Глава 10. Алиса

Вместе с Безумием пришла девушка, глаза ее темны были как ночь, а кожа бледна как снег. Кровь ее была лекарством для тех, кто воспротивился Божьему плану. Одни боготворили ее, другие призирали, приспешники Господня оказались в числе вторых. — Отрывок из новой Библии Эры Безумия.

Крики и выстрелы — это то, что я слышу, находясь в комнате медсестёр, сам госпиталь расположен в бывшем Государственном историческом музее, что дает прекрасный обзор на происходящее за окнами.

— Что там происходит? — Спрашивает Кристина — молодая темноволосая полненькая медсестра.

— Там люди и они в опасности! — Вопит Катя, женщина за пятьдесят.

Я подлетаю к окну и вижу несколько человек, убегающих от дюжины безумных, один из них отстаёт, прямо ему в спину дышит неживой и тянет к его рюкзаку свои руки.

— Наверняка, там раненые есть, пойдёмте! — Командую я и срываюсь с места.

Когда мы оказываемся на улице, то выстрелы и крики с разных сторон буквально заворачивают меня в толстое одеяло и мешают двигаться, а тем временем, Тэмпл — один из солдат и по совместительству мой лучший друг — кричит, чтобы мы не выходили. Я смотрю впереди себя и замираю от ужаса, половина неживых уже отправились на тот свет, первой до нас добегает девушка, однако солдаты ее не пропускают, она может быть заражена. Катя бросается к ней и шустро осматривает открытые участки ее тела, проверяет глаза и шею, после чего незнакомку все же пропускают за ворота. Следом за ней поспевает парень, он что-то кричит, девушка рвётся к нему с такой силой, что ее еле удерживают двое солдат, вскоре парня тоже пускают и он захватывает ее в свои объятия буквально на миг, а потом достаёт пистолет и помогает солдатам палить по неживым.

Почти на ровне друг с другом бегут ещё двое, один из них прижимает к себе ребенка, они что-то кричат нам, но я не слышу, я не могу пошевелиться, меня сковывает страх, который при всей своей особенности я так и не смогла перебороть.

Слишком много безумных.

Последнего из бегунов одна из неживых все же хватает за рюкзак, я смотрю на Тэмпла и понимаю, что он не может прицелится, парень успевает достать нож, что происходит дальше я не вижу, потому как мужчина со шрамом на лице и ребёнок оказываются у ворот. Но мужчина не заходит внутрь, он лишь передаёт ребёнка и бросается обратно, к тому парню, как вдруг, рядом со мной, в воздухе образуется слишком громкий хлопок. От удивления, я вскрикиваю, даже отстраняюсь. Первая моя мысль: Тэмпл попал в безумную и сейчас тот парень вместе с мужчиной со шрамом на лбу прибегут к нам. Но потом, я поворачиваюсь и слышу крики. Парень, что стоял с девушкой, вырывается за ворота и бежит быстрее шрамированного мужчины, они оба что-то кричат, я понимаю одно — Тэмпл попал не в того. В тот же момент, я сама выбегаю за периметр, не смотря на страх и запрет, и направляюсь вперёд. Несколько раз спотыкаюсь, чуть ли не падаю, а потом оказываюсь рядом с парнем.

В области между сердцем и плечом — кровь, ее так много, что я боюсь, что уже ничего не исправить. Парень обратил на меня взгляд, кажется, я что-то сказала, но сама уже не помню что именно. После того, его глаза округлились, он испугался меня, испугался моего взгляда сильнее, чем собственной смерти. Я понимаю его, я тоже себя боюсь.

Я кричу, чтобы притащили носилки, мои руки меня не слушаются, единственное, что я могу сделать — зажать его рану и просить, чтобы он остался со мной. Парень смотрит на меня мутным взглядом, я боюсь, что не справлюсь и тогда все это напрасно. Я мысленно прошу Бона о том, чтобы он выжил, его лицо измазано в чём-то чёрном, куртка в пыли и крови, но волосы, глаза — все это до боли мне кажется знакомым. Я знала его когда-то, но не могу узнать сейчас. Секунды тянутся целую вечность, а я как дура пялюсь на него, наверное, он в ужасе, он считает меня безумной.

— Алиса… Шепчет парень и отключается.

Все мое тело пронзает ток, меня трясет. Я знаю его. Знаю. Но этого не может быть! Такого не бывает!

— Артём? — Вырывается у меня его имя.

Его уносят от меня на носилках, я стою, как вкопанная и не могу пошевелиться. Вокруг меня горы тел. Они все мертвы, всё в крови. Я сглатываю и смотрю, как его уносят, смотрю, как члены его команды что-то кричат, мужчина со Шрамом о чём-то бурно разговаривает с Тэмплом, он, наверное, их лидер. Я срываюсь с места и бегу. Меня останавливает другой парень, у него голубые глаза и светлые запылившиеся волосы, он весь красный и на взводе. Позади него стоит девушка. На вид она хрупкая, но понятное дело, что хрупкие не выживают.

— Куда его унесли?! — Кричит парень.

— Что?

У меня пропадает дар речи, я не могу ничего сказать, не могу ему ответить.

— Куда унесли парня с пулевым ранением?! — Продолжает тот.

Передо мной появляется один из солдат, он что-то объясняет моему собеседнику, пока другой отводит меня внутрь. Напоследок, я оборачиваюсь и бросаю взгляд на девушку, она сжимает кулаки, жестикулирует, но не сопротивляется. Всю их группу уводят к другому входу.

— Алиса! — Вскрикивает Тэмпл и бросается ко мне. Он явно зол. — Какого черта ты себе позволяешь?! А если бы тебя…

— Зачем ты выстрелил?! — Завожусь я. — Ты мог убить его!

Тэмпл делает шаг назад.

— Я не хотел, я лишь пытался ему жизнь спасти.

В тот же момент я успокаиваюсь и прихожу в себя. Сейчас я выгляжу, как безумная, а мне надо держать себя в руках.

Я молча срываюсь с места и бегу в туалетную комнату. Мне приходится несколько раз умыться ледяной водой, чтобы мое лицо начало остывать. А потом, я поднимаю взгляд к зеркалу и смотрю на себя: чёрные расширенные зрачки немного успокоились и уже не так сильно двигаются, кожа вокруг глаз принимает естественный розовый оттенок, волосы растрепанные, но все же ровно зачёсаны назад. Я смотрю и думаю о нем. Артём — это был правда ты?

Проходит около полутора часа, прежде чем его переводят в госпиталь. Я тут же бросаюсь туда и молча сижу, всматриваясь в его черты лица. Он изменился: скулы стали острее, волосы длиннее. Я дотрагиваюсь до его руки и тут же одёргиваю себя — он здесь, рядом и живой. Разве такое возможно?

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем тот просыпается. Я же, не сомкнула глаз. Его взгляд все еще мутный, он постанывает от боли, смотрит на меня и, словно по щелчку пальцев, возвращается в реальность.

— О Боже… — Шепчет он и с большими усилиями садится полулёжа. — Ты не приснилась мне…

Артём тянет руки к моему лицу и проводит пальцами по моей щеке.

— Ты живая.

Я плачу. Это так неестественно для меня. За эти пять лет я плакала не так часто.

— И ты…

Меня вдруг бросает в дрожь от его прикосновений. Все это время я не решалась поднять взгляд, я боюсь, я боюсь он увидит мои глаза, он возненавидит меня за то, кем я являюсь. Но я решаюсь. Я смотрю на него и чувствую напряжение, однако он не отворачивается. Артём смотрит на меня с изумлением.

— Но ты же не…

Он обрывает себя на полуслове.

— Нет. Я живая. Я живее всех, кого ты знаешь. — Я хочу все ему рассказать. — Меня царапали и кусали, но… Но я не обратилась. — Поспешно добавляю я. — И тогда, я стала неким идолом для ненормальных людей. — У меня перехватывает дыхание. Я смотрю на Артема, он глядит на меня, молча, сам еле дыша. — Я молилась о смерти и наверняка получила бы ее, если бы не… если бы не Тэмпл. Он понял. кто я такая и принес сюда. Здесь — я стала медсестрой и… Надеждой. Моя кровь — лекарство.

Глаза Артём становятся больше моих.

— Ты — лекарство? — Говорит он одними губами.

Я киваю и смотрю на него.

— Так здесь всегда было лекарство? — Он злился, он так злился. — Мы умираем там… — Он не дышит. — А здесь всегда было… Лекарство?

Его глаза стеклянные. В них боль и ужас.

— Мои друзья… Двое моих друзей погибли сегодня утром…

У меня сжимается сердце, в голове словно тысяча вспышек. Я чувствую себя чудовищем. Я — чудовище.

— Артём, я не…

— Уходи. — Отрезает он.

Я боюсь и одновременно желаю к нему прикоснуться. Но, вместо этого, встаю и покидаю его палату. Меня трясёт, холод сковывает ноги. Закрывая за собой дверь я облокачиваюсь на стену и медленно сползаю вниз. Я потеряла его. Снова.

 

Глава 11. Александр

Тук, тук — Безумные пришли!

От них мы убежать должны!

Коль не получится у нас —

Себя убьем мы в тот же час!

— Детское стихотворение.

Они осматривают наши тела с ног до головы, расспрашивая даже о давно зажитых шрамах, потом нас разделяют и поочередно проводят разговор с психологом, тот спрашивает про наше внутреннее состояние, нервные срывы, докапывается до самых тяжелых моментов из жизни и с улыбкой просит пройти в душевую, где тёплые струи воды бьют по моему телу, я мою голову настоящим шампунем — впервые за несколько месяцев, после чего мне выпадает возможность побриться заточенным лезвием и вновь умыться тёплой водой. Новая чистая сухая одежда уже ждёт меня в шкафчике. Я надеваю свитер и штаны, они слегка велики мне, но это не проблема, на ногах удобные ботинки, я подхожу к большому зеркалу и смотрю на своё отражение — я выгляжу, как человек, словно и не было этих пяти лет, словно я выйду на улицу, а там люди, спешащие по своим делам, светит яркое солнце, летают самолёты, играет музыка. Это чувство захлёстывает меня, накрывает волной, после чего покидает меня в одно касание и ему на замену приходит новое — боль. Она становится невыносимой, словно тяжёлый камень на моих плечах.

Дверь открывается и я вижу в дверном проеме солдата. Он держит в руках планшет, на белоснежных страницах что-то написано, он перелистывает один лист и смотрит на меня.

— Александр Акимченко? — Спрашивает тот.

Я киваю.

— Пройдемте со мной.

Я следую за солдатом вдоль извилистых коридоров, где наряду со мной следуют по своим делам много народу, у некоторых в руках планшеты, здесь есть настоящая бумага и письменные принадлежности — в мире за стеной такого не предусмотрено. Одежда у всех чистая и отглаженная. Я не вижу никого с признаками недоедания или психической нестабильностью. Как же так? Они живут здесь в достатке, пока мы умираем от голода и холода?

— Сюда.

Солдат встаёт у массивной большой двери и смотрит на меня. Я захожу внутрь и впервые замечаю то, на что просто не обратил внимание — электричество. Здесь повсюду свет, пахнет настоящим кофе и выпечкой. Я смотрю на стол в углу — вокруг него ютятся люди в пиджачках, а на столе еда — горячая и вкусно пахнущая. Меня начинает тошнить.

Мужчина лет пятидесяти звонит в колокольчик и все быстро двигаются к огромному столу в центре зала, я нахожу глазами Шрама и не сразу его узнаю: у него чистые уложенные чёрные волосы, ниспадающие на лоб и закрывающие шрам, на нем белая рубашка и чёрные брюки, на ногах с виду совершенно новые ботинки. От его вида, я даже слегка пугаюсь и теряю ориентацию в пространстве. Он тоже замечает меня и глазами зовёт к себе. Я пробираюсь к нему, сквозь поредевшую толпу людей, спешащую занять свои места.

В зал заходит мужчина лет тридцати пяти и я сразу его узнаю — это он тогда помогал нам спастись, именно его пуля попала в Артема. Меня одолевает некая злость, но тут же сменяется на милость — он спас нас и совсем не виноват, что так вышло.

— Прошу садиться. — Говорит тот и я почувствовал, как его взгляд пробежался по нам. — Для начала, хотелось бы поприветствовать гостей нашего собрания — членов команды зачистки № 13, а именно: Льва Николаевича, Александра Акимченко и Артема Гордеева. К сожалению, последнего сейчас нет с нами, он находится в госпитале в стабильном состоянии.

Лев Николаевич — настоящее имя Шрама? Мне кажется это смешным, я задумываюсь над подарком судьбы на его лбу и представляю, как в бою его царапает лев и рассекает ему бровь и потому, его настоящее имя является названием этого животного. Кажется, я готов рассмеяться прямо здесь и сейчас, хотя понимаю, что ситуация вовсе не веселая.

— Разрешите представиться, меня зовут Дубинский Максим, сокращённо — Тэмпл, я представляю интересы Президента города Москвы по военной части. К сожалению, презедент не смог явиться к нам, у него есть дела посерьёзнее. — Я чувствую, как срывается его голос на последнем слове, словно он врет или сам не верит в то, о чем говорит. — А теперь перейдём к самой сути проблемы. — Тэмпл достаёт лист бумаги и несколько секунд вчитывается в его содержимое. У меня сжимается желудок, я голоден. — Патрульные докладывают о массовых скоплениях Безумных на всех участках города Москвы. Безумные объединяются командами от десяти до тридцати человек, становятся менее агрессивными и реагируют только нападения. Сами не атакуют. — Он морщится всего на секунду, но я замечаю это. — Безумные организовываются. Это чревато неопределенными последствиями и Президент принял решение создать две организованные группы, дабы раз и навсегда очистить Москву от неживых.

Я сглатываю. Чувствуется напряжение, оно пульсацией проходит по комнате, не слышно не вздохов, не шёпота, лишь жгучий интерес каждого, кто сидит в зале, каждого, кроме Шрама. Тот даже бровью не повел, когда услышал это.

— Было принято решение, что руководство командами перейдёт в руки Максима Дубинского и Льва Николаевича.

Шёпот проходит по залу моментально. Я поворачиваю голову и смотрю на Шрама — он знал, он все знал! Его лицо бесстрастно и не выражает ничего, кроме удивительного спокойствия.

— Каждая команда будет состоять из тридцати человек, на формирование команд отпущено два дня, после чего руководители должны предоставить списки непосредственно Президенту.

Меня знобит изнутри. Зачистка всей Москвы от сгруппировавшихся безумных — самоубийство!

— Спасибо за внимание, по всем вопросам обращаться к…

Но я уже не слушаю, я отказываюсь слышать это дерьмо и стремительным шагом покидаю зал. Нас спасли, чтобы отправить на смерть, на бойню. Мы скот, который ведут на убой. Чтобы сказал Артём, услышав это? Ох, представляю его реакцию, когда он узнает!

Я смотрю на план крыла «А», повешенный на стене и стараюсь запомнить дорогу к Госпиталю. Несколько раз прокрутив повороты в голове, я бросаюсь вниз по лестнице и пробиваясь через толпу несусь, как сумасшедший. Наверное, надо было дождаться Шрама, он бы все объяснил, он бы заверил, что это пустые слова, что все это неправда, но я то знаю, что все это происходит в реальности, все происходит с нами.

Мы умрем, умрем, чтобы другие могли жить.

Я не готов.

 

Глава 12. Шрам

Мы похоронили нашего товарища рядом с Каналом имени Москвы. Он был храбрее многих из нас, пока неживая рвала ему глотку — он успел всадить ей пулю в лоб, а потом, когда понял, что патронов больше нет, сам вонзил себе нож в висок. — Рассказ одного из членов команды зачистки № 2.

Они не понимают. Жизнь не так проста и сказочна, как представляется им здесь — за стенами Кремля, где варят ароматный кофе, повсюду электричество, тепло и свет, газовые конфорки и горячая еда. Я не ел ничего горячего, не считая супы быстрого приготовления на разведанном костре, уже очень давно. Там, на улице, люди голодают и сходят с ума от страха и холода, я видел сотню тощих лиц, обезумевших от недоедания и болезней, я видел детей, у которых просматриваются рёбра, сквозь тонкую бледную кожу, а их глаза впали. Я помню морозные зимние дни, когда было так холодно, что даже животные не высовывались из своих укрытий, мы не ели неделями, за исключением одной консервной банки на пятерых раз в три дня, а воду нам давали сосульки и снег. Я помню этот ужас, когда Август заболел и температурил несколько дней, как бредил и плакал, не приходя в себя. Мы все думали, что он умрет. Даже Вадим не отрицал. Но мы не сдавались: сдаться, значит проиграть, а я не собирался проигрывать. Никто не собирался. Знаете, что самое страшное за стеной? Это не безумные, поджидающие тебя за углом, это не холод и не голод. Самое страшное — это ожидание. Ждать того, что неизбежно схватит тебя за пятки и утянет за собой в глубину кровавых фантазий больного маньяка убийцы. Все мы знали, все ждали того момента, когда закончится еда, когда холод станет выносимым и дрожащие руки непроизвольно потянутся к пистолету. Вот, что такое ожидание.

Августу стало лучше на пятый день. Поначалу, ночью он перестал стонать. Впервые за несколько дней в комнате 5×5 воцарилась тишина, она принесла с собой страх — мы подумали, что это конец и Август умер. Никто не решался к нему подойти, он не шевелился и в темноте было непонятно — дышит ли он вообще. Я помню испуганный взгляд Вадима и то, как в ту ночь мы все смотрели в одну точку и слушали стук собственных сердец.

Утро преподнесло нам сюрприз — Август сумел приподняться и попросил воды. А спустя ещё несколько дней тот полностью окреп и вернулся к жизни прежним человеком, каким мы уже и не мечтали его увидеть.

Вадим сиял, он будто сам стал в десять раз живее. Но я был счастливее всех, мы не потеряли Августа. Мы вместе. Мы всегда будем вместе и обязательно переживём весь апокалипсис. Мы больше никого не потеряем.

Я соврал, я ошибся. Мы потеряли их обоих, братья погибли, а я ничего не смог сделать.

Конечно же, я знал. Тэмпл рассказал мне все ещё до собрания, потому, я не выражал лишних эмоций, когда объявили столь необычную новость и взгляд Саши упал на меня. Он промолчал. Он единственный, кто молчал в этой бурной суматохе, какофонии звуков и голосов, смешавшихся между собой.

Президент представил нас с Тэмплом в виде мессии — мы должны были повести народ за собой, но не на смерть — а на Божью битву, как выразились представители Кремлевской Церкви.

«Коли укусили тебя или оставили отметину безумия на теле твоём — подними очи вверх и помолись, после чего распрощайся с жизнью, Бог простит тебя за самоубийство, ведь только выжившим откроются райские врата!» — Отрывок из новой Библии эры Безумия.

Клянусь, наверное, это правильно, меньше безумных — меньше проблем. Но каким сильным должен быть человек, чтобы наложить на себя руки?

Блестящие лампочки в роскошных люстрах спускали свет на огромный стол. Саша выбежал из зала, а я не стал его догонять. Я знал куда он пойдёт — к Артёму. Ему нужна была его поддержка, нужно было знать, что он не один. Мне было не по себе, я пытался представить, как расскажу об этом Ване, расскажу о том, что снова бросаю его. Он, конечно же, не прольёт не слезинки, он сильный, как я, как мой сын. Время неумолимо двигалось вперёд, я чувствовал на себе взгляды солдат, когда проходил по коридору, ко мне подходили некоторые и записывались добровольцами. Они так юны и наивны, они не понимают. Они не осознают, что записываются в список смертников. Юные камикадзе. Кого точно не будет в нем, так это Артёма, Саши и Даши. Гори огнём, но я не позволю им покинуть Кремль. Ребята наглотались дерьма по горло и заслужили жить. Тэмпл бросает на меня взгляд и непроизвольно морщится. Ему эта идея претит так же, как и мне, я не одинок, я знаю. Трусость Президента была нашим злейшим врагом, тот даже не покинул свои покои, чтобы прийти на собрание и огласить свое решение.

Красота ночного неба завораживает меня и сгибает пополам. Ваня стоит рядом и мы оба пялимся в окно, смотря на тысячи ярких звёзд. День пролетел, словно его и не было. Таких дней осталось два, третий — я не переживу.

 

Глава 13. Август

Бог превращал воду в вино, Безумные превращают живых в мертвых.

— Отрывок из новой Библии эры Безумия.

Пульсирующая боль в виске, онемевшее тело, сжимающийся от голода желудок, запах отбеливателя, судорога в животе, переходящая в сдавленную боль, меня рвёт, мне нечем дышать, рвотные потуги не прекращаются, меня рвёт снова, но уже воздухом, возникает ощущение, что глаза сейчас вылезут из орбит. Мне так страшно. Сердце бешено бьется, я задыхаюсь и падаю в пустоту.

Когда я вновь открываю глаза, то думаю о том, что, скорее всего, провалялся в собственной блевоте несколько часов, однако, это не так. Пол чистый, а мое тело лежит на подушках, я ощущаю это, но ничего не вижу. Темнота стоит непроглядная. Я чувствую, что мою правую руку сковывает железо, на ней надеты наручники. Пытаясь нащупать к чему меня приковали можно прийти к выводу, что это клетка.

— Боже… — Шепчу я в слух.

Где-то совсем рядом мне слышится шорох, я вздрагиваю и замираю. Кто-то кряхтит, так близко, что я чувствую, как его дыхание колеблет воздух.

Резкий звук, словно что-то выпускают в воздух, пугает меня, я чувствую, как начинаю отключаться и ничего кроме, как кричать «нет» — мне не представляется возможности.

Когда больше нет сил держаться, то я падаю вперёд, успев вытянуть перед собой левую руку. Всего на секунду, перед тем, как отключиться, мне мерещится, что кто-то касается моей ладони. Мне страшно.

Свет бьет мне в глаза, он настолько яркий, что я жмурюсь, забиваюсь в угол, закрывая лицо рукой.

— Не бойся меня. — Слышится мне мужской голос.

Перед глазами все плывёт, я вижу расплывчатый силуэт мужчины в белом халате с седыми волосами.

— Бояться не надо. Не меня.

Насмешка, я определённо услышал насмешку. Мне дурно. Взгляд фокусируется очень медленно.

— Мари, принеси нашему другу воды.

Я пытаюсь посмотреть перед собой. Я не один, кто-то сидит напротив, он прикован и молчалив. Он смотрит на меня.

Кто-то медленно подходит к клетке, это девушка, на ней белый халат, волосы зачёсаны назад, двигается она очень странно, переминаясь с ноги на ногу, пошатываясь в разные стороны. Девушка нагибается, протягивая мне руку со стаканом, она так низко, что я могу взглянуть на ее лицо. Я беру стакан и поднимаю голову: осунувшееся лицо, серая кожа, безумные глаза, а пальцы холодные, словно лёд. Стакан выпадает из моей ладони, я вскрикиваю и отшатываюсь в угол клетки, машинально засовывая руку за пояс, но ножа там больше нет.

— Боже! — Кричу я и пытаюсь отдышаться от ужаса. Безумная — она так близко, она дотронулась до меня, она разорвёт меня.

— Не бойся, она тоже не причинит тебе вреда, верно, Мари?

Девушка поднимается с корточек и замирает, смотря на меня. Она голодна, я так и вижу, как безумная готова вцепиться зубами в мою шею, но девушка не двигается, она слушается седоволосого мужчину в конце коридора.

— Ну вот, теперь твоя камера в стекле. И что же нам делать?

У меня все еще пелена перед глазами. Я пытаюсь вспомнить, как оказался здесь, но последнее в моей памяти — это вспышки света, окружение безумных и Вадим… Стекла впиваются в мою руку, боль тупая, но благодаря ней, я понимаю две вещи:

1. Меня чем-то накачали.

2. Боль помогает мыслить.

Я тяну ладонь к стеклу, меня колотит страх, тишина, словно вакуум, поглощает меня, но я решаюсь и на этот раз — делаю это специально: я со всей силы накидываю ладонь на осколки и вскрикиваю от боли, она стала острее, я чувствую каждый осколочек, что вонзается в мою кожу, чувство такое, словно вся рука пульсирует от боли.

— Чего ты пытаешься добиться, Август?

Откуда он знает мое имя? Зрение более менее восстанавливается, но не все фигуры приобретают чёткий контур.

— Когда ты стабилизируешься, то поймёшь, какую ошибку натворил.

Я стараюсь не слушать его. Моя окровавленная ладонь поднимается на достаточно высокое расстояние над осколками.

Я слышу смех, его смех, меня мутит, рука онемела, мышцы свело, а смех все громче и громче. В конце концов, я возвращаю контроль над своими конечностями и со всей силы опускаю ладонь на осколки. Адская боль, кто-то плачет, нет, это я, плачу, как девчонка, меня трясёт, а смеха больше не слышно. Зрение сфокусировалось, я смотрю на исполосованную ладонь, залитую кровью, а потом переключаю взгляд на впереди сидящего человека: темно-рыжие волосы, спутанные кверху, окровавленная армейская куртка, позади него Мари — безумная, подчиняющаяся мужчине по ту сторону клетки. Она снимает с парня наручники и кляп. Я молюсь, чтобы это был кто угодно, но только не он, только не мой брат.

В конце концов, становится ясно, что Бог больше не слушает молитвы, чудес не бывает. На земле царит ад — и я в самом его эпицентре. Два безумных глаза вперели в меня свой взор.

— Крепись, Август, ибо ночь будет длинной. — Смеётся мужчина.

Губы моего брата изворачиваются в кровавой улыбке, на долю секунды я снова пытаюсь молиться, чтобы это все было сном, чем угодно, но только не реальностью. Вадим срывается с места и вонзается зубами в мою шею.

Я вспоминаю все: окружившие нас неживые, мы с Вадимом удирающие в проулок, прячемся за мусорными контейнерами, глаза Вадима, наполняющиеся безумием, мой страх, пистолет у его лба, его крик, чтобы я стрелял, почему я медлю, ну же, а потом тупая боль в голове, крик Вадима и темнота. Холодная бездна подхватывает меня и закутывает в ледяное одеяло из стёкол и льда. Даже сейчас, я чувствую, что должен умереть, я должен, но продолжаю жить.

 

Глава 14. Шрам — за час до…

Пробки в Москве достигали своего предела в районе шести часов вечера в пятницу, когда привычный путь от работы до дома на машине составлял не более двадцати пяти минут, но по такой дороге, минимум, час.

Я ехал домой с престижной работы юриста одной из торговых компаний. В свои года, я был достаточно успешным человеком, это я понял, когда получил второе высшее образование — экономическое. Этим я обязан был своим родителям, когда те, вместо того, чтобы устроить меня на какую-либо спортивную секцию — нанимали мне репетиторов по внеурочным предметам. В школе я был заумным золотым мальчиком, неприкасаемым, но только потому, что давал списывать, иначе бы меня, скорее всего, хорошенько бы колотили, ибо я был хилым и не мог дать сдачи даже в словесной перепалке. Это изменилось лишь в институте, когда я встретил девушку своей мечты, она была конечно умницей и красавицей, на таких, как я, врядли внимание обращала, но, однажды, она села рядом, мы разговорились, она общалась со мной на все темы, мы переписывались в социальных сетях и виделись на учебе, но я боялся позвать ее гулять, ждал явного отказа, ей, наверняка, было бы стыдно гулять с хлюпиком в очках, вроде меня. Мне хватило полгода, чтобы измениться до неузнаваемости: жесточайшие диеты, спортивный зал, линзы, смена гардероба. Я ловил на себе взгляды красоток, но понимал, что они смотрят не на меня, как на человека, а всего лишь на картинку — на внешность. День Икс настал и я, наконец, решился позвать ее в кино. Она смеялась так звонко, ее глаза сияли, а потом, всего лишь одной фразой, она заставила меня ее полюбить — «ну и почему ты не позвал меня раньше?». Ей, как оказалось, было вовсе не важно, какой я был внешне.

Дома меня ждали жена Светлана и сын Слава. Они были моим смыслом жизни последние десять лет. Даже, когда приходилось совсем худо, я знал, что не останусь один.

— Ну и духотень! — Сказала молодая девушка из соседней машины. Она сидела на пассажирском сидение, а за рулём сидел парень, ее ровесник, который явно был на взводе из-за пробки. — Согласны? Такого жаркого лета ещё не было! — Она вздохнула и откинула светлые волосы назад с плеч, оголив мокрую шею и уставившись на меня.

— Согласен. — Промямлил я и тут же попал под жёсткий взгляд ее парня.

— Эй! — Окрикнул он, толи меня, толи её.

Она закатила глаза и отвернулась от меня, а я, тем временем, покрепче вжался в сидение автомобиля и уставился на фотографию, прикреплению к бардачку: моя прекрасная жена, обнимающая нашего сына на новогоднем празднике в школе в минувшем году.

Пока я ехал до дома, то слушал радио, диктор — парень с приятным веселым голосом, вещал о прекрасном жарком солнечном дне и мерах предосторожности, о воде, нахождении в тени и прочих подобных вещах. У входа в подъезд сидела собака — дворовая овчарка, которую подкармливали местные бабки, в целом, она была безобидна, но ее величина меня пугала, всегда думал о том, что может наброситься и не важно, что она почти что ручная.

— Я дома! — Крикнул я, стоя в коридоре квартиры.

Встречать меня выбежал сын, темноволосый с мамиными голубыми глазами, которые напоминали небо в солнечную погоду. Он крепло обнял меня.

И вот ко мне вышла Света — моя прекрасная и самая чудесная жена, она поцеловала меня, и, клянусь, в этот момент внутри стало еще жарче, чем снаружи.

— Еда на столе, я только белье повешу и вернусь. — Прошептала она с улыбкой.

— Пойдем, пап!

Слава потянул меня на кухню, там шли мультики, мы сели за стол.

Я сидел немного в своих мыслях, когда тишину, оглушавшую меня, прервал обеспокоенный женский голос, сменивший мультики. Девушка с аккуратно уложенными белыми кудрями, которые никак не подходили к ее испуганному, бегающему взгляду.

— Убедительная просьба всем оставаться дома или в помещении, избегать прям солнечных лучей…

Ее речь прервал крик моего сына.

— Пап, смотри!

Я уставился в окно и картина за ним была ужасной — горящий, летящий вниз самолет, он падал со стремительной скоростью, примерно, в центр Москвы, у меня все сжалось внутри.

— Позови маму! — Приказал я, когда везде выключился свет.

Слава побежал на балкон, а я, тем временем, схватился за телефон, не знаю, куда я собрался звонить в тот момент, но сигнала не было. Я вновь поднял голову и посмотрел на небо. А там десятки вспышек в районе солнца искрами ниспадали к земле, хлопок — это упал самолет, вдалеке разыгрался пожар, а потом ужасающе яркая вспышка солнечного света волной отшатнула меня назад, перед глазами все потемнело, ноги буквально испарились и я стал падать, попутно хватаясь за все, что попадало под руки, но не успел, видимо, я упал, ударившись лбом об стол, но ничего не почувствовал, боли не было, лишь тяжесть по всему телу и все.

 

Глава 15. Тэмпл

Бейся в команде или умри в одиночестве! — Текст с листовок разбросанных на улице в начале эры Безумия.

Хотелось бы рассказать вам немного про своего отца, человека, который спас мне жизнь. История его жизни всегда была довольно тяжелая для восприятия многими людьми и не все хотели слушать ее до конца. Но вам я обязательно ее расскажу. Вы обязаны знать ее хотя бы потому, что из-за этого человека я сейчас здесь. Готовы?

Моего отца звали Леонов Алексей Константинович. С самого детства он был необычным ребенком: в то время, как остальные ребята гоняли мяч, тот сидел в сторонке и наблюдал как те играют. Когда кто-то у него спрашивал, почему он не хочет присоединиться, он отвечал, что считает, сколько одна команда сделает пасов до потери мяча, старается рассчитать наиболее верные комбинации и предугадать движения ребят. Подобным он занимался постоянно: он легко мог назвать количество шагов от дома до школы, количество ступенек на лестницах и сколько секунд нужно ждать зеленый сигнал светофора во всех переходах на районе.

Само собой разумеется, это выделяло его среди остальных и друзей у него, как правило, не было. Однако, нестандартное мышление моего отца помогало справляться с самыми трудными задачами по физике и математике. Но другим ребятам, «нормальным», как они сами себя называли, он не нравился, за что часто получал по шее. Но не отчаивался и продолжал быть собой.

Однажды, его семье пришлось переехать в другой город, а это означало, что и школу тоже придется сменить. Обстановка не стала лучше: на новом месте была шайка, которая со всех собирала деньги за «защиту». Так как, Алексей был новичок, он должен был дать больше денег, намного больше, чем у него было. Конечно, ввиду отсутствия такой суммы у школьника, он ничего им не дал, за что шайка назначила ему «стрелку» после школы. Никакого страха или чего-то необычного Алексей не чувствовал, но для себя знал, что нужно поставить ребят на место, чтобы заслужить хоть каплю уважения и не повторять ситуацию, возникшую в прошлой школе. До конца учебного дня оставалось два урока. «Девяносто минут» — подумал он, — этого мне хватит. И паренек стал придумывать, как нужно все сделать.

Выходя в проулок за гаражами, он имел слабую нотку надежды, что все обойдется без драки, и что не придется приводить свой план в исполнении. Однако, увидя недалеко от себя Лешу, шайка двинулась вперед.

Их было шестеро. Шесть на одного, не очень то честно, согласитесь? Но Алексея волновала строгая последовательность его действий; он понимал, что только так сегодня можно будет вернуться домой без ссадин и синяков. Как это заведено у шпаны, они его окружили. Впереди стоял главный — рослый белобрысый паренек, на вид очень крепкий. По правую его руку стоял не менее высокий темноволосый парень с самонадеянной ухмылкой на лице.

— Деньги давай, последний раз говорю! — Сказал старший и грозно уставился на моего отца.

— Нет у меня, я уже говорил, — Абсолютно спокойно ответил тот.

— Ну, сам напросился, — вся их шестерка пошла в атаку и через какое-то мгновение Алексей достал из кармана сточенный гвоздь и со всей силы полоснул ближайшего подлеца. Во дворе стихло. Никто из шпаны уже и не думал бить Алексея — все подбежали к упавшему, плюющемуся кровью товарищу. Про Алексея все забыли и он решил этим воспользоваться и ушел домой, а там, конечно, никто ничего не знал, пока вечером не пришел участковый с заявлением от родителей Вани Прохорова — так звали старшего из шпаны, кому Леша достаточно сильно порезал щеку.

Спасло моего отца тогда только чудо — именно оно помогло замять дело и ему не светила детская комната милиции. Однако, это деяние не осталось незамеченным. Через неделю пришло письмо из военкомата, где Алексея звали на собеседование. Там и определилось, что после школы тот поедет учиться в Рязанское Высшее Воздушно-Десантное Командное училище.

Спустя много лет, командир взвода старший лейтенант Леонов, отправился на выполнение служебной задачи в Чеченскую республику. Пробыл там ровно три месяца, участвуя во множестве заданий, связанных с разведкой.

На одном из таких, он и его команда повязали противника, и отвели на допрос в штаб. Враги оказались непростыми, а все в американском снаряжении и с новейшими западным оборудованием. Нашим ребятам тогда потребовалось две недели, чтобы расшифровать их передачи. И когда это удалось сделать, Россия смогла доказать прямую поддержку боевиков США. Те, в свою очередь, от обвинений, конечно, отказались, но нашим бойцам в Чечне это не помешало: благодаря перехватам каналов связи на радиостанции, товарищи из сирийской армии с помощью российских солдат

смогли спасти и освободить большинство территорий Чеченской республики.

Мой отец был награжден орденом мужества — наградой его мечты. Он потом всегда его с собой носил и не стеснялся показывать своим друзьям.

Алексей отвоевался в первой чеченской войне, после чего ушел в запас. А пока от ужасов оправился, вжился в мирную среду обитания, работу нашел, познакомился с невестой, а та, в начале двухтысячных подарила ему сына, то есть, меня.

На момент Вспышки мне было двадцать девять лет, я закончил военно-морскую академию в Санкт Петербурге и, в принципе, жил своей жизнью, до того дня, когда десятки ярких солнечных огней рванули к земле и мир погряз в хаусе. Нас эвакуировали в Кремль, менее, чем за месяц возвели дополнительные стены и КПП. В тот год зима выдалась чересчур холодная, а в связи с поломкой главного генератора нам приходилось экономить на электричестве, а значит и на тепле в целом. Кремль промерзал изнутри. Число заболевших от пневмонии увеличивалось в геометрической прогрессии. Мама тоже заболела. Она до последнего боролась за свою жизнь и отцу, благодаря его положению, позволили оставить ее доживать свои дни в нашей комнате, а не в общем изоляторе, откуда каждое утро пропадало по два-три человека. Однажды ночью отец разбудил меня и сказал, лишь одно слово — «пора». Я сел к маме на кровать и не нашел слов для прощания. Мне было около тридцати, а я забился в угол и плакал.

Под конец зимы Кремль потерял пятьдесят процентов своих жителей.

Однажды, отец отправился на вылазку с одной из групп зачистки, я тогда тоже должен был идти с ним, но он приказал мне оставаться в Кремле. Меня до сих пор терзают сомнения — он знал? Знал, что не вернется? Никто тогда не вернулся. Отец всегда учил меня терпению, поэтому я ждал.

1. Терпение.

Но и на следующий день никого. Стали собирать команду спасения, которую наш Президент предложил возглавить мне. Я, в тот момент, чувствовал всю важность и ответственность, которая свалилась на мои плечи. Мне предстояло вести группу из десяти человек в место последнего отчета моего отца. Это был старый мясокомбинат, от туда доносились крики и музыка, из выбитых окон выходил пар, а уцелевшие стекла были запотевшими. Внутри был самый настоящий ужас. Там устроили бойцовский клуб между живыми и безумными: в середине стояла огромная клетка, сидели букмекеры, принимались ставки, огромная толпа людей ликовала и выкрикивала имена, трясла деньгами, золотом, я видел полуголых женщин, которые танцевали, разносили напитки, и выносили таблички на ринг. Сверху были комнаты для привата, занавешенные красными шторками, и еще, над самим рингом весели клетки «на одного», где те же самые молодые девушки, исхудавшие до костей, и, явно, находящиеся под наркотиками, танцевали или, по крайней мере, подавали признаки жизни. Я скомандовал разбежаться и слиться с толпой по максимуму, ведь было понятно, что если толпа начнет разбегаться, то и организатора сея торжества будет не поймать. Мой взгляд упал на кровь на полу ринга и я задумался, сколько же людей здесь погибло ради чьей-то прихоти. Но меня это не касалось, сейчас я должен был стать эгоистом и найти своего отца.

2. Эгоизм.

На ринг, держа за ноги и за руки, выволокли девушку, младше меня, приблизительно, лет на десять. Из одежды на ней были рваные джинсы и розовая майка, светлые волосы на голове ниспадали на ее лицо, а избитые костяшки на пальцах побелели от той силы, с которой он брыкалась и пыталась вырваться, ударив хоть одного из тех четырех уродов, что несли ее.

Девушку буквально кинули на ринг, но она быстро встала, хотя уже было поздно, и клетка была закрыта. А с другой стороны на длинном поводке вели неживого: это была девушка примерно ее же возраста (тяжело было сказать точно из-за ее ссадин, крови на лице и теле и потускневшей мертвенно-серой кожи), толпа ликовала, когда эти двое остались в клетки один на один. Живая вжалась в стену клетки и тяжело дышала, пока безумная медленными шагами приближалась к ней, кто-то позади девчонки толкнул ее вперед и та упала, безумная воспользовалась положением и кинулась на нее, но девушка откатилась в сторону и так же быстро встала на ноги, пока безумная сумела среагировать и понять, что она промахнулась — девушка прыгнула на нее сверху и придавила коленями так, что лицо неживой впилось в холодный пол ринга. Но я видел, что она не может ничего сделать — хотела бы, давно свернула шею. Но девушка что-то прошептала безумной и та перестала биться. Толпа закричала, проскакивали слова «подстава», «убей ее», «сломай ей шею», «разорви ее», «напейся ее крови». Мне стало не по себе и в этот момент в клетку загнали еще двоих неживых, на этот раз это были мужчины и я знал их, именно с ними отец отправился на задание. Уже через мгновение я стоял у основания ринга, сам не понял, как пробился сюда. Я глядел на безумных и их черные глаза, и когда один из них забежал за девушку, то я вспомнил, что безумные вовсе не тупые зомби из кино, они так же умны, как и люди, просто многие их инстинкты притупляются по сравнению с голодом и размножением. И в тот же момент, тот самый неживой схватил ее и вонзил зубы ей в плечо, пока другой подбежал к ней спереди, но сделать ничего не успел — я выстрелил. Его голову буквально разорвало. Безумный, что секунду назад держал девушку — отпрянул и я всадил ему пулю в лоб. Девушка упала. Началась паника, толпа понеслась к выходам, но меня уже интересовала не она, там наверху из привата вышел мужчина, он давал какие-то указания своим, так называемым, телохранителям и я понял — он тут главный.

Мне удалось протиснуться сквозь толпу, я побежал вверх по лестнице, его головорезы рванули на меня, но я был быстрее и проворливее их всех, мне хватило три точных выстрела, чтобы освободить себе дорогу. Мужчина забежал в какую-то комнату и я следом за ним. Место, в котором я оказался, было подобием морозильной камеры, только весели здесь не коровки, да свинюшки, а самые настоящие люди, как живые с неживыми, так и мертвые, подвешенные вверх ногами, словно скот. А в отдельном углу с табличкой «смеси» висели тела с трубками, через которые выкачивалась кровь. Там я и увидел своего отца.

Я рванул к нему, он был еще жив, но едва мог стоять на ногах. Пока я снимал его, то он невнятно бормотал о какой-то девушке, его предложения были зациклены на словах «иммунитет», «девушка», «надежда», «мир».

3. Мир.

— Все хорошо, пап, я вытащу нас отсюда.

Мне пришлось изрядно повозиться, чтобы отстегнуть от него все трубки, после чего, я дал ему пистолет, подхватил его так, чтобы половина его массы оказалась на мне и он хоть как-то смог идти.

— Надо… ее… вытащить… — Шептал он без конца.

— С этим потом разберемся, пап, надо убираться отсюда.

Прямо перед нами возник тот самый мужчина, за которым я погнался, он протянул пистолет, но отец среагировал быстрее, не знаю, откуда он нашел в себе силы, но тот встал прямо передо мной, послышалось несколько выстрелов и через секунду — мужчина упал замертво.

— Я его добью, пап. — Сказал я, но не успел и шагу сделать, как отец свалился мне на руки и я увидел яркое красное пятно на его кофте.

— Нет! — Закричал я. — Не смей, не смей!

Я положил его на холодный пол, мысленно проклиная себя за то, что прогуливал уроки первой медицинской помощи в школе и особо не учил ее в академии. Единственное, что я мог сделать, так это зажать его рану руками и молиться, просить его остаться со мной.

— Найди… девушку… — Он буквально выдохнул эти слова. — Я горжусь тобой…

Его больше нет. В моей голове сейчас все было иначе. Пелена перед глазами не давала мне встать, все тело обмякло. Я не смог его спасти.

Надо найти девушку. Он был здесь ради нее. Он называл ее миром и надеждой. Я был просто обязан ее спасти.

Я рванул вниз, зал казался намного больше без толпы, я насчитал восемь человек из команды спасения, они схватили несколько, похоже, соорганизаторов данного мероприятия, девятый погиб, как я узнал позднее. Череда выстрелов послышалась в соседней комнате, это кто-то пошел расстреливать неживых. Еще двоих я отправил в морозильную камеру. заранее предупредив, что там мой отец и я… я не смог его «освободить». На ринге уже никого не было, кроме тех двоих неживых, что я пристрелил раньше, и безумной, что так же получила пулю в лоб, но уже не от моей руки, девушка пропала.

Я пошел вдоль коридоров, сам не представляя, что меня туда тянуло, просто шел, молча и очень быстро. И пришел я на звук воды и тихий плач. Я аккуратно открыл дверь и увидел ее: ту самую светловолосую девушку с ринга, ее глаза были наполнены безумием, она сидела в ванне и смотрела на меня, я наставил на нее пистолет, мысленно извиняясь за то, что не спас еще тогда, когда она дралась. За долю секунды до выстрела я услышал шепот, изменивший всю мою жизнь.

— Скоро встретимся, я люблю вас.

— Что? — Я был ошарашен до глубины души. — Что ты сейчас сказала?

Девушка перестала жмуриться и вновь посмотрела на меня, ее глаза были полны безумия: зрачки то сужались, то расширялись с бешеной скоростью, но сейчас передо мной сидел вполне живой человек с промытой раной от укуса, которую подарил ей безумный.

— Стреляй. — Уже более громко сказала она, глотая собственные слезы. — Ну же!

Но у меня, буквально, отнялась рука. Я смотрел на нее и слова отца вновь вспыхнули в моей голове: «иммунитет», «девушка», «надежда», «мир».

— Ты живая. У тебя иммунитет.

— Нет! — Чуть ли не кричала она. — Я урод, я стану безумной! Убей меня!

— Но ты уже… — Я сам не верил своим словам. — Ты уже безумная. И при этом живая. Ты — иммун.

Я нес ее в Кремль на руках, ручаясь своей головой перед товарищами, что она особенная. После десятка тестов наши генетики подтвердили мою теорию. Алиса — так звали чудо, подаренное нам Богом.

Весь Кремль прощался с моим отцом и среди военных прошелся шепот, что я теперь буду главнокомандующим.

4. Прощание.

Алису я часто называл довольно кратко — Лиса. У нее были красивые глаза, даже по меркам Безумия, она любила откидывать свои светлые волосы назад и при блеклом свете они казались рыжеватыми.

Теперь, когда девушка с иммунитетом была в Кремле, на нее могла бы начаться охота, я понял, что мой долг — это защищать ту, ради которой отец отдал свою жизнь. Я был готов умереть ради нее.

5. Лиса.

Пять слов. Пять слов, перевернувших мой мир с ног на голову. Пять вещей, которые привели меня к тому, что мы имеем сейчас. Хотите узнать, как меня зовут? Тэмпл — Терпение, Эгоизм, Мир, Прощание, Лиса. А как меня звали раньше — это уже совсем не важно. Прошлое в прошлом. И о нем не принято вспоминать, а уж тем более говорить.

Пять букв, что не будут нести в себе никакого смысла не для кого, кроме меня, но именно они делают из меня человека.

 

Глава 16. Александр

Правительство Москвы не несет ответственность за жизнь каждого гражданина, проживающего на территории города. Любое государственное убежище впредь подчиняется новой Конституции, при этом, управляющий может вносить поправки для своего приюта, если они не противоречат или не сильно искажают вышестоящий закон. — Статья 1 новой Конституции Москвы.

Теперь, когда моя спутница умылась и надела чистую одежду — выглядела она еще более привлекательной. Она рассказала об одном чудном месте, которое называется «Парк».

В моем понимании парк — это место с каруселями, богатой зеленой растительностью, где много людей, слышится смех и музыка. Этот же парк был иным. Всю дорогу до него (а мы спустились на много уровней вниз) Даша была заведенной и ярко улыбалась своей белоснежной улыбкой, словно вот вот случится то, о чем она мечтает.

Выйдя из лифта мы двинулись по серии коридоров — пустых и холодных, без окон и дверей, лишь длинная прямая, то и дело поворачивающаяся в разные стороны, периодически все же мы натыкались на горшки с цветами или даже небольшие сады, под которые были выделенные целые проемы в стене, у каждого была ультрафиолетовая лампа, подпись и фотография, сделанная еще до Вспышки: «миниатюрная береза», «красные розы», «сирень». Стоит ли говорить, что уже несколько лет я не видел березовых рощ, настоящие розы, да и вообще, цветы. А тут это было что-то вроде своеобразной галереи или Ботанического сада, возможно, единственные в своем роде растения сейчас оставались за моей спиной, да и рассмотреть их поближе времени не было, ибо Даша неслась с бешенной скоростью вперед.

Мы остановились у больших автоматических дверей, рядом с ними стояли двое охранников, а на стене висела панель. У меня в голове появилась мысль, что нам туда не попасть, как вдруг девушка-охранник с широкой улыбкой двинулась в нашу сторону, мужчина же остался непоколебимо стоять на своем посту. Даша рванула ей на встречу и они обнялись, словно старые подружки.

— Как ты здесь оказалась? Я думала, что навсегда потеряла тебя! — Завопила охранница.

— Ох, Кэт, когда я увидела Миру здесь, то… — Даша вновь завизжала и обняла девушку. — Потом я узнала, что ты тоже добралась сюда, и еще Денис и Дилана! — Она еле переводила дыхание, потом поглядела на меня и жестом позвала к себе. — Кэт, знакомься, это мой друг — член команды зачистки — Александр!

Она протянула мне руку и вдруг почувствовал, что у нее довольно сильное рукопожатие для девушки.

— Саш, это Кэт — моя лучшая подруга из военного лагеря в Ростове!

— Очень приятно.

Охранница пропустила нас в «Парк», предупредив, что у нас есть час, а потом будет смена караула, мужчина охранник был явно не доволен, что мы туда проходим, но похоже никого это больше не волновало.

Когда дверь перед нами открылась, то я не смог сделать и полшага. Зеленая растительность, шум реки, пение птиц, бабочки… я буквально не верил своим глазам! Высокий потолок был обвешан ультрафиолетовыми лампами, одно из растений обматало прожектор и тень падала на камни полосками.

Двери закрылись, а мы продолжали стоять на месте.

— Ты когда-нибудь видел что-то подобное? — спросила меня Даша и я наконец стал приходить в себя.

— Я уже несколько лет не видел такое большое обилие растений… живых растений, зеленых.

Те немногие вековые деревья, что остались стоять после Вспышки стали серыми, словно были покрыты пеплом и пылью, которую нельзя было убрать, а листья и цветы давно отпали и исчезли в холодной земле.

Мы шли молча вдоль узкой каменной дорожки, вдыхая аромат настоящих цветов, запоминая глазами обилие красок, словно такое можно увидеть раз в жизни.

— Я жил рядом с Ботаническим садом. — Вдруг промямлил я. — Я помню красоту и свежий воздух.

— Я провела в Ростове половину своей жизни, когда случилось то, что случилось мы просто собрались в центре города, а потом разбежались кто куда. Некоторые не успели укрыться, они попадали на месте под прямыми солнечными лучами, другие смотрели на солнце из окон и это их спасло, а потом тоже отключились. Я спряталась за прилавком магазина, а когда проснулась, то услышала выстрелы, крики… Выглянула из-под прилавка и увидела бойню. Совсем рядом с дверьми магазина один пожирал другого, меня затошнило и он услышал это. — Ее дыхание сбилось. — «Оно» медленно вошло в помещение, все в крови, серое и с огромными черными зрачками. А я стояла, как вкопанная, и не могла пошевелиться. Мне было так страшно, что я не знала — бежать мне или отдаться ему.

Мы встали на мост посередине парка и смотрели на протекающую речку под нами. На соседних деревьях обосновались два белых пушистых голубя, они смотрели на нас и прижимались друг к другу, а мне казалось, что это очень романтично. Даша перевела взгляд наверх и я заметил, как по ее щеке пробежала слеза, которую она тут же вытерла.

— Дверь снова открылась и чудовище упало к моим ногам. Позади него стояла кудрявая смуглая девушка в окровавленном топике и шортах, в руках у нее была деревянная швабра. Оказалось, она стукнула его ей по голове с такой силой, что пробила ее. Я должна была закричать, но не смогла. Она назвалась Катей, закрыла дверь и попросила меня помочь ей опустить жалюзи. После чего объяснила происходящее. Мы собрали в рюкзак и мою сумку всю еду и воду, которую смогли уместить, а еще я достала молоток, который сколько себя помню валялся под прилавком, и покинули здание. Мы держались вместе слишком долго и это… ну… сблизило нас. В лагере было мало наших погодок, по большей части это были мужчины или взрослые женщины. Детей не было вообще. Денис и Дилана — наши, так сказать, опекуны, потеряли двоих сыновей в первый же день. Но не сдались. Спустя пару месяцев Дилана вновь забеременела. Не самое подходящее для этого время, верно? Они заботились о нас с Кэт. Знаешь, за то недолгое время, что мы были вместе — она сделала из меня самого настоящего бойца. Дилана и Денис были в хорошей физической форме и я старалась поспевать за ними, упражняясь в беге и небольшим приемам самообороны. Но однажды ночью что-то случилось и стены рухнули, а на нас надвинулась толпа безумных. Лагерь умер за пару часов. Уже спустя пятнадцать минут не было даже криков. Мы с Кэт, Денисом, Диланой и еще парой взрослых бежали через окна на втором этаже, но Дилана упала и приземлилась прямо на… на живот. Ее крик услышали все безумные в округе. Взрослые сразу же разбежались, оставив нас вчетвером. Дилана не могла встать, а Денис не смог ее оставить. Он приказал нам уходить, сказал, что мы встретимся снова в Москве. Кэт схватила меня за руку и мы удрали, сама не помню куда. Выстрелы. Много выстрелов. А потом тишина.

— Но ты сказала, что видела их здесь.

— Да, я встретилась с ними в столовой и уронила поднос, благо пустой. Они и сами не ожидали меня увидеть.

— Как ты рассталась с Катей?

— Мы шли несколько дней почти без остановки, ориентируясь на бумажную карту в которой обе толком ничего не понимали. Иногда мы натыкались на людей, одни помогали нам, другие пытались убить. Вторые то нас и поймали. Обезумевшая баба с тремя сыновьями переростками и мужем с большим топором. Они были людоедами. Привязали меня к столу, а Кэт уволокли куда-то. Один из мальчиков хотел меня изнасиловать, расстегнул штаны и брызжа слюной подошел ко мне, я не могла пошевелиться, рот был заклеен скотчем, я дергалась и мысленно молилась, чтобы все это уже закончилось. Потом вошла его сумасшедшая мамаша и ударилась сына прямо по… «С едой не играют, жалкий кусок дерьма» — повторялась она и била все туда же, «никчемный уродец», «жертва аборта», она схватила его за волосы и кинула в другую комнату, а потом замокла и послышался звук падения. Из-за двери показалась Кэт с топором их чертового папаши. Она вся была залита кровью. В какой-то момент мне даже показалось, что она безумная. Кэт освободила меня, мы принялись бежать вон, она крикнула мне «ты впереди, я за тобой», и мы просто бежали. Не знаю сколько и в какую сторону, не знаю как долго, в один момент я просто упала и свалилась в канаву. А когда отдышалась и оглянулась, то поняла, что сзади меня никого нет. Кэт не было нигде. Так я ее и потеряла.

Даша замолчала и я вернулся в реальность вместе с ней.

— Они все живы. Ты должна знать, что твоим друзьям повезло намного больше, чем большинству населению планеты.

— Мы еще проведем с Кэт много времени за разговорами.

Я накрыл ее руки своими и она наконец повернулась ко мне.

— Знаешь, однажды, это все закончится. Я верю в то, что мы победим.

Она смотрела мне в глаза, ее губы находились слишком близко к моим. Мы поцеловались. И это был мой первый поцелуй за 5 лет. Ее, я думаю, тоже.

 

Глава 17. Август

ДИСПЕТЧЕР, МЫ ПАДАЕМ, ОТВЕТЬТЕ! МЫ ПАДАЕМ! — Последние слова полученные с самолета, сбившегося с курса и упавшего в центре Москвы.

Я открываю глаза и вижу свой бледно-бежевый потолок, родные стены и соседнюю кровать на которой спит брат, а за окном лето, солнце бьет своими лучами к нам в стекло и освещает лицо Вадима, но тот не просыпается. Он лежит на спине, вытянув руки к ногам и на долю секунды мне кажется, что он не дышит. А потом я слышу крики, их много, они доносятся с улицы и в ту же секунду толпа безумных пробегает по дороге, они забираются в соседний дом, из окна которого выглядывала Маргарита Васильевна, наша соседка, а я, тем временем, падаю с кровати, и ползу по полу к брату с надеждой, что может они не заметят нас?

— Вадим! — Толкаю я его в бок. — Просыпайся, скорее.

Но он не просыпается. Тогда я стягиваю его с кровати и тот с грохотом падает на пол, моя единственная надежда на то, что никто из безумных не стоял рядом с окном и не услышал этого. Вадим лежит сбоку от меня, а я, тем временем, выглядываю из-за кровати. Безумных нет. Их словно и не было. Тишина и покой. Кое-где даже слышно пение птиц. Маргарита Васильевна, протирая окно в гостинной на первом этаже, замечает меня и ее улыбка исчезает, лицо становится невозмутимым, а указательный палец направлен в мою сторону, однако ее взгляд будто уходит за меня, я резко разворачиваюсь и вижу, как безумное лицо моего брата находится в паре сантиметров от моего.

Тяжелый вздох, и я вновь просыпаюсь, но уже не в своей постели, а в клетке. Однако, на этот раз, подушек подо мной нет, мое тело лежит на каменном холодном полу, а вокруг темнота, она бесконечная и я боюсь пошевелиться, потревожить то, что сидит напротив меня, я слышу его рычание, и вспоминаю, что безумные тоже спят, они проживают в самых глубоких станциях метрополитена, наваливаются друг на друга и создают небольшие горки. Сам я такого не видел, лишь по рассказам наслышан, что неживого может разбудить даже элементарный вздох, они просыпаются, голодные и злые, разрывают на части незваных гостей и вновь отправляются в царство Морфея.

Молниеносно в моей голове появляются картинки, я вспоминаю его укус, мужчину в белом халате, его безумную ассистентку Мари и как я бил рукой о стекло.

Боль в шее пульсирующая, но не такая сильная, как при укусе, а еще я чувствую, что в мою левую руку натыканы иголки, я провожу по ним, и нащупываю аж три трубки, тянущиеся из моего предплечья, одна из них чуть ли не из самого его основания.

Включается приглушенный свет и я слышу, как заработали генераторы. В зале появляется седоволосый мужчина в белом глаженном халате и что-то записывает на планшете.

— О, Август, я вижу ты проснулся. Жаль, что мне не удалось представ иться при нашей первой встречи — меня зовут профессор Василий Литовский.

Я старался смотреть на него и только на него, потому что знал, впереди меня сидит оно, и что это больше не мой брат. Может быть еще до того момента, пока он не вцепился в меня зубами, и не оторвал часть плоти из низа моей шеи это был Вадим, а может он перестал существовать тогда, когда я держал его умирающего на руках в проулке, приставил пистолет к его виску, а он умолял меня его пристрелить, и пускай впереди у нас было около двух суток — боль от трансформации была невыносимая. Я своими глазами видел людей, которые кашляли чернющей кровью, выплевывая куски легких или чего еще, они бы и рады были умереть, но их родные или близкие не могли распрощаться с человеком, которого они любили, тем самым — причиняя ему адские боли. Что-же касается Вадима — его больше нет. И чудовище, что сидит напротив — это очередной безумный человек, неживой, я отстреливал и резал таких как он десятками, на первом инструктаже нас предупреждали, что существует вероятность встретить неживых с лицами наших близких, но это будут уже не они, нам было велено стрелять без предупреждения, мольбы и сожалений.

— Что за штуки Вы воткнули в меня?

— Витамины, немного крови брата и капелька моего лекарства.

Мне стало жутко, мой брат сидел впереди, а по моим венам текла его кровь, он кусал меня, но я не чувствую в себе каких-либо глобальных изменений. Мне страшно, мне чертовски страшно.

— О чем Вы, черт возьми?!

Литовский спустился с трибуны и подошел к стене, на ней висела доска на которой маркером были выведены непонятные мне формулы.

— Я изобретаю лекарство, которое может упростить жизнь многим людям, но увы, оно подойдет не всем. Мари, принеси шприц номер два, пожалуйста.

Безумная своей кривой походкой побрела к профессору и передала ему в руки шприц с ядовито-зеленым раствором, а после развернулась к нему спиной. Листовский воткнул ей шприц в плечо и та завизжала нечеловеческим ревом, после чего упала, и начала биться в конвульсиях, а из ее рта потекла кровавая пена. Я подобрался поближе, чтобы увидеть весь процесс, как вдруг, судороги прекратились и Мари мертвым взглядом смотрел на профессора.

— Можешь встать, твоя еда уже в комнате.

Безумная тяжело поднялась и молча ушла.

— Я не понимаю, что это было?

Профессор улыбнулся и тут же закашлялся. Я уже слышал такой кашель, когда у нашем матери был коклюш, но в этот раз все было хуже, Литовский прислонил к губам платок и тот быстро залился кровью.

— Я показал тебе то, что сейчас поступает в твое плечо, однако ты, мой дорогой друг, прекрасно переносишь лечение. Что касается витаминов, так это самые обычные вроде витамина D, C, и E. Витамина Е, конечно же, побольше, сам понимаешь. Что же касается крови твоего брата… Тут чисто эксперимент. Знаешь, я еще не встречал близнецов, тем более, у которых один иммунитет на двоих. Как думаешь, чем обусловлено то, что он достался именно тебе?

В этот момент мне стало стыдно, голова наполнилась мыслями, что это должно было случиться с Вадимом, он должен был выжить. Сейчас, мы бы не были здесь, если бы все обернулось иначе, ведь мой брат всегда был умнее, он бы не стал медлить и выпустил пулю мне в лоб, а потом бежал обратно к отряду. И в этот момент, я заставил себя на него посмотреть. Вадим сидел на полу, облокотившись спиной на решетку, его руки были вытянуты на коленях, а одна нога пристегнута наручниками к железному пруту, однако, если он захочет меня сожрать, то вряд ли это его остановит.

— Я надеюсь, что однажды смогу взять образец твоей крови и создам сыворотку, которая излечит мир от последствий Вспышки. Но пока, это лишь мысли старого профессора. Я попрошу кого-нибудь принести тебе поесть и воды.

Я видел, как тот собрался уходить и непроизвольно окрикнул его. Литовский обернулся и пристальным усталым взглядом посмотрел мне в глаза.

— Как Вы управляете ими? Как Вы добились послушания неживых?

Этот вопрос, вероятно, он ждал многие годы, потому как, я увидел, какую гордость он почувствовал.

— Я имею такой же иммунитет к Вспышке, как ты, Август. Сначала я не понимал, что происходит, люди заперлись в лаборатории и кричали, что на улице хаус, наступил конец света, но я все знал… мой приятель из Роскосмоса сообщил мне, что грядет буря и мы будем в самом ее эпицентре. Я заперся в аварийном бункере и вышел от туда спустя семь недель. Я был там совсем один, представляешь? И я пережил это. Поначалу меня укусило человек двадцать или около того, я лежал в луже собственной крови и молился о смерти, но по какой-то счастливой случайности меня спасла моя ассистентка Мари, которой тоже удалось выжить. Она не покидала третьего этажа, откуда произошла эвакуация до оповещения того, что бункер открыт. Бедная девушка растягивала найденную в чужих сумках еду и воду целых полтора месяца, в дальнейшем, мы стали работать над вакциной и поняли, что в большинстве случаев неживые слушаются меня. Но, чтобы опробовать вакцину, мне нужен был подопытный, живой, который не имел иммунитета и при этом, был рядом. У нас не было не сил, ни времени его искать.

— Мари согласилась? Она доверилась Вам?

— Не совсем. Она спала в своей комнате, этакая невинная молодая девушка, закончившая институт и мечтавшая найти лекарство от всех болезней. Я видел, как она умирала прямо на моих руках, после того, как я приказал одному из безумных укусить ее.

Меня кинуло в дрожь. Я знал, что он психически нездоровый человек, но чтобы сделать такое… И в мыслях не было.

— Когда я понял, что введенная ей вакцина не действует, я, конечно же, расстроился. Но знаешь, что самое интересное? Она на меня не злилась. После обращения Мари была самой податливой из всех, даже после смерти она продолжала быть моей верной ассистенткой. А что касается тебя, мой дорогой друг, вы с братом — особенные. Мне интересно, где же разошлись ваши гены, что произошло в вашем развитии, и почему иммунитет есть только у одного из вас.

— И чем все это закончится? Вы убьете нас? Хотя о чем я, для Вас человеческая жизнь ничтожна, ведь вы закрылись в бункере, пока другие искали способ выжить, убили единственного живого человека, находившегося рядом с Вами и я уверен, я не первый, кто участвует в Вашем треклятом эксперименте.

Литовский усмехнулся и продолжил свой путь, у самого выхода из зала он слегка развернул голову, я почти не видел, как шевелятся его губы, но я слышал, я все слышал…

— Скажу тебе по секрету, они кричали и ломились ко мне в бункер, но я просто не хотел им открывать.

 

Глава 18. Артем

Пусть на небе воссияет солнце и встретят вас ангелы Господня, примите смерть достойно и храбро. — Отрывок из новой Библии Эры Безумия.

Здесь отличная еда. Никогда бы не подумал, что с момента Вспышки мне удастся попробовать хорошо прожаренное мясо под сливочным соусом с зеленым горошком. А какой же восхитительный может быть чай с сахаром! И все же, горячая пища, мягкая кровать и чистое постельное белье — лучшее лекарство. Да, двигаться еще тяжело, но лежать без дела я тоже не привык. И вот я встаю и начинаю свой путь вдоль стен госпиталя.

Здесь так же тихо, как и на улицах Москвы в самый разгар дня, а от бледно-голубых стен веет холодом. Я прохожу еще несколько полуоткрытых дверей и понимаю, что я здесь совсем один. Однако, мое недоразумение проходит так же быстро, как и появилось, здесь самая главная болезнь лечится парой капель крови особенной девушки. И особенная она не только потому, что ее кровь — лекарство от Безумия, нет, она особенная для меня, всегда была и будет. Господи, ну что ж я за дурак… Как мог прогнать единственного человека из прошлой жизни, тем более, ту, которая снилась мне почти каждую ночь… Я слышу шаги, быстрые и тяжелые, они заставляют меня насторожиться, для этого безумно тихого места они необычайно громкие. Из-за угла показывается Саша и мы поначалу пугаемся друг друга.

— Выглядишь ужасно. — Говорит тот и улыбается.

— Зато ты, как намалеванная куколка.

Смех. Мы непроизвольно смеемся и это причиняет мне боль в плече.

— А не рановато ли ты встал с кровати? — Спрашивает меня Саша, я мотаю головой, хотя сам понимаю, что, наверное, действительно, рано. — Что ж, раз уж ты в полной боевой готовности, то у меня для тебя пара новостей.

Мы бредем в хол, там полно людей, все выглядят такими живыми и сильными, что меня это вводит в ступор. Я давно не видел такого большого количества народа. Тем временем, друг рассказывает мне новости прошедшего дня, не стесняясь материться и громко ругаться, на нас то и дело оборачиваются солдаты, которые стоят на своих постах, но моему приятелю явно все равно.

Резкий и достаточно громкий щелчок переключает наше (и только наше) внимание на себя, а потом довольно внезапно свет везде выключается, однако люди не замирают, одни лишь мы остановились, через пару секунд на стенах включаются красные лампы, расставленные друг от друга на расстояние около пяти метров.

— Я думаю, это комендантский час. — Произношу я.

Толпа расходится довольно быстро, а один из охранников направляется в нашу сторону. Он объяснят, что после двенадцати часов всем надо находится в своих комнатах и без особого разрешения или неотложной работы их покидать запрещено. Тут же появляется дамочка с серьезным выражением лица, она прерывает тираду охранника и просит меня проследовать за ней, ибо меня еще официально не выписали и грядущую ночь я проведу в палате без окон и посторонних людей.

Уже лежа на своей кровати я тупо пялюсь в потолок и не могу заснуть, мои мысли занимают безумные глаза Алисы и план Президента Москвы, я думаю о расточительстве электричества, изобилии еды и лекарств, вспоминая то время, когда в холодные зимние ночи мы с ребятами забивались в самые тесные комнаты и засыпали под одним драным одеялом, вместо горячей еды — супы быстрого приготовления, пойманная несчастная белка, отфильтрованная вода, заместо чая, о сахаре и речи не было, его можно было раздобыть на черном рынке, как и любую сладость, однако, нам везло больше, командам зачистки каждым месяц давали большую плитку шоколада на шесть человек.

Я вспоминаю немалое количество людей в холе, а перед глазами ютящиеся замершие и ослабшие люди в убежищах, умирающие от холода и голода. Они не знают, что жизнь здесь — это современная сказка. Да и мы не знали.

Наконец, мои глаза слипаются, последней мыслью становится Алиса, я должен поговорить с ней, объяснить, что она не виновата, это все я, мой вспыльчивый характер и пять лет адской жизни, но какой жизнью жила она, пока не попала сюда… Я и не думал об этом. Не думал о том, что могла пережить, на момент нашего расставания, семнадцатилетняя девушка и как мы оба изменились за эти годы.

Да, я злился на все и всех, я ненавидел весь мир, несколько раз прощался с жизнью, у меня даже в мыслях не было, что Алиса может быть жива, но, при этом, я никогда не переставал ее любить.

 

Глава 20. Август

Вспышка оказалось карой Божьей, весы правосудия рухнули, передав свои права Безумию. Неживые взошли на трон, живые же попрятались в свои темные углы, дабы вымаливать прощения у Господа Бога нашего, ибо только он может спасти от болезни страшной, даровав сладкую смерть. — отрывок из новой Библии эры Безумия.

Я перестаю ощущать свое тело. Оно словно больше не принадлежит мне, чьи-то чужие руки и ноги, сердцебиение нисходит на нет, мои глаза стекленеют, мне не больно, хотя, я возможно, просто не чувствую боль.

Вадим сидит напротив меня, в моем спутанном сознание у него все еще живые глаза, он плачет, от его слез меня выворачивает наизнанку, но я не могу ему ни чем помочь.

Профессор Литовский теперь спокойно открывает мою клетку и заходит внутрь, за последние сутки он делал это дважды, совершенно не боясь, что я могу оказать ему сопротивление.

— Чем Вы меня накачали? — Я еле двигаю языком, а моя речь сопровождается плевками.

Его глаза безумны, чернющие зрачки полны своих демонов, однако, он живой человек… Ну, относительно живой. Как и я. Вспышка пробралась в его организм и глубоко засела в его мозгу, она распространяется по венам, поразила каждый участок его сердца. Со мной будет тоже самое… Мы уже видели такое, та женщина, что убила собственное дитя, она упала с лестницы и встала, словно ничего и не было, ее несвязная речь, отметки от безумных… Неужели, все это ожидает и меня?

Проходя обучение для участия в зачистки нам показывали мертвого безумного, ему вскрывали грудную клетку и доставали сердце, оно было черное, как ночь, вены ядрено-фиолетового цвета, свернувшаяся на глазах темно-красная, почти черная, кровь, каждый орган в его теле напоминал плесневый комок шерсти, который только что отхаркнула кошка. Зрелище было не из приятных. Нам объясняли, что это одна из причин того, почему никакое лекарство не сработает, лежащий неживой на данный момент был заражен всего четыре дня назад — и вот, что стало с его телом.

Литовский аккуратно вынимает иголки из моего тела, без его особого лекарства мне тут же становится плохо, все тело сводит и я начинаю кричать. Литовский дает мне пощечину и я тут же прихожу в себя. Вадим срывается с места и прыгает ко мне, однако цепь на ноге его останавливает. Мы с профессором замираем и в ту же секунду мне кажется, что взгляд моего брата направлен не на меня, а на Литовского.

— Прочь! — Вскрикнул тот, однако Вадим все еще тянется к нему. — Я сказал — прочь! — С этими словами он бьет ногой ему в плечо, тем самым отталкивая того к решетке.

Вадим вжимается в нее и закрывает глаза, он словно пытается собраться с мыслями и оценить обстановку, как делал это раньше. А меня, тем временем, мучает один лишь вопрос — он пытался меня защитить?

Литовский закрывает клетку и снова что-то записывает.

— Контролировать твоего брата становится все сложнее, видимо, так сказывается то, что у вас одна кровь, она течет по твоим венам и Вадим это чувствует, поэтому, он ощущает близость больше к тебе, чем ко мне.

— И что с того?

— Прикажи ему открыть глаза.

Я смотрю на брата, он сидит напротив и словно пытается уснуть, сейчас тот выглядит, как раньше.

— Вадим. — Зову я его. — Ты меня слышишь? — Но он не отзывается.

— Смелее, Август, или ты вновь хочешь подставить мне свою щеку для большего энтузиазма?

— Открой глаза, брат, я здесь. — Вадим с неуверенностью приоткрывает глаза и тут же зажмуривается. — Вадим, пожалуйста, посмотри на меня, это я, Август!

Глаза моего брата резко распахиваются, они чернее ночи, полностью, он вновь срывается и с ужасными воплями и кряхтением пытается достать до меня. Литовский смеется и громко хлопает в ладоши, а меня парализует ужас, все тело наполняется злостью, меня трясет.

— Хватит! — Вскрикиваю я и в моем голосе слышен дикий рев безумных.

Вадим медленно отступает назад и принимает позу покорной собаки, Литовский тоже замолкает, он хватает что-то со стола и вприпрыжку бежит ко мне, подходит к клетке максимально близки и вытягивает вперед кусок зеркала, я смотрю на свое отражение и буря внутри меня утихает: бледная кожа лица, покрытая выступающими венами под глазами, зрачки становятся невероятно огромными, то и дело колеблясь.

— Я — безумный.

— Нет, ты — лекарство!