Куба энергично взялся за дело. Уже на третий день утром, едва Анджей переступил порог своего кабинета, раздался телефонный звонок, звонил Якуб:

— Алло, это ты, Анджей?

— Как поживаешь, Куба?

— Разговаривал со Стаховичем, идет нам навстречу. Завтра прослушивание в студии. В одиннадцать утра.

— Прекрасно, я очень рад. Ты, я вижу, действуешь молниеносно, как всегда.

— А по-другому я и не умею. У меня такой принцип: только то хорошо, что делается быстро и приносит ощутимый результат. Мне заехать за ней завтра или она сама приедет в студию? Ты предупреди ее.

— Я сегодня же скажу ей, а завтра сам привезу ее, ты только скажи мне, где находится эта студия.

Анджей записал адрес и, взволнованный приятным известием, забыл даже поблагодарить Якуба, но тот сам напомнил об этом:

— Не благодари заранее, чтобы не сглазить. После пробы и заключения специалистов я дам тебе знать, это будет лишь послезавтра. Предупреди Эву, пусть не отчаивается. Стахович в ее присутствии слова не вымолвит о том, как прошла проба. Такой уж он, очень любит строить из себя этакого сфинкса. Я разузнаю обо всем, потом забегу к тебе.

Эва, услышав о пробе, страшно разволновалась:

— Послушайте, я ничего не смогу, не сумею. Ну зачем я завтра туда пойду?

— Не расстраивайся. Насколько я понял Кубу, к тебе там благосклонно отнесутся.

— Но пойми, я боюсь. Это то же самое, что снова идти на выпускной экзамен. Разве ты не знаешь, что я пережила тогда?

Ей припомнился тот памятный день, когда она с самого утра находилась в страшной депрессии и вбила себе в голову, что ни за какие сокровища не пойдет на экзамен. К каким только средствам не прибегал отец: и просил, и угрожал, а кончилось тем, что просто силой втолкнул ее в такси.

Примерно того же следовало ожидать и сейчас. На следующий день Анджею с огромным трудом удалось вытащить ее из дому и усадить в машину. Входя в здание студии, она несколько раз перекрестилась, потом стала умолять его, чтобы он оставил ее одну и ни за что не входил в аппаратную, ибо ничто не действовало на нее так убийственно, как присутствие кого-нибудь из близких во время выступления. Он просидел в вестибюле добрых полтора часа, а после окончания отвез ее домой, совершенно обессилевшую и отчаявшуюся.

— Говорила же я тебе, Анджей, что ничего не получится, что понапрасну тратим нервы и ты, и я. А уж пела я там хуже не бывает. В горле что-то скрипело, я не пела, а просто хрипела. Там сидело несколько человек, и все как каменные истуканы. Ну а уж этот Стахович вообще какой-то мрачный тип.

— Ты, наверное, преувеличиваешь, ну хотя бы сейчас не переживай. Чему быть — того не миновать. Завтра Куба даст знать, что они там решили.

Якуб, как и обещал, буквально «забежал» на следующий день. В приемной он на ходу чмокнул руку пани Зофье, отпустил комплимент насчет того, как она выглядит, и, уже держась за ручку двери в кабинет Анджея, обронил:

— Вы уж извините меня, пани Зофья, за бесцеремонность, но я только на секундочку. Ваш шеф ждет от меня важных известий.

Пани Зофья, не переносившая нахальных посетителей, не могла не пробурчать, что она таких посетителей терпеть не может, но незваный гость не слышал ее слов. Он уже стоял перед письменным столом Анджея, победно размахивая рукой в знак того, что принес приятные новости.

— Первый этап мы выиграли. Стахович похвально отозвался об Эве. Конечно, старый лис не говорил восторженных слов, но и того, что я слышал от него, достаточно, чтобы утверждать, на него можно рассчитывать. Жаль, что тебя не было в аппаратной.

— Эва не хотела, боялась, что еще больше будет робеть.

— Но если бы ты был там, то увидел бы, как этот старый сатир поглядывал на нее. Сразу можно было заметить, что ее внешность будет там значить больше, чем голос. Она действительно очень красивая. Редкая красота! Где ты ее отыскал? Тебе можно только позавидовать.

— Брось шутить, но все равно приятно слышать такие слова, — сказал Анджей, весьма польщенный в душе. Ведь он, как и большинство мужчин, был тщеславен и не лишен желания похвастаться знакомством с красивой женщиной.

Якуб продолжал:

— Когда прослушивание кончилось и Эва ушла, я наговорил Стаховичу целый ворох всяких чудес о ней и попросил действовать быстро и конкретно.

— Я тебе очень благодарен.

— Не стоит, это только начало.

— Как ты думаешь, не следует ли пригласить его на завтрак, вчетвером, разумеется, и Эву.

— Это никогда не помешает, но гораздо важнее другое — есть ли у тебя место для его племянницы. Говорят, очень способная девушка. Окончила факультет иностранных языков и хочет где-нибудь зацепиться. Понимаешь, нужно, чтобы шел стаж, а потом Стахович подыщет ей что-нибудь другое.

— К сожалению, у нас штат укомплектован.

— Но ведь у вас не бюджетная организация. Ты всегда можешь внести предложение и мотивировать тем, что тебе крайне нужна дополнительная ставка для молодого специалиста со знанием иностранных языков…

— Если этот вопрос поставлю я, то Чайна сразу учует, откуда дует ветер, что уже есть готовая кандидатура, что выбивают ставку для определенного лица, попросту говоря липа. А он чертовски не любит таких вещей.

— Смотря когда и ради кого. У тебя вечно какие-то угрызения…

— Возможно, ты прав.

— Послушай, может, лучше нам сразу пойти к Чайне, вдвоем. Пожалуй, нет, я один с ним справлюсь, у меня есть к нему кое-какие ходы. А ты все равно оробеешь, лучше не ходи. Твоя задача сведется к тому, чтобы только подтвердить, что работник действительно нужен.

Он тут же схватил телефонную трубку:

— По внутреннему у него, кажется, пятнадцатый?

— Пятнадцатый, но угомонись на минутку, дай подумать. Я в глаза не видел твою кандидатуру, да и с местным комитетом поговорить не мешало бы…

— Глупости. Разве недостаточно моей и Стаховича рекомендации? Алло! Директор Чайна? Вам кланяется Якуб Куня и по-краковски припадает к ногам уважаемой дирекции. Можно ли отнять у дорогого директора каких-нибудь пять минут? Да, я здесь, в вашем здании, у пана Анджея в отделе изобразительных искусств. Спасибо, мчусь.

Он положил трубку:

— Видишь, как это делается. Я двинул к нему.

— Но что подумает обо мне Чайна? Я никогда не говорил с ним об увеличении штатов.

— Ничего не подумает. Для него тоже важно сохранить хорошие отношения со Стаховичем. Я заодно узнаю, нет ли у него какой-либо просьбы к Стаховичу.

Анджей беспомощно развел руками:

— Ты все это делаешь ради меня, и за это тебе спасибо, но я бы так не сумел. Впрочем, ты всегда был подвижен, как ртуть.

— А только так и можно делать дела, по горячему следу. Да и вообще люди должны помогать друг другу. Я побежал к Чайне.

После удода Кубы вошла с папками пани Зофья:

— Извините, что только сейчас несу почту, но сюда ворвался пан Куня. Он всегда штурмом берет кабинет, заранее не договариваясь.

— Да, уж такой он есть.

— С крепкими локтями, вы хотели сказать? Знаю его замашки, всюду пролезет и всегда добьется своего.

Было совершенно ясно, что она хочет вынюхать, зачем так неожиданно ворвался сюда этот незваный гость. Но она не успела спросить, так как зазвонил внутренний телефон. Анджей взял в одну руку трубку, а другой поспешно перелистывал принесенные бумаги. С нескрываемым осуждением следила пани Зофья за его машинальными движениями, но ничего не упускала из того, что он говорил по телефону:

— Добрый день, директор! Да, был у меня. Да, верно. Нет-нет, я свободен. Сейчас спущусь к вам.

— А корреспонденция? — Зофья кивнула на непрочитанные бумаги.

— Я их уже бегло просмотрел, ничего важного нет, пани Зофья. Можете смело раздать исполнителям сами. У вас это всегда хорошо получается.

— Однако я предпочитаю, чтобы на них была ваша виза, но если у вас есть дела поважнее, то ничего не поделаешь, — ответила она, аккуратно складывая бумаги, а сама размышляла: «Что же это делается с моим шефом? Чувствую, что и сегодня в полдень у него будет важное совещание где-нибудь в центре города. Перкун получит еще одну порцию материала для сплетен».

Анджей сидел уже рядом к Якубом в кабинете Чайны, они втроем доводили торг до конца.

Чайна пододвинул Анджею коробку с сигаретами и спросил:

— Я слышал, что вы не прочь заполучить работника со знанием иностранных языков?

— Да, директор, хотелось бы, с английским.

— Так вот, у нас есть кандидатура панны…

— Панны Флис, дорогой директор, — поспешил на помощь Куня.

— Панна Флис может, как я тут слышал, представить очень солидные рекомендации, поэтому, если вы согласны…

— Полностью согласен, пан директор.

— Тогда попрошу вас подготовить предложение к ближайшему заседанию, к пятнице. Поставим его в самый конец повестки дня, в так называемое «разное».

— Спасибо, директор, от имени пана Стаховича. Сегодня же сообщу ему. Он будет вам очень обязан. Весьма порядочный и отзывчивый человек, — сказал, расчувствовавшись, Якуб.

— При случае передайте ему мой привет. Мы ведь редко видимся, только на заседаниях ученого совета. А сейчас, дорогие друзья, выпьем кофейку.

— Нет, не будем отнимать у вас времени, пан директор, — запротестовал Куня, а сам поудобнее расселся в кресле.

— Кофе у нас в обязательном порядке, а к нему добавим кое-что из моих запасов для особо желанных гостей. Хочется поболтать о вашей артистической среде, своими служебными делами я сыт по горло.

Когда Чайна направился к шкафу за стопками и бутылкой, Якуб многозначительно подмигнул Анджею, всем своим видом показывая, что они одержали победу. Через минуту они отметили этот успех и кофейком, и «Арманьяком» из частной коллекции директора Чайны.

Но тот день не закончился разговором у Чайны. Кубу не устроили две стопки коньяку. Не успели они выйти из кабинета директора, как Куба тут же засуетился:

— Еще не все обговорено, Анджей, нужно еще кое-что обсудить, но не здесь. Заглянем куда-нибудь на минутку, я сегодня не завтракал, а ты?

— Я поел дома, но это не помешает.

— Пойдем в Дом журналистов, там нас быстро обслужат, у меня времени в обрез, только до двенадцати. Я угощаю.

— Ну уж скорее я тебя. Подожди меня внизу, я только скажу секретарше, что ухожу.

— Ты каждый раз должен брать разрешение у пани Зофьи, как у жены. Строго она тебя держит.

— Э, брось. Может, мне удастся взять институтскую машину, мы быстрее доберемся.

Услышав, что Анджей опять уходит, пани Зофья состроила беспомощную мину.

— Какой вы подвижный стали, дорогой шеф. А не говорила ли я, что в каждом мужчине сидит бес? Что делать с неподписанными документами? Перкун уже спрашивала о вас. Ну и нюх у нее.

— Вернусь через час.

— Скажем точнее, через два. Насколько я понимаю, вы уходите вместе с паном Якубом. Машина Боровца свободна, можете взять ее на два часа.

Они быстро добрались до Дома журналистов на улице Фоксаль. В эти часы здесь было мало посетителей и не пришлось долго ждать.

Куба энергично продиктовал заказ:

— Пожалуйста, два бифштекса по-татарски, карп в желе и четвертинка водки. Еще два пива и два чая. Согласен, Анджей?

— Согласен.

— Не сердись, что я быстро все выбрал. Мне нельзя ни на минуту забывать об этом итальянском институте. А сейчас — к делу. Кое-что для этой малышки мы уже сделали. Твой Чайна — стреляный воробей.

— Спасибо тебе.

— Не благодари, это только начало. Стахович обещает найти для нее новую песенку. Говорит, что постарается организовать несколько выступлений вне Варшавы. Я и сам попытаюсь в Кошалине, у меня там хорошие знакомства. Чуть позже, может, удастся впихнуть ее в одну из молодежных программ на радио. Стахович там числится в какой-то комиссии. Намекал, что поможет. Уж очень для него было важно пристроить эту Флис.

— Да. Эве любое выступление очень бы помогло. Самое главное, чтобы она пришла в себя. Когда я с ней познакомился, она была в ужасном состоянии. Сейчас совсем другой человек.

— Мне все известно, кое-кто говорил мне о ней. Этот мерзавец, который обманул ее, много чего наболтал. Голос она, кажется, сорвала, но это, возможно, удастся исправить. С сольфеджио она тоже немного знакома. Красота ее потрясает всех — вот что важно. Не могу не поздравить тебя с таким знакомством. За твое здоровье!

— И за твое, Куба!

— С пластинкой будет нелегко. Сначала запишем на пленку, будет у нас рабочая запись. С Эвой должен поработать хороший режиссер: движения, жесты, улыбка, поклон. Тот пройдоха ничего этого не умел. Стахович говорит, что задатки у нее есть, но все это пока на любительском и несколько провинциальном уровне. Наследие этого дурака Роберта.

— Чуть не погубил ее.

— Аферист. Подцепил какую-то богатую бабу и смылся из Варшавы.

— Думаю, Эва этого не знает. Но я ей, конечно, не расскажу. А ты знаешь все на свете!

— Для того чтобы что-то сделать, необходимо прежде произвести разведку. В этом мире сплетен, интриг и зависти нужно как можно больше знать о людях. Выпьем за ее успех.

— Будь здоров!

— Может, с нашей помощью из нее что-нибудь да выйдет. Знаешь, как бы я поступил на твоем месте? Взял бы ее с собой в заграничную поездку.

— Ба! Конечно, но это не так просто.

— Но не так уж недостижимо. У тебя в банке есть валюта, помнится, ты получил ее за иллюстрации для австрийских и итальянских фирм.

— Да, немного есть, но трудность не в том.

— Понимаю. Нужно приглашение. Без него никуда но выедешь.

— У меня за границей никого нет.

— Есть идея, но сначала налей по последней. Больше сегодня пить не будем. Спасибо. — Он выпил, отставил стопку и произнес только одно слово: — Альберти!

— Тот тип из Венеции? Я познакомился с ним как-то в Сопоте, но он даже фамилии моей не знает.

— Зато я его знаю как облупленного. Кочует по всем фестивалям, по всем международным конкурсам. Анджей, я это улажу, он пришлет нам бумагу, какая требуется. Ну-ка давай запишу ее данные: имя, фамилия, год рождения, а самое главное — адрес. Все это потребуется там, в Италии, для нашего консула в Милане.

— Спасибо тебе, Куба. Ты столько делаешь для меня.

— Придет время, и ты мне поможешь.

— Об одном прошу, не говори Эве ничего, пока не выяснится наверняка.

— Порядок. Расплачиваемся, спешу к своим итальянцам.

— Мне тоже нужно поторопиться на работу. Подвожу своих.

— Зофья тебя всегда выручит. Вот уж образец трудолюбия. Только скажи мне откровенно, сколько человек или какой процент сотрудников в вашем богоугодном заведении работают как положено?

— Как и всюду: один работает, второй бездельничает.

— Скажу тебе, будь это частная фирма, как на Западе, вполне хватило бы и четверти того количества, что есть сейчас, только пришлось бы работать как следует.

— Согласен. Ты говоришь точь-в-точь как наша пани Зофья. Но что делать остальным?

— Лентяи и дармоеды оказались бы без работы. Безработица, кажется, необходима. Этакий отсев шелухи.

— Если бы здесь был Чайна или Боровец, у которых всегда и на все есть готовый ответ, ты бы услышал, что рассуждаешь как настоящий реакционер.

— Как реалист, трезвым взглядом смотрящий на действительность. Ну, нам пора.

В радиоприемнике, стоявшем на буфете, раздались короткие, как уколы, сигналы. Двенадцать. Они подозвали кельнера и долго препирались, оспаривая право оплатить счет, потому что ни тот ни другой не хотели уступать. Кончилось тем, что расплатились по-краковски — каждый за себя.