.

Кормщик подергал бороду. Спросил невесело:

— Что дальше делать будем?

— Моя вина, — невпопад ляпнул Вульфер. — Надо было осмотреть монастырь…

— Не вини себя. Никто из нас не подумал о засаде, — ответил викинг.

— Я подумал, но не настоял. Поленился.

— Ты предлагал, я помню, — вмешался Вратко. — Лохлайн не захотел.

— Подземельщик — заносчивый гордец, — негромко проговорил Гуннар. — Не могу обещать, что я или Олаф не придушим его в следующий раз. Нелюдь…

— Он не любит никого, кроме себя. — Вульфер потер лоб, где наливался здоровенный кровоподтек. — Среди людей я таких тоже встречал. И немало.

— Все равно придушу. Надоел, — равнодушно бросил викинг. — Что будем дальше делать? Трупы ведь убирать надо. И за дело приниматься. Зачем мы сюда шли? С пиктами на мечах махаться, что ли?

— Трупы размалеванных можно вон за ту стенку закидать, — через плечо сказал Олаф. Он махнул рукой в сторону полуразрушенной трапезной. — А своих подземельщики пускай хоронят. По какому обычаю они своих хоронят? — спросил он у Вульфера.

Старик не ответил, рассеянно пожав плечами. Вратко показалось, что он к чему-то прислушивается.

— Эй, ты что молчишь? — слегка обиженно проговорил Олаф.

Оборотень только отмахнулся, вприпрыжку подбежал к стене монастыря, осторожно выглянул. И тут же спрятался обратно.

— Боюсь, скоро тут станет жарковато… — проговорил он встревоженно.

— Что такое? Что там? — Гуннар подбежал к нему. Выглянул. Выругался. — Тролльи потроха! Надо сматываться. И чем быстрее, тем лучше!

Вратко не смог противостоять любопытству. Высунул один глаз из-за полуразрушенной стены.

Взошедшее солнце позволяло разглядеть широкую береговую излучину. Верстах в трех от монастыря стоял городок. Ну, или большая деревня. Поменьше Скардаборга, который некогда показался новгородцу карликовым городом, хоть и был обнесен стеной с валом. У местного города стены не было. Так… Невысокий частокол по гребню земляной насыпи. Внутри виднелись черепичные крыши. Темнела громада детинца — здешние жители назвали его бергфридом. А по дороге от города медленно приближалась серая лента войска. Вернее, вооруженной толпы, во главе которой гордо шагали несколько всадников в ярких плащах. Следом за благородными воинами — очевидно, местным таном с дружиной — семенила пехтура в кожаных шлемах, вооруженная луками. Двух десятков лучников вполне хватит, чтобы расправиться и с викингами, и с динни ши, не приближаясь вплотную. С двухсот шагов расстреляют. И оборотню тоже не поможет ни ловкость, ни опыт прожитых лет. Разве что только удерет раньше, чем стрелы сорвутся в полет… А за лучниками уже беспорядочной толпой шагали поселяне с вилами, косами, цепами. Ополчение. Так это называется.

— Уходить надо… — прошептал парень.

— Само собой, — согласился Гуннар. — Куда только? — Викинг крякнул.

— По наши души собрались или за пиктами охотятся? — задумчиво произнес Олаф.

— Тебе так интересно? — бросил на него короткий взгляд Вульфер.

— Ну, не то чтобы… А все ж таки. Вдруг, если они за пиктами, можно сговориться, — пояснил здоровяк.

— Ты думай раньше, чем говорить. — Гуннар постучал кулаком себе по лбу. — Они сперва тебя стрелами утыкают, а после дохлых дикарей обнаружат. И правы будут. Я бы на их месте то же самое сделал.

— Далеко не убежим, — с тоской проговорил словен. — Место вокруг монастыря открытое. Конники догонят. А уж лучники…

— Это точно, — грустно заметил Вульфер. — Убежать не выйдет. Надо под землю уходить.

— Да есть ли тут подземелья? — в голосе Олафа звучало нескрываемое недоверие.

— Маб просто так не отправит артефакты искать. — Вратко позавидовал уверенности сакса. Сам он ничего подобного не испытывал. — Должно тут быть что-то… Обязательно должно!

— Тогда искать нужно! — воскликнул новгородец.

— И побыстрее, — не стал спорить сакс. — А ты точно ворожбой не сможешь им глаза отвести?

— Попробовать-то я могу, — честно признался недоученный ворлок. — Что с того выйдет?

— Тогда ты пробуй! — распорядился старик, в голосе которого прорезались командирские нотки. — А мы искать пойдем! Чует мое сердце — в капитуле смотреть надо!

— Тогда давай туда беги! — махнул рукой Гуннар. — А мы с Олафом по тем развалинам пошарим. Глядишь, и повезет. Времени-то есть немного.

— Да, самую малость, но есть… — Сакс припустил трусцой к округлому строению, стоявшему в центре монастырских построек.

Вратко попытался сложить вису. Да такую, чтобы сделал их невидимыми. Или просто взор приближающимся саксам заморочила. Пусть увидят… Да хотя бы стадо оленей! А то и вовсе чудищ каких-нибудь.

Пробормотал под нос и сам скривился. Не очень-то складно получилось. И не особо красиво. Хродгейр не одобрил бы, пожалуй. Поэтому парень и ничуть не удивился, не заметив никакого результата. Его спутники не стали похожими ни на оленей, ни на кабанов, ни на ужасных троллей, ни на лесовиков. Как были усталыми потрепанным людьми, так и остались.

Вратко выглянул, стараясь не выдать себя, из-за камня. Вооруженные люди не думали сворачивать или останавливаться. Шагали все так же размеренно, хотя и не торопились.

Повернувшись лицом к месту недавнего сражения, словен обнаружил, что динни ши подобрали не одного, а двоих раненых и сейчас хлопочут над ними. Темноволосому Руарку они уже перевязали ногу и примотали к ребрам руку, которая, очевидно, была сломана. Кто был вторым, Вратко так и не понял — повязка, наложенная Нехтой, скрывала раненому голову и лицо. Он лежал, не подавая признаков жизни, но вряд ли опытные воины стали возиться бы с мертвецом.

— Эй! Сюда! — вполголоса закричал Вульфер, появляясь в дверном проеме развалин капитула. — Кажись, нашел!

Вратко и Олаф поспели к саксу одновременно.

— Плита в углу! — Старик ткнул пальцем себе за спину.

Внутри развалин света не хватало — солнце еще недостаточно поднялось, и стены отбрасывали глубокую тень, — но парню сразу показалось, что он видит следы недавнего пребывания людей.

«Ну, да… — подумал он. — Пикты прятались здесь перед атакой. Ничего удивительного».

Они пробрались вслед за Вульфером через груды битого камня, головешек и черепицы.

— Здесь! — показал старик.

Плита как плита. Хотя…

Да! Она же расчищена от мусора.

Кем же? Зачем? И когда?

Неужели пикты тоже что-то ищут в Стринешальхе?

Представить это совсем не трудно.

Возможно, дело обстоит так… Отряд пиктов пробирался в монастырь в поисках припрятанных друидами ценностей — почему бы и не тех же самых, которыми жаждет завладеть королева Маб? Или других, какая разница? Воины народа Зверя — а судя по беспощадности и решительности, ни к какой иной ветви пиктского народа они принадлежать не могли — опередили отряд, отправленный владычицей Полых Холмов, но ненамного. Быть может, на полдня или даже четверть. Вернее, ночи, а не дня. Они успели обыскать развалины и нашли вход в подземелье, но тут появились нежданные соперники. Пикты вступили в бой и пали до единого. А до единого ли? Кто-то ведь мог и удрать, чтобы привести подмогу и отомстить за гибель соплеменников.

Но так или иначе, а добрую службу пикты сослужили. Вольно или невольно, не важно.

Вульфер присел у плиты на корточки.

— Она еще и подрыта… А я сразу не разглядел! А ну, давай подымем! — повернулся он к Олафу.

Здоровяк пожал плечами:

— Попробовать можно. Отчего же не попробовать?

Он поплевал на ладони, примерился и вдруг остановился, опасливо отшагнул:

— А ты почем знаешь, что там нечисти нет?

— А я и не знаю, — честно отвечал сакс. — Откуда мне знать: есть там кто или нет?

— Так что же ты лезть туда предлагаешь? Знаешь, как в Гардарике говорят? Не спросясь броду, не суйся в воду.

— А ты знаток пословиц, как я погляжу, — ухмыльнулся Вульфер. — Чего тебе нечисти бояться, когда ты в гостях у нелюдей живешь и с ними путешествуешь?

— Они хоть и нелюди, — засопел Олаф, — а все ж понятные и простые. Из мяса и костей. Оружием обычным пользуются. А что выглядят не по-нашему… Ну что ж. Судьба у них, видать, такая.

— Так чего ты боишься?

— Я не боюсь! — обиделся викинг. Вратко чуть не рассмеялся. Уж он-то знал, что Олаф взаправду боится. Но он также знал, что хёрд способен пересилить свой страх, зажать его в кулак и загнать в глубину души.

— Я не боюсь, я опасаюсь, — продолжал Олаф. — Мертвяков оживших, скелетов всяких. Нечисть — это такое дерьмо, к которому нужно с опаской и недоверием подходить. Мудрые народы сжигают своих умерших… Если труп сжечь, он уже не встанет и не пойдет.

— Чего бояться? С нами ворлок. Или ты не веришь в ворожбу Вратко из Хольмгарда? — прищурился старик.

— Верю. Чего же мне не верить, а все равно подумать надо…

— Не думать надо, а уходить, — Гуннар не вошел, а, скорее, запрыгнул в развалины капитула. — Эти… не знаю, кто они… но сюда они идут быстро.

Следом за кормщиком появились Лохлайн и Нехта. Динни ши волокли под руки раненых собратьев, которые с трудом переставляли ноги.

«Да уж, — подумал Вратко, — далеко точно не убежим».

— Давайте плиту поднимать, — сказал он.

— В ловушку лезем, — упрямо покачал головой Олаф. — Они нас на измор возьмут. Просто будут сторожить у входа. И все. Даже клинки обнажить не понадобится.

— Если это то самое подземелье, — холодно проговорил Лохлайн, — мы найдем запасной выход. Друиды никогда не были дураками.

— А если не то? — осторожно спросил Вратко.

— Тогда мы все умрем, — голос динни ши не дрогнул, хотя в глазах промелькнул слабый отблеск отчаянья.

— Что там думать! Поднимать надо! — прервал их разговор Гуннар. — А ну-ка, Олаф, берись за тот край.

Хёрды поднатужились. Шея кормщика побагровела. Соломенноволосый викинг потоптался на месте, выбирая опору покрепче. Плита не двигалась.

Вратко и Вульфер пришли на помощь спутникам.

Пальцы скользили по камню. От напряжения захрустела спина, потемнело в глазах.

— Еще чуток… — кряхтел рядом оборотень.

— А ну! Разом! Навались! — командовал Гуннар.

«Конечно, ему не привыкать», — отрешенно думал новгородец.

Плита дрогнула и медленно поползла вверх.

— Еще! Навались!

В глубине пола что-то хрустнуло. Будто жердина сломалась. Камень поднялся, открывая черный зев лаза.

— Придержи! — приказал кормщик и, не теряя времени, спрыгнул в подземелье. Копье он прихватить не забыл.

— Ну? Чего там? — несмело позвал Олаф.

Вульфер встрепенулся, и Вратко был готов поклясться, что у старого сакса чутко шевельнулись уши.

— Быстро! Вниз! — хрипло воскликнул оборотень. — Поздно думать!

Он почти столкнул в проем динни ши, не заботясь, сумеют ли те приземлиться на ноги или свернут себе шеи. Дернул за рукав словена:

— Давай, парень, враг близко!

Вратко вдохнул поглубже, украдкой перекрестился и прыгнул, словно в прорубь.

Камень или утоптанная земля больно ударили по пяткам.

Вроде не высоко. Чуток поменьше сажени. Но темно-то как! Хоть глаз выколи.

— В сторону! — голосом Гуннара произнесла тьма. Сильные пальцы рванули за плечо.

Вовремя.

На то место, где только что стоял новгородец, мягко приземлился Вульфер. Вратко узнал его по слабому отсвету плеши. Оборотень шумно принюхался, пробормотал что-то неразборчиво.

За ним спрыгнул Олаф. Он до последнего мига придерживал плиту, которая обрушилась следом за ним, отсекая даже те остатки света, которые с трудом проникали вниз.

Вот тут-то Вратко понял, что такое настоящая тьма. Похоже, в Полом Холме, когда они скрывались от воинов Модольва-хевдинга, не надеясь на спасение, было чуть светлее.

— И куда теперь? — глухо проговорил Гуннар.

— Осмотреться надо, — ответил Лохлайн.

— Ну, тебе виднее, — пошутил кормщик.

— Тут и я не вижу ничего. Похоже, тьма волшебная, — неуверенно заметил Нехта.

— А ну тихо! — шикнул Вульфер. — Паленым пахнет.

— Да ну? — удивился десятник динни ши.

— Я чую…

— Звериный… — начал было Лохлайн, но Олаф рыкнул, будто мастер на нерадивого ученика:

— Сказано тебе — помолчи!

Воцарилась тишина.

Только хриплое дыхание людей и слабый стон раненого подземельщика.

Нет! Не только!

Что это за слабый шорох в нескольких шагах, правее? Дробный костяной перестук.

Вратко почувствовал, как по коже побежали мурашки дурного предчувствия.

 

Глава 12

Подземелье Стринешальха

Новгородец затаил дыхание.

Что? Что можно ждать здесь?

Какое чудище притаилось во мраке?

— Огонек запалить бы… — хриплым шепотом попросил Олаф.

— Тс-с… — шикнул на него Вульфер.

Но Гуннар поддержал товарища:

— У кого огниво есть? — И удивленно добавил: — О! У меня же…

Одновременно с чирканьем кремня о сталь тьму разорвали блеклые вспышки искр. Настолько слабые, что успевали без остатка раствориться в непроглядном мраке прежде, чем Вратко рассмотрел что-либо, кроме волосатых заскорузлых пальцев Гуннара.

Кормщик ругался в усы — видно, никак не удавалось поджечь трут. Отсыреть он не мог, бережно хранимый в мешочке из навощенной кожи за пазухой. Оставалось списывать неудачу на чародейское вмешательство.

— Хоть бы ты, Подарок, помог… — пробурчал Олаф.

— Как же я ему помогу?

— Поворожи, что ли?

— Поворожить?

— А то? Покажи силу чародейскую, а то мы и забывать стали, что с нами ворлок.

Позже Вратко сообразил, что Олаф, вне всякого сомнения, был ужасно напуган, хоть и старался не подавать виду. Иначе он никогда не сказал бы этих слов вслух. Побоялся бы обидеть товарища незаслуженным упреком. Но… Слово, как говорится, не воробей, вылетит — не поймаешь.

Парень вспылил. Почувствовал, как краска приливает к его щекам, вспыхнули уши. Счастье, что в темноте не видно.

— Ты хочешь, чтобы я поколдовал? — прерывающимся голосом спросил он. — Ну, тогда слушай!

Воздух между его ладонями вдруг стал теплым, сгустился, толкнулся вправо-влево, словно рвущаяся на свободу пичуга, и засветился. Не зеленым призрачным светом деарладс, не оранжевым пламенем смолистого факела, а ровным, белым, слегка желтоватым, солнечным светом. «Как и просил, — удивленно подумал Вратко. — Неужели кусочек Небесного Огня?»

Парень раскрыл ладони, и свет теплого, но необжигающего клубочка озарил усталые, заинтересованные лица его спутников. Олаф выглядел немного смущенно — видно уже начал раскаиваться, что наговорил лишнего сгоряча. Лохлайн наклонился над раненым, и его выражения новгородец не разглядел, но единственный глаз Нехты поблескивал уважением. А Вульфер вообще сиял, будто бы сам все наколдовал.

А кто же это шевелился в темноте, клацал костями?

Вратко обвел глазами подземелье, которое оказалось не таким уж и большим, пять на пять шагов, пожалуй. В дальнем от захлопнувшейся крышки углу вжался в стену русобородый мужичок с затравленным взглядом. Его губы шевелились, правая рука мелкими суетливыми движениями крестила затертую куртку. В облике незнакомца не было ничего опасного. Даже наоборот: сеточка морщин и набрякшие веки говорили об усталости и недосыпе. Словно измученный бессонными ночами переписчик.

И похоже, сам он испуган гораздо больше, чем они. Еще бы… Один-одинешенек, без оружия…

— Человек! — выдохнул Олаф, тоже рассмотревший русобородого.

— Kυ′ριε Iησoυ′ Хριστε′, Yιε′ Θεου′, ελε′ησóν με τoυ αμαρτωλóυ, — ответил ему незнакомец. И перекрестился. На этот раз размашисто и широко.

У Вратко глаза на лоб полезли. Вот уж чего он не ожидал, так это услышать эллинскую речь в далекой Англии, в друидском схороне под разрушенным кельтским монастырем.

— Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого! — ответил парень, осеняя себя крестным знамением. Сказал тоже по-гречески, как учил отец Андрей.

У мужичка округлились глаза, челюсть отвисла. Небось, тоже не ожидал встретить собеседника на дальних западных островах.

— Православные… — проговорил он, быстро справившись с собой. И залопотал скороговоркой: — Боже вечный и Царю всякого создания, сподобивший меня даже в час сей поспеть, прости мне грехи, какие сотворил в сей день делом, словом и помышлением, и очисти, Господи, смиренную мою душу от всякой скверны плоти и духа…

— Что он бормочет? — нахмурился Гуннар. — Колдует, что ли?

— Молится! — ответил Вульфер. — Лопни моя печенка! Это же грек. Или ромей.

— Ну, это я понял, положим… Видал. И не раз. Только речь ихнюю никогда не понимал. Не дано мне, видать.

— Перепуганный он какой-то, — протянул Олаф.

— Так не от хорошей жизни, поди, под землю забрался, — пожал плечами сакс..

— Я с ним поговорю. — Вратко шагнул вперед, но заметил тревожный взгляд грека, брошенный на клубок пламени, по-прежнему парящий над ладонями словена, и замер.

— Православный здесь только я, — сказал он по-гречески, старясь тщательно выговаривать слова. В знании этого языка парень не был уверен — не хватало навыков, да и слова подбирались с трудом. — Зовут меня Вратко. Родом я из города Новгорода, что стоит на берегу реки Волхов. Это…

— Это на Руси, — неожиданно ответил грек. — Я знаю. Бывал. Проездом.

Словен просиял. Вроде бы мелочь, и был-то греческий путешественник в чужой стране день или два, а кажется, будто земляка повстречал.

— Меня зовут Димитрием, — продолжал грек. — А родом я из…

В этот миг наверху затопали, из-под каменной плиты посыпалась земля и каменная крошка. Викинги перехватили оружие поудобнее. Вульфер сгорбился, словно приготовился прыгнуть на неведомого врага с оскаленными клыками.

— Выдержит? — спросил Вратко у нового знакомого, кивая на крышку.

— Не знаю, — развел тот руками. — Там была механика. Хитрая. Замок с секретом.

— Что ты хочешь сказать?

— Надо было ударить кулаком по третьему камню в кладке. В углу, сразу за плитой. Я долго искал… — не без гордости признался Димитрий.

«Это ж надо! — промелькнуло в голове новгородца. — А Олаф без всякой хитрости взял и выломал. Как говорится, на всякую хитрую хитрость есть…»

— Так что выходит?! — воскликнул Вратко. — Запор теперь сломан?

— Выходит так, — грустно согласился грек.

Он потрогал торчащий из стены ржавый рычаг толщиной в руку. Железяка свободно подалась под его пальцами, что навевало смутные сомнения в исправности запора.

— Сломан?

— Сломан, — кивнул Димитрий. — Остается лишь молиться…

— Ну, мы еще поборемся, — подбодрил его Вратко.

Топот наверху не прекращался. К нему примешивались звуки голосов. Толстая преграда заглушала их настолько, что не разобрать, кто и о чем говорит.

— Нужно искать пути отступления, — поднялся с корточек Лохлайн. — Много они потратят времени, чтобы найти вход?

— Ну, так ищи! — огрызнулся Гуннар. Он нацелил на плиту-крышку Злое Жало, и Вратко не позавидовал первому «счастливчику», который обнаружил бы их убежище.

Динни ши приблизился к Вратко:

— Ворлок, спроси это… этого человека. Продолжается ли подземелье? Можно ли пойти дальше?

Словен кивнул. Почему бы и не спросить?

— Послушай, Димитрий… — Наверху заорали. Как пить дать, кто-то догадался, куда ведет единственная в капитуле расчищенная от мусора плита. — Скажи мне, подземелье не заканчивается здесь? Есть ли ход дальше?

Грек рассеянно потер лоб. Кажется, он пропустил слова парня мимо ушей.

— Я вот подумал, — неуверенно проговорил он. — Вот о чем подумал… Если заклинить рычаг, может, плиту станет труднее поднимать?

Вратко с сомнением посмотрел на рукоятку. Ответил, поразмыслив мгновение, другое:

— Хуже уж точно не будет. А чем его заклинить?

— Копьем твоего товарища. Он северянин, да?

— Из Хердаланда. Это в Норвегии.

— Можно попытаться загнать поглубже копье. Оно застрянет, и рычаг заклинится. Может быть…

Гуннар бросил на них косой взгляд. Неужели догадался, что предлагает грек?

Тем временем Олаф примеривался, как бы схватить плиту снизу и придержать ее. Викинг потянул бы на весах пудов шесть — кости и мышцы, но ни золотника жира. Пускай помучаются те, кто рыщет наверху. С таким «довеском» плита, конечно, станет неподъемной. Одна беда — за гладкую поверхность не ухватиться пальцами, как ни старайся. Тогда, и правда, остается только попытаться застопорить запорный механизм.

Вратко подскочил к Гуннару, схватил кормщика за рукав и, сбиваясь, пересказал ему предложение Димитрия. Клубок света при этом подрагивал и мигал. Наверное, его нужно было постоянно удерживать двумя ладонями.

— Я ему, знаешь, куда копье сейчас засуну? — Брови викинга сошлись на переносице, в голосе прорезалась опасная хрипотца. — Тоже мне, мастер-умелец выискался. Замки ломать мастер…

Хёрд отвернулся.

— Видишь? — повернулся Вратко к греку. — Давай другой путь искать.

— Там есть проход, но закрытый перегородкой! — махнул рукой Димитрий.

Из-под плиты снова посыпался мусор. Она дрогнула. Скрипнул, заскрежетал камень о камень.

— Поднимайтесь! Будем уходить! — воскликнул Вратко.

Динни ши подхватили своих раненых.

Вульфер с сожалением провел пальцем по железной рукояти.

— Ведь погонятся… Долго мы под землей прятаться не сможем. Не крысы все-таки…

— Что ты сказал? — дернулся Лохлайн.

— Тихо вы! — прикрикнул на них Гуннар. — Эй, ты, как тебя… Говори, что с копьем делать надо?

— Вот сюда, — ответил Димитрий по-урмански. Оказалось, он не только понимает речь северян, но и довольно сносно на ней говорит. Чего только раньше скрывал?

Грек показал щель между камнем и граненым рычагом. Да, убедился Вратко, как раз для копья. Меч вряд ли засунешь…

— Поможет ли? — проворчал кормщик, с размаху вгоняя Злое Жало в дыру. Налег всем телом, чтобы острие зашло поглубже. Наконечник завизжал, скользя по камню. Потом что-то хрустнуло. Копье застряло намертво, в чем Гуннар не преминул убедиться, попытавшись расшатать оружие. — Слабо мне верится что-то…

— Может, и не спасет, но задержит врагов, — вздохнул Димитрий. — А мы тем временем попытаемся уйти…

— Я теперь совсем безоружный остался, — развел руками викинг. — С ножом много не навоюешь.

Новгородец молча протянул ему меч… И выронил светящийся клубок.

Сорвавшись с ладони словена, сгусток солнечного света истаял, будто капля, и рассеялся, не долетев до камней, устилавших пол.

Они снова оказались в темноте.

Наверху орали. Кто-то возмущался, требовал не притворяться, а работать. Ему отвечал сварливый голос, оборвавшийся после звука смачной оплеухи.

— Засветил бы ты свой огонек, Подарок Ньёрда, — негромко проговорил Гуннар.

— Не получится, — убежденно отвечал новгородец. Он не лукавил. В самом деле, чувствовал, что не сможет повторить… Нет, не вису. Что виса? Слова, связанные созвучиями в строки. Того душевного накала, который вызвал обидные слова Олафа, ему уже не достичь. А заклинание, сказанное холодным разумом, без сердца имеет мало силы. Это он уже успел понять. Кто его знает, как там у других чародеев, а у него именно так дело обстоит.

— А ты попробуй, — мягко попросил кормщик. — Чего тебе стоит?

— Истинно так, ворлок, — поддержал викинга Лохлайн. Едва ли не впервые за все время их совместного путешествия. — Уж очень силен мрак. Даже я ничего не вижу. Может быть, наш друг, надевающий волчью…

— Постойте! — воскликнул Димитрий. — Не нужно ворожбы! Это все не по заветам Господа нашего!

— Что ж ты предлагаешь, мудрец? — настороженно произнес Олаф.

— У меня есть свечи. Сальные. Кто там у вас с огнивом управлялся умело?

Гуннар приглушенно захохотал:

— Что ж ты раньше молчал, грек?

— Так случая не было.

— Если случая ждать, можно всю жизнь в темноте просидеть! Тащи сюда свои свечи!

Послышался шорох шагов, звук удара и жалобный вскрик.

— Ой, лбом в стену, кажется…

— Ты на голос иди да руки вперед выставь, — наставительно проговорил Гуннар. — И стопой дорогу щупай. Эх, что ж вас, ученых людей, такой ерунде суще-глупой, учить надобно?!

— Ну, что ж поделаешь… — виновато отвечал Димитрий. — Иду я. Потихоньку…

В течение последующих мгновений Вратко одним ухом прислушивался к суете, кипевшей наверху, в полуразрушенном здании капитула, а другим — к несмелым, неуверенным шагам нового знакомца. Выходило так, что у копошащихся вокруг плиты саксов ничего не выходило, зато грек показал себя способным учеником, схватывающим уроки осторожности на лету. Добрался до кормщика и нос не разбил даже.

Скоро вновь зачиркал кремень по огниву. Потом Гуннар долго раздувал багровый глазок на теле трута, а там и дрожащее пламя свечи озарило лица людей и динни ши живым веселым светом.

Прикрывая огонек ладонью, Димитрий позвал:

— Идемте… Там проход есть. Только…

— Что «только»? — встрепенулся кормщик.

— Перекрыт этот проход. Завал — земля осела. Я начал было ее разгребать, а там — плита каменная. Резьбой покрытая…

— Пойдем, человек, покажешь свою преграду, — надменно произнес Лохлайн.

— Ну, пойдем…

Узкий извилистый проход вел в глубину земли. Судя по оплывшим стенам, его проложили давным-давно. Похоже, и в самом деле, еще друиды. Пользовались ли подземельем монахи? Скорее всего, да, иначе сейчас тут не смог бы пройти ни один человек. Глинистая почва стенку держит, но во время весеннего таяния снега и осенних дождей ее «пучит», глина становится податливой и «плывет». Потому стенки проходов нужно время от времени подравнивать, а кое-где и закреплять жердями и досками, если не хочешь, чтобы тебя привалило ненароком. За двести лет запустения и так уже подземный путь начал приходить в негодность. В двух местах «потолок» провис, выгибая толстые обаполы настолько, что пришлось пробираться на четвереньках. Еще Вратко насчитал четыре сужения, где нужно было протискиваться боком. Особо тяжело приходилось Олафу. Он ругался под нос, жаловался, что всю жизнь прожил мореходом, а помереть, видать, доведется, как червяку земляному. Еще хёрд добавил, что уже сейчас чувствует, как толща земли давит ему на плечи и голову. А что будет, когда глубже опустимся?

Вратко и сам не испытывал никакого удовольствия от блуждания под землей. Спертый воздух. Сырость и холод. Тяжелое чувство замкнутости в четырех стенах. Тьма, не позволяющая разглядеть что-либо дальше вытянутой руки. Но особого ужаса он не ощущал. Просто неприятно. А вот Олаф, похоже, мучается…

Шагающий рядом Димитрий негромко говорил:

— А родом я из Херсонеса, что в Климатах. У вас на Руси его зовут Корсунем.

— Знаю, — кивнул новгородец. — Его еще Владимир Святой воевал.

— Да! Точно! — закивал грек. — У нас до сих пор сохранился холм от этой осады.

— Зачем холм? Какой холм? — не понял парень.

— А ты не знаешь?

— Нет…

— Когда Владимир Херсонес осаждал, его воины думали насыпать вал вровень со стенами. Или даже выше хотели. Они собирались с этого вала город обстреливать из луков и пороков. Тягали землю и щебень со всей округи. А херсониты подкоп сделали и снизу, из-под насыпи, землю забирали. Что русичи за день насыпали, то наши за ночь прибирали…

— Ловко, — усмехнулся Гуннар. — Только я не думаю, что это можно сделать.

— Ты только думаешь, — обиженно протянул Димитрий, — а я своими глазами холм тот видел.

— Ты еще скажи: насыпал!

— Я не насыпал, но дед мой, когда совсем еще мальчишкой был, жил в Херсонесе. Он помнил и киевского князя, который вытребовал у Византии корону василевса, и Анастаса, который стал первым епископом на Руси, и великую жажду, разразившуюся в городе после того, как русичи перекопали водопровод, и великий пожар…

— Ну, если он мальчишкой был, вряд ли копал сам?

— Конечно, нет, но он видел…

— Или слышал байки взрослых, принимая их за чистую монету.

— Но холм ведь есть!

— Да мало ли кто его насыпал и когда? А молва людская после все додумала.

— Если хочешь знать, — все больше воодушевляясь спором, воскликнул грек, — я нарочно историей интересовался! Я изучал старые книги, хроники, летописи!

— Да мало ли что монахи понапишут? — уже откровенно насмехался кормщик. Вратко даже стало неудобно за товарища. — Они — лжецы всем известные!

— Как ты можешь так говорить? — Димитрий остановился и упер указательный палец викингу в грудь. — Я сам — монах! Я решил всю свою жизнь посвятить поиску истины! Чтобы все люди могли прочитать в книгах правду!

— Видишь, ты сам признаешь, что сейчас там больше вранья, чем правды! — Гуннар небрежным движением отодвинул руку грека.

Димитрий задохнулся от возмущения и хватал ртом воздух, как вытащенная из полыньи рыба.

— Может быть, мы пойдем дальше? — возвышающийся над всеми Олаф, опасливо втягивал голову в плечи и поглядывал на близкий потолок. — Горячие спорщики, корсунянин да хёрд.

Кормщик ответил смешком, а монах стремительно развернулся, едва не затушив свечу, и молча зашагал по подземному ходу.

— Так тебя правильнее называть братом Димитрием? — спросил Вратко.

— Можно и так. Но я не чернец… Хотя при монастыре Святого Климента с десяти лет живу. Слыхал про наш монастырь?

— Нет, — помотал головой Вратко.

— А про священномученика Климента, ученика самого апостола Петра?

— Краем уха слыхал…

— Да как же так можно? — искренне возмутился грек. — Уж о ком о ком, а о папе Клименте ты должен был слышать. Если ты, конечно, истинный христианин… А вот и дверь!

Димитрий остановился и повыше поднял свечу.

Их взорам предстала осыпь буроватой земли, комковатой и сырой даже на вид. Новгородец наклонился и зачерпнул горсть. Размял в пальцах. Точно, глина. Верхняя часть завала была разрыта и обнажала серую плиту из ноздреватого камня — совсем не такого, как та, что скрывала главный вход в подземелье из здания капитула.

— Вот, два дня уже роюсь, — виновато промямлил Димитрий.

— Руками? — поинтересовался Вульфер, выглядывающий из-под локтя Олафа.

— Да. Руками.

— Ну, так это немало без лопаты, — одобрил сакс.

Лохлайн вполголоса процедил по-гэльски:

— Удел червей — копаться в земле.

«А удел кротов — всю жизнь жить под землей», — зло подумал Вратко, но ничего не сказал.

— Будем рыть? — Гуннар придирчиво оглядел кровлю. Не провалится ли?

— По очереди придется, — оценил тесноту коридора Вульфер.

— Да тут и одному развернуться негде… — пробасил Олаф.

— Ничего. Как-нибудь управимся. — Кормщик тряхнул головой и первым подошел к оползню.

— Я огонь подержу! — вызвался Вульфер, принимая у Димитрия свечку.

Всем оставшимся волей-неволей пришлось отойти.

Гуннар загребал землю двумя ладонями, не боясь изгваздаться в грязи. Отбрасывал глину и уминал ее сапогами.

— Расскажи мне о папе Клименте, брат Димитрий, — попросил Вратко.

— Я могу, конечно… — нерешительно протянул грек. — Но будет ли интересен мой рассказ прочим нашим спутникам? — Он бросил косой взгляд на динни ши. Очевидно, непривычная внешность подземельщиков вызывала у монаха подозрения. Эх, знал бы он, что стоит плечом к плечу с нелюдями, то есть богопротивными по сути своей существами, и даже одним оборотнем, которого и вовсе к прислужникам сатаны недолго отнести.

— Говори, монах, говори… — Олаф прекрасно понял его слова, ибо говорил Димитрий по-урмански, чтобы не обидеть никого из присутствующих. — Почему не послушать?

Лохлайн, похоже, ничего из их разговора не понял, но всем видом показал, что не сильно и хотел. Они с Нехтой снова занялись ранеными, один из которых даже постанывать перестал, лежал, как мешок, набитый тряпьем, и не шевелился.

— Ну, коли никто не против… — смущенно проговорил Димитрий. — Пожалуй, я расскажу. Родился Климент в Риме вскоре после мученической смерти Иисуса Христа. В малолетстве он потерял родителей и воспитывался у дальних родственников, людей богатых и приближенных к императорскому престолу, но, к сожалению, закоренелых язычников…

Роющий землю Гуннар хрюкнул себе под нос. Димитрий встрепенулся, но, поняв, что останавливать его никто не собирается, продолжил:

— В юности Климент получил хорошее образование. По римским меркам, само собой. Но его не увлекали языческие развлечения, роскошь, чревоугодие и разврат, присущие римлянам. В те годы, несмотря на гонения, притеснения и жестокие издевательства, христианская вера начала распространяться из Иудеи сперва в Грецию, а после добралась до самого города на семи холмах. Среди римлян истинных христиан было немного, но, познакомившись с ними, Климент приобщился к Слову Божьему. Юноше захотелось узнать больше, и он отправился в Александрию Египетскую, где проповедовал в те годы святой апостол Варнава. Речи сподвижника Христа Климент слушал с глубоким вниманием, всем сердцем воспринимая силу и истину Слова Божия, а после пошел пешком в Палестину.

— Экий неугомонный, — заметил Олаф, но в его голосе звучало что-то похожее на уважение. Еще бы! Кто лучше викинга может понять душу человека, которому не сидится на одном месте?

— В Палестине… — ободренный вниманием Димитрий заговорил громче, все больше воодушевляясь. — В Палестине Климент принял крещение из рук самого апостола Петра, стал его преданным учеником и бескорыстным сподвижником. Незадолго до своей мученической кончины апостол Петр рукоположил Климента в епископы Рима. Не империи, но вечного города, как и поныне называют его италики.

Грек вздохнул, перевел дух. Посмотрел на роющего Гуннара. Хёрд работал размеренно и с виду неторопливо, как привык грести на корабле. Усталости он пока не чувствовал, и Вратко, подумывающий о том, чтобы сменить товарища, решил повременить. Уж больно заинтересовал парня рассказ монаха.

— Итак, Климент вернулся в Рим. Теперь он уже сам проповедовал, неся Слово Божье людям, наставляя заблудших, благословляя взыскующих благодати Небесной. Его добродетельная жизнь, милосердие и молитвенный подвиг обратили многих римлян ко Христу. Так, однажды в день Пасхи, уже тогда считавшейся великим христианским праздником, им были крещены сразу четыреста двадцать четыре человека. Среди удостоенных таинства были люди всех сословий: рабы, правители, члены императорской семьи… Так Климент трудился во славу Господа аж до пять тысяч шестьсот девятого года от сотворения мира. Но язычникам не нравилось, с какой охотой люди принимают новую веру. А потому они замыслили извести знаменитого проповедника и направили донос к римскому императору Траяну. Дескать, хулит и порочит христианин старых богов, недобро отзывается об устройстве империи, о величии ее, мыслит установить новый порядок, — Димитрий перевел дух. Спросил Гуннара: — Не пора ли тебя сменить, уважаемый?

— Пора! — откликнулся кормщик. — Но не ты. Пускай Олаф пороет. Ему полезно! — Гуннар обернулся и усмехнулся, сверкнув зубами.

— Чего это мне полезно? — недовольно пробурчал здоровяк, но беспрекословно подошел к завалу, опустился на колени. Вскоре земля горстями полетела из-под его широченных ладоней. Вульфер поначалу пытался уворачиваться, но Олаф словно нарочно метил в него, и старик махнул рукой — все равно в глине измажешься, так зачем тогда беречься?

— И что там дальше было с Климентом? — не скрывая любопытства, поинтересовался Гуннар, отряхивая глину и каменную крошку со штанов.

— Император сослал его в одну из самых дальних провинций. В Херсонес.

— Вот оно что! — догадался Вратко. — Вот почему ваш монастырь в его честь назван!

— Конечно! Только его не проповедовать сослали, а в каменоломни. Но крепкий телом и выносливый духом, Климент и на каторге продолжал проповедовать, привлекая к вере Христовой множество рабов и осужденных преступников.

— Достойная паства, нечего сказать… — буркнул себе в бороду Олаф.

— Один раскаявшийся грешник Господу дороже, нежели десять праведников! — назидательно произнес грек.

— Это если искренне раскается, — пожал плечами Гуннар. — А если притворяется ради послаблений или других каких выгод?

— О каких выгодах ты говоришь?! — горячо возразил Димитрий. — Климент не был ни надзирателем на каменоломнях, ни их командиром, не распределял он также пищу и воду или другие какие блага. Он просто молился и проповедовал! Люди верили его слову и видели, как Иисус Христос придает сил верному своему слуге. Видели творимые им чудеса!

— Какие такие чудеса? — негромко спросил Вульфер, который продолжать удерживать свечу над головой копающего. — Неужто он похлеще Святого Патрика будет?

— О Святом Патрике я мало знаю, но Климент молился Господу, и посреди бесплодной каменной пустоши забил источник. После этого народ шел креститься к нему нескончаемым потоком, — твердо отвечал монах.

— Рабы и преступники, — добавил Олаф, уже не поворачиваясь.

— А что, рабам и раскаявшимся грешникам Слово Божье не нужно? — обиделся Димитрий. — Иисус уподобил раскаявшихся и возжелавших очищения потерянной овце, когда фарисеи пеняли ему, что принимает он грешников и ест с ними. «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девять в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А нашед, возьмет на плечи свои с радостью…»

— Ага! — не сдавался викинг. — А тем временем волки сожрут оставшихся девяносто девять…

— Или разбегутся они по пустыне твоей! — расхохотался Гуннар.

Грек нахмурился, засопел:

— Если вы смеетесь над учением Христа…

— Мы не смеемся, — попытался успокоить его Вратко. — Просто не так давно сталкивались с монахом, которого впору не пастырю, а мяснику уподобить…

— Я верю вам, — вздохнул херсонит. — Знаю, что не все священники ведут праведный образ жизни, не все очистили помыслы свои… Многие больше полагаются на силу и оружие, чем на кротость и мудрое слово. Они загоняют язычников едва ли не силой в лоно Церкви, забывая, о чем учил Иисус. Поэтому переубеждать я вас не буду.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Только видишь ли, после отца Бернара, мне и креститься-то расхотелось. Нужда прижмет, я лучше Одина призову. Он, хоть и языческий идол, как ты говоришь, а справедливость понимает и честь не растерял, — сказал кормщик.

— Я не говорил, что Один — идол.

— Ты не говорил. Другие говорили. Да! Ты же забрался на край света из города своего ромейского зачем? Небось, души заблудшие уловлять? Наставлять, крестить язычников?

— Нет. Я в поисках знаний приехал.

— Каких таких знаний? — поднял бровь Вульфер.

— О святых ваших, которые острова крестили, о церквях и монастырях ваших…

— И за этим ты в развалины полез? — удивился сакс. — Нашел бы старика, навроде меня, расспросил бы…

— Люди напутать могут. Приврать для красного словца. А книги не лгут. Я тут книги искал. Отец Никифор… Это настоятель наш. Отец Никифор говорил, что в Англии могут быть рукописи, привезенные самим Иосифом Аримафейским!

— Аримафейским? — вскинулся Вратко. — Это тот, который… — начал было парень, но захлопнул рот. Имя Иосифа из Аримафеи в его памяти прочно связывалось с историей о Святом Граале. А Грааль, в свою очередь, с поисками отца Бернара. Кто знает, может, новый знакомый только хитрит, притворяясь добрым и смиренным, а сам норовит к ним в доверие втереться, чтобы завладеть Чашей? Слишком много желающих развелось в последнее время… И каждый думает, что ему нужнее всех.

Поэтому новгородец решил перевести беседу в другое русло:

— Ты, брат Димитрий, так и не дорассказал о Клименте.

— О Клименте? Я-то могу, но твои друзья…

— Они тоже послушают, — с нажимом произнес Вратко, исподтишка подмигивая Гуннару. — Ты говори, а то мой черед копать уже настает.

Парень заступил на место Олафа, отошедшего от дверей без малейшего сожаления. Присел, оглядел завал. Здоровяк поработал что надо. Словену оставалось только подрыть чуть-чуть по краям.

— Ты говори. Я слушаю… — подбодрил он грека.

Холодная сырая глина противно липла к ладоням, забивалась под ногти.

— Да что говорить? Римляне не простили священномученнику его проповедей, не простили народной любви. Когда старший надзиратель каменоломен узнал о чудесах, явленных Климентом, об апостольском служении его, то приказал утопить святого отца. Клименту привязали к ногам корабельный якорь и бросили в Русское море. Но и тут Господь явил чудо. По молению верных учеников Климента — Корнилия и Фивы…

— Все! Достаточно! — неожиданно перебил монаха Вульфер.

— Как достаточно? — удивился грек.

— Почему? — повернулся Вратко.

— Рыть достаточно! — усмехнулся старик. — Давай-ка мы эту дверь толканем… А истории послушать можно и потом.

Он решительно оттеснил поднявшегося с колен новгородца и уперся плечом в когда-то покрытый резьбой, а теперь сгладившиеся от времени камень.

 

Глава 13

Треножник и копье

Затаив дыхание, Вратко глядел, как напряглась спина Вульфера, задрожали ноги, пятка отставленной ноги скользнула по глине. Каменная дверь даже не шелохнулась. Сакс переступил, упираясь поудобнее. Повторил попытку. С тем же успехом.

— Может, мне попробовать? — подал голос Олаф.

— Или вдвоем придавить, — добавил Гуннар.

Вульфер отступил от плиты, отер пот со лба. Грудь старика высоко вздымалась.

— Иди пробуй, — кивнул он Олафу.

Здоровяк медленно подошел. Повел плечами, примериваясь, уперся, надавил…

Вратко показалось, что он слышит, как хрустят суставы и гудят сухожилия викинга.

— На месте стоит, проклятая… — прохрипел хёрд.

— Может быть, на себя надо? — несмело проговорил Димитрий. Похоже, он представил себе, как пытался бы открыть дверь в одиночку.

— Глупые людишки! — презрительно бросил Лохлайн. — Запоры друидов не открыть тупой силой. Даже если упрямства в тебе больше, чем в быке, а силы, как у великана.

— И что ты предлагаешь? — повернулся к нему Гуннар.

Динни ши пожал плечами.

— Нет, ты скажи уже! — настаивал кормщик. — А то легко так языком молоть. Я тоже понимаю, что друиды ваши не пальцем деланные. Так что теперь, бросить и не пытаться спастись?

Лохлайн хранил гордое молчание, глядя в стену.

— Нет, коротышка подземный, — побагровел Гуннар, — ты говори, коли начал! А то, выходит, наше общество тебя не устраивает. Мы и грязные, и глупые, и дикие… А вы белые и пушистые. Только когда дело доходит до драки с пиктами, то твои благородные воины подставляют грудь под стрелы и помирают. А нам приходится головы рубить направо и налево. И плиты каменные ворочать, чтобы ваши задницы от врагов спасти. И землю руками рыть, пока вы в холодке отдыхаете. И все хорошо! Все тебя устраивает. А теперь, когда у нас что-то не получается, мы сразу делаемся тупыми зверьми. Тогда давай — иди и открывай эту дверь! Ты же наследник древнего, утонченного и благородного племени. У тебя получится, я знаю. Давай!

Кормщик отшагнул в сторону, освобождая проход. Олаф тоже потеснился. Его взгляд не сулил ничего хорошего динни ши, но, похоже, для начала викинг не прочь был разрешить им хотя бы попытаться.

Лохлайн не сдвинулся с места:

— Я не собираюсь спорить с существами, чье достоинство заключается лишь в звериной силе и ловкости. Мне это ни к чему. Могу сказать одно: если бы великая королева доверяла вам, дикие твари, то не отправила бы сопровождать вас меня и моих воинов, о смерти которых я сейчас скорблю столь глубоко, что не замечаю вашей ненависти и ваших звериных ужимок.

Гуннар заворчал и взялся за меч. Олаф сжал кулаки. Даже Вратко ощутил, как в сердце всколыхнулось возмущение. Подумаешь, древняя раса! В двух шагах от полного вырождения и гибели, а туда же…

— Я хотел вам намекнуть, что догадываюсь о способе открыть дверь, — вел дальше подземельщик. — Получается, зря. Крупиц разума, ютящихся под толстыми черепами, явно недостаточно, чтобы догадаться. Нужно говорить прямо и безыскусно. Так получается?

— Ты говори, да не заговаривайся, — рыкнул Олаф. — Придушу, как цыпленка…

— Я хотел сказать, что открывать эти двери — работа для ворлока. Ну-ка, найдите, что возразить!

Он обвел людей торжествующим взглядом.

Вратко покосился на монаха. Парню очень не хотелось, чтобы новый знакомый заподозрил его в богомерзкой ворожбе. К счастью, гэльское слово «seunadair», то есть «волшебник», Димитрий не понял. Ну и слава Богу.

— Я не уверен, что у меня получится, — промямлил словен. — Если запор магический, к нему надо подход знать. А то, не ровен час, ловушка какая-нибудь сработает, в клочья нас разнесет.