Большеглазая хозяйка «Флориды» улыбалась, прощаясь с Эвой и Анджеем:
— До свидания, синьора! До свидания, синьор!
— До свидания, до свидания, — отзывался Анджей, благодарил за уют и уверял, что в следующий свой приезд остановится только во «Флориде». Он искренне хотел еще когда-нибудь оказаться с чемоданом в руке перед прекрасной синьорой, которая так доброжелательно отнеслась к нему в тот первый, незабываемый день его приезда в Венецию.
Тепло простившись, Анджей и Эва шли знакомым путем к остановке трамвайчика около Ка д’Оро. Спустя минуту они уже стояли на палубе плывущего пароходика.
— Какая милая девушка, — сказала Эва, пытаясь за уходящими вдаль дворцами разглядеть их гостиницу.
— Я ее никогда не забуду, как не забуду мой первый день в Венеции. Она была свидетелем моего отчаяния, когда я бегал на вокзал, ожидая тебя.
— На Санта-Лючию? Смотри, она перед нами. Жалко, что мы летим самолетом.
— Так быстрее.
— У самолета нет того очарования. А мне хочется, чтобы все повторялось. Почему-то очень грустно, хочется плакать, не люблю прощаться. Комок в горле, словно уходит часть жизни. Знаешь, теперь и Большой канал, и станция Санта-Лючия, и стены, обросшие мхом, — все стало для меня дорогим и прекрасным. Почему я раньше этого не чувствовала? Анджей, скажи, я, может быть, прощаюсь с раем? — Она говорила отрывисто и нервно.
— Дорогая, я не хочу слышать таких слов. Все можно вернуть, кроме, разве, молодости. Ты наверняка еще не один раз побываешь в Венеции. Я, возможно, уже нет… Ладно, бросим эту печальную тему… Римская площадь, пора выходить. Через два часа будем в Ницце, а через три ты увидишь каннские пальмы.
— Я должна радоваться, вот сейчас я снова увижу что-то новое, а у меня как назло дурное настроение, какие-то грустные предчувствия.
— Почему?
— Здесь, в Венеции, будто закончилось мое «свадебное» путешествие. Так я мысленно назвала нашу поездку.
— Ты замечательно придумала, но почему закончилось?
— Не знаю.
— Мы еще несколько недель будем вместе. Впереди Канн!
— В Канне все будет иначе. Здесь мы были вдвоем, а там…
— Эва! — Он крепко сжал ее руку.
На Римской площади было много машин и автобусов. Эва только сейчас поняла, что в Венеции нет уличного транспорта. Город передвигался по воде. Однажды они даже видели «шествие» гондол с позолоченными гробами и венками из больших пальмовых листьев.
— Какой резкий переход! Стоило пересечь этот Большой канал — и уже мы в мире современности.
— Цивилизация, вонь бензина, масла, — отозвался Анджей. — Построили эту автостраду только для того, чтобы здесь останавливались лимузины богатых туристов. Хотя я зря ворчу, нам тоже придется воспользоваться этим нововведением, отсюда отъезжают автобусы в аэропорт.
Через полчаса они были уже в аэропорту Марко Поло. Скромный зал небольшого венецианского аэропорта не произвел на Эву впечатления. Но зато она с волнением поднималась по трапу на борт огромного лайнера. Там их встретил разноязычный говор, необычные костюмы стюардесс, их кокетливые шапочки, итальянская и французская пресса, чужая речь, льющаяся из мегафона.
— Анджей, для меня все здесь ново, — шепнула Эва, усевшись у окна. — Знаешь, я даже обрадовалась, когда услыхала информацию на английском языке. По-итальянски не поняла ни слова, а по-английски все. Наш полет будет проходить на высоте десяти тысяч метров, время полета — два часа, скорость — восемьдесят километров в час — Эва старалась подражать голосу диктора.
— Восемьсот, моя любимая.
— Ну да, конечно, сказали eight hundred.
— Ты молодец! Понимаешь по-английски, а это в Канне очень пригодится. На фестивале рабочий язык английский, на нем говорят чаще, чем на каком-нибудь другом.
Из иллюминатора видна была седая лагуна, на ней — парусные лодки, островки, буи, разбросанные по воде, как маленькие грибы, потом зеленые поля и миниатюрные, словно из детских кубиков, домики. Вскоре облака поглотили лайнер, внешний мир растаял во мгле…
Когда стюардессы начали развозить пластмассовые подносы с завтраком, Эва оживилась:
— Посмотри, как все красиво и удобно.
Анджея подмывало охладить ее пыл. После ее восторгов по поводу ювелирных магазинов Венеции он особенно был чуток ко всем ее некритическим высказываниям о так называемых «прелестях» нового для нее мира.
— Моя дорогая, на наших польских самолетах, которые летают за границу, все точно так же. А еда даже лучше.
— Я никогда нашими самолетами не летала. Но понимаю, что напоказ мы все делаем лучше…
В Ницце они быстро прошли проверку паспортов. У Эвы разбегались глаза: здесь совсем другая полиция, французские кепи и эмблемы, по-другому одеты стюардессы и совсем другие рекламы бюро путешествий и банков. Они вышли из здания аэропорта, и Эва, глядя на аккуратные цветники, на шеренги пальм с шаровидными султанами, зелень которых блестела в лучах солнца, словно их смазали маслом, восторженно шептала:
— Как тут красиво! И тепло. И воздух иной, чем в Венеции.
— Смотри, каким голубым небом приветствует тебя Ницца.
— Мы на Лазурном берегу, да? Я читала об этом в книжках, но никогда не верила, что увижу своими глазами. Как я тебе благодарна.
Он всегда неловко чувствовал себя, когда его благодарили, и быстро переводил разговор на другую тему.
— Идем к автобусу. Нам налево.
Автобус проезжал мимо известных дачных местечек, пляжей, старых гостиниц с повторяющимися названиями: «Савой», «Мирамар», «Бристоль», сумасшедших современных зданий с множеством террас, которые напоминали письменные столы с выдвинутыми ящиками, взбирался по серпантину, пронзая старые крутые улочки поселков, а Эва читала все новые надписи: Антиб, Биот, Вальбон…
— Не верится, что я здесь. Антиб… И об этом где-то читала, а может, в кино видела.
— Здесь постоянно меняется мода. То Ницца, то Монте-Карло, потом Ментона, Антиб, теперь Канн. В Канне проходят музыкальные конкурсы и кинофестивали, ралли… Я не люблю таких «заповедников» для снобов, что, впрочем, можно сказать и о нашем Сопоте, но в Канн мы едем именно в связи с фестивалем.
— Ты хочешь сказать, что мы приехали сюда только из-за меня? Но я ведь еще в Варшаве говорила, что не хочу никаких проб.
— Эва, если ты помнишь, я никогда тебя не уговаривал. Мы едем в Канн, чтобы и здесь быть вместе. А в Ницце, как ты знаешь, у меня две конференции, потом я буду свободен: мы будем гулять по городу и ходить на концерты. Я хочу, чтобы ты познакомилась с миром легкой музыки. А Якуб нам в этом поможет.
— Снова Якуб. Я боюсь таких людей.
Анджей громко рассмеялся:
— Якуб порядочный парень. Любит иногда прихвастнуть, и все. Кто сейчас без недостатков. Но он обязательный человек, это он устроил тебе приглашение.
— Для тебя, а не для меня старался. Он уже в Канне?
— Да, он должен был прилететь самолетом через Париж за несколько дней до нас. Я просил его заказать нам номер в скромной гостинице «Амироут». Сам он остановился в весьма респектабельном отеле «Савой».
— Ну да, это соответствует впечатлению, которое он производит: нечто среднее между снобом и аферистом.
— Эва, он обязан жить в такой гостинице, потому что будет встречаться с людьми, работать, приглашать различные ансамбли на гастроли в Польшу. Ко мне же никто не будет приходить, я — отдыхаю. Но у нашей гостиницы есть свое преимущество — она находится в настоящем французском районе.
— Хорошо, если она похожа на «Флориду»… — мечтательно произнесла Эва.
Они вышли из автобуса возле неказистого автовокзала, рядом с которым находилась «Амироут». Это была довольно большая, многоэтажная гостиница с рестораном и баром. Ничем, однако, не напоминала венецианскую «Флориду».
— Ты говорил, что гостиница второсортная, а она неплохо смотрится, — невольно вырвалось у Эвы.
— Не второсортная, а третьесортная. Ты поймешь это завтра, когда увидишь бульвар Круазетт и всю эту международную ярмарку.
— А мне она кажется шикарной. Зачем тратить деньги? Мы должны и здесь жить по-студенчески, как в Венеции.
— Я уже староват для студента, но когда ты говоришь «как в Венеции», я согласен на все.
Вечер наступил быстро. В город они не выбрались, немного прошлись вокруг гостиницы. В баре «Амироут» съели «шукрут», он несколько напоминал польский бигос, выпили по бокалу вина и чашечке кофе. Потом слушали музыку, которую каждую минуту включали молодые парни, заходящие в бар выпить пива или вина. День закончился для Эвы без особых впечатлений. Она как бы вживалась в атмосферу своего нового местопребывания.
В номере это вживание выразилось в том, что Эва после ванной, залезая под одеяло, не могла побороть отвращения к гостиничному белью.
— Знаю, что оно чистое и свежее, но мне чудятся запахи чужих тел. В Венеции я этого не помню. А здесь все накрахмаленное, жесткое, мурашки бегают, бр-р-р.
— А я спал на голых досках, в грязи…
— Об этом нельзя помнить вечно. — Эва прижалась к нему.
Она не спала на голых досках, но знала тесноту, нищету и ужасные ночи в родительском доме, хотя белье всегда было свое, его стирала мама.
— Анджей, когда я чувствую твое тепло, забываю, об этой колючей простыне, потому что постель, согретая тобой, становится нашей…
Эва уснула первая. Она засыпала быстро и легко, Анджей, напротив, всегда старался задержать момент засыпания, чувствовал себя ответственным за отдых доверившегося ему существа. Иногда его мучила бессонница. Ночь превращалась в пытку. Он проваливался в пропасть кошмарных видений, лезли какие-то мысли. Его снова и снова терзал вопрос, как жить дальше?! Как пойдет жизнь? То, что сейчас с ним происходит, — это развлечение или начало перемен?
В последние недели в Варшаве Анджей думал только о том, как подготовить их совместную поездку. Он понимал, что это путешествие, названное сегодня Эвой «свадебным», должно стать началом новой жизни, теперь он порвет с Ренатой и женится на Эве. Он только об этом и мечтал, но его постоянно мучил страх: он не мог не помнить о разделяющих их годах.
«Я в два раза старше ее! Сейчас ее это не беспокоит, потому что у нее никого нет, к тому же она совсем ребенок, хотя ей и двадцать лет. А я ведь старый, стреляный воробей. И буду выглядеть дураком, как все эти старые ловеласы, которые покупают за деньги и материальное благополучие молоденьких жен».
В такие бессонные ночи он много размышлял. В Варшаве они говорили, что поженятся, теперь же, когда совместная жизнь стала реальностью, они, счастливые, упоенные друг другом, просто не думали о будущем. Переживания каждого дня, а точнее, каждой ночи отодвигали все его опасения и сомнения. Он чувствовал себя молодым и сильным. Но вот приходила бессонная ночь, и опять являлись мучительные, как незаживающая рана, мысли.
Они встали очень рано, спустились позавтракать в бар. Он был еще пуст. Музыкальный автомат стоял погруженный в глубокий сон. В этот час никто не заглядывал сюда выпить пива или вина, и только двое железнодорожников подкреплялись возле буфета свежими рогаликами и ароматным кофе.
После хрустящих свежих булочек и крепкого кофе Анджей почувствовал себя бодрым, несмотря на бессонную ночь.
— Мы во Франции! — воскликнул он радостно. — Начинается новый этап путешествия. Это хорошая примета, что сегодня мы встали на рассвете.
— Ты прав, лежать в постели можно и дома.
— Мы должны составить с тобой план, но прежде я свяжусь с Якубом. Сейчас еще рано ему звонить. В нашем распоряжении час, давай зайдем на рынок, посмотрим, что это такое.
— Давай. И купим там что-нибудь, пополним запасы нашей студенческой кладовой, на обед или ужин.
— Браво, я слышу голос хозяйки!
Они свернули влево, по крутой петляющей улочке вышли к морю и оказались в настоящем старинном французском городке, повсюду торговали живностью, повсюду лотки. Эва с наслаждением вдыхала пьянящий аромат свежего хлеба, батонов метровой длины, всевозможной выпечки, апельсинов и мандаринов, но вид моллюсков, окаменевших раковин, каких-то черных ракообразных, извивающихся в плетеных корзинах и тазах, всех этих «плодов моря», вызвал у нее сдержанный интерес, близкий к отвращению.
— Неужели их едят?
— Да, это деликатесы. Ты тоже должна попробовать, хотя бы устриц.
— Какие они?
— Посмотри, вот здесь. Их раскрывают, выжимают лимон и едят.
— Живыми?! В рот я эту гадость ни за что не возьму.
— Ну почему? Когда их подадут в ресторане с лимоном и вином, я уверен, что ты решишься, — причмокнул он с удовольствием.
На обратном пути они заметили, что возле гостиницы находился знаменитый торговый дом «Вулсворс», без которого трудно представить любой французский туристический центр. Куда ни приедешь, везде как из-под земли вырастают витрины «Вулворса», предлагающие дешевые вещи для экономных и начинающих туристов. Богатые, шикарные туристы обходят эти магазины стороной, считая их складами барахла.