— Необязательно это будет правдой просто потому, что так написано в книжке, — проворчал сидевший в углу Дорн, отправляя себе в рот кусок хлеба, вырезанный из середины заплесневевшей буханки.

Мило, Дорн, Сенета и писарчук почти целый день сидели в подвале дома сапожника. Дорн видел, как регориане забрали мастерового и увели на допрос. Поскольку, когда его уводили, в дверях дома не стояли ругающаяся женщина или плачущие дети, он предположил, что сапожник одинок. И оказался прав.

Мило рассказал своим высоким спутникам о происшествии в подвале. С этого момента Сенета стала словно одержима книгой, которую Мило с удовольствием ей передал, поскольку все равно не знал языка, на котором она была написана. Сенета читала ее и по кусочку переводила остальным. Пространные описания, перечисления дат и списки имен она опускала. На вкус Дорна она все равно оставляла слишком много подробностей, об этом он заявлял во всеуслышание, но Сенета не могла насытиться книгой.

Когда она перевела абзац о варварах-безбожниках на востоке, Мило спросил ее, почему она так углубляется в книгу и что надеется найти. Ее ответ оказался еще более странным, чем если бы она сказала, что книга пахнет цветками апельсина.

— Гóлем из библиотеки и карлики так же интересуются запретными книгами, как и Дорн. С той лишь маленькой разницей, что наемникам можно заплатить, чтобы у них пробудился интерес. С этими существами это не сработает.

Мило хотел расспросить поподробнее, но она уже углубилась в следующий абзац.

Она не выпускала из рук книгу всю ночь. В какой-то момент перестала переводить для остальных. Продолжив читать про себя, она делала пометки на каких-то важных местах.

Мило это было только на руку. После пережитого в библиотеке сон ему был просто необходим.

Утром Сенета сжато передала суть прочитанного. То, что она рассказала, казалось ошибочным и странным. Автор книги, имя которого нигде не было указано, судя по всему, считал, что все боги состоят в родстве. Он зашел еще дальше, осмеливаясь утверждать, что это одна семья: отец, мать, два сына и дочь.

Далее пересказывался миф о сотворении. Вначале Мать была одна. Она властвовала над жизнью и смертью. Она создала мир и жизнь в нем. Однако творение быстро надоело ей. Ей было мало наблюдать за тем, как возникает и исчезает новая жизнь. Она взяла себе мужа и сделала его владыкой войны и мира. И мире разразились войны. Крупные народы напали на мелкие, взяли их в рабство или перебили. В мире воцарилось право сильного. Жизнь того, кто не мог защититься или попросить защиты у сильной общины, не стоила и ломаного гроша.

Но что за войны без героических деяний, без тех, кто превозмогает себя, без тех, кто готов рискнуть и совершить что-то невозможное?

Мать захотела иметь ребенка. Ему она хотела отдать власть над разумом. С помощью этого дитяти народы должны были научиться развиваться, устранилось бы разделение просто на слабых и сильных. Она возлагала надежды на изобретательность, хитрость и коварство.

Но даже в жизни бога бывают неожиданности. Вместо одного ребенка у матери родились двое. Близнецы! Два мальчика, как две капли воды похожих друг на друга. Первому она поручила мудрость, второго сделала повелителем наваждения. Так братья разделили между собой свет и тень одной и той же божественной силы.

Все случилось так, как и надеялась мать. Различные народы стали развиваться в разных областях. Успех ждал не только сильных, но и тех, кто искусен в переговорах, наделен творческим даром и умеет применить нужную тактику.

Мать была почти довольна своим творением. Лишь немногое огорчало ее — малое разнообразие. Ей хотелось, чтобы в мире было множество самых разных существ, которые отличались бы внешне, были сильны и слабы в разных областях.

И родила мать еще одно дитя, дочь, и сделала ее богиней привлекательности и уродства.

Благодаря ее влиянию жизнь на протяжении веков приняла новые формы. Многим было отведено не более десяти лет, другие проживали по нескольку столетий, и лишь немногим удавалось найти для себя прочное место в мире. К их числу принадлежали люди, гномы, эльфы и полурослики, а также множество разных народов зеленых орд.

Историей возникновения божественной семьи собственно книга и заканчивалась. Однако на последней странице автор подчеркнул, что этот рассказ является лишь частью другого, который он читал у эльфов Серого порубежья. Только там можно обрести всю мудрость знания о мире богов, записанную на коре белокорых деревьев.

Когда Сенета закрыла книгу и вернула ее Мило, они просидели почти целый час, не сказав ни слова. Затем Мило вдруг вскочил, запахнул плащ, набросил на плечи рюкзак.

«Значит, Младший — это бог», — размышлял Мило. Жаль, что в тексте ничего не сказано об агнце. Но он был уверен в том, что нужная информация отыщется у эльфов.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Дорн.

— Если я хочу узнать, правда ли что-то из того, что написано в этой книге, мне придется съездить к эльфам. Это мой единственный шанс спасти брата.

Прежде чем Мило успел затянуть последний ремешок, Дорн уже встал у входа в подвал со скрещенными на груди руками, преграждая ему путь.

— Похоже, ты что-то забыл, — прорычал он. — Во-первых, ты здесь не совсем добровольно, во-вторых, хоть ты и можешь утащить с собой эту книгу, но она не твоя. И в-третьих: городские ворота охраняются, чтобы помешать мятежникам уйти безнаказанными.

— И именно по этой причине мы и пойдем к эльфам вместе с Мило, — заявила Сенета.

Если бы она всадила Дорну в грудь арбалетный болт, его удивление не могло бы быть сильнее.

— Ты собираешься сделать что? — пролепетал он. — Я что-то пропустил? Первоначальный план заключался в том, чтобы обеспечить себе место в одной из гильдий. Мы хотели иметь стабильный доход, не сражаться в каких-то битвах, при этом не зная, сможешь ли ты воспользоваться теми деньгами, которые тебе швырнут, как подачку. Или же зарабатывать монеты в дешевых трактирах какими-то дурацкими трюками.

Сенета улыбнулась ему.

— Да, все это мы умеем. Только теперь у нас появился шанс кое-что изменить. Мы можем узнать правду. Все, ради чего жители этого города готовы расстаться с жизнью, — мы можем добиться этого, проделав всего лишь одно-единственное путешествие.

— Ты говоришь не о жителях, а о мятежниках. Какое нам дело до того, что произошло с богами? — фыркнул Дорн.

— Дело не в богах.

— А в чем же тогда?

— Дело в том, чтобы сделать что-то важное, заняться своей жизнью, встать за правое дело. Мы считали, что зарабатывать деньги и не рисковать при этом своей жизнью или достоинством — это верный путь. Мы ошибались. Мы искали не богатства. Мы просто хотели придать смысл тому, что делаем. Что же может быть лучше, чем найти истину, которую ищут все?

Дорн опустил руки, сделал шаг к Сенете. Потом резко остановился, пристально посмотрел ей в глаза.

— Если ты хочешь именно этого, я пойду с тобой, — с грустью в голосе произнес наемник.

У Мило должен был бы камень свалиться с души, однако он не почувствовал такого уж огромного облегчения, как ожидал. Дело было явно не в том, что с ним пойдут воин и волшебница. Все дело было в чувстве, что он разрушил чью-то мечту, пусть даже это была всего лишь мечта наемника, которого он все равно почти не знал.

— Я точно не пойду с вами, — заявил писарчук. — То немногое, что я слышал об эльфах, вынуждает меня держаться от них подальше. Они ненавидят все народы, которые не похожи на них, относятся к ним с пренебрежением и уважения не проявляют.

— Значит, они почти ничем не отличаются от людей Рубежного оплота, — усмехнулся Дорн. — Ты можешь, конечно, остаться здесь — у нас одной заботой будет меньше. Но если ты дернешься и поднимешь тревогу прежде, чем мы выедем за городские ворота, ты пожалеешь, что не подох у эльфов. Мы друг друга поняли?

Писарчук с облегчением кивнул. Он сидел на свернутом одеяле и наблюдал за тем, как остальные собираются в дорогу. Вещей было немного: чуть-чуть провианта, два бурдюка с водой и по одеялу на каждого.

— Нам потребуется не меньше недели, чтобы добраться до Верхних Топей, — произнес Дорн. — Без лошадей или хотя бы двух мулов мы не сможем уйти, если они будут преследовать нас.

— А зачем им устраивать погоню? — спросил Мило. — Мы ведь ничего не сделали. Мы ни с мятежниками, ни с теми забияками на службе у клира.

— Они будут преследовать нас потому, что скоро разнесется весть о том, что Нарек не досчитался наемника, волшебницы и полурослика, которые завладели символом мятежа. Нас будет преследовать либо та, либо другая сторона — в зависимости от того, в чьих руках сейчас городские ворота. Единственный шанс, который у нас есть — это сделать вид, что мы обычная семья, которая спасается от творящихся в городе беспорядков, — Дорн показал по очереди на себя, Сенету и Мило. — Отец, мать, ребенок.

Мило посмотрел на свои ноги.

— Если ты думаешь, что я обую ботинки, то ошибаешься. Забудь об этом! Я всю жизнь без них обходился, а сейчас и подавно.

— А как насчет розовых платьев, достающих до земли? — усмехнулся Дорн. — Вуаль на волосах тоже будет к месту.

— А ты не боишься, что в этом случае женщина будет командовать тобой? — дерзко усмехнулся Мило, в то время как Дорн, ворча, поднимался по лестнице, ведущей из подвала.

— Я бы не стала так его злить, — прошептала Сенета. — Когда у него заканчивается хорошее настроение, начинается острие меча.

— У него было хорошее настроение? — захихикал Мило.

Одного взгляда на улицы Рубежного оплота оказалось довольно, чтобы понять, что мятеж еще не закончился. Хотя большинство пожаров в этом квартале были потушены, кое-где еще тлел огонь, а на юге над крышами стояли темные столбы дыма. Большинство людей не высовывали свой нос из дома. Те немногие, кому нужно было за покупками или на работу, шли торопливо, с опущенными головами.

Нарек вел бои только ночью, чтобы не так было заметно, что его мятежники вооружены очень плохо. Темнота давала также шанс отступить, ведь его люди хорошо знали город, им будет нетрудно уйти от преследователей по темным улочкам. А может быть, ночью он просто чувствовал себя увереннее, поскольку в это время его слепота была не так заметна.

Регориане решили воздержаться от преследования мятежников. И без того было достаточно людей, которые были недовольны образом действий клириков — поэтому они решили, что не стоит настраивать против себя горожан решительными мерами. Судя по всему, регориане надеялись, что со временем переловят мятежников и так.

Мило, Дорн и Сенета вели себя так же, как и многие другие, оказавшиеся на улице в это утро, — они старались двигаться быстро и незаметно.

До городской стены было недалеко, и троица без труда достигла площади перед Восточными вратами. Дорн удержал Мило и Сенету, которые решительно направились к воротам.

— Здесь что-то не так, — прошептал он. — Потерна открыта, а стражника я вижу только одного.

Мило был вынужден признать его правоту. Возможно, в любой другой день это было бы нормально, но с учетом того, что в городе бушевала гражданская война, открытые ворота и скучающая стража — это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Некоторое время они оглядывались по сторонам в попытках обнаружить хоть что-то, но ничто не указывало на то, что это действительно ловушка.

— Я проверю, все ли чисто, — предложил Мило. — На ребенка никто не обратит внимания.

— На ребенка с большими ногами, — напомнил Дорн.

— А ты что, первым делом смотришь на ноги?

— Зависит от того, кто передо мной. Если не стоит смотреть на другие места, то да.

Мило отмахнулся от наемника и потопал вперед, через всю площадь, к стоявшему у ворот стражу. Одетого в половинчатый шлем и кожаный доспех мужчину, казалось, абсолютно ничего не интересует. Он стоял, прислонившись к сторожке и задумчиво поглядывал на полуприкрытую потерну.

— Сегодня утром не проезжал торговец с повозкой, полной горшков, на двух усталых мулах? Его зовут Олек, — конечно же, никакого Олека Мило не знал, просто хотел сказать что-нибудь безобидное.

— Это имя торговца или одного из мулов? — прогнусавил стражник и обернулся.

Мило не мог решить, кричать ему или бежать прочь, поэтому просто встал, как вкопанный, глядя на стражника. Им оказался Раф. Его длинные волосы были собраны на затылке и убраны под доспех, а одежду свою он сменил на плащ стражника.

— Что такое, чего ты так на меня уставился? Ну, сменил я сторону. За такую работу, как у стража, платят неплохо. Я просто стою здесь целый день, приветливо киваю людям, а вечерами напиваюсь на зарплату в каком-нибудь дешевом кабаке. Ты хоть что-нибудь из этого понял?

Мило испуганно покачал головой.

— Я тоже, — прошипел Раф. В следующий миг он уже схватил полурослика и, держа за горло, потащил в сторону. — Выходи, наемник. Я знаю, что ты здесь. И будет лучше, если ты свою шлюшку тоже приведешь.

Мило даже не пытался вырваться. Раф держал его так крепко, что это все равно ничего бы не дало, кроме, пожалуй, парочки синяков.

Дорн и Сенета вышли из своего немудреного укрытия. Дорн уже обнажил меч и выглядел ни слишком удивленным, ни чересчур злым.

Раф дважды коротко и пронзительно свистнул, мгновение спустя из северной боковой улочки прямо на площадь выехали его люди. Четверо его прихвостней. Один из них вел в поводу еще одного коня. Они встали за спиной у Дорна и Сенеты.

— Не надо было тебе нас предавать, — произнес Раф, обращаясь к Дорну. — Нарек доверял тебе и твоей хорошенькой спутнице. Он совсем не рад, что вы так подвели его, да еще и драгоценного полурослика увели. Думаю, он не умеет проигрывать и не любит, когда его обманывают. Конечно, но я могу ошибаться, однако согласно его указаниям, полурослика нужно привести обратно к нему, а тебя и твою любовницу просто где-нибудь закопать. Что-то мне подсказывает, что он решил, что вы недостойны его дружбы.

Дорн по-прежнему и ухом не повел. Только Сенета встревоженно переводила взгляд с одного на другого.

— Как вам удалось сменить стражу? — поинтересовался Дорн.

— В том-то и проблема, что, будучи предателем, ты отсиживался по подвалам и вылез только тогда, когда понял, что все спокойно. Ничего не видишь. Вчера ночью городская стена оказалась у нас в руках. Городская стража окопалась вместе с регорианами в северном квартале, у храмов, раны зализывают. Н-да, удивился ты, верно? Город наш.

— Город будет ваш, когда у клириков закончится золото, чтобы платить наемникам. Или у короля не останется отрядов, которые он сможет послать своему племяннику. Но ничего из этого ты не увидишь.

Раф мерзко усмехнулся и еще чуть крепче сжал Мило.

— Ты за меня не беспокойся. Это о твоей жизни сложат стихи. Нарек хочет твоей смерти, но мне кажется, что это не нужно никому из нас. Зарубить тебя — это же просто неинтересно. Мне кажется, ты заслужил второй шанс.

— И что это за шанс?

— Все очень просто: я тебя отпускаю, а ты пообещаешь больше здесь не появляться. За это ты оставишь нам свою любовницу. Мы с ребятами хорошо позаботимся о ней, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Улыбка Рафа казалась такой же натянутой и застывшей, как и ничего не выражавшие лица Дорна и Сенеты. Мило показалось, что переговоры дошли до точки, когда не могли больше развиваться — по крайней мере, вперед.

— Почему бы вам просто не отпустить нас, — попросил он. — Как и вы, мы ищем истину. Мы же на одной стороне. Посвятили себя одному и тому же делу.

Раф презрительно расхохотался.

— А он смешной. Теперь я понял, что в тебе так ценит Нарек. Истина, маленький человечек, это то, что сделают таковой верхи. Ее не нужно искать, нужно быть в числе тех, кто ее определяет. Истина — это для глупцов и стадных животных.

— Но мы вот-вот откроем истину, — произнес Мило. — Разве вы не хотите знать, как вам на протяжении многих лет лгали жрецы?

— Может быть, и да, а может быть, и нет, — признался Раф. — Что, если истина нам не понравится?

Ответа на этот вопрос Мило не знал.

— Что теперь, Дорн? — хрюкнул Раф. — Согласишься на сделку или нам все же стоит швырнуть вас с малышкой в холодную яму?

Сенета что-то прошептала Дорну на ухо. Раф и его люди не пытались ей помешать.

— Умолять его нет смысла, детка, — заявил Раф. — Он же наемник. В первую очередь он думает о своей жизни, во вторую — об оплате, а потом уже идешь ты. Может быть, он забыл бы тебя в ближайшей деревне и начал развлекаться с другой.

Сенета отвернулась от Дорна, потерянно уставилась на землю. Мило показалось, что в глазах у нее стояли слезы.

— Ну, что я тебе говорил, — сказал Раф. — Легко прочесть мысли наемника.

В этот миг Дорн отпрыгнул немного назад к лошадям. Взмахнул мечом в вытянутой руке и вонзил его в живот всадника. Мужчина рухнул вперед на лошадиную шею. Дорн схватил его за ногу, вытянул ее из стремени и выбросил мужчину из седла. Умирающий рефлекторно ухватился за шею своей лошади. Животное запаниковало, прянуло в сторону и лягнуло задними ногами. Копыта ударили в бок другую лошадь, которая встала на дыбы и попыталась сбросить седока.

Люди Рафа изо всех сил пытались удержаться на разнервничавшихся кобылах и снова взять их под свой контроль. Дорн не стал обращать на них внимания, вместо этого бросился на Рафа, которому в мгновение ока пришлось решать, что делать — принимать бой или продолжать держать Мило. Мятежник отшвырнул полурослика к стене сторожевой башни и поднял меч. Как раз вовремя, чтобы блокировать удар Дорна.

Мило ударился спиной о стену. Жгучая боль пронзила плечо, он рухнул на колени.

Тем временем Дорн продолжал теснить Рафа. С помощью серии быстрых ударов он загнал противника в нишу между городскими воротами и башней. У Рафа не было шансов провести настоящую атаку. Он мог только пытаться худо-бедно отражать сыпавшиеся на него удары.

Дорн сделал обманный выпад и ударил своего противника ногой в бедро. Раф попятился и ударился спиной о ворота. Попытался отскочить в сторону, чтобы выбраться из западни, но Дорн оказался проворнее. Он ударил его кулаком в живот, отбросил назад и сверху вниз проткнул мечом руку. Раф заорал, но успел перебросить клинок в другую руку. Отчаянно размахивая мечом, он сумел создать вокруг себя немного свободного пространства. Дорн отпрянул и оставил его в покое.

Три больших шага — и он снова оказался рядом со всадниками. Один из них спешился, сжимая в одной руке меч. Вокруг другой он обмотал поводья своего коня. Остальные двое еще сидели верхом, дожидаясь возможности нанести Дорну удар сверху, если он снова отважится атаковать.

Раф плелся за наемником. При этом он яростно размахивал мечом, но настоящей опасности не представлял.

— Иди сюда, ты, трус, давай покончим с этим! — злобно кричал он.

Насколько понимал Мило, Дорн был далеко не трус. У него была своя тактика боя, он следил за тем, чтобы никто не атаковал его со спины, и всегда набрасывался на того, кто мог представлять для него наибольшую опасность.

Дорн вскрикнул и поднял вверх руки. То, что лишь слегка удивило людей, на животных сработало совсем иначе. Оба сидевшие верхом мужчины изо всех сил вцепились в уздечки лошадей, чтобы помешать им развернуться и не дать таким образом наемнику возможности атаковать их со спины. Третьему мужчине пришлось совсем несладко. Его животное испугалось и встало на дыбы. Поводья рванули руку мятежника и подняли ее вверх, он неловко заплясал на одной ноге. Когда он пытался высвободить запястье из кожаной петли, ему пришлось опустить меч.

Дорн подскочил к нему, сделав шаг в сторону, и вонзил своему противнику меч в незащищенную грудь. Клинок остановился только тогда, когда острие наткнулось на закаленную внутреннюю сторону кожаного доспеха. Дорн выдернул оружие и что есть силы толкнул лошадь в грудь. Животное пошатнулось, в первую очередь потому, что умирающий мужчина все еще висел на поводьях на вытянутой руке. Лошадь и всадник врезались в стоявшую рядом упряжку. Оба животных потеряли равновесие и упали на землю. Умерший мужчина отлетел в сторону, словно кукла, второго погребло под телом коня.

Дорн отскочил, чтобы не попасть под удар тяжелых копыт, и подошел на опасно близкое расстояние к своему последнему противнику. В последний момент наемник успел поднять меч над плечом и парировать удар, нацеленный в шею. Клинки столкнулись, закрутились, сталь царапнула сталь.

Дорн схватил лошадь за уздечку, поднырнул под шею животного, потащив его за собой, затем резко поменял направление, скользнул вдоль корпуса коня и вонзил всаднику клинок в шею.

Не удостоив ни единым взглядом человека, обеими руками пытавшегося остановить хлещущую из шеи кровь, Дорн бросился на Рафа.

Для главаря искателей истины, ситуация, судя по всему, оказалась слишком сложной. Покачиваясь, он со свистом рассекал воздух клинком. Из повисшей плетью правой руки текла кровь. Дорн без труда парировал удары. Было прекрасно видно, как он дожидается подходящего момента, чтобы покончить с этой игрой. Одним мощным ударом по клинку Рафа он отогнал его от себя, создавая пространство, которое было ему необходимо. В руке сверкнул кинжал, он сделал еще один шаг к противнику и вонзил сталь ему в живот.

Раф попятился. Кинжал все еще торчал у него в животе. Мужчина рухнул на землю, обеими руками схватился за оружие. Он пытался вытащить его, но силы оставляли его. Затем он закрыл глаза, выронил меч и испустил дух.

Вопли мужчины, придавленного тушей коня, разносились по всей площади. Животное снова встало на ноги и стояло у стены, ноздри его трепетали.

Дорн не стал устраивать себе передышку. Он развернулся и бросился к лежавшему на земле мужчине, который кричал не переставая. Одним прыжком он оказался над ним и нанес ему удар рукоятью меча в висок.

Крики над площадью тут же стихли.

— Берите себе по лошади, и убираемся отсюда, — засопел Дорн.

Сенета отошла к подножию городской стены. На протяжении всего сражения она не сплела ни единого заклинания, чтобы помочь Дорну. Да и теперь она просто стояла и с грустью смотрела на своего возлюбленного.

В душе у Мило поселилась неуверенность. Правильно ли ехать к эльфам? Что, если агнец находится в Рубежном оплоте, а путешествие на болота окажется пустой тратой времени? Ксумита и Гиндавель оба послали его в этот город, а теперь он принял решение уехать из него с пустыми руками. И что насчет Дорна и Сенеты, можно ли им доверять?

Однако стоя здесь ничего из этого он не узнает.

«Тот, кто не может видеть, должен медленно, ощупью пробираться вперед, — сказал когда-то мейстер Гиндавель. — Потому что тот, кто стоит на месте, будет вечно слепым».