После нескольких дней пребывания в Венеции Анджей решил изменить их традиционный туристический маршрут: с Листа ди Спанья, мимо Риальто на площадь Сан-Марко… Но этот маршрут очень нравился Эве, какой бы улочкой они ни шли в направлении Сан-Марко, на каждой — богатые, освещенные даже днем витрины. Поэтому Анджей, желая свернуть Эву с этого пути, должен был «маневрировать»…

Планы прогулок он набрасывал обычно с утра. Ранние завтраки и разговоры, во время которых они вспоминали предыдущий день и строили планы на грядущий, были для них самыми приятными минутами их путешествия. Улыбающийся Умберто вносил поднос с душистым кофе и снежно-белыми рогаликами.

— Доброе утро, синьор Умберто! Спасибо, спасибо. — Они приветствовали его по-итальянски и благодарили за завтрак.

Эва сразу же начинала хлопотать, резала булочки, разливала кофе, а за дверью уносился вдаль голос Умберто, он уже с утра мурлыкал арию из «Риголетто». Анджей же приступал к составлению плана прогулок по городу.

— Сегодня хорошая погода, давай катером доберемся на Лидо или на остров Джудекка.

— На Лидо! Так много об этом слышала!

— Сейчас не сезон, но посмотреть стоит.

Они ездили на Лидо, а потом на островок Сан-Джорджо Маджоре и снова к монументальному собору Санта-Мария делла Салюта, напротив площади св. Марка, где Анджей пытался увлечь Эву тициановским «Жертвоприношением Авраама», Давидом и Голиафом.

На другой день он за завтраком предлагал:

— Сегодня я хотел бы показать тебе кондотьера Коллеони на площади Скуола Сан-Марко. Правда, это несколько в стороне от нашего обычного маршрута.

Эва охотно соглашалась, и они снова шли крутыми улочками, проходили по мостикам через каналы, которые здесь назывались «рио», потому что когда-то это были островки, разделенные узенькими проливами.

На площади Скуола Сан-Марко их приветствовал остановленный на скаку прекрасный конь и стоящий в стременах рыцарь с ожесточенным и сосредоточенным лицом. Всадник и конь были слиты как бы в одно целое, демонстрируя непобедимую силу и мужество. От бронзовой фигуры веяло холодом, она поражала застывшей мощью.

Эва осмотрела памятник со всех сторон и потеряла к нему всякий интерес, но Анджей не сдавался, он решил пробудить в ней хотя бы любознательность.

— Эта прекрасная скульптура сделана Андреа Верроккьо, учеником которого был не кто иной, как Леонардо да Винчи. У памятника любопытная история…

— Сколько ты всего знаешь, Анджей. Расскажи, я охотно послушаю, только сначала давай купим мороженое.

— Отлично, — согласился он, и через минуту у них в руках уже были стаканчики с мороженым.

— Я слушаю, — сказала Эва, устраиваясь поудобнее на ступеньках старинной школы св. Марка, расположенной недалеко от церкви св. Иоанна и Павла.

Анджей снова превратился в экскурсовода, вернее, в учителя. С одной стороны, ему был приятен растущий интерес Эвы к знаниям, но по-прежнему смущала мысль о разнице в возрасте. Вот и получается: она — всегда ученица, а он — учитель.

Эва, то разглядывая голубей, сидящих на гриве бронзового коня, то занимаясь вафельным стаканчиком, слушала рассказ о великом кондотьере Коллеони, который привез богатую добычу в Венецию и преподнес ее в дар Сенату с условием, что после смерти ему поставят памятник на площади Сан-Марко.

— Но ведь это не площадь Сан-Марко.

— Видишь ли, купцы всегда купцы, а что такое венецианский купец, это всем давно известно. Сенаторы дар приняли, договор с Коллеони подписали, но потом… посмеялись, вспомнив, что есть в Венеции и другая площадь, которая называется Скуола Сан-Марко, на ней они и поставили памятник Коллеони, не желая нарушать традицию, по которой на площади Сан-Марко не должен стоять ни один памятник, кроме св. Теодора и льва св. Марка.

— Конечно, эта площадь очень красивая, но ее нельзя сравнить с той.

— Душе Коллеони пришлось смириться! А венецианские сенаторы хотя и христиане, но в деловых вопросах забывают о душе и не испытывают к ней почтения. Но у памятника есть и другая история…

— Почему ты остановился, рассказывай! — молила Эва.

— Знаешь, людей чаще интересует история создания памятника или жизнь художника, чем само творение.

— Тебя это огорчает?

— Нет, сохрани бог. Во всяком случае, это лучше, чем многозначительность «эстетов», которые считают своим долгом посещать все выставки и судить обо всем, не имея никакого понятия об искусстве. Ну слушай! Венецианский Сенат знал, что Верроккьо — известный скульптор, но ценности, уникальности скульптуры господа сенаторы не поняли — это случается и в наше время. Когда Верроккьо изваял прекрасного коня, о котором говорят, что скульптор содрал с него кожу, так анатомически верно он получился, совет Сената поблагодарил скульптора и сообщил, что фигуру всадника будет отливать другой мастер. Тогда Верроккьо разбил молотком уже готового коня и уехал в свою родную Флоренцию. Разъяренный дож запретил ему до конца жизни возвращаться в Венецию, а Сенат послал вдогонку вынесенный заочно смертный приговор.

— Невероятно!

— Так-то, можно многому научиться у этих необычных людей — художников Возрождения. Их уважали, с ними считались. Представь себе, Верроккьо выиграл дело!

Эва удивленно посмотрела на него.

— Сенат одумался, пригласил Верроккьо закончить памятник. Он вернулся в Венецию и продолжал работать, изваял скульптуру Коллеони. К сожалению, памятника на площади Скуола Сан-Марко он не увидел, умер. Закончил монумент ученик Верроккьо — Леонардо, цоколь — это его рук дело.

Так Анджей развлекал Эву, радуясь, что хоть как-то приближает ее к своим любимым произведениям искусства.

Однажды за завтраком они решили, что пойдут в город поодиночке и встретятся в условленном месте. Так предложила Эва.

— Сегодня моя очередь выбирать маршрут, — сказала она. — Возьмем на полдня отпуск друг от друга, пойдем отдельно, как будто мы поссорились. — Анджей попытался что-то возразить, но Эва продолжала: — Только одно условие — ты берешь с собой этюдник, я ведь знаю, что мешаю тебе.

— Нет-нет, ты совсем не мешаешь.

— Не обманывай себя, при мне ты ничего не делаешь, а я хочу, чтобы эту поездку ты провел с пользой. Ты не можешь быть вечно моим учителем.

Сделали, как она предложила. Назначили место встречи перед памятником Гольдони у моста Риальто, потом передумали и решили на площади Сан-Марко. Простившись перед гостиницей, отправились в путь. Эва — в торговые улочки Венеции, Анджей — к ближайшей остановке трамвайчика около дворца Ка д’Оро.

Когда он оказался один на борту катера, утренний разговор с Эвой показался ему забавным. «Какой же она ребенок: давай понарошку поссоримся на несколько часов и не будем разговаривать друг с другом, так говорят только дети…»

Анджей плыл ко дворцу Джустиниан, расположенному за зданием Прокурации, и в задумчивости смотрел на отраженные в зеркале канала порталы, белые балконы, на раскачивающиеся в воде золоченые столбы, к которым привязывали гондолы. Все переливалось в изумрудной воде лагуны.

Он сошел с трамвайчика и отправился в туристическое бюро проверить дату отлета в Канн, а точнее, в Ниццу, потому что в самом Канне аэропорта нет. Потом зашел на почту, одиночество было полезно хотя бы для того, чтобы позвонить Альберти. При Эве он не хотел делать этого, так как не рассчитывал на положительный ответ.

Он купил жетон, набрал номер и, к своему удивлению, услышал голос самого Альберти.

— Добрый день, господин профессор. Это Анджей из Варшавы.

— Добрый день, добрый день, синьор Андреа!

— Сердечно благодарю вас за приглашение, о котором просил Якуб Куня.

— Приглашение? Ага, Куня, Якуб, это мелочь, синьор.

— Для меня не мелочь, благодаря этому я здесь вместе с нашей дебютанткой, синьорой Эвой.

— Знаю-знаю, сегодня вернулся домой и прочитал письмо. Эта синьорина подает надежды? Наверное, красавица? С уродливыми ведь не ездят за границу, не правда ли, синьор Андреа? Bella donna?

— Molto bella! — подтвердил Анджей и поймал себя на том, что повторил слова пьяного итальянца, который приставал к Эве на станции Санта-Лючия.

— Послезавтра я улетаю в Канн, там мы и встретимся. А синьор Якуб будет?

— Да-да, будет.

— Позвоните мне, гостиница «Карлтон».

— Спасибо, синьор!

— До свидания.

Настроение было бодрое, поймал старого пройдоху, установил с ним контакт, убедился, что он будет на фестивале, о чем не могла или не хотела говорить госпожа Альберти.

Анджей бодро зашагал в направлении небольшой площади около церкви Санта-Мария дель Джильо. В прошлый приезд ему не хватило времени рассмотреть барочный храм, построенный на развалинах стен IX века. Он хотел осмотреть не столько саму церковь, сколько эти древние стены.

По всему фронтону храма, по обе стороны от входных дверей были вырезаны в камне рельефные карты старинных итальянских городов: Царо, Кандиа, Рим, Падуя, Корфу и Спалето. Мало кто интересовался этими разрушенными временем плитами, но Анджей видел в таком редко встречаемом, светском украшении церкви явление необычное. Это были довольно точно выбитые средневековые карты — каменные гравюры с миниатюрными памятниками, оборонными стенами, башнями храмов…

Лучи утреннего солнца, косо падая на каменную резьбу, четко очерчивали Колизей в Риме, замок св. Ангела над Тибром, конусообразные горы Корфу. Анджей раскрыл этюдник и схватил карандаш.

Он приседал то перед одним, то перед другим каменным блоком и переносил на бумагу миниатюрные карты городов.

Он был рад, что заставил себя работать. Сделал несколько этюдов, потом перешел на расположенную неподалеку площадь Манина. Там, усевшись на ступенях памятника, он долго глядел на черноволосых, чумазых ребятишек, играющих на площади, на сгибающихся под ношей итальянок, появляющихся из темных переулков, словно из подземных гротов, на черно-белых монахинь, будто маленькое стадо пингвинов, осторожно ступающих по камням к мостику через канал. Около моста перед лотком с мандаринами, грушами и грудой белых полумесяцев, вырезанных из кокосового ореха, сидел толстый торговец.

Туристов в этот час не было, и вообще они сюда не слишком часто заглядывали. Размеренная жизнь площади увлекла Анджея. Насколько же интереснее всяких немок и американок с камерами в руках эти венецианские дети, играющие в мяч! И их матери, спешащие со своими покупками домой, готовить обед, видно, жилища где-то совсем рядом, за этими изящными дворцами, окружающими площадь.

Над Венецией раскинулось голубое небо. Белые облака цеплялись за башни соборов св. Стефана, св. Луки, за облезший аттик на верху ренессансных зданий.

Анджей жадно рисовал. Он делал это с какой-то необъяснимой поспешностью, как когда-то давно, в юности, тогда он считал, что все должно даваться легко. Становилось жарко. Он расстегнул рубашку и машинально посмотрел на часы.

Дети уже возились около него на ступеньках памятника, карабкались на отшлифованную голову и спину огромного льва, лежащего у ног героического президента Венецианской республики, и оттуда, сверху, вместе с Манином, заглядывали в этюдник.

Анджей наблюдал за этими любопытными мальчишками и переносил их растрепанные головки на бумагу.

Над ним звенели их голоса:

— Да! Да! Андреа! И я… И я хочу, и я хочу! — Перекрикивая друг друга, они тыкали пальцами то на себя, то на картон. Он улыбался, переворачивал страницу, делал новый набросок на фоне белого моста или дворца.

Дети бросили играть в мяч и плотным кольцом обступили его, он почувствовал себя в осаде, пришлось захлопнуть этюдник, и только теперь он осознанно посмотрел на часы. До условленной встречи на площади Сан-Марко оставалась одна минута.

Когда, запыхавшийся, он влетел на площадь, мавры на часовой башне били два часа. Отдышался, слава богу, пришел вовремя, не нарушил свое железное правило — быть пунктуальным. Для него опаздывающий человек — значит недобросовестный, не уважающий других. А чего стоит человек, который не уважает других? Ничего! У него нет стыда, он не достоин уважения, и лучше от такого подальше…

Обычно его определение людей, как правило, подтверждалось жизнью. Пунктуальный человек — человек чести, и Анджей стремился быть таким. Он вспомнил свой институт в Варшаве. И если взять за основу пунктуальность, там тоже можно было поделить людей на достойных уважения, как пани Зося, и на хлыщей, лгунов вроде интриганки Перкун. Она умеет показать свое трудолюбие только в канун праздников, когда развешивают лозунги и транспаранты в зале заседаний. Шум, который она создает вокруг своей особы, убеждал руководство в ее сознательности и жертвенном трудолюбии, которое мгновенно испарялось, как только Перкун приступала к исполнению своих прямых обязанностей. «Что у них там происходит, пока я здесь? Можно себе представить… — подумал Анджей об институте. — Эта Перкун на все способна».

Только сейчас он вспомнил, что уже вторую неделю за границей, а никому не написал ни слова — ни на работу, ни друзьям, ни домой, — словно та жизнь для него перестала существовать, с глаз долой, из сердца вон…

Прошло минут пятнадцать, а Эва не появлялась. Он не мог не заметить ее, они договорились точно: встретиться на этом месте, да и вся площадь просматривалась, так как в обеденное время толпы туристов исчезали. До сих пор Эва всегда была пунктуальна.

Но сейчас он нервничал. То и дело посматривал на часы. Прошло полчаса, а ее нет! Она не могла заблудиться, ведь хвалилась, что знает Венецию. Скорее всего, что-то перепутала — может, пошла к мосту Риальто. Так бывает, когда первоначально договариваешься о другом месте встречи. Возможно, она устала от долгой прогулки по городу и вернулась раньше в гостиницу?

Беспокоясь о ней, он понял, еще раз понял, как влюблен. Он волнуется, как мать, потерявшая ребенка. Он уже корил себя, что согласился на это ее странное предложение осматривать город в одиночку. Ведь влюбленные всегда хотят быть вместе, а она с такой легкостью предложила погулять врозь. Чего он сидел так долго под памятником Манина, мог бы по дороге сюда заглянуть в гостиницу.

А Эва тем временем появилась в темноте ворот под часовой башней, она шла к нему. Он не сразу заметил ее, на ней была другая кофточка — наверное, она заходила во «Флориду» переодеться.

Эва бежала к нему. Ее волосы развевались на бегу и казались более золотистыми на фоне светлой зелени новой кофточки.

— Анджей! — Она схватила его за руку. — Не сердись, что я опоздала, не могла рассчитать время.

— Ну ничего, все это ерунда! Ты купила кофточку? — Он забыл все тревоги и любовался Эвой.

— Тебе нравится? — кокетливо повернулась она, напрашиваясь на комплимент.

Ее глаза были веселее обычного.

— Тебе идет этот цвет!

— Его любил Гоген!

— Ах, правда, мы же с тобой видели эту кофточку в витрине магазина недалеко от Сан-Сальвадора!

— Ты все помнишь о церквах и памятниках. А я о магазинах. Нашла и купила. Для тебя выбирала цвет, чтобы тебе понравиться. Это о чем-то говорит, как ты считаешь? — добавила она кокетливо.

Он прижал ее к себе.

— Родная, ты мне нравишься в любом наряде. Но сейчас давай решим, где будем обедать. Я предлагаю ресторан «Нино» около моста.

— Отлично!

Они сидели в полумраке и, доедая спагетти по-болонски и ветчину, разговаривали:

— Рассказывай, где ты была?

— Нетрудно догадаться, я обследовала магазины. Имела большой успех! Я не знала, что здесь так легко можно завязать знакомство, особенно если ходишь по городу одна.

— Если женщина красива — это не так трудно, и не только в Венеции. Я вижу, ты довольна походом!

— В общем, да! А ты бы умер со скуки, стоя со мной перед витринами. Ну слушай, я расскажу тебе о своем успехе: прицепился ко мне какой-то итальянец. Дело было возле ювелирного магазина…

— Около Риальто?

— Нет, на площади Сан-Марко…

— Ты рассматривала витрины под арками? Или напротив Флориана? Я уже рассказывал тебе об этом историческом кафе. Ты помнишь?

— Я запомнила, что там самые дорогие магазины во всей Венеции, а может быть, и во всей Италии. Это манит, все женщины любят дорогие вещи: кто носить, кто смотреть. А у этих ювелиров такие чудеса!

— Ты даже примеряла?! — Анджей на минуту перестал жевать.

— Примеряла. Я хотела было спросить, сколько стоит маленькая цепочка, а элегантный молодой человек, совсем не похожий на продавца, просто силой втащил меня в магазин и стал предлагать различные украшения. Он надел мне на шею такое колье с жемчугами и рубинами, что у меня голова кругом пошла от их красоты и стоимости.

— Странно! Значит, предлагал купить?

— Нет! Мне неудобно было отказаться, но он понимал, что я не куплю. Продавцы таких покупателей, как я, нюхом чуют.

— Просто ему хотелось заманить красотку для рекламы, например. — Анджей искал объяснения странному поведению ювелира. — Ведь сейчас не сезон, и ювелирные магазины пустуют.

Эва раскраснелась и продолжала возбужденно рассказывать:

— Знаешь, сколько стоит то, что он мне примерял?

Анджей молчал.

— Сорок тысяч долларов!.. Но это так красиво!

— Наверное, есть более дорогие драгоценности, правда, я в этом плохо разбираюсь.

— Да, мужчины это не любят…

— Почему? Есть такие, которые любят, особенно если могут позволить себе купить. И даже знают, что такими безделушками легко добиться расположения женщины. Думаю, что и ты не отказалась бы от такого подарка, а?

В его словах прозвучала обида. Эва невольно напомнила ему, что он стеснен в средствах. Их путешествие приносило ему столько радости, он тратил на него свои скромные сбережения. Больше у него не было. Она полдня провела без него, и вот уже появились безумные искушения.

Эва, поняв, что излишне восторженно рассказывает о драгоценностях, постаралась сдержать свое возбуждение.

— Я рассказываю тебе искренне, все как было, только ты не думай, что я такая глупая и лишь мечтаю о всяких безделушках.

— Мечтать не грех. Послушай, может быть, закажем сыр? Или виноград?

— Они одинаково стоят?

— Они стоят одинаково, но это неважно.

— Нет важно, надо быть экономными. А раз они стоят одинаково, мы, разумеется, берем виноград. Сыр есть и в Варшаве, а винограда в это время там нет.

— Ну хорошо. Не забудь, ты обещала рассказать о каком-то назойливом итальянце.

— Это имеет связь с ювелиром. Какой-то молодой тип высмотрел меня через витрину, дождался, пока я выйду, и потащился за мной, все время заговаривая то по-итальянски, то по-английски, непременно хотел договориться о встрече.

— Понравилась ему bella donna?

— Не смейся. Что ему надо, не знаю. Наверное, такие типы выискивают возле ювелирных магазинов богатых туристок.

— Какое там! Просто ты понравилась ему, вот и все! Когда мы вместе идем по улице, я ведь вижу, как на тебя засматриваются.

— А ты ревнив! Это мне даже нравится. Но что касается этого итальянца, думаю, права я. Он все допытывался, какой я национальности. Если бы узнал, что я польская туристка и без валюты, наверное, не ходил, бы за мной по пятам.

— Без валюты!? — повторил как эхо Анджей.

Они съели виноград и допили вино.

— Закажем кофе? — ему не хотелось покидать этот милый, уютный ресторанчик.

— С удовольствием, я сегодня не пила. Хотела зайти в бистро, но боялась, что тот тип опять прицепится.

— Я сегодня тоже не пил кофе. Не люблю пить без тебя.

— Только со мной? Да, Анджей?

Он кивнул головой.

— Любимый! — Она поцеловала его и только сейчас вспомнила, что даже не спросила, как он провел время.

— А ты что видел?

— Ну, мне особенно похвастаться нечем. Я бродил по задворкам площади Сан-Марко, — начал он перечислять пункты своего пути, — там есть маленькие площади: Сан-Джильо, Сан-Анджело, пьяцетта Манина, — и умолк, решил не рассказывать о рисунках в этюднике, который, не замеченный Эвой, лежал на другом кресле.

Потом они говорили об отъезде в Канн. Анджей передал разговор с Альберти и все надеялся, что Эва вспомнит об этюднике.

Она не вспомнила.