Историю подчас представляют как соревнование открытых и закрытых обществ, в частности, известная концепция Поппера предлагает нам увидеть историю как оппозицию открытого общества и его врагов (имеются в виду тоталитарные концепции бытия, куда включены платоновская модель и марксистская утопия). Считается, что развитие цивилизации вытесняет вредные утопии на окраины мира, а просвещенный центр весь охвачен демократией, воплощенной в рыночном соревновании.

Это дихотомическое мышление стало особенно популярно в последней трети ушедшего века, все события «века крайностей» (по Хобсбауму) трактовались в зависимости от того, насколько они продвигали общество прочь от тоталитаризма к свободе. Представитель среднего класса почувствовал себя венцом творения - он был умнее Маркса и прогрессивнее Платона. Именно он, представитель среднего класса, отдал свой голос за изничтожение тоталитарной модели общества - к вящему торжеству прогресса.

По окончании двадцатого века приходится констатировать, однако, что платоновскую модель никто не отменял, риторика оказалась фальшивой.

Карл Поппер поспешил объявить платоновскую республику врагом открытого общества - на деле более преданного друга демократии не сыскать. Платоновская модель была имплантирована в тело демократического государства - как условие его жизнеспособности. Открытое общество охотно мирилось с тем, что финансовая система фон Хайека следует платоновской теории припоминания: наши денежные знаки есть тени чужого благополучия. В основу финансовой, оборонной, социальной функции демократии, разумеется, положена модель идеального закрытого государства - просто эта тотальная модель как бы подчинена общей концепции свободы. Так, например, аппарат КГБ, формально поставленный на службу демократии, представляется гражданам не столь страшным. Допустим, деятельность нефтяного концерна осуществима только при условии строгой диктатуры руководства - но по видимости эта диктатура локализована, ограничена стенами компании. По сути, мы наблюдаем, как сотни платоновских государств (т. е. корпорации, трасты, компании, концерны, министерства) обеспечивают потребности демократического общества. И как бы могло быть иначе - в перенаселенном мире?

Управлять огромной империей, используя старые методы - неэффективно. К чему забота о бесполезном в производственном отношении населении? Мобильная корпорация даже в отношении народонаселения соответствует греческому полису, и примерно равна платоновскому государству (5040 человек, по идеальному предположению философа). Управлять конструкцией легко, регулировать власть удобно. Эмоции проявлять в пределах корпорации возможно - на мир их тратить нелепо. Сочувствие, милосердие, взаимовыручка, солидарность - все эти коллективистские чувства функционируют на уровне корпоративного сознания, а перенесенные на многомиллионную страну - не работают. Регулировать нужды пяти тысяч наемных служащих удобнее, чем регулировать жизнь миллиарда индусов или даже ста тридцати миллионов русских. Поди, пересчитай этих никчемных бабок! Попробуй вникнуть в нужды стариков и бомжей! Корпорация осуществляет отбор лучших (совсем как в Спарте, которую Платон и брал за образец), строит их так, как надо для дела, а сотням миллионов прочих граждан дают понять, что это маленькое платоновское государство работает не для своего удовольствия, но на благо всего общества. Это абсолютная неправда. Корпорация есть самодостаточный организм: она питается обществом, но не отдает обществу ничего - кроме иллюзий. Сотни миллионов людей чувствуют себя свободными гражданами свободной страны при том лишь условии, что они функционируют в отведенных для них рамках небольшого тоталитарного государства - корпорации. В качестве одного из ста миллионов ты имеешь равные со всеми права, и права эти не стоят ни шиша; в качестве одного из пятнадцати тысяч работников «Дойче Банка» ты - уверенный в себе член общества. Лишь будучи винтиком и рабом современного платоновского государства, гражданин может объявить себя членом открытого общества. И другого способа не предусмотрено.

Государство корпорации строго разделено по платоновским стратам. Властвуют старейшины (авторитеты, паханы, генералы, директора - в каждой корпорации глава называется по-своему), их решения охраняют стражи (полиция, служба безопасности, фискальные органы), их эстетические вкусы обслуживает страта ангажированных культурных деятелей (по Платону - поэты), а производство осуществляется вынесенным на периферию общества простым населением. Нет нужды говорить, что доказавшая свою эффективность модель корпорации постепенно усваивается всем народом - на разных уровнях восприятия. Иными словами, мораль закрытого общества постепенно сделалась общеупотребимой - и слилась с моралью демократии, подменила ее.

Разумеется, оболванивание граждан в интересах наживы не имеет ничего общего с утопией Платона. Парламент, советы, министерства сделались придатками корпораций, общественное благо и справедливость (являвшиеся целью Платона) списали в акции государства и обесценили, корпоративное государство Муссолини постепенно подменило платоновскую республику - так же неумолимо, как некогда сталинский Гулаг вытеснил из истории утопию Маркса. Сегодня можно констатировать, что утопию Маркса использовали при строительстве восточного казарменного социализма, а утопия Платона эксплуатировалась западными демократиями и была доведена до вульгарного практического воплощения. Осознать, что фундаментом демократического общества является тоталитарная платоновская республика - неприятно, но согласились же мы с тем, что Колыма и Магадан построены по чертежам Маркса? Отчего бы светлое здание демократии не построить по чертежам Платона? И как, собственно говоря, могло быть иначе? Разве Гегель, Ницше и Хайдеггер не составили подробный сценарий такого строительства?

Исторический процесс представал в нашем воображении как противостояние демократии и тоталитаризма, как оппозиция варварства и цивилизации, как соревнование открытых и закрытых моделей поведения. Досадно, что эти театральные борения отменили. Билеты на представление обесценились, как акции банков. Почти достроенная Вавилонская башня рассыпалась в очередной раз.