У писателя Сереженьки в красном углу висит портрет Ахматовой и Высоцкий в четырех видах.
У писателя Коленьки висит репродукция Шагала с летающей девушкой и написано «Коленька и я» рукой его музы Катеньки в исполнении поколенческой музы Оксаны Акиньшиной.
Коленька и Катенька умеют летать и учат Сереженьку, потому что все гении умели, а последний Булгаков. В целях булгаковской атмосферы громко мяукают коты.
Освоив науку, все трое хотят улететь в Париж, чтобы не жить за железным занавесом, вздохнуть полной грудью и опубликовать сереженькин гениальный роман с подростковым названием «Станция Кноль». Романы с таким названием всегда гениальны. Но им мешает враг всего живого, пишущего и летающего Комитет Госбезопасности Украины, так как все трое живут в городе Киеве, где жил и режиссер Балаян, когда ему было мало лет, а также Булгаков.
От экзистенциального горя Коленька часто курит трубку - не только потому, что отсидел 12 лет в политических лагерях, но и потому, что его играет артист Янковский, а он всегда с трубкой.
Катенька и Сереженька от невыносимости жизни в совке хором поют песню Булата Шалвовича Окуджавы «Пока земля еще вертится», горько тискают тряпичных куколок (шут с бубенчиками и бледненькая параджановская девушка-растрепа с крылышками), а также любятся в парках г. Киева, взлетая над землей в горизонтальной плоскости подобно актрисе Тереховой из фильма Андрея Арсеньевича Тарковского «Зеркало».
Коленька от горя опять курит трубку.
Чтобы заловить пернатых в ласковые сети, Комитет Госбезопасности Украины сажает их друга Никиту в уголовную камеру, где с ним происходит противоестественная любовь без полетов. Никита хочет порезать вены осколком граненого стакана, но ему не хватает силы воли.
Коленьку сцапывают, а Катенька и Сереженька улетают одни в Париж, но там им не пишется, не летается и не поется, несмотря на доброжелательные усилия издателя Лорана в исполнении лучшего друга творческой интеллигенции 90-х культур-атташе французского посольства Лорана Данилу с домашним прозвищем Данилка. Когда в СССР еще были КГБ, романы «Станция Кноль» и песня народной артистки Украины Ротару «Чаривный край», Данилка делал всем визы в Париж, и не надо было учиться летать.
За фильм трижды поминается, что полеты бывают во сне, а бывают, что характерно, и наяву - чтоб никто не смел забыть, что фильм с таким названием поставил лично Балаян, когда ему было мало лет. Это, между прочим, уже фенологическая примета: как Янковский встретит Балаяна - так и ну летать! И летает, и летает, пока не позовут завтракать.
В фильме есть хоккеисты, писатель-дворник, посвящение узнику совести С. Голобородько, платье из американского флага, коммунальный сосед с гирей и пьющие интеллигенты с воблой. Но чего-то не хватает. Например, никто не читает стихов Бродского - очевидно, потому, что Бродский еврей, а евреев в Киеве как-то не очень. Нет фото академика Сахарова в нимбе из колючей проволоки. Нет передачи радио «Свобода» «Афганистан болит в моей душе» - а уже как-никак 81-й.
Во всем остальном фильм совершенен. Это энциклопедия интеллигентских болей, бзиков, страхов и грез конца столетия. Утерянные для человечества романы с подростковым названьем. Без памяти влюбленная в зрелого мастера юная фейка, спящая в мужских рубашках. Кровавая лапа ГБ. Мечта в Париж. Равнение на Булгакова. Виды лесных массивов и водных гладей любимого города с высоты вертолетного полета. Куклы Параджанова, еще одного киевского армянина, пострадавшего от КГБУ. Кошки. Макаревич. Фраза: «Я рождена на этот свет для тебя». Любовь втроем, как завещали Маяковский, Тодоровский и Абрам Роом. Жизненное кредо образованной б… ди: «Я же не виновата, что встретила вас одновременно». Постоянное ощущение трахнутости противоестественным способом. Гипсовый мим с запрокинутым лицом, по которому течет слеза. Парафразы с болгарским фильмом «Барьер», в котором уже очень зрелого суперстара интеллигентского сознания И. М. Смоктуновского любила красивая, гордая и поверхностно одетая болгарка с чудным именем Ваня Цветкова, они летали ночным городом, вздымая занавески, а потом она разбивалась по своему хотению от внутренних мук и непонимания окружающих. Пошлость - это всегда красота, только ее должно быть много.
Очевидно, чуя избыток красоты в окончательном монтаже, режиссер назвал фильм «Райские птицы» - не иначе, отсылая к тысячекратно цитированной мудрости Светлова: «Лучше быть молодым щенком, чем старой райской птицей».
В случае Балаяна это горькая правда.
Когда он был молодым щенком, он как никто умел передать музыку сфер зудом шмеля, шепотом трав, колыханием ромашек и томным гулом ленивого зноя. Лучшего звуковика, а значит, и лучшего интерпретатора Чехова, природа не знала - это было видно еще с выдающегося, немногим памятного «Поцелуя», где впервые сложилась его фирменная оппозиция Янковский - Абдулов, нежная глубина против таранного жизнелюбия. Ранимая глубина, возведенная в кредо, всегда чревата обоснованным хохотом жизнелюбов и поношениями «Русской жизни».
Сквозная балаяновская идея слияния поэтичных натур с ландшафтом и их войны против двуногих конкистадоров, бесспорно, нова и лирична. Ее с разных концов пытались подцепить прогрессивные экологисты и исследователи амазонских верховий, но не хватало именно языкового погружения: стрекота цикад, роения мошек, шелеста листвы и густой флористической эссенции. Балаян тот язык знает лучше всех, но явно начинает подзабывать собственный. Всем и так было ясно, что он частица обитаемой природы, да только люди гадали: мураш ли он, ползущий по трикотажному шву, одинокий листок или виноградная косточка в теплую землю. Когда в финале «Райских птиц» офицер КГБ смачно, со смыслом и сплеча вдавливает папиросу в узловатую кору, окончательно ясно: Балаян - дерево. С корнями, кроной и прочими интеллигентскими двусмысленностями. Дуб-колдун. Клен-вещун. Анчар, как грозный часовой. «Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон, мы за руки взяли друг друга - давай выводи свой кровавый ОМОН, плешивая гадина Пуго!» - как пелось в уличных частушках 91-го года.
Придет время, взовьется в рощах и кущах, в дебрях и чащах сигнальная трель, и растительный мир с насекомой фауной вспрянет, поднимется и отомстит за своих гэбистам, туристам, жизнелюбам, кинокритикам и прочим душителям святого. За Пушкина, за Окуджаву, за обоих Тарковских, за Коленьку-Катеньку-Сереженьку, за их перышки и ангельский голосок. Чертоги рухнут, и вечнозеленая народная артистка правобережной Украины Ротару споет на пепелище гимн: «Луна-луна, цветы-цветы».
Командовать парадом будет Балаян.
This file was created
with BookDesigner program
12.01.2012