Размышления у парадного подъезда бизнес-центра

Не верьте тому, что обладатель скромного по нынешним богатым временам автомобиля Mazda, подъезжая в урочный час на приметный лишь чудакам краеведам переулок в Замоскворечье к крыльцу офиса без таблички, в котором ему предстоит провести следующие десять часов, приближающие его к отпуску (а в стратегической перспективе - к менее приятным вещам, а именно к старости), думает о деньгах и бездуховен, как бывает бездуховна лишь винная пробка. Да, сейчас этот вполне еще молодой выпускник физтеха, в середине 90-х подававший большие надежды на факультете, поднимется на третий этаж, открывая все двери перед собой магнитной карточкой-пропуском (вопреки заблуждениям непосвященных, карточка эта обычно может открыть и кабинет босса, все карточки одинаковы, - другое дело, что она же и зафиксирует это в высшей степени неуместное передвижение в пространстве), и начнет делать то, что внешне выражается как телефонные переговоры, завершающиеся контрактом на пару миллионов долларов.

Партия нефтепродуктов из порта Находка двинет себе тихим ходом в порт Пусан, сопровождаемая десятками разговоров по мобильному телефону и сотнями документов - частью официальных, а частью двуязычных: английский-русский, иногда все вместе - «руслиш». Иной, нагрянувший-таки язык, ей-Богу, не стоит того, чтобы над ним иронизировать: многие реалии того, чем герой занимается, действительно не нуждаются в переводе на литературный русский, бид есть бид, а леверидж есть леверидж. Если вы не знаете, что это такое, не тяните правую бровь к борозде на лбу, примерно совпадающей с той извилиной коры головного мозга, что отвечает за иронию. Во-первых, вы делаете это слишком медленно и нарочито. Во-вторых, он-то, в отличие от вас, хотя бы приблизительно, но знает, кто такой Флоренский, - было дело на третьем курсе. В-третьих, начав об этом разговор еще на лестнице офиса, он уже начал то, ради чего пришел в офис: его слова двигают косную материю из точки А (Находка) в точку Б (Пусан, а может быть, Гонконг, а может быть, Охотск), производя в мире изменения.

Можете мне верить, можете не верить. В офис ходят не за деньгами, не за автокредитом и не за женским счастьем филологини (а ныне HR-менеджера) Люси, имевшей неосторожность выйти замуж за будущего предателя физики твердого тела и теперь вовсе не спешащей в собес за материнским капиталом. Границу, отделяющую бизнес от всего остального, люди пересекают ради власти. Власти не тиранической, не основывающейся на бумагах, не желающей регалий (на значительной части офисов в Москве, как и на этом, нет табличек, если вы заметили) и вообще не замечаемой большей частью сограждан. Но эта власть есть, и она неоспорима.

Вы вот сейчас по дурной своей привычке, незаметно подцепленной в 1977 году от второклассницы Веры, грызете шариковую ручку, будучи заранее не согласны: какая такая власть, кто они такие, все эти люди, продавшие первородство благородного умственного или инженерного труда за бизнес-ланч в японском стиле? Они те, кто предопределил путь этой самой ручки - с глубины в 4 км под Салымским болотом нефтью по трубопроводу на нефтеперерабатывающий завод (экономическая география, 9-й класс), затем легкой фракцией на ближневосточный химический комплекс (где куется исламская угроза православной парадигме), затем голубым пластиком в бывший Кантон (ау, интеллигент, как сейчас называется этот город?), затем в контейнере миллионной партией в Котку (это где?). Потом уже фирма «Анаксимандр Стилус» продает его ООО «Мидас», хозяин которого не испытывает счастья от жизни в Воронеже, хотя и богат, еще десяток операций - и вот вы имеете удовольствие портить зубы, как восьмилетний мальчишка.

Кто строил эту дорогу, какой-нибудь граф Клейнмихель, упоминающийся в списке Forbes между строк? Нет, милый Ваня. И чеченский буровик, сбежавший в Салым в 1992 году, тут тоже, в общем, не власть, как и его русский коллега. Власть имеет скорее вот этот человек: курд, родившийся в Кабуле, учившийся сначала в Москве, потом в Манчестере, работавший сначала на Северном море, потом на Сахалине, потом в Москве, потом опять в Лондоне, женившийся на русской и теперь управляющий значительной частью нефтедобывающего подразделения британского нефтяного гиганта в России. Имя его я назову, но вы не поверите: Шуан Бабан. Это для вас звучит странно, а для них, перешедших по ту сторону бизнеса, - имя как имя, в офисном мире никому нет дела ни до личной истории, ни до корней. У нашего выдуманного физтеха такой авантюрной биографии нет, и не важно. Они двигают мир - словами и порождающим их мыслительным процессом, и меня это не перестает удивлять до такой степени, что я впадаю иногда в ребячество, хлопаю себя по ляжкам и ору: «Ай, молодца!» Хочу быть таким же, право слово. Или не хочу. И словами крестьянина, впервые в жизни увидевшего пакет стерилизованного молока, поясню, что же за границу все эти люди перешли.

Английское слово enterprise не различает предприятия коммерческого и некоммерческого: это в широком смысле предприятие чего-либо осмысленного и по задуманному плану, от похода в магазин до многопрофильного холдинга с головной компанией на острове Мэн, что в Ирландском море. В современном же мире «предприниматель» (тонкости о наемных менеджерах и собственниках не так важны - в таких вопросах это условности) берет на себя ответственность за то, как будет устроен вверенный ему кусок материального мира в будущем, что с ним станется. Эта ответственность и дает ему ту власть, о которой речь. Деньги, социальный статус, некоторый снобизм и глуповатая уверенность в себе - это лишь то, что к ней прилагается, и то, что безуспешно пытаются оторвать от нее социалисты всех мастей. И эта ответственность, полагаю, очень и очень тяжела. В тот момент, когда ты соглашаешься не просто выполнить свою работу, а сделать ее осмысленно и с полной ответственностью за результат (слава Богу, немногое, что нам досталось полезного от СССР, советская трудовая этика, этому помогает), ты перешел границу. Всем вокруг повезло, ты работаешь в офисе.

Разумеется, спрашивать у этих людей о том, чувствуют ли они себя тайными повелителями пружин, из которых состоит вселенная, имеющая, как известно, форму пружинного матраса, контрпродуктивно (хорошее слово, пытавшееся одно время прижиться в руслише, но не прижившееся: слишком оно суггестивное). Человек, работающий в офисе, вообще не поймет, о чем это вы, в чем пойнт. Но власть в мире, где, по гамбургскому счету, лишь структура информационных потоков имеет значение, все равно на него давит - хотя в московских офисах костюм-тройка, этот батискаф для снятия давления, уже не в моде, все больше рубашки без галстука в продольную полоску. Управлять значит знать, как устроен мир. Не почувствовав, как в результате твоих действий меняется вид улицы, где ты застраиваешь два квартала семнадцатиэтажками, не понять, что мир меняется чьими-то решениями и действиями. Почувствовав это - невозможно не отравиться. Говорите, власть - наркотик? Именно. Умение понимать и даже чувствовать, почему, вследствие какого набора действий людей Россия, которую мы наблюдаем вокруг, раз в три года меняется до неузнаваемости, и есть отрава офисных клерков, она же пища офисных богов. Да нет, конечно, я не хочу сказать, что все они поголовно ее алчут. Кто не алчет, просто не имеет перспектив карьерного роста, констатирует HR-менеджер Люся. Перспективы имеют немногие, остальным - деривативы: от надоедающей даже ее носителям спеси «успешного менеджера» до хобби, от свободы ночного клуба до творчества Кьеркегора. А иногда так просто ролики и кино не для всех, а для пятнадцати миллионов - 10% населения, между прочим, не так уж и эксклюзивно.

Я видел людей, съевших этой ответственности в той мере, в которой она превращается в яд. Они бывают баснословно, сказочно умны; проблема лишь в том, что за пределами офисного гетто этого не видит почти никто, поскольку у них нет ни времени, ни желания демонстрировать свой ум кому-либо без рабочей необходимости. Они способны думать и жить в ритме, который неподготовленного человека просто ослепляет - вы в состоянии планировать время с точностью до 15 минут пять лет подряд? Они немногословны (эта немногословность бросается в глаза, если не видеть человека несколько лет) и очень, очень корректны в словах. Они работоспособны в такой степени, что обычному человеку порой просто не объяснить - да и неудивительно, потому что обычный человек перестает быть обычным, когда достаточно точно понимает, чем именно эти люди занимаются. Они, когда у них появляется свободная минута, становятся очень отзывчивы и по-человечески красивы. Разумеется, речь идет о призраке предпринимателя, идее субъекта, но не о реалии.

У этой медали есть и оборотная сторона. Прежде всего, они аморальны, как аморальна любая эффективность. Мораль защищает интересы большинства, тогда как «интересы большинства» - это термин, которого не может быть в операционном наборе человека, занимающегося делом. Равно как и «интересов меньшинства», и еще десятков слов, вокруг которых ломаются копья. Как правило, они аморальны и сами по себе: «рефлексировать» на руслиш - это «париться». Они скрытны и склонны закрываться: страшно порой беседовать с соседом по бизнес-классу о музыке Пендерецкого, которую он знает лучше тебя. Они практически все, без исключений, конформисты самого неприятного сорта - умные и совестливые. Нет, им не легко перемещаться из кресла начальника департамента в компании в кресло замначальника департамента в министерстве. Им это очень неприятно, но они делают вид, что все нормально, и перемещаются. Кроме того, их пресловутая эффективность в 90% случаев - не новейшее приложение новой теории управления, а common sense, известный и нашим бабушкам как здравый смысл; хвалить ли людей за то, что они не дураки? Скорее ругать остальных за то, что дураки, и себя самого заодно: был бы умный - получил бы MBA.

Они, наконец, порой склонны делать глупости, которые ни один вменяемый простой человек не позволит себе никогда: читают бизнес-литературу, ездят отрываться в Таиланд, изучают каббалу, практикуют пилатес, наконец, изредка пытаются выяснить у человека, с которым знакомятся: а сам-то ты, братец, понимаешь, как устроен этот мир, отчего все так? И получают в ответ то, что и сами знают: мир непознаваем, да и как может быть познаваемо то, что имеет форму пружинного матраса? Знай свой шесток, управляющий.

Но и это проходит, в голову лезут глупости о том, что читаешь роман Хейли, а все сложнее, контрагенты не подводят, обыватели Тулы знакомятся с широкополосным интернетом, медицинской аппаратурой от Siemens, позволяющей спасти жизнь, но не душу, и дурацкими книгами модного писателя, которыми даже жизнь не спасешь, а также обретают банкомат, магазин IKEA, детские игрушки, за которые я бы тридцать лет назад сделал что угодно, не исключая убийства, и деньги, которых вечно не хватает, но и то хорошо на новой работе, что хозяева толковые люди. Это снаружи, а внутри - растущая EBITDA и отличный квартальный PL, новое сладостно травящее знание, успешное поглощение конкурирующей конторы, через три года с ужасом осознаешь, что понимаешь в том, что ты делаешь: удовлетворение и профессиональная гордость, движущаяся вперед жизнь, - кто подобен холдингу сему?

Окончание, конечно, наступает - обычно через пять-семь лет. Человек, увы, несовершенен, и рано или поздно я вижу их, бледных и немного более разговорчивых, перешедших в новое состояние (обычно они владельцы своего бизнеса размерами между средним и мелким), очень уставших, хотя уже пару лет как не у дел, не способных выдержать и пятую долю ритма, в котором они меняли мир, в течение вечера, и все так же отравленных. Они были у власти, они сделали то, что получилось: да можно ли управлять миром, не сильно заботясь о его совершенстве? Вы сейчас живете тем, что они делали, и тем, что делают те, кто входит в офис, паркуя свой пока скромный автомобиль и говоря по телефону какие-то невероятные слова на незнаемых языках.

Думаю, им нужно быть благодарным. В конце концов, они, как и вы, не ведают, что творят.